Как философ Василий Розанов был и Козлом, и Елизаветой Сладкой. Еще и Пришвина выгнал из гимназии

Василий Розанов — одна из самых странных фигур в среде литературной богемы времен Серебряного века. Он был женат на прототипе Настасьи Филипповны из «Идиота», воспевал православный уклад и нападал на христианство, а еще писал скандальные книги в духе фейсбучных постов.

Провинциальный учитель и Козел

Розанов родился в Костромской губернии в многодетной семье, рано потерял родителей и воспитывался старшим братом и его женой. Поступил на историко-филологический факультет Императорского Московского университета, где слушал лекции Василия Ключевского и Сергея Соловьева, получал высшие оценки и награды, но от научной карьеры отказался. Он выбрал «свободное творчество» и в итоге стал провинциальным учителем гимназии — переезжал с места на место, чтобы преподавать историю, географию и еще иногда словесность.

Юность и ранняя молодость оказались для Розанова временем едва ли не самым сложным: нищета, постоянные склоки с коллегами и учениками, грубое окружение. Розанов писал о своем жалованье: «Это приходится 66 коп. в сутки, т. е. не меньше, чем выстирает поденщица-прачка в городе, и гораздо, несравненно меньше, чем выработает на сталелитейном заводе всякий рабочий, бьющий молотом по металлу. Мысль о горечи своего положения не может, при этих сравнениях, не растравлять сознанья учителя».

Молодой Василий Розанов, 1880-е / rusmir.media

На годы учительства в Ельце пришлось его знакомство с будущим писателем Михаилом Пришвиным — тогда гимназистом с низкой успеваемостью. Это историческое знакомство вышло, мягко говоря, скомканным. У учителя и ученика произошел конфликт, который закончился исключением Пришвина из гимназии. В своей докладной на Пришвина Розанов утверждал, что ученик угрожал ему расправой за неудовлетворительную оценку по географии. Пришвин же позднее вывел Розанова в своей автобиографической повести «Кащеева цепь» под красноречивым прозвищем Козел. 

Муж Настасьи Филипповны

К бытовым невзгодам молодого учителя гимназии добавилась и несчастливая любовь. В 24 года Розанов женился на 40-летней бывшей возлюбленной Федора Достоевского Аполлинарии Сусловой: она считается прототипом эталонного образа манипулятивной, взбалмошной женщины — Настасьи Филипповны из романа «Идиот». 

Для Розанова (которого, к слову, сравнивали со многими героями Достоевского, в том числе с «подпольным человеком») совместная жизнь с супругой была постоянным источником страданий, от которых не удалось избавиться даже после расставания. Хотя Суслова сама ушла от него, долгие годы она не давала Розанову развода. Из-за этого писатель вынужден был жить «во грехе»: со второй женой Варварой Бутягиной они были на нелегальных правах — поэтому, например, в «Опавших листьях» Розанов именует Бутягину не женой, а неопределенно «другом».

«Вы меня позорили ругательством и унижением, со всякими встречными и поперечными толковали, что я занят идиотским трудом. Низкая Вы женщина, пустая и малодушная… оглянитесь на свою прошлую жизнь, посмотрите на свой характер и поймите хоть что-нибудь в этом… Плакать Вам над собой нужно, а Вы еще имеете торжествующий вид. Жалкая вы, и ненавижу я Вас за муку свою», — писал Розанов Сусловой.

Возлюбленная Достоевского и жена Розанова Аполлинария Суслова. Считается прототипом Настасьи Филипповны в «Идиоте». Фото: А. Эйхенвальд, 1867 / wikipedia.org

Но, несмотря на ее вздорный характер и отсутствие в их отношениях «должного целомудрия», в Сусловой, видимо, было что-то, державшее Розанова. «Без „ласк“ она не могла жить. К деньгам была равнодушна. К славе — тайно завистлива. Ума — среднего, скорее даже небольшого. Но стиль, стиль…» Так или иначе, завершив учительскую карьеру, которой он посвятил 11 лет, Розанов переехал в Петербург. К этому времени писатель расстался с «Настасьей Филипповной» и уже жил в гражданском браке с Варварой Бутягиной, к слову, ее полной противоположностью — вдовой священника, кроткой и набожной женщиной.

«С выпученными глазами и облизывающийся — вот я»

Многие современники Розанова оставили весьма примечательные воспоминания о его внешности. Облик Василия Розанова, возникающий в воспоминаниях Андрея Белого, вселяет смесь отвращения и ужаса: как будто в квартиру, где Белый мирно сидит и пьет чай с Зинаидой Гиппиус, врывается существо из вселенной Лавкрафта:

«Звонок: из передней в гостиную дробно-быстро просеменил, дрожа мягкими плотностями, невысокого роста блондин <…> на лоснящемся, дрябло-дородном и бледно-морковного цвета лице глянцевели очки с золотою оправой. <…> Севши на низенькую табуретку под Гиппиус, пальцами он захватывался за пальцы ее, себе под нос выбрызгивая вместе с брызгой слюной свои тряские фразочки, точно вприпрыжку, без логики <…> разговор, вероятно, с собою самим начал еще в передней, а может, — на улице; можно ль назвать разговором варенье желудочком мозга о всем, что ни есть: Мережковских, себе, Петербурге? Он эти возникшие где-то вдали отправленья выбрызгивал с сюсюканьем, без окончания и без начала; какая-то праздная и шепелявая каша. <…> Меня поразили дрожащие кончики пальцев: как жирные десять червей; он хватался за пепельницу, за колено З. Н., за мое; называя меня Борей, а Гиппиус — Зиночкой; дергались в пляске на месте коленки его; и хитрейше плясали под глянцем очковым ничтожные карие глазки».

А вот более емкий и натуралистичный портрет Розанова в молодые годы, написанный все тем же исключенным учеником Пришвиным: 

«Этот рыжий человек с красным лицом, с гнилыми черными зубами сидит на кафедре и ровно, дрожа ногой, колышет подмостки и саму кафедру. Он явно больной видом своим, несправедливый, возбуждает в учениках младших классов отвращение».

Василий Розанов. Фото: М. Золотарев

Впрочем, для самого Розанова такие описания едва бы могли стать откровением. Он описал себя и лаконичнее, и беспощаднее, и поэтичнее, чем кто бы то ни было: 

«С выпученными глазами и облизывающийся — вот я. Некрасиво? Что делать».

«Во мне ужасно есть много гниды, копошащейся около корней волос. Невидимое и отвратительное».

«Да просто я не имею формы. Какой-то „комок“ или „мочалка“». 

Гостеприимный хозяин веселых «воскресений»

В петербургской квартире у Розанова проходили «воскресенья», которые посещали писатели, журналисты, философы. Их описывает все тот же Андрей Белый: «Скоро стал я бывать на его „воскресеньях“, куда убегал от скучных, холодных воскресников Федора Сологуба, который весьма обижался на это; у Розанова „воскресенья“ совершались нелепо, разгамисто, весело; гостеприимный хозяин развязывал узы; не чувствовалось утеснения в тесненькой, белой столовой; стоял большой стол от стены до стены; и кричал десятью голосами зараз». К слову, мрачный и необщительный писатель Сологуб, устраивавший «воскресники» у себя, похоже, недолюбливал Розанова — свою полную противоположность. 

Однажды Розанов подошел к Сологубу с такой репликой: «Что это, голубчик, что это вы сидите так, ни словечка ни с кем. Что это за декадентство. Смотрю на вас — и, право, нахожу, что вы не человек, а кирпич в сюртуке!» — это меткое определение, «кирпич в сюртуке», намертво приклеилось к Сологубу. Сологуб не нашел ничего лучше, как процедить: «А я нахожу, что вы грубы».

А в начале 1900-х в Петербурге возникло Религиозно-философское общество, объединившее многих представителей интеллигенции: Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Мережковских, Дмитрия Философова и многих других. Как пишет художник Александр Бенуа: «Мы все в те годы были мучительно заинтересованы загадкой бытия и искали разгадку ее в религии и в общении с людьми, посвятившими себя подобным же поискам». Потому к собраниям стали привлекать «не только лиц из „мирян“, но и многих духовных». Конечно, мимо таких собраний никак не мог пройти Василий Розанов, чья обеспокоенность Богом была именно «мучительной» и временами болезненной: его восторг перед православной жизнью мог тут же сменяться яростными, бескомпромиссными нападками на христианство.

К слову, именно на собраниях общества Розанов повстречал своего бывшего ученика Пришвина. Когда-то исключенный гимназист оставил на своей книжке ироничный автограф для Розанова: «Незабываемому учителю и почитаемому писателю». Впрочем, иронии Розанов тогда не уловил. Он не узнал бывшего ученика, а тот торжествовал победу: бывший нелюбимый учитель выражал искреннее восхищение пришвинской прозой.

Зинаида Гиппиус, критик Дмитрий Философов, Дмитрий Мережковский. Фото: Карл Булла

Ирония состоит еще и в том, что очень скоро сам Розанов оказался в роли исключенного гимназиста: писателя со скандалом выгнали из общества за его позицию по делу Бейлиса (громкое дело 1913 года по обвинению еврея Менделя Бейлиса в ритуальном убийстве 12-летнего мальчика; суд присяжных оправдал Бейлиса. — Прим. ред.). Розанов в ряде статей утверждал его виновность в ритуальном убийстве, а общество признало этот процесс «оскорблением всего русского народа». Хотя не все единогласно поддержали исключение Розанова, он все равно был вынужден уйти.

Философ и писатель, называвший себя «Елизавета Сладкая»

Еще в годы учительства Розанов работал над своим первым крупным трудом — «О понимании». Эта дебютная книга писателя представляла собой один из вариантов гегельянского обоснования науки. Но понимания у читателя эта работа не нашла. К слову, в своей автобиографической повести Пришвин проходится и по этой работе Розанова:

«— Почему он Козел? — спросил Курымушка.
Ахилл ответил:
— Сам видишь почему: козел.
— А географию он, должно быть, знает?
— Ну, еще бы, это самый ученый: у него есть своя книга.
— Про Америку?
— Нет, какая-то о понимании и так, что никто не понимает и говорят, он сумасшедший».

Розанов-автор ускользает от любых попыток жанрового определения: он не писатель, не философ, не публицист-журналист, но что-то между, около. Уже в конце 1890-х писатель начал сотрудничать с почвенническим, националистическим изданием «Новое время» (либералы называли это издание «Чего изволите») и одновременно — с западническим и эстетским «Миром искусства». Розанов вообще поражал современников взаимоисключающими высказываниями на одну тему и отсутствием какой бы то ни было последовательности. Высказывались даже соображения о «моральной невменяемости» Розанова.

Одна из центральных тем в творчестве Розанова — тема пола. Именно в «оптике пола» писателю интересней всего смотреть на религию. Пересечению веры и полового вопроса Розанов посвятил свои важнейшие работы — «Люди лунного света» и «Темный лик». Розанов нападает на христианство за ее «противоестественную» аскезу, асексуальность, ханжество. Он утверждал, что нарушение законов естества приводит к содомии. В 1908 году в письме своему другу, священнику Павлу Флоренскому, он сообщил: «…В тожестве содомизма и христианства я внутренно убежден (не педерастии, а настоящей содомии, которая бывает и духовная, без физики).

И именно в нынешний год это убеждение у меня окончательно созрело».

«…гениальность (=двуполость) дает полноту внутренней жизни и какую-то непрестанную удовлетворенность, внутреннее кипение и бурление»

Читать

«Гоголь взглянул внимательно на Иисуса — и бросил перо, умер»

Читать

«Ханжескому» христианству он противопоставляет солнечную плодородную веру Израиля. Розанов призывает отбросить ложный стыд перед соитием, плодиться и размножаться как можно больше: именно это угодно Богу, а не ангельское воздержание. За эту жовиальность, «плотскость» Розанов ценил иудаизм и восхищался евреями (что, напомним, не помешало ему участвовать в травле Бейлиса).

Многие современники Розанова замечают, что эта обеспокоенность интимными вопросами была свойственна ему не только в философских изысканиях. Характерный пример приводит Александр Бенуа в воспоминаниях о заседаниях Религиозно-философского общества. На одном из них критик Философов стал настаивать на проведении «реальных опытов» по мотивам евангельских событий: в частности, повторении момента, когда Спаситель пожелал омыть ноги своим ученикам. Это предложение с огромным энтузиазмом поддержал Розанов. Философов вспоминает: «Я не мог при этом не заподозрить Василия Васильевича в порочном любопытстве. Ведь то, что среди нас была женщина, и в те времена все еще очень привлекательная, „очень соблазнительная Ева“, должно было толкать Розанова на подобное рвение».

Тот же Пришвин описывает сон, в котором фигурирует Розанов в симптоматичной роли: «Вас. Вас. сидит за столом и с необыкновенно гаденьким видом показывает кому-то порнографическую картинку, уснащая глубокомысленным замечанием религиозного содержания».

Дмитрий Мережковский писал об «озабоченности» Розанова так: «Существует половое сумасшествие — бесстыдное обнажение. Кажется иногда, что у Розанова такое сумасшествие».

Впрочем, супруга Мережковского Зинаида Гиппиус считала, что такой интерес к сфере интимного — не черта порочного соблазнителя, а нечто более сложное: «Интересовали [Розанова] и девушки — будущие жены, любовницы, матери. Его влекли женщины и семейственные — и кокетливые, все наиболее полно живущие своей женской жизнью. В розановской интимности именно с женщиной был еще оттенок особой близости: мы, мол, оба, я и ты, знаем с тобой одну какую-то тайну. Розанов ведь чувствовал в себе сам много женского. „Бабьего“, как он говорил. (Раз выдумал, чтобы ему позволили подписываться в журнале „Елизавета Сладкая“. И огорчился, что мы не позволили.)».

Куда откровеннее о самом себе отзывается Розанов в переписке с отцом Павлом Флоренским: «Что же касается до верной и милой жены моей (бесценное сокровище, редчайшая христианка), то я „соблюл себя“ ей по крайней мере через то, что мой fallus никогда ни во что не погружался, и его не касалась и не видела ни одна женщина и, как предполагаю, надеюсь и молюсь — и никогда никто не коснется». И оттуда же: «К 54 годам („дедушка“) я fall, почти так же люблю, как vul.: но оба люблю покорно, подчиненно. Действительно, я глубокая баба: и vulv’у люблю, как лесбиянка, а не как мужчина и муж».

Василий Розанов с женой Варварой и дочерьми Татьяной и Верой. Санкт-Петербург, 1896 / rusmir. media

Автор «Опавших листьев» 

В начале 1910-х Василий Розанов создал свои циклы разрозненных афористичных текстов, самый известный из которых — «Опавшие листья». В них он предстает гением фрагментарной литературы, написанной в исповедальной, оглушающе откровенной по тем временам манере — неслучайно писатель Александр Генис называет Розанова «апостолом фейсбука».

В этих текстах нет общего замысла, драматургии. Это дневниковые записи, внутренние монологи, небольшие эссе, идущие едиными потоком. Розанов записывает сиюминутные размышления о православии, русской душе, писательском ремесле, смерти, любви, революции, евреях и малосольном огурце с прилипшей к нему ниткой укропа.

Великая литература создается между делом, и это принципиальный момент — черкнуть пару строк, чтобы скоротать время в карете, в присутственном учреждении, за нумизматикой. В этих поэтичных зарисовках Розанов наслаждается любыми проявлениями жизни, до обморока ужасается смертью, интимничает с читателем, нашептывает ему свои реплики на ухо — в точности как и в жизни, с реальными собеседниками: уводя в уголок, нежно беря руку и наклоняясь, заглядывая в глаза.

Он восхищается солнцем, женской физиологией, грибами и спелым арбузом, быком, покрывающим корову, он бежит от холодности, назидательности. Впоследствии эти настроения достигают предельной остроты в предсмертной книге «Апокалипсис нашего времени», тоже написанной фрагментарно. Розанов боготворит все теплое, горячее и живое, а холодному, мертвому, асексуальному — ужасается.

«Не литература, а литературность ужасна; литературность души, литературность жизни»

Читать

Что первый сборник подобных фрагментарных текстов «Уединенное», что последовавшие за ним первая и вторая части «Опавших листьев» были встречены серией разгромных статей, сопровождались скандалами, обвинениями — и плохими продажами. Перед публикацией «Опавших листьев» Розанов колебался:

«Объективно: можно в такой скандал залезть и таких оплеух наполучать „в наш прозаический век“ со „своими интимностями“, что „мое почтение“».

Дело в том, что, когда Розанов писал «Опавшие листья», параллельно он ходил в окружной суд, чтобы отстоять арестованный тираж «Уединенного»: автора обвинили в порнографии.

В то же время многие современники Розанова осознавали настоящий масштаб этих текстов — если Розанова и хвалили, то в основном в личной переписке. Чего стоит один этот отзыв литературоведа Михаила Гершензона: «Вы сами знаете, что книга Ваша — большая книга, что, когда будут перечислять те 8 или 10 русских книг, в которых выразилась самая сущность русского духа, не миновать будет назвать „Опавшие листья“ вместе с „Уедин.“». 

«Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию»

Читать

Солнцепоклонник у стен лавры

Под конец жизни, в 1917 году, Розанов с семьей переехал из Петрограда в Сергиев Посад. Казалось, что там, в центре русского православия, рядом с Троице-Сергиевой лаврой, он сможет найти островок «старой Руси». Руси, которую он воспел в тех же «Опавших листьях»: «Лучше всего в чистый понедельник забирать соленья у Зайцева. Рыжики, грузди, какие-то вроде яблочков, брусника — разложена на тарелках. И испанские громадные луковицы. И образцы капусты. И нити белых грибов на косяке двери. И над дверью большой образ Спаса, с горящей лампадой. Полное православие».

Но жизнь у стен Лавры оказывается далекой от идиллической — семья Розанова голодает и мерзнет. И здесь Розанов обрушивается на враждебную человечеству «религию несчастья» (христианство) своим «Апокалипсисом нашего времени»: «Точно он [христианин] больной и всех заподозривает, что они больны еще какими-то худшими болезнями, нежели он сам. Только к одному, к власти, он не чувствует подозрения. Власть всегда добра, блага, и, собственно, потому, что он ленив и власть обещает ему его устроить как калеку».

Его друг, священник Павел Флоренский пишет: «…в Посаде выпали на В. В. все те бедствия, которые в гораздо большей степени в это же время выпали бы в СПб, в Москве и всюду. Нахолодавшись и наголодавшись, не умея распоряжаться ни деньгами, ни провизией, ни временем, этот зверек-хорек, что ли, или куничка, или ласка, душащая кур, но мнящая себя львом и тигром, все бедствия свои отнес к вине Лавры, Церкви, христианства и т.  д., включительно до И. Х.». 

И в то же время перед самой смертью, как утверждали в его окружении, Розанов все-таки обратился к Христу. По воспоминаниям того же Флоренского и дочери Розанова Надежды, последние мгновения жизни Розанова кажутся даже приторно благолепными: «Вся смерть его и его предсмертные дни были одна Осанна Христу. Я была с ним все время и дни его болезни, и в его последние дни. Он говорил: „Как радостно, как хорошо. Отчего вокруг меня такая радость, скажите? Со мной происходят действительно чудеса, а что за чудеса — расскажу потом, когда-нибудь“. „Обнимитесь вы все… Поцелуемся во имя воскресшего Христа. Христос воскрес“. Он 4 раза по собственному желанию причастился, 1 раз соборовался, три раза над ним читали отходную. Во время нее он скончался. <…> Друзья, окружавшие его, положили ему на голову пелену, снятую с мощей (изголовья) преп. Сергия, — слюна сразу перестала течь, он тихо, тихо уснул».

Другие книги Василия Розанова

«Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три»

Читать

Аудиоверсия книги

Слушать

«Достоевский, как пьяная, нервная баба, вцепился в „сволочь“ на Руси и стал ее пророком»

Читать

«Отрочество — порочно, юность и часть возмужалости — проституционны; часть возмужалости и старость — семейны»

Читать

«Брак тяготит, т. е. он всех начинает тяготить. Исключения необъяснимы, и они редки»

Читать

Розанов, Василий Васильевич в Библиотеке «ImWerden». Страница 1

► Начала, журнал (1991—1998)

Добавлено: 2017-03-28

Начала. № 3 (1992)

Доп. информация:

Номер посвящен В.В.Розанову.

► Философия, психология, педагогика ► Письма

Добавлено: 2010-08-10

Сергей Николаевич Булгаков

Неопубликованные письма к В. В. Розанову (1992)

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика ► Письма

Добавлено: 2009-07-20

Сергей Николаевич Булгаков

Пять писем к В. В. Розанову (1984)

Все книги автора и о нем

► Биографии

Добавлено: 2017-01-15

Эрих Фёдорович Голлербах

В. В. Розанов. Жизнь и творчество (1922)

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика ► Письма

Добавлено: 2009-07-20

Владимир Александрович Кожевников

Письма к В. В. Розанову

Доп. информация:

воспроизведение единственной публикации в Вестнике РХД, № 143, 1984

Все книги автора и о нем

► Письма

Добавлено: 2016-06-19

Константин Николаевич Леонтьев

Письма к Василию Розанову (1981)

Все книги автора и о нем

► Русская литература первой половины XX века (произведения)

Добавлено: 2007-01-13

Алексей Михайлович Ремизов

Кукха. Розановы письма (1978)

Все книги автора и о нем

► Русская литература первой половины XX века (произведения)

Добавлено: 2012-01-13

Алексей Михайлович Ремизов

Кукха. Розановы письма (2011)

Все книги книжной серии

Все книги автора и о нем

► Критика и история иностранной литературы

Добавлено: 2009-12-01

Василий Васильевич Розанов

Библейская поэзия (1912)

Все книги автора и о нем

► История русской литературы XX—XXI веков

Добавлено: 2009-10-14

Василий Васильевич Розанов

Декаденты (1904)

Все книги автора и о нем

► Мемуары. Записки. Дневники. Интервью

Добавлено: 2007-12-07

Василий Васильевич Розанов

Иная земля, иное небо… Полное собрание путевых очерков. 1899—1913 (1994)

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика ► Религиозная литература. История религии

Добавлено: 2009-10-29

Василий Васильевич Розанов

Л. Н. Толстой и русская церковь (1912)

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика

Добавлено: 2007-01-05

Василий Васильевич Розанов

Люди лунного света (1913)

Все книги автора и о нем

► История русской литературы XIX века

Добавлено: 2021-01-10

Василий Васильевич Розанов

Несовместимые контрасты жития (1990)

Все книги книжной серии

Все книги автора и о нем

► История русской литературы XIX века

Добавлено: 2008-02-07

Василий Васильевич Розанов

О легенде „Великий инквизитор“ (1906)

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика

Добавлено: 2008-01-25

Василий Васильевич Розанов

О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания

Доп. информация:

факсимильное воспроизведение первого большого труда Розанова по раритетной книге 1996 года. В книге по техническим причинам не хватает трех страниц из предисловия редактора.
Публикацию подготовила Primus.

Все книги автора и о нем

► Письма

Добавлено: 2010-07-23

Василий Васильевич Розанов

Переписка В. В. Розанова и М. О. Гершензона (1909—1918) (1991)

Все книги автора и о нем

► Письма

Добавлено: 2009-03-21

Василий Васильевич Розанов

Письма 1917—19 годов (1990)

Доп. информация:

воспроизведение публикации, подг. Евг. Ивановой в журнале "Литературная учеба" № 1, 1999.

Все книги автора и о нем

► Письма

Добавлено: 2012-03-27

Василий Васильевич Розанов

Письма В. Розанова (публ. Д. Перчонка) (1978)

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика ► История русской литературы XIX века

Добавлено: 2017-08-18

Василий Васильевич Розанов

Полное собрание сочинений. Том 1 (2014)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика ► История русской литературы XIX века

Добавлено: 2017-08-23

Василий Васильевич Розанов

Полное собрание сочинений. Том 2 (2015)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика ► История русской литературы XIX века

Добавлено: 2017-08-23

Василий Васильевич Розанов

Полное собрание сочинений. Том 3 (2016)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика ► История русской литературы XIX века

Добавлено: 2018-02-06

Василий Васильевич Розанов

Полное собрание сочинений. Том 4 (2016)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика ► История русской литературы XIX века

Добавлено: 2019-08-22

Василий Васильевич Розанов

Полное собрание сочинений. Том 5 (2017)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

► Религиозная литература. История религии

Добавлено: 2013-08-08

Василий Васильевич Розанов

Религия и культура. Сборник статей (1899)

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика

Добавлено: 2009-12-09

Василий Васильевич Розанов

Русская церковь (1909)

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика

Добавлено: 2017-10-07

Василий Васильевич Розанов

Собрание сочинений
Том 1. Итальянские впечатления. Среди художников (1994)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

► Мемуары. Записки. Дневники. Интервью ► Публицистика, политология

Добавлено: 2007-06-14

Василий Васильевич Розанов

Собрание сочинений
Том 2. Мимолетное (1994)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

► Философия, психология, педагогика

Добавлено: 2007-09-06

Василий Васильевич Розанов

Собрание сочинений
Том 3. В тёмных религиозных лучах (1994)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

► История русской литературы XX—XXI веков

Добавлено: 2011-11-30

Василий Васильевич Розанов

Собрание сочинений
Том 4. О писательстве и писателях (1995)

Все тома этого многотомного издания

Все книги автора и о нем

1 2

Василий Васильевич Розанов | Русский писатель

Год рождения:

2 мая 1856 г. Россия

Умер:

5 февраля 1919 г. (62 года) Москва Россия

Предметы изучения:

Федор Достоевский

Просмотреть все материалы по теме →

Василий Васильевич Розанов , Розанов также пишется Розанов , (род. 2 мая [20 апреля по старому стилю] 1856, Ветлуга, Российская империя — ум. 5 февраля 1919, Сергиев, РСФСР), русский писатель, религиозный мыслитель и журналист, наиболее известный своей оригинальностью и индивидуальностью. его прозаических произведений.

Розанов родился в семье малообеспеченного губернского чиновника. Его родители умерли до того, как ему исполнилось 15 лет. Он учился в средних школах Костромы, Симбирска и Нижнего Новгорода и в 1882 году окончил Московский университет. Позднее он преподавал историю и географию в средних школах русской провинции. В 1893 он переехал в Петербург, где стал государственным чиновником, но ушел в отставку в 1899 г. по настоянию А.С. Суворин, владелец газеты «Новое время» («Новое время»). Розанов оставался постоянным автором, пока газета не была закрыта большевиками в октябре 1917 года. это прошло почти совершенно незамеченным. С начала 1890-х годов Розанов стал широко публиковаться, главным образом в консервативных изданиях, став известным литературным деятелем в консервативных кругах. Однако своей славой он обязан не столько статьям на современные темы, сколько исследованиям в области литературы (например, 9).0029 Легенда о великом черниле Ф.М. Достоевского [1894; Достоевский и легенда о Великом инквизиторе ] и Литературные очерки [1899; «Литературные очерки»]). Он также написал статьи о русском школьном образовании, в том числе «Сумерки просвещения» (1899; «Сумерки образования») и книгу о семейной жизни, Семейный вопрос в России , 2 том. (1903; «Семейный вопрос в России»). Из последнего возник один из предметов, который он проанализировал наиболее глубоко, — секс. Его интерес к проблемам семейной жизни отчасти был вызван его личным опытом: он рано женился, но не смог добиться развода, что вынудило его тайно жениться на второй жене; поэтому его дети от второго брака считались «незаконнорожденными». В своей работе о семейной жизни Розанов вышел за рамки вопроса об отношении общества и церкви к сексуальности. Он подчеркивал святость полового акта, который, по его мнению, извращался некоторыми аспектами человеческой природы и культуры. Его интерес к этим вопросам, как и к вопросам религии, сблизил Розанова с русским символизмом. Он был членом и постоянным докладчиком на собраниях Санкт-Петербургского Религиозно-философского общества, публиковался в таких журналах, как Новый Путь («Новый Путь»), Весы («Весы») и Золотое Руно («Золотое руно»).

С 1912 г. Розанов начал издавать книги, состоящие из причудливо составленных фрагментов от нескольких слов до двух-трех страниц; хотя и необычные для России того времени, они напоминают труды немецкого философа Фридриха Ницше. Уединённое (1912; «Одинокие мысли»; англ. пер. Solitaria ) и Опавшие листы (1913–15; Опавшие листья ) производят впечатление максимальной открытости и интимности, а их смысловая сложность возникает из противоречивых утверждений. Они прославили его как создателя нового литературного жанра.

Розанов был символом противоречия для большинства русских читателей начала ХХ века. Он был глубоко религиозным человеком на протяжении всей своей жизни, но он также боролся с церковью; его интерес к евреям и иудаизму иногда переходил в антисемитизм; и его политический консерватизм сосуществовал с его резкой критикой самодержавия. Он также способствовал публикации заметно различных политических убеждений.

После того, как большевики закрыли Суворинское Новое Время , Розанов с семьей переехал в Сергиев, возле Троицкой. Сергиев монастырь, один из главных святых центров Русской Православной Церкви. Он издал « Апокалипсис нашего времени » (1917–18; «Апокалипсис нашего времени»), не принесший ему прибыли. У него не было постоянного дохода, и он умер в нищете. Многие из его работ остались в рукописи и были впервые опубликованы в 1990-х годах.

Оформите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Эта статья была недавно пересмотрена и обновлена ​​Дж. Э. Люберингом.

Апокалипсис нашего времени и другие сочинения Василия Розанова

Розанов

Апокалипсис нашего времени и другие сочинения.
Василия Розанова.
Перевод Роберта Пейна и Никиты Романофф. Отредактировано с введением Роберта Пейна и послесловием Джорджа Иваска. Прегер. 301 стр. 10,95 долл. США.

Западный читатель не должен удивляться, если имя Василия Розанова вызывает в его сознании лишь слабое эхо. За одним или двумя исключениями, те писатели или поэты, которые достигли славы в России слишком близко к великой черте 1917, получившие всемирную огласку российской читательской публики, никогда не становились известными на Западе сами по себе. Розанов родился в 1856 году, на четыре года раньше Чехова. Но Чехов был провозглашен гениальным писателем уже в 1880-х годах, а Розанов расцвел только в 1900-х годах.

Когда Чехов умер в 1904 году, статья, подытоживающая его достижения, называлась «Творчество из ничего». Чехов никогда не писал романов — это было бы слишком «организованно», слишком «литературно». Розанов, истинный постчеховец, не написал ни одного произведения «литературы» любой вид . Он писал отступления в отступлениях, шептал исповеди, монологи — он был более «из ничего», чем Чехов, и он был иногда более чеховским, чем Чехов, сочетая бесстрашную искренность русской литературы с ее безупречными манерами. Ни у кого из русских не было более тонкого прикосновения к прозе, ни у кого не было более легкого «дыхания души».

Для Розанова сам акт публикации означал потерю конфиденциальности и уникальности. Даже самые частные сочинения самого частного писателя, когда-то опубликованные, определялись им как «холодная проституция» (за плату, писал он, «я даю каждому самое сокровенное»). А ведь дело в том, что от этой «холодной проституции» Розанов очень хорошо обходился в старой России — «десять человек сидело за моим столом, включая прислугу», — констатировал он однажды с гордостью, пересчитав после обеда в зале калоши. Ведь в тот золотой век новое произведение Чехова или Розанова приносило в России в 100 раз больше, чем, например, произведение о Шерлоке Холмсе.

Для своей нынешней коллекции Пейн и Романофф выбрали из обширного литературного наследия Розанова, большая часть которого до сих пор разбросана по бесчисленным старым номерам журналов, четыре произведения, или, как назвал бы их Розанов, «корзины». Две «корзины» под названием «Опавшие листья» — не книги, а сборники произведений, сброшенных писателем, как дерево сбрасывает листву. Еще одна «корзина» называется Solitaria. Все три были написаны, опубликованы и благоговейно прочитаны до 1917 года. Четвертый и последний пункт, Апокалипсис нашего времени , создан в хаосе разрушения старой России, незадолго до смерти Розанова в 1919 году.

Не то чтобы это последнее произведение было более глубоким, чем три других. Гениальность Розанова давно заключалась в его способности придавать апокалиптическую глубину видения тому, что менее одаренные люди назвали бы мелочами частной жизни. Когда случилось что-то апокалиптически грандиозное — уничтожение единственной цивилизации, в которой он и многие другие могли существовать, — его взор оставался прикованным к тем же божественным пустякам. Он был очень закрытым человеком; пытаясь рассмотреть ужасное общественное событие, он был похож на ту золотую рыбку, которую любил описывать, из уютной сумрачности ее аквариума.

В моем детстве уцелевшая литературная группа «Ничто» все еще считала, что писатель — идиот в первоначальном греческом смысле этого слова, в том смысле, который сохранялся в английском языке до 18 века: частный человек, мирянин. Политическая, общественная, юридическая, религиозная или профессиональная жизнь не для таких идиотов, одним из которых был Розанов. Однажды он затеял полемику в журнале на социальную тему, и когда подошла его очередь дать окончательное опровержение (важное с судебной точки зрения, как знает каждый полемист), он написал: «Ах, иди к черту, я хочу спать». В другом случае выяснилось, что он писал статьи в течение 9 лет. 0029 обе воюющие политические стороны. Он не мог понять возникшего возмущения.

Во время дела Бейлиса (1911—1913) русская общественность была разделена, с одной стороны, на тех, кто был убежден, что еврей Мендель Бейлис виновен, как ему было предъявлено обвинение, в убийстве христианина с целью использования его крови в ритуальных целях. целях, а с другой стороны, не менее убежденных в том, что обвинение, основанное на кошмарной средневековой фантазии, было сфабриковано властями для разжигания антисемитизма. Однако двое интеллектуалов не присоединились ни к одному лагерю. Одним из них был Владимир Жаботинский, который отказался — как он написал в блестящей статье — чувствовать себя виноватым как еврей только потому, что другому еврею было предъявлено обвинение в убийстве. Вторым внеблоковым интеллектуалом был Розанов, который (хотя сам и не был евреем) воспользовался случаем, чтобы восторженно восхвалять превосходство иудаизма над христианством и «бесконечную мистическую глубину евреев», «единственной оставшейся религиозной нации». В серии эссе Розанов превозносил уникальный вклад евреев в религию и литературу, но не утруждался отречением от чудовищного кровавого навета, лежавшего в основе дела Бейлиса. Напротив, он, казалось, допускал возможность того, что обвинение против Бейлиса было обоснованным — возможно, это было еще одним свидетельством в его глазах глубокой и драгоценной ритуальной таинственности иудаизма.

Оба лагеря были сбиты с толку и взбешены безответственностью (мягко говоря) позиции Розанова. Некоторые называли его антихристианином; другие (включая Ленина и Троцкого) называли его антисемитом особо порочного толка. Розанов действительно чувствовал угрызения совести за причиненный им вред, но он чувствовал его по-своему: он просил, чтобы после его смерти все его сочинения, которые могут быть сочтены вредными для евреев, были сожжены. Моя мать, боготворившая Розанова и в семнадцать лет ставшая яростной пробейлисовской активисткой, как-то вяло заметила: «Антисемит? О, нет. Достоевский был одним из них. Но Розанов был просто идиотом. Настоящее Ничто».

Россия никогда не рождала ни одного мыслителя, подобного Платону, Канту или Уильяму Джеймсу. Но Россия произвела Розанова, сказали бы некоторые русские из моего окружения. Западная культура, настаивали они, была очарована машиной еще со времен Платона. Форма, система, концепция, структура, соната — разве это не сублимации машины? Все организовано, мог бы сказать житель Запада, музыка, математика, романы и движение звезд. На это Розанов говорит нет; есть только «соленый огурец в конце июня, с тонкой ниточкой укропа на нем (его не следует удалять)». Или: «Моя душа соткана из грязи, нежности и печали».

На Западе Розанов до сих пор неизвестен, кроме как специалистам. В России после 1917 года, среди тех крошечных островков незримого уединения, на которые рассыпалась русская культура, Розанова всегда знали, и «наизусть» — отличие, которое мы приписываем всякой хорошей прозе или стиху, как бы опасаясь, что дни частные типографии везде пронумерованы, и уцелеет только то, что живет в личной памяти.