Слово о полку Игореве. Перевод Лихачева. Читать и слушать

Пристало ли нам, братья,
начать старыми словами
печальные повести о походе Игоревом,
Игоря Святославича?
Пусть начнётся же песнь эта
по былям нашего времени,
а не по замышлению Бояна.
Ибо Боян вещий,
если хотел кому песнь воспеть,
то растекался мыслию по древу,
серым волком по земле,
сизым орлом под облаками.
Вспоминал он, как говорил,
первых времён усобицы.
Тогда напускал десять соколов
на стаю лебедей,
и какую лебедь настигали —
та первой и пела песнь
старому Ярославу,
храброму Мстиславу,
что зарезал Редедю
пред полками касожскими,
прекраcному Роману Святославичу.
Боян же, братия, не десять соколов
на стаю лебедей напускал,
но свои вещие персты
на живые струны воскладал,
а они уже сами князьям славу рокотали.
Начнём же, братья, повесть эту
от старого Владимира до нынешнего Игоря,
который скрепил ум силою своею
и поострил сердце своё мужеством,
исполнившись ратного духа,
навёл свои храбрые полки
на землю Половецкую
за землю Русскую.

Тогда Игорь взглянул
на светлое солнце
и увидел, что оно тьмою
воинов его прикрыло.
И сказал Игорь дружине своей:
«Братья и дружина!
Лучше убитым быть,
чем плененным быть;
так сядем, братья,
на борзых коней
да посмотрим на синий Дон».
Страсть князю ум охватила,
и желание отведать Дон Великий
заслонило ему предзнаменование.
«Хочу, сказал, копье преломить
на границе поля Половецкого,
с вами, русичи, хочу либо голову сложить,
либо шлемом испить из Дона».

О Боян, соловей старого времени!
Вот бы ты походы эти воспел,
скача, соловей, по мысленному древу,
летая умом под облаками,
свивая славу обоих половин этого времени,
рыща по тропе Трояна
через поля на горы.
Так бы пришлось внуку Велеса
воспеть тогда песнь Игорю:
«Не буря соколов занесла
через поля широкие —
стаи галок несутся
к Дону Великому».
Или так запел бы ты,
вещий Боян, Велесов внук:
«Кони ржут за Сулой —
звенит слава в Киеве.
Трубы трубят в Новгороде,
стоят стяги в Путивле!»

Игорь ждет милого брата Всеволода.
И сказал ему буй тур Всеволод:
«Один брат,
один свет светлый —
ты, Игорь!
Оба мы Святославичи!
Седлай же, брат,
своих борзых коней,
а мои-то готовы,
уже оседланы у Курска.
А мои-то куряне опытные воины:
под трубами повиты,
под шлемами взлелеяны,
с конца копья вскормлены,
пути им ведомы,
овраги им знаемы,
луки у них натянуты,
колчаны отворены;
сами скачут, как серые волки в поле,
ища себе чести, а князю славы».

Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя
и поехал по чистому полю.
Солнце ему тьмою путь заграждало,
ночь стонами грозы птиц пробудила,
свист звериный поднялся,
встрепенулся Див, кличет на вершине дерева,
велит послушать земле неведомой,
Волге,
и Поморью,
и Посулью,
и Сурожу,
и Корсуню,
и тебе, Тмутороканский идол.

А половцы непроторенными дорогам
помчались к Дону Великому.
Кричат телеги в полуночи,
словно лебеди вспугнутые.

А Игорь к Дону войско ведёт!

Уже беду его подстерегают птицы
по дубравам,
волки грозу накликают
по оврагам,
орлы клёкотом зверей на кости зовут,
лисицы брешут на червлёные щиты.

О Русская земля! Уже ты за холмом!

Долго ночь меркнет.
Заря свет зажгла,
мгла поля покрыла,
щекот соловьиный уснул,
говор галочий пробудился.
Русичи великие поля
чевлеными щитами перегородили,
ища себе чести, а князю славы.

Спозаранок в пятницу
потоптали они поганые полки половецкие
и, рассыпавшись стрелами по полю,
помчали красных девушек половецких,
а с ними золото, и паволоки,
и дорогие оксамиты.
Покрывалами, и плащами, и кожухами
стали мосты мостить по болотам
и топям,
и дорогими нарядами половецкими.
Червлёный стяг,
белая хоругвь,
червлёный бунчук,
серебряное древко —
храброму Святославичу!

Дремлет в поле Олегово храброе гнездо.
Далеко залетело!
Не было оно в обиду порождено
ни соколу,
ни кречету,
ни тебе, чёрный ворон,
поганый половец!
Гзак бежит серым волком,
Кончак ему след указывает к Дону Великому.

На другой день спозаранку
кровавые зори свет возвещают,
чёрные тучи с моря идут,
хотят прикрыть четыре солнца,
а в них трепещут синие молнии.
Быть грому великому,
идти дождю стрелами с Дону Великого!
Тут копьям преломиться,
тут саблям побиться
о шеломы половецкие,
на реке Каяле,
у Дона Великого.

О Русская земля! Уже ты за холмом!

Вот ветры, внуки Стрибога, веют с моря стрелами
на храбрые полки Игоря.
Земля гудит,
реки мутно текут,
пыль поля прикрывает,
стяги говорят:
половцы идут от Дона
и от моря
и со всех сторон русские полки обступили.
Дети бесовы кликом поля перегородили,
а храбрые русичи перегородили червлёными щитами.

Ярый тур Всеволод!
Бьёшься ты впереди,
прыщешь на воинов стрелами,
гремишь о шлемы мечами булатными.
Куда, тур, поскачешь,
своим золотым шлемом посвечивая, —
там лежат поганые головы половецкие.
Расщеплены шлемы аварские твоими саблями калёными,
ярый тур Всеволод!
Что тому раны, братья, кто забыл честь и богатство,
и города Чернигова отчий золотой престол,
и своей милой жены, желанной прекрасной Глебовны,
свычаи и обычаи!

Были века Трояновы,
Минули годы Ярославовы,
были и войны Олеговы,
Олега Святославича.
Тот ведь Олег мечом крамолу ковал
и стрелы по земле сеял.
Вступил в золотое стремя в городе Тмуторокани,
а звон тот же слышал давний великий Ярослав,
а сын Всеволода Владимир каждое утро уши закладывал в Чернигове.
А Бориса Вячеславича похвальба на смерть привела,
и на Канине зелёный саван постлала
за обиду Олега,
храброго и молодого князя.
С такой же Каялы и Святополк полелеял отца своего
между венгерскими иноходцами
ко святой Софии к Киеву.
Тогда, при Олеге Гориславиче,
засевалось и прорастало усобицами,
погибало достояние Дажьбожьего внука,
в княжеских крамолах сокращались жизни людские.
Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали,
но часто вороны граяли,
трупы меж собою деля,
а галки по-своему переговаривались,
собираясь полететь на поживу!

То было в те рати и в те походы,
а такой рати не слыхано!
С раннего утра до вечера,
с вечера до света
летят стрелы калёные,
гремят сабли о шлемы,
трещат копья булатные
в поле незнаемом
среди земли Половецкой.

Черна земля под копытами костьми была посеяна,
и кровью полита;
горем взошли они на Русской земле!

Что мне шумит,
что мне звенит
издалёка рано перед зорями?
Игорь полки заворачивает:
жаль ему милого брата Всеволода.
Бились день,
бились другой,
на третий день к полудню пали стяги Игоревы!
Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы;
тут кровавого вина недостало;
тут пир закончили храбрые русичи:
сватов напоили,
а сами полегли за землю Русскую.
Никнет трава от жалости,
а древо с тоской к земле приклонилось.

Уже ведь, братья, невесёлое время настало,
уже пустыня войско прикрыла.
Встала обида в войсках Дажьбожьего внука,
вступила девой на землю Троянову,
восплескала лебедиными крылами
на синем море у Дона, плескаясь,
прогнала времена обилия.
Борьба князей с погаными прервалась,
ибо сказал брат брату:
«Это моё, и то моё же».
И стали князья про малое
«это великое» молвить
и сами на себя крамолу ковать,
а поганые со всех сторон
приходили с победами на землю Русскую.

О, далеко залетел сокол, птиц и
збивая, — к морю! А Игорева храброго войска не воскресить!
По нём кликнула Карна, и Желя
поскакала по Русской земле,
горе людям мыкая в пламенном роге.
Жёны русские восплакались, приговаривая:
«Уже нам своих милых лад
ни в мыслях помыслить,
ни думою сдумать,
ни глазами не повидать,
а золота и серебра и пуще того в руках не подержать!»

И застонал, братья, Киев от горя,
а Чернигов от напастей.
Тоска разлилась по Русской земле,
печаль обильная потекла среди земли Русской.
А князья сами на себя крамолу ковали,
а поганые,
победами нарыскивая на Русскую землю,
сами брали дань по белке со двора.

Ибо те два храбрых Святославича,
Игорь и Всеволод,
уже коварство пробудили раздором,
которое перед тем усыпил было отец их,
Святослав грозный великий киевский,
грозою своею,
прибил своими сильными полками
и булатными мечами;
пришёл на землю Половецкую,
притоптал холмы и овраги,
возмутил реки и озёра,
иссушил потоки и болота.

А поганого Кобяка из лукоморья,
из железных великих полков половецких,
словно вихрем исторг,
и пал Кобяк в городе Киеве,
в гриднице Святославовой.
Тут немцы и венецианцы,
тут греки и моравы
поют славу Святославу,
корят князя Игоря,
потопившего богатство на дне Каялы, реки половецкой,
русское золото просыпав.
Тут Игорь князь пересел из золотого седла
в седло рабское.
Приуныли у городов забралы,
и веселие поникло.

А Cвятослав смутный сон видел
в Киеве на горах.
«Этой ночью с вечера одевали меня, —
говорил, —
чёрным саваном
на кровати тисовой,
черпали мне синее вино,
с горем смешанное,
сыпали мне из пустых колчанов поганых иноземцев
крупный жемчуг на грудь
и нежили меня.
Уже доски без князька
в моём тереме златоверхом.
Всю ночь с вечера
серые вороны граяли у Плесньска на лугу,
были в дебри Кисаней
и понеслись к синему морю».

И сказали бояре князю:
«Уже, князь, горе ум полонило.
Вот слетели два сокола
с отчего золотого престола
добыть города Тмутороканя
либо испить шлемом Дона.
Уже соколам крылья подсекли
саблями поганых,
а самих опутали в путы железные».

Темно было в третий день:
два солнца померкли,
оба багряные столпа погасли
и в море погрузились,
и с ними оба молодых месяца,
Олег и Святослав,
тьмою заволоклись.
На реке на Каяле тьма свет прикрыла:
по Русской земле рассыпались половцы,
точно выводок гепардов,
и великое ликование
пробудили в хиновах.
Уже пал позор на славу;
уже ударило насилие по свободе;
уже бросился Див на землю.

Вот уже готские красные девы
запели на берегу синего моря,
звеня русским золотом:
воспевают время Бусово,
лелеют месть за Шарукана.
А мы уже, дружина, невеселы».

Тогда великий Святослав
изронил золотое слово,
со слезами смешанное,
и сказал:
«О дети мои, Игорь и Всеволод!
Рано начали вы Половецкой земле
мечами обиду творить,
а себе славы искать.
Но без чести для себя вы одолели,
без чести для себя кровь поганую пролили.
Ваши храбрые сердца
из крепкого булата скованы
и в отваге закалены.
Что же сотворили вы моей серебряной седине?
А уж не вижу власти
сильного, и богатого,
и обильного воинами
брата моего Ярослава,
с черниговскими боярами,
с воеводами, и с татранами,
и с шельбирами, и с топчаками,
и с ревугами, и с ольберами.
Они ведь без щитов, с засапожными ножами,
кликом полки побеждают,
звоня в прадедовскую славу.
Но сказали вы: «Помужествуем сами:
прошлую славу себе похитим,
а будущую сами поделим».
А разве дивно, братья, старому помолодеть?
Если сокол в линьке бывает,
то высоко птиц взбивает,
не даст гнезда своего в обиду.
Но вот зло — князья мне не подмога:
худо времена обернулись.
Вот у Римова кричат под саблями половецкими,
а Владимир под ранами.
Горе и тоска сыну Глебову!»

Великий князь Всеволод!
Не думаешь ли ты прилететь издалека
отчий золотой престол поблюсти?
Ты ведь можешь Волгу вёслами расплескать,
а Дон шлемами вычерпать!
Если бы ты был здесь,
то была бы раба по ногате,
а раб по резане.
Ты ведь можешь посуху
живыми шереширами стрелять —
удалыми сынами Глебовыми.

Ты, буйный Рюрик, и Давыд!
Не ваши ли воины
злачёными шлемами в крови плавали?

Не ваша ли храбрая дружина
рыкает, как туры,
ранены саблями калёными,
на поле незнаемом?
Вступите же, господа, в золотое стремя
за обиду нашего времени,
за землю Русскую,
за раны Игоря,
буйного Святославича!

Галицкий Осмомысл Ярослав!
Высоко сидишь
на своём златокованом престоле,
подпёр горы Венгерские
своими железными полками,
заступив королю путь,
затворив Дунаю ворота,
меча бремена через облака,
суды рядя до Дуная.
Грозы твои по землям текут,
отворяешь Киеву ворота,
стреляешь с отцовского золотого престола
салтанов за землями.
Стреляй же, господин, Кончака,
поганого раба,
за землю Русскую,
за раны Игоревы,
буйного Святославича!

А ты, буйный Роман, и Мстислав!
Храбрая мысль влечёт ваш ум на подвиг.
Высоко взмываешь на подвиг в отваге,
точно сокол на ветрах паря,
стремясь птицу в смелости одолеть.
Ведь у ваших воинов железные подвязи
под шлемами латинскими.
От них дрогнула земля,
и могие страны —
Хинова,
Литва,
Ятвяги,
Деремела,
и половцы копья свои повергли
и головы свои склонили
под те мечи булатные.
Но уже, о князь Игорь, померк солнца свет,
а дерево не к добру листву сронило:
по Роси и по Суле города поделили.
А Игорева храброго войска не воскресить!
Дон тебя, князь, кличет
и зовёт князей на победу,
Ольговичи, храбрые князья, уже поспели на брань…

Ингвар и Всеволод,
и все три Мстиславича —
не худого гнезда соколы!
Не по праву побед
добыли себе владения!
Где же ваши золотые шлемы
и копья польские
и щиты?
Загородите полю ворота
своими острыми стрелами
за землю Русскую,
за раны Игоревы,
буйного Святославича!

Уже Сула не течёт серебряными струями
к городу Переяславлю,
и Двина болотом течёт
для тех грозных полочан
под кликом поганых.
Один только Изяслав, сын Васильков,
позвенел своими острыми мечами
о шлемы литовские,
прибил славу деда своего Всеслава,
а сам под червлёными щитами
на кровавой траве
литовскими мечами прибит
со своим любимцем,
а тот сказал:
«Дружину твою, князь,
крылья птиц приодели,
а звери кровь полизали».
Не было тут брата Брячислава,
ни другого — Всеволода.
Так в одиночестве изронил жемчужную душу
из храброго тела
через золотое ожерелье.
Приуныли голоса,
поникло веселие,
трубы трубят городенские!

Ярослава все внуки и Всеслава!
Уже склоните стяги свои,
вложите в ножны мечи свои повреждённые,
ибо лишились мы славы дедов.
Своими крамолами
начали вы наводить поганых
на землю Русскую,
на достояние Всеслава.
Из-за усобиц ведь пошло насилие
от земли Половецкой!

На седьмом веке Трояна
кинул Всеслав жребий
о девице ему милой.
Хитростью оперся на коней
и скакнул к городу Киеву,
и коснулся древком
золотого престола киевского.
Отскочил от них лютым зверем
в полночь из Белгорода,
объятый синей мглой, добыл удачу:
в три попытки отворил ворота Новгорода,
расшиб славу Ярославу,
скакнул волком
до Немиги с Дудуток.

А Немиге снопы стелют из голов,
молотят цепами булатными,
на току жизнь кладут,
веют душу от тела.
Немиги кровавые берега
не добром были засеяны,
засеяны костьми русских сынов.

Всеслав-князь людям суд правил,
князьям города рядил,
а сам ночью волком рыскал:
из Киева до петухов дорыскивал до Тмуторокани,
великому Хорсу волком путь перерыскивал.
Ему в Полоцке позвонили к заутрене рано
у святой Софии в колокола,
а он в Киеве звон тот слышал.

Хоть и вещая душа была у него в храбром теле,
но часто от бед страдал.
Ему вещий Боян
ещё давно припевку, разумный, сказал:
«Ни хитрому,
ни умелому,
ни птице умелой
суда божьего не миновать!»

О, стонать Русской земле,
вспоминая
первые времена и первых князей!
Того старого Владимира
нельзя было пригвоздить горам киевским;
а ныне встали стяги Рюриковы,
а другие — Давыдовы,
но врозь их знамёна развеваются.
Копья поют!

На Дунае Ярославнин голос слышится,
кукушкою безвестною рано кукует:
«Полечу, говорит, — кукушкою по Дунаю,
омочу шелковый рукав в Каяле-реке,
утру князю кровавые его раны
на могучем его теле».

Ярославна рано плачет
в Путивле на забрале, приговаривая:
«О ветер, ветрило!
Зачем, господин, веешь ты навстречу?
Зачем мчишь хиновские стрелочки
на своих легких крыльицах
на воинов моего милого?
Разве мало тебе бы под облаками веять,
лелея корабли на синем море?
Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?»

Ярославна рано плачет
в Путивле-городе на забрале, приговаривая:
«О Днепр Словутич!
Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую.
Ты лелеял на себе Святославовы насады
до стана Кобякова.
Прилелей же, господин, моего милого ко мне,
чтобы не слала я к нему слез
на море рано!»

Ярославна рано плачет
в Путивле на забрале, приговаривая:
«Светлое и трижды светлое солнце!
Всем ты тепло и прекрасно:
зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи
на воинов моего лады?
В поле безводном жаждою им луки скрутило,
горем им колчаны заткнуло?»

Прыснуло море в полуночи;
идут смерчи тучами.
Игорю князю бог путь указывает
из земли Половецкой
в землю Русскую, к отчему золотому столу.
Погасли вечером зори.
Игорь спит,
Игорь бдит,
Игорь мыслью поля мерит
от великого Дону до малого Донца.

Коня в полночь Овлур свистнул за рекою;
велит князю разуметь: не быть Игорю в плену.
Кликнула,
стукнула земля,
зашумела трава,
вежи половецкие задвигались.
А Игорь князь поскакал
горностаем к тростнику
и белым гоголем на воду.
Вскочил на борзого коня
и соскочил с него серым волком.
И побежал к излучине Донца,
и полетел соколом под облаками,
избивая гусей и лебедей
к завтраку,
и обеду,
и ужину.
Когда Игорь соколом полетел,
тогда Овлур волком побежал,
стряхивая собою студеную росу:
Оба ведь надорвали своих борзых коней.

Донец говорит:
«О Князь Игорь!
Немало тебе величия, а Кончаку нелюбия,
а Русской земле веселия!»
Игорь говорит:
«О Донец! Немало тебе величия,
лелеявшему князя на волнах,
стлавшему ему зеленую траву
на своих серебряных берегах,
одевавшему его теплыми туманами
под сенью зеленого дерева;
ты стерег его гоголем на воде,
чайками на струях,
чернядями на ветрах».
Не такова-то, говорит он, река Стугна:
скудную струю имея,
поглотив чужие ручьи и потоки,
расширенная к устью,
юношу князя Ростислава заключила.
На темном берегу Днепра
плачет мать Ростислава
по юноше князе Ростиславе.
Уныли цветы от жалости,
и дерево с тоской земле приклонились.

То не сороки застрекотали —
по следу Игоря едут Гзак с Кончаком.
Тогда вороны не граяли,
галки примолкли,
сороки не стрекотали,
только полозы ползали.
Дятлы стуком путь кажут к реке,
да соловьи веселыми песнями
рассвет возвещают.

Говорит Гзак Кончаку:
«Если сокол к гнезду летит,
расстреляем соколенка
своими золочеными стрелами».
Говорит Кончак Гзаку:
«Если сокол к гнезду летит,
То опутаем мы соколенка
красною девицей».
И сказал Гзак Кончаку:
«Коли опутаем его красною девицей,
не будет у нас ни соколенка, ни красной девицы,
и станут нас птицы бить
в поле Половецком».

Сказали Боян и Ходына,
Святославовы песнотворцы
старого времени Ярослава,
и Олега-князя любимцы:
«Тяжко голове без плеч,
беда и телу без головы» —
так и Русской земле без Игоря.

Солнце светится на небе, —
а Игорь князь в Русской земле.
Девицы поют на Дунае, —
вьются голоса их через море до Киева.
Игорь едет по Боричеву
ко святой богородице Пирогощей.
Села рады, грады веселы.

Певши песнь старым князьям,
потом и молодым петь:
«Слава Игорю Святославичу,
Буй туру Всеволоду,
Владимиру Игоревичу!

Здравы будьте, князья и дружина,
Борясь за христиан
против нашествий поганых!

Князьям слава и дружине!
Аминь.

---

Слушать «Слово о полку Игореве»

 

---

«Слово о полку Игореве» в переводе Н. А.Заболоцкого

Стихи из школьной программы: 5 класс >>

Стихи из школьной программы: 6 класс >>

Стихи из школьной программы: 7 класс >>

Стихи из школьной программы: 8 класс >>

Стихи из школьной программы: 9 класс >>

Стихи из школьной программы: 10 класс >>

Стихи из школьной программы: 11 класс >>

---

---

Популярное на сайте

Русские классики

Популярные детские авторы

Стихи по темам

---

Образ Бояна в «Слове о полку Игореве», характеристика героя

Меню статьи:

Данное произведение – один из самих значимых исторических и литературных текстов периода Киевской Руси. Существование текста и его точное содержание стали причиной споров и дискуссий.

Причиной многих из них стал вопрос о подлинности текста, оригинал, приобретенный графом И. А. Мусины-Пушкиным, сгорел во время пожара 1812 года в Москве.

До нас пошли только переводы, сохраненные в поздних списках. Одним из предметов для спора является образ Бояна.

Кто такой Боян

Из текста мы узнаем, что он был песнописцем, жившим до автора «Слова». Но существовал ли действительно такой человек или его образ – это всего лишь плод воображения сказителя? Первоначально образ Бояна воспринимался как обобщенный, собирательный.

Предполагалось, что в нем были собраны черты и нескольких певцов. Согласно последним данным, Боян – это реально существующий песнописец. Его деятельность припадала на ХІ век и составляла около 40 лет. Боян, скорее всего, не был народным, а придворным певцом, однако, несмотря на это его произведения пользовались популярностью.

В тексте «Слова» также указывается временной промежуток, в который Боян вел активную литературную деятельность.

Исходя из информации, поданной в тексте «Слова». Вначале стихи Бояна были посвящены «старому Ярославу», затем «храброму Мстиславу, что зарезал Редедю пред полками касожскими»(эти князья соперничали между собой).

Последние стихи Бояна были посвящены «прекраcному Роману Святославичу».

Иными словами, начал он свою литературную деятельность при правлении Мстислава и закончил при Романе Святославовиче (исходя из данных о годах правления и жизни упомянутых князей). Так как князья Мстислав Владимирович Храбрый и Роман Святославович владели Черниговским княжеством и зависимым от него Тмутараканским, а Ярослав Мудрый всей территорией Руси – это дает возможность выдвинуть гипотезу о том, что Боян был уроженцем этих земель, либо же проживал там в зрелом возрасте.

Зачем Боян упоминается в «Слове»

Имя древнего песнописца неоднократно встречается в тексте, но при этом он не выступает как действующее лицо ни в прямом действии по отношению к остальным героям и автору повествования, ни косвенно.

Это наталкивает на мысль, что этот образ можно было бы безболезненно удалить из «Слова», но, на самом деле, его функция важна. В первую очередь, сравнивая манеру изложения материала и способ выражения мысли свою и Бояна, автор обращает внимание на то, что его рассказ основан на реальных событиях и не является хвалебным произведением (какими, вполне вероятно, были стихи Бояна).

Д.Лихачев – один из исследователей «Слова» и переводчик текста на современный язык утверждает, что современный песнописец перерос Бояна, он находится уровнем выше него. Это не значит, что сказатели прошлого были менее талантливы или то, что их слава не заслужена, просто требования к ним были другими. Да и в целом они были первопроходцами, а современники, такие как автор «Слова», наученные их трудами могут усовершенствовать свои умения и пойти дальше.

Характеристика образа

Несмотря на то, что позиция в песнопении автора «Слова» и Бояна существенно отличается, автор не отзывается о нем негативно. «О Боян, соловей старого времени» – обращается к нему автор. Он благосклонно характеризирует его как «внука Велеса». События, о которых планирует рассказать автор «Слова» была бы идеальным поводом для произведения Бояна:

Вот бы ты походы эти воспел,
скача, соловей, по мысленному древу.

Рассказ Бояна был бы отличен по способу изложения. Автор в подражательной манере подает фрагменты произведения таким образом, кабы «Слово» написано самим Бояном.

Поэтическая манера Бояна состоит в противопоставлении. Для демонстрации принципа автор использует такие противопоставляющиеся выражения: буря соколов – стаи галок; кони ржут – звенит слава; трубы трубят – стоят стяги. В первом случаи использован принцип сопоставления предметов рассказа, исходя из противоположных характеристик, во втором и третьем наблюдается усиление эффекта, благодаря схожести некоторых характеристик.

В целом же стиль Бояна полон образности и эмоциональности.

Песни Бояна не состояли исключительно их похвалы, в своих произведениях он пытается с философской точки зрения оценить порой даже самые обыденные, поддающиеся законам природы, вещи. В аргументацию этому автор приводит слова Бояна, с характеристикой его умственных способностей:

«Ни хитрому,
ни умелому,
ни птице умелой
суда Божьего не миновать!»

Время Бояна прошло, и взгляды на принципы песнопения поменялись, поэтому вести повествование автор будет уже не таким образом как Боян, сейчас в обиходе принципы сказания уже другие.

Таким образом, Боян – реально существующий исторический персонаж. Он занимал важное место в процессе развития культуры и литературы Древней Руси.

Песни Бояна высокопатетичны. Его поэтическая манера заключалась в ярком противопоставлении, образности и эмоциональности. Тексты, написанные ним, не сохранились до нашего времени об этом человеке, его стиле и манере мы можем судить исходя из воспоминаний о нем в других текстах, цитирования их. Со временем, требования к литературе поменялись, и на первое место выступает не патетика, а умение достоверно передать информацию о том или ином событии, но это не уменьшает значения произведений Бояна для культурного развития Руси.

Анализ и значение произведения для русской литературы

«Слово о полку Игореве» окружено множеством мистификаций, однако все равно по праву считается выдающимся памятником древнерусской литературы. «Слово…» датируется XII веком. Иногда это произведение называют дружинным эпосом. В основе повествования – реальные события. Это рассказ о том, как правитель Новгород-Северского княжества Игорь отправился в поход против половцев. Кстати, позже этот сюжет творчески обыграет Стравинский, создав прекрасное музыкальное произведение, с уклоном в авангард. «Слово…» напоминает летопись. Однако это лишь поверхностное, первое впечатление. Внутреннее же содержание говорит скорее о том, что автор стремился не холодно изложить хронологию событий, а выразить искреннюю скорбь о родной земле, о Киевской Руси.

Итак, согласно сюжету, русское войско вступает в сражение с половцами и побеждает врага. Однако воинов Игоря ожидает и вторая битва, которую выигрывают половцы. Князья оказываются в плену. В процессе развертывания событий описывается также сон, который снится князю Святославу (племяннику Игоря): это не просто сон, а видение, предзнаменование. Русских воинов ожидают беды, но Святослав, при всем желании, не способен помочь князьям, потому что те, вероятно, не поддержат родственника.

«Слово…» содержит патриотические, исполненные эмоциональности призывы не сдаваться врагам, сопротивляться до последнего вздоха, защищать родную землю. Отдельное место занимает так называемый плач Ярославны, которая поднимается на стену в городе Путивль, откуда жалобно обращается к природе, к реке, к солнцу и другим стихиям. Этот фрагмент отличается великолепным лиризмом.

Анонимность «Слова о полку Игореве» и фигура Бояна

Авторство «Слова…» установить не удалось, но исследователи считают, что авторов произведения выступил сказитель или летописец, который присутствовал в походе Игоря. Автор, кем бы он ни был, уделяет внимание одной личности, которая, между тем, не является князем или великим воином. Это певец по имени Боян.

Боян наделен такими характеристиками, как «вещий» и «соловей старого времени». Проигрыш битвы половцам знаменует, вероятно, окончание этого старого времени, а Боян – тот, кто способен увековечить его в литературе. Стоит сказать, что автор, при рассказе о Бояне, говорит, что певец «растекался мыслью по древу». Однако эта фраза вовсе не значит, что Боян уходил от содержательности в своем тексте. Наоборот, автор желает сказать, что певцу удалось представить картину похода на половцев со всех сторон: как белка бегает по дереву, так и Боян успел «обежать» все стороны и аспекты битвы, чтобы потомки, читатели сумели составить полное впечатление об этих событиях. «Слово…» – это грустное произведение, потому что, как мы уже говорили, автор намекает на окончание старых и, по-видимому, неплохих времен. Впереди – период кровопролития и междоусобиц, когда брат идет войной на брата… Таким образом, автор «Слова…» делает вывод, что в центре проблем Киевской Руси – княжеская междоусобная война.

Однако автор латентно критикует Бояна – за то, что тот позволяет себе фантазировать и украшать действительность. Поэтому автор «Слова…» желает уйти от подхода Бояна к изложению событий, и составить собственную картину половецкого похода. Боян – лицо не мифическое. Это личность, которая существовала реально. Боян, разумеется, был не единственный сказитель, поэт Киевской Руси, однако, благодаря «Слову о полку Игореве» именно Бояну удалось остаться в памяти поколений.

3 / 5 ( 24 голоса )

Сидоров В.В. «Слово о полку Игореве» на якутском языке

***

Якутский народ читает на своём языке классиков мировой, русской и советской литературы: поэму Ш. Руставели, стихи Рудаки и Навои, «Слово о полку Игореве», произведения Пушкина и Лермонтова, Тургенева и Толстого, Чехова и Горького и многих других. Перевод с русского языка давно признан одним из основных средств приобщения якутов к мировой общечеловеческой культуре, а также развертывания внутренних ресурсов якутского языка.

Якутско-русский словарь / Под ред. П.А. Слепцова. М., 1972. С. 6.

 

 

1. Перевод Г.М. Васильева

 Впервые знакомство якутского читателя со «Словом о полку Игореве» на родном языке состоялось в 1954 г., когда в республиканской газете «Эдэр коммунист»  был напечатан отрывок из перевода Г.М. Васильева. Полностью этот перевод был опубликован в 1955 г. в журнале «Хотугу сулус» под названием «

Игорь сэриитин туhунан кэс тыл» («Заветное слово о битве Игоря» – В.С.).

 

***

Георгий Митрофанович Васильев (1908 – 1981) – поэт, переводчик и литературный критик, кандидат филологических наук, собиратель и исследователь

якутского

фольклора, член Союза писателей СССР. Литературным трудом он начал заниматься в 1928 г., выполнив перевод на якутский язык «Песни о Буревестнике» М. Горького. В 1938 г. Васильев окончил Московский государственный институт истории, философии и литературы им. Н.Г. Чернышевского. В 1968 г. он защитил кандидатскую диссертацию по теме «Якутское стихосложение».

 

Увлечение Васильева «Словом о полку Игореве» не было случайным. Победа советского народа в Великой Отечественной войне способствовала дальнейшему подъёму интереса к патриотической литературе вообще, и к «Слову о полку Игореве», – в частности. После войны публикуются новые переводы «Слова»: на русский язык – А. Югова (1945), Н. Заболоцкого (1946), А. Скрипова (1952) и Л. Тимофеева (1953), армянский – С. Вауни (1948), осетинский – Л. Газзаева (1948), латышский – А. Григулиса (1950), башкирский – Р. Нигмати (1951), казахский –  Б. Аманшина (1951), татарский – Ш. Маннура (1951), литовский – Б. Сруога (1952)…

 

Над своим переводом Г. Васильев работал в течение десяти лет – с 1945 по 1955 гг. Подстрочником ему служил перевод Д.С. Лихачёва. Знаком он был также с переводами В.А. Жуковского, А.Н. Майкова, Н.А. Заболоцкого, Л.И. Тимофеева. Об этом говорится в подстрочном примечании «От переводчика». К работе над переводом Васильев приступил в достаточной степени подготовленным, как по уровню владения русским языком, так и по уровню изучения «Слова» и его эпохи.

 

Текст поэмы у Васильева разбит на тридцать три смысловые части разной величины (от 6 до 103 строк). Общий объём перевода – 846 строк (для сравнения: в ритмическом переводе Д. Лихачёва – 592 строки, в переводе А. Югова – 783 строки). Примечания и комментарии отсутствуют. Перевод выполнен вольным стихом с неравномерным чередованием рифмованных и нерифмованных строк. Ярко выражена неравносложность: число слогов в строке колеблется от 3 до 17. Вследствие этого, иногда в переводе появляются ступенчатые стихи типа стихов Маяковского. Так как в якутском языке ударение всегда падает на последний слог слова, то и в каждой стихотворной строке последний слог – ударный. В рифмованных строках преобладают глагольные рифмы, отчасти это объясняется тем, что в якутском языке сказуемое в предложении обычно ставится на последнее место.

 

Очень характерна звукопись перевода: в начале строк постоянно присутствуют как ассонансы (А, И, О, θ, У, Y, Ы, Э), так и аллитерации (Б, Д, К, С, Т, Х). Это создаёт  своеобразный звуковой «узор».

 

Вот как Васильев переводит зачин поэмы: «Былыргылыы саҕалыырбыт дуу,  бырааттаар, / Бу, Игорь Святославич сэриитин туhунан / Ыар кутурҕаннаах  ырыабытын, / Ытык кэс тылбытын. / Суох, туойуоҕуҥ  эрэ  бу тойугу / Саҥа сах чахчылаах тылынан: / Батыhымыаҕыҥ  биhиги / Былыргы Бояны» – «Не начать ли нам старыми словами, братья, / О битве Игоря Святославича / Тяжёлую печальную песню, / Наше священное заветное слово? / Нет, воспоём-ка мы эту песню / Истинной речью нового времени: / Не будем мы следовать / За старым Бояном».

Помимо прочего, здесь необходимо отметить одно случайное совпадение: в современном русском языке звательный падеж (в зачине древнерусского текста поэмы звательный падеж имеет слово «братiе») утрачен, он совпал с именительным падежом. В

якутском

языке, как и в древнерусском, звательный падеж наличествует. При этом у существительных в звательном падеже гласный последнего слога удваивается (приобретает долготу): догор – догоор, бырааттар – бырааттаар.

 

А вот как Васильев переводит начало плача Ярославны: «Дунай үрэҕэр / Ярославна иэйэр-туойар, / Сассыарда эрдэ / кэҕэ буолан / чоргуйар: / Кɵмүhүм оҕотугар, / Каяла кытылыгар / Кɵтɵн тиийдэрбиэн, / Буобура сиэхпин илитэн / Хааннаах бааhын сотторбуон» – «На Дунае / Ярославна причитает, / Утром рано / кукушкою / кукует: / «К золотцу моему / по долине Каялы / Долечу, / Бобровым рукавом обмакнув, / Кровавую рану оботру».

 

Лексическое богатство якутского языка позволяет осуществлять адекватные переводы с любого языка (этому способствует также его насыщенность синонимами и обилие русизмов). Например, для перевода слова «холм» можно использовать следующие слова: «сыыр», «мыраан», «чочумаас», «томтор», «быллаар», «булгунньах»…

 

Удачно переведены многие характерные выражения древнерусской поэмы, например: «живые струны» – «тыыннаах струналар» (с. 42), «усобицы» – «быhылааннар» (с. 43), «мутный» сон [Святослава] – «куhаҕан түүлү» (с. 53), «тисовая кровать» – «хаптаҕын орон» (с. 53), «Дева-Обида» – «Кыыс-Кутурҕан» (с. 51), «дети бесовы» – «абааhы уолаттара» (с.

48), «Тмутороканский болван» – «Тмуторокань эмэгэтин» (с. 45), «Ярослав Осмомысл» – «Аҕыс оройдоох Ярослав» (с. 56), «буй-тур Всеволод» – «дохсун тур Всеволод» (с. 44, 48, 64).

 

В силу характерных особенностей и отличий

якутского

языка отклонения от оригинала неизбежны. Отметим некоторые неточности и смысловые искажения.

Слово «господине» – в плаче Ярославны – Васильев переводит «күн-судаар» (с. 60). Возможно, в данном случае больше подходит «тойон» или «тойон-аҕа»?

Фраза «О Русская земле! уже за шеломянемъ еси» переведена «О, нуучча сирэ! / Эн хааллыҥ томтор кэтэҕэр!» (с. 45, 47) – «О Русская Земля! / Ты осталась за пригорком!». Здесь вместо «томтор» лучше было бы «булгунньах» (курган, холм, сопка).

Слово «вещий» [Боян] переведено «сүдү» (с. 41) – «великий». Может быть, лучше применить якутский фольклорный эпитет «аар» – «священный, божественный»?

Спорным является перевод выражения «сизый орёл» якутским фольклорным «хара дьаҕыл» (с. 41), – хотя это и красивое решение, но неверное. Можно было попробовать применить «тойон кыыл» или «бар кыыл».

 

Перед Г. Васильевым стояла задача исключительной трудности. Следует признать, что в целом он справился с ней отлично.

 

После 1955 г. Васильев продолжил работу над переводом, и в 1960 г. его перевод – исправленный и дополненный – вышел отдельным изданием. В предисловии Г. Васильев пишет, что перевод «Слова» на якутский язык – это необыкновенно трудное дело. Также в предисловии раскрывается как история самой поэмы, так и история похода Игоря; перечислены лучшие исследования и переводы «Слова». Большое влияние на перевод Г. Васильева оказало нашумевшее в 40-х гг. XX в. переложение «Слова», выполненное А. Юговым.

 

В эту редакцию перевода Г. Васильев внёс более сотни поправок и дополнил 41-м примечанием. Текст перевода разбит на 10 пронумерованных глав, которые, в свою очередь, подразделяются на 34 части. Объём перевода увеличен до 860 строк – в основном, за счёт разбивки длинных строк на более короткие.

Эта публикация перевода украшена буквицами (начало каждой главы), а также заставкой и концовкой.

 

Исправления и изменения перевода начинаются уже с зачина поэмы: «Былыргылыы туойуохпут дуу, доҕоттоор, / Бу, Игорь Святославич походун туhунан / Ыар кутурҕаннаах ырыабытын, / Ытык кэс тылбытын? / Суох, туойулуннун бу тойук / Аныгы күннэр-дьыллар / Аймалҕаннарын ылҕаан. / Батыhымыаҕыҥ биhиги / Былыргы Бояны» (с. 13) – «По-старому воспоём ли, друзья, / Нашу тяжёлую печальную песню / О походе Игоря Святославича, / Наше священное заветное слово? / Нет, пусть воспоётся эта песня, / Нынешних времен / Тревоги перебирая. / Не будем мы следовать / За старым Бояном».

 

Теперь уже вышеупомянутое слово «господине» – в плаче Ярославны – переведено не «күн-судаар», а «тойон эhэм» (с. 42, 43), что более адекватно оригиналу.

Во второй редакции своего перевода Г. Васильев исправил многие недочёты, и представил на суд читателей более зрелую работу.

 

 

2. Перевод А.П. Илларионова

 Афанасий Петрович Илларионов (1942 – 1997) – поэт, переводчик, заслуженный юрист Республики Саха (Якутия), первый Председатель Палаты Представителей Государственного Собрания (Ил Тумэн) Республики Саха (Якутия). А.П. Илларионов перевёл на якутский язык «Персидские мотивы» Сергея Есенина, сонеты Расула Гамзатова.

 

В 1985 г. в СССР с размахом праздновался 800-летний юбилей «Слова о полку Игореве». Этот юбилей вызвал широкий резонанс в культурной жизни не только нашей страны, но и за рубежом. Публикуется много новых исследований и переводов древнерусской поэмы. В 1986 г. в чурапчинской районной газете «Саҥа олох» был опубликован отрывок перевода «Слова» А.П. Илларионова. Полностью перевод был опубликован в 1988 г. в журнале «Хотугу сулус». Журнальную публикацию перевода Илларионова предваряет краткая вступительная статья известного переводчика Семёна Руфова (с. 59 – 60). В качестве подстрочника Илларионов выбрал поэтическое переложение Н.А. Заболоцкого. Переложение Илларионова соответствует переложению Заболоцкого как по общему объёму, так и по делению на части и главы (текст поэмы состоит из вступления и трёх частей). Общий объём перевода – 751 строка. Перевод дополняют 64 примечания.

 

Вот что пишет о переводе Илларионова кандидат филологических наук, доцент факультета якутской филологии и культуры ЯГУ Зоя Башарина: «В 1960 году на якутский язык «Слово…» перевёл Г. Васильев. Но стремление проникнуться патриотическим духом древнего памятника, понять, истолковать, приблизить к своему времени заставило Илларионова-политика, государственного деятеля вновь обратиться к «Слову…». Примечательно, что в статье о переводе он сокращённо называет его многозначным словом «Кэс тыл», что можно перевести и как завещание. Безграничная истинная любовь к Родине и народу – источник неувядаемости этого произведения, и переводчик сумел передать это в своём «Слове…». Из многочисленных переводов он выбрал рифмованный силлабо-тонический стих выдающегося поэта и переводчика Н. Заболоцкого. И это не случайно. А. Илларионов владел классической формой стиха, и ему наиболее близко было переложение «Слова…» в рифмованных стихах. Мне, как женщине, наиболее близка третья часть «Слова…», где воссоздан яркий образ Ярославны. У переводчиков можно встретить разные варианты поэтического образа этой русской женщины. У В. Жуковского это «одинокая чечетка», у М. Деларю «пустынная кукушка», у Л. Мея «перелетная кукушка», у Н. Заболоцкого «бедная кукушка». Илларионов нашёл наиболее точное определение «этигэн кэҕэ» («певчая кукушка»), именно этим словом можно передать глубину её одиночества, силу любви к мужу и смысл всего её плача-заклинания: заклясть судьбу, вернуть себе «мужа милого». Мы верим тому, что заклинания Ярославны были услышаны и помогли князю Игорю бежать из плена. В обращениях к Ветру, Днепру, Солнцу переводчик находит предельно ёмкие и эмоционально насыщенные слова. В обращении к Солнцу он использует нагнетание слов, определяющих с разных сторон и в разной степени безжалостную силу Солнца: Үс уоттаах Үрүҥ Күн, суостуган уот утахха уматтын, кураанах кураайы куйаарга ох саалары хатарчы хам тартын. Переводчик мастерски использует аллитерации на С, К, Н, Х, Т, ассонансы на Уо, А, У, Ы, игру слов.

 

А. Илларионов из соревнования со знаменитыми и замечательными переводчиками вышел с честью и успехом. Он доказал, что и на якутском языке могут достойно звучать гениальные произведения мировой литературы».

 

Вот как звучит в переводе Илларионова зачин поэмы: «Кэм кэллэ буолбаат, аймах-билэ дьонум, / Кэпсиэххэ ɵбүгэ тылынан – / Хорсун Игорь кинээс походун, / Кини сырыыларын туhунан?» – «Не настала ли пора, мои сородичи, / Рассказать речью предков / О походе храброго Игоря-князя, / О его подвигах?» (ср. у Заболоцкого: «Не пора ль нам, братия, начать / О походе Игоревом слово, / Чтоб старинной речью рассказать / Про деянья князя удалого?»).

 

В 2001 г. перевод Илларионова был переиздан.

 

Конечно, если быть точным, перевод А. Илларионова нельзя назвать переводом: это стихотворное переложение – стихотворного переложения «Слова» Н. Заболоцкого. К такому – довольно оригинальному! – подходу к переводу «Слова» можно относиться по-разному. Но следует признать, что переложение выполнено достаточно профессионально, а вкупе с ритмическим переводом Г. Васильева оно даёт якутскому читателю довольно полное представление о «Слове о полку Игореве».

 

Кстати, в биографиях обоих переводчиков есть два любопытных совпадения: оба родились в Чурапчинском улусе Якутии, оба некоторое время работали в органах правосудия. ..

 

К сожалению, в «Слово»ведении переводы Васильева и Илларионова до сих пор не нашли должного освещения и оценки. Данная заметка преследует своей целью восполнить этот пробел.

 

 

Когда все народы будут взаимозависимы, то исчезнут причины войн — Российская газета

Ровно 45 лет назад в СССР вышла книга, которая до сих пор вызывает яростные споры у лингвистов, историков, общественных деятелей и политиков. Эту книгу, изданную двумя тиражами общим числом в сто шестьдесят тысяч экземпляров, мгновенно смели с прилавков. Масла в огонь подлили, как всегда, неуклюжие действия властей, которые велели изъять книгу из продаж и библиотек. Ага, смекнули тогдашние читатели, приученные к тому, что раз запрещают, то обязательно надо найти и прочесть.

Как курьез, вспоминается объявление в одной из бакинских газет, автор которого обещал в обмен за книгу отдать свою автомашину «Москвич».

Называлось это произведение необычно — «Аз и Я». Написал его тоже необычный человек Олжас Сулейменов. Вокруг «Аз и Я» было и есть еще много всякого необычного. Например, такое: главным гонителем автора стал Михаил Суслов — второй человек в коммунистической партии, «черный кардинал», зорко следивший за отступлениями от генеральной линии. А фактическим, хотя и не явным защитником Олжаса выступил глава партии и государства Леонид Брежнев.

И хотя в Москве произведения Сулейменова долгое время издавать было запрещено, судьба Олжаса Омаровича затем сложилась вполне благополучно: глава республиканского Комитета по кинематографии и Союза писателей Казахстана, народный депутат СССР, лидер Антиядерного движения, посол в Италии и Франции…

Он был близок с самыми знаменитыми поэтами той поры. Андрей Вознесенский, наведываясь в Алма-Ату, первым делом прямо из аэропорта ехал домой к Олжасу. Евгений Евтушенко с карандашом в руке изучал его «Глиняную книгу», пытаясь постичь тайну этой футуристической поэмы, переведенной на пятьдесят языков мира. Роберт Рождественский посвящал ему свои стихи.

Вроде бы обласканный властью, всегда успешный, но при этом — абсолютно свободный человек. Поэт, при жизни ставший классиком отечественной литературы. Бунтарь, нарушавший принятые догмы и правила. Общественный деятель, усилиями которого были закрыты все существовавшие на Земле атомные полигоны. Гуманист, последовательно отстаивающий идею планетарного сознания.

Когда Олжас выходит из своей квартиры в центре Алма-Аты, его немедля окружают поклонники, он и сегодня кумир для людей разных поколений.

Давайте, Олжас Омарович, начнем нашу беседу с той истории вокруг «Аз и Я», ведь многие уже и не помнят, отчего разгорелся такой сыр-бор. Якобы официальную идеологию и науку возмутило то, что вы по-новому прочли памятник древнерусской письменности «Слово о полку Игореве», обнаружив в тексте и явив миру множество слов тюркского происхождения и назвав автора «Слова» двуязычным, то есть одинаково свободно изъяснявшимся на русском и половецком языках. И вот у меня сначала такой вопрос: отчего вы с юных лет так запали на «Слово»? Я помню, какую муку доставляло нам, студентам журфака, чтение древнерусских текстов в ученические годы, как боялись мы экзамена по этим рукописям.

Олжас Сулейменов: Да, вы правы, тема не была выигрышной. Она и славы не сулила, и денег не приносила, и успешной карьеры не обещала. Но мне было интересно, вот и все. Интересно! Сама мысль о том, что авторитетные академики могут заблуждаться, а ты словно человек с лампадой в темном подвале идешь к свету — разве она не могла завораживать? Это нормальное состояние нормального человека.

Даже странно подумать: если бы вы не были двуязычным, то и «Аз и Я» бы не появилась…

Олжас Сулейменов: Наверное, это так. Я и вправду оказался первым двуязычным читателем «Слова». Вырос в семье, где бабушка с дедушкой говорили на казахском и меня приучали к нему, а в школе и на улице господствовал русский.

Я впервые заявил, что «Слово о полку Игореве» было написано для двуязычного читателя двуязычным автором. Допустим, русским, который владел и тюркскими языками. Значит, на Руси тогда существовал билингвизм. Я доказывал это, привлекая данные целого ряда древнерусских источников. А прежняя историческая наука утверждала: в русский язык за время половецкого и татаро-монгольского нашествия попало всего несколько тюркских слов. Аркан, кумыс… Я же говорил о невидимых тюркизмах, которые всегда считались русскими. Вот это и возмутило почтенных академиков.

На самом деле, в мире не существует химически чистых языков. Все они — результат обмена, встреч, контактов, скрещиваний… Например, в корейском языке семьдесят пять процентов китайских, а во французском — двадцать пять процентов арабских слов. Разве это унижает французов и их язык? И русский язык также не был закрыт от влияний. Я думаю, в нем процентов тридцать — это тюркизмы.

И еще одно важное замечание в связи с книгой «Аз и Я». Это книга писателя, я ставил своей целью заинтересовать широкого читателя кругом проблем, не выходящих за пределы академических институтов. Но расчет мой не оправдался. Книга, задуманная как эмоциональное предисловие, начало триптиха, неожиданно была воспринята в качестве самостоятельной величины, где высказано окончательное суждение по всем вопросам, в ней обозначенным. А невежливость по отношению к трудам некоторых специалистов была воспринята как проявление вопиющей невежественности и недобросовестности автора.

Время от времени все науки испытывают счастливые (в конечном счете) покушения со стороны дилетантов. Академик Остроградский остался в истории своей фразой, которую он произнес на обсуждении работы дилетанта Лобачевского: «В этом, с позволения сказать, труде все, что верно, то — не ново, а все, что ново, то — неверно»… Эйнштейн, когда его спросили, как ему пришла мысль о всеобщей относительности, ответил совершенно искренне: «Я не знал, что этого нельзя делать. А другие знали».

Нет в науке проблем неразрешимых, но есть неразрешенные.

А кто придумал такое оригинальное, привлекающее к себе и в то же время точное название книги — «Аз и Я»?

Олжас Сулейменов: Я сам и придумал. После того как занялся древнерусским и древнеславянскими наречиями, то увидел в слове «азия» две формы одного и того же местоимения. «Я» древний и «Я» — современный.

Гонорара за эту книгу я не получал никогда.

Зато получили вселенскую славу. А это больше, чем гонорар.

Олжас Сулейменов: Это правда. Везде, где читают по-русски, знают об «Аз и Я». Например, когда я приехал в Израиль и давал там интервью русскоязычному радио, то было столько звонков от слушателей, которые признавались, что читали и эту книгу, и мои стихи.

В свои 84 года Олжас Сулейменов остается молодым и красивым. Фото: Из личного архива Олжаса Сулейменова

Пятьдесят пять лет назад мне пришлось вступить в борьбу, не зная масштабов будущего сопротивления. Конечно, я не мог себе представить, что против меня ополчатся все: идеологические отделы ЦК, столпы Академии наук, литературные критики, недоброжелатели в собственной республике.

Это ведь объяснимо. Вы такой увесистый булыжник запустили в болото с тиной. И ведь многие ваши критики — это надо признать — исходили вовсе не из желания любым способом уничтожить молодого и дерзкого Сулейменова. Нет, они были абсолютно убеждены в правоте традиционной точки зрения на «Слово» — просто потому, что находились с детских лет в плену существовавших тогда стереотипов, не могли, да и не умели вырваться из того огороженного флажками круга, за которым была свобода мысли и слова.

Олжас Сулейменов: Да. Но ведь это и есть то, что называется невежеством. Оппоненты — не все, но многие из них — еще и боялись за свои звания, титулы, боялись расстаться с тем благополучием, которое получили благодаря многолетним и догматическим повторением якобы «правильных истин».

Еще, как я понимаю, вас обвиняли в страшном грехе — отсутствии «советской патриотической позиции». Я недавно в архиве познакомился с документами ЦК той поры, процитирую одну справку: «Он пытается утверждать, что патриотизм несовместим с истинно научным исследованием. Если бы математика и физика, — пишет О. Сулейменов, — испытали такое насилие патриотического подхода, человечество и сейчас каталось бы на телеге».

Олжас Сулейменов: Было и такое. Обвинение в отсутствии патриотизма тогда приравнивалось к клейму предателя. Патриотами родины были обязаны считаться все — слесарь в домоуправлении, астроном, футболист сборной команды, полярник, учитель, врач, студент, пенсионер, пастух, зэк, все. А уж что касается работников идеологического фронта, то для них быть патриотом и отражать патриотизм в своих произведениях считалось само собой разумеющимся.

Сама по себе независимость не решала никаких проблем, а только порождала новые

Это сейчас читателю покажется странным: как исследователь может быть беспристрастным и честным, если он находится в плену патриотических настроений, загодя симпатизирует «своим» в ущерб «чужим», то есть в ущерб истине. Но тогда, в самый разгар махрового застоя, мысли, высказанные в «Аз и Я», повергли в шок партийных идеологов.

Раскройте тайну: как это случилось, что Суслов велел вас изничтожить, а Брежнев и Кунаев прикрыли и фактически вывели из-под удара?

Олжас Сулейменов: Динмухамед Ахмедович Кунаев, возглавлявший Казахстан, был в дружеских отношениях с генсеком. Он и сам прочел книгу, не найдя в ней ничего порочного, и Брежнева попросил ознакомиться. В самый разгар травли позвонил Леониду Ильичу. Тот тоже сказал, что ничего плохого в книге не обнаружил. Тогда Кунаев напомнил про позицию Суслова и говорит: «А можно мы этого хулигана, то есть меня, введем в состав ЦК?» Брежнев ему: «Ты хозяин в республике, тебе и решать». Так я стал кандидатом в члены ЦК компартии Казахстана, иными словами, получил индульгенцию.

Не только они за меня тогда вступились. Еще была очень хорошая статья в «Комсомолке», правда, главному редактору это впоследствии не простили. Я получил теплое письмо от Константина Симонова. Он писал, что ему все было интересно в моей книге, особенно же — справедливый подход, отмеченный и печатью национального самосознания, и печатью подлинного интернационализма.

А вот другой большой русский интеллигент, академик Лихачев, кажется, так и не смирился с теми мыслями, которые были высказаны в «Аз и Я». Вы с ним общались после выхода книги?

Олжас Сулейменов: Он действительно вначале меня критиковал, но впоследствии наши отношения складывались вполне благожелательно, мне даже казалось, что постепенно он соглашался со многими моими доводами.

В 1985 году мы вместе были в поездке по Италии. Втроем — Дмитрий Сергеевич, Андрей Вознесенский, я. И вот сидим в Сицилии на берегу Средиземного моря, пьем прекрасное вино, едим спагетти. Я его спрашиваю: «Дмитрий Сергеевич, а вы знаете, откуда произошло слово «спагетти»?» — «Ну, раз вы спрашиваете, то, наверное, с Востока», — мягко поддел меня академик.

А с нами еще сидел один итальянец, славист, знавший русский язык. Я говорю: «А давайте вот у него спросим — что он думает?»

Лихачев согласился. Итальянец говорит: это из Китая к нам пришло. Я тоже согласился: да, из Китая, но решил продолжить: «Аспа» — это из тюркского наречия, означает «резаная лапша», «аспа-еттЄ» — «резаная лапша с мясом». Это от китайских тюрков, уйгуров, к нам пришло». — «Ну, не буду спорить, вам виднее», — миролюбиво закруглил Дмитрий Сергеевич.

Андрей тогда говорит: «Дмитрий Сергеевич, а почему вы все тогда так навалились на Олжаса? Я бы на вашем месте только за это объяснение про «спагетти» простил ему все ошибки».

«Ну, — отвечает академик, — если бы Олжас, перед тем как публиковать свою рукопись, приехал ко мне, посоветовался, учел какие-то замечания, то вышла бы прекрасная книга». — «Нет, уважаемый Дмитрий Сергеевич, — возразил я. — Поступи я так, книга бы не вышла никогда».

Московский телережиссер Ионас Марцинкявичюс рассказывал мне, что когда он брал в Ленинграде интервью у Лихачева, а это происходило в его домашней квартире, то обратил внимание: книга «Аз и Я» в его книжном шкафу стояла не корешком, как все другие, а развернутая, всей обложкой. Из чего я сделал вывод: обращается к ней наш знаменитый академик.

Интересно повернулась ваша судьба. Тогда, в середине 70-х, Сулейменова клеймили, как «казахского националиста», теперь вас обвиняют в чрезмерных симпатиях к России, «недостаточном патриотизме». Дескать, и пишет Сулейменов на русском языке, и вообще…

Олжас Сулейменов: Я с молодых лет — абсолютный интернационалист. Свою позицию на сей счет озвучил еще в 1978-м на встрече писателей стран Азии и Африки. Тогда сказал с трибуны следующее (передаю не слово в слово, а суть): «Само достижение независимости никак не должно считаться конечной целью национально-освободительных движений. Это было их общей ошибкой. Я предлагаю Формулу Пути, которую считаю универсальной и подходящей не только для стран Азии и Африки, но и вообще для человечества. Она звучит так: «От веков зависимости через период независимости к эпохе осознанной взаимозависимости».

И как такая, можно сказать, «крамольная» по тем временам мысль была воспринята?

Олжас Сулейменов: Тогда никто ничего не понял. Еще время не пришло понять. Секретарь Союза писателей Виталий Озеров спрашивает: «А что такое — пройти через период независимости? Это ты кого имеешь в виду? Африканцев?» «Почему только африканцев? Всех». — «И Среднюю Азию в том числе?» — «Да, конечно». «А от кого должна быть независима Средняя Азия?» — сразу насторожился Озеров. Все народы были на разных исторических отрезках в какой-то зависимости — колониальной, имперской, феодальной, царской… И все стремились сбросить путы, стать независимыми. И всегда считали это конечной целью своей борьбы. Но, если хорошо подумать, разве это конечная цель? Разве конечной целью не являются процветание, развитие, благополучие всякого отдельного гражданина и государства в целом? Одна независимость, как формальный акт, всего этого народу не дает. Мы в этом убеждаемся.

Очень часто сама по себе независимость не решала никаких проблем, а только порождала новые. Начинались гражданские войны, междоусобные столкновения, смертельные схватки за власть, целые регионы погружались в долгую пучину новых страданий, с большими жертвами, разрушениями, горем.

Поэтому меня настораживало, когда я слышал от своих коллег эти слова — «борьба за независимость». Я их сразу ассоциировал с тем знанием, которое получил в ходе своих многочисленных поездок. Вы за что боретесь: за благополучие и счастье народа или за формальный документ о получении независимости?

Народы, жившие на территории тогдашнего Советского Союза, были взаимозависимы, но еще не осознавали этого в полной мере. После развала СССР, получив формальную независимость, те же Грузия, Украина, Молдавия, прибалтийские республики сразу почувствовали, что такое выйти из состояния взаимозависимости. Теперь они пытаются выстраивать взаимовыгодные отношения с государствами Запада. Но это не так просто.

Если мы разовьем осознание взаимозависимости как основу любого национального самосознания, доведем до того, чтобы все в мире ощущали потребность во взаимозависимости — экономической, культурной, политической, — тогда и возникнет то самое планетарное сознание, которое поможет человечеству избежать ужасов, от коих мы сейчас каждый по-своему пытаемся спасаться.

Фото: РИА Новости

Развивая вашу мысль, можно сказать, что многие уже пришли или идут к этому. Например, в Европе большинство государств вошли в Евросоюз. Или вспомним наш СНГ…

Олжас Сулейменов: Все в мире пытаются так или иначе следовать этой формуле. Одни уже почти осознанно, другие еще интуитивно, на ощупь. Формула Пути реально начинает работать.

Взаимозависимость — это очень естественная, очень природная вещь, присущая роду человеческому изначально. В семье все зависят друг от друга — родители и дети, дальние родственники и близкие. Эту модель вполне можно и нужно перенести на общество и на сообщества. Принцип взаимозависимости народов должен стать фундаментом международных отношений, всей мировой политики.

Когда все народы будут осознанно взаимозависимы, то исчезнут причины войн. Эта идея обосновывает интернационализм как глубинное природное явление.

Вы человек чрезвычайно энергичный, социально активный. Все время в движении, несмотря на свой почтенный возраст. А тут — эта дурацкая эпидемия, необходимость соблюдать самоизоляцию. Как пережили карантин?

Олжас Сулейменов: Боюсь, не все самое плохое уже позади. Что же касается моей работы, то она в условиях изоляции только ускорилась: никаких свадеб, юбилеев, симпозиумов, конференций. Сосредоточен на завершении большого и важного исследования, которому посвятил несколько десятилетий. Отдыхаю на утренней и вечерней прогулке с Дали. Он, конечно, не Сальвадор, а вполне домашний джек-рассел, очень интересно окрашенный.

Я впервые заявил, что «Слово» написано для двуязычного читателя двуязычным автором

Странно было видеть пустые улицы, пустой парк, закрытые кафе и рестораны. Мне в эти дни помогало осознание того, что мои родственники и друзья здоровы. Потому что дисциплинированны. И в этом сегодня проявляется мудрость.

Слово о полку Игореве | ЧТО ОЗНАЧАЕТ

Слово о полку Игореве — памятник древнерусской литературы

«Слово о полку Игореве» — памятник древнеславянской литературы, историческое произведение, в котором повествуется о неудачном походе Новгород-Северского князя Игоря против половцев, дается описание политического положения Киевской Руси ХII века, активно пропагандируется идея единства Руси ради защиты Отечества от врагов, критикуется эгоизм и своекорыстие удельных князей, ослабляющие древнерусское государство

«Слово о полку Игореве» написано в Киеве в 1185 году

Краткое содержание «Слова о полку Игореве»

«Слово о полку Игореве» (перевод Н. Заболоцкого) имеет вступление, в котором автор упоминает Бояна — славного певца и сказителя о былых победах русичей. В первой части, состоящей из 20 глав, рассказывается о походе Игоря. Во второй части, имеющей 17 глав, автор говорит о разобщенности князей. Третья (8 глав) посвящена «плачу Ярославны» и побегу Игоря из плена

История «Слова о полку Игореве»

«Слово о полку Игореве» создано в Киеве в 1185 году. Рукопись произведения распространилась по всей Руси. Ей подражали современники; писатели ХIII века; цитировали в начале XIV-го; использовали, как образец, создатели повести о победе над Мамаем. Но затем рукопись затерялась и только в 1792 году была обнаружена в Ярославле в старинном сборнике. 20 лет учеными изучалась поэма, но во время пожара в Москве в 1812 году она сгорела. К счастью, с неё успели снять копию и опубликовать типографским способом в 1800 году.

Уровень культуры и образованности автора «Слово» поразил ученых XIX века до такой степени, что появились сомнения в его подлинности. «Слово о полку Игореве» называли кустом роз на ржаном поле. Однако тщательный анализ языка поэмы и имеющихся в ней половецких слов, произведенный лингвистами, показал, что русский язык «Слова» — подлинный язык XII века, а половецкие включения в текст «Слова», относились к вымершему тюркскому языку, ставшему известным ученым (благодаря находке в библиотеке поэта Петрарки латинско-половецко-персидского словаря) только в середине XIX века, уже после гибели рукописи «Слова».

Историческая основа «Слова о полку Игореве»

Князь Игорь и его воины

В ХI-ХII веках единое раннефеодальное государство Киевская Русь распалось на ряд мелких княжеств: Полоцкое, Смоленское, Волынское… В том числе обособилось от Киева Черниговское княжество. В 1140-1150 годах от него отделилась Северская земля с Новгородом на Десне, Путивлем, Рыльском, Курском на Сейме и Донцом (близ современного Харькова). В 1178 году князем Северским стал пра-правнук знаменитого киевского князя Ярослава Мудрого Игорь Святославич. Было ему тогда 28 лет. В те времена русичи и степняки-половцы не считали друг друга исконными врагами. Они периодически то воевали друг с другом, то заключали союзы — политические и даже кровные (Ярослав Черниговский был зятем половецкого хана Кончака). Вот и Игорь не видел крамолы в сотрудничестве с ними. В 1180 году он вместе с половцами воевал со Смоленским князем Давыдом Ростиславичем, затем с ханами Кончаком и Кобяком отвоевал киевский престол для Святослава Всеволодича, изгнав князя Рюрика Ростиславича. Рюрик не успокоился и разбил половцев, которыми командовал Игорь. «Игорь же видев Половце побежены, и тако с Кончаком вскочивша в лодью, бежа на Городец к Чернигову». А в 1183 году Игорь уже выступал против половцев. В тот год князья Киевский, Переяславский, Волынский, Галицкий со своими войсками разбили хана Кобяка в битве на реке Орели близ днепровских порогов. Игорь не участвовал в походе, но узнав о поражении половцев, предпринял вместе с братом Всеволодом удачный поход на половецкие становища по реке Мерлу, недалеко от города Донца.
В 1185 году хан Кончак организовал масштабный поход на Русь, задействовав даже осадную артиллерию, но 1 марта потерпел поражение от киевских князей Святослава и Рюрика на реке Хорол, взявших большую добычу конями и оружием. В апреле Святослав одержал еще одну победу над половцами: было захвачено много пленных и коней. Игорь позавидовал удачам киевского князя и будто бы сказал своим боярам: «А мы что же, не князья, что ли? Пойдем в поход и себе тоже славы добудем!»

Поход князя Игоря на половцев. Кратко

• 1185, 23 апреля — Игорь выступил в поход
• 1185, 13 апреля — Дата выступления Игоря по другим источникам

  Основой его войска был собственный полк и полк Всеволода из Курска: две дружины, полностью закованных в латы. Были ещё три полка легкой кавалерии, которыми командовали его сын Владимир путивльский, племянник Святослав Рыльский, галицкий князь Владимир Ярославич. В состав войска входил так же полк черниговского воеводы Ольстина Олексича

• 1185, 1 мая — войско Игоря подошло у рубежам Степи и стало свидетелем солнечного затмения. Игорь пренебрег знамением и двинулся дальше
• 1185, 10 мая — полкам Игоря повстречалось первое половецкое кочевье, мужское население которого от мала до велика заслонило собою кибитки, но было разбито
• 1185, 11 мая — войско Игоря встретилось у реки Каяла, где-то в Азовских степях, с основными силами половцев

  Кончак схитрил. Сделав вид, что отступает, он увлек далеко в степь часть войска игоря во главе с Владимиром, Святославом и воеводой Олексичем. Раздробленное войско Игоря три дня рубилось с половцами (самая длительная битва русских с кочевниками. Куликовская битва и то продолжалась 9 часов), но было побеждено. Игорь и несколько князей и бояр попали в плен. За Игоря был назначен огромный выкуп — 2000 гривен — годовой доход Смоленского княжества, но…

• 1186, май — Игорь с соратниками сумел убежать из плена. Спустились к морю, и по Дунаю вернулись домой.
• 1185, лето — разгромив Игоря, половецкие силы двинулись на Русь

  В те трагические дни особенно ярко проявилась феодальная раздробленность Руси. «Князья неохотно выступали против половцев. Ярослав Черниговский собрал войска, но не двигался на соединение со Святославом (киевским). Давыд Ростиславич Смоленский привел свои полки на Киевщину, но стал в тылу киевских полков, у Треполя, в устье Стугны, и отказывался выступать далее. А в это время Кончак осадил Переяславль; князь Владимир едва вырвался из боя, раненный тремя копьями. «Се половьци у мене, а помозите ми!» — послал он сказать Святославу. Святослав же и его соправитель Рюрик Ростиславич не могли немедленно двинуть свои силы, так как Давыд Смоленский готовился к возвращению домой. Пока шел этот недостойный торг с Давыдом, Кончак напал на Римов на Суле и половцы изрубили или полонили всех его жителей. Когда же соединенные полки Святослава и Рюрика форсировали Днепр, чтобы отогнать Кончака, Давыд ушел от Треполя и повернул вспять свои смоленские войска (Б. Рыбаков «Мир истории»)

• 1187 — брак сына Игоря Святославича Владимира с дочерью хана Кончака Свободой (была крещена в православие под именем Настасья)

Рассказывая о недостойном поведении князей перед опасностью иноземного завоевания, автор «Слова о полку Игореве» говорит о том, как стонет Русь, потому что «теперь стоят стяги Рюрика, а рядом — его брата Давыда, но по-разному развеваются их бунчуки, но по-разному поют их копья»

Автор «Слова о полку Игореве»

Автор «Слова о полку Игореве» неизвестен. Анализируя текст «Слова» ученые пришли к выводу, что он был не только поэтом, но образованейшим человеком, глубоко знавшим историю Руси, и скоре всего был свидетелем событий 1185 года.

Возможно автор «Слова», находясь при князе Святославе, провел это грозное лето 1185 года в стане русских войск между Каневом и Треполем, между Росью и Стугной, был свидетелем и приезда гонцов из осажденных городов, и рассылки гонцов за новыми «помочами», и трусливого вероломства Давыда под Треполем на Стугне… Ведь в этом разделе «Слова о полку Игореве» нет ни одного факта, который выходил бы за хронологические рамки тех нескольких месяцев, когда Святослав и Рюрик держали оборону на Днепре. Автор глубоко сожалел о гибели русских и не мог удержаться от горьких упреков в адрес Игоря. Игорь не герой «Слова», а лишь повод для написания патриотического призыва к единению

.

Исследователи «Слова о полку Игореве» предлагали в авторы его очень разных людей

• Галицкого премудрого книжника XIII века Тимофея
• Тимофея Рагуйловича
• Словутного (галицкого) певца XIII век Дмитрия
• Тысяцкого Рагуила Добрынича
• Неведомого придворного певца киевской княгини Марии Васильковны
• «милостника» великого князя Святослава Всеволодовича летописного Кочкаря
• Беловолода Прословича — воеводы князя Игоря
• Черниговского воеводу Ольстина Олексича
• Сафрония-рязанца — автора «Задонщины» (повести о победе над Мамаем)

Но все кандидатуры были по тем или иным причинам отвергнуты

«Он был худым, смуглым, с обострённым слухом и зрением; не любил жару, плохо переносил зной; был склонен к суевериям, придавал большое значение ужасам природы; но мыслил ясно, твёрдо – от факта, от реального события; любил тень, ветер,
грозу, воду и поэзию воды. Человек высокого происхождения, охотник, ловчий, или «хоти» (оруженосец). Гражданин. Патриот.
Когда он писал «Слово», он был уже в летах (хотя и полон физических сил): этика того времени не позволила бы юноше так обращаться к старшим по возрасту и положению; утонувшего Ростислава он называет юным, Бориса – молодым. Самый точный его портрет: человек с ястребом или соколом на плече, но крыло птицы закрывает его лицо…» (Поэт Игорь Шкляревский)

Ещё статьи

События истории Киевской Руси

Крещение Руси

История династии Рюриковичей

Слово о полку Игореве | Сказки. Рассказы. Стихи

  

Василий Жуковский

 

Перевод со старославянского

 

Не прилично ли будет нам, братия,

Начать древним складом

Печальную повесть о битвах Игоря,

Игоря Святославича!

Начаться же сей песни

По былинам сего времени,

А не по вымыслам Бояновым.

Вещий Боян,

Если песнь кому сотворить хотел,

Растекался мыслию по древу.

Серым волком по земле,

Сизым орлом под облаками.

 

Вам памятно, как пели о бранях первых времен:

Тогда пускались десять соколов на стадо лебедей;

Чей сокол долетал, того и песнь прежде пелась:

Старому ли Ярославу, храброму ли Мстиславу,

Сразившему Редедю перед полками касожскими,

Красному ли Роману Святославичу.

Боян же, братия, не десять соколов на стадо лебедей пускал,

Он вещие персты свои на живые струны вскладывал,

И сами они славу князьям рокотали.

Начнем же, братия, повесть сию

От старого Владимира до нынешнего Игоря.

Натянул он ум чвой крепостью,

Изострил он мужеством сердце,

Ратным духом исполнился

И навел храбрые полки свои

На землю Половецкую за землю Русскую.

Тогда Игорь воззрел на светлое солнце,

Увидел он воинов своих, тьмой от него прикрытых,

И рек Игорь дружине своей:

«Братия и дружина!

Лучше нам быть порубленным, чем даться в полон.

Сядем же, други, на борзых коней

Да посмотрим синего Дона!»

 

Вспала князю на ум охота,

А знаменье заступило ему желание

Отведать Дона великого.

«Хочу,- он рек,- преломить копье

На конце поля половецкого с вами, люди русские!

Хочу положить свою голову

Или выпить шеломом из Дона».

 

О Боян, соловей старого времени!

Как бы воспел ты битвы сии,

Скача соловьем по мысленну древу,

Взлетая умом под облаки,

Свивая все славы сего времени,

Рыща тропою Трояновой через поля на горы!

Тебе бы песнь гласить Игорю, оного Олега внуку:

Не буря соколов занесла чрез поля широкие —

Галки стадами бегут к Дону великому!

Тебе бы петь, вещий Боян, внук Велесов!

 

Ржут кони за Сулою,

Звенит слава в Киеве,

Трубы трубят в Новеграде,

Стоят знамена в Путивле,

Игорь ждет милого брата Всеволода.

 

И рек ему буй-тур Всеволод:

«Один мне брат, один свет светлый ты, Игорь!

Оба Святославичи!

Седлай же, брат, борзых коней своих,

А мои тебе готовы,

Оседланы пред Курском.

Метки в стрельбе мои куряне,

Под трубами повиты,

Под шеломами взлелеяны,

Концом копья вскормлены,

Пути им все ведомы,

Овраги им знаемы,

Луки у них натянуты,

Тулы отворены,

Сабли отпущены,

Сами скачут, как серые волки в поле,

Ища себе чести, а князю славы».

 

Тогда вступил князь Игорь в златое стремя

И поехал по чистому полю.

Солнце дорогу ему тьмой заступило;

Ночь, грозою шумя на него, птиц пробудила;

Рев в стадах звериных;

Див кличет на верху древа:

Велит прислушать земле незнаемой,

Волге, Поморию, и Посулию,

И Сурожу, и Корсуню,

И тебе, истукан тьмутараканский!

И половцы неготовыми дорогами побежали к Дону великому.

Кричат в полночь телеги, словно распущенны лебеди.

Игорь ратных к Дону ведет!

Уже беда его птиц скликает,

И волки угрозою воют по оврагам,

Клектом орлы на кости зверей зовут,

Лисицы брешут на червленые щиты…

О Русская земля! Уж ты за горами

Далеко!

Ночь меркнет,

Свет-заря запала,

Мгла поля покрыла,

Щекот соловьиный заснул,

Галичий говор затих.

Русские поле великое червлеными щитами прегородили,

Ища себе чести, а князю славы.

 

В пятницу на заре потоптали они нечестивые полки половецкие

И, рассеясь стрелами по полю, помчали красных дев половецких

А с ними и злато, и паволоки, и драгие оксамиты,

Ортмами, епанчицами, и кожухами, и разными узорочьями половецкими

По болотам и грязным местам начали мосты мостить.

А стяг червленый с бедою хоругвию,

А челка червленая с древком серебряным

Храброму Святославнчу!

 

Дремлет в поле Олегово храброе гнездо —

Далеко залетело!

Не родилось оно на обиду

Ни соколу, ни кречету,

Ни тебе, черный ворон, неверный половчаннн!

Гзак бежит серым волком,

А Кончак ему след прокладывает к Дону великому.

 

И рано на другой день кровавые зори свет поведают;

Черные тучи с моря идут,

Хотят прикрыть четыре солнца,

И в них трепещут синие молнии.

Быть грому великому!

Идти дождю стрелами с Дону великого!

Тут-то копьям поломаться,

Тут-то саблям притупиться

О шеломы половецкие,

На реке на Каяле, у Дона великого!

О Русская земля, далеко уж ты за горами!

И ветры, Стрибоговы внуки,

Веют с моря стрелами

На храбрые полки Игоревы.

Земля гремит,

Реки текут мутно,

Прахи поля покрывают,

Стяги глаголют!

Половцы идут от Дона, и от моря, и от всех сторон.

Русские полки отступили.

Бесовы дети кликом поля прегородили,

А храбрые русские щитами червлеными.

Ярый тур Всеволод!

Стоишь на на обороне,

Прыщешь на ратных стрелами,

Гремишь по шеломам мечом харалужным;

Где ты, тур, ни проскачешь, шеломом златым

посвечивая,

Там лежат нечестивые головы половецкие,

Порубленные калеными саблями шлемы аварские

От тебя, ярый тур Всеволод!

Какою раною подорожит он, братие,

Он, позабывший о жизни и почестях,

О граде Чернигове, златом престоле родительском,

О свычае и обычае милой супруги своей Глебовны красныя.

 

Были веки Трояновы,

Миновались лета Ярославовы;

Были битвы Олега,

Олега Святославича.

Тот Олег мечом крамолу ковал,

И стрелы он по земле сеял.

Ступал он в златое стремя в граде Тьмутаракане!

Молву об нем слышал давний великий Ярослав, сын Всеволодов,

А князь Владимир всякое утро уши затыкал в Чернигове.

Бориса же Вячеславича слава на суд привела,

И на конскую зеленую попону положили его

За обиду Олега, храброго юного князя.

С той же Каялы Святополк после сечи увел отца своего

Между угорскою конницею ко святой Софии в Киев.

Тогда при Олеге Гориславиче сеялось и вырастало междоусобием.

Погибала жизнь Даждьбожиих внуков,

Во крамолах княжеских век человеческий сокращался.

Тогда по Русской земле редко оратаи распевали,

Но часто граяли враны,

Трупы деля меж собою;

А галки речь свою говорили:

Хотим полететь на добычу.

 

То было в тех сечах, в тех битвах,

Но битвы такой и не слыхано!

От утра до вечера,

От вечера до света

Летают стрелы каленые,

Гремят мечи о шеломы,

Трещат харалужные копья

В поле незнаемом

Среди земли Половецкия.

Черна земля под копытами

Костьми была посеяна,

Полита была кровию,

И по Русской земле взошло бедой!..

 

Что мне шумит,

Что мне звенит

Так задолго рано перед зарею?

Игорь полки заворачивает:

Жаль ему милого брата Всеволода.

Билися день,

Бились другой,

На третий день к полдню

Пали знамена Игоревы!

Тут разлучилися братья на бреге быстрой Каялы;

Тут кровавого вина недостало;

Тут пир докончили бесстрашные русские:

Сватов попоили,

А сами легли за Русскую землю!

Поникает трава от жалости,

А древо печалию

К земле преклонилось.

Уже невеселое, братья, время настало;

Уже пустыня силу прикрыла!

И встала обида в силах Даждьбожиих внуков,

Девой вступя на Троянову землю,

Крыльями всплеснула лебедиными,

На синем море у Дона плескаяся.

Прошли времена, благоденствием обильные,

Мпновалися брани князей на неверных.

Брат сказал брату: то мое, а это мое же!

И стали князья говорить про малое, как про великое,

И сами на себя крамолу ковать,

А неверные со всех сторон приходили с победами на Русскую землю!..

О! далеко залетел ты, сокол, сбивая птиц к морю!

А храброму полку Игореву уже не воскреснуть!

Вслед за ним крикнули Карна и Жля и по Русской земле поскакали,

Мча разорение в пламенном роге!

Жены русские всплакали, приговаривая:

Уж нам своих милых лад

Ни мыслию смыслить,

Ни думою сдумать,

Ни очами оглядеть,

А злата-серебра много утрачено!»

И застонал, друзья, Киев печалию,

Чернигов напастию,

Тоска разлилась по Русской земле,

Обильна печаль потекла среди земли Русския.

Князи сами на себя крамолу ковали,

А неверные сами с победами набегали на Русскую землю,

Дань собирая по белке с двора.

Так-то сии два храбрые Святославича,

Игорь и Всеволод, раздор пробудили,

Едва усыпил его мощный отец их,

Святослав грозный, великий князь киевский,

Гроза был Святослав!

Притрепетал он врагов своими сильными битвами

И мечами булатными;

Наступил он на землю Половецкую,

Притоптал холмы и овраги,

Возмутил озера и реки,

Иссушил потоки, болота;

А Кобяка неверного из луки моря,

От железных великих полков половецких

Вырвал, как вихорь!

И Кобяк очутился в городе Киеве,

В гриднице Святославовой.

Немцы и венеды,

Греки и моравы

Славу поют Святославу,

Кают Игоря-князя,

Погрузившего силу на дне Каялы, реки половецкия,

Насыпая ее золотом русским.

Там Игорь-князь из златого седла пересел на седло отрока:

Уныли в градах забралы,

И веселие поникло.

И Святославу смутный сон привиделся.

«В Киеве на горах в ночь сию с вечера

Одевали меня,- рек он,- черным покровом на кровати тесовой;

Черпали мне синее вино, с горечью смешанное:

Сыпали мне пустыми колчанами

Жемчуг великой в нечистых раковинах на лоно

И меня нежили.

А кровля без князя была на тереме моем златоверхом.

И с вечера целую ночь граяли враны зловещие,

Слетевшись на выгон в дебри Кисановой…

Уж не послать ли мне к синему морю?»

 

И бояре князю в ответ рекли:

«Печаль нам, князь, умы полонила;

Слетели два сокола с золотого престола отцовского,

Поискать города Тьмутараканя

Или выпить шеломом из Дона.

Уж соколам и крылья неверных саблями подрублены,

Сами ж запутаны в железных опутинах».

В третий день тьма наступила.

Два солнца померкли,

Два багряных столпа угасли,

А с ними и два молодые месяца, Олег и Святослав,

Тьмою подернулись.

На реке на Каяле свет темнотою покрылся.

Гнездом леопардов простерлись половцы по Русской земле

И в море ее погрузили,

И в хана вселилось буйство великое.

Нашла хула на хвалу,

Неволя грянула на волю,

Вергнулся Див на землю!

Вот уж и готские красные девы

Вспели на бреге синего моря;

Звоня золотом русским,

Поют они время Бусово,

Величают месть Шаруканову.

А наши дружины гладны веселием!

Тогда изронил Святослав великий слово златое, со слезами смешанное:

«О сыновья мои, Игорь и Всеволод!

Рано вы стали мечами разить Половецкую землю,

А себе искать славы!

Не с честию вы победили,

С нечестием пролили кровь неверную!

Ваше храброе сердце в жестоком булате заковано

И в буйстве закалено!

То ль сотворили вы моей серебряной седине!

Уже не вижу могущества моего сильного, богатого, многовойного брата Ярослава

С его черниговскими племенами,

С монгутами, татранами и шелбирами,

С топчаками, ревугами и олберами!

Они без щитов с кинжалами засапожными

Кликом полки побеждали,

Звеня славою прадедов.

Вы же рекли: «Мы одни постоим за себя,

Славу передню сами похитим,

Заднюю славу сами поделим!»

И не диво бы, братья, старому стать молодым.

Сокол ученый

Птиц высоко взбивает,

Не даст он в обиду гнезда своего!

Но горе, горе! князья мне не в помощь!

Времена обратились на низкое!

Вот и у Роменя кричат под саблями половецкими,

А князь Владимир под ранами.

Горе и беда сыну Глебову!

Где ж ты, великий князь Всеволод?

Иль не помыслишь прилететь издалече, отцовский златой престол защитить?

Силен ты веслами Волгу разбрызгать,

А Дон шеломами вычерпать,

Будь ты с нами, и была бы дева по ногате,

А отрок по резане.

Ты же по суху можешь

Стрелять живыми шереширами с чадами Глеба удалыми;

А вы, бесстрашные Рюрик с Давыдом,

Не ваши ль позлащенные шеломы в крови плавали?

Не ваша ль храбрая дружина рыкает,

Словно как туры, калеными саблями ранены, в поле незнаемом?

Вступите, вступите в стремя златое

За честь сего времени, за Русскую землю,

За раны Игоря, буйного Святославича!

Ты, галицкий князь Осьмомысл Ярослав,

Высоко ты сидишь на престоле своем златокованом,

Подпер Угрские горы полками железными,

Заступил ты путь королю,

Затворил Дунаю ворота,

Бремена через облаки мечешь,

Рядишь суды до Дуная,

И угроза твоя по землям течет,

Ворота отворяешь к Киеву,

Стреляешь в султанов с златого престола отцовского через дальние земли.

Стреляй же, князь, в Кончака, неверного кощея, за Русскую землю,

За раны Игоря, буйного Святославича!

А ты, Мстислав, и ты, смелый Роман!

Храбрая мысль носит вас на подвиги,

Высоко возлетаете вы на дело отважное,

Словно как сокол на ветрах ширяется,

Птиц одолеть замышляя в отважности!

Шеломы у вас латинские, под ними железные панцири!

Дрогнули от них земля и многие области ханов,

Литва, деремела, ятвяги,

И половцы, копья свои повергнув,

Главы подклонили

Под ваши мечи харалужные.

Но уже для Игоря-князя солнце свет свой утратило

И древо свой лист не добром сронило;

По Роси, по Суле грады поделены,

А храброму полку Игоря уже не воскреснуть!

Дон тебя, князя, кличет,

Дон зовет князей на победу!

Ольговичи, храбрые князи, доспели на бой.

Вы же, Ингвар, и Всеволод, и все три Мстиславича,

Не худого гнезда шестокрильцы,

Не по жеребью ли победы власть себе вы похитили?

На что вам златые шеломы,

Ваши польские копья, щиты?

Заградите в поле врата своими острыми стрелами

За землю Русскую, за раны Игоря, смелого

Святославича!

Не течет уже Сула струею сребряной

Ко граду Переяславлю;

Уж и Двина болотом течет

К оным грозным полочанам под кликом неверных.

Один Изяслав, сын Васильков,

Позвенел своими острыми мечами о шлемы литовские,

Утратил он славу деда своего Всеслава,

Под червлеными щитами на кровавой траве

Положен мечами литовскими,

И на сем одре возгласил он:

Дружину твою, князь Изяслав,

Крылья птиц приодели,

И звери кровь полизали!»

Не было тут брата Брячислава, ни другого — Всеволода.

Один изронил ты жемчужную душу

Из храброго тела

Через златое ожерелье!

Голоса приуныли,

Поникло веселие,

Трубят городенские трубы.

И ты, Ярослав, и вы, внуки Всеслава,

Пришлось преклонить вам стяги свои,

Пришлось вам в ножны вонзить мечи поврежденные!

Отскочили вы от дедовской славы,

Навели нечестивых крамолами

На Русскую землю, на жизнь Всеславову!

О, какое ж бывало вам прежде насилие от земли

Половецкия!

На седьмом веке Трояновом

Бросил Всеслав жребий о девице, ему милой.

Он, подпершись клюками, сел на коня,

Поскакал ко граду Киеву

И коснулся древком копья до златого престола Киевского.

Лютым зверем в полночь поскакал он из Белграда,

Синею мглою обвешенный,

К утру ж, вонзивши стрикузы, раздвинул врата Новугороду,

Славу расшиб Ярославову,

Волком помчался с Дудуток к Немизе.

На Немизе стелют снопы головами,

Молотят цепами булатными,

Жизнь на току кладут,

Веют душу от тела.

Кровавые бреги Немизы не добром были посеяны,

Посеяны костями русских сынов.

Князь Всеслав людей судил,

Князьям он рядил города,

А сам в ночи волком рыскал;

До петухов он из Киева успевал к Тьмутаракани,

К Херсоню великому волком он путь перерыскивал.

Ему в Полоцке рано к заутрене зазвонили

В колокола у святыя Софии,

А он в Киеве звон слышал!

Пусть и вещая душа была в крепком теле,

Но часто страдал он от бед.

Ему первому и вещий Боян мудрым припевом предрек:

«Будь хитер, будь смышлен.

Будь по птице горазд,

Но божьего суда не минуешь!»

О, стонать тебе, земля Русская,

Вспоминая времена первые и первых князей!

Нельзя было старого Владимира пригвоздить к горам киевским!

Стяги его стали ныне Рюриковы,

Другие Давыдовы;

Нося на рогах их, волы ныне землю пашут,

И копья славят на Дунае».

 

Голос Ярославнин слышится, на заре одинокой чечеткою кличет:

«Полечу,- говорит,- чечеткою по Дунаю,

Омочу бобровый рукав в Каяле-реке,

Оботру князю кровавые раны на отвердевшем

теле его».

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, приговаривая:

 

«О ветер, ты, ветер!

К чему же так сильно веешь?

На что же наносишь ты стрелы ханские

Своими легковейными крыльями

На воинов лады моей?

Мало ль подоблачных гор твоему веянью?

Мало ль кораблей на синем море твоему лелеянью?

На что ж, как ковыль-траву, ты развеял мое веселие?»

 

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, припеваючи:

«О ты, Днепр, ты, Днепр, ты, слава-река!

Ты пробил горы каменные

Сквозь землю Половецкую;

Ты, лелея, нес суда Святославовы к рати Кобяковой:

Прилелей же ко мне ты ладу мою,

Чтоб не слала к нему по утрам, по зорям слез я на море!»

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене городской, припеваючи:

«Ты, светлое, ты, пресветлое солнышко!

Ты для всех тепло, ты для всех красно!

Что ж так простерло ты свой горячий луч на воинов лады моей,

Что в безводной степи луки им сжало жаждой

И заточило им тулы печалию?»

 

Прыснуло море к полуночи;

Идут мглою туманы;

Игорю-князю бог путь указывает

Из земли Половецкой в Русскую землю,

К златому престолу отцовскому.

Приугасла заря вечерняя.

Игорь-князь спит — не спит:

Игорь мыслию поле меряет

От великого Дона

До малого Донца.

Конь к полуночи;

Овлур свистнул за рекою,

Чтоб князь догадался.

Не быть князю Игорю!

Кликнула, стукнула земля;

Зашумела трава:

Половецкие вежи подвигнулись.

Прянул князь Игорь горностаем в тростник,

Белым гоголем на воду;

Взвергнулся князь на быстра коня,

Соскочил с него босым волком,

И помчался он к лугу Донца;

Полетел он, как сокол под мглами,

Избивая гусей-лебедей к завтраку, обеду и ужину.

Когда Игорь-князь соколом полетел,

Тогда Овлур волком потек за ним,

Сбивая с травы студеную росу:

Притомили они своих борзых коней!

 

Донец говорит: «Ты, Игорь-князь!

Не мало тебе величия,

Кончаку нелюбия,

Русской земле веселия!»

Игорь в ответ: «Ты, Донец-река!

И тебе славы не мало,

Тебе, лелеявшему на волнах князя,

Подстилавшему ему зелену траву

На своих берегах серебряных,

Одевавшему его теплыми мглами

Под навесом зеленого древа,

Охранявшему его на воде гоголем,

Чайками на струях,

Чернедями на ветрах.

Не такова,- примолвил он,- Стугна-река:

Худая про нее слава!

Пожирает она чужие ручьи,

Струги меж кустов расторгает.

А юноше князю Ростиславу

Днепр затворил брега зеленые.

Плачет мать Ростислава

По юноше князе Ростиславе.

Увянул цвет жалобою,

А деревья печалию к земле преклонило».

 

Не сороки защекотали —

Вслед за Игорем едут Гзак и Кончак.

Тогда враны не граяли,

Галки замолкли,

Сороки не стрекогали,

Ползком только ползали,

Дятлы стуком путь к реке кажут,

Соловьи веселыми песнями свет прорекают.

Молвил Гзак Кончаку:

«Если сокол ко гнезду долетит,

Соколенка мы расстреляем стрелами злачеными!»

Гзак в ответ Кончаку:

«Если сокол ко гнезду долетит,

Соколенка опутаем красной девицей!»

 

И сказал опять Гзак Кончаку:

«Если опутаем красной девицей,

То соколенка не будет у нас,

Ни будет и красной девицы,

И начнут нас бить птицы в поле половецком!»

Пел Боян, песнотворец старого времени,

Пел он походы на Святослава,

Правнука Ярославова, сына Ольгова, супруга

дщери Когановой.

«Тяжко,- сказал он,- быть голове без плеч,

Худо телу, как нет головы!»

Худо Русской земле без Игоря!

 

Солнце светит на небе —

Игорь-князь в Русской земле!

Девы поют на Дунае,

Голоса долетают через море до Киева,

Игорь едет по Боричеву

Ко святой богородице Пирогощей.

Радостны земли,

Веселы грады! —

 

Песнь мы спели старым князьям,

Песнь мы спели князьям молодым:

Слава Игорю Святославичу!

Слава буйному туру Всеволоду!

Слава Владимиру Игоревичу!

Здравствуйте, князья и дружина,

Поборая за христиан полки неверные!

Слава князьям, а дружине аминь!

 

Переложение написано в 1817 — 1819 годах. При жизни не публиковалось. Беловая рукопись утеряна. В 1833 или 1835 году Жуковский передал авторизованную писарскую копию с собственной рукописи А. С. Пушкину, в которую Пушкин внес свои поправки и замечания. Это вызвало некоторую путаницу, когда была попытка приписать данное переложение А. С. Пушкину.
*********************************
Читаем бесплатно онлайн
 

Читать другие стихи и сказки Жуковского.Содержание.  

Плач Ярославны в поэме «Слово о полку Игореве» Несколько интересных сочинений

«Слово о полку Игореве» — литературный памятник древнерусской культуры, повествующий о неудачном походе князя Игоря Святославича на половцев в 1185 году.

Плач Ярославны — одна из трех частей поэмы, посвященная минуте скорби жены князя Игоря о неудачном исходе битвы, в которой участвовала его дружина. Этот эпизод признан одним из лучших во всем произведении, а его героиня является символом любящей и верной жены.

Образ Ярославны воплощает в себе тему семьи, мира, дома и бесконечной тоски по мужу, который ежеминутно рискует быть убитым вражеским мечом. Ее возбуждение настолько сильно и непреодолимо, что она готова стать птицей, чтобы поскорее оказаться рядом с мужем и залечить его раны. Что характерно, такие приемы, а именно превращение героев произведений народного творчества в различных птиц и зверей, представляют собой одну из главных особенностей русского фольклора.

Действие происходит в то время, когда Русь уже приняла христианство, но в то же время продолжает традиции языческой веры. Об этом говорят художественные образы, использованные в произведении. Например, Игорь, заметив черную тень, поднявшуюся над русским ополчением, усомнился в благополучном исходе боя.

Или, например, обращение Ярославны к ветру, к солнцу, к реке означает ее веру в языческих богов, олицетворяющих названные силы природы.Она разговаривает с ними на равных, то упрекая, то умоляя о поддержке и защите. Кроме того, с помощью этой техники автор показывает красоту земли русской, бескрайность ее полей, яркое солнце, высокие горы, глубокие моря и могучие реки. Вся необъятная и великая Россия воплотилась в этой картине, олицетворенной в образе прекрасной Ярославны. Ее плач несет с собой не только страдание и печаль, но и наполнен нежностью и светлой надеждой.

Монолог героини – лирическая песня, пронизанная неугасимой надеждой на скорое возвращение с поля боя князя Игоря. И за ее веру и безграничную любовь судьба щедро награждает Ярославну. Мольбы были услышаны, и князь Игорь бежит из плена, ведомый чудотворной силой по дороге к себе домой.

Таким образом, плач Ярославны является важнейшей сюжетной составляющей поэмы «Слово о полку Игореве». Именно в нем содержится вся сила всеобщей народной скорби по павшим войнам и утверждается идея созидания и мира.

Опция 2

XII век для Руси ознаменовался многими событиями, но преимущественно военной направленности. Если говорить о культурном развитии государства, то важно отметить, что это время, когда принадлежит замечательный памятник древнерусской литературе «Слово о полку Игореве».

Вышеупомянутое произведение имеет четкую структуру, которая подчинена идее, жанровым особенностям, языковым средствам. В «Слове…» нет ничего случайного или лишнего.»: каждый эпизод важен, он несет определенную смысловую нагрузку.

В этом очерке речь пойдет об эпизоде, который литературоведы называют «Плач Ярославны». Это своего рода предсказание судьбы любимой лады.

Ярославна олицетворяет русскую землю. И в крике девушки ясно показано отношение всей Русской земли к военным событиям с половцами.

Если говорить о композиционном построении текста, то «Плач» важен как предвестник побега Игоря из плена.Потому Лада Ярославна обращается к солнцу, ветру, Дунаю, чтобы они помогли ее возлюбленному избавиться от половецких уз, чтобы Лада могла быть с любимым.

Если из текста убрать «Плач», то нарушится его стройность и смысловая завершенность. Ведь главная мысль – это призыв к единству.

Также не стоит забывать о таких вещах, как художественное пространство и время. При этом особое внимание уделяется пространству. Он расширяется и сжимается. В Плаче пространство расширено до самых окраин Российского государства.Это достигается благодаря мастерству автора, благодаря тому, что он приблизил «Плач» к народной лирической песне.

Пейзажные зарисовки также важны в Плаче. По мнению литературоведа Д. Лихачева, они призваны быть самостоятельными актерами. Это характерно и для древнерусских текстов того времени, ведь такой прием позволяет показать и подчеркнуть необъятность пространства, окружающего ничтожно маленького человека.

«Слово…» имеет поэтические аранжировки. Наиболее интересны переводы Д. Лихачева, Н. Заболоцкого.

Если говорить о Плаче, Лихачев украшает текст с помощью метафор, а Заболоцкий — с помощью сравнений.

Несколько интересных композиций

• Анализ рассказа Никиты Платонова

  Произведение относится к лирическим рассказам писателя на военную тематику, и в качестве основной проблемы рассматривает последствия влияния войн, развязанных государствами, на детскую психику.

  У невежественного Митрофана было несколько учителей в комедии Фонвизина. Одним из них, и самым достойным, по мнению недалёкой госпожи Простаковой, был немец Вральман.

будь рулем великому Дону; приглашает своего храброго брата Всеволода, ведет свою дружину на половецкую землю, выигрывает одно сражение, потом проигрывает другое и, попав в плен, исчезает из поэмы: большую ее часть составляет речь Святослава и плач Ярославны. Затем, в конце стихотворения, на минуту вновь появляется Игорь, вырвавшийся из плена.В общем, он не вызывает нашего участия ни в чем. Хотя Всеволод описан тоже очень скупо и как бы мимоходом, он скорее герой в духе своего времени. Его речь к Игорю дышит страстью и вдохновением боя. В бою он рисуется на переднем плане и заслоняет бесцветное лицо Игоря. Святослав не как персонаж, а голос истории, выразитель политического состояния России: за ним явно стоит сам поэт. Вообще в стихотворении нет ни драмы, ни движения; лица поглощены событием, а событие само по себе совершенно незначительно.Это не борьба двух народов, а набег племени на соседнее племя. Очевидно, что все эти недостатки поэмы заключаются не в слабости таланта певца, а в скудости материалов, которые могли быть ему доставлены. народная жизнь… Вот причина того, что сами люди совершенно бесцветны в поэме: без верований, без образа мыслей, без житейской мудрости, с одним лишь богатством живого и теплого чувства. И потому все стихотворение есть детский лепет, полный поэзии, но скудного смысла, лепет, который вся прелесть в неясных, мелодичных звуках, а не в смысле этих звуков. ..

Выше мы сказали, что «Слово о полку Игореве» остро отзывается о южнорусском происхождении. Есть в его языке что-то мягкое, напоминающее нынешнее малороссийское наречие, особенно обилие гортанных звуков и окончаний на букву ъ в глаголах настоящего времени третьего лица множественного числа. Но более всего говорит за русско-южное происхождение «Слова», выраженного в нем быта народа. Есть что-то теплое, благородное и человечное во взаимоотношениях.актеры это стихотворение: Игорь ждет своего _молочного_ брата Всеволода, и речь Всеволода к Игорю дышит кроткой и нежной родственной любовью без изощренности и приторности: «Ты один брат, один светлый свет, о Игорь, и мы оба Святославичи!» Игорь отступает с полками не из боязни головы сложить: жалко стало ему милого брата Всеволода. В упреках престарелого Святослава своим сыновьям слышится не гнев обиженной власти, а ропот обиженной родительской любви — и упрек его кроток и нежен; обвиняя детей в дерзости, послужившей причиной пленения Игоря, он в то же время как бы гордится их дерзостью: «О сыны мои, Игорь и Всеволод! рано стали вы мечами землю половецкую миновать, и искать себе славы. Твоя победа нечестна, несправедливо пролита. ты кровь врага. Ваши сердца сделаны из крепкого булата, но закалены в буэсти! Разве я ожидал этого от твоих серебристо-седых волос! Но особенно бросаются в глаза в стихотворении благородные отношения полов. Женщина здесь не жена и не только любовница, но и любовница вместе взятые. Плач Ярославны дышит глубоким чувством, выраженным в образах, сколько простодушных ,столько грациозных,благородных и поэтичных.Это не жена,которая после смерти мужа осталась горькой сиротой,без уголка и без куска,и которая сокрушается,что некому ее прокормить:нет , это нежный любовник, к которому любящая душа с тоской устремляется к возлюбленному, к своей _даме_, чтобы замочить в каяле-речном бобре рукав и пустить кровавые раны на теле возлюбленного; который обращается ко всей природе о своей возлюбленной: она упрекает ветер, что несет ханские стрелы милой дружине и разбрасывает радость свою по ковылю; Днепр умоляет — лелеять перед ней милую ладью, чтобы она не посылала слез ему в море рано; взывает к солнце, которое «всем тепло и красно» — только т украшает своих воинов жаром лучей своих воинов. ..Но мужчина умеет ценить такую ​​женщину: только жажда боя и славы заставила буйства Всеволода забыть на время «любимую свою, красную Глебовну, свычай и нравы»… Все это, повторим, перекликается с Южной Русью , где и сейчас еще столько гуманного и благородного в семейной жизни n0, где отношения полов основаны на любви, а женщина пользуется правами своего пола; и все это диаметрально противоположно северной России, где семейные отношения дикие и грубые и женщина есть род домашней скотины и где любовь в браках дело совершенно постороннее: сравните жизнь малороссийских крестьян с жизнью русских крестьян, мещан, купцов и отчасти других сословий, и вы убедитесь в справедливости нашего вывода о южном происхождении «Слова о полку Игореве», а наше рассмотрение русских народных сказок превратит это убеждение в доказательство.

Теперь следует говорить (111) о «Сказании о нашествии Батыя на Русскую землю» и о «Сказании о Мамаевом побоище»; но мы будем говорить очень мало о них. Оба эти памятника вовсе не относятся к поэзии, ибо в них нет ни тени, ни призрака поэзии: это скорее памятники даже не красноречия, а бесхитростной риторики того времени, в чем и заключалась вся хитрость. непрекращающиеся приложения к Библии и извлечения текстов из нее.Гораздо любопытнее «Слово Даниила узника». Оно также не относится к поэзии, но может служить образцом практической философии и ученого красноречия XIV века (112). Даниил Заточник был человеком глубокой учености в духе своего времени; Его «слово» отличается умом, ловкостью, местами чем-то похожим на красноречие. Его главное преимущество в том, что он дышит духом своего времени. Она была написана в заточении, князю, у которого Нша Заточник надеялся выпросить для себя прощения и свободы.Не упуская из виду основной предмет своего послания, Заключенный пускается в различные суждения. Между прочим, распространяясь о своей бедности, он говорит:

Богатый муж везде, где мы знаем; и на чужбине у него есть друзья, а бедняк в своей невидимо ходит. Богатый возопиет, все умолкнут, и слово его вознесется до облаков; а заплачет бедняк, все воззовут к нему и заградят ему рот: _их ризы светлые, те и речь честная_.

Насмехаясь над князем, он так его хвалит:

Птица радуется весне, а дитя матери, так и я, князь и владыка, радуюсь твоей милости; весна украшает землю цветами, а ты, князь владыка, милостью своею ожививший всех людей, сирот и вдов, погружаешься от вельмож. Принц господь! Покажи мне зраак лица твоего, яко голос твой сладок, и образ государя твой красен, и лик твой светел и прекрасен, и ум твой, как государя, подобен прекрасному раю, что изобилует.

Мольбы мольбы к князю подчас возвышаются до истинного красноречия:

Но всегда радуйся многими кистями, и поминай меня всухую вкушающим хлеб; или выпей сладкого питья, и помяни меня, пьющего теплую воду и атакующую пыль (113) с места ветра; Ты лежишь на мягких кроватях под соболиными одеялами, и помнишь меня под одним полотном, лежащего и умирающего зимой, и сердце пронзает, как капли дождя, как стрелы.

Особенно примечательно следующее место в «Слове» Арестованного, где он советует князю уважать ум более богатства и говорит о себе с каким-то наивным, возвышенным сознанием собственного достоинства:

Князь, мой господин! Не лишайте мудрого бедного хлеба и богатого не возносите на облако; она безумна, бессмысленна: мудра нищая, как золото в горшке, а богатая красна бессмысленна, то, как темное изголовье, соткано из соломы. Мой господин! не смотри на мое внешнее, но смотри на внутреннее: я беден в одежде, но богат разумом; У меня юный возраст, но у меня старый смысл, я думаю, как орел, парящий в воздухе. Но положи каплю языка моего под струю, чтобы накопились слова уст моих, сладчайших до меда.

Не то на узде жизни, ни мудрости в сердце безумных: кричат ​​безумные, ни сеют, ни собирают в житницы, а сами рождают.Как лити вода погрузилась в мех, так научи безумца; псу и свиньям не нужно ни золота, ни серебра, ни безумно мудрых слов (114). Если синица орла сожрет, если камень по воде поплывет, если свинья облает белку, то безумец научится.

Примечательно, что Даниил Заточник страдал от злой клеветы со стороны бояр и княжеской жены; по крайней мере ничем другим нельзя объяснить следующие грозные филиппики против плохих советников и плохих жен:

Принц, милорд! не море топит корабли, а ветры; и не огонь творит возгорание железа, а удушение его: точно так же и сам князь не впадает во многие дурные дела (115), но вводят его думцы. С хорошим манекеном князь накроет стол высокий, а с лихой Думой соображает, и маленького стола лишится. Бо говорит житейскими притчами: не скотина в скотине, коза, и не зверь в зверях, еж, не рыба в рыбе, рак, не птица в птицах, летучая мышь, а не муж в мужьях, которых его жена владеет; не жена в женщинах похожа на мужа…; не работу в работах под ножи таскать. Прекраснее дивы, которая ловит злую жену, прибыль…но злая жена Биема гневается, а смиренная женщина возвышается, гордится своим богатством, а других осуждает в своей нищете. Что такое жена зла? нерушимый отель, демоническая купница. Что такое жена зла? мирской мятеж, слепота на ум, виновник всякой злобы, в церкви бесовской мытарь, поборник греха, засадник ко спасению.

Этот энергетический фокус мы не выписываем до конца: это только начало, самая слабая его часть.Вместо него выпишем окончание сообщения Заточникова: оно до такой степени в духе времени, что из красноречивого становится поэтическим, и потому особенно интересно.

Слова сии написаны Даниилом в заточение на озере Бела, и запечатав их воском, а те, которые были пусты, в озеро, и взяли мы рыбу на съедение, и стала яша рыбою, и приведена была скоро к князя, и стал его бичевать, и вот, князь написался, и велел Данилу освободиться от горького бремени.- Не отметай безумия его безумия, но ты не будешь таким, как он. Уже замолчу, но не буду, как ослабела моя шерстка, сбрасывая беднякам богатство; пусть я не буду подобен жерновам, как многие люди удовлетворяют, но они не могут быть удовлетворены для себя, но я не буду ненавидеть мир с большим разговором. Яко бо птица уч
16/40 страниц

Текущая страница: 6 (всего в книге 15 страниц)

Шрифт:

100% +

Выше мы сказали, что «Слово о полку Игореве» остро отзывается о южнорусском происхождении.Есть в его языке что-то мягкое, напоминающее нынешнее малороссийское наречие, особенно обилие гортанных звуков и окончаний на букву ъ в глаголах настоящего времени третьего лица множественного числа. Но что более всего говорит о русско-южном происхождении «Слова», так это выраженный в нем быт народа. Есть что-то теплое, благородное и человечное во взаимоотношениях героев этой поэмы: Игорь ждет дорогой брата Всеволода, и речь Всеволода к Игорю дышит кроткой и нежной родственной любовью без изысканности и приторности: «Ты один брат, один светлый свет, о Игорь, и мы оба Святославичи!» Игорь отступает с полками не из боязни головы сложить: жалко стало ему милого брата Всеволода.В упреках старого Святослава своим сыновьям слышится не гнев обиженной власти, а ропот обиженной родительской любви — и упрек его кроток и нежен; обвиняя детей в дерзости, послужившей причиной пленения Игоря, он в то же время как бы гордится их дерзостью: «О сыны мои, Игорь и Всеволод! рано начал ты землю половецкую минировать мечами, а себе славы искать. Ваше преодоление нечестно, кровь врага пролита вами неправедно.Ваши сердца скованы из крепкого булата и закалены в буэсти! Это то, чего я ожидал от тебя с моими серебристо-седыми волосами! Но особенно бросаются в глаза в стихотворении благородные отношения полов. Женщина здесь не жена и не только любовница, но и любовница вместе взятые. Плач Ярославны дышит глубоким чувством, выраженным в образах, сколько простодушных ,столько грациозных,благородных и поэтичных.Это не жена,которая после смерти мужа осталась горькой сиротой,без уголка и без куска,и которая сокрушается,что некому ее прокормить:нет , это нежная влюблённая, которую любящая душа с тоской устремляется к своей возлюбленной, к её ладу , чтобы замочить бобровый рукав в реке Каяла и вытереть им кровавые раны на теле возлюбленной; которая обращается ко всей природе о ней милая: она упрекает ветер, который стрелы ханские несет милой дружине и разбрасывает радость свою по ковылю; Днепр умоляет — беречь перед ней милую ладью, чтобы она слезы ему в море рано не посылала; апеллирует к солнцу, которое «тепло и д всем» — лишь терзает своих воинов жаром лучей своих воинов… душенька хочу , красная Глебовна, свычаи и обычаи»… Все это, повторим, перекликается с Южной Россией, где еще столько гуманного и благородного в семейной жизни (105), где половые отношения основаны на любовь, и женщина пользуется правами своего пола; и все это диаметрально противоположно северной России, где семейные отношения дики и грубы и женщина есть род домашней скотины и где любовь в браках дело совершенно постороннее: ср. жизни малороссийских крестьян с жизнью русских крестьян, мещан, купцов и отчасти других сословий, и вы увидите в справедливости нашего вывода о южном происхождении «Слова о полку Игореве» и нашего рассмотрения русского народные сказки превратят это убеждение в доказательство.

Теперь следовало бы говорить (106) о «Сказании о нашествии Батыя на Русскую землю» и о «Сказании о Мамаевом побоище»; но мы будем говорить очень мало о них. Оба эти памятника вовсе не относятся к поэзии, ибо в них нет ни тени, ни призрака поэзии: это скорее памятники даже не красноречия, а бесхитростной риторики того времени, в чем и заключалась вся хитрость. непрекращающиеся приложения к Библии и извлечения текстов из нее.Гораздо любопытнее «Слово Даниила узника». Он также не относится к поэзии, но может служить образцом практической философии и ученого красноречия XIV века (107). Даниил Заточник был человеком глубокой учености в духе своего времени; Его «слово» отличается умом, ловкостью, местами чем-то похожим на красноречие. Его главное преимущество в том, что он дышит духом своего времени. Она была написана в заточении, князю, у которого наш Арестант надеялся выпросить для себя прощения и свободы.Не упуская из виду основной предмет своего послания, Заключенный непрестанно предается разным суждениям. Кстати, распространяясь о своей бедности, он говорит:

…

Богатый муж везде, где мы знаем; и на чужбине у него есть друзья, а бедняк в своей невидимо ходит. Богатый возопиет, все умолкнут, и слово его вознесется до облаков; а заплачет бедняк, все воззовут к нему и заградят ему рот: облачения их легки, те и речь честна .

Насмехаясь над принцем, он так его хвалит:

…

Радуется птица весне, и младенец матери, так и я, князь и владыка, радуюсь милости твоей; весенний убо украшает цветы земли, а ты, князь владыка, милостью своею возродив всех людей, сирот и вдов, окунись от вельмож … Князь владыка! Покажи мне вид лица твоего, яко голос твой сладок, и образ государя твой красен, и лик твой светел и прекрасен, и ум твой, как государь, подобен прекрасному раю, что изобилен.

Мольбы к князю порой доходят до истинного красноречия:

…

Но радуйся всегда многими кистями, и помни меня всухую кушая хлеб; или пей сладкое питье, и помни меня, пьющего теплую воду и нападающего пыли (108) с места ветра; Ты всегда лежишь на мягких кроватях под соболиными одеялами, а меня помнишь под одним покрывалом, лежащим, и умирающим зимой, и пронзающим сердце, как капли дождя, как стрелы.

Особенно примечательно следующее место в «Слове» Арестованного, где он советует князю уважать ум более богатства и говорит о себе с каким-то наивным, возвышенным сознанием собственного достоинства:

…

Принц, милорд! Не лишить бедного хлеба мудрого, ни богатого вознести на облака безумно, бессмысленно: нищий мудр, как золото в горшке, а богатый красен бессмыслен, как богатое изголовье, из соломы соткано. Мой господин! не смотри на мое внешнее, но смотри на внутреннее: я беден в одежде, но богат разумом; У меня юный возраст, но у меня старый смысл, я думаю, как орел, парящий в воздухе. Но положи каплю языка моего под струю, чтобы накопились слова уст моих, сладчайших до меда.

…

Не сей на узде жизни, ни мудрости в сердце безумной: кричат ​​безумные, не сеют, не собирают в житницы, а сами рождают. Как лити вода погрузилась в мех, так научи безумца; собаке и свиньям не нужно ни золота, ни серебра, ни безумно мудрых слов (109). Если синица орла сожрет, если камень по воде поплывет, если свинья облает белку, то безумец научится.

Заметно, что Даниил Заточник страдал от злых наветов бояр и княжеской жены; по крайней мере ничем другим нельзя объяснить следующие грозные филиппики против плохих вожатых и плохих жен:

…

Принц, милорд! не море топит корабли, а ветры; и не огонь творит раскаленное железо, а раздувающий дым: точно так же и сам князь не впадает во многие дурные дела (110), но вводят его думцы.С хорошим манекеном князь будет думать о высоком столе, а с лихим Думой думает, и он будет лишен маленького стола. Бо говорит житейскими притчами: не скотина в скотине, коза, и не зверь в зверях, еж, не рыба в рыбе, рак, не птица в птицах, летучая мышь, а не муж в мужьях, которых его жена владеет; не жена в жёнах, как муж…; не работу в работах под ножи таскать. Чудо-дива, которая ловит злую жену, прибыль ради….(111) Лучше привести в свой дом быка, чем злую жену понятия: вол не говорит и не мыслит зла; и нечестивая жена биема гневается, но кроткая восстает, гордится богатством, а других осуждает в нищете. Что такое жена зла? нерушимый отель, демоническая купница. Что такое жена зла? мирской мятеж, слепота на ум, виновник всякой злобы, в церкви бесовской мытарь, поборник греха, засадник ко спасению.

Этот энергетический фокус мы не выписываем до конца: это только начало, самая слабая его часть. Вместо него выпишем окончание сообщения Заточникова: оно до такой степени в духе времени, что из красноречивого становится поэтическим, и потому особенно интересно.

…

Слова сии написаны Даниилом в заточение на озере Бела, и запечатав их воском, а те, которые были пусты, в озеро, и взяли мы рыбу на съедение, и стала яша рыбою, и принесена была скоро к князю, и стал его стегать, и увидел князь это письмо, и велел освободить Данила от горького заточения. — Не отметай его безумного безумия, но ты не будешь таким, как он. Уже замолчу, но не буду, как ослабела моя шерстка, сбрасывая беднякам богатство; пусть я не буду подобен жерновам, как многие люди удовлетворяют, но они не могут быть удовлетворены для себя, но я не буду ненавидеть мир с большим разговором. Как будто птица убыстряет свои песни, ее скоро возненавидят. Бо говорит житейскими притчами: речь продолжается недоброжелательно, продолжается волочком. Бог! Дай князю нашему силу Самсонова, мужество Александрова, ум Иосифа, мудрость Соломона, кротость Давида, и умножь, Господи, всех мужей под мышкой его.Возлюби яростного дать нож, а у лукавого власть (?). Больше всего ненависть к стороне устойчива. Аминь.

Кто этот Даниил Заключенный и когда он жил, неизвестно. Известие о его заточении есть в наших летописях под 1378 (112) годом. Как бы то ни было, г-н Сахаров заслуживает особой благодарности за перепечатку в своей книге столь интересной во многих отношениях рукописи Даниила Заточника. Кем бы ни был Даниил Заточник, не без оснований можно заключить, что это был один из тех личностей, которые, к несчастью для самих себя, слишком умны, слишком одарены, слишком много знают и, не умея скрыть от людей своего превосходства, обижают окружающих. гордая посредственность; чье сердце болит и томится ревностью к чуждым им делам, которые говорят там, где лучше бы молчать, и молчат там, где полезно говорить; словом, одна из тех личностей, которых люди сначала восхваляют и холят, потом выдавливают со света и, наконец, умерев, начинают восхвалять снова…

Теперь следует перейти к стихотворениям-сказкам, содержащимся в сборнике казака Кирши Данилова. Там их больше тридцати, кроме казачьих, а г-н Сахаров включил только одиннадцать … Вообще говоря, г-н Сахаров обнаруживает большое недоверие и даже что-то вроде неприязни к коллекции Кирши Данилова. Этот случай требует некоторого пояснения. Рукопись собрания Кирши Данилова найдена г. Демидовым и опубликована (не полностью) г. Якубовичем в 1804 году под названием «Древнерусские стихотворения». Затем рукопись перешла во владение графа Н. П. Румянцева, по поручению которого она была издана г. Калайдовичем в 1818 (113) году под заглавием: «Древние русских стихотворений, собранных Киршей Даниловым и переизданных, с прибавлением (114) из 35 песен и сказок, доселе неизвестных, и ноты к мелодии. В своем предисловии господин Калайдович говорит: (115)

…

Писатель, вернее, собиратель старинных стихов, ибо многие относятся к далеким временам, был кто-то Кирша , несомненно, по малороссийскому выговору Кирилл, с Павша — Павел; Данилов, вероятно, казак, ибо иногда с особым воодушевлением воспевает подвиги этого храброго войска.Его имя было поставлено на первом, ныне утраченном листе старинных стихов. Г-н Якубович ручается за справедливость этого. В 36-й пьесе «Да не жалко молодца битого, жаль с похмелья», где он называет себя «Кирилл Данилович», посвящая это произведение вину и дружбе. Место его рождения или жительства указать трудно, ибо в пьесе «Добрынюшка три года был стольником», на стр. 67 (116) автор говорит:

Но Добрыны не было полгода.
К- к нашему , к- сибирскому , скажем пол года.

Поэтому не без вероятности можно заключить, что часть стихотворений была сочинена в Сибири. В статье «Василий Буслаев», на стр. 73:

И нет Нас Такой певец
В славном Новгороде
Напротив Василий Буслаев.

И, наконец, в «Чурильской игумении» на стр. 383 он представляется киевлянином:

Да, в Киеве было много церквей Божиих,
И сверх того честных монастырей;
И не было ничего прекраснее Благовещения Христова.
А у нас Благовещение Христово честное,
И был де у нас Иван-пономарь.

Сборник старинных стихов должен принадлежать к первым десятилетиям 18 века.

Г-н Сахаров спрашивает: (117) «На чем основано то, что собирателем старинных стихов был Кирша Данилов? О том, что его имя стоит на первой странице рукописи. Где этот лист? Калайдович говорит, что потерялся. Кто видел подписной лист? Только издатель Якубович, который, по словам Калайдовича, ручается за справедливость этого известия? »

Кратко и ясно: из всего этого г.Сахаров хочет сделать вывод следствия, что Кирша Данилов вовсе не был собирателем старинных стихов. Чудесно; а в чем спор и есть о чем спорить? Кирша Данилов – хорошо; не он, а другой, господин А., господин Б., господин В. — так же хорошо: по крайней мере, в обоих случаях стихи не лучше и не хуже. Однако все доводы за Киршу Данилова, и ни один против него; это ясно как день (118). Во-первых, нужно какое-то общее название для обозначения сборника старинных стихов: зачем придумывать новое, когда взоры всей читающей публики уже присмотрелись к имени Кирши Данилова в печати? Во-вторых, то, что его имя могло быть на титульном листе, более верно, чем то, что его там не было, ибо это имя упоминается в тексте целой песни, сочиненной самим собирателем.Вот она:

И не жалко мне битого, ограбленного,
И даже того Ивана Сутырина,
Жалко только молодца похмельного,
И то ли Кирилла Даниловича.
С похмелья у молодца бунта голова болит:
А вы, мои дорогие братья, товарищи, друзья!
Купишь вина, напьешься парня.
Хоть горько и жидко — давай еще;
Замени мою смерть своим брюхом:
Я пока не буду тебе полезен.

Конечно (119), было бы смешно читать Киршу Данилова как сочинителя старинных стихов; но кто сказал или подтвердил это? Все эти стихи, несомненно, древние. Вероятно, они начались еще в татарские времена, если не раньше: по крайней мере, все богатыри Владимира Красного-Солнечного постоянно воюют в них с татарами. Потом каждое столетие и каждый певец или сказитель менял их по-своему, то уменьшая, то добавляя стихи, то переделывая старые. Но сильнейшее изменение они претерпели, вероятно, во времена самодержавия в России.И потому совсем неудивительно, что храбрый казак Кирша Данилов, праздный гуляка (120), не оставил их совсем в том виде, какой я слышал от других. И он имел на это полное право: он был поэтом в душе, что достаточно доказывает его страсть к поэзии и его терпение, чтобы изложить на бумаге 60 больших стихотворений. Некоторые (121) из них могут принадлежать и ему, как песня, которую мы выписали выше: «И не жалко мне битого, ограбленного» (122). На Руси с давних времен установлено, что умный человек непременно горький пьяница: это или почти так справедливо заметил где-то Гоголь (123).В следующей песне, отличающейся глубоким и размашистым чувством тоски и грустной иронии, Кирша Данилов — (124) истинный русский поэт, какой только был возможен в России до века Екатерины Великой:

И горе, горе, горе!
И хоть в горе жить — грубить не буду,
Ходить нагишом — не стыдись,
И денег тоже нет — до денег,
Появилась гривна — до злых дней.
Не будь лысым кудрявым,
Не ходячим богатым
Не выращивай суховершинный лес,
Не откармливай тощую лошадь,
Не утешай дитя без матери,
Невозможно скроить атлас без владелец.
И горе, горе, горе!
И лыком опоясана печаль,
Мои ноги в губках запутались!
И я от горя — в темный лес,
И тоска ушла раньше века;
И я от горя — в почетный пир —
И от горя вошел, впереди сидя;
А я с горя — в царский кабак —
И тоска встречает, уже пиво тащит.
Как я стал голым, он засмеялся.

Кирша Данилов жил в Сибири, что видно из частых выражений: « но по-нашему, по-сибирски » и из некоторых стихотворений, посвященных памяти подвигов покорителя Сибири Ермака.Весьма вероятно, что в Сибири у Кирши было больше, чем где бы то ни было, возможности собирать старинные стихи: обычно колонисты с особой любовью и особым старанием хранят памятники своей первобытной родины. В общем, в Сибири и сейчас первобытный духовный тип старой России.

«Старинные поэмы», вошедшие в сборник Кирши Данилова, носят преимущественно эпическое содержание в сказочной форме. Есть большая разница между стихотворением или рапсодией и между сказкой.В стихотворении поэт как бы уважает свой предмет, ставит его выше себя и хочет вызвать благоговение у других; рассказчик думает о себе: его цель — занять праздное внимание, развеять скуку, повеселить окружающих. Отсюда большая разница в тоне одного и другого рода произведений: в первом — важность, задор, иногда доходящий до пафоса, отсутствие иронии и тем более — пошлые шутки; в основе второй всегда заметна обратная мысль, заметно, что рассказчик сам не верит тому, что рассказывает, и внутренне смеется над собственным рассказом. Особенно это касается русских сказок. Кроме «Слова о полку Игореве», из народных произведений мы не имеем ни одного стихотворения, не носящего сказочного характера. Русский человек любит басни как забаву в праздные минуты долгих зимних вечеров, но не подозревает в них поэзии. Странно и дико было бы ему знать, что ученых баров переписывают и печатают его сказки и басни не для шуток и смеха, а как нечто важное. Он отдает предпочтение песне над сказкой, говоря, что «песня — это явь, а сказка — ложь».У него нет предчувствия интимной близости. вымысел с творчеством : вымысел ему все равно, что ложь, что вздор, то вздор. мы сказали, сказочных стихотворений … Возможно, первоначально это были чисто эпические отрывки, а потом, видоизменяясь во времени, приобрели свой сказочный характер; может быть и так, что в силу варварской концепции вымысла, и от с самого начала они появились как стихотворения-сказки, в которых поэтический элемент был освоен прозой народного взгляда на поэзию. В книге г. Сахарова (125) «Русские народные сказки» есть несколько сказок почти такого же содержания и почти таких же, как и некоторые «Былины русского народа», которые он поместил в «Сказках о Русский народ» (126). Разница в том, что в сказках есть какие-то ненужные детали против былин , и что первые напечатаны прозой, а вторые стихами. И мы думаем, что г. Сахаров сделал это недаром: хотя все наши сказки составлены из какой-то размеренной прозы, но этот метризм, если можно так выразиться, составляет в них второстепенное достоинство и часто местами нарушается, тогда как в стихах метр, хотя и силлабический и притом не всегда правильный, является их необходимой принадлежностью.К тому же есть известная разница в манере, в манере повествования между сказкой и поэмой: первая обнимает всю жизнь героя, начинается с его рождения и кончается смертью; стихотворение, наоборот, схватывает одно мгновение из жизни героя и пытается создать из него что-то отдельное и цельное. И поэтому в одной сказке содержится два, три и более былинных рапсода, как, например, о Добрыне и об Илье Муромце. Тон сказок более обыденный, житейский, прозаический; в тоне стихов больше поэзии, полета, оживления, хотя и те, и другие часто говорят об одном и том же предмете и очень похожи, часто с одними и теми же выражениями.Поскольку русский человек читал сказку «переливая из пустого в порожнее», он не только не гнался за правдоподобием и естественностью, но и как бы ставил перед собой непременную обязанность умышленно нарушать и искажать их до бессмыслицы. По его словам, чем неправдоподобнее и нелепее сказка, тем лучше и зрелищнее. Это перешло и в стихи, наполненные жесточайшими несуразностями. Мы сейчас дадим убедиться в этом нашим читателям, для чего вкратце перескажем им содержание всех стихотворений в сборнике Кирши Данилова.

Довелось услышать крайне странное мнение, что из наших сказочных поэм можно составить одну большую целую поэму, как если бы Илиада была составлена ​​из рапсодов (127). Теперь даже о происхождении «Илиады» многие оставили такое мнение как необоснованное; что касается наших рапсодов, то мысль склеить их в одно стихотворение есть злая насмешка над ними. Стихотворение требует единства мысли, а как следствие — гармонии в частях и цельности в целом. Из содержания наших рапсодов мы увидим, что искать в них общую мысль все равно, что ловить жемчужные раковины в реке Фонтанке.Они никак не связаны; содержание у всех одно и то же, многословно, скудно делом, чуждо мысли. Поэзия к прозе содержится в них, как ложка меда в бочке дегтя. В них нет последовательности, даже внешней; каждое из них — само по себе, ни вытекает из предыдущего, ни содержит начало следующего. Внешнее единство «Илиады» основано на гневе Ахиллеса на Агамемнона за пленницу Брисейду; Ахиллес отказывается сражаться, и в результате этого эллины терпят страшные поражения от троянцев, а Патрокл погибает; затем Ахиллес примиряется с Агамемноном, побеждает торжествующих троянцев и, убив Гектора, исполняет свою клятву отмщения за смерть Патрокла.Вот почему в «Илиаде» за первой следует вторая песня, а за второй — третья, и так далее, с первой по 24-ю включительно, не по номерам, в начале их произвольно поставленным собирателем, а по внутреннему развитию хода событий. В наших рапсодах нет общего события, нет одного героя. Хотя есть двадцать стихотворений, в которых упоминается имя великого князя Владимира Красно-Солнце, но он в них лишь внешний герой: сам он ни в одном не действует и всюду только пирует и ходит по светлой комнате, расчесывание черных локонов.Что же касается связи этих стихотворений, то некоторые из них обязательно должны следовать друг за другом в книге, чего, к сожалению, не сделал Калайдович, опубликовавший их, вероятно, в том же порядке, в каком они находились в сборнике Кирши Данилова. . Но это относится к очень немногим, так что одного могут составить не более троих — а у этого всегда есть свой герой, кроме Владимира, который упоминается во всех же. Эти богатыри — богатыри, составлявшие двор Владимира. Они стекаются со всех сторон к нему на службу.Это явно отголосок старины, отражение старого, в котором есть свое зерно истины. Владимир в этих стихах не является ни реальным лицом, ни определенным персонажем, а, наоборот, какой-то мифической полутенью, каким-то сказочным полуобразом, скорее именем, чем личностью. Вот почему поэзия всегда верна истории: чего не сохранила история, того поэзия не передаст; и история не сохранила для нас образа Владимира-язычника, поэзия не смела коснуться Владимира-христианина.Некоторые владимирские богатыри переданы нам этой сказочной поэзией, как-то: Алеша Попович с другом своим Еким Иванович, Дунай, сын Иваныч, Чурило Пленкович, Иван Гостиный сын, Добрыня Никитич, Поток Михайло Иванович, Илья Муромец, Михайло Казаринов , князь Степанович Иван Годинович, Гордей Блудович, жена Ставр-боярина, Касьян Михайлович; некоторые упоминаются только поименно, как-то: Самсон Колыванович, Сухан Домантиевич, «Светогор-богатырь и другой Полкан», Семь братьев Сбродовичей и два брата Хапиловых… Но пусть дело говорит само за себя. Начнем с Алеши Поповича.

* * *

Из славного Ростова, красного города, два ясных сокола вылетели, два могучих богатыря выехали,

Вот и назвали Алешинку Поповича молодого
И с молодым Екимом Ивановичем.

Наткнулись на три широкие дороги в чистом поле, и у тех дорог горючий камень с надписями; Алеша Попович просит Екима Ивановича, «как в грамоте ученого человека», прочитать те надписи. Один из них означал путь на Муром, другой на Чернигов, третий — «на град Киев, который ласково князю Владимиру». Еким Иванович спрашивает, куда идти; решает Алеша Попович — на Киев. Сафат -Реки (?), остановились в зеленых лугах, чтобы накормить хороших лошадей.Вот мы с ними остановимся, чтобы спросить, что это была за река Сафат между Ростовом и Киевом?Вероятно, она приплыла туда из Палестины… палатки, стреножили лошадей, стали молодцы «держаться спать».

Та осенняя ночь прошла
Этот сон пробуждает
Встает рано, рано,
Утренней зорью умывается,
Белокрылкой утирается,
На восток он, Алеша, Богу молится.

Еким Иванович поймал лошадей, напоил их в реке Сафат и, по приказу Алеши оседлал их. Как только захотели ехать «в город Киев», как наткнулись на калику переходную .

На ней семь шелков,
Подобрано чистым серебром
Лицо усыпано красным золотом,
Шуба из соболя, длиннополая.
Сорочинская шапка, Греческая земля,
Тридцать пудов придорожных лаек,
Чебурацкий свинец налит на пятьдесят пудов.

Вопрос: как мог деревенский быть в тридцать пуд, если в нем был один свинец пятьдесят пуд? .. Калика сказала им вот это слово:

«Гой вы, молодцы вы молодцы!
Я видел Тугарина Змеевича:
Есть ли он, Тугарин, трех саженей высотой,
Косая сажень между плечами,
Между глазами раскаленной стрелы;
Конь под ним, как лютый зверь,
Из хайлища пламя полыхает,
Из ушей столб дыма.

Алеша Попович привязался к калику, отдает ему свой богатырский костюм, а просит у него калич — и его просьба состоит в том, чтобы повторить дословно написанные нами стихи, изображающие одеяние и оружие калика . Калика соглашается, а Алеша Попович, кроме шелепуги, берет про запас булатное чингалище и уходит за реку Сафат:

Видел я тут Тугарина Змеевича Молодого,
Заревел громким голосом,
Дуб зеленый вздрогнул,
Алеша Попович ходит еле живой .
Тут говорил Тугарин Змеевич Молодой:
«Гой ты, переходная калика!
А где ты слышал и где видел
О Младе Алеше Поповиче:
А я бы Алешу копьем заколол,
Он копьем заколол и огнем сжег.
Алеша заговорил тут коленкором:
«Ах и ты, Тугарин Змеевич молодой!
Подойди ко мне поближе
Я не слышу, что ты говоришь».
Тугарин Змеевич молодой подъехал к нему, Алеша Попович Молодой
Против Тугарина Змеевича,
Шлепнул я его шепотом по буйной голове,
Разбил его буйную голову —
И Тугарин упал на сырую землю;
Алеша вскочил на свою черную грудь.
Тугарин Змеевич Молодой помолится Втапорам:
«Гой ты, пассивный калика!
Не молод ли ты Алеша Попович?
Только ты Алеша Попович молодой,
Дай нам с тобой побратима.
Алеша не поверил врагу,
Отрубил ему голову
Снял с себя цветное платье
Сто тысяч — и надел целое платье.

Увидев Алешу Поповича в платье Тугарина Змеевича, Еким Иванович и прохожая Калика стали от него убегать; догнав их, Еким Иванович откинул свою тридцатипудовую дубину, ударил Алешу в грудь — и тот упал с лошади замертво.

Втапорий Еким Иванович
Соскочил с доброго коня, сел на грудь:
Хочет чмокать белые груди —
И увидел на нем чудный крест,
Сам заплакал, сказал калику пешеходу:
» За грехи меня, Екима, он совершил
То, что он убил своего милого брата.
И стали оба трястись и качаться,
И тогда дали ему заморского вина;
От того он стал здоров.

Алеша Попович поменялся платьем с Каликой, а Тугариново положил в чемодан … Мы приехали в Киев.

Скакали на добрых конях,
Привязали к дубовым столбам
Пойдем на светлый гридни;
Спасову образу молятся
И лбами бьют, поклоняются
Князь Владимир и княгиня Апраксеевна ,
И на все четыре стороны;
Ласковый князь Владимир говорил им:
«Гой вы, молодцы!
Скажи, как тебя зовут:
И дай место по имени,
По отчеству можно быть добрым.
Алеша Попович молодой говорил здесь:
«Меня зовут, сударь, Алеша Попович,
Из города Ростова, старый соборный священник». Алеша Попович молод!
За отчизну садись на большое место, в передний угол,
В другое богатырское место,
В дубовую лавку против меня,
В третье место, куда хочешь.
Алеша не сидел на большом месте
И не сидел на дубовой скамье,
Сел с товарищами на плоский брусок (!!??).

Вдруг — о чудо! — на золотой дощечке двенадцать богатырей несут Тугарина Змеевича — того самого, которому Алеша недавно отрубил голову, — несут его живым и ставят на великое место .

Тут повара находчивые:
Возили сахарную еду и медовые напитки,
А напитки все заморские,
Тут стали пить, есть, остужаться;
А Тугарин Змеевич нечестно ест хлеб:
На целый коврик в щеку,
Те монастырские коврики;
И нечестно Тугарин пьет напиток:
Озноб над целой чашей,
Которой чаша в полтретьи ведра.
И сказал Алеша Попович Молодой в парах:
«Ты ты, милостивый государь, князь Владимир!
Что за дурак ты пришел
Что за неотесанный дурак?
Нечестно принцу сидеть за столом,
Царевне он, пес, руки за пазуху кладет,
Целует сладкие губы
Принц издевается над тобой.

Тугарин стал черным, как осенняя ночь,
Алеша Попович стал светлым, как месяц.

Начав уничтожать белого лебедя, принцесса отрезала себе левую руку,

Рукавицей закутала, под стол опустила,
Сказала такое слово:
«Гой вы, княгини, бояре!
То ли я белого лебедя режу,
То ли взгляни на мой сладкий животик,
Тугарин Змеевич молод».

Тугарин схватил белого лебедя, и разом ее щеку, и даже монастырский коврик. Алеша снова повторяет свое обращение к Владимиру теми же словами; только вместо собаки говорит о старой корове, которая, забившись в кухарку, пила чан свежей браги и от того лопнула и которую он, Алеша, за хвост и под гору: «От меня будет то же самое для Тугарина». Потемневший, как осенняя ночь, Тугарин метнул в Алешу булатный чингалиш, но Попович «умеет», и Тугарин не попал в него.Еким спрашивает Алешу: бросит ли он сам Тугарина, если тот скажет? Алеша сказал, что завтра его переведут с ним, под большой залог — не про сто рублей, не про тысячу, а про свою буйную голову. Князья и бояре вскочили на бойкие ноги, и все держат поруки за Тугарина: князья ставят по сто рублей, бояре платят по пятьдесят, мужиков (?) по пять рублей, а купцы, оказавшиеся здесь, расписываются три своих корабля с товарами из-за границы под Тугариным, которые стоят на быстром Днепре; а владыка Черниговский расписался за Алешу.

Втапоры и Тугарин ушел,
Сел на своего доброго коня,
Поднялся на бумажных крыльях, чтобы летать под небом.
Княгиня Апраксеевна вскочила на своих бойких ножках,
Стала ругать Алешу Поповича:
«Ты деревенщина, заселицына!
Не дал милому другу сесть».
Втапоры Алеша не послушался,
Прозвучал с товарищами и вышел.

На берегу реки Сафат они пустили лошадей на зеленые луга, разбили палатки и стали «держаться на сон».Алеша не спит всю ночь, со слезами молит Бога послать грозную тучу; Молитва Алешина дошла до Христа, он наслал «тучу с градом дождя», намочил бумажные крылья Тугарина, и тот лежит, как собака, на сырой земле. Еким сообщает Алеше, что видел Тугарина на сырой земле, — Алеша вооружается, садится на хорошего коня, берет острую шашку.

Школьное сочинение на тему «Образ Ярославны». «Слово о полку Игореве» — произведение древнерусской литературы о защите Русской земли от половецкого нашествия.Она была написана неизвестным автором. События, описанные в поэме, происходят в 1185 году, когда князь Игорь вел свое войско против половцев. Несмотря на затмение солнца, предвещавшее поражение, жена Игоря решила разбить половецкое войско, чтобы навсегда закрыть им путь на Русь. Но произошло обратное. Только первые дни принесли радость победы. На третий день войско Игоря было разбито, а сам князь попал в плен. Русские воины отдали свои жизни, защищая родную землю, но силы были равны.Чтобы одолеть половецкие полчища, нужно было объединить русские княжества для борьбы с врагом. Раздор между князьями привел к поражению жены Игоря, но пострадала русская земля, ставшая беззащитной. Почему «Слово о полку Игореве» обрело такую ​​популярность, чем эта летопись выделяется из массы других произведений? Об этом написано много работ, многие русские и другие ученые, литературоведы решали эту проблему и сошлись во мнении, что одной из главных, а главной причиной была необычная поэтическая речь «Слова», которая, благодаря своей красоте, принесла это произведение ближе к художественному.

Как отнесется его Родина к поражению Князя Игоря? Автор понимает, что единственный способ передать чувства военной неудачи, горе беззащитной земли — через страдания близкого Игорю человека. Такова жена князя — Ярославна. В своем творчестве она пример славянской женщины, верной патриотки, преданной мужу и своей земле. Знакомимся с Ярославной, когда она плачет у ворот в Путивль-граде, обращаюсь к силам природы, умоляя их вернуться к ее мужчинам.Мы видим досадное горе жены, потерявшей любимого, ее стойкость и надежду. Думая о муже, она ищет поддержки у сил природы и воинов Игоря. Обращаясь к ветру, Ярославна спрашивает:

Легкая, крылатая хозяйка! Зачем на сильном крыле, Выть, милые мои, На князя, мой милый друг, В хана стрелы метать будете?

Женщина готова лететь зигзагом , лишь бы спасти любимого человека и дать ему силы.Тоска, боль, отчаяние слились в этом крике-причитании. С потерей мужа Ярославна лишается радости жизни. Печаль и безысходность переполняют ее. Давая нам картину плачущей царевны, автор заставляет задуматься о том, кто воин за свою землю, за свою возлюбленную. Ярославна оплакивает не только своего мужа и его войско, она оплакивает землю русскую, потерявшую своих защитников. Сила чувств Ярославны помогает князю бежать из плена. Он возвращается, чтобы снова защитить родную землю.

Автор вводит в работу изображения природы! А вообще из летописей если и было описание природы, то нонное, проникнутое патриотизмом. Она тоже сознательная женщина, ибо оплакивает не только Игоря, но и солдат, его жену, сочувствует русским женщинам:

Как чайка милосердия Он рано утром стонет. Ярославна верит в чудодейственную силу реки Каялы, которая может исцелить раны князя: Я вымою в реке Каяле бобровый рукав, омою кровавые раны князя на его сильном теле!

В украинской художественной литературе и в фольклоре мы часто встречаем сравнение женщины с тополем, калиной, чайкой, кукушкой для определения женской судьбы.Эти две птицы символизируют трагическую судьбу женщины. Именно их использует автор «Слова…». Ярославна готова лететь, как кукушка, чайка, в самое пекло, лишь бы спасти Игоря. Весь монолог Ярославны состоит из риторических обращений и вопросов, в которых она восхваляет всемогущество природы, а иногда даже способна на упреки, что мешает князю и жене:

О ветер, парус! Почему, сэр, силой виешь? Зачем сажать вражеские стрелы на крыльях своих легких Против воинов милых моих? В Днепре-Славутиче она обращается к себе, как к могущественной стихии: Приведи ты, барин, Ко мне милый мой, И я бы не послала ему усердных слез В море еще рано!

Как же любить своего суженого, , чтобы так отчаянно, отчаянно молить о его жизни не у людей, а у сил природы! Это отчаяние, последняя надежда.И уже измученная молитвами женщина обращается к мощнейшей силе — Солнцу:

Зачем солнце-хозяин раскинул свои жаркие лучи На воинов милых моих В безводном поле, жажда высушила их луки, их колчаны наглухо сомкнуты! И природа словно подхватила эти задушевные заклинания, словно сжалилась над душевной красотой этой женщины, что природа даже неравнодушна к ее тоске: море заиграло в полночь, туман идет столбами-вихрями. , Бог путь Игорю-князю открывает Из земли половецкой В землю русскую.

С тех событий прошло более восьми веков, но и сегодня хочется пожелать молодым, супругам следовать примеру этой жены в верности, безграничной любви друг к другу. Ведь Игорь не предал Ярославну, хотя ему предлагали красивых половецких женщин и богатство, чтобы иметь в своем лице союзника хана Кончака. Ярославна — мудрая женщина. Она поражает своей нежностью, беззащитностью и в то же время силой.Для меня княгиня не просто жена Игоря. Я воспринял этот образ в единстве с образом земли русской. Силой своей любви Ярославна возвращает Игоря на родину, к нуждающимся в защите людям. Игорь вернулся из плена и ликует земля русская:

Игорь едет по Боричевым

Плач Ярославны, пожалуй, самый поэтичный и красивый эпизод произведения. Он звучит не просто стонами и мольбами, а настоящим заклинанием, наполненным народными напевами и волшебными превращениями в животных.

Ярославна переживает за неудачный поход дружины своего мужа, князя Игоря. В своей печали она не стыдится своих слез и обращается к высшим силам природы — ветру, реке и солнцу. Удивительно, но ее отношение к себе как к равным, Ярославна как бы осуждает и бранит высшие силы, как старых добрых друзей, не оказавших должной помощи для содержания мужа. Этим методом автор указывает на ярко выраженные языческие обычаи, имевшие место в то время, несмотря на уже принятое христианство.Природа в слезах также изображена необычайно живописно. Такие описания, как превращение в животных, довольно типичны для фольклора.

В образе Ярославны удачно сочетается тип верной и преданной жены, которая ради мужа готова на многое, и превратиться в кукушку, и вытереть кровь с его ран. . Важно, чтобы женский образ был представлен наравне с мужским. Таким образом, автор подчеркивает уверенность и самодостаточность Ярославны.

Итак, можно сделать вывод, что с помощью представленного образа автор пытается передать скорбь, и в то же время целеустремленность всех женщин России — жен и матерей. «Каждое слово Ярославны наполнено светом и надеждой на благополучный исход противостояния.

Сочинение на тему: Плач Ярославны в поэме «Слово о полку Игореве». «Плач Ярославны»

Текущая страница: 6 (всего в книге 15 страниц)

Шрифт:

100% +

Выше мы сказали, что «Слово о полку Игореве» остро отзывается о южнорусском происхождении.Есть в его языке что-то мягкое, напоминающее нынешнее малороссийское наречие, особенно обилие гортанных звуков и окончаний на букву ъ в глаголах настоящего времени третьего лица множественного числа. Но что более всего говорит о русско-южном происхождении «Слова», так это выраженный в нем быт народа. Есть что-то теплое, благородное и человечное во взаимоотношениях героев этой поэмы: Игорь ждет дорогой брата Всеволода, и речь Всеволода к Игорю дышит кроткой и нежной родственной любовью без изысканности и приторности: «Ты один брат, один светлый свет, о Игорь, и мы оба Святославичи!» Игорь отступает с полками не из боязни головы сложить: жалко стало ему милого брата Всеволода. В упреках старого Святослава своим сыновьям слышится не гнев обиженной власти, а ропот обиженной родительской любви — и упрек его кроток и нежен; обвиняя детей в дерзости, послужившей причиной пленения Игоря, он в то же время как бы гордится их дерзостью: «О сыны мои, Игорь и Всеволод! рано начал ты землю половецкую минировать мечами, а себе славы искать. Ваше преодоление нечестно, кровь врага пролита вами неправедно.Ваши сердца скованы из крепкого булата и закалены в буэсти! Это то, чего я ожидал от тебя с моими серебристо-седыми волосами! Но особенно бросаются в глаза в стихотворении благородные отношения полов. Женщина здесь не жена и не только любовница, но и любовница вместе взятые. Плач Ярославны дышит глубоким чувством, выраженным в образах, сколько простодушных ,столько грациозных,благородных и поэтичных.Это не жена,которая после смерти мужа осталась горькой сиротой,без уголка и без куска,и которая сокрушается,что некому ее прокормить:нет , это нежная влюблённая, которую любящая душа с тоской устремляется к своей возлюбленной, к её ладу , чтобы замочить бобровый рукав в реке Каяла и вытереть им кровавые раны на теле возлюбленной; которая обращается ко всей природе о ней милая: она упрекает ветер, который стрелы ханские несет милой дружине и разбрасывает радость свою по ковылю; Днепр умоляет — беречь перед ней милую ладью, чтобы она слезы ему в море рано не посылала; апеллирует к солнцу, которое «тепло и д всем» — лишь терзает своих воинов жаром лучей своих воинов. .. душенька хочу , красная Глебовна, свычаи и обычаи»… Все это, повторим, перекликается с Южной Россией, где еще столько гуманного и благородного в семейной жизни (105), где половые отношения основаны на любовь, и женщина пользуется правами своего пола; и все это диаметрально противоположно северной России, где семейные отношения дики и грубы и женщина есть род домашней скотины и где любовь в браках дело совершенно постороннее: ср. жизни малороссийских крестьян с жизнью русских крестьян, мещан, купцов и отчасти других сословий, и вы увидите в справедливости нашего вывода о южном происхождении «Слова о полку Игореве» и нашего рассмотрения русского народные сказки превратят это убеждение в доказательство.

Теперь следовало бы говорить (106) о «Сказании о нашествии Батыя на Русскую землю» и о «Сказании о Мамаевом побоище»; но мы будем говорить очень мало о них. Оба эти памятника вовсе не относятся к поэзии, ибо в них нет ни тени, ни призрака поэзии: это скорее памятники даже не красноречия, а бесхитростной риторики того времени, в чем и заключалась вся хитрость. непрекращающиеся приложения к Библии и извлечения текстов из нее.Гораздо любопытнее «Слово Даниила узника». Он также не относится к поэзии, но может служить образцом практической философии и ученого красноречия XIV века (107). Даниил Заточник был человеком глубокой учености в духе своего времени; Его «слово» отличается умом, ловкостью, местами чем-то похожим на красноречие. Его главное преимущество в том, что он дышит духом своего времени. Она была написана в заточении, князю, у которого наш Арестант надеялся выпросить для себя прощения и свободы.Не упуская из виду основной предмет своего послания, Заключенный непрестанно предается разным суждениям. Кстати, распространяясь о своей бедности, он говорит:

…

Богатый муж везде, где мы знаем; и на чужбине у него есть друзья, а бедняк в своей невидимо ходит. Богатый возопиет, все умолкнут, и слово его вознесется до облаков; а заплачет бедняк, все воззовут к нему и заградят ему рот: облачения их легки, те и речь честна .

Насмехаясь над принцем, он так его хвалит:

…

Радуется птица весне, и младенец матери, так и я, князь и владыка, радуюсь милости твоей; весенний убо украшает цветы земли, а ты, князь владыка, милостью своею возродив всех людей, сирот и вдов, окунись от вельмож … Князь владыка! Покажи мне вид лица твоего, яко голос твой сладок, и образ государя твой красен, и лик твой светел и прекрасен, и ум твой, как государя, подобен прекрасному раю, что плодовит.

Мольбы к князю порой доходят до истинного красноречия:

…

Но радуйся всегда многими кистями, и помни меня всухую кушая хлеб; или пей сладкое питье, и помни меня, пьющего теплую воду и нападающего пыли (108) с места ветра; Ты всегда лежишь на мягких кроватях под соболиными одеялами, а меня помнишь под одним покрывалом, лежащим, и умирающим зимой, и пронзающим сердце, как капли дождя, как стрелы.

Особенно примечательно следующее место в «Слове» Арестованного, где он советует князю уважать ум более богатства и говорит о себе с каким-то наивным, возвышенным сознанием собственного достоинства:

. ..

Принц, милорд! Не лишить бедного хлеба мудрого, ни богатого вознести на облака безумно, бессмысленно: нищий мудр, как золото в горшке, а богатый красен бессмыслен, как богатое изголовье, из соломы соткано. Мой господин! не смотри на мое внешнее, но смотри на внутреннее: я беден в одежде, но богат разумом; У меня юный возраст, но у меня старый смысл, я думаю, как орел, парящий в воздухе. Но положи каплю языка моего под струю, чтобы накопились слова уст моих, сладчайших до меда.

…

Не сей на узде жизни, ни мудрости в сердце безумной: кричат ​​безумные, не сеют, не собирают в житницы, а сами рождают. Как лити вода погрузилась в мех, так научи безумца; собаке и свиньям не нужно ни золота, ни серебра, ни безумно мудрых слов (109). Если синица орла сожрет, если камень по воде поплывет, если свинья облает белку, то безумец научится.

Заметно, что Даниил Заточник страдал от злых наветов бояр и княжеской жены; по крайней мере ничем другим нельзя объяснить следующие грозные филиппики против плохих вожатых и плохих жен:

. ..

Принц, милорд! не море топит корабли, а ветры; и не огонь творит раскаленное железо, а раздувающий дым: точно так же и сам князь не впадает во многие дурные дела (110), но вводят его думцы.С хорошим манекеном князь будет думать о высоком столе, а с лихим Думой думает, и он будет лишен маленького стола. Бо говорит житейскими притчами: не скотина в скотине, коза, и не зверь в зверях, еж, не рыба в рыбе, рак, не птица в птицах, летучая мышь, а не муж в мужьях, которых его жена владеет; не жена в жёнах, как муж…; не работу в работах под ножи таскать. Чудо-дива, которая ловит злую жену, прибыль ради….(111) Лучше привести в свой дом быка, чем злую жену понятия: вол не говорит и не мыслит зла; и нечестивая жена биема гневается, но кроткая восстает, гордится богатством, а других осуждает в нищете. Что такое жена зла? нерушимый отель, демоническая купница. Что такое жена зла? мирской мятеж, слепота на ум, виновник всякой злобы, в церкви бесовской мытарь, поборник греха, засадник ко спасению.

Этот энергетический фокус мы не выписываем до конца: это только начало, самая слабая его часть. Вместо него выпишем окончание сообщения Заточникова: оно до такой степени в духе времени, что из красноречивого становится поэтическим, и потому особенно интересно.

…

Слова сии написаны Даниилом в заточение на озере Бела, и запечатав их воском, а те, которые были пусты, в озеро, и взяли мы рыбу на съедение, и стала яша рыбою, и принесена была скоро к князю, и стал его стегать, и увидел князь это письмо, и велел освободить Данила от горького заточения.- Не отметай его безумного безумия, но ты не будешь таким, как он. Уже замолчу, но не буду, как ослабела моя шерстка, сбрасывая беднякам богатство; пусть я не буду подобен жерновам, как многие люди удовлетворяют, но они не могут быть удовлетворены для себя, но я не буду ненавидеть мир с большим разговором. Как будто птица убыстряет свои песни, ее скоро возненавидят. Бо говорит житейскими притчами: речь продолжается недоброжелательно, продолжается волочком. Бог! Дай князю нашему силу Самсонова, мужество Александрова, ум Иосифа, мудрость Соломона, кротость Давида, и умножь, Господи, всех мужей под мышкой его.Возлюби яростного дать нож, а у лукавого власть (?). Больше всего ненависть к стороне устойчива. Аминь.

Кто этот Даниил Заключенный и когда он жил, неизвестно. Известие о его заточении есть в наших летописях под 1378 (112) годом. Как бы то ни было, г-н Сахаров заслуживает особой благодарности за перепечатку в своей книге столь интересной во многих отношениях рукописи Даниила Заточника. Кем бы ни был Даниил Заточник, не без оснований можно заключить, что это был один из тех личностей, которые, к несчастью для самих себя, слишком умны, слишком одарены, слишком много знают и, не умея скрыть от людей своего превосходства, обижают окружающих. гордая посредственность; чье сердце болит и томится ревностью к чуждым им делам, которые говорят там, где лучше бы молчать, и молчат там, где полезно говорить; словом, одна из тех личностей, которых люди сначала восхваляют и холят, потом выдавливают со света и, наконец, умерев, начинают восхвалять снова. ..

Теперь следует перейти к стихотворениям-сказкам, содержащимся в сборнике казака Кирши Данилова. Там их больше тридцати, кроме казачьих, а г-н Сахаров включил только одиннадцать … Вообще говоря, г-н Сахаров обнаруживает большое недоверие и даже что-то вроде неприязни к коллекции Кирши Данилова. Этот случай требует некоторого пояснения. Рукопись собрания Кирши Данилова найдена г. Демидовым и опубликована (не полностью) г.Якубовичем в 1804 году под названием «Древнерусские стихотворения». Затем рукопись перешла во владение графа Н. П. Румянцева, по поручению которого она была издана г. Калайдовичем в 1818 (113) году под заглавием: «Древние русских стихотворений, собранных Киршей Даниловым и переизданных, с прибавлением (114) из 35 песен и сказок, доселе неизвестных, и ноты к мелодии. В своем предисловии господин Калайдович говорит: (115)

…

Писатель, вернее, собиратель старинных стихов, ибо многие относятся к далеким временам, был кто-то Кирша , несомненно, по малороссийскому выговору Кирилл, с Павша — Павел; Данилов, вероятно, казак, ибо иногда с особым воодушевлением воспевает подвиги этого храброго войска. Его имя было поставлено на первом, ныне утраченном листе старинных стихов. Г-н Якубович ручается за справедливость этого. В 36-й пьесе «Да не жалко молодца битого, жаль с похмелья», где он называет себя «Кирилл Данилович», посвящая это произведение вину и дружбе. Место его рождения или жительства указать трудно, ибо в пьесе «Добрынюшка три года был стольником», на стр. 67 (116) автор говорит:

Но Добрыны не было полгода.
К- к нашему , к- сибирскому , скажем пол года.

Поэтому не без вероятности можно заключить, что часть стихотворений была сочинена в Сибири. В статье «Василий Буслаев», на стр. 73:

И нет Нас Такой певец
В славном Новгороде
Напротив Василий Буслаев.

И, наконец, в «Чурильской игумении» на стр. 383 он представляется киевлянином:

Да, в Киеве было много церквей Божиих,
И сверх того честных монастырей;
И не было ничего чудеснее Благовещения Христова.
А у нас Благовещенье Христово честное,
И был де у нас Иван-пономарь.

Сборник старинных стихов должен принадлежать к первым десятилетиям 18 века.

Г-н Сахаров спрашивает: (117) «На чем основано то, что собирателем старинных стихов был Кирша Данилов? О том, что его имя стоит на первой странице рукописи. Где этот лист? Калайдович говорит, что потерялся. Кто видел подписной лист? Только издатель Якубович, который, по словам Калайдовича, ручается за справедливость этого известия? »

Кратко и ясно: из всего этого г.Сахаров хочет сделать вывод следствия, что Кирша Данилов вовсе не был собирателем старинных стихов. Чудесно; а в чем спор и есть о чем спорить? Кирша Данилов – хорошо; не он, а другой, господин А., господин Б., господин В. — так же хорошо: по крайней мере, в обоих случаях стихи не лучше и не хуже. Однако все доводы за Киршу Данилова, и ни один против него; это ясно как день (118). Во-первых, нужно какое-то общее название для обозначения сборника старинных стихов: зачем придумывать новое, когда взоры всей читающей публики уже присмотрелись к имени Кирши Данилова в печати? Во-вторых, то, что его имя могло быть на титульном листе, более верно, чем то, что его там не было, ибо это имя упоминается в тексте целой песни, сочиненной самим собирателем. Вот она:

И не жалко мне битого, ограбленного,
И даже того Ивана Сутырина,
Жалко только молодца похмельного,
И того ли Кирилла Даниловича.
С похмелья у молодца бунта голова болит:
А вы, мои дорогие братья, товарищи, друзья!
Купишь вина, напьешься парня.
Хоть горько и жидко — давай еще;
Замени мою смерть своим брюхом:
Я тебе пока не пригожусь.

Конечно (119), было бы смешно читать Киршу Данилова как сочинителя старинных стихов; но кто сказал или подтвердил это? Все эти стихи, несомненно, древние. Вероятно, они начались еще в татарские времена, если не раньше: по крайней мере, все богатыри Владимира Красного-Солнечного постоянно воюют в них с татарами. Потом каждое столетие и каждый певец или сказитель менял их по-своему, то уменьшая, то добавляя стихи, то переделывая старые. Но сильнейшее изменение они претерпели, вероятно, во времена самодержавия в России.И потому совсем неудивительно, что храбрый казак Кирша Данилов, праздный гуляка (120), не оставил их совсем в том виде, какой я слышал от других. И он имел на это полное право: он был поэтом в душе, что достаточно доказывает его страсть к поэзии и его терпение, чтобы изложить на бумаге 60 больших стихотворений. Некоторые (121) из них могут принадлежать и ему, как песня, которую мы выписали выше: «И не жалко мне битого, ограбленного» (122). В России давно установлено, что умный человек обязательно горький пьяница: это или почти так справедливо заметил где-то Гоголь (123).В следующей песне, отличающейся глубоким и размашистым чувством тоски и грустной иронии, Кирша Данилов — (124) истинный русский поэт, какой только был возможен в России до века Екатерины Великой:

И горе, горе, горе!
И хоть в горе жить — грубить не буду,
Ходить нагим — не стыдись,
И денег тоже нет — до денег,
Появилась гривна — до злых дней.
Не будь лысым кудрявым,
Не ходячим богатым
Не выращивай суховершинный лес,
Не откармливай тощую лошадь,
Не утешай дитя без матери,
Невозможно скроить атлас без владелец.
И горе, горе, горе!
И лыком опоясана печаль,
Мои ноги в губках запутались!
И я от горя — в темный лес,
И тоска ушла раньше времени;
И я от горя — в почетный пир —
И от горя вошел, впереди сидя;
А я с горя — в царский кабак —
И тоска встречает, уже пиво тащит.
Как я стал голым, он засмеялся.

Кирша Данилов жил в Сибири, что видно из частых выражений: « но по-нашему, по-сибирски » и из некоторых стихотворений, посвященных памяти подвигов покорителя Сибири Ермака.Весьма вероятно, что в Сибири у Кирши было больше, чем где бы то ни было, возможности собирать старинные стихи: обычно колонисты с особой любовью и особым старанием хранят памятники своей первобытной родины. В общем, в Сибири и теперь еще сохраняется во всей чистоте первобытный духовный тип старой России.

«Старинные поэмы», вошедшие в сборник Кирши Данилова, носят преимущественно эпическое содержание в сказочной форме. Есть большая разница между стихотворением или рапсодией и между сказкой. В стихотворении поэт как бы уважает свой предмет, ставит его выше себя и хочет вызвать благоговение у других; рассказчик думает о себе: его цель — занять праздное внимание, развеять скуку, повеселить окружающих. Отсюда большая разница в тоне одного и другого рода произведений: в первом — важность, задор, иногда доходящий до пафоса, отсутствие иронии и тем более — пошлые шутки; в основе второй всегда заметна обратная мысль, заметно, что рассказчик сам не верит тому, что рассказывает, и внутренне смеется над собственным рассказом.Особенно это касается русских сказок. Кроме «Слова о полку Игореве», у нас нет ни одного стихотворения из народных произведений, не носящего сказочного характера. Русский человек любит басни как забаву в праздные минуты долгих зимних вечеров, но не подозревает в них поэзии. Странно и дико было бы ему знать, что ученых баров переписывают и печатают его сказки и басни не для шуток и смеха, а как нечто важное. Он отдает предпочтение песне над сказкой, говоря, что «песня — это явь, а сказка — ложь». У него нет предчувствия интимной близости. вымысел с творчеством : вымысел ему все равно, что ложь, что вздор, то вздор. мы сказали, сказочных стихотворений … Возможно, первоначально это были чисто эпические отрывки, а потом, видоизменяясь во времени, приобрели свой сказочный характер; может быть и так, что в силу варварской концепции вымысла, и от с самого начала они появились как стихотворения-сказки, в которых поэтический элемент был освоен прозой народного взгляда на поэзию.В книге г. Сахарова (125) «Русские народные сказки» есть несколько сказок почти того же содержания и почти таких же, как некоторые из былин русского народа, которые он поместил в «Сказки русского народа» (126) . Разница в том, что в сказках есть какие-то ненужные детали против былин , и что первые напечатаны прозой, а вторые стихами. И мы думаем, что г. Сахаров сделал это недаром: хотя все наши сказки составлены из какой-то размеренной прозы, но этот метризм, если можно так выразиться, составляет в них второстепенное достоинство и часто местами нарушается, тогда как в стихах метр, хотя и силлабический и притом не всегда правильный, является их необходимой принадлежностью. К тому же есть известная разница в манере, в манере повествования между сказкой и поэмой: первая обнимает всю жизнь героя, начинается с его рождения и кончается смертью; стихотворение, наоборот, схватывает одно мгновение из жизни героя и пытается создать из него что-то отдельное и цельное. И поэтому в одной сказке содержится два, три и более былинных рапсода, как, например, о Добрыне и об Илье Муромце. Тон сказок более обыденный, житейский, прозаический; в тоне стихов больше поэзии, полета, оживления, хотя и те, и другие часто говорят об одном и том же предмете и очень похожи, часто с одними и теми же выражениями.Поскольку русский человек читал сказку «переливая из пустого в порожнее», он не только не гнался за правдоподобием и естественностью, но и как бы ставил перед собой непременную обязанность умышленно нарушать и искажать их до бессмыслицы. По его словам, чем неправдоподобнее и нелепее сказка, тем лучше и зрелищнее. Это перешло и в стихи, наполненные жесточайшими несуразностями. Мы сейчас дадим убедиться в этом нашим читателям, для чего вкратце перескажем им содержание всех стихотворений в сборнике Кирши Данилова.

Довелось услышать крайне странное мнение, что из наших сказочных поэм можно составить одну большую целую поэму, как если бы Илиада была составлена ​​из рапсодов (127). Теперь даже о происхождении «Илиады» многие оставили такое мнение как необоснованное; что касается наших рапсодов, то мысль склеить их в одно стихотворение есть злая насмешка над ними. Стихотворение требует единства мысли, а как следствие — гармонии в частях и цельности в целом. Из содержания наших рапсодов мы увидим, что искать в них общие мысли все равно, что ловить жемчужные раковины в реке Фонтанке.Они никак не связаны; содержание у всех одно и то же, многословно, скудно делом, чуждо мысли. Поэзия к прозе содержится в них, как ложка меда в бочке дегтя. В них нет последовательности, даже внешней; каждое из них — само по себе, ни вытекает из предыдущего, ни содержит начало следующего. Внешнее единство «Илиады» основано на гневе Ахиллеса на Агамемнона за пленницу Брисейду; Ахиллес отказывается сражаться, и в результате этого эллины терпят страшные поражения от троянцев, а Патрокл погибает; затем Ахиллес примиряется с Агамемноном, побеждает торжествующих троянцев и, убив Гектора, исполняет свою клятву отмщения за смерть Патрокла. Вот почему в «Илиаде» за первой следует вторая песня, а за второй — третья, и так далее, с первой по 24-ю включительно, не по номерам, в начале их произвольно поставленным собирателем, а по внутреннему развитию хода событий. В наших рапсодах нет общего события, нет одного героя. Хотя есть двадцать стихотворений, в которых упоминается имя великого князя Владимира Красно-Солнце, но он в них лишь внешний герой: сам он ни в одном не действует и всюду только пирует и ходит по светлой комнате, расчесывание черных локонов.Что же касается связи этих стихотворений, то некоторые из них обязательно должны следовать друг за другом в книге, чего, к сожалению, не сделал Калайдович, опубликовавший их, вероятно, в том же порядке, в каком они находились в сборнике Кирши Данилова. . Но это относится к очень немногим, так что одного может составить не более троих — а у этого всегда есть свой герой, помимо Владимира, который упоминается во всём том же. Эти богатыри — богатыри, составлявшие двор Владимира. Они стекаются со всех сторон к нему на службу. Это явно отголосок старины, отражение старого, в котором есть свое зерно истины. Владимир в этих стихах не является ни реальным лицом, ни определенным персонажем, а, напротив, какой-то мифической полутенью, каким-то сказочным полуобразом, скорее именем, чем личностью. Вот почему поэзия всегда верна истории: чего не сохранила история, того поэзия не передаст; и история не сохранила для нас образа Владимира-язычника, поэзия не смела коснуться Владимира-христианина.Некоторые владимирские богатыри переданы нам этой сказочной поэзией, как-то: Алеша Попович с другом своим Еким Иванович, Дунай, сын Иваныч, Чурило Пленкович, Иван Гостиный сын, Добрыня Никитич, Поток Михайло Иванович, Илья Муромец, Михайло Казаринов , князь Степанович Иван Годинович, Гордей Блудович, жена Ставр-боярина, Касьян Михайлович; некоторые упоминаются только поименно, как-то: Самсон Колыванович, Сухан Домантиевич, «Светогор-богатырь и другой Полкан», Семь братьев Сбродовичей и два брата Хапиловых… Но пусть дело говорит само за себя. Начнем с Алеши Поповича.

* * *

Из славного Ростова, красного города, два ясных сокола вылетели, два могучих богатыря выехали,

Вот и назвали Алешинку Поповича молодого
И с молодым Екимом Ивановичем.

Наткнулись на три широкие дороги в чистом поле, и у тех дорог горючий камень с надписями; Алеша Попович просит Екима Ивановича, «как в грамоте ученого человека», прочитать те надписи.Один из них означал путь на Муром, другой на Чернигов, третий — «на град Киев, который ласково князю Владимиру». Еким Иванович спрашивает, куда идти; решает Алеша Попович — на Киев. Сафат -Реки (?), остановились в зеленых лугах, чтобы накормить хороших лошадей.Вот мы с ними остановимся, чтобы спросить, что это была за река Сафат между Ростовом и Киевом?Вероятно, она приплыла туда из Палестины… палатки, стреножили лошадей, стали молодцы «держаться спать».

Та осенняя ночь прошла
Этот сон пробуждает
Встает рано, рано,
Утренней зорью умывается,
Белокрылкой утирается,
На восток он, Алеша, Богу молится.

Еким Иванович поймал лошадей, напоил их в реке Сафат и, по приказу Алеши оседлал их. Как только захотели ехать «в город Киев», как наткнулись на калику переходную .

Шелков семь на нем,
Подобрано чистым серебром
Лицо усыпано красным золотом,
Шуба из соболя, длиннополая.
Сорочинская шапка, Греческая земля,
Тридцать пудов придорожных лаек,
Чебурацкий свинец налит на пятьдесят пудов.

Вопрос: как мог деревенский быть в тридцать пуд, если в нем был один свинец пятьдесят пуд? .. Калика сказала им вот это слово:

«Гой вы, молодцы вы молодцы!
Я видел Тугарина Змеевича:
Он ли, Тугарин, трех саженей высотой,
Косая сажень между плечами,
Меж глаз раскаленной стрелы;
Конь под ним, как лютый зверь,
Из хайлища пламя полыхает,
Из ушей столб дыма.

Алеша Попович привязался к калику, отдает ему свой богатырский костюм, и просит у него калич — и его просьба состоит в том, чтобы повторить дословно написанные нами стихи, изображающие наряд и оружие каликов . Калика соглашается, а Алеша Попович, кроме шелепуги, берет про запас булатное чингалище и уходит за реку Сафат:

Видел я тут Тугарина Змеевича Молодого,
Ревел громким голосом,
Вздрогнул зеленый дуб,
Алеша Попович ходит еле живой .
Тут говорил Тугарин Змеевич Молодой:
«Гой ты, переходная калика!
А где ты слышал и где видел
О Младе Алеше Поповиче:
А я бы Алешу копьем заколол,
Он копьем заколол и огнем сжег.
Алеша заговорил тут коленкором:
«Ах и ты, Тугарин Змеевич молодой!
Подойди поближе ко мне
Я не слышу, что ты говоришь». Алеша Попович Молодой
Против Тугарина Змеевича,
Шлепнул я его шепотом по буйной голове,
Разбил его буйную голову —
И Тугарин упал на сырую землю;
Алеша вскочил на свою черную грудь.
Тугарин Змеевич Молодой помолится Втапорам:
«Гой ты, пассивный калика!
Не молод ли ты Алеша Попович?
Только ты Алеша Попович молодой,
Давай с тобою маленькое братство.
Алеша не поверил во врага,
Отрубил ему голову
Снял с себя цветное платье
Сто тысяч — и надел целое платье.

Увидев Алешу Поповича в платье Тугарина Змеевича, Еким Иванович и прохожая Калика стали от него убегать; догнав их, Еким Иванович откинул свою тридцатипудовую дубину, ударил Алешу в грудь — и тот упал с коня замертво.

Втапорий Еким Иванович
Соскочил с доброго коня, сел на грудь:
Хочет чмокнуть в белые груди —
И увидел на нем чудный крест,
Сам заплакал, сказал калику пешеходу:
» За грехи меня, Екима, он совершил
То, что он убил своего милого брата.
И стали оба трястись и качаться,
И тогда дали ему заморского вина;
От того он стал здоров.

Алеша Попович поменялся платьем с Каликой, а Тугариново положил в чемодан … Мы приехали в Киев.

Скакали на добрых конях,
Привязали к дубовым столбам
Пойдем на светлый гридни;
Молятся Спасову образу
И бьют лбами, поклоняются
Князь Владимир и княгиня Апраксеевна ,
И на все четыре стороны;
Ласковый князь Владимир говорил им:
«Гой вы, молодцы!
Скажи, как тебя зовут:
И дай место по имени,
По отчеству можно быть добрым.
Алеша Попович молодой говорил здесь:
«Меня зовут, сударь, Алеша Попович,
Из города Ростова, старый соборный священник». Алеша Попович молод!
За отчизну садись на большое место, в передний угол,
На другое богатырское место,
На дубовую скамейку против меня,
На третье место, куда хочешь.
Алеша не сидел на большом месте
И не сидел на дубовой скамье,
Сел с товарищами на плоский брусок (!!??).

Вдруг — о чудо! — на золотой дощечке двенадцать богатырей несут Тугарина Змеевича — того самого, которому Алеша недавно отрубил голову, — несут его живым и ставят на великое место .

Тут повара находчивые:
Привезли сахарную еду и медовые напитки,
А напитки все заморские,
Тут стали пить, есть, остужаться;
А Тугарин Змеевич нечестно ест хлеб:
На целый коврик в щеку,
Те монастырские коврики;
И нечестно Тугарину пить:
Озноб над целой чашей,
Которой чаша в полтретьи ведра.
И сказал Алеша Попович Молодой в парах:
«Ты ты, милостивый государь, князь Владимир!
Что за дурак ты пришел
Что за неотесанный дурак?
Нечестно принцу сидеть за столом,
Княгине он, пес, руки в пазуху кладет,
Целует сладкие губы
Князь насмехается над тобой.

Тугарин стал черным, как осенняя ночь,
Алеша Попович стал светлым, как месяц.

Начав уничтожать белого лебедя, принцесса отрезала себе левую руку,

Рукавицей закутался, под стол опустил,
Сказал такое слово:
«Гой вы, княгини, бояре!
То ли я белого лебедя режу,
То ли посмотри на мое сладкое брюхо,
Тугарин Змеевич молод».

Тугарин схватил белого лебедя, и разом ее щеку, и даже монастырский коврик. Алеша снова повторяет свое обращение к Владимиру теми же словами; только вместо собаки говорит о старой корове, которая, забившись в кухарку, пила чан свежей браги и от того лопнула и которую он, Алеша, за хвост и под гору: «От меня будет то же самое для Тугарина». Потемневший, как осенняя ночь, Тугарин метнул в Алешу булатный чингалиш, но Попович «умеет», и Тугарин не попал в него.Еким спрашивает Алешу: бросит ли он сам Тугарина, если тот скажет? Алеша сказал, что завтра его переведут с ним, под большой залог — не про сто рублей, не про тысячу, а про свою буйную голову. Князья и бояре вскочили на бойкие ноги, и все держат поруки за Тугарина: князья ставят по сто рублей, бояре платят по пятьдесят, мужиков (?) по пять рублей, а купцы, оказавшиеся здесь, расписываются три своих корабля с товарами из-за границы под Тугариным, которые стоят на быстром Днепре; а владыка Черниговский расписался за Алешу.

Втапоры и Тугарин ушел,
Сел на своего доброго коня,
Взобрался на бумажных крыльях, чтобы летать под небом.
Княжна Апраксеевна вскочила на своих бойких ножках,
Стала ругать Алешу Поповича:
«Ты деревенщина, заселицына!
Не дал милому другу сесть».
Втапоры Алеша не послушался,
Прозвучал с товарищами и вышел.

На берегу реки Сафат они пустили лошадей на зеленые луга, разбили палатки и стали «держаться на сон».Алеша не спит всю ночь, со слезами молит Бога послать грозную тучу; Молитва Алешина дошла до Христа, он наслал «тучу с градом дождя», намочил бумажные крылья Тугарина, и тот лежит, как собака, на сырой земле. Еким сообщает Алеше, что видел Тугарина на сырой земле, — Алеша вооружается, садится на хорошего коня, берет острую шашку.

Обязательный предмет, входящий в школьную программу. Слово не просто памятник древнерусской литературы и историческое произведение.Это произведение, которое помогает увидеть мировоззрение предков, увидеть образы князей и познакомиться с проблемами, существовавшими в то время. Показана работа русских женщин, самоотверженных, верных, верных и нежных. Их автор раскрывается через ту, которая излила свое горе в плаче. Когда читаешь ту часть произведения, где описывается плач Ярославны, видишь, как он наполнен особым дыханием, глубоким чувством, о чем мы и напишем в нашей литературе для 9 класса.

Козлов: транскрипция Плача Ярославны

Слово о полку Игореве трансформировали разные писатели, среди которых стоит отметить его транскрипцию Козлова.В то время как другие пытались написать свою аранжировку близко к тексту древнерусского произведения, сохраняя его ритм, Козлов писал Слово в более свободной форме, стремясь передать свое эмоциональное и личное восприятие произведения. Несмотря ни на что, основа для каждого варианта перевода «Слова о полку Игореве» остается одной и той же — и это произведение неизвестного автора. Каждому из писателей удалось правильно воссоздать образ Ярославны, в котором отразились все черты русской женщины.Мы слышим ее искренний плач, где Ярославна не только совершает принятые обряды, но искренне скорбит о дружине мужа, переживает за суженого, а искренность ее слез можно сравнить с кровоточащими ранами князя. Ей больно, что ее нет рядом с Игорем, и она не может прилететь к нему, как птица.

Почему Ярославна трижды взывает к разным силам природы?

Как известно, в «Слове о полку Игореве» эпизод Плача Ярославны — самая красивая часть авторского произведения. Ярославна обращается в своем заклинании сразу к трем стихиям. Женщина взывает о помощи к ветру, солнцу и реке. Почему Ярославна обращается в своем плаче сразу к трем стихиям? Скорее всего, автор хотел подчеркнуть языческую основу произведения. Кроме того, в фольклоре прием тройственного обращения часто применялся как в сказках, так и в песнях и притчах. Так в Слове о полку Игореве Ярославна в своей молитве, в своих заклинаниях и своих напевах затрагивает три стихии, помогающие Игорю освободиться из плена.

Сочинение на тему: Плач Ярославны

4 (80%) 1 голос

Сочинение на тему: актуально ли «Слово о полку Игореве» в наше время Состав: Каково отношение автора «Слова о полку Игореве» «Похода Игорева» к главному герою повести? Композиция «В чем пафос памятника «Слово о полку Игореве»?»

будь рулем великому Дону; приглашает своего храброго брата Всеволода, ведет свою дружину на половецкую землю, выигрывает одно сражение, потом проигрывает другое и, попав в плен, исчезает из поэмы: большую ее часть составляет речь Святослава и плач Ярославны. Затем, в конце стихотворения, на минуту вновь появляется Игорь, вырвавшийся из плена. В общем, он не вызывает нашего участия ни в чем. Хотя Всеволод описан тоже очень скупо и как бы мимоходом, он скорее герой в духе своего времени. Его речь к Игорю дышит страстью и вдохновением боя. В бою он рисуется на переднем плане и заслоняет бесцветное лицо Игоря. Святослав не как персонаж, а голос истории, выразитель политического состояния России: за ним явно стоит сам поэт.Вообще в стихотворении нет ни драмы, ни движения; лица поглощены событием, а событие само по себе совершенно незначительно. Это не борьба двух народов, а набег племени на соседнее племя. Очевидно, что все эти недостатки поэмы заключаются не в слабости таланта певца, а в скудости материалов, которые могла бы дать ему жизнь народа. Вот причина того, что сами люди совершенно бесцветны в поэме: без верований, без образа мыслей, без житейской мудрости, с одним только богатством живого и теплого чувства.И потому вся поэма есть детский лепет, полный поэзии, но скудный по смыслу, лепет, который вся прелесть в неясных мелодичных звуках, а не в смысле этих звуков. ..

Мы сказали выше, что «Слово о полка Игорева» остро отзывается о южнорусском происхождении. Есть в его языке что-то мягкое, напоминающее нынешнее малороссийское наречие, особенно обилие гортанных звуков и окончаний на букву ъ в глаголах настоящего времени третьего лица множественного числа.Но более всего говорит за русско-южное происхождение «Слова», выраженного в нем быта народа. Есть что-то теплое, благородное и человечное во взаимоотношениях героев этой поэмы: Игорь ждет дорогого брата Всеволода, и речь Всеволода к Игорю дышит кроткой и нежной родственной любовью без изысканности и приторности: «Есть у меня один брат, один светлый, О Игорь, и мы оба Святославичи!» Игорь отступает с полками не из боязни головы сложить: жалко стало ему милого брата Всеволода.В упреках престарелого Святослава своим сыновьям слышится не гнев обиженной власти, а ропот обиженной родительской любви — и упрек его кроток и нежен; обвиняя детей в дерзости, послужившей причиной пленения Игоря, он в то же время как бы гордится их дерзостью: «О сыны мои, Игорь и Всеволод! рано стали вы мечами землю половецкую миновать, и славы себе искать. Победа твоя нечестна,несправедливо пролита.кровь врага ты.Ваши сердца сделаны из крепкого булата, но закалены в буэсти! Разве я ожидал этого от твоих серебристо-седых волос! Но особенно бросаются в глаза в стихотворении благородные отношения полов. Женщина здесь не жена и не только любовница, но и любовница вместе взятые. Плач Ярославны дышит глубоким чувством, выраженным в образах, сколько простодушных ,столько грациозных,благородных и поэтичных.Это не жена,которая после смерти мужа осталась горькой сиротой,без уголка и без куска,и которая сокрушается,что некому ее прокормить:нет , это нежный любовник, к которому любящая душа с тоской устремляется к возлюбленной, к своей _леди_, чтобы замочить в Каяле-речном бобре рукав и пустить кровавые раны на теле возлюбленной; которая обращается ко всей природе о своей возлюбленной: она упрекает ветер, что несет ханские стрелы милой дружине и разбрасывает радость свою по ковылю; Днепр умоляет — лелеять перед ней милую лодку, чтобы она не слала ему в море слез рано; взывает к солнце, которое «всем тепло и красно» — только терзает своих воинов жаром лучей своих воинов. ..Но мужчина умеет ценить такую ​​женщину: только жажда боя и славы заставила буйства Всеволода забыть на время «ласковую свою, красную Глебовну, свычай и нравы»… Все это, повторим, перекликается с южными Россия, где и сейчас еще столько гуманного и благородного в семейной жизни n0, где половые отношения основаны на любви, а женщина пользуется правами своего пола; и все это диаметрально противоположно северной России, где семейные отношения дики и грубы и женщина есть род домашней скотины и где любовь в браках дело совершенно постороннее: сравните жизнь малороссийских крестьян с жизнью русских крестьян мещанства, купечества и отчасти других сословий, и вы увидите в справедливости нашего вывода о южном происхождении «Слова о полку Игореве», а наше рассмотрение русских народных сказок превратит это убеждение в доказательство.

Теперь следует говорить (111) о «Сказании о нашествии Батыя на Русскую землю» и о «Сказании о Мамаевом побоище»; но мы будем говорить очень мало о них. Оба эти памятника вовсе не относятся к поэзии, ибо в них нет ни тени, ни призрака поэзии: это скорее памятники даже не красноречия, а бесхитростной риторики того времени, в чем и заключалась вся хитрость. непрекращающиеся приложения к Библии и извлечения текстов из нее.Гораздо любопытнее «Слово Даниила узника». Оно также не относится к поэзии, но может служить образцом практической философии и ученого красноречия XIV века (112). Даниил Заточник был человеком глубокой учености в духе своего времени; Его «слово» отличается умом, ловкостью, местами чем-то похожим на красноречие. Его главное преимущество в том, что он дышит духом своего времени. Она была написана в заточении, князю, у которого Нша Заточник надеялся выпросить для себя прощения и свободы.Не упуская из виду основной предмет своего послания, Заключенный пускается в различные суждения. Между прочим, распространяясь о своей бедности, он говорит:

Богатый муж везде, где мы знаем; и на чужбине у него есть друзья, а бедняк в своей невидимо ходит. Богатый возопиет, все умолкнут, и слово его вознесется до облаков; а заплачет бедняк, все воззовут к нему и заградят ему рот: _их ризы светлые, те и речь честная_.

Насмехаясь над князем, он так его хвалит:

Птица радуется весне, а дитя матери, так и я, князь и владыка, радуюсь твоей милости; весна украшает землю цветами, а ты, князь владыка, милостью своею ожививший всех людей, сирот и вдов, погружаешься от вельмож. Принц господь! Покажи мне зраак лица твоего, яко голос твой сладок, и образ государя твой красен, и лик твой светел и прекрасен, и ум твой, как государя, подобен прекрасному раю, что изобилует.

Мольбы мольбы к князю подчас возвышаются до истинного красноречия:

Но всегда радуйся многими кистями, и поминай меня всухую вкушающим хлеб; или выпей сладкого питья, и помяни меня, пьющего теплую воду и атакующую пыль (113) с места ветра; Ты лежишь на мягких кроватях под соболиными одеялами, и помнишь меня под одним полотном, лежащего и умирающего зимой, и сердце пронзает, как капли дождя, как стрелы.

Особенно примечательно следующее место в «Слове» Арестованного, где он советует князю уважать ум более богатства и говорит о себе с каким-то наивным, возвышенным сознанием собственного достоинства:

Князь, мой господин! Не лишайте мудрого бедного хлеба и богатого не возносите на облако; она безумна, бессмысленна: мудра нищая, как золото в горшке, а богатая красна бессмысленна, то, как темное изголовье, соткано из соломы. Мой господин! не смотри на мое внешнее, но смотри на внутреннее: я беден в одежде, но богат разумом; У меня юный возраст, но у меня старый смысл, я думаю, как орел, парящий в воздухе. Но положи каплю языка моего под струю, чтобы накопились слова уст моих, сладчайших до меда.

Не то на узде жизни, ни мудрости в сердце безумных: кричат ​​безумные, ни сеют, ни собирают в житницы, а сами рождают.Как лити вода погрузилась в мех, так научи безумца; псу и свиньям не нужно ни золота, ни серебра, ни безумно мудрых слов (114). Если синица орла сожрет, если камень по воде поплывет, если свинья облает белку, то безумец научится.

Примечательно, что Даниил Заточник страдал от злой клеветы со стороны бояр и княжеской жены; по крайней мере ничем другим нельзя объяснить следующие грозные филиппики против плохих советников и плохих жен:

Принц, милорд! не море топит корабли, а ветры; и не огонь творит возгорание железа, а удушение его: точно так же и сам князь не впадает во многие дурные дела (115), но вводят его думцы. С хорошим манекеном князь накроет стол высокий, а с лихой Думой соображает, и маленького стола лишится. Бо говорит житейскими притчами: не скотина в скотине, коза, и не зверь в зверях, еж, не рыба в рыбе, рак, не птица в птицах, летучая мышь, а не муж в мужьях, которых его жена владеет; не жена в женщинах похожа на мужа…; не работу в работах под ножи таскать. Прекраснее дивы, которая ловит злобную жену, прибыль…но злая жена Биема гневается, а смиренная женщина возвышается, гордится своим богатством, а других осуждает в своей нищете. Что такое жена зла? нерушимый отель, демоническая купница. Что такое жена зла? мирской мятеж, слепота на ум, виновник всякой злобы, в церкви бесовской мытарь, поборник греха, засадник ко спасению.

Этот энергетический фокус мы не выписываем до конца: это только начало, самая слабая его часть.Вместо него выпишем окончание сообщения Заточникова: оно до такой степени в духе времени, что из красноречивого становится поэтическим, и потому особенно интересно.

Слова сии написаны Даниилом в заточение на озере Бела, и запечатав их воском, а те, которые были пусты, в озеро, и взяли мы рыбу на съедение, и стала яша рыбою, и приведена была скоро к князя, и стал его бичевать, и вот, князь написался, и велел Данилу освободиться от горького бремени.- Не отметай безумия его безумия, но ты не будешь таким, как он. Уже замолчу, но не буду, как ослабела моя шерстка, сбрасывая беднякам богатство; пусть я не буду подобен жерновам, как многие люди удовлетворяют, но они не могут быть удовлетворены для себя, но я не буду ненавидеть мир с большим разговором. Яко бо птица уч
16/40 стр.

Школьное сочинение на тему «Образ Ярославны». «Слово о полку Игореве» — произведение древнерусской литературы о защите Русской земли от половецкого нашествия.Она была написана неизвестным автором. События, описанные в поэме, происходят в 1185 году, когда князь Игорь вел свое войско против половцев. Несмотря на затмение солнца, предвещавшее поражение, жена Игоря решила разбить половецкое войско, чтобы навсегда закрыть им путь на Русь. Но произошло обратное. Только первые дни принесли радость победы. На третий день войско Игоря было разбито, а сам князь попал в плен. Русские воины отдали свои жизни, защищая родную землю, но силы были равны.Чтобы одолеть половецкие полчища, нужно было объединить русские княжества для борьбы с врагом. Раздор между князьями привел к поражению жены Игоря, но пострадала русская земля, ставшая беззащитной. Почему «Слово о полку Игореве» обрело такую ​​популярность, чем эта летопись выделяется из массы других произведений? Об этом написано немало работ, многие русские и другие ученые, литературоведы решали эту проблему и сошлись во мнении, что одной из главных, и главной причиной была необычная поэтическая речь «Слова», которая, благодаря своей красоте, довела эту работа ближе к художественной.

Как отнесется его Родина к поражению Князя Игоря? Автор понимает, что единственный способ передать чувства военной неудачи, горе беззащитной земли — через страдания близкого Игорю человека. Такова жена князя — Ярославна. В своем творчестве она пример славянской женщины, верной патриотки, преданной мужу и своей земле. Знакомимся с Ярославной, когда она плачет у ворот в Путивль-граде, обращаюсь к силам природы, умоляя их вернуться к ее мужчинам.Мы видим досадное горе жены, потерявшей любимого, ее стойкость и надежду. Думая о муже, она ищет поддержки у сил природы и воинов Игоря. Обращаясь к ветру, Ярославна спрашивает:

Легкая, крылатая хозяйка! Зачем на сильном крыле, Выть, милые мои, На князя, мой милый друг, В хана стрелы метать будете?

Женщина готова лететь зигзагом , лишь бы спасти любимого человека и дать ему силы.Тоска, боль, отчаяние слились в этом крике-причитании. С потерей мужа Ярославна лишается радости жизни. Печаль и безысходность переполняют ее. Давая нам картину плачущей царевны, автор заставляет задуматься о том, кто воин за свою землю, за свою возлюбленную. Ярославна оплакивает не только своего мужа и его войско, она оплакивает землю русскую, потерявшую своих защитников. Сила чувств Ярославны помогает князю бежать из плена. Он возвращается, чтобы снова защитить родную землю.

Автор вводит в работу изображения природы! А вообще из летописей если и было описание природы, то нонное, проникнутое патриотизмом. Она тоже сознательная женщина, ибо оплакивает не только Игоря, но и солдат, его жену, сочувствует русским женщинам:

Как чайка милосердия Он рано утром стонет. Ярославна верит в чудодейственную силу реки Каялы, которая может исцелить раны князя: Я вымою в реке Каяле бобровый рукав, омою кровавые раны князя на его сильном теле!

В украинской литературе и фольклоре мы часто встречаем сравнение женщины с тополем, калиной, чайкой, кукушкой для определения женской судьбы.Эти две птицы символизируют трагическую судьбу женщины. Именно их использует автор «Слова…». Ярославна готова лететь, как кукушка, чайка, в самое пекло, лишь бы спасти Игоря. Весь монолог Ярославны состоит из риторических обращений и вопросов, в которых она восхваляет всемогущество природы, а иногда даже способна на упреки, что мешает князю и жене:

О ветер, парус! Почему, сэр, силой виешь? Зачем сажать вражеские стрелы на крыльях своих легких Против воинов милых моих? В Днепре-Славутиче она обращается к себе, как к могущественной стихии: Приведи ты, барин, Ко мне милый, И я бы не послала ему усердных слез В море еще рано!

Как же любить своего суженого, , чтобы так отчаянно, отчаянно молить о его жизни не у людей, а у сил природы! Это отчаяние, последняя надежда. И уже измученная молитвами женщина обращается к мощнейшей силе — Солнцу:

Зачем солнце-хозяин раскинул свои жаркие лучи На воинов милых моих В безводном поле, жажда высушила их луки, их колчаны наглухо сомкнуты! И природа словно подхватила эти задушевные заклинания, словно сжалилась над душевной красотой этой женщины, что природа даже неравнодушна к ее тоске: море заиграло в полночь, туман идет столбами-вихрями. , Бог путь Игорю-князю открывает Из земли половецкой В землю русскую.

С тех событий прошло более восьми веков, но и сегодня хочется пожелать молодым, супругам следовать примеру этой жены в верности, безграничной любви друг к другу. Ведь Игорь не предал Ярославну, хотя ему предлагали красивых половецких женщин и богатство, чтобы иметь в своем лице союзника хана Кончака. Ярославна — мудрая женщина. Она поражает своей нежностью, беззащитностью и в то же время силой.Для меня княгиня не просто жена Игоря. Я воспринял этот образ в единстве с образом земли русской. Силой своей любви Ярославна возвращает Игоря на родину, к нуждающимся в защите людям. Игорь вернулся из плена и ликует земля русская:

Игорь едет по Боричевым

Ольга Шкабельникова ТАЙНЫ ВЕНСКОЙ БИБЛИОТЕКИ

Кому страница Статьи о Сергее Заграевском искусство

На страницу Сергея Заграевского биография

В страница Картины Сергея Заграевского

На главную

 

Ольга Шкабельникова

ТАЙНЫ ВЕНЫ БИБЛИОТЕКА

2015

 

Сергей Заграевский.КАЛЯЗИН

 

Внимание !

Следующий текст переведено с русского оригинала программой для ЭВМ

и еще не было отредактировано.

Так что можно использовать только для общего ознакомления.

     РУССКАЯ ВЕРСИЯ

 

 

Сергей Заграевский     историк архитектуры, художник, философ, богослов, писатель.Автор исторических романов «Бедные рыцарь храма», «Архитектор его величества», « Евнух султанского гарема» и др. Детская книга «Кирушина сказки о Москве» Заграевский писал для сына и оформлял картины автора. Основные условия своего историко-архитектурного исследования старинного белокаменного зодчества, раннемосковская архитектура, архитектурные связи Древняя Русь, романская, и готическая Европа.

кризис обратит читающую публику к книгам своей истории.Культура любит кризис, говорит известный философ-богослов.

 

  Сергей Вольфрамович, по литературе Вы обращаетесь на темы истории, писать в жанре исторического романа. Что привлекает ты к этому жанру?

 Юнайтед гуманитарное издательство, в котором выходили мои книги, взялось за некоммерческий проект. Исторический Романтика — большая тема в русской литературе. Интерес к историческим романам появляется и исчезает. Всплеск зависит от различных причин, воздействий и политическая обстановка, экономическая ситуация.Для ученых этот жанр слишком просто. Они относятся к историческому роману как к некой игрушке, говоря, зачем он когда есть серьезные исследования, они дают ссылки на источники. В романе, автор неизбежно выбирает середину. Его задача в нескольких словах передать особой точки зрения, поэтому работаю над статьями для энциклопедии. Ученые, если читать роман, то, скорее, как увеселительную литературу, то с одним рука. С другой стороны, люди, которые не говорят историю, и там, читая исторический роман может показаться трудным, поэтому в историческом романе автор должен давать информацию неспециалисту.

  Когда мы говорим об исторических романах, просто помните «Айвенго» сэра Вальтера Скотта основоположника этого жанра, который Пушкин прозвали «шотландским фокусником». Наверное, вы слишком увлеклись и романы, а Морис Дрюон, фейхтвангера?

Конечно. В советское время каждый человек читал книгу Александра Степанова «Порт Артур», посвященный русско-японской войне 1904-1905 годов, романы «Чингисхан» Василий Ян «Спартак» Рафаэлло Джованьоли. Большой популярностью пользовался роман Алексея Толстого «Петр Первый». историческая проза Степана Злобина «Остров Буян», «Степан Разин», романы Ивана Лажечникова.Тогда нельзя было не читать эти исторические романы, они входили в «обязательный багаж» каждого человек. «Война и мир» — тоже исторический роман. Согласен, читать «Война и мир» от корки до корки в школьные годы далеко не все. Сегодня трудно поверить, что Россия — это исторический роман появился только в 20-30-х годах девятнадцатого века… Вспомните роман о Юрии Милославском, которую сочинил господин Загоскин. «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» первый русский исторический роман Вальтер-Котовского типа он пошел в 1829 году.

  О романе Михаила Загоскина говорили даже Герои гоголевского «Ревизора»: Хлестаков лжет присвоено авторство.

Это подтверждает популярность исторического романа. История темы была отражение в древнерусской литературе «Слово о полку Сказка о Поход Игорева», в «Послании Владимира Мономаха», «Повесть давно минувших лет».

  Вы автор монографий по древней Русское зодчество, об архитектурных связях Древней Руси и Европы.Эти темы есть в ваших романах. Согласны ли вы с одобрением Вальтера Скотта, исторический роман может обыграть историю полнее, чем научно-исторический исследовательская работа?

Возможно. Написание первого романа «Величество Архитектора» основано на исторические исследования.   Действительно, в середине XII века был архитектор, знаю, что сообщения от великого русского историка Татищева. Работал в России, присланный императором Фридрихом Барбароссой архитектор, который по приказу Князь Андрей Боголюбский построил во Владимире в 1158-1160 годах Успенский Собор и Золотые ворота.

  Новая датировка считает строительство храма на Нерли и Рождественской церкви в Боголюбово до работы архитектора, ставшего героем книги.

Самый новый Датировка церквей Покрова на Нерли и Рождества Пресвятой Богородицы. Богородицы в Боголюбове 1158 г. позволило нам сослаться на работу Императорского архитектор и эти храмы. Роман основан на реальной хронике и архитектурные и археологические данные.Книга содержит исторические реконструкция быта, обычаев, архитектуры Древней Руси. В дороге архитектора ждут опасные приключения. И когда он наконец приступает к работе, выясняется, что его задачей было прикрытие грандиозного мошенничества, подготовленного по приказу тамплиеров с целью получить влияние в России Католическая церковь…

  Роман Вы написали после того, как обнаружили в венской библиотеке новые источники писем аббата, одного из самые выдающиеся архитекторы Римской империи?

я люблю когда Мне задают этот вопрос.Так что я неплохо справился с предметом, смог стилизовать, создали впечатление, что он нашел документы в архивы во время работы над книгой.

  Навыки, которыми обладает писатель «буйволы» читателя. Академик Седнин говорит, что в вашем романах, вы можете изучить историю Древней Руси, а также по роману «Война и мир» повесть о наполеоновских войнах. Оба сосуществуют в роман и правда фантастика?

Исторический факты все верны, хроники, свидетельства переработаны, а персонажи изобрел.

  Интересно, что до начала восемнадцатого века в литературных произведениях не было введено вымышленных персонажей чтобы персонажи были историческими, реальными личностями. Герои вашего книги говорят современным языком. Почему?

я намеренно стилизованный язык. Не нравится слово «полиция», тексты, стилизованный под древний я душный. Пишите современным языком. В романе я переводчик, нашедший рукопись, перевел ее на русский язык.У нас много переводов «Слова о полку Игореве», есть есть даже стихотворный перевод з-х. Кого-то это шокирует. мне нравится язык Советские авторы, особенно Василий Ян, легкие, простые, современные.

  Детская книга «Кирушины сказки Москвы» с вашими иллюстрациями получилось очень хорошо, в нем чувствуется любовь к Москве. А как у вас возник интерес к архитектуре? Все исходит из семья?

я коренной москвич, люблю свой город.Москва моя родина. Мой отец архитектор и реставратор, он научил меня исследовать окружающую среду. я и сейчас могу приезжайте в любой район Москвы и просто едете туда. Удивлен, что вы можете жить в город, в деревне и не интересуется окрестностями.

  Можно ли защитить старинные особняки Москвы?

Может и должен. Если бы не защита, они бы исчезли. Сохранение любого памятника героические усилия многих людей, противостояние духу денег.Купить старый особняк, как правило, деревянный, гнилой, изъеденный мышами, и решение сделать ремонт, при котором все треснуло, это желание человека, у которого много деньги и никакой любви. Сопротивляться практически невозможно.

  Центр столицы Московский Кремль. Что его сакральный смысл?

В России города были не такими, как сейчас. Любой город имел сакральное значение. Когда враг приближался, все, что было за городом, сожжено. деревянный архитектура в России воспринималась как нечто вечное.В старой деревне «ползком»: он на той же горке построит, мы возьмем разное. Иван III, великий князь Московский, не просто построил Кремль из кирпича, а пригласил лучшие мастера. Построен по последним современным технологиям. Человек, первый из все, вам нужна безопасность. Город в России олицетворял спокойствие.

  Сергей Эйзенштейн писал, что использовал «мыслительные узор». В ваших научных публикациях даются реконструкции старых здания. Как художник, вы представляете сцены их романов.У тебя есть думал об адаптации произведений?

Для меня адаптация остается совершенно загадочным процессом. Фильм должен быть интересным не только в плане зрелищности, но и сюжета. Стрельба в Голливуде фильмы тратят миллионы долларов, а где хороший сценарий? Видимо, пригласить те же писатели. У наших кинематографистов тоже очень замкнутый круг.

  Какие события культурной жизни вам запомнились больше всего?

У нас много культурные события, связанные со скандалами: дело групповой киски Райт, реконструкция Большого театра, снос исторических зданий. О них не хотят говорить. Если люди это читают, значит кризис у нас будет выживать. Думаю, кризис повернет читающую публику к книгам и их история. Культура любит кризисы.

 

Газета «Запад Москвы», 1 (345), 16-19 марта 2015 г.

 

 

Ученый кот у моря. Александр Пушкин

Да, если бы что-то подобное случилось сегодня, то выбрали бы точно, но мы до сих пор не знаем, кто он, откуда и что в нем такого особенного.

А началась эта история в хижине Яги в заповедном лесу, когда доблестный воин поймал и привез туда чудесного кота из далекого царства, тридцатого государства.

Как он это делал, и на какие хитрости ходил, вы узнаете из любой сказки, но когда кот Баюн сбежал от царя Гороха, он не ужился в царском дворце, поселился в избушке на курице нога возле Яги.

Вот он и стал тем, кого пленил его гений, шел вдоль священного дуба в своем кривом взморье, иди направо — песня заводится, налево сказка рассказывает.

Только все когда-нибудь заканчивается, и беззаботная жизнь кота Баюна заканчивается. Как раз когда он продиктовал стихи нашему гению про Лукоморье, так оно и закончилось.

Потом Лукоморье исчезло куда-то в тумане, а кот Баюн совсем не хотел с ним исчезать.

А Велес предупредил его, что если он сбежит с Таинственного острова, то на него падет черное заклятие, тогда он себя не узнает и уже никогда не будет прежним.

И пусть, — упрямо повторил уже начавший полыхать огненный кот, загорится.

Ты станешь там черным — совершенным, как ночь без звезд и луны, — не отступал от упрямого кота Велеса.

И пусть, — не отступал от Бога всего живого и Баюна, его шерсть полыхала все сильнее.

Ты забудешь свои сказки и песни, как станешь, будешь жить в келье с черным монахом, но умрешь от скуки раньше времени.

Не буду.
— Каким милым ты станешь, хорошо если найдешь парочку таких же героев, а то останешься один в чужом мире, а эти монахи и такого кота убьют, верь богу, рыжий строптивый (он назвал кота не огненным в первый раз, а рыжим, обидно было слышать, но кот терпел).

Я не останусь, меня везде любят, монахи будут плясать под мою дудку.

Полюбят тебя, так что мало не покажется, дорогу назад забудешь, — как сказал Велес самое последнее и увесистое пугало.

Посмотрим.
Этот разговор длился долго, Бог не хотел отпускать всего живого сказочного кота, но он был упрям, как сотня чертей. Велес запретил кому-либо идти с ним в ад, в знак наказания за упрямство.

Просто позвольте одному из вас попробовать пойти с кошкой.

Это было слишком жестоко, но кто спорит с Богом.

Кот смотрел на демонов, все думали, что это он остановился, ведь кот не выносил одиночества.

Но Баюн только немного помедлил и все же отправился.

Куда ты идешь? — крикнул Велес одному из бесов, — ну я и подумал, ты же знаешь, что обратно не возьму?

Не один кот останется, — пробормотал полосатый черт, первый друг Бегемота.

Все остальные окружили своего бога и стали просить его не сильно сердиться на кота и демона.

Может быть, они спасут всех нас и Лукоморье, — повторял кто-то.

Спасут, значит, их самих там еще спасать придется, — проворчал Велес, но в глубине души был рад, что один из бесов не оставил кота, не испугался его гнева и угроз, а значит что для них не все потеряно.

№№№№№№№№

Бес Коровьев пошел за Баюном, чтобы коту-ученому не было скучно в чужом, черном мире, там должна быть хоть одна родственная близкая душа.

Но как только они вышли из тумана, демон тут же в ужасе отскочил от него.

Ты что, Рогатый? — удивился кот.
— Это все еще ты, а я думал, что бегемот какой-то жуткий

Какой бегемот? — еще больше удивился кот.
— Азазелло рассказал о черном и огромном звере. Как ты стал таким, как он.

Баюн ему не поверил, так как рядом было озеро. Он заглянул туда, лучше бы вообще не заглядывал.Черный, огромный, толстый, страшный такой, что ночью снишься и не проснешься — вот тебе огненный кот-ученый.

Все пророчества Велеса сбылись. И он сомневался, что это будет так, думал, что только пугает его.

Кот сел на берег, который уж язык не поворачивался назвать Баюном, демон наблюдал за ним издалека, присматривался. Он один знал теперь тайну Баюна и мог опознать его и засвидетельствовать перед всеми, в каком теле спрятался ученый славянский кот.

Потом пожалел кота, когда вздохнул:
— Велес не обманул, все сбылось, — вздохнул Бегемот.

Демон подошел, погладил по грубой шерсти, решил успокоить:

Ничего, черти всегда были такими же страшными, живут и в усы не дуют, и ты будешь жить, не все время оставаться огненным и рыжим, иногда нужно немного побыть черным и толстым. А там, ты преодолел, все изменится, и еще больше запылаешь, потому что все в мире течет, все меняется, я сам слышал это от Велеса.

Кот покосился на него:
-Ты меня все-таки проклял, а не похвалил, как я понимаю.

Какая разница.
— Есть разница.
Но все его печали стали испаряться, он почувствовал, что разум его остался прежним, чувство юмора тоже было с ним.

Ничего, мы их всех напугаем, пусть только мяукают, вякают, что-нибудь, тогда увидят, что такое кот Бегемот.

Ничего, — обрадовался черт, — а то без слез не взглянешь, — Такой ты мне нравишься даже больше, чем тот рыжий.

Ты все-таки хотел меня похвалить, — Баюн не сдавался, хотя и не был в этом до конца уверен.

Вот так черный кот Бегемот появился в мире, где он был, чем он занимался до того момента, как встретил Хозяина и остальных, кто знает. Может быть, когда-нибудь он сам расскажет вам об этом. А потом волею судьбы или судьбы он оказался рядом с Люцифером, узнал, что ему повезло не больше, чем ему самому, а когда находишь друзей по несчастью, жить становится легче и веселее.С тех пор они вместе, черные монахи куда-то исчезли, а Люцифер, хранитель утренней звезды в далеком прошлом, а ныне повелитель тьмы, остался с ним, и им никогда не было скучно вместе.

№№№№№№

И вот в один из хмурых осенних дней, когда дождь все шел и шел и не собирался прекращаться — бывают такие унылые дни на земле, и вот в такой день узнали, что все не вернуть в ближайшее время.

Для этого на славянских землях, но в мире снегов и льдов в самом центре Сибири им нужно найти поворот.

Откуда теперь спиннеры? — Первым прыгнул Бегемот, — больше всего ему хотелось вернуться к своему дубу, потому что особенно мучительно от того, что все это может стать обманом.

Долго думали, судили, гребли, пока Бегемот не приснился одной из прях.

Он вскочил и вцепился в Фагота когтями:
— Нашел, Эврика! — завизжал Бегемот,
— А мы, кажется, еще не успели заблудиться, — ответил ему Коровьев.

Я не про тебя, я про спиннеры, — продолжал царапать его Бегемот острыми когтями.

А где ты их нашла, пока спала на печке, чтоб хоть храпела.

Как ты труден, как все запущено, — очень уважал Бегемот новые слова, собирал их повсюду, употреблял в нужном месте и не к месту.

Может, скажешь, ты от усердия мне весь живот вспорол, — сердито проворчал демон и погладил боевые раны.

Видела во сне пряху, она писатель. И что удивительно, ведь золотая цепочка — это не та цепочка, как ее здесь считают, а прядение прядет другую пряжу.

Спиннер-писатель, а ты не ел мухоморов, когда мы гуляли в сибирском лесу, говорят, они тут будут круче всех, не зря сюда вожаков прислали, а то совсем охренели .

Не ел, кто еще может плести свои линии в этом мире, обрезать их где захочет, крутить сюжет? Да и Книгу Судеб надо было написать, а так как сам я этого не делал, то тоже считаюсь ученым.

Считалось, — сказал Фагот.
— Часто задаваемые вопросы?
— Чаво, ты наш ученый.
И вдруг Фагот громко расхохотался, да так, что не мог остановиться.

А чего ты смеешься, — возмутился кот и снова растопырил свои стальные когти, чтобы сразиться с демоном, привести его в чувство.

Но он вовремя прыгнул на приличное расстояние.
— А если не смогли найти прядильщика, хотя их сейчас немного, то где мы с вами найдем писателей? А как отличить простой стих от твоего спиннинга?

Кот растерялся, солнце погасло, радость с ним померкла, что ни говори, и тут Фагот был совершенно прав.

Как-нибудь найдем, — махнул он лапой.

Но Бегемот не мог уснуть до утра. Фагот, конечно, гад ползучий, он может испортить любую большую радость, но в одном он прав — писателей так много, что не хватает бессмертия, чтобы найти нужных.

Потом снова вскочил, как ужаленный огромной пчелой:

Выдумал, вернее понял, должно быть три сестры.

Ты это сейчас придумал или тебе приснилось? — саркастически спросил Фагот.

Да, так и есть, раз там три спиннера, то и здесь их должно быть три. И остаются в каком-то родстве во все времена — сестры, скорее всего.

Три сестры, это лучше, чем ничего. Россия большая, Сибирь уже поменьше будет, а тут тоже три сестры писателей, думаю не так уж и много, будем искать.

А потом, — самодовольно сказал кот, — что бы ты без меня делал?

Я бы хорошо спал до утра, а утро вечера мудренее, но это знал ученый Баюн, а ты не умеешь видеть.Как время на тебя подействовало, иногда даже страшно становится, Велес не посмотрит на тебя без слез

И знаю, только бы забыл до утра, Может, мне раньше приснился такой сон, Но ты проснешься и забудешь, только сейчас вспомнил тут.

Так все само собой определилось. В прошлый раз Маргариту нашли, а теперь надо было лапы и копыта стереть до дыр, и найти писателя, или сразу троих, точнее было бы.

№№№№№№№№№№
Как они нашли Викторию, даже Воланду, наверное, неизвестно, они просто появились в нужное время, в нужном месте и стали смотреть, что она написала.

Когда выяснилось, что есть еще ее младшая сестра Алина, и она тоже пишет сказки, кот осторожно спросил про третью сестру.

Виктория удивленно посмотрела на него:
-Радмила, да, конечно, только она журналист, ее репортажи с вечеринок и рассказы о светских львицах Серебряного века вряд ли пригодятся.

Итак, вас трое, о чем напишет третий, понятия не имею, но как долго я вас искал, — сказал кот и так тяжело вздохнул, что листья на следующем цветке (он сидел на подоконнике) начал качаться.

Ладно, сначала надо разобраться с тобой и твоим романом, а потом я переберусь к Алине, — деловито сказал кот.

И в тот памятный летний вечер он почувствовал себя настоящим пупом земли.

Глава 18 Тайна золотой цепочки

Кстати, о золотой цепочке.
В Лукоморье дуб зеленый,
Золотая цепь на том дубе,
И днём и ночью кот учёный
Всё по цепочке крутится.
— Что за золотая цепь образовалась на том дубе, — спросил ангел Алину, в последнее время он стал еще любопытнее, чем при жизни.

Вспомнил, как какой-то наивный художник нарисовал цепь, которой был привязан дуб; наш кот, ученый, ходит по нему. А на другой детской иллюстрации эта самая золотая цепочка была вообще поводком для кота, у него был ошейник на шее, он ходил с цепочкой, как домашняя собака — они толком не ведают, что творят. Велес рассмеялся бы, если бы увидел это, но коту было не до смеха. Хорошо, что он не нашел того художника, трудно представить, что бы он с ним сделал в лютой ярости.

А это уже как крылатые словечки, если понимать их буквально, то получается настоящий бред.

Надо искать какой-то секрет.
Бегемот тогда внимательно выслушал рассуждения Алины, готов был вмешаться, если бы она тоже начала говорить о цепи.

Но она хорошо подготовилась:
— Так называлась древняя грамота мудрейших волхвов, дорогая, — услышал ее голос Бегемот и подпрыгнул от неожиданности.

Алина продолжила:
— Это было начертано на драгоценных металлах, эти древние буквы назывались золотой цепью, и хранились в тайниках и имели ценность во всех смыслах.А наш кот и охранял, и читал эту древнюю книгу — оттуда взяты его сказки и песни.

Вот и кот, — улыбнулся Ангел, — но где же кот и где эта золотая цепочка?

Цепочка спрятана где-то очень далеко, кот трансформировался и стал другим (Алина еще не раскрыла тайну Бегемота), но если мы сможем пройти этот лабиринт, то он вернется с нами туда, в свое Лукоморье, и вспомнит место, где хранится цепь и где «Царь Кащей над золотом чахнет».»

Так он чахнет из-за того золота, а может он тот самый кот, если Баюн превратился в кого-то?

Нет, Кащей не кот, он появился в этом мире намного раньше, он бог зима и мороз, что было нужно для того, чтобы остановить вероломный народ, рвавшийся за той цепью, и ради золота и серебра готовы были переплавить его на кольца и слитки. Иваны, не знающие родства и Рода, всегда нуждались в другом золоте и драгоценностях, это был единственный способ оставить их.А кот остался котом, только стал другим. Он отправился на поиски тех, кто ничего не забыл, и мог вернуть в этот чужой мир Лукоморье и золотую цепь, не мог сидеть в спящем, окаменевшем мире, потому что во все времена мечтал только о покое.

На этом разговор Эла и Алины закончился.
Бегемот понял, почему ему так хочется наконец вернуться в Лукоморье, убедиться, что цепь цела, и, наконец, для себя вспомнить и прочитать те древние послания славян этому миру.

Как все оказывается в этом мире и просто, и сложно.
Тысячу лет, и ни одной ночи не было, чтобы он не видел Лукоморья, залитого солнечными лучами, не помнил каких-то обрывков тех сказок, былин, легенд, написанных золотой цепью на золотой цепи. Только все это были лишь обрывки, какие-то кусочки, из которых он, как ни старался, не смог сложить воедино хотя бы одну песню.

Но, может, и правильно, что не смог. Если можно смириться с тем, что кот Бегемот покупает билет на трамвай, то кота, поющего древние былины, непременно отправят в психиатрическую лечебницу.Даже самые умные и продвинутые из служителей Божьих многого не могут понять, как расширить границы своих знаний, а потому в этом странном мире все должно было быть закрыто.

Да ничего, эпоха черных монстров уже прошла, наступает совсем другое время, и кот Бегемот вместе с остальными монстрами очень много сделал, чтобы Лукоморье осталось в этом мире. Они пройдут славянский лабиринт — самый загадочный и длинный из всех, попадут в него.И тогда золотая цепь засияет новым светом и наконец спасет этот несчастный, измученный мир.

У моря дуб зеленый;
Золотая цепь на том дубе:
И днем ​​и ночью кот ученый
Все крутится в цепях;
Идет направо — начинается песня
Налево — говорит сказку.
Есть чудеса: там черт бродит,
Русалка сидит на ветках;
Там по неведомым тропам
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стойки без окон, без дверей;
Там лес и долина полны видений;
Там волны промчатся на заре
На песчаном и пустынном берегу,
И тридцать прекрасных рыцарей
Сменно выходят чистые воды,
И их дядя с ними море;
Там царевич мимоходом
Пленит грозного короля;
Там в облаках на глазах у людей
Через леса, за моря
Колдун несёт богатыря;
В подземелье принцесса тоскует,
И ей верно служит коричневый волк;
Там ступа с Бабой Ягой
Ходит, ходит сама,
Там царь Кащей над золотом томится;
Есть русский дух. ..пахнет Россией!
И там я был, и я пил мед;
У моря я увидел зеленый дуб;
Он сидел под ним, а кот — ученый
Рассказывал мне свои сказки.

Анализ стихотворения «У Лукоморья дуб зеленый» Пушкина

«У моря дуб зеленый…» — строки, знакомые каждому с детства. Волшебный мир сказок Пушкина настолько прочно вошёл в нашу жизнь, что воспринимается как неотъемлемая часть русской культуры.Стихотворение «Руслан и Людмила» было закончено Пушкиным в 1820 году, но вступление он закончил в 1825 году в Михайловском. За основу поэт взял высказывание Арины Родионовны.

Вступление Пушкина к поэме продолжает древние традиции русского фольклора. Даже древнерусские гусляры начинали свои легенды с обязательного изречения, не имевшего прямого отношения к сюжету. Это изречение настраивало слушателей на торжественный лад, создавало особую волшебную атмосферу.

Свою поэму Пушкин начинает с описания загадочной кривизны — загадочной области, где возможны любые чудеса. «Кот-ученый» символизирует древнего автора-сказочника, знающего невероятное количество сказок и песен. Лукоморье населяют многие волшебные богатыри, собравшиеся сюда со всех русских сказок. Среди них и второстепенные персонажи (гоблин, русалка), и «невидимые звери», и еще неживая избушка на курьих ножках.

Постепенно перед читателем предстают более значимые герои. Среди смутных видений появляются могучие «тридцать богатырей» во главе с Черномором, символизирующие воинскую силу русского народа.Главные положительные персонажи (принц, герой, принцесса) пока безымянны. Это собирательные образы, которые предстоит воплотить в конкретной сказке. Завершают волшебную картину главные отрицательные персонажи, Баба Яга и Кащей Бессмертный, олицетворяющие зло и несправедливость.

Пушкин подчеркивает, что весь этот волшебный мир имеет национальные корни. Он напрямую связан с Россией: «там Россией пахнет!» Все происходящие в этом мире события (подвиги, временные победы злодеев и торжество справедливости) являются отражением реальной жизни. Сказки — это не просто истории, придуманные для развлечения. Они по-своему освещают действительность и помогают человеку различать добро и зло.

Лукоморье — одно из первых топонимов, которые мы узнаем в жизни. На современных картах его нет, но он есть на картах XVI века. Лукоморье упоминается также в «Слове о полку Игореве» и в русском фольклоре.

Что означает слово «Лукоморье»?

Слово «лукоморье» звучит для нас загадочно и даже сказочно, но этимология его довольно прозаична.Оно происходит от старославянских «лук» и «море». Слово «лук» означает изгиб. Однокоренные с ним слова — «поклониться», «поклониться», «поклониться» (у седла). То есть «кривизна» переводится как изогнутый берег моря, залив.

Лукоморье под Пушкиным

О Лукоморье мы узнаем из пролога к первому великому произведению Александра Пушкина, поэме «Руслан и Людмила». Пушкин описывает Лукоморье как некое условно-сказочное место, «где пахнет Россией», где стоит дуб с золотой цепью и ходит по нему ученый кот.

Важно, что пролог был написан уже ко второму изданию поэмы, вышедшему через 8 лет после первого издания — в 1828 году. Это может многое прояснить в происхождении пушкинского Лукоморья.

К этому времени Пушкин уже побывал в южной ссылке, где вместе с Раевскими побывал и в Приазовье, и в Крыму. Генерал Раевский из Горочеводска восторженно писал своей дочери Елене: «Здесь Днепр только что перешагнул свои пороги, среди него острова каменные с лесом, очень возвышенные, берега местами тоже лесные; словом, виды необыкновенно живописны, мало что я видел в своем путешествии, что я мог бы сравнить с ними.»

Эти пейзажи произвели на военного человека неизгладимое впечатление. Они просто не могли не повлиять на поэта Пушкина.

А Лукоморье?

Впрочем, пейзажи пейзажами, а Лукоморье? Как мог выкристаллизоваться из Пушкина этот образ, который войдет не только в историю русской литературы, но и в подсознание каждого русского человека?

Источник первый: Арина Родионовна.
Как известно, сюжеты нескольких сказок Пушкина навеяла поэту его няня.Литературовед-пушкиновед Павел Анненков писал, что многие эпизоды из сказок Арины Родионовны представлены Пушкиным по-своему и перенесены из произведения в произведение. Вот отрывок из «Сказки о царе Салтане», рассказанный Анненковым: «Так, была у нее кошка: «У моря-курины стоит дуб, и на том дубе золотые цепи, и кошка ходит». по тем цепочкам: вверх идет — сказки рассказывает, спускается — песни поет. »

Как мы видим, кот ходит взад-вперед с няней Пушкина, то есть мы имеем дело с типичным для финно-угорской традиции описанием мирового древа.Кот здесь одновременно и страж границы между мирами, и посредник между ними.

Источник второй: «Слово о полку Игореве».
Еще в лицейские годы Пушкина А. И. Мусин-Пушкин опубликовал «Слово о полку Игореве». В «Слове» о Лукоморье написано:

.

«И поганый Кобяк из лука морского
из железных великих пльков половцев
как вихрь, выторж:
и Кобяк упал в городе Киеве,
в Гриднице Святославли».

В летописях сообщалось, что русские постоянно сталкивались с кочевниками в южной степи: «лучше остаться с ними в Лузѣморе».

Согласно летописям, жителями Лукоморья были половцы, с которыми постоянно враждовали киевские князья. Лукоморье так называлась территория Северного Приазовья.

Это мнение, по мнению С. А. Плетневой, подтверждается тем, что «проследить лукоморских половцев можно по каменным изваяниям (идолам), найденным в районе нижнего Днепра.Они относятся к развитому периоду половецкой скульптуры, ко второй половине XII — началу XIII вв. »

Таким образом, можно сказать, что Лукоморье (которое воспел Пушкин) было излучиной между нижним течением Днепра и Азовским морем. Даже сегодня в топонимике Приазовья можно найти отголоски этой исторической памяти: две степные реки Большой и Малый Утлюк. «Утлук» — «отлук» — «лука» переводится с тюркского как «пастбище, луг».

Что за дуб?

Еще интересно понять, какой дуб описал Пушкин:

«И там я был, и я пил мед;
У моря я увидел зеленый дуб. »

Путешествуя по Днепровско-Азовской степи во время своей южной ссылки, Пушкин мог слышать от старожилов легенду о знаменитом запорожском дубе, который рос на острове Хортица.

Византийский император Константин Багрянородный писал о нем: «Пройдя это место, русские достигают острова св. Григория (острова Хортица) и приносят свои жертвы на этом острове, так как там растет огромный дуб. Они приносят в жертву живых петухов, втыкают стрелы, другие приносят куски хлеба, мясо и то, что есть у всех, как того требует их обычай.»

Уже в 70-х годах XIX века запорожский краевед Я. Об этом дубе упомянул и П. Новицкий: «Пять лет тому назад на острове Хортица засох священный дуб. Оно было разветвленным и колоссальной толщины, стояло в ста пятидесяти саженях от Остров-Хортицкой колонии».

Где еще искать Лукоморье?

Лукоморье встречается не только в летописях, «Слове о полку Игореве» и поэме Пушкина, но и в русском фольклоре. Афанасьев в своем произведении «Древо жизни» отмечал, что так в восточнославянской мифологии называлось заповедное место на границе миров, где растет мировое древо, упирающееся в преисподнюю и достигающее неба. Карамзин также писал, что слово Лукоморье использовалось в значении северного царства, где люди впадают в спячку на шесть месяцев, а бодрствуют на шесть месяцев.
Так или иначе, в фольклорном восприятии Лукоморье — это некая условная земля на границе ойкумены, чаще всего расположенная на севере.

Лукоморье на картах

Лукоморье можно было бы считать историческим и полубаснословным анахронизмом, если бы не западноевропейские карты XVI-XVII вв., на которых точно определено местонахождение Лукоморья, как на картах Меркатора (1546 г.), так и на на картах Гондиуса (1606 г.), а также на картах Массы, Кантелли и Витсена территория на правом (восточном) берегу Обской губы называется Лукоморьем.

Сами

европейских картографа в этих местах не бывали. Скорее всего, при составлении карт опирались на описание этой местности путешественниками, в частности Сигизмундом Герберштейном. Он дал ее в «Записках о Московии»: «в горах за Обью», «От Лукоморских гор течет река Косин. Вместе с этой рекой берет свое начало другая река Кассима, и, протекая через Лукоморье, впадает в большую реку Тахнин».

Николас Витсен, опубликовавший в XVIII веке свою Carte Novelle de la Tartarie, располагал графическим материалом.На его карте длина Обской губы соответствует действительности, и поэтому «Лукомория» — это обозначение самой губы Карского моря. В русской исторической картографии не было топонима «Лукоморье», но очевидно, что западноевропейские картографы признавали Лукоморье древним названием Обской губы.

Сказочное Лукоморье заимствовано Пушкиным из фольклора восточных славян. Это заповедное северное королевство на краю света, где люди впадают в спячку и просыпаются с первыми лучами весеннего солнца.Есть Мировое Древо («У Лукоморья дуб зеленый»), по которому, если идти вверх, можно попасть в рай, если вниз — в преисподнюю.

Настоящее Лукоморье, несмотря на детскую песенку со словами «Нет Лукоморья на карте, значит, нет пути в сказку», изображено на многих старых западноевропейских картах: это территория, прилегающая к восточное побережье Обской губы, в районе современной Томской области.

Вообще «кривизна» в старославянском языке означает «изгиб морского берега», а в древнерусских летописях этот топоним упоминается не на Крайнем Севере, а в районе Азовского и Черного морей и низовья Днепра.Летопись Лукоморье — одно из мест обитания половцев, которых иногда называли «лукоморцами». Например, в связи с этими областями Лукоморье упоминается в «Слове о полку Игореве». На «Задонщине» в Лукоморье остатки армии Мамая отступают после поражения в Куликовской битве.

Остров Буян

Сказочный Буян также стал широко известен благодаря Пушкину: на острове Буян хранятся волшебные вещи, помогающие сказочным героям, и растет волшебный дуб (Мировое дерево).Многие народные заговоры и заговоры начинались со слов: «На море на Окияне, на острове на Буяне лежит бело-горючий камень Алатырь». Священный камень алатырь в славянской мифологии обозначал центр мира.

Настоящий Буян — немецкий остров Рюген в Балтийском море. В древности на острове проживало западнославянское племя руян, в честь которых остров и был назван руян. На острове располагалась Аркона, главное языческое святилище балтийских славян.В последующие века в славянском фольклоре имя трансформировалось в Буян.

И сказочный «белогорючий камень Алатырь» — меловая скала «Царский престол», возвышающаяся над морем. По преданию, претендент на руянский престол должен был подняться за одну ночь по скалам на самый верх (что, видимо, было сложно и страшно).

Тмутаракань

Часто, когда хотят рассказать о каком-то далеком, недоступном месте, говорят, что это какая-то Тмутаракань.

Тем не менее, это вполне реальный город — столица одноименного древнерусского княжества, существовавшего в X-XI веках. Город действительно находился далеко от остальных княжеств Древней Руси — в районе Керченского пролива, на месте современной Тамани.

После разгрома Хазарского каганата киевским князем Святославом город Тмутаракань перешел под власть Киевской Руси, постепенно став самостоятельным русским княжеством. Но сыграла роль удаленность от России ситуации: после 1094 года упоминания о Тмутаракани исчезают из русских летописей. Территория переходит к Византии, а позже к Генуе.

Бразилия

Легендарный Хай-Бразил — остров блаженных в ирландской мифологии, кельтский аналог библейского рая. Его населяли герои и просто хорошие люди. С приходом христианства в Ирландию Верхний Бразилия стал заселяться монахами и праведниками.

Остров окружен туманом, который рассеивается каждые семь лет, тогда только его можно увидеть. По другой версии, остров всплывает на поверхность океана каждые семь лет.Согласно легенде, остров навсегда останется на поверхности океана, если его коснется огонь.

Этот мифический остров в Атлантике был отмечен на многих старых картах и ​​находился к западу от Ирландии. Поэтому, когда в 1500 году португальцы достигли неведомых берегов в Западном полушарии, они решили, что это и есть легендарная земля Хай Бразил. Страна до сих пор называется Бразилия.

Авалон

На этом волшебном острове кельтских легенд жила фея Моргана и был похоронен король Артур.Авалон, также известный как Яблочный остров, был еще одним кельтским аналогом рая и располагался в легендах то ли где-то на западе, среди бескрайних вод Атлантики, то ли у берегов Британии.

Свой настоящий вид остров приобрел в конце XII века, когда на холме Святого Михаила (который, кстати, в доисторические времена был вулканом) в графстве Сомерсет была обнаружена могила. Надпись на могиле гласила, что здесь, на острове Авалон, покоится король Артур со своей супругой Гвиневрой.В погребении были найдены останки крупного мужчины и невысокой женщины.

В древности возвышавшийся над болотом холм напоминал остров, а во время частых наводнений превращался в настоящий остров. Позже останки были перезахоронены в построенной тогда же часовне. Во время Гражданской войны в 17 веке могилу вскрыли и разбросали кости.

Остров Туле

Таинственный остров впервые был описан древнегреческим путешественником Пифеем из Массилии (современный Марсель) в 4 веке до нашей эры.Он совершил путешествие по Северной Европе и, помимо острова Туле, рассказал о северном сиянии, о замерзшем море и о полярной ночи.

Сначала Неизвестная Южная Земля занимала весь юг, превратив Индийский океан в озеро. Но по мере географических открытий она становилась все меньше и меньше, продвигаясь на юг. Огненная Земля, Австралия и Новая Зеландия были объявлены северными оконечностями Terra Incognita. Даже небольшие одинокие острова, затерянные в океане, иногда принимали за побережье Неизвестной Южной Земли.

После своего неудачного плавания в 1772 году Джеймс Кук, так и не нашедший загадочную южную землю, заявил, что если южный континент и существует, то только около полюса, поэтому не представляет никакой ценности. После этого южный континент перестали вообще изображать на картах.

Наконец, в 1820 году русская экспедиция Беллинсгаузена и Лазарева открыла Антарктиду. И Terra Australis, существовавшая до этого лишь гипотетически, перестала быть Incognita. На карте появился шестой континент.

Сказка-анекдот о том, кто живет в Лукоморье,
от кого происходит…
(По мотивам русских сказок)

Кот Василий

Жил-был кот Василий,
Черный костюм, не урод
В многочисленных родственниках
Мог бы совсем запутаться
Королевский звездочет
Если бы я взялся за бухгалтерию. ..
Васька не жил при дворе-

Не какой-нибудь персидский шейх,
Или какой-нибудь сноб английский
Или-не дай бог-
Близнецы из Сиама
Или городские отцы
Им принадлежал тот кот,
Нет, с кошачьей колыбели

Васька жил у древней бабушки,
Я спал за печкой у кадки,
Я с аппетитом ел сметану,
Я пил молоко на свалку…
Однажды сметаной насытился,
Настой из баночки выпил-
Нет, Васёк не болен-
Мышку в банке видел…

Может лягушку
То, что кот идет потихоньку
Перепил из бутылки —
Весь литр просидел,
Мышку со дна съел на закуску,

А потом лежал пластом —
Только хвостом повилял…
Два дня я истошно кричал
Видно было очень больно,
Все равно не замерз,
Только немного оцепенел
Да, иногда лысый …
Потом номер замочил
Кот Васька заговорил!

И такому явлению
Есть простое объяснение-
Та бабка жила в глуши,
Если прохожий заблудился,
Иногда она варила капусту
Из прохожего, как-
Было очень темно. ..
Ее избушка ветхая
Я стояла на болоте,
Куриные ножки подвернулись-
Старый ревматизм
Я страдала от сырости…

Бабушка от такой напасти запас
Я травы летом собирала,
Сочиняла заклинания:
От насморка, от прострела,
Я что-то ела с хреном, с медом,
Я набила избушку, кошку,
Да, зайдет иногда кто-нибудь …

Жабьи шкуры, волчий корм,
Что он мог в себя насыпать-
В общем, травка-девясил,
Васька кот закричал…
Никого бы не удивил-
В двор,
По приметам, «семь штанов,
Душа поет от любви
А на крыше кот орет…»

Васька начал с русской ругани —
«Человеческий» язык,
Вот что случилось с кот…
Да каналья рифмовала,
Что с рождения и до сих пор
Я беды не знал
Жил в довольстве и комфорте,
Я мышку на зарядку водил,
И вот черт попутал
И он вгонял в сомнения…

Тот, мол, был потомкам
Я только гены оставил,
Не вспомнил котят
И мамки не баловали-
Как перчатки менялись. ..
А зачем коту перчатки?
Спрашивал я себя…
А теперь другое дело
Однажды в голове прояснилось:

«У меня те же знания, прорыв
И целый пруд историй, —
Заплакал старый пройдоха, —
И кто меня проверит,
Даже если я солгу…
Что я с таким талантом
Так я и умру у бабушки? »

Бабушке было около трехсот лет,
Да, сто лет жила с ней кошка
Однажды я сварила зелье,
Я опустила своего питомца в чан-

Она сказала, что от блох,
Ну, что у одного везде подвох-
Васька чуть не умер…
Сухой как солнце-

«Ты тоже спасибо скажешь,
Как же ты отмотаешь на двести лет назад…
Кому предашь рецепт-
Долго, Вася, не проживешь —
Сам в настойку попадешь…»-

Бабушка тогда пошутила,
Как кошка в отваре мыла
Она не знала
Что однажды ее кошка
Зелье не съест правильно…

Теперь каша ясна:
Замкнутой жизнью жила бабка,
Разговоры только с печкой
И кошку вела. ..
Наслушалась вдоволь,
А в ответ ни слова,
Ни Васёк, ни та же печка…

Вася был видным котом
С белой грудью, хвостом с трубой,
А теперь хвост опущен
И Василий не в себе …
Поймет — заболтаешься,
Головой ответишь…

Ходил о ней слух-
Я всех в печку посадил…
Хотя кот лично не видел-
За последнее век
Мало кто к ней забрел,
Но с твоей кошачьей шеей
Я все равно не рискнул,
Чтоб не растрачивать талант-
Убежал от бабушки…

Чтоб не кончил на забор,
Кот переехал в Лукоморье…
И, спасая его шубу,
Решил прибить к дубу-
Чем поджимая от страха хвост,
Оставить на кладбище
Лучше поискать Почта …

Огромный дуб стоял
Все в Лукоморье знали
Цепь висела на том дубе —
Чуть звенела на ветру
И была она из чистого золота-
«Знай, как богата страна!»
Кошка — вот страж разума!
Сразу понял: «Как показать
Лучше сто раз рассказать…»

Долго не тянул,
Портфолио собрал мигом,
Биографию подчистил,
К сиротству приписал
А кто-то сжал портрет —
Есть уши, пойдёт
А кто там разберётся-
Кот да кот в Лукоморье. ..

Так с тех пор он там и живет-
Самый известный кот
Ходит по цепочке вокруг дуба,
Как песня начинается направо,
Налево, говорит сказку,
Направо-так храпит в тени ,
он ловит блох на сытый живот,
Между вещами неосторожно
с женского пола он ведет …

Если поэт блуждает
Пройдитесь по своей природе
Тьму участков и советы
Здесь будет получить за пародии …

Это позор, я не был там-
Все заботы и дела
Тогда старость пришла,
я нашел Пушкина book-
Я читал что-то моих внучек,

, а остальные кошки Мурка
роптали в моем Напря-
и ее пра-пра-прабабушка
она жила в Лукоморье,
Лавлейс посетил…

Рецепт долговечности,
, к сожалению, я не знал
, видимо, Великая Наина
Васька была запугана как ребенок …

отзывов

Ольга, здорово! И рисунок вовсе не каракули!
Конечно, есть недостатки в стиле видификации, но если по отношению к народному стилю, то это вполне нормально — кстати 🙂 Но контент очень интересно!
Я тоже пробовала писать сказки в стихах, идеи все равно приходят, а смелости нет. .. А когда есть — откуда он? Может быть, когда в других сказках что-то сказано, но для меня все в моей голове!)) Я ничего не одолжил от кого-либо, но как мысли пролетели, я написал его 🙂
приятно познакомиться ) Общий интерес. Я буду вдохновлен сказками, посмотрим. Не бойтесь, я так просто написал о плагиате, когда вдруг нашел сходство с чем-то когда-то знакомым. Вот идея от вас — чтобы оживить народные сказки в поэтической форме.Может идея разовьется. Спасибо!:)

С пожеланиями успеха,
Наталья

Манас читать по русски. Самый известный манасчи

— кыргызский народный эпос, названный в честь главного героя.

Время создания, как и генезис эпоса точно не установлены. Один из инициаторов исследования «Манас », казахский писатель М. Ауэзов (1897–1961), на основании центрального эпизода, посвященного походу на уйгуров, выдвинул гипотезу, согласно которой эпос был создан не ранее 840.В ней нашли отражение события IX и X веков, то есть периода «кыргызской великой державы», когда кыргызы были большим и могущественным народом (некоторые исторические источники утверждают, что в то время они имели от 80 тысяч до 400 тысяч воинов (Чингисхан, создавший непобедимое государство, имел 125 тысяч воинов).

Эпизод Чон-казат ( Великий поход ) рассказывает о борьбе с сильным восточным государством (монголо-китайским или монголо-тюркским), внутри в котором располагался город Бейджин, находившийся в сорока или сорока днях пути от Киргизского государства.

На основании того, что в 840 г. киргизы завоевали Уйгурское царство и взяли его центральный город Бей Тин, М. Ауэзов предположил, что завоевателем этого города, умершим в 847 г., является Манас. Первые песни поэмы о Манасе, кем бы он ни был по происхождению, были созданы в год смерти этого исторического героя, как того требовал обычай. Оговорка важна, так как от той эпохи не сохранилось ни одного имени собственного полководцев или аго (тогдашнего названия киргизских ханов).Поэтому, возможно, имя героя было другим и для потомков осталось только более позднее прозвище (имя божества из шаманского пантеона или из манихейства, распространенного тогда в Средней Азии).

Подобно воину-поэту из Слова о полку Игореве  воспели очередной исторический поход, воины Манаса воспели события, в которых они принимали участие. Главный среди них Ырымандын-ырчи-уул (или Джайсан-ырчи, то есть князь-поэт), спутник Манаса.Он воин-боец, и потому обязательный сон, который видят сказители перед исполнением эпоса, может быть истолкован символически — они участвуют в пире и т. п., как бы также причисленные к чоро, сподвижникам Манаса. Таким образом, «Чон-казат» создавался либо во время самой кампании, либо сразу после нее.

Основное ядро ​​эпоса, для которого характерны многие исторические наслоения, сформировалось в 15-18 вв.

Ауэзов М. . — В книге: М.Ауэзов Мысли разных лет . Алма-Ата, 1959
Кыргызский героический эпос «Манас» . М., 1961
Керимжанова Б. Семетей и Сейтек . Фрунзе, 1961
Жирмунский В.М. Народный героический эпос . М.-Л., 1962
Кыдырбаева Р.З. Генезис эпоса «Манас» . Фрунзе, Илим, 1980
Бернштам А.Н. Эпоха кыргызского эпоса «Манас» // Энциклопедический феномен эпоса «Манас», Бишкек, 1995

Кыргызский героический эпос «Манас» — по своим идейно-содержательным и художественным качествам занимает особое место среди всех жанр устного народного творчества народа.Интерес к эпосу «Манас» был всегда, а научный интерес появился только в начале ХХ века, но не следует забывать, что представители русской науки, посетившие Среднюю Азию во второй половине XIX века, имели определенное представление о \ u эпос «Манас». С 30-х годов XX века эпос «Манас» стал основным материалом для различных теорий и направлений науки о народном творчестве. Стремление исследователей понять и объяснить эпос «Манас», его генезис в жизни кыргызского народа и мировой истории породил споры, вступавшие порой в важность и узко-узкие академические интересы на общественно-политическом уровне.

У кыргызов около сорока народных былин. Из них самым монументальным является героический эпос «Манас». И именно в отношении «Манаса» все остальные кыргызские эпосы условно называются «малыми» в кыргызской науке, хотя ни один из них не уступает ни по содержанию, ни по форме другим эпосам народов мира.

Создатели эпоса «Манас» — сказители-манасчи с феноменальной памятью (хотя память — не главная черта) и божественным даром. Они – хранители эпоса, которые передавали текст эпоса из поколения в поколение, из уст в уста.Благодаря сказителям развивался и совершенствовался эпос «Манас».

Есть две версии происхождения эпоса. Народная версия, где Джайсан – первый сказитель Манасчи и научная, где переплетаются три гипотезы об эпохе происхождения эпоса. Начнем с народной версии: по некоторым данным (по материалам Мариам Мусса кызы) и бытующим народным преданиям, Джайсан сын Умета (член военной команды, подвижник Манаса), является первым сказителем и творцом героической легенды о Манасе: «Джайсан из племени Усуней родился в 682 году, он был моложе самого Манаса Великодушного на 12 лет.Мать Джайсана, дочь Карачаха — Джанылча, отец — Умет также входили в военный отряд Манаса. Во время великого похода он был тяжело ранен и долго лежал без сознания, очнувшись от странного звука, он начинает петь о героических подвигах Манаса. И с этого момента начали воспевать деяния Манаса. В возрасте 54 лет, на заре своего творчества, Джайсан был убит (от зависти) руками собственного ученика Ырчы, сына Ырамана, также служившего Манасу.По свидетельству Марии Муса кызы: «после смерти Джайсана дело его продолжил Ырчи. Но время от времени в истории кыргызского народа появлялись новые жайсаны, которые были его воплощением и их было ровно девять. И именно они и те сказители, имена которых, запечатленные народной памятью, были носителями и хранителями великой легенды о Манасе.

1) Согласно М.О. Ауэзова и А.Н. Бернштам, узловые события Манаса связаны с периодом истории кыргызов, когда они поддерживали отношения с уйгурами.

2) Б.М. Юнусалиев на основе анализа содержания эпоса, опираясь на отдельные исторические факты, а также на этнографические, лингвогеографические сведения, делает вывод, что основа эпоса связана с событиями IX-XI веков, когда киргизы воевали против киданей — Кара Китаяев.

3) В.М. Жирмунский считает, что хотя в содержании эпоса много материалов, отражающих древние представления народа, исторический пласт эпоса отражает события XV-XVIII вв., (по С.Мусаев).

«Существующий уровень изучения «Манаса» не позволяет полностью согласиться с одной из перечисленных гипотез, отвергая другие как несостоятельные. Глубокий анализ содержания эпоса приводит к одному бесспорному выводу: события, составляющие содержание «Манаса», представляют собой многослойность, свидетельствующую о том, что произведение формировалось в течение длительного времени.

Второй период историко-этографического рассмотрения эпоса «Манас» охватывает период с 1922 по 1991 год.

Начало научному изучению эпоса «Манас» в советское время положили труды профессора П.А. Фалева (1888-1922) — «Как строится кара-киргизский эпос», Эпопея», которые были опубликованы в первом номере журнала «Наука и образование», издававшегося в Ташкенте в 1922 году. Автор опирается на записанные и изданные В.В. На материалах Радлова анализируются художественные особенности этого эпоса.

Б. Солтоноев (1878-1938) по праву считается кыргызским историком.писатель и поэт. Его также можно назвать первым кыргызским этнографом. Уже дана оценка его поэтическому и литературному наследию, его творческой деятельности в целом. Б. Солтоноева следует считать первым кыргызским ученым, который в силу своей подготовленности рассмотрел эпос «Манас» и некоторые другие произведения, а также творение отдельных манасчей. Основная часть его творчества посвящена эпосу «Манас». Он называется «Манас». Это исследование начинается с того, как издавна воспевают и не забывают киргизы такие эпические поэмы, как «Манас» и «Кошой», «Ер Тоштук».Исследователи выделяют эти поэмы как отдельные произведения, тогда как их герои в полных вариантах являются персонажами одного эпоса.

Особое место среди исследователей эпоса «Манас» принадлежит выдающемуся казахскому писателю, знатоку фольклора, видному советскому ученому М.О. Ауэзова, активно занимавшегося эпосом с конца 20-х годов до конца жизни. Он также был влюблен в эпос Манас. Его знаменитое произведение – «Кыргызская национальная героическая поэма «Манас», явившаяся результатом многолетних скрупулезных исследований, является одним из фундаментальных исследований о Манасе.

В.В.Бартольд (1869-1930) один из первых исследователей, вплотную занимавшихся разработкой истории кыргызского народа, как в досоветское, так и в советское время. Он был знаком с различными жанрами устного народного творчества кыргызов. В своих произведениях «Манас» используется как источник по различным вопросам истории и культуры кыргызского народа. В.В.Бартольд критически относится к тому, что в эпосе «Манас» борьба кыргызов изображается как религиозная война, хотя считал, что кыргызы в XIX веке, как и в XVI веке, почти полностью незнакомы с догмами и обрядами Ислама.

В изучении этнографии кыргызского народа хорошо известна заслуга С. М. Абрамзона (1905-1977). Пожалуй, трудно назвать те стороны истории и культуры кыргызов, которых он не коснулся. Но больше всего ученый уделяет внимание эпосу «Манас». В своей статье «Кыргызский героический эпос «Манас»» он выражает справедливое недовольство тем, что «Манас» до сих пор остается крайне малоизученным в этнографическом отношении материалом.

А.Н.Бернштам (1910-1959 гг.) — видный советский археолог, историк, этнограф. Он одним из первых среди ученых обратился к истокам кыргызской культуры и начал привлекать эпические материалы. Во всех работах А.Н. Бернштама об эпосе «Манас», а их более десяти, эпос рассматривается, прежде всего, как исторический источник.

1. Это исторический рассказ о борьбе кыргызских племен за независимость, древнейший этап, который датируется 820-847 годами;

2.В основу эпоса «Манас» положен конкретно-исторический образ вождя кыргызского народа — 820-847 гг., борьба которого носила освободительный характер.

Академик Джамгирчинов Б. (1911-1982) один из первых кыргызских ученых-профессионалов, который начал использовать данные устного народного творчества кыргызов в научных разработках еще в советское время.

Среди кыргызских ученых особое место в изучении эпоса «Манас» принадлежит профессорам: в области истории Б.М. Юнусалиев, в области фольклора Р.Кадырбаева, Э.Абдылбаева, Р.Сарыпбекова, С.Бегалиева, Ж.Орозобекова, в области этнографии И.Молдобаева, в области искусства Б.Алагушева, К.Дюшалиева, А.Кайбылдаева, в области литературы К.Асаналиева и другие.

Б.М. Юнусалиев (1913-1970) — автор нескольких серьезных работ, посвященных различным проблемам Манаса, он был одним из активных инициаторов публикации эпоса. Как главный редактор кыргызского текста, подготовленного к публикации в серии «Эпосы народов СССР», Б.Юнусалиев до последних дней своей жизни помогал решать многие вопросы, связанные с подготовкой текстов к публикации. Такая сложная и ответственная работа, как текстовая, выполнялась в основном при его непосредственном участии и под его руководством.

Комплексному анализу эпоса «Манас» подвергся известный филолог, знаток эпического творчества народов мира В.М. Жирмунский (1891-1971). Он также затронул вопрос о времени сложения кыргызского эпоса.Состав и развитие эпоса «Манас» ученый относит к достаточно широкому диапазону времени – VI–XIX вв., разделяя это время на три периода.

Творчество сказителей «Манас» сопоставляется с древнегреческими пособиями в трудах английского ученого Дж. Томсона. Факты кыргызского эпоса широко используются зарубежными авторами по общетеоретическим проблемам литературоведения. В 1966 году на киностудии «Кыргызфильм» по инициативе видного кыргызского кинорежиссера М.Убукеева (1935-1996) был снят экспериментальный фильм («Саякбай») по второй части эпоса «Манас», уже на аудиокассете. Запись была организована Академией наук Киргизской ССР.

В советское время от шестидесяти сказителей было записано около шестидесяти вариантов эпоса «Манас». Хочется отметить усилия в усилиях тех исследователей, которые это сделали, ведь никогда еще в истории манасологии не проводилось столько работ по записи эпических версий, как в этот период, возможно, в будущем не будет такое дело, пусть и найдутся желающие повторить прошлое, но вряд ли найдутся такие сказочники, от которых можно было бы написать новые версии.Конечно, даже в те времена были проблемы и недостатки. Но тем не менее проделана огромная работа, которая непременно станет неисчерпаемым источником для будущих научных сказочников.

Как самый объемный эпос в мире.

1 / 5

Кроме того, исследователи признают наиболее значимыми записи части о Манасе, сделанные сказителями Тоголоком Молдо (1860-1942), Молдобасаном Мусулманкуловым (1884-1961), Шапаком Рысмендеевым (1863-1956), Багышем Сазановым (1878 -1958), Ибраим Абдырахманов (1888-1960), Мамбет Чокморов (1896-1973)

Самый известный синьцзянский сказочник Жусуп Мамай (кирг.)русская (Джусуп Мамай) — ее версия из 8 частей эпоса занимает около 200 тысяч строк и издается в 18 томах в Урумчи (1984-1995).

Для сравнительной оценки объема былин важно иметь в виду стихотворный размер: в основном «Манас» состоит из 7- и 8-сложных силлабических стихов, однако в варианте Сагымбая Орозбакова их 4 -, 5- и 6-сложные стихи близки к рифмованной прозе, а в варианте Саякбая Каралаева еще есть строки от 9-сложных до 12-сложных.

Эпическая повесть

Традиция возводит возникновение эпоса в легендарную эпоху, называя первым исполнителем соратника Манаса Ырчи-уула сына Ырамана, восхвалявшего подвиги богатыря на его похоронах; бытовавшие в народе песни-плачи были объединены легендарным певцом Токтогулом в один эпос (киргизы первой половины 20 века считали, что он жил 500 лет назад). В традиции известны и другие сказители, а также имена многих манасчи девятнадцатого века, произведения которых не были записаны.

Современные ученые не пришли к единому мнению о времени возникновения эпоса. Выдвигались гипотезы о том, что его основа связана с событиями истории киргизов IX века. В. М. Жирмунский считал, что исторический фон произведения в целом соответствует условиям XV-XVIII веков, хотя и содержит более древние представления.

Первые упоминания об эпосе относятся к 16 веку. Они содержатся в полуфантастическом произведении Маджму ат-Таварих, где Манас показан как историческое лицо, действующее вместе с реально существующими Тохтамышем, Хорезмшахом Мухаммедом и т. д.

Английский историк Артур Томас Хатто считает, что Манасу было

После смерти кыргызского хана Ногоя старые враги кыргызских киргизов, пользуясь нерешительностью его преемников, захватывают земли кыргызов и вытесняют их из Ала-Тоо. Потомки Ногоя гонят в дальние края. Остальные попадают под жестокий гнет захватчиков. Младшего сына Ногоя Жакыпа высылают на Алтай, и он долгие годы вынужден служить алтайским калмакам.Занимаясь земледелием и работая на золотых приисках, он смог разбогатеть. В зрелом возрасте Жакып стал владельцем бесчисленного скота, но обида на то, что судьба не дала ни одного наследника, съедает его душу. Он грустит и молит Всевышнего о жалости, посещает святые места и приносит жертвы. Наконец, после чудного сна, его старшая жена зачала ребенка, через девять месяцев родила мальчика. В этот же день в табуне Жакыпа рождается жеребенок, которого он предназначает своему новорожденному сыну.

На радостях Жакып устраивает большой пир и называет мальчика Манасом. С детства в нем проявлялись необыкновенные качества, он отличается от всех своих сверстников необыкновенной физической силой, озорством и великодушием. Его слава разносится далеко за пределы Алтая. Калмаки, живущие на Алтае, спешат сообщить китайскому хану Есенкану весть о том, что у непокорных киргизов есть батыр, который, пока он еще не созрел, должен быть схвачен и уничтожен. Эсенкан посылает к киргизам своих разведчиков, переодетых в купцов, и дает ему задание захватить Манаса.Они ловят юного героя во время игры орды и пытаются захватить его. Манас вместе со своими сверстниками захватывает разведчиков, все добро каравана раздается простым людям.

Многотысячное войско калмацкого богатыря Нескара направляется против кыргызов. Объединив все соседние народы и племена, Манас выступает против Нескара и одерживает блестящую победу над своим войском. Оценив заслуги юного богатыря, увидев в нем своего заступника, многие киргизские роды, а также соседние племена маньчжуров и калмаков решают объединиться под его предводительством.Манас избирается ханом.

Манас вступает в неравный бой с уйгурами и побеждает. В этой битве неоценимую помощь ему оказывает хан кыргызского племени катаганов Батыр Кошой. Один из побежденных уйгурских правителей Кайыпдан дарит Манасу свою дочь Карабырык, которая сама изъявляет желание стать женой батыра.

По предложению Кошоя Манас решает вернуть народу исконные земли Ала-Тоо, захваченные противниками кыргызов. Собрав войско, он вступает в бой и побеждает.Кыргызы решают переселиться с Алтая на свои исконные земли. Манас со своей семьей находится возле священных черных гор Азирет.

Старый враг кыргызов — китайский хан Алооке решает остановить экспансию кыргызов и начинает готовиться к походу. Узнав об этом, Манас срочно отправляется в поход со своими сорока воинами. Он легко рассеивает армию врагов и захватывает ставку хана Алоука. Видя решимость и отвагу богатыря Манаса, Алооке решает заключить мир с киргизами и, в знак признания покорности, отдает Манасу своего сына Буке.

В это время на южных рубежах обостряется противостояние кыргызских родов с афганским ханом Шоруком. Собрав войско, Манас вступает в бой. Побежденный афганский правитель вступает в дипломатический брак с киргизами, выдавая за Манас свою дочь Акылай и отправляя с ней сорок своих слуг.

Отдельная сюжетная ветвь эпоса повествует о богатыре Алмамбете. Он охватывает события с момента его рождения до прибытия в Манас. Отец Алмамбета Соорондук был одним из крупнейших китайских полководцев.Долгое время он был бездетным, а достигнув совершеннолетия, наконец находит сына. Алмамбет с детства занимается науками, осваивает искусство магии и колдовства, учится в школе Учения Дракона (на кыргызском языке Ажыдярдин окусу), с ним учатся дети из знатных родов, но он оказывается лучший среди них в обучении, а позже вырастает храбрым воином. Рассудительность, честность, отвага делают его знаменитым. В юном возрасте Алмамбет становится преемником своего отца, возглавляя все войска китайской армии.Однажды во время охоты он встречает Кокё-хана, который призывает его к свету и отказу от колдовства. Вернувшись домой, Алмамбет призывает своих родственников перейти в новую веру. Ни родители, ни родственники даже слушать Алмамбет не хотят. Соорондук приказывает арестовать своего сына, отказавшегося от «веры предков». Спасаясь от китайцев, Алмамбет укрывается в Кёкё. Щедрость, рассудительность и справедливость Алмамбета способствуют укреплению его славы. Но кёкче-хигиты завидуют новому приближенному своего правителя.Они пускают ложный слух о близости Алмамбета и жены хана Кекчо Акерчек. Не выдержав клеветы, Алмамбет покидает Кекчо.

И герой случайно встречает Манаса, отправившегося на охоту со своими сорока всадниками. Манас давно слышал об Алмамбете и поэтому встречает его с почестями, устраивает в его честь пир. Манас и Алмамбет становятся городами-побратимами.

А так как Манас женился на Акылае и Карабёрике, чтобы помириться, герой просит своего отца Жакыпа найти ему жену.После долгих поисков Жакып прибывает к хану Атемиру в Бухару, где ему приглянулась дочь хана Санирабига. Жакып сватается к ней, платит богатый выкуп-калым, и Манас по всем правилам женится на Санирабиг. Кыргызы называют жену Манаса Каныкей, что означает «замужем за ханом». Сорок джигитов Манаса женятся на сорока девушках, приехавших с Каныке. Алмамбет женится на дочери покровителя диких горных животных Аруука.

Узнав о Манасе, родственники, находившиеся в ссылке далеко на севере, решают вернуться к нему.Это дети старшего брата Жакыпа Усена, которые много лет прожили среди чужеземцев, взяли жен у калмаков, забыли обычаи и обычаи предков. Среди калмаков их прозвали кезкаманами.

В это время Манас вынужден идти на помощь Батыру Кошою. Афганский хан Тулкю, пользуясь отсутствием Кошоя, совершает набег на племя катаган и убивает сына киргизского богатыря. Но младший брат Тулкю, Акун, решает избежать кровопролития и улаживает вражду между кыргызами и афганцами.Тулкю признает себя виновным, платит выкуп за убийство своего сына Кошоя и уступает свой трон Акуну. Манас и Акун заключают договор о дружбе и договариваются, что их дети, если у них родятся мальчик и девочка, будут помолвлены. Кроме того, сын киргизского хана Кёкётя (поселившийся в Ташкенте после изгнания Пануса) Бокмурун изъявляет желание жениться на его дочери Тулкю по имени Канышай. По совету Манаса Бакай отправляется со сватовством к Тулку и совершает все предписанные обряды.

В отсутствие Манаса прибывают Кезкаманы. Каныкей с радостью встречает родственников мужа, дает им, как обычно, все необходимое для ведения хозяйства. Вернувшийся из похода Манас устраивает пир в честь своих родственников. Он дает им землю, дает скот и различную утварь. Несмотря на такой теплый прием, завистливые кезкаманы устраивают заговор против Манаса. Они решают отравить батыра, занять трон и завладеть всем имуществом Манаса. Кезкаманы находят удобное время, чтобы заманить батыра вместе с его командой в гости.Вернувшись после очередного похода, Манас с радостью принял приглашение. Батыр и его воины смешаны с ядом. Уцелевший Манас отпаивает всех своих дружинников и возвращается на торги. Кызкаманы ищут виновных в провале, между ними вспыхивает ссора, все пускают ножи и умирают.

Славный кыргызский хан Кёкетой, достигнув старости, уходит с белого света. Оставив своему сыну Бокмуруну завещание с указанием, как совершить погребение и как устроить все посмертные обряды, он также завещает обратиться за советом к Манасу.Похоронив Кёкётё, Бокмурун три года готовится к поездке. Манас берет под свой контроль весь трезубец Кёкьоту. На праздник съезжаются многочисленные гости из самых дальних стран. Бокмурун награждает победителей различных конкурсов богатыми призами. Ряд кыргызских старейшин и ханы некоторых родов выражают недовольство тем, что Манас единолично контролирует ход тризны. Они собирают советы и решают открыто озвучить свои требования. Но заговорщиков усмиряет старый Кош.Он уговаривает их не вступать в ссоры при многочисленных гостях, среди которых есть давние враги кыргызов, и обещает заговорщикам усмирить Манаса после поездки.

Через год заговорщики требуют от Кошоя, чтобы он привел их посольство в Манас и помог им устранить своенравного правителя. Коша, сославшись на возраст, отказывается идти на поводу у заговорщиков. Тогда они решают послать к Манасу гонцов, чтобы сообщить, что все знатные главы кыргызских родов собираются посетить его в качестве гостей.Их план состоял в том, чтобы, придя к Манасу большой группой, заставить его ошибиться в ритуале гостеприимства, затеять ссору, а затем выдвинуть требования отказаться от титула хана. Манас соглашается принять знатных гостей со всей их многочисленной свитой. Прибывших гостей встречают сорок дружинников и размещают всех прибывших в своих юртах и ​​аилах. Увидев такое единство воинов и убедившись в непоколебимой силе Манаса, кыргызские ханы понимают, что попали в неловкое положение. На вопрос Манаса о цели их прибытия никто не осмеливается ответить что-либо вразумительное.Тогда Манас сообщает им, что до него дошли вести о готовящемся походе против киргизов. Китайский хан Конурбай, затаивший обиду за прежние поражения, собирает многотысячное войско, чтобы вновь покорить кыргызов. Манас призывает кыргызских ханов упредить врага и отправиться в поход совместными силами, чтобы разгромить врага на его территории и пресечь все попытки покорить кыргызов. Ханы вынуждены принять предложение Манаса. На период великого похода Бакай был избран ханом всего кыргызского народа, а Алмамбет стал главным командующим киргизским войском.Он ведет их в столицу Китая Пекин.

После долгого и трудного пути кыргызская армия достигает границ Китайского государства. Оставив войско на отдых, Алмамбет, Сыргак, Чубак и Манас отправились на разведку. Проникнув вглубь территории врага, они угоняют многочисленные стада. Китайские войска бросаются в погоню за угонщиками. Завязывается битва, кыргызам удается разгромить и рассеять многотысячное войско противника. Согласно эпосу, Манас со своим войском (Тюмень) захватывает Пекин («Бейжин» в переводе с кыргызского языка «плохая кобыла») и правит полгода.Китайцы отдают им дань уважения и заявляют о желании заключить мир. Манас великодушно решает пощадить Конурбая и других китайских вельмож. Но Конурбай не мог смириться с поражением и по одному убивает лучших кыргызских батыров. Алмамбет, Чубак и Сыргак погибают. Тайно проникнув в боевой штаб Манаса, Конурбай наносит герою смертельную рану, ударив его копьем в спину, когда безоружный воин совершал утреннюю молитву багымдат намаз. Вернувшись на родину, Манас не может оправиться от раны и умирает.Каныкей хоронит героя в кумбезе. Трагический финал первой части трилогии достигает реалистического правдоподобия. В предсмертном завещании Манаса говорится о межплеменных распрях, об ослаблении власти кыргызского народа, объединенного Манасом. Рождение сына Манаса — Семетея уже предопределяет в будущем месть за поражение отца. Так возникла вторая, идейно и субъективно связанная с первой часть поэмы, посвященная биографии и подвигам сына Манаса Семетея и его сподвижников, повторяющих героизм своих отцов и добивающихся победы над иноземными захватчиками.

Через сорок дней после смерти Манаса Жакып начинает требовать выдать Каныкея замуж за одного из сводных братьев Манаса. На место Манаса приходит его сводный брат Кобеш, который угнетает Каныкея и стремится погубить младенца Семетея. Каныкей вынуждена бежать с ребенком к родственникам. Семья растет, не зная своего происхождения. Достигнув шестнадцатилетнего возраста, он узнает, что он сын Манаса и выражает желание вернуться к своему народу. Он возвращается в Талас, где находился штаб его отца.От рук Семетея гибнут враги Манаса, среди которых были сводные братья Абыке и Кобеш, а также воины, предавшие его. Батыр женится на Айчурек, с которой был обручен до своего рождения, по обещанию Манаса. Он совершает набеги на территорию Китая и в боевых искусствах убивает Конурбая, отомстив ему за смерть отца. Семетею предает Канчоро, сговорившийся с врагом Киясом. Получив от Кияса смертельную рану, Семетей внезапно исчезает. Его верный союзник Кулчоро попадает в плен, а Айчурек становится добычей врагов.Предатель Канчоро становится ханом. Айчурек ждет ребенка Семетея, но об этом никто не знает.

Героическая поэма «Семетей» — наиболее часто исполняемый цикл трилогии. Мужественные герои поэмы также становятся жертвами несправедливости, но виновниками их смерти являются не иноземные захватчики, а внутренние враги.

Третья часть Манаса, Сейтек, посвящена эпической истории борьбы с внутренними врагами. Она рассказывает о герое Сейтеке, внуке Манаса, и является логическим продолжением предыдущих частей.В этой части та же идеологическая основа, связанная со стремлением сохранить единство народа, избавиться от внешних и внутренних врагов и добиться мирной жизни. Сюжет Seitek Epic состоит из следующих событий: образование Seytek в лагере врагов его отца, который не знает своего происхождения, созревание сейтека и раскрытие секрета своего происхождения, изгнание врагов и возвращение Семетея своему народу, объединение народа и наступление мирной жизни.Образы Семетея и Сейтека отражают стремление народа сохранить предания о Манасе в героической жизни своих потомков.

Манасология

1000-летие эпоса

В 1994 году Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию о всемирном праздновании 1000-летия эпоса «Манас». Празднование состоялось в 1995 году. Крупные торжества прошли в Таласе. По случаю юбилея учреждены Памятный Золотой орден «Манас-1000» и памятная золотая медаль.

Влияние

В филателии

• Марки

Кыргызский народ вправе гордиться богатством и разнообразием устного поэтического творчества, вершиной которого является эпос «Манас». В отличие от эпоса многих других народов, «Манас» сложен от начала до конца стихами, что еще раз свидетельствует об особом уважении кыргызского народа к искусству стихосложения. Манас кыргызский этнический

Эпос состоит из полумиллиона поэтических строк и превосходит по объему все известные мировые эпосы: в двадцать раз «Илиаду» и «Одиссею», в пять раз «Шахнаме», в два с половиной раза «Махабхарату».

Величие эпоса «Манас» – одна из отличительных черт эпического творчества кыргызов. Это объясняется рядом существенных обстоятельств, и, прежде всего, своеобразием истории народа. Кыргызы, являясь одним из древнейших народов Средней Азии, на протяжении всей своей многовековой истории подвергались нападениям могущественных завоевателей Азии: киданей (кара-китаев) в конце X в., монголов в XIII в., Джунгары (калмыки) в XVI-XVIII вв.Под их ударами пали многие государственные объединения и племенные союзы, они уничтожали целые народы, исчезали со страниц истории их имена. Только сила сопротивления, стойкость и героизм могли спасти кыргызов от полного уничтожения. Каждая битва изобиловала подвигами. Мужество и героизм стали предметом поклонения, темой воспевания. Отсюда героический характер кыргызских эпических поэм и эпоса «Манас».

Являясь одним из древнейших кыргызских эпосов, «Манас» представляет собой наиболее полное и широкое художественное изображение многовековой борьбы кыргызского народа за свою независимость, справедливость и счастливую жизнь.

При отсутствии закрепленной истории и письменной литературы эпос отражал жизнь кыргызов, их этнический состав, хозяйство, быт, обычаи, нравы, эстетические вкусы, этические нормы, их суждения о человеческих достоинствах и пороках, представления о природе, религиозные предрассудки, язык.

Самостоятельные сказки, легенды, былины и поэмы постепенно привлекались к эпосу как к самому популярному произведению. Есть основания полагать, что такие эпизоды эпоса, как «Поминки с кокеткой», «Повесть об Алмамбете» и другие существовали когда-то как самостоятельные произведения.

Многие среднеазиатские народы имеют общие эпосы: у узбеков, казахов, каракалпаков — Алпамыш, у казахов, туркмен, узбеков, таджиков — Кер-Оглы и др. Манас встречается только у кыргызов. Поскольку наличие или отсутствие общих эпосов связано с общностью или отсутствием культурно-исторических и географических условий в период возникновения и существования эпосов, то можно сделать вывод, что формирование эпоса у кыргызов происходило в разных географических условиях. и исторических условиях, чем в Средней Азии.События, рассказывающие о древнейших периодах истории кыргызского народа, подтверждают это. Так, в эпосе прослеживаются некоторые характерные черты древней общественной формации — воинская демократия (равенство членов дружины при распределении воинских трофеев, выборность ханских генералов и т. д.).

Названия местностей, названия народов и племен, имена собственные людей архаичны. Архаичен и строй поэмы эпоса. Кстати, древность эпоса подтверждается историческими сведениями, содержащимися в Маджму ат-Таварих, письменном памятнике начала XVI века, где рассказ о подвигах юного Манаса рассматривается в связи с событиями второй половины 14 века.

Возможно, что изначально он был создан и существовал в виде небольшого прозаического рассказа о героических подвигах людей, героически спасших народ от истребления. Постепенно талантливые сказители превратили ее в былинную песню, которая потом усилиями каждого поколения разрасталась в большую поэму, включавшую в себя новые исторические события, новые персонажи, все более усложняясь по своей сюжетной структуре.

Постепенное развитие эпоса привело к его циклизации.Каждому поколению героев: Манасу, его сыну Семетею, внуку Сейтека — посвящены сюжетные поэмы. Первая часть трилогии посвящена легендарному Манасу — центральной фигуре эпоса. В его основе — реальные события из более ранней истории кыргызов — от периода военной демократии до патриархально-феодального общества. Описываемые события происходили в основном на территории от Енисея через Алтай, Хангая до Средней Азии. Поэтому можно сказать, что первая часть эпоса охватывает почти всю многовековую дотяншанскую историю народа.

Надо полагать, что изначально эпопея существовала без циклизации, но имела трагический финал — в финале Великого похода почти все хорошие герои гибнут в неравном бою. Вероломный Конурбай смертельно ранит Манаса. Но слушатели не захотели мириться с таким финалом. Затем была создана вторая часть поэмы, посвященная описанию жизни и подвигов второго поколения богатырей — сына Манаса Семетея и его сподвижников, повторяющих подвиги отцов и добивающихся победы над иноземными захватчиками.

Исторический фон поэмы «Семетей» примерно соответствует периоду джунгарского нашествия (XVI-XVIII вв.). Действие происходит в Средней Азии. Любимые герои тоже становятся жертвами несправедливости; однако виновниками их гибели являются не иноземные захватчики, а внутренние враги — предатели, узурпаторы, ставшие деспотами своего народа.

Жизнь требовала продолжения борьбы с внутренними врагами. Этому посвящена третья часть трилогии — поэма «Сейтек».На этом восстановление справедливости и свободы заканчивается. Именно в этом, во имя высокой благородной цели, защита родины от иноземных захватчиков и избавление народа от ига деспотов является основной идеей трилогии «Манас».

Первая часть трилогии — поэма «Манас» — начинается с описания страшного народного бедствия, возникшего в результате вероломного нападения китайцев во главе с Алооке-ханом на страну кыргызов. Народ рассеян по разным странам мира, разорен, ограблен, терпит всевозможные унижения.В такой критический момент в семье престарелого и бездетного Якипа, сосланного из родных мест на далекий Алтай к враждебным калмыкам, рождается необыкновенный ребенок, который растет не по годам, а по дням, наполняясь сверхъестественной силой. . Быстро разлетающееся известие о рождении богатыря приводит в ужас и калмыков, насмехавшихся над киргизами на Алтае, и китайцев, изгнавших кыргызов с родной земли Ала-Тоо. Чтобы расправиться с будущим грозным врагом, китайцы и калмыки совершают неоднократные атаки, но их успешно отбивает отряд юных Манасов, сплотив своих верных соратников («Кырк чоро» — сорок дружинников).Нашествие захватчиков вынуждает кыргызские племена объединяться вокруг богатыря Манаса, которого избирают вождем 40-племенного кыргызского народа.

Возвращение алтайских кыргызов на родину связано с многочисленными войнами, где главная роль отводится любимому богатырю — Манасу. Кыргызы вновь занимают свои земли на Тянь-Шане и Алае в результате победы над войсками Текес-хана, преградившими путь с Алтая на Ала-Тоо; Ахунбешим-хан, завладевший Чуйской и Иссык-Кульской долинами; Алооке-хан, изгнавший кыргызов с Ала-Тоо и Алая; Шорук Хан – уроженец Афганистана.Самой тяжелой и затяжной была война против китайских войск под предводительством Конурбая (Великий поход), откуда Манас возвращается смертельно раненым.

Вся первая часть эпопеи представляет собой описание малых и больших войн (кампаний). Конечно, в нем есть эпизоды, повествующие о мирной жизни.

Самым мирным, казалось бы, должен быть эпизод «Женитьба на Каныкей», однако здесь строго выдержан героический стиль повествования. Манас прибывает к невесте в сопровождении своей дружины.Несоблюдение Манасом традиционного обычая при встрече с невестой вызывает у нее притворную холодность, а грубость жениха ранит его. Поведение невесты выводит Манаса из терпения. Он приказывает дружинникам напасть на город, наказать всех его жителей, особенно невесту и ее родителей. Воины готовы к атаке. Но мудрец Бакай предлагает воинам создать лишь видимость вторжения.

Родственникам Манаса — кёзкаманам — наплевать на интересы народа.Слепая зависть толкает их на преступление: они замышляют, отравляют Манаса и захватывают власть в Таласе. Только мудрый Каныкей смог исцелить Манаса. Он наводит порядок в Таласе и наказывает нападавших.

Героический стиль строго выдержан в эпизоде ​​«Поминки по Кокетею». Этому стилю соответствуют сцены прибытия на поминки ханов разных народов и племен с их многочисленным войском; поясной бой (куреш) между прославленными богатырями Кошоем и Джолаем, защищающими честь своего народа.В турнире по стрельбе из джамбы (золотой слиток), требующей высокого мастерства воина, Манас стал победителем. Соревнование между Манасом и Конурбаем на вершинах было, по сути, единоборством лидеров двух враждующих сторон. Горе поверженного Конурбая безгранично, и он тайно готовит свое войско для грабежа кыргызов.

В завершение поминок устраивается самый интересный и популярный вид спорта – скачки. И вот, несмотря на устроенные Конурбаем отсевки и препятствия, Акула Манас приходит к финишу первой.Не потерпев позора поражения во всех состязаниях, китайцы и калмыки во главе с Конурбаем, Джолаем и Алуком грабят кыргызов и угоняют стада.

Эпизод «Великий поход» на столицу Китая Бицзинь по сравнению с эпизодами других походов является самым большим по объему и наиболее ценным в художественном отношении. Здесь герои попадают в различные условия длительного похода и ожесточенных сражений, где проверяются их стойкость, преданность, отвага, обнажаются положительные и отрицательные черты характера.Красочно представлена ​​природа, ее фауна и флора; Эпизод не лишен фантастики и элементов мифологии. Батальные сцены отличаются изысканностью и совершенством стиха. В центре внимания главные герои: Манас и его ближайшие помощники – Алмамбет, Сыргак, Чубак, Бакай. Их боевым коням, сказочному оружию отводится надлежащая роль, но в конечном итоге победа оказывается на стороне тех, кто обладает мощной физической силой. Противники Манаса не менее сильны, но коварны и коварны, иногда в единоборствах берут верх.В конце концов, они терпят поражение. Столица Китая Бейцзинь завоевана. По версии С. Каралаева, полной победы киргизы добились ценой жизни многих лучших богатырей — Алмамбета, Сыргака, Чубака, а сам Манас тяжело раненым возвращается в Талас, где вскоре умирает.

Оставшаяся вдова с младенцем Семетей Каныкей возводит мавзолей для своего мужа. На этом заканчивается первая часть эпопеи. В ней от начала до конца строго выдержан героический стиль, что соответствует основной идее поэмы — борьбе за объединение кыргызских племен, за их независимость и свободу.

На ранних этапах развития общества, в эпоху возникновения эпоса, войны носили очень разрушительный характер, поэтому многие народы и племена, довольно многочисленные и сильные, со временем полностью исчезли. И если кыргызы более двух тысяч лет сохранились как народ, несмотря на постоянные столкновения с уйгурскими, китайскими, чингисханскими ордами, джунгарами, то это благодаря их сплоченности, мужеству и свободе. Воспевание мужества и отваги в борьбе за свободу и независимость соответствовало духу народа.Этим можно объяснить героический пафос эпоса, его многовековое существование, его популярность.

Смерть любимого героя, трагический конец поэмы не устроили зрителей. Легенду следовало бы продолжить, тем более что для этого была причина: главный соперник Манаса, коварный зачинщик всех кровавых столкновений Конурбай бежал в Великий поход.

Начало поэмы «Семетей» трагическое. Власть узурпируют завистливые родственники Абыке и Кёбоша, которые уничтожают все, что напоминает о Манасе, заботятся только о своем благополучии, грабят людей.Жалко судьбы оставшихся в живых героев первой части трилогии: мудрец Бакай, обращенный в раба, бабушка Чийырды — мать Манаса и Каныкея, переодевшись нищими, бегут к родителям Каныкея, спасая жизнь Семетея. Детство его проходит с братом матери в царстве Темир-хана в неведении о родителях и родине. Детство Семетея менее богато подвигами, чем детство Манаса, но он достаточно силен, владеет искусством борьбы и победы.В четырнадцать лет будущий герой узнает о своих родителях и родном народе, страдающем под игом узурпаторов.

Вернувшись в Талас, Семетей с помощью народа расправился со своими противниками и взял власть. Он сплачивает разрозненные племена и устанавливает мир. Есть небольшая передышка.

Завистливый Семетей: его дальний родственник Чинкожо и его друг Толта — решили напасть на столицу Ахун-хана, чтобы завладеть его дочерью, красавицей Айчурек, перед рождением которой отец и Манас объявили себя сватами.Враги осадили город, Ахун-хан вынужден просить двухмесячный срок для гонорара невесты. Тем временем Айчурек, превратившись в белого лебедя, летает по миру в поисках достойного жениха, который накажет насильников, принесших страдания жителям ее города. С высоты небес рассматривает она прославленных героев всех народов и земель, оценивая каждого с женской наблюдательностью. Но красивее и сильнее Семетея нет богатыря; Живописнее Таласа нет места на земле.Чтобы соблазнить возлюбленного, она похищает его любимого белого кречета Акшумкара.

Описание встречи жениха и невесты изобилует этнографическими подробностями. Сцены юношеских игр полны шуток, задора и юмора. Однако, чтобы стать супругами, одной любви недостаточно: необходимо победить насильника, требующего руки Айчурек.

Долгая и упорная борьба с многочисленными силами противника заканчивается победой Семетея. Снова на глазах у зрителей проходят застолья, игры, свадебные церемонии.

Семетей попал в руки прекрасной Айчурек. Началась тихая, мирная жизнь. Но этические нормы того времени требуют от нового поколения героев отомстить тем, кто виновен в несправедливой гибели их отцов.

Поход

Семетея на Бейджин и борьба с коварным Конурбаем, также готовившимся выступить против кыргызского народа, напоминает мне не только сюжет, но и детали Великого похода из первой части трилогии.Ни баснословная физическая сила, которой обладал Семетей и его ближайший сподвижник Кульчоро, ни магия — не смогли победить неуязвимого Конурбая. В конце концов китайский богатырь потерпел поражение, уступив хитрости Кульчоро.

Вернувшись в Талас, сам Семетей в борьбе с завистливым Кыяз-ханом становится жертвой измены со стороны разозлившего его Канчоро. Предатели становятся правителями. Айчурек был насильно увезен Кяз-ханом: они были закованы в кандалы и разделили судьбу рабов Каныкея, Бакая, Кульчоро.

Такой печальный финал поэмы «Семетей» не отвечал народному духу, и со временем создается третий генеалогический цикл — поэма о Сейтеке, внуке Манаса. Его главная тема — борьба героев с внутренними врагами — предателями и деспотами, бесчестно захватившими власть и беспощадно угнетающими народ.

В Таласе томятся кыргызы под игом предателя Канчоро и жаждут освобождения, а в другом царстве, в стране Кяз-хана, рождается Сейтек — будущий герой поэмы.Умной Айчурек удается хитростью спасти ребенка от попыток Кяз-хана убить его. Выросший среди пастухов, Сейтек узнает о своей родословной, о своей родине, судьбе своих родителей и верных друзей. Сейтек удается вылечить парализованного героя Кулчоро. С ним он совершает поездку в Талас и при поддержке народа ниспровергает Канчоро. Итак, предатель и деспот наказан, народу возвращена свобода, справедливость восторжествовала.

Казалось бы, на этом эпопея должна закончиться.Однако у разных сказителей она имеет разное продолжение.

На С. Каралаева, от которого записаны все три части эпоса, нападает киргизский сын Джелмогуза.

Рассказчик Ш. Рысмендеев, также продиктовавший Таласу все три части эпоса, совершает путешествие не к мифологическому Сарыбаю, а к вполне реальной фигуре — сыну знаменитого Конурбая по имени Куялы. Приведенная выше сюжетная схема каждого цикла характерна для всех известных вариантов эпоса и составляет его основной сюжет.Однако, сравнивая варианты, записанные со слов разных сказителей, нетрудно заметить некоторые тематические и сюжетные отличия.

Таким образом, только у рассказчика Сагымбая Орозбакова есть походы Манаса на Север и Запад, и паломничество Саякбая Каралаева к Чубаку в Мекку. Иногда известный мотив объединения кыргызских племен заменяется мотивом объединения тюркских племен. В эпосе «Манас» прослеживаются следы древней тенгрианской веры кыргызов.Итак, главные герои клянутся перед походом, поклоняясь небу и земле.

Кто клятву изменит, Пусть его накажет ясное небо, Пусть накажет его земля, Покрытая растительностью.

Иногда предметом поклонения является боевое оружие или огонь:

Пусть пуля накажет Аккельта, Пусть фитиль накажет фитиль.

Безусловно, ислам тоже нашел свое отражение, хотя исламизация эпоса носит, надо сказать, поверхностный характер, наиболее заметна в мотивации действия.Итак, одной из основных причин отъезда Алмамбета из Китая стало принятие им ислама.

Безусловно, исламские мотивы были привнесены в эпос «Манас» сказителями более поздних веков.

В любом случае положительные персонажи: Манас, Алмамбет, Бакай, Каныкей, Сыргак, Чубак, Семетей, Сейтек, Кульчоро — наделены чертами настоящих героев — безграничной преданностью своему народу, выносливостью, выносливостью, отвагой. находчивость, готовность пожертвовать жизнью в интересах Родины.Эти бессмертные качества патриота проявляются у героев не на словах, а в поступках и поступках в различных ситуациях, при самых трагических обстоятельствах.

Героический эпос «Манас» дорог еще и тем, что описываемые в нем события имеют под собой реальную основу. В них отражена история формирования кыргызского народа из родов и племен, о чем свидетельствуют строки, переданные устами Манаса:

Я сделал корову из белого оленя. Из смешанных племен сделали людей.

События, решившие судьбы кыргызского народа, нашли яркое отражение в эпосе. Встречающиеся в ней загадочные имена людей, названия городов, стран, народов отражают те или иные события различных этапов истории народа. Центральный батальный эпизод «Великий поход» на Бейгин напоминает победу кыргызов в IX веке. над уйгурами с захватом их городов, в том числе Бейтина (или Бей-чжэня), вернулись назад лишь в конце X века.

Если принять во внимание характерное для устного народного творчества переосмысление событий и имен, то названные в эпосе главные враги кыргызского народа — китайцы и калмыки: Алооке,

Джола, Эсенхан — скорее всего прототипы реальных личностей, имена которых встречаются в летописях. Например, Эсенхан (по-калмыцки Есентайги) возглавлял джунгарское (калмыцкое) войско в 15 в. Алаку возглавил джунгарское нашествие в XVII веке, а Блюй (начальное кыргызское «дж» соответствует «э» в других тюркских языках) был предводителем киданейских (кара-китайских) войск — племен монгольского происхождения, переселившихся из Северный Китай и разгромили Киргизское государство в конце X века, а затем завоевали всю Среднюю и Среднюю Азию от Енисея до Таласа в XII веке.

В непосредственной связи с именами личностей следует рассматривать имена народов, фигурирующих в эпосе как захватчики (Китай, калмак, маньчжуры). Кровавые столкновения с ними навсегда сохранились в памяти кыргызов.

С другой стороны, названы многие народы и племена, с которыми кыргызы были в дружеских отношениях и совместно противостояли захватчикам и угнетателям. В качестве союзников в эпосе упоминаются ойроты, погоны, нойгуты, катаганы, кыпчаки, аргыны, джедигеры и другие, позднее вошедшие в этнические группы казахов, узбеков, монголов, таджиков.

Надо полагать, что и положительные персонажи эпоса имеют свои прототипы, имена которых народ бережно сохранял в эпосе, заменяя письменность и летописи на протяжении многих веков. В «Манасе» много фантастических персонажей: великан «сдвигающиеся горы» Мадикан; одноглазый Малгун, похожий на Циклопа в «Одиссее» Гомера, имеющий только одно слабое место — зрачок; сторожевые животные; крылатые кони-тулпары, говоря по-человечески. Здесь совершается много чудес: превращение Айчурека в лебедя, изменение погоды по просьбе Алмамбета и других, выдерживается гиперболизм: несметное число войск может двигаться без перерыва в течение 40 дней; в качестве калыма можно загнать сотни тысяч скота и вдобавок к ним бесчисленное количество диких зверей; один герой может справиться с сотнями и даже тысячами солдат противника и т. д.Однако научная фантастика и гиперболизм служат художественным средством для создания бессмертных образов реальных людей, пожертвовавших своей жизнью за свободу и независимость своего народа. Истинное наслаждение слушатели эпоса находят не в его фантастике, а в жизненности и реалистичности идей и стремлений героев.

Манас в первой части трилогии — собирательный образ. Он наделен всеми чертами идеального героя, предводителя войск национальной дружины.Композиция его образа подчинена всем композиционным элементам эпоса: ситуации, мотивам, интригам и т. д. В качестве эпитетов для него служат названия самых сильных и страшных животных: арстан (лев), кабан (леопард ), сыттан (гиена), кокжал (серебристый волк). Несмотря на запоздалое стремление сказителей придать образу Манаса некоторые черты феодального правителя — хана, в основных тематических и сюжетных эпизодах он остается поистине народным героем, заслуживающим любви и славы за отвагу и отвагу в бороться с врагами Родины.Во всех столкновениях с вражеской армией победа обеспечивается личным участием Манаса как рядового бойца-богатыря. Истинный Манас не рвется к власти, поэтому в великом походе на Бейджин он передает жезл главнокомандующего мудрецу Бакаю, а затем богатырю Алмамбету.

Второстепенные герои в эпосе служат как бы усилению образа главного героя. Величие Манаса поддерживают его легендарные сподвижники – сорок воинов («Кырк чоро»).Самые известные из них – мудрые старики-богатыри Коша и Бакай, молодые люди: Алмамбет, Чубак, Сыргак и другие. Они также отличаются могучей физической силой и мужеством, спаянными дружбой и взаимным доходом в бою. Для каждого из них Манас является идеалом, честью и славой, его имя служит им боевым кличем.

Каждый из героев наделен определенными качествами. Манас – обладатель несравненной физической силы, хладнокровный, великий стратег; Бакай – мудрец и герой, лучший советник Манаса.Алмамбет — китаец по происхождению, необыкновенный герой, обладатель тайн природы. Сыргак по силе равен Алмамбету, смелый, выносливый, ловкий. Отряд «Манасовская кирка чоро» способен победить любого численно превосходящего противника. Характеристика отрицательных персонажей также служит возвеличиванию главного героя. Образу Манаса противостоит образ его главного противника — Конурбая, сильного, но коварного и завистливого. Джола бесхитростна, но обладает неисчерпаемой силой.

В былине есть незабываемые образы женщин.Жена главного героя Каныкей особенно очаровательна. Она не только мать, воспитывающая сына в честности, безграничной любви к Родине, но и бескорыстная женщина, готовая на жертвы во имя интересов народа. Она труженица, искусная мастерица, под руководством которой женщины шили непробиваемое снаряжение для своих воинов. Она исцеляет Манаса от смертельной раны, спасает его, когда он, раненый предателем, остался один на поле боя. Она мудрый советчик Манаса.

В характерах героев первого и второго поколения много общего. Образ Семетея-богатыря менее красочен по сравнению с образом Манаса, но очень красочно воссозданы его любовь к Родине и патриотизм. Здесь и чувства молодого человека, разлученного со своим народом, и его борьба с иноземными захватчиками, и смертельные бои с предателями родины. В Семетее продолжает развиваться образ бабушки Чыырды – матери Манаса, образ старшего мудреца Бакая.Однако появляются новые типы героев. Айчурек с ее романтизмом и патриотизмом противостоит Чачикею – честолюбивому предателю. Образ Кульчоро во многом напоминает образ его отца Алмамбета. Кулчоро противопоставляется обидчивому и эгоистичному Канчоро, который становится предателем и предателем. В конце второго и начале третьего стихотворения он выступает как узурпатор, деспот, безжалостный угнетатель народа. В поэме «Сейтек» образ Кульчоро напоминает знакомый нам образ мудреца Бакая: он и могучий герой, и мудрый советник Сейтек.

Главный герой третьей части трилогии — Сейтек выступает в роли защитника народа от угнетателей и деспотов, борца за справедливость. Он добивается объединения кыргызских племен, с его помощью наступает мирная жизнь.

В конце поэмы любимые герои эпоса: Бакай, Каныкей, Семетей, Айчурек и Кульчоро — прощаются с людьми и становятся невидимыми. Вместе с ними белый кречет Акшумкар, пёс Кумайик, неутомимый конь Семетея — Тайтору, исчезающие Манасом.В связи с этим в народе бытует предание, что все они до сих пор живут, бродят по земле, иногда являются избранным, вспоминая подвиги сказочных богатырей Манаса и Семетея. Эта легенда является поэтическим воплощением веры народа в бессмертие любимых героев эпоса «Манас».

II ЭПОС «МАНАС»

Кыргызский народ прошел долгий и трудный путь исторического развития и становления. В свое время кыргызскому этносу посчастливилось создать свою письменность, где проявился национальный дух, отразился пик государственного национального объединения в виде кыргызской великой державы.Но история оказалась безжалостной к таким высоким достижениям нашего народа. Последующие исторические события, приведшие к разгрому Кыргызского каганата и уничтожению большей части населения, обусловили утрату и самобытной письменности кыргызского народа в древности.

Казалось, что такой народ должен был сойти с исторической арены, уйти в небытие, став одним из многих этносов, прекративших свое существование, потерявших свою историческую и генетическую память.

Но вопреки этому традиционному ходу вещей, кыргызы были наделены уникальным даром передачи устными средствами опыта, накопленного предыдущими поколениями.Сарафанное радио было не только жизнеспособным, устойчивым, но и удивительно плодотворным и эффективным. Именно устный фольклор кыргызов явил мировой сокровищнице нематериального культурного наследия ярчайший образец уникальных фольклорных произведений, представленных самыми разнообразными жанрами. Вершиной этого произведения по праву стал монументальный эпос «Манас».

Эпос «Манас» («Манас. Семетей. Сейтек») имеет тысячелетнюю историю, представляет собой трилогию. Произведение построено по принципу генеалогической циклизации, сложившейся в единый героический эпос не просто семейной саги, а тончайшего поэтического повествования о жизни и борьбе кочевого кыргызского народа за независимость, становление своей государственности , особенности мироощущения, бытия, культуры, образования и всех других аспектов жизни.

В истории мировой литературы былины получили полноту только при сложившейся политической, экономической и идеологической государственности, которую имел кыргызский этнос в древности. Доказательством этого является то, что эпос других сибирских народов, с которыми кыргызы жили в непосредственном взаимодействии, не достиг уровня эпического обобщения именно из-за отсутствия сложившейся государственной системы. Эпос этих народов остался на стадии отдельных легенд, не связанных единой сюжетной линией и главным героем.

В этом смысле эпос «Манас» является уникальным продуктом духовной деятельности кыргызского народа. Его уникальность заключается в жизненности, в способе передачи всей совокупности элементов, от сюжета и образной системы персонажей до деталей. А также в способности до наших дней непрерывно воспроизводить воспроизведение ценных знаний и традиций, заложенных в легенде.

В повествование эпоса включены все стороны жизни кыргызов, их мировоззрение, представления об окружающем мире.В ней отражена героическая и трагическая история народа, определяющая этапы его развития. Даны точные зарисовки этнического состава как кыргызов, так и других этносов, живших с ними в тесном контакте. Эпос дает нам богатое представление о хозяйстве, быте, обычаях, отношениях с окружающей средой. Из него мы получаем представление древних кыргызов о географии, религии, медицине, философии, этике и эстетике. Эпос «Манас», по точному определению Ч.Валиханова, действительно является энциклопедией всех сторон жизни кыргызского народа.

Кроме того, «Манас» показывает нам непревзойденный художественный уровень владения словом, которое создавалось народом на протяжении длительного периода, передавалось из века в век, из поколения в поколение, вбирая в себя новые сюжетные линии, накладываясь на новые идейные наслоения. , но, при этом, удивительно сохраняя неизменное и нетленное содержание эпоса. Основная идея эпоса «Манас», объединяющая его в единое целое, – борьба народа за свою независимость.Эта цель сохранилась и провела через все беды и невзгоды, сохранив самый дух народа, его веру в лучшее, сохранив сам генотип кыргызов. Этот факт дает нам право считать, что эпос несет в себе важнейшую мировоззренческую составляющую самоидентификации кыргызов.

Эпос «Манас» благодаря своему эпическому масштабу достиг объема, превосходящего все известные эпосы мира. Передано архаичным эпическим стихом (короткий силлабический стих, семи- или восьмисложный, с ударением на последний слог) и, в отличие от большинства тюркских стихов, целиком поэтичен.

Устное бытование эпоса на протяжении многих веков оказалось под угрозой исчезновения с приходом цивилизации, нарушившей традиционный уклад жизни кочевых кыргызов. Письменная фиксация эпоса оказалась жизненно необходимой и крайне необходимой для того, чтобы перенести устное повествование на бумагу и дать ему вторую жизнь, уже в виде книги. В середине XIX века этот важный шаг был осуществлен двумя учеными — С. Валихановым и В. Радловым.Они впервые записали эпизоды эпоса. С этого момента начинается новая страница существования эпоса «Манас», положившая начало периоду его глубоких научных исследований.

Изучение эпоса можно разделить на три этапа. Первая – дореволюционная, положившая начало записи и изучению эпоса. Второй – послереволюционный, заложивший фундаментальные основы манасологии. Этот период оказался и самым трагичным — почти все, кто так или иначе был причастен к исследованиям и пропаганде «Манаса», подверглись репрессиям в период советского тоталитаризма.Среди этих выдающихся ученых были К. Тыныстанов и Е. Поливанов. Важнейший вклад в науку об эпосе внесли Т. Жолдошев, Т. Байджиев, З. Бектенов, К. Рахматуллин. Большая заслуга в развитии науки о манасе принадлежит ведущим ученым В. Жирмунскому, М. Ауэзову, Б. Юнусалиеву, А. Бернштаму, П. Беркову, С. Абрамзону, фольклористам — М. Богдановой, А. Петросяну и многие другие

В советское время началась активная работа по записи эпоса.Начало этой работе положил педагог Каюм Мифтаков, который в 1922 году начал записывать версию Сагымбая Орозбакова. Эту работу продолжил Ыбраим Абдрахманов, проделавший колоссальную работу по записи Манаса от разных сказителей. Его усилия по упорядочению и сохранению этих рукописей неоценимы.

В настоящее время существует 35 записанных вариантов эпоса «Манас», они различаются по степени завершенности. В полные версии вошли те тексты, которые были записаны у сказителей С.Орозбаков, С. Каралаев, Ш. Ырысмандеев, Тоголок Молдо, Б. Сазанова, М. Мусулманкулова, Ю. Абдрахманова, М. Чокморова. Несмотря на множество вариантов, «Манас» представляет собой единое произведение, которое скреплено общей идейной направленностью, целостностью сюжетной линии, темы и героических образов.

В современных условиях все большее значение приобретает эпос, являясь идеологически объединяющим фактором кыргызской идентичности и независимости в постсоветскую эпоху, во все более глобализирующемся мире.Открытие монумента «Манас» на центральной площади Ала-Тоо и принятие 28 июня 2011 года Закона об эпосе «Манас» являются свидетельством идейного единства народа в целях его развития и процветания.

Кто написал «Слово о полку Игореве»? Тайна памятника древнерусской письменности

Один из величайших памятников древнерусской литературы — «Слово о полку Игореве». В этом произведении скрыто множество тайн, начиная от фантастических образов и заканчивая именем автора.Кстати, до сих пор неизвестен автор «Слова о полку Игореве». Как ни пытались исследователи выяснить его имя – ничего не удалось, рукопись хранит свою тайну и в наши дни.

Не будем говорить об истории нахождения рукописи, роли А. Мусина-Пушкина, А.С. Пушкина, Н. Карамзина и других исследователей в реставрации, переводе и издании древнего памятника литературы, но перейдем сразу к важнейшему вопросу о том, кто написал «Слово о полку Игореве».

Приступая к анализу произведения, исследователи особое внимание уделили его началу — в нем появляется образ Бояны-сказителя, древнего мифического певца, прославившего богатырские походы князей, «раскинув мысли свои над древом», распевая хвалебные слова «серый орел под облаками». В отличие от общепринятых канонов чествования богатырей, автор «Слова о полку Игореве» отступает от традиций и своими словами рассказывает о событиях, происходивших на Руси после царствования Владимира Красно Солнышка.Рассказчик позволяет себе вводить лирические отступления, в которых рассказывает о своих внутренних переживаниях и мыслях, гармонично интегрируя их в характеристику образов и событий.

Мифические персонажи, звери, поле брани, пиры, слово Святослава и плач Ярославны — поэт чудесно оживляет и наделяет характерами эти образы. Они становятся самостоятельными персонажами, что еще раз доказывает – тот, кто написал «Слово о полку Игореве», страстно любит Родину и беспокоится о ее будущем.В связи с этим особое внимание следует уделить образу князя Игоря, центрального персонажа, походу которого посвящено произведение.

Поход на половцев 1185 г. закончился неудачей, и автор-певец скорбит о гибели княжеского войска у реки Каялы, невольно сравнивая это сражение с битвами князя Олега, деда Игоря — постоянные усобицы, гибель князья и воины, княжеские ссоры — все это привело к печальному итогу.

Своеобразие языка рассказчика переносит нас в прошлое, и мы видим события его глазами — вопрос о том, кто написал «Слово о полку Игореве», уже не так важен.Игорь, отстаивая интересы родины и желая снискать себе еще большую известность, почти в одиночку идет в поход против половцев. Он не обращает внимания на дурные приметы (затмение, крик Дивы), бросается в бой и попадает в плен. Храбрый, отважный, отчаянный воин – такая характеристика Игоря.

«Слово о полку Игореве» основано на его сюжете Ипатьевской и Лаврентьевской летописями, но это никоим образом не означает, что его автор был историком.Напротив, академик Лихачев утверждает, что автор, написавший «Слово о полку Игореве», не летописец, не историк, а грамотный, начитанный человек, которому не чужды судьбы всего государства.

Так или иначе, «Слово о полку Игореве» — великолепный памятник исторической фантастики, загадки которой еще не до конца разгаданы.

р>

Какие произведения Чуковский перевел на русский язык? Английская поэзия в переводе К.И.

Чуковский Корней Иванович (1882-1969), настоящие имя и фамилия Николай Васильевич Корнейчуков, русский писатель, поэт, переводчик, литературовед.

Родился 19 (31) марта 1882 г. в Петербурге. Писатель долгие годы страдал от того, что был «незаконнорожденным». Отцом был Эммануил Соломонович Левенсон, в семье которого жила прислугой мать Корнея Чуковского. От них ушел отец, а мать — полтавская крестьянка Екатерина Осиповна Корнейчукова — переехала в Одессу. Там его отдали в гимназию, но в пятом классе отчислили из-за низкого происхождения. Эти события он описал в своем автобиографическом рассказе «Серебряный герб».Я занимался самообразованием, изучал английский язык. С 1901 года Чуковский начинает писать статьи в «Одесские ведомости». С литературой Чуковского познакомил журналист Владимир (Зеев) Жаботинский, впоследствии ставший видным политическим сионистским деятелем. Затем в 1903 году его отправили корреспондентом в Лондон, где он досконально ознакомился с английской литературой. Вернувшись в Россию во время революции 1905 года, Чуковский был захвачен революционными событиями, побывал на броненосце «Потемкин», сотрудничал в журнале В.Я. Брюсова «Весы», затем стал издавать сатирический журнал «Сигнал» в Петербурге. Среди авторов журнала были такие известные писатели, как Куприн, Федор Сологуб и Тэффи. После четвертого номера его арестовали за «оскорбление величества». К счастью для Корнея Ивановича, его защищал известный адвокат Грузенберг, который добился оправдательного приговора.

В 1906 году Корней Иванович приехал в финский город Куоккала, где близко познакомился с художником Репиным и писателем Короленко.Также писатель поддерживал связь с Н.Н. Евреинов, Л.Н. Андреев, А.И. Куприн, В.В. Маяковский. Все они впоследствии стали персонажами его мемуарных книг и очерков, домашнего рукописного альманаха Чукоккала, в котором свои творческие автографы оставили десятки знаменитостей — от Репина до А.И. Солженицына, — со временем превратился в бесценный памятник культуры. Здесь он прожил около 10 лет. От сочетания слов Чуковский и Куоккала образовалось «Чукоккала» (придумано Репиным) — название рукописного юмористического альманаха, который Корней Иванович хранил до последних дней жизни.

В 1907 году Чуковский опубликовал переводы Уолта Уитмена. Книга стала популярной, что увеличило известность Чуковского в литературной среде. Чуковский становится влиятельным критиком, громит бульварную литературу (статьи об А. Вербицкой, Л. Чарской, книга «Нат Пинкертон и современная литература» и др.). Настоящее» (1908), «Критические рассказы» (1911), «Лица и маски» (1914), «Футуристы» (1922) и др.Чуковский — первый русский исследователь «массовой культуры». Творческие интересы Чуковского постоянно расширялись, его творчество со временем приобретало все более универсальный, энциклопедический характер.

Действуя по совету В.Г. Короленко к изучению наследия Н. А. Некрасова, Чуковский сделал немало текстологических открытий, смог изменить к лучшему эстетическую репутацию поэта (в частности, провел среди ведущих поэтов — А. А. Блока, Н. С. Гумилева, А. .А. мы»). Его усилиями был издан первый советский сборник стихов Некрасова. Чуковский закончил работу над ним только в 1926 г., переработав множество рукописей и снабдив тексты научными комментариями. Результатом этой исследовательской работы стал книга «Мастерство Некрасова», 1952, (Ленинская премия, 1962).Попутно Чуковский изучал поэзию Т.Г.Шевченко, литературу 1860-х годов, биографию и творчество А.П.Чехова.

Возглавив детский отдел издательства «Парус» по приглашению М.Горького Чуковский сам начал писать стихи (а затем и прозу) для детей. Примерно с этого времени начинается увлечение Корнея Ивановича детской литературой. В 1916 году Чуковский составил сборник «Ёлка» и написал свою первую сказку «Крокодил» (1916).

Работа Чуковского в области детской литературы закономерно привела его к изучению детского языка, первым исследователем которого он стал. Это стало его настоящим увлечением — психикой детей и тем, как они овладевают речью.Изданы его знаменитые сказки «Мойдодыр» и «Таракан» (1923), «Муха-Цокотуха» (1924), «Бармалей» (1925), «Телефон» (1926) — непревзойденные шедевры литературы «для самых маленьких», опубликованы до сих пор, поэтому можно сказать, что уже в этих сказках Чуковский успешно использовал знания детского мироощущения и родной речи. Свои наблюдения за детьми, за их словесным творчеством он записал в книгу «Маленькие дети» (1928), позже названную «От двух до пяти» (1933).

«Все остальные мои произведения настолько затмеваются моими детскими сказками, что в сознании многих читателей я, кроме «Мойдодыров» и «Мух-Цокотух», вообще ничего не написал».

Стихи Чуковского для детей жестоко преследовались в сталинскую эпоху, хотя известно, что сам Сталин неоднократно цитировал «Таракана». Преследование было инициировано Н.К. Крупской, неадекватная критика исходила от Агнии Барто. Среди редакции даже возник такой термин — «Чуковщина».

В 1930-х гг. а позднее Чуковский делает много переводов и начинает писать мемуары, над которыми работал до конца жизни. Чуковский открыл для русского читателя У. Уитмена (которому он также посвятил свое исследование «Мой Уитмен»), Р. Киплинга, О. Уайльда. Перевод М. Твена, Г. Честертона, О. Генри, А.К. Дойля, У. Шекспира, писали пересказы произведений Д. Дефо, Р.Э. Распе, Дж. Гринвуд.

В 1957 году Чуковскому была присвоена степень доктора филологических наук, в 1962 году — почетное звание доктора литературы Оксфордского университета.Как лингвист Чуковский написал остроумную и темпераментную книгу о русском языке «Жить как жизнь» (1962), решительно выступая против бюрократических штампов, так называемого «офисного». Как переводчик Чуковский занимается теорией перевода, создав одну из самых авторитетных книг в этой области — «Высокое искусство» (1968).

В 1960-е годы К. Чуковский также начал пересказ Библии для детей. Он привлекал к этому проекту писателей и литераторов, тщательно редактировал их произведения.Сам проект был очень сложным из-за антирелигиозной позиции советского правительства. Книга под названием «Вавилонская башня и другие древние легенды» была издана издательством «Детская литература» в 1968 году. Однако весь тираж был уничтожен властями. Первое издание книги, доступное читателю, состоялось в 1990 году.

Корней Иванович Чуковский умер 28 октября 1969 года от вирусного гепатита. На даче в Переделкино (Московская область), где он прожил большую часть жизни, сейчас там действует его музей.

Цель: познакомить учащихся с английской народной поэзией и творчеством К.И. Чуковский и С.Я. Маршак.

Задачи:

• Образовательные :
  • знакомство с английской поэзией — Mother Goose Rhymes;
  • разучивание стихов, поговорок, песен на русском и английском языках;
  • знакомство с основными приемами перевода.
• Развивающие :
  • получить опыт исполнения стихов, песен, поговорок;
  • получить опыт перевода с английского на русский язык;
  • получить опыт анализа текста.
• Образовательные :
  • создать положительную мотивацию для изучения английского языка;
  • научить детей работать в команде и самостоятельно.
  • научить детей видеть результаты своей деятельности.

Оборудование:

• Плеер, диски с записями песен;
• Компьютер, проектор, экран.
• Стихи на английском и русском языках.
• Фото К.И. Чуковский и С.Я. Маршак.
• Книги К.И. Чуковский и С.Я. Маршак.

ВО ВРЕМЯ ЗАНЯТИЙ

Учитель: Здравствуйте, дорогие дети! Как дела?

Ученики: Отлично! Спасибо.

Т.: Сегодня мы поговорим о Матушке Гусыне. Я хочу рассказать вам об этих старинных рифмовках, их историю на Руси. Вы узнаете больше о Чиковском и Маршаке.

Т.: Чук О вский Корней Иванович родился в 1882 году в Петербурге.Петербург. Все ли дети хорошо знают его стихи и сказки? «Мойдодыр», «Муха-Цокотуха», «Таракан», «Бибигон» и многие другие. Примечательно, что мы соседи Чуковского: наш район находится недалеко от села Переделкино, где писатель жил на даче. Сейчас в этом здании дом-музей Чуковского и многие из вас там уже бывали…

P1: Да, мы были в музее. Вы видели Чудо-дерево!

T: Чуковский изучал английский язык и был в Англии.Благодаря переводам Чуковского российские читатели познакомились с творчеством таких писателей и поэтов, как У. Шекспир, У. Уитмен, Р. Киплинг, О. Уайльд, М. Твен, Г. Честертон, О. Генри, А. К. Дойл. Именно Чуковский написал для детей пересказ романа Д. Дефо «Робинзон Крузо». Вы знаете имена этих писателей?

P2: Да, я читал про Робинзона Крузо.

T: Чуковский также переводил английские народные песни, также известные как Mother Goose Rhymes.За достижения в области переводов с английского языка на русский Чуковскому было присвоено звание доктора литературы Оксфордского университета.

T: Самуил Яковлевич Маршак долгое время — около двух лет — с 1912 по 1914 год жил в Англии. Учился в Политехническом, а затем в Лондонском университете. Во время каникул он много путешествовал по Англии, слушая английские народные песни. Уже тогда он начал работать над переводами английских баллад, которые впоследствии сделали его знаменитым.Кроме того, Маршак является автором переводов сонетов У. Шекспира, песен и баллад Р. Бернса, стихов У. Блейка, У. Вордсворта, Дж. Китса, прозы Р. Киплинга и А. А. Милна. За переводы стихов Роберта Бернса Маршак был удостоен звания почетного гражданина Шотландии. А какие стихи Маршака вы знаете и любите?

P1: О человеке, рассеянном с Бассейной улицы…

P2: Про тупую мышку…

P3: «Почта»…

Т: Хорошо.Я также хотел бы познакомить вас с основными приемами перевода. Когда в результате перевода в тексте появляются новые детали, это называется дополнением, а если, наоборот, они исчезают, то их опускают. При изменении порядка слов — перестановкой, а если существительные или глаголы заменены другими частями речи или близкими по значению словами, то «заменой». Перевод может быть дословным и эквивалентным. Как вы думаете, можно ли дословно переводить стихи?

P1: Думаю, что нет…

P2: Слова будет сложно рифмовать…

Т: Верно! При переводе стихов используется эквивалентный перевод, допускающий использование дополнений, замен и перестановок.

Итак, давайте попробуем проанализировать наше первое стихотворение. Итак, приступим к переводу! Пожалуйста, возьмите свои раздаточные материалы и прочитайте первое стихотворение.

P1: Кошечка

«Киса киска, ты где была?»
«Я» был в Лондоне, чтобы навестить королеву.
«Киса киска, что ты там натворила?»
«Я напугала мышонка под ее стулом» .

T: Очень хорошо! Давайте петь вместе. (Звучит фонограмма. Все учащиеся исполняют песню «Кошечка»).
Отлично! Спасибо. Давайте прочитаем русскую версию. Это известное стихотворение было переведено Маршаком. Хорошо! Спасибо. А теперь давайте прочитаем это стихотворение в переводе С. Маршака.

Ч2: С.Я. Маршак, «Киска»

— Где ты была сегодня, киска?
— У королевы, у англичан.
— Что ты видел в суде?
— Я увидел мышь на ковре!

Т:

P1: Вроде все точно…

P2: В русской версии Лондон не упоминается.

Т: Правильно. Это упущение.

P3: По-английски сказано, что кот напугал мышь, а по-русски, что только что увидел.

T: А это замена по обобщению.

P4: По-английски это говорит о стуле, а по-русски — о ковре.Это замена?

Т: Да. Хорошо! Ты очень внимательный! Видите ли, есть некоторые отличия. И они неизбежны. Хорошо! Действительно, в русской поэме не упоминаются некоторые детали. И это неизбежно. Прочитаем второе стихотворение.

P1: Шалтай-Болтай

Шалтай-Болтай сел на стену,
Шалтай-Болтай сильно упал.
Все лошади короля,
И все люди короля
Не смог снова собрать Шалтая!

T: Давайте споем вместе. (Включается саундтрек. Все ученики поют «Шалтай-Болтай») … ОК! Давайте переведем стихотворение.

P5: Шалтай-Болтай

Шалтай-Болтай сидел на стене.
Шалтай-Болтай рухнул во сне.
Вся королевская кавалерия
Все люди короля
Шалтай не умеет, болтать не умеет,
Шалтай-Болтай, Шалтай-Болтай,
Собери Шалтая-Болтая!

Т: Спасибо. Вы замечаете какие-либо различия?

P1: В русскоязычной версии изменено имя главного героя.

P2: Все точно, только по русски долго повторяется «Шалтай-Болтай» и наоборот.

T: Как вы думаете, что это за техника?

P3: Это замена, наверное…

Т: Правильно.

Т: Хорошо! Ты очень внимательный! Видите ли, есть некоторые отличия. Но их не так много. Перевод очень точный. Прочитаем третье стихотворение.

P1: Бобин Робин

Робин Бобин, пузатый Бен,
Он съел больше мяса, чем восемьдесят человек,
Он съел корову, он съел теленка,
Он съел мясника с половиной.
Он съел священника и весь народ!
Корова и теленок,
Полтора быка,
Церковь и колокольня,
И все добрые люди
А еще жаловался, что желудок не набит.

T: Очень хорошо! Видите ли, это знаменитый стишок о Робине Бобине, великом еде. Прочитаем перевод, сделанный Чиковским.

P2 : К. И. Чуковский

«БАРАБЕК»

Робин Бобин Барабек
Съел человек сорок
И корову с быком,
И мясника кривого
Я съел церковь, Я съел дом,
И кузницу с кузнецом.
И тогда он говорит:
«У меня болит живот!»

T: Заметили отличия?

P1 : В оригинальном стихотворении говорится о людях, но не говорится, что их сорок.

P2: Есть мясник, а тут он кривой…

P3: В английской поэме не говорится о доме.

P4: И про кузницу с кузнецом тоже не сказано.

P5: Робин Бобин имеет прозвище — Барабек!

T: То есть мы видим, что Чуковский использовал много дополнений.Хорошо! Ты очень внимательный! Прочтем вторую версию Маршака.

P3 : С.Я. Маршак

«РОБИН-БОБИН»

Робин Бобин как-то
Подкрепился натощак:
Я съел теленка рано утром
Две овцы и баран,
Съел всю корову
И прилавок с мясником
Сто жаворонков в тесте
И лошадь и воз вместе,
Пять церквей и колокольни
Более того, он недоволен.

Т: Спасибо. Вы замечаете какие-либо различия?

P1: Сюда добавлены овцы и бараны, но в оригинале их нет…

P2: Появился счетчик…

P3: И жаворонки в тесте.

P4: Лошадь с телегой…

P5: А церквей пять! В английской версии — один.

T: Очень хорошо. Мы видим, что Маршак использовал много замен.

P6: Но слово жаловался заменено на говорит. Это замена?

T: Да, это замена обобщения. Очень хорошо! Ты очень внимательный! А как же общее настроение? Удалось ли переводчикам передать общее настроение стиха о Робине Бобине?

P1: Да видно же, что он ненасытный обжора.

T: Как вы думаете, какую технику использовали переводчики?

P2: И при переводе пропали некоторые детали…

P3: Так же поменяли имена героев…

T: То есть мы замечаем использование таких приемов, как замена, добавление и пропуск. Помогают ли эти приемы понять общий смысл стихотворения?

P2: Да!

T: Можно много говорить об английских рифмах, но наше время вышло. Давайте изучать английский язык! Спасибо! До свидания!

Он не ушел, однако за свою жизнь создал немало интересных работ по языкознанию, литературоведению и даже детской психологии.

Лингвист, переводчик и теоретик художественного перевода

Благодаря Чуковскому сегодня мы читаем на русском языке многих зарубежных классиков — Оскара Уайльда, Марка Твена, Артура Конан Дойля, Редьярда Киплинга, Джона Китса, Роберта Льюиса Стивенсона.

В 1936 году писатель занимался теорией художественного перевода. В результате исследований и анализа личного опыта он написал книгу «Искусство перевода», которая в послевоенном переиздании получила название «Высокое искусство».В ней Чуковский проанализировал переводы как иностранной литературы на русский язык, так и русской на иностранную, которые до сих пор делают эту работу актуальной и практически полезной для переводчиков и литературных редакторов.

«Но, конечно же, всех этих переводчиков превзошла американка мисс Мариан Фелл, которая через десять лет после своей смерти опубликовала его произведения в США в своем переводе. Там она сторицей отомстила своим русским коллегам за все их ошибки и промахи.Ее православным священником стал упоминаемый Чеховым поэт Батюшков (она смешала «Батюшкова» и «Отца»), генерал Жомини превратился в Германа (она смешала Жомини и Германию), а Добролюбов превратился в святого «любовника» Франциска. Ассизи!

Корней Чуковский, «Высокое искусство»

Как лингвист в 1962 году Чуковский написал остроумную и темпераментную книгу о «Жизни как жизнь», в которой резко критиковал так называемую «бюрократическую» — бюрократическую речь клише.

Историк и литературовед

Писатель 10 лет жил в финском городе Куоккала, где близко познакомился с художником Ильей Репиным и писателем Владимиром Короленко. От сочетания фамилии писателя «Чуковский» и названия города «Куоккала» Репин образовал слово «Чукоккала» — так Чуковский назвал свой рукописный юмористический альманах, в котором писал о выдающихся художниках ХХ века. . Чуковский руководил Чукоккалой с 1914 по 1969 год.

В 1908 году писатель опубликовал серию критических очерков об Антоне Чехове и других русских писателях — и эти очерки вошли в сборник Чуковского «От Чехова до наших дней». После революции 1917 года писатель опубликовал серьезные исследования творчества современников: «Книгу Александра Блока» и произведение «И».

В 1917 году Чуковский начал заниматься творчеством любимого поэта, которое длилось целых девять лет. Монография «Мастерство Некрасова», изданная в 1952 году, много раз переиздавалась, а в 1962 году Чуковский был удостоен за нее Ленинской премии.

«Пришло время суда над Некрасовым, ибо только суд прекратит недомолвки и слухи, чудовищно порочащие его репутацию. Свидетельств накопилось огромное количество, пора подвергнуть их самой тщательной критике, отделить клевету от правды. Давайте посмотрим, что за человек был Некрасов и в чем его обвиняли.

Корней Чуковский, «Мастерство Некрасова»

Детский психолог

Впервые Чуковский издал книгу о детской речи «От двух до пяти» в 1928 году.Он считал, что детство — прекрасная пора, а вовсе не «похабная болезнь, от которой надо лечить ребенка». Чуковский едва ли не первым применил психологические методы в изучении языка и поэзии детей.

В каждой главе писатель раскрыл одну из граней детской речи и образа мышления. Например, в главе «Сто тысяч почему» рассказывается, что ребенок с его жадностью к новым знаниям способен «с пулеметной скоростью» за две с половиной минуты задать десятки вопросов.По мере взросления многочисленные «Почему?», «Почему?», «Как?» происходят все реже и реже; взрослые иногда даже исключают их из своего лексикона. А в главе о детском стихосложении писатель доказал интерес и привязанность детей к согласным стихам. Для ребенка игра в стишки — такая же обычная жизненная потребность, как «кувыркаться или махать руками».

— А перчатки-то зачем? Нам нужна пальматика. — Ты, мама, у меня лучше всех! — Я еще не избавился. — Я люблю чеснок: он пахнет колбасой.- Женщина — русалка. Мужчина — русалка.

Корней Чуковский, отрывки из книги «От двух до пяти»

Зазвонил телефон.
«Здравствуйте! Кто здесь?
«Белый медведь».
«Что тебе нужно?»
«Я зову Слона.»
«Чего он хочет?»
«Он хочет немного
Арахисовой ломкости. »

«Арахис хрупкий! … И для кого?
«Это для его маленьких
Сыновей Слонов».
«Сколько он хочет?»
«О, пять или шесть тонн.
Прямо сейчас это все
, которыми они могут управлять — они совсем маленькие.

Зазвонил телефон. Крокодил
Сказал со слезой
«Дорогой мой,
Нам не нужны ни зонтики, ни макинтоши;
Жене и ребенку нужны новые галоши;
Пришлите нам немного, пожалуйста!
«Подождите, это не вы
Кто на прошлой неделе заказал две
Пары красивых новеньких галош? »

«Ах, те, что пришли на прошлой неделе — их
Сожрали сразу;
И мы просто не можем ждать-
Сегодня на ужин
Мы хотели бы посыпать наши гуляши
Дюжина или две вкусные галоши! »
Зазвонил телефон.Голуби-черепахи
Сказали: «Пришлите нам, пожалуйста, длинные белые перчатки!»

Звонок повторился; шимпанзе
Захихикали: «Телефонные книги, пожалуйста!»

Зазвонил телефон. Медведь гризли
Сказал: «Грр-грр!»
«Стой, Медведь, не рычи, не горюй!
Просто скажи мне, чего ты хочешь!
Но он продолжал: «Грр! Гррррррр…»
Почему; зачем?
Не разобрал;
Я просто грохнул трубку.

Зазвонил телефон. Фламинго
Сказали: «Поторопите нас за бутылочкой этих
Маленьких розовых пилюль! …
Всех лягушек в озере проглотили,
И квакаем от боли в животе!

Свинья позвонила. Иван Косичка
Сказал: «Пришлите Нину Соловей!
Держу пари, вместе,
Мы споем дуэтом
Это любители оперы никогда не забудут!
Я начну…
«Нет, не начнешь. Божественный соловей
Сопровождай Свинью! Иван Петрович,
Нет!
Вы бы Катю Ворону вызвали!

Зазвонил телефон. Белый медведь
Сказал: «Придите на помощь Моржу, сэр!
Он почти
задушит
жирной устрицей
!

Так оно и есть.Целый день
Та же дурацкая песенка:
Тинг-а-линг!
Тинг-а-линг!
Тинг-а-линг!
Звонит Тюлень, а потом Газель,
И только что два очень чудных
Северный олень,
Кто сказал: «О, дорогой, о, дорогой,
Слышал?
Правда ли, что машинки на карнавале
все сгорели? »

«Ты с ума сошел, глупый Олень?
Карусель
На карнавале еще ходит,
И машинки тоже ездят;
Тебе нужно идти прямо
На карнавал этой же ночью
И покататься на машинках
И прокатиться на колесе обозрения к звездам!

Но не слушали, глупый Олень;
Они только продолжали: «О, дорогой, о, дорогой,
Слышали? Правда ли
Что Бамп-Бамп Машины
На карнавале
Все сгорели?»

Какие северные олени заблудшие на самом деле!

В пять утра раздался телефонный звонок:
Кенгуру
Сказал: «Привет, Руб-а-даб-даб,
Как дела?
Что действительно привело меня в бешенство.
«Я не знаю никаких Руб-а-даб-даб,
Мыльные хлопья! Блины! Бабблди-баб
Почему бы тебе не позвонить
Попробуй позвонить Пинхеду Ноль Два! …»

Я не спал целых три ночи.
Я бы очень хотел лечь спать
И немного поспать.
Но каждый раз, когда я кладу голову
Звонит телефон.

«Кто там-привет!»
«Это носорог».
«Что случилось, Носорог?»
«Ужасная беда,
Давай вдвойне!
«В чем дело? К чему суета?»
«Быстро.Спаси его…»
«Кто?»
«Гиппопотам.
Он тонет там в этом ужасном болоте…»
«В болоте?»
«Да, он застрял».
«А если ты сейчас же не придешь,
Он утонет в этой жуткой сырости
И унылом болоте.
Умрет, захрипит — ой, ой, ой.
Бедный Бегемот………………»

«Хорошо…
Иду
Сейчас же!

Вот это да! Вам нужен грузовик
, чтобы помочь Бегемоту, когда он застрял!

Корней Чуковский
Перевод Уильяма Джея Смита

Переводчик отличается от создателя только именем.
Василий Тредиаковский

Дело в том, что мы требуем от художественного перевода, чтобы он воспроизводил перед нами не только образы и мысли переводимого автора, не только его сюжетные схемы, но и его литературную манеру, его творческую личность, его стиль. Если эта задача не выполнена, перевод бесполезен. Это клевета на писателя, тем более отвратительная, что автор почти никогда не имеет возможности ее опровергнуть.

Клевета эта очень разнообразна.Чаще всего он заключается в том, что вместо истинной личности автора перед читателем предстает другая, не только не похожая на нее, но и явно враждебная ей.

Когда известный грузинский поэт Симон Чиковани увидел свое стихотворение в переводе на русский язык, он обратился к переводчикам с просьбой: «Прошу, чтобы они меня вообще не переводили».

То есть я не хочу предстать перед русскими читателями в том фантастическом виде, который мне придают мои переводчики.Если они не в состоянии воспроизвести мою истинную творческую личность в переводе, пусть оставят в покое мои произведения.

Ибо горе не в том, что плохой переводчик исказит ту или иную строчку Чиковани, а в том, что он исказит самого Чиковани, придав ему другое лицо.

«Я, — говорит поэт, — выступал против экзотики, против осахаривания грузинской литературы, против шашлыков и кинжалов». А в переводе «были шашлыки, вино, бурдюки, которых у меня не было и быть не могло, потому что, во-первых, этого не требовал материал, а во-вторых, шашлыки и бурдюки не были моим отношением» 1.

Получается, что вместо подлинного Чиковани нам показали кого-то другого, который не только не похож на него, но и глубоко им ненавидим — кинжальную фигуру кавказца, который только танцует на сцене лезгинку. Между тем именно с такой шашлычной интерпретацией Кавказа Чиковани боролся в своих стихах.

Таким образом, переводчик в данном случае выступил врагом переводимого автора и заставил его воплотить в своем произведении ненавистные тенденции, идеи и образы.

В этом главная опасность плохих переводов: они искажают не только отдельные слова или фразы, но и самую суть переводимого автора. Это случается чаще, чем люди думают. Переводчик, так сказать, надевает на автора самодельную маску и выдает эту маску за его живое лицо.

Что касается стиля, то всякое произведение художника есть, в сущности, его автопортрет, ибо вольно или невольно художник отражает себя в своем стиле.

Об этом говорил Тредиаковский:

Уолт Уитмен сказал то же самое:

«Поймите, что в ваших писаниях не может быть ни одной черты, которой бы не было в вас.Если вы вульгарны или злы, это не скроется от них. Если вам нравится, когда лакей сидит за стулом во время обеда, это также будет отражаться в ваших письмах. Если ты сварливый или завистливый человек, или не веришь в загробную жизнь, или пренебрежительно смотришь на женщин, это повлияет даже на твое молчание, даже на то, что ты не напишешь. Нет такого трюка, такого приема, такого рецепта, чтобы скрыть хоть какие-то свои недостатки из своих сочинений» 2.

Отражение личности писателя в языке его произведений называется его индивидуальным стилем, присущим только ему одному.Вот почему я говорю, что, искажая его стиль, мы тем самым искажаем его лицо. Если с помощью нашего перевода мы навяжем ему свой стиль, мы превратим его автопортрет в автопортрет переводчика.

Поэтому напрасно рецензенты, критикуя тот или иной перевод, отмечают в нем только словарные ошибки.

Гораздо важнее уловить злонамеренные отклонения от оригинала, которые органически связаны с личностью переводчика и в своей массе отражают ее, затмевая переводимого автора.Гораздо важнее найти ту доминанту отклонений от оригинала, с помощью которой переводчик навязывает читателю свое литературное «я».

Такова роковая роль переводчиков: поэты, которых они переводят, часто становятся их двойниками. Показательны в этом отношении старые переводы Гомера. В Англии «Илиаду» переводили такие великие поэты, как Чепмен, Поуп и Каупер, но вы читаете эти переводы и видите, что Гомеров столько же, сколько переводчиков.Гомер Чепмена витиеват, как Чепмен, Поуп — напыщен, как Поуп, а Каупер — сух и лаконичен, как Каупер.

То же самое произошло и со стихами великого английского лирика Перси Биши Шелли, переведенными Константином Бальмонтом: личность переводчика слишком резко запечатлелась в текстах его перевода.

В этом переводе бросаются в глаза не отдельные ошибки (весьма многочисленные), а целая система ошибок, целая система импровизаций, которые в своей совокупности неузнаваемо изменяют самое лицо Шелли.

Все гэги Бальмонта объединены в некое стройное целое, все они имеют один и тот же галантерейный, романтический стиль, и это наносит автору в тысячу раз больший ущерб, чем случайные словарные ошибки.

Шелли говорит: лютня, Бальмонт переводит: рев лютни чародейки (619, 186) 3.

Шелли говорит: сон, он переводит: роскошное блаженство (623, 194).

У Шелли написано: женщина, он переводит: женщина-картина (500, 213).

У Шелли написано: лепестки, он переводит: пышные букеты (507, 179).

Шелли говорит: звук, он переводит: живое сочетание созвучий (505, 203).

Итак, Бальмонт строчка за строчкой изменяет все стихи Шелли, придавая им красоту дешевых романов.

И при этом чуть ли не к каждому слову приклеивает какой-нибудь стереотипный эпитет.

У Шелли звезды, у Бальмонта яркие звезды (532, 153).

У Шелли есть глаз, у Бальмонта яркий глаз (532, 135).

У Шелли печаль, у Бальмонта агония (504, 191).

Благодаря таким систематическим изменениям в тексте Шелли становится странно похожей на Бальмонта.

Бальмонтизируя поэзию Шелли, Бальмонт дает британскому поэту свой собственный размашистый жест. Там, где у Шелли только одна зимняя ветка, у Бальмонта самый широкий ландшафт:

.

Среди зарослей (!) елей (!) и берез (!),
Вокруг (!), Куда (!) глядит (!) глаз (!),
Холодные (!) Снежные (!) поля (! ) Покрытый (!).

Я использую восклицательные знаки в круглых скобках, чтобы отметить слова, которых нет у Шелли.

Из одного сучка у Бальмонта выросла целая чаща, из одного слова зима развернулась необъятная снежная (и притом русская) равнина.

Такой щедрый размашистый жест буквально на каждой странице.

Там, где у Шелли закатный луч, у Бальмонта целое зарево: закат горит, янтарем сияя (440, 7).

Шелли, например, говорит: «Вы так добры», а Бальмонт изливает целый фонтан любезностей:

Ты мне близка (!), Как ночь (!) Сиянием дня (!),
Как родина (!) В последний (!) миг (!) Изгнания (!).
(627, 3)

Шелли поет, например, брачную ночь («Свадебная песня») — и этого достаточно, чтобы Бальмонт навалил в сладострастных обывательских мозгах целую кучу заезженных штампов, сопровождающих образ брачной ночи: «самозабвение» , «Сплав страсти», «Изголовье», «Роскошное блаженство».

Шелли упомянула соловья, а вот у Бальмонта читаем:

Как будто он сочиняет гимны (!) луне (!).
(101)

Ибо что этот соловей, если он луну не восхваляет! Как только Шелли произнесла слово «молния», у Бальмонта был готов трехстишок:

.

… И горящей молнией (!) Светом (!)
Я разрезал в небе глубину (!),
И ее звонкий смех, рождая (!) В морях (!) волну (!).
(532, 183)

Поэтому мы уже не удивляемся, находя в нем такие красоты, как нежный пурпур дня, вздох мечты, сладкий час счастья, невыразимый восторг бытия, туманный путь жизни, тайны беглых снов и тому подобный романтический мусор.

Даже в стихотворении, которое более или менее точно перевел Бальмонт, есть такая вульгарная вставка:

Ну почему, мой друг (!) Прелестный (!),
Не слиться ли нам с тобой?
(503, 86)

Вот какой огромный отпечаток оставляет личность переводчика на личности автора, которого он переводит.Мало того, что стихи Шелли были искажены в его переводах Бальмонтом, он исказил саму физиономию Шелли, он придал его прекрасному лицу черты собственной личности.

Получилось новое лицо, наполовину Шелли, наполовину Бальмонт — некий, я бы сказал, Шелмонт.

Это часто случается с поэтами: переводя их, переводчики перенапрягаются, и чем выразительнее лицо самого переводчика, тем больше оно отгораживает от нас переводимого автора. Именно потому, что у Бальмонта так резко выражена собственная литературная личность, он, при всем своем прекрасном таланте, не в состоянии отразить в переводах индивидуальность другого поэта.А так как его талант жирный, то и Шелли стала жирной вместе с ним.

Еще более поучительны переводы стихов американского поэта Уолта Уитмена, сделанные тем же Бальмонтом.

Даже не зная этих переводов, каждый мог заранее предсказать, что творческое лицо Уолта Уитмена будет искажено в них самым предательским образом, так как, казалось, не было другого писателя в мире, который был бы дальше от него, чем Бальмонт.

Ведь Уолт Уитмен в своем творчестве всю жизнь боролся с фигурной риторикой, с напыщенной «музыкой слов», с внешней красотой; задолго до появления Бальмонта он объявил себя кровным врагом тех поэтических качеств, которые составляют основу бальмонтизма.

Бальмонт пытался сделать из этого кровного врага своего брата по лире, и мы легко можем себе представить, как исказилось лицо Уолта Уитмена после такой бальмонтизации.

Перевод превратился в борьбу переводчика и переводимого поэта, в непрекращающуюся полемику с ним. Иначе и быть не могло, потому что, по сути, Бальмонт ненавидит американского барда, не позволяет ему быть таким, какой он есть, пытается всячески его «исправить», навязывает ему свои бальмонтизмы, свой претенциозный современный стиль.

Например, Бальмонт не позволяет Уолту Уитмену говорить на обычном языке и упорно заменяет его простые слова архаичными, церковнославянскими.

Уитмен говорит, например, сундук. Бальмонт переводит грудь.

Уитмен говорит флаг. Бальмонт переводит знамя.

Уитмен говорит поднять. Бальмонт переводит лифт 4.

Бальмонту стыдно, что Уитмен пишет так неуклюже и грубо. Он стремится подсластить свои стихи славянизмами.На странице 38 у него даже есть молоко. А на 43-м — дочери.

Прочтите, например, «Знаменную песнь зари», откуда взяты приведенные мной примеры. Таких бальмонтизмов, как «музыка целующихся слов» (138), «бесчисленные пашни» (135), «бесчисленные телеги» (135), там Уитмен, отвергая рифму, рифмует по прихоти Бальмонта:

Мы будем вращаться с ветрами
Развлекайтесь с необъятным ветром.
(133)

Все сюда, да, все, что я хочу
Я, матерное знамя, внешне похожее на меч.
(137)

Бальмонт особенно ненавидит реалистическую деловую конкретность, которой достигает Уитмен. И это понятно, так как Бальмонт вообще культивировал смутные, туманные образы.

В оригинале сказано определенно и точно: моя Миссисипи, мои поля в Иллинойсе, мои поля в Миссури. Сглаживая эту географическую ясность слов, намеренно завуалируя ее, Бальмонт переводит так:

.

И реки, и поля, и долины.
(136)

Такими незаметными приемами переводчик подчиняет переводимого автора своему любимому стилю.

Одним словом, если бы Уолт Уитмен знал русский язык и мог ознакомиться с переводом Бальмонта, он непременно обратился бы к переводчику с просьбой: «Прошу, чтобы меня вообще не переводили», так как понял бы, что его стихи на его руки антипод, который с помощью целой системы отсебятины искажал его лицо на свой лад.

Здесь я не говорю о случайных ошибках и промахах, которых у Бальмонта немало.

Уитмен восхищается сиренью, образ которой играет значительную роль в его поэзии.По-английски lilac — сирень (лилак), но переводчик принял lilac за лилию и создал неизвестный в ботанике вид: лилию, растущую как дикий куст.

Конечно, случайные ошибки вряд ли простительны, но они все равно не определяют качество того или иного перевода.

Здесь, повторяю, важна именно система отступлений от исходного текста: не одна ошибка и не две, а целая группа ошибок, производящих в сознании читателя одно и то же сокрушительное действие: искажение творческой личности переведенный автор.Случайные ошибки — сущий вздор по сравнению с этими тонкими нарушениями авторской воли, авторского стиля, отражающими творческую личность переводчика.

Как бы ничтожно ни было само по себе каждое такое нарушение воли автора, по большей части они представляют собой колоссальную вредоносную силу, способную любого самобытного мастера превратить в жалкого халтурщика и вообще исказить его личность до неузнаваемости.

Эти бациллы действуют незаметно, но — яростно: в одной строке они подавят какой-нибудь жгучий эпитет, в другой уничтожат живую пульсацию ритма, в третьей вытравят теплую краску — и теперь от оригинала ничего не останется : всё это от начала до конца стало другим, как будто его создал другой человек, не имеющий к автору никакого отношения.

Между тем так называемые обыватели чрезвычайно любят такие рецензии, где изобличаются лишь отдельные ляпы, допущенные тем или иным переводчиком. Они уверены, что эти ошибки — более или менее случайные — измеряют всю ценность перевода, тогда как на самом деле (повторяю снова и снова!) горе не в отдельных ошибках, а во всем комплексе импровизаций, которые вместе изменить стиль оригинала.

Переводы величайшего русского переводчика Василия Андреевича Жуковского в большинстве случаев воспроизводят оригинал с поразительной точностью.Его язык настолько силен и богат, что, кажется, нет таких трудностей, с которыми бы он не справился. Пушкин назвал Жуковского «гением перевода». «…В борьбе с трудом необыкновенный силач!» — сказал он о Жуковском в письме 5.

И все же допущенная им система отступлений от оригинала приводит и к тому, что лицо переводимого автора иногда заменяется лицом переводчика.

Когда, например, Жуковский в переводе трагедии Шиллера «Орлеанская дева» сделал из «чертовки» «волшебницу», а из «чертовой девицы» — «коварную отступницу», то это, из конечно, может показаться несчастным случаем.Но, изучая все его переводы от страницы к странице, мы убеждаемся, что это его главная тенденция.

Все стихотворения, переведенные им, стали как бы собственными стихами Жуковского, потому что в них отразилась его самая тихая, возвышенная, прекрасная, сентиментально-меланхоличная пуританская личность.

Характерное для него пуританство отразилось в его переводах с необычайной рельефностью. Из «Орлеанской девы» он даже изгоняет такое, например, выражение, как «любовь к мужчине», а вместо: «Не соблазняй сердце твое любовью к мужчине», пишет с приличной неясностью:

Бойся надежд, не знай земной любви.

Это самое пуританство не позволяет ему дать точный перевод строфы «Триумф победителей», в которой говорится, что герой Менелай, «радуясь своей вновь завоеванной жене, обхватывает руку в высшем блаженстве красотой ее красивое тело.»

Избегая воспроизведения таких греховных жестов, Жуковский заставляет Менелая чинно стоять возле Елены без всяких проявлений супружеской страсти:

И стоя рядом с Еленой
Менелай тогда сказал…

Тютчев гораздо точнее перевел эту строфу:

И жена, взятая в бою,
Снова счастливая Атрид
Обхватив рукою величественную фигуру,
Его страстный взгляд веселит! .. 6

Конечно, все это сказано не в упрек Жуковскому, который по своему мастерству, по своему вдохновению является одним из величайших переводчиков, которых когда-либо знала история мировой литературы. Но именно потому, что его лучшие переводы так точны, в них особенно заметны те отнюдь не случайные отклонения от оригинала, которые составляют господствующую черту его литературного стиля.

Показательно для переводов Жуковского, мне кажется, то то маленькое само по себе обстоятельство, что в его великолепной версии бюргерской «Леноры», где мускулистость его стиха иногда достигает пушкинской силы, не позволял себе даже намекнуть, что влюбленные, катаясь ночью на коне, манят к себе «брачное ложе», «брачное ложе».Везде, где Бюргер упоминает о кровати (Brautbett, Hochzeitbett), Жуковский целомудренно пишет: ночлег, угол, приют…

Советский переводчик В. Левик в своем блестящем переводе Леноры воспроизвел эту реальность оригинала:

Эй, злые духи! Привет! Следуй за мной сюда!
Для меня и моей жены
К большому удовольствию
Над брачным ложем.

Возьми нас, брачное ложе! 7

Надо ли говорить, что те строки, где Бюргер неуважительно называет священника «батюшкой» и сравнивает пение церковного причта с «кваканьем лягушек в пруду», Жуковский начисто исключил из своего перевода 8.

Как известно, всевозможные надгробия и гробы занимают обширное место в символике Жуковского. Поэтому вовсе не случайно, что в некоторых своих переводах он вживляет эти могильные образы чаще, чем они встречаются в оригинале. Людвиг Уланд, например, говорит просто часовня, а перевод Жуковского гласит:

.

Входит: в часовне видит гробницу (!) стоит;
Тревожно, тускло над ней горит лампа (!)
(«Рыцарь Роллон»)

В соответствующих строках оригинала нет ни слова о гробнице.

Жуковский тоже очень любит лампы. Прочитав у Людвига Уланда о смерти молодого певца, он, снова отступив от оригинала, сравнивает его смерть с погасшей лампой:

Как внезапный ветерок
Ветерок гасит светильник
Так померк в миг
Юный певец от слова.

Тем милее была ему лампада, что к этому времени она уже стала церковным словом.

Тяга к христианскому символизму проявилась у Жуковского еще в переводе Байронова «Шильонского узника», где он дважды называет младшего брата героя — ангелом нашим, смиренным ангелом, хотя ни о каких небожителях в подлиннике не идет и речи.

Даже в «Одиссее» Гомера Жуковский, как ее переводчик, уловил собственную меланхолию, которую описал в предисловии к своему переводу 9. Критика, восхищаясь непревзойденными достоинствами этого перевода, тем не менее не могла не отметить его крайнюю субъективность: Гомер в эта русская версия поэмы стала во многих своих чертах удивительно похожей на Жуковского. «Жуковский, по словам одного ученого критика, «внес в «Одиссею» много нравственности, сентиментальности и некоторых почти христианских понятий, совершенно не знакомых автору языческой поэмы».«В некоторых местах переведенной поэмы заметен характер романтической медитации, совершенно чуждой «Одиссее».

Роберт Саути в своей знаменитой балладе говорит о монахах, что «они ушли за море в землю мавров», а Жуковский переводит эту фразу:

И смиренно несли в Африку
Небесный дар учения Христова.
(«Королева Урака»)

Повторяю: эти систематические, отнюдь не случайные отклонения от текста у Жуковского особенно заметны именно потому, что во всем остальном его переводы, за очень немногими исключениями, прекрасно передают малейшую тональность оригинала.И в то же время надо отметить, что подавляющее большинство изменений сделано Жуковским в духе переводимого автора: хоть у Людвига Уланда и нет, скажем, могилы в этих строках, она могла быть там вольно — в полном соответствии со своим мировоззрением и стилем.

Иногда фальсификация оригинала осуществляется под влиянием политических, партийных пристрастий того или иного переводчика. В крайнем случае дело доходит до преднамеренного искажения текстов.

В 1934 году в Париже Комеди Франсез поставила трагедию Шекспира «Кориолан» в новом переводе французского националиста Рене-Луи Пьяшо. Переводчик с помощью многочисленных отступлений от английского текста придал Кориолану черты идеального реакционного диктатора, трагически погибшего в неравной борьбе с демократией.

Благодаря этому переводу старая английская пьеса стала боевым знаменем французской реакции.

Те мечты о твердой диктаторской власти и разгроме революционного плебея, которые лелеет напуганный «красной опасностью» французский рантье, в полной мере выражены в этом модернизированном переводе Шекспира.

Зрители расшифровали пьесу как памфлет о текущей политической ситуации во Франции, и после первого же спектакля в театре образовались два яростно враждующих лагеря.

В то время как проклятия Кориолана против толпы вызывали теплые аплодисменты партера, галерея яростно свистела ему.
Об этом я узнал из статьи Л. Боровой, опубликованной в то же время в «Литературной газете» 11. Боровой совершенно справедливо обвиняет во всем переводчика, извратившего пьесу Шекспира с определенной политической целью.Искажение сделано преднамеренно, чего не скрыл переводчик, озаглавивший свой вариант так: «Трагедия Кориолана, вольно переведенная с английского текста Шекспира и приспособленная к условиям французской сцены».

Но представим себе, что тому же переводчику вздумалось бы передать ту же пьесу дословно, без всяких отклонений от оригинала. И в этом случае иногда может оказаться, что его идейная позиция, помимо его сознания и воли, отразится в его переводе.

И для этого вовсе не требуется, чтобы он ставил себе непременной целью фальсификацию оригинала.

Русский переводчик того же «Кориолана» А. В. Дружинин был добросовестным и стремился к максимальной точности своего перевода.

Он ни в коем случае не станет умышленно искажать текст Шекспира, приспосабливая его к своим политическим взглядам.

И все же его Кориолан недалек от того, который так восхищается французскими врагами демократии.Потому что в своем переводе он, Дружинин, бессознательно сделал то, что сознательно сделал Рене-Луи Пиачо. При всей своей точности его перевод играл такую ​​же реакционную роль.

Он перевел Кориолана в 1858 году. Это было время борьбы либеральных дворян с революционными простолюдинами, «нигилистами» шестидесятников. Поэтому распри Кориолана с мятежной чернью понимались тогдашними читателями применительно к русским событиям, и все проклятия, которые Кориолан произносил в адрес римского плебса, ощущались как обличение русской молодой демократии.

С помощью шекспировской трагедии Дружинин свел партийные счеты с Чернышевским и его сторонниками, а Тургенев и Василий Боткин приветствовали этот перевод как политическую речь.

«Прекрасная ваша мысль — перевести Кориолана, — писал Тургенев Дружинину в октябре 1856 года. 12

Василий Боткин, переходящий тогда в лоно реакции, выразился еще откровеннее:

«Спасибо, что выбрали Кориолана: в этой пьесе высочайшая современность» 13.

Таким образом, то, что произошло с переводом «Кориолана» зимой 1934 года во французском театре, было, по существу, повторением того, что произошло в России в конце 50-х годов с русским переводом той же пьесы.

И там и там эти переводы Кориолана были пропагандой реакционных идей, исповедуемых его переводчиками, и оба переводчика пытались навязать пьесе антидемократический смысл, независимо от того, стремились ли они к наиболее точному воспроизведению оригинала или намеренно исказил его.

Здесь нелишним будет вернуться к Жуковскому: с помощью чужих мелодий, сюжетов и образов он, как мы видели, проектировал себя в литературе, дальше которой даже Байрон не смог вывести поэта.

Казалось, что перевод «Одиссеи», предпринятый им в старости, был совершенно далек от каких-либо политических бурь и вихрей. В предисловии к своему переводу Жуковский с самого начала указывает, что «Одиссея» — для него тихая гавань, где он нашел вожделенный покой: «Я хотел потешить свою душу первобытной поэзией, которая так светла и тиха, так отдает жизнь и отдых».

И тем не менее, когда перевод Жуковского появился в печати, то читатели увидели в нем не отказ от современности, а борьбу с современностью. Они оценили этот, казалось бы, академический труд как некий враждебный акт против тогдашней российской действительности, которую ненавидел Жуковский.

Тогдашняя российская действительность казалась Жуковскому — и всему его окружению — ужасной. Это был самый разгар плебейских сороковых годов, когда впервые так ясно поколебались устои любимой феодально-патриархальной России.В науку, литературу и все области государственной жизни проникли новые, напористые люди, мелкие буржуа и разночинцы.

Уже прозвучал голос Некрасова, уже Белинский, влияние которого к тому времени стало огромным, выпестовал молодую «натуральную школу», и все это переживалось Жуковским и его единоверцами как катастрофический крах русской культуры. «Век коммерции, железных дорог и пароходств» казался Плетневу, Шевыреву, Погодину «унылым безвременьем».

Вопреки этой враждебной эпохе, вопреки ее «реализму», «материализму», ее «коммерциализму» Жуковский и опубликовал свою «Одиссею». Публикацию этого стихотворения в 1848-1849 годах все восприняли как актуальную полемику с новой эпохой.
1848 год был годом европейских революций. Реакционные журналисты воспользовались «Одиссеей», чтобы пристыдить «пагубную суматоху» Запада. Сенковский (барон Брамбеус) записал в своей «Библиотеке для чтения» следующее:

«Уходя на Запад, затянутый черными тучами бедствия, Жуковский со своим светлым словом, со своим пленительным русским стихом, Жуковский, поэт теперь более чем когда-либо, поэт, когда все перестали быть поэтами, Жуковский, последний из поэтов, берет первого поэта, слепого певца, этого дряхлого, но когда-то «божественного» Гомера, которого все там забыли среди плачевной чепухи того времени, и, явившись с ним перед соотечественниками, торжественно приглашает нас красивый праздник.«
Критик противопоставляют Одиссей Жуковского к революциям, происходящим на Западе, или, как он выразился, в„происки духа зол и печали“,„материальная экстравагантность“,„тревожность материальных ложных доктрин“,» поток бессмыслицы»14.

Здесь Сенковский следует по стопам своего антагониста Гоголь: всякий раз, когда Гоголь, который уже стал ярым мракобес, пишет об этой новой работе Жуковского, он упорно противопоставляет его к «неопределенным и сложным явлениям» современной эпохе.Для Гоголя Одиссея, переведенная Жуковским, — это оружие политической борьбы. Он так говорит в письме Плетнева:

«Это явная благодать и подарок всем тем, кто в чьих душах священный огонь не погасил, и чьи сердца были в депрессии суматохами и сложными современными явлениями. Ничто не может быть более утешительным для них. Как знак Божьей милости для нас, мы должны смотреть на это явление, которое приносит поддержку и освежение нашим душам. »

Глорифицируясь именно «ясность», «сбалансированное спокойствие», «тишина» эпохи Гомера, переведенного Жуковским, Гоголь заявляет о том, чтобы быть лучшим лекарством против тогдашнего горечи и умственной «путаницы».

«Это в настоящее время, — пишет он воинствующему реакционеру, поэту Языкову, — когда… тягостный ропот недовольства, голос человеческого недовольства всем, что есть на свете, стал раздаваться повсюду: ибо порядок вещей, на время, для себя; …когда сквозь нелепые вопли и безрассудную проповедь новых, еще помрачневших идей можно услышать какое-то всеобщее стремление приблизиться к какой-то желанной середине, найти настоящий закон действия, как в массах, так и в отдельности взятые отдельные лица — словом, в это время «Одиссея» поразит величавой патриархальностью античной жизни, простой простотой социальных пружин, свежестью жизни, незапятнанной, детской ясностью человека.»

Гоголь наиболее ярко выразил политические тенденции «Одиссеи» Жуковского, выдвинув в качестве особо ценных такие черты, которые были краеугольным камнем николаевского самодержавного строя:

«Это строгое почитание обычаев, это трепетное уважение к начальству и начальству… это уважение и почти почитание человека, как представителя образа Божия, это вера в то, что ни одной доброй мысли не возникает в голове своей без верховной воли нашего высшего существа» — вот что «показалась тогдашнему Гоголю, гоголевская «Переписка с друзьями», наиболее привлекательной в новом переводе Жуковского 15.

Социальные взгляды переводчика иногда проявляются самым неожиданным образом в мельчайших и, казалось бы, случайных деталях.
Когда Дружинин переводил «Короля Лира», ему особенно удались сцены, где появляется Кент, верный слуга короля. Об этом с умилением воскликнул Кент Дружинин:

«Никогда, через тысячи еще не родившихся поколений, не умрет поэтический образ Шекспира Кента, сияющий образ преданного слуги, великого верного подданного» 16.

Эта привязанность не могла не отразиться на его переводе. И такой проницательный человек, как Тургенев, очень ясно сформулировал политический смысл пристрастия Дружинина к Кенту.

«Должен признаться, — писал Тургенев Дружинину, — что, если бы ты не был консерватором, ты никогда не смог бы так ценить Кента, «великого верноподданного», так (…) над ним» 17.

То есть рабская привязанность Кента к монарху, выдвинутая с особой энергией в дружинском переводе «Лира» в его комментариях к этой трагедии, была воспринята Тургеневым именно в плане социальной борьбы.

Любопытно, что первая постановка «Короля Лира» в России, за полвека до передачи Дружинина, вся, от начала до конца, имела единственной целью укрепить и прославить верные чувства к самодержавным царям. Поэт Н. И. Гнедич убрал из своей версии «Лира», которую он называл «Лиром», даже его безумие, чтобы усилить сочувствие публики к борьбе монарха за свой «законный престол».

А вот тирады, которые шекспировский Эдмунд произносит в Гнедиче:

«Умереть за соотечественника похвально, а за доброго государя — ах! нужно иметь еще одну жизнь, чтобы почувствовать сладость такой смерти! »

«Лир» Гнедича, — говорит один из новейших исследователей, — в контексте тех событий, которые переживала Россия в момент появления этой трагедии, в полной мере отражал настроения дворянских умов и имел несомненное агитационное значение в интересах этого класса.Трагедия престарелого отца, преследуемого неблагодарными дочерьми, сводившаяся в итоге Гнедичем к борьбе за престол, за «законные» права «законного» государя, во времена постановки «Леары» должна была напомнить зрители очередного «незаконного» захвата престола (хотя и без добровольного его отказа), имевшего место в живой реальности; Разве герцог Корнвалийский не олицетворялся в глазах зрителей живым «узурпатором», пошатнувшим основы мирного процветания Европы и втянувшим Россию в общеевропейский хаос, — с Наполеоном Бонапартом, неблагодарных дочерей Леары — с республиканским Франция, свергнувшая своего короля, а сам Лир — с «законным» главой французского престола — будущим Людовиком XVIII?

Целью Леары было поднять патриотическое чувство российских граждан, необходимое для борьбы с этой страшной угрозой для восстановления правопорядка в Европе и, в конечном счете, для сохранения всего феодально-крепостнического строя в России.Гнедича «Лир»… не могло не отразить патриотических настроений автора, выражавшего и разделявшего взгляды русского дворянства…

Так трагедия Шекспира превратилась в средство агитационного воздействия в интересах господствующего класса»18.

Даже «Гамлет» и тот, когда впервые вышел на петербургскую сцену, был проникнут русским патриотическим духом. По версии П. Висковатова, Король-Гамлет восклицает:

Отечество! Я принесу себя в жертву тебе!

Главной целью этой версии Гамлета было служить «цели сплочения русского общества вокруг престола и царя для борьбы с наступающими наполеоновскими полчищами» 19.

Конечно, создатели таких «Лиараров» и «Гамлетов» даже не стремились стать ближе к Шекспиру.

Но часто бывает так, что переводчик заботится только о том, как бы точнее, правдивее было бы передать на его родном языке произведения того или иного писателя, которого он даже (по-своему!) любит, но Разрыв, лежащий между их эстетическими и нравственными воззрениями, фатально вынуждает переводчика, вопреки его субъективным намерениям, далеко отклоняться от исходного текста.

Это легко проследить по тем досоветским переводам стихов великого армянского поэта Аветика Исаакяна, которые исполнял Ив. Белоусова и Е. Нечаева. По мнению критика Левона Мкртчяна, большинство сделанных ими отступлений от оригинала связано с тем, что оба переводчика в то время частично находились под влиянием некоторых популистских идей. «Они, — говорил Левой Мкртчян, — подчинили образность Исаакяна образности русской народнической поэзии — ее надсоновской ветви» 20.

Что же касается тех искажений исходного текста, которые были внесены в их переводы стихов Исаакяна более поздними переводчиками, то критик объясняет эти искажения тем, что переводчики «пытались вписать Исаакяна в поэтику русского символизма». В тогдашних переводах с Исаакяна, говорит он, «проявились характерные для символистов образы и интонации» 21.

А когда народный поэт П.Ф. Якубович, известный под псевдонимом П.Я., взялся за перевод «Цветов зла» Шарля Бодлера, навязал ему заунывный некрасовский ритм и заезженный надсоновский словарь, так что Бодлер получился очень своеобразный — Бодлер в стиле Народной воли . Автор «Цветов зла», несомненно, протестовал бы против тех отсебятин, с которыми П.Я. Оснастить его стихами, заставив воскликнуть:

Несут свободу
И воскресные новости
Усталому народу.

. .. . . . . . . . . . . . . . . . .

Беспомощно бьется душа.
Тоскует и болит
И рвется на волю.

Эти импровизации не только искажали духовную физиономию Бодлера, но и подслащивали ее.

У Бодлера есть стихотворение, которое начинается так:

Однажды ночью, лежа рядом с жуткой еврейкой,
Как труп рядом с трупом…

П.Я. Переделал это стихотворение на свой лад:

Со страшной жидовкой, прекрасной как мертвая
Скульптурная мраморная, провела всю ночь 22.

Он не мог позволить Бодлеру почувствовать себя и свою любовницу — трупами. Ему, переводчику, было бы гораздо приятнее, если бы у Бодлера не было таких чудовищных чувств, — если бы женщина казалась ему не отвратительным трупом, а, наоборот, прекраснейшей статуей, «изваянной из мрамора», почти Венерой де Мило. Так, по его мнению, будет намного «красивее». Правда, при таком переводе от Бодлера ничего не останется и даже антибодлер получится, но переводчика это ничуть не смущает: он рад заменить бодлеровского «декадента» собой, так как ставит свою мораль и его эстетика намного выше, чем у Бодлера.Может быть, он и прав, но тогда незачем браться за бодлеровские переводы, и можно себе представить, как возненавидел бы автор «Цветов зла» своего переводчика, если бы каким-то чудом ему удалось познакомиться с его переводами.

В одном из своих юношеских писем Валерий Брюсов четко сформулировал главную причину неудач переводчика.

«Якубович — человек совершенно иного склада ума, чем Бодлер, и поэтому он часто ненароком искажает свой оригинал.Таков перевод «Как Сизиф, богат терпением», где г-н Якубович проповедует что-то смиренное…» Бодлера, это одно из самых надменных стихотворений. Примеров сотни (дословно)» 23.

Одним словом, проблема, если переводчик не хочет или не может отказаться от наиболее характерных черт своего личного стиля, не хочет или не может на каждом шагу обуздывать собственные вкусы, приемы и умения, являющиеся живым отражением идейные основы его личности.

Об этом хорошо говорит французский ученый С. Корбе, анализируя перевод современных Пушкину «Руслана и Людмилы» на французский язык: «…переводчик растворил живость и легкость оригинала в тумане изящной классической пышности; из пенящегося, игристого вина из Пушкина нам достался только свежий лимонад»24.

Гораздо чаще точности достигают переводчики, испытывающие к переводимым авторам такую ​​симпатию, что они являются как бы их двойниками. Им некого перевоплощать: объект их перевода почти адекватен субъекту.

Отсюда — в немалой степени — успех Жуковского (переводы Уланда, Гебеля, Сути), успех Василия Курочкина, давшего непревзойденные переводы стихов родственного ему Беранже. Отсюда удача Валерия Брюсова (переводы Верхарна), удача Бунина (перевод Гайаваты Лонгфелло), удача Твардовского (переводы Шевченко), удача Благининой (переводы Л. Квитко).

Отсюда удача Малларме (переводы Эдгара По), удача Фицджеральда (переводы Омара Хайяма) и т. д.и т.д. и т.п.

Это все правда. Это неоспоримая истина.

Но разве история литературы не знает таких переводов, которые отличаются наибольшей близостью к оригиналу, хотя духовный облик переводчика не во всем совпадает (а иногда и вовсе не совпадает) с духовным обликом переводимого автора ?

Сколько на свете великих писателей, радующих нас своей гениальностью, но бесконечно далеких и от нашей психики, и от наших идей! Оставим ли мы без перевода Ксенофонта, Фукидида, Петрарку, Апулея, Чосера, Боккаччо, Бена Джонсона только потому, что многие их черты нам чужды — и даже враждебны?

Конечно нет.Эти переводы вполне в нашей власти, но они невероятно сложны и требуют от переводчика не только таланта, не только чутья, но и отказа от собственных интеллектуальных и умственных способностей.

Один из самых убедительных примеров такого отречения: переводы классиков грузинской поэзии в исполнении такого замечательного художника слова, как Николай Заболоцкий.

Едва ли не в середине XX века он почувствовал себя единомышленником средневекового поэта Руставели, создавшего в XII веке своего бессмертного «Витязя в тигровой шкуре».И все же нельзя представить лучшего перевода, чем перевод Заболоцкого: дивно ясная дикция, благодаря почти магической власти над синтаксисом, свободное дыхание каждой строфы, для которой четыре обязательных рифмы не в тягость, не в тягость, как это часто бывает чехол с другими переводчиками «Витязь», и крепкие крылья, придающие стихам перевода динамику оригинала:

Сущность любви всегда прекрасна, непостижима и истинна
Она не ровня никакому блуду:
Одно дело блуд, другое любовь, их разделяет стена,
Не подобает человеку путать эти имена.

И таких строф не менее семисот, а может быть, и больше, и все они переведены мастерски.

Так же и Заболоцкому не нужно было чувствовать себя единоверцем вдохновенного грузинского певца Давида Гурамишвили, жившего двести пятьдесят лет назад, при Петре I, чтобы с такой поэтической силой воссоздать его благочестивый призыв:

Слушайте, верующие в Бога люди,
Те, кто строго соблюдают заповеди:
В тот день, когда я предстану перед вами мёртвым,
Помяните бездыханную душу с миром 25.

Какая нужна художественная фантазия, чтобы, давно покончив с религией, тем не менее с таким совершенством воплотить религиозные размышления античного автора:

Ты единственный, кто спасает, Бог
Заблудился в пути!
Верная дорога без тебя
Никто не может ее найти.

Николай Заболоцкий всегда предъявлял самые строгие требования к мастерству переводчика.

«Если, — писал он, — перевод с иностранного языка не читается, как хорошее русское произведение, то этот перевод либо посредственный, либо неудачный» 26.

Он блестяще исполнил свою заповедь, сделав русскими стихи того же гениального грузина Давида Гурамишвили, чья поэма «Весна веселая» пленяет изысканностью своего поэтического рисунка и чарующей грацией формы. Самые, казалось бы, грубые образы, весьма далекие от условной приличия, подчиняющиеся музыке этих стихов, воспринимаются как наивная пастораль, как идиллия, проникнутая невинной и светлой улыбкой:

Чувство влечения к невесте,
Молодой человек стал склонять ее так, чтобы вместе
Врать им, но девушке,

Не смея согласиться
Она ответила ему:

Не следует до нашей свадьбы
Решиться на греховные дела.
Увы, не дай нам, Боже,
Осквернить ложе
До брака мы с тобой.

Возлюбленный мой, в залог крепкой любви
Возьми меня в свой дом, непорочный:
Пусть кто увидит
Напрасно не обидит
Меня злым упреком.

Влюбленный юноша мольбы не внял,
Я пошел на хитрость, пылая страстью,
Сказал: — В нашем имении
О свадьбе не думают
Жду не дождусь.

.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И в таком прозрачном, поистине хрустальном стихе переводится все стихотворение — сотни и сотни строф, в каждом рифмованном двустишии, написанном пятистопным ямбом, сменяется такое же трехстопное двустишие, за которым следует трехстопное предложение, не снабжены рифмой.

Заболоцкий чудесным образом передал стилистическое своеобразие «Веселой весны», ее легкую, наивную тональность.

Таким же классически строгим и ясным стихом он познакомил с родной литературой Важу Пшавела, Акакия Церетели, Илью Чавчавадзе, создав монументальную Антологию грузинской поэзии.Вообще трудно представить себе поэта, которого он не смог бы перевести с таким же совершенством. Разнообразие стилей его не смущало. Каждый стиль был ему одинаково близок.

Такое искусство доступно только великим мастерам перевода — обладающим драгоценной способностью преодолевать свое эго и художественно перевоплощаться в переводимого автора. Он требует не только таланта, но и особой гибкости, пластичности, «коммуникабельности» ума.

Этой общительностью ума в наибольшей степени обладал Пушкин.Когда Достоевский в своей речи о нем прославлял его чудесную способность перевоплощаться в «гениев чужих народов», он понимал не только оригинальные произведения Пушкина, но и его переводы. «Величайший из европейских поэтов, — говорил Достоевский, — никогда не мог бы с такой силой воплотить гений чужого… народа, его дух, всю скрытую глубину этого духа».

И Достоевский вспоминает, наряду с «Скупым рыцарем» и «Египетскими ночами», такие поэтические переводы Пушкина с английского языка: четвертую сцену из комедии Джона Уилсона «Город чумы» и первые страницы благочестивого трактата Джона Баньяна «Странник пилигрима». Путь из этого мира в иной», переведенный Пушкиным под названием «Странник»:

Однажды, бродя среди дикой долины,
Тотчас меня охватила великая скорбь
И отягощена и согнулась тяжкой ношей,
Как осужденный судом за убийство.

Повторяю: только зрелые мастера, люди высокой культуры и тонкого, утонченного вкуса могут браться за переводы таких иноязычных писателей, чуждых им и по стилю, и по убеждениям, и по душевному складу.

У этих мастеров есть одно очень редкое достоинство: они умеют обуздать свои индивидуальные страсти, симпатии, вкусы ради наиболее яркой идентификации творческой личности, которую им предстоит воссоздать в переводе.

В одном из рассказов Киплинга напыщенный и напыщенный немец говорит о своей обезьяне, что «в ее Космосе слишком много Эго.То же самое можно сказать и о некоторых переводчиках. Между тем современный читатель, как человек глубоко научной культуры, все настойчивее требует от них всемерного подавления в себе их чрезмерного эго. время

— В переводе из Гёте, — сказал Белинский, — мы хотим видеть Гёте, а не его переводчика; если бы сам Пушкин взялся переводить Гёте, мы потребовали бы от него, чтобы он показал нам Гёте, а не себя» 28.

То же требование Гоголь предъявлял к переводчикам. «Переводчик сделал так, — писал он об одном переводе, — что его не видно: он превратился в такой прозрачный «втекший», что кажется, будто и нет стекла»29.

Это непросто. Этому нужно учиться. Здесь требуется много практики.

Здесь высшей добродетелью является дисциплина ограничения своих симпатий и вкусов.

Известный переводчик «Илиады» Н. И. Гнедич указывает, что величайшая трудность, стоящая перед переводчиком древнего поэта, — это «непрестанная борьба с собственным духом, со своей внутренней силой, которую свобода должна постоянно обуздывать.»

«Непрестанная борьба с собственным духом», преодоление собственной эстетики — долг всех переводчиков, особенно тех, кто переводит великих поэтов.

В этом случае нужно любить переводимого автора больше, чем самого себя и беззаветно, беззаветно служить воплощению его мыслей и образов, проявляя свое эго только в этом служении, а вовсе не в навязывании собственных вкусов и чувств оригиналу .
Казалось бы, нетрудно перевести того или иного писателя, не приукрашивая и не улучшая его, а ведь только очень долгим умением переводчик учится подавлять тягу к личному творчеству, чтобы стать верным и честным товарищем, и не бессовестный владелец переведенного автора…. Я когда-то переводил Уолта Уитмена, и с тех пор для каждого нового издания заново чиню свои переводы: почти всякий ремонт состоит в том, чтобы тщательно выбрасывать те словесные узоры и орнаменты, которые я по неопытности внес в первое издание моего перевод. Только долгими, многолетними усилиями я постепенно приближаюсь к той «шероховатости», которая отличает оригинал. Боюсь, что, несмотря на все мои усилия, мне так и не удалось передать в переводе всей «дикой неряшливости» оригинала, ибо написать лучше, изящнее Уитмена чрезвычайно легко, а написать очень трудно такой же «плохой», как он.

Тут опять приходит на ум Гнедич.

«Очень легко, — писал он, — украсить или, лучше сказать, подкрасить гомеровский стих красками нашей палитры, и он покажется наряднее, пышнее, лучше на наш вкус; но несравненно труднее сохранить его гомеровским, как он есть, ни хуже, ни лучше. Это обязанность переводчика, а работа тех, кто ее испытал, непроста. Квинтилиан понял его: facilius est plus facere, quam idem: легче сделать больше, чем одно и то же»31.

В итоге Гнедич просил читателей «не осуждать, если какой-либо оборот или выражение покажется странным, необычным, но предварительно… сверить с оригиналом» 32.

Это тоже просьба к читателю со стороны любого переводчика.

Как хороший актер наиболее ярко проявит свою индивидуальность, если он полностью перевоплотится в изображаемого им Фальстафа, Хлестакова или Чацкого, исполняя каждым жестом священную для него волю драматурга, так и хороший переводчик раскрывает свою личность сполна. когда он полностью подчиняет ее воле Бальзака, Флобера, Золя, Хемингуэя, Сэлинджера, Джойса или Кафки, которых он переводил.

Такая сдержанность переводчиков не всегда считалась необходимой. В пушкинское время, например, в журналах постоянно печаталось, что «переводить поэтов на родной язык — значит либо заимствовать основную мысль и украшать ее богатством собственного наречия (курсив мой. — К. Ч.), либо постигать сила пиитических выражений, верность их языка» 33. Вполне законным считалось «украшать» переводные тексты «богатством собственного диалекта», так как в то время цели перевода были совсем другими.Но сейчас время декоративных переводов прошло. Наша эпоха не допустит намеренных отклонений от переводного текста именно потому, что ее отношение к литературам всех стран и народов прежде всего познавательно.

И нечего опасаться, что такой перевод покажется обезличенным переводчику и лишит его возможности проявить свой творческий талант. Такого еще никогда не было. Если переводчик талантлив, то воля автора его не связывает, а, наоборот, вдохновляет.Искусство переводчика, как и искусство актера, полностью зависит от материала. Как высшее достижение актерского мастерства не в отклонении от воли драматурга, а в слиянии с ней, в полном подчинении ей, так и искусство переводчика в своих высших достижениях состоит в слиянии с волей драматурга. автор.

Многим это кажется спорным. Профессор Ф. Д. Батюшков, споря со мной, писал:

«Переводчика нельзя уподоблять актеру…Актер, однако, подчинен авторскому замыслу. Но в каждом поэтическом замысле есть ряд возможностей, и художник создает одну из этих возможностей. Отелло — Росси, Отелло — Сальвини, Отелло — Олридж, Отелло — Дзаккони и т. д. — это все разные Отелло на полотне шекспировского плана. А сколько мы знаем Гамлетов, королей Лира и т.д., и т.д., и т.п. Дузе создал совсем другую Маргариту Готье, чем Сару Бернар, и те и другие возможны, жизненно важны, каждый по-своему.Переводчик не может воспользоваться этой свободой при «воссоздании текста». Он должен воспроизводить то, что дано. Актер, воплощая, имеет возможность открыть для себя новое; переводчик, как и филолог, узнает то, что известно 34.

Это возражение профессора Ф. Батюшкова оказывается несостоятельным при первом же соприкосновении с фактами.

Разве «Слово о полку Игореве» не было переведено сорока пятью переводчиками на сорок пять разных ладов? Разве каждый из этих сорока пяти не отразил творческую личность переводчика со всеми его индивидуальными качествами в той же мере, в какой творческая личность актера отражается в каждой роли? Так же, как есть Отелло — Росси, Отелло — Сальвини, Отелло — Олридж, Отелло — Дальский, Отелло — Остужев, Отелло — Папазян и т. д., есть «Слово о полку Игореве» Ивана Новикова, «Слово о полку Игореве» Николая Заболоцкого и т.д., и т.п. Все эти поэты, казалось бы, «познаны» другими поэтами, но каждому «познание» открылось по-новому, с разными чертами.

Сколько нам известно переводов Шота Руставели, и ни один перевод ничем не похож на другие. И эта разница была обусловлена ​​теми же причинами, что и разница между разными воплощениями театрального образа: темпераментом, талантом, культурной оснащенностью каждого поэта-переводчика.

Таким образом, возражения профессора Батюшкова еще больше укрепляют ту истину, против которой он выступает.

И, конечно же, советский зритель видит идеального талантливого актера, который и голосом, и жестами, и фигурой перевоплотится то в Ричарда III, то в Фальстафа, то в Хлестакова, то в Кречинского. А личность актера — будьте уверены! — выразится в его игре само собой, помимо его желаний и усилий. Ни в коем случае я не должен сознательно стремиться к такому выпячиванию собственного актера.

То же самое и с переводчиками. Дороже всего современному читателю лишь тот, кто в своих переводах старается не затмевать своей личностью ни Гейне, ни Ронсара, ни Рильке.

С этим не хочет соглашаться поэт Леонид Мартынов. Он находит оскорбительной саму мысль о том, что он должен обуздывать свои личные предпочтения и вкусы. Превратиться в прозрачное стекло? Никогда! Обращаясь к тем, кого он так старательно и основательно переводил до сих пор, Л. Мартынов теперь с гордостью заявляет им:

…В чужой текст вложил свои заметки,
В чужие грехи добавил,
и в результате вдумчивой работы
осовременил стихи.
И правда, братья, чужеземцы;
хотя я слушаю твои голоса,
но изгибаюсь как дама в танце,
как в танце макабре или кантри,
передаю тончайшие нюансы

Средневековье или Возрождение —
У меня нет шансов на успех,
Я не могу, я существую сам!

Я не могу буквально и буквально
как попугай вторить тебе какаду!
Пусть то, что ты создал, гениально,
Я все переведу на свой лад,
и на меня нападет жестокий
начнется ополчение переводчика:
мол, вор в ночи, он лукаво исказил
смысл классического речи.

Тут слышу: — Давай! Имейте право,
и в наше время таких вещей
не избежал. Антокольский Павел
пусть ворчит, но не беда.
Кто не добавлял свои к чужим?
Так делали везде и всегда!

У каждого из нас есть основание
добавить, сохраняя беспристрастность,
в чужое горе, свое негодование,
в чужое тление собственного огня 35.

Эта декларация свободы перевода звучит очень гордо и даже высокомерно.

Но мы, читатели, смиренно верим, что воля переводчика здесь ни при чем.

Ведь, как мы только что видели, каждый переводчик вносит в каждый сделанный им перевод некую частицу собственной личности. Всегда и везде переводчики добавляют —

в чужое горе, свое негодование,
в чужой тлен своего огня, —

а иногда и в чужом огне — его тление.

В «Гамлете» в переводе Бориса Пастернака слышишь голос Пастернака, в «Гамлете» в переводе Михаила Лозинского слышишь голос Лозинского, в «Гамлете» в переводе Власа Кожевникова слышишь голос Кожевникова, и с этим ничего не поделаешь.Это фатально. Художественные переводы литературны потому, что они, как и всякое произведение искусства, отражают создавшего их мастера, хочет он того или нет.

Мы, читатели, приветствуем все переводы, в которых так или иначе отразился Мартынов, но тем не менее смеем отметить, что были бы ему очень благодарны, если бы, скажем, в его переводах стихов Петефи было, может быть, меньше Мартынова и, возможно, еще Петефи.

Так было до сих пор. Во всех своих переводах Мартынов по свойственной ему добросовестности стремился наиболее точно воспроизвести все образы, чувства и мысли Петефи.

Теперь другое время наступило, и Мартынов неожиданно сообщает читателям, что если ему доведется перевести, скажем, Гамлета, то этот Гамлет будет не настолько шекспировским, как у Мартынова, так как он считает унизительным для себя склоняться перед Шекспиром, «как дама в танце, как в танце-жуткости или контртанце. »

Боюсь, что в ответ на его заявление учтивые читатели скажут, что хотя в другое время и при других обстоятельствах они с большим удовольствием читали бы собственные стихи переводчика, но теперь, когда им нужно ознакомиться с трагедией Шекспира «Гамлет» из его перевода, они считают себя вправе пожелать, чтобы в этом переводе опять-таки было меньше Мартынова и, может быть, больше Шекспира.

Конечно, «попугайских» переводов от него никто и никогда не требовал. Все были полностью удовлетворены его предыдущими переводами, в которых он так хорошо передал поэтическую прелесть оригиналов.

Именно таких переводов требует наша эпоха, которая ставит во главу угла документальность, точность, достоверность и реальность. И даже если потом выяснится, что, несмотря на все усилия, переводчик все-таки отразил себя в переводе, оправдаться он может только в том случае, если это произошло неосознанно.А так как основная природа человеческой личности отражается не только в ее сознательных, но и в бессознательных ее проявлениях, то, несмотря на волю переводчика, его личность будет достаточно выражена.
Не стоит об этом беспокоиться. Пусть его заботит только точное и объективное воспроизведение оригинала. Этим он не только не нанесет никакого ущерба своей творческой личности, но, наоборот, проявит ее с наибольшей силой.

Это то, что пока сделал Леонид Мартынов.Вообще мне почему-то кажется, что весь этот бунт против «дэнс-макабриз» и «кантри-дэнс» есть сиюминутная прихоть поэта, мгновенная вспышка, блажь, которая, надеюсь, не пройдет в каким-либо образом повлиять на его дальнейшую переводческую работу.

Примечания:

1. «Литературная газета», 1933, № 38, с. 2.

2. Полное собрание сочинений Уолта Уитмена. Нью-Йорк — Лондон, 1902 г., том. 9, с. 39 (написано в 1855 или 1856 г.).

3. Первая цифра в скобках указывает на страницу английского издания «Поэтических произведений Перси Биши Шелли с мемуарами, пояснительными примечаниями и т. д.» (Лондон, Джеймс Финч и C0.), вторая — страница перевода Бальмонта (Шелли. Полкн. соч. в переводе К. Д. Бальмонта, т. I. СПб., Знание, 1903).

4 См.: Уолт Уитмен. Побеги травы. Перевод с английского К. Д. Бальмонта. М., изд-во «Скорпион», 1911, с. 133, 136, 139. Для дальнейших ссылок на эту книгу ее страницы обозначены номерами, проставленными после каждой цитаты.

5.Письмо Н.И. Гнедича от 27 сентября 1822 г. — А.С. Пушкин. Полный, собранный цит., т. XIII. М.-Л. , Изд-во АН СССР, 1937, с. 48.

6.Ф. И. Тютчев. Полное собрание стихов. Л., 1939, с. 222.

7.Из европейских поэтов XVI-XIX вв. Переводы В. Левина. М., 1956, с. 67, 68.

8.О. Холмская. Пушкин и переводческие дискуссии пушкинской эпохи. — Сидел. «Мастерство перевода». М., 1959, с. 307.

9. «Вместо предисловия. Отрывок из письма».- Полное собрание сочинений В. А. Жуковского, т. 1, с. II. СПб., 1906, с. 216.

10.П. Черняев. Как оценили перевод «Одиссеи» Жуковского современная и последующая критика. — «Филологические записки», 1902, вып. I-III. С участием. 156, 158.

11.Л. Боровой. Кориолан предатель. — «Литературная газета», 1934, № 22.

12.И. С. Тургенев. Полный сборник соч. и писем в 28 томах. Письма, том. III. М.-Л. , 1961, с. тридцать.

13.Сборник Общества помощи нуждающимся писателям и ученым. СПб., 1884, с. 498.

14. Собрание сочинений Сенковского (барона Брамбеуса), т. 1, с. VII. СПб, 1859, с. 332. (Здесь и далее курсив мой. — К.Ч.).

15. Н.В. Гоголь. Об «Одиссее» в переводе Жуковского. — Полный. сборник cit., т. VIII. М., 1952, с. 240. (Подчеркнуто мной. — К.Ч.).

16. Собрание сочинений А. В. Дружинина, т. 1, с. III. СПб., 1865, с. 40.

17.И. С. Тургенев.Полный сборник соч. и писем в 28 томах. Письма, том. 3. М. — Л., 1961, с. 84.

18.А. С. Булгаков. Раннее знакомство с Шекспиром в России. — «Театральное наследие», сборник произведений. 1.Л., 1934, с. 73-75.

19.А. С. Булгаков. Раннее знакомство с Шекспиром в России, с. 78.

20.Левон Мкртчян. Аветик Исаакян и русская литература. Ереван, 1963, с. 120.

21 Там же, стр. 126.

22. Якубович П.Ф.Стихи. Л., 1960, с. 338.

23. Письма В.Я. Брюсова к П.П. Перцов. М., 1926, с. 76.

24 ш. Корбе. Из истории русско-французских литературных связей. — В кн.: Международные связи русской литературы. Под. под редакцией акад. член парламента Алексеева. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1963, с. 203.

25. Грузинская классическая поэзия в переводах Н. Заболоцкого, т. 1, с. I. Тбилиси, 1958, с. 512. О Давиде Гурамишвили см. статью «Выступление Расула Гамзатова» в книге: Ираклий Андроников.Я хочу вам сказать… М., 1962, с. 325-327.

26. Н. Заболоцкий. Заметки переводчика. — В кн.: Мастерство перевода. М., 1959, с. 252.

27. Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1880 год. Это о Пушкине. — Полный. собрание произведений искусства, т. XII. М.-Л., 1929, с. 387.

28. Белинский В.Г. Полный сборник соч., т. IX. М. 1955, с. 277.

29. Н.В. Гоголь. Полный сборник соч., т. XIV. М., 1952, с. 170.

30.Н. И. Гнедич. Стихи. Л., 1956. 316.

.

31. Н. И. Гнедич. Стихи. Л., 1956, с. 316.

33. «Московский телеграф», 1829, № 21. Цитирую по статье Г. Д. Владимирского «Пушкин-переводчик» в 4-5-й книге «Вестника Пушкинской комиссии» («Пушкин». М. — Л., 1939, стр. 303).

34. См. брошюру: Принципы художественного перевода. Статьи Ф. Д. Батюшкова, Н. Гумилева, К. Чуковского. Л., 1920, с. 14-15.

35. Леонид Мартынов.Проблема перевода. — «Юность», 1963, №3.