Владимир Соловьев — Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории (1900). Конспект.
_______
О книге:
Первая публикация под названием «Под пальмами. Три разговора о мирных и военных делах»» в журнале «Книжки Недели». 1899. No 10. С. 5—37; No 11. С. 126—159; 1900. No 1. С. 150—187.
В 1900 г., еще при жизни автора, вышло первое отдельное издание, под новым названием, с предисловием, впервые напечатанным в газете «Россия» под заголовком «О поддельном добре», и с незначительными исправлениями по сравнению с первоначальным текстом: «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об Антихристе и с приложениями».
«Три разговора» — последняя книга Вл. Соловьева, но ее было бы опрометчиво рассматривать как своеобразное завещание, как безнадежный итог всего его творчества. Этому противоречит и пафос замечательной книги «Оправдание добра», второе, значительно дополненное издание которой вышло в 1899 г.
, и вся общественно-публицистическая деятельность Соловьева, которую он не прекращал до последних дней жизни и которая была проникнута идеями свободы, нравственности, веры и долга, теми идеями, что должны восторжествовать над силами зла в земной жизни. Несомненно, что последние годы философа были полны трагических предчувствий, о чем он, например, писал к В. Л. Величко 3 июля 1897 г.: «Наступающий конец мира веет мне в лицо каким-то явственным, хоть неуловимым дуновением,— как путник, приближающийся к морю, чувствует морской воздух прежде, чем увидит море». Но, думается, «Три разговора» не следует подвергать расширительному толкованию, надо всегда помнить об их полемической заостренности (прежде всего против толстовства) и не упускать из вида свидетельства самого Соловьева: «Я написал это, чтобы окончательно высказать мой взгляд на церковный вопрос». В «Трех разговорах» немало от соловьевской историософии и эсхатологии, но еще больше — от традиционных для него общественно-политических проблем.
Местами «Три разговора» напоминают публицистический комментарий к газетным сообщениям. К сказанному можно добавить, что публичное чтение Соловьевым «Повести об Антихристе» весной 1900 г. вызвало насмешки петербургской публики.
К работе над «Антихристом» писатель приступил весной 1896 г., возможно, под влиянием той ожесточенной полемики, что вызвала в русской печати его статья «Смысл войны» (1895), составившая затем восемнадцатую главу «Оправдания добра». Большинство критиков восприняли ее (совершенно ошибочно) как апологию войны. Соловьев предсказывал вооруженную борьбу между Европою и «монгольскою Азией», которая «будет, конечно, последнею, но тем более ужасною, действительно всемирною войною, и не безразлично для судеб человечества, какая сторона останется в ней победительницею». Правда, добавлял он, в этой борьбе нет безусловной, извне тяготеющей необходимости: «Дело еще в наших руках… Против Европы, внутренно объединенной и действительно христианской, Азия не имела бы ни оправдания борьбы, ни условий победы».
Ясно, что в этих высказываниях легко усмотреть зародыш некоторых страниц из «Трех разговоров».
Работа над творениями Платона подсказала Соловьеву редкую в русской литературе форму произведения — классический платоновский диалог, когда собеседники, при всей разности их взглядов, равным образом участвуют в выявлении основных идей автора. Очевидно, что г. Z высказывает суждения, наиболее близкие Соловьеву. Прототипом Политика, возможно, был С. Ю. Витте, тогдашний министр финансов, с которым Соловьев находился в добрых отношениях. Князь — выразитель толстовских воззрений. Монах Пансофий, сочинивший «Краткую повесть об Антихристе»,— поэт Вл. Соловьев, чей стихотворный эпиграф предваряет повесть. Окончательную отделку «Три разговора» получили весной — осенью 1899 г., зимой 1900 г. была написана «Повесть об Антихристе».
—
Из Википедии:
Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории — философское сочинение Владимира Соловьева, написанное весной 1900 года за несколько месяцев до своей смерти.
Данное сочинение рассматривается как «завещание» и даже предсказание. Вместе с тем, Г.В. Флоровский замечает в этой книге отход Соловьева от его прежних идей (в т.ч. и г.о. теократии).
Содержание
Первый разговор касается темы войны. Соловьев хотя и признает в войне зло, так как война предполагает убийство, тем не менее он полагает, что война может быть справедливой. В качестве примера он рассказывает историю Генерала о возмездии башибузукам за уничтожение армянского села. Другая история касается Владимира Мономаха, который громил половцев, предупреждая их разорительные набеги на мирные славянские села.
Второй разговор посвящён теме прогресса, который усматривается в стремлении к международному миру, избавлении от кровожадной дикости в пользу цивилизации («мирная политика есть симптом прогресса»). Соловьев упоминает о прогрессе в Турецкой империи, а также говорит о переносе центра мировой истории на Дальний Восток. Соловьев был сторонником мирного освоения Азии Россией совместно с Англией, а также солидарности с прочими европейскими нациями.
Отторжение Европы бросает Россию в объятья Азии.
Третий разговор касается антихриста. Разбирая проявления прогресса, Соловьев замечает, что смерть и зло по-прежнему сохраняются в мире. Зло проявляется не только на индивидуальном или общественном уровне, но и на физическом. И спасение от этого зла возможно только с помощью высших сил, а именно воскресения. Без истинного воскресения добро оказывается таковым лишь по внешности, но не по сути.
Далее Соловьев переходит к повести об антихристе, в эпиграфе к которой упоминает термин панмонголизм. Панмонголизм означает идею консолидации «народов Восточной Азии» против Европы в рамках обновленной японско-китайской Срединной империи. Соловьев предсказывает, что такая империя вытеснит англичан из Бирмы, а французов из Индокитая и вторгнется в российскую Среднюю Азию и далее в европейскую Россию, Германию и Францию. Однако новое монгольское иго заканчивается всеевропейским восстанием. Однако в освобожденной Европе обнаружится антихрист — «великий аскет, спиритуалист и филантроп», а также вегетарианец.
При поддержке масонов этот человек в XXI веке станет президентом «Европейских Соединенных Штатов», которые трансформируются во «всемирную монархию». Антихристу будет помогать католический епископ Аполлоний, хотя само папство будет уже изгнано из Рима. Столицей империи Антихриста станет Иерусалим, где появится «храм для единения всех культов». Во время общехристианского собора погибнут два праведника: католический папа Петр (служивший архиепископом Могилёвским) и православный старец Иоанн. Конец власти Антихриста положило восстание евреев, а окончательное уничтожение его армий было вызвано извержением вулкана в районе Мертвого моря.
Источник:
Соловьев В. С. Смысл любви: Избранные произведения. М.: Современник, 1991. — 525 с. С.293-427.
Соловьев три разговора краткое содержание. Владимир соловьев три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории со включением краткой повести об антихристе и с приложениями
100 р бонус за первый заказ
Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line
Узнать цену
Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900, Москва) — крупнейший рус.
религиозный философ, поэт, публицист. Философия — синтез идей западноевропейской и восточной мысли. Наибольшее влияние оказали Платон; в меньшей степени находился под влиянием нем. классического идеализма (гл. о. Шеллинга).
Проповеди избавления материального мира от разрушительного воздействия времени и пространства, преобразования его в «космос красоты» и с теорией «богочеловеческого процесса» как спасения человечества.
Ищет гармонию между космической и социальной темами.
Философские и историко-религиозные интересы Соловьева в разработанных им в его соч.: о расколе в рус. народе и обществе; польск. национальной церкви; первобытном язычестве; евр. пророках; Талмуде; Мухаммеде и его религиозном вероучении; медиумизме и Е. П. Блаватской
«Три силы»
От начала истории три коренные силы управляли человеческим развитием, Первая стремится подчинить человечество во всех сферах и на всех степенях его жизни одному верховному началу, в его исключительном единстве стремится смешать и слить все многообразие частных форм, подавить самостоятельность лица, свободу личной жизни.
Один господин и мертвая масса рабов — вот последнее осуществление этой силы. Если бы она получила исключительное преобладание, то человечество окаменело бы в мертвом однообразии и неподвижности. Но вместе с этой силой действует другая, прямо противоположная; она стремится разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу лицу и его деятельности; под ее влиянием отдельные элементы человечества становятся исходными точками жизни, действуют исключительно из себя и для себя, общее теряет значение реального существенного бытия, превращается в что-то отвлеченное, пустое, в формальный закон, а наконец, и совсем лишается всякого смысла. Всеобщий эгоизм и анархия, множественность отдельных единиц без всякой внутренней связи — вот крайнее выражение этой силы. Если бы она получила исключительное преобладание, то человечество распалось бы на свои составные стихии, жизненная связь порвалась бы и история окончилась войной всех против всех, самоистреблением человечества.
И действительно, мы находим в истории всегда совместное действие трех этих сил, и различие между теми и другими историческими эпохами и культурами заключается только в преобладании той или другой силы, стремя- : щейся к своему осуществлению, хотя полное осуществление для двух первых сил, именно вследствие их исключительности,— физически невозможно.Существуют три исторических мира, три культуры,которые резко между собою различаются. Это мусульманский Восток, Западная цивилизация и мир Славянский. В каком же отношении стоят эти три культуры к трем коренным силам исторического развития?
Мусульманский Восток. Он находится под преобладающим влиянием первой силы — силы исключительного единства. Все там подчинено единому началу религии, и сама религия отрицает всякую множественность форм, индивидуальную свободу. Божество в исламе является абсолютным деспотом, создавшим по своему произволу мир и людей, которые только слепые орудия в его руках; единственный закон бытия для Бога — его произвол, а для человека — слепой неодолимый рок.
Во всякой религии святость — достижение полнейшего соединения с божеством через уподобление себя ему. Это соединение сводится к совершенному заглушению личного сознания и чувства, так как его исключительное божество не терпит другого я рядом с собою. Цель достигнута, когда человек приведен в состояние бессознательности и анестезии, для чего употребляются чисто механические средства. Т.е. соединение с божеством равносильно уничтожению личного бытия, мусульманство является только карикатурой буддизма.Мусульманский Восток находится под господством первой из трех сил, которая подавляет все жизненные элементы и враждебна всякому развитию, это доказывается тем, что в течение двенадцати столетий мусульманский мир не сделал ни одного шага во внутреннем развитии.
Прямо противоположный характер у Западной цивилизации , она находится под господствующим влиянием второго исторического начала. Это быстрое и непрерывное развитие, свобода, самостоятельность частных форм и индивидуальных элементов.
Религиозный принцип с самых первых времен западной истории не является исключительным, подавляющей все другие. Рядом с религиозным единством — римскою церковью — выступает мир германских варваров, принявший католичество, но не проникнутый им и сохранивший враждебное начало индивидуальной свободы, верховного значения личности. Этот изначальный дуализм германо-римского мира был основанием для новых обособлений. Поэтому каждый элемент на Западе имеет не одно начало, а два противоположных и враждебных между собою, что исключало власти первого или второго.
Каждая сфера деятельности, форма жизни обособлена, стремится исключить все остальные, стать единственной, и в конечном счете, приходит в изолированности к бессилию и ничтожеству. Так, церковь, отделившаяся от государства, но присвоившая себе государственное значение, заканчивает тем, что теряет власть и над государством и над обществом. Точно так же государство. Оно отделенно от церкви и от народа, присвоило себе абсолютное значение, и в итоге лишается всякой самостоятельности, превращается в безразличную форму общества, А сам народ, восставший против церкви и государства, в революции, не может удержать единства и распадается на враждебные классы.
Против социально-экономической болезни Запада, как против рака, всякие операции будут только паллиативами.Некоторые считают, что на место идеального содержания, основанного на вере, дается новое, основанное на з н а н и и, на науке. В настоящее время, наука совсем не существует, т.к она простое констатирует общие факты. Поэтому истинное построение науки возможно только вместе с теологией и философией, что противоречит общему духу западного развития (раздеение и уединение различныз сфер жизни и знания).
Тоже самое можно сказать и о современном искусстве, которое не хочет ничего знать, кроме самой обиходной жизни, стремится быть,только ее точным воспроизведением.
В общественной сфепе и в сфере знания и творчества вторая историческая сила приводит к всеобщему разложению на низшие составные элементы. И если мусульманский Восток уничтожает человека и утверждает только бесчеловечного бога, то Запад стремится к исключительному утверждению безбожного человека. Все, что делает такой человек — дробное, частное, без единства.
А томизм в жизни, атомизм в науке, атомизм в искусстве— вот последнее слово Западной цивилизации. Она обособила отдельные элементы, довела их до крайней степени развития, но без внутреннего единства они является мертвым капиталом. И если история человечества не должна кончиться этим отрицательным результатом, этим ничтожеством, если должна выступить новая историческая сила, то задача этой силы будет уже не в том, чтобы вырабатывать отдельные элементы жизни и знания, созидать новые культурные формы, а в том, чтоб оживить, одухотворить враждебные, мертвые в своей вражде элементы высшим примирительным началом, дать им общее безусловное содержание и тем освободить их от необходимости исключительного самоутверждения и взаимного отрицания .
Третья сила может быть только откровением высшего божественного мира , и тот народ, через который эта сила проявиться, должен быть только посредником между человечеством и тем миром, свободным, сознательным орудием последнего.
Такой народ не должен иметь специальной задачи, работать над формами и элементами человеческого существования, а только дать жизнь и целость омертвелому человечеству через соединение его с вечным божественным началом. Такой народ не нуждается в особенных преимуществах, специальных силах, т.к он действует не от себя, осуществляет не свое. У него должна быть только свобода от ограниченности и односторонности, равнодушие ко всей этой жизни с ее мелкими интересами, вера в высший мир и покорность ему. А эти свойства принадлежат племенному характеру Славянства, в особенности русскому народу. И нет другого носителя третьей силы, ибо остальные народы находятся под властью двух первых сил. Только Славянство свободно от этих двух низших сил и может стать проводником третьей. Соловьев: или это есть конец истории, или неизбежное обнаружение третьей силы, единственным носителем которой может быть только Славянство и народ русский.
И как раз жалкое положение России в экономическом и других отношениях подтверждает это призвание.
Русский народ должен провести в человечество высшую силу, которая не от мира сего, а внешнее богатство и порядок не имеют никакого значения.
Когда наступит час обнаружения для России ее исторического призвания, никто не может сказать, но все показывает, что час этот близок, даже несмотря на то, что в русском обществе нет сознания своей высшей задачи. Но великие внешние события обыкновенно предшествуют великим пробуждениям общественного сознания. Соловьев надеялся, что русско-турецкая война подтолкнет русский народа к осознанию. А пока мы должны перестать творить себе кумира, стать равнодушнее к ограниченным интересам этой жизни, и разумно верить в высшую действительность.
Эта вера есть необходимый результат внутреннего душевного процесса — процесса решительного освобождения от той житейской дряни, которая наполняет наше сердце, и от той мнимо научной школьной дряни, которая выполняет нашу голову. Ибо отрицание низшего содержания есть тем самым утверждение высшего, и, изгоняя из своей, души ложных божков и кумиров, мы тем самым вводим в нее истинное Божество.
Владимир Соловьев
Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории
Со включением краткой повести об антихристе и с приложениями
Посвящается ушедшим друзьям ранних лет
Николаю Михайловичу Лопатину и Александру Александровичу Соколову
ПРЕДИСЛОВИЕ
Есть ли зло только естественный недостаток, несовершенство, само собою исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром, так что для успешной борьбы с нею нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия? Этот жизненный вопрос может отчетливо исследоваться и решаться лишь в целой метафизической системе. Начав работать над этим для тех, кто способен и склонен к умозрению, я, однако, чувствовал, насколько вопрос о зле важен для всех. Около двух лет тому назад особая перемена в душевном настроении, о которой здесь нет надобности распространяться, вызвала во мне сильное и устойчивое желание осветить наглядным и общедоступным образом те главные стороны в вопросе о зле, которые должны затрагивать всякого.
Долго я не находил удобной формы для исполнения своего замысла. Но весною 1899 года, за границей, разом сложился и в несколько дней написан первый разговор об этом предмете, а затем, по возвращении в Россию, написаны и два другие диалога. Так сама собою явилась эта словесная форма как простейшее выражение для того, что я хотел сказать. Этою формою случайного светского разговора уже достаточно ясно указывается, что здесь не нужно искать ни научно-философского исследования, ни религиозной проповеди. Моя задача здесь скорое апологетическая и полемическая: я хотел, насколько мог, ярко выставить связанные с вопросом о зле жизненные стороны христианской истины, на которые с разных сторон напускается туман, особенно в последнее время.
Много лет тому назад прочел я известие о новой религии, возникшей где-то в восточных губерниях. Эта религия, последователи которой назывались вертидырниками или дыромоляями , состояла в том, что, просверлив в каком-нибудь темном углу в стене избы дыру средней величины, эти люди прикладывали к ней губы и много раз настойчиво повторяли: «Изба моя, дыра моя, спаси меня!» Никогда еще, кажется, предмет богопочитания не достигал такой крайней степени упрощения.
Но если обоготворение обыкновенной крестьянской избы и простого, человеческими руками сделанного отверстия в ее стене есть явное заблуждение, то должно сказать, что это было заблуждение правдивое: эти люди дико безумствовали, но никого не вводили в заблуждение; про избу они так и говорили: изба, и место, просверленное в ее стене, справедливо называли дырой.
Но религия дыромоляев скоро испытала «эволюцию» и подверглась «трансформации». И в новом своем виде она сохранила прежнюю слабость религиозной мысли и узость философских интересов, прежний приземистый реализм, но утратила прежнюю правдивость: своя изба получила теперь название «царства Божия на земле», а дыра стала называться «новым евангелием», и, что всего хуже, различие между этим мнимым евангелием и настоящим, различие совершенно такое же, как между просверленною в бревне дырой и живым и целым деревом, – это существенное различие новые евангелисты всячески старались и замолчать и заговорить.
Я, конечно, не утверждаю прямой исторической или «генетической» связи между первоначальною сектой дыромоляев и проповедью мнимого царства Божия и мнимого евангелия.
Это и не важно для моего простого намерения: наглядно показать существенное тождество двух «учений» – с тем нравственным различием, которое я отметил. А тождество здесь – в чистой отрицательности и бессодержательности обоих «мировоззрений». Хотя «интеллигентные» дыромоляи и называют себя не дыромоляями, а христианами и проповедь свою называют евангелием, но христианство без Христа – и евангелие, то есть благая весть, без того блага, о котором стоило бы возвещать, именно без действительного воскресения в полноту блаженной жизни, – есть такое же пустое место, как и обыкновенная дыра, просверленная в крестьянской избе. Обо всем этом можно было бы и не говорить, если бы над рационалистическою дырой не ставилось поддельного христианского флага, соблазняющего и сбивающего с толку множество малых сих. Когда люди, думающие и потихоньку утверждающие, что Христос устарел, превзойден или что его вовсе не было, что это – миф, выдуманный апостолом Павлом, вместе с тем упорно продолжают называть себя «истинными христианами» и проповедь своего пустого места прикрывать переиначенными евангельскими словами, тут уже равнодушие и снисходительное пренебрежение более не у места: ввиду заражения нравственной атмосферы систематическою ложью общественная совесть громко требует, чтобы дурное дело было названо своим настоящим именем.
Истинная задача полемики здесь – не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана.
Этот обман не имеет извинения. Между мною как автором трех сочинений, запрещенных духовною цензурою, и этими издателями многих заграничных книг, брошюр и листков не может быть серьезного вопроса о внешних препятствиях для полной откровенности по этим предметам. Остающиеся у нас ограничения религиозной свободы – одна из самых больших для меня сердечных болей, потому что я вижу и чувствую, насколько все эти внешние стеснения вредны и тягостны не только для тех, кто им подвергается, но главным образом для христианского дела в России, а следовательно, для русского народа, а следовательно, и для русского государства.
Но никакое внешнее положение не может помешать убежденному и добросовестному человеку высказать до конца свое убеждение. Нельзя это сделать дома – можно за границей, да и кто же более проповедников мнимого евангелия пользуется этою возможностью, когда дело идет о прикладных вопросах политики и религии? А по главному, принципиальному вопросу для воздержания от неискренности и фальши не нужно и за границу ехать, ведь никакая русская цензура не требует заявлять такие убеждения, которых не имеешь, притворяться верящим в то, во что не веришь, любящим и чтущим то, что презираешь и ненавидишь.
Чтобы держать себя добросовестно по отношению к известному историческому Лицу и Его делу, от проповедников пустоты требовалось в России только одно: умалчивать об этом Лице, «игнорировать» Его. Но какая странность! Эти люди не хотят пользоваться по этому предмету ни свободой молчания у себя дома, ни свободой слова за границей. И здесь, и там они предпочитают наружно примыкать к Христову Евангелию; и здесь, и там они не хотят ни прямо – решительным словом, ни косвенно – красноречивым умолчанием – правдиво показать свое настоящее отношение к Основателю христианства, именно что Он им совсем чужд, ни на что не нужен и составляет для них только помеху.
С их точки зрения, то, что они проповедуют, само по себе понятно, желательно и спасительно для всякого. Их «истина» держится сама на себе, и, если известное историческое лицо с нею согласно, тем лучше для него, но это никак еще не может дать ему значение высшего авторитета для них, особенно когда то же самое лицо говорило и делало много такого, что для них есть и «соблазн», и «безумие».
Если даже по немощи человеческой эти люди испытывают неодолимую потребность опереть свои убеждения кроме собственного «разума» на какой-нибудь исторический авторитет, то отчего бы им не поискать в истории другого, более для них подходящего? Да и есть такой давно готовый – основатель широко распространенной буддийской религии. Он ведь действительно проповедовал то, что им нужно: непротивление, бесстрастие, неделание, трезвость и т. д., и ему удалось даже без мученичества «сделать блестящую карьеру» для своей религии – священные книги буддистов действительно возвещают пустоту, и для полного их согласования с новою проповедью того же предмета потребовалось бы только детальное упрощение; напротив того, Священное Писание евреев и христиан наполнено и насквозь проникнуто положительным духовным содержанием, отрицающим и древнюю и новую пустоту, и, чтобы привязать ее проповедь к какому-нибудь евангельскому или пророческому изречению, необходимо всеми неправдами разорвать связь этого изречения и с целою книгой, и с ближайшим контекстом, – тогда как буддийские сутты дают сплошными массами подходящие поучения и легенды, и ничего нет в этих книгах по существу или по духу противного новой проповеди.
Заменив для нее «галилейского раввина» отшельником из рода шакьев, мнимые христиане ничего действительного не потеряли бы, а выиграли бы нечто очень важное – по крайней мере на мой взгляд – возможность быть и при заблуждении добросовестно мыслящими и в некоторой мере последовательными. Но они этого не захотят…
Реферат по философии
по произведению В.С. Соловьёва «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории»
Москва 2002
Итоговая работа великого русского мыслителя Владимира Сергеевича Соловьёва посвящена вечным вопросам бытия: добро и зло, истина и ложь, религия и нигилизм. По определению самого философа «это разговоры о зле, о военной и мирной борьбе с ним».
Сам автор говорил: «Моя задача здесь скорее полемическая, то есть я хотел ярко выставить связанные с вопросом о зле жизненные стороны христианской истины. «В самом произведении чётко поставлен вопрос: есть ли зло только естественный недостаток, само собою исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром.
Это произведение строится в форме диалога-спора, суть которого — в толковании истории, «нравственного порядка» вещей, в чем их смысл.
Анализируя данное произведение, я пришла к выводу, что нельзя рассматривать все три разговора по отдельности. Так как тема одного разговора прослеживается и в содержании других. Поэтому в моём реферате нет чёткого деления на части, а выделяются главные моменты произведения в целом.
Действие происходит в саду одной из вилл, расположенной у подножия Альп, где случайно сошлись пятеро русских: старый боевой г е н е р а л; п о л и т и к- «муж совета», отдыхающий от теоретических и практических занятий государственными делами; молодой к н я з ь, моралист и народник, издающий разные брошюры по нравственным и общественным вопросам; д а м а средних лет, любопытная ко всему человечеству, и ещё один господин неопределённого возраста и общественного положения- автор называет его г-н Z.
Первый разговор начинается по поводу газетной статьи и насчёт литературного похода против войны и военной службы.
Первым в разговор вступает Генерал: «Существует теперь или нет христолюбивая и достославная российское воинство? Спокон веков всякий военный человек знал и чувствовал, что служит делу важному и хорошему. Это наше дело всегда освящалось в церквах, прославлялась молвою.… И вот мы вдруг узнаём, что всё это нам нужно забыть, а дело, которому мы служили и гордились, объявлено дурным и пагубным, оно противно Божьим заповедям…»Сам военный не знает, как на себя смотреть: как на настоящего человека или как на «изверга естества». В полемику с ним вступает князь, который осуждает войну и военную службу. Свою позицию он выражает так: «не убий» и считает, что убийство есть зло, противное воли Божией, и что оно ни под каким видом не может быть никому дозволено».Ещё одной точки зрения придерживается политик, который полагает, что все нападки в статье обращены не к военным, а к дипломатам и другим «штатским», которые очень мало интересуются «христолюбивостью».А военные по его мнению должны выполнять беспрекословно приказания начальства, хотя литературная агитация против войны для него явление отрадное.
Генерал начинает спорить, что армии непременно нужна полная уверенность в том, что война есть дело святое, благодаря чему в войсках будет воспитываться боевой дух. Разговор переходит в ту стадию, при которой начинается рассмотрение самой войны как неизбежного зла бедствия, терпимого в крайних случаях. Вспоминается даже, что все святые русской церкви принадлежат лишь к двум классам: или монархи, или войны. А значит христианские народы, «по мысли которых святцы делались», военную профессию уважали и ценили. Вразрез этой теории идет мысль князя, который из журналов прочитал, что христианство безусловно осуждает войну. А сам он считает, что война и военщина — «безусловное и крайнее зло, от которого человечество должно непременно и сейчас же избавиться». Что поведет, по его мнению, к торжеству разума и добра.
И тут перед нами встаёт ещё одна точка зрения. Её высказывает г-н Z. Он говорит о том, что война не есть безусловное зло, и что мир не есть безусловное добро, то есть бывает хорошая война, значит, возможен дурной мир. Здесь мы видим разницу между взглядами г-на Z и Генерала, который, как военный человек, думает, что война может быть очень плохим делом «…именно, когда нас бьют, как, например, под Нарвой» и мир может быть прекрасным, как например, Ништадтсий. Генерал начинает рассказывать своим собеседникам об одном сражении на Аладжинских высотах (что было на войне с турками), при котором «и своих и чужих много полегло», и при этом каждый воевал за «свою правду». На что князь ему замечает, каким же образом война может быть честным и святым делом, когда это борьба «одних разбойников с другими». Но генерал с ним не согласен. Он считает, что «умри бы он тогда- прямо предстал бы перед Всевышним и занял бы место в раю».Ему не интересно знать, что по ту и по эту сторону все люди и что во всяком человеке есть добро и зло. Генералу важно, «что из двух в ком пересилило».
И тут г-н Z поднимает вопрос о религии, Христе, который «не подействовал силою евангельского духа, чтобы пробудить добро, сокрытое в душах Иуды, Ирода, еврейских первосвященников.
Почему же Он не избавил их души от той ужасной тьмы, в которой они находились?»
Интересным представляется рассказ г-на Z о двух афинских странниках, пришедших в конце жизни к такому выводу: греши и не кайся, ибо раскаяние ведёт к унынию, а оно является большим грехом.
Далее спор снова возвращается к теме войны. Политик твёрдо убеждён в том, что нельзя оспаривать исторического значения войны, как главного средства, которым создавалось и упрочивалось государство. Он считает, что нет такого государства, которое было бы создано и укреплено, без военных действий. Политик приводит в пример Северную Америку, которой пришлось добывать свою политическую независимость путём долголетней войны. Но князь отвечает, что это говорит о «неважности государства» , и что война не несёт в себе великого исторического значения для условий создания государства. Политик пытается доказать, что военный период истории кончился. Хотя о немедленном разоружении не может быть и речи, «ни мы, ни наши дети больших войн не увидим».
Он приводит в пример время Владимира Мономаха, когда приходилось ограждать будущее русского государства от половцев, а потом от татар. Теперь же таких угроз России не наблюдается и,следовательно, война и военные просто не нужны. Сейчас, считает Политик, война имеет смысл быть где-нибудь в Африке или Средней Азии. И снова приходится ему возвращаться к мысли о «святых войнах». Он говорит так: «Войны, которые воздвигнуты в ранг святых, возможно, были в киевской или монгольской эпохе. В подтверждение своих слов он приводит в пример Александра Невского и Александра Суворова. Александр Невский сражался за национально-политическую будущность своего отечества, поэтому он — святой. Александру Суворову, напротив, спасать Россию не приходилось. Спасение же России от Наполеона (с ним «можно было бы договориться»)- это патриотическая риторика. Далее Политик рассуждает о Крымской войне, как о «безумной», а её причина, по его мнению, — это «дурная воинствующая политика, в результате которой погибло полмиллиона людей».
Следующая интересная мысль состоит в том, что современные нации перестают уметь воевать, а сближение России с Францией — выгодно, это — «союз мира и предосторожности». Ему парирует Генерал, говоря, что если опять столкнуться две военные нации, то опять «пойдут бюллетени», и военные качества всё равно нужны. На это политик прямо заявляет: «Как в теле ненужные органы атрофируются, так и в человечестве воинствующие качества стали не нужны.»
Что же предлагает Политик, в чём он видит решение этих проблем? А в том, чтобы взяться за ум и вести хорошую политику, например, с Турцией: «ввести её в среду культурных наций, помочь образоваться и стать способными справедливо и гуманно управлять народами, которые не в состоянии мирно управляться со своими делами». Тут идёт сравнение с Россией, где было отменено крепостное право. В чём же тогда состоит особая задача русской политики в восточном вопросе? Здесь Политик предлагает идею, что все европейские нации должны быть солидарны в интересе культурного расширения.
А конкретно Россия должна удвоить усилия, чтобы скорее догнать другие нации. Русский народ должен воспользоваться опытом сотрудничества. «Добровольно трудясь над культурным прогрессом варварских государств, мы стягиваем узы солидарности между нами и другими европейскими нациями».
Но Генерал, как человек, побывавший на войне, не верит в солидарность. На это Политик заявляет, что коль мы сами европейцы, так и должны быть солидарны с другими европейскими нациями. Однако не все собравшиеся считают, что русский народ — европейцы. Например, г-н Z утверждает что «мы представляем собой особый греко-славянский тип. И Политик вновь оперирует тем, что «Россия – великая окраина Европы в сторону Азии, то есть азиатский элемент в природу нашу вошёл, второю душою сделался». И чтобы разобраться во всём «необходимо возобладание одной души, разумеется лучшей, то есть умственно более сильной, более способной к дальнейшему прогрессу. Сначала нации должны были сложиться, окрепнуть и «устоять против низших элементов». В этот период нужна была война, которая на том этапе была делом святым. А теперь наступает эпоха мира и мирного распространения повсюду европейской культуры. И в этом Политик видит смысл истории: «мирная политика есть мерило и симптом культурного прогресса».
Тогда что же дальше? Может быть, ускоренный прогресс есть симптом конца, а, значит, исторический процесс приближается к своей развязке? Г-н Z подводит разговор к тому, что о прогрессе заботиться нельзя, если знать, что «конец его всегда есть смерть для всякого человека». Генерал уточняет эту мысль, а именно встаёт вопрос об антихристе и антихристианстве: «духа Христова не имея, выдают себя за самых настоящих христиан». То есть антихристианство ведёт к исторической трагедии, так как это будет «не простое неверие или отрицание христианства, а это будет религиозное самозванство».
Важно не то, что во всяком человеке есть зачатки и добра и зла, а то, что из двух в ком пересилило. Зло действительно существует, и оно выражается не в одном отсутствии добра, а в положительном сопротивлении и перевесе низших качеств над высшими во всех областях бытия.
Д ля исполнения воли Божией и достижения Царства Божия кроме совести и ума нужно еще что-нибудь третье — вдохновение добра, или прямое и положительное действие самого доброго начала на нас и в нас. Настоящая культура требует, чтобы всякая драка между людьми и между нациями была вовсе упразднена. О Рождестве в церквах поется: «На земле мир, в человецех благоволение». Это значит, что мир на земле будет только тогда, когда между людьми будет благоволение. Нужно не молиться Богу, а действовать по-Божьи. Грех один только и есть смертный — уныние, потому что из него рождается отчаяние, а отчаяние — это уже, собственно, и не грех, а сама смерть духовная.
Цитаты из книги Владимир Соловьев —
Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории,
со включением краткой повести об Антихристе
ПРЕДИСЛОВИЕ
Есть ли зло только естественный недостаток, несовершенство, само собою исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром, так что для успешной борьбы с нею нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия?
Много лет тому назад прочел я известие о новой религии, возникшей где-то в восточных губерниях.
Эта религия, последователи которой назывались вертидырниками или дыромоляями, состояла в том, что, просверлив в каком-нибудь темном углу в стене избы дыру средней величины, эти люди прикладывали к ней губы и много раз настойчиво повторяли: «Изба моя, дыра моя, спаси меня!». Никогда еще, кажется, предмет богопочитания не достигал такой крайней степени упрощения.
Истинная задача полемики здесь — не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана.
Никакая русская цензура не требует заявлять такие убеждения, которых не имеешь, притворяться верящим в то, во что не веришь, любящим и чтущим то, что презираешь и ненавидишь.
С полемическою задачею этих диалогов связана у меня положительная: представить вопрос о борьбе против зла и о смысле истории с трех различных точек зрения, из которых одна, религиозно-бытовая, принадлежащая прошедшему, выступает особенно в первом разговоре, в речах генерала; другая, культурно-прогрессивная, господствующая в настоящее время, высказывается и защищается политиком, особенно во втором разговоре, и третья, безусловно-религиозная, которой еще предстоит проявить свое решающее значение в будущем, указана в третьем разговоре в рассуждениях г[-на] Z и в повести отца Пансофия.
Если прекращение войны вообще я считаю невозможным раньше окончательной катастрофы, то в теснейшем сближении и мирном сотрудничестве всех христианских народов и государств я вижу не только возможный, но необходимый и нравственно обязательный путь спасения для христианского мира от поглощения его низшими стихиями.
_______
О книге:
Первая публикация под названием «Под пальмами. Три разговора о мирных и военных делах»» в журнале «Книжки Недели». 1899. No 10. С. 5—37; No 11. С. 126—159; 1900. No 1. С. 150—187.
В 1900 г., еще при жизни автора, вышло первое отдельное издание, под новым названием, с предисловием, впервые напечатанным в газете «Россия» под заголовком «О поддельном добре», и с незначительными исправлениями по сравнению с первоначальным текстом: «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об Антихристе и с приложениями».
«Три разговора» — последняя книга Вл. Соловьева, но ее было бы опрометчиво рассматривать как своеобразное завещание, как безнадежный итог всего его творчества.
Этому противоречит и пафос замечательной книги «Оправдание добра», второе, значительно дополненное издание которой вышло в 1899 г., и вся общественно-публицистическая деятельность Соловьева, которую он не прекращал до последних дней жизни и которая была проникнута идеями свободы, нравственности, веры и долга, теми идеями, что должны восторжествовать над силами зла в земной жизни. Несомненно, что последние годы философа были полны трагических предчувствий, о чем он, например, писал к В. Л. Величко 3 июля 1897 г.: «Наступающий конец мира веет мне в лицо каким-то явственным, хоть неуловимым дуновением,— как путник, приближающийся к морю, чувствует морской воздух прежде, чем увидит море». Но, думается, «Три разговора» не следует подвергать расширительному толкованию, надо всегда помнить об их полемической заостренности (прежде всего против толстовства) и не упускать из вида свидетельства самого Соловьева: «Я написал это, чтобы окончательно высказать мой взгляд на церковный вопрос». В «Трех разговорах» немало от соловьевской историософии и эсхатологии, но еще больше — от традиционных для него общественно-политических проблем.
Местами «Три разговора» напоминают публицистический комментарий к газетным сообщениям. К сказанному можно добавить, что публичное чтение Соловьевым «Повести об Антихристе» весной 1900 г. вызвало насмешки петербургской публики.
К работе над «Антихристом» писатель приступил весной 1896 г., возможно, под влиянием той ожесточенной полемики, что вызвала в русской печати его статья «Смысл войны» (1895), составившая затем восемнадцатую главу «Оправдания добра». Большинство критиков восприняли ее (совершенно ошибочно) как апологию войны. Соловьев предсказывал вооруженную борьбу между Европою и «монгольскою Азией», которая «будет, конечно, последнею, но тем более ужасною, действительно всемирною войною, и не безразлично для судеб человечества, какая сторона останется в ней победительницею». Правда, добавлял он, в этой борьбе нет безусловной, извне тяготеющей необходимости: «Дело еще в наших руках… Против Европы, внутренно объединенной и действительно христианской, Азия не имела бы ни оправдания борьбы, ни условий победы».
Ясно, что в этих высказываниях легко усмотреть зародыш некоторых страниц из «Трех разговоров».
Работа над творениями Платона подсказала Соловьеву редкую в русской литературе форму произведения — классический платоновский диалог, когда собеседники, при всей разности их взглядов, равным образом участвуют в выявлении основных идей автора. Очевидно, что г. Z высказывает суждения, наиболее близкие Соловьеву. Прототипом Политика, возможно, был С. Ю. Витте, тогдашний министр финансов, с которым Соловьев находился в добрых отношениях. Князь — выразитель толстовских воззрений. Монах Пансофий, сочинивший «Краткую повесть об Антихристе»,— поэт Вл. Соловьев , чей стихотворный эпиграф предваряет повесть. Окончательную отделку «Три разговора» получили весной — осенью 1899 г., зимой 1900 г. была написана «Повесть об Антихристе».
—
Из Википедии:
Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории — философское сочинение Владимира Соловьева, написанное весной 1900 года за несколько месяцев до своей смерти.
Данное сочинение рассматривается как «завещание» и даже предсказание. Вместе с тем, Г.В. Флоровский замечает в этой книге отход Соловьева от его прежних идей (в т.ч. и г.о. теократии).
Первый разговор касается темы войны. Соловьев хотя и признает в войне зло, так как война предполагает убийство, тем не менее он полагает, что война может быть справедливой. В качестве примера он рассказывает историю Генерала о возмездии башибузукам за уничтожение армянского села. Другая история касается Владимира Мономаха, который громил половцев, предупреждая их разорительные набеги на мирные славянские села.
Второй разговор посвящён теме прогресса , который усматривается в стремлении к международному миру, избавлении от кровожадной дикости в пользу цивилизации («мирная политика есть симптом прогресса»). Соловьев упоминает о прогрессе в Турецкой империи, а также говорит о переносе центра мировой истории на Дальний Восток. Соловьев был сторонником мирного освоения Азии Россией совместно с Англией, а также солидарности с прочими европейскими нациями.
Отторжение Европы бросает Россию в объятья Азии.
Третий разговор касается антихриста. Разбирая проявления прогресса, Соловьев замечает, что смерть и зло по-прежнему сохраняются в мире. Зло проявляется не только на индивидуальном или общественном уровне, но и на физическом. И спасение от этого зла возможно только с помощью высших сил, а именно воскресения. Без истинного воскресения добро оказывается таковым лишь по внешности, но не по сути.
Далее Соловьев переходит к повести об антихристе, в эпиграфе к которой упоминает термин панмонголизм. Панмонголизм означает идею консолидации «народов Восточной Азии» против Европы в рамках обновленной японско-китайской Срединной империи. Соловьев предсказывает, что такая империя вытеснит англичан из Бирмы, а французов из Индокитая и вторгнется в российскую Среднюю Азию и далее в европейскую Россию, Германию и Францию. Однако новое монгольское иго заканчивается всеевропейским восстанием. Однако в освобожденной Европе обнаружится антихрист — «великий аскет, спиритуалист и филантроп», а также вегетарианец.
При поддержке масонов этот человек в XXI веке станет президентом «Европейских Соединенных Штатов», которые трансформируются во «всемирную монархию». Антихристу будет помогать католический епископ Аполлоний, хотя само папство будет уже изгнано из Рима. Столицей империи Антихриста станет Иерусалим, где появится «храм для единения всех культов». Во время общехристианского собора погибнут два праведника: католический папа Петр (служивший архиепископом Могилёвским) и православный старец Иоанн. Конец власти Антихриста положило восстание евреев, а окончательное уничтожение его армий было вызвано извержением вулкана в районе Мертвого моря.
Посвящается ушедшим друзьям ранних лет
Николаю Михайловичу Лопатину и Александру Александровичу Соколову
ПРЕДИСЛОВИЕ
Есть ли зло только естественный недостаток, несовершенство, само собою исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром, так что для успешной борьбы с нею нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия? Этот жизненный вопрос может отчетливо исследоваться и решаться лишь в целой метафизической системе.
Начав работать над этим для тех, кто способен и склонен к умозрению, я, однако, чувствовал, насколько вопрос о зле важен для всех. Около двух лет тому назад особая перемена в душевном настроении, о которой здесь нет надобности распространяться, вызвала во мне сильное и устойчивое желание осветить наглядным и общедоступным образом те главные стороны в вопросе о зле, которые должны затрагивать всякого. Долго я не находил удобной формы для исполнения своего замысла. Но весною 1899 года, за границей, разом сложился и в несколько дней написан первый разговор об этом предмете, а затем, по возвращении в Россию, написаны и два другие диалога. Так сама собою явилась эта словесная форма как простейшее выражение для того, что я хотел сказать. Этою формою случайного светского разговора уже достаточно ясно указывается, что здесь не нужно искать ни научно-философского исследования, ни религиозной проповеди. Моя задача здесь скорое апологетическая и полемическая: я хотел, насколько мог, ярко выставить связанные с вопросом о зле жизненные стороны христианской истины, на которые с разных сторон напускается туман, особенно в последнее время.
Много лет тому назад прочел я известие о новой религии, возникшей где-то в восточных губерниях. Эта религия, последователи которой назывались вертидырниками или дыромоляями , состояла в том, что, просверлив в каком-нибудь темном углу в стене избы дыру средней величины, эти люди прикладывали к ней губы и много раз настойчиво повторяли: «Изба моя, дыра моя, спаси меня!» Никогда еще, кажется, предмет богопочитания не достигал такой крайней степени упрощения. Но если обоготворение обыкновенной крестьянской избы и простого, человеческими руками сделанного отверстия в ее стене есть явное заблуждение, то должно сказать, что это было заблуждение правдивое: эти люди дико безумствовали, но никого не вводили в заблуждение; про избу они так и говорили: изба, и место, просверленное в ее стене, справедливо называли дырой.
Но религия дыромоляев скоро испытала «эволюцию» и подверглась «трансформации». И в новом своем виде она сохранила прежнюю слабость религиозной мысли и узость философских интересов, прежний приземистый реализм, но утратила прежнюю правдивость: своя изба получила теперь название «царства Божия на земле», а дыра стала называться «новым евангелием», и, что всего хуже, различие между этим мнимым евангелием и настоящим, различие совершенно такое же, как между просверленною в бревне дырой и живым и целым деревом, – это существенное различие новые евангелисты всячески старались и замолчать и заговорить.
Я, конечно, не утверждаю прямой исторической или «генетической» связи между первоначальною сектой дыромоляев и проповедью мнимого царства Божия и мнимого евангелия. Это и не важно для моего простого намерения: наглядно показать существенное тождество двух «учений» – с тем нравственным различием, которое я отметил. А тождество здесь – в чистой отрицательности и бессодержательности обоих «мировоззрений». Хотя «интеллигентные» дыромоляи и называют себя не дыромоляями, а христианами и проповедь свою называют евангелием, но христианство без Христа – и евангелие, то есть благая весть, без того блага, о котором стоило бы возвещать, именно без действительного воскресения в полноту блаженной жизни, – есть такое же пустое место, как и обыкновенная дыра, просверленная в крестьянской избе. Обо всем этом можно было бы и не говорить, если бы над рационалистическою дырой не ставилось поддельного христианского флага, соблазняющего и сбивающего с толку множество малых сих. Когда люди, думающие и потихоньку утверждающие, что Христос устарел, превзойден или что его вовсе не было, что это – миф, выдуманный апостолом Павлом, вместе с тем упорно продолжают называть себя «истинными христианами» и проповедь своего пустого места прикрывать переиначенными евангельскими словами, тут уже равнодушие и снисходительное пренебрежение более не у места: ввиду заражения нравственной атмосферы систематическою ложью общественная совесть громко требует, чтобы дурное дело было названо своим настоящим именем.
Истинная задача полемики здесь – не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана.
Этот обман не имеет извинения. Между мною как автором трех сочинений, запрещенных духовною цензурою, и этими издателями многих заграничных книг, брошюр и листков не может быть серьезного вопроса о внешних препятствиях для полной откровенности по этим предметам. Остающиеся у нас ограничения религиозной свободы – одна из самых больших для меня сердечных болей, потому что я вижу и чувствую, насколько все эти внешние стеснения вредны и тягостны не только для тех, кто им подвергается, но главным образом для христианского дела в России, а следовательно, для русского народа, а следовательно, и для русского государства.
Но никакое внешнее положение не может помешать убежденному и добросовестному человеку высказать до конца свое убеждение. Нельзя это сделать дома – можно за границей, да и кто же более проповедников мнимого евангелия пользуется этою возможностью, когда дело идет о прикладных вопросах политики и религии? А по главному, принципиальному вопросу для воздержания от неискренности и фальши не нужно и за границу ехать, ведь никакая русская цензура не требует заявлять такие убеждения, которых не имеешь, притворяться верящим в то, во что не веришь, любящим и чтущим то, что презираешь и ненавидишь.
Чтобы держать себя добросовестно по отношению к известному историческому Лицу и Его делу, от проповедников пустоты требовалось в России только одно: умалчивать об этом Лице, «игнорировать» Его. Но какая странность! Эти люди не хотят пользоваться по этому предмету ни свободой молчания у себя дома, ни свободой слова за границей. И здесь, и там они предпочитают наружно примыкать к Христову Евангелию; и здесь, и там они не хотят ни прямо – решительным словом, ни косвенно – красноречивым умолчанием – правдиво показать свое настоящее отношение к Основателю христианства, именно что Он им совсем чужд, ни на что не нужен и составляет для них только помеху.
С их точки зрения, то, что они проповедуют, само по себе понятно, желательно и спасительно для всякого. Их «истина» держится сама на себе, и, если известное историческое лицо с нею согласно, тем лучше для него, но это никак еще не может дать ему значение высшего авторитета для них, особенно когда то же самое лицо говорило и делало много такого, что для них есть и «соблазн», и «безумие».
Если даже по немощи человеческой эти люди испытывают неодолимую потребность опереть свои убеждения кроме собственного «разума» на какой-нибудь исторический авторитет, то отчего бы им не поискать в истории другого, более для них подходящего? Да и есть такой давно готовый – основатель широко распространенной буддийской религии. Он ведь действительно проповедовал то, что им нужно: непротивление, бесстрастие, неделание, трезвость и т. д., и ему удалось даже без мученичества «сделать блестящую карьеру» для своей религии – священные книги буддистов действительно возвещают пустоту, и для полного их согласования с новою проповедью того же предмета потребовалось бы только детальное упрощение; напротив того, Священное Писание евреев и христиан наполнено и насквозь проникнуто положительным духовным содержанием, отрицающим и древнюю и новую пустоту, и, чтобы привязать ее проповедь к какому-нибудь евангельскому или пророческому изречению, необходимо всеми неправдами разорвать связь этого изречения и с целою книгой, и с ближайшим контекстом, – тогда как буддийские сутты дают сплошными массами подходящие поучения и легенды, и ничего нет в этих книгах по существу или по духу противного новой проповеди.
Заменив для нее «галилейского раввина» отшельником из рода шакьев, мнимые христиане ничего действительного не потеряли бы, а выиграли бы нечто очень важное – по крайней мере на мой взгляд – возможность быть и при заблуждении добросовестно мыслящими и в некоторой мере последовательными. Но они этого не захотят…
Бессодержательность вероучения новой «религии» и ее логические противоречия слишком бросаются в глаза, и с этой стороны мне пришлось только (в третьем разговоре) представить краткий, но полный перечень положений, очевидно уничтожающих друг друга и едва ли прельщающих кого-нибудь вне такого отпетого типа, как мой князь. Но если бы мне удалось раскрыть чьи-нибудь глаза на другую сторону дела и дать почувствовать иной обманувшейся, но живой душе всю нравственную фальшь этого мертвящего учения в его совокупности – полемическая цель этой книжки была бы достигнута.
Впрочем, я глубоко убежден, что слово обличения неправды, до конца договоренное, если бы оно и совсем ни на кого сейчас же не произвело доброго действия, все-таки есть, сверх субъективного исполнения нравственного долга для говорящего, еще и духовно-ощутительная санитарная мера в жизни целого общества, существенно полезная ему и в настоящем, и для будущего.
С полемическою задачею этих диалогов связана у меня положительная: представить вопрос о борьбе против зла и о смысле истории с трех различных точек зрения, из которых одна, религиозно-бытовая, принадлежащая прошедшему, выступает особенно в первом разговоре, в речах генерала; другая, культурно-прогрессивная, господствующая в настоящее время, высказывается и защищается политиком, особенно во втором разговоре, и третья, безусловно-религиозная, которой еще предстоит проявить свое решающее значение в будущем, указана в третьем разговоре в рассуждениях г[-на] Z и в повести отца Пансофия. Хотя сам я окончательно стою на последней точке зрения, но признаю относительную правду и за двумя первыми и потому мог с одинаковым беспристрастием передавать противоположные рассуждения и заявления политика и генерала. Высшая безусловная истина не исключает и не отрицает предварительных условий своего проявления, а оправдывает, осмысливает и освящает их. Если с известной точки зрения всемирная история есть всемирный суд Божий – die Weltgeschichte ist das Weltgericht, то ведь в понятие такого суда входит долгая и сложная тяжба (процесс) между добрыми и злыми историческими силами, а эта тяжба для окончательного решения с одинаковою необходимостью предполагает и напряженную борьбу за существование между этими силами, и наибольшее их внутреннее, следовательно, мирное развитие в общей культурной среде.
Поэтому и генерал, и политик перед светом высшей истины оба правы, и я совершенно искренно становился на точку зрения и того и другого. Безусловно неправо только само начало зла и лжи, а не такие способы борьбы с ним, как меч воина или перо дипломата: эти орудия должны оцениваться по своей действительной целесообразности в данных условиях, и каждый раз то из них лучше, которого приложение уместнее, то есть успешнее, служит добру. И св. Алексий, митрополит, когда мирно председательствовал за русских князей в Орде, и Сергий преподобный, когда благословил оружие Дмитрия Донского против той же Орды, были одинаково служителями одного и того же добра – многочастного и многообразного.
* * *
Эти «разговоры» о зле, о военной и мирной борьбе с ним должны были закончиться определенным указанием на последнее, крайнее проявление зла в истории, представлением его краткого торжества и решительного падения. Первоначально этот предмет был мною изложен в той же разговорной форме, как и все предыдущее, и с такою же примесью шутки.
Но дружеская критика убедила меня, что такой способ изложения здесь вдвойне неудобен: во-первых, потому, что требуемые диалогом перерывы и вставочные замечания мешают возбужденному интересу рассказа, а во-вторых, потому, что житейский, и в особенности шутливый тон разговора не соответствует религиозному значению предмета. Найдя это справедливым, я изменил редакцию третьего разговора, вставив в него сплошное чтение «краткой повести об антихристе» из рукописи умершего монаха. Эта повесть (предварительно прочтенная мною публично) вызвала и в обществе, и в печати немало недоумений и перетолкований, главная причина которых очень проста: недостаточное знакомство у нас с показаниями Слова Божия и церковного предания об антихристе.
Внутреннее значение антихриста как религиозного самозванца, «хищением», а не духовным подвигом добывающего себе достоинства Сына Божия, связь его с лжепророком-тавматургом, обольщающим людей действительными и ложными чудесами, темное и специально греховное происхождение самого антихриста, действием злой силы приобретающего свое внешнее положение всемирного монарха, общий ход и конец его деятельности вместе с некоторыми частными чертами, характерными для него и для его лже-пророка, например «сведение огня с неба», убиение двух свидетелей Христовых, выставление их тел на улицах Иерусалима и т.
д., – все это находится в Слове Божием и в древнейшем предании. Для связи событий, а также для наглядности рассказа требовались подробности или основанные на исторических соображениях, или подсказанные воображением. Чертам последнего рода – каковы полуспиритические, полуфокуснические проделки всемирного мага с подземными голосами, с фейерверком и т. п. – я, разумеется, не придавал серьезного значения и, кажется, вправе был ждать от «критиков» своих такого же отношения к этому предмету. Что касается до другого, весьма существенного – характеристики трех олицетворенных исповеданий на вселенском соборе, – она могла быть замечена и оценена лишь теми, кто не чужд церковной истории и жизни.
Данный в Откровении характер лжепророка и прямо указанное там назначение его – морочить людей в пользу антихриста – требуют приписать ему всякие проделки колдовского и фокуснического свойства. Достоверно известно, dass sein Hauptwerk ein Feuerwerk sein wird: «И творит знамения великие, так что и огонь заставляет нисходить с неба на землю перед лицом людей» (Апок 13:13).
Магическая и механическая техника этого дела не может быть нам заранее известна, и можно только быть уверенным, что через два или три века она уйдет очень далеко от теперешней, а чтò именно при таком прогрессе возможно будет для такого чудодея, – об этом я не берусь судить. Некоторые конкретные черты и подробности моей повести допущены только в смысле наглядных пояснений к существенным и достоверным отношениям, чтобы не оставлять их голыми схемами.
Во всем том, что говорится у меня о панмонголизме и азиатском нашествии на Европу, также следует различать существенное от подробностей. Но и самый главный факт здесь не имеет, конечно, той безусловной достоверности, какая принадлежит будущему явлению и судьбе антихриста и его лжепророка. В истории монгольско-европейских отношений ничто не взято прямо из Св. Писания, хотя многое имеет здесь достаточно точек опоры. В общем эта история есть ряд основанных на фактических данных соображений вероятности. Лично я думаю, что эта вероятность близка к достоверности, и не одному мне так кажется, а и другим, более важным лицам… Для связности повествования пришлось придать этим соображениям о грядущей монгольской грозе разные подробности, за которые я, разумеется, не стою и которыми старался не злоупотреблять.
Важно для меня было реальнее определить предстоящее страшное столкновение двух миров – и тем самым наглядно пояснить настоятельную необходимость мира и искренней дружбы между европейскими нациями.
Если прекращение войны вообще я считаю невозможным раньше окончательной катастрофы, то в теснейшем сближении и мирном сотрудничестве всех христианских народов и государств я вижу не только возможный, но необходимый и нравственно обязательный путь спасения для христианского мира от поглощения его низшими стихиями.
Чтобы не удлинять и не осложнять своего рассказа, я выпустил из текста разговоров другое предвидение, о котором скажу здесь два слова. Мне кажется, что успех панмонголизма будет заранее облегчен тою упорною и изнурительною борьбою, которую некоторым европейским государствам придется выдержать против пробудившегося Ислама в Западной Азии, Северной и Средней Африке. Большую, чем обыкновенно думают, роль играет здесь тайная и неустанная деятельность религиозно-политического братства Сенусси, имеющего для движений современного мусульманства такое же руководящее значение, какое в движениях буддийского мира принадлежит тибетскому братству Келанов в Хлассе с его индийскими, китайскими и японскими разветвлениями.
Я далек от безусловной вражды к буддизму и тем более к исламу, но отводить глаза от существующего и грядущего положения дел – слишком много охотников и без меня.
Историческим силам, царящим над массой человечества, еще предстоит столкнуться и перемешаться, прежде чем на этом раздирающем себя звере вырастет новая голова – всемирно-объединяющая власть антихриста, который «будет говорить громкие и высокие слова» и набросит блестящий покров добра и правды на тайну крайнего беззакония в пору ее конечного проявления, чтобы – по слову Писания – даже и избранных, если возможно, соблазнить к великому отступлению. Показать заранее эту обманчивую личину, под которой скрывается злая бездна, было моим высшим замыслом, когда я писал эту книжку.
* * *
К трем разговорам я прибавил ряд небольших статей, напечатанных в 1897 и 1898 гг. (в газете «Русь»). Некоторые из этих статей принадлежат к наиболее удачному, что когда-либо мною написано. По содержанию же своему они дополняют и поясняют главные мысли трех разговоров.
В заключение я должен выразить сердечную признательность П. Саломону, исправившему и дополнившему мои представления о топографии современного Иерусалима, Н. А. Вельяминову, рассказавшему мне про виденную им в 1877 г. башибузуцкую «кухню», и М. М. Бибикову, внимательно разобравшему рассказ генерала в первом разговоре и указавшему на ошибки по части военной техники, которые теперь мною и исправлены.
Разнообразные недостатки и в этом исправленном изложении достаточно мне чувствительны, но я не нашел возможным откладывать печатание этой книжки на неопределенные и необеспеченные сроки. Если мне дано будет время для новых трудов, то и для усовершенствования прежних. А нет – указание на предстоящий исторический исход нравственной борьбы сделано мною в достаточно ясных, хотя и кратких чертах, и я выпускаю теперь этот малый труд с благородным чувством исполненного нравственного долга…
Светлое Воскресение 1900 г.
* * *
В саду одной из тех вилл, что, теснясь у подножия Альп, глядятся в лазурную глубину Средиземного моря, случайно сошлись этою весною пятеро русских: старый боевой генерал; «муж совета», отдыхающий от теоретических и практических занятий государственными делами, – я буду называть его политиком; молодой князь, моралист и народник, издающий разные более или менее хорошие брошюры по нравственным и общественным вопросам; дама средних лет, любопытная ко всему человеческому, и еще один господин неопределенного возраста и общественного положения – назовем его г[-н] Z.
Я безмолвно присутствовал при их беседах; некоторые показались мне занимательными, и я тогда же по свежей памяти записал их. Первый разговор начался в мое отсутствие по поводу какой-то газетной статьи или брошюры насчет того литературного похода против войны и военной службы, что по следам гр. Толстого ведется ныне баронессою Зуттнер и м-ром Стэдом. «Политик» на вопрос дамы, чтò он думает об этом движении, назвал его благонамеренным и полезным; генерал вдруг на это рассердился и стал злобно глумиться над теми тремя писателями, называя их истинными столпами государственной премудрости, путеводным созвездием на политическом небосклоне и даже тремя китами русской земли, на что политик заметил: ну и другие рыбы найдутся. Это привело почему-то в восхищение г[-на] Z, который заставил, по его словам, обоих противников единомысленно исповедать, что они действительно считают кита за рыбу, и даже будто бы дать сообща определение тому, что такое рыба, а именно: животное, принадлежащее частью к морскому ведомству, частью же к департаменту водяных сообщений.
Думаю, впрочем, что это выдумал сам г[-н] Z. Как бы то ни было, мне не удалось восстановить как следует начало разговора. Сочинять из своей головы по образцу Платона и его подражателей я не решился и начал свою запись с тех слов генерала, которые я услышал, подходя к беседующим.
Приступ к этому труду напечатан мною в трех первых главах теоретической философии («Вопросы философии и психологии», 1897, 1898 и 1899 гг.).
Кстати. Мне продолжают приписывать враждебно-обличительные сочинения против основательницы необуддизма, покойной Е. П. Блавацкой. Ввиду этого считаю нужным заявить, что я с нею никогда не встречался, никакими исследованиями и обличениями ее личности и производившихся ею явлений не занимался и ничего об этом никогда не печатал (что касается до «Теософского общества» и его учения, см. мою заметку в Словаре Венгерова и рецензию на книгу Блавацкой «Key to the secret doctrine» в «Русском обозрении»).
«Три разговора» Вл.Соловьева: вопросы публикации, жанрового своеобразия и композиционной целостности
[378]
«Это свое произведение я считаю гениальным» 1, — так говорил о своей последней книге Вл.
Соловьёв. Действительно, «Три разговора» Вл. Соловьёва — это литературно-философское произведение уникальное по своим жанровым особенностям в истории русской литературы. Глубина затронутых Соловьёвым тем, сочетание философии, истории, литературы — всё это обуславливало разнообразный выбор художественных средств, определяло жанровое своеобразие книги. Апологетические и полемические диалоги, — так во вступлении философ сам определил жанр трех разговоров 2.
Помещая перед началом философского диалога вводное слово, Соловьёв следует античной традиции (диалоги Платона, Аристотеля и Цицерона). Не выходит за рамки античной традиции и футурологическая повесть об антихристе. Миф о гибели Атлантиды в книге «Государство» Платона завершает драматические диалоги Сократа, как бы изображая конец идеального государства. Диалоги Цицерона «О государстве» изложены в шести книгах, каждая из которых посвящена конкретной проблеме. Своеобразным синтезом всех шести диалогов становится апофеоз-сновидение Сципиона Африканского Старшего.
Интересно, что в первой редакции «Трех разговоров» повесть об антихристе отсутствовала, а «этот предмет (приход антихриста. — прим. А.С.) был… изложен в той же разговорной форме, как и все предыдущее, и с такою же примесью шутки». И только друзья убедили философа, что эта тема требует более серьезной и подходящей формы. «Найдя это справедливым, — говорит Соловьёв, — я изменил редакцию третьего разговора, вставив в него сплошное чтение «Краткой повести об антихристе» из рукописи умершего монаха» 3. Тема книги и выбранная форма полемических диалогов привели к необходимости завершить три диалога эсхатологической повестью-мифом.
В написанной за месяц до смерти статье «По поводу последних событий», Соловьёв еще раз косвенно укажет на жанр повести: «Историческая драма сыграна…». Смысл исторического процесса, по Соловьёву, заключается в положительном соединении истин Востока и Запада. Соединение должно произойти в конце всемирной истории после решающей борьбы против лжеистин.
Повесть об антихристе иногда несправедливо называют «приложением» к «Трем разговорам», считают чуть ли не самостоятельным произведением философа, не видят органической связи между тремя диалогами и повестью. В некоторых изданиях «Краткая повесть об антихристе» даже печатается отдельно. Вместе с тем «Три разговора» не заканчиваются и этой «исторической драмой-повестью».
Впервые книга издана при жизни Соловьёва в 1900 г. в Санкт-Петербурге (изд. «Труд»). В этом же издательстве в 1901 г. были выпущены второе и третье [379] издание книги. В России они стали последними изданиями книги в том виде, какой ее определил сам автор: три разговора с краткой повестью об антихристе и с приложениями. Во всех остальных изданиях «Три разговора» издавались без приложений.
Была нарушена композиционная целостность в отношении «Трех разговоров» и в издании первого «Собрания сочинений Владимира Сергеевича Соловьёва» в девяти томах (1901-1907). Восьмой том включал в себя философские и другие сочинения последних годов, в число которых вошли и «Три разговора».
За основу составители положили хронологический принцип, оправданный при подходе ко всему наследию философа. Однако прилагаемые к «Трем разговорам» статьи, написанные в 1897 и 1898 гг., были размещены до произведения, а не после (по замыслу Соловьёва).
Спустя четыре года издательство «Просвещение» выпустило второе издание «Собрания сочинений Владимира Сергеевича Соловьёва» (1911-1914) в десяти томах под редакцией С.М. Соловьёва и Э.Л. Радлова. В этом издании «Три разговора» вошли в последний десятый том. В основу составители положили тот же хронологический принцип.
После революции 1917 года в России и за рубежом о Вл. Соловьёве будут писать А. Блок (ст. «Владимир Соловьёв и наши дни», 1920), С.М. Соловьёв (кн. «Владимир Соловьёв. Жизнь и творческая эволюция», 1923), Г.П. Федотов (ст. «Об антихристовом добре», 1926) и многие другие.
В Советском Союзе имя Соловьёва на долгие годы было отодвинуто на периферию. О нем говорилось лишь как о поэте, стоявшем у истоков русского символизма.
К сожалению, ложные установки к наследию философа, публициста, критика, писателя, почетного академика Отделения русского языка и словесности, мастера эпистолярного жанра и поэта встречаются и в современном литературоведении. Отчасти это связано с тем, что сочинения Вл. Соловьёва в СССР долгое время не издавались.
Иначе выглядела ситуация в Европе и США. В 1954 году издательство им. Чехова в Нью-Йорке на русском языке выпустило «Три разговора» отдельной книгой. В 1966 г. в Брюсселе выходит фототипическое издание со 2-го издания «Собрания сочинений». Выходят «Три разговора» и на иностранных языках: в Германии и в Чехии. 4
В СССР первый сборник стихотворений Вл. Соловьёва был издан лишь в 1974 г 5.. Издания философских произведений появились только в 1988 г 6.Во второй том этого издания вошли «Три разговора», но также без прилагаемых статей. С конца 80-х гг. «Три разговора» входят в издания избранных сочинений. Отдельным изданием на русском языке за последние 11 лет книга выходила несколько раз: в 1991 г.
и два раза в 2000 г. В том же году издательство «Наука» приступило к выпуску нового издания «Полного собрания сочинений и писем в 20-ти томах. Сочинения в 15-ти томах» (сост. Котрелев Н.В., Козырев А.П.).
[380]
Во всех современных изданиях составителями игнорировались приложения к «Трем разговорам». Другими словами, то, что Соловьёв в названии книги обозначил как приложения (четыре статьи и семь Пасхальных писем), не печаталось вовсе. В результате современный читатель не имеет возможности, во-первых, вполне оценить жанровую уникальность «Трех разговоров» и, во-вторых, адекватно понять последнее завещание русского философа.
Недаром Вл. Соловьёв в предисловии обращает отдельное внимание на важность прилагаемых статей и писем, которые «дополняют и поясняют главные мысли трех разговоров» 7.После такой оговорки обходить вниманием прилагаемые статьи не представляется возможным. О литературном же значении соловьевских статей хорошо сказал исследователь Н.В. Котрелев: «Нет никакой возможности отрицать, что многие страницы его философских, публицистических, критических писаний, многие письма — классические образцы русской прозы в этих родах» 8.
Первоначально статьи, включенные Соловьёвым в т.н. циклы Воскресных и Пасхальных писем, публиковались на протяжении 1897 и 1898 гг. в газете «Русь». Всего было 22 письма. В собраниях сочинений начала XX века они были включены в тот же том, что и «Три разговора», но с соблюдением последовательности газетной публикации.
Цикл «Воскресных писем» состоит из 10 статей: «Семья народов», «Пробуждение совести», «О русском языке», «Что такое Россия?», «О так называемых вопросах», «О соблазнах», «Забытые уроки», «Второй конгресс религий», «Словесность или истина?», «Небо или земля?». Цикл «Пасхальные письма» — из 12 писем: «Христос Воскрес!», «О добросовестном неверии», «Женский вопрос», «Восточный вопрос», «Два потока», «Слепота и ослепление», «Значение догмата», статья «Немезида», состоящая из трех отдельных писем, «Россия через сто лет» и последнее письмо «Духовное состояние русского народа».
В «Трех разговорах» публицистический и эпистолярный жанры представлены четырьмя статьями и семью письмами._20180914170949.JPG)
Обращает на себя внимание то, что Соловьёв сделал тщательный отбор писем, изменив их первоначальную композицию. Приложения открываются двумя бывшими «пасхальными письмами», теперь Соловьёв публикует их как простые статьи, «Немезида» и «Россия через сто лет». Далее следуют две статьи из «Воскресных писем» — «О соблазнах», «Словесность или истина?» (Соловьёв в «Трех разговорах» их уже не называет Воскресными). После чего приложения завершаются семью «Воскресными письмами»: «Христос Воскрес!» «О добросовестном неверии», «Женский вопрос», «Восточный вопрос», «Два потока», «Слепота и ослепление» и «Значение догмата» 9.
Взаимосвязь трех диалогов и краткой повести об антихристе с прилагаемыми статьями можно показать на нескольких примерах.
В статье «Россия через сто лет» философ рассуждает об истинном и ложном патриотизме. Мыслитель выступает против ложного «ура патриотизма» [381] почтенной публики, для которой патриотизм «исчерпывается знаменитой поэтической формулой: «Гром победы раздавайся» 10.
В вагоне второго класса пассажирского поезда Николаевской железной дороги, где ближние «становятся несносною реальностью» 11, автор задается вопросами: в каком состоянии находится Отечество? не показываются ли признаки духовных и физических болезней? изглажены ли старые исторические грехи? как исполняется долг христианского народа? не предстоит ли еще день покаяния? Оценки результатов последней переписи населения, отмечает мыслитель, не оптимистичны: остановился прирост населения. «Что будет с Россией через сто лет… неужели нам ничего неизвестно о будущем России?», — обращается Соловьёв к своим современникам. Ответом на этот вопрос, по Соловьёву, может стать только обращение русского народа к «патриотизму размышляющему и тревожному», истинной задачей которого является познание высшей воли Бога 12.
Размышляющий патриотизм, постоянное бодрствование, исполнение долга христианского народа и покаяние — это те средства, которые помогут народу распознать антихриста в себе самом.
Так происходит в повести об антихристе, когда император созывает Вселенский собор всех христианских церквей. На соборе он обращается с предложением признать его власть. Взамен каждой конфессии он обещает дорогие ей атрибуты веры. Большая часть христиан соглашается с его условиями. Остальные, возглавляемые духовными лидерами, требуют от антихриста исповедать Иисуса Христа как Сына Божия. Таким образом Вл. Соловьёв показывает необходимость отречения от своих узко конфессиональных особенностей ради принятия полной Истины (Христа распятого и воскресшего). Статья, как и повести об антихристе, обращенная в ХХI век, заставляет задуматься и современного читателя.
Воскресение Христа — основной вопрос, который был предметом полемики Вл. Соловьёва с толстовством и ницшеанством. В разговорах эту тему поднимает последователь Толстого Молодой Князь, который отрицает Воскресение, как сказку и миф. В повести антихрист говорит о смерти Бога. Решению этого вопроса Соловьёвым посвящено первое из семи Пасхальных писем «Христос Воскрес!» (Светлое Воскресение, 1897 года) 13.
Для русского философа человечество без христовой победы бессмысленно и представляет собой царство зла и смерти, а природа — совокупность вечно умирающих и рождающихся вещей. Смысл же победы жизни над смертью может быть только в Воскресении Христа.
В последнем, седьмом, пасхальном письме «Значение догмата» (Неделя о никейских отцах, 1897 года) Соловьёв, с одной стороны, указывает на опасность безжизненного, отвлеченного понимания догмата, но с другой — говорит о недопустимости забвения своих христианских истоков. «Единосущий Отцу — провозгласила Церковь устами 318 отцов», определив после долгих догматических споров никейский Символ веры 14. [382] Первостепенность этого Символа веры заключается в утверждаемой им возможности соединения с Богом через Воскресение Христа и его Второе Пришествие. Этот мотив, а также мотив тысячелетнего царства Христа есть и в повести об антихристе.
Содержание всех семи писем обусловлено евангельскими событиями, память которых совершается в послепасхальное время.
Эти семь евангельских событий входят в т.н. период пения «Цветной триоди», первый из трех периодов церковного года (период пения «Цветной триоди», период пения «Октоиха» и третий период — «Триоди Постной»).
Год в церковном исчислении времени начинается днем Светлого Христова Воскресения. Первым пасхальным письмом «Трех разговоров» («Христос Воскрес!») Соловьёв как бы начинает исчисление времени. Но в «Цветную триодь» входят восемь седмиц: Воскресение Христово, Уверение Фомы, Жены мироносицы у гроба Господня, Исцеление расслабленного, Беседа с самарянкой, Исцеление слепого, Молитва Христа за учеников (будущую Церковь), Сошествие Св. Духа в праздник Пятидесятницы (рождение Церкви). В этом смысле интересно отсутствие восьмой статьи в пасхальных письмах, прилагаемых к «Трем разговорам». Она должна была бы соответствовать восьмой неделе, Пятидесятнице (Троицкой) и заканчивать собой первый период церковного исчисления времени. Почему Вл. Соловьёв обрывает этот период, заканчивая «Три разговора» письмом, посвященным догмату о Сыновстве Христа (Седьмая неделя Св.
Отцов)?
В конце недели Св. Отцов на литургии читаются фрагменты послания ап. Павла (1 Фессал. 4, 13-17) и Евангелия от Иоанна (5, 24-30). Чтения называют заупокойными и обычно читают на погребение монахов и мирян. Говорится в них о воскресении всех мертвых христиан «в сретение Господу на воздухе» (1 Фессал. 4-17). Мотив воскресения из мертвых всех праведников есть и в «Краткой повести об антихристе», где происходит завершение земного периода существования Церкви и вслед за этим наступает тысячелетнее Царство Христово, т.е. по существу наступает восьмой день творения, окончательная победа Церкви Небесной. В свою очередь, Пятидесятница же, иначе Сошествие Св. Духа на апостолов, в православном богословии понимается как рождение Церкви, как основа Царства Небесного. Но здесь начинается грань, за которую не может переступать фантазия человека: «драма-то уже давно написана вся до конца, и ни зрителям, ни актерам ничего в ней переменять не позволено» 15. В эти словах г-на Z, источником которых являются строчки из Откровения Иоанна Богослова (гл.
22, 18-19), отражено представление философа о всемирной истории как свершающемся Божьем суде, что и обусловило композиционное единство трех диалогов, повести об антихристе и приложений.
Е.Н. Трубецкой по поводу «Трех разговоров» Вл. Соловьёва писал в ст. «Старый и новый национальный мессианизм»: «В пророческом предвидении [383] философа возрождается чудо Пятидесятницы. Огненные языки не разделяют народы, а объединяют их. Христианство Петрово, Иоанново и Павлово объединяются в общем исповедании» 16.
В заключение необходимо сказать, что «Три разговора» являют собой непревзойденный синтез художественной литературы, христианской публицистики и философии. Книга имеет ПРОЛОГ, состоящий из предисловия автора и 3-х апологетических диалогов, саму «историческую драму» или ПОВЕСТЬ ОБ АНТИХРИСТЕ и ЭПИЛОГ, в который входят четыре статьи и семь пасхальных писем. Первые четыре статьи дополняют мысли пролога, пасхальные письма продолжают повесть об антихристе. Эту концепцию сам автор определил еще в самом названии книги: «Три разговора о войне, прогрессе и всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями».
Остается надеяться, что составители следующих изданий учтут композиционную целостность этой уникальной книги.
- [1] Мочульский К.В. Гоголь, Соловьёв, Достоевский. М., 1995. С. 204.
- [2] После выхода последнего третьего разговора в скромном журнале «Книжки недели» (первоначальное название книги «Под пальмами. Три разговора о мирных и военных делах») Соловьёв публикует в газете «Россия» статью «О поддельном добре». Переработанной, она войдет в первое прижизненное издание «Трех разговоров» в качестве вступления.
- [3] Соловьёв В.С. Три разговора. М.: Афон, 2000. С.17-18. Далее «Три разговора» цитируются по этому изданию.
- [4] См.: Solowjew W. Kurze Erzahlung vom Antichrist. Munchen-Freiburg Wewel, 1968; Solovjev V. Tri rozhovory. Praha: Zvon, 1997.
- [5] В. Соловьёв. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974.
- [6] Соловьёв В.С. Сочинения: В 2-х т.
М., 1988. - [7] Три разговора. 2000. С.8.
- [8] Соловьёв В.С. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика / сост. ст. комм. Н.В. Котрелев. М., 1990 С.490.
- [9] Приложения к «Трем разговорам» цитируются по первому изданию книги: Соловьёв В.С. Три разговора, СПб, 1900.
- [10] Три разговора. 1900. С. 224.
- [11] Там же. С. 221.
- [12] Там же. С. 226.
- [13] В скобках — название недель, следующих сразу после Пасхи. Вл. Соловьёв указывал их в конце каждого письма.
- [14] Там же. С. 278.
- [15] Три разговора. 2000. С. 286.
- [16] Трубецкой Е.Н. Смысл жизни. М., 1994. С.351.
М., 1988.Три разговора | zakharov.ru
В саду одной из тех вилл, что, теснясь у подножия Альп, глядятся в лазурную глубину Средиземного моря, случайно сошлись этою весною пятеро русских: старый боевой генерал; «муж совета», отдыхающий от теоретических и практических занятий государственными делами, — я буду называть его политиком; молодой князь, моралист и народник, издающий разные более или менее хорошие брошюры по нравственным и общественным вопросам; дама средних лет, любопытная ко всему человеческому, и еще один господин неопределенного возраста и общественного положения — назовем его г-н Z.
Я безмолвно присутствовал при их беседах; некоторые показались мне занимательными, и я тогда же по свежей памяти записал их. Первый разговор начался в мое отсутствие по поводу какой-то газетной статьи или брошюры насчет того литературного похода против войны и военной службы, что по следам гр. Толстого ведется ныне баронессою Зуттнер и
м-ром Стэдом. Политик на вопрос дамы, что он думает об этом движении, назвал его благонамеренным и полезным; генерал вдруг на это рассердился и стал злобно глумиться над теми тремя писателями, называя их истинными столпами государственной премудрости, путеводным созвездием на политическом небосклоне и даже тремя китами русской земли, на что политик заметил: ну и другие рыбы найдутся. Это привело почему-то в восхищение г-нa Z, который заставил, по его словам, обоих противников единомысленно исповедать, что они действительно считают кита за рыбу, и даже будто бы дать сообща определение тому, что такое рыба, а именно: животное, принадлежащее частью к морскому ведомству, частью же к департаменту водяных сообщений.
Думаю, впрочем, что это выдумал сам г-н Z. Как бы то ни было, мне не удалось восстановить как следует начало разговора. Сочинять из своей головы по образцу Платона и его подражателей я не решился и начал свою запись с тех слов генерала, которые я услышал, подходя к беседующим.
РАЗГОВОР ПЕРВЫЙ
Audiatur et prima pars.
Генерал (взволнованный, говорит, вставая и снова садясь и с быстрыми жестами). Нет, позвольте! Скажите мне только одно: существует теперь или нет христолюбивое и достославное российское воинство? Да или нет?
Политик (растянувшись на шезлонге, говорит тоном, напоминающим нечто среднее между беззаботными богами Эпикура, прусским полковником и Вольтером). Существует ли русская армия? Очевидно, существует. Разве вы слышали, что она упразднена?
Генерал. Ну, не притворяйтесь же! Вы отлично понимаете, что я не про это говорю. Я спрашиваю, имею ли я теперь право по-прежнему почитать существующую армию за достославное христолюбивое воинство, или это название уже более не годится и должно быть заменено другим?
Политик.
Э… так вот вы о чем беспокоитесь! Ну, с этим вопросом вы не туда адресовались: обратитесь лучше в департамент герольдии — там ведь разными титулами заведуют.
Г-н Z (говорит как будто с затаенною мыслью). А департамент герольдии на такой запрос генерала ответит, вероятно, что употребление прежних титулов законом не возбраняется. Разве последний принц Лузиньян не назывался беспрепятственно королем Кипрским, хотя он не то что Кипром управлять, а и вина-то кипрского пить не мог по своему телесному и имущественному состоянию? Так почему же и современной армии не титуловаться христолюбивым воинством?
Генерал. Титуловаться! Так белое и черное — титул? Сладкое и горькое — титул? Герой и подлец — титул?
Г-н Z. Да ведь я это не от себя, а от лица мужей, блюдущих законы.
Дама (к политику). Зачем вы останавливаетесь на выражениях? Наверное, генерал хотел что-нибудь сказать своим «христолюбивым воинством».
Генерал. Благодарю вас. Я хотел и хочу сказать вот что. Спокон веков и до вчерашнего дня всякий военный человек — солдат или фельдмаршал, все равно — знал и чувствовал, что он служит делу важному и хорошему — не полезному только или нужному, как полезна, например, ассенизация или стирка белья, а в высоком смысле хорошему, благородному, почетному делу, которому всегда служили самые лучшие, первейшие люди, вожди народов, герои.
Это наше дело всегда освящалось и возвеличивалось в церквах, прославлялось всеобщею молвою. И вот в одно прекрасное утро мы вдруг узнаем, что все это нам нужно забыть и что мы должны понимать себя и свое место на свете Божием в обратном смысле. Дело, которому мы служили и гордились, что служим, объявлено делом дурным и пагубным, оно противно, оказывается, Божьим заповедям и человеческим чувствам, оно есть ужаснейшее зло и бедствие, все народы должны против него соединиться, и его окончательное уничтожение есть только вопрос времени.
Князь. Неужели вы, однако, раньше не слыхали никаких голосов, осуждающих войну и военную службу как остаток древнего людоедства?
Генерал. Ну как не слыхать? И слыхал, и читал на разных языках! Но ведь все эти ваши голоса были для нашего брата — извините за откровенность — не из тучи гром: услышал и забыл. Ну а теперь дело совсем другого рода: мимо не пройдешь. Так вот я и спрашиваю, как нам теперь быть? Чем я, то есть всякий военный, должен себя почитать и как на самого себя смотреть: как на настоящего человека или как на изверга естества? Должен ли я себя уважать за свою посильную службу доброму и важному делу или ужасаться этого своего дела, каяться в нем и смиренно умолять всякого штатского простить мне мое профессиональное окаянство?
Политик.
Что за фантастическая постановка вопроса! Как будто от вас стали требовать чего-то особенного. Новые требования обращены не к вам, а к дипломатам и другим «штатским», которые очень мало интересуются вашим «окаянством», как и вашею «христолюбивостью». А к вам, как прежде, так и теперь, — только одно требование: исполнять беспрекословно приказания начальства.
Генерал. Ну, так как вы не интересуетесь военным делом, то натурально и имеете о нем, по вашему выражению, «фантастическое» представление. Вы не знаете, как видно, и того, что в известных случаях приказание начальства только в том и состоит, чтобы не ждать и не спрашивать его приказаний.
Политик. А именно?
Генерал. А именно, представьте себе, например, что я волею начальства поставлен во главе целого военного округа. Значит, мне тем самым приказано всячески руководить вверенными мне войсками, поддерживать и укреплять в них известный образ мыслей, действовать в определенном направлении на их волю, настраивать на известный лад их чувства — одним словом, воспитывать их, так сказать, в смысле их назначения. Прекрасно. Для этой цели мне предоставлено, между прочим, отдавать по войскам моего округа общие приказы от моего имени и под моею личною ответственностью. Ну, так если бы я отнесся к высшему начальству с тем, чтобы оно диктовало мне мои приказы или хоть предписывало, в каком направлении мне их писать, так разве не получил бы я на это в первый раз «старого дурака», а во второй — чистой отставки? Это значит, что я сам должен действовать на свои войска в известном духе, который, предполагается, заранее и раз навсегда одобрен и утвержден высшим начальством, так что и спрашивать об этом было бы или глупостью, или дерзостью. А вот теперь-то этот самый «известный дух», который был в сущности один и тот же от Саргона и Ассурбанипала до Вильгельма II, — он-то вдруг и оказывается под сомнением. До вчерашнего дня я знал, что я должен поддерживать и укреплять в своих войсках не другой какой-нибудь, а именно боевой дух — готовность каждого солдата бить врагов и самому быть убитому, для чего непременно нужна полная уверенность в том, что война есть дело святое.
И вот у этой-то уверенности отнимается ее основание, военное дело лишается своей, как это говорят по-ученому, «нравственно-религиозной санкции».
Политик. Это все ужасно преувеличено. Никакого такого радикального переворота во взглядах не замечается. С одной стороны, и прежде всегда все знали, что война есть зло и что чем меньше ее, тем лучше, а с другой стороны, все серьезные люди и теперь понимают, что это есть такого рода зло, которого полное устранение в настоящее время еще невозможно. Значит, дело идет не об уничтожении войны, а об ее постепенном и, может быть, медленном введении в теснейшие границы. А принципиальный взгляд на войну остается тот же, что и был всегда: неизбежное зло, бедствие, терпимое в крайних случаях.
Генерал. И только-то?
Политик. Только.
Генерал (вскакивая с места). А что, вы в святцы заглядывали когда-нибудь?
Политик. То есть в календарь? Приходилось справляться, например, насчет именинниц и именинников.
Генерал. А заметили вы, какие там святые помещены?
Политик.
Святые бывают разные.
Генерал. Но какого звания?
Политик. И звания разного, я думаю.
Генерал. Вот то-то и есть, что не очень разного.
Политик. Как? Неужели только одни военные?
Генерал. Не только, а наполовину.
Политик. Ну, опять какое преувеличение!
Генерал. Мы ведь не перепись им поголовную делаем для статистики. А я только утверждаю, что все святые собственно нашей русской церкви принадлежат лишь к двум классам: или монахи разных чинов, или князья, то есть по старине, значит, непременно военные, и никаких других святых у нас нет — разумею святых мужского пола. Или монах, или воин.
Дама. А юродивых вы забыли?
Генерал. Нисколько не забыл! Но юродивые — ведь это своего рода иррегулярные монахи. Что казаки для армии, то юродивые для монашества. А затем, если вы мне найдете между русскими святыми хоть одного белого священника, или купца, или дьяка, или приказного, или мещанина, или крестьянина — одним словом, какой бы то ни было профессии, кроме монахов и военных, — берите себе все то, что я в будущее воскресенье привезу из Монте-Карло.
Политик. Спасибо. Оставляю вам ваши сокровища и вашу половину святцев, а то и все целиком. Но только объясните мне, пожалуйста, что же, собственно, вы хотели вывести из вашего открытия или наблюдения? Неужели то, что одни монахи и военные могут быть нравственными образцами?
Генерал. Не совсем угадали. Я сам знал высокодобродетельных людей и между белыми священниками, и между банкирами, и между чиновниками, и между крестьянами, а самое добродетельное существо, которое я могу припомнить, была нянюшка у одного из моих знакомых. Но мы ведь не об этом. Я к тому о святых сказал, что каким бы образом могло туда попасть столько воинов наряду с монахами и предпочтительно перед всеми мирными, гражданскими профессиями, если бы всегда смотрели на военное дело как на терпимое зло вроде питейной торговли или чего-нибудь еще худшего? Ясно, что христианские народы, по мысли которых святцы-то делались (ведь не у одних русских так, а приблизительно то же и у других), не только уважали, но еще особенно уважали военное звание и изо всех мирских профессий только одну военную считали воспитывающею, так сказать, своих лучших представителей для святости.
Вот этот-то взгляд и несовместим с теперешним походом против войны.
Политик. Да я разве говорил, что нет никакой перемены? Некоторая желательная перемена происходит несомненно. Религиозный ореол, который окружал войны и военных в глазах толпы, теперь снимается — это так. Но ведь к этому дело шло уже давно. И кого же это практически-то задевает? Разве духовенство, так как изготовление ауреолов в его ведомстве. Ну, придется кой-что почистить с этой стороны. Чего нельзя похерить, истолкуют в смысле иносказательном, а прочее подвергнут благоумолчанию и благозабвению.
Князь. Да уж и начались благоприспособления. Я для своих изданий слежу за нашей духовной литературой. Так уж в двух журналах имел удовольствие прочесть, что христианство безусловно осуждает войну.
Генерал. Не может быть!
Князь. Я и сам глазам не верил. Могу показать.
Политик (к генералу). Вот видите! Ну а для вас-то тут какая забота? Вы ведь люди дела, а не благоглаголания. Профессиональное самолюбие, что ли, и тщеславие? Так ведь это нехорошо.
А практически, повторяю, все для вас остается по-прежнему. Хотя система милитаризма, от которой вот уж тридцать лет никому вздохнуть нельзя, должна теперь исчезнуть, но войска в известных размерах остаются; и поскольку они будут допущены, то есть признаны необходимыми, от них будут требоваться те же самые боевые качества, что и прежде.
Генерал. Да, уж вы мастера просить молока от мертвого быка! Кто же вам даст эти требуемые боевые качества, когда первое боевое качество, без которого все другие ни к чему, состоит в бодрости духа, а она держится на вере в святость своего дела. Ну а как же это может статься, если будет признано, что война есть злодейство и губительство, лишь по неизбежности терпимое в крайних случаях?
Политик. Но ведь от военных такого признания вовсе и не требуется. Пусть считают себя первыми людьми в свете, какое кому до этого дело? Ведь уж вам объясняли, что принцу Лузиньяну позволено признавать себя королем Кипрским, лишь бы он у нас денег на кипрское вино не просил.
Не покушайтесь только на наш карман больше чем следует, а затем будьте в своих глазах солью земли и красою человечества — кто вам мешает?
Генерал. «Будьте в своих глазах»! Да что мы, на луне, что ли, разговариваем? В торричеллиевой пустоте, что ли, вы будете держать военных людей, чтоб до них не доходили никакие посторонние влияния? И это при всеобщей-то воинской повинности, при краткосрочной-то службе, при дешевых-то газетах! Нет, дело уж слишком ясно. Раз военная служба стала вынужденною повинностью для всех и каждого и раз во всем обществе, начиная с представителей государства, как вот вы, например, устанавливается новый, отрицательный взгляд на военное дело, этот взгляд непременно уж будет усвоен и самими военными. Если на военную службу все, начиная с начальства, станут смотреть как на неизбежное покуда зло, то, во-первых, никто не станет добровольно избирать военную профессию на всю жизнь, кроме разве какого-нибудь отребья природы, которому больше деваться некуда; а во-вторых, все те, кому поневоле придется нести временную военную повинность, будут нести ее с теми чувствами, с которыми каторжники, прикованные к своей тачке, несут свои цепи.
Извольте при этом говорить о боевых качествах и о военном духе!
Г-н Z. Я всегда был уверен, что после введения всеобщей воинской повинности упразднение войск, а затем и отдельных государств есть только вопрос времени, и времени не слишком уже отдаленного при теперешнем ускоренном ходе истории.
Генерал. Может быть, вы правы.
Князь. А я даже полагаю, что вы наверное правы, хотя это мне до сих пор не приходило в голову в таком виде. Но ведь это превосходно! Подумайте только: милитаризм порождает как свое крайнее выражение систему всеобщей воинской повинности, и вот благодаря именно этому гибнет не только новейший милитаризм, но и все древние основы военного строя. Чудесно.
Дама. У князя даже лицо повеселело. Это хорошо. А то ходил все такой угрюмый — совсем не подобает «истинному христианину».
Князь. Да уж слишком много грустного кругом; одна вот только радость остается — мысль о неизбежном торжестве разума наперекор всему.
Г-н Z. Что милитаризм в Европе и в России съедает самого себя — это несомненно.
А какие отсюда произойдут радости и торжества — это еще увидим.
Князь. Как? Вы сомневаетесь в том, что война и военщина — безусловное и крайнее зло, от которого человечество должно непременно и сейчас же избавиться? Вы сомневаетесь, что полное и немедленное уничтожение этого людоедства было бы во всяком случае торжеством разума и добра?
Г-н Z. Да, я совершенно уверен в противном.
Князь. То есть это в чем же?
Г-н Z. Да в том, что война не есть безусловное зло и что мир не есть безусловное добро, или, говоря проще, что возможна и бывает хорошая война, возможен и бывает дурной мир.
Князь. А! Теперь я вижу разницу между вашим взглядом и взглядом генерала: он ведь думает, что война всегда хорошее дело, а мир — всегда дурное.
Генерал. Ну нет! И я отлично понимаю, что война может быть иногда очень плохим делом, именно когда нас бьют, как, например, под Нарвой или Аустерлицем, и мир может быть прекрасным делом, как, например, мир Ништадтский или Кучук-Кайнарджийский.
Дама.
Это, кажется, вариант знаменитого изречения того кафра или готтентота, который говорил миссионеру, что он отлично понимает разницу между добром и злом: добро — это когда я уведу чужих жен и коров, а зло — когда у меня уведут моих.
Генерал. Да ведь это мы с африканцем-то вашим только сострили: он нечаянно, а я нарочно. А вот теперь хотелось бы послушать, как умные люди вопрос о войне с нравственной точки зрения обсуждать будут.
Политик. Ах! Лишь бы только наши «умные люди» не примешали какой-нибудь схоластики и метафизики к такому ясному, исторически обусловленному вопросу.
Князь. Ясному с какой точки зрения?
Политик. Моя точка зрения — обыкновенная, европейская, которую, впрочем, теперь и в других частях света усвояют понемногу люди образованные.
Князь. А сущность ее, конечно, в том, чтобы признавать все относительным и не допускать безусловной разницы между должным и недолжным, хорошим и дурным. Не так ли?
Г-н Z. Виноват. Это пререкание для нашего вопроса, пожалуй, бесполезно.
Я вот, например, вполне признаю безусловную противоположность между нравственным добром и злом, но вместе с тем мне совершенно ясно, что война и мир сюда не подходят, что окрасить войну сплошь одною черною краскою, а мир — одною белою никак невозможно.
Князь. Но ведь это же внутреннее противоречие! Если то, что само по себе дурно, например убийство, может быть хорошо в известных случаях, когда вам угодно называть его войною, то куда же денется безусловное-то различие добра и зла?
Г-н Z. Как это просто: «Всякое убийство есть безусловное зло; война есть убийство; следовательно, война есть безусловное зло». Силлогизм — первый сорт. Только вы забыли, что обе ваши посылки, и большая и малая, еще должны быть доказаны, а следовательно, и заключение еще висит пока на воздухе.
Политик. Ну разве я не говорил, что мы попадем в схоластику?
Дама. Да про что, собственно, они толкуют?
Политик. Про какие-то большие и малые посылки.
Г-н Z. Простите! Мы сейчас к делу подойдем. Так вы утверждаете, что во всяком случае убить, то есть отнять жизнь у другого, есть безусловное зло?
Князь.
Без сомнения.
Г-н Z. Ну а быть убитым — безусловное это зло или нет?
Князь. По-готтентотски — разумеется, да. Но ведь мы говорили про нравственное зло, а оно может заключаться лишь в собственных действиях разумного существа, которые от него самого зависят, а не в том, что с ним случается помимо его воли. Значит, быть убитым — все равно как умереть от холеры или от инфлюэнцы, не только не есть безусловное зло, но даже вовсе не есть зло. Этому нас еще Сократ и стоики научили.
Г-н Z. Ну, за людей столь древних я не берусь отвечать. А ваша-то вот безусловность при нравственной оценке убийства как будто хромает: ведь, по-вашему, выходит, что безусловное зло состоит в причинении другому чего-то такого, что вовсе не есть зло. Воля ваша, а тут что-то хромает. Однако мы эту хромоту бросим, а то, пожалуй, в самом деле в схоластику залезем. Итак, при убийстве зло состоит не в физическом факте лишения жизни, а в нравственной причине этого факта, именно в злой воле убивающего. Так ведь?
Князь.
Ну конечно. Да ведь без этой злой воли и убийства не бывает, а бывает или несчастье, или неосторожность.
Г-н Z. Это ясно, когда воли убивать вовсе не было, например при неудачной операции. Но ведь можно представить и другого рода положение, когда воля хотя и не имеет своей прямою целью лишить жизни человека, однако заранее соглашается на это как на крайнюю необходимость, — будет ли и такое убийство безусловным злом, по-вашему?
Князь. Да, конечно, будет, раз воля согласилась на убийство.
Г-н Z. А разве не бывает так, что воля, хотя и согласна на убийство, не есть, однако, злая воля и, следовательно, убийство не может здесь быть безусловным злом даже с этой субъективной стороны?
Князь. Ну, это уже совсем что-то непонятное… А! Впрочем, догадываюсь: вы разумеете тот знаменитый случай, когда в пустынном месте какой-нибудь отец видит разъяренного мерзавца, который бросается на его невинную (для большего эффекта прибавляют еще малолетнюю) дочь, чтобы совершить над нею гнусное злодеяние, и вот несчастный отец, не имея возможности иначе защитить ее, убивает обидчика. Тысячу раз слыхал этот аргумент!
Г-н Z. Замечательно, однако, не то, что вы тысячу раз его слыхали, а то, что никто ни одного раза не слыхал от ваших единомышленников дельного или хоть сколько-нибудь благовидного возражения на этот простой аргумент.
Князь. Да на что же тут возражать?
Г-н Z. Вот, вот! Ну, если не хотите в форме возражения, то докажите каким-нибудь прямым и положительным образом, что во всех случаях без исключения, следовательно и в том, о котором у нас речь, воздержаться от сопротивления злу силою, безусловно, лучше, нежели употребить насилие с риском убить злого и вредного человека.
Князь. Да какое же тут может быть особое доказательство для единичного случая? Раз вы признали, что вообще убийство есть в нравственном смысле зло, то ясно, что и во всяком единичном случае оно будет также зло.
Дама. Ну, это слабо.
Г-н Z. Это даже очень слабо, князь. Ведь о том, что вообще лучше не убивать, чем убивать, — об этом нет спора, в этом все согласны. А вопрос именно только об единичных случаях.
Спрашивается: есть ли общее или общепризнанное правило не убивать — действительно безусловное и, следовательно, не допускающее никакого исключения ни в каком единичном случае и ни при каких обстоятельствах, или же оно допускает хоть одно исключение и, следовательно, уже не есть безусловное?
Князь. Нет, я не согласен на такую формальную постановку вопроса. И к чему это? Положим, я допущу, что в вашем исключительном случае, нарочно выдуманном для спора…
Дама (укоризненно). Ай-ай!
Генерал (иронически). О-го-го
Князь (не обращая внимания). Допустим, что в вашем выдуманном случае убить лучше, чем не убивать, — в самом деле я этого, конечно, не допускаю, но положим, что вы тут правы; положим даже, что ваш случай не выдуманный, а действительный, но, как и вы согласитесь, совершенно редкий, исключительный. А ведь у нас дело идет о войне — явлении общем, всемирном; и не станете же вы утверждать, что Наполеон, или Мольтке, или Скобелев находились в положении, сколько-нибудь похожем на положение отца, принужденного защищать от покушений изверга невинность своей малолетней дочери?
Дама.
Вот это лучше прежнего. Bravo, mon prince!
Г-н Z. Действительно, ловкий скачок от неприятного вопроса. Но не позволите ли вы мне, однако, установить между этими двумя явлениями — единичным убийством и войною — их логическую, а вместе и историческую связь. А для этого сначала опять возьмем наш пример, но только без тех частностей, которые как будто усиливают, а на самом деле ослабляют его значение. Не нужно тут ни отца, ни малолетней дочери, так как при них вопрос сейчас же теряет свое чисто этическое свойство, из области разумно-нравственного сознания переносится на почву натуральных нравственных чувств: родительская любовь, конечно, заставит этого отца убить злодея на месте, не останавливаясь на обсуждении вопроса, должен ли он и имеет ли право это сделать в смысле высшего нравственного начала.
Итак, возьмем не отца, а бездетного моралиста, на глазах которого чужое и незнакомое ему слабое существо подвергается неистовому нападению дюжего злодея. Что же, по-вашему, этот моралист должен, скрестя руки, проповедовать добродетель в то время, как осатаневший зверь будет терзать свою жертву? Этот моралист, по-вашему, не почувствует в себе нравственного побуждения остановить зверя силою, хотя бы и с возможностью и даже вероятностью убить его? И если он вместо того допустит злодеянию совершиться под аккомпанемент его хороших слов, что же, по-вашему, совесть не будет упрекать его и не будет ему стыдно до отвращения к самому себе?
Князь.
Может быть, все, что вы говорите, будет ощущаться моралистом, не верящим в действительность нравственного порядка или забывшим, что Бог не в силе, а в правде.
Дама. И это очень хорошо сказано. Ну, что-то вы теперь ответите?
Г-н Z. Я отвечу, что желал бы, чтобы это было сказано еще лучше, а именно прямее, проще и ближе к делу. Вы ведь хотели сказать, что моралист, действительно верящий в правду Божию, должен, не останавливая злодея силою, обратиться к Богу с молитвою, чтобы злое дело не совершилось: или через чудо нравственное — внезапное обращение злодея на путь истинный, или чрез чудо физическое — внезапный паралич, что ли…
Дама. Можно и без паралича: разбойник может быть чем-нибудь испуган или вообще как-нибудь отвлечен от своего замысла.
Г-н Z. Ну, это-то все равно, потому что чудо ведь не в самом происшествии, а в целесообразной связи этого происшествия, будь то телесный паралич или душевное какое-нибудь волнение, с молитвою и ее нравственным предметом. Во всяком случае, предлагаемый князем способ помешать злому делу сводится все-таки к молитве о чуде.
Князь. Ну… то есть… почему же к молитве… и к чуду?
Г-н Z. А то к чему же?
Князь. Но раз я верю, что мир управляется добрым и разумным началом жизни, я верю и тому, что в мире может происходить только то, что согласно с этим, то есть с волею Божией.
Г-н Z. Виноват! Вам сколько лет?
Князь. Что значит этот вопрос?
Г-н Z. Ничего обидного, уверяю вас. Лет тридцать-то будет?
Князь. Ну, побольше будет.
Г-н Z. Так вам, наверное, приходилось видать, а не видать, так слыхать, а не слыхать, так читать в газетах, что злые-то или безнравственные дела совершаются все-таки на сем свете.
Князь. Ну?
Г-н Z. Ну так как же? Значит, «нравственный порядок», или правда, или воля Божия, очевидно, сами собою в мире не осуществляются…
Политик. Вот наконец на дело похоже. Если зло существует, то, значит, боги или не могут, или не хотят ему помешать, а в обоих случаях богов, как всемогущих и благих сил, вовсе нет. Старо, но верно.
Дама. Ах, что это вы!
Генерал.
Вот ведь до чего договорились. «Пофилософствуй, ум вскружится!»
Князь. Ну, это плохая философия! Как будто Божья воля связана с какими-нибудь нашими представлениями о добре и зле!
Г-н Z. С какими-нибудь представлениями не связана, но с истинным понятием добра связана теснейшим образом. Иначе если добро и зло вообще безразличны для божества, то вы сами себя опровергли окончательно.
Князь. Почему это?
Г-н Z. Да ведь если, по-вашему, для божества все равно, что сильный мерзавец под влиянием зверской страсти истребляет слабое существо, то ведь и подавно божество ничего не может иметь против того, чтобы под влиянием сострадания кто-нибудь из нас истребил мерзавца. Ведь не станете же вы защищать такую нелепость, что только убийство слабого и безобидного существа не есть зло перед Богом, а убийство сильного и злого зверя есть зло.
Князь. Это вам кажется нелепостью, потому что вы не туда смотрите, куда следует: нравственно важно не то, кто убит, а то, кто убивает. Ведь вот вы сами назвали злодея зверем, то есть существом без разума и совести, — какое же может быть нравственное зло в его действиях?
Дама.
Ай-ай! Да разве тут про зверя в буквальном смысле? Это все равно как если бы я сказала своей дочери: «Какие ты говоришь глупости, ангел мой!», а вы бы стали на меня кричать: «Что с вами? Разве ангелы могут говорить глупости?» Ай-ай, какой плохой спор!
Князь. Извините, я отлично понимаю, что злодей назван зверем метафорически и что у этого зверя нет хвоста и копыт; но ясно, что про неразумность и бессовестность здесь говорится в буквальном смысле: не может же человек с разумом и совестью совершать такие дела!
Г-н Z. Новая игра словами! Конечно, человек, поступающий по-зверски, теряет разум и совесть в том смысле, что перестает слушаться их голоса; но чтобы разум и совесть вовсе в нем не говорили — это еще вам нужно доказать, а пока я продолжаю думать, что зверский человек отличается от нас с вами не отсутствием разума и совести, а только своей решимостью действовать им наперекор, по прихотям своего зверя. А зверь такой же точно и в нас сидит, только мы его обыкновенно на цепи держим, ну а тот человек, значит, спустил его с цепи и сам тянется за его хвостом; а цепь-то и у него есть, только без употребления.
Генерал. Вот именно. А если князь с вами не согласен, бейте его скорее его собственным прикладом! Да ведь если злодей есть только зверь без разума и совести, так ведь убить его все равно что убить волка или тигра, бросившихся на человека, — это, кажется, и Обществом покровительства животных еще не запрещено.
Князь. Но вы опять забываете, что, каково бы ни было состояние этого человека — полная ли атрофия разума и совести или сознательная безнравственность, если такая возможна, — дело ведь не в нем, а в вас самих: у вас-то разум и совесть не атрофированы, и притом вы не хотите сознательно нарушать их требования, — ну так вы и не убьете этого человека, каков бы он ни был.
Г-н Z. Конечно, не убил бы, если бы разум и совесть мне это безусловно запрещали. Но представьте себе, что разум и совесть говорят мне совсем другое, и, кажется, более разумное и добросовестное.
Князь. Это любопытно. Послушаем.
Г-н Z. И прежде всего разум и совесть умеют считать по крайней мере до трех.
..
Генерал. Ну-тка, ну-тка!
Г-н Z. А потому разум и совесть, если не хотят фальшивить, не станут говорить мне два, когда на деле — три…
Генерал (в нетерпении). Ну-ну!
Князь. Ничего не понимаю.
Г-н Z. Да ведь, по-вашему, разум и совесть говорят мне только обо мне самом да о злодее, и все дело, по-вашему, в том, чтобы я его как-нибудь пальцем не тронул. Ну а ведь по правде-то тут есть и третье лицо, и, кажется, самое главное, — жертва злого насилия, требующая моей помощи. Ее-то вы всегда забываете, ну а совесть-то говорит и о ней, и о ней прежде всего, и воля Божия тут в том, чтобы я спас эту жертву, по возможности щадя злодея; но ей-то я помочь должен во что бы то ни стало и во всяком случае: если можно, то увещаниями, если нет, то силой, ну а если у меня руки связаны, тогда только тем крайним способом — крайним сверху, — который вы преждевременно указали и так легко бросили, именно молитвою, то есть тем высшим напряжением доброй воли, что, я уверен, действительно творит чудеса, когда это нужно.
Но какой из этих способов помощи нужно употребить, это зависит от внутренних и внешних условий происшествия, а безусловно здесь только одно: я должен помочь тем, кого обижают. Вот что говорит моя совесть.
Генерал. Прорван центр, ура!
Князь. Ну, я от такой широкой совести отошел. Моя говорит в этом случае определеннее и короче: не убий! — вот и все. А впрочем, я и теперь не вижу, чтобы мы сколько-нибудь подвинулись в нашем споре. Если бы я опять согласился с вами, что в том положении, которое вы выставляете, всякий, даже нравственно развитой и вполне добросовестный человек, мог бы под влиянием сострадания и не имея достаточно времени, чтобы дать себе ясный отчет о нравственном качестве своего поступка, мог бы допустить себя до убийства, — то что же опять-таки отсюда следует для главного-то нашего вопроса? Разве, повторяю, Тамерлан, или Александр Македонский, или лорд Кичинер убивали и заставляли убивать людей для защиты слабых существ от покушавшихся на них злодеев?
Г-н Z. Хотя сопоставление Тамерлана с Александром Македонским есть плохое предвещание для наших исторических вопросов, но так как вы вот уже второй раз нетерпеливо переходите в эту область, то позвольте мне сделать историческую ссылку, которая действительно поможет нам связать вопрос о личной защите с вопросом о защите государственной.
Дело было в двенадцатом столетии, в Киеве. Удельные князья, уже тогда, по-видимому, державшиеся ваших взглядов на войну и полагавшие, что ссориться и драться можно только «chez soi», не соглашались идти в поход против половцев, говоря, что им жалко подвергать людей бедстви
Автор книги о Владимире Соловьеве
Сергей Михайлович Соловьев (1885 —1942) —
его племянник, крестник и духовный наследник.
Написанная в 1922 —1923 годах, книга впервые
была издана лишь в 1977 году в Брюсселе.
Заключительная, седьмая глава этой книги
печатается здесь по тексту издательства «Республика»,
Москва, 1997 год.
«ТРИ РАЗГОВОРА»
И
«Повесть об антихристе»
Замыслы смелые
Крепнут в груди.
Ангелы белые
Шепчут: иди!
В. Соловьев
Если занятия Платоном в 1875 г. вдохновили Соловьева на сочинение маленького диалога «Вечера в Каире», то теперь, окунувшись снова и глубже прежнего в вечно свежий поток Платонова творчества, Соловьев задумывает изложить свои воззрения в трех диалогах, построенных по образцу Платона.
Так создаются знаменитые «Три разговора». Какая их тема? Первоначально в «Книжках недели» заглавие этого сочинения было: «Под пальмами. Три разговора о мирных и военных делах». В отдельном издании заглавие было изменено на «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об антихристе и с приложениями». Но это только частности. Вопрос шел о природе зла и действии его в мире. Предполагая осветить этот вопрос с метафизической точки зрения в своей «Теоретической философии», Соловьев предварительно излагает свой взгляд в популярной форме, доступной для всякого читателя. В предисловии к «Трем разговорам» Соловьев говорит: «Есть ли зло только естественный недостаток, несовершенство, само собой исчезающее с ростом добра, или оно есть действительная сила, посредством соблазнов владеющая нашим миром, так что для успешной борьбы с нею нужно иметь точку опоры в ином порядке бытия? Этот жизненный вопрос может отчетливо исследоваться и решаться лишь в целой метафизической системе.
Начав работать над этим для тех, кто способен и склонен к умозрению, я, однако, чувствовал, насколько вопрос о зле важен для всех. Около двух лет тому назад особая перемена в душевном настроении, о которой здесь нет надобности распространяться, вызвала во мне сильное и устойчивое желание осветить наглядным и общедоступным образом те главные стороны в вопросе о зле, которые должны затрагивать всякого».
Влияние Платона заметно на всем построении диалогов. Роль Сократа играет г-н Z., за которым легко узнать лицо автора. В первом диалоге главная роль принадлежит старому боевому генералу, представителю «религиозно-бытовой точки зрения». Во втором диалоге — политику, «мужу совета», представителю точки зрения культурно-прогрессивной. За этими двумя лицами автор признает относительную правду. Наконец, прямо от своего лица Соловьев говорит в третьем диалоге устами
г-на Z. Четвертый собеседник — молодой князь, «моралист и народник» — жестокая карикатура на толстовцев, за этим лицом Соловьев, по-видимому, не признает никакой, даже относительной правды и отдает его на растерзание всем другим собеседникам.
Платон допускал в своих философских диалогах иронию, но Соловьев пошел дальше своего образца. Его разговоры переполнены шутками и каламбурами, и пятый собеседник — дама играет роль шута шекспировской драмы, высказывая иногда остроумные и глубокие мысли.
Итак, Соловьев, прямо говоря от лица г-на Z., прячет свое лицо и за масками генерала и политика. К первому у него чувствуется горячая симпатия, второй говорит целыми страницами из «Оправдания добра» и «Национального вопроса», и нас поражает совпадение знакомых нам идей Соловьева с credo старого политика, скептика и атеиста, сочувственно цитирующего своего любимого поэта Лукреция: «Tantum religio potuit suadere malorum»*.
В «Трех разговорах» Соловьев окончательно выражает свой взгляд на Толстого как на религиозного самозванца, как на фальсификатора христианства. «Истинная задача полемики здесь — не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана». Соловьев считает войну злом, но злом неизбежным и не верит в возможность прекращения войн до конца всемирной истории.
Миротворческая затея Николая II, его план всеобщего разоружения произвели на него впечатление лицемерия и отвода глаз. Он всей душой разделял идею Вильгельма II о необходимости сохранять солидарность христианской Европы ввиду неизбежности вооруженного столкновения с монгольской расой. В моих руках находится ценный документ, до сих пор не опубликованный. Это письмо Соловьева к княгине Елизавете Григорьевне Волконской, проживавшей в Риме. Вероятно, письмо, сохранившееся в бумагах Соловьева, не было отправлено по адресу, а может быть, Соловьев оставил у себя черновик или копию.
«Я совершенно не могу, — пишет Соловьев кн. Волконской, — разделять Ваших чувств и взглядов относительно затеи 12 августа. Ее настоящие пружины гораздо виднее здесь, нежели в Риме. Это совсем дурное дело, и его можно было бы назвать дьявольским, если бы оно не было так глупо. Единственная цель со стороны внушителей — отвести глаза посредством внешнего шума от тех внутренних язв, которые правительство могло бы и должно бы, но не хочет исцелять, а, напротив, с какой-то адской любовью к злу для зла старается увеличивать.
Я говорю о явных фактах; одновременно с циркуляром 12 августа произошли два других правительственных действия: решено принудительное обрусение Финляндии и изданы синодские правила, которыми
400 000 русских униатов, заявляющих себя католиками, окончательно объявлены «православными», в силу административного распоряжения 1875 г. Согласитесь, княгиня, что эти две меры бросают совершенно особенный свет на одновременную с ними миротворческую затею: ведь для уничтожения такой вопиющей мерзости, как «административное» (посредством штыков и нагаек) перечисление людей из одного вероисповедания в другое, требовался только росчерк пера, а для воздержания от ничем не вызванного нападения на те права, соблюдать которые нападающий торжественно присягал, не требовалось совсем никакого действия, а нужно было только оставаться просто честным человеком. И вот, вместо удовлетворения самым элементарным обязанностям, объявляются такие задачи, которые не во власти, а следовательно, и не на обязанности объявляющего! Ну можно ли серьезно слышать, как человек, не доросший до сознания минимальных нравственных требований, выступает как всемирный благодетель? И какое тут может быть другое побуждение с этой стороны, кроме самого низменного и идиотского тщеславия? Ведь это все равно, как если бы кто-нибудь придушил собственных детей и затем объявил в газетах, что он желает спасать вселенную.
«Il parat, que j’en ai dit assez et mme trop. Summa*: беременные сеном родят солому».
Резко разошелся Соловьев с общественным мнением и по вопросу о бурской войне. Прячась за маской политика, Соловьев в грубой форме высказал тот взгляд, который действительно принадлежал ему и высказывался им в беседах с друзьями. Соловьев отказывался подписывать сочувственные адреса Трансваальской республике, видя во всей этой шумихе глупость и лицемерие. Он не сочувствовал сепаративным стремлениям славянских народов освободиться от более культурных Австрии и Германии, стремлению буров к независимости от более культурной Англии. Национальным стремлениям народов противополагал он единство европейской культуры при гегемонии передовых и могучих наций Германии и Англии, сочувствовал и англо-романскому движению. «Та степень слабоумия, — говорит политик, и здесь мы слышим голос автора, — которая позволяет действительным, трудовым преимуществам немцев противопоставлять воображаемый крест на Ая-Софии, — едва ли и встречается теперь где-нибудь».
Разные славянские комитеты называет он «вредными пустяками». Бурская война «поощряется завистью континента к Англии». «Говоря серьезно, эти буры конечно европейцы, но плохие. Отчужденные от своей славной метрополии, они в значительной степени потеряли и свою культурность, окруженные дикарями, сами одичали, загрубели, и ставить их на одну доску с англичанами и даже доходить до того, чтобы желать им успеха в борьбе с Англией — cela n’a pas de nom».
Эти и подобные им места «Трех разговоров» вызвали большое негодование в прежних друзьях Соловьева. С.П.Хитрово говорила, что Соловьев в молодые годы никогда бы не поверил, что когда-нибудь он будет способен писать такие возмутительные вещи…
Где можно было напечатать «Три разговора»? Сначала Соловьев надеялся на свой «Вестник Европы». 10(22) мая 1899 г. в Канне был закончен первый диалог, и Соловьев послал его Стасюлевичу. «Вот Вам, дорогой и глубокоуважаемый Михаил Матвеевич, последние 6 страниц посланной вчера статьи. Тороплюсь и теперь на почту, а потому буду краток и деловит (последнего Вы, конечно, не примете за мое постоянное свойство).
Если почта исполнит свои обязанности, то весь оригинал может быть в типографии в пятницу 14 мая, и, значит, с этой стороны статья может появиться в июньской книге, что было бы желательно по ее сюжету. Второй и третий разговор, насколько от меня зависит, последуют непременно. Думаю, что цензурных препятствий нет. Если бы первый «разговор» оказался слишком уж консервативным и благонамеренным для моего однофамильца и не соответствующим текущей минуте, то можно поставить на вид, что все сомнительное в первом диалоге будет опровергаться в двух следующих. Для некоторых отдельных выражений потребуется, может быть, Ваша внутренняя цензура, мне кажется, что такой случай только один — по поводу Владимира Мономаха». Но, при всей своей любви к Соловьеву, Стасюлевич отказался печатать в своем прогрессивном журнале «религиозно-бытовые» монологи генерала. Последнее произведение Соловьева не вмещалось в рамки «Вестника Европы», и ему пришлось укрыться в скромных «Книжках недели».
В октябре 1899 г.
Соловьев работает над статьей о поэзии Пушкина и вторым разговором. 19 октября окончен был в Москве второй разговор. Соловьев читал его у нас в доме в присутствии старого генерала А.Д.Донната. Тогда же он взял у меня поливановское издание Пушкина. Статья о Пушкине написана в Москве. Соловьев читал ее в доме М.Л.Даниловой, кроме моего отца и меня, гостей больше не было.
В начале ноября Соловьев вернулся в Петербург. Здесь, когда он собирался приступить к третьему разговору, на него свалилась новая болезнь, остановившая его работу. У него сделалось отслоение сетчатки, один глаз уже совсем не видел. «Моя слепота умудрила меня на 27 лет и сделала Вашим ровесником», — пишет Соловьев Стасюлевичу. В то же время количество визитов и писем все более утомляло Соловьева. Он дошел до того, что весь день проводил в сношениях с людьми, а ночь посвящал работе. В «Трех разговорах» есть автобиографическая страница: г. Z. рассказывает о смерти своего приятеля, дошедшего до самоубийства благодаря своей чрезмерной вежливости.
Его друг считал необходимым «читать все получаемые им письма, хотя бы от незнакомых, а также все книги и брошюры, присылаемые ему с требованием рецензий; на каждое письмо отвечать и все требуемые рецензии писать; старательно вообще исполнять все обращенные к нему просьбы и ходатайства, вследствие чего он был весь день в хлопотах по чужим делам, а на свои собственные оставлял только ночи; далее — принимать все приглашения, а также всех посетителей, застававших его дома. Пока мой друг был молод и мог легко переносить крепкие напитки, каторжная жизнь, которую он себе создал вследствие своей вежливости, хотя и удручала его, но не переходила в трагедию: вино веселило его сердце и спасало от отчаяния. Уже готовый взяться за веревку, он брался за бутылку и, потянувши из нее, бодрее тянул и свою цепь. Но здоровья он был слабого и в сорок пять лет должен был отказаться от крепких напитков. В трезвом состоянии его каторга показалась ему адом, и вот теперь меня извещают, что он покончил с собою».
Кроме заключительного самоубийства, здесь все автобиографично: и слабое здоровье, и 45 лет, и крепкие напитки. Действительно, Соловьев для поддержания нервной энергии не мог в последние годы обходиться без вина, и не принято было приглашать его обедать, не заготовив бутылку красного вина. Это вино он особенно любил и с удивлением вспоминал: «А папа совсем не признавал красного вина, он говорил: это чернила».
Потеряв один глаз, осаждаемый визитами и письмами, Соловьев был принужден, наконец, 23 ноября обратиться в «Новое время» с письмом следующего содержания: «Ввиду справедливого неудовольствия разных лиц, не получающих от меня никакого ответа на свои вопросы, желания и требования, я должен представить следующее объяснение. Недавно болезнь глаза принудила меня к двухмесячному воздержанию от книги и пера. Получивши это первое предостережение и не желая вызывать дальнейших, я решил отказаться впредь от всякой побочной работы, как-то: от чтения чужих рукописей и редактирования чужих переводов, от писания рецензий, заметок и критических статей по текущей литературе, а также от переписки с посторонними лицами. Такая решимость не есть следствие дурного характера, и я немедленно от нее откажусь, лишь только окончу начатые мною большие труды, которые кажутся мне главною и прямою моей обязанностью, к которым принадлежат: 1) Перевод Платона с этюдами о нем.
2) Теоретическая философия. 3) Эстетика. 4) Эстетический разбор Пушкина. 5) Библейская философия с переводом и толкованием Библии. Если Бог и добрые люди дозволят мне кончить все это, то, конечно, вместе с досугом я приобрету и ту высокую степень старческой экспансивности, которая сделает меня приятнейшим почтовым собеседником для всех мало знакомых или вовсе незнакомых лиц, пишущих мне о своих делах».
Приближается смерть, и опять, как в 1895 г., Соловьев слышит «призыв родных теней». В день своего рождения, 16 января 1900 г., он написал стихотворение «Les revenants»*:
Тайною тропинкою, скорбною и милою,
Вы к душе пробралися, и — спасибо вам!
Сладко мне приблизиться памятью унылою
К смертью занавешенным, тихим берегам.
Любовь к умершим выражалась у Соловьева, между прочим, в частом писании некрологов. В январе 1900 г., на заседании Петербургского философского общества, Соловьев «поминает трех покойников», только что умерших, — Троицкого, Грота и своего старого учителя П.Д.Юркевича. Эти «Три характеристики» блестящи. Характер Троицкого описан в тоне тихого и благодушного юмора, напоминающего лучшие страницы Гоголя. Троицкий был представитель английской эмпирической психологии, для которой все существующее сводится к «рядам субъективных состояний сознания», но это не исключало практической уверенности в житейской подлинности разных субъектов и объектов. «Я положительно знаю, что Матвей Михайлович нисколько не сомневался в практической, так сказать, субстанциональности ректора, попечителя, министра и даже, я думаю, университетского казначея». Упоминая о неприятностях Троицкого по службе, когда он был неожиданно заподозрен начальством в «безбожии», Соловьев говорит: «Несомненно, что для большинства русского общества в 80-х годах XIX века различие между английской психологией и немецким материализмом было так же неясно, как для наших предков различие между католичеством и протестантством.
«Эмпирическая психология», — «позитивизм», — «материализм», — «безбожие», — «нигилизм» — все это соединялось вместе и «как зловещий итог получалось слово: отставка». Состояние души Троицкого Соловьев сравнивает с «неподвижностью и замкнутостью садового пруда или аквариума».
В некрологах Соловьева особенно проявлялась его всегдашняя сердечность, последние годы переходившая в какую-то нежную грусть. С любовью провожает он в могилу старого протоиерея Преображенского, редактора «Православного обозрения», на страницах которого Соловьев начал свою писательскую деятельность. Как с любовью изобразил он старого боевого генерала, у которого после расстрела башибузуков на душе «светлое Христово Воскресение», так с любовью изображает он теперь старого батюшку-пчеловода, которого трудно весной застать в Москве, так как он на даче в Пушкине весь день «над маткой сидит». Эти старые генералы и батюшки отходили в прошлое, и Соловьев, весь устремленный в грозное будущее, провожает с ласковой улыбкой эти тени религиозно-бытовой России.
Мирно скончался старый протоиерей Преображенский, но судьба его сына надрывает сердце Соловьева. «Среди томительного дневного пути, далеко от ночлега, разбилось благородное сердце, кроткостью и раннею тягостью жизни заплатил этот труженик за право избранников подниматься на царственные высоты мысли и созерцания». Некролог В.П.Преображенского, молодого философа и поклонника Ницше, скончавшегося 11 апреля 1900 г. на 36-м году жизни и оставившего детей-сирот без матери, кончается следующими словами: «За краткую и тяжелую твою жизнь, дорогой и несчастный друг, за все, что ты успел претерпеть, и за все, чего не успел сделать, — пусть будет тебе хоть одно утешение: ты-то уж, конечно, не подвергался и не подвергнешься тому упреку, который считал самым тяжким, — упреку в бессердечности — ты, благородное, разбитое жизнью сердце!» Можно представить, сколько слез капнуло на страницу бумаги, когда Соловьев поставил точку. Да, вот он сам строит проекты, для исполнения которых надо попросить у Бога в аванс по крайней мере 100 лет, пять больших сочинений им начато, а не пора ли туда, вслед за дорогими тенями! И некролог Грота кончается уже словами полной уверенности: «До свидания, добрый товарищ! — не так ли? — До скорого свидания!» Удастся ли закончить теоретическую философию и написать библейский труд — неизвестно, но надо высказать, хотя бы в краткой, несовершенной форме, самое главное.
«Ощутителен и не так уже далекий образ бледной смерти, тихо советующий не откладывать печатание этой книжки на неопределенные и необеспеченные сроки». И Соловьев заканчивает «Три разговора» «Повестью об антихристе». Тема конца мира и пришествия антихриста с отрочества волновала Соловьева. Мы видели, что ребенком он предавался аскетическим упражнениям, чтобы закалить себя для истязаний, которым антихрист подвергнет верных христиан. В 1897 г. Соловьев писал Величко из Пустыньки:
«Есть бестолковица,
Сон уж не тот,
Что-то готовится,
Кто-то идет.
Ты догадываешься, что под «кто-то» я разумею самого антихриста. Наступающий конец мира веет мне в лицо каким-то явственным, хоть неуловимым дуновением, — как путник, приближающийся к морю, чувствует морской воздух прежде, чем увидит море».
«Эти «разговоры» о зле, — говорит Соловьев в предисловии к «Трем разговорам», — о военной и мирной борьбе с ним должны были закончиться определенным указанием на последнее, крайнее проявление зла в истории, представлением его краткого торжества и решительного падения.
Первоначально этот предмет был мною изложен в той же разговорной форме, как и все предыдущее, и с такою же примесью шутки. Но дружеская критика убедила меня, что такой способ изложения здесь вдвойне неудобен: во-первых, потому, что требуемые диалогом перерывы и вставочные замечания мешают возбужденному интересу рассказа, а во-вторых, потому, что житейский, и в особенности шутливый, тон разговора не соответствует религиозному значению предмета. Найдя это справедливым, я изменил редакцию третьего разговора, вставив в нее сплошное чтение «Краткой повести об антихристе» из рукописи умершего монаха. Эта повесть (предварительно прочитанная мною публично) вызвала и в обществе и в печати немало недоумений и перетолкований, главная причина которых очень проста: недостаточное знакомство у нас с показаниями Слова Божия и церковного предания об антихристе».
Будущее рисуется Соловьеву в следующих чертах. Двадцатый век — век последних великих войн, междуусобий и переворотов. Идея панмонголизма объединяет Китай и Японию.
Соединенные силы монголов движутся на Европу, проходят Россию, встречают отпор в Германии, но тут во Франции берет верх партия запоздалого реванша, и в тылу у Германии оказывается миллион французских штыков. Германская армия принуждена принять условия разоружения. Европа покорена монголами, это иго длится полвека. Но народы Европы объединяются, составляют тайный заговор, производят восстание, и монгольские полчища наголову разбиты всеевропейской армией. Освобожденная Европа в XXI веке представляет союз демократических государств, европейские соединенные штаты. Тогда появляется замечательный человек, «верующий спиритуалист», возомнивший себя Мессией и получивший высшую санкцию от духа зла. Он стал знаменит на весь мир своей книгой «Открытый путь ко всеобщему миру и благоденствию», где с гениальной легкостью разрешал все политические и экономические вопросы. На международном учредительном собрании в Берлине «грядущий человек» избирается сначала «пожизненным президентом европейских соединенных штатов», а затем Римским императором.
Он распространяет свою власть и на прочие части света. Наступает эра всеобщего мира и благоденствия. Но человечество post panem требует и circenses.
С Дальнего Востока приходит в Рим к императору великий чудодей Аполлоний, окутанный в густое облако странных былей и диких сказок; необуддисты верят, что он божественного происхождения: от солнечного Бога Сурьи и какой-то речной нимфы. Этот чудодей, полуазиат и полуевропеец, католический епископ in partibus infidelium*, «удивительным образом соединит в себе обладание последними выводами и техническими приложениями западной науки с знанием и умением пользоваться всем тем, что есть действительно солидного и значительного в традиционной мистике Востока». Он будет сводить огонь с неба и развлекать народ чудесами и знамениями. В четвертый год своего царствования император собирает вселенский собор в Иерусалиме, приглашая на него все вероисповедания. Папство давно уже изгнано из Рима, а последние папы живут в Петербурге. Папа умер на пути в Иерусалим, и на его место избран в Дамаске кардинал Симоне Барионини, с именем Петра II.
Неофициальный вождь православных — старец Иоанн, епископ на покое, странствующий из монастыря в монастырь. Некоторые верят, что это никогда не умиравший апостол Иоанн Богослов. Во главе евангеликов стоит ученый немецкий теолог доктор Эрнст Паули. При открытии собора император обращается с речью к представителям христианских исповеданий. Желая всех привлечь к себе и примирить между собою, он обещает католикам, которым всего дороже авторитет и дисциплина, восстановление папства в Риме, со всеми прерогативами, полученными им со времени Константина Великого; православным, которым всего дороже церковная старина, старые обряды и песни, он обещает Музей археологии в Константинополе; наконец, для евангеликов, которым всего дороже свобода исследования Писания, он учреждает всемирный институт для исследования Священного Писания, с полутора миллионами марок годового бюджета. Большая часть христиан с ликованием поднимается на эстраду к императору. Но папа Петр II неподвижен, вокруг него смыкается небольшой кружок, и епископ Иоанн, «оставив свою скамью, пересел ближе к папе Петру и его кружку».
Сюда «подсел» и профессор Эрнст Паули с меньшинством своих евангеликов. С грустью и обидой обращается император к этому меньшинству христиан, «осужденных народным чувством». Тогда, «как белая свеча», поднимается епископ Иоанн и требует, чтобы император исповедал «Иисуса Христа, во плоти пришедшего, распятого, воскресшего и паки грядущего». Лицо императора темнеет от гнева, Аполлоний, под своей трехцветной мантией, скрывающей кардинальский пурпур, проделывает таинственные манипуляции. В окно видно, что нашла огромная черная туча. Старец Иоанн не сводит глаз с императора и в ужасе восклицает: «Детушки, антихрист!» Но тут молния убивает его. Император торжествует: сам Бог поразил богохульника и отомстил за своего возлюбленного сына. Он велит секретарю записать, что вселенский собор признал державного императора Рима своим верховным владыкой. Но тут одно громкое и отчетливое слово проносится по храму: contradicitur*. Его произносит папа Петр II.
Весь трясясь от гнева, он поднимает свой посох к императору, называя его «гнусным псом», отлучает от церкви и предает сатане.
Аполлоний возобновляет свои магические операции, и последний папа падает бездыханным. Император покидает собрание, на эстраду всходит профессор Паули и, собрав оставшуюся горсть католиков, православных и евангеликов, идет с ними в пустыню ожидать второго пришествия Христова. Император устраивает соединение церквей с новым папой Аполлонием. Греческий архиерей и евангелический пастор подносят папе акт соединения церквей, и Аполлоний подписывает его со словами: «Accipio, et approbo, et laetificatur cor meum»**. «Я такой же истинный православный и истинный евангелик, каков я истинный католик», — прибавил он и дружелюбно облобызался с греком и немцем. Спускается вечер, и во дворце и во храме происходят таинственные явления: носятся странные светлые существа, слышны ангельские голоса и неведомые ароматы, из-под земли раздаются пронзительные, не то дьявольские, не то детские голоса: «Пришла пора, пустите нас, избавители, избавители!» Папа раздает народу бесчисленные индульгенции, которые превращаются в отвратительных жаб и змей. Между тем тела папы Петра и епископа Иоанна охраняются солдатами. Но дух жизни возвращается в тела, они оживают и соединяются с прочими верными христианами на пустынных холмах Иерихона. Здесь «среди темной ночи, на высоком и уединенном месте» происходит истинное соединение церквей. Первый заговорил старец Иоанн: «Ну вот, детушки, мы и не расстались. И вот что я скажу вам теперь: пора исполнить последнюю молитву Христову об учениках Его, чтобы они были едино, как Он сам с Отцом — едино. Так для этого единства Христова почтим, детушки, возлюбленного брата нашего Петра. Пускай напоследях пасет овец Христовых. Так-то, брат!» И он обнял Петра. Тут подошел профессор Паули: «Tu es Petrus*, — обратился он к папе. — Ietzi ist es ja grndlich erwiesen und ausser jedem Zweifel gesetzt»**. И он крепко сжал его руку своею правою, а левую подал старцу Иоанну со словами: «So also, Vterchen, nun sind wir ja Eins in Christo»***. На небе является знамение жены, облеченной в солнце. «Вот наша хоругвь!» — восклицает папа Петр II и ведет толпу христиан к Божьей горе Синаю.
Император-антихрист управляет всем миром. Делается обычным общение живых и умерших, людей и демонов, развиваются новые, неслыханные виды мистического блуда и демонолатрии. Но на императора приходит нежданная беда. Евреи, сначала беспредельно преданные ему, узнав, что он не обрезан, восстали, дыша гневом и местью, и объявили ему священную войну. К ним присоединились и христиане. Несметные «языческие» полчища императора встречаются с небольшим войском евреев и верных христиан в Сирии. Происходит землетрясение, под Мертвым морем открывается кратер огромного вулкана, и пламенное озеро поглощает императора со всеми его полками. Христос сходит с неба в царском одеянии и с язвами гвоздей на распростертых руках и воцаряется с праведниками на тысячу лет.
Такова эта замечательная повесть, где Соловьев истолковывает Священное Писание с помощью современных наук и наблюдений над политической жизнью и во всей мощи развертывает свой художественный талант, соединяя черты Халкидонского собора с чисто гофмановской фантастикой и демонизмом.
Но можно представить, какой дерзостью и безумием показалась эта лекция русской публике 1900 г.? Правда, часть публики аплодировала Соловьеву, но Розанов демонстративно свалился со стула, газеты наполнились глумлением, а студенты Московского университета прислали Соловьеву письмо, смысл которого сводится к следующему: «Скажите, сумасшедший вы или нет?» Соловьев отвечал им очень строго:
«Несколько учащихся молодых людей, не получивших еще никакого права на чье-либо уважение, решились на основании передачи чтения из вторых, а может быть, и третьих рук послать строгий выговор человеку пожилому, лично им неизвестному, но за которым они сами признают уважаемое имя и заслуги в прошлом. Этот выговор оканчивается предположением помешательства у того, кому он посылается, что характеризует ваше настроение, лишенное всякого логического контроля.
Если вы не думаете серьезно о его помешательстве, то ваша выходка есть мальчишеская дерзость, которая не достойна не только студентов, но и благовоспитанных гимназистов приготовительного класса.
Если же вы действительно считаете его страдающим умственным расстройством, то укорять больного его болезнью свидетельствовало бы о полной атрофии в вас всяких человеческих чувств, что я не хотел бы предположить в вас, а потому объясняю себе ваш поступок вашим неразумением и недомыслием… Вам теперь я пишу не потому, что ваше письмо могло затронуть мои убеждения, а из искренней жалости к беспомощному состоянию ваших мозгов и сердец».
В газете «Россия» 9 марта появился фельетон «Великопостные развлечения». Приведем его начало: «Газетный переулок. Сумерки. Странные люди. — Г. Вл. Соловьев (лик письма греческого, от него пахнет кипарисом) глаголет: Се грядет антихрист 33 лет от роду… И число его 666… И ныне имеет от роду лет 15 и уже курит нарицаемые папиросы… испепеляй… близится… бли-и-и-зится».
Весной 1900 г. я получил от Соловьева открытку, где были изображены какие-то снежные горы. Он писал мне:
Серега!
Эти валдайские горы
Знак, что увидимся скоро
И что пробыть мне в Москве
Или неделю иль две.
Был жаркий май. Я кончал экзамены из 4-го класса в 5-й. Соловьев пришел к нам вечером с корректурными гранками «Повести об антихристе». Мы решили пригласить на чтение Б.Н.Бугаева, молодого поэта, жившего в одном с нами доме Богданова, на углу Арбата и Денежного переулка. Этот поэт, теперь известный под именем Андрея Белого, был весь охвачен идеями Соловьева и только что написал мистерию в стихах об антихристе, озаглавленную «Пришедший». В своей статье о Соловьеве (в книге «Арабески») Белый дает прекрасное описание этого незабвенного вечера в мае 1900 г., когда мы все в последний раз видели Соловьева. Читая «старец Иоанн поднялся, как белая свеча», Соловьев сам приподнялся в кресле. Помню, как отрывисто, захлебываясь яростью, гремел его голос: «анафема! анафема! анафема!» «Я написал это, чтоб высказать мой окончательный взгляд на церковный вопрос», — сказал Соловьев, закончив чтение.
Перешли пить чай в гостиную. Соловьев сидел, сгорбившись, обложенный корректурными листами «Пасхальных писем».
Некоторые из них он читал вслух за чаем. Андрей Белый находился в экстазе. Соловьев с радостным удивлением следил за этим молодым человеком, разделявшим его идеи, которые для всех в то время казались безумием. Поднимался разговор о том, чтобы прочитать мистерию «Пришедший». Но было уже поздно, все устали. «До осени, Борис Николаевич», — ласково простился Соловьев с Белым.
Соловьев был очень весел этот вечер. Узнав, что к кухарке пришел ее поклонник, он воскликнул: «Elle est comme la Samaritaine, qui avait six maris»*… На столе оказалась книга стихов Мережковского. Соловьев начал читать вслух «Леду», но смех задушил его. Он ржал и топал ногами, дойдя до стиха:
Белее, чем морская пена
Из лебединого яйца.
Через несколько дней Соловьев уехал в Петербург. Какой-то предсмертной тишиной веет от его последнего письма к сестре Наде
Magisteria
MagisteriaÐCreated using FigmaVectorCreated using FigmaПеремоткаCreated using FigmaКнигиCreated using FigmaСCreated using FigmaComponent 3Created using FigmaOkCreated using FigmaOkCreated using FigmaOkЗакрытьCreated using FigmaЗакрытьCreated using FigmaGroupCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using Figma��� �������Created using FigmaEye 2Created using FigmafacebookCreated using FigmaVectorCreated using FigmaRectangleCreated using FigmafacebookCreated using FigmaGroupCreated using FigmaRectangleCreated using FigmaRectangleCreated using FigmaНа полный экранCreated using FigmagoogleCreated using FigmaИCreated using FigmaИдеÑCreated using FigmaVectorCreated using FigmaСтрелкаCreated using FigmaGroupCreated using FigmaLoginCreated using Figmalogo_blackCreated using FigmaLogoutCreated using FigmaMail.
ruCreated using FigmaМаркер юнитаCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaРазвернуть лекциюCreated using FigmaГромкость (выкл)Created using FigmaСтрелкаCreated using FigmaodnoklassnikiCreated using FigmaÐCreated using FigmaПаузаCreated using FigmaПаузаCreated using FigmaRectangleCreated using FigmaRectangleCreated using FigmaПлейCreated using FigmaДоп эпизодыCreated using FigmaVectorCreated using FigmaVectorCreated using FigmaСвернуть экранCreated using FigmaComponentCreated using FigmaСтрелкаCreated using FigmaШÑрингCreated using FigmaГромкостьCreated using FigmaСкороÑÑ‚ÑŒ проигрываниÑCreated using FigmatelegramCreated using FigmatwitterCreated using FigmaCreated using FigmaИCreated using FigmavkCreated using FigmavkCreated using FigmaЯCreated using FigmaЯндексCreated using FigmayoutubeCreated using FigmaXCreated using FigmaНиколай Бердяев: Проблема Востока и Запада в религиозном сознании Вл Соловьева
Бердяев Николай
Проблема Востока и Запада в религиозном сознании Вл Соловьева
Н.
А. Бердяев
Проблема Востока и Запада в религиозном сознании Вл. Соловьева
I
Лицо Вл. Соловьева все еще остается для нас загадкой, образ его двоится. Он вызывает двойственное к себе отношение, пленяет и отталкивает. Мы чувствуем безмерное, пророческое его значение как явления, явления жизни русской и жизни мировой. Достаточно взглянуть на лицо его, чтобы почуять всю его необычайность, нездешность, единственность. Но досаду и критику вызывают его философско-богословские трактаты. Неприятно поражает в мистике рационалистическая манера писать, какая-то приглаженность, притупленность противоречий, отсутствие остроты и парадоксальности. Все слишком гладко, благополучно и схематично в философствовании и богословствовании Вл. Соловьева. А ведь жизнь религиозная антиномична по существу, прежде всего антиномична. И парадоксальность философствования может быть верным отражением антиномичности религиозного опыта. Соловьев писал так, как будто бы ему неведомы были бездны, не знал он противоречий, все было в нем благополучно.
Но мы знаем, что Вл. Соловьев был глубоким мистиком, что он антиномичен в своем религиозном опыте, парадоксален в своей жизни, что не было в нем благополучия. Мы знаем, что был дневной и был ночной Соловьев. Слишком ясно для нас становится, что в философско-богословских своих схемах Соловьев себя прикрывал, а не раскрывал. Настоящего Соловьева нужно искать в отдельных строках и между строк, в отдельных стихах и небольших статьях. Гениальность его наиболее отразилась в стихах, в «Повести об антихристе», в таких удивительных статьях, как «Смысл любви» и «Поэзия Тютчева», а из больших работ — в «Истории и будущности теократии», необычайной, проникновенной, превратившей крайний схематизм в мистическое прозрение. Болыиие, наиболее прославленные работы Соловьева по философии, богословию, публицистике — блестящи, талантливы, для разных целей нужны, но не гениальны, не говорят о последнем, рационально прикрывают иррациональную тайну жизни Вл. Соловьева.
В образе Соловьева поражает одно противоречие, для него основное.
В нем была какая-то воздушность, оторванность от всякого быта. Не из землй он вырастал, не был он ни с чем органически связан, не имел корней в почве. Он нездешний, пришелец из миров иных, всем почти чужой, ничему и никому не близкий кровно. По духу лишь знал он родство, а не по плоти и крови. Каким земляным, органическим, почвенным, вышедшим из глубочайших недр русской жизни и русской истории представляется Лев Толстой по сравнении с пришельцем и странником Вл. Соловьевым, про которого не всегда даже можно сказать, русский ли он. И вот Толстой анархически отрицает все историческое, органическое, кровное, почвенное, отказывается от наследия предков, бросает вызов тому, что рождается из недр родной земли. Соловьев все оправдывает и обосновывает, всему находит место: и государству, и национальности, и войне, и всему, всему. Он принимает заветы предков, хочет быть верным этим заветам, ни против чего не бунтует, ни с чем не порывает. В «Оправдании добра» он доходит до виртуозности в этом оправдании всего, что органически создано историей, в охранении всех исторических тел.
И остается загадкой, почему такой воздушный, не почвенный, не земляной человек оправдывает и охраняет все историческое, из почвы выросшее, с землей связанное. Мотивы рациональные и иррациональные таинственно переплетаются в личности Соловьева.
Несколько было периодов в жизни и творчестве Вл. Соловьева. И последний период резко отличается от предшествующих. В первый период, когда Соловьев писал свои большие и наиболее систематические философские и богословские трактаты, он был еще слишком гностиком-идеалистом, и христианство его было оптимистическое, розовое. Не чувствовал еще Соловьев всего ужаса и всей силы зла, не видел трагизма, со злом связанного. Зло понимал он слишком рационально, не мистически, зло истолковывал гностически, не подошел еще к последней тайне зла, зла бездонного, безосновного, иррационального, непостижимого, из свободы рождающегося. Кажется даже, что для Соловьева зло было почти недоразумением, недостатком совершенства, ошибкой сознания и потому легко победимым.
Характерны для этого периода «Чтения о богочеловечестве», вещь очень схоластическая, рационализирующая мистику, в которой теория прогресса человечества перемешана с гениальной мистической идеей богочеловечества и дана как бы богословская интерпретация оптимистического прогресса. В «Чтениях о богочеловечестве» все слишком благополучно, нет трагического конца, нет еще жуткого ужаса перед концом. Оптимистическое отношение к злу окрашивает весь первый период творчества Соловьева. В этот период рациональная философия и рациональное богословие преобладают над мистикой. Соловьев вносит в христианство гуманизм и прогрессизм, обогащает религиозное сознание прогрессивным гуманизмом новых времен. И верит он в легкую достижимость правды христианской на земле, в человеческой жизни, верит в христианскую политику и зовет к ней, строит теорию и практику христианского прогресса к добру. Силу зла и греха он недооценивает. Но жизнь наносила Вл. Соловьеву удар за ударом, рану за раной, разбивала все его розовые надежды. Зло мстило ему за недостаточное к себе уважение и признание. Одиночество Соловьева в этом мире все росло и росло. Ни с кем и ни с чем не мог он соединиться. В средний период своей жизни он посвящает себя по преимуществу боевой публицистике, в которой борется со злом эмпирическим. Последний период жизни, когда Соловьев вернулся вновь к основным религиозно-философским темам, он полон апокалипсического ужаса конца, охватывает его ужас от растущей силы зла и приближеиия окончательного воплощения зла. Он чувствует провал истории в темную бездну, и гибнет розовая его вера в возможность христианской политики, в осуществимость правды Христовой на земле, в теократию. Колеблется сама идея богочеловечества, отделяется в этой идее трансцендентное христианство от имманентного гуманизма. Для этого периода наиболее характерны «Три разговора» и «Повесть об антихристе». Соловьев переходит к апокалипсическому сознанию, ставит проблемы эсхатологические. Мы увидим, что и основная для Соловьева проблема Востока и Запада разно стоит для него в разные периоды.
Всегда должно помнить, что как есть Вл. Соловьев дневной и ночной, так есть Вл. Соловьев первого периода и последнего периода.
Портрет мира перед своей кончиной и психологический портрет антихриста — СПЖ
28 января родился знаменитый русский философ, мыслитель, поэт и публицист Владимир Соловьев. Он оставил после себя большое и разнообразное письменное наследие, а потому сказать обо всем понемногу не получится. Мне же хотелось бы сосредоточиться на одном его произведении, точнее на части произведения.
Речь идет о «Трех разговорах о войне, прогрессе и конце всемирной истории». Кто не знаком с этим сочинением, я советовал бы его прочитать полностью, так как в нем можно найти многие ответы и объяснения процессов, происходящих в современном обществе. В конце Владимир Соловьев поместил «Краткую повесть об антихристе», о которой мы и поговорим. Сразу отмечу, что это не Священное Предание, а художественное произведение, где через художественные образы автор смог передать свое видение некоторых черт кончины мира, не вступая при этом в противоречие с христианской традицией или эсхатологией.
К сожалению, «Повесть об антихристе» осталась незаконченной, а потому оценить ее как завершенное произведение уже не представляется возможным.
Начинается все с упоминания о том, что ХХ век стал последней эпохой великих войн, и это при том, что Соловьев умер в 1900 году. Непонятно, то ли Владимир Сергеевич действительно имел в этом плане какое-то откровение – он все-таки был еще и православным мистиком, очень чувствительным к духовному миру, – то ли это профессиональное чутье глубокого мыслителя. Одно несомненно: с его правотой в этом плане не поспоришь.
Далее идет речь об – для нас уже альтернативной – истории ХХ века, но есть в ней одна интересная и пока еще полностью не реализованная в реальности черта. Это идея панмонголизма – объединение азиатских народов, в первую очередь враждовавших ранее Японии и Китая, перед лицом противостояния с общим врагом – Европой, которая в тот момент была обеспокоена борьбой с мусульманством. Занимательно, что эту саму идею панмонголизма азиаты сформировали с оглядкой на европейские идеи панэллинизма, пангерманизма или панславизма.
И вот как, ради общей цели, японцы обращаются к китайцам:
«Поймите, упрямые братья, – твердили они, – что мы берем у западных собак их оружие не из пристрастия к ним, а для того, чтобы бить их этим же оружием. Если вы соединитесь с нами и примете наше практическое руководство, то мы скоро не только изгоним белых дьяволов из нашей Азии, но завоюем и их собственные страны и оснуем настоящее Срединное царство надо всею вселенною».
Согласитесь, что, пусть в точностях Соловьев и ошибся, но рациональное зерно в его суждениях все-таки есть, ведь подобные явления мы воочию наблюдаем сегодня.
И вот внезапность и огромное численное превосходство азиатов приводит к тому, что «боевые достоинства русских войск позволяют им только гибнуть с честью». Из-за проигранных боев, и через откровенное предательство, и через разобщенность, происходит падение Финляндии, затем Германии и Франции. В итоге все европейские государства признают вассальную зависимость от азиатов.
Наступает новое полувековое «монгольское иго».
Самое страшное, что в этом новом чудесном и счастливом обществе не остается места для веры. Хотя грубый материализм уже ушел в прошлое, но о Боге, как Творце, Создавшем мир из ничего, говорить становится неприлично.
Постепенно в европейцах зарождается чувство солидарности, готовится массовое и успешное впоследствии восстание против надоевших азиатов. Далее Соловьев пишет, что «Европа в XXI веке представляет союз более или менее демократических государств – европейские соединенные штаты», дела у которых начинают снова идти хорошо, но только «вопросы о жизни и смерти, об окончательной судьбе мира и человека, – осложненные и запутанные множеством новых физиологических и психологических исследований и открытий, остаются по-прежнему без разрешения». Но самое страшное, что в этом новом чудесном и счастливом обществе не остается места для искренней и безотчетной веры. И хотя грубый материализм уже ушел в прошлое, но и о Боге, как Творце, Создавшем мир из ничего, говорить становится неприлично.
Вся эта атмосфера является хорошей «питательной средой» для взращивания антихриста: «Был в это время между немногими верующими-спиритуалистами один замечательный человек – многие называли его сверхчеловеком, – который был одинаково далек как от умственного, так и от сердечного младенчества».
Гениальность этого человека, его писательский талант и широкая общественная деятельность делают его всемирно известным аккурат к тридцати трем годам. Великий альтруист был верующим, но «любил он только одного себя. Он верил в Бога, но в глубине души невольно и безотчетно предпочитал Ему себя». Сверхчеловек много говорит и искренне верит в Добро, он благороден, воздержан, бескорыстен, аскетичен и милосерден, но Господь знает, что он преклонится перед злой силой. Соблазном для него станет не обман, не влечение низких страстей, не жажда власти или богатств, а непомерное самолюбие. Все свои огромные таланты антихрист сочтет не как нравственную обязанность перед Богом и миром, а как преимущество и право перед другими.
В итоге он дойдет до позиционирования себя как сына Божия, одаренного Самим Творцом, т.е. поставит себя на место Христа.
Соблазном для него станет не обман, не влечение низких страстей, не жажда власти или богатств, а непомерное самолюбие. Все свои таланты антихрист сочтет не как нравственную обязанность перед Богом, а как преимущество и право перед другими.
Для меня эта часть повести стала самой запоминающейся, и, в принципе, о ней мне и хотелось больше всего рассказать. Общемировые политические, экономические и социальные процессы мы и так неплохо улавливаем, а при должном уровне мышления можем и анализировать их. Потому давайте оставим их в стороне и обратим внимание на психологический портрет антихриста.
Занимательно, что в самом начале сверхчеловек признает и Божественное, и Мессианское достоинство Христа, он пока еще не является в полном смысле антихристом. Однако самолюбие в нем постепенно возрастает и приводит к таким рассуждениям: «Христос пришел раньше меня; я являюсь вторым; но ведь то, что в порядке времени является после, то по существу первее.
Я прихожу последним, в конце истории именно потому, что я совершенный, окончательный спаситель. Тот Христос – мой предтеча, Его призвание было – предварить и подготовить мое явление». В итоге все, что сказано в Евангелии о Втором Пришествии Спасителя, он начнет примерять на себя.
И вот «горделивый праведник» ждет высшей санкции от Бога, чтобы начать свое спасительное дело человечества. Ждет и не дожидается. В его душе холодом проносится мысль, а «вдруг не я, а тот… галилеянин… Вдруг Он не предтеча мой, а настоящий, первый и последний?» Одна мимолетная идея, что ему придется преклониться перед Христом, приводит его в замешательство. Душу сверхчеловека одолевает жгучая зависть и ненависть: «Я, я, а не Он! – кричит будущий антихрист, – нет Его в живых, нет и не будет. Не воскрес, не воскрес, не воскрес! Сгнил, сгнил в гробнице, сгнил, как последняя…». Затем он выбегает на улицу, бежит куда глаза глядят. Тоска и ярость разъедают его сердце, он подбегает к краю обрыва и бросается головой вниз, но неведомая сила отбрасывает сверхчеловека назад.
Он видит перед собой сияющую фигуру и два острых глаза, устремленных вглубь души. Это явление сатаны, точка невозврата, когда сверхчеловек становится им одержимым.
Диавол даже не требует поклонения себе, он говорит о любви и бескорыстии, говорит, что не нужно ничего делать ради него, а только ради себя, как «подлинного сына божия», он лишь просит принять его дух, на что тот соглашается. Все, антихрист готов: «Острая ледяная струя вошла в него и наполнила все существо его. И с тем вместе он почувствовал небывалую силу, бодрость, легкость и восторг». С необычайным вдохновением и скоростью антихрист пишет свое главное сочинение – «Открытый путь к вселенскому миру и благоденствию».
Самым важным признаком антихриста в сочинении Соловьева является возрождение духовности, подражание христианству, но только без Христа.
Далее история разворачивается по многим из нас известному в общих чертах сценарию. Мне не хочется ее пересказывать, чтобы не портить впечатление тем, кто будет самостоятельно читать произведение Соловьева.
А вот из уже сказанного можно извлечь немало уроков.
С одной стороны, через творческие образы нам становится легче распознать признаки пришествия антихриста и тем самым обезопасить себя. Мы видим, насколько он будет коварен и как легко на свою сторону привлечет множество людей. Самым важным признаком антихриста в сочинении Соловьева является возрождение духовности, подражание христианству, но только без Христа. Одно упоминание Его имени будет приводить сверхчеловека в ярость, что видно далее, при описании событий «Вселенского собора».
С другой стороны – очевидно, насколько разрушительным является самолюбие. Не зря же многие святые отцы называли эту страсть матерью всех пороков. Человек может быть милосерден, аскетичен, добр, но при этом самолюбив. Потому в духовной жизни так важно помнить об этом, и каких бы высот мы ни достигли, а о самолюбии «фоном» никогда нельзя забывать.
Итак, не стоит бояться антихриста и специально выискивать признаки его пришествия, но иногда стоит читать и такие произведения, как рассмотренное сочинение Владимира Соловьева, дабы, занимаясь своей повседневной жизнью, все равно «держать ухо востро».
Соловей Ганса Христиана Андерсена Резюме
О чем «Соловей»?
У китайского императора , или правителя, есть много замечательных вещей, в том числе красивый дворец и ряд за рядом бесконечных цветов, окруженных благородным лесом.
Без ведома императора, в этом благородном лесу живет соловей , чьи песни очаровывают всех, кто их слышит. Путешественники со всего мира, рыбаки и самые разные люди наслаждаются песнями соловья, когда они проходят через лес.
Однажды император читал о приключениях недавнего путешественника в его королевстве, когда он наткнулся на сказку о певчей птице: «…соловей прекраснее всех…», — говорилось в письме. Поскольку император не слышал об этом соловье, ему становится любопытно.
Королевское приглашение
Император велит своим слугам найти птицу и пригласить ее спеть для него в тот вечер, иначе весь двор будет растоптан. Его слуга собирается выяснить, где живет птица, и узнает ответ от служанки на кухне императорского замка.
Она ведет людей императора к птице в обмен на обещание постоянной работы и приглашение в замок.
Путешествуя туда, где живет птица, группа встречает множество диких животных, в том числе корову и лягушку, каждый раз принимая ее за своего дорогого гостя. Когда они, наконец, добираются до соловья, их впечатляет птичья песня: «Звучит как крошечные стеклянные колокольчики, — сказал владыка, — и посмотрите, как работает ее горлышко». Удивительно, что мы никогда не слышали этого раньше; она будет иметь большой успех при дворе.»
Дар
Соловей соглашается спеть для императора в его замке, который был великолепно украшен по этому случаю. Император так доволен песней, что растроган до слез и дает соловью собственную клетку и слуг в замке.
Все в городе могут говорить только о красоте соловьиной песни. Пока однажды император не получает механического соловья из бриллиантов, рубинов и сапфиров. Механический соловей не только способен снова и снова петь прекрасную, знакомую песню, но и выглядит при этом красиво.
Люди хотят, чтобы птицы пели дуэтом, но не могут, потому что настоящий соловей поет естественным образом, а механическая птица может петь только вальсы.
Пока замок лебезит перед механической птицей, настоящий соловей улетает и возвращается домой. Его изгоняют из королевства.
Заменен
С этого момента механический соловей занимает место настоящей птицы рядом с императором, сидя на шелковой подушке у кровати императора.
Проходит год, прежде чем механическая птица перестает петь, и после ремонта выясняется, что в нее можно играть только один раз в год.Проходит еще пять лет, и император тяжело болен. На самом деле он близок к смерти: «Бедный император, обнаружив, что едва может дышать со странной тяжестью на груди, открыл глаза и увидел, что там сидит Смерть».
Узнав об ухудшении здоровья императора, настоящий соловей прилетает в замок и появляется за окном императора. Спев для императора, правитель полностью исцелился. Он просит соловья остаться в его замке, но соловей говорит, что не может свить в замке гнездо.
Соловей соглашается возвращаться в замок каждую ночь, чтобы удостоить императора песней и сообщить ему новости о хорошем и плохом в его королевстве, пока император держит их договоренность в секрете. Еще раз, настоящий соловей пользуется благосклонностью в королевстве, но со свободой приходить и уходить, когда ему заблагорассудится.
Краткий обзор урока
Император обладает огромным материальным богатством, но никогда не слышал о соловье , которого многие наблюдали, посещая его королевство.Однажды он приглашает соловья в замок спеть для него и настолько восхищен, что пытается удержать соловья в замке, одаривая его различными подарками. Все было хорошо, пока однажды не появился в подарок механический соловей. Людям он нравится больше, потому что он поет снова и снова, а также сделан из драгоценных камней. Настоящий соловей изгнан из королевства. Однажды механическая птица ломается, и люди грустят. Несколько лет спустя император заболевает, и его посещает настоящий соловей, который поет, чтобы вернуть ему здоровье.
Император умоляет настоящего соловья вернуться в замок, но птица отказывается, говоря, что будет регулярно навещать его, чтобы петь и рассказывать ему о добре и зле в его королевстве.
Краткая повесть об антихристе
Страница из
ОТПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-ПРОГРАММЫ YALE SCHOLARSHIP (www.yale.universitypressscholarship.com). (c) Издательство Йельского университета, 2022 г. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать PDF-файл одной главы монографии в YSO для личного использования.дата: 29 января 2022 г.
- Глава:
- (стр. 264) 11 Краткая сказка о антихристе
- Источник:
- Политика, закон, и мораль
- Автор (ы)
- автор (ы):
- 9780300079951.003.0011
Эта последняя переизданная работа предлагает политическое пророчество, в котором текст предвидит возможный рост мощных международных организаций, как процесс европейского политического объединения привел к возникновению «Соединенных Штатов Европы» и расширение власти Японии и влияние.
В тексте описывается неизбежная конфронтация между европейской реальной политикой и национализмом и рассматриваются катастрофические последствия ослабления мощи России и подъема Японии. Япония в союзе с Китаем завоевывает Европу и фактически порабощает ее на пять десятилетий, прежде чем европейцы восстанут против азиатского контроля. Широко опираясь на Библию, в том числе на видение св. Иоанна в Книге Откровения, а также на церковные традиции и легенды об антихристе, этот текст представляет удивительно обнадеживающее видение будущего примирения и воссоединения христианских церквей друг с другом и христиан с евреями.Ключевые слова: воссоединение, международные организации, Япония, Россия, Европа, антихрист, примирение, христиане, евреи
Yale Scholarship Online требует подписки или покупки для доступа к полному тексту книг в рамках службы. Однако общедоступные пользователи могут свободно осуществлять поиск по сайту и просматривать рефераты и ключевые слова для каждой книги и главы.
Пожалуйста, подпишитесь или войдите, чтобы получить доступ к полнотекстовому содержимому.
Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому названию, обратитесь к своему библиотекарю.
Для устранения неполадок см. Часто задаваемые вопросы , и если вы не можете найти ответ там, пожалуйста, связаться с нами.
Краткое содержание «Камо Гремеши Симевича» ❤️
Рим времен императора Нерона, погрязший в преступлениях и разврате. Племянник, молодой и красивый воин, патриций Марк Виниций, Петроний, писатель, эстет, ценитель роскоши и удовольствий, «арбитр благодати», приближенный Нерон.Юноша рассказывает, что, возвращаясь в Рим с войны с парфянами, он повредил себе руку и отвел раненого в дом седовласого полководца Авла Плутиуса.
Там Виниция пленила юная Лигия, похожая на хрупкую темноволосую голубоглазую нимфу.
но Петроний, например, в это не верит: все знают, что христиане — страшные злодеи, а Помпоний, чье лицо словно излучает свет, не может быть злодеем в любом случае. Она дочь короля лигийцев, живущих в далеких северных лесах, и ее звала в свой дом Каллина. Она попала ребенком в заложники в Рим и выросла в доме знатного Авлы и его верной, добродетельной жены Помпонии.Считая Лигию родной дочерью, они воспитывали ее чистой, целомудренной и совсем не похожей на распутных римлян. Говорят, что совсем юная, красивая, спокойная и грустная Помпония — христианка,В доме Авлы Виниций Лигия сказала много пламенных слов, и в сердце девушки вспыхнуло ответное чувство.Но она как-то нарисовала рыбу на песке… Потерявший голову Виниций готов жениться на Лигии. Но Петроний сообщает Нерону, что Виниций влюбился в худощавую заложницу. Эти слова сразу вызывают у императора отвращение к девушке — и он обещает Петронию отвести ее во дворец и отдать Виницию.
Во дворце Лигию сопровождает великан и силач Урс, лигиец, приехавший в Рим с маленькой принцессой и, как и она, принявший здесь христианство.
Вечером, дрожа от страха, девушку ведут на пир.К радости Лигии, Виниций занимает место рядом с ней. Вскоре, опьяненный страстью и вином, он начинает горячо целовать красавицу, шепча, что завтра Нерон подарит ее ему. Приехав, Урс отбрасывает Винисиуса и уносит испуганную девушку из банкетного зала.Лигия
плачет. Она не хочет становиться наложницей Виниция. Лучше бедность, чем роскошь и бесчестие! Лигия решает бежать.Узнав об исчезновении Лигии, Виниций в ярости убивает выкормившую его старую рабыню.Впервые в жизни кто-то осмелился воспрепятствовать желанию молодого патриция! Обезумевший от любви и отчаяния Виниций ищет Лигию. Петроний, сочувствующий племяннику, готов отдать ему свою прекрасную рабыню, златовласую гречанку Эвнику. Но она так страстно молится, чтобы ее не выгнали из дома, что изумленный Петроний понимает: девушка влюблена в него! И преданность Эвники трогает его сердце. Эвника руководит хитрым греком Хилоном — пьяницей и рыжеволосым, аферистом, шпионом и доносчиком, который берется найти Лигию.
Узнав, что девочка рисует рыбу на песке, этот человек, как обезьяна и лиса одновременно, отправляется на поиски.Вскоре он узнает, что рыба — тайный знак христиан. Притворяясь христианином, Хилон проникает в их окружение и знакомится с лекарем Главкой, семью которого в свое время выдали разбойникам, а себя бросили умирать по дороге. Теперь Хилон боится, что Главк узнает его, и пытается натравить на целителя другого христианина, простодушного силача Урбана, которому говорят, что Главк — шпион императора.Кстати великан вздрагивает, когда Хилон случайно упоминает имя Лигии, хитрый грек понимает: Урбан есть Урс!
В Риме апостол Петр. На его ночную проповедь собираются все христиане города. Хилон ведет туда Виниция, который надеется встретить там Лигию. Апостол Петр поражает юношу простотой и величием. Лицо старика сияет такой силой убеждения, какая присуща только истине. Но проповедь Петра есть отрицание всей привычной Виниции жизни.Однако история с распятием и воскресением Христа потрясла молодого патриция.
И вдруг понимает, что христианка Лигия никогда не станет его наложницей. Увидев в толпе Лигию, Виниций восхищается душевной красотой девушки и понимает, что против ее веры вся его сила и мужество ничто.Отправившись за проповедью после Лигии, Виниций врывается в ее жилище и пытается увести девушку, но Урс своим могучим кулаком падает на голову патриция.
В бедной комнатке Лигии врач Главка лечит Виниция. Сама Лигия нежно ухаживает за юношей. Он счастлив; не желая оставлять любимую, он решает остаться с христианами и посылает за Хилоном — единственным, кто знает, где сейчас находится Виниций. Увидев Хилона, Главк узнал в нем негодяя, погубившего всю его семью, а Урс был стариком, настроившим его против Главка. Хилон воет от ужаса, но явившийся апостол Петр выпускает грека с миром: Главк и Урс прощают своего врага…
Потрясенный Виниций размышляет о доброте и милосердии христиан.Затем он впадает в забытье, и ему кажется, что Лигия ведет его туда, где светит солнце.
Через несколько дней Винисиус чувствует, что его страсть сменяется глубокой настоящей любовью. Но замученная Лигия, не решившись полюбить язычника с волчьим римским сердцем, решает расстаться с юношей.
Винисиус возвращается в свой дом, но все вокруг кажется мальчику пустым и незначительным. Он тоскует по Лигии — и часто вспоминает удивительного человека, с которым познакомился с христианами, — о Павле из Тарса.«Каждое слово его обращает в прах все основания нашего мира», — думает юноша. Его душа меняется. Ему теперь противен разврат римской знати, и на роскошном пиру он отвергает домогательства императрицы Поппи. Она исчезает, зловеще смеясь. Виницию снится Лигия. Неожиданно к нему приходит оборванный Хилон и заявляет, что от пламенной любви к христианам он снова всех их вывел. Разгневанный подлостью грека, Виниций велит ему вырезать; Тогда стенающий Хилон ведет юношу в новый дом апостолов.Там Виниций просит у Петра и Павла руки Лигии и обещает, что постарается понять и принять учение Христа.
Обезумевший Нерон мечтает о большом пожаре – и вскоре приспешники Императора подожгли Рим. В поисках Лигии Виниций в отчаянии мечется по охваченному пламенем городу. С трудом выбираясь в тлеющей тунике из огненного моря, юноша натыкается на Хилона, который советует ему поискать Лигию и Петра в одной из подземных молитв христиан.Виниций спешит туда и видит множество отчаявшихся людей, которых апостол Петр утешает добрым словом. Заметив обессилевшего от ужасов Виниция, Петр ведет его к Лигии. Упав на колени, юноша горячо благодарит Господа, и Петр, любивший Виниция всем своим необузданным сердцем, крестит юного патриция в бедной хижине землекопа.
Люди кипят от гнева. Чтобы спасти императора и себя, патриции распространяют слух, что город был подожжен христианами.Карая «злодеев», Нерон собирается устроить передвижное зрелище, которое запомнится в веках. Поппея тайно ведет к императору Хилону; он готов выдать всех христиан — и прежде всего Виниция с лигией. О, Хилон ужасно мстит Виницию за порку!
Петроний предупреждает племянника, что готовятся гонения на христиан.
С каким удовольствием «арбитр элегантности» расстроит планы этой обезьяны-Нерона! Но Виниций не успевает спасти Лигию: девушку сажают в тюрьму.Петроний понимает: это месть Поппи, которую Виниций отверг ради Лигии. Юношу схватили не потому, что хотят насладиться его страданиями, истязая Лигию у него на глазах.Толпа охвачена жаждой крови, христиане брошены в тюрьму – жажда мученичества. Страдания Виниция превосходят силы человека. И Святой Петр получает откровение: в этом городе сатаны Христос хочет основать свою столицу!
С просветленными лицами христиане идут на смерть и умирают в ужасных муках на арене.Хилон, сидящий в роскошных одеждах рядом с Нероном, шепчет: «Видят свое воскресение!» – и падает без чувств. Казни продолжаются. Виниций, переодетый могильщиком, попадает в страшную темницу и три дня проводит с больной Лигией. Их души уже очистились от всего земного. Виниций твердо решает после смерти Лигии признать, что он христианин, и последовать за возлюбленной.
Христиан сжигают на столбах, освещая сады императора сотнями живых факелов.
С одного из столбов на седеющем Хилоне Главк, объятый пламенем, переглядывается и хрипит: «Прости!» И потрясенный Хилон, превратившись из жалкого человечка в величественного старца, кричит: «Христиане невиновны! Поджигатель — Нерон!» Эти слова моментально разносятся по всему Риму, и апостол Павел крестит в темном переулке в покаянии своих грехов. Вскоре Хилона схватывают, но никакие пытки теперь не могут заставить его отказаться от своих слов. Ему вырывают язык и отдают медведю на арене.Но зверь не тронет несчастного; Хилон выдыхает с просветленным лицом.И император решает устроить Виницию «веселую свадьбу». И вот, как белый мел, юноша видит, как Урсу выталкивают на арену, и тут же выпускают огромный тур, к рогам которого привязана обнаженная Лигия. Урс хватает тура за рога и крутит вокруг него шею. Публика ревет от восторга, и Нерон, напуганный толпой, дает Урсе и Лигии жизнь и свободу.
В доме Петрония Лигия и Виниций умоляли страдающего Петра покинуть Рим.«Я должен следовать за своим стадом», — отвечает старец, но все же христианам удается убедить его, что он должен сеять семена истины в других городах и местечках.
И Петр покидает Рим – но на Аппиевой дороге Христос к нему. — Quo vadis, Домине? («Куда идешь, Господи?») — спрашивает апостол и слышит в ответ: «Если Ты оставишь мой народ, я иду в Рим, на новое распятие».Потрясенный Питер возвращается в Рим. Вскоре апостолов бросают в темницу. Но когда побитого Петра ведут на смерть, он марширует как завоеватель и, оглядывая Рим, шепчет: «Ты искуплен, ты мой!»
Столь же спокойно идет в тот же день на казнь и Павел.Он знает, что посеянные им семена никогда не развеют вихрь гнева.
Виниций и его жена Лигия мирно живут на Сицилии. Они любят друг друга, верят – и безмерно счастливы.
И Петроний обречен. Нерон все глубже погружается в гнусный разврат, а «арбитр благодати» теперь только мешает императору. Он собирается послать Петронию смертный приговор, но тот решает сыграть с Нероном последнюю шутку. На роскошном застолье в окружении друзей под чарующую музыку он вскрывает себе вены.Вместе с ним умирает красавица Эвника, отказавшаяся жить без возлюбленного.
Перед смертью Петроний отправляет Нерону издевательское письмо, в котором пишет, что готов простить императору все преступления и убийства, но глубоко презирает его за плохую поэзию. Гости, глядя на прекрасные мраморно-белые тела запыхавшихся Петрония и Эвники, понимают, что от старого мира остались только поэзия и красота.Нерон играет и дурачится. Кажется, что мир превращается в кровавую и шутовскую оргию.Наконец мятежные легионы провозглашают императором Гальбу. Со словами: «Какой художник умирает!» Нерон приставляет нож к его горлу, но тот боится, и раб коротким ударом помогает своему господину умереть.
И из почвы, пропитанной кровью и слезами, тихо, но неуклонно всходят ростки семян, посеянных Петром…
Давным-давно Нерон, а базилика Петра на Ватиканском холме до сих пор царит над Римом и Мир. Рядом со старинными Капенскими воротами находится небольшая часовня с полуписанной надписью: «Quo vadis, Domine?»
Песня Соловья Фернандо Аррохо-Рамос
Песня Соловья
Фернандо Аррохо-РамосВ конце 10-го века христианский мир одолевал непреодолимый страх, ибо было предсказано и убедительно повторено, что где-то в 1000 году, ныне приближающемся, миру придет конец.
В Испании многие считали, что разрушение храма Святого Иакова и разграбление Компостелы Альманзором в 997 году было плохим предзнаменованием. Была ли напуганная мавританская собака антихристом, который должен был появиться в конце времен?Апокалиптические бедствия педантично предсказывались с кафедры: интенсивные землетрясения разрывали горы на части от лугов; моря затопят деревни и города, и их воды достигнут высочайших пиков высочайших гор; все звезды на небе рухнут на планету.Никто не мог точно сказать, как развивались такие катастрофические предсказания, но того факта, что они были подтверждены мудрецами Божьими, было достаточно, чтобы люди им поверили. Смерть, Страшный суд, рай, ад: конечная судьба человека, счастье или мука навеки.
Вирила де Тьермас, старый аббат монастыря св. Сальвадора Лейрского, написал своему епископу письмо, в котором признавался в своих тревогах, носивших более личный характер, со смирением страха и высокомерием сомнений. Но, не веря в его действие и все еще надеясь победить свою слабость, он решил пока не посылать его. Он спрятал его на самой верхней полке библиотеки, между пергаментами редко используемого текста Корана, за рядом скучных рукописей.Шокирующее сомнение терзало его, подрывая его веру. Конечно, он не отказался ни от одной из этих верований, столь глубоко укоренившихся с детства, и не подверг сомнению непостижимые тайны догм; кроме того, он ведет жизнь, очищенную от греха. Поэтому он предвидел награды, а не наказания. Его сомнения касались счастья не в этой земной жизни, эфемерном испытании на терпение и добродетели, а в вечном: его ужасала перспектива столкнуться с вечной скукой.Сможет ли он созерцать вечно, с восторгом, Святую Троицу и все прочие небесные образы? Мог ли он взволнованно присоединиться к бесчисленным легионам ангелов и блаженных душ, которые без перерыва воспевали хвалу Всевышнему? Небесные сцены, столько раз повторявшиеся на портиках, капителях и фресках, показывали один более или менее яркий момент, но не вечное время. Он обвинял себя в грехе высокомерия за то, что не принял безоговорочно таинственных путей божественного промысла.
Однажды ночью, не в силах заснуть, он сравнил небесную скуку с адскими муками, думая со злобной логикой, что если бы рай и ад были равны, то Бог и дьявол, вероятно, были бы одним и тем же. Он открыл глаза, чтобы погрузиться в реальность, и заткнул уши, чтобы заставить замолчать разум. Но он не мог избавиться от этих богохульств. Затем он прибегнул к кнуту и в уединении своей кельи стегал и стегал себя до тех пор, пока из ран не потекла искупительная кровь. Он не чувствовал себя достойным своего служения.Подумать только, что он, настоятель почтенного и влиятельного монастыря Лейра, духовный лидер клюнийских монахов, всегда ожидавший его совета в трудные времена, во время торжественных религиозных деяний и столь многих других мероприятий, мог получить божественную Милость с вульгарно-человеческим недовольством, сделанным он чувствует себя гнилым. Его одержимость была похожа на болезнь, которую он не мог предотвратить. Дьявол внедрил его в него с настойчивостью канонических часов.
Вирила надеялась преодолеть дьявольские сети молитвой, усердной работой в саду, возможно, чтением.Он соблюдал правило св. Бенедикта ora et Labora , но имел пристрастие к учению св. Августина, потому что надеялся, одолеваемый тщеславием, что человеческое знание заставит его разделить божественное.
Рассвет; Основные молитвы были произнесены. Привратник открыл входную дверь, и игумен Вирила вышел из монастыря. Прогулка в лесу была бы облегчением. Мороз посеребрил засеянные поля, пастбища, кусты, и первые лучи солнца норовили сжечь туман, слабо просачиваясь сквозь ветки сосен и елей, создавая миры света.В воздухе пахло свежей влажностью, смешанной с запахом горящих листьев от костра, разведенного одним из монахов. Он слышал веселые песни скворцов.
Настоятель шел по монастырской дороге, пока не достиг долины, где протекает река Арагн, окруженная склонами размытого известняка. Там проходил маршрут паломников, и он следовал по нему на запад. Было пустынно.
Природа была окутана светом, колеблющимся между золотым и не совсем белым. На ветке дерева пел соловей, и так близко он слышал его пение, что подумал, что птица сидит у него на плече.Он улетел в направлении, которое, казалось, указывало на другой маршрут через лес. Следуя за полетом и пением соловья, настоятель обнаружил, что ему преграждает путь небольшая гора. Он больше не слышал птичьего пения, а слышал какой-то далекий шум, в котором он не мог определить ни жалобы, ни веселья. С нарастающим трудом, почти ползком, он добрался до вершины. Его дыхание было затруднено; он едва мог стоять, хватая ртом воздух. Затем, по другую сторону, он увидел долину с бесконечным горизонтом, заполненную бесконечной толпой мужчин и женщин всех возрастов, нагих, занятых разнообразными действиями, одни гнусными, другие совершенно непонятными.Многие были в группах, казалось бы, разговаривая самым естественным образом. Некоторые вместо головы несли глубоко темную вишню с длинным стеблем или яйцо белое и чистое, как снег, и то и другое огромное. Одни танцевали, другие пели, третьи с удовольствием играли с мифическими животными. Там были странные виды фруктов, гигантские мидии, совы размером с человека, летучие рыбы, чудовищная, окровавленная клубника, готовая лопнуть. Вдалеке виднелась огромная палатка с животными и людьми внутри; что было еще за этим, было невозможно разобрать.Рядом также были сооружения, похожие на сторожевые будки разных цветов и странных форм, все они были шокирующе разными; внутри люди, независимо от пола, яростно прелюбодействовали. Такое место не упоминалось в Писании. Это был не рай, не ад, не лимб, и все же для всех этих существ он, казалось, был вечностью. Что это было тогда? Аббат думал, что его ждет головокружительное будущее. «Я должен быть мертв, — сказал он себе.Он погрузился в этот вихрь.Люди глазели на его странное черное одеяние, и взгляды их становились такими настойчивыми и смущенными, что аббат, смущенный, снял с себя одежду, растворившись обнаженным в толпе. И ему не было стыдно, только облегчение.
Люди говорили на разных языках, и аббат, озадаченный, понял, что понимает их все. Он хотел знать, где он. Он спросил блондина, который вместо шляпы носил гроздь черного винограда и ехал на рыжем коне с головой свиньи, который ответил:
«Это сад наслаждений.Здесь разрешены все удовольствия. Здесь реализуются ваши фантазии. Здесь ложь истинна, а правда подтверждает правомерность абсурда и даже иррациональности».Настоятель в замешательстве заткнул уши.
Он пошел дальше и наткнулся на человека со злыми глазами, который необъяснимым образом показался одновременно и скрюченным, и стройным, и невысоким, и красивым, и молодым, и старым. На голове у него была закрытая книга, а в руках огромный кубик.
«О чем эта книга?» — спросил аббат.
«Правда», ответил мужчина, улыбаясь сладкозвучной улыбкой.
«Вы читали?»
Его ответ был категоричен и гневен, «Никогда.»
«Тогда откуда ты знаешь, о чем эта книга? Зачем ты ее носишь?»
«Я знаю, потому что мне сказал один греческий мудрец.
Я всегда ношу его в его честь. Но мой настоящий интерес состоит в том, чтобы продолжать создавать будущее с помощью чисел на этом кубике. Хочешь узнать свое?»Прежде чем аббат успел ответить, мужчина бросил кость, которая вращалась до тех пор, пока не остановилась, невероятно вертикально, в одну из своих точек.
«Как жаль! Вы получили ноль, небытие. Его круг означает вечность, а его центр — ужасная дыра небытия», — сказал человек и ушел, заливаясь смехом.
Тогда к настоятелю подошла женщина с лицом, похожим на сову, с большими ушами и дряблой грудью, с воронкой на голове, жадно жующая яблоко, и сказала: — Не слушай жребия, он мошенник. Жребий всегда так стоит. Он всем говорит одно и то же. Он делает это только для того, чтобы произвести впечатление на людей.»
«Кто ты?» — спросил аббат.
«Я очень известная прорицательница. В Дельфах меня все знают.»
«Это невозможно. Ты имеешь в виду, что ты была сивиллой», поправил аббат.
«Нет.
Я есть и меня нет. Прошлого здесь не существует», — сказала женщина. — А ты, кто ты?Аббат, подыгрывая ей, ответил: «Я являюсь, а может быть, и не являюсь, аббатом монастыря Святого Сальвадора Лейрского».
В этот момент он услышал обнадеживающую и очень красивую трель, но не мог сказать, откуда она.Он спросил у женщины, которая, казалось, была очень хорошо осведомлена обо всем, имя птицы, которая издавала такую небесную трель.
«Это какаду, имитирующий соловья», — сказала она. И она проповедовала: «Все есть плагиат, все есть вечное и извилистое повторение».
Затем она распрощалась, подняв воронку с головы, показав гнездо из зеленых гривок, с жадно поднимающими клювами грачунами.
«О Боже. Что ты собираешься открыть мне?» умолял аббат.« Credo quia absurdum », — сказал он себе, цитируя слова св. Августина. Подозревая, однако, что он не получит ответа, он растворился в этой невероятной толпе, с ужасной уверенностью, что ему уже невозможно будет вернуться из того отчужденного мира, который, быть может, мог бы со временем стать для него привычным.
1298. Монастырь Лейра, ныне находящийся под властью цистерцианцев, потерял прежнее влияние, но все еще сохраняет богатую библиотеку, где цистерцианский аббат Санчо Ансрез, получивший образование в Школе переводчиков Толедо, изучает, переводит, интерпретирует рукописи.Постоянная боль в одном боку мешает ему свободно передвигаться. Его белая одежда выделяется среди теней, отбрасываемых полками в обманчивом свете свечей. Он никогда не забывает одну фразу из Мухаммеда, предсказанную эллинистическими философами, которой его научил его наставник из Кордовы: «Изучение всего лишь одной научной концепции намного лучше, чем сто раз простирание себя в молитве».
Аббат Санчо Ансрез сравнивает три рукописи.
Один из них представляет собой прекрасно иллюминированный кодекс, содержащий 420 кантиг, посвященных св.Марии и написан на милом галисийском языке Доном Альфонсо X из Кастилии, которого аббат любит и которым восхищается. Заголовок кантиги 103 гласит: «Как святая Мария убаюкивала монаха триста лет, убаюканного песней соловья, когда просила птицу показать ему радость тех, кто был в раю». Санчо Ансрез знает, что с незапамятных времен в монастыре распространяют историю, приписываемую Вирила, бывшему аббату Лейра, а также монаху, упомянутому в кантиге, для назидания и утешения паломников.
Вторая рукопись, дата которой неизвестна, написана анонимным монахом, составившим важные и благочестивые события бенедиктинской общины Лейра, в том числе чудо Вирилы. Санчо Ансрес держит перед собой краткое изложение, написанное неизвестным составителем: «Никто не может говорить о чуде пребывания на небесах: говорят, что пока монах думал о том, как бы он мог насладиться наслаждением без сожаления, маленькая птичка очень пела. сладко было послано ему из рая, и он последовал за ним.Снаружи преподобный слушал птичьи песни, но, отдалившись от монастыря, позже, когда он вернулся, его не узнали.На полях другой монах, его почерк был другим, скопировал и перевел цитату из псалма XC: Quonian mille anni ante oculos tuos tamquam dies hesterna qu prterit . (Ибо тысяча лет в глазах твоих не больше, чем вчера, когда она прошла) .
Третья рукопись — изъеденный червями Коран, пролежавший среди кодексов и картулярий в течение трех столетий и спасенный сегодня Санчо Ансрезом. Внутри письмо, датированное 999 годом благодати, адресованное епископу Гарсе Рамрезу и написанное неуверенной латынью, начинается так: « In nomine domini nostri Jhesu Christii , я, Вирила, аббат монастыря Лейоре…» И терзаемый аббат дотошно излагает свои сомнения в вечном счастии, которые он приписывает дьявольским искушениям, и просит прощения за свои многочисленные прегрешения. Иакова, которого он называет nobis post Deum piisimo патрони , чтобы помочь ему в такой болезненный момент.Письмо было в разделе пергаментной рукописи, содержащей стих 261 в суре II: Сказано, что Аллах оставил его мертвым на один сто лет, а затем вернул его к жизни.Аллах спросил его: «Как долго ты был мертв?» Мужчина ответил: «Один или несколько дней». Аллах сказал: «Нет. Это было сто лет».
Совпадения времени и пространства поражали, вернее, навязывали. Однако Санчо Ансрез считает, что кантига короля Альфонсо, чудо аббата Вирила и стихи из Корана не более чем вдохновляющие притчи, а возвращение Вирила в монастырь триста лет спустя было созданием прекрасной легенды для духовного подъема. Что достоверно, так это существование аббата, подтвержденное его письмом к епископу.Санчо Ансрес предполагает, что Вирила, как и он сам, жил в сомнении, в определенном месте, а время сто, триста, тысяча лет — всего лишь повторение, придуманное людьми, неспособными постичь непостижимую тайну космоса, вечности.
День был долгим. Боль в боку стала острее. Он винит в этом бездействие. Он удаляется в свою камеру.
Рассвет; Основные молитвы уже произнесены. Привратник открывает тяжелую парадную дверь, и аббат Санчо Ансрез выходит из монастыря.Прогулка по лесу пойдет ему на пользу. Засеянные поля, пастбища, кусты еще серебрятся от мороза; первые лучи солнца стремятся разогнать туман, слабо просачиваясь сквозь ветки сосен и елей, создавая затем миры света. Он вдыхает приятный запах сожженных листьев, дело рук какого-то монаха. На вершине холма монастырь словно висит в воздухе, удерживаемый невидимыми прищепками. Он мог слышать веселые песни скворцов.
(перевод автора с испанского)
Фернандо Аррохо-Рамос родился в Мадриде, Испания, но сейчас живет в Соединенных Штатах.Он совмещал написание художественной литературы с преподаванием испанской литературы и культуры в Оберлинском колледже, где он также несколько лет руководил программой сравнительного литературоведения. Он автор романа и трех сборников рассказов, многие из которых опубликованы в Испании, Мексике, Франции, Колумбии и США. Его художественная и научно-популярная литература публиковалась в английском переводе, в частности, в следующих журналах: Chicago Review ; Обзор Санта-Моники ; Литературное обозрение Хай-Плейнс ; Обзор Флориды ; Портлендское обозрение ; Вебер Исследования ; и The Laurel Review .
Вернуться к началу
Главная | Архивы | Теория | Ссылки | Руководство
[email protected]
авторские права на историю принадлежат автору 2006 г. все права защищены%PDF-1.3 % 1 0 объект > эндообъект 2 0 объект > эндообъект 3 0 объект > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageC /ImageI ] /XObject > >> /Type /Page >> эндообъект 4 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 0 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 5 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 1 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 6 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 2 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 7 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 4 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 8 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 5 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 9 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 6 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 10 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 7 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 11 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 8 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 12 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 9 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 13 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 10 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 14 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 11 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 15 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 12 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 16 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 13 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 17 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 14 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 18 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 15 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 19 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 16 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 20 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 17 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 21 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 18 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 22 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 19 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 23 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 20 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 24 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 21 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 25 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 22 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 26 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 23 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 27 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 24 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 28 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 25 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 29 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 26 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 30 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 27 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 31 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 28 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 32 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 29 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 33 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 30 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 34 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 31 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 35 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 32 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 36 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 33 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 37 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 34 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 38 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 35 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 39 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 36 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 40 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 37 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 41 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 38 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 42 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 39 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 43 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 40 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 44 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 41 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 45 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 42 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 46 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 43 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 47 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 44 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 48 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 45 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 49 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 46 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 50 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 47 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 51 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 48 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 52 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 49 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 53 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 50 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 54 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 51 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 55 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 52 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 56 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 53 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 57 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 54 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 58 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 55 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 59 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 56 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 60 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 57 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 61 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 58 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 62 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 59 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 63 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 61 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 64 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 62 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 65 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 63 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 66 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 64 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 67 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 65 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 68 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 66 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 69 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 67 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 70 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 68 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 71 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 69 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 72 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 70 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 73 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 71 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 74 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 72 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 75 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 73 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 76 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 74 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 77 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 75 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 78 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 76 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 79 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 78 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 80 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 79 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 81 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 80 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 82 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 81 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 83 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 82 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 84 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 83 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 85 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 84 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 86 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 85 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 87 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 86 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 88 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 87 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 89 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 88 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 90 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 89 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 91 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 90 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 92 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 91 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 93 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 92 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 94 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 93 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 95 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 94 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 96 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 95 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 97 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 96 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 98 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 97 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 99 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 98 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 100 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 99 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 101 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 100 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 102 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 101 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 103 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 102 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 104 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 103 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 105 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 104 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 106 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 105 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 107 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 106 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 108 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 107 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 109 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 108 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 110 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 109 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 111 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 110 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 112 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 111 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 113 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 112 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 114 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 113 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 115 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 114 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 116 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 115 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 117 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 116 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 118 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 117 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 119 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 118 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 120 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 119 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 121 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 120 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 122 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 121 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 123 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 122 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 124 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 123 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 125 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 124 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 126 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 125 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 127 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 126 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 128 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 127 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 129 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 128 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 130 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 129 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 131 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 130 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 132 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 131 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 133 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 132 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 134 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 133 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 135 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 134 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 136 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 135 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 137 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 136 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 138 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 137 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 139 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 138 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 140 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 139 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 141 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 140 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 142 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 141 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 143 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 142 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 144 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 143 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 145 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 144 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 146 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 145 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 147 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 146 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 148 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 147 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 149 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 148 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 150 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 149 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 151 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 150 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 152 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 151 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 153 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 152 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 154 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 153 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 155 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 154 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 156 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 155 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 157 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 156 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 158 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 157 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 159 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 158 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 160 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 159 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 161 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 160 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 162 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 161 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 163 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 162 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 164 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 163 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 165 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 164 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 166 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 165 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 167 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 166 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 168 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 167 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 169 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 168 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 170 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 169 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 171 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 170 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 172 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 171 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 173 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 172 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 174 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 173 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 175 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 174 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 176 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 175 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 177 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 176 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 178 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 177 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 179 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 178 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 180 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 179 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 181 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 180 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 182 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 181 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 183 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 182 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 184 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 183 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 185 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 184 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 186 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 185 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 187 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 186 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 188 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 187 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 189 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 188 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 190 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 189 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 191 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 190 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 192 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 191 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 193 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 192 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 194 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 193 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 195 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 194 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 196 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 195 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 197 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 196 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 198 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 197 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 199 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 198 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 200 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 199 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 201 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 200 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 202 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 201 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 203 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 202 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 204 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 203 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 205 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 204 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 206 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 205 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 207 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 206 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 208 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 207 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 209 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 208 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 210 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 209 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 211 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 210 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 212 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 211 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 213 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 212 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 214 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 213 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 215 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 214 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 216 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 215 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 217 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 216 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 218 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 217 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 219 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 218 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 220 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 219 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 221 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 220 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 222 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 221 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 223 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 222 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 224 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 223 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 225 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 224 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 226 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 225 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 227 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 226 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 228 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 227 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 229 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 228 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 230 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 229 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 231 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 230 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 232 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 231 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 233 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 232 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 234 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 233 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 235 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 234 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 236 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 235 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 237 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 236 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 238 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 237 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 239 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 238 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 240 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 239 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 241 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 240 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 242 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 241 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 243 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 242 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 244 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 243 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 245 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 244 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 246 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 245 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 247 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 246 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 248 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 247 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 249 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 248 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 250 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 249 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 251 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 250 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 252 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 251 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 253 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 252 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 254 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 253 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 255 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 254 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 256 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 255 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 257 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 256 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 258 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 257 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 259 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 258 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 260 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 259 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 261 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 260 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 262 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 261 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 263 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 262 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 264 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 263 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 265 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 264 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 266 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 265 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 267 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 266 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 268 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 267 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 269 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 268 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 270 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 269 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 271 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 270 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 272 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 271 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 273 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 272 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 274 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 273 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 275 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 274 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 276 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 275 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 277 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 276 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 278 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 277 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 279 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 278 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 280 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 279 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 281 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 280 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 282 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 281 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 283 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 282 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 284 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 283 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 285 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 284 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 286 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 285 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 287 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 286 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 288 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 287 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 289 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 288 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 290 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 289 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 291 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 290 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 292 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 291 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 293 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 292 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 294 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 293 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 295 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 294 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 296 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 295 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 297 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 296 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 298 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 297 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 299 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 298 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 300 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] /XObject > >> /StructParents 3 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 301 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 299 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 302 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 300 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 303 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 301 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 304 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 302 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 305 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 303 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 306 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 304 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 307 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 306 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 308 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 309 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 309 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 310 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 310 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 312 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 311 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 313 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 312 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 314 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 313 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 315 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 314 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 317 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 315 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 318 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 316 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 322 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 317 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 323 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 318 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 324 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 319 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 326 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 320 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 327 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 321 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Родительский 2 0 R /Ресурсы > /Шрифт > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 328 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 322 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 329 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 323 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 330 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 324 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 333 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 325 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 334 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 326 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595.32 841.92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 335 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 327 0 объект > /MediaBox [ 0 0 595,32 841,92 ] /Parent 2 0 R /Resources > /Font > /ProcSet [ /PDF /Text /ImageB /ImageC /ImageI ] >> /StructParents 336 /Tabs /S /Type /Page >> эндообъект 328 0 объект > /Border [ 0 0 0 ] /C [ 0 1 1 ] /H /I /Rect [ 539.0038 575.0037 684.9963 639.794 ] /Subtype /Link /Type /Annot >> эндообъект 329 0 объект > /Border [ 0 0 0 ] /C [ 0 1 1 ] /H /I /Rect [ 366.1579 313.1956 503.3049 325.1484 ] /Подтип /Ссылка /Тип /Аннотация >> эндообъект 330 0 объект > /Border [ 0 0 0 ] /C [ 0 1 1 ] /H /I /Rect [ 102.5643 227.3813 117.6504 234.1769 ] /Subtype /Link /Type /Annot >> эндообъект 331 0 объект > /Border [ 0 0 0 ] /C [ 0 1 1 ] /H /I /Rect [ 136.7577 185.9387 238.9361 194.09 ] /Subtype /Link /Type /Annot >> эндообъект 332 0 объект > /Border [ 0 0 0 ] /C [ 0 1 1 ] /H /I /Rect [ 262.8928 106.0699 349.1072 115.0346 ] /Subtype /Link /Type /Annot >> эндообъект 333 0 объект > ручей xڭXIs6WHNM§&Sg$i^8HK\ELI6|oG4[mԻ?−*nJ S9@gxa3vo0zm&c8}EvEHNjؾ|auxspokeZw&ԡԜ /H!)(«R//Rf埾P/ ^-(&1,mIdH9*H 5F:ßXJ1Tģр=H۬og7X|KO d~& %:$mj܁t_Xvf~m\]G=@r0*eqs!)
Антихрист Фридриха Ницше
Ницше спускается так жестко относится к христианству, что на его фоне Кристофер Хитченс выглядит прямо как пресвитерианин.«Эта книга принадлежит очень немногим.» ~FN
В своем предисловии Ницше предвидит возможную негативную реакцию на то, что он собирается опубликовать. Он заявляет, что только человек здравого ума, тот, кто выше «жалкой болтовни политики и национального эгоизма», поймет все, что он хочет сказать. Или, говоря прямо: эта публикация понравится не всем. (Спасибо, капитан Обвио
. Ницше так сильно нападает на христианство, что Кристофер Хитченс выглядит прямо пресвитерианцем.«Эта книга принадлежит очень немногим.» ~FN
В своем предисловии Ницше предвидит возможную негативную реакцию на то, что он собирается опубликовать. Он заявляет, что только человек здравого ума, тот, кто выше «жалкой болтовни политики и национального эгоизма», поймет все, что он хочет сказать. Или, говоря прямо: эта публикация понравится не всем. (Спасибо, Капитан Очевидность.)
«Христианство встало на сторону всего слабого, низкого и неряшливого; оно сделало идеал из антагонизма ко всем инстинктам самосохранения сильной жизни: оно испортило даже разум самого сильного умы, уча, что высшие ценности интеллектуальности греховны, обманчивы и полны искушений.» (стр. 5)
Поскольку, по утверждению Ницше, до тех пор, пока я пользуюсь уважением к священникам, истина и ложь всегда будут меняться местами. Он определяет термин «вера» как слепое невежество правдивых мыслей и разума.
» …то есть раз и навсегда закрыть глаза, чтобы не страдать при виде неизлечимой лжи. Люди превращают этот ошибочный взгляд на все вещи в мораль, в добродетель, в святость. Они наделяют свое искаженное видение чистой совестью, они утверждают, что никакая другая точка зрения уже не имеет ценности, раз их освятили именами «Бог», «Спасение», «Вечность».»(стр. 8)
Христианство, в глазах Ницше, полностью оторвано от реальности. Его достоверность подкупается воображаемыми следствиями воображаемых причин, поддерживаемыми воображаемыми существами, с помощью воображаемой психологии, основанной на воображаемой естественной истории. Грех, спасение, благодать, наказание, прощение и бессмертие — все это инструменты гнусного ремесла.
«[Христианство] знает, что безразлично, правда это или нет, но крайне важно, чтобы в это верили.Истина и вера в то, что что-то истинно: два совершенно разных мира интереса, почти противоположные миры, путь к одному и путь к другому лежат совершенно порознь». (стр. 21)
общины, как считает Ницше, являются понятиями «вины» и «греха». Без одного другое бесполезно. Без обоих христианство становится бессильным. Важно не то, что человек действительно грешен, а лишь то, что он должен ЧУВСТВОВАТЬ себя грешным. стадо в очереди.
«…грехи» необходимы: они суть действительное оружие власти, священник живет грехами, ему необходимо, чтобы люди «грешили». …Высшая аксиома: «Бог прощает кающемуся «- на простом английском языке: тот, кто подчиняется священнику.» (стр. 27)
Удивительно или неудивительно, в зависимости от вашей точки зрения, Ницше питает слабость к самому Христу, неоднократно называя его «единственным истинным христианином», который когда-либо жил, и выгодно сравнивая его с Буддой.
«Этот святой анархист, призывавший низших из низших, отверженных и «грешников», чандалу иудаизма, к бунту против установленного порядка вещей, — этот человек был политическим преступником, поскольку политические преступники были возможны в сообщество столь нелепо аполитичное.
В тексте описывается неизбежная конфронтация между европейской реальной политикой и национализмом и рассматриваются катастрофические последствия ослабления мощи России и подъема Японии. Япония в союзе с Китаем завоевывает Европу и фактически порабощает ее на пять десятилетий, прежде чем европейцы восстанут против азиатского контроля. Широко опираясь на Библию, в том числе на видение св. Иоанна в Книге Откровения, а также на церковные традиции и легенды об антихристе, этот текст представляет удивительно обнадеживающее видение будущего примирения и воссоединения христианских церквей друг с другом и христиан с евреями.
Она дочь короля лигийцев, живущих в далеких северных лесах, и ее звала в свой дом Каллина. Она попала ребенком в заложники в Рим и выросла в доме знатного Авлы и его верной, добродетельной жены Помпонии.Считая Лигию родной дочерью, они воспитывали ее чистой, целомудренной и совсем не похожей на распутных римлян. Говорят, что совсем юная, красивая, спокойная и грустная Помпония — христианка,
Вечером, дрожа от страха, девушку ведут на пир.К радости Лигии, Виниций занимает место рядом с ней. Вскоре, опьяненный страстью и вином, он начинает горячо целовать красавицу, шепча, что завтра Нерон подарит ее ему. Приехав, Урс отбрасывает Винисиуса и уносит испуганную девушку из банкетного зала.
Узнав, что девочка рисует рыбу на песке, этот человек, как обезьяна и лиса одновременно, отправляется на поиски.
И вдруг понимает, что христианка Лигия никогда не станет его наложницей. Увидев в толпе Лигию, Виниций восхищается душевной красотой девушки и понимает, что против ее веры вся его сила и мужество ничто.
С каким удовольствием «арбитр элегантности» расстроит планы этой обезьяны-Нерона! Но Виниций не успевает спасти Лигию: девушку сажают в тюрьму.Петроний понимает: это месть Поппи, которую Виниций отверг ради Лигии. Юношу схватили не потому, что хотят насладиться его страданиями, истязая Лигию у него на глазах.
С одного из столбов на седеющем Хилоне Главк, объятый пламенем, переглядывается и хрипит: «Прости!» И потрясенный Хилон, превратившись из жалкого человечка в величественного старца, кричит: «Христиане невиновны! Поджигатель — Нерон!» Эти слова моментально разносятся по всему Риму, и апостол Павел крестит в темном переулке в покаянии своих грехов. Вскоре Хилона схватывают, но никакие пытки теперь не могут заставить его отказаться от своих слов. Ему вырывают язык и отдают медведю на арене.Но зверь не тронет несчастного; Хилон выдыхает с просветленным лицом.
И Петр покидает Рим – но на Аппиевой дороге Христос к нему. — Quo vadis, Домине? («Куда идешь, Господи?») — спрашивает апостол и слышит в ответ: «Если Ты оставишь мой народ, я иду в Рим, на новое распятие».
Перед смертью Петроний отправляет Нерону издевательское письмо, в котором пишет, что готов простить императору все преступления и убийства, но глубоко презирает его за плохую поэзию. Гости, глядя на прекрасные мраморно-белые тела запыхавшихся Петрония и Эвники, понимают, что от старого мира остались только поэзия и красота.
Он спрятал его на самой верхней полке библиотеки, между пергаментами редко используемого текста Корана, за рядом скучных рукописей.
Природа была окутана светом, колеблющимся между золотым и не совсем белым. На ветке дерева пел соловей, и так близко он слышал его пение, что подумал, что птица сидит у него на плече.Он улетел в направлении, которое, казалось, указывало на другой маршрут через лес. Следуя за полетом и пением соловья, настоятель обнаружил, что ему преграждает путь небольшая гора. Он больше не слышал птичьего пения, а слышал какой-то далекий шум, в котором он не мог определить ни жалобы, ни веселья. С нарастающим трудом, почти ползком, он добрался до вершины. Его дыхание было затруднено; он едва мог стоять, хватая ртом воздух. Затем, по другую сторону, он увидел долину с бесконечным горизонтом, заполненную бесконечной толпой мужчин и женщин всех возрастов, нагих, занятых разнообразными действиями, одни гнусными, другие совершенно непонятными.Многие были в группах, казалось бы, разговаривая самым естественным образом. Некоторые вместо головы несли глубоко темную вишню с длинным стеблем или яйцо белое и чистое, как снег, и то и другое огромное.
Одни танцевали, другие пели, третьи с удовольствием играли с мифическими животными. Там были странные виды фруктов, гигантские мидии, совы размером с человека, летучие рыбы, чудовищная, окровавленная клубника, готовая лопнуть. Вдалеке виднелась огромная палатка с животными и людьми внутри; что было еще за этим, было невозможно разобрать.Рядом также были сооружения, похожие на сторожевые будки разных цветов и странных форм, все они были шокирующе разными; внутри люди, независимо от пола, яростно прелюбодействовали. Такое место не упоминалось в Писании. Это был не рай, не ад, не лимб, и все же для всех этих существ он, казалось, был вечностью. Что это было тогда? Аббат думал, что его ждет головокружительное будущее. «Я должен быть мертв, — сказал он себе.
Люди говорили на разных языках, и аббат, озадаченный, понял, что понимает их все. Он хотел знать, где он. Он спросил блондина, который вместо шляпы носил гроздь черного винограда и ехал на рыжем коне с головой свиньи, который ответил:
«Это сад наслаждений.Здесь разрешены все удовольствия. Здесь реализуются ваши фантазии. Здесь ложь истинна, а правда подтверждает правомерность абсурда и даже иррациональности».
Я всегда ношу его в его честь. Но мой настоящий интерес состоит в том, чтобы продолжать создавать будущее с помощью чисел на этом кубике. Хочешь узнать свое?»
Я есть и меня нет. Прошлого здесь не существует», — сказала женщина. — А ты, кто ты?