Сравнительная характеристика цветаевой и ахматовой: Сравнение творчества Ахматовой и Цветаевой

Содержание

Сравнение творчества Ахматовой и Цветаевой


Сочинение-сравнение творчества Ахматовой и Цветаевой

(381 слово) Анна Ахматова и Марина Цветаева – два громких имени русской поэзии, подаривших литературе множество проникновенных образов, в которых отразились личные переживания поэтов, их боль за разрушенные идеалы старого мира и своё поколение.

Тематика и мотивы их стихотворений во многом схожи, поскольку им довелось жить в одну историческую эпоху, а значит, разделить боль своего времени. Трагичность судеб двух великих поэтов, их невольное соперничество в литературном творчестве, создание общечеловеческого лирического характера, рассматриваемого через призму женской души – всё это делает двух лириков необыкновенно близкими друг другу.

Лирика Ахматовой и Цветаевой уходит корнями в классическую русскую и мировую культуру. Оба поэта формировали свой поэтический мир под влиянием образов, сюжетов и идей, взятых из древнерусской литературы и античности. Мотивы христианской философии, легенды Ветхого и Нового заветов и библейские образы звучат в лирике Цветаевой и Ахматовой. Огромное влияние на становление гения двух великих авторов оказал нравственный и писательский идеал А. С. Пушкина. Однако каждая из них выбрала свой путь творческого выражения. Поэтому Ахматова и Цветаева – два поэтических голоса, поющих по-разному об одном.

Цветаева относилась к поэзии Ахматовой восторженно, впервые познакомившись с её творчеством после выхода сборника «Вечер» в 1915 году и позже посвятив ей целый цикл стихов «К Ахматовой» (1916 г.). Но их первая и единственная встреча состоялась только в 1941 году. Притяжения двух гениев, их духовного взаимопроникновения не произошло. Позднее Марина стала воспринимать свою восторженную любовь к Ахматовой как «ошибку и наваждение», а Анна отзывалась о встрече с Цветаевой холодно, впрочем, как и о творчестве в целом. Несомненно, разница характеров и творческих устремлений двух героинь своего времени наложила отпечаток на их отношения.

Цветаева в своих стихах предельно погружена в себя, её лирика «эгоцентрична», она определяется личными ощущениями поэта, редко рассматриваемыми через призму внешнего мира, который становится для Марины Ивановны вторичным. Её лирическая героиня всегда своенравная, эксцентричная, бунтующая. Основа художественного метода Цветаевой – вывернутая наизнанку душа, «чистая лирика», поэтому всё творческое наследие поэта представляет собой своеобразный эгодокумент, в котором нашли отражение эмоции, переживания, мировоззренческие установки.

Ахматова же становится певцом жизни реальной, опредмеченной. Начиная свой путь в акмеистической школе, она стремилась к ясности поэтического слова, предельной детализации действительности. В каждом её стихотворении раскрывается полнота и сила жизни, создаваемая с помощью звучания и цвета. Её лирика вещественна, прозрачна, конкретна, даже осязаема.

Два голоса, без которых нельзя представить русскую поэзию, отразили в своей лирике портрет эпохи и динамику чувства, сделав это по-разному, но одинаково прекрасно.

Автор: Валерия Пронина
Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Мои любимые страницы поэзии «серебряного века» — Анна Ахматова и Марина Цветаева (copy)

В последнее время мы открываем для себя всё больше писателей и поэтов. И уже не представляем свой духовный мир без Александра Блока, Игоря Северянина, Николая Гумилева. Все они — поэты «серебряного века». Их творчество велико и заслуживает обсуждения, но я бы хотела поговорить о женщинах.

Так уж сложилось, что в России два женских имени в поэзии надолго затмили своей значимостью другие женские имена. Это — Анна Ахматова и Марина Цветаева. Сразу хочется заметить, что этим поэтессам нередко посвящались стихи. Чуткое сердце Бориса Пастернака с особенной теплотой открывалось навстречу женщинам, души которых были равны ему по художественному восприятию мира и любви.

Мне кажется, я подберу слова, Похожие на вашу первозданность. А ошибусь, — мне это трынь-трава, Я всё равно с ошибкой не расстанусь.

Эти строки поэт посвятил Анне Ахматовой. Каким преклонением перед огромностью душевной красоты этих женщин струятся посвящения! Величие души человеческой в любви и благородстве не зависит ни от каких внешних обстоятельств, кроме Бога, а Бог всегда за любовь. Это подчеркивается в словах, подаренных Марине Цветаевой:

Ты вправе, вывернув карман, Сказать: ищите, ройтесь, шарьте. Мне все равно, чем сыр туман. Любая быль, как утро в марте.

Творчество поэтесс велико, их стихами восхищаются сегодня и, мне кажется, что через сто лет этих женщин не забудут. Не забудут и то их стремление открыться людям.

Мне нравятся стихи о любви. Они тревожат, волнуют душу. Тем более, когда об этом восхитительном чувстве пишет женщина. В поэзии Анны Ахматовой и Марины Цветаевой можно выделить «любовную лирику», но это потребует немало времени. Обе поэтессы очень много писали на эту тему, и большая часть их стихов посвящена именно любви.

Молюсь оконному лучу — Он бледен, тонок, прям. Сегодня я с утра молчу, А сердце – пополам.

Казалось бы, в этом стихотворении Анны Андреевны о любви — ни слова. Но возникает впечатление тайной, скрытой от посторонних глаз любовной драмы, может быть, сыгранной в одиночку, любовной тоски о человеке. У этой поэтессы стихи пронизаны нежностью, а иногда жалостью. Цветаева же в своей поэзии всегда сильная, смелая, могучая, она мечтает о соединении с равным. Но встреча сильных, даже предназначенных друг для друга, всегда оборачивается борьбой.

Это их противоречие и притягивает меня. Одна — женственная, чуткая, откровенная, у другой мужественный, волевой характер. Если бы нужно было сравнивать их между собой, я бы не смогла это сделать. Мне кажется, это невозможно. Нельзя соединить такие две разные, но отчасти одинаковые личности. Поэтому я хотела бы рассмотреть творчество Анны Ахматовой и Марины Цветаевой по отдельности, но и та, и другая заслуживает внимания.

Начну я с той, которая по силе своего дарования, мастерства и таланта стоит рядом с гениальным Пушкиным. Поэзия Анны Ахматовой глубоко выражает женское сердце, любовное чувство, трагические душевные крушения, великую материнскую любовь и печаль. Но любовь в её стихах не всегда светлая, зачастую она несёт горе. Лирическая героиня русской Сафо, как называли молодую поэтессу, отвергнута, разлюблена, но переживает это достойно, с гордым смирением, не унижая ни себя, ни возлюбленного.

В пушистой муфте руки холодели. Мне стало страшно, стало как-то смутно. О, как вернуть вас, быстрые недели Его любви, воздушной и минутной!

Ахматова поэтически исследует сложные, противоречивые переходы между любовью и предлюбовью, игрой и подлинностью. Ведь то, что мнилось в порыве любовью, может статься, покажется потом всего лишь игрой, а то, что начиналось как игра, отзовётся ещё настоящим порывом и настоящей болью. И какой она должна быть, любовь, обязательно жалящей? Обязательно поединком? Или разной в разные минуты?

О нет, я не тебя любила, Палила сладостным огнем. Так объясни, какая сила В печальном имени твоём.

Это сочувствие, сопереживание в любви-жалости делает многие стихи Анны Андреевны подлинно народными.

Как многолика любовь в стихах поэтессы! В тонах и полутонах. В нежных и страшных ликах. Но в её поэзии есть ещё одна любовь — к родной земле, к Родине, к России.

Не с теми я, кто бросил землю На растерзание врагам. Их глубокой лести я не внемлю, Им песен я своих не дам.

Мир Ахматовой — мир трагедийный. Мотивы беды, трагедии звучат во многих стихотворениях. И с этим мотивом связан цикл «Реквием», который, в нарушение традиции, посвящен живым и мертвым. Главная мысль поэмы «Реквием» — выражение народного горя, горя беспредельного. Страдания народа и лирической героини сливаются. В творчестве поэтессы ощущается удивительное единство двух трагедий: личной и касающейся страны и народа.

Поэзия Анны Ахматовой облагораживает чувства, возвышает, очищает душу. Она стала драгоценнейшим достоянием ума и сердца многих читателей. Читая её стихи, как бы листаешь исповедь женской души. Жизнь и любовь сплетаются в одну нить. Эти понятия становятся неразделимыми. Стихи Анны Андреевны притягивают своей простотой, в них нет ничего сверхъестественного. Моё самое любимое стихотворение — «Сероглазый король». Не знаю, почему, но оно мне нравится. С детства я восхищаюсь им.

Другой, не менее любимой моей поэтессой является Марина Цветаева. Весь её нелегкий творческий путь увенчан легендами и предстаёт перед нами как необычайная история жизни.

Живость, внимательность, способность увлекаться и увлекать, горячее сердце, всегда жаждущее любви и дружбы, способность привязываться к человеку всеми силами души, жгучий темперамент — вот сомнительные и характерные черты лирической героини Цветаевой. Она — Царь-Девица из древних русских былин; вровень своему суженому и даже превосходящая его. Но:

Не суждено, чтобы равный с равным… Так разминовываемся мы.

Сама поэтесса понимает это, и поэтому часто в её стихах показана борьба: борьба на поле боя, как у Ахиллеса с Панфесилией, борьба на брачном ложе, борьба и тайна, как у Зигфрида и Брунгильды, борьба самолюбий и великодуший, как в «Поэме конца».

Но есть и другие стихи. Стихи, в которых возлюбленный слаб. Влюблённая женщина видит в нём не мужа, но отрока. Она не осмеливается посягнуть на него, потому что боится его присвоить, сделать не равным, а своим. Но всё же падает в бездну, притянутая его очарованием. Тревога нарастает и срывается в безнадежность расставанья.

Но слабый возлюбленный, как правило, не просто покидает любимую, он оказывается предателем, в угоду молве, людям, своей доброй славе приносящим её в жертву. Так поступает Стенька Разин из цикла Цветаевой, Так поступает Гамлет: «На дне она, где ил и водоросли, спать в них ушла, но сна и там нет. Но я её любил, как сорок тысяч братьев любить не могут… Гамлет! На дне она, где ил, ил, и последний венчик всплыл на приречных брёвнах… Но я её любил, как сорок тысяч… Меньше всё ж, чем один любовник…»

Самой счастливой любовью в этом мире оказывается любовь к уже ушедшим. Поистине первой и неизменной любовью Марины Цветаевой был А. С. Пушкин: «С тех пор, да с тех пор, как Пушкина на моих глазах на картине Наумова — убили, ежедневно, ежечасно, непрерывно убивали всё моё младенчество, детство, юность, — я поделила мир на поэта — и всех и выбрала — поэта, в подзащитные выбрала поэта: защищать — поэта — от всех, как бы все ни одевались и не назывались». Материал с сайта //iEssay.ru

Судьба поэтессы была трагична. Но она всегда говорила, что «глубина страдания не может сравниться с пустотой счастья». И, наверное, только страдая, можно наполнить свои стихи таким словом, таким чувством, как у Марины Цветаевой. Судьба вела её к роковому концу, но смерть поэта — это продолжение его жизни, жизни во времени.

У Марины Цветаевой есть стихотворение «Руан». Оно мне очень нравится, особенно первые два четверостишия.

И я вошла, и я сказала: — Здравствуй! Пора, король, во Францию, домой! И я опять веду тебя на царство, И ты опять обманешь, Карл Седьмой! Не ждите, принц скупой и невеселый, Бескровный принц, не распрямивший плеч — Чтоб Иоанна разлюбила — голос, Чтоб Иоанна разлюбила — меч.

Две женщины — две поэтессы. Сколько было бед суждено вынести им, прежде чем люди обратятся к их творчеству! Но сейчас их стихи изучают. Анна Ахматова и Марина Цветаева достигли вершины. Эти две женщины достойны того, чтобы их помнили. В наше время их стихи обрели постоянного читателя.

В общей истории отечественной поэзии эти имена всегда будут занимать особое достойное место.

Охватывая безбрежное море русской поэзии конца XIX—начала XX века, мы восхищаемся её необыкновенным разнообразием и богатством. Эта литература появилась на рубеже веков, в трудное время переломов и свершений. Как схоже то время с нашим! И, может быть, поэтому мы с таким интересом читаем эти произведения? Нам предстоит еще и читать, и открывать, и восхищаться прекрасными творениями «серебряного века».

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском ↑↑↑

На этой странице материал по темам:

  • сочинение любимые строки по поэзии серебряного века
  • сочинения анна ахматова и марина цветаева
  • стихи поэтесс серебряного века

Любовный диалог в творчестве А. Ахматовой и М. Цветаевой

Подведем итоги проведенному анализу. Любовной лирика А. А. Ахматовой, как и М. И. Цветаевой свойствен глубокий психологизм, бесконечное разнообразие оттенков чувств, и вместе с тем трагичность ощущений. В цветаевской лирической героине больше чувства, стихии. Лирическая героиня А. Ахматовой больше психологической зрелости, нежели цветаевской вечной юности. В их любовной лирике есть созвучье и разнозвучье.

Сложные отношения поэтов с внешним миром выражались своеобразным образом: именно их внутренний мир способствовал раскрытию другого мира, лишая его материального покрова. Поэтому форма любовного диалога играет важное значение в рассмотрении любовной лирики как А. Ахматовой, так и М. Цветаевой. Форма диалога раскрывает внутренний мир лирической героини, ее субъективные переживания, связанные с адресантом, и лирика в таком случае приобретает интимно-личностный характер. Любовный диалог и ахматовская и цветаевская лирическая героиня ведет с возлюбленным, который для читателя остается тайной, но читатель чувствует, что он принимает разные ипостаси – от «милого» до «рокового героя». Например, у А. Ахматовой очень часто страдающая роль принадлежит мужчине. Он «совенок замученный», «игрушка» «неприкаянный». С ним может случится Беда любви. Лирическая же героиня М. Цветаевой говорит: «…мне ни один влюбленный не вывел палат». Для лирики М. Цветаевой закон, что мука любви, страдание – доля только женская.

Ипостаси у того, с кем ведется диалог, у адресата, для каждой героини разные, однако, ощущения любви глубоким трагизмом проходит через всю лирику, любовь как боль. Если любовь принимает облик счастья, то это всепоглощающая бушующая сила:

Просыпаться на рассвете

Оттого что радость душит… (А. Ахматова)

Милый, милый, мы, как боги:

Целый мир для нас! (М. Цветаева)

Любовь в их творчестве дает жизнь словам, и потому она должна быть исключительной, выстраданной, необычной. Налет печали, связанный с образом Ахматовой, являющийся частью ее жизнеописания, представляет собой, несомненно, далеко не второстепенный элемент типично женского обаяния, по многим признакам присущего романтизму.

Итак, этим двум поэтическим голосам, Анны Ахматовой и Марины Цветаевой, судьба уготовила высокую, но трудную задачу – поэтическим языком передать тайный личностный мир чувств с разными акцентами. Их поэзия завоевала сердца читателей благодаря особой выразительности, своеобразным манерам письма: рассудочная, насыщенная, выстраданная трансформация мыслей в простые слова – у одной: жизненная, духовная и физическая потребность, страдание и лихорадочный повседневный поиск самовыражения – у другой.

Популярные сочинения

  • Сочинение На что способен человек ради любви
    Любовь-это великое чувство и в своем сочинение я хочу рассказать одну историю, которая доказывает, что человек способен на все, чтобы сохранить трепетную, глубокую и настоящую любовь.
  • Сочинение по картине В жаркий день Маковского (2, 5 класс описание)
    Глядя на картину Маяковского, мы видим летний знойный день, где у небольшого чистого пруда, на деревянной лавочке под широким деревом, окутанным зеленой густой листвой, в парке сидит, богато одетая семья
  • История России в произведениях Пушкина — сочинение
    Безусловно, чтобы ни писал Александр Сергеевич Пушкин, это так или иначе будет связано с историей России, ведь все его произведения отражают эпоху, в которую творил великий писатель. XIX век с его культурой, традициями и бытом

Сочинение-сравнение творчества ахматовой и цветаевой. Сравнительная характеристика поэтического творчества М

На вопрос Что общего и в чем отличие между Мариной Цветаевой и Анной Ахматовой? заданный автором Вровень лучший ответ это Принадлежали к одному «Серебряному веку». Тематика стихов достаточно близкая. Вращались практически в одном культурном пространстве, следовательно, багаж знаний, общих знакомых до определенной степени влиял на их творчество.
А. А. более тяготеет к классической поэзии. При всей глубине ее лирики и безусловном таланте автора, она более понятна. В то время, как для постижения М. Ц. необходима определенная подготовка. Одни переносы строки чего стоят. Синкопы, ритм, присущий только ей, яростная открытость всем чувствам и страстям… Ее стихи способны и оглушить, и сбить с ног. Гениальный поэт.
Знаю, что А. А, в Великобритании признана величайшим поэтом. Про М. Ц. — молчок. Осмелюсь предположить, что ее стихи, как и стихи Б.

П. не поддаются переводу (имею в виду адекватный по таланту перевод).
Вот как-то так. Оговорюсь — это сугубо мое личное мнение и восприятие. Возможны и другие варианты…

Ответ от ВАЛЮША [гуру]
По мне они очень похожи. Не вижу отличий

Ответ от Миросозерцание [мастер]
Разные были у Ахматовой и Цветаевой творческие и жизненные пути. Ахматова навсегда осталась со своей страной, в самые сложные годы не впадала в отчаяние, а продолжала творить. Цветаева (я ни в коем случае ее не осуждаю) все же эмигрировала со своим мужем, белым офицером. Нельзя расценивать данный поступок однозначно, но Ахматова замечательно сказала: «Но вечно жалок мне изгнанник… » . Вернувшись на родину, Цветаева еще больше впала в уныние, что и привело к столь трагическому исходу. Ахматова же до последнего не сдавалась и «не искала прибыли и слывы не ждала», «под крылом у гибели все тридцать лет жила»… Как мне кажется, это достойно истинной русской женщины, с ее силой воли, тягой к жизни, непреодолимой любви к Родине.

..

Ответ от Напроситься [гуру]
Каждая велика по-своему.
Общее: принадлежность к Серебряному веку, примерно одна эпоха (Цветаева на несколько лет моложе) . Обе много любили и много страдали.
Отличия: Ахматова — петербургская, «царскосельская», Цветаева — московская поэтесса. Впрочем, обе слова «поэтесса» не признавали для себя.
Цветаева Ахматову в молодости боготворила, посвятила ей много стихов. Ахматова Цветаеву почти не знала, не принимала во внимание. Только после её смерти посвятила ей замечательное стихотворение.
Интересно, что Иосиф Бродский, будучи биографически близок к Ахматовой и ценя ее творчество, Цветаеву ставил гораздо выше.

Наверное в далеком будущем и для нашей эпохи отыщется изящный синтез. Притупятся противоречия, затушуются контрасты, пестрота сведется к единству, и из разноголосицы получится «согласный хор». Будущий ученый, очарованный гармонией, блестяще покажет «единый стиль» нашего времени. Но как жалко нашей нестройности, нашего живого разнообразия, даже нашей нелепости.

И никакая «идея» не примирит нас с превращением в маски тех лиц, которые мы знали и любили.

Сложность и противоречивость – черты нашей эпохи – будем хранить их бережно. Нам ценно сейчас не общее, соединяющее наших поэтов в группы и школы, не элементы сходства – всегда внешние и бессодержательные. Частное, личное, ни на что не сводимое, разъединяющее – вот что интересует нас.

Марина Цветаева: путь в петлю

У меня в Москве – купола горят!
У меня в Москве – колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят,
В них царицы спят, и цари.

Вот склад народной песни с обычным для нее повторениями и параллелизмом; Напев с «раскачиванием» – задор молодецкий. Ахматова – петербурженка; ее любовь к родному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки.

Но ни на что не променяю пышный
Гранитный город славы и беды.

Цветаева всегда в движении; в ее ритмах – учащенное дыхание от быстрого бега. Она как будто рассказывает о чем-то второпях, запыхавшись и размахивая руками. Кончит – и умчится дальше. Она – непоседа. Ахматова – говорит медленно, очень тихим голосом: полулежит неподвижна; зябкие руки прячет под свою «ложно-классическую» (по выражению Мандельштама) шаль. Только в едва заметной интонации проскальзывает сдержанное чувство. Она – аристократична в своих усталых позах. Цветаева – вихрь, Ахматова – тишина. Лица первой и не разглядишь – так оно подвижно, так разнообразна его мимика. У второй – чистая линия застывшего профиля. Цветаева вся в действии – Ахматова в созерцании,

одна едва улыбается,
там где другая грохочет смехом.

Лирика Ахматовой насквозь элегична – страдальческая любовь, «душная тоска», муки нелюбимой или разлюбленной, томление невесты по мертвому жениху; фон ее – четыре стены постылой комнаты; мучительный недуг, приковывающий к постели. За окном метель – и она одна в надвигающихся сумерках. Поэзия Цветаевой пышет здоровьем, налита знойной молодой кровью, солнечна, чувственна. В ней исступление, ликование, хмель.

Кровь, что поет волком,
Кровь – свирепый дракон,
Кровь, что кровь с молоком
В кровь целует – силком.

Первая – побежденная, покорная, стыдливая, вторая – «царь-девица», мужественная, воинственная, жадная, и в любви своей настойчивая и властная. Цепки ее пальцы, крепки объятия: что схватит – не выпустит. Весь мир – ее; и все радости его перебирает она, как жемчужины на ладони – сладострастно и бережно. Мало ей и земель, и морей, и трав, и зорь. Все ищет, все бродит по степям, да по «окиану»: глаза зоркие, сердце ненасытное.

Ахматова восходит по ступеням посвящения: от любви темной к любви небесной. Истончилось лицо ее, как иконописный лик, а тело «брошено», преодолено, забыто. Прошлое лишь во снах тревожит, вся она в молитве, и живет в «белой светлице», в «келье». Цветаева – приросла к земле; припала к ней, пахучей и теплой, и оторваться не может. Она – ликующая, цветущая плоть. Что ей до Вечности, когда земная жажда ее не утолена и неутолима.

Пью, не напьюсь. Вздох – и огромный выдох
И крови ропщущей подземный гул.

Одна уже в царстве теней: другая еще не постигает возможности смерти.

Я вечности не приемлю
Зачем меня погребли?
Я так не хотела в землю

С любимой моей земли.

Она любит благолепие церкви, торжественность обряда, сладость молитвы. Она богомольна, но не религиозна. Как различно выражается у Ахматовой и у Цветаевой любовь к России! Первая возвышается до истинного пафоса, становится молельщицей за несчастную «темную» родину. Она отрекается от всего личного, отгоняет от себя последние «тени песен и страстей», для нее родина в духе и она молится

Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.

У другой – не скорбь души, а страшный вопль терзаемого тела. Что ей до того, что убитые станут «божьего воинства новыми воинами» – все они ее сыновья, ее плоть. Она загораживает их собой, как мать своих детей, и диким звериным голосом воет над их трупами.

Это причитание – быть может самое сильное, из всего написанного Цветаевой:

И справа и слева
Кровавы зевы.
И каждая рана:
– Мама
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева – и в чрево:
– Мама!
Все рядком лежат,

– Не развесть межой.
Поглядеть: солдат!
Где свой, где чужой?
……………………
Без воли – без гнева –
Протяжно – упрямо –
До самого неба:
– Мама!

Искусство Ахматовой – благородно и закончено. Ее стихи совершенны в своей Простоте и тончайшем изяществе. Поэт одарен изумительным чувством меры и безукоризненным вкусом. Никаких скитаний и метаний, почти никаких заблуждений. Ахматова сразу выходит на широкий путь (уже в первом ее сборнике «Вечер» есть шедевры) и идет по нему с уверенной непринужденностью. Цветаева, напротив, все еще не может отыскать себя. От дилетантских, институтских стихов в «вечерний альбом» (заглавие первого ее сборника) она переходит к трогательным мелочам «Волшебного Фонаря», мечется между Брюсовым и Блоком , не избегает влияния А. Белого и Маяковского , впадает в крайности народного жанра и частушечного стиля. У нее много темперамента, но вкус ее сомнителен, а чувства меры нет совсем. Стихи ее неровны, порой сумбурны и почти всегда растянуты. Последняя ее поэма: «Царь-девица» погибает от многословья.

И все же это произведение – примечательное и голос ее не забывается.

В определениях женской поэзии Серебряного Века имена Анны Ахматовой и Марины Цветаевой идут всегда рядом. Но спутать между собой стихи этих поэтесс может разве что человек, далекий от мира искусства и не способный чувствовать явные различия. Кстати, само слово «поэтесса» они обе не любили и старались избегать, потому что чувствовали себя наравне с самыми именитыми коллегами по цеху мужского пола. Серебряный Век впервые в истории русской поэзии допустил и согласился с таким эмансипированным раскладом.

Ахматова и Цветаева, как две противоположных грани, очертили контуры русской женской поэзии в самом классическом ее проявлении, подарив современникам и потомкам огромное количество ярких, самобытных и очень искренних стихов. Но если творчество Ахматовой — это спокойная и уверенная сила воды, то в стихах Цветаевой мы ощущаем жаркое, порывистое пламя.

Женская поэзия всегда включает много любовной лирики. Именно с нее началось творчество Анны Ахматовой. Но с самых первых сборников стихов ее лирика звучала по-своему, с уникальной интонацией. Все женские черты: внимательный взор, трепетная память о милых вещах, грациозность и нотки капризов — находим мы в ранних стихах Ахматовой, и это придает им истинную лиричность.

В первых стихотворных опытах Цветаевой тоже много традиционных любовных сюжетов, более того, мастерски используется классическая, строгая форма сонета, позволяющая судить о высоком мастерстве юного автора. Но звучание, интонации, накал страстей у Марины Цветаевой — совсем другие. В ее стихах всегда есть и порыв, и надрыв, и в то же время совершенно несвойственная женской лирике резкость, даже жесткость. Здесь нет внешнего спокойного созерцания — все пережито изнутри, каждая строка как будто рождена с болью, даже когда темы светлы и мажорны. И если в стихах Ахматовой строгость форм и ритмичность, как правило, сохраняется, то Цветаева вскоре уходит от строгости сонетов в мир собственной поэтической музыкальности, порой далекий от любых традиций, с рваными строками и обилием восклицательных знаков.

И Ахматова, и Цветаева жили и творили на стыке эпох, в непростой и трагичный период российской истории. Эта сумятица и боль проникают и в стихи, ведь женщины очень остро чувствуют все происходящее. И постепенно любовная лирика выходит за рамки отношений между двумя людьми: в ней слышатся ноты перемен, ломки стереотипов, суровые ветра времени.

У Ахматовой это ноты тревоги и печали, муки совести, постоянное ощущение сумятицы внутри и боль за судьбу Родины. У Цветаевой — кипение страстей, постоянные контрасты и острое предчувствие гибели. У Ахматовой все чаще слышится традиционный для женской поэзии молитвенный стиль, и молится она о судьбе своей страны. У Цветаевой, особенно в период эмиграции, слышна ненависть ко всему, что так перевернуло эпоху, и в то же время невыносимая боль от разлуки с любимой землей.

Что же объединяет творчество Ахматовой и Цветаевой? Через свой внутренний мир, через свои эмоции и переживания обе они раскрыли нам духовную сторону своего времени. Раскрыли по-женски ярко и тонко, подарив читателю множество незабываемых мгновений

Женщина часто бывает, гениальна в любви, её отношение к любви универсально, она вкладывает в любовь всю полноту своей природы и все упования свои связывает с любовью.

Н. Бердяев

Тема любви в творчестве многих поэтов занимала и занимает центральное место, потому что любовь возвышает, пробуждает в человеке самые высокие чувства. На рубеже прошлого столетия, накануне революции, в эпоху, потрясённую двумя мировыми войнами, в России возникла и сложилась «женская поэзия» — поэзия Анны Андреевной Ахматовой и Марины Ивановны Цветаевы. Пожалуй, тема любви в творчестве замечательных поэтесс была одной из главных тем.

Эта тема очень важна в начале двадцатого века потому что, в это время великих потрясений, человек продолжал любить, быть высоким, благородным, страстным.

Однажды, отдыхая в Коктебеле у Максимилиана Волошина, Марина Цветаева сказала:

Я полюблю того, кто подарит мне самый красивый камень.

На что М.Волошин ответил:

Нет, Марина, всё будет иначе. Сначала ты полюбишь его, а после он вложит в твою руку обыкновенный булыжник, и ты назовёшь его самым красивым камнем.

Пожалуй, в этой истории вся Марина, ещё юная, но уже такая, какой она останется в своих стихах и в жизни — романтик и максималист. А стихи и жизнь сплетёт в одну самую главную тему своего творчества — тему любви. Одна мне власть — Страсть моя!

Талант Марины Ивановны Цветаевой проявился очень рано. С детских лет ее душу терзали противоречия: хотелось много понять и прочувствовать, узнать и оценить. Конечно же, такая пылкая и порывистая натура не могла не влюбиться и обойти стороной это великое чувство в своем творчестве. Любовь в лирике Марины Ивановны — безграничное море, неуправляемая стихия, которая полностью захватывает и поглощает. Лирическая героиня Цветаевой растворяется в этом волшебном мире, страдая и мучаясь, горюя и печалясь. Марине Ивановне дано было пережить божественное чувство любви, потери и страдания. Из этих испытаний она вышла достойно, перелив их в прекрасные стихи, ставшие образцом любовной лирики. Цветаева в любви бескомпромиссна, ее не устраивает жалость, а только искреннее и большое чувство, в котором можно утонуть, слиться с любимым и забыть об окружающем жестоком и несправедливом мире.

Открытой и радостной душе автора по плечу великие радости и страдания. К сожалению, радостей выпадало мало, а горя хватило бы на десяток судеб. Но Марина Ивановна гордо шла по жизни, неся все, выпавшее на долю. И только стихи открывают бездну ее сердца, вместившего, казалось бы, непереносимое.

Несмотря на то что Цветаева не желала писать о политике, пытаясь сосредоточиться только на внутреннем своем мироощущении, ей не удалось поместить в информационный вакуум свое творчество. Как говорила сама поэтесса: «Из истории не выскочишь». Хотя существуют примеры, когда ее стихи стали исключительно воплощением индивидуальных чувств человека и, прежде всего, чувства любви. Один из таких примеров хотелось бы рассмотреть подробно, поскольку, на мой взгляд, это одно из лучших произведений Марины Цветаевой.

Большую популярность стихотворение «Мне нравится, что вы больны не мной» получило благодаря известному кинофильму «Ирония судьбы, или С легким паром». Написанное в 1915 г., стихотворение не потеряло своей актуальности и в наши дни, ведь человеческие чувства, особенно любовь, возможно, и воспринимаются в разные времена по-своему, но их суть остается та же: мы все так же любим, так же страдаем, так же мечтаем. Поэтесса, возможно, описывает ощущения, пережитые лично ею, а может быть, просто создает образ своей героини на интуитивном восприятии, предполагает, что чувства могут быть такими неоднозначными:

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжелый шар земной

Не уплывет под нашими ногами…

Описано чувство легкости от того, что нет духовных мук, связанных с привязанностью к другому человеку. Возможно, даже отражена некоторая ирония по отношению к человеческим слабостям. С другой стороны, героиня благодарит за любовь:

Спасибо Вам и сердцем и руной

За то, что Вы меня—не зная сами!—

Так любите. ..

Удивительно, как тонко и неординарно поэтесса дает читателю повод для размышлений, намекая, что можно просто любить, а можно болеть человеком. Она указывает, что «болезнь» предполагает несвободу. А героине, свободной от каких-либо обязательств и правил, можно: «…быть смешной — распущенной — и не играть словами…». При общении с этим человеком не возникнет неловкости:

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Личная свобода для поэтессы имеет очень важное значение. Это она очень ярко подчеркивает. При этом ясно видно, что героиня не лишена нежности к тому, кому адресовано послание, называя его «мой нежный». По-моему, вся ценность стихотворения и заключается в его смысловой запутанности, как бы паутине чувств. Трудно разобрать, что в действительности чувствует героиня. Она, вероятно, и сама этого не понимает. Она ощущает одновременно и радость, и грусть. Ведь, начиная свой благодарственный монологе насмешливых нот, она заканчивает его уже словами «Увы!». И тогда предшествующие строчки нам перестают казаться достаточно оптимистичными.

“Великая земная любовь” является движущим началом всей лирики и для Ахматовой.

Благодаря ее великолепным стихам читатель по другому — более реалистично видит мир. Анна Ахматова в одном из своих стихотворений назвала любовь необыкновенным “пятым временем года”, с помощью которого ею были замечены и остальные обыкновенные четыре. Любящему человеку мир видится более прекрасным и счастливым, чувства обострены и напряжены. Все обычное преобразуется в необыкновенное. Мир перед человеком превращается в огромную силу, действительно достигая в ощущении жизни вершин. Постигается необыкновенная, дополнительная реальность: “Ведь звёзды были крупнее, Ведь пахли иначе травы”. Именно любовь у Анны Ахматовой является основным центром, который сводит к себе весь остальной мир ее поэзии. Любовь практически никогда не описывается в спокойном пребывании у Ахматовой. Само по себе чувство всегда острое и необыкновенное. Оно приобретает дополнительную остроту и необычность, проявляясь в предельном кризисном выражении. Например, первой пробуждающей встречи или совершившегося разрыва, взлёта или падения, смертельной опасности или смертной тоски. Лирические стихи Ахматовой, часто грустны. Они, как бы несут особую стихию любви- жалости. В самых первых стихах Ахматовой порождалась не только любовь любовников. Эта любовь превращалась в другую, любовь- жалость, недаром есть в народном русском языке, в русской народной песне синоним слова “любить”- слово “жалеть”; “люблю”-“жалею”: О нет, я не тебя любила, Палима сладостным огнём, Так объясни, какая сила В печальном имени твоём.

Лирика Ахматовой периода ее первых книг («Вечер», «Четки», «Белая стая»)- почти исключительно лирика любви. Ее новаторство как художника проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и, казалось бы до конца разыгранной теме.

Особенно интересны стихи о любви, где Ахматова — что, кстати, редко у нее — переходит к «третьему лицу», то есть, казалось бы, использует чисто повествовательный жанр, предполагающий и последовательность, и даже описательность, но и в таких стихах она все же предпочитает лирическую фрагментарность, размытость и недоговоренность. Вот одно из таких стихотворений, написанное

от лица мужчины:

» Подошла. Я волненья не выдал, Равнодушно глядя в окно. Села словно фарфоровый идол, В позе, выбранной ею давно. Быть веселой — привычное дело, Быть внимательной — это трудней… Или томная лень одолела После мартовских пряных ночей? Утомительный гул разговоров,

Желтой люстры безжизненный зной И мельканье искусных проборов Над приподнятой легкой рукой. Улыбнулся опять собеседник И с надеждой глядит на нее… Мой счастливый богатый наследник, Ты прочти завещанье мое».

Подошла. Я волненья не выдал…

О женской поэзии сказано и написано много. От банального «какая же девушка не пишет стихи» до серьезного и вдумчивого анализа лучших образцов. Женскую поэзию отличает тонкость ощущений, гибкая музыкальность и раскрытие глубинных душевных переживаний. Пожалуй, без женской поэзии понять всю эмоциональную суть женщины просто невозможно. Но гораздо интересней примеры, когда женская лирика выходит на такой качественный уровень, что ее уже не отделяют от лирики так таковой.

В определениях женской поэзии Серебряного Века имена Анны Ахматовой и Марины Цветаевой идут всегда рядо м. Но спутать между собой стихи этих поэтесс может разве что человек, далекий от мира искусства и не способный чувствовать явные различия. Кстати, само слово «поэтесса» они обе не любили и старались избегать, потому что чувствовали себя наравне с самыми именитыми коллегами по цеху мужского пола. Серебряный Век впервые в истории русской поэзии допустил и согласился с таким эмансипированным раскладом.

Ахматова и Цветаева, как две противоположных грани, очертили контуры русской женской поэзии в самом классическом ее проявлении, подарив современникам и потомкам огромное количество ярких, самобытных и очень искренних стихов. Но если творчество Ахматовой — это спокойная и уверенная сила воды, то в стихах Цветаевой мы ощущаем жаркое, порывистое пламя.

Женская поэзия всегда включает много любовной лирики. Именно с нее началось творчество Анны Ахматовой . Но с самых первых сборников стихов ее лирика звучала по-своему, с уникальной интонацией. Все женские черты: внимательный взор, трепетная память о милых вещах, грациозность и нотки капризов — находим мы в ранних стихах Ахматовой, и это придает им истинную лиричность.

В первых стихотворных опытах Цветаевой тоже много традиционных любовных сюжетов , более того, мастерски используется классическая, строгая форма сонета, позволяющая судить о высоком мастерстве юного автора. Но звучание, интонации, накал страстей у Марины Цветаевой — совсем другие. В ее стихах всегда есть и порыв, и надрыв, и в то же время совершенно несвойственная женской лирике резкость, даже жесткость. Здесь нет внешнего спокойного созерцания — все пережито изнутри, каждая строка как будто рождена с болью, даже когда темы светлы и мажорны. И если в стихах Ахматовой строгость форм и ритмичность, как правило, сохраняется, то Цветаева вскоре уходит от строгости сонетов в мир собственной поэтической музыкальности, порой далекий от любых традиций, с рваными строками и обилием восклицательных знаков.

И Ахматова, и Цветаева жили и творили на стыке эпох, в непростой и трагичный период российской истории. Эта сумятица и боль проникают и в стихи, ведь женщины очень остро чувствуют все происходящее. И постепенно любовная лирика выходит за рамки отношений между двумя людьми: в ней слышатся ноты перемен, ломки стереотипов, суровые ветра времени.

У Ахматовой это ноты тревоги и печали, муки совести, постоянное ощущение сумятицы внутри и боль за судьбу Родины. У Цветаевой — кипение страстей, постоянные контрасты и острое предчувствие гибели. У Ахматовой все чаще слышится традиционный для женской поэзии молитвенный стиль , и молится она о судьбе своей страны. У Цветаевой, особенно в период эмиграции, слышна ненависть ко всему, что так перевернуло эпоху, и в то же время невыносимая боль от разлуки с любимой землей.

Что же объединяет творчество Ахматовой и Цветаевой? Через свой внутренний мир, через свои эмоции и переживания обе они раскрыли нам духовную сторону своего времени. Раскрыли по-женски ярко и тонко, подарив читателю множество незабываемых мгновений.

Анна Ахматова (1889–1966) | История русской женской письменности 1820–1992 гг.

Фильтр поиска панели навигации Oxford Academic История русской женской письменности 1820–1992 гг. Термин поиска мобильного микросайта

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford Academic История русской женской письменности 1820–1992 гг. Термин поиска на микросайте

Расширенный поиск

  • Иконка Цитировать Цитировать

  • Разрешения

  • Делиться
    • Твиттер
    • Подробнее

CITE

Kelly, Catriona,

‘Anna Akhmatova (1889–1966)’

,

Айрис российских женщин 1820–1992

(

Oxford,

1998;

,

,

,

,

(

, Oxford,

;

(

9000 2

(

, Oxford.

Oxford Academic

, 3 октября 2011 г.

), https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780198159643.003.0009,

, по состоянию на 6 декабря 2022 г.

3

3 Выберите формат Выберите format.ris (Mendeley, Papers, Zotero).enw (EndNote).bibtex (BibTex).txt (Medlars, RefWorks)

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford Academic История русской женской письменности 1820–1992 гг. Термин поиска мобильного микросайта

Закрыть

Фильтр поиска панели навигации Oxford Academic История русской женской письменности 1820–1992 гг. Термин поиска на микросайте

Расширенный поиск

Резюме

В этой главе рассматриваются различные стихотворения Анны Ахматовой, менее сложные в лексическом, тематическом и метрическом отношении. Ее стихи также более доступны, чем стихи других русских поэтесс, в том числе стихи Цветаевой. Как поэт, Ахматова смогла увековечить традицию женской поэзии и применить различные стратегии, такие как самореализация. Таким образом, Ахматова в настоящее время известна как самая выдающаяся поэтесса во всей России.

Ключевые слова: Анна Ахматова, женская поэзия, самореализация, поэтесса, лексическая, тематическая, метрическая

Предмет

Литературоведение (начиная с 20 века) Литературоведение (19 век) Литературоведение (художники, романисты и прозаики) Литературоведение (европейское) Литературоведение (женское письмо)

В настоящее время у вас нет доступа к этой главе.

Войти

Получить помощь с доступом

Получить помощь с доступом

Институциональный доступ

Доступ к контенту в Oxford Academic часто предоставляется посредством институциональных подписок и покупок. Если вы являетесь членом учреждения с активной учетной записью, вы можете получить доступ к контенту одним из следующих способов:

Доступ на основе IP

Как правило, доступ предоставляется через институциональную сеть к диапазону IP-адресов. Эта аутентификация происходит автоматически, и невозможно выйти из учетной записи с IP-аутентификацией.

Войдите через свое учреждение

Выберите этот вариант, чтобы получить удаленный доступ за пределами вашего учреждения. Технология Shibboleth/Open Athens используется для обеспечения единого входа между веб-сайтом вашего учебного заведения и Oxford Academic.

  1. Щелкните Войти через свое учреждение.
  2. Выберите свое учреждение из предоставленного списка, после чего вы перейдете на веб-сайт вашего учреждения для входа.
  3. Находясь на сайте учреждения, используйте учетные данные, предоставленные вашим учреждением. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
  4. После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если вашего учреждения нет в списке или вы не можете войти на веб-сайт своего учреждения, обратитесь к своему библиотекарю или администратору.

Войти с помощью читательского билета

Введите номер своего читательского билета, чтобы войти в систему. Если вы не можете войти в систему, обратитесь к своему библиотекарю.

Члены общества

Доступ члена общества к журналу достигается одним из следующих способов:

Войти через сайт сообщества

Многие общества предлагают единый вход между веб-сайтом общества и Oxford Academic. Если вы видите «Войти через сайт сообщества» на панели входа в журнале:

  1. Щелкните Войти через сайт сообщества.
  2. При посещении сайта общества используйте учетные данные, предоставленные этим обществом. Не используйте личную учетную запись Oxford Academic.
  3. После успешного входа вы вернетесь в Oxford Academic.

Если у вас нет учетной записи сообщества или вы забыли свое имя пользователя или пароль, обратитесь в свое общество.

Вход через личный кабинет

Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам. Смотри ниже.

Личный кабинет

Личную учетную запись можно использовать для получения оповещений по электронной почте, сохранения результатов поиска, покупки контента и активации подписок.

Некоторые общества используют личные аккаунты Oxford Academic для предоставления доступа своим членам.

Просмотр учетных записей, вошедших в систему

Щелкните значок учетной записи в правом верхнем углу, чтобы:

  • Просмотр вашей личной учетной записи и доступ к функциям управления учетной записью.
  • Просмотр институциональных учетных записей, предоставляющих доступ.

Выполнен вход, но нет доступа к содержимому

Oxford Academic предлагает широкий ассортимент продукции. Подписка учреждения может не распространяться на контент, к которому вы пытаетесь получить доступ. Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому контенту, обратитесь к своему библиотекарю.

Ведение счетов организаций

Для библиотекарей и администраторов ваша личная учетная запись также предоставляет доступ к управлению институциональной учетной записью. Здесь вы найдете параметры для просмотра и активации подписок, управления институциональными настройками и параметрами доступа, доступа к статистике использования и т. д.

Покупка

Наши книги можно приобрести по подписке или приобрести в библиотеках и учреждениях.

Информация о покупке

Translating Akhmatova, by Joseph Brodsky – a ollada da sibila

Poems of Akhmatova

selected, translated and introduced by Stanley Kunitz and Max Hayward

Boston: Atlantic / Little Brown, 1973

 

( Портрет Анны Ахматовой (1914), Натан Альтман – ГРМ).

 

Русской поэзии не повезло с переводами на английский язык. Так не повезло, что может показаться, что проблема в самом русском языке — синтетическом, слишком гибком языке, который не может быть адекватно воспроизведен аналитическим английским с его «железным порядком слов». Удачные переводы случаются редко.

Обычно переводы делают американские (или английские) поэты, вообще не владеющие русским языком, или слависты, имеющие крайне смутное представление о поэтической технике. Так как результаты в обоих случаях чаще всего плачевны, то в последнее время стала популярной работа в тандеме, т. е. сотрудничество поэта и слависта. Этот сборник стихов Ахматовой — пример тандемного метода.

Помимо теоретических и других очевидных достоинств, тандемная техника удобна еще и тем, что в случае неудачи вообще невозможно знать, кого винить — ученый неправильно понял текст или поэт неправильно понял ученого? Неприятная сторона такого сотрудничества в том, что приходится критиковать сразу двоих. С другой стороны, двоим легче переносить критику, чем одному. Факт, на который я очень полагаюсь, когда составляю этот обзор.

Для большинства американских поэтов перевод с русского — не что иное, как «путешествие эго». В какой-то степени любой перевод, даже научного текста, — это эгоизм; но в случае с поэзией даже считается, что для этого есть веская причина. Прежде всего потому, что современные русские поэты используют прием, который их американским коллегам кажется архаичным. Современному американскому поэту не просто стыдно пользоваться рифмами, это немыслимо. Ему это кажется банальным; банальности он боится больше всего на свете и поэтому пользуется верлибром, хотя верлибр не гарантирует от пошлости. (Кстати, количество свободного стиха, написанного сегодня, должно быть равно общему количеству всего, написанного в традиционных формах в течение последнего тысячелетия.)

Когда мы видим «верлибр», то прежде всего должны определить, от чего он «свободен». Чаще всего мы этого не определяем, а просто предполагаем, что это нечто фонетически и графически противоположное традиционному стиху. Предполагается также, что каждый поэт прошел этот путь (порабощение традиционным стихом и затем освобождение от него), как бы повторяя в миниатюре исторический процесс. Поэтому, по-видимому, есть основания ожидать, что когда какой-либо поэт берется за перевод, он способен использовать приемы, заложенные в оригинале.

 

 

На самом деле все обстоит не совсем так. Исторический процесс, как правило, не воспроизводится в миниатюре или воспроизводится в такой минимальной степени, что оперировать в рамках традиционного метрического стиха поэт просто не в состоянии. Совершенно безразлично, каких высот он достиг своей техникой свободного стиха. Важно то, что он не владеет техникой оригинала; поэтому использование им собственной техники перевода не является избранным, новым проявлением его собственной индивидуальности — это то, над чем он0073 нет контроля .

Параллели с другими видами искусства сомнительны, но давайте предположим на минуту, что у вас на палитре только один цвет и вы должны копировать Рафаэля. Надо что-то попробовать, и получится что-то, может быть, даже что-то очень интересное, оригинальное, как говорится. Это хорошо, но не надо называть это копией Рафаэля. Чтобы переводить поэзию, надо владеть каким-то искусством, хотя бы искусством стилистического перевоплощения. Это возможно, когда ваш запас технических навыков разнообразен. Хорошим примером является У. Г. Оден, способный переводить исландские саги или дневники покойного Дага Хаммершельда, используя эквиваленты языков, на которых они были написаны.

В противном случае результаты будут дилетантскими и надуманными, независимо от того, какой аргумент вы используете для обоснования. Перевод — это не оригинальное творение — вот что нужно помнить. В переводе неизбежны некоторые потери. Но и многое можно сохранить. Можно сохранить размер, можно сохранить рифмы (как бы трудно это ни казалось каждый раз), можно и нужно сохранить смысл. Не что-то одно из этих трех, а все вместе. Образы существуют, и им надо следовать, а не излагать модные теории во вступлении.

Ахматова — традиционная поэтесса в самом высоком смысле этого слова. Ее стихи выглядят традиционными не только для американского читателя, но и для русского. Но она обладает тем качеством, которое позволяет русскому читателю любить ее больше, чем достижения русских футуристов, конструктивистов, имажинистов и т. д. со всеми их стилистическими трансформациями и преображениями, исполненными в вольном или каноническом стихе. Как правильно замечает Макс Хейуорд в своем вполне дельном введении, описывающем климат Серебряного века русской поэзии рубежа веков, ситуация в русской литературе была очень похожа на ситуацию в большинстве европейских литератур — происходила инфляция гармонического стиха. , последними апостолами которого были символисты. Было естественно, что должна была начаться реакция, девальвация. Это действительно произошло, и упомянутые выше группы и движения были формой этой девальвации. Но в большинстве случаев речь шла только о новых номиналах на купюрах — обеспечение было прежним. То есть в значительной степени все они были не чем иным, как восстанием одного набора приемов против другого набора приемов.

 

(Анна Ахматова, 1889, Одесса – 1966, Москва)

 

Но акмеизм был бунтом сущности против сущности (или отсутствия сущности). Чисто технически поэзия Ахматовой мало чем отличается от поэзии символистов, но даже неискушенный читатель сразу выделит ее в толпе — не по платью, а по речи. Платье, в принципе, такое же; и здесь я хотел бы объяснить, почему русские поэты вообще предпочитают традиционный стиховой ряд с рифмовкой и прочими ее атрибутами. Это происходит прежде всего потому, что употребление рифмы есть способ упорядочить то, что никакой организации не подлежит, т. е. наведение порядка в хаосе. Кроме того, традиционная линия стиха ставит вас в явно невыгодное положение; он как бы обезличивает вас, потому что по своей сути нейтрален. И тогда от вас, как поэта, зависит, станет ли эта строка стиха твои или останутся чужими, а точнее останутся ничьими. Другими словами, то, что вы вкладываете в это, зависит от вашей души.

Традиционный стих более ярко, чем верлибр, подчеркивает банальное, или основное, в сказанном. Противопоставление традиционной формы так называемому современному содержанию придает произведению больший масштаб и напряжение. Принцип предельно прост: вот нормальный человек, с руками и ногами, прилично одетый, галстук и булавка, но вы только посмотрите, как он говорит! Помните, как автор Пустырь одетый или представьте автомобиль, мчащийся прямо на вас по вашей полосе, и вы откроете для себя функцию традиционной строки стиха в русской поэзии XIX века.

Но Ахматова традиционна и в другом отношении. Если взрыв происходит в результате противопоставления формы и содержания на бумаге, то что же происходит с читателем, на глазах которого сам поэт этот взрыв глушит? Большинство стихов Ахматовой написано с падающей интонацией к концу, как будто ничего особенного и не произошло. Успокаивает ли она себя или читателя, неважно; важно то, что она это делает, и еще важнее знать, почему она это делает. Ответ на этот вопрос важен прежде всего для переводчика. Потому что для того, чтобы переводить, надо если не знать, то хотя бы иметь какое-то представление не только об авторском комплексе идей, его образовании и подробностях личной биографии, но и об его этикете, вернее, об этикете стихи, в которых работал поэт.

Позволю себе обобщение. Одной из главных характеристик русской поэзии является ее сдержанность. Русские поэты (я говорю о лучших из них) никогда не позволяют себе истерик на бумаге, патологических признаний, посыпания головы пеплом, проклятий в адрес виновных, каков бы ни был характер событий, свидетелями которых они становятся, участниками , или, иногда, жертвы. Ахматова была глубоко верующей, а потому понимала, что более или менее никто не виноват. Или, точнее, что виновные существуют, но они такие же люди, как и их жертвы. Я думаю, что она знала характерную для всех русских амбивалентность сознания. Как правило, амбивалентность приводит к одному из трех: цинизму, мудрости или полному параличу, т. е. неспособности действовать. Ахматова достигла мудрости. Поэтому ее стихи предельно просты, сдержанны, а порой, как всякая настоящая мудрость, звучат банально. Это необходимо понимать, и тогда не будет соблазна что-то опустить, что-то подчеркнуть, использовать верлибр там, где оригинал в сестетах и ​​т. д. То есть переводчик должен иметь не только технический, но и духовный опыт перевода. оригинал.

 

(американский поэт Стэнли Куниц)

 

Здесь Ахматовой явно повезло с переводчиком. Стэнли Куниц оказывается человеком, который духовно и технически подходит для этой задачи. Если он и ошибается, то ошибки скорее в технических деталях, чем в передаче духа выбранных стихотворений. И эти ошибки если и вводят читателя в заблуждение, то по крайней мере не ведут его в обратном направлении. Поскольку Куниц — человек опытный, он не нуждается ни в моих комплиментах, ни в чьих-либо еще; и я думаю, что лучше остановиться на ошибках, которые являются результатом вышеупомянутых тенденций среди поэтов-переводчиков. Возьмем, к примеру, стихотворение «Подражание армянину».

Поэма посвящена сыну, находящемуся в концлагере, падишаху Сталину. Давайте сравним буквальный перевод и перевод Куница:

Podrazhanie Armianskomu

Ia Prisnius ‘Tebe Chernoi Ovtsoiu

NATVERDYKH, Sukhikh Nogakhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhhal. , падишах?

Ты вселенную держишь, как бусу,

Светлая волеи Аллаха храним….

И пришел лисынок мой по вкусу

И тебе и деткам твоим?»

Вы мечтаете мне как Black Ewe

на нестационарных, засохших ногах,

Я приду, я буду блеть, Я буду стой сладко поужинать, падишах?

Ты держишь вселенную, как бусину,

Защищён светлой волей Аллаха….

И пришелся ли мой сын по вкусу

вам и вашим детям?»

— Ахматова (буквальный перевод)

В форме черной эве My Ghost

пронизывают ваши мечты

на мешающих, ссоренных ногах,

. 3AH. шахов,

благословен в глазах Аллаха,

как хорошо вы пировали?

Ты держишь мир в своей руке

словно холодный яркий шарик….

А как насчет моего мальчика,

, тебе понравился его вкус?»

— Куниц

Первый вопрос — Что случилось с рифмами? — оставим без ответа. Но зачем было нужно «Мой призрак будет бродить по твоим снам»? Для акцента, конечно. И здесь поэт дает о себе знать. Стихотворение достаточно выразительно и без введения призрака, но в мозгу поэта возникло видение, от которого он не хочет отказываться, тем более, что оно неплохо выглядит на бумаге, если подходит к контексту, и в основном, это было бы потеряно навсегда, если бы он не записал это. Это эмоциональная ошибка. Вторая ошибка техническая: у Ахматовой два глагола « заблею, завою «— «Я буду блеять, я буду стонать» — чрезвычайно выразительные по своей воющей фонетике. Но это можно простить. Сложнее простить нарушение логического порядка, начинающегося с «Шах шахов» (последние пять строк дословного перевода, последние семь строк перевода Куница).

Во-первых, у Ахматовой все лаконичнее. Во-вторых, «Сладко ли ты обедал, падишах» — это не начало предложения, а конец (тем более, что оригинал написан с чередующейся рифмой, а это четвертая строка последовательности ababcdcd ). После этого обращения к падишаху Ахматова говорит: «Ты держишь вселенную, как бусину / Охраняешь лучезарной волей Аллаха». Эти две строчки — не аппликация а-ля Саади , а описание чувств русского человека к Сталину, — потому что им действительно казалось, что он держит вселенную, как бусину, и что есть только одно объяснение его обхода без наказание за то, что он был нетронутым, — его защищало само небо. Изменение конструкции ведет здесь к довольно жестокой мести: оно приводит к изменению смысла.

Стихотворение завершается, с моей точки зрения, очень дурным просчетом — Ахматова спрашивает: «А пришелся ли мой сын по вкусу / Вам и вашим малышам?» Но Куниц оставляет вопрос адресованным только падишаху. Но дело не только в падишахе Сталине, а в его маленьких детях, его младенцах. Если бы все дело было только в падишахе, то, может быть, и не нужно было бы писать поэму; а если бы было нужно, то не обязательно было бы называть это «Подражанием армянскому». Стихотворение названо так именно из-за его детей, которых интересовали все детали. Кунице показалось возможным выкинуть детей, потому что, во-первых, стихотворение и так показалось достаточно сильным (что верно), а во-вторых, потому, что он недостаточно знаком с русской фауной. Однако это не его вина, а вина профессора Хейуорда.

 

 

Первый вопрос — Что случилось с рифмами? — оставим без ответа. Но зачем было нужно «Мой призрак будет бродить по твоим снам»? Для акцента, конечно. И здесь поэт дает о себе знать. Стихотворение достаточно выразительно и без введения призрака, но в мозгу поэта возникло видение, от которого он не хочет отказываться, тем более, что оно неплохо выглядит на бумаге, если подходит к контексту, и в основном, это было бы потеряно навсегда, если бы он не записал это. Это эмоциональная ошибка. Вторая ошибка техническая: у Ахматовой два глагола « заблею, завою «— «Я буду блеять, я буду стонать» — чрезвычайно выразительные по своей воющей фонетике. Но это можно простить. Сложнее простить нарушение логического порядка, начинающегося с «Шах шахов» (последние пять строк дословного перевода, последние семь строк перевода Куница).

Во-первых, у Ахматовой все лаконичнее. Во-вторых, «Сладко ли ты обедал, падишах» — это не начало предложения, а конец (тем более, что оригинал написан с чередующейся рифмой, а это четвертая строка последовательности ababcdcd ). После этого обращения к падишаху Ахматова говорит: «Ты держишь вселенную, как бусину / Охраняешь лучезарной волей Аллаха». Эти две строчки — не аппликация а-ля Саади , а описание чувств русского человека к Сталину, — потому что им действительно казалось, что он держит вселенную, как бусину, и что есть только одно объяснение его обхода без наказание за то, что он был нетронутым, — его защищало само небо. Изменение конструкции ведет здесь к довольно жестокой мести: оно приводит к изменению смысла.

Стихотворение завершается, с моей точки зрения, очень дурным просчетом — Ахматова спрашивает: «А пришелся ли мой сын по вкусу / Вам и вашим малышам?» Но Куниц оставляет вопрос адресованным только падишаху. Но дело не только в падишахе Сталине, а в его маленьких детях, его младенцах. Если бы все дело было только в падишахе, то, может быть, и не нужно было бы писать поэму; а если бы было нужно, то не обязательно было бы называть это «Подражанием армянскому». Стихотворение названо так именно из-за его детей, которых интересовали все детали. Кунице показалось возможным выкинуть детей, потому что, во-первых, стихотворение и так показалось достаточно сильным (что верно), а во-вторых, потому, что он недостаточно знаком с русской фауной. Однако это не его вина, а вина профессора Хейуорда.

Таким образом, переводчик сначала отверг метрическую структуру и рифму оригинала. Теоретически это должно было гарантировать ему определенную свободу. Но даже если она и гарантировала такую ​​свободу, переводчик не очень разумно ею воспользовался — или же она показалась ему недостаточной. Во всяком случае, он позволил себе изменить смысл (не выходя за авторские рамки, разумеется). В итоге свобода оказалась в тягость и привела к некоторой тяжеловесности стиля: вместо восьми русских строк у нас десять английских строк. И это несмотря на то, что английские слова в два-три раза короче по количеству слогов, чем русские. В английском языке строка пятистопного ямба может содержать до девяти слов, в то время как в русском поместится не более шести. Говорю это на основании изрядного опыта.

Допускаю, что когда переводчик отказывается от традиционного стиха и обращается к свободному стиху, он может руководствоваться не только желанием совершить обычное путешествие эго, но и самыми лучшими побуждениями по отношению к оригиналу: он не хочет хороший поэт казаться старомодным. Но так ли неизбежен эффект старомодности? Лишь незначительно изменяя размер и схему рифмовки, Куниц добивается значительных успехов в поэме «Борис Пастернак», во многих местах «Реквиема» (хороший перевод которого сделан Джозефом Ленглендом), «Клеопатры» и других стихотворений. .

 

 

Мне непонятно, почему в одном случае переводчик пытается сохранить структуру оригинала, а в другом полностью ее игнорирует. Это особенно раздражает в случае с отрывками из «Поэма без героя» . Это стихотворение написано в особой «ахматовской строфе», которая по своей музыкальной плотности не имеет себе равных в русской поэзии. Ахматова часто говорила, что если хочешь написать стихотворение, то прежде всего должен сочинить свою собственную строфу. (Это, конечно, ужасно русское дело, но она сказала, что в своем длинном стихотворении Возмездие , Блока доделал чужой, т. е. пушкинская строфа.) И это произведение, на которое у нее ушло почти два десятилетия, Куниц перевела верлибром. Представьте себе «Полых людей», переведенных на сонеты или триолеты. Помню, как плакала Ахматова, когда увидела, что с ней сделал перевод одного английского поэта.

В случае с этой книгой, я думаю, она бы улыбнулась. Тем не менее, это хорошая книга, и в какой-то степени она представляет Ахматову. Даже если он в профиль — что соответствует суперобложке. Ахматова прожила долгую жизнь и много писала. Выбор, сделанный для этой книги, немного странный и односторонний. Ахматова яростно сопротивлялась тенденции многих отечественных и западных литературоведов интерпретировать ее как камерную поэтессу подростков или как «борца с режимом». Она чрезвычайно глубокая и разносторонняя поэтесса. Она лирик и летописец, но у нее есть лиризм и летопись человека, которого «как реку повернула вспять жестокая эпоха». Ей свойственны медитативность и сюрреализм, однако это медитация не пророка, сидящего под деревом, а человека, страдания которого заставляют ее говорить хриплым, почти бестелесным голосом; и ее сюрреализм не эстетический, а психологический, т. е. безумие философии. Поэзия очень музыкальна, очень богата фонетически, а фонетика сообщает метафизическую реальность информации, данной в тексте.

При всем при этом она крайне сдержанный поэт, почти простой. Но ее простота подобна «простоте» Роберта Фроста, которому, на мой взгляд, она чрезвычайно близка стилистически в своих «Северных элегиях», одну из которых читатель найдет на странице 129 рецензируемой книги. К сожалению, при переводе что-то утеряно, вернее, упрощено. Особенно плохо об этом отрывке:

Мне известны начала и концы

И жизнь после конца….

Куниц:

Я знаю начала, я знаю и окончания,

и жизнь в смерти, и еще что-то….

Это вовсе не «жизнь в смерти», что звучит как какое-то экзистенциальное клише. Непонятно также, почему возникла такая необходимость перевести на свободный стих стихотворение, изначально написанное белым стихом. Что же касается выбора стихов для этого издания, то я думаю, что он может быть объяснен — хотя и не полностью — более ранней «Пингвинской» редакцией Ахматовой и желанием авторов не дублировать ее. Но вместе взятые эти две книги составляют примерно одну десятую процента всего написанного Ахматовой.

Повторяю, это хорошая книга, но мне хочется думать, что это только начало. Ибо успехи именно этого тандема совершенно очевидны, а о допущенных оплошностях я говорю с некоторой резкостью именно потому, что они так контрастируют с общим высоким уровнем работы. Я думаю, что эта книга должна быть интересна американскому читателю, особенно читателю поэзии. В поэзии Ахматовой содержится уникальный урок христианской этики в литературе, урок тем более ценный, что он был дан в то время и в условиях, когда человек отличался от животного скорее количеством конечностей, чем чем-либо другим.

 

(подпись Ахматовой)

 

Ахматова еще очень русская поэтесса. Русский не в смысле «обнажения души» или пейзажа с золотыми куполами (которые предстают в куницкой версии «Мартовской элегии» как бы метастазом типичной интуристской трактовки), а в смысле психологическом, в глубине проникновения в любого персонажа — будь то возлюбленный или палач. Это характеристика русской психологической прозы, из которой вышла Ахматова, по словам Осипа Мандельштама, который однажды ответил на просьбу публики назвать себя словами: «Я современник Ахматовой».

Тем не менее печально, что языковые барьеры существуют. Мы так много теряем. Но раз они есть, то надо приложить максимум усилий, если не перепрыгнуть их, то хотя бы протянуть. Пушкин называл переводчиков «почтовыми лошадьми просвещения». Если довести эту метафору до логического завершения (что всегда опасно), то следует отметить, что лошади бегут изо всех сил только тогда, когда над ними свистит хлыст. В советских издательствах существуют институты редакторов. Как правило, это люди, знающие язык и литературу, с которых сделаны переводы. Каким бы известным ни было ваше имя, редактор может вернуть вам вашу рукопись, если обнаружит, что вы допустили неточности. Ее приходится переделывать десятки раз, но когда книга выходит, имя автора имеет полное право быть на ней.

Хочу посоветовать ввести что-то подобное в этой стране. Никто от этого не пострадает, а выгода от такого рода инноваций с лихвой компенсирует любые возможные потери. Но если это не удается, то (если пойти немного дальше, чем Роберт М. Адамс, который в своем эссе «The Tongue-Tied Mind» [ Columbia Forum , Winter, 1973] сделал замечание, что существует «больше полуязыковых читателей чем готовы признать издатели»), почему бы не издать хотя бы двуязычные издания с примечаниями к метрическому строю стихотворений, плюс межстрочные дословные переводы? Потому что среди нас больше искушенных в поэзии людей, чем готовы признать издатели.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *