Уроки истории от Солженицына | Рязанские ведомости
11 декабря 1918 года в семье Исаакия и Таисии Солженицыных родился сын, которого назвали Александром. Ему предстоит прожить почти полный век, испытать на себе войну, лагерь, смертельную болезнь, изгнание… После публикации в 1962 году в «Новом мире» повести «Один день Ивана Денисовича» имя бывшего зэка, а ныне рязанского учителя стало известно всему миру. С этого момента и до сих пор Солженицын вызывает споры, порой полярные суждения. И сегодня, когда его уже нет в живых, вокруг него бушуют нешуточные страсти.
В «Российской газете» была опубликована знаменитая статья Александра Солженицына «Размышления над Февральской революцией». Текст, писавшийся, как часть романа «Красное колесо», Солженицын — после уговоров близких — сделал отдельной статьей. Которая сегодня читается как антиреволюционный манифест. Почему написанные спустя 60 лет после Февральской революции слова и через сто лет после нее звучат с такой силой? Представляем вам 11 «февральских тезисов» от Солженицына.
11 способов избежать революции
Тезис первый. В революции обычно побеждают не революционеры, а отсутствие сопротивления.
«Революция — это хаос с невидимым стержнем», писал Солженицын. А революционеры — это часто всего лишь «кошка, выдающая себя за зверя».
Тезис второй. Царь не должен зацариться.
Правитель страны не должен быть слабым, неуверенным в себе, колеблющимся человеком с «крошечной волей», не понимающим масштаб происходящих в стране событий. А правящий класс не должен жить с внушенным ему сознанием мнимой неправоты и бессилия.
«Монархия — сильная система, но с монархом не слишком слабым».
«Быть христианином на троне – да, – но не до забвения деловых обязанностей, не до слепоты к идущему развалу.
В русском языке есть такое слово ЗАЦАРИТЬСЯ. Значит: забыться, царствуя. Парады, ученья, парады любимого войска и цветочные киоски для императрицы на гвардейских смотрах — заслоняли Государю взгляд на страну».
«Когда речь идет о России, могли бы и смолкнуть семейные чувства».
Тезис третий. Возле правителя должна быть талантливая и преданная команда.
Элита не должна быть непригодной — косной, безнравственной, неумной, вялой, самообольщенной, растерянной, нежертвенной и склонной к измене (в том числе и к измене присяге).
Но «Николай II не имел таланта угадывать верных».
Тезис четвертый. Необходимо управлять информацией.
Правитель не должен позволять себе терять знания о ключевых о событиях. Телеграмму о верности государю Николаю II Хана Нахичеванского «Прошу не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность гвардейской кавалерии» генерал Николай Рузский положил себе в карман и не передал царю. Увидь ее царь, он мог бы и не согласиться на отречение от трона.
Тезис пятый. Власть не должна быть морально расшатанной и податливой.
В аппарате государства не должно быть невольно-добровольных агентов радикализма.
Строй не должен оставаться идейно обезоруженным. Нужны сильные мысли в защиту строя. А тот, кто их рождает и произносит, не должен находиться в безвестности и маргинальном положении.
«Немое большинство – девять десятых… не было пронизано либерально-радикальным Полем».
Тезис шестой. Интеллигенция не должна позволять себе забывать об интересах национального бытия.
К 1917 году национальное сознание, по словам Солженицына, было «отброшено интеллигенцией» и «обронено верхами».
Между тем интеллигентские понятия не должны заменять понятия государственные. В 1917 году они их заменили. Главной причиной революции Солженицын считает вековую дуэль общества и власти, либерально-радикальной интеллигенции и государства.
«Идеология интеллигенции слизнула своего государственного врага — но в самые же часы победы была подрезана идеологией советской, – и так оба вековых дуэлянта рухнули почти одновременно».
Тезис седьмой. Должны быть пресечены все удары террора.
Власть должна противостоять давлению насмешек и презрения в адрес существующего порядка со стороны либерально-радикального поля. Иначе это, пишет Солженицын, «размягчает к сдаче».
Тезис восьмой. Нужна гражданская смелость сопротивления революции.
«В Петрограде можно было кликнуть военные училища…, и они могли бы решить дело». Но великому князю Михаилу, которому по праву переходил трон, не хватило гражданской смелости.
Тезис девятый. Не надо начинать непонятных войн.
Россия была «брошена в войну без сознания новизны этого века и… состояния самой себя», пишет Солженицын. Все здоровые силы нации, по его словам, «были брошены не в ту сторону, создалось неестественное распределение человеческих масс и энергий, – ослаб государственный механизм».
Но при этом, по мнению Солженицына, «не сама по себе война определила революцию», но «издавний страстный конфликт общества и власти, на который война наложилась».
Тезис десятый. Не должно быть сословных обид и унижений.
Все необходимые реформы должны были пройти эффективно и вовремя, а не упираться в дремоту наследственного привилегированного класса, которого покинуло «государственное сознание». Правящий класс не должен был терять чувство долга.
«Если бы крестьянство… к войне уже было бы общественно-равноправно, экономически устроено и не таило бы сословных унижений и обид — петроградский бунт мог бы ограничиться столичными эпизодами».
Тезис одиннадцатый. Народ не должен забывать Бога. Нужна сильная и авторитетная Церковь.
Сильная авторитетная церковь, умеющая создать «духовное поле», противоположное либерально-радикальному, могла бы оказать сопротивление революционному разложению. Но неустроенное послекрепостное крестьянство морально падало и было готово к грабежу. А Церковь «была слаба и высмеяна обществом». Множились отступники от веры, хулиганы нападали на богомольцев еще до революции.
Автор: Елена Яковлева, «Российская газета»
Фотография: Константин Завражин, «Российская газета»
Революция и «Культура»
На канале «Россия К» — солженицынские чтения
15 апреля в 18:25 в эфире телеканала «Россия-К» — премьера проекта «Александр Солженицын. «Размышления над Февральской революцией».
Он приурочен к 100-летию Февральской революции и делается совместно с Московским государственным институтом международных отношений (МГИМО). А представляет собой чтение фрагментов из этого труда писателя (кстати, недавно их публиковала и «Российская газета»).
«Размышления над Февральской революцией» — статья Александра Солженицына о перевороте 1917 года. Текст был написан в 1980-1983 годах для исторической эпопеи «Красное колесо». В статье рассматриваются такие вопросы, как «ответственность монарха за судьбу вверенного ему народа, критерий оценки нравственности и безнравственности высшей власти, роль российских либералов в крушении Империи».
Помимо участников, зрители услышат в эфире и голос самого Александра Солженицына. В исполнении автора прозвучат отрывки из исторической эпопеи «Красное колесо». Чтения пройдут как в главном здании, так в и новом современном корпусе МГИМО. Наглядной иллюстрацией к тексту станет хроника столетней давности. В конце программы Наталия Дмитриевна Солженицына пригласит зрителей в библиотеку писателя, где прочитает заключительные строки статьи, которая сегодня оказалась очень актуальной.
Вот почему в преддверии телевизионного эфира чтений обозреватель «РГ» обратилась к некоторым из их участников с вопросом «О чем вы читаете?», суть которого — насколько им близки солженицынские строки.
Прямая речь
Анатолий Торкунов, ректор МГИМО:
— В проекте мы читаем те фрагменты, которые посвящены собственно Февральской революции — они вышли отдельным изданием, поскольку это попытка документального исследования событий произошедших в феврале и после него.
Для МГИМО этот проект важен еще и тем, что революция имеет огромное международное значение, и повлияла на весь мир в самых разных измерениях.
Более того, знания об этом — основа подготовки любого специалиста в области гуманитарных наук, а тем более международника. Наше участие в проекте — это и способ заинтересовать студентов в этом произведении, и почувствовать себя приобщенными к мыслям великого писателя, который очень много размышлял о событиях столетней давности. В чтениях приняли участие 44 студента и 23 сотрудника МГИМО.
Сергей Брилев, руководитель и ведущий программы «Вести в субботу», канал «Россия 1»:
— Так случилось, что недавно проходила конференция, посвященная творчеству Александра Исаевича Солженицына, и я после нее записывал интервью с Наталией Дмитриевной. Она мне вручила набор дисков, где Солженицын читает «Красное колесо». После этого я поехал в Ярославль. И считайте — семь часов туда и обратно за рулем я ехал под голос Солженицына. Я как-то давно его не слышал, и, естественно, невольно проникался его интонациями. А потом мне позвонили и предложили поучаствовать в проекте телеканала «Культура».
Юрий Вяземский, заведующий кафедрой мировой литературы и культуры МГИМО, ведущий программы «Умники и умницы», Первый канал:
— Сейчас 2017 год. Сто лет прошло с того самого момента, как случилась революция. Солженицын меня многому научил давно, когда читать его было запрещено, и за это могли выгнать из МГИМО. Но я тогда уже стал читать этого человека, и он мне объяснил, что у нас с ним одинаковое отношение к революции, как к Великой Октябрьской Феодальной контрреволюции.
Но сколько людей, столько и мнений. И революция, безусловно, очень крупное событие, повлиявшее на весь ход истории. И ректор, в свое время, выступая на телевидении, сказал о том, что надо очень спокойно к этому относиться, надо постараться разобраться в том, что произошло сто лет назад. Потому что до сих пор мы еще не до конца это понимаем. По-моему, Солженицын, МГИМО и канал «Культура» должны нам в этом помочь.
А отрывок, который мне попался, я до этого не читал. И надо признаться был удивлен, как мы с Александром Исаевичем одинаково мыслим, в том числе по поводу Николая II. И я очень благодарен Солженицыну за то, что я мог это прочесть. Там очень интересные были размышления о том, что Бог послал Николаю II такого человека, как Столыпин. А он его рядом с собой не выдержал. Благодарен я Александру Исаевичу за эти слова. И за многое другое.
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере «РГ»
Точка зрения авторов, комментарии которых публикуются в рубрике
«Говорят эксперты МГИМО», может не совпадать с мнением редакции портала.
«Размышления над Февральской революцией». Солженицына читают в МГИМО и в эфире «Россия К»
Столетию Русской революции посвящается. В эфире канала «Культура» статью Александра Солженицына «Размышления над Февральской революцией» прочтут преподаватели и студенты МГИМО под руководством Наталии Солженицыной. В предисловии к первой публикации работы писатель напоминал, что в Советском Союзе всякая память о Февральской революции была «закрыта и затоптана», а между тем «именно Февраль трагически изменил не только судьбу России, но и ход всемирной истории». Репортаж Юлии Казюковой.
Искренне и взволнованно 20-летние читают фразу за фразой, эпизод за эпизодом переосмысливают статью Солженицына. Пытаются представить, что на самом деле происходило в феврале 1917-го.
Более пятидесяти студентов и преподавателей принимают участие в чтении статьи «Размышления о Февральской революции 1917 года» Александра Исаевича Солженицына.
Перерыв для этой аудитории — явление редкое. Это происходит только, когда одни чтецы сменяют других.
Ректор МГИМО Анатолий Торкунов возглавляет оргкомитет по празднованию 100-летия Революции. Предложение Натальи Солженицыной озвучить «Размышления о февральской революции 1917 года» принял с энтузиазмом, его студенты тоже.
«Было весьма занимательно разбирать его тексты буквально по частям, потому что текст сложный, читать его было неудобно. Спасибо нашим дорогим режиссерам, которые с нами работали, которые дали нам возможность вникнуть в суть, понять идею каждого текста», — поблагодарила студентка МГИМО Анна Григорьева.
Поддержал инициативу своей альма-матер и Владимир Легойда. «Сегодня, когда у нас все-таки время визуалов и поколения дизайна, как называют мои коллеги поколение нынешних студентов, очень впечатляет, когда понимаешь, что слово по-прежнему обладает силой», — отметил председатель Синодального информационного отдела Московского патриархата Владимир Легойда.
Февральская революция — противоречивый период в историографии. У многих о нем — самые общие представления. Финал «Размышлений над Февральской революцией» из уст Наталии Дмитриевны Солженицыной, которая неоднократно рассказывала: писать о революции Александр Исаевич решил в 18 лет еще студентом, занимался поисками материала на фронте, в лагерях, в эмиграции. На Западе обнаружил богатейшее собрание документов и тщательно их изучил.
«Февральской революцией не только не была достигнута ни одна национальная задача русского народа, но произошел как бы национальный обморок — полная потеря национального сознания», — цитирует текст Солженицына президент Русского общественного фонда имени писателя Наталия Солженицына.
Текст статьи Солженицын писал в начале 1980-х для «Красного колеса». Но потом отделил четкие выводы от художественной ткани. Статья была опубликована в 1995-м. С его оценкой событий февраля 1917-го тогда согласились не все.
Теперь время — перечитать «Размышления над Февральской революцией» заново.
Время перечитать сочинение Александра Солженицына на нашем канале наступит уже завтра. В 18:25 в эфире — фрагменты «Размышлений над Февральской революцией».
«Патриотизм — это не только гордость за свою страну, но и стыд» Наталия Солженицына о семье, долге и революции: Книги: Культура: Lenta.ru
Впервые отдельной книгой вышли две статьи Александра Солженицына: «Размышления над Февральской революцией» (1980-1983) и «Черты двух революций» (1984). Тексты выпущены издательством «Азбука-Аттикус». Вдова писателя и президент Фонда Солженицына Наталия Солженицына рассказала «Ленте.ру» о том, как были написаны эти тексты, что такое революция в понимании Александра Исаевича и чем общественные настроения начала ХХI века отличаются от века ХХ.
Наталия Солженицына: «Март Семнадцатого» — объемное повествование, четыре тома.
Солженицын ставил себе целью скрупулезно описать эти поворотные для России события — по дням, а то и по часам, с 23 февраля по 18 марта. Он показывает и петроградские уличные сцены, и кипение в Таврическом, и Царское Село, и Ставку, потом уже и Москву, и раскат по провинции. Революция — лава, которая течет в разных направлениях по собственным законам. У революции нет главнокомандующих. У переворотов и других регулируемых восстаний — есть. А у революций — нет. Войну описывать проще, нежели революцию. Тем не менее получилась грандиозная, объемлющая фреска. При этом Солженицын неукоснительно следовал своему собственному правилу: в каждой главе давать преимущественный голос герою этой главы — будь то Родзянко, Гучков, Милюков, Керенский, Николай II, императрица. Он позволяет каждому быть себе адвокатом, даже если тот ему несимпатичен. Возникает многоголосое, органное звучание текста.
Но уже завершая этот огромный труд, Александр Исаевич ощутил, что в конце каждого тома «Марта» нужна обзорная глава, своего рода кода.
Он испытал потребность довести свои суждения до точных формулировок. И он такие главы написал. Но они, естественно, получились совсем другими — со сменой звука, регистра. Это и понятно: весь роман написан писателем, смотрящим на события изнутри, живущим как бы в начале ХХ века вместе со своими героями. А эти писал по сути уже другой человек: наш с вами современник, тот Солженицын, который прошел Вторую мировую, ГУЛАГ, высылку и пишет уже с этим поздним зрением. Александру Исаевичу так хотелось поделиться с читателями выводами этой десятилетней работы, что он отдался наслаждению высказаться прямо от себя. Но от этой смены звука, смены точки, из которой смотрит наблюдатель, возникло противоречие с его же собственным замыслом. Потому что замысел был — точно реконструировать события, а выводы пусть делает сам читатель после прочтения. Не судить самому.
Но все же я его убедила, что эти четыре финальные главы не должны быть в корпусе «Красного Колеса», должны жить отдельной жизнью. После колебаний он согласился и никогда об этом не пожалел.
Они были опубликованы позже «Красного Колеса» и впервые вышли в журнале «Москва» в 1995 году. Потом еще раз, в 2007 году, в год 90-летия революции «Российская газета» издала «Размышления» в виде брошюры. Тогда публикация вызвала широкий отклик и интересную общественную дискуссию. И вот сейчас впервые выходит книжка, объединившая две работы писателя — размышления о нашей Февральской революции и сравнение ее с Великой французской.
«Лента.ру»: Под термином «революция» Александр Исаевич понимал не столько событие, сколько процесс, растянутый во времени. Откуда такая трактовка?
В самом деле, Александр Исаевич считал, что революция определяется не тем моментом, с которым принято ее отождествлять, а своими последствиями. Необратимостью и радикальностью перемен, ею вызванных. Если таких перемен нет, то это и не революция.
У нас обычно говорят о трех революциях: 1905 года, Февраля 1917-го и Октября 1917-го. Их в совокупности можно было бы назвать Русской революцией ХХ века. Но точку никак нельзя поставить и в 1917 году.
Потому что полная перемена — не только политического строя страны, но и всего жизненного уклада — завершилась только к 1930-м годам, вместе с Великим переломом, когда была проведена коллективизация и наиболее инициативные и сильные слои деревни были разорены, высланы, уничтожены.
Теперешний выход книги Александра Исаевича встраивается в определенную тенденцию: многие писатели и публицисты в минувшем году обратились к отечественной истории начала ХХ века. Одна причина формальная — в этом году 100-летие Октябрьской революции. Но ведь не только поэтому. Как вы думаете, каковы другие причины?
Понятно, почему сейчас это происходит, — потому что наша история показала нам, что мы то ли ходим кругами, то ли топчемся на месте, — словом, заплутали. Не представляем себе ясно пути вперед. Его и нельзя проложить, не понимая предыдущих маршрутов. А они все еще не поняты. Отчасти потому, что российская история ХХ века слишком переполнена огромными событиями.
Хотя и Европа, и в какой-то степени Америка участвовали в Первой и Второй мировых войнах, России досталось несравненно больше.
На ее территории между этими страшными войнами бушевали и революция, и Гражданская война, и полное переустройство жизни, и ГУЛАГ. Глыбы, как говорил Александр Исаевич, наваливаются одна за другой и заслоняют то, что произошло еще совсем недавно. Не потому, что недавние события менее важные. А потому, что людям, придавленным очередной глыбой, трудно осмысливать предыдущую. Ну и, конечно, большевики дирижировали всем, что можно и чего нельзя изучать, произносить и показывать в публичном пространстве о событиях начала ХХ века. То есть картина была сознательно искажена на протяжении нескольких десятилетий. Сейчас открылись многие архивы, никто не вмешивается в художественный замысел писателя, и понятна потребность думающих людей разобраться в том, что произошло, когда с Россией случилась национальная катастрофа.
Ссыльный Александр Солженицын в лагерной телогрейке. Фото: семейный архив А. Солженицына / russiainphoto.ru
Солженицын говорил, что, исследуя истоки трех революций, ему пришлось отступить в XIX век.
А потом в конце ХХ века он увидел примерно те же признаки, которые различал в XIX веке. Как вам кажется, что сейчас стало с теми предпосылками?
Эта похожесть условного Февраля самой сильной была на рубеже 1990-х. Александр Исаевич считал, что если какую из наших трех революций и считать главной — то Февральскую, которая не только капитально изменила государственное устройство страны, но погрузила Россию во что-то вроде национального обморока. То же было в наши 90-е: если говорить не о намерениях, а о результатах — многое было разрушено совсем не в интересах страны, а на замену многое перенималось поспешно и совсем не критически, без мысли, годится ли для «наших широт».
На Западе тоже шел процесс затмевания национальных сознаний перед лицом всеобщего прогресса, но там он происходил плавно, столетиями. Солженицын пишет: а развязка еще впереди. Такое впечатление, что и в Европе, и в Америке сейчас происходит реакция на это затмевание, что-то вроде «восстания масс», мы его зримо видим.
Нашу Февральскую революцию можно рассматривать как некую модель мирового процесса, который в редуцированных формах мы сейчас наблюдаем в других странах.
Есть еще одно наблюдение Александра Исаевича. Сравнивая Российскую революцию с Французской, он отмечает, что обе произошли на фоне относительного общественного благосостояния. Почему достаток не спасает от общественных волнений?
Нельзя думать о человеке совсем плохо: что он бывает недоволен только в связи с желудком. Материальное благополучие еще не спасает страну от внутренней турбулентности. Так было не один раз, и не только в России и во Франции. Конечно, в каждом случае нужно исследовать отдельно, как и отчего возникает и как развивается революционный зародыш. Всегда бывает целая связка причин, приводящих к недовольству элит, или масс, или тех и других. Внимательные историки выделят наиболее существенные. В частности, могут быть крупные недовольства отсутствием социальных лифтов, невозможностью вырваться за пределы социальной среды или вообще бесперспективностью той или иной деятельности, словом — духотой.
Солженицын довольно много внимания уделяет фигуре правителя. Разумеется, в книге речь идет о Людовике XVI и Николае II. Но то, что говорится о них, можно проецировать на любого главу любого государства. Александр Исаевич упрекает их в том, что интересы семьи они ставили выше интересов государства.
Действительно, в работе «Черты двух революций» Александр Исаевич, говоря о сходствах и различиях двух крупнейших европейских революций, сравнивает, в частности, правителей Франции и России — Людовика XVI и Николая II — и находит у них много сходных черт, одна из которых — такая привязанность к семье, которая влияет даже на их государственные решения.
Это ведь вечная — с тех пор, как существует человеческое общество, — дилемма для облеченных властью лидеров: поскольку любовь и долг чаще всего находятся в неустойчивом равновесии. Такой конфликт может возникнуть и в жизни рядового гражданина, но тем более он актуален для того, кто давал ту или иную присягу. Положить все силы на благо страны — очень трудное в исполнении обещание, особенно когда наступают кризисы.
В моменты национальной опасности ты должен выполнять клятву, данную всей стране. Это может потребовать и большой личной жертвы. И если семья лидера попадает в схожую опасность, что и другие граждане его страны, — нет у лидера морального права выделять свою семью. Тут важно, чтобы семья понимала, какая на него возложена ноша, и поддерживала в тяжелые моменты, а не заявляла о своих преимущественных правах.
Александр Солженицын в Хабаровске, 1994 год
Фото: Владимир Табаращук / ТАСС
Правильно ли я понимаю, что ваша с Александром Исаевичем жизнь строилась на тех же основаниях?
Ну, Александр Исаевич не отвечал за политические судьбы страны, но в определенные годы он действительно был нравственным лидером для читающей России, а поскольку это категорически не устраивало власти, то хорошо кончиться не могло. И я была готова принять любой поворот событий и делить с ним любой исход. Но в нашем случае это было скорее счастье.
Наше с Александром Исаевичем везение состояло в том, у нас была буквально общая жизнь и общая работа.
Нас объединял жгучий острый интерес к исследованиям, которые он вел. И я помогала ему безо всякого ощущения жертвы. Хотя я человек очень общительный и до нашей высылки у меня были сотни друзей, но когда нас выслали и мы много лет жили в лесу в самом прямом смысле слова, — я не воспринимала это как жертву.
Сначала мы жили в Швейцарии в Цюрихе, к нам все время шли толпы. И от невозможности работать мы уехали и стали жить в лесном штате Вермонт. Общения стало мало, туда и добраться было довольно трудно. Но было много переписки. Мы почти никуда не ездили, были заняты работой. У нас все кипело, как в редакции большой газеты. Сам материал был, как расплавленная лава. Мы много спорили. И я на удивление редко вспоминала, как хорошо поболтать-поговорить с друзьями по-настоящему, а не только в письмах.
Встреча президента В.Путина и писателя А.Солженицына. Фото: Владимир Родионов / Сергей Величкин / ТАСС
Есть запись, в которой Александр Исаевич произносит на камеру: погибла та страна, в которой ругательным стало слово «патриот».
Что вы думаете о патриотизме в современной России?
У него есть еще одна фраза, которая предшествует этой, — в первом после изгнания телевизионном интервью он сказал: «Беда той стране, в которой слово «демократ» стало ругательным. Но и погибла та страна, в которой ругательным стало слово «патриот». Ни то ни другое слово не должно быть ругательным». Прошло 25 лет, а звучит, как сегодня сказанное.
Александр Исаевич всегда говорил, что патриотизм — чувство для человека совершенно естественное, врожденное. Однако, к сожалению, как и всякое чувство, оно часто проявляется в искаженных формах. Это ведь естественное чувство любви к своей Родине. Яркое чувство. Готовность делить с ней невзгоды, жертвовать собой в моменты опасности. Но это чувство должно быть зрячим. Подлинный патриотизм — это не только любовь и гордость за свою страну, но и стыд в тех случаях, когда страна делает что-то не так. Готовность раскаиваться за ошибки, несправедливости, которые совершает страна по отношению к соседям или собственному народу.
Патриотизм должен идти рука об руку с совестью.
Почему тема столетия Революции заставила британцев грустить
- Джесси Кейнер
- Русская служба Би-би-си
Автор фото, Jessy Kaner
Подпись к фото,Объявление о фестивале «Октябрской революции» в Лондоне с внуком Троцкого через видеолинк из Мексики
Каких только событий, посвященных Революции, не состоялось в Британии в уходящем году: издание новых книг, театральные постановки, концерты, дебаты, коференции и выставки. Многие задаются вопросом, не «перекормили» ли британскую публику Революцией? Так ли уж интересно западному обывателю это событие, чтобы устраивать такое количество мероприятий?
В последнем номере журнала London Review of Books (Лондонское книжное обозрение) искусствовед Тимоти Джеймс Кларк жалуется, что на Западе кураторы различных выставок и мероприятий, посвященных столетию Русской Революции, подошли к вопросу слишком упрощенно.
Кларк называет себя западным марксистом и считает, что 100 лет — не тот срок, когда можно давать оценку произошедшим событиям. С одной стороны, еще слишком рано, а с другой — слишком поздно.
Он признается, что проигнорировал все посвященные Революции события в Лондоне. Лишь одна выставка привлекла его внимание — «Революция: Русское искусство 1917-1932 гг.», прошедшая в Королевской академии искусств.
В своей рецензии на нее Кларк, например, анализирует загадки «Черного квадрата» Малевича; размышляет о том, что, выставляя своих «Колхозников» на выставке в 1932 году, автор прекрасно знал об ужасах коллективизации.
Я — тоже британка, но, в отличие от Тимоти Кларка, с большим интересом отнеслась к лондонским мероприятиям. Я тоже сходила в Королевскую академию и не могу забыть фарфоровую фигуру «буржуйки», торгующей своей одеждой и бусами. Запали в память продовольственные карточки сероватого цвета, из очень плохой бумаги.
Подпись к фото,Пропагандистские плакаты «белых» и «красных», на которых противоборствующие стороны обвиняют друг друга в грабежах и кровавых нападениях на крестьян
Я сходила в театр на пьесу Горького «На дне».
Посетила выставку в Британской библиотеке «Революция 1917 — надежда, трагедия, мифы», из которой мне особенно запомнилась фотография окровавленной постели, на которой был убит лидер кадетов Федор Кокошкин. Произвели сильное впечатление пропагандистские плакаты «белых» и «красных», на которых противоборствующие стороны обвиняют друг друга в грабежах и кровавых нападениях на крестьян.
Британцы грустят
Подпись к фото,Людям было грустно. Они пришли и узнали неожиданные для себя факты и цифры
Независимое британское агентство провело опросы посетителей выставки в Британской библиотеке и поделилось своими выводами.
«Выставку оценили очень хорошо. Любопытно, что главная эмоция, которая преобладала [у публики] — это грусть. Людям было грустно. Они пришли и узнали неожиданные для себя факты и цифры — масштабы потерь, какие территории охватила Революции, сколько народа она затронула», — рассказывает куратор выставки в Британской библиотеке Катя Рогачевская.
По ее словам, знания основной части британской публики о событиях 1917 года до сих пор были очень базовыми.
«Люди знали, что в 1917 году большевики пришли к власти в России, после чего возник Советский Союз, а все события до и после — пробел. Многие понимали, что это очень важное событие XX века, отразившееся на мировой истории, но при этом революция была чем-то далеким, выходящим за рамки основных интересов», — объяснет Катя Рогачевская.
Британцы, вдохновленные Революцией
Автор фото, Jessy Kaner
Подпись к фото,Неожиданный для многих прорыв лейбористской партии на всеобщих выборах 2017 года наглядно показал, что многие британцы готовы поддержать более «левый» подход в управлении своей страной
Есть основания полагать, что 2017-й год изменил положение дел, и отныне Революция 1917-го не будет для британцев такой уж далекой.
В этом году вышел ряд книг английских авторов. Популярный писатель Чайна Мьевиль, приверженец левых взглядов, написал свою версию событий в жанре нон-фикшн под названием «Октябрь».
Перевод книги только что вышел в России.
Автор фото, Jessy Kaner
Подпись к фото,История Русской революции настолько настоящая и странная — как сюжет хорошего романа
В интервью New York Times Мьевиль сказал: «История Русской революции настолько настоящая и странная — как сюжет хорошего романа. Октябрь, безусловно, главное событие XX века. В наше безнадежное и жестокое время нам очень нужно помнить о нем. Моя книга — попытка пересказать эту изумительную и вдохновляющую историю».
По мнению автора, обсуждения 1917 года часто сопровождаются яростными и эмоциональными спорами, потому что это не просто историческое событие, но и яркое отражение сегодняшнего дня. В основе этих обсуждений всегда лежит вопрос, почему мы живем так, как живем, и могли бы мы сегодня жить иначе?
В 2016 году в свет вышла автобиография журналиста газеты Times Дэвида Аароновича, в которой он вспоминает, как родители воспитали его в строгом коммунистическом духе.
Его опыт далеко не единственный. И хотя после распада СССР идеалистические представления о той системе для многих рассыпались в прах, но нельзя забывать, насколько популярными были социалистические идеи в Европе после Второй мировой войны.
Неожиданный для многих прорыв лейбористской партии на всеобщих выборах 2017 года наглядно показал, что многие британцы готовы поддержать более «левый» подход в управлении своей страной.
Солженицын и Романовы — кому это интересно?
Автор фото, Keystone
Подпись к фото,Многие поклонники творчества Солженицына на Западе не смогли полюбить самого Солженицына
В канун столетия революции в Британии впервые вышло произведение Александра Солженицына «Узел III. Март семнадцатого» — третья книга его серии «Красное колесо», рассказывающей о России 1914-17 годов.
Кому сегодня на Западе интересен Солженицын? Вот как на этот вопрос овечает английский биограф писателя Майкл Скаммелл: «Как он сам с горечью отмечал, его репутация среди западных любителей литературы стала стремительно падать, когда он приехал сюда, и с ним стали знакомиться живьем.
Он критиковал западные ценности, продвигал старомодные консервативные взгляды, идеи русского национализма, и многие поклонники его творчества не смогли полюбить самого Солженицына. При этом главная его заслуга в том, что его версия событий времен Революции и последующих лет гораздо правдивее официального толкования истории в современной путинской России».
Автор фото, Jessy Kaner
Подпись к фото,Британцев интересует судьба Романовых, а не политическая составляющая Революции
Одна из составляющих истории Революции, очень интересующая британское общество — история российской монархии.
Хелен Раппапорт — автор ряда популярных исторических книг о начале XX века в России: от биографии Ленина до убийства царской семьи в Екатеринбурге.
В год столетия Революции в свет вышла ее книга Caught in the Revolution («Застигнутые Революцией»), основанная на свидетельствах иностранцев, оказавшихся в 1917 году в Петрограде.
Хелен объездила почти всю Британию с презентацией этой книги: «Британцы меня все время спрашивают, почему король Георг V не вытащил Романовых из России, почему их никто не спас? С моей точки зрения, британцев сегодня не интересует политическая или социальная составляющая Революции, а вот судьба Романовых — да.
В России же в год столетия повели себя так, будто этого события вообще не было».
Губительное замалчивание
Означает ли это, что для Британии, где прошло столько посвященных революции мероприятий, это историческое событие более значимо, чем для самой России, практически никак не отметившей столетие? И есть ли точки соприкосновения?
«Если мы говорим об академической науке, то я думаю, сейчас британская и российская науки сближаются. Люди работают в совместных проектах, и если вы посмотрите на все конференции, прошедшие в Британии и частично в России, то, с точки зрения понимания, научной трактовки и способов изучения, большой разницы между странами нет, — считает куратор выставки в Британской библиотеке Катя Рогачевская. — Разница в том, как Революция трактуется для широкой публики. Мне кажется, что в России научное знание не пытаются перевести в общественный дискурс. Попытки замалчивать или не обсуждать — это плохо и для людей, и для страны вцелом».
Автор фото, Jessy Kaner
Подпись к фото,Многие британцы хотят понять, что представляет собой современная Россия
В ближайшее время в Мемориальной библиотеке Карла Маркса (Marks Memorial Library) пройдут дискуссионные клубы, посвященные теме Русской революции, ее значимости и актуальности сегодня.
Многие британцы хотят понять, что представляет собой современная Россия, ищут исторические аналогии и взаимосвязи. Для них тема Революции — один из ключей, с помощью которых они надеются найти объяснения событиям в мире, происходящим сегодня.
А.И.Солженицын «Наконец-то революция»
- Информация о материале
- Категория: Что читают учителя? Автор: Анна Андриановна Чумаченко
- Опубликовано: 11 февраля 2019
Закончила читать «Наконец-то революция» Солженицына, фрагменты из романа «Красное колесо», выпущенные отдельной книгой.
Подробнейшее описание той недели, когда произошла Февральская революция ( с 26 февраля по 2 марта 1917 года).
С трудом осилила начало, поскольку оформлено оно в виде несобственно- прямой речи рабочего, депутата Государственной Думы, который на момент событий оказался в тюрьме. Этот посконный язык, такой любимый Солженицыным, мне совсем не близок, даже раздражает.
Но потом пошла практически чистая документалистика , я даже параллельно чтению прослушала на «Арзамасе» курс лекций про русскую революцию, в основном всё совпало. Главное впечатление от чтения — шок. Поскольку книга по объёму несопоставима с «Архипелагом ГУЛАГ», появляется возможность осмыслить ужас происходящего. Читала долго, с остановками, паузы были необходимы, поскольку слишком страшны описываемые события и слишком много ассоциаций они вызывают.
Вооружённые солдаты, вышедшие из- под контроля офицеров, на улицах Петербурга- Петрограда. Убивают полицейских и офицеров. А власть бездействует, никто не хочет брать на себя ответственность, поскольку, чтобы пресечь беспорядки, надо применить силу, это после революции 1905 года делать опасаются.
Третий год идёт война, но Государь император, который по совместительству является Верховным Главнокомандующим, в разгар хаоса оставляет на произвол судьбы Ставку, направляется к жене и детям в Царское Село.
И в этом безумии ( плюс ещё немецкие погромы, о которых я знаю не из книг Солженицына, из других источников) моя пятнадцатилетняя бабушка Валя Гельмбольдт, о которой, конечно, не знал Солженицын. На тот момент она гимназистка, находящаяся на попечении своих швейцарских тётушек: тётушки Цецилии и тетушки Люции, известных в Петербурге теософок.
А дедушка Вася ( тогда, конечно, никакой не дедушка, а сын деревенского кузнеца Василий Щеколдин) в это время студент 1-го Петроградского политехникума, его зачётная книжка чудом сохранилась. А старший бабушкин брат Митя 1899 года рождения, ровесник моего дедушки — прапорщик Финляндского полка.
Бабушка никогда не рассказывала о революции, хотя иногда вспоминала дни своего детства, жизнь в имении, в котором её отец был управляющим .
На одном из уроков истории или чтения в начальной школе я вдруг поняла, что моя бабушка видела революцию своими глазами. Это меня так поразило, что я до самых летних каникул берегла в себе вопрос: как же это было на самом деле? Но бабушка не стала вдаваться в подробности, ответив коротко: было так, как описано книге Кассиля « Кондуит и Швамбрания». С этим знанием о революции я и жила до девяностых- начала двухтысячных годов, когда прочитала воспоминания Марины Цветаевой, «Пещеру» Замятина и ещё какие- то подобные вещи, но бабушки к тому времени уже больше десяти лет не было в живых.
Солженицын рассказал мне о том, о чём бабушка предпочла умолчать. Читая фрагменты «Красного колеса», я , как гостья из будущего, видела юными бабушку и дедушку, бабушкиного брата Дмитрия -раненого прапорщика Финляндского полка. Я ничем не могла им помочь, хотя знала наперёд, сколько испытаний им предстоит. Самым страшным было ощущение, что Солженицын пишет о прошлом, но, как всякий большой писатель, через прошлое — о современном.
Колесо сделало оборот.
Александр Солженицын. Цикл романов о русской революции. Книговоз
(11 декабря 1918 – 3 августа 2008 года) Александр Исаевич Солженицын – русский писатель и поэт, драматург. Вел активную политическую и общественную деятельность. За свои смелые антисоветские настроения заслужил открытое неодобрение советских властей. Был популярен и занимался творческой деятельностью не только в СССР (позже – России), но и в США и Швейцарии. В 1970 году получил Нобелевскую премию по литературе. В течение двадцати лет (с 60-х по 80-е) пропагандировал антикоммунистическое противостояние.
Александр Солженицын родился в Кисловодске в 1918 году, был крещен. Позже, в советское время порицался учителями и одноклассниками за ношение нательного креста. Его родители – Исаакий Солженицын, крестьянин и Таисия Щербак, дочь богатого украинского землевладельца. В 1917 году семья была разорена в ходе революции. Отец Солженицына погиб еще до его рождения. Вместе с матерью маленький Александр отправился в Ростов-на-Дону, где, едва сводя концы с концами, они и старались выжить как могли.
Возможно такая жизнь, резко контрастировавшая с рассказами матери о прошлом семьи и стала основой его убежденной антикоммунистической идеологии, которая отразилась в поведении мальчика со сверстниками, а позже – нашла свое место в произведениях писателя.
Писать Солженицын начал еще в старших классах, начиная с небольших рассказов и стихотворений. Уже тогда он задумал издать роман о революции семнадцатого года, так круто изменившей судьбу его родителей. Несмотря на глубокую увлеченность литературой, Солженицын принял решение получить образование в области математики, именно поэтому он поступил на физико-математический факультет Ростовского университета. Во время обучения получал высшие баллы, был неоднократно отмечен преподавателями. Но все же, в итоге будущий известнейший писатель, выбрал литературную деятельность.
В 1959 году выходит в свет «Один День Ивана Денисовича», после рецензирования которого Солженицына принимают в Союз писателей СССР. Впереди автора ждут годы плодотворной работы и признание у читателя.
Однако в 1967 году за открытое письмо Съезду его начинают травить власти и бывшие союзники-авторы, все произведения, впущенные писателем попадают под запрет распространения. Через год, не узнав мнения автора, в Европе и США было опубликовано несколько рассказов и повестей Солженицына.
В 1970 году номинировался и получил Нобелевскую премию по литературе. От первого опубликованного произведения до премии прошло всего восемь лет, такое в истории награды было впервые.
«Архипелаг Гулаг» – самая громкая книга автора, была конфискована спустя три года с момента получения премии. Через год автору вменили государственную измену и выгнали из СССР. Солженицын продолжил работу над «Гулагом», который выйдет на суд зрителей только в начале перестройки.
Солженицынская эпопея «Русская революция» будет опубликована на английском языке | Александр Солженицын
Грант анонимного донора позволяет издать на английском языке эпический цикл романов покойного Александра Солженицына о русской революции – произведение, которое, по словам его сына, было «жизненной миссией» советского писателя-диссидента – первый раз.
Стефан Солженицын сказал, что предстоящий перевод охватывает «самую суть русской революции: свержение 1000-летней монархии в России».Его отец родился в 1918 году, через год после революции, и в 17 лет он решил «быть ее летописцем», в 1936 году. и задержало, но не остановило его от миссии всей его жизни», — сказал Стефан.
С первым томом, переведенным Марианом Шварцем, шесть предстоящих книг станут частью многотомного опуса нобелевского лауреата о русской революции под названием «Красное колесо».Хотя идея «Красного колеса» пришла к Солженицыну в 1930-х годах, первую часть, август 1914 года, он начал только в 1969 году. Хотя первая и вторая части — ноябрь 1916 года — были ранее переведены на английский язык, следующие шесть томов никогда раньше не выпускался на английском языке. В смеси «газетных заголовков дня, фрагментов уличных действий, киносценарии и исторического обзора» «Красное колесо» начинается с начала революции в Петрограде, когда начались хлебные бунты, пало имперское правительство и лидеры оппозиции не удалось контролировать ход событий, заявило издательство University of Notre Dame Press, которое выпустит в марте 1917 года «Красное колесо, узел III, книгу первую» в ноябре.
Далее следуют переводы следующих трех книг марта 1917 года, которые охватывают период до 31 марта, а затем две книги за апрель 1917 года. Переводы стали возможными благодаря тому, что, по словам издателя, было «щедрым» анонимным пожертвованием Солженицынской инициативе в Институте Кеннана Центра Вильсона в Вашингтоне, округ Колумбия, от читателя романов.
«Многие читатели знают, что Солженицын был несправедливо заключен в тюрьму коммунистическим режимом и писал о лагерях, которые являются результатом революции, но мало кто знает, что Солженицын на самом деле посвятил свою жизнь изучению самой революции и ее причин», — сказал Степан Солженицын.
«Можно сказать, что он успел на последний поезд уходящей памяти. Ему удалось взять интервью у некоторых из последних живых участников тех роковых дней 1917 года и последовавшей за этим гражданской войны в России.
Его детские годы пришлись на страшные советские 1920-е и начало 1930-х годов, когда революция фактически еще продолжалась, полностью перекраивая старые порядки в атмосфере террора. Родившийся всего через год после революции, он дышал ее могучим, одновременно устрашающим, а для кого-то и назидательным воздухом».
В «Красном колесе» Солженицын рассказывает истории более чем 100 человек, когда Российская империя начинает рушиться.Каждый день делится на утро, день, вечер и ночь, с главами, посвященными каждому периоду. «А иногда история идет час за часом и даже минута за минутой. История сжата. Если в «Архипелаге ГУЛАГ» или в более ранних романах «Красного колеса» глава могла занимать от 20 до 50 страниц, то здесь типичная глава занимает от четырех до пяти страниц; какая-то страница. Некоторые главы словно из остросюжетного триллера. Третьи рефлексивны. И несколько чисто документальных», — сказал Степан Солженицын.
«Красное колесо» по-разному описывали как «один из шедевров мировой литературы» и как «Анну Каренину и Доктора Живаго, а также «Демонов» Достоевского». Сам автор видел в ней «повествование о революции в России, ее движении в вихре революции».
Солженицын умер в 2008 году в возрасте 89 лет, рассказав миру об ужасах советской системы исправительно-трудовых лагерей в таких книгах, как «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ».Он был удостоен Нобелевской премии по литературе в 1970 году, но был выслан из Советского Союза в 1974 году после публикации «Архипелага ГУЛАГ». Он вернулся в Россию в 1994 году и жил там до самой смерти.
Март 1917
«Александр Солженицын провел много лет в последней части своей долгой жизни, работая над Красным Колесом , многотомной хроникой «вихря революции в России». До сих пор только две части этой чрезвычайно амбициозной работы были переведены на английский язык, после чего последовал длительный перерыв.Теперь, наконец — к столетию русской революции — вышла первая часть еще одного тома на английском языке, , март 1917, , с обещанными переводами остальной части работы. . . . Красное колесо — как и жизнь и творчество Солженицына, взятые в целом, — свидетельство надежды, сочетающейся с решимостью». не долгожданный демократический взрыв в стране, плохо подготовленной к демократии.Читатель Март 1917 (Узел III Красное Колесо …) вряд ли поспорит с суждением Солженицына. Как свидетельствует этот великий историко-литературный труд, февраль действительно был корнем всех грядущих зол, а не кратким ярким проявлением российской демократии. . . . Этот насыщенный событиями рассказ, прекрасно переведенный Мариан Шварц, рассказывает историю одного момента, когда бездействие хороших людей изменило мир». — National Review
том в переводе Мариан Шварц, , март 1917: Красное колесо, узел III, книга I , колесо вращается.Начинается русская революция, и главы становятся короче, ритм уже не адажио, а стаккато. Солженицына мало волнует литературный модернизм Западной Европы, но он имитирует кинетический темп кино ХХ века.
. . . В Красное колесо Александр Солженицын создал шедевр и показал себя достойным соратником Достоевского и соперником Толстого. назвал два солженицынских «собора».«Вы не можете полностью понять ужасы коммунизма и историю 20-го века, не прочитав их». — New York Journal of Books
великий поворотный пункт русской, да и мировой истории: русская революция. . . . Почти момент за моментом мы следим за историческими и вымышленными персонажами с 8 по 12 марта 1917 года, пока разворачивается хаос. Хотя кадеты считают, что история должна исполнить заранее известную историю, Солженицын показывает нам массу разрозненных случаев, не укладывающихся в связный рассказ.— Новый критерий
« март 1917 г. , узел III, дает очерк событий в Петербурге, завершившихся свержением царя. Больше всего в этом сегменте поражает некомпетентность российского правящего класса. Будучи порядочным человеком, царь Николай медлил с решениями, боялся талантливых людей и не умел решать трудные вопросы.
Министры, которые осуществляли исполнительную власть, назначались царем и поэтому не имели ни энергии, ни способностей.. . . Искусство Солженицына позволяет читателям понять один из ключевых эпизодов в истории». —Джеймс Понтузо, Блог Мемориального фонда жертв коммунизма
«Истории склонны сводить события в единый нарратив; Солженицын настаивает на множественности. Он разбивает русскую революцию на множество голосов и частей, беспорядочных и хаотичных, подробных и бурных. Сочетая исторические исследования с газетными заголовками, уличными действиями, кинематографическим сценарием и вымышленными характеристиками, книга настолько же захватывающая, как достойный просмотра телевизор, не в последнюю очередь благодаря этому превосходному переводу, который делает ее прозу столь же мастерской на английском языке, как и на русском.В марте 1917 Солженицын пытается совершить невозможное и добивается успеха, пробуждая полностью сформировавшийся мир через эпизодические нарративы, настаивающие на прозаической целостности каждой жизни, от царей до крестьян.
Получается богатая история, которая действительно больше, чем сумма ее частей». — Предисловие Обзоры
«Многие читатели знают, что Солженицын был несправедливо заключен в тюрьму коммунистическим режимом и писал о лагерях, которые являются результатом [русской] революции, но мало кто знает, что Солженицын на самом деле посвятил свою жизнь изучению самой революции и ее причин», — сказал Стефан Солженицын.«Можно сказать, что он успел на последний поезд уходящей памяти. Ему удалось взять интервью у некоторых из последних живых участников тех роковых дней 1917 года и последовавшей за этим гражданской войны в России». «Я и русская революция» принадлежит к русской традиции обширных романов о любви и войне с плотным сюжетом, действие которых происходит во времена социальных потрясений. Эта многотомная сага, являющаяся расширенным актом общения автора с нацией, ставит вопрос: «Где мы ошиблись?» и отвечает на него человеческими и политическими терминами, но с мистическим уклоном, не похожим ни на что другое у Солженицына.
В этом переводе прекрасно передан своеобразный колорит солженицынской прозы с ее сверхъестественной конкретностью описания, моментами сюрреалистической отчужденности, скрупулезной детализацией нюансов человеческих отношений в тени надвигающегося хаоса. Достоверные, ненадежные и даже лживые голоса героев романа, его потоки сознания и его экспериментальные завитушки обладают такой же живостью и свежестью, как и в русском языке. Вспомните «Анну Каренину» и «Доктора Живаго» , а также «Демонов» Достоевского , добавленных для ровного счета.— Ричард Темпест, Университет Иллинойса в Урбана-Шампейне
«В своем амбициозном многотомном труде Красное колесо ( Красное колесо ) Солженицын стремился дать отчасти историческую, отчасти литературную картину революционного 1917 года. Некоторые из этих томов были переведены на английский язык, но настоящий том выходит на английском языке впервые. Перевод сделан очень хорошо и должен помочь читателю лучше понять сложнейшие события, потрясшие Россию ровно столетие назад.
» — Ричард Пайпс, почетный член Гарвардского университета
«Нет никаких сомнений в том, что Красное колесо является одним из шедевров мировой литературы, тем более ценным благодаря своей актуальности для трагической эпохи, через которую прошла современная история. Более того, порыв революционного и апокалиптического насилия, связанный с веком идеологии, до сих пор не угас. Мы по-прежнему сталкиваемся с хрупкостью исторического существования, в котором целые общества могут выбрать смерть, а не жизнь.— Дэвид Уолш, Католический университет Америки
«Как писал великий солженицын Жорж Ниват, Солженицын является автором двух великих «литературных соборов»: Архипелаг ГУЛАГ и Красное колесо . Первый — окончательное разоблачение идеологического деспотизма и всех его убийственных дел. Красное Колесо — это окончательный отчет о том, как силы революционного нигилизма пришли к триумфу. Это обширная и захватывающая смесь философского и морального различения, литературной изобретательности и исторической проницательности, которая иногда напрягает романную форму, но также является одним из великих произведений морального и политического обучения двадцатого века.
» — Дэниел Дж. Махони, соредактор журнала The Solzhenitsyn Reader: New and Essential Writings
Март 1917
отзывов
«В Красное колесо Александр Солженицын создал шедевр и показал себя достойным соратником Достоевского и соперником Толстого». — Закон и свобода
«В отличие от Толстого в «Война и мир », Солженицын хочет показать, что в решающие «узловые» моменты истории действие или бездействие отдельного человека может иметь решающее влияние на ход событий.— Национальное обозрение
«Если роман Александра Солженицына « Архипелаг ГУЛАГ » представляет собой изменивший мировоззрение взгляд на историю СССР, то исторические романы, составляющие его эпопею « Красное колесо », являются противовесом героике Октябрьской революции».
— Русский Обзор
— Русский Обзор «[А] авторитетное изображение долгого, медленного краха царского режима, в котором каждый имеет право голоса, но никто не чувствует, что он или она может предотвратить самое худшее.Устрашающе пророческий для бинарной путаницы настоящего». — VoegelinView
«Это главное произведение жизни нобелевского лауреата, которому Солженицын посвятил несколько десятков лет и в которое влились все его мысли о бессмысленном хаосе мира модерна и постмодерна, все рассказанные через призму того самого случайного события, Русская революция.» — Новый критерий
«Искусство Солженицына в этом произведении передает глубокие истины и упущенные возможности так, как академическая история, все более разрывающаяся между идеологией, заумной методологией и бездушным редукционизмом, редко, если вообще может это сделать.
Искусство, драматизированная история, мудрость государственного и политического искусства, глубокий, страстный, но размеренный патриотизм находят возвышенное выражение в литературном творчестве Александра Солженицына.— Закон и свобода «Переходя от стаккато репортажа к вызывающим воспоминания сценам, книга работает как своего рода коллаж информации, воспроизводя в своем стилистическом выборе различные линзы, используемые для понимания истории. Соединяя их в одно сильное целое, Солженицын не только дает нам невероятно яркое представление о различных аспектах русской революции, но и дает уникальную модель подхода к истории.— New York Journal of Books
«Для большинства западных историков Мартовская (февральская) революция была славным, хотя и недолгим событием в истории в остальном отсталой, то есть недемократической, России.
Солженицын так не считал. Он расценил революцию как катастрофу, которая в течение нескольких месяцев подготовила почву для большевистского государственного переворота.— Национальное обозрение «Солженицын оживляет и воссоздает, как все это происходило в России во втором десятилетии ХХ века, и не позволяет этот стержень мировых событий искажаться ловким задним числом историков и удобными оценочными суждениями нашего времени. » — Зритель
«Лучшие историки и романисты — а Солженицын был в первую очередь романистом — рассказывают историю глазами и ушами участников, не знающих исхода событий, за которыми они наблюдают и в которых участвуют.В марте 1917 Солженицын представляет события с точки зрения и восприятия персонажей в то время, а не задним числом или годами позже.» — Asian Review of Books
«Март 1917 года, т.
III, книга 3» Александра СолженицынаАлександр Солженицын, мужественный советский диссидент и лауреат Нобелевской премии, автор Архипелага ГУЛАГ , умерший в 2008 году, считал Красное колесо своей самой важной работой.Его десять томов охватывают Россию от предвоенных дней до падения династии Романовых и первых месяцев русской революции 1917 года. Красное колесо — монументальная попытка автора определить решающий поворотный момент в истории России ХХ века, и поклонники Солженицына считают его и ГУЛАГ его «двумя великими литературными соборами».
Подход Солженицына в Красное колесо состоит в том, чтобы рассказать историю русской революции 1917 года в «узлах», кратких сегментах событий, как они произошли в истории.Автор объяснил узлы так:
Я выбираю короткие отрезки времени, продолжительностью в две-три недели, где разворачиваются наиболее яркие события или где формируются решающие причины будущих событий.
Последовательно излагать весь ход истории, считал Солженицын, было бы слишком — слишком долго — для читателя. Узлы — это «критические точки», объяснил он, «где ход событий внутренне определяется… те, где история поворачивается или решает.
В Узле I, озаглавленном Август 1914, Солженицын писал о предвоенном премьерстве Петра Столыпина (и его убийстве революционером) и о катастрофической (для России) битве при Танненберге. Узел II, ноябрь 1916 , охватывал период с 27 октября по 17 ноября 1916 года, и здесь Солженицын исследовал революционную оппозицию, которая в конечном итоге свергла монархию. Узел III, , март 1917, , разделен на четыре отдельные книги.Книга 1 повествует о событиях с 8 по 12 марта 1917 года, когда монархия балансировала на грани катастрофы. Книга 2 охватывает период с 13 по 15 марта 1 1917 года и заканчивается отречением царя Николая II. Хаос и неопределенность, окружающие отречение царя, — вот с чего начинается третья книга.
Эта книга охватывает события между 16 и 22 марта 1917 года. Таким образом, в Узле III Солженицын освещает события двух недель на более чем 1600 страницах !
Издательство Университета Нотр-Дам недавно выпустило английский перевод March 1917, Node III, Book 3 , пятого тома масштабного романа Солженицына о пути России к революции.
Март 1917 г.: Красное колесо, Узел III, Книга 3 , Александр Солженицын, Мариан Шварц (пер.) (University of Notre Dame Press. Октябрь 2021 г.)
Революция пришла в Россию в разгар войны — войны, которую немцы выиграли . Слабое, нерешительное Временное правительство съеживалось перед Петроградским Советом, которому было предоставлено право вето на все важные направления политики. Царь отрекся от престола за себя и своего сына Алексея, а брат царя Михаил, который был в чем-то слабее и нерешительнее Николая, отказался от престола — конец династии Романовых после более чем 300-летнего правления в России.
Солженицын показывает, что весть об отречении царя постепенно распространилась по огромному русскому владению, особенно среди войск на фронте.
Кто-то воспринял его с радостью, кто-то с грустью, а кто-то равнодушно. Некоторые горожане не поверили этой новости, когда впервые ее услышали. Другие подозревали, что царь и другие монархисты попытаются вернуть себе власть в результате контрреволюции. Большевики, доминировавшие в Петроградском Совете, хотели, чтобы царя и его семью арестовали, посадили в тюрьму и судили за «преступления» против русского народа.Даже на этом раннем этапе революции некоторые крайне левые требовали казни Николая.
В марте 1917 года крах власти наверху правительства прокатился по всей России, когда солдаты убивали своих офицеров, матросы бунтовали на кораблях, а полицейские в городах арестовывались и убивались. Рабочие перестали работать. Еды было мало. Тюрьмы опустошались — освобождались как «политзаключенные», так и обычные уголовники. Все, что делало новое правительство, — это обращалось к солдатам и матросам с призывом выполнять свой долг и вести войну, призывая граждан вернуться к работе.
Никто в новом правительстве не понял всей полноты революционного хаоса — ни премьер-министр Георгий Львов, ни министр иностранных дел Павел Милюков, ни военный министр Александр Гучков, ни председатель Думы Михаил Родзянко, ни министр юстиции Александр Керенский.
События в Петрограде и в других местах по всей России, объясняет Солженицын, 90 003
, казалось, не имеет связного потока, когда последующее событие вытекает из предыдущего события. Скорее, они возникали внезапно, как марионетка фокусника.
Солдаты на фронте и в тылу отказывались подчиняться приказам, арестовывали своих офицеров или убивали их без последствий; и это на фоне войны, которая шла не очень хорошо для России. «Без укрепления общественного порядка ничего нельзя было сделать, — пишет Солженицын, — а для этого нужна была сильная власть». Но их не было теперь, когда царя и его правительства не стало. И любому министру Временного правительства, стремившемуся навести порядок и дисциплину, пришлось бы иметь дело с противодействием Советов — а этого никто не хотел, хотя Россия, по выражению Солженицына, «шаталась, тряслась».
В марте 1917 года России мешали конкурирующие центры власти — Дума (или парламент), Временное правительство и Советы.
В нормальных условиях конкурирующие государственные центры власти могут обеспечить свободу и независимость. Но в революционное время для наведения порядка необходим непревзойденный авторитет. «Чем больше организм, — пишет Солженицын, — тем больше он нуждается в иерархии и единой власти». (У него русский адмирал Александр Колчак предлагает великому князю Николаю Николаевичу, верховному главнокомандующему армии, установить военную диктатуру).Это общая тема, проходящая через все тома «Красное колесо », и это одна из причин, по которой Солженицын подвергался критике со стороны западных либералов, которые обвиняли его в том, что он поддерживает монархию или самодержавие в России.
Как и в предыдущих томах Красное колесо , большевистский сосланный (в Швейцарию) лидер Владимир Ленин появляется в эпизодической роли, стремясь попасть в Россию, пока существует вакуум политической власти, и уже замышляя получить помощь Германии, чтобы вернуться в Россию.Ленин умоляет своих товарищей по Петроградскому Совету отказаться от сотрудничества со слабым Временным правительством и продолжать подрыв сил порядка в российском обществе.
Как мы знаем, именно ленинская «воля к власти» в ноябре 1917 года окончательно лишит Россию краткой возможности конституционного правления.
Март 1917 г. Книга 3 заканчивается арестом бывшего царя и его семьи и заключением их в бывшей императорской резиденции в Царском Селе под Петроградом.Это начало конца для Николая и его семьи, которые будут убиты советским режимом в Екатеринбурге 17 июля 1918 года.
Когда историки и писатели исторической фантастики оглядываются назад на события и события, они иногда могут изобразить их с большим пониманием и последовательностью, чем они того заслуживают. Лучшие историки и романисты — а Солженицын был в первую очередь романистом — рассказывают историю глазами и ушами участников, не знающих исхода событий, за которыми они наблюдают и в которых участвуют.В марта 1917, Солженицын представляет события с точки зрения и восприятия персонажей в то время, а не задним числом или спустя годы, придавая достоверность своему повествованию, помещая нас в комнату (так сказать) с государственными деятелями, офицерами, солдатами.
и граждане, пережившие хаос войны и революции.
Есть еще три тома Красное колесо , которые нужно перевести на английский язык, и история закончится в апреле 1917 года, за семь месяцев до захвата власти большевиками.Однако для Солженицына ключевые события, решившие судьбу России, приходятся на март и апрель 1917 года. Действительно, он писал, что Россия была «безвозвратно потеряна… с первых же дней марта», когда «все начало погружаться в зыбучие пески анархии. ”
Фрэнсис П. Семпа — автор книг
«Геополитика: от холодной войны до 21 века» и «Глобальная роль Америки: очерки и обзоры национальной безопасности, геополитики и войны ». Его работы появляются в The Diplomat, Joint Force Quarterly, University Bookman и других изданиях.Он адвокат и адъюнкт-профессор политологии в Университете Уилкса. РодственныеСолженицын: На краю пропасти
Летом 2020 года американские города стали ареной анархических беспорядков и грабежей.
Не в последнюю очередь из-за того, что гражданские власти согласились с требованиями «защитить полицию», офицеры почти ничего не сделали для защиты жизни и имущества граждан. Во время Февральской (НС, мартовской) революции 1917 года в России подобные беззакония были составной частью революционного движения, подготовившего большевистский государственный переворот.
В романе «Красное колесо» о русской революции Александр Солженицын описал насилие на улицах Петрограда 1917 года словами, которые хорошо звучат в Америке 2021 года: «Мы не хотим больше жить с полицией. Мы хотим жить в условиях полной свободы!» Они начали бить витрины и разорять, даже грабить магазины. Каждый житель столицы был предоставлен сам себе: некому было направлять и защищать его. А что касается властей, то не было ни одного выстрела, ни одного задержания.
Александр Солженицын описал насилие на улицах Петрограда 1917 года словами, которые звучат в Америке 2021 года так знакомо: «Мы не хотим больше жить с полицией.
Мы хотим жить в условиях полной свободы!»В Солженицын: Историко-духовные судьбы России и Запада Я утверждаю, что предостережение Солженицына Западу о том, что он вступил на путь, подобный тому, который привел его собственную страну в пропасть, должен был быть услышан .К тому времени, когда он вернулся в Россию после двадцати лет изгнания, он пришел к выводу, что его предупреждения о радикальном социализме, атеизме и культурном упадке малоэффективны.
В своей Нобелевской лекции он указал, что «страны и целые континенты постоянно повторяют чужие ошибки — с опозданием во времени. То, что уже вытерпел, оценил и отверг один народ, вдруг выступает у другого народа как самое последнее слово». Западная молодежь, продолжал Солженицын, «восторженно произносит дискредитированные штампы русского девятнадцатого века, думая, что открывает что-то новое.
Предостережение Солженицына Западу о том, что он встал на путь, подобный тому, который привел его собственную страну в пропасть, должен был быть услышан.
Насилие толпы на улицах Америки — лишь один из аспектов революционного движения, которое угрожает завершить работу по превращению Соединенных Штатов в нечто далекое от страны, основанной в конце восемнадцатого века. Как и в Советском Союзе, где Солженицын провел восемь лет в Архипелаге ГУЛАГ (тюремных лагерях), современных американцев не просто заставляют молчать; от них требуется публично подтверждать правящую идеологию, иначе они рискуют потерять работу и друзей.Пытаясь спасти себя, многие сигнализируют о своем подчинении, проявляя «самокритику» в манере тех, кого терроризировали во время так называемой «культурной революции» в Китае Мао Цзэдуна. И точно так же, как китайские коммунисты и Советы требовали, чтобы дети доносили на своих родителей, американцам было приказано сообщать о друзьях и членах семьи, которых они подозревают в «экстремистских» взглядах — как это определено власть имущими. Ничто из этого не удивило бы Солженицына, который, как я показываю, распознал характерные признаки спуска в бездну.
*Избранное фото: Кремль зимой. Кредит: Майкл Парулава.
Ли Конгдон — почетный профессор истории Университета Джеймса Мэдисона и автор шести предыдущих книг, в том числе « Джордж Кеннан » и « Seeing Red ».
Эта книга была опубликована под издательством NIU Press издательства Cornell University Press. Узнать больше.
ПЕРЕПИСАТЬ РОССИЙСКУЮ РЕВОЛЮЦИЮ — The Washington Post
АВГУСТ 1914 ГОДА Красное Колесо/Узел 1 Александр Солженицын Перевод с русского Х.Т. Уиллеттс Фаррар, Штраус и Жиру. 857 стр. 50 долларов; мягкая обложка, $19,95 ОДНА ИЗ наиболее привлекательных черт Александра Солженицына — его отказ прислушиваться к общепринятому мнению или потакать народному вкусу. Прошло девять лет с момента публикации его последней крупной работы на английском языке (мемуары «Дуб и теленок»), и большая часть читающей публики почти забыла его или списала со счетов как бывшее. После такого долгого молчания крупное новое художественное произведение могло бы показаться прекрасным поводом, чтобы заявить о своей неизменной силе и доказать неправоту своих недоброжелателей, однако эта его «новая» книга оказывается переписанной и расширенной сперва старой.
опубликовано не менее 17 лет назад под тем же названием и практически с тем же составом персонажей (за одним существенным исключением, о котором мы поговорим позже).Чего бы еще он ни пытался добиться, Солженицын определенно не ухаживает за своей аудиторией. Каковы могут быть причины такой эксцентричности? Они, конечно, не включают лень или творческий кризис. За «Августом 1914 года» уже последовало его тысячестраничное продолжение на русском языке, «Октябрь 1916 года», и третья работа, «Март 1917 года», состоящая не менее чем из четырех томов и 2800 страниц. Четвертый масштабный рассказ находится на пути к завершению, и до завершения серии будут другие.Каким бы ни был окончательный номер, пройдет много лет, прежде чем американские читатели смогут подержать в руках всю серию, и еще больше, прежде чем можно будет судить о ее литературных и исторических достоинствах. Учитывая эти масштабы и такой временной масштаб, вопросы восприятия публики и литературной репутации, как правило, теряют свою актуальность.
Однако главное объяснение поведения Солженицына следует искать в его намерениях в отношении этой обширной эпопеи, которой он дал общее название «Красное колесо».«Колесо», о котором идет речь, — это колесо русской революции, и огромное предприятие Солженицына призвано пересмотреть русскую историю начала века, чтобы точно объяснить, как и почему произошла революция. Его интерпретация этой истории, конечно, ревизионистская и антиленинская (не говоря уже об «антисоветской») в своей основе, и она зависит от тщательного анализа событий и личностей того времени. Но тут мы подходим к сути дела. Солженицын совершенно убежден, что его объяснение русской истории является правильным, и поставил на карту остаток своей жизни и репутации, чтобы убедить своих соотечественников в своей правоте.Однако первоначальная версия августа 1914 года была написана, когда он еще был в Советском Союзе и лишен цензурой многих важных сведений. После депортации на Запад он обнаружил много важных новых доказательств для своего тезиса, которые он чувствует себя обязанным довести до сведения своих читателей, и именно это побудило его переписать свою книгу и издать ее в свою новую форму, прежде чем приступить к публикации других.
Читатели, которых Солженицын имеет в виду прежде всего, это, конечно, его советские читатели, до сих пор лишенные той информации, которую Солженицын нашел в западных библиотеках.Подавляющее большинство этих читателей были полностью дезориентированы в своих размышлениях о дореволюционном русском прошлом советской пропагандой, и Солженицын поставил перед собой задачу пробудить их историческое сознание и заставить их пересмотреть старые предположения. С этой точки зрения американские и западные читатели не имеют к Солженицыну никакого отношения. Если нам нравится то, что он пишет, все в порядке; если нет, тем хуже для нас. Так что он пишет? Как и его предшественник, новый «Август 1914» посвящен годам, предшествовавшим Первой мировой войне, и первому — катастрофическому — году самой войны.В центре повествования находится исчерпывающий отчет о битве при Танненберге в Восточной Пруссии, где русская армия под командованием генерала Самсонова потерпела тяжелое поражение от немцев и была обращена в бегство.
После этого фиаско Самсонов покончил жизнь самоубийством. Многое в этой части истории рассказано прозрачным альтер-эго автора, полковником Георгием Воротынцевым, раздражающе самодовольным всезнайкой, посланным Ставкой Верховного Главнокомандования на разведку на фронт.В то же время старомодный и неторопливый реализм Солженицына позволяет ему проникнуть в сознание и других персонажей, а изображение внутреннего смятения и окончательного самоубийства Самсонова остается одним из лучших в романе. Через ряд воспоминаний мы немного узнаем о семейной жизни Воротынцева до войны, а также есть и другие сцены мирного времени, промелькнувшие в жизни трех молодых призывников — Саши Ленартовича, Ярослава Харитонова и Сани Лаженицын — и членов богатой семьи помещиков Томчаков на Северном Кавказе.Все эти персонажи основаны на биографических моделях, взятых из собственной семьи Солженицына. К сожалению, эти сцены из жизни мирного времени в основном укладываются в первые девять глав и главы 75-78 (всего из 82), так что теряешься и забываешь о них в мешанине военно-исторических подробностей, заполняющих основную часть книги.
. Но они указывают на другое намерение Солженицына, а именно на то, чтобы составить конкуренцию Толстому и написать «Войну и мир» для нашего времени. Об этом намерении свидетельствует не только сцена, в которой молодой Лаженицын посещает Толстого в Ясной Поляне и разочаровывается в ответах Толстого на его вопросы, но и открытая полемика Солженицына против толстовской теории истории, которую он ведет на протяжении всей своей книги.Действительно, кажется, что вся цель его книги состоит в том, чтобы предложить альтернативную теорию. Именно в этом контексте приобретают актуальность солженицынские дополнения и изменения романа. Из 300 или около того страниц, которые Солженицын добавил к своей первоначальной версии, около 200 посвящены карьере и деятельности российского государственного деятеля Петра Столыпина, который был премьер-министром России с 1906 года до его убийства в 1911 году, и 100 страниц посвящены трагикомическая фигура Николая II, последнего царя России.Претензия Столыпина на известность заключалась в том, что он пытался осуществить своего рода революцию сверху.
Первоначально назначенный для восстановления порядка в Российской империи после потрясений, вызванных революцией 1905 года, Столыпин заставил себя бояться и ненавидеть своей политикой суммарного повешения тысяч крестьян, обвиненных в подстрекательстве к беспорядкам, и ссылки или заключения в тюрьму всех подозреваемых в революционной деятельности. Однако эти жестокие репрессии сопровождались решительной попыткой преобразовать структуру крестьянского общества путем ломки древнерусского общинного строя и передачи земли единоличным и самостоятельным крестьянам-земледельцам.Это была смелая попытка как подавить крестьянские волнения, вызванные нехваткой земли, так и создать новый класс крестьянской собственности как основу социальной стабильности, классический консервативный ответ на проблемы, которые преследовали Россию с момента освобождения крепостных крестьян в 1861. И казалось, что Столыпину это удастся. Однако его непримиримая враждебность ко всем формам прогрессивных или либеральных идей, его готовность игнорировать или отвергать консервативную Государственную думу (парламент) и его автократическая привычка использовать чрезвычайные декреты, чтобы добиться своего, создали могущественных врагов со всех сторон, не в последнюю очередь на суд, где слабый Николай возмущался своей властью.
В 1911 году Столыпин был убит Мордко Богровым, теневым эсером, который, в классической русской манере, также имел связи с тайной полицией. Официальное попустительство в убийстве подозревалось, но так и не было доказано. Нетрудно понять, почему Солженицын симпатизирует Столыпину. Он был именно тем авторитарным, но дальновидным правителем, к которому Солженицын призывал своих соотечественников со времени своего Послания к советским руководителям в 1973 году. По его мнению, Столыпин был единственным человеком, который мог спасти Россию от революции, и тут есть веские основания полагать, что он может быть прав.Солженицын также навязывает своим читателям антитолстовскую идею о том, что ход истории зависит не от какого-то могучего и безличного «потока» событий (который Ленин сливал с марксовой концепцией неизбежности диалектического процесса), а от действий сильных и влиятельные личности, такие как Столыпин, Ленин (который появляется здесь эпизодически и играет большую роль в последующих томах), Богров и Николай II, который был могущественным, хотя и не сильным лично.
КОНЕЧНО, история полна «а что, если», и даже Солженицын не может вернуть прошлое, но писатель уже не раз доказывал свое предвидение, и эта кажущаяся пыльной реконструкция прошлого оказывается удивительно актуальной для настоящего. .Ибо что такое Горбачев, как не советская реинкарнация Столыпина, по крайней мере, в его целеустремленности, непоколебимости и авторитарности, если пока не в его репрессивности? И не пытается ли Горбачев в своих земельных реформах с запозданием осуществить вариант той социальной революции, которую Столыпин стремился осуществить около 80 лет назад? После 70 лет развития в противоположном направлении, в течение которых советское государство стремилось раз и навсегда разбить крестьянство, в этом последнем повороте советской политики, особенно для Солженицына, есть горькая ирония.Пока он не высказался публично по поводу горбачевской перестройки и гласности, но само это молчание красноречиво на фоне его разоблачений всего, что им предшествовало. Таким образом, август 1914 года имеет неоспоримое значение для советских читателей, но что в нем можно порекомендовать американцам? К сожалению, не очень.
Ни содержащаяся в нем информация, ни интерпретация истории не являются чем-то новым. Что еще хуже, это «повествование в дискретных периодах времени», как его называет Солженицын (мудро избегая слова «роман»), невероятно напыщенно и деревянно.Несмотря на несколько захватывающих батальных сцен и сочувственный портрет Самсонова, из-за его навязчивого повествовательного голоса и слабо воображаемых дидактических диалогов книга на протяжении долгих отрезков книги звучит как бесконечная серия передовиц престарелого обозревателя. Такое фиаско можно назвать только трагедией, как для Солженицына, так и для его читателей. Часть проблемы, по-видимому, заключается в хвастовстве Солженицына, часто повторяемом (вновь включенном в его предисловие), что это книга, которую он задумал и начал в 1937 году, в возрасте 19 лет, и, наконец, нашел время для продолжения в конце 1937 года. 60-е годы.Кажется, ему и в голову не приходило, что его подростковая фантазия о написании новой «Войны и мира» (кстати, клише советских 30-х) была с самого начала фатально ошибочной и не должна была осуществляться в преклонном возрасте.
Кроме того, фантазия здесь настолько перегружена фактами (больше, чем в первой версии), что узнать руку, написавшую «Один день Ивана Денисовича», «В круге первом», «Раковый корпус» и рассказы, практически невозможно. . Герои, по большей части, лишены психологической глубины и внутренней глубины.Это цифры, которые передвигает по шахматной доске нетерпеливый игрок, у которого, кажется, есть более важные проблемы. Но ничто в этой неудаче не было предопределено. «Дуб и теленок» и, прежде всего, «Архипелаг ГУЛАГ» — документальная литература, наполненная фактами, — две из лучших вещей, когда-либо написанных Солженицыным. Проблема, по-видимому, в том, что если в обеих этих работах он выходил из-под своей выдуманной маски, чтобы преподнести нам шедевры полемики своим безошибочным голосом, то теперь он снова пытается натянуть на свое лицо маску, которая уже не подходит.Тон на этот раз высокий и фальшивый, проза — губчатая и многословная. Эту книгу следует читать для выборочных сведений о дореволюционной России, изложенных тенденциозно, или для того, чтобы взглянуть на то, куда зашел великий писатель на закате своей карьеры.
К сожалению, это не развлечение и не искусство. Мастер сбился с пути. Майкл Скаммелл, профессор русской литературы Корнельского университета, является автором книги «Солженицын: биография». Сейчас он пишет биографию Артура Кестлера.
Нью-Йорк Таймс
«РУССКИЙ ВОПРОС» В КОНЦЕ ХХ ВЕКА Александр Солженицын Перевод и аннотации Ермолай Солженицын . 135 страниц. Фаррар, Штраус и Жиру. 15 долларов. КРАТКАЯ ИСТОРИЯ РОССИЙСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ Ричарда Пайпса Иллюстрировано. 431 страница. Альфред А. Кнопф. 30 долларов.
Хотя Александр Солженицын никогда точно не определяет вопрос в названии своей последней книги «Русский вопрос в конце XX века», темой его, очевидно, является будущее.
русского народа.
Текст:
Он ставит вопрос: «Русский или Российский?» К этому переводчик, его сын Ермолай, добавляет в сноске: «Оба термина означают «русский».
Русский относится к русскому языку и этносу; Российский — к Российскому государству,
в географическую Россию (Россия). Гражданин России — это россиянин». Итак, вопрос г-на Солженицына ясен: должно ли будущее россиян определяться чисто территориально или также и духовно?
Для ответа он рассматривает последние 500 лет русской истории, от «Смутного времени» XVII века (1605-1613) до наших дней.Эта история плотная, эллиптическая, сжатая. Проза (или ее перевод) прямолинейна и несколько корява. Типичный пассаж гласит: «Русский характер развился в Поморье естественным образом, не стесненный властью Москвы и без склонности к мародерству, склонности, особенно перенятой казаками южных рек. (Что свет Ломоносова пришел к нам именно из Поморья, не случайно.)» Сноски переводчика лишь немного помогают.
И все же то, к чему ведет г-н Солженицын, проступает достаточно ясно.
Утверждая, что естественные границы России включают Черное море, Северный Ледовитый и Тихий океаны, он заключает, что страна ошибалась, расширяясь за их пределы. И страна
в равной степени ошибался, ввязываясь в европейские дела.
Эти ошибки привели к участию России в Первой мировой войне, которая, в свою очередь, привела к революции 1917 года и коммунистической эре.Основная тяжесть этих катастроф легла на русский народ, заключает г-н Солженицын. Как следствие, они сейчас буквально «вымирает», что при нынешнем снижении продолжительности жизни и рождаемости.
То, что они должны сделать сейчас, пишет он, это восстановить, «оптимальным решением» будет «союз трех славянских республик» — России, Украины и Белоруссии — «и Казахстана». «Но когда мы говорим «национальность»,»
— пишет он, — мы имеем в виду не кровь, а всегда дух, сознание, направленность предпочтений человека.
«Прежде всего, русские должны спасти свой традиционный характер, который он подробно определяет как «открытость,
прямота, природная легкость, повышенная простота, легкий нрав, доверчивая покорность судьбе, терпение, выдержка, отсутствие стремления к внешнему успеху, готовность к самоупреку, к покаянию, смирение
в героических делах сострадание и великодушие».
Как он предлагает русским осуществить все это? Он предлагает намёк во втором эссе своей книги «Обращение к Международной академии философии.Вот в речи, произнесенной в Лихтенштейне 14 сентября 1993 г., г-н Солженицын
рассматривает возникновение бентамовского утилитаризма (величайшее счастье для наибольшего числа людей) и идеи прогресса и сетует на последующую потерю смысла в человеческих усилиях. Однако все, что он предлагает в качестве противоядия,
возврат к «морали в политике» и попытка «ограничить наши желания» или «применение принципа самоограничения к группам, профессиям, партиям или целым странам».
»
Если это кажется несколько расплывчатым, то, вероятно, следует обратиться к остальной части значительного объема работ г-на Солженицына. Это, наряду с его честным общественным поведением, безусловно, является предписанием для нравственного поведения.
И все же раздражение по поводу бессодержательности «русского вопроса» выходит за рамки простого разочарования. Это чувство кристаллизовано в некоторых отрывках из новой книги Ричарда Пайпса «Краткая история русской революции».» Этот том автор называет «кратким изложением моих «Русской революции» (1990 г.) и «России при большевистском режиме» (1994 г.)». Он был подготовлен для читателей, заинтересованных в теме, которые «не могут найти время, чтобы прочитать два тома общим объемом 1300 страниц, снабженных 4500 ссылками».
Наиболее красноречивым эффектом сокращения является то, что он делает более резким глубокое и красноречивое осуждение г-ном Пайпсом революции и ее последствий, в котором утверждается, что эксцессы Сталина были неизбежным результатом.
Ленина, как их видит автор.В заключение он многозначительно спрашивает: «Можно ли — следует ли — беспристрастно смотреть на такое неслыханное бедствие?» Его ответ — постоянное выражение возмущения.
В частности, г-н Пайпс с презрением относится к «радикальным интеллектуалам», которые превращают «конкретные жалобы» на систему (подобную царской России) «во всепоглощающую разрушительную силу». Он продолжает указывать из того, что для членов такой «революционной интеллигенции» политика «была не просто вопросом о лучшем или худшем, подлежащем проверке на опыте, но и о хорошем и плохом, которые должны были быть решены принципиально.«Короче говоря, он критика моральной политики, к чему, кажется, и призывает г-н Солженицын.
Конечно, то, что излагает г. Солженицын в «Русском вопросе», есть не столько политическая программа, сколько чувство тоски и надежды. «Надо строить нравственную Россию, или никакую, — тогда это все равно не имеет значения», — пишет он на
окончание его основного эссе. «Мы должны сохранить и взрастить все добрые семена, чудом не вытоптанные в России.»
И в конце своего «Обращения» г-н Солженицын пишет: «А между тем ведь мы не зря пережили испытания XX века. Будем надеяться: мы все-таки закалены этими испытаниями, и наша с трудом завоеванная твердость войдет в некоторая мода будет передана следующим поколениям».
Короче говоря, его ответ на «русский вопрос» состоит в том, что достоинства русского характера спонтанно вновь заявят о себе.Прочитав оценку русской истории г-ном Пайпсом, вы зададитесь вопросом.
.