Ода Сталину — Мандельштам. Полный текст стихотворения — Ода Сталину
Когда б я уголь взял для высшей похвалы —
Для радости рисунка непреложной, —
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь и разрешил иначе:
Знать, Прометей раздул свой уголек, —
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
Я б несколько гремучих линий взял,
Все моложавое его тысячелетье,
И мужество улыбкою связал
И развязал в ненапряженном свете,
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого не скажу, то выраженье, близясь
К которому, к нему, — вдруг узнаешь отца
И задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его — не Сталин, — Джугашвили!
Художник, береги и охраняй бойца:
В рост окружи его сырым и синим бором
Вниманья влажного.
Не огорчить отца
Недобрым образом иль мыслей недобором,
Художник, помоги тому, кто весь с тобой,
Кто мыслит, чувствует и строит.
Не я и не другой — ему народ родной —
Народ-Гомер хвалу утроит.
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поет, густея,
Само грядущее — дружина мудреца
И слушает его все чаще, все смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска,
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
И я хотел бы стрелкой указать
На твердость рта — отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко — знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь — откровенность, весь — признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,
На всех готовых жить и умереть
Бегут, играя, хмурые морщинки.
Сжимая уголек, в котором все сошлось,
Рукою жадною одно лишь сходство клича,
Рукою хищною — ловить лишь сходства ось —
Я уголь искрошу, ища его обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь — к себе не знать пощады,
Несчастья скроют ли большого плана часть,
Я разыщу его в случайностях их чада…
Пусть недостоин я еще иметь друзей,
Пусть не насыщен я и желчью и слезами,
Он все мне чудится в шинели, в картузе,
На чудной площади с счастливыми глазами.
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера —
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна — добро живое —
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
И шестикратно я в сознаньи берегу,
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,
Его огромный путь — через тайгу
И ленинский октябрь — до выполненной клятвы.
Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца —
Его мы слышали и мы его застали.
арест поэта за стихотворение о Сталине
В ночь с 16 на 17 мая 1934-го в квартиру 26 в доме номер 5 Нащокинского переулка никто не спал. Горели огни, чекисты рылись в бумагах. Арестованные рукописи лежали стопкой на столе, остальные листы бросили на пол — на них остались следы каблуков. Жена хозяина квартиры Осипа Мандельштама Надежда Яковлевна и верный друг Анна Ахматова молча курили и смотрели, как чекисты топчут стихотворные наброски. Наконец, под утро чемоданчик в тюрьму с нехитрыми пожитками был собран, чекистами прочтена лекция о вреде курения: мол, лучше есть леденцы, а то что вы все курите. Разворачивался самый настоящий трагифарс с обычными уверениями: дескать, зачем вы так много вещей даете с собой, долго не задержим — посидит у нас и отпустим.
В 1934 году многие арестованные еще верили таким словам.
Наконец, рукописи были собраны. Мандельштам простился с женой и Ахматовой, его увели. Оставшись вдвоем посреди разгрома, хозяйка и гостья принялись гадать, за что арестовали. Обычно Ахматова в голос кричала на тех, кто интересовался, за что кого-то посадили: «Пора бы уж знать, что у нас сажают не за что!» Но сейчас было особенно важно. За что? Искали везде, но взяли всего 48 листов: это означает, что искали что-то прицельно, а не просто хватали, что под руку подвернется. Надежда Яковлевна еще успела вынести из дома и спрятать у знакомых оставшиеся рукописи, вернулась домой, и тут к вечеру снова нагрянули чекисты. Ушли несолоно хлебавши: того стихотворения, которое они так тщательно искали, не нашли.
Мандельштам сам прочитает его на допросе у следователя Христофорыча, печально известного среди писателей своими жестокими методами работы.
Это было впоследствии знаменитое «Мы живем, под собою не чуя страны» — о кремлевском горце:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца…
У следователя оказался первый вариант «стишка» — «душегубца и мужикоборца», пришлось вписать новые строки. Его заинтересовало, как реагировали те, кому Мандельштам успел прочесть это стихотворение. Например, как реагировала Ахматова. Мандельштам ответил: «Со свойственной ей лаконичностью и поэтической зоркостью, Анна Ахматова указала на монументально-лубочный и вырубленный характер этой вещи…»
На самом деле оценка Ахматовой несказанно обрадовала поэта: он хотел, чтобы «Мы живем, под собою не чуя страны» пели на улицах. Карикатурный лубок, простота и «понятность» стихотворения бросаются в глаза, сильно отличаясь от остальных стихов Мандельштама.
Пожалуй, с ним сравнится по лаконичности и прозрачности только еще один «стишок» (так сам поэт называл стихи) — «Квартира» — о той самой квартире в Нащокинском, где и произошел арест.
А стены проклятые тонки,
И некуда больше бежать —
А я как дурак на гребенке
Обязан кому-то играть…
Оно, кстати, заканчивается предсказанием, как это часто происходит у поэтов:
И вместо ключа Ипокрены
Домашнего страха струя
Ворвется в халтурные стены
Московского злого жилья.
Не случайно «Квартира» по ритму так перекликается с ахматовским:
Я гибель накликала милым,
И гибли один за другим.
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим…
Ахматова всегда сокрушалась о том, что ей на роду написано провожать друзей в тюрьмы и на смерть: вот и в ночь с 16 на 17 мая она гостила у Мандельштамов и смогла попрощаться с Осипом у дверей, когда его уводили…
Кстати, «Квартиру» следователь Христофорыч не знал — как и «За гремучую доблесть грядущих веков».
Пришлось записать прямо с голоса поэта: таким образом Мандельштам «подарил» следствию еще два стихотворения, о которых чекисты и не подозревали. Акт отчаянного мужества — читать на Лубянке эти стихи, свидетельствуя против себя самого.
Но важнее всего для следствия было, конечно, стихотворение о кремлевском горце, который «один лишь бабачит и тычит» (слово «бабачит» здесь тем более уместно, что от него веет поэтикой подлинного лубка).
Проницательная Надежда Яковлевна в своей «Второй книге» так отозвалась об этом стихотворении и о судьбе страны:
Осип и Надежда Мандельштамы«Мандельштам точно сказал: “Мы живем, под собою не чуя страны”. Так продолжается и по нынешний день. Мы совершенно не знаем друг друга, разобщены, больны, усталы… Среди нас есть поборники старого — убийцы, искатели мелких удовольствий, сторонники “сильной власти”, которая уничтожает все, что ей мешает. И еще есть огромные, мрачные толпы сонных и неизвестно о чем думающих людей. Что они помнят, что они знают, на что их можно толкнуть? Успеют ли они очнуться или, погрузившись в полную спячку, позволят уничтожить все живые ростки, которые пробились за последние несколько лет?.
. Капли, щепки, солдаты или единицы — мы были действительно “разбрызганы и разъяты” и мучительно переживали свою отьединенность, оторванность от себе подобных. Мы вступали только в механические соединения: жильцы коммунальной квартиры, “последний” или “крайний” в очереди, член профсоюза, который существовал для дополнительного надзора и воспитания, единица в штатном расписании…»
. Капли, щепки, солдаты или единицы — мы были действительно “разбрызганы и разъяты” и мучительно переживали свою отьединенность, оторванность от себе подобных. Мы вступали только в механические соединения: жильцы коммунальной квартиры, “последний” или “крайний” в очереди, член профсоюза, который существовал для дополнительного надзора и воспитания, единица в штатном расписании…»Однако важно еще одно: как же воспринял «посвящение» Сталин? Почему в деле Мандельштама появилось очень четкое распоряжение: «Изолировать, но сохранить»? Надежде Яковлевне дали свидание с мужем, рассказали о монаршей милости, позволили ехать с мужем в ссылку… На этом самом свидании Христофорыч вел себя совсем иначе: это раньше он обещал ей, что возьмется за Мандельштама и тот получит полную порцию «стимулирующего чувства» под названием страх. И действительно: он пытал поэта светом, не давал пить, приказывал водить на допросы по ночам, чтобы заключенный не мог спать.
Теперь же он даже как-то заигрывал и жаловался на подследственного жене: дескать, плохо себя вел ваш Мандельштам. На вопрос «Ваше отношение к Советской власти?» Осип Эмильевич, оказывается, ответил: «Готов сотрудничать со всеми советскими учреждениями, кроме ЧК». И вот — неожиданно — такое чудо. И это после контрреволюционного пасквиля о самом вожде народов, о Сталине!
Судя по всему, Сталину, как ни странно, импонировал такой вот образ «кремлевского горца», подмявшего под себя всю страну — иначе чем объяснить это «изолировать, но сохранить»?
Осип Мандельштам / фото из архива НКВДПавел Нерлер, председатель Мандельштамовского общества, замечает в одном из интервью:
«Я считаю, что Сталину понравилось. Большего комплимента он и получить не мог. Потому что в это время и вообще все время Сталину писали разные поэмы, да и Мандельштам решил потом, что так надо, попробовал написать некую оду. Можно было целое первенство открыть, состоящее из хвалебных в адрес Сталина поэм, которые, предполагаю, оставляли его неравнодушным.
А тут — «Мы живем, под собою не чуя страны, наши речи на десять шагов не слышны». Но это же то, к чему Сталин стремился, это же и есть та атмосфера разреженная, с дефицитом кислорода, в которой он и хотел, чтобы жили его подданные. Это и есть тот совершенный результат вертикальной структуры, которую он выстраивал и выстроил. И вот, пожалуйста, такое подтверждение: тебе все удалось».Должно быть, это действительно так, потому что Мандельштаму дали еще четыре года жизни. В нищете, в болезни, но все же…
Еще не умер ты, еще ты не один,
Покуда с нищенкой-подругой
Ты наслаждаешься величием равнин
И мглой, и холодом, и вьюгой.
В роскошной бедности, в могучей нищете
Живи спокоен и утешен.
Благословенны дни и ночи те,
И сладкогласный труд безгрешен…
Эти четыре года подарят читателю огромное множество дивных и величавых стихов: это и воронежский цикл, и стихи Наташе Штемпель, и «Стихи о неизвестном солдате».
Драгоценное время, которого было отпущено так мало.
Текст: Надежда Муравьева
Читайте также:
День рождения поэта Ахматовой
Читайте «Литературно» в Telegram и Instagram
Страница не найдена | лингва фенника
Похоже, в этом месте ничего не найдено. Может, попробовать поискать?
Искать: Архивы Выберите Месяц Март 2023 (2) Февраль 2023 (2) Декабрь 2022 (3) Ноябрь 2022 (2) Октябрь 2022 (1) Июль 2022 (2) Июнь 2022 (1) Май 2022 (1) Апрель 2022 (6) Март 2022 ( 2) февраль 2022 г. (2) январь 2022 г. (1) декабрь 2021 г. (1) ноябрь 2021 г. (2) октябрь 2021 г. (1) август 2021 г. (1) июль 2021 г. (1) май 2021 г. (1) апрель 2021 г. (1) март 2021 г. ( 4) февраль 2021 г. (1) январь 2021 г. (3) декабрь 2020 г. (4) ноябрь 2020 г. (2) сентябрь 2020 г. (1) август 2020 г. (1) июнь 2020 г. (1) май 2020 г. (5) апрель 2020 г. (5) март 2020 г. ( 3) февраль 2020 г. (1) январь 2020 г.
(2) декабрь 2019 г.(4) сентябрь 2019 г. (1) август 2019 г. (2) июль 2019 г. (1) июнь 2019 г. (6) май 2019 г. (1) апрель 2019 г. (1) март 2019 г. (2) февраль 2019 г. (2) январь 2019 г. (3) декабрь 2018 г. (1) ноябрь 2018 г. (2) октябрь 2018 г. (2) сентябрь 2018 г. (3) август 2018 г. (2) июль 2018 г. (5) июнь 2018 г. (3) май 2018 г. (4) апрель 2018 г. (4) март 2018 г. (10) февраль 2018 г. (5) январь 2018 г. (8) декабрь 2017 г. (13) ноябрь 2017 г. (12) октябрь 2017 г. (7) сентябрь 2017 г. (7) август 2017 г. (6) июль 2017 г. (10) июнь 2017 г. (7) май 2017 г. (6) апрель 2017 г. (8) март 2017 г. (9) Февраль 2017 г. (9) Январь 2017 г. (8) Декабрь 2016 г. (14) Ноябрь 2016 г. (11) Октябрь 2016 г. (12) Сентябрь 2016 г. (16) Август 2016 г. (19) Июль 2016 г. (13) Июнь 2016 г. (16) Май 2016 г. (18) ) Апрель 2016 г. (17) Март 2016 г. (22) Февраль 2016 г. (15) Январь 2016 г. (15) Декабрь 2015 г. (15) Ноябрь 2015 г. (17) Октябрь 2015 г. (11) Сентябрь 2015 г. (17) Август 2015 г. (14) Июль 2015 г. (9) ) Июнь 2015 г.
- 164 843 просмотров
- Русская культура в достопримечательностях
- Rambling Rector Retired
- Rust Belt Girl
- Gedichte in Übersetzungen
- found in translation
- XIX век
- BEAUTY WILL SAVE THE WORLD
- GlamourPrin
- A Russian Affair
- Rubens Beserra
- Maceochi Language Services
- Nudged Sketches of Flyy Things
- Bubkes.Org
- Irish Nordic
- Драгоценности классической финской поэзии III
- The Stockholm Review of Literature
- Блог эксперта
- helenduignan
- Пастор в Риге
- Усыпальница
Три поэмы — Асимптота
Меганом Серая Весна асфоделей
еще далека и прозрачна.
Возможно, волна еще кипит
и ты уловишь шорох песка.
Но вот, как Персефона, моя душа
закружилась,
и царство мертвых не удержит
стройных, загорелых рук.
Почему же тогда мы вверяем
груз урны лодке,
через аметист воды
для нашего праздника черных роз?
Сквозь туман курс моей души
проложен, мимо Меганома,
и после моего погребения черный парус
вернется с того мыса, куда ушел.
Как быстро бегут лучи по
хребту, что лежал неосвещенный,
и хлопья тех черных роз
трепещут под лунным ветром.
Край этого огромного флага
воспоминаний, птица
горя и смерти потащит
за кипарисовой кормой.
Печальный бумажный веер
прошлых лет открывается с шелестом.
К тому месту в песке
Где с теплым содроганием спрятался амулет,
Сквозь туман курс моей души
задан, Вон мимо Меганома,
и после моего погребения, Черный парус
вернется с того мыса куда это пропало.
1917
Концерт на вокзале
Нечем дышать, а ночное небо
кишит червями. Голоса звезды не слышно,
, хотя есть музыка выше, которую видит Бог.
Вокзал дрожит от пения Муз –
наполненный скрипками среди пара,
разрываемый свистками, снова взрывается воздух.
Стеклянный шар. Пропорции парка.
Железный мир с глубоким очарованием.
Карета мчится с павлиньим криком,
на шумный пир в туманном Элизиуме,
победоносно, она издает фортепианный рев.
Я опоздал. И боюсь. И спит.
Аккорды скрипки в суете и плаче.
Я иду в стеклянный лес станции.
Первые ноты ночного хора дикие,
гниющие парники хранят аромат роз,
и здесь провела ночь моя тень
под стеклянным небом, среди толп кочевников.
Все кажется музыкой или пеной.
Этот железный мир дрожит, как нищий.
Я наклоняюсь в стеклянные коридоры. Как скрипичные смычки,
наши глаза чувствуют горячий пар и слепнут.
Куда ты идешь? На поминках по тени
музыка звучит для нас в последний раз.
1921
Сенчури
Ты скотина века, кто мог смотреть
в центр твоих глаз
и своей кровью приклеивать назад
на два столетия к оторванному позвоночнику?
Кровь строителя течет из горла
всего земного.
Только на пороге эпохи
паразит дрогнет.
Пока создание живо,
оно вертится вокруг своих позвонков.
Волна заиграет, как будто ее подъем
был тем хребтом, которого мы не видим.