Читать онлайн «Путешествие из Петербурга в Москву», Александр Радищев – ЛитРес
1749–1802
Как можно в статье о русской словесности забыть Радищева? Кого же мы будем помнить?
А. Пушкин
1
Два столетия прошло со дня смерти Александра Николаевича Радищева (1749–1802), но его значение все еще недооценено нами. Золотые россыпи его благородных, возвышающих душу мыслей, лучезарная чистота его вещих чувств, его сердца, дышавшего добром, во многом остаются неосознанными. Не только потому, что мы «ленивы и нелюбопытны» (А.С. Пушкин). Искренняя, глубокая по содержанию, но уже устаревшая для нас по форме радищевская речь кажется иным затрудненною и искусственною. Из-за этой якобы искусственности (а на самом деле – более всего из-за нашего невежества в восприятии языка недавних наших предков) мы перестаем с должным вниманием вникать в глубину выстраданных писателем мыслей и затрудняемся осознавать величие его души.
Какая слепота! Какая неблагодарность! Его знаменитое «Путешествие из Петербурга в Москву» – эта удивительная педагогическая поэма XVIII века – зачастую толкуется только лишь как революционный манифест и воззвание к бунту…
Но внимательный читатель, видящий в Радищеве мыслителя и художника, не может упустить из виду широту и разнообразие затронутых им тем и вопросов, наконец – художественные особенности произведения, обнаруживающего в самом построении своем широкий авторский замысел.
Между тем для нескольких поколений XX века Радищев – прежде всего «первый русский революционер», дворянский демократ, восславивший свободу и грозивший насильникам земным возмездием. Да, воистину незабываемы негодующие слова «Путешествия…», обличающие крепостное право: «Страшись, помещик жестокосердый. На челе каждого из твоих крестьян вижу я твое «осуждение!..» («Любани»).
«Звери алчные! Пиявицы ненасытные! Что крестьянину вы оставляете? То, чего отнять не можете, воздух. Да, один воздух. Отъемлете нередко у него не токмо дар земли, хлеб и воду, но и самый свет.
Мы помним провидческие строки радищевской оды «Вольность» (1781–1783):
…Возникнет рать повсюду бранна,
Надежда всех вооружит;
В крови мучителя венчанна
Омыть свой стыд уж всяк спешит;
Меч остр, я зрю, везде сверкает,
В различных видах смерть летает,
Над гордою главой паря.
Ликуйте, сплоченны народы, —
Се право мщенное природы
На плаху возвело царя.
Наконец вспоминаются первоначальные слова варианта пушкинского стихотворения «Я памятник себе воздвиг…»: «…Вослед Радищеву восславил я свободу…»
Вольнолюбивая смелость Радищева бесспорна и заслуживает внимания, памяти и благодарного отношения потомков. Однако этим не исчерпывается духовный облик писателя, смысл его творчества и значение его вдохновенной книги.
В основе его революционности и просветительства лежало особое, сердечное отношение к миру, глубоко личное переживание страданий его соотечественников, дерзкое желание устыдить власть имущих, призыв их к исполнению человеческого долга любви.
В его книге был спрессован огромный запас жизненных наблюдений, размышлений, проникнутых горячим сочувствием автора…
Вглядываемся в черты лица Радищева, как оно изображено на широко распространенном портрете неизвестного художника XVIII века, хранящемся в Саратовском музее. Открытое, высокое чело (именно чело, а не лоб!), прямой взгляд прямо и мужественно глядящих на нас очей (именно очей, а не глаз) и полная чувства достоинства осанка Человека, сознающего себя личностью, существом, имеющим образ и подобие Божие, и достойно носящего звание сына Отечества.
Хочется почти кричать, наблюдая равнодушно озирающие этот портрет лица иных современников: да как же вы не видите, что перед вами чудо: человек, воистину с достоинством носящий свое звание!
Не потому ли таким обаянием искренности веет со страниц радищевского «Путешествия…», что его книга не только энциклопедия путевых наблюдений, в которых, как в капле воды, отразилась современная ему Россия, но и дерзкое откровение образованного ума и прозрения горячего сердца, исполненного любви к человечеству.
Что думал Радищев о Человеке? Как понимал его назначение?
«Известно, что человек – существо свободное, поелику одарено умом, разумом и свободною волею; что свобода его состоит в избрании лучшего, что сие лучшее познает он и избирает посредством разума, постигает пособием ума и стремится всегда к прекрасному, величественному, высокому…»
Люди, подобные Радищеву, не бросали слов на ветер; за то, что писали, они в любую минуту готовы были отвечать – хотя бы перед самим Господом Богом. Так что же именно следует из сказанного? Перечитаем еще раз. Вдумаемся. Поразмышляем…
Человек свободен. Он свободен потому, что одарен умом, разумом и свободною волей. Он по-человечески свободен, ибо человеческая свобода состоит в избрании лучшего. Что есть лучшее, он познаёт и избирает посредством разума. И это познание, и этот выбор заключаются в том, что человек (если он остается человеком!) стремится во всем «к прекрасному, величественному, высокому…». Значит – к духовному.
Потому что здесь и речи не может быть о корысти и эгоистической выгоде.
Чтобы убедиться, что сказанное мы поняли верно, посмотрим, что говорится далее.
«…Но в ком заглушены сии способности, сии человеческие чувствования, может ли украшаться величественным именем сына отечества? Он не человек, но что? Он ниже скота; ибо скот следует своим законам, и не примечено еще в нем удаление от оных»[2].
Итак, если ты считаешь себя Человеком, то по природе человеческой каждый сознательный поступок твой должен быть воплощением прекрасного, величественного, высокого, того, что не по принуждению, а по своей духовной природе должен претворять в жизнь всякий человек. Если же кто-то неспособен на такое бытие – «он ниже скота»; он недостоин называться человеком… Вот требование уважающей себя личности!
Откуда же черпал Радищев столь высокое духовное отношение к миру и человеку? Почему всю жизнь отличался, говоря словами Пушкина, «удивительным самопожертвованием и какою-то рыцарскою совестливостью»? Не последнюю роль играло здесь воспринятое с детства религиозное миропонимание, что было отражено писателем и в автобиографической «Повести о Филарете».
В основе почти каждой из его философских статей – мысли о достоинстве человека, и потому высокие к нему требования. Ибо одаренный свыше человек «паче всех есть существо соучаствующее», он «укрепляет свою чувственность, острит силы мысленные, укрепляет понятие, рассудок, ум, воображение и память. Он приобретает несчисленное количество понятий, и из сравнений его рождаются понятия о красоте, порядке, соразмерности, совершенстве»[4].
Человеком в высоком смысле слова, убежден Радищев, нельзя стать без того, «чтобы прежде приучил дух свой к трудолюбию, прилежанию, повиновению, скромности, умному состраданию, к охоте благотворить всем, к любви Отечества, к желанию подражать великим в том примерам, також к любви наукам и художествам, сколько позволяет отправляемое в общежитии звание; применился бы к упражнению в истории и философии или любомудрии, не школьном, для словопрения единственно обращенном, но в истинном, научающем человека истинным его обязанностям; а для очищения вкуса возлюбил бы рассматривание живописи великих художников, музыки, изваяния, архитектуры или зодчества» [5].
Воистину исчерпывающая программа воспитания гармонической личности!
Радищев верил в Бога и бессмертие души и, по словам его сына Павла Александровича, бывало, «долго и усердно молился со слезами». Религиозное начало придавало особый характер его отношению к просветителям XVIII века, к «властителям дум» европейского мира Вольтеру и Руссо. Он воспринимал этих мыслителей не как нигилистов и безбожников, но прежде всего как проповедников человеколюбия, равенства и доброделания. По словам того же П. А. Радищева, «он уважал Спинозу и Гельвеция как людей благодетельных и благонамеренных, глубоко мыслящих, но сам никогда не был атеистом. Сомнение не есть еще атеизм»
2
Знаменитая книга Радищева посвящена воспитанию человеческого достоинства. Об этом свидетельствует и ее композиция.
Так, в посвящении писатель обращается к размышлениям о человеке. Первые фразы «Путешествия…» – ключ ко всему радищевскому произведению; в них словно выражен пафос всей русской литературы XIX века, искавшей пути к достойному человеческому бытию: «Я взглянул окрест меня, и душа моя страданиями человечества уязвлена стала…»
Итак, человек, «страдания человечества» и одновременно – вера и убежденность в высоком достоинстве и Божественном начале Человека, наконец, рассуждение о том, в чем мирские причины жалкой униженности и бедствий человека: «…Обратил взоры мои на внутренность мою и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает не прямо на окружающие его предметы». «Взирать прямо» – значит видеть и не искажать виденного домыслами, следовать действительности, отраженной «зеркалом души» (Н.М. Карамзин) и освещенной разумом, наконец, образовывать себя в этом ви́дении…
В центре «Путешествия…», «на перекрестке» путевых впечатлений и размышлений автора, расположена глава с символическим названием «Крестьцы», в которой все вопросы, поднятые автором, скрещиваются на главном: на вопросе о воспитании человека.
Здесь в речи крестецкого дворянина – чадолюбивого отца, истинного гражданина своего Отечества – по существу, развернут трактат о воспитании истинного человека, изложена история возмужания двух достойных сыновей, выросших под его «неусыпным оком», с сознанием высокой отеческой и гражданской ответственности.
Первый закон истинного воспитания – любовь к воспитуемым и уважение к их духовной свободе: «…Не чувствовали вы принуждения, хотя в деяниях ваших водимы были рукою моею…»
Но не менее важно в воспитании – развитие с детства здорового организма: «Я лучше желал, чтобы тело ваше оскорбилось на минуту преходящею болью, нежели чтобы вы были дебелы в совершенном возрасте. И для того часто ходили вы босы с непокровенной головой в пыли и грязи и отдыхали на скамье или на камне. Не меньше старался я удалить вас от убийственной пищи и пития. Труд был лучшею приправою в обеде нашем».
Безусловное значение для земного достойного существования имеет трудовое житие, жизнь в труде, которая обеспечивает право на человеческое достоинство и одновременно формирует телесные силы.
«…Вспомните, – говорит отец сыновьям своим, – что вы бегаете быстро, плаваете не утомляясь, поднимаете тяжести без натуги, умеете водить соху, вскопать гряду, владеете косою и топором, стругом и долотом; умеете ездить верхом и стрелять». Вместе с тем воспитание человека, как становится ясно, состоит в воспитании отзывчивости миру искусства – живописи и особенно музыке, которая, «приводя душу в движение, делает в нас мягкосердечие привычкою».
Но как бы ни был добр и отзывчив человек в этом мире, он должен уметь владеть оружием. «Но сие искусство, – замечает наставник, обращаясь к своим сыновьям, – да пребудет в вас мёртво, доколе собственная сохранность того не востребует. Уповаю, что оно не сделает вас наглыми…»
Наконец, необходимым качеством воспитанного человека, идущим от внутреннего сознания и чувства, является приобщение к Высшему, к Богу. Именно так: приобщение от природного, внутреннего устремления, ибо, утверждает наставник, «всещедрому Отцу приятнее зрети две непорочные души», которые «сами возносятся к начальному огню на возгорание».
Не оставлена здесь и наука, обладание которой начинается с познания собственного, родного языка: «…да умеете на оном изъяснять ваши мысли словесно и письменно, чтобы изъяснение сие было в вас непринужденно и поту на лице не производило». Затем следуют иностранные языки и прочие знания. Так складывается радищевское представление о должном в образовании человеческой личности.
Не меньшее значение отводится и воспитанию характера, то есть умению владеть собою, умерять «гнев мгновенный», подвергать рассудку «гнев продолжительный» и подверженность «превратным потрясениям чувств», постоянно быть умеренным в желаниях, кормясь «делами рук своих», и вместе с тем быть опрятным, чистым в бытии. Но прежде всего – хранить чистоту души, скромность и, никогда не гнушаясь, прийти на помощь нуждающемуся: «Ходите в хижины унижения; утешайте томящегося нищетою… и сердце ваше усладится, подав отраду скорбящему…» Этим далеко не исчерпываются отраженные в «Путешествии…» представления о достойном человеческом житии, понимаемые как законы истинной человечности.
В изложенных далее правилах общежития, основанных на тех же христианских, свободолюбивых принципах, Радищев вновь обнаруживает благородную высоту своих убеждений. Здесь что ни мысль, то гимн достоинству человека, возвышающемуся от исполнения «обычаев и прав народных», закона и добродетели, которая «есть вершина деяний человеческих». Здесь та же страстная убежденность. «Но естьли бы… какая-либо власть на земле подвизала тебя на неправду и нарушение добродетели, пребудь в оной непоколебим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, ниже самой смерти. Пребудь незыблем в душе твоей, как камень среди бунтующих, но немощных валов. Ярость мучителей твоих раздробится о твердость твою; и естьли предадут тебя смерти, будут осмеяны; а ты будешь жить в душах благородных до скончания века». Вот сокровенные мысли радищевской книги!
Развивая их, автор дерзко и открыто бросает вызов обществу, в котором закон противен общественным нравам и затрудняет исполнение добродетелей, где «исполнение должностей человека и гражданина» находится «в совершенной противуположности».
Тут проступает еще одна важнейшая идея: «Как добродетель есть вершина деяний человеческих, то исполнение ее ничем не должно быть препинаемо. Не бреги обычаев и нравов; не бреги законов гражданского и священного, буде исполнение оных отлучает тебя от добродетели. Не дерзай никогда нарушить ее и прикрывать робостью благоразумия». Добродетель – основа жизни человеческой: «В заблуждении вашем, в забвении самих себя возлюбите добро».
Решительно и заключение наставления, подтверждающее изначальное понятие о невозможности для человека недостойного существования: «…Естьли добродетели твоей не останется на земле убежища, естьли, доведенну до крайности, не будет тебе покрова от угнетения, – тогда вспомни, что ты человек, вспомни свое человечество, восхити венец блаженства, который отнять у тебя тщатся, – умри».
Между тем последние слова отца-наставника обращены к Господу, к его милосердной помощи, ибо, попрощавшись с сыновьями и дождавшись, когда «пригорок скрыл отъехавших юношей от взоров», «старец стал на колени и возвел руки и взоры на небо.
– Господи, – возопил он, – молю Тебя, да укрепишь их в стезях[7] добродетели, молю, блажени да будут. Веси[8], николи не утруждал Тебя, Отец Всещедрый, бесполезною молитвою… Отлучил я ныне от себя сынов моих… Господи, да будет на них воля Твоя».
Так нелицеприятно выражает писатель и свое мнение о воспитании, должный успех которого может быть достигнут лишь с Божьей помощью.
Наконец вспомним: «Путешествие…» завершает «Слово о Ломоносове», о достойнейшем человеке, рожденном «с нежными чувствами, одаренного сильным воображением, побуждаемым любочестием, исторгнутого из среды народной». Заметим: Радищев не смог в силу разных причин во всем по достоинству оценить научные достижения М. В. Ломоносова[9], но он верно понял, осознал и передал величие его человеческого подвига, ибо «вся красота вселенной существовала в его мысли». Итак, книга Радищева композиционно завершилась гимном совершенному человеку, гимном русскому самородку, во всей полноте утвердившему свое человеческое достоинство…
Так в самой композиции книги раскрывается ее основополагающий пафос, идея воспитания человека и человечества, оставившая неизгладимый след в русской литературе последующего времени…
3
Автор «Путешествия…», известный нам прежде всего как проповедник революционных идей, при внимательном взгляде предстает перед нами как философ, мысли которого «обращены… в неизмеримость мира» («Любани»), как историк, сопоставляющий разные эпохи жизни России и рассуждающий о праве народном и соблюдении законов («Новгород», «Зайцово» и др.
), то в роли педагога и духовного наставника или убежденного политика, дающего примеры истинного воспитания молодежи, гражданственного служения народу («Крестьцы»), наконец, в образе верующего христианина, призванного «представить вам зерцало истины», постоянно обращающего свои взоры к Богу и глубоко убежденного в Его великой любви («Чудово», «Бронницы», «Хопилов», «Торжок»).
Все измеряется и соизмеряется им с образом Человека, достойного своего великого назначения в мире, устремляющего силы «на пользу всех и каждого» («Выдропуск»). Вот почему столь пристально внимание путешественника к человеческим добродетелям, к мысли о достойных людях, воспринявших с детства основы доброго жития.
И всюду в книге Радищева за живым описанием следует пристальное наблюдение (повествование), затем – размышление и сочувствование. В каждой главе сначала непосредственно воссоздаются живые картины наблюдаемой действительности, затем идет сравнение, анализ изображенного – и новый эпизод, осмысление виденного и эмоциональный на все отклик.
Вспомним, например, главу «Пешки». Вначале здесь описание одного из эпизодов путешествия («…голод не свой брат, принудил зайти меня в избу…»), далее следует сопоставление в связи с тем, кто, чем и когда удовлетворяет голод, далее – новый эпизод: разговор с крестьянкой по поводу употребления сахара в условиях деревенской бедности, а вслед за тем – замечание-суждение крестьянки («…не слезы ли ты крестьян своих пьешь, когда они едят такой же хлеб, как и мы?») и, наконец, передается эмоционально-оценочное суждение автора-рассказчика («Сия укоризна… исполнила сердце мое грустью»).
Затем – снова наблюдение, насыщенное массой «сообщающих» деталей, которые обращены к житейской прозе: «Я обозрел в первый раз внимательно всю утварь крестьянской избы. В первый раз обратил сердце к тому, что доселе по нем скользило. Четыре стены, до половины покрытые, так, как и весь потолок, сажею; пол в щелях, на вершок по крайней мере поросший грязью; печь без трубы, но лучшая защита от холода, и дым, всякое утро, зимой и летом наполняющий избу; окончины, в коих натянутый пузырь едва пропускал свет; два или три горшка (щастлива изба, коли есть в ней всякой день пустые щи), деревянная чашка и кружки, тарелками называемые; стол, топором срубленный, который скоблят скребком по праздникам; корыто кормить свиней или телят, буде есть; спать с ними вместе, глотая воздух, в коем горящая свеча как будто в тумане или за завесою кажется; к щастию кадка с квасом, на уксус похожим, и на дворе баня, в коей коли не парятся, то спит скотина; посконная рубаха, обувь, данная природою; онучки с лаптями для выхода»[10].
Затем вновь – осмысление виденного: «Вот в чем почитается по справедливости источник государственного избытка, силы, могущества; но тут же видны слабость, недостатки и злоупотребления законов и их, так сказать, шероховатая сторона. Тут видна алчность дворянства, грабеж, мучительство и беззащитное нищеты состояние»[11].
И наконец следует этап «практический», этап познания-действия, выражение эмоционального призыва, возбуждение активного отрицания виденного: «Звери алчные! пиявицы ненасытные! что крестьянину вы оставляете?» – и т. д.
Радищев мыслил широко и откровенно; он видел существенную причину зла не только в дурных людях, но и в тех неблагоприятных обстоятельствах, в том строе человеческих отношений, который повсеместно закрывает пути добродетели. Поэтому и пришел к мысли о неизбежности революционного насилия над тиранами, которые суть узурпаторы человеческой свободы, человеческого достоинства и самого достойного человека существования. Вот корни его революционных идей, ярко отразившихся в оде «Вольность».
Вся жизнь крепостнической России, с глубокими изъянами крепостничества, унижающими достоинство личности, – вся эта жизнь предстает перед судом достойного Божественного предначертания.
В своем творчестве Радищев не только сумел прямо взглянуть на действительность и горячо откликнуться на человеческие страдания, но и проявил спасительную рассудительность в отношении к вечным вопросам бытия, не забыв о духовных началах Человека во имя утверждения его материальной обеспеченности. Что помогло ему? Благочестивое воспитание? Истинный энциклопедизм? Вера в великость человека? Убежденность в том, что не может быть счастья там, где дойдут «до края возможного», «несообразности разума человеческого», «необузданности и беспечалия»?
Так или иначе «Путешествие из Петербурга в Москву» (если не будем пристрастны и не станем с предубеждением заведомо считать его только революционным манифестом) – это прежде всего книга, написанная кровью сердца «сочувствователя», высоко ставящего Человека и верящего в его Божественное предназначение, а затем уже – книга негодования и протеста, возникшего потому, что «самодержавство (т.
е. насилие над человеком. – В. Т.) есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние».
Между тем в «Путешествии…» отражены все основные сословия современной писателю России. Здесь и крестьяне («Хотилов», «Клин», «Городня», «Едрово»), и помещики («Медное», «Городня», «Вышний Волочок»), нередко злоупотребляющие своей властью («Зайцово», «Городня», «Медное», «Едрово», «Пешки»), чиновники и офицеры («Чудово», «София», «Тосна», «Зайцово») и купцы («Новгород», «Вышний Волочок»).
В книге Радищева возникают эпизодические, но весьма значащие образы. Один из них – «гражданин будущих времен», тот, чьи оброненные записки, поднятые путешественником, содержат проекты об отмене крепостного права и придворных чинов («Медное»). Другие: «чувствительный друг» и «проситель свободного книгопечатания» («Вышний Волочок», «Торжок», «Медное»), в уста которых Радищев вкладывает мысли о значении слова в преобразовании общества…
Писатель верил в будущее России и ее народа. «Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении суть качества, отличающие народ российский… О народ, к величию и славе рожденный, если они обращены в тебе будут на снискание всего того, что соделать может блаженство общественное!» – восклицал он в одной из своих статей[12].
И все же, кто он – революционер, философ, просветитель, энциклопедист или трибун-проповедник? Он – и то, и другое, и третье… Он – все… Еще, целые книги будут написаны о нем. Мы же напомним, что едва ли не важнейшее, чем заслужил он благодарность потомков, есть истинное служение причине «всякого бытия», Слову, которое, следуя его выражениям, есть «начальный способствователь совершенствования рода человеческого»[13].
В. Троицкий
К 150-летию выхода в свет «Путешествия из Петербурга в Москву»: Русская философия : Руниверс
В мае 1790 г. в С.-Петербурге в собственной домовой типографии таможенного советника А. Н. Радищева вышла анонимная замечательная книга «Путешествие из Петербурга в Москву». Это был страстный памфлет, направленный против крепостного права, против екатерининской монархии.
То обстоятельство, что книга вышла через год после начала революции во Франции, ещё более усиливало впечатление от этой книги. Эпиграфом к своему «Путешествию» Радищев взял слова: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».
Этими словами Радищев характеризовал и царскую монархию, и крепостной строй — основу монархии.
Радищев писал свою книгу частями, а форму описания путешествия он избрал, как чисто внешний приём, который помогал ему показать различные уголки Российской империи между Петербургом и Москвой. «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала» — писал Радищев в предисловии к «любезнейшему другу». И весь его труд пронизан этим страданием человеческим, вызванным невыносимым положением народа.
Радищев был последовательным революционным демократом конца XVIII столетия. Это был пропагандист, республиканец, который в этот острый период начавшейся в Европе буржуазной революции осторожно начал сколачивать кадры единомышленников.
Книга Радищева произвела огромное впечатление на современников, хотя только незначительное количество экземпляров книги успело разойтись, остальные же были уничтожены.
2 июля Храповицкий записывает: «Продолжают писать примечания на книгу Радищева; а он, сказывают, препоручен Шешковскому и сидит в крепости». Шешковский был палач, которого иначе не называли, как «кнутобоец». Через пять дней после этого Храповицкий записывает:
«Примечания на книгу Радищева посланы к Шешковскому. Сказывать изволили, что он бунтовщик, хуже Пугачёва, показав мне, что в конце хвалит он Франклина, как начинщика…»
Екатерина очень нервно реагировала на книгу Радищева. Она напугана была смертельно начавшейся во Франции революцией: «Сочинитель оной, — пишет Екатерина, — наполнен и заражён французским заблуждением, ищет всячески и выискивает всё возможное к умалению почтения к власти и властям, к приведению народа в негодование противу начальников и начальства».
Екатерина чувствует, что Радищев подрывает основы монархии, что он также подрывает доверие к религии, как оплоту монархии; она отмечает, что сочинитель совершенный деист, и «несходственны православному восточному учению размышления сии».
Радищев выступил в своей книге против монархии, он дал резкую, разрушительную критику монархического строя, он писал насмешливо о том, что «многие государи возмнили, что они суть боги…»
Екатерина, прочитавши эти изобличительные страницы, записывает в своих замечаниях: «Тут царям достается крупно… Сие думать можно, что целит на французской развратной нынешной пример. Сие тем более вероятно становится, что сочинитель везде ищет случай придраться к царю и власти». Её возмущает, что Радищев написал в своей книге: «Он был царь, скажи же, в чьей голове может быть больше несообразностей, ежели не в царской?» Она добавляет к этому: «Сочинитель не любит царей и где может к ним убавить любовь и почтение, тут жадно прищепляется с редкою смелостью».
Екатерина чувствует призыв к восстанию против царизма в страстном памфлете Радищева. Она читает страницы, где Радищев воспевает свободу:
«О! Дар небес благословенный,
Источник всех великих дел,
О! Вольность, вольность, дар бесценный!..»
Царица отмечает, что эта ода Радищева «совершенно явно и ясно бунтовская, где царям грозится плахою. Кромвелев пример приведён с похвалою. Сии страницы суть криминального намерения, совершенно бунтовские».
С одной стороны, Екатерина пытается показать, что она совершенно беспристрастно, объективно относится к произведению Радищева, как к литературному произведению, но она не может скрыть своего страха перед революцией… И этого достаточно Екатерине, чтобы она записала: «Сочинитель не сущий христианин, и вероподобие оказывается, что он себя определил начальником книгою ли, или инако, исторгнуть скипетра из рук царей; но как сие исполнить един не мог, показываются уже следы, что несколько сообщников имел, то надлежит его допросить как о сем и о подлинном намерений и сказать ему, чтоб он написал сам, как он говорит, что Правду любит, как дело было; ежели же не напишет правду, тогда принудить сыскать доказательство, и дело его сделается дурнее прежнего».
Мы упомянули уже, что дело Радищева было поручено «кнутобойце» Шешковскому. 13 июля 1790 г. издан был царский рескрипт графу Брюсу следующего содержания: «Граф Яков Александрович! Как известная зловредная книга «Путешествие из Петербурга в Москву» в благопристойном государстве отнюдь терпима быть не может, то и прикажите наблюдать, дабы она нигде в про даже и напечатании здесь не была, под наказанием, преступлению сему соразмерным. Пребываем вам благосклонная Екатерина».
Посаженный в крепость, Радищев дал подробные показания. Хотя он внешне выразил раскаяние, тем не менее он не выдал им ни одного из соучастников своей революционной работы. Он был приговорён за издание этой книги к смертной казни, которая заменена была ему десятилетней ссылкой в Илимский острог. Екатерина лицемерно писала в именном указе сенату о замене смертной казни Радищеву: «И хотя, по роду той важной вины заслуживает он сию казнь по точной силе законов…, но мы, последуя правилам нашим, чтоб соединять правосудие с милосердием, для всеобщей радости, которую верные подданные наши разделяют с нами в настоящее время, когда всевышний увенчал наши неустанные труды в благо империи, от него нам вверенной, вожделенным миром с Швециею, освобождаем его от лишения живота, и повелеваем его вместо того, отобрав у него чины, знаки ордена св.
Владимира и дворянское достоинство, сослать его в Сибирь в Илимский острог на десятилетнее безысходное пребывание».
Радищев и в ссылке оставался тем же непреклонным республиканцем, демократом, революционным просветителем конца XVIII столетия. Уже в Тобольске на вопрос о том, что он представляет собой политически, он отвечал стихами:
«Ты хочешь знать, кто я? что я? куда я еду?
Я тот же, что и был, и буду весь мой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Дорогу проложить, где не бывало следу,
Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах,
Чувствительным сердцам и истине я в страх
В острог Илимский еду»
И это было действительно так. В сознании современников Радищев был непреклонным борцом против крепостников. В переписке и литературных произведениях современников мы находим ряд интересных характеристик Радищева.
Канцлер А. А. Безбородко писал в письме В. С. Попову во время суда над Радищевым:
«Здесь по уголовной палате производится нашего примечания достойный суд. Радищев советник таможенный…, заразившись, как видно, Франциею, выдал книгу: «Путешествие из Петербурга в Москву», наполненную защитою крестьян, зарезавших помещиков, проповедью равенства и почти бунта, противу помещиков, неуважения к начальникам, внёс много язвительного и, наконец, неистовым образом впутал оду, где излился на царей и хвалил Кромвеля… Сочинитель взят под стражу… Теперь его судят, и, конечно, ему выправиться нечем».
О Радищеве писал А. С. Пушкин в одном из вариантов к «Памятнику»:
«..вслед Радищеву восславил я свободу
И милосердие воспел».
О нём же Пушкин писал: «Радищев, рабства враг, цензуры избежал…» (Пушкин, Послание цензору.)
Высокую оценку находим мы в стихотворении современника Радищева, известного материалиста-просветителя Ивана Пнина.
Он благословляет Радищева, кто
«…смело правду говорил,
Кто ни пред кем не изгибался,
До гроба лестию гнушался».
Больше всего внимания Радищев уделяет в своём «Путешествии» положению крестьянства. Известный исследователь крестьянского вопроса в России В. И. Семевский даёт очень высокую оценку книге Радищева. «Ни в одном из мнений по крестьянскому вопросу, — пишет Семевский, — не исключая и Поленова, мы не найдём таких полных и обстоятельных указаний на дурные стороны крепостного права. Естественно, что при обрисовке положения крепостных Радищев ограничивается одною мрачною стороною их быта, но тем не менее труд его не превращается в злостный Памфлет со всевозможными преувеличениями; напротив, всё, что он говорит, подтверждается и другими источниками…»
Радищев приводит многочисленные данные относительно крепостной работы крестьян, которых гоняли на барщину шесть дней в неделю, а в некоторых случаях и по воскресеньям.
Радищев рассказывает, как крестьяне жили полуголодной жизнью, бесправные, подвергались зверским истязаниям.
Читая эти проникнутые гневом и ненавистью к угнетателям строки книги Радищева, царица Екатерина узнавала и себя и помешдков, описанных в книге. Так, по поводу описания одного из насильников-помещиков Екатерина заметила: «Едва ли не история Александра Васильевича Салтыкова».
Радищев описывает продажу 75-летнего ветерана войны… Этот крестьянин спас во время войны жизнь отцу своего господина и самого помещика вытащил из реки. И этого-то крестьянина, вместе с 80-летней старухой-женой, вскормившей своим молоком мать помещика, продавали, как скотину!
Какой же выход видел Радищев из этого положения? Выход Радищев видел в освобождении крестьян с землёю. Он набрасывает замечательный для своего времени проект уничтожения крепостного рабства. Историк Семевский отмечает, что этот проект Радищева «по широте и определённости превосходит все ему предшествовавшие».
Радищев, выставляя требования об освобождении крестьян с земельным наделом… предлагает ряд практических мер, не отказываясь, однако же, от главной своей мысли, что освобождение должно совершиться с дарованием крестьянину земли, и основывает это требование на том, что крестьяне, а не помещики платят подати».
И даже после 6-летней ссылки в Сибирь Радищев остался при своих убеждениях и с неменьшей страстностью защищал необходимость освобождения крестьян.
В «Путешествии» мы находим изумительной силы обличения крепостничества: «Звери алчные, пиявицы ненасытные, что крестьянину мы оставляем? То, чего отнять не можем — воздух».
«С одной стороны почти всесилие, с другой — немощь беззащитная. Ибо помещик в отношении крестьянина есть законодатель, судья, исполнитель своего решения и, по желанию своему, истец, против которого ответчик ничего сказать не смеет. Се жребий заклепанного в узах, се жребий заключенного в смрадной темнице, се жребий вола во ярме!»
Выход из тяжёлого положения Радищев видит в крестьянской революции.
Он знает, что эта революция будет кровавой расправой с помещиками; но он считает, что государство ничего не потеряет от гибели помещичьего класса, что народ из своей среды выделит великих мужей, которые будут воспитаны в совершенно иных понятиях, установят ийьне отношения между людьми. Радищев уверен, что это не мечта.
«О, если бы рабы, тяжкими узами отягчённые, яряся в отчаянии своём, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ и кровью обагрили нивы свои! Что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени, но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие!»
Радищев хорошо видел сквозь целое столетие.
Ленин высоко ценил Радищева как предшественника декабристов. Во время войны Ленин писал в статье «О национальной гордости великороссов» по поводу насилий царизма над народом: «Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великоруссов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика» (Соч.
, т. 21, изд. 4, стр. 85).
Но революционная партия масс, партия большевиков, это было уже самым последним завоеванием рабочего класса, обеспечивающим ему победу в социалистической революции. А в начале этого пути Ленин выдвигает Радищева, революционного демократа, просветителя, врага рабства, защитника интересов крестьянских масс.
«Путешествие из Петербурга в Москву» издано 150 лет тому назад. А недавно ленинградские пионеры с помощью газеты «Ленинские искры» организовали своё путешествие по тем же местам, какие 150 лет тому назад описал Радищев. В № 40 газеты «Ленинские искры» (30.IV. 1940) мы находим выдержки из записей, относящихся к этому путешествию. Поучительная картина! Теперь это был путь от Ленинграда до Москвы, путь от первого города революции до центра социалистического государства, путь по социалистическим городам и колхозным сёлам.
Теперь школьники изучают труд Радищева и учатся ценить роль этого русского просветителя.
Они знают: то, о чём мечтал Радищев — полное освобождение крестьян, полное раскрепощение народа, уничтожение монархии — всё это осуществлено было именно потому, что из среды того народа, в силу которого и в победу которого так горячо верил Радищев, поднялся новый класс — революционный рабочий класс. Авангард этого класса — большевистская партия, руководимая Лениным и Сталиным — осуществил величайшие исторические задачи. Советский народ должен знать, что в воспитание революционных поколений, которые расшатали царскую монархию, внёс свою заметную долю и революционный просветитель конца XVIII века, «рабства враг» А. Н. Радищев.
«Правда», № 143, 24 мая 1940 г.
Теги: Путешествие
Добавлено: 11.04.2013
Связанные личности: Радищев Александр Николаевич
Санкт-Петербург; Первое путешествие в Западную Европу, Раздел 5
Часть 4: Санкт-Петербург; Первое путешествие в Западную Европу, раздел 5Архив Петра Кропоткина
Часть 4: Санкт-Петербург; Первое путешествие в Западную Европу,
г.
Раздел 5 Написано: 1899 г.
Источник: Воспоминания революционера , первое издание, компания Houghton Mifflin, Бостон и Нью-Йорк, 189.9.
Транскрипция/разметка: Энди Карлофф
Интернет-источник: RevoltLib.com; 2021
Когда мы уезжали из Сибири, мы часто говорили с братом об умственной жизни, которую мы найдем в Петербурге, и об интересных знакомствах, которые нам предстоит завести в литературных кругах. Такие знакомства мы завели, действительно, и среди радикалов, и среди умеренных славянофилов; но я должен признаться, что они были довольно разочаровывающими. Мы нашли много отличных людей, — Россия полна отличных людей, — но они не совсем соответствовали нашему идеалу политических писателей. Лучшие писатели — Чернышевский, Михайлов, Лавров — были в ссылке или содержались в Петропавловской крепости, как и Писарев. Другие, мрачно смотревшие на ситуацию, изменили свои взгляды и теперь склонялись к какому-то отеческому абсолютизму; в то время как большая часть, хотя и придерживалась своих убеждений, стала настолько осторожной в их выражении, что их благоразумие было почти равносильно дезертирству.
В разгар реформы почти каждый в передовых литературных кругах имел какие-либо отношения либо с Герценом, либо с Тургеневым и его друзьями, либо с тайными обществами «Великороссия» или «Земля и воля», имевшими в то время эфемерное существование. существование. Теперь те же самые люди только больше стремились похоронить свои прежние симпатии как можно глубже, чтобы казаться выше политических подозрений.
Один или два либеральных журнала, допускавшихся в то время, главным образом благодаря выдающимся дипломатическим талантам их редакторов, содержали превосходный материал, показывающий все возрастающую нищету и отчаянное положение огромной массы крестьянства и разъясняющий достаточно тех препятствий, которые ставились на пути каждого передового рабочего. Количество таких фактов приводило в отчаяние. Но никто не смел предложить какое-либо средство, или намекнуть на какое-либо поле деятельности, на какой-либо исход из положения, которое представлялось безнадежным. Некоторые писатели еще лелеяли надежду, что Александр II.
снова принял бы характер реформатора; но у большинства страх перед тем, что их рецензии будут подавлены, а редакторы и корреспонденты отправятся «в какую-то более или менее отдаленную часть империи», преобладал над всеми другими чувствами. Страх и надежда в равной степени парализовали их.
Чем радикальнее они были десять лет назад, тем сильнее были их страхи. Нас с братом очень хорошо принимали в одном или двух литературных кружках, и мы иногда бывали на их дружеских собраниях; но как только разговор начинал терять свой легкомысленный характер, или мой брат, имевший большой талант задавать серьезные вопросы, направлял его на внутренние дела или на государство Франции, где находился Наполеон III. спешил к своему падению в 1870 г., обязательно должен был произойти какой-то перерыв. — Что вы думаете, господа, о последнем представлении «Прекрасной Элен»? или «Что вы думаете об этой вяленой рыбе?» — громко спросил один из старших гостей, — и разговор был окончен.
Вне литературных кругов дела обстояли еще хуже.
В 60-е годы в России, и особенно в Петербурге, было полно людей передовых взглядов, готовых, казалось, тогда на любые жертвы ради своих идей. — Что с ними стало? — спросил я себя. Я посмотрел некоторые из них; но: «Пруденс, молодой человек!» было все, что они должны были сказать. «Железо крепче соломы» или «Каменную стену лбом не пробьешь» и тому подобные пословицы, которых, к сожалению, слишком много в русском языке, составляли теперь их кодекс практической философии. «Мы кое-что сделали в нашей жизни: не требуйте от нас большего»; или: «Потерпите: это дело ненадолго», — говорили они нам, а мы, молодежь, готовы были возобновить борьбу, действовать, рисковать, жертвовать всем, если нужно, и просили только дать нам совет, некоторое руководство и некоторую интеллектуальную поддержку.
Тургенев изобразил в «Дыме» некоторых бывших реформаторов из высших слоев общества, и картина его обескураживает. Но именно в душераздирающих романах и очерках мадам Кохановской, писавшей под псевдонимом «В.
Крестовская» (не путать ее с другим романистом, Всеволодом Крестовским), можно проследить многие стороны что взяла на себя в то время деградация «либералов-шестидесятников». «Радость жизни» — возможно, радость выживания — стала их богиней, как только безымянная толпа, которая десять лет назад составляла силу движения за реформы, отказалась больше слышать о «всем этом сентиментализме». Они спешили насладиться богатством, которое переливалось в руки «практичных» людей.
Много новых путей к богатству открылось после отмены крепостного права, и толпа с жадностью устремилась в эти каналы. В России лихорадочно строились железные дороги; в недавно открытые частные банки помещики шли в большом количестве, чтобы заложить свои поместья; вновь созданные частные нотариусы и адвокаты при судах имели большие доходы; компании акционеров множились с ужасающей быстротой, а промоутеры процветали. Класс людей, которые прежде жили бы в деревне на скромный доход от небольшого поместья, возделываемого сотней крепостных, или на еще более скромное жалованье судебного чиновника, теперь наживали состояния или имели такие годовые доходы.
так как во времена крепостного права были возможны только для земельных магнатов.
Сами вкусы «общества» опускались все ниже и ниже. Итальянская опера, бывшая местом проведения радикальных демонстраций, теперь опустела; русская опера, робко отстаивающая права своих великих композиторов, посещалась лишь немногими энтузиастами. Оба были сочтены «скучными», и сливки петербургского общества толпились в вульгарном театре, где второстепенные звезды маленьких парижских театров снискали себе лавры своих конногвардейских поклонников, или ходили смотреть «Прекрасную Элен», которую играли на русской сцене, а наших великих драматургов забыли. Музыка Оффенбаха царила безраздельно.
Надо сказать, что политическая атмосфера была такова, что у лучших людей были причины или по крайней мере весомые предлоги для молчания. После того, как Каракозов выстрелил в Александра II. в апреле 1866 г. государственная полиция стала всемогущей. Каждый подозреваемый в «радикализме», что бы он ни сделал или чего не сделал, должен был жить в страхе быть арестованным в любую ночь за сочувствие, которое он мог проявить к тому или иному лицу, замешанному в том или ином политическом деле.
, или за невинное письмо, перехваченное при полуночном обыске, или просто за его «опасные» мнения; А арест по политическим мотивам мог означать что угодно: годы затворничества в Петропавловской крепости, ссылку в Сибирь или даже пытки в крепостных казематах.
Это движение каракозовских кружков остается до сих пор очень малоизвестным даже в России. Я был в то время в Сибири и знаю о ней только понаслышке. Однако оказывается, что в нем соединились два разных течения. Один из них был началом того великого движения «к народу», которое впоследствии приняло такие грозные размеры; в то время как другое течение было в основном политическим. Группы молодых людей, некоторые из которых были на пути к тому, чтобы стать блестящими университетскими профессорами или знаменитыми историками и этнографами, собрались около 1864 года с намерением нести людям образование и знания, несмотря на противодействие со стороны правительство. Они отправлялись простыми ремесленниками в большие промышленные города и основывали там кооперативные ассоциации, а также неформальные школы, надеясь, что, проявив большой такт и терпение, они смогут обучить людей и таким образом создать первые центры, из которых лучшие и более высокие концепции будут постепенно распространяться среди масс.
Их рвение было велико; на службу делу были принесены значительные состояния; и я склонен думать, что по сравнению со всеми подобными движениями, имевшими место позднее, это движение имело, пожалуй, самую практическую основу. Ее инициаторы, несомненно, были очень близки к рабочим
С другой стороны, у части членов этих кружков — Каракозова, Ишутина и их ближайших друзей — движение приняло политическое направление. В период с 1862 по 1866 годы политика Александра II. принял решительно реакционный характер; он окружил себя людьми самого реакционного типа, взяв их в свои ближайшие советники; те самые реформы, которые прославили начало его царствования, теперь полностью сорваны подзаконными актами и министерскими циркулярами; в старом лагере открыто ожидался возврат к помещичьему правосудию и крепостному праву в замаскированной форме; в то время никто не мог надеяться в то время, что главная реформа — отмена крепостного права — выдержит нападки, направленные против нее из самого Зимнего дворца.
Все это должно было привести Каракозова и его друзей к мысли, что дальнейшее продолжение царствования Александра II будет угрожать даже тому немногому, что было завоевано; что России пришлось бы вернуться к ужасам Николая I., если бы Александр продолжал править. Большие надежды чувствовались при этом — это «часто повторяющаяся история, но всегда новая» — относительно либеральных наклонностей наследника престола и его дяди Константина. Я должен также сказать, что до 1866 года такие опасения и такие соображения нередко высказывались в гораздо более высоких кругах, чем те, с которыми Каракозов, по-видимому, был в контакте. Во всяком случае, Каракозов выстрелил в Александра II. однажды, когда он выходил из летнего сада, чтобы взять свою карету. Выстрел промахнулся, и Каракозова арестовали на месте.
Катков, вождь московской реакционной партии и великий мастер извлечения денежной выгоды из всякого политического волнения, тотчас же обвинил в пособничестве Каракозову всех радикалов и либералов, что, конечно, было неправдой, и намекнул в своей газете: заставить поверить всю Москву, что Каракозов был простым орудием в руках великого князя Константина, вождя реформаторской партии в высших кругах.
Можно себе представить, до какой степени два правителя, Шувалов и Трепов, использовали эти обвинения и вытекающие из них опасения Александра II.
Михаил Муравьев, завоевавший во время польского восстания прозвище «палач», получил приказ произвести самое тщательное расследование и всеми возможными способами раскрыть заговор, который предположительно существовал. Он производил аресты во всех слоях общества, заказывал сотни обысков и хвастался, что «найдет средства сделать заключенных более разговорчивыми». Он, конечно, был не из тех, кто отшатывается даже перед пытками, — и общественное мнение в Петербурге почти единодушно говорило, что Каракозова пытали для получения признания, но не давали.
Государственные тайны хорошо хранятся в крепостях, особенно в той огромной каменной массе напротив Зимнего дворца, повидавшей столько ужасов, только в последнее время раскрытых историками. Он до сих пор хранит секреты Муравьева. Тем не менее, следующее может, возможно, пролить некоторый свет на этот вопрос.
В 1866 году я был в Сибири. Один из наших сибирских офицеров, ехавший из России в Иркутск в конце того же года, встретил на почтовой станции двух жандармов. Они сопровождали в Сибирь чиновника, сосланного за воровство, и теперь возвращались домой. Наш иркутский офицер, очень любезный человек, застав холодной зимней ночью жандармов за чайным столом, присоединился к ним и болтал с ними, пока меняли лошадей. Один из мужчин знал Каракозова.
«Он был хитер, он был», сказал он. «Когда он был в крепости, нам двоим, — нас сменяли каждые два часа, — велено было не давать ему спать. Так мы держали его сидящим на маленькой табуретке, и как только он начал задремать, мы его трясли, чтобы он не уснул… Что вы будете? — нам приказали!.. Ну, посмотрите, какой он хитрый: сидит, скрестив ноги, закидывая одну ногу на заставить нас поверить, что он не спит, а сам тем временем будет дремать, продолжая болтать ногой.Но мы скоро разобрались и сказали сменившим нас, так что он трясся и просыпался каждые несколько минут , качал он ногу или нет».
— И как долго это продолжалось? — спросил мой друг. «О, много дней, больше, чем одна неделя».
Наивность этого описания сама по себе является доказательством его правдивости: его нельзя было выдумать; и то, что Каракозова пытали до такой степени, можно считать само собой разумеющимся.
Когда Каракозова вешали, один из моих товарищей по пажескому корпусу присутствовал при казни со своим кирасирским полком. «Когда его вывезли из крепости, — рассказывал мне мой товарищ, — сидя на высокой площадке телеги, трясшейся на шершавом гласисе крепости, я первым делом подумал, что вывозят резиновую куклу. быть повешенным, что Каракозов уже мертв. Представьте себе, что голова, руки, все тело совершенно разболтались, как будто в теле не было костей или как будто все кости были сломаны. Это было ужасное дело. видеть и думать, что это значит.0003
Однако, когда двое солдат сняли его с телеги, я увидел, что он передвигал ноги и делал напряженные усилия, чтобы идти самостоятельно и подниматься по ступеням эшафота.
Значит, это была не кукла, и он не мог быть в обмороке. Все офицеры были очень озадачены этим обстоятельством и не могли объяснить его».
Одного отсутствия сна в течение нескольких недель было бы достаточно, чтобы объяснить состояние, в котором находился этот очень сильный нравственно человек во время казни. Могу добавить, что я абсолютно уверен, что, по крайней мере, в одном случае, в 1879 г. в крепости давали наркотики заключенному, а именно Адриану Сабурову. Ограничил ли Муравьев пытки только этим? Помешали ему идти дальше или нет? Я не знаю. Но вот что я знаю: я часто слышал от высоких чиновников в Петербурге, что в этом случае применялись пытки.
Муравьёв обещал искоренить в Петербурге все радикальные элементы, и все те, кто имел сколько-нибудь радикальное прошлое, теперь жили под страхом попасть в лапы деспота. Прежде всего, они держались в стороне от молодежи, опасаясь быть вовлеченными с ней в какие-то опасные политические объединения. Таким образом открылась пропасть не только между «отцами» и «сынами», как описал это Тургенев в своем романе, — не только между двумя поколениями, но и между всеми мужчинами, перешагнувшими 30-летний возраст, и теми, кто которым было чуть за двадцать.
Русская молодежь стояла, следовательно, в таком положении, что не только должна была бороться в своих отцах с защитниками крепостного права, но и была полностью предоставлена самой себе своими старшими братьями, не желавшими присоединиться к ним в их стремлении к социализму и боявшимися дать их поддерживают даже в их борьбе за большую политическую свободу. Был ли когда-нибудь в истории, спрашиваю я себя, юношеский отряд, участвующий в битве против столь грозного врага, столь покинутого отцами и даже старшими братьями, хотя эти молодые люди просто приняли близко к сердцу и пытались воплотить в жизнь жизнь, интеллектуальное наследие этих самых отцов и братьев? Была ли когда-нибудь борьба в более трагических условиях, чем эти?
Дневные и ночные поезда Между Москвой и Санкт-Петербургом
Фото РЖД
Как лучше ехать из Москвы в Санкт-Петербург дневным или ночным поездом?
- Дневные поезда, такие как «Сапсан» или «Невский экспресс», ходят быстро и эффективно, время в пути составляет около 4 часов.
Они современные и комфортабельные, сравнимы с европейскими междугородними поездами. - Ночные поезда — это настоящий русский опыт. От горячего самовара в конце каждого вагона до роскошных интерьеров — они действительно создают особое настроение.
- Ночной поезд «Красная стрела» или «Красная стрела» имеет историческое значение, будучи первым поездом советских времен, и сегодня представляет собой уникальное путешествие.
- Гранд-Экспресс – это еще один поезд класса люкс, курсирующий между Санкт-Петербургом и Москвой, который добавит в ваше путешествие высококлассный отель.
- Место в ночном поезде без торговой марки — это, безусловно, самый дешевый способ добраться из Москвы в Санкт-Петербург.
Возможно, вы читали нашу статью о том, как лучше добраться из Москвы в Санкт-Петербург, и решили сесть на поезд. Теперь вам нужно больше информации о поезде. Есть так много вариантов, так много возможностей. Но не волнуйтесь, мы вас прикроем.
Основы Дневной или ночной поезд
Поезда из Москвы в Санкт-Петербург и обратно ходят каждый день, отправляясь посреди ночи, рано утром, вечером или днем. Если вы хотите путешествовать днем, вы, скорее всего, купите билет на Сапсан, новый скоростной поезд в России или на Невский экспресс. Если вы путешествуете ночью, лучшие поезда носят романтические названия, такие как «Гранд-экспресс», «Красная стрела» или «Мегаполис», и доставят вас из Москвы, столицы России, в Санкт-Петербург, Северную Венецию на Неве с 7 до 10 часов. Основное различие между ними заключается в том, что поездка на ночном поезде займет много часов, и большую часть времени вы, вероятно, будете спать на койке. Хотя это может показаться неудобным в сравнении — дневные поезда едут быстро, и вы будете в пункте назначения всего через несколько часов — ночные поезда также могут быть менее дорогими и иметь очень романтическое, русское чувство.
Дневной поезд
Фото ExpressToRussia
Большинство дневных поездов, таких как упомянутые выше «Сапсан» и «Невский экспресс», являются скоростными поездами. «Сапсан» делает всего 2–5 остановок между Москвой и Санкт-Петербургом и создан для скорости. Он доставит вас на север в Санкт-Петербург за комфортные 4 часа со средней скоростью 250 км/ч. Поезд «Невский экспресс» в среднем едет с меньшей скоростью — около 200 км/ч, — но у него нет дополнительных остановок, поэтому он едет так же долго, как «Сапсан». И «Сапсан», и «Невский экспресс» современны, комфортабельны и оборудованы всем, что можно ожидать от стандартного европейского междугороднего поезда. Но за комфорт приходится платить: стоимость билетов на «Сапсан» и «Невский экспресс» в самом низком классе начинается от 3000 ₽ (50 долларов США) и доходит до 15 000 ₽ (235 долларов США) за первый класс, включающий персональную развлекательную систему, кожаные сиденья. и зарядные порты для вашего телефона. Подробнее о том, чем отличаются эти два поезда, читайте в нашей статье.
Ночной поезд
Фото РЖД
Ночные поезда немного сложнее. Во-первых, мы должны разделить их на фирменные (фирменные) и небрендированные поезда. Фирменный поезд имеет номер, который начинается с 0, за которым следуют две цифры и буква, например № 064А, а также обычно имеет название, например, Две Столицы. Эти поезда находятся в частном владении и часто имеют собственный дизайн или мотив. Обычно они предлагают более качественный сервис, чем обычные поезда, и предоставляют такие удобства, как горячее питание, лучшее постельное белье и вагон-ресторан. Вдобавок ко всему, они немного быстрее, чем их братья и сестры без торговой марки, совершая путешествие за 7–8 часов вместо 9.до 10. Цены на билеты делятся на три класса: первый класс (Спальный вагон или СВ), второй класс (Купе) и третий класс (Плацкартный), они варьируются от 2400 ₽ (40 долларов США) до 9000 ₽ (140 долларов США). Билеты третьего класса дают вам место в открытом вагоне на 56 мест. Купе — относительно приватное купе, состоящее из двух двухъярусных кроватей (4 пассажира), а в Спальном вагоне — два спальных места.
Небрендовые поезда узнаются по комбинации трехзначного номера и буквы, например № 146У. В их обслуживание обычно входит самовар с бесплатной горячей водой в коридоре. Они также поставляются с третьим и вторым классом, а некоторые из них также предлагают вариант с сидячими местами по бесконкурентной цене 800 ₽ (13 долларов США). Билеты на «Плацкартный» стоят 1500 ₽ (25 долларов), а «Купес» можно купить примерно за 2000 ₽ (31 доллар). У них нет первого класса.
Красная Стрела – Красная Стрела
Фото РЖД
Самый престижный и исторический ночной поезд России называется Красная Стрела, Красная Стрела. Когда-то он перевозил элиту коммунистической партии, теперь он служит для перевозки всех видов пассажиров. Его цветовой мотив красный, он украшен деревянными деталями и плотными бархатными шторами. Путешественники могут выбирать между люксом, первым и вторым классом по цене от 3000 ₽ (50 долларов США) до 13 000 ₽ (205 долларов США). Поезд отправляется из Москвы и Санкт-Петербурга каждую ночь в 23.55. Дорога занимает 8 часов и не имеет остановок — поезд просто медленный. Тем не менее, у него есть своя музыкальная тема, которая звучит при отъезде и прибытии! Как насчет этого!
Гранд-Экспресс
Фото GrandServiceExpress
Для самых роскошных ночных путешествий попробуйте Гранд-Экспресс. Их уровень комфорта сравним с гостиничным: качественная мебель, развлекательная система и интернет в каждом классе, дополнительные санузлы в каждом купе, индивидуальный кондиционер, горячий завтрак и многое другое в более высоких классах. У них 15 автомобилей разных классов. Цены варьируются от 2800 ₽ (48 долларов США) до 23000 ₽ (360 долларов США).
Сводка
Дневные поезда — это в основном скоростные поезда, преодолевающие расстояние между Москвой и Санкт-Петербургом за 4 часа. Они быстрые и эффективные, но не создают такого уникального впечатления, поскольку очень похожи на другие высокоскоростные поезда по всему миру. Ночные поезда делятся на фирменные и нефирменные поезда, обеспечивающие разный уровень комфорта и обслуживания.