Элегии В.А.Жуковского. Сельское кладбище. Славянка. Вечер

Славянка тихая, сколь ток приятен твой,
Когда, в осенний день, в твои глядятся воды
Холмы, одетые последнею красой
Полуотцветшия природы.

Спешу к твоим брегам… свод неба тих и чист;
При свете солнечном прохлада повевает;
Последний запах свой осыпавшийся лист
С осенней свежестью сливает.

Иду под рощею излучистой тропой;
Что шаг, то новая в глазах моих картина;
То вдруг сквозь чащу древ мелькает предо мной,
Как в дыме, светлая долина;

То вдруг исчезло все… окрест сгустился лес;
Все дико вкруг меня, и сумрак и молчанье;
Лишь изредка, струей сквозь темный свод древес
Прокравшись, дне́вное сиянье.

Верхи поблеклые и корни золотит;
Лишь, сорван ветерка минутным дуновеньем,
На сумраке листок трепещущий блестит,
Смущая тишину паденьем…

И вдруг пустынный храм в дичи передо мной;
Заглохшая тропа; кругом кусты седые;
Между багряных лип чернеет дуб густой

И дремлют ели гробовые.

Воспоминанье здесь унылое живет;
Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою,
Оно беседует о том, чего уж нет,
С неизменяющей Мечтою.

Все к размышленью здесь влечет невольно нас;
Все в душу томное уныние вселяет;
Как будто здесь она из гроба важный глас
Давно минувшего внимает.

Сей храм, сей темный свод, сей тихий мавзолей,
Сей факел гаснущий и долу обращенный,
Все здесь свидетель нам, сколь блага наших дней,
Сколь все величия мгновенны.

И нечувствительно с превратности мечтой
Дружится здесь мечта бессмертия и славы:
Сей витязь, на руку склонившийся главой;
Сей громоносец двоеглавый,

Под шуйцей твердою седящий на щите;
Сия печальная семья кругом царицы;
Сии небесные друзья на высоте,
Младые спутники денницы…

О! сколь они, в виду сей урны гробовой,
Для унывающей души красноречивы:
Тоскуя ль полетит она за край земной –
Там все утраченые живы;

К земле ль наклонит взор – великий ряд чудес;
Борьба за честь; народ, покрытый блеском славным;
И мир, воскреснувший по манию небес,
Спокойный под щитом державным.

Но вкруг меня опять светлеет частый лес;
Опять река вдали мелькает средь долины,
То в свете, то в тени, то в ней лазурь небес,
То обращенных древ вершины.

И вдруг открытая равнина предо мной;
Там мыза, блеском дня под рощей озаренна;
Спокойное село над ясною рекой,
Гумно и нива обнаженна.

Все здесь оживлено: с овинов дым седой,
Клубяся, по браздам ложится и редеет,
И нива под его прозрачной пеленой
То померкает, то светлеет.

Там слышен на току согласный стук цепов;

Там песня пастуха и шум от стад бегущих;
Там медленно, скрипя, тащится ряд возов,
Тяжелый груз снопов везущих.

Но солнце катится беззнойное с небес;
Окрест него, закат спокойно пламенеет;
Завесой огненной подернут дальний лес;
Восток безоблачный синеет.

Спускаюсь в дол к реке: брег темен надо мной,
И на воды легли дерев кудрявых тени;
Противный брег горит, осыпанный зарей;
В волнах блестят прибрежны сени;

То отраженный в них сияет мавзолей;
То холм муравчатый, увенчанный древами;
То ива дряхлая, до свившихся корней
Склонившись гибкими ветвями,

Сенистую главу купает в их струях;
Здесь храм между берез и яворов мелькает;
Там лебедь, притаясь у берега в кустах,
Недвижим в сумраке сияет.

Вдруг гладким озером является река;

Сколь здесь ее брегов пленительна картина;
В лазоревый кристалл слиясь вкруг челнока,
Яснеет вод ее равнина.

Но гаснет день… в тени склонился лес к водам;
Древа облечены вечерней темнотою;
Лишь простирается по тихим их верхам
Заря багряной полосою;

Лишь ярко заревом восточный брег облит,
И пышный дом царей на скате озлащенном,
Как исполин, глядясь в зерцало вод, блестит
В величии уединенном.

Но вечер на него покров накинул свой,
И рощи и брега, смешавшись, побледнели;
Последни облака, блиставшие зарей,
С небес, потухнув, улетели.

И воцарилася повсюду тишина;
Все спит… лишь изредка в далекой тьме промчится
Невнятный глас… или колыхнется волна…
Иль сонный лист зашевелится.

Я на брегу один… окрестность вся молчит…
Как привидение, в тумане предо мною
Семья младых берез недвижимо стоит
Над усыпленною водою.

Вхожу с волнением под их священный кров;
Мой слух в сей тишине приветный голос слышит;
Как бы эфирное там веет меж листов,
Как бы невидимое дышит;

Как бы сокрытая под юных древ корой,
С сей очарованной мешаясь тишиною,
Душа незримая подъемлет голос свой
С моей беседовать душою.

И некто урне сей безмолвный приседит;
И, мнится, на меня вперил он темны очи;
Без образа лицо, и зрак туманный слит
С туманным мраком полуночи.

Смотрю…и, мнится, все, что было жертвой лет,
Опять в видении прекрасном воскресает;
И все, что жизнь сулит, и все чего в ней нет,
С надеждой к сердцу прилетает. Но где он?..

Скрылось все… лишь только в тишине
Как бы знакомое мне слышится призванье,
Как будто Гений путь указывает мне
На неизвестное свиданье.

О! кто ты, тайный вождь? душа тебе вослед!
Скажи: бессмертный ли пределов сих хранитель
Иль гость минутный их? Скажи: земной ли свет
Иль небеса твоя обитель?. .

И ангел от земли в сиянье предо мной
Взлетает; на лице величие смиренья;
Взор к небу устремлен; над юною главой
Горит звезда преображенья.

Помедли улетать, прекрасный сын небес;
Младая Жизнь в слезах простерта пред тобою…
Но где я?.. Все вокруг молчит… призра́к исчез,
И небеса покрыты мглою.

Одна лишь смутная мечта в душе моей:
Как будто мир земной в ничто преобратился;
Как будто та страна знакомей стала ей,
Куда сей чистый ангел скрылся.
1815

   Вечер
Элегия[6]

Ручей, виющийся по светлому песку,
Как тихая твоя гармония приятна!
С каким сверканием кати́шься ты в реку!
            Приди, о муза благодатна,

В венке из юных роз, с цевницею златой;
Склонись задумчиво на пенистые воды
И, звуки оживив, туманный вечер пой
            На лоне дремлющей природы.

Как солнца за горой пленителен закат, —
Когда поля в тени, а рощи отдаленны
И в зеркале воды колеблющийся град
            Багряным блеском озаренны;

Когда с холмов златых стада бегут к реке
И рева гул гремит звучнее над водами;
И, сети склав, рыбак на легком челноке
            Плывет у брега меж кустами;

Когда пловцы шумят, скликаясь по стругам,
И веслами струи согласно рассекают;
И, плуги обратив, по глыбистым браздам
            С полей оратаи съезжают. ..

Уж вечер… облаков померкнули края,
Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке блестящая струя
            С потухшим небом угасает.

Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;

Простершись на траве под ивой наклоненной,
Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой,
            Поток, кустами осененный.

Как слит с прохладою растений фимиам!
Как сладко в тишине у брега струй плесканье!
Как тихо веянье зефира по водам
            И гибкой ивы трепетанье!

Чуть слышно над ручьем колышется тростник;
Глас петела вдали уснувши будит селы;
В траве коростеля я слышу дикий крик,
            В лесу стенанье филомелы…

Но что?.. Какой вдали мелькнул волшебный луч?
Восточных облаков хребты воспламенились;
Осыпан искрами во тьме журчащий ключ;
            В реке дубравы отразились.

Луны ущербный лик встает из-за холмов…
О тихое небес задумчивых светило,
Как зыблется твой блеск на сумраке лесов!
            Как бледно брег ты озлатило!

Сижу задумавшись; в душе моей мечты;
К протекшим временам лечу воспоминаньем.

..
О дней моих весна, как быстро скрылась ты
            С твоим блаженством и страданьем!

Где вы, мои друзья, вы, спутники мои?
Ужели никогда не зреть соединенья?
Ужель иссякнули всех радостей струи?
            О вы, погибши наслажденья!

О братья! о друзья! где наш священный круг?
Где песни пламенны и музам и свободе?
Где Вакховы пиры при шуме зимних вьюг?
            Где клятвы, данные природе,

Хранить с огнем души нетленность братских уз?
И где же вы, друзья?.. Иль всяк своей тропою,
Лишенный спутников, влача сомнений груз,
            Разочарованный душою,

Тащиться осужден до бездны гробовой?..
Один — минутный цвет — почил, и непробудно,[7]
И гроб безвременный любовь кропит слезой.
            Другой… о небо правосудно!..[8]

А мы… ужель дерзнем друг другу чужды быть?
Ужель красавиц взор, иль почестей исканье,

Иль суетная честь приятным в свете слыть
            Загладят в сердце вспоминанье.

О радостях души, о счастье юных дней,
И дружбе, и любви, и музам посвященных?
Нет, нет! пусть всяк идет вослед судьбе своей,
            Но в сердце любит незабвенных…

Мне рок судил: брести неведомой стезей,
Быть другом мирных сел, любить красы природы,
Дышать под сумраком дубравной тишиной
            И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.
О песни, чистый плод невинности сердечной!
Блажен, кому дано цевницей оживлять
            Часы сей жизни скоротечной!

Кто, в тихий утра час, когда туманный дым
Ложится по полям и хо́лмы облачает
И солнце, восходя, по рощам голубым
            Спокойно блеск свой разливает,

Спешит, восторженный, оставя сельский кров,
В дубраве упредить пернатых пробужденье

И, лиру соглася с свирелью пастухов,
            Поет светила возрожденье!

Так, петь есть мой удел… но долго ль?.. Как узнать?..
Ах! скоро, может быть, с Минваною унылой
Придет сюда Альпин в час вечера мечтать
            Над тихой юноши могилой!
1806

Жуковский, «Сельское кладбище»: анализ стихотворения

В этой статье мы проанализируем элегию, которую написал в 1802 году Жуковский, «Сельское кладбище». Данное произведение относится к романтизму и имеет характерные для него особенности и черты.

Для раннего Жуковского излюбленное время суток — переход от сумерек к вечеру, от дня к ночи, от тьмы к рассвету. В эти часы и минуты человек ощущает, что сам он меняется, что не все еще закончено, что жизнь полна тайны и непредсказуема, а смерть, возможно, лишь переход души в неведомое, иное состояние.

Образ кладбища

Итак, перед вами произведение, которое создал Василий Андреевич Жуковский, — «Сельское кладбище». Анализ стихотворения начнем с главного предметного образа, указанного в названии. Любимое место, в котором романтик предается нелегким раздумьям о тленности бытия, — кладбище. Все здесь напоминает о разлуке, о прошлом, которое царствует над людьми. Но делает это не разрывая сердце, мягко, что отмечает Жуковский («Сельское кладбище»). Анализ стихотворения позволяет нам заметить, что увитые зеленью памятники на могилах, овеянные легким прохладным ветерком, говорят не только о всевозможных потерях, но и о том, что человеческое страдание непременно пройдет, как проходит и радость. В конце концов останется лишь разлитый в природе грустный покой.

LiveInternetLiveInternet

Василий Андреевич Жуковский

Уже бледнеет день, скрываясь за горою; Шумящие стада толпятся над рекой; Усталый селянин медлительной стопою Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

В туманном сумраке окрестность исчезает… Повсюду тишина; повсюду мертвый сон; Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает, Лишь слышится вдали рогов унылый звон.

Лишь дикая сова, таясь, под древним сводом Той башни, сетует, внимаема луной, На возмутившего полуночным приходом Ее безмолвного владычества покой.

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных, Которые окрест, развесившись, стоят, Здесь праотцы села, в гробах уединенных Навеки затворясь, сном непробудным спят.

Денницы тихий глас, дня юного дыханье, Ни крики петуха, ни звучный гул рогов, Ни ранней ласточки на кровле щебетанье — Ничто не вызовет почивших из гробов.

На дымном очаге трескучий огнь, сверкая, Их в зимни вечера не будет веселить, И дети резвые, встречать их выбегая, Не будут с жадностью лобзаний их ловить.

Как часто их серпы златую ниву жали И плуг их побеждал упорные поля! Как часто их секир дубравы трепетали И потом их лица кропилася земля!

Пускай рабы сует их жребий унижают, Смеяся в слепоте полезным их трудам, Пускай с холодностью презрения внимают Таящимся во тьме убогого делам;

На всех ярится смерть — царя, любимца славы, Всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы: И путь величия ко гробу нас ведет!

А вы, наперсники фортуны ослепленны, Напрасно спящих здесь спешите презирать За то, что гробы их непышны и забвенны, Что лесть им алтарей не мыслит воздвигать.

Вотще над мертвыми, истлевшими костями Трофеи зиждутся, надгробия блестят, Вотще глас почестей гремит перед гробами — Угасший пепел наш они не воспалят.

Ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою И невозвратную добычу возвратит? Не слаще мертвых сон под мраморной доскою; Надменный мавзолей лишь персть их бременит.

Ах! может быть, под сей могилою таится Прах сердца нежного, умевшего любить, И гробожитель-червь в сухой главе гнездится, Рожденной быть в венце иль мыслями парить!

Но просвещенья храм, воздвигнутый веками, Угрюмою судьбой для них был затворен, Их рок обременил убожества цепями, Их гений строгою нуждою умерщвлен.

Как часто редкий перл, волнами сокровенный, В бездонной пропасти сияет красотой; Как часто лилия цветет уединенно, В пустынном воздухе теряя запах свой.

Быть может, пылью сей покрыт Гампден надменный, Защитник сограждан, тиранства смелый враг; Иль кровию граждан Кромвель необагренный, Или Мильтон немой, без славы скрытый в прах.

Отечество хранить державною рукою, Сражаться с бурей бед, фортуну презирать, Дары обилия на смертных лить рекою, В слезах признательных дела свои читать —

Того им не дал рок; но вместе преступленьям Он с доблестями их круг тесный положил; Бежать стезей убийств ко славе, наслажденьям И быть жестокими к страдальцам запретил;

Таить в душе своей глас совести и чести, Румянец робкия стыдливости терять И, раболепствуя, на жертвенниках лести Дары небесных муз гордыне посвящать.

Скрываясь от мирских погибельных смятений, Без страха и надежд, в долине жизни сей, Не зная горести, не зная наслаждений, Они беспечно шли тропинкою своей.

И здесь спокойно спят под сенью гробовою — И скромный памятник, в приюте сосн густых, С непышной надписью и резьбою простою, Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

Любовь на камне сем их память сохранила, Их лета, имена потщившись начертать; Окрест библейскую мораль изобразила, По коей мы должны учиться умирать.

И кто с сей жизнию без горя расставался? Кто прах свой по себе забвенью предавал? Кто в час последний свой сим миром не пленялся И взора томного назад не обращал?

Ах! нежная душа, природу покидая, Надеется друзьям оставить пламень свой; И взоры тусклые, навеки угасая, Еще стремятся к ним с последнею слезой;

Их сердце милый глас в могиле нашей слышит; Наш камень гробовой для них одушевлен; Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит, Еще огнем любви для них воспламенен.

А ты, почивших друг, певец уединенный, И твой ударит час, последний, роковой; И к гробу твоему, мечтой сопровожденный, Чувствительный придет услышать жребий твой.

Быть может, селянин с почтенной сединою Так будет о тебе пришельцу говорить: «Он часто по утрам встречался здесь со мною, Когда спешил на холм зарю предупредить.

Там в полдень он сидел под дремлющею ивой, Поднявшей из земли косматый корень свой; Там часто, в горести беспечной, молчаливой, Лежал, задумавшись, над светлою рекой;

Нередко ввечеру, скитаясь меж кустами,- Когда мы с поля шли и в роще соловей Свистал вечерню песнь,- он томными очами Уныло следовал за тихою зарей.

Прискорбный, сумрачный, с главою наклоненной, Он часто уходил в дубраву слезы лить, Как странник, родины, друзей, всего лишенный, Которому ничем души не усладить.

Взошла заря — но он с зарею не являлся, Ни к иве, ни на холм, ни в лес не приходил; Опять заря взошла — нигде он не встречался; Мой взор его искал — искал — не находил.

Наутро пение мы слышим гробовое… Несчастного несут в могилу положить. Приблизься, прочитай надгробие простое, Что память доброго слезой благословить».

Здесь пепел юноши безвременно сокрыли, Что слава, счастие, не знал он в мире сем. Но музы от него лица не отвратили, И меланхолии печать была на нем.

Он кроток сердцем был, чувствителен душою — Чувствительным творец награду положил. Дарил несчастных он — чем только мог — слезою; В награду от творца он друга получил.

Прохожий, помолись над этою могилой; Он в ней нашел приют от всех земных тревог; Здесь все оставил он, что в нем греховно было, С надеждою, что жив его спаситель-бог.

У стихотворения «Сельское кладбище» Василия Жуковского очень богатая и необычная история. Его первый вариант был создан в 1801 году, и является русскоязычным переводом одноименного произведения английского поэта Томаса Грея. Стоит отметить, что сам Жуковский с юности увлекался переводами и находил особое очарование в романтизме. Однако стихотворение «Сельское кладбище» стало первым литературным экспериментом автора, результаты которого он согласился опубликовать.

В 1839 году Василий Жуковский путешествовал по Англии и побывал на сельском кладбище недалеко от Винздора. Каково же было изумление поэта, когда он узнал, что именно этому некрополю в свое время и было посвящено стихотворение. Тогда у поэта появилась идея сделать новый перевод, дополнив его собственными впечатлениями. Таким образом, второй вариант «Сельского кладбища» был написан и опубликован летом 1839 года.

Это стихотворение наполнено романтикой сельской жизни, которой искренне восхищается Жуковский. Поэтому первые строки произведения посвящены описанию мирного быта английских крестьян, у которых только что закончился трудовой день. Томас Грей, а вместе с ним и Василий Жуковский выхватывают тот момент из жизни, когда «колокол поздний кончину отшедшего дня возвещает. Пастухи гонят с лугов стада, пахари возвращаются домой. Окружающий мир находится в том состоянии, когда на смену суете дня приходят прохлада и тишина весеннего вечера. «Уж бледнеет окрестность, мало-помалу теряясь во мраке, и воздух наполнен весь тишиною торжественной», — отмечает поэт, восхищаясь этим состоянием спокойствия и умиротворения, которое дарит ему сама природа.

Однако поэт знает, что ночь пройдет, и новый день вновь вступит в свои права, принеся очередные проблемы, заботы и впечатления. Однако существует такой уголок, которого не касается вся эта суета. Это место – старинное сельское кладбище, где единственным живым существом является сова. Покой этой мудрой птицы можно нарушить, лишь «случайно зашедши к ее гробовому жилищу». Древние могилы поэт сравнивает с кельями, двери в которые навеки затворены за усопшими. Они обрели вечный покой, которого так не хватает живым, но обратной стороной медали является то, что покоящиеся под тяжелыми плитами люди уже не в состоянии что-то изменить в таком непостоянном и непредсказуемом мире. «С кровли соломенной трель, ни труба петуха, ни отзывны рог, ничто не подымет их боле с их бедной постели», — подчеркивает поэт.

Он сожалеет о том, что усопшим больше недоступны простые и такие привычные радости жизни, они не могут наслаждаться красотой природы и спокойствием теплого весеннего вечера. Однако у них есть нечто большее – вечность, в которой они равны друг перед другом. В мире живых остались люди, которые помнят их титулы и звания, по-прежнему восхищаются их богатством или же осуждают нищету. Однако перед высшим судом все это не имеет никакого значения, потому что здесь оценивают не по статусу в обществе и благосостоянию, а по мыслям и поступкам. К могилам простых людей, лишенных положения в обществе, автор испытывает особое благоволение, о. Действительно, в жизни людей не стоит судить по внешности или же речам, а после смерти – по роскошным надгробьям. И это подтверждает надпись на одном из памятников, которая гласит: «Юноша здесь погребен, неведомый счастью и славе». Но о его сердечной доброте и отзывчивости до сих пор помнят старожилы. И именно это является важным, ведь когда-нибудь и возле могилы каждого из нас остановится случайный прохожий, решивший поинтересоваться, чей прах здесь покоится. Вопрос лишь в том, что поведает ему камень и те, кто сумеет сохранить память о нас.

Текст: pishi-stihi.ru

Герои элегии

Любимый герой поэта-романтика — он сам, то есть Василий Андреевич Жуковский. «Сельское кладбище» изображает мысли и чувства автора, его философские размышления. Кто как не наделенный особым слухом «певец» способен понять радость и боль жизни, расслышать голоса природы, подняться над мирской суетой, чтобы охватить в едином порыве своей души весь мир, соединиться со Вселенной? Свое «кладбищенское» раздумье посвящает автор, как и английский поэт-предромантик Томас Грей, памяти «бедного певца». При этом сознательно делает менее зримыми свои описания, усиливая их эмоциональный настрой, Жуковский (элегия «Сельское кладбище»).

Эпитеты в произведении

В данном произведении почти у каждого существительного присутствует прилагательное в качестве эпитета. Подобный прием не случайно ввел в свое произведение Жуковский. «Сельское кладбище» смещает акцент с предметов на характеристики внутреннего мира. Так, стопа — медлительная, селянин — усталый, шалаш — спокойный. Внимание читателя, таким образом, переносится на непредметный признак. Это все присутствует и у Грея. Но русскому поэту мало того: он в свое произведение добавляет еще два слова, которые указывают на состояние: «бледнеет» и «задумавшись». Слово «бледнеет», казалось бы, относится к зрительному ряду. Но если представить это, получается, что в предметном, прямом смысле это означает, что день становится светлее. А в произведении описывается совсем противоположное: наступление вечерних сумерек. Следовательно, слово «бледнеет» означает в элегии нечто совсем иное: исчезает, гаснет, блекнет. Возможно, как и сама наша жизнь.

Звукопись

Этот эффект усиливается во второй строфе. Здесь зрительные образы (хоть и переведенные в другой, эмоциональный план) отодвигаются на второе место, уступая его звуковым. Чем темнота в мире, который описывает поэт, становится непроницаемее, тем более лирический герой ориентируется по звуку. Во второй строфе основная художественная нагрузка ложится именно на звукопись, а не на эпитеты. Этот прием не случайно применяет в своем произведении Жуковский. Стих «Сельское кладбище» благодаря ему становится выразительнее.

Удваивающиеся, протяжные сонорные «н», «м», а также шипящие «щ», «ш» и свистящие «з», «с» создают образ мертвого сна природы. Третья строка обилием этих звуков кажется нам попросту звукоподражательной. Однако она «работает» и на создание определенного настроения, отнюдь не мирного и спокойного, которое характерно для первой строфы, а тревожного.

От строчки к строчке произведение, которое написал Жуковский («Сельское кладбище»), становится все мрачнее и мрачнее. Как сигнальный звоночек, в конце второй строфы звучит слово, которое играет роль своеобразного стилистического пароля в жанре элегии: «унылый». Это прилагательное обозначает «погруженный безраздельно в печаль, слившийся с этим чувством, не знающий никакого иного настроения, полностью потерявший надежду». Почти синоним заунывного звука — унылый, то есть тоскливый, однотонный, ранящий прямо в сердце.

Излюбленный предромантиками условный пейзаж в третьей строфе углубляет данное настроение. Дикая сова, древний свод, луна, изливающая на природу свой свет, мертвенно-бледный… Если шалаш селянина в первой строфе был назван словом «спокойный» и ничто не нарушало этой невозмутимости, то в третьей нарушен «покой» тихого владычества башни.

Анализ элегии «Сельское кладбище» Жуковского В.А.

Излюбленное время для раннего романтика — переход от дня к ночи, от сумерек к вечеру, от ночной тьмы к рассвету. В такие минуты человек ощущает, что еще не все завершено, что сам он меняется, что жизнь непредсказуема, полна тайны и что смерть, быть может, тоже лишь переход души в иное, неведомое состояние. Излюбленное место, где романтик предается горестным раздумьям о бренности мира, — кладбище. Здесь все напоминает о прошлом, о разлуке, которая властвует над людьми. Ho при этом напоминает мягко, не разрывая сердце. Памятники на могилах, увитые зеленью, овеянные прохладой ветерка, говорят не только о потерях, но и о том, что страдание пройдет точно так же, как проходит радость. И останется лишь грустный покой, разлитый в природе.

Излюбленный герой поэта-романтика — сам поэт. Кто, как не «певец», наделенный особым слухом, способен расслышать голоса природы, понять боль и радость жизни, подняться над суетой, чтобы в едином порыве охватить душой весь мир, слиться со всей Вселенной?.. Именно памяти «бедного певца» посвящает свое «кладбищенское» раздумье в сумерках английский предромантик Томас Грей и вместе с ним Жуковский.

Ho при этом Жуковский сознательно делает свои описания гораздо менее зримыми, зато усиливает их эмоциональный настрой.

Уже бледнеет день, скрываясь за горою; Шумящие стада толпятся над рекой; Усталый селянин медлительной стопою Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

Здесь практически каждому существительному «подарено» по своему прилагательному (эпитету). Селянин — усталый. Стопа — медлительная. Шалаш — спокойный. То есть внимание читателя смещено с самого предмета на его непредметный признак. Все это есть и у Грея. Ho Жуковскому словно мало того; он добавляет еще два слова, указывающие на состояние: «задумавшись» и «бледнеет». Казалось бы, слово бледнеет связано со зрительным рядом. Ho представьте: если день бледнеет в прямом, предметном смысле, значит, он становится светлее. А в элегии описывается нечто противоположное: наступление сумерек. Стало быть, слово бледнеет здесь означает иное: блекнет, гаснет, исчезает. Может быть, как сама жизнь.

Во второй строфе этот эффект лишь усиливается. Зрительные образы (пусть и переведенные в эмоциональный план) уступают место звуковым. Чем непроницаемее становится темнота в мире, о котором говорит поэт, тем больше он ориентируется по звуку. И основная художественная нагрузка во второй строфе ложится не на эпитеты, а на звукопись:

В туманном сумраке окрестность исчезает… Повсюду тишина; повсюду мертвый сон; Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает, Лишь слышится вдали рогов унылый звон.

Протяженные, удваивающиеся сонорные «м», «нн», шипящие «ш», «щ», свистящие «с», «з». Третья строка «Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает» кажется попросту звукоподражательной. Ho в то же самое время строка эта «работает» своей звукописью и на создание настроения, причем тревожного, отнюдь не такого спокойного и мирного, как в первой строфе.

Элегия от строфы к строфе становится все более мрачной. В конце второй строфы, как сигнальный звоночек, звучит слово, которое в жанре элегии играет роль некоего стилистического пароля: «унылый». Унылый — значит безраздельно погруженный в свою печаль, слившийся с ней, не знающий другого настроения, потерявший надежду. Унылый звук — почти то же самое, что звук заунывный, то есть однотонный, тоскливый, ранящий в самое сердце.

Условный (и опять же излюбленный предромантиками) пейзаж третьей строфы усугубляет это настроение:

Лишь дикая сова, таясь под древним сводом Той башни, сетует, внимаема луной, На возмутившего полуночным приходом Ее безмолвного владычества покой.

Древний свод, дикая сова, луна, изливающая свой мертвенно-бледный свет на всю природу… Если в первой строфе шалаш селянина был назван «спокойным», и ничто этого спокойствия не нарушало, то в третьей строфе «покой» безмолвного владычества башни нарушен.

И вот, наконец, мы вместе с поэтом приближаемся к трагически-напряженному центру элегии. В ней все настойчивее начинает звучать тема смерти. Автор, стремясь усилить тяжелое, мрачное настроение, нагнетает драматизм. «Сон» покойных назван «непробудным». То есть не допускается даже мысль о грядущем воскрешении («пробуждении») умерших. Пятая строфа, которая вся построена на череде отрицаний (ни… ни… ничего), венчается жесткой формулой: «Ничто не вызовет почивших из гробов».

А затем, развив тему, поэт распространяет свое невеселое умозаключение на всех людей:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы, Всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы: И путь величия ко гробу нас ведет!

Смерть беспощадна. Она одинаково равнодушно забирает и «Прах сердца нежного, умевшего любить», предназначенного «быть в венце иль мыслями парить», однако окованного «убожества цепями» (то есть крестьянской бедностью и необразованностью), и прах того, кто был рожден «Сражаться с бурей бед, фортуну побеждать».

И тут голос поэта, только что звучавший обличительно, горько, почти гневно, неожиданно смягчается. Будто, достигнув предельного накала, приблизившись к полюсу отчаяния, мысль поэта плавно возвращается в точку покоя. Недаром это слово, отголоском мелькнувшее в первой строфе стихотворения («шалаш спокойный свой…») и отвергнутое во второй («безмолвного владычества покой…»), вновь занимает свое законное место в поэтическом языке Жуковского:

И здесь спокойно спят под сенью гробовою — И скромный памятник, в приюте сосн густых, С непышной надписью и резьбою простою, Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

Любовь на камне сем их память сохранила, Их лета, имена потщившись начертать; Окрест библейскую мораль изобразила, По коей мы должны учиться умирать.

Поэт возражает сам себе. Только что он называл сон умерших — беспробудным. То есть говорил о том, что смерть всесильна. И вот он медленно и трудно начинает примиряться с мыслью о неизбежности смерти. Причем строит поэтическое высказывание таким образом, чтобы его можно было понять двояко — как рассуждение о безвременно умершем друге-поэте и как размышление о себе самом, о своей возможной смерти:

А ты, почивших друг, певец уединенный, И твой ударит час, последний, роковой; И к гробу твоему, мечтой сопровожденный, Чувствительный придет услышать жребий твой.

В начале стихотворения от строки к строке нарастает чувство безысходности. Теперь оно звучит пусть грустно, но не безнадежно. Да, смерть всесильна, но не всевластна. Потому что есть живительная дружба, которая способна сохранить пламень «нежной души»; дружба, для которой и «мертвый прах в холодной урне дышит» и которая сродни вере:

Здесь все оставил он, что в нем греховно было, С надеждою, что жив его спаситель — Бог.

Основа этой дружбы, ее сердечный корень — чувствительность. Ta самая чувствительность, которой посвятил свою повесть Карамзин. И есть нечто глубоко символическое в том, что у истоков новой русской прозы и новой русской поэзии стоят два произведения — «Бедная Лиза» Карамзина и «Сельское кладбище» Жуковского, воспевающие один и тот же идеал — идеал чувствительности.

Между прочим, с точки зрения зрелого европейского романтизма это далеко не главная добродетель. Впечатлительность — да, вдохновение — да, конфликт с пошлым миром обыденности — да, предпочтение стихии покою — да. А вот мягкая чувствительность романтику, как правило, чужда. Ho в том и состоит особенность русского романтизма, что он (во многом благодаря именно Жуковскому) предпочел не отказываться от высших достижений сентиментальной эпохи, не доходить в решении романтических проблем до последнего предела. И лишь спустя два литературных поколения Михаилу Лермонтову предстояло договорить недоговоренное Жуковским, пройти по романтической дороге до ее рокового итога.

Мотив смерти

Продолжаем описывать данное произведение, проводить его анализ. «Сельское кладбище» Жуковский создавал как размышление о смысле жизни, тленности бытия. Вот мы, наконец, и приближаемся к центру элегии, трагически напряженному. Все настойчивее в ней начинает звучать мотив смерти. Автор произведения, стремясь усилить и без того мрачное, тяжелое настроение, дополнительными средствами нагнетает драматизм. Назван «непробудным» сон покойных. Следовательно, не допускается даже надежда о грядущем воскрешении умерших, их «пробуждении». Пятая строфа полностью построена на целом ряде таких отрицаний, как «ни… ни… ничего», и заканчивается жесткой формулой, в которой говорится о том, что ничто не заставит выйти из гробов покоящихся там.

Неизбежность кончины для всех

Развивая тему, Василий Андреевич и на всех людей распространяет свое горькое умозаключение о том, что смерть рано или поздно коснется каждого: и простых людей, и царей, ведь даже «путь величия» ведет ко гробу.

Жестока и беспощадна смерть, как показывает ее анализ. «Сельское кладбище» (Жуковский) описывает ее деяния. Смерть равнодушно забирает нежные сердца, умевшие любить, предназначенные для того, чтобы «быть в венце», но окованные при этом «убожества цепями» (крестьянской необразованностью и бедностью), и прах того, кто родился для того, чтобы «фортуну побеждать», бороться с «бурей бед».

Здесь голос поэта, еще недавно звучавший горько, обличительно, почти гневно, внезапно смягчается. Словно достигнув некоторого предела, приблизившись к отчаянию, авторская мысль плавно возвращается в точку покоя, а ведь именно с нее начинается произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»). Стихотворение это, таким образом, переносит нас в некое исходное состояние, подобно тому, как жизнь все возвращает на круги своя. Неспроста слово, мелькнувшее отголоском в первой строфе («шалаш спокойный»), впоследствии, во второй, отвергнутое, вновь занимает в поэтическом языке Василия Андреевича свое законное место.

Смысл произведение сельское кладбище. Василий Андреевич Жуковский«Сельское кладбище

Началом своего поэтического творчества В. А. Жуковский считал перевод «Элегии, написанной на сельском кладбище» английского поэта Томаса Грея. Именно из этого перевода родилось новое и оригинальное явление русской поэзии — стихотворение «Сельское кладбище» (1802). На создание этого произведения оказали влияние многие причины: и изучение западноевропейской поэзии, и опыт переводчика, и литературные вкусы времени, и художественные пристрастия автора, и споры о назначении человека, которые велись в кругу друзей поэта.

Следуя за Томасом Греем в развитии поэтической мысли, Жуковский вносит в свой перевод идеи и настроения, выражающие его собственное мировосприятие. Картина скромного сельского кладбища, описание которого опирается на впечатление от окрестностей родного села поэта Мишенского, настраивает автора на элегический лад:

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных, Которые окрест, развесившись, стоят, Здесь праотцы села, в гробах уединенных, Навеки затворясь, сном беспробудным спят.

В центре внимания поэта — размышления о смысле жизни человека, о взаимоотношениях его с окружающим миром. Перед нами искусно организованный поток чувств и мыслей конкретной личности. Элегия представляет собой смену вопросов, как бы стихийно возникающих в сознании лирического героя. Все стихотворение составляет совокупность философских и морально-психологических мотивов, сменяющих друг друга, проникнутых грустным настроением и скрепленных общей идеей скоротечности жизни и превратности счастья. Размышляющий герой констатирует:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы, Всех ищет грозная…и некогда найдет…

Развивая мысль о равенстве всех перед смертью, Жуковский обращает внимание на социальные протиоречия, существующие в обществе. Он отдает свои симпатии не «рабам суеты», не «наперсникам фортуны», а обычным поселянам, потом которых «кропилася» земля. Убежденный в том, что все люди по своей природе равны, он скорбит о этих простых поселянах, роженных «быть в венце иль мыслями парить», но угасих в неведении по слепой случайности:

Их рок обременил убожества цепями, Их гений строгою нуждою умерщвлен.

В утверждении идеала естественного равенства людей автор близок французскому писателю Ж.-Ж. Руссо, с творчеством которого он познакомился еще в пансионе и, как и многие молодые люди того времени, стал сильно увлекаться его философией.

Своеобразие стихотворения «Сельское кладбище» состоит в сосредоточенности поэта на внутренних переживаниях личности, раскрывающихся в органическом слиянии природы и чувств человека. Передаче этого состояния весьма способствует одушевление природы: «уже бледнеет день», «внимаема луной», «денницы тихий глас», «под дремлющею ивой», «дубравы трепетали», «дню юного дыханья».

Оригинальный перевод «Сельского кладбища» вывляет поэтическую индивидуальность автора, близкого во время создания стихотворения к сентиментализму. Он добивается здесь удивительной мелодичности и напевности стиха, придает ему задушевную интонацию.

Воссоздавая обыденную жизнь, поэт вводит бытовую разговорную лексику: «шалаш», «жук», «пастух», «серпы», «очаг», «плуг», «стадо». Но таких слов в элегии немного. Лексика здесь по преимуществу сентименталистская философско-созерцательная. В стихотворении преобладают слова, относящиеся к душевным переживаниям («презрение», «горести», «вздохнуть», «слезы», «уныло») и широким раздумьям о жизни («безмолвного владычества покой», «на всех ярится смерть», «всемощные судьбы»). Сентиментальны эпитеты и сравнения, такие, как «унылый звон», «сердца нежного», «милый глас», «томными очами», «кроток сердцем», «чувствителен душою».

Яркая эмоционально-мелодическая выразительность стихотворения достигается описательно-лирической структурой фразы («В туманном сумраке окрестность исчезает…»), часто используемой анафорой («Лишь изредка жужжат… Лишь слышатся вдали»), повторениями («Повсюду тишина, повсюду мертвый сон…»), обращениями («А вы, наперсники фортуны»), вопросами («Ужель смягчится смерть?») и восклицаниями («Ах, может быть, под сей могилой!»).

Итак, не будучи переводом в полном смысле этого слова, «Сельское кладбище» становится произведением русской национальной литературы. В изображении юноши-поэта, размышляющего на сельском кладбище, Жуковский усиливает черты мечтательности, меланхоличности, поэтической одухотворенности, значительно приблизив этот образ к своему внутреннему миру и сделав его максимально близким русскому читателю, воспитанному на сентиментальных стихах Дмитриева, Капниста, Карамзина.

Появление «Сельского кладбища» на страницах издаваемого Карамзиным журнала «Вестник Европы» принесло Жуковскому известность. Стало очевидно, что в русской поэзии появился талантливый поэт. Поа ученичества для Жуковского миновала. Начинался новый этап его литературной деятельности.

Одним из авторов русских элегий является Василий Жуковский. Среди множества написанных им элегий особое место занимает произведение «Сельское кладбище», созданное автором в 1802 году. В нем автор будто противоборствует со своей душой. У лирического героя, кем в данном стихотворении является сам Жуковский, упадническое настроение. Он готов смириться с тем, что рано или поздно все заканчивается смертью, готов опустить руки, не бороться за то, что дорого.

Эта баллада наполнена романтикой сельской жизни, которая восхищала Жуковского. В связи с этим первые строки стихотворения и посвящены воссозданию картины мирной обыденной жизни английских крестьян, закончивших свой трудовой день. Природа, а вместе с ней и люди, приходят к тишине, покою и умиротворенности вечера.

Но поэт при этом уверен, что вечер закончится, после ночи настанет новый день с его проблемами и заботами. Но существует в мире место, которого не касается ни одна из этих людских проблем — старое сельское кладбище. Единственным существом на нем является мудрая птица сова. Автор восхищается здешней тишиной и при этом горестно сожалеет, что людям, захороненным под плитами, уже не возможно восхититься простым людскими радостями, они не могут изменить мир и других людей.

К могилам простых людей герой относится с особым трепетом, называя похороненных здесь жемчужинами. А ведь и вправду, сколько гениальных умов, талантов, добрых, справедливых людей было и есть среди простолюдинов.

При жизни не стоит оценивать человека лишь по внешнему виду и толщине кошелька, а после смерти по надгробью. Главное, чтобы после смерти, о человеке осталась память, чтобы были те, кто любил, помнил и хотел хотя бы изредка приходить к могиле.

По мотивам элегии Томаса Грея Жуковский написал стихотворение «Сельское кладбище». В нем нет уныния и плача по загубленным жизням, но есть торжественность момента ухода в мир иной, спокойствие и умиротворенность душ, завершивших земной путь.

Путник, зашедший на кладбище, предается размышлениям о вечных ценностях. Рядом с могильными плитами и крестами он пытается понять смысл человеческого существования. Он понимает, что перед ликом смерти оказываются равны все, и мирный хлебопашец, и храбрый воин. Как бы не различались при жизни судьбы людей, все предстают перед богом равными.

Рассказчик скорбит о всех, но отдает предпочтение простым селянам, которые преобразовывали землю, добывали хлеб насущный. Вспоминает он добрых людей, которых встречал по пути, сильных мужчин и слабого юношу, не успевшего увидеть все радости жизни. Вспоминаются достойные и в памяти продолжают жить. Именно это главное, а вовсе не красота памятника на могиле.

Вплетая в стихотворные строки разговорные слова, добавляя свои душевные переживания, поэт создал произведение, которое принесло ему широкую известность. Из вольного перевода с английского получилось истинно русское стихотворение. Эмоциональная окраска, сентиментальная лиричность и одухотворенность в изображении простых картин обыденной жизни позволило приблизить поэзию к народу.

Сочинение » Жуковский » Сочинение: Анализ стихотворения В. А. Жуковского «Сельское кладбище»

Началом своего поэтического творчества В. А. Жуковский считал перевод «Элегии, написанной на сельском кладбище» английского поэта Томаса Грея. Именно из этого перевода родилось новое и оригинальное явление русской поэзии — стихотворение «Сельское кладбище» (1802). На создание этого произведения оказали влияние многие причины: и изучение западноевропейской поэзии, и опыт переводчика, и литературные вкусы времени, и художественные пристрастия автора, и споры о назначении человека, которые велись в кругу друзей поэта.

Следуя за Томасом Греем в развитии поэтической мысли, Жуковский вносит в свой перевод идеи и настроения, выражающие его собственное мировосприятие. Картина скромного сельского кладбища, описание которого опирается на впечатление от окрестностей родного села поэта Мишенского, настраивает автора на элегический лад:

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,

Которые окрест, развесившись, стоят,

Здесь праотцы села, в гробах уединенных,

Навеки затворясь, сном беспробудным спят.

В центре внимания поэта — размышления о смысле жизни человека, о взаимоотношениях его с окружающим миром. Перед нами искусно организованный поток чувств и мыслей конкретной личности. Элегия представляет собой смену вопросов, как бы стихийно возникающих в сознании лирического героя. Все стихотворение составляет совокупность философских и морально-психологических мотивов, сменяющих друг друга, проникнутых грустным настроением и скрепленных общей идеей скоротечности жизни и превратности счастья. Размышляющий герой констатирует:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы,

Всех ищет грозная…и некогда найдет…

Развивая мысль о равенстве всех перед смертью, Жуковский обращает внимание на социальные протиоречия, существующие в обществе. Он отдает свои симпатии не «рабам суеты», не «наперсникам фортуны», а обычным поселянам, потом которых «кропилася» земля. Убежденный в том, что все люди по своей природе равны, он скорбит о этих простых поселянах, роженных «быть в венце иль мыслями парить», но угасих в неведении по слепой случайности:

Их рок обременил убожества цепями,

Их гений строгою нуждою умерщвлен.

В утверждении идеала естественного равенства людей автор близок французскому писателю Ж.-Ж. Руссо, с творчеством которого он познакомился еще в пансионе и, как и многие молодые люди того времени, стал сильно увлекаться его философией.

Своеобразие стихотворения «Сельское кладбище» состоит в сосредоточенности поэта на внутренних переживаниях личности, раскрывающихся в органическом слиянии природы и чувств человека. Передаче этого состояния весьма способствует одушевление природы: «уже бледнеет день», «внимаема луной», «денницы тихий глас», «под дремлющею ивой», «дубравы трепетали», «дню юного дыханья».

Оригинальный перевод «Сельского кладбища» вывляет поэтическую индивидуальность автора, близкого во время создания стихотворения к сентиментализму. Он добивается здесь удивительной мелодичности и напевности стиха, придает ему задушевную интонацию.

Воссоздавая обыденную жизнь, поэт вводит бытовую разговорную лексику: «шалаш», «жук», «пастух», «серпы», «очаг», «плуг», «стадо». Но таких слов в элегии немного. Лексика здесь по преимуществу сентименталистская философско-созерцательная. В стихотворении преобладают слова, относящиеся к душевным переживаниям («презрение», «горести», «вздохнуть», «слезы», «уныло») и широким раздумьям о жизни («безмолвного владычества покой», «на всех ярится смерть», «всемощные судьбы»). Сентиментальны эпитеты и сравнения, такие, как «унылый звон», «сердца нежного», «милый глас», «томными очами», «кроток сердцем», «чувствителен душою».

Яркая эмоционально-мелодическая выразительность стихотворения достигается описательно-лирической структурой фразы («В туманном сумраке окрестность исчезает. »), часто используемой анафорой («Лишь изредка жужжат. Лишь слышатся вдали»), повторениями («Повсюду тишина, повсюду мертвый сон. »), обращениями («А вы, наперсники фортуны»), вопросами («Ужель смягчится смерть?») и восклицаниями («Ах, может быть, под сей могилой!»).

Итак, не будучи переводом в полном смысле этого слова, «Сельское кладбище» становится произведением русской национальной литературы. В изображении юноши-поэта, размышляющего на сельском кладбище, Жуковский усиливает черты мечтательности, меланхоличности, поэтической одухотворенности, значительно приблизив этот образ к своему внутреннему миру и сделав его максимально близким русскому читателю, воспитанному на сентиментальных стихах Дмитриева, Капниста, Карамзина.

Появление «Сельского кладбища» на страницах издаваемого Карамзиным журнала «Вестник Европы» принесло Жуковскому известность. Стало очевидно, что в русской поэзии появился талантливый поэт. Поа ученичества для Жуковского миновала. Начинался новый этап его литературной деятельности.

Внимание, только СЕГОДНЯ!

Анализ стихотворения

1. История создания произведения.

2. Характеристика произведения лирического жанра (тип лирики, художественный метод, жанр).

3. Анализ содержания произведения (анализ сюжета, характеристика лирического героя, мотивы и тональность).

4. Особенности композиции произведения.

5. Анализ средств художественной выразительности и стихосложения (наличие тропов и стилистических фигур, ритмика, размер, рифма, строфика).

6. Значение стихотворения для всего творчества поэта.

Первоначальный вариант стихотворения «Сельское кладбище» был создан В.А. Жуковским в 1801 году, затем произведение было доработано по просьбе Н.М. Карамзина, являвшегося издателем поэта. Летом 1802 года, находясь в Мишенском, автор практически переписал элегию. И в 1802 году она была опубликована в журнале «Вестник Европы». Посвящено произведение другу поэта, Андрею Тургеневу.

Стихотворение это представляло собой вольный перевод элегии английского поэта-сентименталиста Томаса Грея. Но вместе с тем это было оригинальное и программное произведение не только для творчества В.А. Жуковского, но и для всей русской поэзии. Элегия Грея «Сельское кладбище» была известна в русских переводах еще в XVIII веке. Одновременно с Жуковским над переводом ее работал П.И. Голенищев-Кутузов. Однако все эти переложения не сделали произведение достоянием русской литературы. И лишь стихотворение В.А. Жуковского, как точно заметил В. Соловьев, стало «считаться началом истинно-человеческой поэзии в России». Он даже посвятил этой элегии свое стихотворение, названное «Родина русской поэзии»:

На сельском кладбище явилась ты недаром, О гений сладостный земли моей родной! Хоть радугой мечты, хоть юной страсти жаром Пленяла после ты, – но первым лучшим даром Останется та грусть, что на кладбище старом Тебе навеял Бог осеннею порой.

Характерно, что в 1839 году В.А. Жуковский вновь возвратился к работе над элегией и в этот раз он использовал гекзаметр, отказавшись от рифм. И этот новый перевод был очень близок к подлиннику:

Колокол поздний кончину отшедшего дня возвещает, С тихим блеяньем бредет через поле усталое стадо; Медленным шагом домой возвращается пахарь, уснувший Мир уступая молчанью и мне…

Элегию В.А. Жуковского мы можем отнести к медитативной лирике. Вместе с тем, она проникнута философскими размышлениями, психологизмом, насыщена пейзажами.

Все произведение пронизано единым настроением легкой грусти, порожденным размышлениями лирического героя о хрупкости и мимолетности жизни. Открывается стихотворение скромным деревенским пейзажем. Природа вся как будто затихает, погружаясь в сон: «бледнеет день», «В туманном сумраке окрестность исчезает», «повсюду тишина». И этот сон природы предваряет философское размышление о другом сне – вечном. Пейзаж плавно переходит в лирическую медитацию о бренности человеческого бытия. Все развитие элегии представляет собой смену вопросов, возникающих в душе лирического героя. Раздумья о человеческих судьбах построены на сопоставлении, на приеме антитезы. «Наперстники фортуны», исполненные гордого презрения к простым людям, в элегии противопоставлены скромным и мирным труженикам, «праотцам села». Именно на стороне последних симпатии лирического героя. Открывая незыблемое соседство жизни и небытия, он подводит нас к простому выводу: перед лицом смерти все равны – и скромный селянин, и «царь, любимец славы». С горечью говорит он о людях, чью жизнь оборвал нелепый и трагический рок:

Ах! Может быть, под сей могилою таится Прах сердца нежного, умевшего любить. И гробожитель-червь в сухой главе гнездится, Рожденной быть в венце иль мыслями парить!

В стихотворении В.А. Жуковский умело создает ощущение остроты утраты. В третьей части элегии возникает образ безвременно умершего юного поэта, привыкшего встречать зарю на высоком холме. Этот образ зари в данном случае символичен – он перекликается с рождением таланта. Но троекратное повторение этого образа передает нарастающее в стихотворении психологическое напряжение, создает предчувствие беды. Особую динамичность и драматизм придают произведению многочисленные глаголы и многократное употребление автором тире.

Взошла заря – но он с зарею не являлся, Ни к иве, ни на холм, ни в лес не приходил; Опять заря взошла – нигде он не встречался; Мой взор его искал – искал – не находил.

Эпитафия на могиле поэта – это своеобразная кульминация авторских размышлений:

Прохожий, помолись над этою могилой; Он в ней нашел приют от всех земных тревог, Здесь все оставил он, что в нем греховно было, С надеждою, что жив его Спаситель-Бог.

Своеобразие этого философско-психологического стихотворения – в сосредоточенности на внутренних переживаниях лирического героя, раскрывающихся в органической слитности мира природы и мира человеческих чувств.

Композиционно элегия делится на три части. Первая часть – мирный деревенский пейзаж. Вторая часть – размышления на сельском кладбище. Третья часть – мысли о юном поэте, «певце уединенном».

Размер произведения – шестистопный ямб. Четверостишия (катрены) объединены перекрестной рифмой. Поэт использует разнообразные средства художественной выразительности: олицетворения («уже бледнеет день», «под дремлющею ивой», «дубравы трепетали»), эпитеты («златую ниву», «унылый звон», «милый глас», «сердца нежного», «робкие стыдливости»), анафору («Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает, Лишь слышится вдали рогов унылый звон»), риторические вопросы («И кто с сей жизнию без горя расставался?»), восклицания («И путь величия ко гробу нас ведет!»). В элегии мы встречаем церковно-славянскую лексику, слова высокого стиля («денница», «лобзаний», «вотще», «персты»), абстрактно-логические фразеологизмы («Дары обилия на смертных лить рекой», «Бежать стезей убийства»). Все это следы классицистских влияний на творчество В.А. Жуковского. Элегия насыщена аллитерациями («усталый селянин медлительной стопою», «Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает», «ужель смягчится смерть сплетаемой хвалою») и ассонансами («В бездонной пропасти сияет красотой»).

«Сельское кладбище» было с восторгом принято читателями и сразу же поставило В.А. Жуковского в ряд лучших русских поэтов. Как отметили критики, образ юного певца, носителя гуманистических идеалов, страдающего от дисгармонии окружающей его действительности и предчувствующего собственную гибель, становится затем ведущим лирическим героем поэзии В.А. Жуковского.

Излюбленное время для раннего романтика — переход от дня к ночи, от сумерек к вечеру, от ночной тьмы к рассвету. В такие минуты человек ощущает, что еще не все завершено, что сам он меняется, что жизнь непредсказуема, полна тайны и что смерть, быть может, тоже лишь переход души в иное, неведомое состояние.

Излюбленное место, где романтик предается горестным раздумьям о бренности мира, — кладбище. Здесь все напоминает о прошлом, о разлуке, которая властвует над людьми. Ho при этом напоминает мягко, не разрывая сердце. Памятники на могилах, увитые зеленью, овеянные прохладой ветерка, говорят не только о потерях, но и о том, что страдание пройдет точно так же, как проходит радость. И останется лишь грустный покой, разлитый в природе.

Излюбленный герой поэта-романтика — сам поэт. Кто, как не «певец», наделенный особым слухом, способен расслышать голоса природы, понять боль и радость жизни, подняться над суетой, чтобы в едином порыве охватить душой весь мир, слиться со всей Вселенной?.. Именно памяти «бедного певца» посвящает свое «кладбищенское» раздумье в сумерках английский предромантик Томас Грей и вместе с ним Жуковский.

Ho при этом Жуковский сознательно делает свои описания гораздо менее зримыми, зато усиливает их эмоциональный настрой.

Уже бледнеет день, скрываясь за горою; Шумящие стада толпятся над рекой; Усталый селянин медлительной стопою Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

Здесь практически каждому существительному «подарено» по своему прилагательному (эпитету). Селянин — усталый. Стопа — медлительная. Шалаш — спокойный. То есть внимание читателя смещено с самого предмета на его непредметный признак. Все это есть и у Грея. Ho Жуковскому словно мало того; он добавляет еще два слова, указывающие на состояние: «задумавшись» и «бледнеет». Казалось бы, слово бледнеет связано со зрительным рядом. Ho представьте: если день бледнеет в прямом, предметном смысле, значит, он становится светлее. А в элегии описывается нечто противоположное: наступление сумерек. Стало быть, слово бледнеет здесь означает иное: блекнет, гаснет, исчезает. Может быть, как сама жизнь.

Во второй строфе этот эффект лишь усиливается. Зрительные образы (пусть и переведенные в эмоциональный план) уступают место звуковым. Чем непроницаемее становится темнота в мире, о котором говорит поэт, тем больше он ориентируется по звуку. И основная художественная нагрузка во второй строфе ложится не на эпитеты, а на звукопись:

В туманном сумраке окрестность исчезает… Повсюду тишина; повсюду мертвый сон; Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает, Лишь слышится вдали рогов унылый звон.

Протяженные, удваивающиеся сонорные «м», «нн», шипящие «ш», «щ», свистящие «с», «з». Третья строка «Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает» кажется попросту звукоподражательной. Ho в то же самое время строка эта «работает» своей звукописью и на создание настроения, причем тревожного, отнюдь не такого спокойного и мирного, как в первой строфе.

Элегия от строфы к строфе становится все более мрачной. В конце второй строфы, как сигнальный звоночек, звучит слово, которое в жанре элегии играет роль некоего стилистического пароля: «унылый». Унылый — значит безраздельно погруженный в свою печаль, слившийся с ней, не знающий другого настроения, потерявший надежду. Унылый звук — почти то же самое, что звук заунывный, то есть однотонный, тоскливый, ранящий в самое сердце.

Условный (и опять же излюбленный предромантиками) пейзаж третьей строфы усугубляет это настроение:

Лишь дикая сова, таясь под древним сводом Той башни, сетует, внимаема луной, На возмутившего полуночным приходом Ее безмолвного владычества покой.

Древний свод, дикая сова, луна, изливающая свой мертвенно-бледный свет на всю природу… Если в первой строфе шалаш селянина был назван «спокойным», и ничто этого спокойствия не нарушало, то в третьей строфе «покой» безмолвного владычества башни нарушен.

И вот, наконец, мы вместе с поэтом приближаемся к трагически-напряженному центру элегии. В ней все настойчивее начинает звучать тема смерти. Автор, стремясь усилить тяжелое, мрачное настроение, нагнетает драматизм. «Сон» покойных назван «непробудным». То есть не допускается даже мысль о грядущем воскрешении («пробуждении») умерших. Пятая строфа, которая вся построена на череде отрицаний (ни… ни… ничего), венчается жесткой формулой: «Ничто не вызовет почивших из гробов».

А затем, развив тему, поэт распространяет свое невеселое умозаключение на всех людей:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы, Всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы: И путь величия ко гробу нас ведет!

Смерть беспощадна. Она одинаково равнодушно забирает и «Прах сердца нежного, умевшего любить», предназначенного «быть в венце иль мыслями парить», однако окованного «убожества цепями» (то есть крестьянской бедностью и необразованностью), и прах того, кто был рожден «Сражаться с бурей бед, фортуну побеждать».

И тут голос поэта, только что звучавший обличительно, горько, почти гневно, неожиданно смягчается. Будто, достигнув предельного накала, приблизившись к полюсу отчаяния, мысль поэта плавно возвращается в точку покоя. Недаром это слово, отголоском мелькнувшее в первой строфе стихотворения («шалаш спокойный свой…») и отвергнутое во второй («безмолвного владычества покой…»), вновь занимает свое законное место в поэтическом языке Жуковского:

И здесь спокойно спят под сенью гробовою — И скромный памятник, в приюте сосн густых, С непышной надписью и резьбою простою, Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

Любовь на камне сем их память сохранила, Их лета, имена потщившись начертать; Окрест библейскую мораль изобразила, По коей мы должны учиться умирать.

Поэт возражает сам себе. Только что он называл сон умерших — беспробудным. То есть говорил о том, что смерть всесильна. И вот он медленно и трудно начинает примиряться с мыслью о неизбежности смерти. Причем строит поэтическое высказывание таким образом, чтобы его можно было понять двояко — как рассуждение о безвременно умершем друге-поэте и как размышление о себе самом, о своей возможной смерти:

А ты, почивших друг, певец уединенный, И твой ударит час, последний, роковой; И к гробу твоему, мечтой сопровожденный, Чувствительный придет услышать жребий твой.

В начале стихотворения от строки к строке нарастает чувство безысходности. Теперь оно звучит пусть грустно, но не безнадежно. Да, смерть всесильна, но не всевластна. Потому что есть живительная дружба, которая способна сохранить пламень «нежной души»; дружба, для которой и «мертвый прах в холодной урне дышит» и которая сродни вере:

Здесь все оставил он, что в нем греховно было, С надеждою, что жив его спаситель — Бог.

Основа этой дружбы, ее сердечный корень — чувствительность. Ta самая чувствительность, которой посвятил свою повесть Карамзин. И есть нечто глубоко символическое в том, что у истоков новой русской прозы и новой русской поэзии стоят два произведения — «Бедная Лиза» Карамзина и «Сельское кладбище» Жуковского, воспевающие один и тот же идеал — идеал чувствительности.

Между прочим, с точки зрения зрелого европейского романтизма это далеко не главная добродетель. Впечатлительность — да, вдохновение — да, конфликт с пошлым миром обыденности — да, предпочтение стихии покою — да. А вот мягкая чувствительность романтику, как правило, чужда. Ho в том и состоит особенность русского романтизма, что он (во многом благодаря именно Жуковскому) предпочел не отказываться от высших достижений сентиментальной эпохи, не доходить в решении романтических проблем до последнего предела. И лишь спустя два литературных поколения Михаилу Лермонтову предстояло договорить недоговоренное Жуковским, пройти по романтической дороге до ее рокового итога.

Что же противостоит смерти?

Весьма противоречиво произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»). Стихотворение это характеризуется тем, что в нем автор возражает сам себе. Лишь недавно он называл беспробудным сон умерших. То есть поэт говорил о всесилии смерти. И вдруг он трудно и медленно начинает примиряться с тем, что она неизбежна. Автор при этом строит высказывание так, что оно становится двояким, — это одновременно и рассуждение о друге-поэте, безвозвратно умершем, и о самом себе, своей неизбежной смерти.

Чувство безысходности теперь звучит хотя и грустно, но вовсе не безнадежно. Смерть всесильна, это признает Жуковский, но не всевластна, поскольку есть на земле живительная дружба, благодаря которой хранится вечный огонь «нежной души», для которой и прах дышит в урне, она сродни вере.

Возможно вам будет интересно

• Анализ стихотворений Плещеева
• Анализ стихотворения Блока Река раскинулась
  Это философское, но в то же время весьма эмоциональное стихотворение, богатое повторами и восклицаниями, а также образами, которые характерны для творчества Блока. Например, костры как символы надежды здесь озаряют даль
• Анализ стихотворения Айя-София Мандельштама
  Произведение из первого сборника поэта посвящено одному из шедевров мировой архитектуры – главной мечети Стамбула, прежде бывшей храмом святой Софии.
• Анализ стихотворения Я знак бессмертия себе воздвигнул Ломоносова
  Произведение представляет собой первое переведенное сочинение Горация «Памятник» («Exegi monumentum»), сделанный поэтом в период подъема его научного, литературного и педагогического таланта, а также по причине увлечения литературой античности.
• Анализ стихотворения Пускай мечтатели осмеяны давно Некрасова
  Основная часть любовной лирики Некрасова приходится на период середины его творчества и, конечно, жемчужиной среди всей этой лирики остается так называемый панаевский цикл, который представляет собой рассказ об амурных отношениях с Авдотьей Панаевой

Понятие об элегии и ее разновидностях. «Сельское кладбище»

Понятие об элегии и ее разновидностях. «Сельское кладбище»

Первым стихотворением, которое принесло Жуковскому известность в литературных кругах, была элегия «Сельское кладбище», перевод одноименного стихотворения английского поэта Томаса Грея. Знаменитый русский философ и поэт В.С. Соловьев назвал элегию Жуковского «началом истинно человеческой поэзии России».

Название стихотворения «Сельское кладбище» и обозначенная подзаголовком жанровая принадлежность – элегия – сразу же настраивают на печальные чувства и размышления.

Элегия – это и есть в первоначальном своем содержании грустная лирическая песня о смерти. Такой она была в античности. Но затем, с развитием лирики, ее содержание расширилось – элегией стали называть грустную песнь о всякой утрате, потому что утрата чувства, желания – это подобие смерти, исчезновение и небытие. Например, разлука с любимой или с другом – тоже утрата и тоже «смерть», но только временная или ненастоящая, метафорическая. И все-таки очень горькая, заставляющая нас страдать, как будто и в самом деле потеряли любимого человека.

Жуковский выбрал для перевода элегию классического вида: в ней речь идет о смерти настоящей и размышляет поэт на кладбище, месте захоронения. Такая элегия получила особое название – кладбищенская.

Человек на кладбище вспоминает о своих близких, задумывается о них и естественно сожалеет об их кончине. Вместе с тем он вспоминает и о том, как ему жилось рядом с умершим или умершими. Следовательно, грусть и печаль рождаются в воспоминании, а воспоминание удерживает не только горечь разлуки, но и радость общения. Религиозный человек к тому же верит, что когда-нибудь, когда он умрет, снова встретится с теми, кого сейчас, будучи живым, он оплакивает. И эта будущая встреча дает ему надежду на радость и счастье. Такими сложными бывают чувства человека, когда он предается раздумьям об ушедших в иной мир дорогих ему людях. Эта сложность усугубляется тем, что печаль становится особенно сладкой, когда человек вспоминает о них. Он наслаждается и встречей, состоявшейся в земной жизни, и нынешним воспоминанием о ней, и надеждой на будущее свидание. Он услаждается и возвращением в прошлое благодаря воспоминанию. Но человек возвращается на мгновение и тут же понимает, что прошлого не вернешь, что счастье бывшей встречи исчезло навсегда.

Особенно остро все это человек переживает на кладбище. Он то охвачен чувством безнадежности, то – надежды, то испытывает горечь, а то – сладость, то подавлен разлукой, а то мечтает о встрече. Наконец, его размышления относятся к самым торжественно-высоким предметам: что может быть возвышеннее рождения и смерти? В том числе и тогда, когда умирает обыкновенный человек, а рассуждает об этом тоже обычный человек. Разве умирают только государственные деятели, императоры, полководцы? Все смертны. И если смерть настигает самого заурядного человека, то все равно уходит из земной жизни неповторимый личный мир, который никогда не появится вновь. А вдруг он не сумел или не успел раскрыть себя в полной мере, вдруг он все свои силы растратил не на то, к чему был призван и что, может быть, было ему предназначено? Вдруг обстоятельства не позволили ему воплотить в повседневной деятельности блестящие и глубокие мечты? Кто знает и кто опишет? Но жалость, горечь и печаль никогда не исчезают. Их достоин любой человек. Поэтому тон элегии не похож на тон оды: в нем нет выспренности, ораторской декламации, торжественности, а есть глубокое, в себя и к себе обращенное раздумье. Оно с самого начала окрашено личным чувством, в нем присутствует личность поэта. Вместо одического пафоса, который выражал могущество отстоявшего от личности и потому абстрактного, отвлеченного государственного или национального разума, в элегии господствуют мысли, неотделимые от личности, от ее души, от ее эмоций. Речь в элегии спокойная, приглушенная, ритм плавный.

Кладбищенская элегия полна негромких раздумий. Размышление изначально присуще всякой элегии, не только кладбищенской. Элегия, в которой господствует размышление, касающееся самых разных предметов и явлений, называется медитативной (от слова медитация – размышление, раздумье). Так как предметы размышлений могут быть различными, то различны и разновидности элегий: историческая, философская, а также унылая элегия, в которой поэт предается психологическим переживаниям о своей несчастной участи.

Внутренняя сосредоточенность на предмете размышления требует напряженного внимания к каждому выражению, слову и его смысловым оттенкам. Поскольку автор-поэт ведет речь о брате или братьях по человечеству, то он сохраняет интонацию личной или даже интимной близости. Все эти свойства элегии не только соблюдены Жуковским, но введены им в русскую элегию, а через нее – в русскую лирику.

В первой строфе элегии «Сельское кладбище»:

Уже бледнеет день, скрываясь за горою;

Шумящие стада толпятся над рекой;

Усталый селянин медлительной стопою

Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой[29]

поэт избирает особое время перехода, перетекания дня в ночь – сумерки. Романтики любили изображать природу в подвижном состоянии, когда день сменяется вечером, вечер ночью или ночь утром. Картина Жуковского предвосхищает другую – день уподоблен жизни, сумерки – ее завершению. Смерть еще не наступила, но она уже близка. Наконец, в строфе есть еще один смысловой оттенок: закончился трудовой день, усталый селянин возвращается в «шалаш спокойный свой». За этим днем наступает другой и снова на исходе дня селянин идет в свое жилище. День опять, с одной стороны, уподоблен смерти, которая дает вечный покой от трудов и забот усталому от жизни человеку, а с другой, – этот же пейзаж символизирует круговорот в природе, повторение трудового и жизненного цикла: утром селянин вышел из своего дома, вечером возвращается в него, и так будет на следующий день. После его смерти другой крестьянин станет совершать тот же жизненный путь. Все подвластно вечному повторению, вечному круговороту, включая жизнь и смерть. Человек умрет, но непременно возвратится в мир живых как воспоминание, а смерть, похитив человека у жизни, не способна навечно удержать мертвеца в своих объятиях, потому что память возвращает его образ к живым. Всю сложность этих мыслей и чувств Жуковский дает ощутить уже в первой строфе. В ней же он намечает и последовательно проведенную затем интонацию раздумья над жизнью и смертью. Он сразу дает ключевое слово, которое определяет тональность элегии, – задумавшись. Но не только это слово создает настрой стихотворения. О дне нам известно только, что он «бледнеет» и скрывается за горою, о селянине, что он «усталый» и «идет… медлительной стопою», что «шалаш» его «спокойный». Жуковский не описывает ни селянина, ни одежду на нем. Он ослабляет изобразительность картины, но зато усиливает настроение, впечатление. Он старается передать душевное состояние. И не только селянина, но и свое, потому что подбор Жуковским эпитетов, характеризующих чувства крестьянина, помогает ощутить свойственные ему переживания. Вся картина – это настроения крестьянина и настроения самого поэта, который именно так, а не иначе почувствовал душу селянина, возвращающегося к себе домой. Слова, употребляемые Жуковским, несут двойную нагрузку: они оказываются способными передавать и чувства селянина, и чувства поэта. Больше того, в них ослаблено предметное значение и усилено эмоциональное. Например, слово бледнеет прежде всего связано с цветом. Бледнеет значит белеет, светлеет. Но разве поэт пишет о том, что день белеет или светлеет? Скорее, он блекнет, т. е. из яркого, светлого превращается в тусклый, становится темнее. Следовательно, Жуковскому не нужно в данном случае прямое, предметное значение слова бледнеет, а нужны его другие, непредметные и второстепенные признаки. В русском языке есть выражение бледен, как смерть, побледнел, как смерть. Вот и у Жуковского предполагается, что румяный, розовый, наполненный солнечным светом день побледнел, поблек, угас, как будто его коснулось дыхание смерти. Вот это эмоциональное, или вторичное значение в отличие от предметного, первичного, и используется Жуковским. Одни поэты в большей мере опираются на предметное, другие – на эмоциональное значение слов или их метафорическое употребление, третьи – на игру предметных и эмоциональных признаков.

Жуковский, выдвинув в слове на первый план эмоциональные признаки, вторичные значения, необычайно расширил возможности поэзии прежде всего в передаче чувств, психологического состояния, душевного настроения и внутреннего мира человека. До Жуковского жизнь сердца в русской поэзии не поддавалась убедительному художественному выражению и освещению. Он первым открыл сферу внутренней жизни.

Уже в первой строфе намечена тема смерти. Последующие строфы усиливают приближение смерти и делают настроение все более тревожным. Постепенно «туманный сумрак» охватывает всю природу. Уже глаз не способен различить предметы, и тогда на помощь приходит звук. «Мертвый сон», «тишина» становятся приметами смерти, которая связана как с наступающей тьмой, так и с безмолвием. И отдельные звуки – жужжание жука, унылый звон рогов, «сетования» совы – выразительнее передают общее и полное беззвучие. Выражение «унылый звон» тоже говорит о том, что поэт переходит к теме смерти: унылый означает подавленный унынием, не имеющий никакой надежды, живущий в печали. И вот, наконец, когда все потонуло в сумраке и все кругом замерло, поэт переходит к размышлению о кладбище и его поселенцах. Здесь, «навеки затворясь, сном непробудным спят» «праотцы села», граждане сельской округи. Для них, «затворников гробов», уже кончена земная жизнь, они никогда не проснутся и ничто – ни восход солнца, ни «дня юного дыханье», ни крики петуха – их не разбудит и никто их не развеселит – даже резвые дети. Вывод поэта безнадежен и жесток:

Ничто не вызовет почивших из гробов.

А между тем и они когда-то были живы, обрабатывали землю. Как воины в бою, «воевали» с полями и лесами. Приравнивая мирный труд к воинским подвигам, поэт возвеличивает его и удивляется недальновидности и безжалостности тех, кто в суете своей жизни унижает жребий земледельцев, их полезные труды и с презрением взирает на поселян. Перед лицом беспощадной смерти все люди оказываются равными:

На всех ярится смерть – царя, любимца славы,

Всех ищет грозная… и некогда найдет…

Смешно кичиться титулами, чинами, богатством, – всем, что столь высоко ценится в обществе, если конец всех без исключения одинаков и вечная бездна поглотит каждого, независимо от его социального положения в здешнем мире. Жуковский ставит человека перед зеркалом вечности, он отбрасывает временное, он сразу решает коренные и роковые вопросы бытия принципиально и бескомпромиссно. Перед смертью все равны. В этом виден Жуковский-гуманист, который сожалеет обо всех почивших, обо всех страдающих, обо всех угнетенных. Какая глубокая ирония, направленная в адрес господствующих представлений и нравов, звучит в его словах о том, что сильные мира устраивают себе пышные похороны и воздвигают блестящие надгробия. Странно, что люди не понимают тщетности и относительности своих усилий. Разве все это великолепие и богатство, украшающее могилы, может возвратить человека назад, к земной жизни? Разве оно способно умилостивить и смягчить жестокую смерть? И разве под мраморной доской или в надменном мавзолее мертвому спится слаще? И вообще, разве можно ценность жизни человека, его дух измерить деньгами и почестями, всем этим прахом, рано или поздно истлевающим, превращающимся в руины и исчезающим? Человек, даже умерший, сохраняет для Жуковского величие и непререкаемую ценность. А так как его дух и душа остаются, согласно религиозным представлениям, бессмертными, то кощунственна даже попытка найти материальную, вещественную меру ценности человека и его уникального внутреннего мира. Особенно грустно сознавать, что, может быть, под «могилой… таится Прах сердца нежного, способного любить», что, может быть, «пылью… покрыт» смелый гражданин, «враг тиранства». И тут голос поэта, достигший напряжения и тревоги, в котором слышались звуки обличения, негодования, неожиданно становится спокойным: он видит скромный памятник любящим сердцам. Их любовь осталась в памяти, хотя имена не сохранились:

Любовь на камне сем их память сохранила,

Их лета, имена потщившись начертать…

В начале элегии Жуковский писал о вечном, беспробудном сне, о горечи невозвращенья, о том, что мертвые никогда не воскреснут. Он видел глубокую несправедливость и роптал на беспощадные законы мироустройства. Теперь, сожалея об уходящих из земной жизни, он примиряется с неизбежностью смерти. И в элегии начинают звучать мотивы памяти, воспоминания и надежды. Они исходят от тех, кто уходит, но не свойственны тем, кто провожает. В стихотворении совершается встречное движение: оставляющие земную жизнь помнят о живых, а живые одушевляют мертвых: они слышат их голос, они ощущают их дыхание, и пламень любви в них не угас. Души мертвых стремятся к душам живых, а в душах живых оживают души мертвых. Так неожиданно разрыв между теми, кто жив и кто мертв, благодаря памяти, устранен. А если между мертвыми и живыми установлена связь, то сон не беспробуден, то безнадежность уступает место вере, и тогда можно успокоиться, не роптать на мироустройство, а принять его как необходимую, но вовсе не безотрадную и унылую неизбежность.

В этом месте мысль обо всем человечестве переключается в иной план. Жуковский ведет речь об одном человеке – о «певце». Он – «друг почивших», но придет роковой час, и сам обретет вечный покой. Тогда уже к его гробу придет другой певец, «мечтой сопровожденный», чтобы услышать его «жребий». И так без конца. Поэзия не дает уснуть и исчезнуть памяти о человеке, а следовательно, и он сам не пропадает бесследно, уносимый вечностью. Певец, в котором угадывается и друг поэта, и сам поэт, когда-нибудь сошедший в могилу, как и все люди, оставляет о себе память. «Селянин с почтенной сединою» рассказывает о том, как «певец» проводил утро, день, вечер, ночь и как тихо с зарею скончался. Эти одни сутки символизируют всю жизнь певца. Он помнит о друге, а о нем тоже вспомнит друг или брат по человечеству. Вот эта дружба, это братство, скрепляя живых и мертвых, способна преодолеть грань, разделяющую их, и сохранить пламень чувств, напечатленье поцелуя, дыхание. Безнадежность, казалось бы, приносимая смертью, преодолима: умерев, человек все-таки не умирает. О нем помнят. Смерть неизбежна, но не всемогуща. Перед ее порогом остаются земные тревоги, пороки и грехи, но не исчезает надежда на память, прощение и спасение:

Прохожий, помолись над этою могилой;

Он в ней нашел приют от всех земных тревог…

За пределом земных дней человеку суждена вечная жизнь. В земной юдоли он остается жить благодаря дружбе. А дружба дается ему в награду за чувствительность, за сострадание, за доброту, за кротость сердца:

Он кроток был, чувствителен душою…

Так первый русский романтик Жуковский подчеркнул преемственность своей элегии: она наследовала традицию сентиментализма. Жуковский смягчал сердца, успокаивал души, просвещал и исцелял, сеял добро. пробуждал чувствительность, сочувствие, сострадание. Он видел задачу искусства не в том, чтобы тревожить сердца и доводить накал страстей до взрыва, а в том, чтобы разрешить противостояние умиротворением. В этом ранний русский романтизм отличен от европейского. Там нет разрешения противоречий, нет покорности судьбе, там торжествуют трагедия и драма, нет ни победителей, ни побежденных. Придет время, и русский романтизм вдогонку европейскому столкнет роковые страсти в гибельном поединке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

«Сельское кладбище» В. Жуковский

В разделе на вопрос Кто нибудь знает где взять анализ элегии Жуковского «Сельское кладбище» заданный автором Просохнуть лучший ответ это Стихотворение Василия Андреевича Жуковского “Сельское кладбище” написанно в 1802 году.
Это стихотворение отличается выраженным в нём внутренним противоборством автора. Хотя и довольно завуалировано, автор решает смирится с тем, что жизнь обязательно заканчивается смертью. Он покоряется этому, говоря: “ На всех ярится смерть – царя, любимца славы, всех ищет грозная… и некогда найдёт…” Он считает, что в смерти можно найти “приют от всех земных тревог”. Жуковский считает, что смерть – спасение, а Бог, определяющий час кончины, — спаситель.
Тема этого стихотворения – значение любви и дружбы в жизни и смерти. Автор хотел сказать, что перед смертью все равны, смерть постигнет всех. Любовь – есть память. Дружба – ценнейшее в жизни человека и то, о чём он думает перед смертью. В этом стихотворении преобладает личная интонация.
Здесь множество различных образов, автор даже даёт оценку некоторым историческим личностям.
Жуковский использует много различных изобразительных средств: эпитеты (истлевшие, библейского, томные, последний, убогого, дымный), восклицания(Ах!..), обращения(прохожий), задаёт риторические вопросы(“ Кто с сей жизнею без горя расставался?” или” Кто в час последний свой сим миром не пленялся и взора томного назад не обращал?”).
“Сельское кладбище” написано трёхсложным размером с ударением на второй слог – анапестом.
Рифмовка – перекрёстная.

Если тибе анализ стихатворения то вот Началом своего поэтического творчества В. А. Жуковский считал перевод «Элегии, написанной на сельском кладбище» английского поэта Томаса Грея. Именно из этого перевода родилось новое и оригинальное явление русской поэзии — стихотворение «Сельское кладбище» (1802). На создание этого произведения оказали влияние многие причины: и изучение западноевропейской поэзии, и опыт переводчика, и литературные вкусы времени, и художественные пристрастия автора, и споры о назначении человека, которые велись в кругу друзей поэта.

Следуя за Томасом Греем в развитии поэтической мысли, Жуковский вносит в свой перевод идеи и настроения, выражающие его собственное мировосприятие. Картина скромного сельского кладбища, описание которого опирается на впечатление от окрестностей родного села поэта Мишенского, настраивает автора на элегический лад:

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,
Которые окрест, развесившись, стоят,
Здесь праотцы села, в гробах уединенных,
Навеки затворясь, сном беспробудным спят.

В центре внимания поэта — размышления о смысле жизни человека, о взаимоотношениях его с окружающим миром. Перед нами искусно организованный поток чувств и мыслей конкретной личности. Элегия представляет собой смену вопросов, как бы стихийно возникающих в сознании лирического героя. Все стихотворение составляет совокупность философских и морально-психологических мотивов, сменяющих друг друга, проникнутых грустным настроением и скрепленных общей идеей скоротечности жизни и превратности счастья. Размышляющий герой констатирует:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная…и некогда найдет…

Развивая мысль о равенстве всех перед смертью, Жуковский обращает внимание на социальные протиоречия, существующие в обществе. Он отдает свои симпатии не «рабам суеты», не «наперсникам фортуны», а обычным поселянам, потом которых «кропилася» земля. Убежденный в том, что все люди по своей природе равны, он скорбит о этих простых поселянах, роженных «быть в венце иль мыслями парить», но угасих в неведении по слепой случайности:

Их рок обременил убожества цепями,
Их гений строгою нуждою умерщвлен.

В утверждении идеала естественного равенства людей автор близок французскому писателю Ж.-Ж. Руссо, с творчеством которого он познакомился еще в пансионе и, как и многие молодые люди того времени, стал сильно увлекаться его философией.

Своеобразие стихотворения «Сельское кладбище» состоит в сосредоточенности поэта на внутренних переживаниях личности, раскрывающихся в органическом слиянии природы и чувств человека. Передаче этого состояния весьма способствует одушевление природы: «уже бледнеет день», «внимаема луной», «денницы тихий глас», «под дремлющею ивой», «дубравы трепетали», «дню юного дыханья».

Оригинальный перевод «Сельского кладбища» вывляет поэтическую индивидуальность автора, близкого во время создания стихотворения к сентиментализму. Он добивается здесь удивительной мелодичности и напевности стиха, придает ему задушевную интонацию.

Воссоздавая обыденную жизнь, поэт вводит бытовую разговорную лексику: «шалаш», «жук», «пастух», «серпы», «очаг», «плуг», «стадо». Но таких слов в элегии немного. Лексика здесь по преимуществу сентименталистская философско-созерцательная. В стихотворении преобладают слова, относящиеся к душевным переживаниям («презрение», «горести», «вздохнуть», «слезы», «уныло») и широким раздумьям о жизни («безмолвного владычества покой», «на всех ярится смерть», «всемощные судьбы»). Сентиментальны эпитеты и сравнения, такие, как «унылый звон», «сердца нежного», «милый глас», «томными очами», «кроток сердцем», «чувствителен душою».

Яркая эмоционально-мелодическая выразительность стихотворения достигается описательно-лирической структурой фразы («В туманном сумраке окрестность исчезает…»), часто используемой анафорой («Лишь изредка жужжат… Лишь слышатся вдали»), повторениями («Повсюду тишина, повсюду мертвый сон…»), обращениями («А вы, наперсники фортуны»), вопросами («Ужель смягчится смерть?») и восклицаниями («Ах, может быть, под сей могилой!»).

Итак, не будучи переводом в полном смысле этого слова, «Сельское кладбище» становится произведением русской национальной литературы. В изображении юноши-поэта, размышляющего на сельском кладбище, Жуковский усиливает черты мечтательности, меланхоличности, поэтической одухотворенности, значительно приблизив этот образ к своему внутреннему миру и сделав его максимально близким русскому читателю, воспитанному на сентиментальных стихах Дмитриева, Капниста, Карамзина.

Появление «Сельского кладбища» на страницах издаваемого Карамзиным журнала «Вестник Европы» принесло Жуковскому известность. Стало очевидно, что в русской поэзии появился талантливый поэт. Поа ученичества для Жуковского миновала. Начинался новый этап его литературной деятельности.

Началом своего поэтического творчества В. А. Жуковский считал перевод «Элегии, написанной на сельском кладбище» английского поэта Томаса Грея. Именно из этого перевода родилось новое и оригинальное явление русской поэзии — стихотворение «Сельское кладбище» (1802). На создание этого произведения оказали влияние многие причины: и изучение западноевропейской поэзии, и опыт переводчика, и литературные вкусы времени, и художественные пристрастия автора, и споры о назначении человека, которые велись в кругу друзей поэта.

Следуя за Томасом Греем в развитии поэтической мысли, Жуковский вносит в свой перевод идеи и настроения, выражающие его собственное мировосприятие. Картина скромного сельского кладбища, описание которого опирается на впечатление от окрестностей родного села поэта Мишенского, настраивает автора на элегический лад:

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,
Которые окрест, развесившись, стоят,
Здесь праотцы села, в гробах уединенных,
Навеки затворясь, сном беспробудным спят.

В центре внимания поэта — размышления о смысле жизни человека, о взаимоотношениях его с окружающим миром. Перед нами искусно организованный поток чувств и мыслей конкретной личности. Элегия представляет собой смену вопросов, как бы стихийно возникающих в сознании лирического героя. Все стихотворение составляет совокупность философских и морально-психологических мотивов, сменяющих друг друга, проникнутых грустным настроением и скрепленных общей идеей скоротечности жизни и превратности счастья. Размышляющий герой констатирует:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная…и некогда найдет…

Развивая мысль о равенстве всех перед смертью, Жуковский обращает внимание на социальные протиоречия, существующие в обществе. Он отдает свои симпатии не «рабам суеты», не «наперсникам фортуны», а обычным поселянам, потом которых «кропилася» земля. Убежденный в том, что все люди по своей природе равны, он скорбит о этих простых поселянах, роженных «быть в венце иль мыслями парить», но угасих в неведении по слепой случайности:

Их рок обременил убожества цепями,
Их гений строгою нуждою умерщвлен.

В утверждении идеала естественного равенства людей автор близок французскому писателю Ж.-Ж. Руссо, с творчеством которого он познакомился еще в пансионе и, как и многие молодые люди того времени, стал сильно увлекаться его философией.

Своеобразие стихотворения «Сельское кладбище» состоит в сосредоточенности поэта на внутренних переживаниях личности, раскрывающихся в органическом слиянии природы и чувств человека. Передаче этого состояния весьма способствует одушевление природы: «уже бледнеет день», «внимаема луной», «денницы тихий глас», «под дремлющею ивой», «дубравы трепетали», «дню юного дыханья».

Оригинальный перевод «Сельского кладбища» вывляет поэтическую индивидуальность автора, близкого во время создания стихотворения к сентиментализму. Он добивается здесь удивительной мелодичности и напевности стиха, придает ему задушевную интонацию.

Воссоздавая обыденную жизнь, поэт вводит бытовую разговорную лексику: «шалаш», «жук», «пастух», «серпы», «очаг», «плуг», «стадо». Но таких слов в элегии немного. Лексика здесь по преимуществу сентименталистская философско-созерцательная. В стихотворении преобладают слова, относящиеся к душевным переживаниям («презрение», «горести», «вздохнуть», «слезы», «уныло») и широким раздумьям о жизни («безмолвного владычества покой», «на всех ярится смерть», «всемощные судьбы»). Сентиментальны эпитеты и сравнения, такие, как «унылый звон», «сердца нежного», «милый глас», «томными очами», «кроток сердцем», «чувствителен душою».

Яркая эмоционально-мелодическая выразительность стихотворения достигается описательно-лирической структурой фразы («В туманном сумраке окрестность исчезает…»), часто используемой анафорой («Лишь изредка жужжат… Лишь слышатся вдали»), повторениями («Повсюду тишина, повсюду мертвый сон…»), обращениями («А вы, наперсники фортуны»), вопросами («Ужель смягчится смерть?») и восклицаниями («Ах, может быть, под сей могилой!»).

Итак, не будучи переводом в полном смысле этого слова, «Сельское кладбище» становится произведением русской национальной литературы. В изображении юноши-поэта, размышляющего на сельском кладбище, Жуковский усиливает черты мечтательности, меланхоличности, поэтической одухотворенности, значительно приблизив этот образ к своему внутреннему миру и сделав его максимально близким русскому читателю, воспитанному на сентиментальных стихах Дмитриева, Капниста, Карамзина.

Появление «Сельского кладбища» на страницах издаваемого Карамзиным журнала «Вестник Европы» принесло Жуковскому известность. Стало очевидно, что в русской поэзии появился талантливый поэт. Поа ученичества для Жуковского миновала. Начинался новый этап его литературной деятельности.

Одним из авторов русских элегий является Василий Жуковский. Среди множества написанных им элегий особое место занимает произведение «Сельское кладбище», созданное автором в 1802 году. В нем автор будто противоборствует со своей душой. У лирического героя, кем в данном стихотворении является сам Жуковский, упадническое настроение. Он готов смириться с тем, что рано или поздно все заканчивается смертью, готов опустить руки, не бороться за то, что дорого.

Эта баллада наполнена романтикой сельской жизни, которая восхищала Жуковского. В связи с этим первые строки стихотворения и посвящены воссозданию картины мирной обыденной жизни английских крестьян, закончивших свой трудовой день. Природа, а вместе с ней и люди, приходят к тишине, покою и умиротворенности вечера.

Но поэт при этом уверен, что вечер закончится, после ночи настанет новый день с его проблемами и заботами. Но существует в мире место, которого не касается ни одна из этих людских проблем — старое сельское кладбище. Единственным существом на нем является мудрая птица сова. Автор восхищается здешней тишиной и при этом горестно сожалеет, что людям, захороненным под плитами, уже не возможно восхититься простым людскими радостями, они не могут изменить мир и других людей.

К могилам простых людей герой относится с особым трепетом, называя похороненных здесь жемчужинами. А ведь и вправду, сколько гениальных умов, талантов, добрых, справедливых людей было и есть среди простолюдинов.

При жизни не стоит оценивать человека лишь по внешнему виду и толщине кошелька, а после смерти по надгробью. Главное, чтобы после смерти, о человеке осталась память, чтобы были те, кто любил, помнил и хотел хотя бы изредка приходить к могиле.

Излюбленное время для раннего романтика — переход от дня к ночи, от сумерек к вечеру, от ночной тьмы к рассвету. В такие минуты человек ощущает, что еще не все завершено, что сам он меняется, что жизнь непредсказуема, полна тайны и что смерть, быть может, тоже лишь переход души в иное, неведомое состояние.

Излюбленное место, где романтик предается горестным раздумьям о бренности мира, — кладбище. Здесь все напоминает о прошлом, о разлуке, которая властвует над людьми. Ho при этом напоминает мягко, не разрывая сердце. Памятники на могилах, увитые зеленью, овеянные прохладой ветерка, говорят не только о потерях, но и о том, что страдание пройдет точно так же, как проходит радость. И останется лишь грустный покой, разлитый в природе.

Излюбленный герой поэта-романтика — сам поэт. Кто, как не «певец», наделенный особым слухом, способен расслышать голоса природы, понять боль и радость жизни, подняться над суетой, чтобы в едином порыве охватить душой весь мир, слиться со всей Вселенной?.. Именно памяти «бедного певца» посвящает свое «кладбищенское» раздумье в сумерках английский предромантик Томас Грей и вместе с ним Жуковский.

Ho при этом Жуковский сознательно делает свои описания гораздо менее зримыми, зато усиливает их эмоциональный настрой.

Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

Здесь практически каждому существительному «подарено» по своему прилагательному (эпитету). Селянин — усталый. Стопа — медлительная. Шалаш — спокойный. То есть внимание читателя смещено с самого предмета на его непредметный признак. Все это есть и у Грея. Ho Жуковскому словно мало того; он добавляет еще два слова, указывающие на состояние: «задумавшись» и «бледнеет». Казалось бы, слово бледнеет связано со зрительным рядом. Ho представьте: если день бледнеет в прямом, предметном смысле, значит, он становится светлее. А в элегии описывается нечто противоположное: наступление сумерек. Стало быть, слово бледнеет здесь означает иное: блекнет, гаснет, исчезает. Может быть, как сама жизнь.

Во второй строфе этот эффект лишь усиливается. Зрительные образы (пусть и переведенные в эмоциональный план) уступают место звуковым. Чем непроницаемее становится темнота в мире, о котором говорит поэт, тем больше он ориентируется по звуку. И основная художественная нагрузка во второй строфе ложится не на эпитеты, а на звукопись:

В туманном сумраке окрестность исчезает…
Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,
Лишь слышится вдали рогов унылый звон.

Протяженные, удваивающиеся сонорные «м», «нн», шипящие «ш», «щ», свистящие «с», «з». Третья строка «Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает» кажется попросту звукоподражательной. Ho в то же самое время строка эта «работает» своей звукописью и на создание настроения, причем тревожного, отнюдь не такого спокойного и мирного, как в первой строфе.

Элегия от строфы к строфе становится все более мрачной. В конце второй строфы, как сигнальный звоночек, звучит слово, которое в жанре элегии играет роль некоего стилистического пароля: «унылый». Унылый — значит безраздельно погруженный в свою печаль, слившийся с ней, не знающий другого настроения, потерявший надежду. Унылый звук — почти то же самое, что звук заунывный, то есть однотонный, тоскливый, ранящий в самое сердце.

Условный (и опять же излюбленный предромантиками) пейзаж третьей строфы усугубляет это настроение:

Лишь дикая сова, таясь под древним сводом
Той башни, сетует, внимаема луной,
На возмутившего полуночным приходом
Ее безмолвного владычества покой.

Древний свод, дикая сова, луна, изливающая свой мертвенно-бледный свет на всю природу… Если в первой строфе шалаш селянина был назван «спокойным», и ничто этого спокойствия не нарушало, то в третьей строфе «покой» безмолвного владычества башни нарушен.

И вот, наконец, мы вместе с поэтом приближаемся к трагически-напряженному центру элегии. В ней все настойчивее начинает звучать тема смерти. Автор, стремясь усилить тяжелое, мрачное настроение, нагнетает драматизм. «Сон» покойных назван «непробудным». То есть не допускается даже мысль о грядущем воскрешении («пробуждении») умерших. Пятая строфа, которая вся построена на череде отрицаний (ни… ни… ничего), венчается жесткой формулой: «Ничто не вызовет почивших из гробов».

А затем, развив тему, поэт распространяет свое невеселое умозаключение на всех людей:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная… и некогда найдет;
Всемощныя судьбы незыблемы уставы:
И путь величия ко гробу нас ведет!

Смерть беспощадна. Она одинаково равнодушно забирает и «Прах сердца нежного, умевшего любить», предназначенного «быть в венце иль мыслями парить», однако окованного «убожества цепями» (то есть крестьянской бедностью и необразованностью), и прах того, кто был рожден «Сражаться с бурей бед, фортуну побеждать».

И тут голос поэта, только что звучавший обличительно, горько, почти гневно, неожиданно смягчается. Будто, достигнув предельного накала, приблизившись к полюсу отчаяния, мысль поэта плавно возвращается в точку покоя. Недаром это слово, отголоском мелькнувшее в первой строфе стихотворения («шалаш спокойный свой…») и отвергнутое во второй («безмолвного владычества покой…»), вновь занимает свое законное место в поэтическом языке Жуковского:

И здесь спокойно спят под сенью гробовою —
И скромный памятник, в приюте сосн густых,
С непышной надписью и резьбою простою,
Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

Любовь на камне сем их память сохранила,
Их лета, имена потщившись начертать;
Окрест библейскую мораль изобразила,
По коей мы должны учиться умирать.

Поэт возражает сам себе. Только что он называл сон умерших — беспробудным. То есть говорил о том, что смерть всесильна. И вот он медленно и трудно начинает примиряться с мыслью о неизбежности смерти. Причем строит поэтическое высказывание таким образом, чтобы его можно было понять двояко — как рассуждение о безвременно умершем друге-поэте и как размышление о себе самом, о своей возможной смерти:

А ты, почивших друг, певец уединенный,
И твой ударит час, последний, роковой;
И к гробу твоему, мечтой сопровожденный,
Чувствительный придет услышать жребий твой.

В начале стихотворения от строки к строке нарастает чувство безысходности. Теперь оно звучит пусть грустно, но не безнадежно. Да, смерть всесильна, но не всевластна. Потому что есть живительная дружба, которая способна сохранить пламень «нежной души»; дружба, для которой и «мертвый прах в холодной урне дышит» и которая сродни вере:

Здесь все оставил он, что в нем греховно было,
С надеждою, что жив его спаситель — Бог.

Основа этой дружбы, ее сердечный корень — чувствительность. Ta самая чувствительность, которой посвятил свою повесть Карамзин. И есть нечто глубоко символическое в том, что у истоков новой русской прозы и новой русской поэзии стоят два произведения — «Бедная Лиза» Карамзина и «Сельское кладбище» Жуковского, воспевающие один и тот же идеал — идеал чувствительности.

Между прочим, с точки зрения зрелого европейского романтизма это далеко не главная добродетель. Впечатлительность — да, вдохновение — да, конфликт с пошлым миром обыденности — да, предпочтение стихии покою — да. А вот мягкая чувствительность романтику, как правило, чужда. Ho в том и состоит особенность русского романтизма, что он (во многом благодаря именно Жуковскому) предпочел не отказываться от высших достижений сентиментальной эпохи, не доходить в решении романтических проблем до последнего предела. И лишь спустя два литературных поколения Михаилу Лермонтову предстояло договорить недоговоренное Жуковским, пройти по романтической дороге до ее рокового итога.

Сельское кладбище — краткое содержание элегии Жуковского

1. Краткие содержания
2. Жуковский
3. Сельское кладбище

На закате дня над рекою толпятся шумные стада, возвращающиеся с пастбищ. Усталый крестьянин медленно идёт после тяжёлой работы домой. Постепенно всё окутывают сумраки. Повсюду воцаряются сон и тишина. И лишь только иногда то зажужжит жук, то где-то далеко протрубит рог, то прокричит сова и её крик отзовётся луной.

Под кронами развесистых вязов и почерневших высоких сосен находится сельское кладбище. Вернуть усопших к жизни уже ничто не может: ни дневной свет, ни крики петухов, ни нехитрые мелодии пастушьих рогов, ни щебетанье ласточек. Их уже никогда не развеселит ни трескучий огонь очага, ни лепет и игры резвых детей.

Большинство из них раньше трудились, орошая своим потом землю, которую обрабатывали. Теперь они безразличны к житейским проблемам и тяготам.

Под тяжёлыми могильными плитами покоятся люди разных сословий и достатка. Ведь для неумолимой смерти совершенно неважны социальный статус и личные качества человека. Для неё все одинаковы.

Но не стоит презирать тех, кто похоронен на старом кладбище. Их последнее пристанище выглядит убого и давно позабыто людьми. Никто не спешит воздвигать им алтари. Да и ни к чему это. Ведь торжественные хвалебные речи и богатые памятники не помогут разжалобить смерть. Она не согласится отдать добычу.

Однако бродя между полуразрушенных могил, можно на надгробьях прочитать какие-то надписи и представить, что за личность там похоронена. Возможно, под одним из них лежат останки человека, умевшего любить нежно и преданно, под другим – кости того, кто обладал выдающимся умом или необычайными талантами, по третьим – покоится герой, защищавший сограждан и смело выступавший против тирании. А теперь черви гнездятся в их черепах.

Пройдёт время и почтенный седой крестьянин будет рассказывать пришельцу о том, как встречался с поэтом, похороненном на данном кладбище. Вспоминать, как тот сидел в одиночестве под ивой или молча лежал на берегу речки, как со склонённой головою лил слёзы, прячась в тени дубравы. Как однажды юный любимец муз пропал: не было его ни возле ивы, ни у холма, ни в лесу. Потом выяснилось, что он умер.

Слова, высеченные на надгробье поэта, призывают прохожих помолиться за него. Он был добрым и нежным, обладал чувствительной душою, потому заслуживает на почтение и уважение.

Произведение учит, что все люди равны и каждый когда-то окажется в мире ином, но в памяти любящих сердец останется навсегда.

Читательский дневник.

Другие произведения автора: ← Кубок↑ ЖуковскийЛюдмила →

Популярные сегодня пересказы

• Мой спутник — краткое содержание рассказа Горького
  В одной из гаваней Одессы у меня произошла встреча с каким-то подозрительным человеком. Он был одет в чистую, светлую, модную одежду, а сам имел азиатское происхождение, что было редким случаем
• Тени в раю — краткое содержание романа Ремарка
  Действие романа «Тени в раю» развивается в 1944-1945 г. Конец Второй мировой войны. Измученные военными действиями европейцы массово перебираются за океан. В Нью-Йорк приезжает
• Старосветские помещики — краткое содержание повести Гоголя
  В произведении Гоголя «Старосветские помещики» главными героями являются супружеская пара Афанасий и Пульхерия Товстогуб. Мужчине 60 лет, а женщине – 50. Прожили всю свою жизнь в небольшой деревне
• Мальчик в белой рубахе — краткое содержание рассказа Астафьева
  Произведение представляет собой короткий рассказ, повествующий о событиях периода тридцатых годов прошлого столетия во время сильнейшей засухи.

Основные темы и идеи произведения

Место действия элегии, то есть кладбище выбрано неслучайно. Именно в этом спокойном и поэтичном месте большинство людей начинают задумываться о смысле бытия, о вечности. Лирический герой неотделимый от личности автора, сквозь целую плеяду соединений философских мыслей и бурных эмоций приходит к окончательному экзистенциальному выводу – все смертны, после уже не будет так важен твой статус и чин, обретут смысл лишь праведные и великие дела, за которые тебя будут помнить еще долгие годы:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы, Всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы: И путь величия ко гробу нас ведет!

Неотвратимость смерти ( «Ничто не вызовет почивших из гробов») заставляет человека острее чувствовать нынешний момент воспринимать ,казалось бы, незаметную красоту окружающего мира:

Лишь дикая сова, таясь, под древним сводом Той башни, сетует, внимаема луной, На возмутившего полуночным приходом Ее безмолвного владычества покой.

Образ кладбища

Итак, перед вами произведение, которое создал Василий Андреевич Жуковский, — «Сельское кладбище». Анализ стихотворения начнем с главного предметного образа, указанного в названии. Любимое место, в котором романтик предается нелегким раздумьям о тленности бытия, — кладбище. Все здесь напоминает о разлуке, о прошлом, которое царствует над людьми. Но делает это не разрывая сердце, мягко, что отмечает Жуковский («Сельское кладбище»). Анализ стихотворения позволяет нам заметить, что увитые зеленью памятники на могилах, овеянные легким прохладным ветерком, говорят не только о всевозможных потерях, но и о том, что человеческое страдание непременно пройдет, как проходит и радость. В конце концов останется лишь разлитый в природе грустный покой.

Неизбежность кончины для всех

Развивая тему, Василий Андреевич и на всех людей распространяет свое горькое умозаключение о том, что смерть рано или поздно коснется каждого: и простых людей, и царей, ведь даже «путь величия» ведет ко гробу.

Жестока и беспощадна смерть, как показывает ее анализ. «Сельское кладбище» (Жуковский) описывает ее деяния. Смерть равнодушно забирает нежные сердца, умевшие любить, предназначенные для того, чтобы «быть в венце», но окованные при этом «убожества цепями» (крестьянской необразованностью и бедностью), и прах того, кто родился для того, чтобы «фортуну побеждать», бороться с «бурей бед».

Здесь голос поэта, еще недавно звучавший горько, обличительно, почти гневно, внезапно смягчается. Словно достигнув некоторого предела, приблизившись к отчаянию, авторская мысль плавно возвращается в точку покоя, а ведь именно с нее начинается произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»). Стихотворение это, таким образом, переносит нас в некое исходное состояние, подобно тому, как жизнь все возвращает на круги своя. Неспроста слово, мелькнувшее отголоском в первой строфе («шалаш спокойный»), впоследствии, во второй, отвергнутое, вновь занимает в поэтическом языке Василия Андреевича свое законное место.

Анализ элегии «Сельское кладбище» Жуковского

В элегии «Сельское кладбище», написанной в 1802 году, Жуковский смог воплотить лучшие черты такого литературного направления как романтизм. При этом, автор сохранил самобытность творчества. Красной нитью через все поэтические произведения Василия Андреевича проходят тематика жизни и смерти, противопоставление серости бытия контрастам духовного мира. Фоном для событийности является сумеречный пейзаж, так любимый всеми романтистами за контраст настроений и красок, за выразительность.

Образ кладбища

Итак, перед вами произведение, которое создал Василий Андреевич Жуковский, — «Сельское кладбище». Анализ стихотворения начнем с главного предметного образа, указанного в названии. Любимое место, в котором романтик предается нелегким раздумьям о тленности бытия, — кладбище. Все здесь напоминает о разлуке, о прошлом, которое царствует над людьми. Но делает это не разрывая сердце, мягко, что отмечает Жуковский («Сельское кладбище»). Анализ стихотворения позволяет нам заметить, что увитые зеленью памятники на могилах, овеянные легким прохладным ветерком, говорят не только о всевозможных потерях, но и о том, что человеческое страдание непременно пройдет, как проходит и радость. В конце концов останется лишь разлитый в природе грустный покой.

Мотив смерти

Продолжаем описывать данное произведение, проводить его анализ. «Сельское кладбище» Жуковский создавал как размышление о смысле жизни, тленности бытия. Вот мы, наконец, и приближаемся к центру элегии, трагически напряженному. Все настойчивее в ней начинает звучать мотив смерти. Автор произведения, стремясь усилить и без того мрачное, тяжелое настроение, дополнительными средствами нагнетает драматизм. Назван «непробудным» сон покойных. Следовательно, не допускается даже надежда о грядущем воскрешении умерших, их «пробуждении». Пятая строфа полностью построена на целом ряде таких отрицаний, как «ни… ни… ничего», и заканчивается жесткой формулой, в которой говорится о том, что ничто не заставит выйти из гробов покоящихся там.

Герои элегии

Любимый герой поэта-романтика — он сам, то есть Василий Андреевич Жуковский. «Сельское кладбище» изображает мысли и чувства автора, его философские размышления. Кто как не наделенный особым слухом «певец» способен понять радость и боль жизни, расслышать голоса природы, подняться над мирской суетой, чтобы охватить в едином порыве своей души весь мир, соединиться со Вселенной? Свое «кладбищенское» раздумье посвящает автор, как и английский поэт-предромантик Томас Грей, памяти «бедного певца». При этом сознательно делает менее зримыми свои описания, усиливая их эмоциональный настрой, Жуковский (элегия «Сельское кладбище»).

Что же противостоит смерти?

Весьма противоречиво произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»). Стихотворение это характеризуется тем, что в нем автор возражает сам себе. Лишь недавно он называл беспробудным сон умерших. То есть поэт говорил о всесилии смерти. И вдруг он трудно и медленно начинает примиряться с тем, что она неизбежна. Автор при этом строит высказывание так, что оно становится двояким, — это одновременно и рассуждение о друге-поэте, безвозвратно умершем, и о самом себе, своей неизбежной смерти.

Чувство безысходности теперь звучит хотя и грустно, но вовсе не безнадежно. Смерть всесильна, это признает Жуковский, но не всевластна, поскольку есть на земле живительная дружба, благодаря которой хранится вечный огонь «нежной души», для которой и прах дышит в урне, она сродни вере.

День подходил к концу. Вокруг ни души, лишь изредка слышны, как жужжит жук и звуки скота, возвращающегося домой. Рядом кладбище, вокруг него сосны и старая башня, на которой сидит сова. Покой почивших никто и ничто не потревожит, ни смех детей, ни треск веселого костра.

Раньше они знатно трудились, жали зерно, орали землю. Богатые смеялись над ними, не ставили их труд ни во что. Но смерть неумолима и не щадит никого, она не разделяет бедных и богатых.

Спящих на этом кладбище презирают, их могилы убоги, не украшены венками и тяжелыми плитами. Смерть не смотрит и на это, она беспощадна. Ее не прельщают богатства. Прах и кости одинаковы у всех.

Никто не знает, может быть в этой могиле лежит человек, который любил так нежно и искренне, как больше никто любить не сможет? Быть может, тот, кто лежит в этой могиле, должен был быть великим умом в венце, а теперь черви поселились в его теле.

Очень часто, драгоценный камень, который мы не замечаем, продолжает блистать в пыли. Даже лилия, цветущая в пустыне – благоухает.

Земные тяготы больше не тревожат спящих здесь. Скромный памятник призывает прохожего вздохнуть над ним. Несмотря на все трудности жизни, погребенные здесь сохранили в себе чистоту души и совести.

Каждый, кто расставался с жизнью, пытался отчаянно цепляться за нее. Но покидая этот мир, человек верит, что оставляет пламень своей души своим друзьям и близким. Он слышит в могиле голос своих родных, чувствует их слезы.

Быть может когда-то, старец вспомнит о поэте, почившем здесь и скажет о нем, от что он сидел под этой ивой, лежал возле этой реки, думая о чем-то. А теперь ты, прохожий, помолись над могилой. В ней лежит человек, который теперь свободен от земных оков.

Чему учит рассказ: Смерть забирает все, но даже она не в силах забрать любовь и дружбу. Ничто не вечно, неизбежна и наша кончина, но память о человеке всегда живет в сердцах тех, кто о нём помнит.

Звукопись

Этот эффект усиливается во второй строфе. Здесь зрительные образы (хоть и переведенные в другой, эмоциональный план) отодвигаются на второе место, уступая его звуковым. Чем темнота в мире, который описывает поэт, становится непроницаемее, тем более лирический герой ориентируется по звуку. Во второй строфе основная художественная нагрузка ложится именно на звукопись, а не на эпитеты. Этот прием не случайно применяет в своем произведении Жуковский. Стих «Сельское кладбище» благодаря ему становится выразительнее.

Удваивающиеся, протяжные сонорные «н», «м», а также шипящие «щ», «ш» и свистящие «з», «с» создают образ мертвого сна природы. Третья строка обилием этих звуков кажется нам попросту звукоподражательной. Однако она «работает» и на создание определенного настроения, отнюдь не мирного и спокойного, которое характерно для первой строфы, а тревожного.

От строчки к строчке произведение, которое написал Жуковский («Сельское кладбище»), становится все мрачнее и мрачнее. Как сигнальный звоночек, в конце второй строфы звучит слово, которое играет роль своеобразного стилистического пароля в жанре элегии: «унылый». Это прилагательное обозначает «погруженный безраздельно в печаль, слившийся с этим чувством, не знающий никакого иного настроения, полностью потерявший надежду». Почти синоним заунывного звука — унылый, то есть тоскливый, однотонный, ранящий прямо в сердце.

Излюбленный предромантиками условный пейзаж в третьей строфе углубляет данное настроение. Дикая сова, древний свод, луна, изливающая на природу свой свет, мертвенно-бледный… Если шалаш селянина в первой строфе был назван словом «спокойный» и ничто не нарушало этой невозмутимости, то в третьей нарушен «покой» тихого владычества башни.

Звукопись

Этот эффект усиливается во второй строфе. Здесь зрительные образы (хоть и переведенные в другой, эмоциональный план) отодвигаются на второе место, уступая его звуковым. Чем темнота в мире, который описывает поэт, становится непроницаемее, тем более лирический герой ориентируется по звуку. Во второй строфе основная художественная нагрузка ложится именно на звукопись, а не на эпитеты. Этот прием не случайно применяет в своем произведении Жуковский. Стих «Сельское кладбище» благодаря ему становится выразительнее.

Удваивающиеся, протяжные сонорные «н», «м», а также шипящие «щ», «ш» и свистящие «з», «с» создают образ мертвого сна природы. Третья строка обилием этих звуков кажется нам попросту звукоподражательной. Однако она «работает» и на создание определенного настроения, отнюдь не мирного и спокойного, которое характерно для первой строфы, а тревожного.

От строчки к строчке произведение, которое написал Жуковский («Сельское кладбище»), становится все мрачнее и мрачнее. Как сигнальный звоночек, в конце второй строфы звучит слово, которое играет роль своеобразного стилистического пароля в жанре элегии: «унылый». Это прилагательное обозначает «погруженный безраздельно в печаль, слившийся с этим чувством, не знающий никакого иного настроения, полностью потерявший надежду». Почти синоним заунывного звука — унылый, то есть тоскливый, однотонный, ранящий прямо в сердце.

Излюбленный предромантиками условный пейзаж в третьей строфе углубляет данное настроение. Дикая сова, древний свод, луна, изливающая на природу свой свет, мертвенно-бледный… Если шалаш селянина в первой строфе был назван словом «спокойный» и ничто не нарушало этой невозмутимости, то в третьей нарушен «покой» тихого владычества башни.

Художественное своеобразие

Картина, предстающая воображению читателя, не слишком умозрительна. Жуковский сознательно делает пейзаж символичным, туманным – таким, каким и предстает небытие для большинства людей. Этому способствует употребление эпитетов: «туманный сумрак», «медлительной стопой», в «гробах уединенных». Глагол «бледнеет» необычен в произведении, действия которого происходят в сумеречный час. Таким оксюмороном Жуковский обращает внимание читателя на то, что именно к ночи у человека появляются мысли о том, как скоротечно «бледнеет» его собственная жизнь; гаснет, подобно закатному солнцу.

Мастерски поэт владеет звукописью. В час, когда темнота опускается на землю, зрительное восприятие уступает место слуховому. Использование большого количества звонких согласных «н» и «м» на контрасте с шипящими «ш», «с», «з», «с» создает ощущение того, что читатель слышит шелест ночных деревьев, стрекот кладбищенских насекомых, шум ветра. Подобное звучание стихотворения усиливает его таинственность:

Денницы тихий глас, дня юного дыханье, Ни крики петуха, ни звучный гул рогов, Ни ранней ласточки на кровле щебетанье — Ничто не вызовет почивших из гробов.

Василию Андреевичу Жуковскому удалось создать бессмертное классическое произведение, так как его художественная ценность неоспорима, а актуальность философской тематики вечности заставляет читателей всех возрастов и эпох возвращаться к элегии снова и снова.

Краткое содержание Жуковский Сельское кладбище для читательского дневника

День подходил к концу. Вокруг ни души, лишь изредка слышны, как жужжит жук и звуки скота, возвращающегося домой. Рядом кладбище, вокруг него сосны и старая башня, на которой сидит сова. Покой почивших никто и ничто не потревожит, ни смех детей, ни треск веселого костра.

Раньше они знатно трудились, жали зерно, орали землю. Богатые смеялись над ними, не ставили их труд ни во что. Но смерть неумолима и не щадит никого, она не разделяет бедных и богатых.

Спящих на этом кладбище презирают, их могилы убоги, не украшены венками и тяжелыми плитами. Смерть не смотрит и на это, она беспощадна. Ее не прельщают богатства. Прах и кости одинаковы у всех.

Никто не знает, может быть в этой могиле лежит человек, который любил так нежно и искренне, как больше никто любить не сможет? Быть может, тот, кто лежит в этой могиле, должен был быть великим умом в венце, а теперь черви поселились в его теле.

Очень часто, драгоценный камень, который мы не замечаем, продолжает блистать в пыли. Даже лилия, цветущая в пустыне – благоухает.

Земные тяготы больше не тревожат спящих здесь. Скромный памятник призывает прохожего вздохнуть над ним. Несмотря на все трудности жизни, погребенные здесь сохранили в себе чистоту души и совести.

Каждый, кто расставался с жизнью, пытался отчаянно цепляться за нее. Но покидая этот мир, человек верит, что оставляет пламень своей души своим друзьям и близким. Он слышит в могиле голос своих родных, чувствует их слезы.

Быть может когда-то, старец вспомнит о поэте, почившем здесь и скажет о нем, от что он сидел под этой ивой, лежал возле этой реки, думая о чем-то. А теперь ты, прохожий, помолись над могилой. В ней лежит человек, который теперь свободен от земных оков.

Чему учит рассказ: Смерть забирает все, но даже она не в силах забрать любовь и дружбу. Ничто не вечно, неизбежна и наша кончина, но память о человеке всегда живет в сердцах тех, кто о нём помнит.

Оцените произведение: Голосов: 256

Читать краткое содержание Сельское кладбище. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений

Жуковский. Краткие содержания произведений

Картинка или рисунок Сельское кладбище

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

• Краткое содержание Чехов Остров Сахалин

  Книга «Остров Сахалин» была написана Чеховым в 1891-1893 годах во время его путешествия на остров в середине 1890-го года. Помимо личных наблюдений автора в содержание путевых заметок вошла и другая информация

• Краткое содержание Житков Беспризорная кошка

  В книге рассказывается про человека, который жил на берегу моря. Он занимался рыбалкой каждый день. Его дом сторожила большая собака, которую звали Рябкой. Он часто разговаривал с собакой. И она его понимала

• Краткое содержание Осеева Рыжий кот

  Два друга Серёжа и Лёвка поймали рыжего соседского кота и отдали проходящей мимо старушке. Кот этот был Марьи Павловны, Серёжиной соседки снизу. Она запретила играть им под её окном, когда они разбили его, стреляя из рогатки

• Краткое содержание Тургенев Лес и степь

  Эта глава из произведения «Записки охотника» представляет собой, скорей, очерк. Конечно, у Тургенева всегда много внимания уделяется прекрасной русской природе, но именно здесь совсем нет героев. Разве охотник с его ощущениями природы

• Краткое содержание Сказание о граде Китеже

  Творение является произведением, повествующим о реально произошедших событиях в Древней Руси, изложенных в форме летописи.

Жуковский, «Сельское кладбище»: анализ стихотворения

В этой статье мы проанализируем элегию, которую написал в 1802 году Жуковский, «Сельское кладбище». Данное произведение относится к романтизму и имеет характерные для него особенности и черты.

Для раннего Жуковского излюбленное время суток — переход от сумерек к вечеру, от дня к ночи, от тьмы к рассвету. В эти часы и минуты человек ощущает, что сам он меняется, что не все еще закончено, что жизнь полна тайны и непредсказуема, а смерть, возможно, лишь переход души в неведомое, иное состояние.

Образ кладбища

Итак, перед вами произведение, которое создал Василий Андреевич Жуковский, — «Сельское кладбище». Анализ стихотворения начнем с главного предметного образа, указанного в названии. Любимое место, в котором романтик предается нелегким раздумьям о тленности бытия, — кладбище. Все здесь напоминает о разлуке, о прошлом, которое царствует над людьми. Но делает это не разрывая сердце, мягко, что отмечает Жуковский («Сельское кладбище»). Анализ стихотворения позволяет нам заметить, что увитые зеленью памятники на могилах, овеянные легким прохладным ветерком, говорят не только о всевозможных потерях, но и о том, что человеческое страдание непременно пройдет, как проходит и радость. В конце концов останется лишь разлитый в природе грустный покой.

Сочинение на тему: краткое содержание «Смиренное кладбище» С. Каледина

В повести С. Каледина «Смиренное кладбище» пьянь, жулье, полууголовщина собрались на кладбище, найдя свое призвание в работе могильщиков. От элегического, располагающего к философскому раздумью восприятия пушкинского «смиренного кладбища, где нынче крест и тень ветвей», и воспоминания не осталось. Как и во всем мире, здесь, за оградой, бурлит жизнь. Здесь сконцентрировалось то, что в заоградной действительности рассредоточено, раз­бросано, а потому не так бросается в глаза. Та же алчность, под­лость, те же сделки и надувательства, те же страсти.

С. Каледин без церемоний раскрывает «тайны» кладбищен­ского бытия. Профессионально, не спеша показывает он про­цесс рытья ямы, продажу бесхозных могил для перезахороне­ний, установку памятников и цветников, рассказывает, как луч­ше положить покойника, чтобы не гнил. И в ходе этого повест­вования вырисовываются жуткие, наполненные грязью, скан­далами, тюрьмами судьбы вроде и не отверженных, но выпав­ших из привычной нам жизни людей. Странное сочетание брезг­ливости, недоумения — да как же дошли до жизни такой? — и щемящей боли, стыда вызывают герои повести. Но сами они вовсе не чувствуют своей богооставленности. Кладбищенский кодекс морали ничем не отличается от заоградного, а в труде похоронщиков герои видят даже какую-то поэзию. Кладбище — это часть мира, реальности, которая в особом, более резком преломлении отражает свойства целого. С. Каледин показывает все изнутри, с точки зрения людей, для которых кладбищен­ская реальность — «привычное дело».

Лучший из могильщиков (даже здесь люди не лишены профес­сиональной гордости) Лешка Воробей — человек с перекрученной биографией. Система жизненных ценностей героя искажена воспи­танием, образом жизни, в конечном счете, — средой. Мальчишкой убежал он от ненавистной мачехи, от отца, избившего умирав­шую от рака мать. Недочеловечность с самого рождения окружала Леху. Скитания, колония, грязь, грязь и — водка. Пьет Леха, пьет его жена Валентина, пьет ее подруга Ира. Пьют все. Пьяные, идут брат на брата с топором. И не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. Родной брат чуть не развалил пополам череп Лехе, от чего тот слух потерял и стал плохо видеть.

Сам Леха дня не проживет без того, чтобы не поучить кула­ками свою жену Вальку. В этом мире, где наживаются на горе людей, существуют законы волчьей стаи. Есть вожак, есть авто­ритеты, и стоит кому-то нарушить эти неписаные законы, гро­зит страшная — даже жизнью — расплата. Здесь обесценена и смерть, перевернуты нравственные понятия. Зло, совершаемое героями, даже не мотивировано. Это может быть «шутка», вроде той, которую Лешка Воробей сыграл с собакой, засадив ее в печь и хохоча, когда подпаленный пес заходился от воя. Это может быть полное отсутствие человеческих норм, не позво­ляющих кощунствовать на могилах, но, тем не менее, старый фронтовик, пьяница Кутя обряжает в венки с могил приблудных собак. Нравственные нормы исковерканы не только у клад бищенских. И заоградная жизнь преподносит чудовищные, с точ­ки зрения морали, выверты: восьмидесятилетний старик, кото­рому впору о вечном думать, хочет подхоронить кота в могилу матери. И это не прихоть какого-то сумасшедшего. Старику и в голову не приходит, что он совершает нечто противоестествен­ное человеческим законам.

Поражает не столько натуралистическая, выписанная до де­талей обыденность такого существования, сколько невосприим­чивость к ней героев. Для них это норма. Да и чем, по сути, отличается бытие здесь, за кладбищенской оградой, от того, что вне ее? Та же пьянь, грязь, нажива, подсиживание, сделки. Те же люди — жестокие, наглые, агрессивные. Везде одно неблагополучие — в семье, в обществе, в воспитании. Как и в заоградной жизни, здесь тоже бывают праздничные проблески, моменты проявления участия, человечности.

И эти редкие проблески добра среди жуткой обыденности оставляют какую-то надежду, что не все человеческое умерло. Но финал повести разрушает иллюзии: если и пробьется что-то светлое в жизни того же Лешки Воробья, то это — как послед­ний шаг, как тот глоток водки, который смертелен.

Сочинение на тему: краткое содержание «Смиренное кладбище» С. Каледина

Оцените пожалуйста этот пост

На этой странице искали :

• смиренное кладбище краткое содержание
• сельское кладбище краткое содержание
• каледин смиренное кладбище краткое содержание
• краткое содержание сельское кладбище
• сочинение про кладбище

Сохрани к себе на стену!

Герои элегии

Любимый герой поэта-романтика — он сам, то есть Василий Андреевич Жуковский. «Сельское кладбище» изображает мысли и чувства автора, его философские размышления. Кто как не наделенный особым слухом «певец» способен понять радость и боль жизни, расслышать голоса природы, подняться над мирской суетой, чтобы охватить в едином порыве своей души весь мир, соединиться со Вселенной? Свое «кладбищенское» раздумье посвящает автор, как и английский поэт-предромантик Томас Грей, памяти «бедного певца». При этом сознательно делает менее зримыми свои описания, усиливая их эмоциональный настрой, Жуковский (элегия «Сельское кладбище»).

Эпитеты в произведении

В данном произведении почти у каждого существительного присутствует прилагательное в качестве эпитета. Подобный прием не случайно ввел в свое произведение Жуковский. «Сельское кладбище» смещает акцент с предметов на характеристики внутреннего мира. Так, стопа — медлительная, селянин — усталый, шалаш — спокойный. Внимание читателя, таким образом, переносится на непредметный признак. Это все присутствует и у Грея. Но русскому поэту мало того: он в свое произведение добавляет еще два слова, которые указывают на состояние: «бледнеет» и «задумавшись». Слово «бледнеет», казалось бы, относится к зрительному ряду. Но если представить это, получается, что в предметном, прямом смысле это означает, что день становится светлее. А в произведении описывается совсем противоположное: наступление вечерних сумерек. Следовательно, слово «бледнеет» означает в элегии нечто совсем иное: исчезает, гаснет, блекнет. Возможно, как и сама наша жизнь.

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Четвёртый блиндаж Гайдар
  Сорванцы, Колька, Нюрка и Васька, отдыхали летом в дачном поселке. Проводили время ребята, играя и веселясь, не обходилось и без ссор.
• Краткое содержание Диккенс Домби и сын
  Все происходящее относится к 19 веку. Однажды вечером в семье Домби рождается сын. У него уже есть дочь Флоренс, ей 6 лет. Но так случилось, что жена его не смогла вынести роды и умерла.
• Краткое содержание Код да Винчи Браун
  Искалеченное тело куратора Жака Соньера обнаруживают в Лувре, на теле какие-то странные знаки. Его устранил Сайлес, который подчиняется некому Учителю, который приказывает искать карту братства в церкви Сен-Сюльпис.
• Краткое содержание Драгунский Рыцари
  После окончания репетиции, учитель Борис Сергеевич спросил у мальчиков, что каждый подарил маме на праздник Восьмое марта. Денис подарил игольницу. Оказалось, что остальные ребята тоже сшили игольницы маме в подарок
• Краткое содержание Пастух Шолохова
  Страшная ситуация показана в рассказе – мор коров. Несчастные телята погибают от своей чумы, а пастух Григорий не может им помочь. Приезжают владельцы животных, сокрушаются, пастух чувствуют свою вину

В этой статье мы проанализируем элегию, которую написал в 1802 году Жуковский, «Сельское кладбище». Данное произведение относится к романтизму и имеет характерные для него особенности и черты.

Для раннего Жуковского излюбленное время суток — переход от сумерек к вечеру, от дня к ночи, от тьмы к рассвету. В эти часы и минуты человек ощущает, что сам он меняется, что не все еще закончено, что жизнь полна тайны и непредсказуема, а смерть, возможно, лишь переход души в неведомое, иное состояние.

Звукопись

Этот эффект усиливается во второй строфе. Здесь зрительные образы (хоть и переведенные в другой, эмоциональный план) отодвигаются на второе место, уступая его звуковым. Чем темнота в мире, который описывает поэт, становится непроницаемее, тем более лирический герой ориентируется по звуку. Во второй строфе основная художественная нагрузка ложится именно на звукопись, а не на эпитеты. Этот прием не случайно применяет в своем произведении Жуковский. Стих «Сельское кладбище» благодаря ему становится выразительнее.

Удваивающиеся, протяжные сонорные «н», «м», а также шипящие «щ», «ш» и свистящие «з», «с» создают образ мертвого сна природы. Третья строка обилием этих звуков кажется нам попросту звукоподражательной. Однако она «работает» и на создание определенного настроения, отнюдь не мирного и спокойного, которое характерно для первой строфы, а тревожного.

От строчки к строчке произведение, которое написал Жуковский («Сельское кладбище»), становится все мрачнее и мрачнее. Как сигнальный звоночек, в конце второй строфы звучит слово, которое играет роль своеобразного стилистического пароля в жанре элегии: «унылый». Это прилагательное обозначает «погруженный безраздельно в печаль, слившийся с этим чувством, не знающий никакого иного настроения, полностью потерявший надежду». Почти синоним заунывного звука — унылый, то есть тоскливый, однотонный, ранящий прямо в сердце.

Излюбленный предромантиками условный пейзаж в третьей строфе углубляет данное настроение. Дикая сова, древний свод, луна, изливающая на природу свой свет, мертвенно-бледный… Если шалаш селянина в первой строфе был назван словом «спокойный» и ничто не нарушало этой невозмутимости, то в третьей нарушен «покой» тихого владычества башни.

Анализ элегии «Сельское кладбище» Жуковского В.А.

Излюбленное время для раннего романтика — переход от дня к ночи, от сумерек к вечеру, от ночной тьмы к рассвету. В такие минуты человек ощущает, что еще не все завершено, что сам он меняется, что жизнь непредсказуема, полна тайны и что смерть, быть может, тоже лишь переход души в иное, неведомое состояние. Излюбленное место, где романтик предается горестным раздумьям о бренности мира, — кладбище. Здесь все напоминает о прошлом, о разлуке, которая властвует над людьми. Ho при этом напоминает мягко, не разрывая сердце. Памятники на могилах, увитые зеленью, овеянные прохладой ветерка, говорят не только о потерях, но и о том, что страдание пройдет точно так же, как проходит радость. И останется лишь грустный покой, разлитый в природе.

Излюбленный герой поэта-романтика — сам поэт. Кто, как не «певец», наделенный особым слухом, способен расслышать голоса природы, понять боль и радость жизни, подняться над суетой, чтобы в едином порыве охватить душой весь мир, слиться со всей Вселенной?.. Именно памяти «бедного певца» посвящает свое «кладбищенское» раздумье в сумерках английский предромантик Томас Грей и вместе с ним Жуковский.

Ho при этом Жуковский сознательно делает свои описания гораздо менее зримыми, зато усиливает их эмоциональный настрой.

Уже бледнеет день, скрываясь за горою; Шумящие стада толпятся над рекой; Усталый селянин медлительной стопою Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

Здесь практически каждому существительному «подарено» по своему прилагательному (эпитету). Селянин — усталый. Стопа — медлительная. Шалаш — спокойный. То есть внимание читателя смещено с самого предмета на его непредметный признак. Все это есть и у Грея. Ho Жуковскому словно мало того; он добавляет еще два слова, указывающие на состояние: «задумавшись» и «бледнеет». Казалось бы, слово бледнеет связано со зрительным рядом. Ho представьте: если день бледнеет в прямом, предметном смысле, значит, он становится светлее. А в элегии описывается нечто противоположное: наступление сумерек. Стало быть, слово бледнеет здесь означает иное: блекнет, гаснет, исчезает. Может быть, как сама жизнь.

Во второй строфе этот эффект лишь усиливается. Зрительные образы (пусть и переведенные в эмоциональный план) уступают место звуковым. Чем непроницаемее становится темнота в мире, о котором говорит поэт, тем больше он ориентируется по звуку. И основная художественная нагрузка во второй строфе ложится не на эпитеты, а на звукопись:

В туманном сумраке окрестность исчезает… Повсюду тишина; повсюду мертвый сон; Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает, Лишь слышится вдали рогов унылый звон.

Протяженные, удваивающиеся сонорные «м», «нн», шипящие «ш», «щ», свистящие «с», «з». Третья строка «Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает» кажется попросту звукоподражательной. Ho в то же самое время строка эта «работает» своей звукописью и на создание настроения, причем тревожного, отнюдь не такого спокойного и мирного, как в первой строфе.

Элегия от строфы к строфе становится все более мрачной. В конце второй строфы, как сигнальный звоночек, звучит слово, которое в жанре элегии играет роль некоего стилистического пароля: «унылый». Унылый — значит безраздельно погруженный в свою печаль, слившийся с ней, не знающий другого настроения, потерявший надежду. Унылый звук — почти то же самое, что звук заунывный, то есть однотонный, тоскливый, ранящий в самое сердце.

Условный (и опять же излюбленный предромантиками) пейзаж третьей строфы усугубляет это настроение:

Лишь дикая сова, таясь под древним сводом Той башни, сетует, внимаема луной, На возмутившего полуночным приходом Ее безмолвного владычества покой.

Древний свод, дикая сова, луна, изливающая свой мертвенно-бледный свет на всю природу… Если в первой строфе шалаш селянина был назван «спокойным», и ничто этого спокойствия не нарушало, то в третьей строфе «покой» безмолвного владычества башни нарушен.

И вот, наконец, мы вместе с поэтом приближаемся к трагически-напряженному центру элегии. В ней все настойчивее начинает звучать тема смерти. Автор, стремясь усилить тяжелое, мрачное настроение, нагнетает драматизм. «Сон» покойных назван «непробудным». То есть не допускается даже мысль о грядущем воскрешении («пробуждении») умерших. Пятая строфа, которая вся построена на череде отрицаний (ни… ни… ничего), венчается жесткой формулой: «Ничто не вызовет почивших из гробов».

А затем, развив тему, поэт распространяет свое невеселое умозаключение на всех людей:

На всех ярится смерть — царя, любимца славы, Всех ищет грозная… и некогда найдет; Всемощныя судьбы незыблемы уставы: И путь величия ко гробу нас ведет!

Смерть беспощадна. Она одинаково равнодушно забирает и «Прах сердца нежного, умевшего любить», предназначенного «быть в венце иль мыслями парить», однако окованного «убожества цепями» (то есть крестьянской бедностью и необразованностью), и прах того, кто был рожден «Сражаться с бурей бед, фортуну побеждать».

И тут голос поэта, только что звучавший обличительно, горько, почти гневно, неожиданно смягчается. Будто, достигнув предельного накала, приблизившись к полюсу отчаяния, мысль поэта плавно возвращается в точку покоя. Недаром это слово, отголоском мелькнувшее в первой строфе стихотворения («шалаш спокойный свой…») и отвергнутое во второй («безмолвного владычества покой…»), вновь занимает свое законное место в поэтическом языке Жуковского:

И здесь спокойно спят под сенью гробовою — И скромный памятник, в приюте сосн густых, С непышной надписью и резьбою простою, Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

Любовь на камне сем их память сохранила, Их лета, имена потщившись начертать; Окрест библейскую мораль изобразила, По коей мы должны учиться умирать.

Поэт возражает сам себе. Только что он называл сон умерших — беспробудным. То есть говорил о том, что смерть всесильна. И вот он медленно и трудно начинает примиряться с мыслью о неизбежности смерти. Причем строит поэтическое высказывание таким образом, чтобы его можно было понять двояко — как рассуждение о безвременно умершем друге-поэте и как размышление о себе самом, о своей возможной смерти:

А ты, почивших друг, певец уединенный, И твой ударит час, последний, роковой; И к гробу твоему, мечтой сопровожденный, Чувствительный придет услышать жребий твой.

В начале стихотворения от строки к строке нарастает чувство безысходности. Теперь оно звучит пусть грустно, но не безнадежно. Да, смерть всесильна, но не всевластна. Потому что есть живительная дружба, которая способна сохранить пламень «нежной души»; дружба, для которой и «мертвый прах в холодной урне дышит» и которая сродни вере:

Здесь все оставил он, что в нем греховно было, С надеждою, что жив его спаситель — Бог.

Основа этой дружбы, ее сердечный корень — чувствительность. Ta самая чувствительность, которой посвятил свою повесть Карамзин. И есть нечто глубоко символическое в том, что у истоков новой русской прозы и новой русской поэзии стоят два произведения — «Бедная Лиза» Карамзина и «Сельское кладбище» Жуковского, воспевающие один и тот же идеал — идеал чувствительности.

Между прочим, с точки зрения зрелого европейского романтизма это далеко не главная добродетель. Впечатлительность — да, вдохновение — да, конфликт с пошлым миром обыденности — да, предпочтение стихии покою — да. А вот мягкая чувствительность романтику, как правило, чужда. Ho в том и состоит особенность русского романтизма, что он (во многом благодаря именно Жуковскому) предпочел не отказываться от высших достижений сентиментальной эпохи, не доходить в решении романтических проблем до последнего предела. И лишь спустя два литературных поколения Михаилу Лермонтову предстояло договорить недоговоренное Жуковским, пройти по романтической дороге до ее рокового итога.

Мотив смерти

Продолжаем описывать данное произведение, проводить его анализ. «Сельское кладбище» Жуковский создавал как размышление о смысле жизни, тленности бытия. Вот мы, наконец, и приближаемся к центру элегии, трагически напряженному. Все настойчивее в ней начинает звучать мотив смерти. Автор произведения, стремясь усилить и без того мрачное, тяжелое настроение, дополнительными средствами нагнетает драматизм. Назван «непробудным» сон покойных. Следовательно, не допускается даже надежда о грядущем воскрешении умерших, их «пробуждении». Пятая строфа полностью построена на целом ряде таких отрицаний, как «ни… ни… ничего», и заканчивается жесткой формулой, в которой говорится о том, что ничто не заставит выйти из гробов покоящихся там.

Неизбежность кончины для всех

Развивая тему, Василий Андреевич и на всех людей распространяет свое горькое умозаключение о том, что смерть рано или поздно коснется каждого: и простых людей, и царей, ведь даже «путь величия» ведет ко гробу.

Жестока и беспощадна смерть, как показывает ее анализ. «Сельское кладбище» (Жуковский) описывает ее деяния. Смерть равнодушно забирает нежные сердца, умевшие любить, предназначенные для того, чтобы «быть в венце», но окованные при этом «убожества цепями» (крестьянской необразованностью и бедностью), и прах того, кто родился для того, чтобы «фортуну побеждать», бороться с «бурей бед».

Здесь голос поэта, еще недавно звучавший горько, обличительно, почти гневно, внезапно смягчается. Словно достигнув некоторого предела, приблизившись к отчаянию, авторская мысль плавно возвращается в точку покоя, а ведь именно с нее начинается произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»). Стихотворение это, таким образом, переносит нас в некое исходное состояние, подобно тому, как жизнь все возвращает на круги своя. Неспроста слово, мелькнувшее отголоском в первой строфе («шалаш спокойный»), впоследствии, во второй, отвергнутое, вновь занимает в поэтическом языке Василия Андреевича свое законное место.

Жуковский,

В этой статье мы проанализируем элегию, которую написал в 1802 году Жуковский, “Сельское кладбище”. Данное произведение относится к романтизму и имеет характерные для него особенности и черты.

Для раннего Жуковского излюбленное время суток – переход от сумерек к вечеру, от дня к ночи, от тьмы к рассвету. В эти часы и минуты человек ощущает, что сам он меняется, что не все еще закончено, что жизнь полна тайны и непредсказуема, а смерть, возможно, лишь переход души в неведомое, иное состояние.

Образ кладбища

Итак, перед вами произведение, которое создал Василий Андреевич Жуковский, – “Сельское кладбище”. Анализ стихотворения начнем с главного предметного образа, указанного в названии. Любимое место, в котором романтик предается нелегким раздумьям о тленности бытия, – кладбище. Все здесь напоминает о разлуке, о прошлом, которое царствует над людьми.

Но делает это не разрывая сердце, мягко, что отмечает Жуковский (“Сельское кладбище”). Анализ стихотворения позволяет нам заметить, что увитые зеленью памятники на могилах, овеянные легким прохладным ветерком, говорят не только о всевозможных потерях, но и о том, что человеческое страдание непременно пройдет, как проходит и радость.

В конце концов останется лишь разлитый в природе грустный покой.

Любимый герой поэта-романтика – он сам, то есть Василий Андреевич Жуковский. “Сельское кладбище” изображает мысли и чувства автора, его философские размышления.

Кто как не наделенный особым слухом “певец” способен понять радость и боль жизни, расслышать голоса природы, подняться над мирской суетой, чтобы охватить в едином порыве своей души весь мир, соединиться со Вселенной? Свое “кладбищенское” раздумье посвящает автор, как и английский поэт-предромантик Томас Грей, памяти “бедного певца”. При этом сознательно делает менее зримыми свои описания, усиливая их эмоциональный настрой, Жуковский (элегия “Сельское кладбище”).

Эпитеты в произведении

В данном произведении почти у каждого существительного присутствует прилагательное в качестве эпитета. Подобный прием не случайно ввел в свое произведение Жуковский. “Сельское кладбище” смещает акцент с предметов на характеристики внутреннего мира.

Так, стопа – медлительная, селянин – усталый, шалаш – спокойный. Внимание читателя, таким образом, переносится на непредметный признак. Это все присутствует и у Грея. Но русскому поэту мало того: он в свое произведение добавляет еще два слова, которые указывают на состояние: “бледнеет” и “задумавшись”.

Слово “бледнеет”, казалось бы, относится к зрительному ряду. Но если представить это, получается, что в предметном, прямом смысле это означает, что день становится светлее. А в произведении описывается совсем противоположное: наступление вечерних сумерек.

Следовательно, слово “бледнеет” означает в элегии нечто совсем иное: исчезает, гаснет, блекнет. Возможно, как и сама наша жизнь.

Этот эффект усиливается во второй строфе. Здесь зрительные образы (хоть и переведенные в другой, эмоциональный план) отодвигаются на второе место, уступая его звуковым.

Чем темнота в мире, который описывает поэт, становится непроницаемее, тем более лирический герой ориентируется по звуку. Во второй строфе основная художественная нагрузка ложится именно на звукопись, а не на эпитеты.

Удваивающиеся, протяжные сонорные “н”, “м”, а также шипящие “щ”, “ш” и свистящие “з”, “с” создают образ мертвого сна природы. Третья строка обилием этих звуков кажется нам попросту звукоподражательной. Однако она “работает” и на создание определенного настроения, отнюдь не мирного и спокойного, которое характерно для первой строфы, а тревожного.

От строчки к строчке произведение, которое написал Жуковский (“Сельское кладбище”), становится все мрачнее и мрачнее.

Как сигнальный звоночек, в конце второй строфы звучит слово, которое играет роль своеобразного стилистического пароля в жанре элегии: “унылый”.

Это прилагательное обозначает “погруженный безраздельно в печаль, слившийся с этим чувством, не знающий никакого иного настроения, полностью потерявший надежду”. Почти синоним заунывного звука – унылый, то есть тоскливый, однотонный, ранящий прямо в сердце.

Излюбленный предромантиками условный пейзаж в третьей строфе углубляет данное настроение. Дикая сова, древний свод, луна, изливающая на природу свой свет, мертвенно-бледный… Если шалаш селянина в первой строфе был назван словом “спокойный” и ничто не нарушало этой невозмутимости, то в третьей нарушен “покой” тихого владычества башни.

Мотив смерти

Продолжаем описывать данное произведение, проводить его анализ. “Сельское кладбище” Жуковский создавал как размышление о смысле жизни, тленности бытия. Вот мы, наконец, и приближаемся к центру элегии, трагически напряженному. Все настойчивее в ней начинает звучать мотив смерти.

Автор произведения, стремясь усилить и без того мрачное, тяжелое настроение, дополнительными средствами нагнетает драматизм. Назван “непробудным” сон покойных. Следовательно, не допускается даже надежда о грядущем воскрешении умерших, их “пробуждении”. Пятая строфа полностью построена на целом ряде таких отрицаний, как “ни… ни…

ничего”, и заканчивается жесткой формулой, в которой говорится о том, что ничто не заставит выйти из гробов покоящихся там.

Неизбежность кончины для всех

Развивая тему, Василий Андреевич и на всех людей распространяет свое горькое умозаключение о том, что смерть рано или поздно коснется каждого: и простых людей, и царей, ведь даже “путь величия” ведет ко гробу.

Жестока и беспощадна смерть, как показывает ее анализ. “Сельское кладбище” (Жуковский) описывает ее деяния. Смерть равнодушно забирает нежные сердца, умевшие любить, предназначенные для того, чтобы “быть в венце”, но окованные при этом “убожества цепями” (крестьянской необразованностью и бедностью), и прах того, кто родился для того, чтобы “фортуну побеждать”, бороться с “бурей бед”.

Здесь голос поэта, еще недавно звучавший горько, обличительно, почти гневно, внезапно смягчается. Словно достигнув некоторого предела, приблизившись к отчаянию, авторская мысль плавно возвращается в точку покоя, а ведь именно с нее начинается произведение, которое создал Жуковский (“Сельское кладбище”).

Стихотворение это, таким образом, переносит нас в некое исходное состояние, подобно тому, как жизнь все возвращает на круги своя.

Неспроста слово, мелькнувшее отголоском в первой строфе (“шалаш спокойный”), впоследствии, во второй, отвергнутое, вновь занимает в поэтическом языке Василия Андреевича свое законное место.

Что же противостоит смерти?

Весьма противоречиво произведение, которое создал Жуковский (“Сельское кладбище”). Стихотворение это характеризуется тем, что в нем автор возражает сам себе. Лишь недавно он называл беспробудным сон умерших. То есть поэт говорил о всесилии смерти.

И вдруг он трудно и медленно начинает примиряться с тем, что она неизбежна. Автор при этом строит высказывание так, что оно становится двояким, – это одновременно и рассуждение о друге-поэте, безвозвратно умершем, и о самом себе, своей неизбежной смерти.

Чувство безысходности теперь звучит хотя и грустно, но вовсе не безнадежно. Смерть всесильна, это признает Жуковский, но не всевластна, поскольку есть на земле живительная дружба, благодаря которой хранится вечный огонь “нежной души”, для которой и прах дышит в урне, она сродни вере.

Что же противостоит смерти?

Весьма противоречиво произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»). Стихотворение это характеризуется тем, что в нем автор возражает сам себе. Лишь недавно он называл беспробудным сон умерших. То есть поэт говорил о всесилии смерти. И вдруг он трудно и медленно начинает примиряться с тем, что она неизбежна. Автор при этом строит высказывание так, что оно становится двояким, — это одновременно и рассуждение о друге-поэте, безвозвратно умершем, и о самом себе, своей неизбежной смерти.

Чувство безысходности теперь звучит хотя и грустно, но вовсе не безнадежно. Смерть всесильна, это признает Жуковский, но не всевластна, поскольку есть на земле живительная дружба, благодаря которой хранится вечный огонь «нежной души», для которой и прах дышит в урне, она сродни вере.

Элегия, написанная на сельском кладбище Томасом…

Комендантский час звонит погребальный звон дня разлуки,

         Мычащее стадо медленно дует над листвой,

Пахаря домой бредет усталым путем,

          И мне оставляет мир во тьме и мне.

Теперь исчезают ландшафт Glimm’ring на виду,

и все воздушные торжественные держатели,

, сэкономьте, где жуки колеса его дробильный рейс,

и сонные танкеры, усыпляют дальние складки;

Сохрани это из той башни, увитой плющом

Под этими прочными эльминами, что тень The Thew,

, где проводит газон во многих,

каждый в своей узкой ячейке для веских заложенных,

Грубые предки Гамлета спать.

Breezy Call of Acense-дышащего утра,

ласточка Twitt’ring из соломенного сарая,

петух пронзительный Clarion, или эхо-рог,

. Больше не будет низкая кровать.

Для них больше не будет гореть пылающий очаг,

         Или занятая домохозяйка, занимающаяся вечерним уходом:

Дети не бегут шепелявить о возвращении своего отца,

    

Нередко собирали урожай с их серповидным урожаем,

         Их борозда на упрямой глебе сломалась;

Как весело они гнали свою команду!

         Как склонился лес под их сильным ударом!

Честолюбие пусть не насмехается над их полезным трудом,

         Их домашние радости, и судьба неясна;

Nor Grandeur слышит с пренебрежительной улыбкой

         Короткие и простые анналы бедняков.

Хвастовство геральдикой, помпезность власти,

         И вся эта красота, все, что когда-либо давало богатство,

Ожидает неизбежного часа.

         Пути славы ведут лишь в могилу.

И вы, гордые, не приписываете им вину,

         Если Память над их могилой не поднимает трофеев,

Где по длинному проходу и резному своду
9     гимн наполняется хвалебной нотой.

Может ли легендарная урна или оживленный бюст

         Назад в свой особняк вызвать мимолетное дыхание?

Может ли голос Хонор спровоцировать безмолвную пыль,

         Или Флаттри успокоить тупое холодное ухо Смерти?

Возможно, в этом запущенном месте заложено

         Некоторое сердце, когда-то беременное небесным огнем;

Руки, что мог бы качнуть жезл империи,

         Или пробудиться, чтобы восхититься живой лирой.

Но Знание в их глазах ее обширная страница

         Богатая трофеями времени никогда не разворачивалась;

Холод Нищета подавил их благородный гнев,

         И заморозил гениальный поток души.

Полное множество драгоценных камней чистейшего луча безмятежного,

         Темные непостижимые пещеры океанского медведя:

Полное множество потоков рождается, чтобы краснеть невидимо,

9 0002   воздуха.

Какой-то деревенский Хэмпден, с бесстрашной грудью

         Маленький тиран своих полей устоял;

Здесь может отдохнуть немой бесславный Мильтон,

         Некий Кромвель, невиновный в крови своей страны.

Аплодисменты перечисления сенатов в команду,

         Угрозы боли и разорения презирать,

Чтобы рассеять множество по улыбающейся земле,

     глаза нации,

Их жребий запретил: ни ограничивал в одиночку

         Их растущие добродетели, но их преступления ограничивали;

запрещено уходить через убой на престол,

и закрыть ворота милосердие на человечестве,

борьба борое борьба сознательной истины, чтобы скрыть,

, чтобы утолить покраснение изобретенного позора,

Или засыпать алтарь Роскоши и Гордости

         С благовониями, зажженными в пламени Музы.

Вдали от позорной борьбы обезумевшей толпы,

         Их трезвые желания никогда не сбивались с пути;

Вдоль прохладной уединенной долины жизни

         Они сохраняли бесшумный характер своего пути.

Тем не менее, даже эти кости от оскорблений защищают,

         Некоторые хрупкие мемориалы все еще воздвигнуты рядом,

С неотесанными стихами и бесформенными скульптурами, украшенными,

I 90 002     

Их имена, их годы, написанные безграмотными музами,

         Место славы и элегического запаса:

И много священных текстов вокруг она разбрасывает,

90 0002     умри.

Для кого немой Забывчивость добыча,

         Это приятное тревожное существо, когда-либо смирившееся,

Покинувшее теплые пределы веселого дня, ?

На какую-то любящую грудь полагается прощающаяся душа,

         Некоторых благочестивых капель требует закрывающий глаз;

Эв’н из могилы голос Природы плачет,

         Эв’н в нашем пепле живет своим привычным огнём.

Для тебя, кто помнит о бесчестивом Мертвом

         Dost в этих строках их бесхитростный рассказ связаны;

, если шанс, одиноким созерцанием светодиодов,

Некоторые родственные Духи будут расследовать судьбу твоей судьбы,

Haply Reake CoaRy,

«Офт, мы видели его на взгляде на рассвет

Смахивая торопливыми шагами росу

         Встретить солнце на горной лужайке.

«Там у подножия Yonder кивнут Beech

, который венчает его старые фантастические корни настолько высоко,

Его без вялых длиной в NOOTIDE, он натягивает,

и поры на ручей, который Beokbles.

«У того леса, теперь улыбаясь, как в презрении,

         Бормоча свои своенравные фантазии, он будет бродить, перекрестился в безнадежной любви.

«Однажды утром я прозевал его на обычном холме,

         Вдоль пустоши и возле его любимого дерева; ни на лужайке, ни в лесу он не был;

«Следующий с панихидами в печальном ряду

         Медленно по церковной тропинке мы видели, как он несся.

Подойди и прочитай (ибо ты умеешь читать) песнь,

         Выгравированная на камне под старым шипом.«

EPITAPH

здесь лежит на коленях земли

4

Молодежь к удачу и славе неизвестным.

Compartak

и меланхолия на его собственное.

Большое было его щедрость, а его душа искреннее,

Heak’n Прочитал recompense в основном Отправить:

он дал Мис’ри все, что у него было, слезу,

       Он получил от Небес (это было все, чего он хотел) друга.

Нет дальше Ищите его достоинства раскрывать,

или нарисуйте его слабые горы из их страха,

(там они одинаковы в дрожащих надежде)

BOSOM Отец и его Бог.

Движение сельских кладбищ · Проект кладбища Окони-Хилл · Смерть и история человечества в Афинах

До девятнадцатого века кладбища и близко не были приятными, запоминающимися или ценными местами, которые люди хотели бы посетить.Однако Движение сельских кладбищ девятнадцатого века изменило отношение Америки к смерти и захоронению мертвых.

Рост романтизма девятнадцатого века побудил людей желать «приятных» и «запоминающихся» мест захоронения умерших. В 1831 году открылось кладбище Маунт-Оберн в Бостоне, штат Массачусетс, что положило начало Движению сельских кладбищ. [2] Современница Фанни Кембл описала его как «сад удовольствий, а не место для могил», что показывает, как кладбище вызывало красоту, которая «почти возбуждает желание умереть.[8] Возрастающее значение ландшафта, архитектуры и географической эстетики изменило американские кладбища. Чтобы добиться эстетики на кладбищах, американские архитекторы и дизайнеры использовали британские и французские садовые стили и особенности при создании новых мест захоронения. [6] В частности, на американцев оказало влияние кладбище Пер-Лашез, расположенное в Париже, Франция, с 1804 года. С момента основания кладбища Маунт-Оберн сельские кладбища с романтическими характеристиками расширились по всей Америке.Общим качеством среди кладбищ был сложный ландшафтный дизайн с использованием природных элементов, таких как леса, холмы и растения. [3] Естественный ландшафт был значительно использован для создания «парковой» и романтической атмосферы. Использование натурализма на кладбищах показывает, как романтизм девятнадцатого века повлиял на движение сельских кладбищ.

Помимо важности создания приятных и изысканных кладбищ, существовали также проблемы общественного здравоохранения, которые повлияли на Движение за сельские кладбища.Средний класс хотел превратить неблагополучные и антисанитарные кладбища в «парковые» могильники. Фактически Нью-Йоркский совет здравоохранения рекомендовал запретить все «внутренние» (в черте города) кладбища и превратить их в парки, «вместо того, чтобы оставаться вместилищем гниющей материи». [6] Захоронение трупов стало одной из самых серьезных проблем общественного здравоохранения после Гражданской войны. Реформисты поощряли движение сельских кладбищ за охрану земель, санитарию и удовлетворение стремления публики к романтическим чертам мест захоронений.Многие американцы поддерживали и продвигали это движение, потому что они считали, что перенос могил за пределы городов уменьшит осквернение и позволит близким быть похороненными вместе, не беспокоясь о том, что их вырвут с корнем из-за расширения города.

Несмотря на влияние на сельские кладбища, движение также затронуло американскую культуру и отношение к смерти. В начале девятнадцатого века, до начала движения, смерть воспринималась как трагический образ. Например, в 1811 году Уильям Каллен Брайант написал стихотворение «Танатопсис», которое иллюстрирует неблагоприятное отношение к смерти и умиранию.Он писал: «Потерял каждый человеческий след, отдав / Твое индивидуальное существо». [9] Отрывок стихотворения включает в себя «потерянный» и «сдающийся» человек, что демонстрирует трагический и негативный взгляд на смерть. Однако со времен Движения сельских кладбищ смерть прославлялась и воспринималась как необходимая человеческая природа. В отличие от «Танатопсиса» Брайанта, в 1828 году он написал стихотворение «Прошлое», в котором смерть описывалась как приятный и прекрасный аспект жизни.

             Все доброе и честное

             Вошла в чрево твое с самого начала    

             ​Тогда выйдет носить

             Слава и красота своего расцвета. [9]

Основываясь на стихах Брайанта, Движение за сельские кладбища не только повлияло на стремление людей к приятно привлекательным местам захоронения, но и повлияло на отношение людей к смерти и умиранию, что также повлияло на американскую романтическую культуру.

Возникновение романтизма и Движения за сельские кладбища изменили методы и значение создания памятников умершим. Желание общественности иметь значимые и эстетически привлекательные места захоронения также повлияло на дизайнеров надгробий и художников.Более религиозные символы использовались в надгробиях, а также в мемориальных скульптурах. [7] Эти символы были вылеплены, чтобы заполнить пробелы, оставленные любой эпитафией или другой надписью на памятниках. Связь семьи с религией, семейным знаком или другим гербом на могиле или вокруг нее будет символизировать определенное различие в жизни или смерти группы.

Окони-Хилл с самого начала задумывался как сельское кладбище. Первые могилы кладбища были расположены на неиспользуемых участках университетского городка, и по мере того, как количество могил росло и занимало площадь, Попечительский совет настаивал на превращении этого места в общественное кладбище. Правление приобрело 17 акров земли с прекрасным видом как на реку Окони, так и на сам университет, что означает, что это место должно было быть визуально оценено. Дизайнер Джеймс Камак стремился использовать естественные холмы кладбища, чтобы слиться с традиционной викторианско-сельской моделью. [4] Местоположение было идеальным; земля обеспечивала естественный солнечный свет и функциональный ландшафт, что давало архитекторам много работы. Огастус Лонгстрит Халл описал его в своих «Анналах Афин» как «одно из самых красивых мест, украшенное природой лесными деревьями, с виноградными лозами, покрывающими склоны холмов, цепляющимися за скалы и взбирающимися на мрачные сосны, в то время как у подножия холмов Окони журчит между берегами, благоухающими жимолостью и жасмином.[1]

Движение за сельские кладбища означало сдвиг в восприятии человеком феномена смерти. Вместо унылых, темных могильников кладбища должны были стать праздником жизни и окружающей ее красоты. Вместо обширной области ям, заполненных трупами друзей, сельские кладбища давали умершим новый, более эстетичный дом. Движение сделало все аспекты смерти более терпимыми; мысль о том, что наши близкие будут окружены прекрасной природой до конца вечности, была успокаивающей концепцией.Возможно, что еще более важно, эти новые места захоронения дали скорбящим совершенно новый стимул проводить время со своими умершими друзьями и семьей, укрепляя их память и сохраняя их посмертное значение. Движение сельского кладбища позволило достичь беспрецедентного уровня осмысления идей жизни и смерти, поскольку визуализация последней стала более привлекательной и обыденной.

 

[1] «19 и 20 века | Кладбище Окони-Хилл.» Np, nd Web. 19 апреля 2016 г. http://www.oconeehillcemetery.com/centuries.php

[2] Гринфилд, Ребекка. «Наши первые общественные парки». Атлантический океан. Atlantic Media Company, ndWeb. 19 апреля 2016 г. http://www.theatlantic.com/national/archive/2011/03/our-first-public-parks-the-forgotten-history-of-cemeteries/71818/

[3] Финни, Патрисия. «Ландшафтная архитектура и «сельское» кладбищенское движение». CRL. н.п., н.д. Веб. 19 апреля 2016 г.

[4] «Г-н.Джеймс Камак». ZoomInfo. Np, n.d. Web. 19 апреля 2016 г. .

[5] Френч, Стэнли. «Кладбище как учреждение культуры: основание горы Оберн и движение «Сельское кладбище». Том. 26. Np: Johns Hopkins UP, 1974. Печать.

[6] «II. Погребальные обычаи и кладбища: Введение: Руководство по оценке и регистрации кладбищ и мест захоронения». Служба национальных парков, Министерство внутренних дел США, n.д.Веб. 19 апреля 2016 г. .

[7] Бендер, Томас. Движение «Сельское» кладбище: городской труд и привлекательность природы. Np: New England Quarterly, 1974. Печать.

[8] Кембл, Фанни. Журнал проживания в Америке. Париж: А. и В. Галиньяни, 1835 г. Печать.

[9] Брайант, Уильям. «Танатопсис – Фонд поэзии». Фонд поэзии. Фонд поэзии, nd Веб. 19 апреля 2016 г. .

 

анализ стихотворения

В этой статье мы проанализируем элегию, написанную в 1802 году Жуковским, «Сельское кладбище». Это произведение относится к романтизму и имеет свои характерные черты и особенности.

Для раннего Жуковского любимое время суток — переход от сумерек к вечеру, от дня к ночи, от темноты к рассвету. В эти часы и минуты человек чувствует, что он меняется, что не все кончено, что жизнь полна тайны и непредсказуемости, а смерть, быть может, лишь переход души в неведомое, иное состояние.

Изображение кладбища

Итак, перед вами произведение, которое создал Василий Андреевич Жуковский, — «Сельское кладбище». Анализ стихотворения начинается с основного сюжетного образа, обозначенного в заглавии. Излюбленное место, в котором романтик предается тяжелым мыслям о тленности бытия, — кладбище. Здесь все напоминает о разлуке, о прошлом, которое царит над людьми. Но это не разбивает сердце, нежно, что отмечает Жуковский («Сельское кладбище»).Анализ стихотворения позволяет заметить, что памятники, воздвигнутые на могилах, овеваемых легким прохладным ветерком, говорят не только о всевозможных потерях, но и о том, что человеческие страдания непременно пройдут, как проходит радость. В конце концов останется лишь печальный покой на природе.

Герои элегии

Любимый герой поэта-романтика — он сам, то есть Василий Андреевич Жуковский. «Сельское кладбище» изображает мысли и чувства автора, его философские размышления. Кто тот певец, который не может понять радость и боль жизни, услышать голоса природы, подняться над мирской суетой, чтобы в едином порыве своей души охватить весь мир, соединиться со Вселенной? Памяти «бедного певца» автор посвящает свою «кладбищную» медитацию, подобно английскому поэту-предромантику Томасу Грею.В то же время он намеренно делает свои описания менее заметными, усиливая их эмоциональный настрой, Жуковский (элегия «Сельское кладбище»).

Эпитеты в произведении

В этом произведении почти у каждого существительного в качестве эпитета используется прилагательное. Такой прием не случайно ввел в свое творчество Жуковский. «Сельское кладбище» смещает акцент с предметов на характеристики внутреннего мира. Итак, остановка медленная, мужик устал, изба тихая. Внимание читателя, таким образом, переносится на неочевидный признак.Все это есть в сером. Но русскому поэту мало: он добавляет к своему произведению еще два слова, обозначающих состояние: «бледный» и «задумчивый». Слово «бледнеет», казалось бы, относится к зрительному ряду. Но если представить это, то окажется, что в объективном, прямом смысле это означает, что день становится светлее. А в произведении описано обратное: наступление вечерних сумерек. Следовательно, слово «бледнеет» означает в элегии совсем другое: исчезает, меркнет, тускнеет.Возможно, как и сама наша жизнь.

Звукозапись

Этот эффект усиливается во второй строфе. Здесь зрительные образы (хотя и переведенные в иной, эмоциональный план) отодвигаются на второе место, уступая своему звучанию. Тьма в мире, который описывает поэт, становится непроницаемой, чем больше лирический герой ориентируется на звук. Во второй строфе основная художественная нагрузка ложится именно на звучание, а не на эпитеты. Этот прием не случайно использовал в своем творчестве Жуковский.Стих «Сельское кладбище» благодаря ему становится более выразительным.

Двойное двоение, протяжные звонкие «н», «м», а также шипящие «ни», «ж» и свистящие «з», «с» создают образ мертвого сна природы. Третья строка по обилию этих звуков кажется нам просто звукоподражательной. Однако «работает» и создание определенного настроения, вовсе не мирного и спокойного, что свойственно первой строфе, а тревожного.

От строки к строке произведение, которое написал Жуковский («Сельское кладбище»), становится все мрачнее и мрачнее.В качестве сигнального звонка в конце второй строфы есть слово, играющее роль своеобразного стилистического пароля в жанре элегии: «унылый». Это прилагательное означает «погруженный в безраздельную скорбь, слившийся с этим чувством, не знающий никакого другого настроения, совершенно потерявший надежду». Почти синоним жалобного звука — глухой, то есть тоскливый, однотонный, ранящий прямо в сердце.

Условный пейзаж, излюбленный пре-романтиками. Третья строфа углубляет это настроение. Дикая сова, древний свод, луна, изливающая свой свет на мертвенно-бледную природу…Если изба крестьянина в первой строфе называлась словом «спокойная» и ничто не нарушало этой невозмутимости, то в третьей нарушалось «покой» тихого владычества терема.

Мотив смерти

Продолжаем описывать данное произведение, проводить его анализ. «Сельское кладбище» Жуковского создано как размышление о смысле жизни, тленности бытия. Вот мы, наконец, и приближаемся к центру элегии, трагически напряженной. Мотив смерти начинает звучать в ней все настойчивее.Автор произведения, стремясь усилить и без того мрачное, тяжелое настроение дополнительными средствами, создает драматизм. Называется «сонный» сон покойника. Поэтому не допускается даже надежда на будущее воскресение мертвых, их «пробуждение». Пятая строфа целиком построена на ряде таких отрицаний, как «ни… ни… ничего», и заканчивается жесткой формулой, говорящей, что ничто не заставит вас оставить гробы покоящимися там.

Неотвратимость кончины для всех

Развивая тему, Василий Андреевич и все народы выносят свой горький вывод, что смерть рано или поздно коснется всех: и простых людей, и царей, ведь даже «путь величия» ведет в гроб.

Жестокая и беспощадная смерть, как показал ее анализ. «Сельское кладбище» (Жуковский) описывает ее деяния. Смертельное равнодушие уносит нежные сердца, способные любить, предназначенные «быть в венце», но связанные с этим «убожеством цепей» (крестьянской необразованностью и нищетой), и прах того, кто рожден для того, чтобы «быть в венце». счастье победить, бороться с «бурей бед»

Здесь голос поэта, еще недавно звучавший горько, обличительно, почти гневно, вдруг смягчается.Словно достигая некоего предела, приближаясь к отчаянию, мысль автора плавно возвращается к точке покоя, и фактически она начинается с произведения, создавшего Жуковского («Деревенское кладбище»). Стихотворение поэтому приводит нас в некое исходное состояние, подобно тому как жизнь возвращает все на свои места. Не случайно слово, промелькнувшее эхом в первой строфе («тихая изба»), позже, во второй, отвергнутое, вновь занимает подобающее ему место в поэтическом языке Василия Андреевича.

Что противостоит смерти?

Очень противоречивое произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»).Стихотворение характеризуется тем, что в нем автор возражает самому себе. Только недавно его называли бессонным сном мертвеца. То есть поэт говорил о всемогуществе смерти. А потом вдруг начинает мириться с тем, что это неизбежно. Автор одновременно строит высказывание так, что оно становится двояким, в то же время это рассуждение о поэте-друге, безвозвратно умершем, и о себе самом, его неизбежной смерти.

Чувство отчаяния теперь звучит хоть и грустно, но вовсе не безнадежно.Смерть всесильна, признает Жуковский, но она не всесильна, потому что на земле есть животворящая дружба, благодаря которой хранится вечный огонь «нежной души», ради которой пепел дышит в урне, она сродни вере.

стихов для чтения на кладбище

В готах, кладбищах и поэзии есть что-то, что кажется неразрывно связанным. Что ж, частично это связано с тем, что задолго до того, как появились готы, многие поэты часто посещали кладбища, считая их идеальным местом для меланхоличного созерцания.Эта тенденция была популяризирована в восемнадцатом веке группой английских писателей доромантического периода, которые стали известны как кладбищенские поэты. Традиция была продолжена романтиками, которые оказали значительное влияние на популярную готическую эстетику и настроения, и с тех пор многие писатели пересматривали ее в двадцатом и двадцать первом веках. Ниже приведены пять моих любимых стихотворений, которые были написаны или происходят на кладбище:

.

1. «Элегия, написанная на деревенском кладбище» Томаса Грея (1751)

Какой-то деревенский Хэмпден, тот с бесстрашной грудью

         Маленький тиран своих полей устоял;

Здесь может отдохнуть немой бесславный Мильтон,

         Некий Кромвель, не виновный в крови своей страны.

Элегия Томаса Грея «

» была самым известным стихотворением ранней школы поэзии «Кладбище». Стихотворение затрагивает ряд тем, начиная с задумчивого описания живописной сельской местности и романтизированного взгляда на сельскую бедноту. Он сужается до местного кладбища как подходящего места для этих медитаций из-за его символической ценности и моральных уроков. Кладбище представляет смерть как великого уравнителя, и рассказчик размышляет о тщетности богатства, славы и славы, поскольку все равны под землей.Стихотворение переходит к рассмотрению нереализованного потенциала бедняков, которые могли бы стать великими художниками или мыслителями, если бы у них была возможность для таких занятий. С помощью этой новой линзы, предоставленной созерцанием смерти, рассказчик понимает, насколько его жизнь контролируется произвольным капризом судьбы. Стихотворение заканчивается довольно мрачной эпитафией поэту, который находит покой после жизни, полной страданий и тщетности. Теперь это болезненно.

В предыдущем посте я упоминал, что Томас Грей и Гораций Уолпол (изобретатель готического романа) были близкими друзьями.Уолпол способствовал популярности этого стихотворения, распространяя его среди своих друзей-литераторов. Полный текст стихотворения можно найти здесь.

2. «Танатопсис» Уильяма Каллена Брайанта (1817)

Почтенные леса — реки, что текут   
Величие, и жалобные ручейки   
Которые озеленяют луга; и, разлитые вокруг,   
Серые и меланхолические пустоши Старого океана, —   
Все лишь торжественные украшения   
Великой могилы человека.

Уильям Каллен Брайант, американский поэт-романтик, был очень вдохновлен произведениями кладбищенских поэтов. В начале своей поэтической карьеры он написал стихотворение, которое укрепило его репутацию поэта: «Танатопсис», название которого в переводе с греческого означает «взгляд на смерть». Стихотворение Брайанта не о каком-то конкретном кладбище, а скорее рассматривает всю землю как одно гигантское кладбище для всего человечества. Как и Грей, Брайант начинает с размышлений о природе, особенно о том, как природа приносит ему утешение во время его размышлений о смертности.Стихотворение стремится облегчить страх умереть в одиночестве, напоминая читателю, что все поколения до вас умерли, и все поколения после вас умрут. В конце концов, все живое сейчас умрет и вернется на землю — все равные, все вместе. Разве это не счастливая мысль? Посмотрите стихотворение здесь.

3. «Еврейское кладбище в Ньюпорте» Генри Уодсворта Лонгфелло (1854 г.)

Деревья белеют от пыли, проснувшейся

      Развивают свои широкие занавеси на дуновении южного ветра,

В то время как под этими лиственными палатками они хранят

      Долгий и загадочный исход смерти

Итак, мы уже размышляли о природе и смертности на наших кладбищенских прогулках, как насчет истории и социальных комментариев? Генри Уодсворт Лонгфелло, американский поэт, наиболее известный автором «Поездки Пола Ревира», решил написать стихотворение после посещения кладбища синагоги Туро в Ньюпорте, штат Род-Айленд. Кладбище Туро было одним из первых еврейских захоронений, основанных в колониях евреями, которых привлекала уникальная религиозная терпимость Род-Айленда в ту эпоху. Ко времени Лонгфелло еврейское население Род-Айленда сильно сократилось, и кладбище было практически заброшено. Таким образом, тон стихотворения — тон ностальгии и печали.

Стихотворение Лонгфелло представляет собой виртуальный тур по кладбищу, используя религиозные образы для описания могил и отмечая разнообразие этого в основном сефардского сообщества, о чем свидетельствует сочетание испанских и библейских имен на надгробиях.Он отмечает преследование и угнетение еврейского населения и оплакивает (довольно преждевременно) «смерть» некогда великой культуры. Нажмите здесь, чтобы прочитать стихотворение полностью.

4. «На заброшенном кладбище» Роберта Фроста (1923)
   

Живые идут травянистой поступью
Читать надгробия на холме;
Кладбище привлекает живых,
Но уже никогда мертвых.

Роберт Фрост — один из моих любимых поэтов, и хотя это стихотворение — одно из менее известных, оно заключает в себе многое из того, что мне нравится в его творчестве.Как и Лонгфелло, Фрост созерцает заброшенное кладбище. Но вместо того, чтобы впадать в ностальгию и угрюмость, Фрост посмеивается про себя над тем, как должны чувствовать себя надгробные плиты, когда их бросают, и шутит о бессмертии. Кладбище рассматривается как разумное существо, которое удивляется нехватке новых тел, чтобы заполнить его, и Фрост воображает, что говорит ему, что это потому, что люди перестали умирать. Юмор — один из лучших способов побороть тревогу, вызванную размышлениями о собственной смертности. Я настоятельно рекомендую вам найти время, чтобы прочитать это довольно короткое стихотворение.

5. «Горное кладбище» Эдгара Бауэрса (1997)

Старые рододендроны своими жесткими листьями заполняют
Щели в битых камнях могильных участков.
Пчелы возобновляют цветы, которые они уничтожают, 
Пока в горящем воздухе сосны все еще растут, 
В память о давно забытых гробницах.
Их корни заменяют подобие этих костей.

Традиция кладбищенской поэзии сильна и сегодня. «Горное кладбище» — пример более позднего стихотворения, написанного на эту тему американским поэтом двадцатого века Эдгаром Бауэрсом.Стихотворение написано белым стихом, т. е. нерифмованным пятистопным ямбом (хотя метр довольно свободный), стилем, популяризированным такими великими писателями, как Шекспир и Мильтон. Подобно кладбищенским поэтам до него, Бауэрс смешивает образы природы и смерти, на этот раз совершенно буквально, поскольку корни заменяют кости, а надгробия втаптываются в землю. Стихотворение размышляет о неизбежности смерти и единстве, которое она приносит всем живым существам, когда они проходят через свою жизнь, чтобы вернуться на землю.Полностью стихотворение можно прочитать здесь.

Какие стихи любишь читать на кладбищах? Есть ли другие поэтические размышления о смерти, которые можно порекомендовать? Пишите в комментариях!

Нравится:

Нравится Загрузка. ..

Сельское кладбище Олбани — Beyond The Graves: Сельское кладбище Олбани, Альфред Б. Стрит

Могила Элизабет Вид, жены Альфреда Биллингса Стрит, ок. 1993

Следующие сентиментальные стихи были написаны к церемонии освящения кладбища в 1844 году.По этому случаю поэт Альфред Биллингс Стрит прочитал свое сочинение толпе, собравшейся в небольшом естественном амфитеатре с видом на одно из живописных озер кладбища. Стихотворение было перепечатано в местных газетах в последующие дни, а также в двух сборниках поэзии Стрит и в книге Генри П. Фелпса, Сельское кладбище Олбани — Его красоты , Его воспоминания .
Альфред Б. Стрит, профилированный под номером здесь , похоронен в районе Южного хребта, известном как Лес Гринлиф.На его могиле нет опознавательных знаков, но она находится рядом с могилой его жены, Элизабет Виид Стрит.

Когда последний вздох жизни слабо отступил,

И ничего не осталось, кроме холода бессознательная глина,

Любовь все еще сгибается в муках глубокий,

Над бледным лбом любовно смотреть и плакать.

Что, хотя душа воспарила в бесцепной полет;

Вокруг отвергнутой рамы до сих пор играет священный свет,

Священное сияние никогда не исчезнет, ​​

Вылитый из своего торжественного источника, пораженное сердце.

Не в воздух надо тогда давать мертвые,

Ни пламени, ни холодного океана кровать,

Но к земле, — земля от откуда он поднялся,

Рамка должна быть оставлена ​​на свое усмотрение. отдыхать.

Там наша великая мать хранит свою святую доверие,

Расстилает свою зеленую мантию над сонная пыль;

Там светит солнце – там ветки волна,

И птицы издают аромат цветков песни вокруг

могила.

Там часто причащаемся мы бродячий,

Угасает наша траурная память, когда прочь,

И даже когда прошли годы, наш домой ноги

Ищи сначала с нетерпеливой поспешностью это место приветствовать;

И нежная надежда всегда живет в нашем грудь

Когда смерть тоже требует нас там, наша пыль будет отдыхать.

Все эти ярмарки с щедрыми разброс красавиц,

Сладкие чары природы – мы уступаем их к мертвым.

Эти вздымающиеся нагорья, откуда восхищенный взгляд

Напитки в пейзаже улыбаются богатыми и яркий,

Леса и луга деревья и крыши и ручейки,

Блестящая река и фасад холмы;

Эта птенцовая лощина с конечностями О’Эрхед,

И это его брат, открывающийся протектор,

Каждая со своей наядой спотыкается вдоль,

Стремясь скрыться, но свободно предлагая песня;

Эти старые дремучие леса, где дикая природа и грубый

Построил трон для размышлений одиночество,

Где солнечный свет редко находит способ кустарник и мох,

И лежит переломанный ствол земли через;

Эти извилистые пути, которые ведут блуждающие ноги

Через минстерские проходы и беседки тусклые и сладкий;

Чтобы успокоить твой разлад в гармонии,

О торжественная, торжественная Смерть, мы посвящаем тебя

Здесь будут его шаги траура муж

Сочувствуя природе за его друг;

В тихом шелесте сосны он слышать

Голос, который когда-то был музыкой для его ухо;

В легком качании ветки будет Посмотреть

Форма, которую солнечный свет когда-то вокруг него бросил.

Когда одинокая мать продевает каждую листву беседка

Взгляд ее младенца будет улыбаться от каждый цветок,

Его смех отразится эхом в трели ликование,

Из каждой птицы, которая порхает с дерева на дерево;

В мертвом сундуке, распростертом гроза,

Ребенок увидит его погибшим анкета родителей,

И во вздохах вечерних дыхание

Услышат эти прерывистые тона поздно замолчал в смерти.

По этим разветвленным путям Созерцание ветра,

И отпечатайте мудрые учения Природы на его мнение;

Когда белые могильные камни мерцают его глаз,

Торжественный голос взбудоражит его: Ты должен умереть;»

Когда оттенки осени сверкают в воздух,

Тот голос шепнет его душе, «Подготовить;»

Когда зимние снега распространяются холм и лощина,

«О, это смерть!» — торжественный голос опухнет;

Но когда с Весною ручьи прыгают и цветы

волна,

«Надейтесь, христианин, надейтесь», не будет сказать: «Жизнь впереди-

за могилой.

Кладбище Стихи Луиса Сернуды на JSTOR

Абстрактный

Подробный анализ цикла стихотворений «Четыре кладбища» дает важные сведения о видении и выражении Луиса Сернуды. Первое стихотворение, «Cementerio en la Ciudad», изображает городское кладбище как символ отчуждения Чернуда, находящегося в изгнании, от его северной среды и от городской жизни, и представляет кладбище с точки зрения двойственности жизни и смерти; перечисляются различные приемы, с помощью которых поэт заручается поддержкой читателя для этой точки зрения.«Elegía Anticipada», второе стихотворение, напротив, изображает андалузское морское кладбище символом рая на земле и, благодаря непрерывности лексики и различным выразительным приемам, углубляет исследование уравнения жизни и смерти. В третьем стихотворении «Эль Цементерио» закрытая обстановка английского сельского кладбища позволяет Чернуде еще больше развить медитативные и созерцательные аспекты чувственной и эмоциональной привлекательности природного окружения кладбища. Полярность внутреннее/внешнее устанавливается посредством аналогии между кладбищем и комнатой.В «Otro Cementerio», четвертом стихотворении, цикл заканчивается тем, что сводит воедино различные нити кладбища, значимые для поэта; и завершается фундаментально гуманистическим взглядом на жизнь и смерть, который, кажется, дает Цернуде некоторую форму утешения. Выбор кладбища в качестве «выборного места» и использование методов дистанцирования, чтобы уравновесить идентификацию поэт/читатель, являются среди прочих основных тематических и выразительных аспектов цикла кладбищенских стихов, который представляет собой «исключительно откровенное исследование навязчивых и сложных проблем». всего опуса «La realidad y el deseo».

Информация о журнале

ALEC публикует научные статьи, изучающие все аспекты испанской литературы 20-го и 21-го веков (от «модернизма» и так называемого поколения 1898 года). Он также публикует книжные рецензии на критические и творческие работы, интервью, документы и библиографии, относящиеся к указанному периоду. Журнал выходит три раза в год (выпуск 1: содержит разнообразные исследования; 2: посвящен драме и театру; 3: изучает жизнь и творчество Рамона дель Валье-Инклана).Журнал издается Обществом испанских и испано-американских исследований при поддержке Университета Темпл, Университета Сантьяго-де-Компостела и Высшего совета научных исследований Испании.

Информация об издателе

Общество испанских и испано-американских исследований содействует библиографическим, критическим и педагогическим исследованиям в области испанских и испано-американских исследований, публикуя особо ценные работы в этих областях.Иногда Общество также публикует творческие работы. Это некоммерческая образовательная организация.

«Сельское кладбище» В. Жуковский

«Сельское кладбище» Василий Жуковский

День уже бледнеет, прячась за горой;
Грохочущие стада толпятся над рекой;
Усталый крестьянин с медленной ногой
Он идет, задумавшись, в свою тихую хижину.

В туманных сумерках все вокруг исчезает…
Везде тишина; мертвый сон повсюду;
Только изредка, жужжа, мелькает вечерний жук,
Только глухой звон слышен вдали рогов.

Только дикая сова, прячущаяся под древним сводом
Та башня, плачет, внимающая луне,
На возмущенный полночный приход
Покой ее безмолвного владычества.

Под крышей черных сосен и погнутых вязов,
Кто кругом, висят, стоят,
Здесь сидели праотцы, в одиноких гробах
Заткнувшись навеки, уснули крепким сном.

Тихий голос Денницы, молодое дыхание дня,
Ни крики петуха, ни звонкий гул рогов,
Ни чириканье ранних ласточек на крыше —
Ничто не позовет покойников из гробов.

На дымном очаге, трещащем огнем, искрящимся,
Им не будет забавно зимними вечерами,
И дети резвые, навстречу им выбегая,
Не поймают их жадными поцелуями.

Как часто их серпы жали ниву золотую
И их плуг покорял нивы упрямые!
Как часто трепетали их топоры дубравы
И тогда их лица землей посыпались!

Пусть рабы свою участь унижают,
Смеясь в слепоте своим полезным трудам,
Пусть слушают с холодностью презрения
Затаившись во мраке гнусных дел;

Смерть бушует на всех — король, любимец славы,
Грозный всех ищет. .. и не найдет времени;
Уставы всесильной судьбы незыблемы:
И путь величия ведет нас в могилу!

А вы, наперсники судьбы, ослеплены,
Спешите презирать тех, кто напрасно спит
За то, что их гробы недороги и забыты,
Что лесть им не думает воздвигать алтарей.

Напрасно над мёртвыми, истлевшими костями
Трофеи стоят, надгробия сияют,
Напрасно глас чести гремит пред могилами —
Не воспламенят наш потухший прах.

Пусть смерть смягчит сплетенная похвала
И вернет ли она невозвратную добычу?
Сон под мраморной доской не слаще мертвеца;
Надменный мавзолей только тяготит их пылью.

О! может быть, под этой могилой таится
Пыль нежного сердца, умевшего любить
И могильный червь гнездится в сухой голове,
Рожденный быть в венце, или парить мыслями!

Но храм просвещения, воздвигнутый веками,
Я был затворен судьбой мрачной для них,
Их судьба обременила убожество цепями,
Их гений умерщвлен суровой нуждой.

Как часто редкостная жемчужина, скрытая в волнах,
В бездонной бездне сияет красотой;
Как часто лилия цветет в одиночестве,
В пустынном воздухе, теряя свой аромат.

Быть может, спесивый Гэмпден покрыт пылью,
Защитник сограждан, тирания — храбрый враг;
Иль кровью горожан, Кромвеля не запятнать,
Или Мильтон немой, скрытый в пыли без славы.

Хранить отечество державной рукой,
Бороться с бурей бед, презирать удачу,
Дары изобилия на смертных льются рекой,
В слезах благодарные дела читать —

Судьба не дала им этого; но вместе с преступлениями
Он, с доблестью, заложил их тесный круг;
Беги путем убийства к славе, наслаждению
И запретил быть жестоким к страждущим;

Спрятать в душе голос совести и чести,
Румянец робкой стыдливости потерять
И, подобострастно, на алтарях лести
Дары небесных муз посвятить гордыне.

Скрываясь от мирской гибельной суматохи,
Без страха и надежды, в долине этой жизни,
Не зная печали, не зная наслаждений,
Беспечно шли по пути своему.

И вот тихо спят под сенью могилы —
И скромный памятник, под кровом густых сосен,
С причудливой вязью и резным бездельем,
Прохожий зовет дышать над их прахом.

Любовь сохранила память о них на этом камне,
Их годы, их имена начертаны;
Она изобразила вокруг библейскую мораль,
По которой надо научиться умирать.

А кто расстался с этой жизнью без горя?
Кто предал забвению свой прах?
Кто в свой последний час не пленился этим миром
И не оглянулся томно?

О! нежная душа, покидая природу,
Надежды друзей оставить их пламя;
И глаза мутные, угасающие навсегда,
До сих пор к ним стремятся последней слезой;

Их сердце слышит сладкий голос в нашей могиле;
Наш надгробный камень оживлен для них;
Для них наш мёртвый прах дышит в холодной урне,
Я тоже горю огнем любви к ним.

И ты, покойный друг, одинокий певец,
И твой пробьет час, последний, роковой;
И в могилу твою, в сопровождении сна,
Чуткий придет услышать твой жребий.

Возможно, крестьянин с почтенной сединой
Вот как расскажет о тебе незнакомец:
«Он часто встречал меня здесь по утрам,
Когда я спешил предупредить рассвет на холме.

Там в полдень он сидел под дремлющей ивой,
Поднимал из земли ее мохнатый корень;
Там часто, в печали беззаботной, молчаливой,
Он лежал, задумавшись, над светлой рекой;

Часто по вечерам, бродя меж кустов, —
Когда мы шли с поля в рощу, соловей
Насвистывал вечернюю песню, — томными глазами
Грустно следил за тихой зарей.

Жалкий, угрюмый, с поникшей головой,
Он часто ходил в дубраву слезы лить,
Словно странник, родины, друзей, всего лишенный,
Который ничем не может порадовать душу.

Заря взошла — а он на заре не явился,
Я не пришел ни к иве, ни к горке, ни к лесу;
Снова взошла заря — нигде не встречал;
Мой взгляд искал — искал — не нашел.

Утром мы слышим могильное пение…
Несчастного несут в могилу.
Подойди поближе, прочти простое надгробие,
На добрую память благослови слезой».

Здесь юноши безвременно спрятали прах,
Что славы, счастья он не знал в этом мире.
Но музы не отвратили от него лиц своих,
И печать тоски была на нем.

Он был кроток сердцем, чуток душой —
Создатель наградил чутких.
Отдал несчастному — чем мог — со слезой;
В награду от создателя получил друга.

Прохожий, помолись над этой могилой;
Он нашел в ней приют от всех земных бед;
Здесь он оставил все, что в нем было грешным,
С надеждой, что спаситель его, Бог, жив.

Анализ стихотворения Жуковского «Сельское кладбище»

Поэма Василия Жуковского «Сельское кладбище» имеет очень богатую и необычную историю. Первая его версия была создана в 1801 году и представляет собой русскоязычный перевод одноименного произведения английского поэта Томаса Грея.Стоит отметить, что сам Жуковский с юности увлекался переводами и находил в романтизме особую прелесть. Однако стихотворение «Сельское кладбище» стало первым литературным экспериментом автора, результаты которого он согласился опубликовать.

В 1839 году Василий Жуковский путешествовал по Англии и посетил сельское кладбище близ Виндзора. Представьте себе изумление поэта, когда он узнал, что стихотворение было посвящено этому некрополю в свое время. Тогда у поэта возникла идея сделать новый перевод, дополнив его собственными впечатлениями.Таким образом, второй вариант «Сельского кладбища» был написан и издан летом 1839 года.

Это стихотворение наполнено романтикой деревенской жизни, которой искренне восхищается Жуковский. Поэтому первые строки произведения посвящены описанию мирной жизни английских крестьян, только что закончивших рабочий день. Томас Грей, а вместе с ним и Василий Жуковский, выхватывают из жизни тот момент, когда «колокол возвещает о поздней кончине ушедшего дня. Пастухи угоняют стада с лугов, пахари возвращаются домой.Окружающий мир находится в том состоянии, когда прохлада и тишина весеннего вечера сменяют суету дня. «Окрестности бледнеют, мало-помалу теряясь во мраке, и воздух наполняется всею торжественною тишиною», — отмечает поэт, любуясь этим состоянием спокойствия и умиротворения, которое дарит ему сама природа.

Однако поэт знает, что ночь пройдет, и новый день снова вступит в свои права, принеся новые проблемы, заботы и впечатления.Однако есть уголок, которого вся эта возня не коснется. Это место — старое сельское кладбище, где сова — единственное живое существо. Покой этой мудрой птицы можно нарушить, только «случайно войдя в ее могильное жилище». Поэт сравнивает древние могилы с кельями, двери в которые навсегда закрыты для умерших. Они обрели вечный покой, которого так не хватает живым, но обратная сторона медали в том, что люди, отдыхающие под тяжелыми плитами, уже не в силах что-либо изменить в таком изменчивом и непредсказуемом мире.«С кровли соломенная трель, не петушиная дудка, не рог восприимчивый, ничто их больше не поднимет с их бедной постели», — подчеркивает поэт.

Сожалеет, что усопшим больше недоступны простые и привычные радости жизни, они не могут насладиться красотой природы и покоем теплого весеннего вечера. Однако в них есть нечто большее – вечность, в которой они равны друг другу. В мире живых есть люди, которые помнят свои титулы и титулы, до сих пор восхищаются своим богатством или осуждают бедность.Однако перед высшим судом все это не имеет значения, ведь здесь о них судят не по их положению в обществе и благосостоянию, а по их мыслям и поступкам. Особую благосклонность автор испытывает к могилам простых людей, лишенных своего положения в обществе, отмечая: «О! сколько чистых, прекрасных жемчужин спрятано в темных, неведомых глубинах океана! Ведь в жизни людей не следует судить по их внешности или речам, а после смерти — по роскошным надгробиям.И это подтверждает надпись на одном из памятников, которая гласит: «Здесь похоронен юноша, неведомый счастью и славе». Но старожилы до сих пор помнят его сердечную доброту и отзывчивость. И именно это важно, ведь когда-нибудь случайный прохожий остановится возле могилы каждого из нас, решив спросить, чей прах здесь покоится. Вопрос только в том, что скажет ему камень и те, кто сумеет сохранить память о нас.

Излюбленное время раннего романтика — переход дня в ночь, из сумерек в вечер, из ночной тьмы в рассвет.В такие моменты человек чувствует, что еще не все завершено, что он сам меняется, что жизнь непредсказуема, полна тайн и что смерть, может быть, тоже лишь переход души в другое, неведомое состояние.

Излюбленное место, где романтик предается грустным мыслям о бренности мира, — кладбище. Здесь все напоминает о прошлом, о разлуке, которая господствует над людьми. Но в то же время напоминает нежно, не разбивая сердца.Памятники на могилах, увитые зеленью, овеянные прохладой ветерка, говорят не только о потерях, но и о том, что страдания пройдут так же, как проходит и радость. И будет лишь печальный покой, разлитый природой.

Любимым героем поэта-романтика является сам поэт. Кто, как не «певец», наделенный особым слухом, способен услышать голоса природы, понять боль и радость жизни, подняться над суетой, в едином порыве обнять душой весь мир, слиться со всей Вселенной? .. Именно памяти «бедного певца» он посвящает свою «кладбищную» медитацию в сумерках английского доромантика Томаса Грея и с ним Жуковского.

Но при этом Жуковский намеренно делает свои описания гораздо менее заметными, но усиливает их эмоциональный настрой.

День уже бледнеет, прячась за горой;
Грохочущие стада толпятся над рекой;
Усталый крестьянин с медленной ногой
Он идет, задумавшись, в свою тихую хижину.

Здесь почти каждое существительное «представлено» согласно своему прилагательному (эпитету). Крестьянин устал. Нога медленная. В хижине спокойно. То есть внимание читателя смещается с самого предмета на его беспредметную особенность. У Грея есть все. Хо Жуковского кажется более чем достаточно; он добавляет еще два слова для обозначения состояния: «задумчивый» и «бледный». Казалось бы, слово бледнеет связано со зрительным рядом. Но представьте: если день бледнеет в прямом, объективном смысле, значит, становится светлее.А элегия описывает нечто противоположное: наступление сумерек. Поэтому слово увядает здесь и означает другое: увядает, меркнет, исчезает. Может быть, как и сама жизнь.

Во второй строфе этот эффект только усиливается. Зрительные образы (хотя и переведенные в эмоциональный план) уступают место звуковым образам. Чем непрогляднее становится тьма в мире, о котором говорит поэт, тем больше он руководствуется звуком. И основная художественная нагрузка во второй строфе ложится не на эпитеты, а на звукопись:

В туманных сумерках исчезает окружение…
Везде тишина; мертвый сон повсюду;
Только изредка, жужжа, мелькает вечерний жук,
Только глухой звон слышен вдали рогов.

Удлиненные, удвоенные звонкие «м», «нн», шипящие «ш», «у», свистящие «с», «з». Третья строка «Только изредка, жужжа, мелькает вечерний жук» кажется просто звукоподражательной. Но в то же время эта строчка «работает» своим звуковым письмом и на создание настроения, причем тревожного, отнюдь не такого спокойного и умиротворенного, как в первой строфе.

Элегия от строфы к строфе становится все мрачнее и мрачнее. В конце второй строфы, как сигнальный колокольчик, звучит слово, играющее в элегическом жанре роль определенного стилистического пароля: «глухой». Тупой — значит, полностью погрузившийся в свое горе, слившийся с ним, не знающий другого настроения, потерявший надежду. Глухой звук — это почти то же, что и заунывный звук, то есть монотонный, тоскливый, ранящий до самого сердца.

Условный (и снова любимый предромантиками) пейзаж третьей строфы усугубляет это настроение:

Только дикая сова, спрятавшаяся под древним сводом
Та башня, плачет, луна внимала,
В полночь возмущенную прибытие
Мир ее безмолвного владения.

Древний склеп, дикая сова, луна, изливающая свой мертвенно-бледный свет на всю природу… Если в первой строфе крестьянская изба называлась «спокойствием», и ничто не нарушало этого спокойствия, то в третьей строфе нарушается «покой» безмолвного владычества башни…

И вот, наконец, мы вместе с поэтом приближаемся к трагически напряженному центру элегии. В нем все настойчивее начинает звучать тема смерти. Автор, стремясь усилить тяжелое, мрачное настроение, нагнетает драму.«Сон» умершего называется «непробуждением». То есть не допускается даже мысль о грядущем воскресении («пробуждении») мертвых. Пятая строфа, вся построенная на ряде отрицаний (ни… ни… ничего), венчает жесткая формула: «Ничто не позовет усопшего из могил».

И тогда, развивая тему, поэт распространяет свой мрачный вывод на всех людей:

Смерть свирепствует на всех — король, любимец славы,
Грозный ищет всех… и не найдет времени;
Уставы всесильной судьбы незыблемы:
И путь величия ведет нас в могилу!

Смерть беспощадна. Она одинаково равнодушно уносит и «Прах нежного сердца, умевшего любить», предназначенного «быть в венце или парить в мыслях», но скованного «бедностью в цепях» (то есть крестьянской бедностью и недостатком воспитания), и прах того, кто родился «Бороться с бурей бед, удачу побеждать».

И вот голос поэта, только что звучавший обвинительно, горько, почти гневно, вдруг смягчается.Словно достигнув максимального накала, подойдя к полюсу отчаяния, мысль поэта плавно возвращается к точке покоя. Недаром это слово, перекликаясь в первой строфе стихотворения («твоя тихая изба…») и отвергнутое во второй («мир безмолвного владычества…»), вновь занимает подобающее ему место. поэтическим языком Жуковского:

И вот тихо спят под сенью могилы —
И скромный памятник, в тени густых сосен,
С причудливой вязью и резным бездельем,
Прохожий взывает надышаться их прах.

Любовь сохранила память о них на этом камне,
Их годы, их имена начертаны;
Она изобразила вокруг библейскую мораль,
По которой надо научиться умирать.

Поэт возражает сам себе. Только что он назвал сон мертвых — бодрствующим. То есть он сказал, что смерть всесильна. И вот он медленно и с трудом начинает смиряться с мыслью о неизбежности смерти. Причем поэтическое высказывание он строит так, что его можно понять двояко — как рассуждение о безвременно ушедшем друге-поэте и как размышление о себе самом, о его возможной смерти:

И ты, покойный друг , одинокий певец,
И твой пробьет час, последний, роковой;
И в могилу твою, в сопровождении сна,
Чуткий придет услышать твой жребий.

В начале стихотворения от строчки к строчке нарастает ощущение безысходности. Сейчас это звучит грустно, но не безнадежно. Да, смерть всесильна, но не всесильна. Потому что есть живительная дружба, способная сохранить пламя «нежной души»; дружба, которой «мертвый прах дышит в холодной урне» и которая сродни вере:

Здесь он оставил все, что было в нем греховно,
С надеждой, что спаситель его, Бог, жив.

Основа этой дружбы, ее сердечный корень — чувствительность.Это та самая чувствительность, которой Карамзин посвятил свой рассказ. И есть что-то глубоко символичное в том, что у истоков новой русской прозы и новой русской поэзии стоят два произведения — «Бедная Лиза» Карамзина и «Сельское кладбище» Жуковского, воспевающие один и тот же идеал — идеал чуткости.

Кстати, с точки зрения зрелого европейского романтизма, это далеко не главное достоинство. Впечатлительность — да, вдохновение — да, конфликт с пошлым миром повседневности — да, предпочтение стихии спокойствию — да.Но мягкая чувственность романса, как правило, чужда. Но в том-то и особенность русского романтизма, что он (во многом благодаря Жуковскому) предпочел не отказываться от высших достижений сентиментальной эпохи, не идти до последнего предела в решении романтических задач. И только через два литературных поколения Михаилу Лермонтову пришлось доделывать неустановленного Жуковского, идти романтической дорогой к ее роковому исходу.

Василий Андреевич Жуковский — первый русский романтик, «чья поэзия вышла из жизни.Подчеркивая огромную роль Жуковского, его историческое значение для русской поэзии, Белинский первым заметил, что Жуковский сделал русскую поэзию «доступной обществу», «дал ей возможность развиваться», без Жуковского «у нас не было бы Пушкина». .»

Одной из характерных черт поэзии Жуковского является ее глубокая связь с личностью поэта и его жизнью. «Для меня в то время жизнь и поэзия были едины» — но эти слова Жуковского с полным правом можно отнести ко всей его лирике, так как она была неразрывно связана с его жизнью.И это было новым явлением в русской поэзии.

Жуковский сложился как поэт на рубеже 18-19 веков, когда сильные позиции завоевал сентиментализм.

Значение Н. М. Карамзина, которого Жуковский особо почитал. Жуковский также находился под влиянием английской доромантической поэзии (Юнг, Грей). С 1802 года он много и плодотворно переводит. «Мой разум подобен кремню, который должен ударить по камню, чтобы из него выскочила искра. В общем, таков характер моего авторского творчества, у меня почти все чужое или о чужом — и все, впрочем, мое», — так признался он впоследствии (февраль 1847 г.) Гоголю.Белинский одним из первых указал на эту особенность переводов Жуковского: «Жуковский не был переводчиком на русский язык Шиллера или некоторых других поэтов Германии и Англии, нет, Жуковский был переводчиком на русский язык романтизма средневековья, возрожденного в начале 19 века немецкими и английскими поэтами».

В 1802 году появляется Поэма Жуковского «Сельское кладбище» (Элегия Грея, перевод с англ.). «Элегия» Жуковского — не простой перевод; автор вложил в нее свои чувства и размышления.С окружающей природой связаны лирические переживания героя:

День уже бледнеет, прячась за горой;
Грохочущие стада толпятся над рекой;
Усталый крестьянин с медленной ногой
Он идет, задумавшись, в свою тихую хижину.
В туманных сумерках исчезают окрестности…
Везде тишина, всюду мертвый сон;
Лишь изредка, жужжа, мелькает вечерний жук,
Лишь глухой звон слышен вдали рогов.
Только дикая сова, спрятавшаяся под древним сводом
Эта башня плачет, внимающая луне,
О возмущенном полуночном прибытии
Мир ее безмолвного владычества.

Перед нами пейзаж, характерный для эпохи «чуткости»: «туманные сумерки», «древние своды башен», даже «черные» сосны. Везде царит почти гробовая тишина («мертвый сон»), изредка прерываемая «глухим звоном». Этот унылый пейзаж удивительно гармонирует с лирическими мыслями поэта, в одиночестве блуждающего по сельскому кладбищу, где покоятся мирные поселенцы.Поэт размышляет о своей прошлой жизни:

Как часто их серпы пожинали золотую ниву
И их плуг покорял упрямые нивы!
Как часто их топор дубравы трепетал
А потом их лица были присыпаны землей!

Их смиренную жизнь и «полезный труд» поэт противопоставляет «рабам суеты», потерявшим «голос совести», тем, кто «жестоок до страдания».Размышления поэта о несправедливости жизни приобретают социальный оттенок: судьба умерших поселян скромна — судьба (судьба) лишила их возможности снискать себе славу Кромвеля или Мильтона:

Но храм просвещения, воздвигнутый веками,
Затворил я их судьбою мрачною,
Их судьба убожеством цепями отяготила,
Их гений умерщвлен суровой нуждою .
Но перед смертью все бессильны:
Смерть бушует на всех — король, любимец славы,
Грозный ищет всех… и не найдет времени;
Всевышние судьбы — незыблемые уставы:
И путь величия ведет нас в могилу!

Но если и есть равенство, то только перед лицом смерти:

А вы, наперсники судьбы, ослеплены,
Спешите презирать спящих напрасно
За то, что их гробы недороги и забыты,
Что им лесть не думает воздвигать алтари .

Пусть смерть смягчит сплетенная похвала
И вернет ли она невозвратную добычу?
Сон под мраморной доской не слаще мертвеца;
Надменный мавзолей только тяготит их пылью.

В конце поэмы возникает образ мечтательного поэта, который, задумчивый и грустный, то наблюдает «тихий рассвет», то уходит в дубраву «плакать слезы». Но вскоре и он найдет приют на деревенском кладбище.Последние три строфы стихотворения являются своеобразной эпитафией юному поэту. Душевные переживания раскрывают его богатый внутренний мир; перед нами чуть ли не первый в русской поэзии психологический лирический портрет.

Элегия Жуковского имела огромный успех — задушевный и меланхоличный тон, совершенный поэтический язык, музыкальность стиха — все покоряло читателей и впоследствии вызывало целую волну подражаний — элегий («прощание с юностью», «жалобы на жизнь», «предчувствие неминуемой смерти»).

«Да, Жуковский первый произнес жалобы поэта на жизнь элегическим языком» (Белинский).

Читайте также другие статьи о жизни и творчестве В.А. Жуковский.

Прощальный день уже меркнет.
Подари мне эту ночь.
Ты услышишь мою грустную историю
Слушай его и жди рассвета.

Рассвет посмотрит тебе в глаза.
И ты поймешь в ее огне
Что эти дни, что эти ночи
В твоей душе мне открылось.

Небо светится. Мертвая ночь мертва.
Лесные деревья теснятся вокруг меня,
Но молва отчетливо слышна
Далекий, неизвестный город.

Ты различишь тяжелый ряд домов,
И башни, и бойницы его суровые бойницы,
И темные сады за камнями оград,
И гордые стены вековых твердынь.

Так ясно из глубины веков
Пытливый ум Готовится к возрождению
Забытый гул мертвых городов
И бытие есть возвратное движение.

Тихая ночь прекрасна
Твое светлое лицо ждет меня.
Прелести старых песен
Они обнимают душу в этот миг.

Твоя милая голубизна
Ты идешь медленнее
И отдыхаешь над тобой
Две неподвижные звезды.

Окутанный последними лучами
День удивительно темный.
Идет с вечерними тенями
Огненная тень на душе.

Кто поднимет ее из тени
Пока огонь горит в крови
В твой тоскующий балдахин
На чистый алтарь любви?

Полный усталой истомы
Душа молчит, не поет.
Давай, владыка, утешение
И очищение от забот.

Дыханием живой бури
Умереть в удушливой глуши
В вечерней синеве
За вечерней душой.

Было время — в глазах твоих
Засверкали безумные огни:
Ты нашел в моих словах
Свои заветные печали.

Теперь вы забыли их значение.
Слова поднимутся в час победы,
Тогда тот тайный яд льется
В их глухую колыбель.

Пророк земной венец творенья,
Подобно молнии и грому
Твои земные откровения
Он дал грядущему на века.

Толпы последних поколений
Быть может, им суждено узнать
То, чего не знал старый гений
Суровая английская страна.

Но мы — их предки и потомки —
Сияние их ничтожный след,
Земля ненужные обломки
На тайном краю лучших лет.

В часы тишины ночной
Тревоги улетают.
Забыть события пустого дня
И погрузиться в собственную ночь.

Молись, чтобы осень зажглась
Как та весна, твоя звезда.
Свободно тосковать над могилой
О бесследно прошедшей весне.

Бедные невежды засмеялись,
Я похитил, молодой певец,
Безнадежность имеет надежду
Бесконечность имеет конец.

Я сам дикий и странный
Свет, который я зажег
Я сам ранен своей стрелой,
Я сам изнемог до нового.

Проходи мимо — я умираю
Подшучивай над моей тоской.
Мой мир выживет, я знаю
Я и страшный человеческий смех.

Не верь своим дорогам
Бесчисленной толпе опекунов:
Разрушат твой дворец
Погасят заветный алтарь.

Все сильные духом одиноки
Бегут разногласные толпы,
Некоторые на холмах горят огнями
Рвутся завесы тьмы.

Я увижу, как он погибнет
Вселенная, моя родина.
Я буду радоваться одиноким
Над предстоящими ужасными похоронами.

Пусть, но век мой радостный,
Влюбленный в разрушение.
Да, я, как никто другой великий человек,
Свидетель гибели вселенной.

Все пропало. Палящее светило
Как и прежде, круговорот лет вертится.
Под холмами унылая могила
Плачет о прекрасном бывшем существе.
И в черную ночь ждет белый призрак
Другие тени молчат и унылы.
Ты найдешь белеющую тень

Толпы других, потерявших свое прошлое.
Ночь проходит, день долгий просыпается —
Снова поднимется он в своем палящем зное
Свет дня, свет огня,
И сгорит тоскующий полог.

Зачем бесцельно охранять
Ваши прошлые вдохновения?
Уже на всем — печать,
Налет серых времен.

Успокойся, печаль заветная,
День проснулся, страданием вдохнул.
Лет седеет даль
Покрыта мраком и тишиной.

И уйди в свое сердце
Ты безнадежное стремление
Не отравляй и не буди
Меня, прошедшее вдохновение!

Расстались без печали
Дни счастья забылись;
Но горевали безутешно
И снова встретились.

Над ними плакал юный призрак

.