Читать онлайн «Мастер и Маргарита», Михаил Булгаков – ЛитРес
… так кто ж ты, наконец?
– Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.
Гете. «Фауст»
Глава 1
Никогда не разговаривайте с неизвестными
В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый из них – приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, – был маленького роста, темноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а аккуратно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.
Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, редактор толстого художественного журнала и председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.
Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».
Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.
– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.
– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.
– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.
– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.
– А что есть? – спросил Берлиоз.
– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.
– Ну давайте, давайте, давайте!..
Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Берлиоза. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем. Кроме того, Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки. Берлиоз тоскливо оглянулся, не понимая, что его напугало. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мной? Этого никогда не было… сердце шалит… я переутомился… Пожалуй, пора бросить все к черту и в Кисловодск…»
И тут знойный воздух сгустился над ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок… Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.
Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!.
.»
Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.
Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.
– Фу ты черт! – воскликнул редактор. – Ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было… – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.
Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, произнеся довольно бодро: «Ну-с, итак…» – повел речь, прерванную питьем абрикосовой.
Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново.
И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он писал, – но Иисус у него получился, ну, совершенно живой, некогда существовавший Иисус, только, правда, снабженный всеми отрицательными чертами Иисуса. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.
Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в пятнадцатой книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.
Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.
– Нет ни одной восточной религии, – говорил Берлиоз, – в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. Вот на это-то и нужно сделать главный упор…
Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и, по мере того как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, – поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.
И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.
Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.
Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.
Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый.
Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец.
Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.
«Немец», – подумал Берлиоз.
«Англичанин, – подумал Бездомный, – ишь, и не жарко ему в перчатках».
А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.
Он остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.
– Ты, Иван, – говорил Берлиоз, – очень хорошо и сатирически изобразил, например, рождение Иисуса, сына Божия, но соль-то в том, что еще до Иисуса родился целый ряд сынов Божиих, как, скажем, финикийский Адонис, фригийский Аттис, персидский Митра.
Коротко же говоря, ни один из них не рождался и никого не было, в том числе и Иисуса, и необходимо, чтобы ты, вместо рождения или, предположим, прихода волхвов, изобразил нелепые слухи об этом приходе. А то выходит по твоему рассказу, что он действительно родился!..
Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.
Те поглядели на него удивленно.
– Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что…
Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.
«Нет, скорее, француз…» – подумал Берлиоз.
«Поляк?..» – подумал Бездомный.
Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли.
– Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.
– Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.
– Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.
– Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.
«А какого черта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.
– А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.
– На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.
– Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в Бога? – Он сделал испуганные глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.
– Да, мы не верим в Бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз, – но об этом можно говорить совершенно свободно.
Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:
– Вы – атеисты?!
– Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»
– Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.
– В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз, – большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о Боге.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:
– Позвольте вас поблагодарить от всей души!
– За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомился Бездомный.
– За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.
Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.
«Нет, он не англичанин…» – подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурился.
– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья заговорил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия Божия, коих, как известно, существует ровно пять?
– Увы! – с сожалением ответил Берлиоз. – Ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования Бога быть не может.
– Браво! – вскричал иностранец. – Браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!
– Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, – также неубедительно.
И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.
Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему он так хорошо говорит по-русски?»
– Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.
– Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.
Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.
– Именно, именно, – закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, – ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».
Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком… Канту?.. Что это он плетет?» – подумал он.
– Но, – продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту, – отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!
– А жаль! – отозвался задира-поэт.
– И мне жаль! – подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: – Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
– Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
– Виноват, – мягко отозвался неизвестный, – для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И в самом деле, – тут неизвестный повернулся к Берлиозу, – вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… – тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, – да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, – и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей собственной, вас более не интересует.
Родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете. И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в печи. А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, – тут иностранец прищурился на Берлиоза, – пустяковое, казалось бы, дело, но и этого совершить не может, так как неизвестно почему вдруг возьмет – поскользнется и попадет под трамвай! Неужели вы скажете, что это он сам собою управлял так? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? – и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.
Берлиоз с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец… он не иностранец… – думал он, – он престранный субъект… но позвольте, кто же он такой?.
.»
– Вы хотите курить, как я вижу? – неожиданно обратился к Бездомному неизвестный. – Вы какие предпочитаете?
– А у вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.
– Какие предпочитаете? – повторил неизвестный.
– Ну, «Нашу марку», – злобно ответил Бездомный.
Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:
– «Наша марка».
И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.
Тут литераторы подумали разное. Берлиоз: «Нет, иностранец!», а Бездомный: «Вот черт его возьми, а!..»
Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.
«Надо будет ему возразить так, – решил Берлиоз, – да, человек смертен, никто против этого и не спорит. Но дело в том, что…»
Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:
– Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды.
Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.
«Какая-то нелепая постановка вопроса…» – помыслил Берлиоз и возразил:
– Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собою разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич…
– Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно перебил неизвестный, – никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другою смертью.
– Может быть, вы знаете, какой именно, – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, – и скажете мне?
– Охотно, – отозвался незнакомец. Он смерил Берлиоза взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть – несчастье… вечер – семь…» – и громко и радостно объявил: – Вам отрежут голову!
Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:
– А кто именно? Враги? Интервенты?
– Нет, – ответил собеседник, – русская женщина, комсомолка.
– Гм… – промычал раздраженный шуточкой неизвестного Берлиоз, – ну, это, извините, маловероятно.
– Прошу и меня извинить, – ответил иностранец, – но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?
– Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.
– Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил иностранец.
– Это почему?
– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится.
Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.
– Простите, – после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на мелющего чепуху иностранца, – при чем здесь подсолнечное масло… и какая Аннушка?
– Подсолнечное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незваному собеседнику войну, – вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?
– Иван!.
. – тихо воскликнул Михаил Александрович.
Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.
– Бывал, бывал, и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта. – Где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.
– Я извиняюсь, – сказал он, и лицо его потемнело, – вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.
– О, с удовольствием! – воскликнул неизвестный. – Здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.
– Вот что, Миша, – зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сторону, – он никакой не интурист, а шпион.
Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет…
– Ты думаешь? – встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал: «А ведь он прав…»
– Уж ты мне верь, – засипел ему в ухо поэт, – он дурачком прикидывается, чтобы выспросить кое-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит, – поэт говорил и косился, следя, чтобы неизвестный не удрал, – идем, задержим его, а то уйдет…
И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.
Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.
– Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.
Те сконфузились. «Черт, слышал все…» – подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии – двойное «В».
– Очень приятно, – тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документы в карман.
Отношения таким образом были восстановлены, и все трое вновь сели на скамью.
– Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? – спросил Берлиоз.
– Да, консультантом.
– Вы – немец? – осведомился Бездомный.
– Я-то?.. – переспросил профессор и вдруг задумался. – Да, пожалуй, немец… – сказал он.
– Вы по-русски здорово говорите, – заметил Бездомный.
– О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, – ответил профессор.
– А у вас какая специальность? – осведомился Берлиоз.
– Я – специалист по черной магии.
«На тебе!..» – стукнуло в голове у Михаила Александровича.
– И… и вас по этой специальности пригласили к нам? – заикнувшись, спросил он.
– Да, по этой пригласили, – подтвердил профессор и пояснил: – Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века.
Так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я – единственный в мире специалист.
– А-а! Вы историк? – с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.
– Я – историк, – подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: – Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!
И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:
– Имейте в виду, что Иисус существовал.
– Видите ли, профессор, – принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, – мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.
– А не надо никаких точек зрения, – ответил странный профессор. – Просто он существовал, и больше ничего.
– Но требуется же какое-нибудь доказательство… – начал Берлиоз.
– И доказательств никаких не требуется, – ответил профессор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то пропал: – Все просто: в белом плаще…
Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»: история и источники
В романе довольно сложная система персонажей.
Давайте посмотрим, как они устроены и разберем их прототипы.
👥 Персонажи «Мастера и Маргариты» распадаются на две группы:
1️⃣ — представители мифологического пространства — Воланд и его свита, персонажи романа Мастера. Их прообразы можно найти в сакральных и мистических текстах и в романтической литературе;
2️⃣ — обитатели советской Москвы, прототипами которых были реальные знакомые (точнее, в основном, враги) Булгакова.
👩🦱👨🦱 Мастер и Маргарита находятся на пороге между двумя мирами. В них можно узнавать самого автора и Елену Сергеевну, и в то же время «романтический мастер», как его называет Воланд — это отражение многих литературных образов непонятых гениев. А за Маргаритой стоят как героини Гете и Гуно, так и ведьмы: от сказочных до гоголевских.
😈 Для демонических персонажей обыденный мир проницаем и доступен: как и Мефистофель, они меняют обличья и легко находят себе место в человеческой реальности как на игровой площадке.
В эпизоде, где Бегемот и Коровьев, в ресторане представляются Панаевым и Скабичевским, литераторами 19 века, они уже не столько мимикрируют под нормальных людей, сколько издеваются над недалекими современными москвичами.
✍️ Булгаковская Москва — пространство сатиры в гоголевском духе. В ней все фальшивое и поддельное, и в первую очередь — литература. «МАССОЛИТ», писательская организация, которую возглавляет Берлиоз, — пародия на советские аббревиатуры и систему распределения статусов.
🏢 МАССОЛИТ владеет «Домом Грибоедова», которым будто бы владела тетка писателя: «Ну владела или не владела — мы того не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было… Однако дом так называли. Более того, один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже, в круглом зале с колоннами, знаменитый писатель читал отрывки из “Горя от ума” этой самой тетке, раскинувшейся на софе, а впрочем, черт его знает, может быть, и не читал, не важно это!» Очевидно, что члены МАССОЛИТа такие же ненастоящие, как их «дом».
👤 Только одному из литераторов, поэту Ивану Бездомному, отведена более сложная роль. В Бездомном угадывается сразу несколько пролетарских поэтов, к которым Булгаков, конечно, не испытывал симпатии. Это и Демьян Бедный, который, как и Иван, написал антирелигиозную поэму с претенциозным названием «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна», и Александр Безыменский — этот комсомольский поэт был одним из агрессивных критиков Булгакова.
👓 «Бездомный» звучит как типичный пролетарский псевдоним — как Бедный, Горький, Голодный. Но в булгаковском контексте дом — не имущество, а важнейшая ценность и центр жизни. Комически невежественный Иван заведомо лишен этого центра, как и связей с культурой. Он, тем не менее, оказывается способен услышать Мастера, хотя и не последовать за ним.
❌ «Бездомность» персонажей, реальная и символическая, — то, что отличает «Мастера и Маргариту» от «Белой гвардии». У героев романа практически нет семейных связей, а вместо домов — «нехорошая квартира», гротескный «Грибоедов», сумасшедший дом, подвал Мастера.
Ю. М. Лотман считал, что все это варианты «антидома», который у Булгакова означает хаос в противовес дому как знаку гармонии.
Мастер и Маргарита в Apple Books
Описание издателя
Написанный в самый мрачный, самый репрессивный период сталинского правления, этот роман воплощает в жизнь понятие творческой и религиозной свободы. Хотя Булгаков завершил свой шедевр в 1940 году, он не был опубликован до 1966 года, через двадцать шесть лет после его смерти, когда в журнале «Москва» появился первый раздел, который был распродан за считанные часы. Несмотря на разрушительную сатиру на советскую жизнь и дерзкие изображения Христа и Сатаны, рукопись каким-то образом ускользнула от российской цензуры, и энтузиазм читателей обеспечил роману немедленный и прочный успех.
Блестящая смесь магических и реалистических элементов, гротескных ситуаций и основных этических проблем, «Мастер и Маргарита» объединяет две отдельные, но взаимосвязанные части, действие одной из которых происходит в современной Москве, а другой — в древнем Иерусалиме.
ИЗДАТЕЛИ ЕЖЕНЕДЕЛЬНО
Климовски и Шейбал предпринимают смелую, но запутанную попытку адаптировать классический роман Булгакова, используя его сюрреалистические качества и чередуя стили двух художников для его параллельных повествований. Дьявол прибывает в Москву сталинской эпохи, сея хаос в лицемерной городской интеллигенции, и Климовски изображает эти фрагменты в плотном, угрюмом стиле с толстыми линиями.
Дьявол и его разношерстная команда помощников переворачивают заведение с ног на голову серией смертоносных представлений, неприятных розыгрышей и причудливых ритуалов. Он также помогает подавленным заглавным героям, писателю, которого его возлюбленная Маргарита прозвала Мастером. Скандальный роман-в-романе Мастера о Понтии Пилате Шейбал адаптирует интенсивным всплеском красок. Оба художника пытаются совместить лирическое богатство булгаковской прозы с преувеличенными нутряными стилизациями, но результаты получаются бессвязными. Персонажи представлены без особого контекста, а сатирические шутки Булгакова часто теряются при переводе. Механический буквенный шрифт приглушает диалоги, особенно учитывая крайне экспрессионистский подход художников. Несмотря на амбициозность, эта дуэльная визуализация тематически сложного романа Булгакова не совсем сходится. \n
ЖАНР
Художественная литература
ВЫПУЩЕН
2011
9 октября
ЯЗЫК
EN
Английский
ДЛИНА
385
Страниц
ИЗДАТЕЛЬ
Издательство FDA
ПРОДАВЕЦ
Дмитрий Фелоненко
РАЗМЕР
343,3
КБ
Отзывы покупателей
Лучший перевод на iBooks от Far!!!
Я не понимаю предыдущие обзоры, этот перевод, безусловно, лучший из представленных на iBooks! Звучит как настоящий британский английский, очень плавно и увлекательно! Мне нравится, что русские термины, понятные только русским, заменены английскими эквивалентами, например Русская минеральная вода Нарзан переводится как хорошо известная англоговорящему Зельцер, а прозвище Бездомный переводится как Бездомный, что и означает русское слово «бездомный».
Подобные вещи делают эту книгу понятной для нерусских. Другие переводы, которые мне попадались, гораздо более громоздкие и русифицированные.
Невероятный роман…
…но эта цифровая копия очень плохо отредактирована. Хотя эта неудача не запрещает заниматься письмом, причудливая и непоследовательная пунктуация и случайные слова с ошибками, безусловно, отвлекают внимание, препятствуют и доставляют неудобства. В следующий раз я буду избегать этого конкретного издателя и раскошеливаться на более грамотно отредактированную цифровую копию.
Плохой перевод
Этот перевод неуклюж и неточен.
Еще книги Михаила Булгакова
Клиенты также купили
Рецензия на «Мастера и Маргариту» Булгакова – The Science Survey
Пересказ истории доктора Фауста 1930-х годов в Советском Союзе.
Булгаков представляет свою полузамаскированную, сокрушительную критику сталинского режима через выходки, газлайтинг и насмешки. осуществляется Воландом (Мефисто) и его дьявольскими помощниками.
Александра Смити, штатный корреспондент|16 марта 2022 г.
«Мастер и Маргарита » — шедевр Михаила Булгакова, написанный в течение бурных последних двенадцати лет его жизни, с 1928 по 1940 год. Аллегория СССР при культе личности Сталина, творчество Булгакова было сильно ограничено. Хотя самиздатская версия рукописи (что означает, что произведение было опубликовано самостоятельно как форма инакомыслия) какое-то время циркулировала, книга была официально опубликована без цензуры только в 1919 году.73.
Булгаков мастерски пересказывает древнюю историю доктора Фауста, сочетая персонажей древности с современными фигурами. В нем переплетается красивая история любви между великим писателем Мастером и его любовницей Маргаритой с историей дьявола по имени Воланд, прибывающего в советскую Москву.
Воланд нарушает обыденную жизнь своими нелепыми выходками, которые устраивают его дьявольские помощники. Есть и второстепенный сюжет: пересказ истории Иисуса Христа по рукописи Мастера. По своей сути Мастер и Маргарита глубоко ироничен; Христианское богословие смешано со сверхъестественными элементами, которые влияют на персонажей, заявляющих, что они атеисты, и иногда их принимают.
«Мастер и Маргарита » — это книга, которую невозможно отнести к одному жанру. «Это почти сюрреалистично», — сказал Тейлор Стэнсфилд, 22 года. Это также одна из первых книг, в которой представлен магический реализм: магия возникает в обществе, которое претендует на рациональность, но отказывается противостоять тому, что происходит у него на глазах.
Книга начинается с того, что Воланд появляется рядом с двумя атеистами (Берлиозом и поэтом по прозвищу Бездомный) МАССОЛИТа, элитного московского института художников. По иронии судьбы, МАССОЛИТ — это русская аббревиатура, означающая «литература для масс».
Воланд вовлекает их в дискуссии о богословии, в частности, ссылаясь на текст Учителя об истории Иешуа Га-Ноцри, или Иисуса Христа, и Понтия Пилата. Он ужасно пугает поэта Бездомного, делая причудливые предсказания об ужасной смерти Берлиоза. Хотя глава МАССОЛИТа Берлиоз отвергает эти пророчества как безумный бред, они сбываются уже через несколько страниц. Помощники Воланда — гигантский говорящий кот (Бегемот), красавица-вампир (Хэлла), наемный убийца с единственным клыком (Азазелло) и гротескный камердинер (Коровьев) — сеют хаос в городе. Художники и писатели МАССОЛИТа, представители высшего общества, захвачены хаосом, который эта дьявольская свита создает чередой черной магии, уловок, смущения и ужасных убийств, и многие из них посрамлены. Тем временем Мастер, фигура, похожая на Христа, томится в психиатрической больнице, а его возлюбленная Маргарита заключает договор с Воландом, чтобы спасти рукопись Мастера.
Хотя все эти скачки во времени, исторические отсылки и параллельные сюжеты могут пугать, читатель быстро привыкает к тому, как рассказывается история.
«Я не ожидал, как много будет прыгать и как мало вы можете спланировать то, что должно было случиться. Я думаю, что нелинейность истории поддерживает интерес читателя», — сказал Стэнсфилд.
Мастер и Маргарита — это история о самом авторе. Знаменитая цитата «Рукописи не горят!», которую Воланд говорит Мастеру, помогая Мастеру выздороветь и рассказывая свою историю об Га-Ноцри, является прямой отсылкой к тому, что Булгаков сжег первую версию книги, чтобы избежать репрессий со стороны Сталина.
Несмотря на то, что многие выдающиеся художники, писатели и критики были заключены в тюрьмы и убиты, Сталин проявлял к Булгакову несколько положительный интерес. Это были уникальные отношения, тем более что Булгаков был писателем, который считал себя скорее русским, чем советским. Несмотря на сокрушительную критику режима со стороны Булгакова, Сталин позволил Булгакову продолжить свою театральную карьеру, хотя он был вынужден отказаться от своей литературной страсти.
В самом сердце, Мастер и Маргарита — это сатирическая, квазибиблейская аллегория, которая представляет темы, имеющие решающее значение для человеческого опыта, такие как борьба между добром и злом, коррупция в правительстве и высшем обществе, человеческая хрупкость, религия и пророчество, а также стойкость любви во всем.
Прежде всего, это интригует, развлекает и комично.
Никогда не было более подходящего времени, чтобы прочитать Мастер и Маргарита. Когда в Европе бушует война, а Россия вторгается в Украину, легко почувствовать отчаяние из-за кажущегося неизбежным подъема тоталитаризма. Мастер и Маргарита вселяет надежду, так как высмеивает саму природу самодержавной власти. Несмотря на то, что он жил при репрессивном режиме, Булгаков умел смеяться над нелепостями Сталина и высмеивать СССР. Он был бесстрашен, хотя и знал, как жестко режим расправляется с художниками, выражающими несогласие.
Во времена безудержной дезинформации, фейковых новостей и пропаганды роман Булгакова представляет, что значит быть правдивым и творческим в надвигающейся тени авторитаризма.
«Все может случиться, так что это держит вас в напряжении», — сказал Стэнсфилд. «Это не похоже ни на одну книгу, которую я когда-либо читал».
По своей сути, Мастер и Маргарита — это сатирическая, квазибиблейская аллегория, которая представляет темы, имеющие решающее значение для человеческого опыта, такие как борьба между добром и злом, коррупция в правительстве и высшем обществе, человеческая хрупкость, религия и пророчество, и стойкость любви над всем.
