Александр Солженицын – все книги, биография, отзывы, цитаты
АзбукаИностранкаКоЛибриМахаонКниги
Закладки
Каталог
Художественная литература
Литература для детей
Non-fiction
Комиксы
Наши авторыСерии
Ничего не найдено
Попробуйте изменить запрос
Главная
Авторы
Александр Солженицын
Об авторе
- социальная проблематика
- рассказы
- Нобелевская премия
- философский
- политика
- революция
- размышления
- русская классика
- литература 20 века
- русский народ
- интеллигенция
- советские ученые
- советский союз
- русская литература
- судьба России
- Солженицын
- Нобелевская премия по литературе
- публицистика
- репрессии
- лагеря
- советская власть
- Сталин
- СССР
- ГУЛАГ
- самиздат
- спецслужбы
- история
- 1917
- французская революция
- нобелевский лауреат
- стереотипы
- современная история
- книга о жизни
- рассуждения
- личные истории
- Жизненный путь
Книги
Один день Ивана Денисовича.
Рассказы 60-х годовМягкая обложка
В настоящее издание вошли рассказы, написанные Александром Солженицыным в 60-е годы: «Один день Ива…
Подробнее
Архипелаг ГУЛАГ (в 3-х книгах) (комплект)
Мягкая обложка
Александр Солженицын – выдающийся русский писатель XX века, классик отечественной литературы, лауреа…
Подробнее
Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни
Александр Исаевич Солженицын — русский писатель, публицист, общественный деятель, лауреат Нобелевско…
Подробнее
Архипелаг ГУЛАГ
Александр Исаевич Солженицын — русский писатель, публицист, общественный деятель, лауреат Нобелевско…
Подробнее
Рассказы 60-х годовЦитаты из книг
Неограниченная власть в руках ограниченных людей всегда приводит к жестокости.
Архипелаг ГУЛАГ (в 3-х книгах) (комплект)Как одной фразой описать всю русскую историю? Страна задушенных возможностей.
Архипелаг ГУЛАГ (в 3-х книгах) (комплект)Но гениальность политика в том, чтоб извлечь успех и из народной беды.
Архипелаг ГУЛАГ (в 3-х книгах) (комплект)
Книги
Статьи и подборки
Авторы
Новым авторам
Серии
Архив
О нас
Контакты
Где купить книги
Сертификация
VK
VK: Комиксы
VK: Книги для детей
Азбука. Книгоголики
Азбука. Комиксы. Манга. Фантастика
Youtube
Youtube: Комиксы. Манга
ЯНДЕКС ДЗЕН
Подписаться на рассылку
Нажимая на кнопку , я соглашаюсь на обработку и хранение моих персональных данных
© 2008 – 2023 ООО «Издательская Группа Азбука-Аттикус»
Разработано в AIR Production
«Вымарал в грязи свою Родину»: «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына могут убрать из школьной программы
Произведения, которые «не выдержали испытания временем», будут исключены из школьной программы по литературе, сообщил депутат Госдумы Дмитрий Вяткин.
В частности, из списка могут вычеркнуть «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Роман вошел в школьную программу по инициативе Владимира Путина 14 лет назад. Депутат Анатолий Вассерман в беседе с «Газетой.Ru» предложил не исключать книгу, а разобрать на ее примере «виды лжи».
Из школьной программы по литературе в 2023 году могут убрать «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына и добавить произведения других советских авторов. Об этом заявил первый замглавы фракции «Единая Россия» в Госдуме Дмитрий Вяткин.
«Министр просвещения Сергей Кравцов сказал, что в этом году будут внесены необходимые изменения в школьную программу по литературе. Как минимум целый ряд произведений советских авторов — это «Молодая гвардия» Александра Фадеева, это произведения Юрия Бондарева, фронтовика, тот же «Горячий снег» — должны вернуться в школьную программу», — цитирует Вяткина РИА Новости.
Справка
18 января 2023-го Путин встретился с ветеранами и жителями блокадного Ленинграда. Во время встречи создатель передвижного музея «Вещи блокадного Ленинграда» Валерий Исаков предложил включить в основную школьную программу по литературе сразу несколько произведений советских классиков: роман «Молодая гвардия» Александра Фадеева, стихотворение «Сын артиллериста» Константина Симонова, роман «Как закалялась сталь» Николая.
..
Читать дальше
Он заметил, что из школьной программы должны исчезнуть произведения, которые «не прошли испытание временем». При этом депутат подчеркнул, что власти не намерены «рубить с плеча» в плане изменения списка литературы для школьников и будут в этом вопросе опираться на мнение специалистов и родителей.
Во время посещения рабочей группой депутатов Южного федерального университета в Ростове-на-Дону один из студентов указал, что Александр Солженицын в своих произведениях занимается «подменой фактов и оправданием бандеровцев». По словам Вяткина, анализ «Архипелага ГУЛАГ» показал, что многие факты в романе были придуманы.
«Как показал исторический анализ «Архипелага ГУЛАГа», который пока еще не убрали, а я думаю недолго осталось ему находиться в школьных программах, многие факты Александром Исаевичем были «высосаны из пальца», придуманы. Историки проверяли все факты. Была попытка получить за это премию — за то, что он вымарал в грязи свою собственную Родину», — сказал депутат.
Отрывки из «Архипелага ГУЛАГ» вошли в обязательный минимум содержания основных образовательных программ по русской литературе ХХ века в 2009 году. До этого в школьной программе было только два произведения Солженицына — в средних классах изучался «Матренин двор», а в старших — повесть «Один день Ивана Денисовича».
Инициатором внесения произведения Солженицына в школьную программу был Владимир Путин. «Это человек, который вместе с народом пережил великую трагедию и репрессии, своей жизнью и работой он сделал обществу значимую прививку против любых видов тирании», — говорил в 2008 году занимавший тогда пост премьер-министра Путин.
В 2010 году вдова Солженицина Наталья представила Путину адаптированную для учеников версию романа.
«Архипелаг ГУЛАГ» вышел на Западе в 1973 году, а в СССР только в 1989-м. Роман, основанный на воспоминаниях, письмах заключенных и личном опыте автора рассказывает о репрессиях в СССР в период с 1918 по 1956 год, а также об истории создания лагерей, их заключенных.
Сразу после выхода романа историки отмечали множество исторический неточностей и искажений, допущенных Солженицыным. В частности, он значительно завысил число репрессированных в СССР. Критики книги утверждали, что говоря о миллионах репрессированных, Солженицын фактически брал цифры «с потолка».
Доказано, что автор существенно завышал смертность в лагерях ГУЛАГа, масштабы репрессий в Ленинграде 1930-х годов. Кроме того, некоторые люди, чьими рассказами и мемуарами пользовался Солженицын при создании романа, впоследствии критиковали писателя за выдумки.
Неточности в «Архипелаге ГУЛАГ» отмечали и сторонники Солженицына. Советский диссидент Леонид Самутин, который какое-то время был хранителем рукописи романа, говорил: «Не думайте, что я не заметил нелепостей и несуразностей, натяжек, искажения фактов, выдумок и тому подобного Пусть доказывают обратное! Комочки грязи все равно присохнут! Клевета, ну и пусть! Зато влепил А. И. им пощечину!»
Журналист и депутат Госдумы Анатолий Вассерман в беседе с «Газетой.
Ru» заявил, что «Архипелаг ГУЛАГ» не соответствует действительности, а многие утверждения в романе являются так называемыми «зековскими байками» — фантазиями, не связанными с реальностью.
«Общее число лиц, подвергнутых разным формам репрессий в этом произведении завышено по меньшей мере вдесятеро. Причем, когда стали известны достоверные архивные данные по объему репрессий, сам Александр Солженицын по этому поводу ничего не сказал и в дальнейшем продолжал вести себя так, как если бы приведенные им данные были вполне достоверны», — поделился Вассерман.
При этом он считает, что убирать произведение из школьной программы нецелесообразно, несмотря на то, что оно внесло вклад в «разрушение морального состояния общества».
«Если ее просто убрать, то тоталитарная секта «либералы» обязательно начнет кричать: вот, мол, как Путин и его банда боятся правды. Это их стандартная реакция на любой отказ рассматривать их ложь всерьез. Поэтому нужно не закрывать глаза на «Архипелаг», а наоборот открыть их пошире, то есть оставить эту творчу в школьной программе, просто дополнить ее подробным разбором тех видов лжи, какие Солженицын употребил», — объяснил депутат.
Тот факт, что «Архипелаг ГУЛАГ» был включен в обязательную школьную программу по поручению Владимира Путина, Вассерман объяснил тем, что даже президент может ошибаться.
«Никто, кроме явных врагов нашей страны, не утверждает, что Путин непогрешим и безошибочен. К сожалению, ошибаются все. Вопрос только в том, кто готов исправлять ошибки, а кто надеется, что продолжение и усугубление этих ошибок улучшит его репутацию», — резюмировал депутат.
историй и прозой стихов от Александра Солженитсина, в мягкой обложке
Истории и прозаированные стихи
от Aleksandr Solzhenitsyn, Michael Glenny
Farrar, Straus и Giroux.
ISBN: 978-0-374-71215-0
ГЛАВА 1
Рассказы
Дом Матрены
В течение как минимум полугода после инцидента почти каждый поезд останавливался на месте ровно сто восемьдесят четыре километра от Москвы.
Пассажиры толпились у окон и выходили на открытый трап в конце вагонов, чтобы узнать, ремонтируется ли путь или поезд опережает график. Но не это было причиной задержки. Проезжая железнодорожный переезд, поезд снова набирал скорость, и пассажиры возвращались на свои места. Только водители знали, почему они должны были снизить скорость.
И я тоже знал.
* * *
Летом 1953 года я возвращался из жарких пыльных пустошей, бесцельно пробираясь обратно в Россию. Никто не посылал за мной и никто не ждал меня, потому что мое возвращение было отложено всего на десять лет. Я просто хотел поехать куда-нибудь в центральную Россию, где не так жарко и где в лесу шумит листва. Мне так хотелось уползти и исчезнуть в самом сердце России, если есть такое место.
Годом ранее самое большее, что могло мне помешать в работе по ту сторону Урала, — это разнорабочие. Меня бы даже электриком на приличной стройке не взяли. И моей мечтой было стать учителем. Люди в учительском мире говорили мне, что я зря трачу деньги на билет, так как путешествие будет бесплодным.
Но атмосфера в стране уже начала меняться. Поднимаясь по лестнице областного отдела образования и спрашивая отдел кадров, я с изумлением увидел, что персонал уже не за черной кожаной дверью, а просто по ту сторону стеклянной перегородки, как в аптеке.
Я робко подошел к окну, поклонился и спросил: «Простите, есть ли у вас места учителя математики где-нибудь вдали от цивилизации? Я хочу там поселиться навсегда».
Они внимательно изучили мои документы до мельчайших подробностей, бегали из комнаты в комнату и звонили по телефону. Я был для них редкостью; как правило, все просились в город, и чем больше, тем лучше. Внезапно мне подарили местечко под названием High Field. Одно только название места подняло мне настроение.
Он не противоречил своему названию. Расположенный на склоне среди холмов, окруженный лесом, с прудом и дамбой, Хай-Филд был тем самым местом, где человек был бы рад жить и умереть. Я долго сидел на пеньке в перелеске, жалея, что не могу обойтись без ежедневной еды, а просто остаться здесь и слушать, как ветки шуршат о крыши ночью, когда не слышно ни звука радио.
направление и все в мире было в мире.
Но это было бесполезно. Они не пекли там свой хлеб. Ничего поесть не продали. Все село таскало продукты в мешках из местного города.
Итак, я вернулся в отдел кадров и умоляюще встал у их окна. Сначала меня никто не видел. Потом снова носились из комнаты в комнату, звонили по телефону, царапали ручки и печатали в моем бланке задания: «Торфопродукция».
Торфяной продукт? Если бы Тургенев был жив сегодня, чтобы видеть, какое насилие совершается над русским языком.
На станции «Торфопродукция», состоящей из серого временного деревянного барака, висела предупреждающая табличка: «Посадка в поезда разрешена только с перрона». Кто-то нацарапал на табличке гвоздем: «Даже если у вас нет билета», а рядом с кассой на деревянном столе навсегда было вырезано следующее мрачно-шутливое сообщение: «Билетов нет». Я понял весь смысл этих комментариев гораздо позже. До Торфяника было легко добраться, но не выбраться из него.
До революции и некоторое время после нее место было покрыто безмолвным непроходимым лесом.
Затем лес был вырублен торфяниками и близлежащим колхозом, председатель которого Шашков сравнял с землей значительную часть леса и продал его с прибылью в Одесской губернии.
Среди торфяных выработок валялась разрозненная деревня, состоящая из однообразных хижин тридцатых годов и нескольких хижин пятидесятых годов с резной отделкой и застекленными верандами. Но ни в одном из этих коттеджей не было выстроено перегородок до самого потолка, так что я не мог найти комнату с четырьмя настоящими стенами.
Заводская труба залила дымом всю деревню. Через это место вилась узкоколейная железная дорога, и паровозики, тоже пуская густые клубы дыма и издавая пронзительные свистки, тянули поезда с сырым торфом, торфяными плитами и брикетами. Я был прав, когда догадался, что через двери клуба весь вечер будет грести музыка, что по улицам будут шататься пьяные и что время от времени они будут резать друг друга ножами.
Сюда меня привела мечта о тихом уголке России. По крайней мере, там, откуда я приехал, я жил в землянке, выходящей окнами на пустыню, ночью дул свежий чистый ветер, и над моей головой простиралась только звездная дуга неба.
Мне было невозможно спать на станционной скамейке, и едва рассвело, когда я отправился исследовать деревню. Потом я увидел, что у него крошечный рынок. Поскольку было так рано, там была только одна женщина, которая продавала молоко. Купил бутылку и тут же выпил.
То, как она говорила, меня удивило. Она не столько говорила, сколько пела странно трогательно, и ее слова вызвали у меня ностальгию по Азии.
«Пей, пей, сердце жаждет. Ты здесь чужой?»
«Откуда вы?» — обрадовался я.
Я узнал, что район был не весь торфяной, что за железнодорожным полотном есть холм, а за холмом деревня Тальново, которая была там с незапамятных времен, с тех времен, когда одна «цыганка» жил там, а вокруг стоял лес с привидениями. А за нею целая вереница деревень с названиями Часлицы, Овинцы, Спудни, Шевертни, Шестимирово, — одна дальше другой, по мере того, как они тянулись все дальше и дальше от железной дороги и ближе к озерам.
Имена донеслись до меня успокаивающим ветерком.
Они обещали настоящую, легендарную Россию. Поэтому я попросил своего новообретенного друга отвезти меня в Тальново, когда рынок закончится, и помочь мне найти дачу, где я мог бы найти ночлег.
В качестве жильца я был перспективен: в дополнение к арендной плате школа также предоставила грузовик торфа на зиму. Выражение лица женщины теперь выражало некую озабоченность, которая была менее трогательной. У нее самой не было свободной комнаты (они с мужем ухаживали за ее престарелой матерью), поэтому она водила меня к кому-то из своих родственников; но в их домах было шумно и тесно, и ни у кого из них не было отдельной комнаты, которую можно было бы снять.
К тому времени мы прошли до небольшого запруженного ручья, пересеченного мостом. Во всей деревне не было места красивее: две-три вербы, кривая хижина, утки, плавающие по пруду, и гуси, переваливающиеся с берега, чтобы отряхнуться.
«Ну, пожалуй, лучше Матрену попробовать», — сказал мой проводник, уже уставший от меня.
«Только место у нее не так ухожено, она упустила его из-за того, что очень больна».
Дом Матрены был рядом. У него был ряд из четырех окон вдоль той стороны, на которую никогда не светило солнце, крутая черепичная крыша с искусно украшенным мансардным окном. Но черепица сгнила, бревна стен коттеджа и когда-то могучие столбы ворот поседели от времени, и большая часть замазки между бревнами отвалилась. Хотя ворота были закрыты, мой проводник не стала стучать, а сунула руку под них и отвинтила засов — простая мера предосторожности против бродячего скота. Сараев во дворе не было, зато в коттедже было несколько хозяйственных построек, сгруппированных под одной крышей. Прямо у входа было несколько ступеней, ведущих к широкому проходу, открытому до балок крыши. Налево еще несколько ступеней вели в флигель — отдельную комнату, но без печки, — и еще один лестничный пролет вниз, в кладовую. Справа были жилые помещения с чердаком и подвалом.
Давным-давно он был добротно построен, предназначался для большой семьи, но теперь в нем жила одна женщина, которой под шестьдесят.
Просторная комната, и особенно светлая ее сторона у окон, была уставлена цветочными горшками и кадками с инжиром на табуретках и скамейках. Молчаливые, но живые, они наполняли одиночество жизни Матрены, разрастаясь в диком изобилии, пытаясь уловить редкое северное сияние. Поскольку свет угасал, а она была скрыта дымоходом, круглое лицо хозяйки выглядело желтым и больным. По ее затуманенным глазам было видно, как сильно ее утомила болезнь.
Она разговаривала со мной, лежа ничком на печи, без подушки, головой к двери, а я стоял над ней. Она не выказывала никакого удовольствия от перспективы приобрести жильца, а только жаловалась на приступ, от которого теперь выздоравливала: болезнь приходила не каждый месяц, а когда ударяла, «… она остается на два или три дней, так что я не смогу встать или что-нибудь сделать для вас. Но дом неплохой, вам здесь будет хорошо».
Она перечислила других хозяек, чьи коттеджи могли бы быть тише и удобнее, и предложила мне пойти и попробовать их.
Но я уже мог сказать, что мне суждено поселиться в этом темном коттедже с его потускневшим зеркалом, в котором совершенно невозможно было разглядеть себя, и с его двумя дешевыми яркими плакатами, висевшими на стене для украшения, один из которых рекламировал книжную торговлю. а другие агитируют за урожай.
Матрёна снова заставила меня попробовать деревню, а когда я приехал во второй раз, она придумывала бесчисленные отговорки типа «Не ждите изысканной кухни». Но она была на ногах, и в ее глазах даже мелькнуло что-то вроде удовольствия от того, что я вернулся.
Мы договорились об арендной плате и торфе, который будет поставлять школа.
Я только потом узнал, что Матрена Васильевна давно-давно нигде не зарабатывала ни копейки, потому что пенсии ей не давали и родственники почти никогда ей не помогали. Она работала в колхозе не за деньги, а за галочки — галочки заносились в ее залистанную трудовую книжку.
Так я и поселился у Матрены Васильевны. Комнату мы не делили: ее кровать стояла в углу у двери, около печки; и я расставил раскладушку у окна.
Я отодвинул в сторону любимые Матренины смоковницы, чтобы было больше света, и поставил стол у одного из окон. В деревне было электричество; он был привезен из Шатуры еще в двадцатых годах. В те дни газеты освещали ленинский план электрификации крылатыми словечками типа «Лампочки Ильича», а крестьяне моргали и называли это «волшебным огнем».
Может быть, кому-то из зажиточной деревни Матренина дача и не показалась бы идеальным местом для жизни, но в ту осень и зиму нам там было очень комфортно. Несмотря на свой возраст, он защищал от дождя, а угольки в печи неплохо защищали от ледяных ветров — разве что ближе к утру и почти совсем, когда ветер дул с холода.
Кроме меня и Матрены, в доме жили еще кот, несколько мышей и тараканы.
Кот был довольно старый и хромой. Матрена усыновила его из жалости, и он прижился у нее. Хотя он ходил на четырех ногах, он сильно хромал, чтобы пощадить одну больную ногу. Когда он спрыгнул с печки на пол, звук, который он издал при приземлении, был не типичным тихим кошачьим звуком, а стуком трех ног одновременно по полу — треск! — звук такой громкий, что сначала, пока я не привык к этому, это поразило меня.
Он приземлялся сразу на три фута, чтобы пощадить четвертый.
Не хромота помешала коту бороться с мышами на даче; он загонит их в угол, набросится, как вспышка молнии, и унесет их в своих зубах. Причина, по которой он так мало поймал, была в том, что когда-то, в лучшие времена, кто-то оклеил комнату Матрены какими-то зеленоватыми ребристыми и клетчатыми обоями, и не в один слой, а в пять . Покрытия обоев были плотно приклеены друг к другу, но во многих местах все пять слоев перестали держаться на стене, придав дому своеобразную внутреннюю обшивку. Мыши проделали себе дорожки между досками и обоями, где нахально шныряли туда-сюда, даже бегали под потолком. Кошка сердито смотрела на их шорох, но никак не могла до них добраться.
Иногда кошка даже ела тараканов, но от них ее тошнило. Единственное, что тараканы уважали, так это линию перегородки, отделяющую печь и кухню от чистой части дома. В гостиную они так и не проникли. Но они компенсировали это тем, что копошились по всей кухне ночью, и если я заходил поздно вечером на кухню и включал свет, то весь пол, большая лавка и даже стены были почти сплошным, дышащим масса красновато-коричневого цвета.
Однажды, когда я принесла домой буру из химлаборатории в школе, мы смешали ее с тестом и зарезали тараканов. Их стало меньше, но Матрёна боялась отравить и кошку, поэтому мы перестали давать яд, и тараканы снова зацвели.
Ночью, когда Матрёна спала, а я работал за своим столом, изредка шорохи мышей, шнырявших за обоями, заглушались непрерывным однообразным шелестом за перегородкой, похожим на далекий рокот океана. Но я привык к этому, потому что в этом не было ничего фальшивого или обманчивого. Это была их природа; они ничего не могли поделать.
Я даже привык к грубо нарисованной девушке на афише, вечно предлагающей мне экземпляры Белинского, Панфёрова и кучу других книг, но никогда не говорящей. Ко всему в доме Матрены я привык.
Матрена вставала в четыре или пять часов утра. Она купила свои старомодные кухонные часы в деревенском магазине двадцать семь лет назад. Это всегда было быстро, но Матрена не возражала; по крайней мере, он не был медленным, чтобы она не опаздывала по утрам.
Она зажигала на кухне свет и тихо, тактично, стараясь не шуметь, топила печь. Потом ходила и подоила козу (весь скот у нее была одна грязно-белая коза с кривым рогом), принесла воды, поставила на плиту три кастрюли кипятить: одну мне, одну себе и одну козе. В магазине в погребе она взяла самые маленькие картофелины для козы, маленькие для себя и несколько для меня размером с куриное яйцо. В ее огороде нельзя было выращивать крупную картошку; его песчаная почва не удобрялась еще до войны и никогда не засаживалась ничем, кроме картофеля.
Я почти никогда не слышал, как она занимается своими утренними делами. Я долго спал, проснулся поздно от зимнего солнца и потянулся, высунув голову из-под одеяла и тулупа. В ватнике из лагерных дней, закрывающем ноги, и в мешке, набитом соломой вместо матраца, я всю ночь согревался, даже когда северный ветер тряс наши окошечки в гнилых рамах.
Услышав глухие звуки, доносящиеся из-за перегородки, торжественно скажу:
«Доброе утро, Матрена Васильевна».
И всегда один и тот же доброжелательный ответ эхом раздавался с другой стороны. Начиналось оно с какого-то тихого мурлыканья, которое издают бабушки в сказках: «М-м-м… и тебе того же».
А через мгновение: «Ваш завтрак готов».
Она никогда не говорила, что было на завтрак, но догадаться было нетрудно: нечищенная картошка, таты (как его называли в деревне) или пшенная каша. Никакой другой крупы в том году в «Торфопродукте» было не достать, и даже просо было достаточно трудно достать — поскольку оно было самым дешевым, его покупали мешками на корм для свиней. Его не всегда правильно солили и часто поджигали; он оставил пленку на нёбе и деснах и вызвал изжогу. Впрочем, в этом не было вины Матрёны. Сливочного масла в Торфянике тоже не было, маргарин только изредка, если повезет, а легкодоступный жир был только низкосортным салом. К тому же русская печь, как я вскоре понял, была крайне неудобна: повар не мог видеть, как готовится пища, и жар доходил до кастрюль неравномерно и спорадически.
Я полагаю, что причина, по которой наши предки сохранили этот вид печи со времен каменного века, заключается в том, что, будучи заваленной перед рассветом, она сохраняет пищу и воду для людей и животных теплыми в течение всего дня; и спать на нем тепло.
(Продолжение…)
Из сборника Рассказов и стихов в прозе автора Александр Солженицын, Михаил Гленни . Авторское право © 1970 Hermann Luchterhand Verlag. Взято с разрешения Фаррара, Штрауса и Жиру.
Все права защищены. Никакая часть этого отрывка не может быть воспроизведена или перепечатана без письменного разрешения издателя.
Выдержки предоставляются Dial-A-Book Inc. исключительно для личного использования посетителями этого веб-сайта.
РАССКАЗЫ И СТИХИ В ПРОЗЕ | Киркус Отзывы
к
Джуди Блюм
‧
ДАТА ВЫПУСКА: 8 мая 1998 г.
Годы проходят в быстром и насыщенном клипе в последнем взрослом романе Блюма («Женушка», без рецензий; «Умные женщины», 19 лет).84), когда двое друзей испытывают верность и привязанность, превращаясь в молодых женщин. В шестом классе, когда новенькая Виктория Уивер Кейтлин Сомерс просит провести с ней лето на Винограднике Марты, ее жизнь меняется навсегда. Виктория, или чаще Викс, живет в маленьком домике; у ее брата мышечная дистрофия; ее мать несчастна, а денег мало. Кейтлин, с другой стороны, часть года живет со своей богатой матерью Фиби, которая только что переехала в Альбукерке, а лето проводит со своим отцом Лэмбом, таким же богатым, на Винограднике. История о том, как это случайное приглашение превращает двух девушек в то, что они называют «Летними сестрами», предваряется прологом, в котором Кейтлин просит Викс стать ее подружкой невесты. Годы между ними рассказаны короткими фрагментами многочисленными персонажами, но в основном Викс. Кейтлин, решившая никогда не быть обычной, всегда проверяет пределы возможностей, и в подростковом возрасте сильно влюбляется в Фона, старшего строителя, а Викс влюбляется в своего друга Бру.
- 1
Дата публикации: 8 мая 1998 г.