Томас Мор — Утопия читать онлайн
12 3 4 5 6 7 …43
Утопия
Золотая Книга, столь же полезная, как забавная,
о наилучшем устройстве государства и новом острове «Утопия».
Thomas More
07.02.1478 — 06.07.1535
zeichnung Hans Holbein d. J.
Томас Мор шлет привет Петру Эгидию[1]
Дорогой Петр Эгидий, мне, пожалуй, и стыдно посылать тебе чуть не спустя год эту книжку о государстве утопийцев, так как ты, без сомнения, ожидал ее через полтора месяца, зная, что я избавлен в этой работе от труда придумывания; с другой стороны, мне нисколько не надо было размышлять над планом, а надлежало только передать тот рассказ Рафаила, который я слышал вместе с тобою. У меня не было причин и трудиться над красноречивым изложением, — речь рассказчика не могла быть изысканной, так как велась экспромтом, без приготовления; затем, как тебе известно, эта речь исходила от человека, который не столь сведущ в латинском языке, сколько в греческом, и чем больше моя передача подходила бы к его небрежной простоте, тем она должна была бы быть ближе к истине, а о ней только одной я в данной работе должен заботиться и забочусь.
Признаюсь, друг Петр, этот уже готовый материал почти совсем избавил меня от труда, ибо обдумывание материала и его планировка потребовали бы немало таланта, некоторой доли учености и известного количества времени и усердия; а если бы понадобилось изложить предмет не только правдиво, но также и красноречиво, то для выполнения этого у меня не хватило бы никакого времени, никакого усердия. Теперь, когда исчезли заботы, из-за которых пришлось бы столько попотеть, мне оставалось только одно — просто записать слышанное, а это было уже делом совсем нетрудным; но все же для выполнения этого «совсем нетрудного дела» прочие дела мои оставляли мне обычно менее чем ничтожное количество времени. Постоянно приходится мне то возиться с судебными процессами (одни я веду, другие слушаю, третьи заканчиваю в качестве посредника, четвертые прекращаю на правах судьи), то посещать одних людей по чувству долга, других — по делам. И вот, пожертвовав вне дома другим почти весь день, я остаток его отдаю своим близким, а себе, то есть литературе, не оставляю ничего.
Действительно, по возвращении к себе надо поговорить с женою, поболтать с детьми, потолковать со слугами. Все это я считаю делами, раз это необходимо выполнить (если не хочешь быть чужим у себя в доме). Вообще надо стараться быть возможно приятным по отношению к тем, кто дан тебе в спутники жизни или по предусмотрительности природы, или по игре случая, или по твоему выбору, только не следует портить их ласковостью или по снисходительности из слуг делать господ. Среди перечисленного мною уходят дни, месяцы, годы. Когда же тут писать? А между тем я ничего не говорил о сне, равно как и обеде, который поглощает у многих не меньше времени, чем самый сон, — а он поглощает почти половину жизни. Я же выгадываю себе только то время, которое краду у сна и еды; конечно, его мало, но все же оно представляет нечто, поэтому я хоть и медленно, но все же напоследок закончил «Утопию» и переслал тебе, друг Петр, чтобы ты прочел ее и напомнил, если что ускользнуло от меня. Правда, в этом отношении я чувствую за собой известную уверенность и хотел бы даже обладать умом и ученостью в такой же степени, в какой владею своей памятью, но все же не настолько полагаюсь на себя, чтобы думать, что я не мог ничего забыть.
Именно, мой питомец Иоанн Клемент[2], который, как тебе известно, был вместе с нами (я охотно позволяю ему присутствовать при всяком разговоре, от которого может быть для него какая-либо польза, так как ожидаю со временем прекрасных плодов от той травы, которая начала зеленеть в ходе его греческих и латинских занятий), привел меня в сильное смущение. Насколько я припоминаю, Гитлодей[3] рассказывал, что Амауротский мост[4], который перекинут через реку Анидр[5], имеет в длину пятьсот шагов, а мой Иоанн говорит, что надо убавить двести; ширина реки, по его словам, не превышает трехсот шагов. Прошу тебе порыться в своей памяти. Если ты одних с ним мыслей, то соглашусь и я и признаю свою ошибку. Если же ты сам не припоминаешь, то я оставлю, как написал, именно то, что, по-моему, я помню сам. Конечно, я приложу все старание к тому, чтобы в моей книге не было никакого обмана, но, с другой стороны, в сомнительных случаях я скорее скажу невольно ложь, чем допущу ее по своей воле, так как предпочитаю быть лучше честным человеком, чем благоразумным.
Впрочем, этому горю легко будет помочь, если ты об этом разузнаешь у самого Рафаила или лично, или письменно, а это необходимо сделать также и по другому затруднению, которое возникло у нас, не знаю, по чьей вине: по моей ли скорее, или по твоей, или по вине самого Рафаила. Именно, ни нам не пришло в голову спросить, ни ему — сказать, в какой части Нового Света расположена Утопия. Я готов был бы, разумеется, искупить это упущение изрядной суммой денег из собственных средств. Ведь мне довольно стыдно, с одной стороны, не знать, в каком море находится остров, о котором я так много распространяюсь, а с другой стороны, у нас находится несколько лиц, а в особенности одно, человек благочестивый и по специальности богослов, который горит изумительным стремлением посетить Утопию не из пустого желания или любопытства посмотреть на новое, а подбодрить и развить нашу религию, удачно там начавшуюся. Для надлежащего выполнения этого он решил предварительно принять меры к тому, чтобы его послал туда папа и даже чтобы его избрали в епископы утопийцам; его нисколько не затрудняет то, что этого сана ему приходится добиваться просьбами.
Он считает священным такое домогательство, которое порождено не соображениями почета или выгоды, а благочестием.
Поэтому прошу тебя, друг Петр, обратиться к Гитлодею или лично, если ты можешь это удобно сделать, или списаться заочно и принять меры к тому, чтобы в настоящем моем сочинении не было никакого обмана или не было пропущено ничего верного. И едва ли не лучше показать ему самую книгу. Ведь никто другой не может наравне с ним исправить, какие там есть, ошибки, да и сам он не в силах исполнить это, если не прочтет до конца написанного мною. Сверх того, таким путем ты можешь понять, мирится ли он с тем, что это сочинение написано мною, или принимает это неохотно. Ведь если он решил сам описать свои странствия, то, вероятно, не захотел бы, чтобы это сделал я: во всяком случае, я не желал бы своей публикацией о государстве утопийцев предвосхитить у его истории цвет и прелесть новизны.
Впрочем, говоря по правде, я и сам еще не решил вполне, буду ли я вообще издавать книгу.
Вкусы людей весьма разнообразны, характеры капризны, природа их в высшей степени неблагодарна, суждения доходят до полной нелепости. Поэтому несколько счастливее, по-видимому, чувствуют себя те, кто приятно и весело живет в свое удовольствие, чем те, кто терзает себя заботами об издании чего-нибудь, могущего одним принести пользу или удовольствие, тогда как у других вызовет отвращение или неблагодарность. Огромное большинство не знает литературы, многие презирают ее. Невежда отбрасывает как грубость все то, что не вполне невежественно; полузнайки отвергают как пошлость все то, что не изобилует стародавними словами; некоторым нравится только ветошь, большинству — только свое собственное. Один настолько угрюм, что не допускает шуток; другой настолько неостроумен, что не переносит остроумия; некоторые настолько лишены насмешливости, что боятся всякого намека на нее, как укушенный бешеной собакой страшится воды; иные до такой степени непостоянны, что сидя одобряют одно, а стоя — другое. Одни сидят в трактирах и судят о талантах писателей за стаканами вина, порицая с большим авторитетом все, что им угодно, и продергивая каждого за его писание, как за волосы, а сами меж тем находятся в безопасности и, как говорится в греческой поговорке, вне обстрела.
Эти молодцы настолько гладки и выбриты со всех сторон, что у них нет и волоска, за который можно было бы ухватиться. Кроме того, есть люди настолько неблагодарные, что и после сильного наслаждения литературным произведением они все же не питают никакой особой любви к автору. Они вполне напоминают этим тех невежливых гостей, которые, получив в изобилии богатый обед, наконец сытые уходят домой, не принеся никакой благодарности пригласившему их. Вот и затевай теперь на свой счет пиршество для людей столь нежного вкуса, столь разнообразных настроений и, кроме того, для столь памятливых и благодарных.
Читать дальше
12 3 4 5 6 7 …43
чем социальные утопии так привлекательны и почему ни одна из них не сработала — T&P
Мечты о счастье и согласии в идеально устроенном обществе всегда занимали одно из центральных мест в философии и мифотворчестве. Законченную форму эти мысли приняли в эпоху Возрождения, когда появились первые социальные утопии с претензией на осуществимость.
Специально для «Теорий и практик» социолог Александр Семячко разобрался, в чем их суть и что с ними не так.«Утопия», Томас Мор
Первый труд, в котором центральной стала тема идеального общества, «Утопия», изданная в 1516 году, дала название всему жанру. «Золотая книжечка, столь полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия» — само слово «утопия» происходит от греческого οὐ, то есть «не», и τόπος — «место». Получается «место, которого нет». По другой версии — «благое место», поскольку возможна интерпретация οὐ как «блага».
Томас Мор
Суть. Утопия — это страна, расположенная на острове, которая когда-либо существовала в прошлом или существует сейчас, просто мы до нее еще не добрались, но теоретически можем это сделать. Все утопийцы прежде всего заботятся о духовном развитии, но не забывают при этом эффективно трудиться на благо общества.
Это идеальная монархия с советом старейшин. Работают в Утопии три часа до обеда и три часа после.
Шести часов достаточно, чтобы обеспечить все общественные запросы, поскольку потребности отдельных индивидов весьма малы: свободное время отдается на духовное развитие и образование, а, например, одежда у всех одинакова. Всеми обыденными видами труда граждане занимаются по очереди, исключение возможно только при особых достижениях в занятиях наукой или искусством. Мор пока не может решить, что делать с теми видами труда, которые в любое время и в любом обществе считались грязными (например, если надо иметь дело с человеческими испражнениями), поэтому вводит институт рабства. Рабами могли стать граждане, осужденные за прелюбодеяние (чуть ли не единственное преступление в Утопии; жертва семейного конфликта в этом случае имела право подать на развод), или иноземцы, которые были высланы в Утопию либо когда-то напали на нее и попали в плен. Деньги в Утопии отменены, а из золота делают ночные горшки.
Почему это привлекательно. Утопия — место, где нет конфликтов, нет зависти к более успешным или богатым людям (отсутствует частная собственность), нет конкуренции (все одинаковы не только в одежде, но и в своих потребностях и стремлениях), нет произвола власти (она мудра и совершенна), короткий рабочий день и уверенность в себе и близких.
Почему это неосуществимо. Устройство общества в Утопии кажется справедливым, однако индивидуальные предпочтения и желания утопийцев никому не интересны. Например, в большинстве случаев граждане учатся тому ремеслу, которым занимались их родители, а чиновников и духовенство выбирают из числа тех, кто уже освобожден от физического труда. Такие привилегии для узкого круга в любом случае ведут к росту социальной напряженности, идиллия в таких условиях невозможна.
Судьба автора. Томас Мор — трагическая фигура эпохи Возрождения. Будучи одно время английским лорд-канцлером, он пытался противостоять политике Генриха VIII, провозгласившего англиканскую церковь во главе с монархом приоритетной в противовес Римско-католической церкви. За отказ принять присягу Томаса Мора казнили в 1535 году. После он был канонизирован за верность католицизму.
«Город Солнца», Томмазо Кампанелла
«Город Солнца, или Идеальная республика. Политический диалог» — следующее известное сочинение утопического характера написано в 1602 году итальянским монахом в заключении.
Суть. Город Солнца в этом труде — это теократическая республика, которой управляет первосвященник Солнце с тремя соправителями — Мощью (военное дело), Мудростью (знание, науки) и Любовью (витальные потребности, семья, воспитание). В большом почете здесь искусства и ремесла — именно достижения в этих областях учитывают соправители, выбирая низшую власть. Власть здесь — сменяемый элемент. Четыре высших правителя — исключение из этого правила, их сместить нельзя, но все, кого они (выражая волю соляриев — граждан Города Солнца) считают недостойными, снимаются со своих постов.
Томмазо Кампанелла
Рабочий день еще короче, чем в «Утопии» — всего четыре часа, — но трудятся здесь с удовольствием, потому что, опять-таки, это одна из главных потребностей человека. Источник всех конфликтов, как считает Кампанелла, — эгоизм. Его пытаются избежать, поэтому в городе Солнца у всех одинаковая одежда, общие дома, общие столовые и даже жены.
Почему это привлекательно. По сравнению с «Утопией» Мора в «Городе Солнца» заметен общий прогресс общества — это разделение умственного и физического труда, очень важная возможность убирать властителей, которые не оправдали доверия (этот механизм опирается на справедливость верховных правителей, которые наделены божественной мудростью, — все-таки, несмотря на свой антиклерикализм, Кампанелла оставался монахом).
Короткий рабочий день освобождает время для духовного развития.
Почему это неосуществимо. Солярий, житель города Солнца, в современной терминологии — тоталитарная личность. Для него важны дисциплина и подчинение авторитету. Семья как таковая отсутствует, родственные связи не признаются, а рождение детей регламентировано и скорее похоже на разведение скота. Любые личные потребности соляриев нивелируются ради благих целей общества. Наказания — неотъемлемая часть жизни города Солнца, и осуществляют их не профессиональные палачи, а сами жители, причем прилюдно — это один из элементов народного воспитания.
Судьба автора. Джованни Доменико Кампанелла в 15 лет, постригшись в монахи и вступив в доминиканский орден, принял имя Томмазо (Фома) в честь Фомы Аквинского. В сентябре 1599 года за попытку восстания против гегемонии Габсбургской монархии в Италии его отправили в тюрьму в Неаполе. В заключении он провел более 27 лет. Выступив в защиту Галилея, в 1632 году был вынужден бежать во Францию.
«История севарамбов», Дени Верас
В отличие от «Утопии» и «Города Солнца», «История севарамбов», которую француз Дени Верас писал с 1675-го по 1679 год, стилизована под приключенческий роман.
Суть. Все начинается с кораблекрушения капитана Сидена и его команды у неисследованных берегов Австралии. В районе берега оказывается достаточно пресной воды и еды, так что выжившие — 300 мужчин и 70 женщин — основывают поселение Сиденберг. В какой-то момент их приглашают к себе жители страны Севарамб, которая отделена от Сиденберга высокими горами.
Севарамб — страна счастливых и довольных людей, которая была основана в 1427 году выходцем из Персии Севариасом (действие самого романа происходит в 1655 году). Сначала Севариас хотел организовать новое общество на классовой основе, но отверг эту идею, решив, что, отменив частную собственность (а вместе с ней и налоги) и обеспечив сословное равенство, можно избежать гордости, алчности и праздности. Тем не менее в стране есть правитель и губернаторы — лучшие во всех отношениях представители севарамбов, а верховным божеством считается Солнце (сам Дени Верас был приверженцем деизма, так называемой естественной религии, которая признает существование Бога, но отрицает большинство сверхъестественных явлений).
Почему это привлекательно. Общинная собственность позволяет одинаково заботиться обо всех гражданах страны. Люди работают на общее благо, получая впоследствии еду — не за труд, а просто как граждане страны Севарамб.
При этом есть некоторая дифференциация труда, забота об одаренных детях, больных и стариках, которые при этом получают столько же еды и вещей, сколько и работающий житель. Есть возможность продвинуться по социальной лестнице — тех, кто доказал свои способности, могут причислить к интеллектуальной аристократии.
Почему это неосуществимо. Согласие жителей Севарамба на строго регламентированный труд основано на зыбком положении о безусловном поклонении верховному божеству Солнцу и его наместнику Севариасу. И если верховные властители после Севариаса избираются жребием (а значит, не обходится без божественного провидения), то механизм отбора аристократии за «добрые и разумные дела» вызывает вопросы. Соответственно, даже если каждый житель Севарамба беспрекословно признает верховную власть и главенство Солнца, он может усомниться в справедливости выбора тех сограждан, которых освобождают от физического труда.
Судьба автора. О количестве и качестве изданий «Истории севарамбов» на разных языках известно больше, чем о судьбе самого автора.
Он родился около 1630 года во Франции, разочаровался сначала в военной, а потом в судебной карьере и уехал в Англию, где преподавал французский язык в придворных кругах. Но позже рассорился с покровителями, вернулся во Францию, откуда, в свою очередь, в 1685 году после отмены Нантского эдикта (дававшего протестантам во Франции равные права с католиками) эмигрировал в Голландию, где его след теряется.
Конечно, этими тремя произведениями не ограничивается ни жанр утопии в эпоху Возрождения, ни жанр утопии вообще. Например, среди трудов времен Ренессанса можно выделить «Новую Атлантиду» Фрэнсиса Бэкона, которая стала своеобразным ответом на протосоциалистические философские романы. В ней король, сенат и церковь вполне комфортно себя чувствуют без взяточничества и других злоупотреблений. Общественная идиллия приправлена научно-техническим прогрессом и верой в победу технологии над извечными социальными проблемами.
Философ Сирано де Бержерак в это же время написал свое главное произведение «Иной свет, или государства и империи Луны» — утопию-памфлет о невольном полете на Луну и свободе мысли.
Дальше будут социализм, марксизм, «Приключения Жака Садера» Габриэля де Фуаньи, «Базилиада» Этьенна-Габриэля Морелли, “2440 год” Луи Мерсье, «Путешествие в Икарию» Этьена Кабе и целый пласт художественной литературы, начиненный утопическим идеализмом. Постепенно рождается и жанр антиутопии, который в полной мере развернулся в XX веке, когда надежды на то, что равенство, всеобщее благосостояние и справедливая власть объединят человечество, рухнули. “1984” Джорджа Оруэлла, «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, «Мы» Евгения Замятина выявляют главный недостаток утопий — деперсонификацию личности и инстинкт послушания, который должен обеспечивать идеальный общественный порядок.
Вряд ли подразумевалось, что утопии — это готовые к реализации проекты. Но благодаря им мы знаем о теоретической возможности существования справедливого общества, которое стремится к уравнению прав и свободному труду.
Утопия Занятия, рабочая нагрузка и производительность Сводка и анализ
Сводка
Как упоминалось ранее, все люди заняты сельскохозяйственными работами.
В школе их учат теории земледелия и практическим навыкам в поле.
Помимо работы на ферме, каждый человек, мужчина и женщина, имеет определенную профессию. Наиболее распространены прядильное и ткацкое, каменное, кузнечное и столярное дело. Женщины, поскольку они менее сильны, используются в профессиях, не требующих тяжелой работы. Мальчики обычно учатся своему ремеслу через ученичество у своих отцов, но если мальчик проявляет особое желание или склонность к другой карьере, принимаются меры. Людям разрешается учиться и учиться более чем одному ремеслу, а затем практиковать то, что они предпочитают, если только город не испытывает особой потребности в одном, а не в другом. Никто не имеет права бездельничать во время работы. Те немногие, кто это делает, наказываются.
Однако, в отличие от европейского общества, рабочие Утопии не вынуждены трудиться каждый день по несколько часов. Утопический день разбит на двадцать четыре часа; Утопийцы работают только шесть часов в день, три до обеда и три после.
Утопийцы также спят в среднем около восьми часов в сутки. Это оставляет им много свободного времени, которое они могут распоряжаться как хотят, если только не тратят его на распутство или безделье. Большинство людей используют свое свободное время для интеллектуальных занятий. Они также занимаются музыкой, садоводством и физической активностью. Те люди, которые демонстрируют острую любовь и способности к интеллектуальным занятиям, выявляются рано, и, пока они усердны в учебе, они освобождаются от физического труда. Если рабочий продемонстрирует большое умение в своих развлекательных интеллектуальных усилиях, он тоже может быть освобожден от этой работы, если пожелает.
Несмотря на то, что утопийцы работают так мало, они не страдают от недостатка производительности. Хотя европейцы работают гораздо дольше, европейское население также заполнено гораздо большим процентом людей, которые вообще не занимаются производительной работой, включая большинство женщин, значительную часть духовенства, богатых джентльменов и дворян, всех их слуг и всех нищие.
Кроме того, поскольку утопийцы старательно поддерживают все, что они строят, им приходится тратить гораздо меньше энергии на осуществление проектов восстановления, чем европейцам, которые вместо этого следуют циклу строительства, наблюдения за вырождением, перестройки. Из-за общего отсутствия утопического тщеславия и понимания ценности полезности над стилем товары, которые используют утописты, также гораздо легче производить. Все эти факторы сочетаются так, что, хотя утопический рабочий день относительно короток, утопическое общество гораздо более продуктивно, чем европейские государства, как с точки зрения потребностей, так и с точки зрения скромной роскоши.
Анализ
Степень выбора, которую могут использовать утописты в выборе своего призвания, вероятно, кажется современному читателю невероятно малой. Однако по сравнению с европейцами шестнадцатого века диапазон совсем не мал. Правда, европейский дворянин был более свободен в своих действиях — от сочинения стихов до безделья и поедания инжира, — чем любой утопист.
Но европейские низшие классы не имели абсолютно никакой мобильности в плане работы. Если крестьянин родился от родителей-земледельцев, у него не было иного выбора, кроме как работать на земле. Тот факт, что Утопия позволила всем своим гражданам заниматься карьерой исключительно на основе интересов, была новой идеей.
Hythloday также объясняет, почему рыночная экономика Мора ненамного более продуктивна, чем нерыночная коммунальная экономика Утопии. В то время как один конкретный человек в рыночной экономике, который работает невероятно много часов, чтобы победить своих конкурентов, совершенно определенно более продуктивен, чем средний утопический рабочий, для каждого продуктивного человека в рыночной экономике, Хитлодей объясняет, что есть бесчисленное множество людей, от дворян до нищих, которые не вносят никакого продуктивного вклада. Напротив, в Утопии никто не является феноменально продуктивным, но все достаточно продуктивны. Комментарий Мора о том, что в общинном обществе никто не будет испытывать угрызения совести по той простой причине, что он будет питаться трудом других, находит ответ в утопическом законе, наказывающем всякую лень и безделье на работе.
Однако, опять же, такой закон, похоже, подразумевает репрессии, которые большинству современных читателей могут показаться неприятными. Признавая необходимость такого закона, утопическое общество признает порочную природу человека. Таким образом, критика общественной собственности Мором неверна, а скорее в том, что ее можно преодолеть путем надлежащего структурирования общества. Утопия идеальна не потому, что ее люди совершенны, а скорее потому, что ее законы делают так, что граждане Утопии должны действовать идеально, несмотря на присущие им человеческие недостатки.
Поскольку утопическое общество настолько продуктивно, у его граждан много свободного времени. Опять же, в законах, запрещающих праздность и разврат, выдается в целом циничное понимание человеческой природы, но этот цинизм имеет положительный эффект, подталкивая утопистов к интеллектуальным или спортивным занятиям. Процесс, в ходе которого раскрываются интеллектуалы, зависит только от личных заслуг — замечательная идея в эпоху, когда господствуют привилегии и право первородства.
Утопия сэра Томаса Мора — журнал The Fountain
Социалистические идеалы появлялись в литературе от Платона до Маркса. В его центре находится Утопия сэра Томаса Мора, которая связывает древние и современные утопии. Остров фантазий Хитлодая во многом основан на греческой республике, но все же повлиял на Маркса. Какие ценности у них общие и какие идеалы уникальны?
Жизнь в УтопииВ бесклассовом обществе Мора все выполняют одну и ту же работу, равны, имеют одинаковые права и должны работать не менее 6 часов каждый день над тем, что у них получается лучше всего. Поскольку Утопия является сельскохозяйственным обществом, все люди работают на земле. Это создает одинаковые условия для всех и обеспечивает достаточные запасы для подавления животного страха перед нуждой.
Вся одежда проста, проста и предназначена для удобства и практичности. Более тонкий материал не давал бы лучшей защиты от холода и не делал бы людей лучше одетыми. Чтобы предотвратить хвастовство, утопийцы каждые 10 лет меняются домами и едят в столовых.
Наследственные различия неизвестны, так как дети переходят из дома в дом в зависимости от того, какой навык они хотят освоить. Поскольку различия в занятиях, одежде, жилище, богатстве или использовании свободного времени невелики, гордыни почти не существует.
Коллективное сельское хозяйство Утопии демонстрирует разделение труда. Все изучают основы сельского хозяйства, чтобы лучше служить общему благу. «Никому не придется выполнять эту тяжелую работу против своей воли более двух лет, но многие из них просят остаться подольше, потому что получают естественное удовольствие от фермерской жизни». (1) Это обеспечивает снабжение Утопии едой и дает доступ каждому к цивилизованной жизни. Если вырабатывается чрезмерный излишек, объявляется выходной, чтобы никто не работал без цели.
Отдельные группы Утопии (например, магистраты и князья, священники и интеллектуалы) не являются социальным или экономическим классом. Сифогранты и князь избираются самодержцами. Их власть исходит от народа и может быть устранена им.
Специалисты не изолированы, а скорее лидеры в учреждении, в котором могут участвовать все. Обучение ценится и уважается как средство полного развития конкретных способностей, а не как показатель социального положения.
Одной из причин, по которой Мор предложил Утопию, было прекращение эксплуатации. Скорее всего, Мора возмущала роскошь правящего класса Европы шестнадцатого века, которую он видел в результате обнищания крестьянства. Если бедность должна быть исключена из утопии, роскошь постигнет та же участь. Мор не видел пользы для общего блага, если крестьянский труд приносил пользу лишь очень незначительному меньшинству.
Поскольку в бесклассовом обществе не может быть гордыни, утописты считают ее социальным пороком и передают этот взгляд своим детям в раннем возрасте. Как говорит Гитлодей: «Люди и животные одинаково жадны и ненасытны из-за страха перед нуждой. Только человеческая гордость гордится тем, что превосходит других в демонстративном потреблении.
Для такого рода порока нет никакого места в утопическом образе жизни». Отсутствие гордыни избавляет Утопию от классовой и потенциальной социальной розни, ибо содружество без гордости похоже на единую сплоченную семью.
Равномерное разделение труда и отсутствие гордыни расчищают путь к радостям жизни. Не может быть лучшего блага, чем стремление к максимальному счастью для всех при наименьших затратах или вреде для себя и общества. Мор считает, что проблема в деньгах, символическом капитале, которого желают люди, и поэтому у Утопии нет ни денег, ни капитала. Таким образом, освобожденные от беспокойства о еде, счетах и других вещах первой необходимости, они наслаждаются такими физическими удовольствиями, как вкусная еда, еда, питье и веселье (хотя и без алкоголя). Есть музыка, наслаждение для ума и тела. По тем же причинам в каждом доме есть большой сад, в который уходит много любви и отдыха. Их желание иметь лучший сад, самое приятное убежище, пожалуй, единственное соревнование между семьями.
Гордость сменяется духовным удовлетворением. Они занимаются философией и религией в поисках добродетели и созерцания истины соответственно. Главной добродетелью их общества является естественный разум: причины сотворения человечества. Для них жизнь в соответствии с природой должна быть гуманной. Мор упоминает об этом: «Подобно тому, как природа велит нам взаимно сделать нашу жизнь веселой и восхитительной, она также снова и снова велит не разрушать и не уменьшать удовольствие других людей в поисках собственного» (3) 9.0005
Религия приносит большое удовлетворение большинству утопийцев. Это уникально для Мора, поскольку ни Платон, ни Маркс не принимают религию. Король Утопии постановил, что все граждане должны верить как минимум в две вещи: в бессмертие души и существование наград и наказаний в следующей жизни. В религии утопийцы находят покой и созерцание истины. Поскольку образование является наиболее эффективным способом преодоления коррупции и преступности, оно возложено на священников.
В результате требуется мало законов, а существующие требуют лишь наиболее очевидных и простых интерпретаций.
Правительство Утопии состоит из магистратов и принца, которые занимаются делами страны. Это не противоречит коммунизму, поскольку единственной целью правительства является поддержание статус-кво и предотвращение бездействия. Правительство устроено самым ответственным образом. Все дела должны быть рассмотрены в течение дня и не могут быть пропущены без 3-х дней обдумывания. Совместные консультации по общественным делам вне сената или народного собрания караются смертной казнью. Рафаэль говорит: «Они заботятся обдумывать мудро, а не быстро… заботясь об общественном благе» (4) 9.0005
Заключение Утопия Мора имеет главный недостаток: она статична и неизменна, а не развивается, и в ней нет места для роста и развития. Таким образом, только чудо или князь, наделенный некоторой божественной силой, могли привести его к существованию. Мор понимал, что его утопия не является возможным решением, но не имел представления об историческом процессе, который может привести к будущему социализму.