Рассказы Даниила Хармса

Peskarlib.ru > Русские авторы > Даниил ХАРМС

Настоящее имя этого писателя – Даниил Иванович Ювачев. Он родился в 1905 году в Петербурге. Уже в школе у Даниила открылся незаурядный талант писателя. Тогда же он решил взять себе псевдоним – Хармс.

Как писатель Даниил Хармс стал известен в 20-е годы, но его произведения были понятны не всем. Его можно было бы назвать родоначальником русского сюрреализма. Единомышленников он нашел в организации ОБЭРИУ – Объединении Реального Искусства. Но деятельность этой организации раздражала власть, и произведения Даниила Хармса медленно, но верно перестали печатать.  Читать далее…

Даниил ХАРМС

Однажды лев, слон, жирафа, олень, страус, лось, дикая лошадь и собака поспорили, кто из них быстрее всех бегает.

Даниил ХАРМС

— Вот,— сказал Ваня, кладя на стол тетрадку,— давай писать сказку.

Даниил ХАРМС

Вот так история! Не знаю, что делать. Я совершенно запутался. Ничего разобрать не могу. Посудите сами: поступил я сторожем на кошачью выставку.

Даниил ХАРМС

Во-первых, запел я песенку и пошел.

Даниил ХАРМС

На Кособокой улице, в доме N 17, жила одна старушка. Когда-то жила она вместе со своим мужем, и был у нее сын. Но сын вырос большой и уехал, а муж умер, и старушка осталась одна.

Даниил ХАРМС

Это невероятно! Кто объяснит мне, что произошло? Вот уже третий день я лежу на диване, и меня от страха трясет. Я ничего не понимаю.

Даниил ХАРМС

— Ты был в зоологическом саду?

Даниил ХАРМС

В 124-м детском доме, ровно в 8 ч. вечера, зазвонил колокол.

Даниил ХАРМС

Колька Панкин решил прокатиться куда-нибудь подальше.

Даниил ХАРМС

Один англичанин никак не мог вспомнить, как эта птица называется.

Даниил ХАРМС

У одной маленькой девочки начал гнить молочный зуб. Решили эту девочку отвести к зубному врачу, чтобы он выдернул ей ее молочный зуб.

Даниил ХАРМС

Жил однажды человек по имени Федор Федорович Колпаков.

Даниил ХАРМС

Стоял на столе ящик.

Даниил ХАРМС

Одного мальчика спросили…

Даниил ХАРМС

У нас в деревне умер один человек и оставил своим сыновьям такое завещание.

Даниил ХАРМС

К нам в редакцию пришел человек в мохнатой шапке, в валеных сапогах и с огромной папкой под мышкой.

Чтобы хоть как-то существовать, писатель начинает сотрудничать с детскими изданиями, в частности, с журналом «Чиж». Детские рассказы Даниила Хармса смешные и поучительные – «17 лошадей», «Храбрый еж», «Как старушка чернила покупала», «Заяц и еж» и многие другие. Есть и совсем непонятные, как «12 поваров», но ни один из рассказов не оставит вас равнодушным.

Кроме рассказов Даниил Хармс пишет для детей и стихи. Они незамысловаты по сюжету, легко запоминаются. Когда их читаешь, то кажется, что их написал сорванец – настолько они легки и позитивны. Перечитайте или прочтите впервые «Плих и Плюх», «В гостях», «Игра», «Дворник – Дед Мороз», «Что это было?» — перечислять можно долго. А ведь эти стихи писались тогда, когда Хармсу реально нечего было есть и он медленно умирал от голода. Его совсем перестали печатать после того, как он принес в издательство стихотворение «Из дома вышел человек», заподозрив в этом стихотворении недовольство существующим режимом.

В начале войны Даниил Хармс был арестован и посажен в Кресты, а в феврале 1942 года там и скончался. Лишь спустя 25 лет после смерти его произведения были изданы. Они вызывают противоречивые чувства, кому-то нравятся, а кто-то считает их пустыми, но никто не остается равнодушным, потому что в любом случае от них остается след в душе.

Хармс Даниил Иванович — биография писателя, личная жизнь, фото, портреты, книги

Сын революционера и потомственной дворянки, Даниил Ювачев рано увлекся авангардным искусством и поэзией футуризма. В 1920-х он взял себе псевдоним Хармс и стал членом литературных групп «Левый фланг» и «Академия левых классиков», которые отказывались от норм русского языка и много экспериментировали с текстами. Поэт стал известен как участник группы ОБЭРИУ, автор стихотворений и рассказов для детей.

«Он казался совсем взрослым молодым человеком»: детские годы Даниила Хармса

Даниил Ювачев (Хармс) в детстве. Около 1913. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Письмо, написанное Надеждой Ювачевой от имени сына. 13 декабря 1907. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Отец Даниила Ювачева (Хармса) Иван Ювачев. 1900-е. Фотоателье А.А. Оцупа. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Даниил Хармс родился 30 декабря 1905 года в Петербурге. Его отец — Иван Ювачев — в 1880-х состоял в организации «Народная воля» и участвовал в покушении на Александра III: он должен был бросить бомбу в его карету. К моменту рождения сына Ювачев вернулся из ссылки, опубликовал несколько религиозных книг и стал членом-корреспондентом физической обсерватории Академии наук. Мать будущего поэта — Надежда Колюбакина — происходила из старинного дворянского рода Саратовской губернии. Она возглавляла «Убежище для женщин, вышедших из тюрем Санкт-Петербурга» и помогала бывшим каторжникам и ссыльным.

Жили Ювачевы небогато и почти все свои сбережения вкладывали в образование детей. Для Даниила и его сестры Елизаветы родители наняли педагогов по немецкому и английскому языкам, преподавателей музыки, гувернанток. Хармс очень любил свою семью, с детства стремился подражать отцу. Самые ранние сохранившиеся тексты будущего поэта — его письма Ивану Ювачеву. Хармс писал их, когда ему было пять лет: «Милый папа! Приезжай к нам скорее. Я хочу тебя видеть. Целую тебя за письмо. Любящий тебя сын Даня».

В 1917 году Даниил Ювачев поступил в старейшую школу Петербурга — «Петришуле». Учился будущий поэт плохо и отличные оценки получал только за поведение и прилежание. По русскому, немецкому, французскому и истории ему ставили двойки. Одноклассники Хармса вспоминали, что он постоянно совершал странные поступки и разыгрывал учителей.

То он приносил в класс валторну и ухитрялся играть на ней во время урока. То убеждал строгого учителя не ставить ему двойку — «не обижать сироту». Под каменной лестницей дома, в котором жила семья Дани Ювачева, он поселил воображаемую любимую «муттерхен» (мамашу. — Прим. ред.) и вел с ней долгие беседы в присутствии пораженных соседей или школьных приятелей, упрашивая милую «муттерхен» не беспокоиться за него».

В ведомости за 1921/22 учебный год Хармсу написали: «Должен оставить школу». Его успеваемость к тому моменту стала совсем плохой: он редко получал даже тройки, педагоги характеризовали его как ленивого и слабого ученика. Родители отправили Хармса в Детское село (ранее — Царское село, сейчас — город Пушкин). Здесь он поступил во 2-ю Единую трудовую школу, директором которой была его родная тетка — Наталья Ювачева. Это учебное заведение создали на основе бывшей Мариинской гимназии, в нем сохраняли дореволюционные традиции: ставили спектакли, устраивали литературные вечера, где обсуждали творчество поэтов. Одноклассники Хармса восхищались его эксцентричным поведением, взрослыми манерами.

Даня был совсем не похож на мальчиков, каких мы обычно привыкли видеть вокруг себя. Одетый, помнится, в коричневый с крапинкой костюм, в брюках до колен, в гольфах и огромных ботинках, он казался совсем взрослым молодым человеком. Он жил в своем мире, в нем шла какая-то внутренняя работа. Мрачноватый, замкнутый, немногословный, он.… часто, закурив трубку, распахнув пиджак и засунув руки в карманы, стоял так, оглядывая класс, как казалось, несколько свысока.

В Детском селе во время учебы в школе Хармс начал писать свои первые стихи и каламбуры, среди которых известный «Задам по задам за дам!». Примерно в это же время он придумал и взял себе псевдоним Хармс. Однако поэт постоянно подписывал свои произведения разными именами. Среди них были такие вариации: Хаармс, Чармс, Хормс, Дардан и многие другие. Существует несколько версий возникновения его псевдонима. Он может происходить от французского слова charm, которое означает «обаяние», от английского harm — вред. А некоторые исследователи полагают, что Хармс наделял свой псевдоним мистическим смыслом.

Студент электротехникума и начинающий поэт

Даниил Хармс. Автопортрет с трубкой. 1923. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Даниил Хармс. Автопортрет. 12 марта 1924. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Даниил Хармс. Тот (фрагмент). 1924. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

В 1924 году Даниил Хармс окончил школу. Родители хотели, чтобы он получил высшее образование, однако в те годы для дворянина это было практически невозможно. Иван Ювачев написал в рабочий комитет, и его сына приняли в Первый ленинградский электротехникум, но за учебу пришлось платить. Заявление о приеме в техникум поэт подписал двойной фамилией — Ювачев-Хармс. На занятия он почти не ходил, а позже написал в дневнике: «Я не подхожу классу физиологически». В это время он много читал. Среди его любимых книг были произведения Андрея Белого, Томаса Манна, Гилберта Честертона, труды филолога Виктора Шкловского, психиатра Владимира Бехтерева и других. Хармс выступал на поэтических вечерах со своими работами и стихами других авторов. Поэт писал в дневнике: «Боже, сделай так, чтобы там были люди, которые любят литературу, чтобы им было интересно слушать». Он знал наизусть произведения Владимира Маяковского и Игоря Северянина. Отец и тетя поэта не одобряли его любовь к авангардной литературе.

Мои стихи тебе
папаша
Напоминают просто кашель.
Твой стих не спорю много выше
Но для меня он шишел вышел.

«Я в конюшнях и публичных домах не читаю»

Философ Яков Друскин. 1920-е. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Игорь Бахтерев. Эскиз оформления спектакля «Моя мама вся в часах». Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Поэт Александр Введенский. 1930-е. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

С весны 1925 года Даниил Хармс посещал собрания Всероссийского союза поэтов (ВСО). Среди членов организации были поэты Михаил Кузмин, Николай Клюев и Александр Туфанов. Они экспериментировали с текстами, использовали специальный заумный язык, или заумь, — особый литературный прием. Поэты отказывались от русского языка и придумывали собственный, в котором слова и предложения строились по традиционным моделям, но не несли связного смысла. Этим приемом обычно пользовались футуристы. Поэт Велимир Хлебников писал: «Заумный язык значит находящийся за пределами разума».

Весной 1926 года Даниила Хармса за постоянные прогулы отчислили из техникума. На занятиях в «Ордене» поэт познакомился и подружился с Александром Введенским. Вместе они отделились от остальных заумников и объединились в группу «Левый фланг» и стали называть себя «чинарями». Вскоре к ним присоединились Яков Друскин, Леонид Липавский и Николай Олейников. Друскин вспоминал: «Это было литературно-философское содружество пяти человек, каждый из которых, хорошо зная свою профессию, в то же время не был узким профессионалом и не боялся вторгаться в «чуждые» области, будь то лингвистика, теория чисел, живопись или музыка». Они участвовали в литературных вечерах Союза поэтов, читали собственные стихотворения. В 1926 году вместе с театральным коллективом «Радикс», куда входили драматург Игорь Бахтерев и режиссер Георгий Кацман, Хармс и Введенский ставили спектакль «Моя мама вся в часах».

«Радикс» был задуман как «чистый театр», театр эксперимента, ориентированный не столько на конечный результат и на зрителя, сколько на переживание самими актерами чистого театрального действия. Вопроса — выйдет ли из этого что-нибудь когда-либо — вначале никто не ставил, вводились все новые действующие лица без сюжетных нагрузок, единый текст пьесы так никогда и не был написан, не несла она и никакой сколько-нибудь выраженной темы — это был «монтаж аттракционов.

Пьесой заинтересовался художник Казимир Малевич. Он помог «Радиксу» найти помещение для репетиций и подходящие декорации. В ноябре 1926 года, когда работа над спектаклем почти завершилась, Главлит запретил авангардную пьесу: она не прошла цензуру. Репетиции прекратились, а «Радикс» закрыли.

Творчество «чинарей» не было популярным. В прессе часто появлялись отрицательные отзывы на их произведения. После выступления на встрече литературного кружка Высших курсов искусствоведения поэтов стала критиковать ленинградская газета «Смена». На собрании Александр Введенский прочитал несколько стихотворений и спросил у слушателей, стоит ли ему продолжать. Он ожидал поддержки публики, однако кто-то из начинающих писателей ответил отрицательно. «Чинари» возмутились и потребовали удалить этого человека с собрания, но члены кружка запротестовали. Тогда Хармс заявил: «Я в конюшнях и публичных домах не читаю!» Вскоре в газете «Смена» вышла статья, в которой критиковали творчество «чинарей» и их поведение на литературных вечерах.

Студенты [Высших курсов искусствоведения] категорически запротестовали против подобных хулиганских выпадов лиц, являющихся в качестве официальных представителей литературной организации на студенческие собрания. Они требуют от Союза поэтов исключения Хармса, считая, что в легальной советской организации не место тем, кто на многолюдном собрании осмеливается сравнить советский ВУЗ с публичным домом и конюшнями.

Обэриут и детский писатель

Шрифтовая композиция Веры Ермолаевой и Льва Юдина. Афиша вечера «Три левых часа». 1928. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Даниил Хармс на балконе Дома книги. 1930-е. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Обложка книги Даниила Хармса «Озорная пробка». Ленинград, Государственное издательство, 1928. Изображение: d-harms.ru

Осенью 1927 года группа «чинарей» вместе с Даниилом Хармсом присоединилась к «Объединению реального искусства» (ОБЭРИУ). Кроме поэтов и писателей в группу вошли драматурги, театральные режиссеры и художники. К объединению присоединились Николай Заболоцкий, Игорь Бахтерев, Дойвбер Левин и другие.

В 1928 году в журнале «Афиши Дома печати» опубликовали декларацию ОБЭРИУ. В ней участники объединения провозгласили себя «новым отрядом левого революционного искусства» и описали свои взгляды на литературу — отказ и от языка зауми, и от реализма.

Мы — поэты нового мироощущения и нового искусства. Мы — творцы не только нового поэтического языка, но и созидатели нового ощущения жизни и ее предметов… Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты «не-реальны» и «не-логичны»? А кто сказал, что «житейская» логика обязательна для искусства?

Обэриуты экспериментировали с языком и формой произведений. Они считали, что в литературу нужно принести новые методы изображения действительности. Немецкий литературовед Вольфганг Казак писал: «Их методом изображения действительности и воздействия на нее было искусство абсурда, отмена логики и общепринятого времяисчисления в поэтических произведениях, необычное противопоставление отдельных частей произведений, которые сами по себе реалистичны». В качестве образца обэриуты часто брали книги классиков русской литературы и переделывали их — например, Николай Заболоцкий изучал оды XVIII века и менял в них сюжет и лексику. В ОБЭРИУ входили и философы, в том числе Яков Друскин. Именно он спас и сохранил архив объединения: стихи Хармса, Олейникова и Введенского — во время Великой Отечественной войны.

24 января 1928 года обэриуты устроили творческий вечер «Три левых часа». Они прочитали свои стихи, показали спектакль по пьесе Даниила Хармса «Елизавета Бам» и фильм режиссеров Александра Разумовского и Климентия Минца «Мясорубка». Билеты на вечер раскупили заранее, и на мероприятие пришло много зрителей. Однако многие из них остались недовольны, а критики оставили на спектакль отрицательные рецензии. В «Красной газете» опубликовали статью под заголовком «Ытуеребо». Ее автор Лидия Лесная разгромила «Три левых часа» и написала, что никто из зрителей ничего не понял.

В марте 1928 года Даниила Хармса призвали на краткосрочную службу в армию. По «Закону об обязательной военной службе» от 1925 года ее можно было проходить и вне казарм — надо было лишь иногда посещать учебные сборы. Хармс писал про них: «Интересно, но противно». На службе он создавал агитационные стихи для армейской газеты.

В это же время Хармс вместе с другими обэриутами решили издать стихотворный сборник. Однако цензоры не пропускали произведения в печать. Тогда Самуил Маршак пригласил их в Ассоциацию писателей детской литературы. Для многих писателей и поэтов это был единственный шанс опубликовать свои произведения и стать популярными: издания ассоциации выходили большим тиражом. Даниил Хармс стал писать стихи и рассказы для детей, публиковаться в журналах. Поэт писал: «В область детской литературы наша группа [ОБЭРИУ] привнесла элементы своего творчества для взрослых». Среди его произведений этого времени — «Кошки», «Озорная пробка» и «Врун». Помимо этого, поэт переводил сказки братьев Гримм.

1 апреля 1930 года обэриутам удалось устроить свой последний литературный вечер, который прошел в общежитии Ленинградского университета. Студенты, которые присутствовали на встрече, освистали поэтов, а спустя несколько дней в советской прессе появились разгромные отзывы.

Все выступавшие единодушно, под бурные аплодисменты аудитории, дали резкий отпор обэриутам. Обэриуты далеки от строительства. Они ненавидят борьбу, которую ведет пролетариат. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглерство — это протест против диктатуры пролетариата. Поэзия их поэтому контрреволюционна. Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага…

Личная жизнь: «Я очень люблю ее, но как ужасно быть женатым»

Вторая жена Даниила Хармса Марина Малич. 1930-е. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Даниил Хармс и художница Алиса Порет. Начало 1930-х. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Первая жена Даниила Хармса Эстер Русакова. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Даниил Хармс был женат дважды. Первой супругой поэта стала Эстер Русакова, дочь политического эмигранта и революционера. В 1919 году ее семья вернулась в Россию, а в 1924-м она познакомилась с Хармсом. О ней поэт писал: «Она была для меня не только женщиной, которую я люблю, но еще и чем-то другим, что входило во все мои мысли и дела». Их отношения были очень сложными: они постоянно ссорились, с трудом находили общий язык, ревновали друг друга, несколько раз расставались и сходились снова. Однако именно Эстер Русаковой посвящены почти все произведения конца 1920-х годов. Окончательно они расстались в 1930 году. Через несколько лет Русакову осудили за контрреволюционную деятельность и отправили на Колыму, где она умерла.

В 1933 году Хармс познакомился с Мариной Малич, внучкой князя Алексея Голицына. Позднее она вспоминала: «Мне он очень понравился. Славный очень, лицо такое открытое. У него были необыкновенные глаза: голубые-голубые. И какой вежливый, воспитанный!» Хармс и Малич поженились в 1934 году. Поэт опасался арестов и настоял на том, чтобы жена оставила девичью фамилию.

Так у тебя всегда будет оправдание: «Я знала и не хотела брать его фамилию». Поэтому для твоей безопасности, для тебя будет спокойнее, если ты останешься Малич…»

К концу 1930-х их отношения ухудшились: Хармс редко бывал дома, его окружали поклонницы, которым поэт оказывал знаки внимания. Несмотря на это, Малич не оставила мужа. В дневнике поэт написал: «Я очень люблю ее, но как ужасно быть женатым».

«Я чувствую, что там происходит что-то тайное, злое»

Даниил Хармс. Яйцо Мира, или Ноль. 1930-е. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Фотографии Даниила Хармса из следственного дела. 1931. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Титульный лист рукописного сборника «Случаи», содержащего автографы произведений Даниила Хармса. 1933–1939. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

10 декабря 1931 года Даниила Хармса и Александра Введенского арестовали. Их и других бывших обэриутов объявили «членами антисоветской группы писателей», которые вели контрреволюционную деятельность. В обвинительном заключении Хармса говорилось: «Сочинял и протаскивал в детскую литературу политически враждебные идеи и установки, используя для этих целей детский сектор ЛЕНОТГИЗ’а». В мае 1932 года Хармса приговорили к трем годам исправительно-трудовых работ в концлагерях. Однако его отец, у которого была репутация революционера-народовольца, участника покушения на царя, добился смягчения приговора. Решение пересмотрели, и вместо концлагеря Хармс отправился в ссылку. Ему запретили проживать в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик, но разрешили выбрать город для отбывания срока. Поэт поехал в Курск, где уже находился Введенский, который получил такой же приговор. Здесь он жил в бедности, на денежные переводы от отца. О курской ссылке Хармс написал два автобиографических рассказа: «Мы жили в двух комнатах…» и «Я один…» — о страхе и одиночестве человека, который вынужденно оказался вдали от дома.

В октябре 1932 года Хармс вернулся в Ленинград — помогли хлопоты отца и знакомство поэта со следователем. В том же году он восстановился в Союзе писателей и стал сотрудничать с детскими издательствами и журналами. В 1933 Хармсу разрешили проводить встречи со школьниками. Редактор журнала «Чиж» Нина Гернет позднее вспоминала: «В пионерлагере после его выступления все слушатели встали и пошли за ним, как за Гаммельнским крысоловом, до самого поезда».

С середины 1930-х Хармс писал преимущественно прозу. Он снова жил бедно: даже в детских журналах поэта публиковали неохотно. ОБЭРИУ распалось. Александр Введенский уехал в Харьков, а с Заболоцким и Олейниковым Хармс почти перестал общаться.

Вот я постепенно сваливаюсь в помойную яму. Ко мне растет презрение. Вот она — гибель. Не вижу, как подняться. Боже, как тяжело видеть всюду равнодушие. Бедная, бедная моя жена! Боже, что мне уготовано в будущем?

В 1936 году Хармс начал вести «Голубую тетрадь» — самодельную книжку. В нее поэт вносил заметки о жизни, записывал рассказы и стихи. В марте 1937 года в журнале «Чиж» он опубликовал стихотворение «Из дома вышел человек…». Советские критики решили, что в нем Хармс пишет о массовых репрессиях:

Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.

Поэта вновь перестали печатать. В дневнике он писал: «Мне не выплачивают деньги, мотивируя какими-то случайными задержками. Я чувствую, что там происходит что-то тайное, злое». В ноябре того же года бывшего обэриута Николая Олейникова арестовали и расстреляли. После этого начались массовые проверки сотрудников Детгиза, среди которых был и Хармс. Руководителя редакции Самуила Маршака вызвали на собрание Союза писателей и призвали отречься от антисоветчиков и врагов народа. Маршак срочно уехал из Ленинграда в Москву. В марте 1938 года арестовали Заболоцкого, а в октябре того же года умер близкий друг Хармса — Борис Житков. Несмотря на это, поэт не оставил творчества — он закончил цикл рассказов «Случаи», повесть «Старуха».

Мнимый сумасшедший: второй арест и смерть

Даниил Хармс в образе вымышленного брата Ивана Ивановича Хармса, бывшего приват-доцента Санкт-Петербургского университета. 1930-е. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Фотографии Даниила Хармса из следственного дела. 1941. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Вторая жена Даниила Хармса Марина Малич после депортации в Германию. 1943–1945. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Чтобы избежать ареста, поэт решил симулировать психическое заболевание. Он изучал труды по психологии и медицине и подал прошение в Литфонд, в котором попросил выделить ему средства на лечение шизофрении. Осенью 1939 года Хармс попал в психоневрологический диспансер и вскоре получил справку об освобождении от воинской повинности.

За время пребывания отмечено: бредовые идеи изобретательства, отношения и преследования, считает свои мысли «открытыми и наружными», если не носит вокруг головы повязки или ленты. Проявлял страх перед людьми, имел навязчивые движения и повторял услышанное. Выписан был без перемен.

В 1940 году умер отец Даниила Хармса. Большой архив Ивана Ювачева и его коллекцию икон конфисковали и отправили в музей атеизма.

Спустя год Хармс написал свое последнее произведение — рассказ «Реабилитация». Писатель закончил его 10 июня 1941 года, а 12 дней спустя началась Великая Отечественная война. Правительство объявило мобилизацию, и Хармсу снова пришлось проходить медицинскую комиссию. Она вновь признала поэта негодным к службе из-за психического заболевания.

Он хотел, чтобы мы совсем пропали, вместе ушли пешком, в лес и там бы жили. Взяли бы с собой только Библию и русские сказки. Днем передвигались бы так, чтобы нас не видели. А когда стемнеет, заходили бы в избы и просили, чтобы нам дали поесть, если у хозяев что-то найдется. А в благодарность за еду и приют он будет рассказывать сказки…

23 августа 1941 года Даниила Хармса арестовали и обвинили в антивоенной агитации, распространении пораженческих настроений. Среди фраз, которые приписывали поэту в протоколе допроса, были такие строки: «Если же мне дадут мобилизационный листок, я дам в морду командиру, пусть меня расстреляют; но форму я не одену и в советских войсках служить не буду». В сентябре Хармса направили на медицинскую экспертизу, которая вновь признала писателя сумасшедшим. Хармса направили в психиатрическое отделение тюремной больницы. Поэт умер во время блокады Ленинграда, 2 февраля 1942 года в «Крестах». Похоронен в братской могиле на Пискарёвском кладбище.

Интересные факты:

Даниил Хармс. Монограмма Осириса, египетский крест и другие знаки. Начало 1930-х. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Даниил Хармс на балконе Дома книги. 1930-е. Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

Титульный лист книги Казимира Малевича «Бог не скинут» (Витебск, 1922) с дарственной надписью Даниилу Хармсу: «Д.И. Хармсу. К. Малевич. 16/ф 27 г. Идите и останавливайте прогресс. К. Мал.». Иллюстрация к книге Валерия Шубинского «Даниил Хармс: жизнь человека на ветру». Москва: Издательство «Corpus», 2015

1. Даниил Хармс эксцентрично одевался и удивлял публику. Он любил гулять по Невскому проспекту в маскарадных костюмах, надевал пилотки с ослиными ушами, нелепые шляпы, цепочки с брелками.

Среди них [молодых людей] выделялся самый высокий, долговязый, с весьма серьезным лицом и с тросточкой, увенчанной старинным автомобильным клаксоном с резиновой черной «грушей». Он невозмутимо шагал с дымящейся трубкой в зубах, в коротких штанах с пуговичками пониже колен, в серых шерстяных чулках, в черных ботинках. В клетчатом пиджаке. Шею подпирал белоснежный твердый воротничок с детским шелковым бантом. Это и был уже овеянный легендами Даниил Хармс!

2. Хармс интересовался оккультизмом, изучал тайнопись, Каббалу — мистическое учение в иудаизме, религиозные практики. Это увлечение появилось у писателя после того, как он прочитал книги немецкого прозаика Густава Майринка. Тот переводил мистическую литературу и вставлял в свои книги средневековые легенды. Хобби Хармса использовали против него в 1931 году, когда поэта впервые арестовали. Во время обыска в его квартире нашли «рукописи, разную переписку и 10 мистико-оккультных книг». Из-за мистических сочинений Хармса обвинили в пагубном влиянии на детей.

3. Еще во время учебы в школе Хармс увлекся авангардной поэзией. Однако в его первых произведениях еще видно влияние классиков русской литературы. В самом раннем сохранившемся стихотворении Хармса под названием «Медная» исследователи нашли рифму «стаканы — тараканы»:

Тучи рыжих тараканов
Разбегутся со стаканов —
От пивных,
От пустых.

Эту рифму начинающий поэт заимствовал из «Четырех стихотворений капитана Лебядкина» из романа Федора Достоевского «Бесы». Однако отсылку к творчеству классика русской литературы первые читатели «Медной» не оценили. Эмма Изигкейт, в альбом которой Хармс и записал стихотворение, вспоминала: «Меня немного смутили «пивные стаканы и тараканы» — я с ним вообще не выпивала нигде».

4. Впервые Хармса арестовали еще в 1924 году. На одном из литературных вечеров он прочитал стихи Николая Гумилева, среди которых были «Заблудившийся трамвай», «Отвечай мне, картонажный мастер» и «Слоненок». Перед выступлением, Хармс рассказал слушателям о Гумилеве и назвал его человеком, «ни за что убитым чекистами». Из-за этого поэта задержали, но обвинения не предъявили — просто побеседовали с ним и потребовали больше не читать Гумилева на литературных вечерах.

5. У Хармса было много маленьких гладкошерстных собак. Сам поэт объяснял, что он специально заводит небольших питомцев, чтобы на их фоне подчеркнуть свой высокий рост. Своим собакам Хармс давал необычные клички, среди которых «Чти память дня сражения при Фермопилах».

6. Хармс дружил с художником Казимиром Малевичем. Они познакомились во время работы над постановкой «Моя мама вся в часах». В 1927 году Малевич подарил Хармсу свою книгу «Бог не скинут: Искусство, церковь, фабрика», которую подписал: «Идите и останавливайте прогресс». Поэт в свою очередь неоднократно посвящал художнику стихи, самое известное из которых «На смерть Казимира Малевича»:

Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке!
Что ты, человек, гордостью сокрушил лицо?
Только мука — жизнь твоя, и желание твое — жирная снедь.
Не блестит солнце спасения твоего.

7. Во время учебы в школе Даниил Хармс придумал собственный шифр, которым затем пользовался в личных записях и дневниках. К этому его подтолкнул рассказ Артура Конана Дойля о Шерлоке Холмсе «Пляшущие человечки». В нем сыщик расшифровали записи, в которых вместо букв использовались рисунки танцующих людей. Первый шифр Хармса напоминал «пляшущих человечков». На протяжении жизни поэт несколько раз изменял свой тайный язык.

Журнал БОМБА | Экстремисты: Даниил Хармс

Легко отмахнуться от грандиозных заявлений об искусстве и природе реальности, особенно когда они сделаны писателем, который провел время в психиатрической больнице. Это одна из причин, почему новое открытие русского абсурдиста Даниила Хармса не привело к серьезному рассмотрению его идей. По крайней мере, в Америке жизнь Хармса и его знаменитые эксцентричности привлекли к себе не меньше внимания, чем его творчество. Печальная, но предсказуемая судьба писателя, который любил гулять по Ленинграду с сачком в руках и писать стихи на выдуманных языках.

Но еще одна причина такого пренебрежения заключается в том, что интересы Хармса — мистицизм, иррациональность, абсурд — не входят в число приоритетов современной американской литературы. Он — артефакт литературной культуры, значительно чуждой нашей и гораздо более радикальной, в которой публикация манифеста, делающего странные заявления об искусстве и реальности, как это сделал Хармс, была разумным способом начать литературную карьеру. Но это время прошло, и то, что мы, современные американцы, сейчас находим в творчестве Хармса, отражает наши собственные приоритеты. Мы сосредотачиваемся на вещах о Хармсе, которые важны в нашей культуре — его юморе, его трагической истории жизни — и обычно игнорируют усилия, лежащие в основе его творчества: его попытку создать литературу, которую он назвал «транссмысленной». реальности классическими литературными средствами.

Как в личности, так и в творчестве Хармс представлял собой своеобразную смесь консерватизма и радикализма. Он был революционером по темпераменту — хотел шокировать, дестабилизировать, изобретать заново. Советская революция произошла, когда он был подростком, и, симпатизировал он ее целям или нет поначалу (верования Хармса по большинству социальных и политических вопросов неясны; я думаю, что он был просто аполитичен), он усвоил идею о том, что художники его эпохи должны стремиться переделывать искусство с нуля, так же как Советский Союз якобы переделывал общество. Но в то же время у него было аристократическое отвращение к мещанству, которое усилила революция, и он ненавидел пролетарскую эстетику, где бы он ни видел ее. «Я против всего, что дорого сердцу моей страны, — писал он в 1928 запись в журнале при прохождении обязательной военной службы. «Все, что здесь происходит, кажется мне чуждым. Боже мой, освободи меня от пролетариата».

Хармс тоже выступал против литературного истеблишмента Советского Союза.Начинал свою деятельность то с нападений, то, когда нуждался в помощи в публикации, бездарно заигрывал с правящими литературными группами ¹ . Эта помощь, что неудивительно, так и не пришла. Удивительно то, что он нашел мало общего с группами, которые сами были в разногласиях с истеблишментом.Самой известной из групп, основанных Хармсом, была ОБЭРИУ (аббревиатура, означающая «Товарищество настоящего искусства»), которую он создал в 1928 с поэтом Александром Введенским и некоторыми другими. ОБЭРИУ работал, вольно, на стыке бессмысленной литературы и публичного спектакля, на почве, над которой уже работали футуристы и поэтическая школа заум («за-ум», что означает «сверхсмысл»), сосредоточенная вокруг Велимира Хлебникова. . Однако ОБЭРИУ ненавидели, когда их сравнивали с этими группами, чьи сочинения представляли для них поверхностный формализм, чрезмерно занятый самим языком. Целью ОБЭРИУ было создание искусства, обращающегося к уровню реальности ниже того, что они назвали в своем манифесте «мирской» или «повседневной» логикой. Они не хотели подрывать классический литературный язык и средства изображения; скорее, они хотели использовать его для создания искусства иррационального, чтобы обеспечить доступ к миру за пределами логики и воспринимаемой реальности.

То, что Хармс действительно преуспел в этом стремлении, заключается в том, что его пути расходятся с ОБЭРИУ и контекстом в целом. I Am A Phenomenon Quiet Out of the Ordinary , выпущенный ранее в этом году издательством Academic Studies Press, дает лучшее представление о любой книге на английском языке о Хармсе как в его контексте, так и как о глубоко увлекательном человеке, чью работу невозможно объяснить. по обстоятельствам его создания.

Переводчики и редакторы книги Энтони Анемон и Питер Скотто задались целью составить «творческую биографию в документах», включив в нее не только подборку записных книжек и писем Хармса, но и современные рецензии, несколько работ, которые можно правдоподобно в категории творческой автобиографии, а также официальные документы о его аресте, допросе и смерти. Но книга — это больше, чем творческая биография — это огромное дополнение к канону Хармса на английском языке. Поскольку Хармс при жизни почти не публиковался и лишь в нескольких случаях приводил свои работы в какой-либо окончательный вид, между записными книжками и другими его работами мало различий. Хотя многие записные книжки и письма Хармса появлялись в более ранних сборниках его прозы, здесь впервые переведены десятки записей, столь же великих, столь же странных, восхитительных и загадочных, как и его более известные произведения.

Помимо ценности избранного произведения Хармса, книгу можно читать целиком как постмодернистский роман, главным героем которого является Хармс. Я надеюсь, что некоторые из читателей, сделавших книгу Роберто Боланьо « Дикие сыщики » столь популярной несколько лет назад, прочитают « Я — совершенно необычное явление» . Мало того, что «сюжет» жизни Хармса отражает роман Боланьо — двое друзей начинают радикальное литературное движение, движение распадается, они стареют, их терзает жизнь, они умирают в безвестности — обе книги одинаково предлагают бесконечно разнообразное взгляд на своих главных героев с использованием документальной или, в случае Боланьо, псевдодокументальной техники. Разница в том, что «Я — совершенно необычное явление»  о писателе, более великом и странном, чем Боланьо или любое из его творений, и о том, чья история жизни гораздо более разрушительна. Хармс был самым неудачливым великим писателем раннего советского периода, впечатляющим отличием в поколении Бабеля, Мандельштама, Ахматовой и всех прочих. Его невезение было настолько чрезмерным и извращенным, что история его жизни почти хармсова, сочетающая абсурдность и жестокость с мрачным, едким юмором.

36 лет жизни Хармса, возможно, были худшим 36-летним отрезком в истории России. Он родился в 1905 году, в год войны и революции, и умер от голода, как и его кумир Гоголь, зимой 1942 года, находясь в психушке ленинградской тюрьмы, как раз в то время, когда обитатели этой блокадной города начали поедать друг друга. Годы между ними не были добры к нему. Советское государство преследовало Хармса за его сочинения, как и многих других, но Хармс по иронии судьбы преследовался не за произведения, героически выступавшие против советской власти, а за то, что он считал халтурой, детскую литературу, которую он писал, чтобы выжить. За свою серьезную работу его не столько преследовали, сколько косвенно угрожали, чего было достаточно, чтобы помешать ему даже пытаться публиковаться в течение последних двенадцати лет своей жизни. Из его произведений для взрослых, состоящих из шести томов на русском языке и наконец полностью опубликованных в 2002 году, всего за свою жизнь он увидел напечатанными два стихотворения. Горькая комедия неудачливого писателя-авангардиста, ставшего нерешительным детским писателем, усиливается тем фактом, что Хармс ненавидел детей.

Не только литература, но и главные желания Хармса были сорваны. В сексуальном плане он был распутником в очень нелиберальной культуре, одержимым фантазиями, которые, казалось, в значительной степени не были реализованы, и неудовлетворенным своими отношениями с женщинами, которые неизбежно были слишком консервативны для его вкусов. Он был любителем пляжа, жил в Санкт-Петербурге, верующим при советской власти. В своих тетрадях он писал молитвы о силе, сексе, деньгах, успехе; в конце 1930-х он начал молиться о смерти. К его молитвам к Богу и святым примешивается странное заклинание призыва.

Становление Хармса как писателя остается загадкой, а Я явление совершенно необычное  содержит мало подсказок о том, как Даниил Ювачев, посредственный петербургский студент, стал Даниилом Хармсом, радикальным молодым поэтом; он полностью сформирован с самого начала. Сохранилось несколько самых ранних писем Хармса, а по четвертому письму в книге, написанному, когда ему было 12 лет, Хармс узнает себя, то есть чрезвычайно странного. Написав своему отцу ² , он вместо даты ставит несколько рунических символов. «Я пишу так уже 1 год. Я тебе уже показывал. Быть здоровым.» Хармс уже тогда изобретал новые символические системы, которые станут навязчивой идеей на всю его жизнь.

Переименование, подмена, переворачивание. «Я хочу быть в жизни тем, чем был Лобачевский в геометрии», — написал Хармс в одной из записей в блокноте (Лобачевский был русским математиком, который произвел революцию в геометрии, доказав, что существуют математические системы, в которых аксиомы Евклида — ранее считавшиеся самыми основными законами дисциплины — не применять). Хармс, как и Лобачевский, хотел расширить свое поле, показав, что оно до сих пор ограничивалось одним отгороженным уголком действительности. Хармс считал, что настоящее искусство должно противостоять таким явлениям, как мистицизм и безумие, которые находятся за пределами разумного понимания. В письме к актрисе Клавдии Пугачевой он противопоставил два общих вида искусства — понятное и непонятное. Вторая категория — это то, что его волнует.

Непонятно, непонятно и в то же время прекрасно, это вторая категория! Но ты никогда не достигнешь его, смешно даже искать его, к нему нет дорог. Именно эта вторая категория заставляет человека вдруг бросить все и заняться математикой, а потом, бросив математику, вдруг увлечься арабской музыкой, а потом, зарезав жену и сына, лечь на живот и рассматривать цветок.

Лучшие произведения Хармса, такие как «Старуха» и некоторые короткие произведения, собранные как Случай («Происшествия») организованы вокруг непонятных, но интуитивно осязаемых наборов отношений. Они проходят почти незаметную грань между бессмыслицей и причинно-следственными связями. Кафка — единственный писатель, который, насколько мне известно, работает в этом месте, и только в своих самых экспериментальных произведениях, таких как «Сельский доктор» и некоторые притчи.

Советские власти, похоже, были должным образом озадачены Хармсом — они не знали, относиться ли к нему как к классовому врагу или к сумасшедшему. Современные рецензии на выступления групп Хармса прослеживают отход Советского Союза от относительной свободы 19-го века.20-х годов в идеологическую тюрьму 1930-х годов. Первая включенная здесь рецензия 1925 г. имеет веселый, ироничный тон. Всего два года спустя рецензия на скандальный спектакль, в котором Хармс пытался успокоить буйную толпу, заявив, что отказывается читать в «конюшнях и публичных домах», показывает, что над советским литературным миром сгущается темное облако бюрократической угрозы. «Студенты категорически возражали против подобного рода хулиганских нападок со стороны лиц, выступающих в качестве официальных представителей литературной организации на студенческих собраниях», — писал рецензент. «Требуют исключения Хармса из Союза поэтов, так как считают, что в законно созданной советской организации нет места тому, кто на большом собрании посмеет сравнить советский вуз с публичным домом. или конюшня. Хитроумный ответ Хармса и Введенского, назвавший сравнение с публичным домом «вполне уместным», был бы невообразим даже к 19 годам.30, когда в партийной газете один «Л. Нилвич» опубликовал статью, в которой обэриу нападали как на «классовых врагов» и называли их сверхсмысловую поэзию «протестом против диктатуры пролетариата». терпит в своей среде таких подонков, таких. . . ОБЕРИУЦ? На этом усилия Хармса по организации авангарда закончились; с тех пор он писал для детей и для своего ящика.

Неутомимые наблюдатели советских силовиков обнаружили сомнительные элементы и в работе Хармса для детей. Был арестован в 1931, вместе с Введенским и другими членами их кружка, в облаве авторов детских книг. Хармс был допрошен и признался, что нанес «значительный ущерб делу формирования подрастающего советского поколения», уводя его от «современной конкретной действительности». Он отсидел шесть месяцев в тюрьме, а затем присоединился к своему другу Введенскому в ссылке в Курске, на юго-востоке России. Это был ужасный период для Хармса, судя по его записным книжкам. Несчастный, нервный, больной, он лежал в постели, одержимо записывая свою температуру и частоту мастурбаций. Он вернулся в Ленинград к написанию детской литературы и снова был арестован в 1919 г.38 для детского стихотворения, в котором мужчина выходит за сигаретами и исчезает, — это было не самое безопасное время, чтобы писать об исчезновении людей. Хармсу удалось убедить своих следователей, что он сумасшедший, и провел короткое время в психиатрической больнице. Осенью 1941 года, после вторжения нацистов, он снова был арестован за контрреволюционные настроения и пораженчество. Нелепые обвинения против него показывают, что советское полицейское государство за десять лет после первого ареста Хармса утратило свою тонкость, чувство литературной тонкости: «Ювачев-Хармс говорил, что для улучшения условий жизни в стране необходимо уничтожить весь пролетариат или сделать его рабами». Его признали невиновным из-за невменяемости, но власти заперли его в тюремной больнице, где он и скончался.

Возможно, ближе к концу своей жизни он перешел черту от притворства сумасшедшим до настоящего безумия. «Его бред характеризуется нелепостью», — писал осматривавший его тюремный психиатр. «Чтобы скрыть свои мысли, он обматывает голову повязкой или маленькой тряпкой».

Как сложился бы Хармс как писатель, если бы остался жив? Что особенного в нем, так это то, что свои величайшие произведения он написал в самый худший период своей жизни, с конца 1930-х по 1919 год.40. По мере того, как Россия становилась полноценным адом параноидального, общесоциального насилия, а Хармс бедствовал почти до голодной смерти, его работы становились менее сознательно экспериментальными, более классическими, более гладкими. Постепенно он оставил позади сознательно радикальную работу своих 20-х годов. В речи 1936 года он охарактеризовал русский авангард, в котором он когда-то с таким энтузиазмом участвовал, как «несостоятельное» движение, зашедшее в тупик с Казимиром Малевичем. Путь вперед, по мнению Хармса, был обратным, к таким художникам, как Пушкин и Моцарт. «Пришло время, когда искусство может начать развиваться с сильными сторонами классицизма», — сказал он.

Карьера Сэмюэля Беккета — одна из возможных моделей того, как могло бы развиваться творчество Хармса, если бы он был жив. Беккет тоже потратил много лет на выработку зрелого стиля, решив, что он не может двигаться дальше в направлении экспериментального модернизма, который, по его мнению, достиг своей конечной точки с «Поминки по Финнегану» ³ . И Беккет, и Хармс экспериментировали с абсурдом, гротеском и черным юмором в своих ранних работах; на протяжении всей своей жизни оба были одержимы логикой, математикой, шахматами и тайными знаниями, и оба считали, что высшей целью литературы является доступ к иррациональному, что скрывается за обычным языком и категориями мысли ⁴ . Беккет был всего на три месяца моложе Хармса, и в возрасте 36 лет он работал над « Watt » (1953), романом, чье сумасшествие не уступает всему, что написал Хармс, и чья смесь причудливого и обыденного он напоминает. С Mercier и Camier (1946) Беккет начал брать этот аспект своей работы под контроль, и его величайшие книги — скромные, классически контролируемые, но не менее художественные или интеллектуальные радикальные — все были написаны, когда ему было за 40. Обращение Хармса к классицизму в последние годы жизни заставляет меня думать, что он мог развиваться подобным образом.

Хармс имел при себе экземпляр «Элегии» Введенского, когда его арестовали в последний раз, согласно полицейской описи его личных вещей. Эта деталь была бы слишком идеальной, чтобы быть правдоподобной в романе. Это стихотворение ⁵ , самое классическое произведение Введенского, представляет собой элегию уничтоженному русскому авангарду, своего рода антиутопию, в которой искажены великие тропы русской романтической поэзии — рыцари, извозчики, певцы, леса, ручьи. и сломанный. Что поразительно, так это то, что Введенский винит в увиденной им разрухе самих авангардистов, своих ровесников. Введенский обвиняет «нас» — его поколение писателей — в трусости, предательстве, пассивном послушании, жалости к себе и, главное, в недальновидности, в невыполнении своего великого обещания:

Мы взрастили цветок печали,
сами себе простили,
мы, как пепел остывшие,
предпочитаем орлу гвоздику.

Наша собственная интеллектуальная культура лелеет идею угнетенного писателя, мученика тирании. Ничто не могло быть дальше от этого представления, чем горькая поэма Введенского. Даже трудно представить, что то, что он написал в «Элегии», — это то, во что он верил. Действительно ли Введенский, который сам умер в тюрьме менее чем через год после ареста Хармса, действительно думал, что русский авангард несет ответственность за свою собственную неудачу, или ему было просто слишком опасно писать стихотворение, обвиняющее государство? ? А что же он сам и Хармс — фигурируют ли они в этом обвинительном заключении? Считал ли Введенский их двоих тепловатыми, благодушными, сговорчивыми? Трудно представить, чтобы кто-то обвинял в этом ОБЭРИУ, но это так. Это своего рода смирение. Что сказал бы Введенский о современной литературе, если бы считал русских писателей своего поколения слишком условными, слишком компромиссными, слишком послушными?

Как сам Хармс понимал уничтожение своего поколения государством, непонятно. Я явление совершенно необычное  включает в себя записи в кодексе собственного изобретения Хармса, в котором он записал то, что предположительно было его секретами: свои измены, свое отчаяние по поводу своего брака, свои сексуальные фантазии, свои предпочтения по этому поводу. ухода за половыми органами и гигиены. Но тема, которая преобладала почти во всех аспектах его жизни, советское государство, почти не затрагивается в его сохранившихся дневниках. Мерой всепроникающей угрозы и паранойи того времени является то, что в его дневниковых записях о годах чисток есть только одна прямая ссылка на политику. В 1934 января он записал записи радиопередачи о похоронной процессии Кирова, ленинградского партийного босса, убийство которого положило начало худшему периоду сталинского террора. Записи банальны: «Несет медали на красной подушечке. Небольшое шествие», — написал Хармс. Но что заставило Хармса сесть у радиоприемника и записать эти банальные подробности — чувство страха и предчувствия? Презрение к государственным церемониям? Скука? или это было просто его обычное принуждение записывать будничные подробности? Его отношение к реальному миру, миру политики, истории, войны и революции остается загадкой. А его умалчивание о великих событиях, поглотивших его, добавляет пафоса его дневникам. Его убили из-за игры, в которой он не участвовал. «Я крошечная птичка, прилетевшая в клетку с большими злыми птицами», — писал он в 1935.

 

«Я явление совершенно необычное»: записные книжки, дневники и письма Даниила Хармса , отобранные, отредактированные и переведенные Энтони Анемоном и Питером Скотто, теперь доступны в Academic Studies Press. .

____________________________________________________________________________________

1. Писал, например, Борису Пастернаку, но неправильно написал отчество известного поэта и не получил ответа.

2. Родители Хармса — один из возможных корней его странной смеси радикализма и консерватизма. Его отец в молодости был членом террористической группы «Народная воля», но в тюрьме обратился в христианство; в более позднем возрасте он писал книги на религиозные темы. Его мать была представительницей бывшей аристократии, биографический факт, что советское государство отвернулось от Хармса во время его допросов.

3. Малевич, кажется, был для Хармса тем же, чем Джойс был для Беккета — обожаемым наставником, который представляет собой конец движений, которым они следовали в юности.

4. Возьмем это утверждение о языке и иррациональном из письма Беккета 1937 года: «Мой язык все больше и больше кажется мне завесой, которую нужно разорвать, чтобы получить эти вещи (или ничто), лежащее за ним. Грамматика и стиль! Для меня они стали такими же неактуальными, как купальный костюм в стиле бидермейер или невозмутимость джентльмена. Маска. Остается надеяться, что придет время, слава Богу, в некоторых кругах оно уже наступило, когда язык лучше всего использовать там, где им наиболее эффективно злоупотребляют. Поскольку мы не можем отбросить все сразу, мы, по крайней мере, не хотим оставить ничего не сделанным, что может способствовать его дурной репутации. Просверливать в нем одну дырку за другой, пока не начнет просачиваться то, что таится сзади, будь то что-то или ничто, — я не могу представить себе более высокой цели для современного писателя». Цитата из «Письма Сэмюэля Беккета», том I: 1929-1940 (2009).

5. Перевод выполнен Евгением Осташевским и Матвеем Янкелевичем из книги «Александр Введенский: Приглашение к размышлению », опубликованной ранее в этом году издательством New York Review of Books.

Даниил Хармс: 10 Книг в наличии

Мы нашли 10 результатов

Ваш магазин:

Бесплатный самовывоз сегодня

В наличии в магазине

Отсортировано: Лучшие совпадения

Отфильтровано:

1 — 10 из 10 результатов

Упорядочить по:

Лучшие совпадения

Огненный конь. эн Осташевский

Твердый переплет

|14 марта 2017 г.

22,95 $

Отправка в течение 1-2 недель

Нет в наличии

Причудливые и революционные стихи и искусство от ведущих российских писателей-мальчиков-авангардистов игрушечная лошадь, достаточно большая, чтобы ездить верхом, но где его отец может найти ее? В магазинах нет, а значит, должно быть…

Твердый переплет

22,95 $

Электронная книга Кобо

18,99 $

Русский абсурд: Избранные произведения

Даниил Хармс

Мягкая обложка

|15 февраля 2017 г. 3 3

3

Нет в наличии онлайн

Нет в наличии в магазинах

Писатель, который не поддается категоризации, Даниил Хармс стал признанным художником модернистского авангарда. Его сочинительство, состоящее из перформанса, повествования, поэзии и визуальных элементов, в значительной степени подавлялось при его жизни, что…

«Я явление совершенно из ряда вон выходящее»: записные книжки, дневники и письма Даниила Хармса

Даниил Хармс

Мягкая обложка

|15 сентября 2013

90 $45,99

Online 002 Нет в наличии в магазинах

Помимо многочисленных произведений в прозе и стихах для детей и взрослых, Даниил Хармс (1905-42), один из основоположников русской «утраченной литературы абсурда», большую часть своей взрослой жизни писал тетради и дневник. . Публикуется впервые в…

Мягкая обложка

45,99 $

Твердый переплет

193,99 $

Даниил Хармс: Письмо и событие

Бранислав Яковлевич

Мягкая обложка

| 24 ноября 2003 г. 30 5 9004 9010 9000 003

Нет в наличии онлайн

Нет в наличии в магазинах

» тексты» русского художника и мыслителя Даниила Хармса (1905-1942) были настолько многочисленны и разнообразны и часто уникальны (повествовательные, драматические, философские, поэтические, математические, пиктографические, схематические, музыкальные, биографические), что не поддавались категоризации — и,…

Сегодня я ничего не писал: Избранные произведения Даниила Хармса

Даниил Хармс

Мягкая обложка

|30 июня 2009 г.

нашумевшую повесть «Старуха» и мрачно Юмористический краткий прозаический цикл «События» («Случай»), «Сегодня я ничего не писал» также включает в себя десятки коротких прозаических произведений, пьес и стихов, которыми давно восхищаются в России, но никогда прежде не выпускались на английском языке. Большой…

Мягкая обложка

$22. 95

Твердый переплет

продано

Рассказы для детей: Рассказы для детей

Даниил Хармс

Мягкая обложка | Русский

|20 марта 2014

12,50 $

Онлайн

Нет в наличии в магазинах

Чары вреда: Избранные стихи Даниила Хармса

Ксения Колосова

002 | 21 ноября 2011 г.

18,50 $

Онлайн

Недоступно в магазинах

Большая книга лучших рассказов — Том 11

Даниил Хармс

Электронная книга Кобо

|10 апреля 2020 г.

Иль Хармс и Шерлок Холмс: Между подражанием и деконструкция

Кобо электронная книга

|22 октября 2016 г.