Российская грамматика м в ломоносов: Ломоносов Михаил Васильевич — Алфавитный каталог

Содержание

Ломоносов Михаил Васильевич — Алфавитный каталог — Электронная библиотека Руниверс

Русская литература и язык XVIII века развивались под влиянием изменений, которые внесли в общественно-политическую и культурную жизнь Империи реформы Петра Великого. У истоков преобразования русского языка и художественной литературы этой эпохи высится исполинская фигура М.В. Ломоносова. Ему принадлежит учение о трех стилях, суть которого заключается в том, что устаревшая система церковно-книжной речи тормозила развитие как литературы, так и общества в целом. Поэтому представленная «Российская грамматика» М. В. Ломоносова является одним из главных сочинений ученого.

Фактически Ломоносов явился создателем первой научной русской грамматики, заложившей основы отечественной филологии. При исследовании русского языка ученый-реформатор впервые применил строгие научные приемы и четко систематизировал материал своего учебника. Содержание книги делится на шесть наставлений: о человеческом слове вообще, о чтении и правописании российском, о родах имен и склонениях, о спряжении глаголов, о служебных частях речи, и, наконец, о сочинении частей слова.

Первое упоминание о начале работы над «Российской грамматикой» относится к 1749 году. Основная работа приходится на 1754 год, а 20 сентября 1755 г. в первую годовщину рождения сына Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны (будущей Екатерины Великой) рукопись «Грамматики» была торжественно поднесена Ломоносовым младенцу великому князю Павлу Петровичу. Это выдающееся произведение российской филологии было отпечатано в январе 1757 г. в Петербурге и затем выдержало подряд пять изданий.

В своем авторском предисловии «всенижайший раб Михайло Ломоносов», обращаясь к будущему наследнику престола, которого императрица Елизавета Петровна стремилась видеть на троне, образно отмечал: «Повелитель многих языков язык российский не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе. Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятельми, италиянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен; то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка». Ломоносов как подлинный сын эпохи Просвещения, ориентировался на древних авторов и на французские грамматические руководства. Основой же послужила «Грамматика» Мелентия Смотрицкого, откуда был заимствован ряд определений. Однако для того времени в труде Ломоносова было много оригинального.

Эта книга впервые проводит резкую грань между языками русским и церковно-славянским, между речью разговорной и «славенщизной». Признавая близкую взаимосвязь обоих языков, Ломоносов устанавливает полную самостоятельность каждого из них и впервые подвергает специальному строго научному изучению законы и формы языка собственно русского. Впервые определенно и точно наметив отношения русского литературного языка к языку церковно-славянскому, с одной стороны, и к языку живой, устной речи, с другой, он положил прочное начало преобразованию русского литературного языка, которое обеспечило его дальнейшее развитие. В этом и заключается величайшее значение филологических трудов Ломоносова.

Приемы научного исследования, которым следует в своих филологических изучениях русского языка Ломоносов – лингвистические приемы естествоиспытателя. В работе Ломоносов различал уже буквы от звуков и, как естествоиспытатель, определял анатомо-физиологическое и акустическое происхождение звуков; говорил о трех наречиях русского языка (московском, северном и украинском), изображал фонетический выговор звуков в словах. Свои выводы он основывает на анализе фактов языка: он дает длинные списки слов и отдельных выражений русского языка, сравнивает и сопоставляет группы фактов между собой, и лишь на основании этого делает выводы.

Выход «Российской грамматики» был встречен русским обществом с чрезвычайным энтузиазмом, она принесла Ломоносову вполне заслуженную славу «первейшего российского грамматиста». Последующие грамматики (в частности, грамматика Российской Академии наук 1794 г.) опирались на «Грамматику» Ломоносова, которая оказала на авторов серьезное влияние. Принцип лексикографии Ломоносова был руководящим при составлении «Словаря Академии Российской».

20 января 1757 года выпущена «Российская грамматика» Ломоносова

Ровно 260 лет назад вышла в свет «Российская грамматика» Михаила Ломоносова, которая сделала московское наречие официальным русским языком.

К моменту выхода «Российской грамматики» профессор Михаил Ломоносов, начальник научного и учебного департаментов канцелярии Императорской Академии наук, член-корреспондент иностранных академий наук, и прочая и прочая, был хорошо известен в европейских научных кругах и при дворе государыни Елизаветы Петровны. Но только «Грамматика» принесла Ломоносову поистине всероссийскую известность, потому что не корпускулярно-кинетическая теория, не закон сохранения массы, не другие фундаментальные открытия ученого-энциклопедиста, а именно этот его научный труд напрямую касался всего грамотного населения империи.

При этом научных прорывов в области языкознания в ломоносовской «Грамматике» не было. Фактически это была творческая переработка гражданской (не церковнославянской) «Грамматики» Мелентия Смотрицкого. Наряду с «Арифметикой» Магницкого этот учебник был для Ломоносова «вратами в науку», как он сам говорил. И не только для него, с 1619 года учебник Смотрицкого был вратами в грамотность для любого жителя России. По нему училась русскому языку вся страна.

Зачем же было нужно Ломоносову, у которого было и без того много дел, перерабатывать проверенный временем учебник словесности, причем довольно кардинально? На этот вопрос ответил сам Ломоносов.

Он неспешно, урывками трудился над своей «Грамматикой» пять лет, но резко интенсифицировал работу над ней с рождением наследника у племянника Елизаветы Петровны, сына ее старшей сестры Анны, которого бездетная императрица воспитывала как будущего императора Петра III. После этого Ломоносов за год завершил свой грамматический труд, и его рукопись была торжественно, с «рабской преданностью» преподнесена автором годовалому младенцу Павлу Петровичу, будущему императору Павлу I.

Таким принятым в ту эпоху церемониалом подношения аналога «даров волхвов» прямому наследнику престола Ломоносов, во-первых, гарантировал издание своей «Грамматики и замену ею учебника Смотрицкого, что и случилось через год. А во-вторых – и это главное, высочайшее благоволение его «Грамматике» гарантировало то, чего Ломоносов собственно и добивался переработкой учебника Смотрицкого — замену на государственном уровне южнорусского (украинского) наречия на московское.

Живший на Украине и в Белоруссии, входивших тогда в Речь Посполитую, Мелентий Смотрицкий создал свою «Грамматику» прежде всего для защиты и сохранения языка для русского «национального меньшинства» польско-литовского государства. Но его учебник оказался вполне пригодным и для национального большинства России, где полтора века по нему все учились русской грамоте. Закончилось это лишь после выхода «Грамматики» Ломоносова, которая была напечатана в январе 1757 года (хотя на обложке был проставлен год ее презентации наследнику — 1755-й).

«Московское наречие не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты прочим справедливо предпочитается…», — довольно безапелляционно для ученого провозгласил Михаил Ломоносов в своем учебнике, переработанном им под северный вариант русского наречия.

Так произошла первая бифуркация на государственного уровне украинского и московского наречий. Московский вариант русского языка стал официальным государственным языком империи. Дальше процесс расхождения языков пошел гораздо интенсивнее, в том числе и потому, что Ломоносов заложил в свой учебник отчетливо нормативную грамматику («Говорят иные: хочем, хочете, хочут, однако непристойно»), то есть русский язык облагораживался директивно, а не следовал за орфоэпическими штампами разговорной речи.

Этот ломоносовский лингвистический принцип остается до сих пор незыблемым. Об него разбилась попытка реформы русского языка во времена Хрущева («ноч», «жури», «заец»…). Но этот же принцип применительно к украинскому языку увел его и продолжает уводить еще дальше от русского. В конце XIX — начале XX вв. теоретики украинского языка вернули в его грамматику некоторые нормы «Грамматики» Смотрицкого. А более позднее новое нормативное языкотворчество украинских лингвистов привело к тому, что одинаковое на украинском и московском наречиях во времена Смотрицкого обращение, например, к Михаилу Ломоносову, сегодня грамматически правильно пишется по-украински так: «Господине профессоре Ломоносове».

Сергей Петухов

Реформатор русского языка

Выход в свет «Российской грамматики» стал знаковым событием для развития отечественной филологии: это было первое печатное и написанное по-русски научное описание русского литературного языка. Сам М.В. Ломоносов в черновиках к «Российской грамматике» писал:

«Сию грамматику не выдаю за полную, но только опытъ, ибо еще никакой нетъ, кроме славенской и малинькой в лексиконе и во многихъ местахъ не<справедливой>исправной» (АПСС: VII, 691).

Речь шла о «Грамматике славенской» М. Смотрицкого (1619) и о «Anfangs-Gründe der Russischen Sprache» В.Е. Адодурова (1731). Другие, более ранние грамматические описания русского языка не были упомянуты М.В. Ломоносовым. Скорее всего, однако, ему были известны «Anweisung zur Erlernung der Slavonisch-Russischen Sprache» И.В. Пауса и с «Сompendium grammaticae russicae» М. Шванвица. М.В. Ломоносов был также хорошо знаком с европейской лингвистической традицией. На него оказали влияние работы И.-К. Готтшеда (1700–1766) и знаменитая грамматика Пор-Рояля (A. Arnauld, C. Lancelot «Grammaire générale et raisonnée», 1660).

В «Российской грамматике» нашли отражения идеи универсальной грамматики. Всеобщие закономерности человеческого разума, по мысли М.В. Ломоносова, обнаруживают себя в различных языковых системах, различающихся лишь формами, словами и звуками. Настаивая на общности природы русского и европейских языков, М.В. Ломоносов подчеркивал, тем не менее, богатство русского языка, заключающего в себе совокупные достоинства европейских и древних языков:

М.В. Ломоносов и Академия наук

По мысли М.В. Ломоносова, «приведенный в совершенство» русский язык по праву может занять достойное место в круге европейских языков. Однако было очевидно, что пока гражданский язык в России противопоставлен языку церковному, русский язык не может конкурировать с полифункциональными европейскими языками. Филологам предстояло найти пути объединения церковнославянского и русского, нового и старого книжного языков.

На рубеже 1750-х годов синтез противопоставленных прежде языковых стихий был намечен. В трудах академических лингвистов все чаще начинает звучать мысль о единстве природы русского и церковнославянского языков, различия между которыми сводятся к ограниченному набору грамматических и лексических характеристик. Это идея выражена в статье В.К. Тредиаковского «О правописании имен прилагательных» (1746), в статьях М.В. Ломоносова «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке» (1758) и «О нынешнем состоянии словесных наук в России» (1756). Настаивает М.В. Ломоносов на единстве природы русского и церковнославянского и в «Российской грамматике» (1755) – фундаментальном сочинении, знаменовавшем собой завершающий этап полувековых поисков нормы русского литературного языка.

«Российская грамматика» была написана М.В. Ломоносовым в 1754–1755 гг. и должна была составить единое целое с написанной несколькими годами раньше «Риторикой». Риторика призвана была научить, как правильно строить речь, тогда как грамматика должна была объяснить устройство языка. 20 сентября 1755 г. рукопись «Российской грамматики» была поднесена великому князю Павлу, а в январе 1757 г. вышло первое издание тиражом 1200 экземпляров.

«Российская грамматика» М.В. Ломоносова — StuDocu

Preview text

«Российская грамматика» М.В. Ломоносова: общая характеристика; новаторство М.В. Ломоносова в описании грамматического строя языка Ломоносов приступил к работе над грамматикой русского языка в 1751 г. Основная задача грамматики – научить, как писать и говорить, избавить от плохих примеров; отличить правильное употребление, норму и отклонение от нее. Грамматика, по мысли ученого, должна указать пишущему и говорящему на русском языке путь к «лучшему, рассудительному» употреблению языковых средств, которыми так богат русский язык. Богатство русского языка настолько велико, что не только не уступает никакому европейскому языку, но всех их превосходит. Создавая грамматику, Ломоносов ставил задачу выработать нормы грамматического строя русского языка и его стилистики, дать свод правил русского литературного языка той поры, учитывая стилистические особенности различных слов, их грамматические и фонетические формы и варианты. «Российская грамматика» Ломоносова – наиболее совершенный из его филологических трудов. Это первая действительно научная книга о русском языке. Все предшествующие грамматики представляли в качестве предмета изучения и описания церковнославянский язык и факты русского языка отражали лишь эпизодически. Грамматика Ломоносова была не только описательной, но и нормативно-стилистической. Она тщательно и последовательно регламентировала возможности употребления фонетических и грамматических средств русского языка, отмечала, какие именно категории и формы русской речи, какие черты произношения присущи высокому или низкому стилю. Книга Ломоносова опирается на предшествующую традицию церковнославянских грамматик, на грамматики западноевропейских языков того времени, она охватывает живой речевой опыт самого автора, иллюстрировавшего каждое грамматическое явление примерами, созданными им самим. «Российская грамматика» была закончена в 1755 г., и в 1757 г. опубликована. Это очень обстоятельный труд, состоящий из шести разделов, названных «наставлениями». Наставления делятся на главы, главы на параграфы. Всего в «Грамматике» 33 главы и 592 параграфа. Им предшествует предисловие – «Посвящение», содержащее рассуждение о коммуникативных функциях русского языка. Ломоносов сопоставляет его с другими европейскими языками. В «Посвящении» Ломоносов писал: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятелями, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка». Первое наставление – «О человеческом слове вообще»– посвящено общим вопросам теории языка. В нем автор поднимает вопрос о том, что такое человеческий язык вообще, и отвечает на него так: «Слово дано для того человеку, чтобы свои понятия сообщать другому». Ломоносов определяет язык как средство общения людей. В этом же наставлении приводится обстоятельная характеристика гласных и согласных по месту их образования. Ломоносов не употребляет термина «звуки речи», а говорит о буквах, поэтому может сложиться впечатление, что он смешивает эти два понятия. Классификация звуков по способу образования у Ломоносова не описана. Также в первом наставлении Ломоносов дает классификацию частей речи, выделяет 8 частей речи: имя, местоимение, глагол, причастие, наречие, предлог, союз, междометие. Среди имен выделяются существительное, прилагательное и числительное. У имени существительного описывается категория падежа, насчитывается 7 падежей. При этом указывается неупотребительность седьмого падежа (сказательного по славянским грамматикам) в русском языке без предлога и на необходимость введения нового термина «предложный падеж». В первое наставление входит также глава «О сложении знаменательных частей слова», содержащая учение о словосочетании. Второе наставление – «О чтении и правописании российском» – посвящено вопросам фонетики, орфоэпии, графики и орфографии. Ломоносов пишет об отличиях в произношении слов, свойственных различным диалектам. Ломоносов сам был уроженцем Архангельской губернии и носителем севернорусского наречия, но он сознательно отдает предпочтение московскому акающему произношению, при этом руководствуется эстетическим критерием. Ломоносов рассматривает систему гласных и согласных. Он намечает четыре принципа российского правописания: 1. чтобы оно служило к удобному чтению каждому знающему российской грамоте; 2. чтобы не отходило далече от главных российских диалектов; 3. чтобы не удалялось много от чистого выговору; 4. чтобы не закрылись совсем следы происхождения и сложения речений. В первом пункте своей формулы, характеризующей орфографические начала, Ломоносов подчеркивает социальное и практическое значение правописания; во втором пункте подчеркивает необходимость общенародности (наддиалектности) русской орфографии. Хотя Ломоносов и не дал развернутой теории правописания, в данных формулировках сжато выражено все существенное для русской орфографии, четко сказано и о тех основаниях, на которых должно строиться русское правописание: фонетическом, словопроизводственном, или морфологическом. В вопросах орфографии Ломоносов вступает в полемику с Тредиаковским, который предлагал писать так, как мы произносим, что затрудняло бы чтение. Ломоносов понимает нецелесообразность фонетического принципа написания. Он выступает за единообразное написание одних и тех же частей слова – за морфологический принцип орфографии. Ломоносову для легкости чтения казалось важным графическое единообразие морфем. Конкретные правила Ломоносова хорошо предваряют важнейшее положение морфологического принципа правописания, а именно то, что выбор букв для обозначения звуков в слабых позициях определяется буквами, передающими звуки сильных позиций. Орфография должна служить к объединению, а не к разъединению всех говорящих по-русски. Так, понимая аканье как норму литературного произношения, он возражает против написания «а» вместо«о» в безударном положении в соответствии с произношением. Здесь же Ломоносов отстаивает необходимость оставления в российской азбуке буквы«» как изображения особого, отдельного от«е» звука. Третье наставление – «Об имени» – включает описание имен существительных, прилагательных и числительных. Изложены сведения о родах и склонениях имен. Ломоносов насчитывает 5 склонений в имени: 4 в существительных и пятое – склонение прилагательных, приводит парадигмы склонения. Ломоносов указывает на существование и развитие в языке целой категории имен общего рода. При анализе падежных окончаний существительных различных склонений Ломоносов специально останавливается на окончании«-у» в род. пад. ед. ч. у имен мужского рода, подчеркивая, что это«-у» свойственно живому русскому языку в отличие от славянского языка. В четвертом наставлении – «О глаголе» – описано спряжение простых глаголов, приведены неправильные и неполные глаголы; описано образование и употребление различных глагольных форм и категорий: времени, наклонения, лица, числа, залога и рода. В глаголах выделяется 3 наклонения: изъявительное, повелительное и неокончательное. «Желательного и сослагательного наклонения в русском языке особливых нет», – пишет Ломоносов. Временных форм в русском глаголе Ломоносов насчитывает 10 – 8 от простых и 2 от сложных (например: прошедшее неопределенное: #тряс, глотал; прошедшее однократное: #тряхнул, глотнул; давнопрошедшее первое: #тряхивал, глатывал; давнопрошедшее второе: #бывало тряс; давнопрошедшее 2. не была дана классификация звуков по способу образования; 3. в характеристике глагола отсутствовала категория вида; 4. не был разработан синтаксис.

По поводу крылатой фразы М. В. Ломоносова о русском языке

Виталий Арнольд. Фото: Е. М.Кац

Виталий Дмитриевич Арнольд (4 октября 1968 года — 4 января 2017 года) — соучредитель и зам. директора Московского центра непрерывного математического образования, организатор олимпиад по математике и Летней школы «Современная математика» в Дубне, учитель информатики московской гимназии № 1543. Погиб в автокатастрофе на трассе «Балтия».

Несколько лет назад с Виталием Дмитриевичем Арнольдом мы задумали подготовить публикацию о научных основаниях (или их отсутствии) постоянно впопад и невпопад цитируемого высказывания М. В. Ломоносова из его «Российской грамматики». Первоначально предполагали попросить написать об этом болезненно важном для российского уха вопросе Андрея Анатольевича Зализняка. Однако после разговора с А. А., убедившись, что никакого научного содержания в этом высказывании нет, В. Д., с чрезвычайным уважением относившийся к А. А., решил, что беспокоить его (и вообще кого-либо из крупных специалистов) по столь вненаучному вопросу непозволительно, а про околонаучный контекст высказывания Ломоносова мы можем написать и сами. Эту задачу мы попытались решить, однако в силу несходства ряда исходных позиций и представлений о том, каким должно быть содержание статьи, решили попробовать «рыть с двух сторон, а на середине встретиться».
Прорытое Виталием Дмитриевичем показалось мне совершенно законченной, целостной статьей. Однако на мои призывы скорее публиковать ее он отвечал в своей характерной манере: «Пока не справился найти сообщников (даже сообщника), который бы четко посоветовал мне выкинуть написанный по Вашему наущению текст в мусорницу… Пока ищу». Тем не менее он показал свой труд Андрею Анатольевичу и рад был услышать его отзыв, который передал мне всё в той же самоироничной форме: «Теперь дописывать-редактировать придется…»
Всё это происходило в конце лета — осенью 2016 года. «Дописывать-редактировать» времени уже не хватило. Тем не менее, мне кажется, даже в таком виде этот текст представляет большую ценность. Не хочется говорить об «актуальности» — слишком навязли эти слова из административно-научного обихода, хотя именно здесь они были бы наиболее уместны. Да и написан талантливо. А что в нем остались авторские шероховатости да неточности — надеюсь, что обнаружившие их найдут время написать, исправить, уточнить. На то ведь и была задумана эта работа, чтобы вывести вопрос из сферы чисто «патриотической» и ввести в сферу нормальной научной дискуссии.
В. В. Птушенко,
науч. сотр. НИИ ФХБ им. А. Н. Белозерского

Карл V, римский император, говаривал, что испанским языком с Богом, французским с друзьями, немецким с неприятелями, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие испанскаго, живость французскаго, крепость немецкаго, нежность итальянскаго, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческаго и латинскаго языка.

М. В. Ломоносов

Этой весьма знаменитой цитатой, по сути дела, открывается «Российская грамматика» Михаила Васильевича Ломоносова. За прошедшие два с половиной века эта мысль не раз возникала (и исчезала) в многочисленных дискуссиях «западников» и «славянофилов» — иногда в виде аргумента, порою как лозунг. Мы попробуем разобраться в истории этой цитаты, сказать несколько слов о ее контексте — и полемическом, и историческом, и языковом.

Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики.

М. В. Ломоносов,
Российская грамматика

М. В. Ломоносов. Гравюра Э. Фессара и К. А. Вортмана (1757)

«Грамматика» Ломоносова была первым научным грамматическим трудом по русскому языку. Работа над ней продолжалась около десяти лет, сопровождаясь прямыми и косвенными обсуждениями с современниками — от В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова и Л. Эйлера до чиновников канцелярии Академии наук. 20 сентября 1755 года Ломоносов «с позволения президента» Академии лично преподнес переписанную набело (И. С. Барковым) «Грамматику» великому князю Павлу, которому в этот день исполнился ОДИН год.

Из этого уже можно было бы понять, что все строки посвящения (второй абзац которого и составляет цитата в эпиграфе) адресованы не столько этому ребенку (который через 41 год станет на четыре года российским императором) и даже не столько его родителям, сколько высшему обществу современников и потомков. Посвящением этим Ломоносов убеждает (довольно немногочисленных в то время) читателей в необходимости вкладывать «разум и прилежание» в изучение и овладение современным РОДНЫМ языком (а не только принятыми в ту пору в дворянском обучении иностранными языками).

В комментариях к седьмому тому Полного собрания сочинений М. В. Ломоносова (М.: АН СССР, 1952) читаем:

«„Грамматика“ Ломоносова была <…> первым написанным по-русски общедоступным сводом сложившихся правил изменения, а отчасти и правил сочетания русских слов. Такой свод был насущно необходим: усложнявшиеся с каждым днем государственные, общественные <…> нужды огромной страны требовали мобилизации накопленных словарных богатств, пользование же ими было до крайности затруднено отсутствием печатного грамматического руководства. Подобным руководством не могла служить ни проникнутая схоластикой славянская грамматика Мелетия Смотрицкого, написанная на церковнославянском языке (1619), ни краткий ее пересказ на немецком языке, изданный в 1731 году В. Е. Адодуровым»¹.

И конечно, современники знали, что автор собирался не только «представить на возвышенном месте престол, на котором сидит российский язык в лице мужеском, крепком, тучном, мужественном и притом приятном; увенчан лаврами, одет римским мирным одеянием», но и создать научный труд, заложить основы для будущих учебников русского языка.

Самое беглое чтение основного текста «Грамматики» показывает, что там Ломоносов описывает довольно простым языком именно грамматические правила — от самых основных до сравнительно тонких. При этом в посвящении читатель не отыщет ни одного грамматического правила, ни одного научного суждения о языке, тут Ломоносов, видимо, выступает не столько как ученый, сколько как трибун, политик, оратор, использующий доступные средства для привлечения внимания и полемического заострения мысли.

Так было более чем принято в соответствующих трудах того времени — интересующиеся могут, например, посмотреть первые 20 страниц семисотстраничной книги Л. Ф. Магницкого «Арифметика» (1703).

«Арифметика, или числительница, есть художество честное, независтное и всем удобнопонятное, многополезнейшее и многохвальнейшее, от древнейших же и новейших, в разные времена живших изряднейших арифметиков изобретенное и изложенное».

За триста лет истории этой книги ни одного серьезного исследования этой фразы с точки зрения математического ее содержания или научного обоснования не предпринималось. Но в разговорах об очевидной полезности математики и ее роли в образовании эта цитата появляется не реже, чем исходная цитата Ломоносова в разговорах о сравнении русского языка с разными европейскими (в контексте как выбора пути развития России, так и вопросов о том, какие языки и как стоило бы выучить).

Главная беда цитат в Интернете в том, что все сразу верят в их подлинность!

В. И. Ленин
(шутка начала XXI века)

Император Карл V. Портрет кисти Тициана (1550‑е годы)

Цитата Магницкого перепечатывается практически в неизменном виде, в то время как Ломоносову (или Карлу V) «повезло» существенно меньше, но если Карл V не оставил (видимо) письменных источников на эту тему, то Ломоносов (казалось бы!) напечатал эту мысль в своей знаменитой и неоднократно переиздававшейся книге. И всё равно эту мысль многие столетия передают изустно, практически как фольклор, допуская при этом многочисленные вольности (разрешая каждому исполнителю добавить «от себя» красок и деталей). Впрочем, как будет видно из дальнейшего, и Ломоносов тут выступал в роли такого же «сказителя», а впрочем, еще и переводчика…

Попробуем разобраться, что же мы знаем об исходной мысли и ее авторе — императоре Карле V, правившем Испанией с 16 лет и Священной Римской империей с 19 лет.

Император Карлос I Испанский, он же Карл V Габсбург (1500–1558) — крупнейший государственный деятель Европы своего времени — считается одновременно первым в истории королем объединенной Испании и последним коронованным императором Священной Римской империи.

Сын герцога Филиппа Бургундского Красивого и испанской инфанты Хуаны, внук знаменитой Изабеллы Кастильской (которая вместе с мужем в 1492 году и «снарядила» Колумба, и завершила Реконкисту, и изгнала мавров и евреев из объединяемой Испании), он родился и вырос в Генте (Фландрия, на территории современной Бельгии). Его родным языком был французский, информацию о знании им в детстве других языков найти не удалось. При вступлении на испанский престол Карл выучил кастильский, а к концу жизни уже неплохо владел многими европейскими языками.

Вообще, выбор языка у этого человека, мечтавшего объединить большую часть Европы в единую империю, часто носил явный политический характер. Так, в обсуждении религии (как глава Священной Римской империи в ситуации с Мартином Лютером) в 1521–1526 годах, по некоторым данным, он демонстративно говорил по-французски, при этом всем своим видом показывал, что некоторые теологические тонкости на немецком ему воспринимать сложно (или не хочется?). А, например, в речи, адресованной посланникам французского короля в Риме 17 апреля 1536 года (в присутствии папы Павла III), Карл V намеренно говорил по-испански, и когда его попросили перевести некоторые тонкости, перевел на итальянский и сообщил о необходимости понимать испанский.

Цитату Карла V (прообраз того, что пересказывал Ломоносов) чаще всего можно встретить в таком виде: «Я говорю с Богом на латыни, с музыкантами — на итальянском, с дамами — на испанском, со своим двором — на французском, с лошадьми — на английском, а со слугами — на немецком» («Hablo latin con Dios, italiano con los musicos, espanol con las damas, frances en la corte, ingles con los caballos y aleman con los lacayos»).

«Разговор с Богом» в то время связан с чтением Библии, общением со своим духовным пастырем и канонами католической церкви. На время жизни Карла пришлось активное начало Реформации, но сам он как испанский король был «классическим» католиком, Библию читал, конечно, на латыни, богослужения (по меньшей мере, и в Испании, и в Ватикане) слушал тоже на латыни².

Будучи императором большой части современной Германии (и Австрии), Карл общался со своими подданными на их языке, кроме того, в его армии было немало немецкоязычных солдат, участвовавших в многочисленных войнах того времени (например, с Францией и Османской империей). Таким образом, можно думать о его пренебрежении к немецкому или об оценке твердости и однозначности этого языка, а можно — о традиции, о естественном словоупотреблении императора, о том, в каких ситуациях ему был УДОБЕН немецкий язык (недаром в части источников «с солдатами — на немецком»).

С кем Карл V «предпочитал» общаться по-французски, а с кем по-итальянски, источники расходятся (дамы, музыканты, двор, дворяне…), но абсолютно явно его намерение при удобном случае превозносить язык испанский (отдельная тема — какой именно язык в это время и в этом контексте надо считать испанским).

Вообще пафос всего этого высказывания направлен «за» язык испанский и «против» языка английского, что опять-таки отражает политические интересы и вкусы автора в те годы.

Наконец, как уже отмечалось выше, в разные годы и в разных контекстах император Карл использовал разные языки и приводил разные доводы, поэтому для более точного восприятия и этой цитаты полезно было бы знать ее более точную датировку — где и в каком контексте это было сказано (например, кому). Но таких источников в доступности нет.

Напомним, например, что Карл V в 1522–1527 годах был помолвлен с дочерью английского короля Генриха VIII (и Екатерины Арагонской, тети Карла) принцессой Марией (будущей королевой Марией I Тюдор), помолвка была позже расторгнута, а через 30 лет, летом 1554 года уже королева Мария вышла замуж за сына Карла V (будущего короля Филиппа II Испанского). Несмотря на то что все эти брачные контракты не принесли участникам никакого счастья, легко вообразить себе (твердо осознавая, что это именно фантазии, имеющие более чем слабое отношение к реальной истории) как то, что Карлу V в какой-то момент подарили в Англии хорошую породистую лошадь (с которой естественно говорить на «ее родном» языке), так и то, что в этом месте император шуткой имел в виду уязвить Генриха VIII, отношения с которым были крайне непростыми как из-за прекращения его брака с Екатериной Арагонской, так и из-за европейской политики или религиозных (конфессиональных) «расхождений».

***

А вот что пишут комментаторы об источнике цитаты у Ломоносова. «Источником этого является следующая фраза из весьма популярной в XVIII веке книги французского писателя XVII века Доминика Бугура „Разговоры Ариста и Ежена“ (D. Bouhours. Les entretiens d’Ariste et d’Eugène), вышедшей в свет анонимно в 1671 году и не раз переиздававшейся: „Если бы Карл V восстал из мертвых, он не одобрил бы, что вы ставите французский язык выше кастильского, — он, говоривший, что, если бы ему захотелось побеседовать с дамами, то он повел бы речь по-итальянски; <…> с мужчинами <…> — по-французски; <…> лошадью <…> — по-немецки; но <…> с Богом <…> — по-испански“. («Si Charles-Quint revenoit au monde, il ne trouveroit pas bon que vous missiez le françois au dessus du castillan, lui qui disoit, que s’il vouloit parler aux dames, il parleroit italien; que s’il vouloit parler aux hommes, il parleroit françois; que s’il vouloit parler à son cheval, il parleroit allemand; mais que s’il vouloit parler à Dieu, il parleroit espagnol»).

Этот текст, цитируемый по парижскому изданию 1737 года, Ломоносов мог прочитать также (в не совсем точной передаче) в „Историческом и критическом словаре“ Пьера Беля («Dictionnaire historique et critique» par M. Pierre Bayle. Amsterdam, 1734)».

Конечно, здесь «мужчины» — синоним слова «дворяне». Явно имеются в виду мужчины того же круга, а не «мужики» (крестьяне). Явно уже к середине XVII века французский язык занял господствующее место в общении многих дворов Европы, что и отражено в этом пересказе. Разговор с Богом на «родном» языке тоже стал за полтораста лет гораздо более обычным. А вот пафос отрицания (или принижения) в этом пересказе перенесен с английского на немецкий язык.

Заметим, что Ломоносов вторую часть фразы говорит уже от своего имени — никаких подобных суждений «о свойствах» языков со ссылкой на Карла V ни в каких источниках не читается. Но и в первой части фразы… Михайло Васильевич иногда прямо повторяет свой предполагаемый источник (про испанский язык для Бога³), но тут же и меняет акценты (тема «музыкантов», «лошадей», «слуг» в этом пересказе отсутствует), а «пьедестал» для французского языка сделан еще более высоким.

III

… А всё Кузнецкий мост и вечные французы,
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы…

А. С. Грибоедов (1825)

…Мне хочется воздать немецкой речи
За всё, чем я обязан ей бессрочно.

О. Э. Мандельштам (1932)

…Заиграла в жилах кровь коня Троянского,
Переводим мы любовь с итальянского…

Ю. А. Кукин (1965)

Серьезное историческое исследование роли того или иного иностранного языка в жизни образованного и думающего соотечественника Ломоносова, конечно, выходит далеко за рамки этой заметки. Но хочется вспомнить, что связи с европейскими странами поддерживали и в домонгольской Руси, а, например, строительство кремлевских стен и соборов в конце XV века вели итальянские мастера (по некоторым данным, Антонио Фиорованти, знакомясь с архитектурой Успенского собора во Владимире, оговорился в духе «строили-то наши мастера»). Довольно регулярны бывали торговые сообщения XIV–XV веков через Балтику в Новгороде и через Черное море (генуэзцы в Крыму), но даже времена Ивана Грозного (1547–1584), когда по его велению начали организовывать во всех городах школы для детей на «учение грамоте, и на учение книжного письма, и церковного пения псалтырного»⁴ , для нашей темы — всё же еще далекая предыстория.

Принято считать, что наиболее активное время приезда в Россию думающих людей из Европы начинается во времена Петра Великого. При нем в Россию переезжают, например, Доминико Трезини и Витус Беринг, Бурхард Миних и Абрам Ганнибал, а чуть-чуть позже смерти Петра I — молодой Леонард Эйлер. Но, главное, если около юного Петра сложно представить себе юношу или девушку хорошего дворянского рода, читающих по-французски (или по-немецки), то после Петра (например, при дворе его дочери Елизаветы) многие дворянские дети уже активно учат в детстве иностранные языки. Это становится «общественно модно».

К середине XVIII века в России уже легко увидеть обилие делового общения по-немецки («засилье» немцев на русской службе гарантирует это не меньше, чем складывающиеся традиции европейской науки, — можно вспомнить и имена Эйлера, Бернулли, Лейбница, и обучение самого Ломоносова в Марбурге, и обилие немецких книг) и по-голландски (последствия Петровских реформ: например, многие морские термины напрямую заимствованы из голландского — вспомним слово «вахта», которое переводится как «дежурство»). Недаром именно на немецкий язык планируют переводить (и потом долго переводят) и первое издание «Российской грамматики» (кстати, именно на немецком языке В. Е. Адодуров пересказывал «Грамматику» Мелетия Смотрицкого). Немецкий язык как основной для науки бытует (в России, по крайней мере) уже во времена молодости Ломоносова (и остается таковым почти на два века). Ломоносов, возможно, в некоторой степени пытается бороться с единственностью немецкого языка в этой роли.

С петровских времен Россия почти непрерывно ведет войны, среди основных противников — немецкоговорящие армии (война может при этом быть с Австрией или с Пруссией, но язык немецкий, «чтобы говорить с неприятелем», остается всё время, вплоть до середины XX века). Напомним, что по-немецки с неприятелем Карл V разговаривать и не планировал, напротив, известны случаи, когда он намеренно говорил в таком случае по-французски с немцами и по-испански — с французами. Но Ломоносова и его вероятный французский источник военные аспекты более склоняют к немецкому, чем главу Священной Римской империи.

В то же время практически основным языком дворянского бытового и культурного общения российских дворян (а впрочем, и большей части ведущих дворов Европы) прочно становится французский. Во всяком случае, мода на одежду, танцы и музыку, фейерверки и изысканные блюда в середине XVIII века приходит ко двору Елизаветы именно из Парижа. Немецкая принцесса Фике, будущая российская императрица Екатерина Великая, в меру своих сил выучила русский язык, но переписку с Вольтером вела, естественно, по-французски. Во времена Пушкина уже немыслимо представить себе грамотного русского человека, не понимающего французские тексты, — недаром вся классическая русская литература изобилует французскими цитатами, а в «Войне и мире» можно найти страницы французского текста, которые в первых изданиях никому и в голову не приходило переводить — все потенциальные читатели легко понимали оба языка. Кроме того, сложно представить себе оперного певца или певицу, не владеющих итальянским.

Таким образом, образованному россиянину времен Ломоносова (а главное, через 30–40–50 лет после Ломоносова) вполне естественна мысль о применении французского, немецкого или итальянского языка в ежедневной житейской ситуации. И цитата из посвящения к «Российской грамматике» (если она была известна) вполне отвечала реалиям времени, отсылая не к каким-то внутренним свойствам того или иного языка, а исключительно к обычному их применению. Ибо, конечно, известно много хороших и красивых песен по-немецки (не говоря уже о немецких композиторах и музыкантах), известно немало французских философских и научных трудов, «общение с Богом» в это время уже более чем естественно на родном языке: испанский король — по-испански, русские люди — по-русски…

А суждения о «великолепии» или «живости», «крепости» или «нежности» языка оставались некоторыми красивыми словами, имеющими к собственно языку не очень серьезное касательство — хотя бы потому, что язык Ломоносова и Тредиаковского сильно отличается от языка Жуковского и Карамзина, тем более Пушкина и Грибоедова или Толстого и Чехова. Кроме того, абсолютно не похожи друг на друга с точки зрения такого рода свойств язык деревенский и язык городской, язык поэтический и язык научный, язык газетных новостей и язык государственных бумаг (того и другого становится довольно много уже и при Ломоносове). Совсем особняком стоит церковный язык — а он звучит в ушах большинства русских людей того времени в гораздо большей степени, чем язык телепрограмм или сообщений в Интернете в наше время.

На этом можно было бы и закончить обсуждение этой цитаты в разных ее смыслах. Но хочется, немного пофантазировав, смоделировать, как бы сейчас могла звучать такого рода мысль… Конечно, сегодня несравнимо меньше людей, родившихся и выросших в России, понимают по-испански или по-итальянски, не говоря уже о древних языках (мало кто в школьном детстве «список кораблей прочел до середины» даже в переводе, тем более — на языке оригинала). Сегодня светские разговоры не обязаны вестись по-французски (и трудно судить, что тут сыграло бо́льшую роль — следы французских революций или наполеоновских войн, общая «рационализация» жизни или стремительное развитие технологий). Довольно мало научных публикаций можно встретить по-немецки, в этой роли прочное лидерство захватил (и удерживает) язык английский.

Оставим в стороне вопрос «когда и почему так произошло» — это тема для другого и отдельного разговора. Хотя хочется сказать, что и в начале XX века многие технические термины в Россию приходили из Германии (достаточно вспомнить машинки «Зингер» и «Ундервуд», словарь Брокгауза и Ефрона или, например, термины и чины в горном деле), в обучение образованных юношей и девушек на курсах гимназий и лучших училищ входило хорошее знание не только русского языка, но и латыни, греческого и французского. (Например, моя прабабушка, учившаяся в гимназии в начале века в Санкт-Петербурге, в 1980-е годы свободно читала французские книги, хотя никогда в жизни взрослой языками не занималась и за границей не была. Моя бабушка, проходившая в 1920-е годы «домашнее обучение», — но у тех, кто окончил гимназию, — знала шесть языков на уровне свободного разговора и вполне профессионального перевода.) Но в следующем уже поколении в России такого повального увлечения и тяги к языкам не было, а некоторые (в том числе моя бабушка) после войны сознательно «забыли» выученный немецкий язык.

Сегодня, во время такой искрометно меняющейся реальности (на время жизни одного поколения пришлось распространение и электричества, и радио, и телефона, и телевидения, и мобильной связи, и бытовых компьютеров, а потом за какие-то 10–20 лет возникли и отмерли магнитофонные и видеокассеты и CD-, DVD-диски, на которых записывали и хранили сотни часов аудио-, видео- и фотоматериалов, что уж тут говорить о текстах), сложно делать обобщения за годы и на года. И, уж конечно, для этого надо было бы слушать политиков, ученых, литераторов или других «владетелей дум» соизмеримого с Ломоносовым уровня и соизмеримой длительности влияния на ситуацию. Таких людей сегодня мы не очень знаем, еще менее знаем их высказывания на тему об использовании языка.

Профессиональному научному общению в «культуре Старого света» и сегодня сильно помогает знание немецкого и французского (реже — испанского, голландского или итальянского), и это принято как в гуманитарных науках, так и, например, в мире физики или математики. Но представить себе в мире серьезной мировой науки сегодня работающего человека, не понимающего по-английски, всё же мучительно сложно. В быту каждый делает свой выбор, но, конечно, применимость языков очерчивается последствиями колониальных освоений мира (а, например, Япония и Китай с глубокой и древней культурой и совсем особыми хранимыми традициями далеко выходят за рамки этого разговора), в более слабой степени — по-прежнему обсуждаемой темой (с некоторыми музыкантами, а точнее, о некоторой музыке и сегодня «эффективнее» по-итальянски или по-испански).

Суждения о выразительных и интонационных свойствах языка — удел профессионалов. Читателям и носителям языка, надеюсь, становится обидно, что сегодня русский язык порою становится неосознаваемо могучим инструментом, плохо используемым по прямому назначению.

«Наличие в руках фагота или Ромена Роллана не дает хаму возможность надеяться, что перед ним интеллигентный человек.
Усиленные занятия каратэ и знание мата без словаря приближает час всеобщего трамвайного равенства».

Михаил Жванецкий
(не позже 1987)

«Разум и прилежание», вкладываемые в изучение и овладение родным языком (по завету Ломоносова), дадут следующим поколениям (после того как «улягутся» все последствия огромных социальных катаклизмов страны в XX веке) возможность судить о том, в какой мере современный русский язык сочетает «великолепие, <…> живость, <…> крепость, <…> нежность, <…> сверх того богатство и сильную в изображениях краткость».

20–30 августа 2016 года
Реально по материалам обсуждений вопросов В. Птушенко
Включая ОЧЕНЬ интересную (но краткую) беседу с А. А. Зализняком

От редакции: Мы публикуем текст с незначительными сокращениями и надеемся на продолжение дискуссии в академическом ключе.

¹ Эта цитата (как и некоторые другие) чуть сокращена нами без искажения смысла. Все цитаты Ломоносова буквально переведены в современную орфографию. Тексты Ломоносова удобны для работы в электронном научном издании, подготовленном к его 300-летию и выложенном в свободном доступе на сайте feb-web.ru. Все цитаты из книг Ломоносова взяты нами именно из этого архива, создателей которого, пользуясь случаем, мы благодарим за замечательную работу. — В. А.

² Первый перевод Библии на испанский (La Biblia Alfonsina) был выполнен по велению короля Альфонсо X Кастильского и окончен в 1240 году, однако несколько веков оставался в «спецхране» королевской библиотеки. В 1569 году монах-иероминит Кассиодоро де Рейн напечатал свой перевод в Базеле. Эту книгу прозвали «Медвежья Библия» (La Biblia del Oso) — гравюра на обложке изображает медведя, который охотится за медом. — Ред.

³ Хотя мы не знаем, насколько Ломоносов знал и изучал историю Реформации и католической церкви XVI века, рискнем предположить, что мог и просто не задумываться. — В. А.

⁴ Из сборника решений Стоглавого собора 1551 года. — Ред.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

См. также:

50. «Российская грамматика» м.В. Ломоносова как нормативно-стилистическое руководство по русскому литературному языку середины 18 века.

Имя Ломоносова — первое и первостепенное имя в разработке русского литературного языка: до Ломоносова русский язык как таковой не привлекал, или слишком мало, привлекал к себе внимание как объект грамматического изучения.

У Михаила Васильевича Ломоносова-наибольшая заслуга в упорядо-чении ЛЯ.Теоретич.труды в области филологии «Риторика», «Российская грамматика» связаны с его лит.деятельностью.Иллюстрации к грамм.ялвению-из своих пр-ий или сам специально сочинял.Упорядочил стилистическую систему ЛЯ в целом,разработал научный функциональный стиль,преобразовал научно-тенхич.терминологию.

«Российская грамматика» — основы и нормы русского языка, в которой Ломоносов разработал понятия о частях речи, правописание и произношение того или иного слова. Орфоэпические рекомендации «Российской грамматики» опираются на специфику «московского наречия»: «Московское наречие не только для важности столичного города, но и для своей отменной красоты прочим справедливо предпочитается».[10] Ломоносов ввёл понятие художественно-выразительных приёмов. Сведения о начале работы Ломоносова по русской грамматике мы имеем с 1751 года, до этого Ломоносов собирает богатейший материал для создания «Российской грамматики». В этом труде Ломоносовым было проведено всестороннее исследование языка и в произносительной системе (аканье, большой план грамматических статей об ударении слов, устанавливает жесткие нормы для произношения, много материала относящегося к морфологической системе (спряжение, склонение, словообразованию и т.д.)). Еще в детстве Ломоносов потихоньку от взрослых штудировал «Грамматику…» М. Смотрицкого (целая энциклопедия гуманитарных наук, знакомство с этой книгой позволило Ломоносову не только более верно понять древнерусские тексты, но прежде всего быстро изучить греческий и латинский языки).

Ломоносов осознал, что в каждом языке наряду с элементами общечеловеческими есть черты своеобразные, заслуживающие такого же кристального изучения, такого же уважения, как и единые, всеобщие нормы языка. И Ломоносов разделил свою книгу на части — общую и специальную. В общей части рассматриваются основные грамматические категории во всех известных Ломоносовых языках (а он знал их очень много), а специальная часть — русская. Отмечая нередко несоответствие конкретного речевого материала идеальным нормам мышления, Ломоносов не призывает, как французские рационалисты, к ломке и переделке языка в угоду логике. Он, например, отмечает, что категория рода в русском языке нерациональна. Однако, указав на это несоответствие логики и грамматики, Ломоносов настаивает на том, что необходимо усвоить конкретные особенности заполнения родовых категорий в русском языке.

Благодаря знанию иностранных языков, замечательной наблюдательности в области звуков русской речи по слуху и работам органов произношения Ломоносов отчетливо разобрался в звуках нашей речи и значении букв нашей азбуки (обязывает произносить почти так, как говорит народ, а писать так, как требуется по разным соображениям. Первые наставления Тредиаковского «Разговора об ортографии»). Ломоносов дал также простые точные и основательные правила слитного и раздельного написания слов.

Таким образом, во всех суждениях о нормах произношения и правописания Ломоносов прогрессивен, глубокомыслен и проницателен.

Ломоносова часто упрекают в том, что он очень плохо справился с классификацией глаголов, глагольных времен. Он насчитывает 10 времен русских глаголов — восемь от глаголов простых и 2 от сложных. Его видовые категории не противопоставлены категориям собственно временным. Ломоносов в своей Грамматике верно отразил то переходное состояние, когда формы времени и формы вида еще не дифференцировались в полной мере. В начальных главах Грамматики сказано, что у русских глаголов 3 времени (настоящее, прошедшее, будущее), а не 10; следовательно Ломоносов не смешивает категории вида и времени, а не видит еще противопоставления форм вида и времени в конкретно существующей и употребляется, тогда в живом русском языке (при этом народном) система спряжений и отмечает как раз нерасчлененное выражение вида и времени.

“Российская грамматика”, созданная Ломоносовым в 1755— 1757 гг., несомненно, может быть признана наиболее совершенным из всех его филологических трудов. Основное ее значение для истории русского литературного языка заключается в том, что это первая действительно научная книга о русском языке; в собственном смысле слова. Все грамматические труды предшествовавшей поры — “Грамматика” Мелетия Смотрицкого и ее переиздания и переработки, выходившие в течение первой половины XVIII в.,—представляли в качестве предмета изучения и описания язык церковнославянский. М. В. Ломоносов же с самого начала делает предметом научного описания именно общенародный русский язык, современный ему.

Второе не менее важное для истории русского литературного языка качество “Российской грамматики” определяется тем, что эта грамматика не только описательная, но и нормативно-стилистическая, точно отмечающая, какие именно категории и формы русской речи, какие черты произношения присущи высокому или низкому стилю.

Книга Ломоносова опирается на предшествующую традицию церковнославянских грамматик, на грамматики западноевропейских языков того времени, а главное, она охватывает живой речевой опыт самого автора, иллюстрировавшего каждое грамматическое явление примерами, созданными им самим.

“Российская грамматика” состоит из шести основных разделов, названных “наставлениями”, которым предшествует пространное “Посвящение”, выполняющее функцию предисловия, В “Посвящении” читается вдохновенная характеристика величия и мощи русского языка. Сославшись на исторический пример императора “Священной Римской империи” Карла V (XVI в.), который пользовался основными языками подвластных ему европейских народов в различных обстоятельствах своей жизни, разговаривая испанским языком с богом, французским с друзьями, итальянским с женщинами и немецким с врагами, Ломоносов продолжает: “Но есть ли бы он российскому языку был искусен, то конечно к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно. Ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверьх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка”.

Величие и мощь русского языка явствуют, по мнению Ломоносова, из того, что “сильное красноречие Цицеронвво, великолепия Вергилиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своего достоинства на российском языке. Тончайшие философские воображения и рассуждения, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях, имеют у нас пристойные и вещь выражающие речи”. Русский язык достоин глубочайшего изучения “и ежели чего точно изобразить не может, не языку нашему, по недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем”. Эта характеристика может быть расценена как гениальное научное и поэтическое предвидение Ломоносова, ибо в его время русский язык далеко еще не развил всех своих возможностей, раскрывшихся впоследствии под пером великих русских писателей XIX в.

“Наставление первое” в грамматике Ломоносова посвящено раскрытию общих вопросов языкознания и озаглавлено “О человеческом слове вообще”. В этом же разделе дана классификация частей речи, среди которых выделяются в соответствии с давней грамматической традицией следующие “осмь частей знаменательных: имя, местоимение, глагол, причастие, наречие, предлог, союз, междуметие”.

“Наставление второе”—“О чтении и правописании российском”—рассматривает вопросы фонетики, графики и орфографии Говоря о различном произношении слов, свойственном различным наречиям русского языка (северному, московскому и украинскому), Ломоносов, будучи сам уроженцем Архангельской области и носителем севернорусского наречия, тем не менее сознательно отдает предпочтение московскому произношению. “Московское наречие,—пишет он,—не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты протчим справедливо предпочитается, а особливо выговор буквы о без ударения, как а, много приятнее”. По указанию Ломоносова, в высоком штиле буква в должна всегда произноситься без перехода в о. Произношение в ряде форм этой буквы как ио (ё) рассматривается им как принадлежность низкого штиля.

В “Наставлении третьем”—“О имени”—содержатся “правила склонений”. В качестве приметы высокого слога Ломоносов отмечает здесь флексию -а в род пад ед. числа муж рода твердого и мягкого склонения. Окончание -у в том же падеже рассматривается как примета низкого стиля “Русские слова,— пишет Ломоносов,— тем больше оное принимают, чем далее от славянского отходят”. “Сие различие древности слов и важности знаменуемых вещей,— продолжает он,— весьма чувствительно и показывает себя нередко в одном имени, ибо мы говорим: святаго духа, человеческаго долга, ангельскаго гласа, а не святаго духу, человеческаго долгу, ангельскаго гласу. Напротив того, свойственнее говорится: розоваго духу, прошлогодняго долгу, птичья голосу” (§ 172—173).

Подобное же стилистическое соотношение устанавливается Ломоносовым и между формами предложного падежа (кстати, отметим, что Ломоносов впервые ввел этот грамматический термин для обозначения падежа, ранее называвшегося сказательным) мужского рода на е (ять) и на у (§ 188—189).

Формы степеней сравнения на -ейший, -айший, -ший также признаются приметой “важного и высокого слога, особливо в стихах: далечайший, светлейший, пресветлейший, высочайший, превысочайший, обильнейший, преобильнейший”. При этом Ломоносов предупреждает: “но здесь должно иметь осторожность, чтобы сего не употребить в прилагательных низкого знаменования или неупотребительных в славянском языке, и не сказать: блеклейший, преблеклейший; прытчайший, препрытчайший” (§ 215).

“Наставление четвертое”, имеющее заглавие “О глаголе”, посвящено образованию и употреблению различных глагольных форм и категорий, и здесь также даны стилистические рекомендации.

В “Наставлении пятом” рассматривается употребление “вспомогательных и служебных частей словца”, в том числе и причастий, и содержатся важные стилистические указания. По мнению Ломоносова, причастные формы на -ущий, -ащий могут образовываться лишь от глаголов, “которые от славянских как в произношении, так и в знаменовании никакой разности не имеют, например: венчающий, питающий, пишущий” (§ 440), а также от глаголов на -ся: возносящийся, боящийся (§ 450). “Весьма не надлежит, — писал Ломоносов, — производить причастий от тех глаголов, которые нечто подлое значат и только в простых разговорах употребительны”, например: говорящий, чавкающий (§ 440), трогаемый, качаемый, мараемый (§ 444), брякнувший, нырнувший (§ 442). Примечательно также наблюдение Ломоносова о соотношении употребления причастных оборотов и параллельных им придаточных предложений со словом который. Причастные конструкции, — полагал Ломоносов,—“употребляются только в письме, а в простых разговорах должно их изображать через возносимые местоимения который, которое, которая” (§ 338, 443) .

Шестое “Наставление”, посвященное вопросам синтаксиса, озаглавлено “О сочинении частей слова” и разработано в “Российской грамматике” значительно менее подробно, что отчасти восполняется рассмотрением подобных же вопросов в “Риторике” (1748 г.). В области синтаксиса литературно-языковая нормализация, по наблюдениям В. В. Виноградова, в середине XVIII в. была сосредоточена почти исключительно на формах высокого слога.

Отметим, что Ломоносов в § 533 грамматики рекомендовал возродить в русском литературном языке оборот дательного самостоятельного. “Может быть со временем,—писал он,— общий слух к тому привыкнет, и сия потерянная краткость и красота в российское слово возвратится”.

Следует заметить, что синтаксис литературного языка XVIII в. ориентировался на немецкий или латинский, в частности сложные предложения с причастными оборотами строились по образцу названных языков. Язык прозаических произведений самого Ломоносова в этом отношении не представлял исключения. В них преобладали громоздкие периоды, причем глаголы-сказуемые в предложениях, как правило, занимали последнее место. Равным образом и в причастных или деепричастных оборотах аналогичное место принадлежало причастным или деепричастным формам. Приведем в качестве примера отрывок из слова Ломоносова “О пользе химии”: “…Натуральныя вещи рассматривая, двоякого рода свойства в них находим. Одне ясно и подробно понимаем, другия хотя ясно в уме представляем, однако подробно изобразить не можем… Первыя чрез геометрию точно размерить и чрез механику определить можно; при других такой подробности просто употребить нельзя; для того, что первыя в телах видимых и осязаемых, другие в тончайших и от чувств наших удаленных частицах свое основание имеют”. В работах Г. Н. Акимовой убедительно показано, что разносторонняя деятельность Ломоносова и в области синтаксиса способствовала становлению “органической фразы” в современном русском языке.

Конечно «Российская грамматика» Ломоносова устарела, но главным образом лишь в том смысле, что устарел язык его времени; частично устарела также терминология Ломоносова, хотя в свое время он был в ней ново открывателем.

Таким образом, «Российская грамматика» замечательный трактат середины 18 века, который, несомненно, во многом опередил современные ему грамматики западноевропейских языков и определил развитие русского языкознания почти на 100 лет.

Исполняется 265 лет “Российской грамматике” Михаила Васильевича Ломоносова

Музеи зарождаются по-разному. Очень необычно зародился в 1990 году один музей в стенах школы № 1530, что находится недалеко от станции метро Сокольники. На рубеже тех десятилетий тогдашний директор школы Евгения Викторовна Кузнецова случайно купила на каком-то книжном развале уникальную книгу — прижизненное издание одного из сочинений нашего первого русского учёного-энциклопедиста, основателя Московского университета, уроженца Поморского Севера Михаила Васильевича Ломоносова — “Российскую грамматику” с выходными данными “Санкт-Петербург/1755”. С этого, выражаясь языком музееведов, артефакта и начался отсчёт времени Музея М.В. Ломоносова в школе № 1530, которая теперь называется “Школа Ломоносова”. В декабре нынешнего года этот школьный музей отметит своё 30-летие.

Мы же обратимся к фолианту “Российская грамматика”, послужившему толчком для рождения школьного музея. Этому произведению М.В. Ломоносова нынче исполняется 265 лет, как, впрочем, и другому его детищу, созданному “на паях” с графом Иваном Ивановичем Шуваловым — Московскому университету, ныне Московскому государственному университету имени Михаила Васильевича Ломоносова. Напомним, что памятники обоим со-основателям университета сегодня находятся на территории комплекса МГУ им. М.В. Ломоносова на Воробьёвых горах.

Исторический срок продолжительностью в 265 лет для фундаментального труда “Российская грамматика” (обратите внимание на определение в названии — как будто автор хотел сказать о грамматике Российского языка!) не должен вводить нас в заблуждение, что и грамматике нашего родного языка столько же лет. Конечно, нет! Сам Михайло Ломоносов учился грамоте по “Грамматике” 1618 года Мелетия Смотрицкого, как и по “Арифметике” Леонтия Магницкого и по “Псалтыри” Симеона Полоцкого, все вместе которые он называл “вратами” своей учёности и вместе с которыми в зиму 1730/1730 гг. шёл на учёбу с рыбным обозом с Русского Севера в Москву — такие вот учебные материалы по тогдашнему “ЕГЭ” были у него на руках…

И вот уже ставший академиком Михайло Васильевич Ломоносов в 1748-1755 гг. работает над фундаментальной “Российской грамматикой”. Значение этого замысла и его результата для развития русского языка трудно переоценить: язык письменных текстов первой половины XVIII-го века был очень пёстрым, языковые средства употреблялись бессистемно, контуры русского литературного языка только намечались, он остро нуждался в упорядочении и нормализации. И выход по факту в 1757 году “Российской грамматики” тиражом 1200 экземпляров (на титульном листе стоит тем не менее 1755 год, поскольку именно 20.09.1755/по старому стилю собственноручно переписанная набело рукопись научного труда вместе с посвящением была лично преподнесена автором будущему российскому императору Павлу I, которому в тот день исполнился один год) современники восприняли как национальное торжество. Труд Ломоносова благодаря тому, что в нём была дана глубокая и системная характеристика функционирования грамматических средств языка, до начала XIX-го века оставался главным руководством к изучению и описанию звуковых и морфологических норм русского языка, правил составления языковых конструкций и их употребления. По “Грамматике” Ломоносова училось несколько поколений наших соотечественников, многие последующие грамматики, в т.ч. и “Российская грамматика”, изданная Академией наук в 1802 году, были написаны на основе ломоносовской.

Состоит этот фундаментальный труд из посвящения и шести “Наставлений”. Повторим широко известную похвалу родному русскому языку, которую из высоких патриотических чувств дал в посвящении автор: “Карл Пятый, римский император (император Священной Римской империи германской нации/1500-1558) говаривал, что ишпанским (испанским) языком с Богом, французским — с друзьями, немецким — с неприятельми, италианским — с женским полом говорить прилично. Но если бы он русскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашёл бы в нём великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка” (ударение в формах “языков”, “языка” тогда ставилось на второй слог). Далее автор обращается к именам древнеримских классиков и утверждает: “Сильное красноречие Цицероново, великолепная Вергиллиева важность, Овидиево приятное витийство не теряют своё достоинство на российском языке”. Подчёркивая важность своего труда, автор пишет: “Тупа оратория, косноязычна поэзия, неосновательна философия, неприятна история, сомнительна юриспруденция без грамматики”. Пройдём кратко по некоторым положениям этого произведения с отдельными примерами.

Первое “Наставление” — “О человеческом слове вообще” — является “вступлением в российскую грамматику”, в которой автор рассматривает и классифицирует основные понятия грамматики: неразделимые части слова (буквы или “письмена”), слоги (“склады” — отсюда “читать по складам”), слова (“речения”), ударения, имена и их склонения, глаголы и их спряжения, даёт определение местоимений, предлогов, наречий, союзов и междометий, а также грамматических родов, времён глаголов, наклонений, залогов и др. В числе падежей, автор перечисляет и звательный (Отче!), но при рассмотрении наклонений почему-то опускает сослагательное, которое, с его точки зрения, свойственно греческому. При изложении всего этого материала учёный часто прибегает к сравнениям с различными европейскими живыми языками, а также с латинским, греческим и древнееврейским.

Перейдём теперь ко второму “Наставлению” — “О чтении и правописании российском”. Оно начинается с рассмотрения российской азбуки, в котором автор считает общеупотребительными только тридцать букв, исключая буквы “i”, “щ” (есть сочетание двух других — “ш” и “ч”), “э”, “ё/io”. Далее все буквы делятся на самогласные (гласные), согласные и безгласные (“ь”, “ъ”), а согласные — на твёрдые, мягкие и плавные, к которым автор относит, например, “в” или “л”, “что после твёрдых плавнее произносятся”: “тварь” или “плыву”. Ещё есть изменяемые согласные (мы сказали бы — чередующиеся): “г” или “ж”, то есть те, что изменяются “в произведениях и спряжениях”, например “Бог”, но “Божество”. Далее описываются нормы произношения различных букв, нормы составления слогов и “речений” из них, перечисляются части речи и описываются употребляемые на письме знаки. При этом восклицательный знак автор называет удивительным знаком, дефис — единительным, скобки — вместительным. Из надстрочных знаков, заимствованных от греков, рекомендуются только знак ударения и скобка над буквой “и” = “й”. В заключение автор акцентирует, что необходимо соблюдать в правописании, чтобы: 1/ оно служило к удобному чтению; 2/ далеко не отходило от главных российских говоров (московского, северного или поморского, “малороссийского” или южного; 3/ было близким к чистому выговору; 4/ “не закрылись совсем следы произвождения/происхождения и сложения речений”. Особое внимание учёный обращает на московский говор — не “для важности столичного”, а для “отменной красоты”: “Великая Москва в языке столь нежна, что “А” произносить за “О” велит она”. Такой и представлял М.В. Ломоносов будущую образцовую русскую речь: “О” не должно звучать в безударных слогах: “коза”, но “каза”.

Третье “Наставление” посвящено “именам” – существительному, прилагательному, местоимению. Показаны правила отнесения существительных к одному из четырёх родов (четвёртым учёный считал “общий” род). К женскому же роду он относил существительные, употребляющиеся только во множественном числе (“очки”). Далее следуют четыре склонения — для существительных и одно — для прилагательных, также исключения из этих правил и образование сравнительных степеней (добрый, добрее, наидобрейший), которые автор называет

“рассудительными” степенями. Дополнительно рассматриваются вопросы о том, как правильно образуются притяжательные прилагательные (лиса — лисий), “отечественные”, т.е. “родину значащие” прилагательные (Москва — Московский), отчества, “увеличительные и умалительные” имена (кот — котик), а также числительные имена.

Четвёртое “Наставление” посвящено глаголу. При классификации глаголов автор делит их на первообразные и производные, простые и сложные — с указанием, что они сопрягаются “через наклонения, времена, числа, лица и роды”. К изъявительному (он рисует) и повелительному (рисуй!) учёный добавляет неокончательное/ неопределённая форма глагола (рисовать) и отмечает, что “желательного или сослагательного наклонений в российском языке особливых нет”, вместо них “употребляют изъявительное с приложением союзов” или частиц: “когдабы”/когда бы, “есть ли”/если. М.В. Ломоносов для своего века насчитывает в русском языке 10 времён: одно — настоящее, пять — прошедших, четыре — будущих. У глагола — два числа (единственное и множественное), три лица, в прошедшем времени три рода и шесть залогов: действительный (он пишет письмо), страдательный (письмо написано), возвратный (письмо пишется), взаимный, средний и общий. Глаголы делятся ещё на личные и безличные, на правильные, на полные, неполные и изобилующие. Рассматриваются два вида спряжения, а также правильные и неполные глаголы “обоего спряжения”.

В предпоследнем, пятом, “Наставлении” — “О вспомогательных или служебных частях слова” — автор описывает вначале местоимения, затем причастия, наречия, предлоги и, наконец, “междуметия”.

Последнее “Наставление” называется “Составление частей слова”, в котором рассматривается согласование частей речи в предложении/синтаксис.

В 7-м томе академического Полного собрания сочинений, изданного в 11 томах в 1950 году, когда Президентом Академии наук СССР был Сергей Иванович Вавилов, много сделавший для популяризации научного наследия нашего первого академика из числа россиян, фундаментальный труд автора “Российская грамматика” занимает свыше 230 страниц.

Видимо, не случайно, исходя из объёма и разнообразия данного научного сочинения, писатель А. Н. Радищев назвал позднее М.В. Ломоносова ”насадителем российского слова”. Возможно, что изучая посвящённую Его Императорскому Величеству великому князю Павлу Петровичу “Российскую грамматику” М.В. Ломоносова, будущий император Павел I ревел горькими слезами от сей дарственной рукописи, поскольку ему, тогдашнему 10-летнему отроку, с чьих-то слов приписывается и такая некорректная реплика в адрес автора: “казну только разорял и ничего не сделал…” Хотя в зрелом возрасте (было императору Павлу I в 1798 г. уже 44 года) он согласился с ходатайством тогдашнего архангелогородского губернатора и подписал именной указ, согласно которому “в уважение памяти и полезных познаний знаменитого Санкт-Петербургской академии наук профессора статского советника Ломоносова” мужское потомство его родной (по отцу) сестры Марии Васильевны Головиной (фамилия — по мужу)/1732-1807 гг. было освобождено от рекрутской повинности.

С грядущим 265-летием завершения Михаилом Васильевичем Ломоносовым работы над “Российской грамматикой”!

В. Михайлов

август 2020

P.S.

Если позволительно, то не преминул бы рекомендовать посетить Музей М.В. Ломоносова в школе № 1530 “Школа Ломоносова” в Сокольниках. Оно стоит того: и из-за одного из 1200 экземпляров прижизненного издания “Российской грамматики”, и в целом!

Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.

М В Ломоносова в истории России

М. В. Ломоносов в истории русского языкознания Ломоносов как филолог был признан авторитетом еще при жизни. Именно ему в филологии принадлежит «слава вождя». Ломоносова называют нашим первым лингвистом, создателем русского литературного языка, первой русской грамматикой и знаменитой теорией трех стилей.