1 августа 1914 года началась Первая мировая война
- Подробности
- Категория: События
- Опубликовано: 01 августа 2019
105 лет назад начался первый военный конфликт мирового масштаба, в который были вовлечены 38 из существовавших в то время 59 независимых государств (две трети населения земного шара).
Война велась между двумя коалициями держав – Антантой (Россия, Франция, Великобритания) и странами Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия и Италия; с 1915 года – Четверной союз: Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария) – за передел мира, колоний, сфер влияния и приложения капитала, отмечается в «Большой российской энциклопедии».
Первая мировая война – одна из приоритетных тем работы Российского исторического общества.
Причины Первой мировой войны
На рубеже XIX–XX веков США, Германия и Япония стали опережать в экономическом развитии Великобританию и Францию и претендовать на их колонии.
Сразу после Франко-прусской войны 1870–1871 годов, в результате которой Франция ус-тупила Германии Эльзас и Лотарингию, угроза новой войны стала постоянной. Франция надеялась на возврат утерянных территорий, но боялась повторного германского нападения. Великобритания и Российская империя не хотели нового разгрома Франции и установления германской гегемонии в западной части Европейского континента. В свою очередь, Германия опасалась усиления Российской империи в Юго-Восточной Европе за счёт Австро-Венгрии в связи с обострившимися отношениями между этими империями после Русско-турецкой войны 1877–1878 годов.
В 1904 году между Францией и Великобританией было достигнуто соглашение по основным колониальным вопросам, которое послужило основой британо-французской Антанты («сердечного согласия»). Российская империя, ослабленная Русско-японской войной 1904–1905 годов и Первой революцией 1905–1907 годов, заключила, в свою очередь, в 1907 году аналогичное соглашение с Великобританией, что фактически означало присоединение России к Антанте.
Тем самым ведущие державы континента разделились на две противостоявшие друг другу группировки. Напряжённость в международных отношениях была усилена рядом дипломатических кризисов – франко-германским соперничеством в Марокко, аннексией австрийцами Боснии и Герцеговины в 1908–1909 годах, Балканскими войнами 1912–1913 годов. В этой обстановке любой новый конфликт мог привести к мировой войне. Кроме того, в усилении международной напряжённости и перспективах начала военных действий были заинтересованы крупные европейские и американские концерны, связанные с производством вооружений.
Готовиться к войне страны начали задолго до её начала. Наиболее упорное соперничество в гонке вооружений развернулось между Великобританией, Францией, Россией и Германией. С 1880-х годов до 1914 года эти державы почти вдвое увеличили численность своих армий. Французская армия мирного времени к началу Первой мировой войны насчитывала около 900 тысяч человек, германская – свыше 800 тысяч, российская – более 1,4 млн человек. Военно-экономический потенциал стран Антанты в целом был выше, чем потенциал её противников.
Поводом к началу Первой мировой войны послужило убийство сербскими националистами 15 (28) июня 1914 года в г. Сараево (Босния) наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда. По договорённости с Германией Австро-Венгрия 10 (23) июля предъявила Сербии заведомо неприемлемый для суверенного государства ультиматум, а когда истёк его срок, 15 (28) июля объявила ей войну и сразу же провела артиллерийский обстрел Белграда. Страны Антанты предлагали Австро-Венгрии урегулировать конфликт мирным путём. Но после нападения её на Сербию, выполняя союзнические обязательства, Российская империя 17 (30) июля объявила всеобщую мобилизацию. Германия на следующий день потребовала от России прекратить мобилизацию. Не получив ответа на ультиматум, Германия 19 июля (1 августа) объявила войну России, а 21 июля (3 августа) – Франции и Бельгии, отвергшей ультиматум о пропуске германских войск через свою территорию. Великобритания потребовала от Германии сохранения нейтралитета Бельгии, но, получив отказ, 22 июля (4 августа) вместе со своими доминионами объявила войну Германии. 24 июля (6 августа) Австро-Венгрия объявила войну Российской империи. Союзница Германии и Австро-Венгрии по Тройственному союзу – Италия заявила о нейтралитете.
Эрцгерцог Франц Фердинанд
Первая мировая война продолжалась 1568 дней. В ходе войны её участницами стал ещё ряд стран: Япония, Румыния и другие. Численность воюющих армий превысила 37 млн человек. Общее количество мобилизованных в вооруженные силы – около 70 млн человек. Протяжённость фронтов составляла до 2,5–4 тыс. км. Людские потери сторон – около 9,5 млн. убитых и свыше 20 млн. раненых.
Первая мировая война завершилась полным поражением и капитуляцией Германии и её союзников.
Война не только не смогла разрешить тех противоречий, которые привели к её возникновению, но, наоборот, способствовала их углублению, усилила объективные предпосылки возникновения новых кризисных явлений в послевоенном мире. Сразу же после её окончания развернулась борьба за новый передел мира, которая спустя два десятилетия привела ко Второй мировой войне 1939–1945 годов, ещё более разрушительной по своим по-следствиям.
В ряде стран Первая мировая война закончилась мощным революционным взрывом и свержением правительств, стоявших за продолжение войны, говорится в БРЭ. Российская империя прекратила своё существование.
Победа Антанты в войне была закреплена в целом ряде договоров: Версальский мирный договор 1919 года, Сен-Жерменский мирный договор 1919 года и другие. На Парижской мирной конференции 1919–1920 годов была учреждена Лига Наций. В результате после-военного устройства значительно изменилась политическая карта мира. Распались Османская империя и Австро-Венгрия, появился целый ряд новых государств – Австрия, Венгрия, Чехословакия, Польша, Финляндия, Югославия.
День памяти российских воинов, погибших в Первой мировой войне 1914–1918 гг.
По инициативе российского парламента день вступления России в Первую мировую войну – 1 августа был установлен в качестве официальной памятной даты нашей страны как День памяти российских воинов, погибших в Первой мировой войне 1914–1918 гг. Соответствующий федеральный закон Президент России Владимир Путин подписал 30 декабря 2012 года.
Текст: Вера Марунова
ВОЗМОЖНО ВАМ БУДЕТ ИНТЕРЕСНО:
Коммунистические партии стран Европы «до» и «после» еврокоммунизма
Выставка, посвящённая легендарной и колоритной Хитровке
Опубликованы новые документы из архива Императорского РИО
Великая война – взгляд на историю из современности
- Подробности
- Просмотров: 170863
Первая мировая: история первого конфликта мирового масштаба
Союзники (Антанта): Франция, Великобритания, Россия, Япония, Сербия, США, Италия (участвовала в войне на стороне Антанты с 1915 года).
Друзья Антанты (поддержали Антанту в войне): Черногория, Бельгия, Греция, Бразилия, Китай, Афганистан, Куба, Никарагуа, Сиам, Гаити, Либерия, Панама, Гондурас, Коста‑Рика.
Вопрос о причинах Первой мировой войны является одним из самых обсуждаемых в мировой историографии с момента начала войны в августе 1914 года.
Началу войны способствовало повсеместное усиление националистических настроений. Франция вынашивала планы возвращения утраченных территорий Эльзаса и Лотарингии. Италия, даже находясь в союзе с Австро‑Венгрией, мечтала вернуть свои земли Трентино, Триест и Фиуме. Поляки видели в войне возможность воссоздания государства, разрушенного разделами XVIII века. К национальной независимости стремились многие народы, населявшие Австро‑Венгрию. Россия была убеждена, что не сможет развиваться без ограничения германской конкуренции, защиты славян от Австро‑Венгрии и расширения влияния на Балканах. В Берлине будущее связывалось с разгромом Франции и Великобритании и объединением стран Центральной Европы под руководством Германии. В Лондоне полагали, что народ Великобритании будет жить спокойно, лишь сокрушив главного врага – Германию.
Кроме того, международная напряженность была усилена рядом дипломатических кризисов – франко‑германским столкновением в Марокко в 1905‑1906 годах; аннексией австрийцами Боснии и Герцеговины в 1908‑1909 годах; Балканскими войнами в 1912‑1913 годах.
Непосредственным поводом к войне послужило Сараевское убийство 28 июня 1914 года австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда девятнадцатилетним сербским студентом Гаврилой Принципом, который являлся членом тайной организации «Молодая Босния», борющейся за объединение всех южнославянских народов в одном государстве.
23 июля 1914 года Австро‑Венгрия, заручившись поддержкой Германии, предъявила Сербии ультиматум и потребовала допустить на территорию Сербии свои военные формирования, чтобы совместно с сербскими силами пресекать враждебные акции.
Ответ Сербии на ультиматум не удовлетворил Австро‑Венгрию, и 28 июля 1914 года она объявила Сербии войну. Россия, получив заверения в поддержке со стороны Франции, открыто выступила против Австро‑Венгрии и 30 июля 1914 года объявила о всеобщей мобилизации. Германия, воспользовавшись этим поводом, объявила 1 августа 1914 года войну России, а 3 августа 1914 года – Франции. После вторжения немцев 4 августа 1914 года в Бельгию Великобритания объявила войну Германии.
Первая мировая война состояла из пяти кампаний. В ходе первой кампании в 1914 году Германия вторглась в Бельгию и северные районы Франции, но потерпела поражение в сражении на Марне. Россия захватила часть Восточной Пруссии и Галиции (Восточно‑прусская операция и Галицийская битва), но затем потерпела поражение в результате немецкого и австро‑венгерского контрнаступления.
Кампания 1915 года связана с вступлением в войну Италии, срывом германского плана вывода России из войны и кровопролитными безрезультатными сражениями на Западном фронте.
Кампания 1916 года связана с вступлением в войну Румынии и ведением изнурительной позиционной войны на всех фронтах.
Кампания 1917 года связана с вступлением в войну США, революционным выходом России из войны и рядом последовательных наступательных операций на Западном фронте (операция Нивеля, операции в районе Мессин, на Ипре, под Верденом, у Камбре).
Кампания 1918 года характеризовалась переходом от позиционной обороны к общему наступлению вооруженных сил Антанты. Со второй половины 1918 года союзники подготовили и развернули ответные наступательные операции (Амьенская, Сен‑Мийельская, Марнская), в ходе которых ликвидировали результаты германского наступления, а в сентябре 1918 года перешли в общее наступление. К 1 ноября 1918 года союзники освободили территорию Сербии, Албании, Черногории, вошли после перемирия на территорию Болгарии и вторглись на территорию Австро‑Венгрии. 29 сентября 1918 года перемирие с союзниками заключила Болгария, 30 октября 1918 — Турция, 3 ноября 1918 года – Австро‑Венгрия, 11 ноября 1918 года – Германия.
28 июня 1919 года на Парижской мирной конференции был подписан Версальский мирный договор с Германией, официально завершивший первую мировую войну 1914‑1918 годов.
10 сентября 1919 года был подписан Сен‑Жерменский мирный договор с Австрией; 27 ноября 1919 года – Нёйиский мирный договор с Болгарией; 4 июня 1920 года – Трианонский мирный договор с Венгрией; 20 августа 1920 года – Севрский мирный договор с Турцией.
В общей сложности Первая мировая война продолжалась 1568 дней. В ней участвовали 38 государств, в которых проживало 70 % населения земного шара. Вооруженная борьба велась на фронтах общим протяжением 2500‑4000 км. Общие потери всех воевавших стран составили порядка 9,5 млн человек убитыми и 20 млн. человек ранеными. При этом потери Антанты составили около 6 млн человек убитыми, потери Центральных держав около 4 млн человек убитыми.
В ходе Первой мировой войны впервые в истории были применены танки, самолеты, подводные лодки, зенитные и противотанковые орудия, минометы, гранатометы, бомбометы, огнеметы, сверхтяжелая артиллерия, ручные гранаты, химические и дымовые снаряды, отравляющие вещества. Появились новые виды артиллерии: зенитная, противотанковая, сопровождения пехоты. Авиация стала самостоятельным родом войск, который стал подразделяться на разведывательную, истребительную и бомбардировочную. Возникли танковые войска, химические войска, войска ПВО, морская авиация. Увеличилась роль инженерных войск и снизилась роль кавалерии.
Результатами Первой мировой войны стали ликвидация четырех империй: Германской, Российской, Австро‑Венгерской и Османской, причем две последние были разделены, а Германия и Россия были урезаны территориально. В результате на карте Европы появились новые независимые государства: Австрия, Венгрия, Чехословакия, Польша, Югославия, Финляндия.
Материал подготовлен на основе информации открытых источников
Пять историков, два вопроса
Исторические события позволяют найти ответы на вопросы о настоящем, поэтому историки продолжают искать параллели между происходящим сегодня и событиями столетней давности, когда начался первый крупномасштабный военный конфликт, затронувший множество стран. Радио Свобода обратилось с двумя вопросами к пяти историкам, исследующим период Первой мировой войны.
– Спустя столетие с момента начала Первой мировой войны можем ли мы точно сказать, кто виноват?
Герхард Хиршфельд, профессор истории Университета Штутгарта, автор нескольких книг, в том числе «Германия в Первой мировой войне»:
– Если составить список ответственных за начало войны, то он всегда будет начинаться с ультиматума, посланного венским правительством сербам, который сопровождался – что очень важно – объяснением, данным немецким правительством. Оно гласило: «В общем, вы можете делать, что хотите. Уладьте сербский вопрос раз и навсегда». Они ожидали войну в традиционном стиле XIX века. То, что они получили, – новый тип войны, в то время абсолютно непостижимый.
Шон МакмикинШон Макмикин, профессор истории турецкого Университета Коч, автор книг «Российское происхождение Первой мировой войны» и «Июль 1914: обратный отсчет»:
– Целью немецких и австрийских дипломатов после убийства эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараеве было попытаться локализовать конфликт на Балканах. Теперь это, возможно, кажется далеким от реальности, но идеальный сценарий, который вынашивали в Берлине и Вене, – что Австро-Венгрия будет в состоянии самостоятельно, без помощи извне, противостоять Сербии. Отношение к конфликту России и ее политика, конечно, были направлены на то, чтобы кризис разросся на весь континент. Россия втягивала в него Францию и Великобританию. Она стремилась к тому, чтобы в случае войны Великобритания и Франция воевали на стороне России. Иными словами, то, что война стала общеевропейской и мировой, – следствие политики России. Это не означает, что Россия – единственная страна, которая несет за это ответственность. Я говорю это, чтобы показать, что к войне привела следующая комбинация: реакция Австро-Венгрии на произошедшее в Сараеве, и реакция России на объявление Австро-Венгрией войны Сербии. Это и породило мировую войну.
Джон Кейгер, профессор европейской истории и международных отношений Кембриджского университета:
Джон Кейгер– До сих пор остается неясной степень ответственности тех стран, которые вступили в войну. Я, тем не менее, предлагаю считать Германию и Австро-Венгрию основными ответственными за войну силами. Это очевидно даже сегодня. В целом мне кажется, что начало боевых действий связано с замешательством нескольких политиков, которых захлестнула череда событий в конце июля и начале августа [1914 года]. Они не всегда отдавали себе отчет, что они делают и каковы будут последствия этих действий. В результате они оказались пойманными в ловушку принятых ими решений, которые, мягко говоря, постепенно привели к процессу внезапного начала войны.
Анника Момбауэр, историк, старший научный сотрудник в Открытом университете Лондона, автор книг и статей о Первой мировой войне:
– Многие из тех, кто принимал решения в 1914 году, и даже многие обычные европейцы чувствовали, что война в конце концов начнется. Стоит вспомнить об еще одном «-изме» – социальном дарвинизме. Это вера, что страны и народы подчиняются тем же биологическим законам, каким подчиняются животные, что в борьбе за власть они либо достигают вершины, либо устраняются. Проявляется это в том, что если вы хотите быть великой державой, то в конечном итоге вы должны развязать войну против других держав и победить, чтобы подтвердить статус великой державы. Среди тех, кто принимал решения накануне Первой мировой, было много тех, кто действительно хотел войны. Таких людей можно было найти во всех европейских столицах великих держав. Хотя кажется, что большинство из них находились в Вене и Берлине.
Йорн Леонард, профессор истории Фрайбургского университета, автор нескольких книг, в том числе «Ящик Пандоры: история Первой мировой войны»:
– Мне кажется неправильным говорить об исключительной вине Германии. Стоит говорить о различных, часто взаимосвязанных, обязательствах. Утверждения о вине Германии за развязывание войны делаются под влиянием Версальского договора, периода между двумя мировыми
Сегодня мы нуждаемся в историческом анализе, который приблизит нам истину
войнами и аргумента, что приход к власти Адольфа Гитлера был возможен исключительно из-за этой военной вины… Я думаю, что в дискуссии «виновен за войну» есть существенное моральное значение, а сегодня мы нуждаемся не в нем, а в историческом анализе, который приблизит нам истину. И если мы займемся таким анализом, я думаю, мы увидим многих других из тех, кто несет ответственность. Здесь речь не только о поддержке Германией правительства в Вене, здесь есть и поддержка Россией Сербии, без которой последняя не могла бы с такой решительностью, с которой это произошло, ответить на поставленный ей ультиматум. Также имела место поддержка Францией России.
– В последнее время некоторые эксперты, говоря о современной ситуации в мире, проводят параллели между событиями лета 1914 года и происходящим сегодня: кризис на Украине, спор между Китаем и Японией касательно островов, между Китаем и Вьетнамом касательно ресурсов в Южно-Китайском море. Видите ли вы эти параллели и можно ли воспользоваться уроками прошлого применительно к современной мировой ситуации?
Герхард Хиршфельд, профессор истории Университета Штутгарта, автор нескольких книг, в том числе «Германия в Первой мировой войне»:
– Я параллелей не вижу. История не повторяется. История в некотором смысле зависит от определенных факторов и условий, которые
Нет никаких параллелей между 1914 и 2014-м
отличаются от того, что мы наблюдали в прошлом. Нет никаких параллелей между 1914 и 2014-м. В то же время есть один элемент, который, я боюсь, создает непрерывность, и это – человеческий фактор. Люди не меняются. У них те же самые чувства, эмоции, стремления, борьба за власть. И когда дело доходит до оценки личного фактора, амбиций политиков, в этом случае присутствует элемент непрерывности. Хотя при этом существенно изменился исторический контекст. В 1914 году у нас не было НАТО, ОБСЕ, ЕС. У нас не было международных организаций и союзов, являющихся надзорными органами во время кризисов. Человек так же эмоционален, как и сто лет назад, но условия и исторические структуры сегодня не такие, как в прошлом.
Шон Макмикин, профессор истории турецкого Университета Коч, автор книг «Российское происхождение Первой мировой войны» и «Июль 1914: обратный отсчет»:
– История никогда не повторяется в точности. Я вижу мышление по аналогии: Китай – это Германия. Однако Китай так же подходит на роль России в 1914 году. Российская экономика развивалась существенными темпами в 1914 году: приблизительно 9 процентов в год. Иными словами, во многих отношениях, накануне Первой мировой войны Россия является хорошей аналогией при поиске государства, соответствующего современному Китаю в прошлом. Предположим, что вы верите традиционной историографии, в таком случае рост силы России – большая проблема. Именно этот фактор был фактором дестабилизации в Европе в начале прошлого века, а вовсе не возрастающая сила Германии. Иногда – даже когда мы пытаемся извлечь уроки из истории – мы проводим неправильные аналогии и делаем неправильные выводы.
Джон Кейгер, профессор европейской истории и международных отношений Кембриджского университета:
– Я скорее настроен пессимистически, обращая внимание на происходящее на Украине, на Дальнем Востоке, где есть потенциал обострения ситуации. Может произойти инцидент, затрагивающий гордость страны, – такой, каким стало убийство эрцгерцога Франца Фердинанда 28 июня 1914-го. Если представить себе, что подобное убийство высокопоставленного чиновника произошло на Украине, в игру могли бы немедленно вступить внешние силы, что привело бы к очень серьезным последствиям. Я в этом глубоко убежден и не думаю, что Организация Объединенных Наций была бы в состоянии многое сделать. Очень трудно предсказать, что произойдет, если, например, будет убит посол России на Украине.
Анника Момбауэр, историк, старший научный сотрудник в Открытом университете Лондона, автор книг и статей о Первой мировой войне:
Анника Момбауэр– Историки и политики часто возвращаются в прошлое, к событиям июля 1914 года и к другим историческим событиям, в попытке найти ответы на вопросы текущих кризисов. Я думаю, интересно здесь то, что СМИ, политики и историки пытаются связать июльский кризис 1914 года и нынешние события на Украине. Я не знаю, какие уроки нам может преподать прошлое, но мне кажется, что один урок мы уже выучили: в данный момент нет войны, которая затрагивала бы несколько европейских стран. Я думаю, что отчасти это означает, что на своих ошибках прошлого мы все-таки учимся, что история преподала нам урок. С другой стороны, я не думаю, что мы можем взять из прошлого какой-то кризис и применить его при оценке современного кризиса.
Йорн Леонард, профессор истории Фрайбургского университета, автор нескольких книг, в том числе «Ящик Пандоры: история Первой мировой войны»:
– Нам надо с осторожностью вести разговор о каких-либо прямых аналогиях. Если мы обращаемся к лету 1914-го, мы видим факторы, которые помогают нам лучше понять ситуацию в данный момент. И первое, что я хотел бы упомянуть, – политика истории. Мы наблюдаем своего рода
Речь идет о своего рода теневых зонах трех бывших империй: Российской империи, империи Габсбургов и Османской империи
империализм и страх перед империализмом после конца империй. Если вы смотрите на ситуацию в России, это – постимперское государство. Если посмотреть на зоны конфликтов, начиная со стран Балтии, юго-востока Европы и заканчивая Ближним и Дальним Востоком, то вы поймете, что речь идет о своего рода теневых зонах трех бывших империй: Российской империи, империи Габсбургов и Османской империи. Распад этих империй – наследство Первой мировой войны. Если продолжить наши размышления, то можно утверждать, что после окончания Первой мировой войны во многих отношениях никогда не возникла стабильная государственная структура, которая заполнила бы промежуток, появившийся после распада этих империй.
Перевод статьи Драгана Штавльянина с английского оригинала – Александра Вагнер
Происхождение и характер Первой мировой войны в либерально-патриотическом дискурсе историков «Русской школы» (1914-1916 гг. ) Текст научной статьи по специальности «История и археология»
УДК 930
Ю. С. Никифоров
Происхождение и характер Первой мировой войны в либерально-патриотическом дискурсе историков «русской школы» (1914-1916 гг.)
Статья посвящена восприятию историками «русской школы» начального этапа Первой мировой войны. В центре внимания находятся выдающиеся историки конца XIX — начала XX в.: П. Г. Виноградов, Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский. Стержневая проблема исследования — предпосылки, причины и перспективы Великой войны 1914-1918 гг. Методологическую основу исследования составляет антропологическая парадигма исторической науки. На примере отдельных представителей «русской исторической школы» рассматривается влияние мирового вооруженного конфликта на творчество научного исторического сообщества. Анализируется восприятие и оценка учеными-историками событий 1914-1915 гг. Влияние глобальной войны на сообщество историков рассматривается в творческом и экзистенциальном измерениях.
Через анализ происхождения Первой мировой войны в публикациях историков «русской школы» сделана попытка конструирования их идеологических ценностей. В исследовании были проанализированы отдельные труды историков «русской школы, источники личного происхождения — мемуары, материалы периодической печати, а также историографические источники. В проблемном поле историографии рассматриваются такие причины и предпосылки войны, как империализм центральных держав германо-австрийского блока, амбициозный и агрессивный характер немецкой внешней политики, слабость гражданского общества европейских стран, ментальные противоречия России и Германии, французский реваншизм, германская промышленная и торговая экспансия, складывание предвоенных союзов великих европейских держав.
Анализируются составляющие либерально-патриотического дискурса представителей «русской исторической школы» в 1914-1916 гг.: конструирование образа врага, Россия и ее союзники, мечты историков о конституционном устройстве Российской империи, принцип свободы политического самоопределения наций, мысли о справедливом геополитическом устройстве послевоенной Европы, идеи пацифизма и демократического контроля над международными отношениями.
Ключевые слова: Первая мировая война, Великая война, историки «русской школы», П. Г. Виноградов, Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский, дискурс, патриотизм, либеральные ценности, Антанта, Тройственный союз, образ врага, происхождение войны.
Yu. S. Nikiforov
Origin and Character of the First World War in Liberal-Patriotic Discourse of Historians of «the Russian School» (1914-1916)
The article is devoted to the perception of the historians of «the Russian school» of the initial stage of the World War I. In the centre of attention are outstanding historians of late XIX century — early XX century — P. G Vinogradov, N. I Kareev, M. M. Kovalevsky. The key issue of the research is background, causes and prospects of the Great War 1914-1918. The methodological basis of the research is an anthropological paradigm of the historical science. On the example of some representatives of «the Russian historical school» is considered the impact of the global armed conflict on the work of the scientific historic society. The perception and evaluation of events in 1914-1915 by historians are analyzed, the influence of the Global War on the community of historians is reviewed in creative and existential aspects. By means of the analysis of the origins of the First World War in publications of historians of «the Russian school» an attempt to design their ideological values was made. The study analyzed individual works by historians of «the Russian school», sources of the personal origin — memoirs, periodicals, and historiographic sources. In the problem field of historiography are considered such reasons of the war as imperialism of the central states of the German-Austrian unit, ambitious and aggressive character of the German foreign policy, weakness of the civil society in European countries, mental contradictions of Russia and Germany, French revanchism, the German industrial and trade expansion, formation of prewar unions of great European countries.
Are analyzed components of the liberal-patriotic discourse of representatives of «the Russian historical school» in 1914-1916, construction of the image of the enemy, Russia and its allies, dreams of historians about the constitutional structure of the Russian Empire, the principle of freedom of political self-determination of nations, the idea about a fair geopolitical structure of post-war Europe, ideas of pacifism and democratic control over international relations.
Keywords: the World War I, the Great War, historians of «the Russian school», P. M. M. Kovalevsky, discourse, patriotism, liberal values, Entente, the Triple Alliance, the image of the enemy, the origin of the war.
Продолжая исследование бинарной проблемы — «ученый в контексте Первой мировой войны и Первая мировая война в жизни историка», предпринятое в предыдущем номере «Ярослав-
ского педагогического вестника» [13], обратимся к проблеме происхождения и последствий Первой мировой войны (1914-1918 гг.) в интерпретации историков «русской школы».
© Никифоров Ю. С., 2014
Вопрос о предпосылках Первой мировой войны особенно рельефно представлен в творческом наследии П. Г. Виноградова и М. М. Ковалевского [3, с. 342-351; 9, с. 441-485], но нашел отражение и в научных работах Н. И. Кареева. Так, Н. И. Кареев и М. М. Ковалевский, наряду с другими известными российскими учеными начала XX в., приняли активное участие в издании сборника «Вопросы мировой войны», опубликовав в нем статьи, посвященные детальному разбору отдельных факторов, спровоцировавших мировой конфликт. Н. И. Кареев в одной из статей проследил генезис международных отношений на примере союза великих европейских держав [6], а в другой проанализировал польский вопрос [7]. М. М. Ковалевский подробно остановился на проблеме империализма как предпосылке войны [10]. Кроме того, для М. М. Ковалевского было характерно активное обращение к событиям Первой мировой войны в мемуарах, что было связано с глубокими субъективными переживаниями историка во время интернирования в Австро-Венгрии в 1914-1915 гг. Другой историк «русской школы» — П. Г. Виноградов в серии статей, которые исследователь А. В. Ан-тощенко объединил под названием «Россия и «Армагеддон», обращался к темам психологии российской нации, английского общественного мнения, проблеме русских военнопленных и послевоенного устройства мира и, конечно же, давал свою оценку причин Первой мировой войны [4, с. 305-377]. Важно отметить, что обращение к теме причин Первой мировой войны для историков «русской школы» во многом было связано с их гуманистическим мировоззрением. По словам П. Г. Виноградова, «даже успешная война едва ли окупит ее жертвы… важно рассмотреть мотивы и причины, которые вызвали нынешний Армагеддон для того, чтобы принять по возможности меры против его повторения» [3, с. 342].
Надо сказать, что вопрос о предпосылках и причинах Первой мировой войны 1914-1918 гг. до сих пор является одним из самых дискуссионных в историографии, несмотря на огромное количество исследований. В последнее время в современной историографии Первой мировой войне уделяется все больше внимания [1, 2, 5, 11, 10, 12, 13, 14, 15, 17-22]. По справедливому замечанию президента Российской ассоциации историков Первой мировой войны Е. Ю. Сергеева, «необходимо различать долговременные тенденции международных отношений и непосредственные причины кризиса лета 1914 г.» [15, с. 5]. На глу-
бокие корни Первой мировой войны указывал в частности П. Г. Виноградов: «Нынешний Армагеддон является следствием долгого периода вызревания» [3, с. 349]. В настоящей статье решаются две задачи. Во-первых, проанализировать воззрения историков «русской школы» (П. Г. Виноградова, Н. И. Кареева, М. М. Ковалевского) на происхождение, характер и последствия Первой мировой войны как с точки зрения долговременных тенденций международных отношений, так и в контексте событий 1914 г. Во-вторых, будет предпринята попытка реконструировать составляющие дискурса, «обстоятельства обсуждения, порождающие знание» [16, с. 9] историков «русской школы» вокруг Первой мировой войной. Хронологические рамки вопросов, рассматриваемых в статье, ограничиваются, главным образом, 1914-1916 гг., что обусловлено двумя обстоятельствами. Во-первых, это уход из жизни одного из крупных историков «русской школы» -смерть М. М. Ковалевского в 1916 г. Во-вторых, 1916 г. — это определенный рубеж в развитии России, последний год перед революциями 1917 г., события которых, безусловно, повлияли на оценку событий Великой войны историками.
Итак, обратимся, в первую очередь, к долговременным тенденциям международных отношений, вызвавшим, с точки зрения историков «русской школы», Первую мировую войну. Историки «русской школы» анализируя причины войны, моделировали и возможные сценарии завершения мирового конфликта. Так, М. М. Ковалевский в одной из своих статей [10], выдвинув две версии причин войны, попытался также сконструировать негативный для стран Антанты сценарий войны. Во-первых, в качестве фактора войны он указывал на «борьбу национальностей», характерную для эпохи «создания единства Италии и Германии», ставя во многом риторический вопрос: «Видим ли мы в современном нами столкновении народов стремление к переустройству Европы по национальному принципу?». Во-вторых, М. М. Ковалевский выделял и в большей степени придерживается такого фактора войны как «империализм», который трактовался ученым как стремление великих держав, прежде всего центрально-европейских (Германии и Австро-Венгрии), усилить свои национальные империи через полное поглощение более мелких народов. По этому поводу М. М. Ковалевский писал: «Мир распадется на небольшое число не всегда объединенных политической связью, а одной только общностью интересов и политики, импе-
рий». В качестве примера будущей такой империи (в случае победы центральных держав) ученый называл «германо-австрийский мир с тяготеющими к нему Венгрией, Польшей, балканскими народами, за исключением сербов, турками, Италией и Бельгией, уже признаваемой частью германской федерации». При этом историк оставлял возможным сохранение и даже развитие англо-американского мира, а также значительно урезанной в размерах России без Польши, Финляндии и Прибалтики [10, с. 558-559]. Когда в 1914-1915 гг. М. М. Ковалевский писал рассматриваемую статью, он, наверное, не мог даже предположить, каким пророческим, к сожалению для России, окажется его прогноз. Как известно, великий ученый не дожил до Брестского мира, лишившего Россию плодов будущей победы Антанты, достигнутой в 1918 г. на западном фронте.
Еще один историк-англовед «русской школы» — П. Г. Виноградов, рассуждая о причинах войны, придерживался в этом вопросе комплексного подхода. Он отмечал, что «необходимо принять в расчет не только материальные, но и психологические факторы» [3, с. 343]. Историк достаточно четко выделял две группы долговременных причин, способствовавших вызреванию мирового конфликта. Во-первых, агрессивный и амбициозный характер немецкой внешней политики на рубеже Х1Х-ХХ вв. П. Г. Виноградов по этому поводу писал, что «в Германии остро ощущали, что ей не досталось достойного места под солнцем». Ученый указывал на бинарное направление агрессии Германии и раскрывал ее сущность: «Немецкая политика свелась к тому, чтобы бросить вызов двум мировым державам одновременно: она вступила в конфликт с Россией, чтобы предотвратить будущее развитие этой империи; она вступила в конфликт с Англией, чтобы занять то место, которое в прошлом занимала Британская империя» [3, с. 344]. Позднее, во второй половине XX в. немецкий историк Ф. Фишер метко охарактеризовал эту внешнюю политику как «рывок к мировому господству», проводя линию преемственности между кайзеровской и нацистской Германией [23]. Однако для П. Г. Виноградова «экономическое соперничество само по себе недостаточно, чтобы оправдать ужасную войну» [3, с. 345].
Во-вторых, ученый уделяет много внимания психологическому фактору. С одной стороны, П. Г. Виноградов, находясь в плену своих либеральных воззрений, усматривает один из психологических факторов Первой мировой войны в
слабости гражданского общества в большинстве европейских стран: «История нынешнего начала войны является доказательством. узкого кругозора большей части общественного мнения и практической бессмысленности демократического контроля». С другой стороны, ученый обращается к ментальным предпосылкам Первой мировой войны. Он считал, что этот фактор был определяющим в противоречиях между Россией и Германией: «В случае с Россией и славянским миром экономический фактор не играл решающей роли; это была превентивная война, она была следствием расовых чувств». По его мнению, в Германии превалировала идея «развязать войну, чтобы предотвратить конфликт в будущем при менее благоприятных условиях» [3, с. 346]. На агрессивно-превентивный характер войны со стороны австро-германского блока указывает и Н. И. Кареев [6, с. 47]. В интерпретации П. Г. Виноградова ведущая идея агрессии против России — «расовый антогонизм между тевтонами и славянами» [3, с. 346].
К психологии стран-участниц Первой мировой войны с точки зрения долговременных тенденций международных отношений обращается и М. М. Ковалевский: «На расстоянии же четырех месяцев со времени открытия военных действий становится все более очевидным, что война создана тем психологическим состоянием, какое вызвано было, с одной стороны, более 40 лет поддерживаемым во Франции желанием воссоединить отнятые у нее провинции, с другой -вековым стремлением России к открытому морю и участию в мировой торговле, наконец, с третьей — опасением Англии, что Германия вырывает из ее рук господство над морями и, побеждая ее в сфере промышленности и торговли, грозит захватить в близком будущем не только часть английских колоний, но и главнейших рынков, не исключая и тех, которые лежат в самой Англии» [9, с. 459]. Из цитаты можно заключить, что для М. М. Ковалевского Первая мировая война — это следствие клубка геополитических противоречий, завязанных на французском реваншизме, российских геополитических амбициях, германской промышленной и торговой экспансии, английском консерватизме и зависти.
Складыванию предвоенных союзов великих держав как предпосылке Первой мировой войны уделил основное внимание Н. И. Кареев. Ученый задавался вполне закономерным вопросом: «Как Россия вступила в союз с двумя державами, от которых была очень далека по своим внутренним
порядкам и с которыми приходила в столкновения по вопросам международной политики. Какие причины произвели столь важную перемену?» [6, с. 25]. И действительно, как мог сложиться столь парадоксальный, на первый взгляд, союз самодержавной России сначала с республиканской Францией, а затем с конституционной Великобританией — государствами, с которыми у Российской империи были серьезные геополитические противоречия (особенно с Великобританией)? Отвечая на поставленный вопрос, Н. И. Кареев акцентирует внимание на германофобии как ключевом факторе складывания Антанты. Говоря о сближении Франции и России, он пишет, что «к образованию союза самодержавной России и республиканской Франции» привела «агрессивная политика Германии». Аналогичный фактор указывается Н. И. Кареевым в качестве причины вхождения Великобритании в Антанту: «Немецкая опасность заставила и Англию выйти из своего «блестящего уединения» и покончить старые счеты с Францией для борьбы с германской мировой политикой» [6, с. 25].
Что касается кратковременных факторов Первой мировой войны, то здесь стоит остановиться на мнении П. Г. Виноградова. Говоря о роковых событиях лета 1914 г., связанных с убийством эрг-герцога Франца-Фердинанда в Сараево, он уверенно утверждает, что «австрийский ультиматум Сербии был провокацией, направленной против ее естественного покровителя России… Сербия и Россия проявили чрезмерное терпение» [3, с. 342]. Как видно из цитаты, ответственность за развязывание конфликта ученый целиком и полностью возлагает на Австро-Венгрию и, напротив, подчеркивает благородство России и Сербии. В целом для историка характерна крайне негативная, а порой и унизительная характеристика Австро-Венгрии с одновременным конструированием положительного образа России в духе патриотического нарратива. Так, П. Г. Виноградов утверждает: «Политика Австро-Венгрии совершенно эгоистичная и реакционная по своей природе. Ей удавалось добиться успеха лишь благодаря коварству и случайности, но к балканским народам она всегда относилась с презрением превосходства» [3, с. 344]. В другом месте П. Г. Виноградов называет Австрию «прислужницей Германии» и упрекает в неблагодарности, памятуя об австрийской позиции во время Крымской войны 1853-1856 гг. [3, с. 343]. Страны Тройственного союза именуются П. Г. Виноградовым «коварным противником», который
«готовил полное ниспровержение европейской системы» [3, с. 350].
Напротив, обрисовывая внешнеполитическую линию России, ученый акцентирует внимание читателя на ее альтруистических мотивах, хотя и не отрицает имперских составляющих российской экспансии на Балканах: «Политика России, помимо обычных мотивов амбиций и престижа, имеет цель — освобождение и восстановление угнетенных народов Балканского полуострова» [3, с. 344]. Далее П. Г. Виноградов подмечает деталь, с которой трудно не согласиться: «За агрессивными авантюрами Австро-Венгрии всегда стояла Германия» [3, с. 344]. Что характерно, прием антитезы красной линией проходит через всю статью Виноградова, посвященную Великой войне. Противопоставление положительного образа стран Антанты демонизированному образу Тройственного союза делает оценку событий Первой мировой войны П. Г. Виноградовым порой чрезмерно субъективной. В схожем ключе рисует противостояние Антанты и Тройственного союза Н. И. Кареев. Рассуждая о целях союзов воюющих сторон, Н. И. Кареев отмечает, что «союз России и Франции направлен на обеспечение европейского мира», а «Германия стремилась к одному — к мировому владычеству, и это делало ее союз с Австро-Венгрией союзом агрессивным» [6, с. 47].
Историки «русской школы» большое внимание в своих публикациях 1914-1916 гг. уделили восприятию Первой мировой войны немецкими обывателями и освещению ее причин германской прессой и профессурой. С точки зрения П. Г. Виноградова, одним из доминирующих настроений значительной части немецкого общества, активно насаждаемым местными журналистами и учеными, были «мечты о расчленении России и изгнании униженной Московии с берегов Балтийского и Черного морей» [3, с. 346]. По словам М. М. Ковалевского, в просвещенных немецких кругах превалирующей причиной войны называется заговор коварного Альбиона против Германии и Австро-Венгрии: «Война вызвана заговором, устроенном против обеих немецких империй не кем другим, как Эдуардом VII, этим величайшим завистником и интриганом, в этом отношении вполне сыном своей родины, который не может простить Германии быстрого роста ее промышленности и морской торговли» [9, с. 441]. По этому поводу другой историк «русской школы» — П. Г. Виноградов лаконично и категорично резюмирует: «Немецкие утверждения
о причинах войны можно считать как лицемерный обман» [3, с. 342]. Далее М. М. Ковалевский обращается к проблеме конструирования образа врага немецкими публицистам и учеными: «Раскройте сборник профессорских статей, посвященных обсуждению различных сторон переживаемого нами момента, эти, как значится на обложке, заявления немецких и австрийских профессоров истории по поводу настоящей войны. О чем говорится в них с особенной охотой. о том, что настоящий враг не кто иной, как Англия» [9, с. 441]. Немецкая профессура, в интерпретации М. М. Ковалевского, конструирует образ Англии — агрессора, ненасытного в своей мировой экспансии. Само существование Британской империи — уже угроза миру, по мнению немецких публицистов: «Причиной. является ее [Англии. — Ю. Н.] стремление ко всемирному господству… только сокрушив ее, можно рассчитывать на восстановление прочного мира в Европе» [9, с. 441]. В другой своей публицистической статье историк приводит еще более четко позицию германской общественности о причинах Первой мировой войны: «Настоящая война вызвана завистью к величию германской империи и политикой окружения центральных монархий Европы врагами» [10, с. 557]. Наконец, еще один излюбленный тезис германских публицистов, по словам М. М. Ковалевского, — это альтруистическая борьба Германии с британским морским владычеством, дабы «доставить торжество принципу свободы морей» [10, с. 554].
Сам же М. М. Ковалевский придерживается, естественно, иной (полярной) позиции относительно характера и целей Великой войны. Находясь на патриотических позициях, он говорит о необходимости «сохранить наследие предков одинаково в Франции, Англии, Бельгии и Сербии от нескрываемого желания перекроить Европу в интересах господства немецкой нации», а Германию именует «исконным врагом славянства» [10, с. 561]. Однако общий патриотический дискурс высказываний М. М. Ковалевского вполне отчетливо переплетается с внутренне присущими историку либеральными ценностями и даже элементами радикализма. Так, М. М. Ковалевский тесно связывает победу Антанты в Великой войне с торжеством либеральных ценностей не только в Европе, но и в России. Поражение России и ее союзников от блока центральных держав увязывает с политическим регрессом, реакцией и отказом от парламентаризма и демократии. Он пишет, что «от усиленной Германии ни русскому
либерализму, ни идее народного самоуправления не приходится ждать ничего» [10, с. 560]. М. М. Ковалевский пафосно и торжественно резюмирует, что «полная солидарность всех граждан империи, общее отстаивание русскими и поляками независимости славянских народов. способны обеспечить и свободу политического самоопределения, и развитие начал свободного представительного строя» [10, с. 561]. В этом высказывании Ковалевский-патриот явно уступает позицию Ковалевскому-либералу, мечтающему о конституционном устройстве Российской империи.
Особенно либеральный дискурс Ковалевского заметен, когда ученый рассуждает на темы парламентаризма, «принципа свободы политического самоопределения мелких национальностей» (сербов, бельгийцев), необходимости применения данного принципа «по отношению к иноплеменным частям Русской империи», а также предоставления автономий национальным окраинам» [10, с. 560-561]. Аналогичную позицию по данному вопросу занимал и такой историк-либерал «русской школы», как П. Г. Виноградов, который утверждал, что «свободное развитие национальности составляет наиболее сильный мотив политических действий» [3, с. 347]. Правда, геополитическая позиция П. Г. Виноградова по «свободному развитию национальностей» носила двойственный и явно субъективный характер. В этом можно убедиться из следующих слов историка: «Национальностям не следует мешать в развитии их культурных особенностей и поисках своего пути спасения, но при урегулировании границ реконструированной Европы невозможно было бы выкроить государство единственно и полностью по национальному образцу. Пример: Турция и Австро-Венгрия уже созрели для далеко идущих операций в этом отношении». В то же время, явно руководствуясь не только научными фактами, но, вероятно, и патриотическими убеждениями, П. Г. Виноградов убежденно заявлял о необходимости новых территориальных приращений для России: «Включение Восточной Галиции и части Буковины в состав России, а также Западной Галиции в состав Польши под русским покровительством является довольно бесспорным» [3, с. 349].
Некоторые идеи П. Г. Виноградова о геополитическом устройстве послевоенной Европы оказались абсолютно ошибочными: «Не следует надеяться на создание нового южного славянского королевства и на освобождение чехов: это полно-
стью зависело бы от насильственного разрушения Австро-Венгерской монархии, чего едва ли можно достичь действиями сил, вовлеченных в нынешний конфликт» [3, с. 349]. Как известно, с окончанием Первой мировой войны перестала существовать многонациональная Австро-Венгерская империя, а на ее месте образовались новые суверенные государства, в том числе независимые Чехословакия и Югославия.
Другие идеи Виноградова нашли лишь частичное выражение в Версальско-Вашингтонской системе. Историк мечтал о пацифизме, демократическом контроле над международными отношениями, который, по его мнению, могли обеспечить сильные военные альянсы на службе мирового третейского суда: «Международный суд в Гааге, имеющий поддержку в виде комбинированных сил и совместных действий, скажем, Британии, России, Франции, Италии и США, может стать эффективным инструментом мира» [3, с. 351]. К сожалению, как известно, Лига наций, созданная после Первой мировой войны [19, 20, 21], так и не смогла эффективно решить все международные проблемы, особенно в 1930-е гг.
Кроме основных участников противостояния, в 1914-1915 гг. историки «русской школы» уделяли значительное внимание Италии — будущему союзнику Антанты. М. М. Ковалевский раскрывал обстоятельства будущего вступления этой страны в войну, освещая борьбу двух противоборствующих блоков за Италию: «Италии за сохранение нейтралитета две центральные империи сулят уступку, если не Триеста, то Трентина, а тройственное согласие обещает, в случае активного выступления, и полное удовлетворение, по крайней мере, за счет Австрии, всех ее национальных вожделений» [10, с. 550]. П. Г. Виноградов высказывался в отношении возможных территориальных приращений Италии достаточно жестко, считая некоторые ее территориальные претензии потенциальным источником конфликта: «Приобретение Италией Дальмации приведет к новым раздорам между славянами и итальянцами» [3, с. 349]. Аналогичную позицию занимал по этому вопросу и Н. И. Кареев, написав специальную работу «об итальянских притязаниях на Дальмацию», в которой доказывал, что «у Италии нет никаких прав на эту страну и что, наоборот, есть резоны географические, этногеографи-ческие и экономические для сохранения за собою хорватами не только Фиуме, но даже и Триеста». Однако, стремление Н. И. Кареева к научной и исторической объективности натолкнулось на
ангажированность власти: на его брошюру наложило вето Министерство иностранных дел «как на несогласную с видами правительства» [8, с. 261].
Подводя итоги, следует сказать, что при освещении Великой войны 1914-1918 гг. историки «русской школы» делали акцент на долговременных факторах мирового конфликта, декларируя такие причины и предпосылки войны, как империализм центральных держав германо-австрийского блока, амбициозный и агрессивный характер немецкой внешней политики, слабость гражданского общества европейских стран, ментальные противоречия России и Германии, французский реваншизм, российские геополитические амбиции, германская промышленная и торговая экспансия, английский консерватизм и зависть, складывание предвоенных союзов великих европейских держав. В контексте основного содержания рассмотренных текстов развертывался либерально-патриотический дискурс представителей «русской исторической школы» в 1914-1916 гг., который включал моделирование различных сценариев завершения мирового конфликта, конструирование по принципу антитезы образа врага (агрессивной Германии и коварной Австро-Венгрии) и альтруистического образа России и ее союзников, мечты о конституционном устройстве Российской империи, принцип свободы политического самоопределения наций, мысли о справедливом геополитическом устройстве послевоенной Европы, идеи пацифизма и демократического контроля над международными отношениями. Пожалуй, ключевой и объединяющей идеей текстов всех трех рассмотренных историков «русской школы» было увязывание победы Антанты и России в войне с торжеством либеральной идеологии и демократических ценностей в Европе и в собственном Отечестве. Либеральные и гуманистические ценности историков «русской школы» причудливо переплетались в их повествовании с общим патриотическим подъемом начала войны и германофобией, характерными для российского общества, в том числе и интеллектуальной элиты, к которой относились рассматриваемые историки. Можно сказать, что в публикациях историков произошел синтез либерального и патриотического наррати-ва. Таким образом, тенденциозность и определенный субъективизм был, безусловно, присущ рассматриваемым представителям «русской исторической школы» в анализе предпосылок Пер-
вой мировой войны, сценариев ее развития и последствий.
Библиографический список
1. Асташов, А. Б. Пропаганда на Русском фронте в годы Первой мировой войны [Текст] / А. Б. Асташов. -М.: РОССПЭН, 2012. — 254 с
2. Базанов, С. Н. За честь и величие России. Забытая война [Текст] / С. Н. Базанов. — М.: Территория будущего, 2011. — 192 с.
3. Виноградов, П. Г. Причины войны [Текст] / П. Г. Виноградов // Россия на распутье. Историко-публицистические статьи. — М.: Территория будущего, 2008. — С. 342-351.
4. Виноградов, П. Г. Россия и «Армагеддон» [Текст] / П. Г. Виноградов // Россия на распутье. Исто-рико-публицистические статьи. — М.: Территория будущего, 2008. — С. 305-376.
5. Ермаков, А. М. Становление концепции истории Первой мировой войны в российских школьных учебниках (1992-1995 гг.) [Текст] / А. М. Ермаков // Ярославский педагогический вестник. — 2014. — Т. 1. -№ 2. — С. 113-119.
6. Кареев, Н. И. Прошлое двух союзов европейских держав [Текст] / Н. И. Кареев // Вопросы мировой войны. Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский, П. Н. Милюков и др. — Пг., 1915. — С. 20-47.
7. Кареев, Н. И. Польский вопрос в исторической литературе [Текст] / Н. И. Кареев // Вопросы мировой войны [Текст] / Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский, П. Н. Милюков и др. — Пг., 1915. — С. 61-85.
8. Кареев, Н. И. Прожитое и пережитое [Текст] / Н. И. Кареев. — Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1990. — 384 с.
9. Ковалевский, М. М. Моя жизнь [Текст] / М. М. Ковалевский. — М.: РОССПЭН, 2005. — 784 с.
10. Ковалевский, М. М. Национальный вопрос и империализм [Текст] / М. М. Ковалевский // Вопросы мировой войны [Текст] / Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский, П. Н. Милюков и др. — Пг., 1915. — С. 549-561.
11. Кочешков, Г. Н., Новиков, М. В., Никифоров, Ю. С., Федюк, В. П. и др. Русские генералы в Белграде: биографические очерки [Текст] / Г. Н. Кочешков, М. В. Новиков, Ю. С. Никифоров, В. П. Федюк и др. -Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2012. — 163 с.
12. Кищенков, М. С. Беженцы Первой мировой войны в Ярославской губернии [Текст] / М. С. Кищен-ков // Ярославский педагогический вестник. — 2010. -№ 1-2. — С. 61-65.
13. Никифоров, Ю. С. Историки «русской школы» в эпоху Первой мировой войны (1914-1918 гг.) [Текст] / Ю. С. Никифоров // Ярославский педагогический вестник. — 2014. — № 2. — Т. 1. — С. 54-59.
14. Павлов, А. Ю. Скованные одной цепью. Стратегическое взаимодействие России и ее союзников в годы Первой мировой войны (1914-1917) [Текст] / А. Ю. Павлов. — СПб., 2008. — 202 с.
15. Сергеев, Е. Ю. Актуальные проблемы изучения Первой мировой войны [Текст] / Е. Ю. Сергеев // Новая и новейшая история. — 2014. — № 2. — С. 3-16.
16. Соколов, А. Б. Введение в современную западную историографию [Текст] / А. Б. Соколов. — Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2002. — 132 с.
17. Уткин, А. И. Первая мировая война [Текст] / А. И. Уткин. — М., 2002. — 264 с.
18. Хобсбаум, Э. Эпоха крайностей: короткий двадцатый век (1914-1991) [Текст] / Э. Хобсбаум. — М., 2004. — 212 с.
19. Ходнев, А. С К 90-летию Версальского мира и создания Лиги наций [Текст] / А. С. Ходнев // Преподавание истории в школе. — 2009. — Т. 6. -С. 40-43.
20. Ходнев, А. С Окончание Первой мировой войны и создание Лиги наций [Текст] / А. С. Ходнев // Преподавание истории и обществознания в школе. -2008. — № 8. — С. 1-13.
21. Ходнев, А. С. Великая война 1914-1918 годов и социокультурный хронотоп появления Лиги Наций [Текст] / А. С. Ходнев // Ярославский педагогический вестник. — 2014. — Т. 1. — № 2. — С. 119-124.
22. Шацилло, В. К. Последняя война царской России [Текст] / В. К. Шацилло. М.: РОССПЭН, 2010. -198 с.
23. Fischer F. Griff nach der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914/18 [Текст] / F. Fischer. — Dusseldorf, 1961.
Bibliograficheskii spisok
1. Astashov, A. B. Propaganda na Russkom fronte v gody Pervoi mirovoi voiny [Tekst] / A. B. Astashov. — M.: ROSSPEN, 2012. — 254 s
2. Bazanov, S. N. Za chest’ i velichie Rossii. Zabytaia voina [Tekst] / S. N. Bazanov. — M.: Territoriia budushchego, 2011. — 192 s.
3. Vinogradov, P. G. Prichiny voiny [Tekst] / P. G. Vinogradov // Rossiia na rasput’e. Istoriko-publitsisticheskie stat’i. — M.: Territoriia budushchego, 2008. — S. 342-351.
4. Vinogradov, P. G. Rossiia i «Armageddon» [Tekst] / P. G. Vinogradov // Rossiia na rasput’e. Istoriko-publitsisticheskie stat’i. — M.: Territoriia budushchego, 2008. — S. 305-376.
5. Ermakov, A. M. Stanovlenie kontseptsii istorii Per-voi mirovoi voiny v rossiiskikh shkol’nykh uchebnikakh (1992-1995 gg.) [Tekst] / A. M. Ermakov // Iaroslavskii pedagogicheskii vestnik. — 2014. — T. 1. — № 2. — S. 113119.
6. Kareev, N. I. Proshloe dvukh soiuzov evropeiskikh derzhav [Tekst] / N. I. Kareev // Voprosy mirovoi voiny. N. I. Kareev, M. M. Kovalevskii, P. N. Miliukov i dr. — Pg., 1915. — S. 20-47.
7. Kareev, N. I. Pol’skii vopros v istoricheskoi literature [Tekst] / N. I. Kareev // Voprosy mirovoi voiny [Tekst] / N. I. Kareev, M. M. Kovalevskii, P. N. Miliukov i dr. — Pg., 1915. — S. 61-85.
JT
8. Kareev, N. I. Prozhitoe i perezhitoe [Tekst] / N. I. Kareev. — L. : Izd-vo Leningradskogo universiteta, 1990. — 384 s.
9. Kovalevskii, M. M. Moia zhizn’ [Tekst] / M. M. Kovalevskii. — M.: ROSSPEN, 2005. — 784 s.
10. Kovalevskii, M. M. Natsional’nyi vopros i imperi-alizm [Tekst] / M. M. Kovalevskii // Voprosy mirovoi voiny [Tekst] / N. I. Kareev, M. M. Kovalevskii, P. N. Mil-iukov i dr. — Pg., 1915. — S. 549-561.
11. Kocheshkov, G. N., Novikov, M. V., Nikiforov, Iu. S., Fediuk, V. P. i dr. Russkie generaly v Belgrade: bi-ograficheskie ocherki [Tekst] / G. N. Kocheshkov, M. V. Novikov, Iu. S. Nikiforov, V. P. Fediuk i dr. — Iaro-slavl’: Izd-vo IaGPU, 2012. — 163 s.
12. Kishchenkov, M. S. Bezhentsy Pervoi mirovoi voiny v Iaroslavskoi gubernii [Tekst] / M. S. Kishchenkov // Iaroslavskii pedagogicheskii vest-nik. — 2010. — № 1-2. — S. 61-65.
13. Nikiforov, Iu. S. Istoriki «russkoi shkoly» v epokhu Pervoi mirovoi voiny (1914-1918 gg.) [Tekst] / Iu. S. Nikiforov // Iaroslavskii pedagogicheskii vestnik. -2014. — № 2. — T. 1. — C. 54-59.
14. Pavlov, A. Iu. Skovannye odnoi tsep’iu. Strate-gicheskoe vzaimodeistvie Rossii i ee soiuznikov v gody Pervoi mirovoi voiny (1914-1917) [Tekst] / A. Iu. Pavlov. — SPb., 2008. — 202 s.
15. Sergeev, E. Iu. Aktual’nye problemy izucheniia Pervoi mirovoi voiny [Tekst] / E. Iu. Sergeev // Novaia i noveishaia istoriia. — 2014. — № 2. — S. 3-16.
16. Sokolov, A. B. Vvedenie v sovremennuiu zapad-nuiu istoriografiiu [Tekst] / A. B. Sokolov. — Iaroslavl’: Izd-vo IaGPU, 2002. — 132 s.
17. Utkin, A. I. Pervaia mirovaia voina [Tekst] / A. I. Utkin. — M., 2002. — 264 s.
18. Khobsbaum, E. Epokha krainostei: korotkii dvadtsatyi vek (1914-1991) [Tekst] / E. Khobsbaum. — M., 2004. — 212 s.
19. Khodnev, A. S K 90-letiiu Versal’skogo mira i sozdaniia Ligi natsii [Tekst] / A. S. Khodnev // Prepoda-vanie istorii v shkole. — 2009. — T. 6. — S. 40-43.
20. Khodnev, A. S Okonchanie Pervoi mirovoi voiny i sozdanie Ligi natsii [Tekst] / A. S. Khodnev // Prepoda-vanie istorii i obshchestvoznaniia v shkole. — 2008. — № 8. — S. 1-13
21. Khodnev, A. S. Velikaia voina 1914-1918 godov i sotsiokul’turnyi khronotop poiavleniia Ligi Natsii [Tekst] / A. S. Khodnev // Iaroslavskii pedagogicheskii vestnik. -2014. — T. 1. — № 2. — S. 119-124.
22. Shatsillo, V. K. Posledniaia voina tsarskoi Rossii [Tekst] / V. K. Shatsillo. M.: ROSSPEN, 2010. — 198 s.
23. Fischer F. Griff nach der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914/18 [Tekst] / F. Fischer. — Dusseldorf, 1961.
| Title: | Вторая промышленная революция и происхождение Первой мировой войны |
| Other Titles: | The second industrial revolution and the origin of World War I |
| Authors: | Зубков, К. И. Zubkov, K. I. |
| Issue Date: | 2014 |
| Publisher: | Уральский федеральный университет |
| Citation: | Зубков К. И. Вторая промышленная революция и происхождение Первой мировой войны / К. И. Зубков // Урал индустриальный. Бакунинские чтения: Индустриальная модернизация Урала в XVIII—XXI вв. ХII Всероссийская научная конференция, посвященная 90-летию Заслуженного деятеля науки России, доктора исторических наук, профессора Александра Васильевича Бакунина. Материалы. Екатеринбург, 4-5 декабря 2014 г. : в 2-х т. — Екатеринбург : [УрФУ], 2014. — Т. 1. — С. 66-74. |
| Abstract: | В статье анализируются экономические, технико-технологические, социальные и геополитические последствия второй промышленной революции (1870-1914 гг.), основные противоречия в ее развитии. Доказывается, что вторая промышленная революция, с одной стороны, вызвала беспрецедентный рост взаимозависимости экономического развития ведущих стран мира, с другой, резко обострила международную конкуренцию. Повышение ценности ресурсного и пространственного факторов индустриального прогресса способствовало возникновению водораздела и конфликта между двумя типами развития промышленного капитализма, что явилось главной причиной возникновения Первой мировой войны. The article deals with the analysis of economic, technological, social and geopolitical consequences of the second industrial revolution (1870-1914), as well as of the major contradictions of its development. It is argued that the second industrial revolution had given rise to, on the one hand, the unprecedented growth of interconnectivity of the economic development in a group of world’s leading states and, on the other hand, sharpening the international economic competition. The increase in value of resource and spatial factors of industrial progress was conducive to emergence of both the watershed and conflict between two distinct types of developing the industrial capitalism, which became the main cause for the origin of World War I. |
| Keywords: | ВТОРАЯ ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ КАПИТАЛИЗМ КОЛОНИАЛИЗМ ГЕОПОЛИТИКА ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА РЕСУРСЫ ТЕРРИТОРИЯ SECOND INDUSTRIAL REVOLUTION CAPITALISM COLONIALISM GEOPOLITICS WORLD WAR I RESOURCES TERRITORY |
| URI: | http://hdl.handle.net/10995/30291 |
| Conference name: | ХII Всероссийская научная конференция «Урал индустриальный. Бакунинские чтения: Индустриальная модернизация Урала в XVIII—XXI вв.» |
| Conference date: | 04.12.2014-05.12.2014 |
| RSCI ID: | https://elibrary.ru/item.asp?id=23123999 |
| ISBN: | 978-5-8295-0297-3 978-5-8295-0301-7 |
| metadata.dc.description.sponsorship: | Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 14-18-01625). |
| RSCF project card: | 14-18-01625 |
| Origin: | Урал индустриальный. Бакунинские чтения: Индустриальная модернизация Урала в XVIII—XXI вв. Т. 1. — Екатеринбург, 2014. |
| Appears in Collections: | Бакунинские чтения |
Первая мировая война | Энциклопедия Холокоста
НАЧАЛО ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫПервая мировая война стала первым крупным международным конфликтом двадцатого века. Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда, наследника Австро-Венгерской короны, и его жены, эрцгерцогини Софии в Сараево 28 июня 1914 года привело к тому, что в августе 1914 года начались военные действия, продолжавшиеся в течение следующих четырех лет.
АНТАНТА И ЦЕНТРАЛЬНЫЕ ДЕРЖАВЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫВ течение Первой мировой войны державы Антанты – Британия, Франция, Сербия и Российская империя (к которым позднее присоединились Италия, Греция, Португалия, Румыния и Соединенные Штаты Америки) – воевали против центральных держав – Германии и Австро-Венгрии (к которым позднее присоединились Оттоманская Турция и Болгария).
ТУПИКПервоначальный энтузиазм относительно предполагаемой быстрой и решительной победы, присущий всем сторонам, затухал по мере того, как война начала приобретать затяжной характер с кровопролитными битвами и позиционными боевыми действиями, в частности, на Западном фронте. Длина системы окопов и укреплений на Западе в самом протяженном месте составляла около 760 км, примерно от Северного моря до швейцарской границы, и определяла рамки военных действий для большинства североамериканских и западноевропейских бойцов. Огромная протяженность Восточного фронта не позволяла вести там крупномасштабную окопную войну, но масштабы конфликта были столь же значительными, как на Западном фронте. Тяжелые бои также проходили на севере Италии, на Балканах и в Оттоманской Турции. Боевые действия также велись на море и – впервые в истории – в воздухе.
ВСТУПЛЕНИЕ В ПЕРВУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ СШАРешительный поворот в военных действиях наступил в апреле 1917 года, когда политика Германии по неограниченной подводной войне способствовала переходу Соединенных Штатов Америки от изоляционистской политики в центр конфликта. Свежие силы, оружие и военная техника Американской экспедиционной армии (AEF), находящейся под руководством генерала Джона Дж. Першинга, в сочетании с постоянно ужесточающейся блокадой немецких портов, в конечном счете помогли изменить соотношение военных сил в пользу Антанты.
ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В РОССИИЭто только что приобретенное преимущество для сил Антанты было первоначально уравновешено событиями, происходящими на восточной арене войны. С начала 1917 года Россия, одна из главных держав Антанты, находилась в состоянии хаоса. В феврале того же года плохое руководство военными действиями царским правительством способствовало возникновению народного восстания – Февральской революции. Революция заставила царя Николая II отречься от престола и к власти было допущено Временное правительство, состоявшее из либеральных и социалистических фракций, в конечном счете, возглавленное членом партии социалистов-революционеров Александром Керенским. Этот краткий эксперимент с плюралистической демократией был хаотическим, и постоянное ухудшение военной экономики и все ухудшающееся экономическое положение привели летом к бунту русских рабочих, солдат и матросов («Июльские дни»).
24-25 октября 1917 года большевистские (левые социалистические) силы под руководством Владимира Ленина захватили ключевые правительственные здания и штурмовали Зимний дворец, являющийся в то время резиденцией нового правительства в столице России Петрограде (ныне Санкт-Петербург). «Великая Октябрьская социалистическая революция» стала первым успешным марксистским переворотом в истории, сместившим неэффективное Временное правительство и в конечном счете приведшим к учреждению Советской Социалистической Республики под руководством Ленина. Радикальные социальные, политические, экономические и аграрные реформы нового советского государства в послевоенные годы вызвали обеспокоенность у правительств западных демократических государств, которые так боялись распространения коммунизма по всей Европе, что были готовы потакать или идти на компромисс с придерживающимися правых взглядов режимами (включая нацистскую Германию Адольфа Гитлера) в 1920-х и 1930-х годах.
Но непосредственным результатом русской революции на европейской арене стала жестокая и продолжительная Гражданская война на русских землях (1917-1922 гг.) и решение нового большевистского руководства заключить сепаратный мир с кайзеровской Германией. После провала переговоров из-за требований Германии, германская армия начала широкомасштабное наступление на Восточном фронте, завершившееся заключением мирного договора в Брест-Литовске 6 марта 1918 года.
НАСТУПЛЕНИЕ ДЕРЖАВ АНТАНТЫ; КАПИТУЛЯЦИЯ ЦЕНТРАЛЬНЫХ ДЕРЖАВНесмотря на успех Германии, победившей большевистскую Россию в войне в конце зимы 1918 года и дошедшей до Парижа летом, войскам Антанты удалось отразить атаку германской армии на реке Марне. Они неуклонно выступали против германских войск на Западном фронте летом и осенью 1918 года («Стодневное наступление»).
Центральные державы начали капитулировать, первыми из них были Болгария и Османская империя, в сентябре и октябре соответственно. 3 ноября австро-венгерские войска подписали перемирие недалеко от Падуи, Италия. Восстание матросов германского флота в Киле спровоцировало масштабный бунт в прибрежных городах Германии и в крупных муниципальных районах Ганновера, Франкфурта-на-Майне и Мюнхена. Советы рабочих и солдат, основанные по советскому образцу, вызвали так называемую «Германскую революцию». Первая «советская республика» (Räterrepublik) была учреждена в Баварии Куртом Эйснером, состоявшим в Независимой социал-демократической партии Германии (НСДПГ). Сильная социал-демократическая партия Германии (СДПГ) под руководством Фридриха Эберта считала недавно созданные советы дестабилизирующим элементом и выступала вопреки требованиям немецкого народа за парламентскую реформу и за мир.
ПЕРЕМИРИЕ9 ноября 1918 года в разгар широкомасштабных беспорядков покинутый командующими германской армией император (кайзер) Вильгельм II отрекся от германского трона. В тот же день делегат СДПГ Филипп Шейдеман провозгласил Германию республикой с временным правительством во главе с Фридрихом Эбертом. Два дня спустя представители Германии во главе с Маттиасом Эрцбергером, представителем Католической центральной партии (Zentrum), встретились с делегацией одержавших победу держав Антанты, возглавляемой французским фельдмаршалом Фердинандом Фоша, командующим войсками Антанты, в железнодорожном вагоне в Компьенском лесу и приняли условия перемирия.
11 ноября (11/11) 1918 года в 11:00 военные действия на Западном фронте прекратились. «Великая война», как ее называли в то время, закончилась, но этот конфликт еще на несколько десятилетий оставил свой неизгладимый след в международной, политической, экономической и социальной сферах.
ПОТЕРИ ВО ВРЕМЯ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫПервая мировая война стала одной из самых разрушительных войн в современной истории. В результате военных действий погибло почти десять миллионов солдат, что намного превышает общее число жертв всех войн за предшествующие сто лет. Хотя трудно установить точные статистические данные о потерях, по некоторым оценкам, число раненых в бою достигло 21 миллиона.
Эти колоссальные потери всех сторон, участвующих в конфликте, отчасти стали результатом применения нового оружия, такого как пулеметы и отравляющие газы, а также неспособности военачальников адаптировать свою тактику к более механизированному характеру вооруженной борьбы. Политика нанесения максимальных потерь противнику, особенно на Западном фронте, стоила жизни сотням тысяч солдат. 1 июля 1916 года были понесены самые большие потери живой силы за один день – одна только британская армия потеряла более 57 тысяч человек на Сомме. Наибольшее число погибших было в армиях Германии и России: эти цифры предположительно составляют 1 773 700 и 1 700 000 человек соответственно. Франция потеряла шестнадцать процентов всего мобилизованного состава своих вооруженных сил – самый высокий показатель смертности среди развернутых войск.
Никакие официальные организации не вели точный счет потерь гражданского населения в годы войны, но согласно оценке специалистов, в качестве прямого или косвенного результата военных действий погибло 13 миллионов мирных жителей. Смертность, как военного, так и гражданского населения, достигла своего пика в конце войны в результате эпидемии «испанки» – самой смертоносной эпидемии гриппа в истории человечества. В результате конфликта миллионы людей были насильственно выселены из своих домов или вынуждены были покинуть место своего постоянного проживания в Европе и Малой Азии. Ущерб, нанесенный зданиям и промышленным объектам, был катастрофическим, особенно во Франции и Бельгии, где шли самые тяжелые бои.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
(c) 2002 г.
ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ: ДИСКУССИИ В ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ
После длительного ослабления внимания к проблематике первой мировой войны, отодвинутой на задний план еще более грандиозными событиями второй мировой войны, закономерно оживление интереса историков к мировому вооруженному противостоянию начала XX в. Историки спорят о причинах первой мировой войны, степени готовности к ней стран-участниц, ответственности за ее развязывание. Современная дискуссия является продолжением полемики, разгоревшейся едва ли не сразу после подписания Версальского договора.
Один из первых отечественных исследователей причин первой мировой войны, советский историк М.Н. Покровский, в 1924 г. в докладе перед московской интеллигенцией отмечал, что британский министр иностранных дел Э. Грей, царь Николай II, российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов и некоторые другие государственные деятели стран-участниц мировой войны были пацифистами: все они являлись мирными людьми, все не хотели войны, и тем не менее, война разразилась 1 .
Стремившийся доказать, что «царская Россия есть главная виновница войны», Покровский в то же время признавал, что в основе международных противоречий, вызвавших империалистическую войну, лежал англо-германский конфликт, за которым (по значению) следовал германо- французский. И, «наконец, самым слабым из всех конфликтов был конфликт, по существу, не русско-германский, а русско- турецкий из-за проливов», однако за спиной Турции при этом стояла Германия 2 .
Английский ученый Дж. Гуч в книге «Накануне войны», вышедшей в 1938 г., предпринял попытку доказать, что возникновение войны в 1914 г. произошло из-за некоторых случайных обстоятельств, а Грея и германского рейхсканцлера Т. фон Бетман-Гольвега изображал «великими джентльменами, искренне влюбленными в мир» 3 .
Высказывались и другие мнения, объяснявшие происхождение войны активными целенаправленными действиями тех или иных государственных деятелей.
Крупнейшим представителем направления в историографии, придающим преувеличенное значение персональному фактору среди причин первой мировой войны, был американский историк С. Фей, пацифист с германофильским уклоном. Его книга оказала большое влияние на воззрения американцев. Ссылаясь на древнегреческого историка Фукидида, который проводил различие между глубинными и непосредственными причинами войны. Фей писал, что это — различие «между постепенным накапливанием воспламеняющегося материала, который нагромождается в течение длинного ряда лет, и той последней искрой, которая вызывает пожар… Оно применимо также
Туполев Борис Михайлович — доктор исторических наук, руководитель проекта «Россия и Германия» Института всеобщей истории РАН.
1 Покровский М.Н. Происхождение и характер войны. — Империалистская война. Сборник статей М.Н. Покровского. М., 1934, с. 125-126.
2 Покровский М.Н. Внешняя политика России XX в. — Там же, с. 403, 407; см. также: Козенко Б.Д. Отечественная историография первой мировой войны. — Новая и новейшая история, 2001, N 3, с. fr-7.
3 Conch G.P. Before the War. London, 1938, v. II, p. 284.
стр. 27
и к мировой войне. Игнорирование его приводило часто к путанице по вопросу об ответственности за войну, так как ответственность за отдаленные причины не всегда совпадает с ответственностью за ближайшие причины» 4 . Исходя из того, что войну вызвала «система тайных союзов», создававшихся людьми, находящимися у власти, Фей сосредоточил внимание на их роли в возникновении войны. Считая необоснованным социологический подход, он углубился в психологический анализ событий. При этом Фей недооценивал значение англо-германского и франко- германского антагонизма в возникновении мировой войны. «Американская версия» Фея означала ревизию ставших привычными на Западе интерпретацией причин войны 1914- 1918 гг.
Имевшие хождение в 20-е годы XX в. трактовки непосредственных причин войны были изложены в «цветных» книгах, являвшихся официальными публикациями дипломатических документов стран-участниц. Это были: германская «Белая», британская «Синяя», российская «Оранжевая», бельгийская «Серая», сербская «Синяя», французская «Желтая» и, наконец, австрийская «Красная» книги, изданные в начале мировой войны. Во всех этих сборниках документов ответственность за развязывание войны возлагалась на противную сторону. Скажем, в «Белой книге» говорилось о том, что Германия ведет оборонительную войну против напавшей на нее России 5 . Впоследствии державы-победительницы дружно объявили виновниками мирового пожара Германию и ее союзников. В статье 231 Версальского мирного договора говорилось:
«Союзные и объединившиеся правительства заявляют, а Германия признает, что Германия и ее союзники ответственны за причинение всех потерь и всех убытков, понесенных союзными и объединившимися правительствами и их гражданами вследствие войны, которая была им навязана нападением Германии и ее союзников» 6 .
Обсуждение вопроса об ответственности за войну приобрело после ее окончания особую политическую остроту и научную актуальность в потерпевшей поражение Германии. Уже в ноябре 1918 г. марксистский теоретик, деятель умеренного крыла Независимой социал-демократической партии Германии К. Каутский, занявший пост помощника статс- секретаря ведомства иностранных дел, приступил к подготовке обширной публикации документов о возникновении мировой войны. Аргументации лидера большевиков и главы советского правительства В.И. Ленина, опиравшегося на анализ составлявших сущность новейшего капитализма структур, в соответствии с которым капитализм на его монополистической стадии развития с неумолимой неизбежностью привел к мировой войне и поэтому должен быть устранен революционным путем, Каутский противопоставил иную точку зрения. Он утверждал, что необходимо выявить конкретные социально-политические учреждения и определенных лиц, виновных в развязывании войны, и соответствующим образом «дезактивировать» их, чтобы они больше не могли в будущем причинить стране и обществу вреда. Мировая война, приходил к выводу Каутский, была вызвана тем обстоятельством, что система управления в Германии привлекла к государственному руководству элементы, настолько к этому неспособные, легкомысленные или карьеристские, что они безрассудно втянули страну в авантюру, из которой оказался только один выход — объявление войны России и Франции. Каутский признавал существование серьезных международных осложнений, предшествовавших мировой войне. Однако, хотя империалистические противоречия и стремление к территориальной экспансии европейских держав создавали важные предпосылки для войны, это, по его мнению, само по себе не объясняло ее возникновения 7 .
4 Фей С. Происхождение мировой войны. М., 1934, т. I, с. 19.
5 Фей С. Указ. соч., с. 22-23; см.: Ерусалимский А.С. Германский империализм: история и современность (Исследования, публицистика). М., 1964, с. 180-194.
6 См.: Виноградов К.Б. Буржуазная историография первой мировой войны. Происхождение войны и международные отношения 1914-1917 гг. М., 1962, с. 153.
7 Jager W. Historische Forschung und politische Kultur in Deutschland. Die Debatte 1914-1980 liber den Ausbruch des Ersten Weltkrieges. Gottingen, 1984, S. 23, 35-37.
стр. 28
Но даже выводы Каутского восприняты были как излишне категоричные и неприемлемые. Изменившееся после мировой войны международное положение Германии породило в стране новую внешнеполитическую идеологию, в соответствии с которой воинственные выступления довоенной немецкой публицистики и прессы были «сосланы в библиотеки», а в развернувшейся дискуссии об ответственности за войну ее участники стали ограничиваться ссылками на то, что государственное руководство Германии перед 1914 г. войны не хотело.
В 20-е годы среди немецких историков еще преобладали настроения интерпретировать неудачу предпринятых Германией усилий стать мировой державой как «субъективное упущение объективно достижимой цели» 8 . Однако уже к концу 20-х — началу 30-х годов в связи с активизацией нацизма и реваншизма усилились призывы не критиковать германскую предвоенную политику слишком строго. Г. Риттер, крупный специалист в области истории германской внешней и военной политики, убеждал своих коллег отказаться от тезиса, что история вильгельмовской Германии является «цепью нагромождавшихся ошибок». В центре внимания немецких историков оказались агрессивные цели стран Антанты. Крах созданной Бисмарком империи и провал германской «мировой политики» («Weltpolitik») изображались теперь не столько как следствие катастрофических провалов внешней политики Берлина, сколько как неизбежное следствие «заговора» других держав против находившейся на подъеме молодой немецкой нации в ее и без того угрожаемом срединном расположении в Европе 9 .
В изданном в 1933 г. исследовании Г. Онкена «Германская империя и предыстория мировой войны» 10 , одном из наиболее значительных явлений в исторической науке Германии веймарского времени, его автор оспаривал обоснованность обвинения Германии в развязывании первой мировой войны. По его мнению, несмотря на известные «промахи, сверхнапряжение и поверхностные подходы», страна преследовала перед 1914 г. только мирные цели 11 . По мнению Онкена, именно державы Антанты вызвали мировую войну, чтобы подавить немецкую нацию. Согласно концепции Онкена, французская политика реванша, стремление Парижа к установлению границы по Рейну были одной из решающих причин возникновения войны. Подстрекательством к войне занималась и Британия, после того как ее внешнюю политику возглавил Грей, что привело к коренному повороту в англо-германских отношениях. С тех пор целью Лондона являлась ликвидация германской промышленной и торговой конкуренции вместе с колониями. Только царская Россия не имела, по мнению Онкена, исторически обоснованных военных целей в отношении Германии. Ее враждебность относилась скорее к монархии Габсбургов. Именно поэтому во время июльского кризиса 1914 г. Россия, объявив всеобщую мобилизацию, своей активностью в конечном счете и спровоцировала войну 12 .
Вопрос о том, кто и когда развязал мировую войну, был в 30-е годы поставлен в Советском Союзе академиком Е.В. Тарле. Маститый ученый подвергся резкой критике профессором Ленинградского университета Н.П. Полетикой за то, что он якобы игнорирует империалистический характер войны со стороны всех ее участников. Упрек этот был несправедливым. Уже в своей книге «Европа в эпоху империализма» (1927) Тарле отмечал, что «внешняя политика капитализма в обоих лагерях борющихся великих держав приняла окончательно наступательное обличье», после чего на очередь дня встала роковая «проба сил». «С точки зрения научного исследования, — писал ученый, — самый спор о «моральной вине» нелеп, ненужен, научно неинтересен… Обе комбинации враждебных держав были способны провоцировать вооруженное столкновение; обе стремились к завоеваниям; обе способны были в тот момент, который показался бы выгодным, зажечь пожар, придравшись к любому предлогу,
8 Rassow P. Schlieffen und Holstein. — Historische Zeitschrift, 1952, Bd. 173, S. 299.
9 Jager W. Op. cit., S.81.
10 Oncken H. Das Deutsche Reich und die Vorgeschichte des Weltkrieges. Bde. 1-2. Leipzig, 1933.
11 Ibid., Bd. 2, S. 827.
12 Ibid., Bd. 2, S. 822, 829; Jager W. Op. cit, S. 83.
стр. 29
который показался бы наиболее подходящим. В этом смысле, конечно, вожди Антанты нисколько не превосходили в «моральном» отношении вождей Австрии и Германии» 13 .
Но ситуация сложилась так, что Великобритании и Франции было «невыгодно, неудобно, рискованно» начинать войну летом 1914 г. Даже России, где много говорили и писали в воинственном духе в последние перед войной месяцы, «тоже невыгодно было немедленно выступить уже летом 1914 года». Между тем политической элите Германии и Австро-Венгрии «показалось совсем верным и выгодным делом раздавить Сербию; если же Россия и Франция вмешаются в дело, то и для войны с ними лучшего времени может не найтись; не следует к этому открыто стремиться, но нечего этого и бояться: Англия, самый могучий из противников, не захочет и не сможет в данный момент воевать». Тарле констатировал, что таков был подтвержденный документами ход рассуждений и логика поведения правящих кругов Германии и Австро- Венгрии, приведшая к развязыванию мировой войны 14 .
Шестью десятилетиями позже, продолжая вслед за Тарле концептуально разрабатывать проблемы, связанные с возникновением первой мировой войны, другой советский историк, Ю.А. Писарев, писал, что сараевское убийство, сыгравшее важную роль в провоцировании войны, «само было лишь следствием, а не причиной международной напряженности», «ответной реакцией на аннексию Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией». Представляется, однако, что эта вполне обоснованная формулировка очевидно противоречит последующему тезису, в котором утверждается, что «эта дата — аннексия Боснии и Герцеговины Австро- Венгрией в октябре 1908 г. — является слишком отдаленной» (чтобы служить исходным моментом продвижения Европы к всеобщей войне. — Б.Т.), хотя далее Писарев справедливо отмечает, что «Боснийский кризис вызвал международную напряженность на Балканах, но все же не он привел Европу к мировой катастрофе. Для возникновения всеевропейской войны нужны были более серьезные причины; в войне были заинтересованы более могущественные силы, чем Австро-Венгрия», которая, являясь одной из великих держав, все же «не играла ведущей роли в мировой политике» 15 .
Неоспоримо мнение Писарева, что в Европе имелись более могущественные силы, вершившие ее судьбу, главными среди которых являлись Германия и Великобритания. «Именно позиция этих государств, борьба за мировое господство оказали влияние на возникновение всемирной катастрофы». Однако едва ли можно столь категорически утверждать, как это делал Писарев, что другие державы — Россия, Франция, Италия, Австро-Венгрия, малые страны, а на Дальнем Востоке Япония и Китай хотя и «сыграли в войне значительную роль», но их вступление в войну было всего лишь «производным от решения основного, германо-английского конфликта» 16 . Нельзя упускать из виду, что Германия до последнего мгновения рассчитывала на нейтралитет Великобритании, а армии России и Франции оказались основными противниками вооруженных сил Центральных держав на Европейском континенте — главном театре военных действий мировой войны.
Значительный вклад в разработку проблем возникновения войны в отечественной историографии внес другой видный историк, чье научное творчество в основном было связано с изучением германской истории конца XIX-XX вв., А.С. Ерусалимский. В статье «Легенды и правда о первой мировой войне» он, следуя ленинской теории империализма, объяснял возникновение мировой войны стремлением монополистического капитала к извлечению сверхприбылей, что «является главным, определяющим фактором его реакционной и агрессивной политики» 17 . Ерусалимский писал:
«Мировая война возникла вовсе не случайно, не внезапно и не в результате того, что
13 Тарле Е.В. Европа в эпоху империализма. 1871-1919 гг. М. -Л., 1927, с. 257.
14 Там же, с, 257-258.
15 Писарев Ю.А. Тайны первой мировой войны. Россия и Сербия в 1914-1915 гг. М., 1990, с. 5.
16 Там же.
17 Ерусалимский А.С. Германский империализм, с. 195.
стр. 30
дипломатия не сумела справиться со своей задачей — предотвратить ее… Война готовилась давно, в течение нескольких десятилетий, хотя никто заранее не знал точно, когда именно она начнется, когда и как кончится. Даже генеральные штабы, разрабатывая свои стратегические планы, не смогли предугадать ни ее сроков, ни подлинных масштабов, какие она примет, ни числа жертв, каких она потребует, ни, тем более, ее результатов — экономических, социальных и политических» 18 .
Ерусалимский опроверг утверждения некоторых западноевропейских и американских историков, что Германская империя, расположенная в «сердце Европы», между Россией и Францией, «будто бы уравновешивала противоречивые интересы различных держав», стабилизируя «всю мировую ситуацию в целом». В действительности «система вооруженного мира», — писал он, — была «системой постоянной, лихорадочной гонки вооружений и подготовки войны». Первоначальной основой этой системы являлся захват Германией французских областей Эльзаса и Лотарингии 19 . «На протяжении ряда лет, предшествовавших войне, — отмечал Ерусалимский, — гонка морских вооружений придавала англо-германскому экономическому, политическому и колониальному соперничеству особую остроту». Раскол Европы на две военно-политические группировки не только не установил «равновесия» между ними, а, наоборот, усилив напряженность в международных отношениях, был чреват возникновением все новых и новых дипломатических конфликтов, каждый из которых заключал в себе угрозу военного столкновения. Развязывая войну, правящие круги Германии утверждали, что они исходят из высших соображений: «разорвать гибельное кольцо «окружения Германии», предотвратить угрозу нападения со стороны России и ее союзницы — Франции, а главное выполнить свой долг «нибелунговой верности» по отношению к союзнице — Австро-Венгрии, которой «славянская опасность» угрожала в первую очередь» 20 .
Характерно, что выводы советского историка во многом совпадали с оценками представителей русского зарубежья — летописцев войны. Признавая, что проблема ответственности за развязывание мировой войны продолжает трактоваться по- разному, генерал А.И. Деникин, например, в книге «Путь русского офицера» категорически утверждал, что бесспорная вина за первую мировую войну лежит на центральноевропейских державах. «Не буду останавливаться на доказательствах таких общеизвестных явлений, — писал Деникин в очерке «Роль России в возникновении первой мировой войны» (1937), — как бурный подъем германского «промышленного империализма», находившегося в прямой связи с особым духовным складом немцев, признававших за собою «историческую миссию обновления дряхлой Европы» способами, основанными на «превосходстве высшей расы» над всеми остальными». При этом немцы открыто высказывали свой «взгляд на славянские народы как на «этнический материал» или, еще проще, как на… навоз для произрастания германской культуры». Таким же, впрочем, было презрение и к «вымирающей Франции», которая должна дать дорогу «полнокровному немцу». Все это, по мнению Деникина, венчал старый лейтмотив пангерманизма: «Мы организуем великое насильственное выселение низших народов» 21 .
Деникин четко изложил позицию России и в связи с надвигавшимся в начале XX в. военным противостоянием: «Поперек австро-германских путей стояла Россия, с ее вековой традицией покровительства балканским славянам, с ясным сознанием опасности, грозящей ей самой от воинствующего пангерманизма, от приближения враждебных сил к морям Эгейскому и Мраморному, к полуоткрытым воротам Босфора. Поперек этих путей стояла идея национального возрождения южных славян и весьма серьезные политические и экономические интересы Англии и Франции» 22 .
18 Там же, с. 197.
19 Там же, с. 197-198.
20 Там же, с. 199-201.
21 Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 1990, с. 221-222.
22 Там же, с. 223.
стр. 31
Крупный немецко-американский исследователь Дж. Хальгартен был не согласен с «обвинительным уклоном» в межвоенной историографии в целом. Он полагал, что искусственное выделение той или иной проблемы, связанной с вопросом об ответственности за войну, является «совершенно произвольным», так как суть проблемы «заключается во всей совокупности социологического комплекса». Опубликованные после войны в разных странах документы, по его убеждению… только подтвердили давно известный историкам факт, что все они «неизменно подчеркивают полнейшее миролюбие политики своей страны, если только не ущемлены ее «жизненные интересы»». Исследование вопроса об ответственности за развязывание войны, утверждал Хальгартен, обычно приводит к констатации того факта, что «существовала угроза «жизненным интересам», между тем как подлинная историческая проблема лишь возникает в связи с вопросом, каковы были причины и природа этих «жизненных интересов». В зависимости от характера этих интересов и международного положения самая внешне миролюбивая линия поведения, зафиксированная в документах, может означать подготовку к войне». В опубликованных документах, продолжал Хальгартен, углубляясь в методологию проблемы, как правило, ничего не говорится о сущности этих жизненных интересов, «ибо они не возникают благодаря документам, а документы из них исходят как из чего-то уже существующего», и маскируют те, нередко весьма бурные, внутренние столкновения, более поздним отражением которых такие документы являются 23 .
С первого послевоенного десятилетия существенная роль в изучении процесса вызревания военного конфликта, вылившегося в мировую войну, принадлежит французской историографии. В ее недрах особое распространение получил мнргофактор-ный анализ, предложенный видным французским ученым антантофильского направления П. Ренувеном, одним из издателей «Французских дипломатических документов» 24 . В вышедшей в свет в 1929 г. «Дипломатической истории Европы (1871-1914)» под редакцией А. Озера, в которой Ренувен был автором глав по истории дипломатии кануна мировой войны, он в освещении июльского кризиса 1914 г. уделяет значительное внимание действиям Центральных держав, стремившихся, по его мнению, развязать войну. Укрепление англо-французской Антанты, полагал Ренувен, было следствием возрастающей агрессивности Германии 25 .
В 1952-1958 гг. под руководством Ренувена вышла многотомная «История международных отношений» 26 , четыре последние тома которой были написаны им. Придавая базисное («глубинное») значение экономическим факторам в развитии международных отношений с конца XIX в., но не отводя им в этом определяющей роли, Ренувен и его сторонники не признавали соперничество и конфликт интересов монополий главной причиной крушения мира. Считая решающими в возникновении мировой войны национальные и политические мотивы, Ренувен исходил из того, что социально-экономические моменты занимали лишь подчиненное положение в обострении международной напряженности. В итоге он приходит к выводу, что главной причиной мировой войны являлись «коллективные страсти», причем общественное мнение Германии опередило другие страны в самбм «принятии возможности войны» 27 .
23 Хальгартен Г. Империализм до 1914 года. Социологическое исследование германской внешней политики до первой мировой войны. М., 1961, с. 585-586.
24 История внешней политики России. Конец XIX — начало XX века (От русско-французского союза до Октябрьской революции). М., 1999, с. 10; Урибес Санчес Э. Современная французская историография происхождения первой мировой войны. — Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. М., 1994,с. 33-45.
25 Histoire diplomatique de l’Europe (1871-1914). Paris, 1929, t. I-II; Renouvin P. Les origines immediates de la guerre. 28 juin — 4 aout 1914. Paris, 1925; idem. La crise europeenne et la grande guerre (1904-1918). Paris, 1934.
26 Histoire des relations intemationales. Paris, 1952-1958, v. I-VIII.
27 История внешней политики России, с. 10; Виноградов К.Б. Указ. соч., с. 315-317.
стр. 32
Разделяя основные постулаты французской школы, английский историк А.Дж.П. Тэйлор в книге «Борьба за господство в Европе, 1848-1918», вышедшей в 1957 г. 28 , в основном ограничился рассмотрением дипломатической истории континента. Лишь во введении он дал беглый обзор экономического развития и вооружений великих держав с тем, чтобы в дальнейшем почти не касаться социально-экономических, а также военно-стратегических факторов. Исследуя возникновение конфликтных ситуаций в начале XX в., Тэйлор объяснял их инициативой, исходящей, как правило, от германской стороны. Вполне обоснованно он пишет и о готовности правящих кругов Австро-Венгрии развязать войну, воспользовавшись сараевским убийством. Столь же верно и его утверждение, что германские верхи подталкивали монархию Габсбургов к агрессии, отнюдь не опасаясь общеевропейской войны. С другой стороны, в работах Тэйлора нередко встречаются парадоксальные положения, например, о том, что у Германии «отсутствовала политика», или — его призыв не заглядывать «чересчур глубоко», так как все дело было в конкретной ситуации 1914 г. и в людях, которые тогда принимали судьбоносные решения. Для Тэйлора очевидно, что в то время Британия могла сохранить нейтралитет, лишь согласившись на возможный разгром Франции и России, Франция могла остаться в стороне только в том случае, если бы отказалась от статуса великой державы, а Россия — если бы смирилась с установлением германского контроля над Черноморскими проливами и параличом своей экономики. Придерживаясь антантофильской концепции, Тэйлор считал, что ни одна из этих держав не принимала решения о войне. Оно было принято министром иностранных дел Австро-Венгрии Л. Берхтольдом, Т. Бетман-Гольвегом и умершим в 1913 г. германским генерал-фельдмаршалом А. фон Шлиффеном 29 .
Говоря о развитии германской историографии после второй мировой войны, следует отметить, что с начала 60-х годов в сознании общественности ФРГ происходил глубокий поворот, который привел к принципиально важным переменам и в исследовании мировых войн. То, что такой поворот проявился в историографической дискуссии по проблемам первой мировой войны, являлось заслугой гамбургского профессора Ф. Фишера. Полемика, развернувшаяся вокруг выдвинутой им концепции, стала самым крупным международным научным диспутом о трактовке происхождения и сущности первой мировой войны 30 . Аргументированным исследованием целей войны кайзеровской Германии Фишер сделал решающий шаг к снятию «табу» с изучения истории первой мировой войны в Германии, что побудило его западногерманских учеников и сторонников констатировать преемственность империалистической политики Германии от вильгельмовских времен, через первую мировую войну ко второй.
Чтобы дать адекватную оценку политике риска и великодержавным притязаниям тогдашних военных и гражданских руководящих кругов, Фишер, опираясь на проведенный Э. Кером и Дж. Хальгартеном анализ империализма, перешел от традиционного рассмотрения дипломатической истории к углубленному анализу внутриполитических основ германского экспансионизма, его движущих экономических сил и политических функций.
28 Taylor A. The Struggle for Mastery in Europe. 1848-1918. Oxford, 1957. Русск. пер.: Тэйлор А. Борьба за господство в Европе. 1848-1918. М., 1958.
29 Тэйлор А. Указ. соч., с. 521,523; Виноградов К.Б. Указ. соч., с. 324.
30 Виноградов К.Б. Указ. соч., с. 337-340; его же. Фриц Фишер и его труды. — Новая и новейшая история, 1988, N 4, с. 175-179; Виноградов К.Б., Евдокимова Н.П. Фриц Фишер и его школа. — Новая и новейшая история, 1979, N 3; Geiss I. Die Fischer-Kontroverse. Ein kritischer Beitrag zum Verhaltnis zwischen Historio-graphie und Politik in der Bundesrepublik. — idem. Studien uber Geschichte und Geschichtswissenschaft. Frankfurt a.M., 1972; Schollgen G. Griff nach der Weltmacht? 25 Jahre Fischer-Kontroverse. — Historisches Jahrbuch, 1986. S. 386-406.
стр. 33
В книгах «Рывок к мировому господству» (1961), «Война иллюзий» (1969) и других работах 31 Фишер убедительно показал, что целью германской «мировой политики» было превращение Германии в мировую державу. При этом он пришел к выводу о том, что, добиваясь положения мировой державы, Германия планомерно подготавливала войну и сознательно ее развязала в июле 1914 г. Дипломатические решения имперского руководства при возникновении войны и политика военных целей предстают в его исследованиях как прямое следствие долгосрочного планирования войны Германией. Для обоснования своей точки зрения Фишер ссылается, в частности, на так называемый «военный совет», проведенный кайзером Вильгельмом 8 декабря 1912 г., на котором были намечены конкретные мероприятия в военной, экономической, политической и психологической областях для подготовки захватнической войны с целью достижения «мирового господства».
Между тем, оппоненты Фишера по-прежнему продолжали придерживаться тезиса о миролюбивом характере предвоенной политики Германии, утверждая, что сама первая мировая война якобы была для нее войной оборонительной. Сохранявшиеся различия во мнениях сводились в основном к конкретному «распределению» вины между странами, участвовавшими в войне. Однако немецкий ученый Л. Дехио, например, настаивая на «оборонительной сущности» германских целевых установок, считал, что германская военно-морская стратегия несомненно внесла наступательный элемент во внешнюю политику вильгельмовской Германии и в конце концов вызвала Великобританию на контрнаступление 32 .
Вопрос о состоянии и развитии международных отношений в конце XIX — начале XX вв. был тесно связан с проблемой империализма. Зарубежная экспансия капиталистических стран к этому времени уже привела к территориальному разделу мира, поставив в повестку дня его передел. Усиление неравномерности в развитии этих стран вызвало появление различных теорий борьбы за мировое господство, составлявшей содержание империалистической политики многих (если не большинства) ведущих держав, продолжением которой должна была стать империалистическая война.
Современное значение понятие «империализм» приобрело в связи с «престижной» внешней политикой лидера консерваторов Б. Дизраэли, который с 1874 г. был премьер- министром Великобритании. В речи, произнесенной 24 июня 1872 г. в Хрустальном дворце в Лондоне, Дизраэли объявил себя сторонником последовательной консолидации Британской империи. Эту речь на Западе принято считать сигналом вступления в период «нового империализма» 1870- 1918 гг. 33
В 80-90-х годах XIX в. широкую известность приобрели идеологи империализма Ч. Дилк и Дж. Сили, выступавшие за использование всех возможных средств для увеличения экономического, политического и военного могущества Британской империи 34 , что привлекло внимание не только в Англии, но и на Европейском континенте. В 1895 г. британский премьер-министр лидер либералов А. Розбери сформулировал следующие принципы «разумного» либерального империализма: «во-первых, сохранение империи; во-вторых, открытие новых площадей для нашего избыточного населения; в-третьих, пресечение работорговли; в-четвертых, развитие миссионерской инициативы и, в-пятых, развитие нашей торговли, которая столь часто нуждается в этом» 35 . Лорд Дж. Керзон, вице-король Индии, с начала XX в. без колебаний стал называть себя «убежденным и непобедимым империалистом». Термин империа-
31 Fischer F. Griff пас h der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914/18. Diisseldorf, 1961; idem. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914. Diisseldorf, 1969, 1978; idem. Biindnis der Eliten. Zur Kontinuitat der Machtstrukturen in Deutschland 1871- 1945. Dusseldorf, 1979.
32 Jager W. Op. cit., S. 146.
33 Mommsen W. Der europaische Imperialismus. Aufsatze und Abhandlungen. Gottingen, 1979, S. 207.
34 Dilke Ch. The Greater Britain. London, 1868, v. 1-2; idem. Problems of Greater Britain. London, 1890, v. 1- 2; Seely J.R. Expansion of England. London, 1883; idem. The Growth of British Policy. Cambridge, 1903. См. также: Богомолов С.А. Имперская идея в Великобритании в 70-80-е годы XIX века. Ульяновск, 2000.
35 Coates Т. Lord Rosebery. His Life and Speeches. London, 1900, v. 2, p. 778.
стр. 34
лизм утратил впредь свое полемическое содержание и окончательно вошел в каждодневный политический лексикон.
Понятие «империализм» стало привлекать все большее внимание исследователей и политиков в связи с начавшейся борьбой со стороны финансовых олигархов ведущих держав за передел мира после испано-американской войны 1898 г. и англо-бурской войны 1899-1902 гг. Принимавший в 1900 г. участие в англо-бурской войне в качестве военного корреспондента английский экономист и публицист Дж. Гобсон издал в 1902 г. книгу «Империализм». Он использовал это понятие для характеристики экспансионистской внешней политики великих держав, создавших колониальные империи и развернувших борьбу за раздел еще не занятых территорий, рынков товаров и сырья. Гобсон основательно проанализировал экономические и политические аспекты империализма. В 1910 г. австрийский марксист Р. Гильфердинг опубликовал в Вене фундаментальное исследование «новейшей фазы в развитии капитализма» под названием «Финансовый капитал».
Эти сочинения подытожили рассмотрение проблем империализма в многочисленных работах конца XIX — начала XX в. и послужили основой для разработки В.И. Лениным своей теории империализма преимущественно как фазы или ступени экономического развития и всемирной экспансии капитала 36 . Как писал Дж. Хальгартен о книге В.И. Ленина «Империализм, как высшая стадия капитализма», сочинение Гобсона вместе с исследованием Гильфердинга «стало базисом для всемирно известного небольшого сочинения Ленина о нашем предмете» 37 .
«Империализм, — утверждал Ленин, — есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капитала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами» 38 .
Актуальность поднятых в начале XX в. вопросов была подтверждена современными изысканиями 39 . По мнению крупного английского историка Э. Хобсбаума, незадолго до начала XX в., то есть, по оценке Хальгартена, в период «классического» империализма, возник ряд новых факторов, которые нуждаются в объяснении. «Это были: 1. Изменение в структуре капитализма, то есть подъем монополий и финансового капитала; 2. Изменения во внутренней хозяйственной и социальной политике государств, то есть отход от экономического либерализма; 3. Новый колониализм и раздел мира; 4. Международная напряженность и новая угроза войны; 5. У Ленина также проникновение реформизма в международное рабочее движение». Приводя эти положения, выдвинутые Хобсбаумом, Хальгартен констатировал «примечательное соответствие» между своими и его взглядами 40 .
В книге «Европейский империализм» (1979) немецкий ученый В. Моммзен писал о трех возможностях истолкования понятия империализма: 1) универсально-историческая дефиниция, допускающая его сравнительное использование для самых различных исторических эпох и общественных формаций; 2) определение империализма как конкретной исторической формации, стремящейся к разделу слаборазвитых районов земного шара индустриальными странами и 3) толкование империализма как структурной формы зависимости относительно неразвитых регионов от индустриальных метрополий 41 . По мнению Моммзена, преобладающие сегодня определения империализма относятся в основном к последней фазе экспансии западной цивилизации на земном шаре.
36 См.: Евзеров Р.Я. Ленинская теория империализма: мифы и реалии. — Новая и новейшая история, 1995, N 3, с.43-63.
37 Hallgarten G.W.F. Der Imperialismus in der historischen Diskussion des Westens nach dem Zweiten Weltkrieg. — Deutschland in der Weltpolitik des 19. und 20. Jahrhunderts. Dusseldorf, 1974, S. 419.
38 Ленин В.И. Империализм, как высшая стадия капитализма. — Полн. собр. соч., т. 27, с. 387.
39 Hallgarten G.W.F. Op. cit., S. 420.
40 Ibid., S. 420-421.
41 Mommsen W. Op. cit., S. 210.
стр. 35
«Как известно, — констатировал Моммзен, — теорий империализма легион» 42 , и отмечал, что само это понятие чрезвычайно расширилось в процессе своего развития как в отношении его временного применения, так и содержания. Время с 1880 по 1914 г., по его мнению, сегодня обычно считается периодом «классического» или «развитого империализма». Моммзен пришел к важному выводу, что если в соответствии с марксистско-ленинской трактовкой империализм является продуктом капитализма на определенной ступени его развития, то в последние годы западные исследователи, придерживающиеся иных взглядов, отделяют понятие империализма от установления контроля над какими-либо территориями. Наряду с более или менее формальным империалистическим господством существует много видов «неформального империализма», среди них — отношения экономической зависимости, которые складываются посредством торговых связей, одностороннего благоприятствования для метрополии, или осуществлением столь крупных инвестиций капитала, которые ставят соответствующий регион фактически в полную экономическую зависимость от страны-кредитора. Моммзен считает такие формы империализма важнейшими 43 .
Французский ученый Ж. Тоби в фундаментальном 3-томном исследовании «Экономические, финансовые и политические интересы Франции в азиатской части Оттоманской империи с 1895 по 1914 г.» (1973) отмечал, что термин империализм несет у различных авторов весьма разнообразную смысловую нагрузку. Одни ограничивают его содержание понятием «колониального империализма», другие просто видят в нем синоним внешней экспансии. В нестабильности термина — его слабость. Поэтому, по мнению Тоби, необходимо точно установить, что мы понимаем под империализмом. «Нам кажется, — пишет он далее, — что для анализа места французских интересов в Оттоманской империи подходит ленинское понятие империализма», и отмечает, что Ленин с большой дистанции, используя статистические данные, которыми он располагал, определил империализм как особую стадию в развитии капитализма. Приведя пять ленинских признаков империализма 44 , Тоби ставит перед собой задачу интегрировать эту дефиницию в глобальный анализ: «Этот замысел, — заключает автор, — указывает нам главные силовые линии нашего исследования» 45 .
В западной историографии был выдвинут и целый ряд других концепций и гипотез, так или иначе связанных с трактовкой империализма.
Как отмечал немецкий ученый В. Гуче, кризисы 1900-1903, 1907-1908 гг. и начавшийся в 1913-1914 г. новый циклический кризис бесспорно обостряли борьбу монополий за рынки сбыта и источники сырья, усиливали агрессивность ведущих капиталистических держав и, в свою очередь, резко активизировали процесс концентрации капитала. Эти явления подтверждали причинную взаимосвязь между «своеобразностью структуры современного капитализма» (выражение Н.И. Бухарина) 46 и империалистической политикой экспансии, продемонстрировав, что агрессивность возрастала с усложнением форм капитала и выходом картелей, трестов, монополий, финансовой олигархии на арену мировой политики 47 .
Бесспорна непреходящая и даже неуклонно возрастающая актуальность изучения феномена империализма — ведущей тенденции развития индустриального общества на рубеже XIX-XX вв. Думается, что у российских историков, несмотря на различие политических взглядов, нет никаких оснований отказываться от термина «империализм». Во всяком случае, историки стран Запада, вкладывающие в него различное
42 Mommsen W. Der moderne Imperialismus als innergesellschaftliches Phanomen. Versuch einer universalgeschichtlichen Einordnung. — Der modeme Imperialismus. Stuttgart — Berlin — Koln — Mainz, 1971, S. 9.
43 Mommsen W. Der europaische Imperialismus, S. 214.
44 См.: Ленин В.И. Указ. соч., с. 386-387.
45 Thobie J. Les interets economiques, financiers et politiques ftancais dans la partie asiatique de l’Empire Ottoman de 1895 a 1914. Lille, 1973.
46 Бухарин Н.И. Мировое хозяйство и империализм. (Экономический очерк). М., 1923, с. 137.
47 Gutsche W. Zur Imperialismus-Apologie in der BRD. «Neue» Imperialismusdeutungen in der BRD-Historiographie zurdeutschen Geschichte 1898 bis 1917. Berlin, 1975, S. 56.
стр. 36
содержание, продолжают активно использовать этот термин 48 . Учет разнообразных взглядов на проблемы империализма, безусловно, необходим при рассмотрении генезиса и характера первой мировой войны.
ПРОТИВОРЕЧИЯ МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ КОНЦА XIX — НАЧАЛА XX в.
Под влиянием промышленной революции в Европе в соотношении сил великих держав на рубеже XIX-XX вв. происходили коренные изменения. В середине XIX в. Великобритания была единственной крупной промышленной державой мира. Заметную роль в промышленном производстве играла Франция. Однако уже к моменту объединения Германия обогнала ее по добыче угля, хотя Франция все еще удерживала свои позиции в выплавке чугуна и стали. В годы правления Бисмарка Германия в развитии промышленности опередила Францию, а в последнем десятилетии XIX в. догнала Великобританию. В начале XX в. производство германской тяжелой промышленности превзошло производство тяжелой индустрии Британии 49 .
В новой мировой системе государств, сложившейся к началу XX в., шести крупным центрам власти — Англии, Франции, Германии, России и двум неевропейским державам — США и Японии — геополитически соответствовали «вакуумы власти». Немецкий историк И. Гайсс, исходя из того, что происхождение мировой войны восходит к временам Венского конгресса 1815 г., в труде «Долгий путь к катастрофе» рассмотрел ее предысторию и констатировал, что во второй половине XIX в. в мире существовало несколько «вакуумов власти»: Латинская Америка, Черная Африка, Китай, в известном смысле также Османская империя. Региональными «вакуумами власти», по его мнению, были Северная Африка, отчасти находившаяся еще под формальным сюзеренитетом турецкого султана, отдельно — Марокко, далее — Персия и остатки еще независимой Центральной Азии. Бывший «вакуум власти» Индия был заполнен Великобританией, и защита этого субконтинента в значительной степени определяла британскую мировую политику. К 1900 г. был в основном завершен раздел Черного континента, и теперь речь могла идти только о его переделе 50 .
Осложнения на периферии усиливали уже существовавшую напряженность между великими державами в Европе, особенно в связи с ожидавшимся распадом Османской империи и Австро-Венгрии. Германия, являвшаяся самой молодой колониальной державой и занимавшая доминирующее положение на Европейском континенте, чувствовала себя обойденной в колониальной сфере. К четырем сильнейшим великим державам Европы примыкало несколько средних и более мелких государств, обладавших выходом к Атлантике — Испания, Португалия, Нидерланды и Бельгия, а также Италия, которая, как средиземноморская страна, для осуществления своей колониальной экспансии вынуждена была ограничиваться проходом через Суэцкий канал. Из великих европейских держав только Австро-Венгрия, имевшая выход к Адриатике, по существу была исключена из колониальной экспансии за морем и стремилась к относительно скромной территориальной «компенсации» на Балканах. Маневры всех соперничающих великих держав в борьбе за усиление своих позиций в еще свободных «вакуумах власти» вызывали напряженность и конфликты, которые в общем и образовали рамки для мировой войны, разразившейся в 1914 г. 51
Возраставшие экономические и политические противоречия между великими державами и их военно-политические блоки видоизменяли сложившуюся в Европе
48 Alter P. Der Imperialismus. Grundlagen, Probleme, Theorien. Stuttgart, 1979; Girault R. Diplomatic europeenne et imperialisme: 1871-1914. Paris, 1979; Smith W.D. European Imperialism in the Nineteenth and Twentieth Centuries. Chicago, 1982; Gallagher J., Robinson R. Africa and the Victorians. The Official Mind of Imperialism. London, 1983; Schollgen G. Das Zeitalter des Imperialismus. Munchen, 1986.
49 Тэйлор А. Указ. соч., с. 42.
50 Geiss I. Der lange Weg in die Katastrophe. Die Vorgeschichte des Ersten Weltkrieges. 1815-1914. Munchen — Zurich, 1991,S. 192.
51 Ibid., S. 191-192.
стр. 37
систему государств, получившую название «системы вооруженного мира». Созданный Бисмарком в 1879 г. австро- германский союз, направленный против России, стал первым звеном в цепи международных договоров, приведших к разделению Европы на два враждебных лагеря. В 1882 г. он превратился в Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии. Ему противостоял русско-французский союз, сложившийся в 1891-1893 гг. 52 . Между тем самая крупная промышленная и колониальная держава Великобритания, обладавшая мощным военно-морским флотом, на рубеже веков продолжала некоторое время пребывать в состоянии «блестящей изоляции», предпочитая оставаться вне рамок военно-политических группировок. «Система вооруженного мира» прикрывала углублявшиеся противоречия между капиталистическими странами, порожденные их торгово-экономической конкуренцией, колониальным соперничеством и гонкой вооружений 53 .
В начавшейся борьбе за передел мира центральное место занимал англо-германский антагонизм, который с особой силой проявился в сфере тесно взаимосвязанных военно- морского и колониального соперничества 54 . Однако в оценке причин остроты и непримиримости антагонизма между Германией и Англией мнения специалистов всегда существенно расходились. Так, Покровский полагал, что англо-германское соперничество объяснялось, прежде всего, распределением мирового тоннажа и мировых перевозок торгового флота. Британская империя, писал он, не могла допустить угрозы своему господству на мировых транспортных артериях, когда на рубеже веков морские фрахты стоили дешевле сухопутных в 25 раз. Между тем темпы роста морских перевозок Германии быстро нарастали. Если британский торговый флот за сорокалетие с 1870 по 1910 г. увеличился по количеству пароходов в 3 раза, а по тоннажу в 10 раз, то германский флот за сорок лет, с 1871 по 1911 г., возрос по числу пароходов в 13 раз, а по тоннажу в 28 раз 55 . Однако Британия продолжала доминировать на морях и океанах 56
Хальгартен выступал против точки зрения Покровского и некоторых других исследователей, считавших борьбу за тоннаж одной из важнейших, если не главной, причиной глухой англо-германской враждебности. Британское судоходство до самого возникновения мировой войны настолько доминировало в мировых перевозках, а риск огромных потерь в случае широкомасштабных военных действий был для пароходных компаний, по мнению Хальгартена, таким чудовищным, что конкуренцию в области судоходства едва ли можно рассматривать, как «непосредственную причину войны» 57 .
Все это, разумеется, не исключало стремления британских правящих кругов в связи с общим осложнением международной ситуации незадолго до мировой войны устранить германское соперничество на море (основой которого служил германский
52 См.: Сказкин С.Д. Конец австро-русско- германского союза. М., 1974; Ерусалимский А.С. Бисмарк как дипломат. (Вступительная статья). — Бисмарк О. Мысли и воспоминания, т. I, М., 1940; Манфред А.З. Образование русско-французского союза. М., 1975; Рыбаченок И.С. Союз с Францией во внешней политике России в конце XIX в. М., 1993; Fellner F. Der Dreibund. Europaische Diplomatic vor dem Ersten Weltkrieg. Wien, 1960; Nolde B. L’Alliance Franco-Russe. Les origines du systeme diplomatique d’avant-guerre. Paris, 1936.
53 Ерусалимский А.С. Германский империализм, с. 124.
54 См.: Сокольская Н.Ф. Строительство военно- морского флота в Германии и англо-германские противоречия конца XIX — начала XX века. — Ежегодник германской истории. 1986. М.. 1987, с. 74-99; Padfield P. The Great Naval Race. Anglo-German Naval Rivalry. 1900-1914. New York, 1974; Woodward E.L. Great Britain and the German Navy. New York, 1935; Kennedy P. The Rise of the Anglo-German Antagonism. 1860-1914. London. 1980.
55 Покровский М.Н. Происхождение и характер войны, с. 130.
56 Накануне первой мировой войны весь тоннаж мирового торгового флота составлял 41 млн. т. из которых 19 млн. т. имела Великобритания, 5 млн. т — Германия, а ни одна прочая страна не имела и 2 млн. т. — Покровский М.Н. Происхождение и характер войны, с. 130.
57 Хальгартен Г. Указ. соч., с. 276-277.
стр. 38
военно-морской флот!) 58 . Осенью 1912 г. британский министр иностранных дел «пацифист» Грей в беседе со своим российским коллегой Сазоновым заявил, что в случае войны Англии с Германией он приложит все силы к тому, чтобы сломить германское морское могущество. Король Георг V высказался еще определеннее: англичане будут топить каждое германское торговое судно, встретившееся на их пути 59 .
Сущность англо-германского антагонизма Хальгартен рассматривает в иной плоскости, чем Покровский, который утверждал, что в подготовке войны «непосредственно промышленное соперничество Англии и Германии не играло …главной роли», так как мировой рынок был достаточно емким 60 . Хальгартен, однако, сосредоточивает внимание на монополизации германской индустрии, отмечая, что в центре этого явления оказалась сталелитейная промышленность 61 .
Именно картелирование и концентрация производства отличали ход событий в Германии от развития соответствующего процесса в Англии. Они «сделали Германию более могущественной в промышленном отношении, а вместе с тем и более империалистически- агрессивной, чем было островное государство». Хальгартен считает одной из главных причин англо-германского столкновения постоянно возраставшую алчность в отношении «насильственно-политического контроля над рынками сбыта и сырьем» 62 .
Вторым по значению после англо-германского соперничества был франко-германский антагонизм. Еще во время осуществленного Бисмарком объединения Германии, которое сопровождалось присоединением Эльзас-Лотарингии, Г.фон Мольтке-старший и высшие прусские военные круги настаивали на том, чтобы обе эти провинции, расположенные между Вогезами и Рейном, принадлежали Германии. Это должно было обезопасить империю от возможного нападения Франции. И хотя большинство полуторамиллионного населения Эльзас-Лотарингии говорило по-немецки, оно в значительной своей части было настроено против отделения от Франции и пыталось протестовать, но безрезультатно. Аннексия Эльзас-Лотарингии и вытекающие из этого последствия стали непреодолимой преградой на пути к коренному улучшению франко-германских отношений, превратившись в одну из основных причин возникновения мировой войны. Чтобы укрепить вновь созданную Германскую империю и не допустить французского реванша, Бисмарк стремился держать Францию в состоянии международной изоляции 63 .
Отсутствие прироста населения во Франции оказывало негативное воздействие не только на состояние французской промышленности вследствие ограниченных возможностей внутреннего рынка и сокращения резервов рабочей силы, но и на комплектование армии. А тем временем в Германии население ежегодно увеличивалось на 800 тыс. человек 64 .
Промышленный подъем, начавшийся после экономического кризиса начала века, привел к активному проникновению германских монополий и капитала в обе части Лотарингии (французскую и немецкую), что повлекло за собой переход французских рудных богатств фактически под контроль германских концернов. Их участие в эксплуатации французских рудников выражалось не только во вложении крупных капиталов, но и в приобретении в собственность обширных территорий как в Лотарингии, так и в Нормандии 65 . Французский рынок заполнялся изделиями германского
58 Massie R. Die Schalen des Zorns. Gropbritannien, Deutschland und das Heraufziehen des Ersten Weltkrieges. Frankfurt a. M., 1993.
59 Покровский M.H. Внешняя политика России XX в., с. 405; Jagow G.von. England und der Kriegsausbruch. Eine Auseinandersetzung mit Lord Grey. Berlin, 1925.
60 Покровский М.Н. Как возникла мировая война. — Империалистическая война, с. 152.
61 Хальгартен Г. Указ. соч., с. 272-273.
62 Там же, с. 272.
63 Фей С. Указ. соч., т. I., с. 45-46.
64 Хальгартен Г. Указ. соч., с. 536-537.
65 Gutsche W. Monopole, Staat und Expansion vor 1914. Zum Funktionsmechanismus zwischen Industriemonopolen, Gropbanken und Staatsorganen in der Aupenpolitik des Deutschen Reiches 1897 bis Sommer 1914. Berlin, 1986, S. 231- 239.
стр. 39
машиностроения. Незадолго до мировой войны, в 1912 и 1913 гг., Германия поставила во Францию всевозможных машин в 35 раз больше, чем Франция в Германию. Таким образом, французская индустрия оказалась перед двойной задачей: сопротивляться германскому проникновению к источникам сырья и противодействовать подрыву французской обрабатывающей промышленности, включая военную 66 .
К этому следует добавить, что постоянное возрастание германской военной мощи в предвоенные годы создавало прямую угрозу основным центрам французской индустрии, расположенным в стратегическом отношении крайне неблагоприятно. Так, в случае войны с Германией районы Лонгви и Брие могли быть уже через несколько часов захвачены немцами. Французская промышленность зависела от поставок угля из Германии, которая намеренно тормозила развитие металлургии во Франции. Руда же находилась главным образом в Лотарингии. Поэтому экспансионистские интересы французских промышленников были нацелены на Лотарингию и Саарский угольный бассейн. Французские промышленные круги резонно полагали, что овладение Мецем означало бы установление французского контроля над самым крупным железорудным месторождением в Европе. А этого можно было добиться только с помощью оружия и никаким другим путем 67 . Во Франции рассчитывали использовать в своих интересах начавшееся в Эльзас- Лотарингии за семь лет до мировой войны профранцузское движение. Оно было направлено против пруссачества, создавшего здесь единый укрепленный район, в котором регулярно проводились военные учения 68 .
За англо-германскими и франко-германскими противоречиями и соперничеством по остроте следовал конфликт русско- турецкий, превратившийся в серьезный фактор российско- германского антагонизма. Этот конфликт был связан с проблемой Черноморских проливов, но обладал также рядом экономических, политических и других аспектов 69 . Еще в 1882 г. российский дипломат А.И. Нелидов в официальной записке о проливах указывал на необходимость утверждения России на Босфоре и Дарданеллах, чтобы установить свою власть «на пути наших южных морских сообщений с открытыми морями и океаном». Это способствовало бы также защите кавказских «владений» России и дало бы ей «решительное влияние на судьбы как Балкан, так и малоазиатского полуострова». Нелидов полагал, что достигнуть этой цели можно тремя способами. Во-первых, открытой силой посредством войны с Турцией. Во-вторых, неожиданным нападением, воспользовавшись внутренними неурядицами в этой стране или ее войной с какой-либо державой. В-третьих, мирным путем, заключив с Османской империей союз, в котором она бы нуждалась для защиты своих интересов. Нелидов нарисовал картину сплочения славянских народов Балканского полуострова вокруг России, на что царь реагировал пометой: «Это был бы идеал, до которого еще далеко» 70 .
Знаменательно, что в последующие десятилетия аргументация Нелидова в пользу захвата проливов сохранила свою значимость. С увеличением вывоза русского хлеба из портов, расположенных на черноморском побережье, у российского правительства, у русского торгового капитала возрастало стремление овладеть Черноморскими проливами 71 .
66 Хальгартен Г. Указ. соч., с. 539-540.
67 Покровский М.Н. Внешняя политика России XX в., с. 405: Пуанкаре Р. Происхождение мировой войны. М., 1924; Keiпer J. France and the Origins of the First World War. London, 1983.
68 Jaffe F. Zwischen Deutschland und Frankreich: Zurelsassischen Entwicklung. Stuttgart, 1931.
69 См.: Бовыкин В.И. Очерки истории внешней политики России (конец XIX века — 1917 год). М., 1960; Lieven D. Russia and the Origins of the First World War. London, 1983; Vogel B. Deutsche Ruplandpolitik. Das Scheitern der deutschen Weltpolitik unter Billow 1900-1906. Diisseldorf, 1973: Macfie A. The Straits Question 1908- 1936. Thessaloniki, 1993, p. 33-13.
70 Ротштейн Ф.А. Международные отношения в конце XIX века. М.-Л., 1960, с. 178-179.
71 Покровский М.Н. Внешняя политика России XX в., с. 406.
стр. 40
В 1911 г. во время итало-турецкой войны, а затем и в ходе Балканских войн закрытие Черноморских проливов нанесло колоссальный урон российской хлебной торговле, что усилило стремление заинтересованных кругов к овладению проливами и Константинополем. Временное закрытие проливов отразилось на всей экономической жизни страны. Если осложнения в положении Турции оборачиваются многомиллионными убытками для России, заявил Сазонов в докладе царю в ноябре 1913 г., то что же будет, если вместо Турции проливами завладеет государство, способное воспротивиться требованиям России? Николай II согласился с опасениями своего министра, явно имевшего в виду Германию 72 .
С политикой России в отношении проливов были тесным образом связаны не только русские, но и французские интересы. За последние предвоенные годы Антанта сумела одолеть Германию на рынке русских займов. К началу войны из контролируемой заграницей части русского банковского капитала во французских руках находилось около 53,2%, в английских 10,4% и во владении немецких банков — 36,4%. Для международных отношений важное значение имело то обстоятельство, что французские банки напрямую финансировали российскую и особенно южнорусскую промышленность. Осложнения с Германией использовались в России для интенсификации морских вооружений, опиравшихся на южнорусскую индустрию и создавших угрозу проливам, в которых успела обосноваться Германия. Ряд французских банков и многие рантье ожидали с нетерпением, когда с принятием военно-морской программы адмирала И.К. Григоровича морское министерство России сделает заказы донецкой промышленности, находившейся под контролем Франции, и связанным с нею верфям в Николаеве. Для определенных кругов, заинтересованных в экспорте южнорусского угля, проливы также приобретали «жизненно важное» значение. Еще больше в свободном проходе через проливы нуждались компании Нобеля и Ротшильда, экспортировавшие керосин. Да и сама южнороссийская торговля зерном была сосредоточена в фирме Дрейфуса, находившейся в Марселе. Техническая организация российской военной промышленности поддерживалась фирмой Крезо, весьма озабоченной успешным функционированием южнорусской промышленности, существенным стимулом для которой было строительство стратегических железных дорог. Борясь против германского участия в русских железнодорожных обществах, французский финансовый капитал обусловливал предоставление новых займов России в Париже сооружением таких дорог и значительным увеличением российской армии и флота 73 .
Российская политика вооружений, связанная с переговорами между русским и французским генеральными штабами в 1912 г., имела целью не допустить того, чтобы Германия со своими офицерами и пушками Круппа на Босфоре преградила путь экспорту российского зерна и поставила под удар экономический потенциал России. Морской министр Григорович являлся доверенным лицом крупного французского банка «Сосьете женераль», осуществлявшего финансовый контроль над верфями в Николаеве. В них были заинтересованы также бельгийцы и англичане. Министр подбивал своих коллег в российском правительстве к агрессивной политике в отношении Черноморских проливов. Однако в Германии никто и не помышлял об уходе с уже приобретенных позиций на Босфоре. А если Германия не собиралась жертвовать ни Австро-Венгрией, ни проливами, война в конечном счете становилась неизбежной 74 .
Поворотным моментом в развертывании германской экспансии в глобальных масштабах стало провозглашение правящими кругами страны «мировой политики», которая должна была проводиться всеми возможными способами — косвенными
72 Хальгартен Г. Указ. соч., с. 629; См. также: Шацилло К.Ф. Россия перед первой мировой войной. М» 1974.
73 Хальгартен Г. Указ. соч., с. 542-545,629.
74 См.: Шацилло К.Ф. Русский империализм и развитие флота накануне первой мировой войны. М., 1968; Хальгартен Г. Указ. соч., с. 634, 636, 653; Зайончковский A.M. Подготовка России к империалистической войне. М., 1926, с. 279-280.
стр. 41
(мирными, или экономическими) и прямыми (аннексионистскими) и служила реализации мировых стратегических и геополитических планов германского империализма 75 . «Мировая политика» Германии являлась германским вариантом «всеобщего» империализма. Суть ее заключалась в том, чтобы поднять Германскую империю с уровня континентальной державы до положения мировой державы, равноправной с Британской империей. Однако даже такое, еще относительно «скромное» изменение в силовом статусе Германии по сравнению с планами установления мирового господства являлось настолько радикальным поворотом в европейской и в глобальной системе государств, что этот поворот в соответствии с историческим опытом мог завершиться только войной. Пангерманцы позже соглашались с тем, что большая война была следствием германской «мировой политики». Они признавали, что без германской «мировой политики» в 1914 г. не вспыхнула бы мировая война» 76 .
Вильгельм II возвестил немецкую «мировую политику» 18 января 1896 г. в связи с 25-летним юбилеем провозглашения прусского короля германским кайзером в Версале. «Германская империя превратилась в мировую империю», — заявил он. Этим выступлением кайзер дал целевую установку, которой в общих чертах стала следовать германская «мировая политика». В том же 1896 г. адмирал Г. Мюллер в докладной записке шефу германского флота принцу Генриху констатировал политические последствия такого курса: война с Британией сообразно с «общепринятым у нас мнением». Цель германской «мировой политики» заключается в подрыве британского мирового господства, что должно привести к освобождению колониальных территорий, необходимых «для нуждающихся в расширении среднеевропейских государств». Однако, делал оговорку Мюллер, война между Англией и Германией за мировое господство может быть задачей лишь грядущих поколений 77 .
Став статс-секретарем германского ведомства иностранных дел, Б. фон Бюлов заявил 6 декабря 1897 г. в рейхстаге: «Времена, когда немец уступал одному соседу сушу, другому — море, оставляя себе одно лишь небо, где царит чистая теория, — эти времена миновали… мы требуем и для себя места под солнцем» 78 . Так вильгельмовская Германия ринулась в авантюру «мировой политики». «Мировая политика как задача, мировая держава как цель, строительство военно-морского флота как инструмент» — стало лозунгом, который Вильгельм II открыто провозгласил, а Бюлов, уже будучи канцлером (с 1900 г.), полностью воспринял, хотя и в несколько более завуалированной форме 79 .
Само вступление Германии на путь «мировой политики» ознаменовалось захватом немцами в 1897 г. китайского порта Киао-Чао, что было в 1898 г. оформлено его арендой на 99 лет. Киао-Чао стал опорным пунктом германского проникновения в китайскую провинцию Шаньдун 80 . Первыми практическими шагами Германии в проведении «политики силы» являлись также попытки проникновения в долину Янцзы, вплотную подходившую к границам Британской Индии, приобретение в 1899 г. ряда островов в Тихом океане и участие вместе с другими державами в подавлении восстания ихэтуаней в Китае.
75 Gutsche W. Einleitung. — Herrschaftsmethoden des deutschen Imperialismus. 1897/98 bis 1917. Dokumente zur innen- und aussenpolitischen Strategic und Taktik der herrschenden Klassen des Deutschen Reiches. Berlin, 1977, S. 30-31.
76 Geiss I. Op. cit., S. 209.
77 Der Kaiser… Aufzeichnungen des Chefs des Marinekabinetts Admiral Georg von Mtiller uber die Ara Wilhelms II. Berlin — Frankfurt — Zurich, 1965; Rohl J. Deutschland ohne Bismarck. Die Regierungskrise im zweiten Kaiserreich. 1890- 1900. Tubingen, 1969. S. 150-152.
78 Die Grosse Politik der Europaischen Kabinette, 1871- 1914. Sammlung der Diplomatischen Akten des Auswartigen Amtes. Berlin, 1922-1927, Bd. I-XL; Bd. XIV, N 3725, Anm.
79 Geiss I. Op.cit., S. 209.
80 Hubatsch W. Die Ara Tirpitz. Studien zur deutschen Marinepolitik 1890-1918. Berlin — Frankfurt a.M., 1955, S. 34; Ерусалимский А.С. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века. М.,1951,с. 366-382.
стр. 42
Важнейшим направлением германской экспансии стало экономическое и политическое проникновение в Османскую империю. В 1898 г. Вильгельм II, совершая паломничество по «святым местам», посетил, кроме Иерусалима, Константинополь и Дамаск, где объявил себя другом турецкого султана и всех мусульман, почитающих его как своего халифа 81 . Но главным результатом поездки кайзера явилось согласие султана предоставить немцам концессию на строительство Багдадской железной дороги. В противодействии этому проекту объединились, каждая по своим мотивам, Великобритания, Франция и Россия.
Германия приступила к «модернизации» Османской империи, чтобы установить над ней свое политическое господство. Преобладание германского капитала в строительстве Багдадской железной дороги служило стратегическим и геополитическим целям германского империализма. Османская империя представляла собой гигантское поле деятельности для немецких промышленных монополий, крупных банков и торговой экспансии, хотя и не за морем, а как «продолжение» Европейского континента. С ее территории Германия могла реально угрожать Индии, жемчужине Британской колониальной империи, и стратегическим позициям Лондона в Египте. На берегах Темзы были озабочены также тем, чтобы не допустить вытеснения британской торговли из Месопотамии. Позднее британское адмиралтейство стало придавать особое значение эксплуатации английской компанией крупных нефтяных месторождений в районе Мосула.
В самом багдадском предприятии германский капитал выступал в преобладающем соперничестве со своими партнерами — французским и российским капиталом, а в финансово-кредитной и банковской сфере Османской империи становился все более серьезным конкурентом французских и английских финансовых кругов. Перспектива установления находящегося под германским контролем железнодорожного сообщения от Берлина до Константинополя и затем до Багдада создавала реальную угрозу германского господства над Черноморскими проливами, что неизбежно вело к обострению российско- германских отношений.
Сооружаемая немцами Багдадская магистраль ставила под вопрос английский контроль над районом Персидского залива, который в Лондоне нередко называли «индийской Темзой». Не без основания англо-индийская пресса утверждала, что создание Германией опорного пункта на берегу Персидского залива могло бы привести к подрыву монопольных позиций Британии в Аравийском море, на Аравийском полуострове и в Персии 82 .
Влиятельная «средневосточная» группировка английских господствующих классов четко осознавала степень нависшей угрозы. Провозгласив лозунг «Индия в опасности», она настаивала на проведении правительством Великобритании активной политики на Ближнем и Среднем Востоке, установлении безраздельного британского господства в Красном море, Персидском заливе и западной части Индийского океана 83 .
На рубеже XIX-XX вв. Англия уже была вынуждена считаться с нарастающим соперничеством Германии в борьбе за рынки сбыта и источники сырья, за сферы приложения капитала в Китае и Океании, в Латинской Америке и Африке, на Балканах и Ближнем Востоке. Рассматривая положение страны в мире, правящие круги Германии принимали в расчет прежде всего Британскую империю и Россию, обладавших — каждая по- своему — соответствующими атрибутами подлинно мировых держав, а также своего «наследственного» врага Францию.
Против мощной конкуренции стран — экономических гигантов Германская империя могла устоять, как считали в Берлине, только в том случае, если бы континентальная
81 Bulow B.v. Denkwiirdigkeiten, Bd. I. Vom Staatssekretariat bis zur Marokko-Krise. Berlin, 1930, S. 258.
82 Туполев Б.М. Германский империализм в борьбе за «место под солнцем». Германская экспансия на Ближнем Востоке, в Восточной Африке и в районе Индийского океана в конце XIX — начале XX вв. М., 1991, с. 54.
83 Бондаревский Г.Л. Английская политика и международные отношения в бассейне Персидского залива (конец XIX — начало XX в.). М., 1968, с. 23.
стр. 43
Европа (без Англии и России) объединилась как в экономическом, так и в политическом отношении, играя роль как бы еще одной мировой державы, при гегемонии в ней сильнейшего государства на континенте — Германии. Однако перенесение этих замыслов в сферу практических действий приходило в столкновение с антигегемонистским принципом существования европейской системы государств. Обращение Германии к традиционным методам наращивания мощи государства посредством форсированных вооружений влекло за собой использование столь же традиционных методов защиты европейской системы против самой угрозы появления на континенте новой страны-гегемона, что вызывало рост международной напряженности 84 .
Между тем, продолжая увеличивать свои сухопутные вооруженные силы, Германия приступила к строительству грандиозного военно-морского флота, чего «владычица морей», Англия (и не одна она) не могла оставить без ответа. Гонка морских вооружений, в которой были заинтересованы магнаты тяжелой индустрии и связанные с ними финансовые круги в Англии и Германии, резко обострила экономическое, политическое и колониальное соперничество между обеими державами 85 .
В конце XIX в. германский военный флот занимал пятое место в Европе и должен был ограничиваться лишь обороной морского побережья страны, в то время как британский флот являлся флотом «открытого моря». Обладая рядом стратегически важных опорных пунктов или контролируемых территорий, военно-морские силы Великобритании обеспечивали прикрытие морских коммуникаций, а их господство на морях гарантировало стабильное функционирование как юридически оформленной, так и «неформальной» Британской колониальной империи 86 . В 1889 г. в британском парламенте был принят закон о крупном финансировании строительства военно-морского флота. Фактически он оказался первым в ряду современных законов, направленных на развитие военно-морских сил. Увеличение таких ассигнований было обосновано тем соображением, что британский флот должен быть сильнее флотов двух самых крупных после Великобритании морских держав, вместе взятых 87 .
Колониальные владения Германии имели в то время весьма скромные размеры, при этом обладание ими в конечном счете зависело от воли британского соперника, который господствовал на морях, находясь на подступах ко всем этим колониям. Но дело было не только в колониях. Английский флот в любой момент мог блокировать германское побережье, отрезав этим пути для немецкой заморской торговли, что парализовало бы германскую промышленность, нуждавшуюся в импортном сырье и рынках сбыта. Строительство мощного военно-морского флота, имевшее антибританскую направленность, стало ядром германской «мировой политики». Как отмечал академик В.М. Хвостов, «флот был самым крупным политическим проявлением германского империализма» 88 .
Когда возглавивший германское военно-морское ведомство адмирал А. Тирпиц в 1897-1898 гг. выступил инициатором принятия первого закона о флоте, Великобритания владела 38 линкорами 1-го класса и 34 крейсерами 1-го класса, а Германия соответственно только 7 и 2. В результате реализации закона о флоте германский флот должен был иметь 19 линейных кораблей. Воспользовавшись занятостью «владычицы морей» войной с бурами и англофобией шовинистических кругов Германии, Тирпиц добился в 1900 г. согласия рейхстага на двойное увеличение числа линейных кораблей по сравнению с законом 1898 г., т.е. до 38 линкоров. Но и это не являлось пределом его мечтаний. Еще в сентябре 1899 г. в докладе кайзеру Тирпиц говорил о флоте,
84 Geiss I. Op. cit. S. 208.
85 Ерусалимский А.С. Германский империализм, с. 139; Лихарев Д.В. Гонка морских вооружений как причина и следствие Великой войны. — Первая мировая война. Пролог XX века. М., 1998, с. 537-554.
86 Wormer К. Grossbritannien, Russland und Deutschland: Studien zur britischen Weltreichpolitik am Vorabend des ersten Weltkrieges. Miinchen, 1980, S. 38.
87 Ерофеев Н.A. Английская колониальная политика и закон о флоте 1889 г. — Проблемы британской истории. 1972. М., 1972, с. 169.
88 Хвостон В.М. Предисловие. — Бюлов Б. Воспоминания. М.-Л., 1935, с. 11.
стр. 44
который должен был бы состоять из 45 линкоров с тяжелыми крейсерами сопро-вождения 89 .
Тесная взаимосвязь развития военно-морских сил Германии с колониальной политикой проявилась в активных поисках командованием флота опорных пунктов и угольных станций на стратегически важных коммуникациях: на Красном море, в Малаккском проливе, на Аравийском полуострове и т.д. Гонкой морских вооружений глава германского военно-морского ведомства адмирал А. фон Тирпиц намеревался заставить Британию считаться с Германией, как с «равноправным» партнером в колониальных вопросах, полагая вместе с тем, что рычаг германской «мировой политики» находится в Северном море, а его действие распространяется по всему земному шару. Флот должен был быть достаточно сильным в количественном отношении и располагать техническими преимуществами, чтобы иметь шанс нанести британскому флоту такие потери, которые, во всяком случае, серьезно подорвали бы его мощь 90 .
Реализация программы Тирпица вызвала ответную реакцию в Великобритании. Первый лорд адмиралтейства Дж. Фишер провел в 1904-1905 гг. реформы, призванные любой ценой сосредоточить в Северном море мощную военно-морскую группировку, в случае необходимости даже за счет утраты преобладающих позиций в других регионах. В составе четырех эскадр самые крупные корабли были сконцентрированы в прибрежных водах метрополии, что было осуществлено, в частности, путем ликвидации северотихоокеанской и южноатлантической эскадр 91 .
Однако важнейшим мероприятием, осуществленным Фишером, было строительство сверхтяжелого быстроходного линейного корабля «Дредноут», оснащенного крупнокалиберной артиллерией. Сооружение дредноутов (это название стало нарицательным) выводило британский флот на качественно новый уровень. В свою очередь, германский рейхстаг в 1906 г. принял очередной закон о флоте, который предусматривал строительство 6 боевых кораблей класса «дредноут». Уже в 1908 г. у Германии было 9 дредноутов, а у Англии — 12, что свидетельствовало о существенном усилении германских военно-морских сил 92 .
Между тем на рубеже веков развернулась упорная борьба великих держав за раздел Китая. На положение в Китае все возрастающее воздействие оказывали строительство Транссибирской магистрали и активизация России в районе северных границ Китая, укрепление британских позиций в бассейне реки Янцзы, французская экспансия, осуществлявшаяся из Юго-Восточной Азии в богатые полезными ископаемыми и занимающие важное стратегическое положение китайские провинции Сычуань и Юньнань, а также появление на Дальнем Востоке Германии.
Однако размеры Китая, как и обострявшееся между великими державами соперничество, не позволяли им завладеть этой страной, что привело в конце XIX в. к появлению доктрины «открытых дверей», равных возможностей для проникновения империалистических держав в Китай. В 1899 г. США, захватив Филиппины, выступили с нотой, обосновывавшей принцип «открытых дверей», и добились его международного признания 93 . Однако великие державы продолжали сочетать принцип «открытых дверей» с политикой раздела страны на сферы влияния. Развитие ситуации в Китае и вокруг него оказывало существенное влияние на состояние международных отношений как в европейской системе государств, так и на мировой арене в целом.
89 Kennedy P. Maritime Strategieprobleme der deutsch-englischen Flottenrivalitat. — Marine und Marinepolitik im kaiserlichen Deutschland 1871-1914. Dusseldorf, 1972, S. 180- 181.
90 Туполев Б.М. Кайзеровский военно-морской флот рвется на океанские просторы (конец XIX — начало XX в.). — Новая и новейшая история, 1982, N 3, с. 134-135.
91 Bacon R.H. The Life of Lord Fisher of Kilverstone. London, 1929, v. 1, p. 277, 282, 296-298; Лихарев Д.В. Указ. соч., с. 541.
92 Woodward E.L. Great Britain and the German Navy. Oxford. 1935, p. 106-107; Kaulisch B. Alfred von Tirpitz und die imperialistische deutsche Flottenpolitik. Berlin, 1982, S. 135-136.
93 Фурсенко А.А. Борьба за раздел Китая и американская доктрина открытых дверей. 1895-1900. M.-Л, 1956.
стр. 45
Относительное ослабление глобальных экономических и стратегических позиций Великобритании проявилось уже в ходе англо-бурской войны. Это побудило ее отказаться от продолжения политики «блестящей изоляции». В 1902 г. она заключила военно-политический союз с Японией, который гарантировал особые интересы Англии в Китае, а Японии — в Корее и Китае и право союзников на вмешательство в случае угрозы их «специальным интересам» из-за беспорядков в этих странах или извне. Этот договор послужил одним из звеньев дипломатической подготовки Японии к войне против России.
Становившееся все более реальным военное столкновение с Германией в не столь отдаленном будущем побуждало Британию использовать в своих интересах противоречия между Германией и Россией, с одной стороны, между Германией и Францией, — с другой. Однако на войну за возвращение Эльзас-Лотарингии и овладение Рурской областью Франция могла решиться только в том случае, если бы такой союзник, как Великобритания, не допустил нападения германского военно-морского флота на французское побережье. Что же касается столкновения с германской армией, то в Париже рассчитывали на выступление русской армии в поддержку Франции. Так как укрепление позиций Германии на Босфоре и строительство Багдадской железной дороги являлись вторжением как в российскую сферу, так и в зону британских интересов, вызревали условия для объединения усилий Британии и России в противодействии германо-австрийскому блоку, несмотря на антагонизм между ними в Средней Азии и Персии.
В свою очередь, германская дипломатия преследовала три цели: во-первых, ослабить франко-русский союз; во-вторых, еще больше обострить англо-русское соперничество и, в- третьих, втравить Россию в войну с Японией. Именно на Дальнем Востоке, по замыслу Вильгельма II, Россия должна была столкнуться с «владычицей морей» Великобританией, и, в конечном счете, прийти к вооруженному противостоянию с Японией.
Итак, можно констатировать, что «глубочайшей» причиной англо-германского антагонизма являлся «страх англичан перед германским колониальным и континентальным империализмом», строившим флот для своего прикрытия, обладая которым он приобретал возможность диктовать «океанской Венеции» свои условия. Стремление монополизировать максимум рынков сбыта и источников сырья переводило всю проблему «в сферу насилия, «политики мощи» и флотской политики» 94 .
Непосредственная причинная связь англо-германского антагонизма с возникновением мировой войны заключается в том, что в предшествующий период к германскому экономическому подъему присоединилось «несокрушимое военное могущество Германии». Это побуждало англичан предполагать, что, разгромив Францию, немцы смогут обосноваться где-нибудь в Булони и с помощью своего мощного военно-морского флота будут угрожать английскому судоходству и связям страны с доминионами и другими заморскими территориями. Возмущение в Британии в отношении германского судоходства и сталелитейной промышленности дополнялось мыслью о связи германского экономического подъема с возрастанием мощи армии и флота Германии, которая могла в перспективе блокировать ее в торгово-политическом отношении. «Без этой связи германского промышленного подъема с увеличением мощи армейско- флотской машины, — писал Хальгартен, — вообще нельзя понять существа англо-германского антагонизма» 95 .
Окончание следует
94 Халъгартен Г. Указ. соч., с. 276.
95 Там же, с. 277.
© libmonster.ru
Permanent link to this publication:
https://libmonster.ru/m/articles/view/%d0%9f%d0%a0%d0%9e%d0%98%d0%a1%d0%a5%d0%9e%d0%96%d0%94%d0%95%d0%9d%d0%98%d0%95-%d0%9f%d0%95%d0%a0%d0%92%d0%9e%d0%99-%d0%9c%d0%98%d0%a0%d0%9e%d0%92%d0%9e%d0%99-%d0%92%d0%9e%d0%99%d0%9d%d0%ab Similar publications: LRussiaLWorldY GИстоки войны — Первая мировая война — обзор
Объявление войны Британией Германии 4 августа 1914 года подтвердило начало Великой войны (как это было известно в то время). Сейчас ее чаще называют Первой мировой войной или Первой мировой войной.
Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника австро-венгерского престола, и его жены Софи в столице Боснии, Сараево, 28 июня 1914 года стало решающим моментом. Это событие стало кульминацией ряда исторических сил и процессов, которые кипели в Европе в течение многих лет.
Некоторые факторы начала войны
Национализм
Объединение Германии под руководством Пруссии во второй половине XIX века было частично достигнуто в результате войны с Францией (1870–1871). Возникновение большого немецкого государства в центре Европы изменило геополитическую динамику континента и заставило Францию отчаянно жаждать мести.
Дальше на восток, на Балканах, Австро-Венгерская империя столкнулась с проблемами с конфликтующими национальными группами, которые угрожали австрийскому контролю.В частности, Сербия хотела объединить всех славян в регионе, находящемся под ее контролем, и Российская империя поддержала ее. Германия поддержала сопротивление Австрии требованиям Сербии.
Империализм
Великобритания, Германия и Франция были соперниками в экономической эксплуатации Африки. Несколько инцидентов с участием Германии в Африке вызвали подозрения у Великобритании и Франции, которые разрешили свои разногласия в регионе в попытке защитить то, что у них было. Они были обеспокоены тем, что Германия бросает вызов установленному колониальному порядку.
На Ближнем Востоке распадающаяся Османская (Турецкая) империя усилила напряженность в отношениях между Австро-Венгрией, Россией и Сербией.
Европейские союзы
После франко-прусской войны 1870–1871 годов Германия попыталась изолировать Францию. В 1872 году немцы заключили союз с Россией и Австро-Венгрией, который оказалось трудно поддерживать из-за соперничества за Балканы. К 1891 году Франция заключила собственный союз с Россией.
Британия изо всех сил старалась держаться подальше от Европы и сосредоточиться на своей огромной империи.Некоторые действия и политика немецкого кайзера Вильгельма II ставили под сомнение эту позицию. Вильгельм разозлил Великобританию в 1896 году, когда он официально поздравил южноафриканских буров с поражением при поддержке Великобритании рейда на Трансвааль. Его инвестиции в военно-морской флот Германии рассматривались как прямой вызов претензиям Британии править волнами.
Великобритания ответила укреплением дипломатических связей с Францией и ее союзником Россией. В 1907 году эти державы создали неформальную коалицию — Тройственное Соглашение.
Планирование войны
Постоянные армии Франции и Германии увеличились вдвое в период с 1870 по 1914 год. Великобритания проводила политику сохранения военно-морского флота в два с половиной раза больше, чем у любого соперника. Военно-морская экспансия Германии вызвала гонку морских вооружений.
Европа едва избежала войны в 1908 году. Австро-Венгрия аннексировала бывшую османскую провинцию Боснию, помешав при этом Сербии. В ответ Сербия начала мобилизацию своей армии (при поддержке России). Когда Германия пригрозила войной в защиту своего австрийского союзника, Россия и Сербия отступили.
Эта напряженность побудила многие страны составить подробные планы военной мобилизации. Для Германии любой план должен был учитывать возможность войны на два фронта, поэтому ее план предполагал быстрое сокрушение одного соперника. Однажды начавшаяся мобилизация будет трудно, если вообще возможно, повернуть вспять. Это было проиллюстрировано немецким планом фон Шлиффена, разработанным в 1905 году. Исходя из необходимости победить Францию до того, как Россия успеет отреагировать, немецкие войска вторгнутся во Францию через Бельгию, чтобы избежать французской пограничной обороны.Бельгия не представляла серьезной военной угрозы этому плану, хотя Британия официально гарантировала свой нейтралитет с 1839 года. Германия чувствовала, что в конечном итоге Великобритания не пойдет на риск войны, чтобы спасти Бельгию.
Смерть в Сараево
В мае 1914 года сербскому правительству стало известно о заговоре с целью убийства Франца Фердинанда. Были доказательства того, что в этом участвовали высокопоставленные сербские военные, а полковник Драгутин Димитриевич, начальник разведки сербской армии, почти наверняка помогал вооружить тех, кого выбрали для убийства эрцгерцога.
Посол Сербии в Вене расплывчато предупредил о возможном покушении. Эрцгерцог настоял на своем запланированном визите в июне. Ему и его жене едва удалось избежать покушения на свою жизнь в Сараево утром 28 июня, и в тот же день они продолжили свои официальные дела. Но их кортеж свернул не туда и остановился в нескольких метрах от одного из убийц, Гаврило Принципа. В отличие от своих коллег в то утро Принцип не прогадал.
Германия выдала Австрии бланковый чек для принятия любых действий, которые она сочтет необходимыми. Австро-Венгрия предъявила Сербии суровый ультиматум, фактически лишивший ее национального суверенитета. Хотя Сербия согласилась почти на все пункты ультиматума, Австро-Венгрия использовала разногласия по ряду второстепенных пунктов, чтобы объявить войну 28 июля 1914 года.
Как падающие домино
На следующий день Россия приказала частичную мобилизацию против Австро-Венгрии. Германия ответила угрозой России войной, если она не остановит этот процесс.Франция отреагировала на перспективу русско-германской войны мобилизацией собственных сил. 1 августа Германия объявила войну России, а двумя днями позже — Франции. Когда план фон Шлиффена был активирован, вторжение в Бельгию побудило Великобританию объявить войну Германии 4 августа. Началась Первая мировая война.
На другом конце света Веллингтон получил известие об объявлении войны Великобританией 5 августа. Губернатор, лорд Ливерпуль, объявил эту новость со ступенек парламента толпе из более чем 12 000 человек.Новозеландцы считали себя британцами, а Великобританию — своим домом, поэтому не было никаких сомнений в том, чтобы поддержать Родину в момент кризиса.
Эмоциональная реакция новозеландцев на начало войны отражала тесные связи Доминиона с Великобританией. Вторжение Германии в Бельгию, еще одну маленькую страну, вызвало у многих отклик. Милитаристская атмосфера того времени способствовала энтузиазму, с которым большинство новозеландцев вступили в войну.
Истоки Первой мировой войны — OpenLearn
Первая мировая война началась в Центральной Европе в конце июля 1914 года.Было много факторов, которые привели Европу к войне, такие как конфликты и враждебность между великими державами в течение предыдущих четырех десятилетий.
Непосредственные истоки войны лежат в решениях, принятых государственными деятелями и генералами во время июльского кризиса 1914 года. Этот кризис был вызван убийством австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда Гаврило Принципом, членом сербской националистической организации. .
Ниже вы найдете серию статей, посвященных истокам войны.Прочтите об убийстве Франца Фердинанда, узнайте о дипломатическом кризисе, охватившем Европу в июле, изучите стратегические военные планы Германии и многое другое. Мы предложили вам порядок чтения, но не стесняйтесь погружаться и выходить, где хотите.
Пробудило ли это ваше желание изучать историю? Узнайте больше о степени бакалавра (с отличием) Открытого университета в области истории.
Изучите истоки войны
Статья .
Уровень: 1 Вводный
Статья .
Уровень: 1 Вводный
Статья .
Уровень: 1 Вводный
Статья .
Уровень: 1 Вводный
Статья .
Уровень: 1 Вводный
Статья .
Уровень: 1 Вводный
Статья .
Уровень: 1 Вводный
Статья .
Уровень: 1 Вводный
Аудио
Уровень: 2 Средний
- Авторское право: Открытый университет
Видео
Уровень: 1 Вводный
Первая мировая война | История, резюме, причины, комбатанты, жертвы, карта и факты
Начало войны
Поскольку Сербия уже сильно пострадала от двух Балканских войн (1912–13, 1913), сербские националисты снова обратили свое внимание на идею «Освобождение» южных славян Австро-Венгрии.Полковник Драгутин Димитриевич, глава военной разведки Сербии, также под псевдонимом «Апис» был главой секретного общества «Союз или смерть», обещавшего преследовать эти пан-сербские амбиции. Полагая, что делу сербов послужит смерть австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, предполагаемого наследника австрийского императора Франца Иосифа, и узнав, что эрцгерцог собирается посетить Боснию с военной инспекцией, Апис спланировал его убийство. Никола Пашич, премьер-министр Сербии и враг Аписа, услышал о заговоре и предупредил о нем правительство Австрии, но его сообщение было сформулировано слишком осторожно, чтобы его можно было понять.
В 11:15 28 июня 1914 года в боснийской столице Сараево Франц Фердинанд и его морганатическая жена Софи, герцогиня Гогенберг, были застрелены боснийским сербом Гаврило Принципом. Начальник австро-венгерского генерального штаба Франц Граф (граф) Конрад фон Хетцендорф и министр иностранных дел Леопольд граф фон Берхтольд увидели в преступлении повод для унижения Сербии и повышения престижа Австро-Венгрии. на Балканах. Конрад уже (октябрь 1913 г.) был заверил Вильгельмом II в поддержке Германии, если Австро-Венгрия начнет превентивную войну против Сербии.Эта уверенность была подтверждена через неделю после убийства, прежде чем Уильям 6 июля отправился в свой ежегодный круиз к мысу Нордкап у берегов Норвегии.
Эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена СофиАвстрийский эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена Софи едут в открытом экипаже в Сараево незадолго до своего убийства, 28 июня 1914 года.
World History Archive / ARPL / age fotostock Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.Подпишитесь сейчасАвстрийцы решили предъявить Сербии неприемлемый ультиматум, а затем объявить войну, рассчитывая на то, что Германия удержит Россию от интервенции. Хотя условия ультиматума были окончательно утверждены 19 июля, его вручение было отложено до вечера 23 июля, поскольку к тому времени президент Франции Раймон Пуанкаре и его премьер Рене Вивиани отправились с государственным визитом. в Россию 15 июля, будут возвращаться домой и, следовательно, не смогут дать немедленную реакцию со своими российскими союзниками.Когда 24 июля было объявлено о поставке, Россия заявила, что нельзя позволить Австро-Венгрии сокрушить Сербию.
Сербия ответила на ультиматум 25 июля, приняв большую часть ее требований, но протестуя против двух из них, а именно, что сербские официальные лица (неназванные) должны быть уволены по воле Австро-Венгрии и что австро-венгерские официальные лица должны принять участие Сербская земля, в судебном процессе против организаций, враждебных Австро-Венгрии. Хотя Сербия предложила передать вопрос в международный арбитраж, Австро-Венгрия немедленно разорвала дипломатические отношения и заказала частичную мобилизацию.
Вернувшись домой из круиза 27 июля, Вильгельм 28 июля узнал, как Сербия ответила на ультиматум. Он сразу же дал указание германскому министерству иностранных дел сказать Австро-Венгрии, что больше нет оправдания войне и что она должна довольствоваться временной оккупацией Белграда. Но тем временем министерство иностранных дел Германии так поощряло Берхтольда, что уже 27 июля он убедил Франца Иосифа разрешить войну против Сербии. Фактически война была объявлена 28 июля, и на следующий день австро-венгерская артиллерия начала обстреливать Белград.Затем Россия приказала провести частичную мобилизацию против Австро-Венгрии, а 30 июля, когда Австро-Венгрия условно разошлась с приказом о мобилизации на своей российской границе, Россия отдала приказ о всеобщей мобилизации. Германия, которая с 28 июля все еще надеялась, несмотря на предыдущие предостерегающие намеки Великобритании, что война Австро-Венгрии против Сербии может быть «локализована» на Балканах, теперь разочаровалась в том, что касается Восточной Европы. 31 июля Германия направила ультиматум на 24 часа, требующий от России прекратить мобилизацию, и ультиматум на 18 часов, требующий от Франции обещания нейтралитета в случае войны между Россией и Германией.
И Россия, и Франция предсказуемо проигнорировали эти требования. 1 августа Германия отдала приказ о всеобщей мобилизации и объявила войну России, а Франция — о всеобщей мобилизации. На следующий день Германия направила войска в Люксембург и потребовала от Бельгии свободного прохода немецких войск через ее нейтральную территорию. 3 августа Германия объявила войну Франции.
В ночь с 3 на 4 августа немецкие войска вторглись в Бельгию. Вслед за этим Великобритания, которая не имела никакого отношения к Сербии и не имела явных обязательств воевать ни за Россию, ни за Францию, но была прямо привержена защите Бельгии, 4 августа объявила войну Германии.
Австро-Венгрия объявила войну России 5 августа; Сербия против Германии 6 августа; Черногория против Австро-Венгрии 7 августа и против Германии 12 августа; Франция и Великобритания против Австро-Венгрии 10 и 12 августа соответственно; Япония против Германии 23 августа; Австро-Венгрия против Японии 25 августа и против Бельгии 28 августа.
Румыния возобновила свой секретный антироссийский союз 1883 года с Центральными державами 26 февраля 1914 года, но теперь предпочла оставаться нейтральным.Италия подтвердила Тройственный союз 7 декабря 1912 года, но теперь могла выдвигать формальные аргументы в пользу его игнорирования: во-первых, Италия не была обязана поддерживать своих союзников в агрессивной войне; во-вторых, в первоначальном договоре 1882 г. прямо говорилось, что союз не против Англии.
5 сентября 1914 года Россия, Франция и Великобритания заключили Лондонский договор, пообещав не заключать сепаратный мир с Центральными державами. С тех пор их можно было называть союзниками, или Антантой, или просто союзниками.
Станьте свидетелем начала Первой мировой войны с убийством эрцгерцога Франца Фердинанда 28 июня 1914 года.
Обзор начала Первой мировой войны, включая подробности убийства 28 июня 1914 года эрцгерцога Франца Фердинанда.
Contunico © ZDF Enterprises GmbH, Майнц Посмотреть все видеоролики к этой статьеНачало войны в августе 1914 года было принято с уверенностью и ликованием у народов Европы, среди которых она вызвала волну патриотических чувств и празднований.Мало кто мог представить, насколько долгой или катастрофической может быть война между великими странами Европы, и большинство полагало, что сторона их страны победит в течение нескольких месяцев. Войну приветствовали либо патриотически, как оборонительную, навязанную национальной необходимостью, либо идеалистически, как борьбу за защиту права против могущества, святость договоров и международную мораль.
Сложные истоки Первой мировой войны
Если кто-то ищет единственную окончательную причину коллективного решения Европы воевать в 1914 году, единственная уверенность — разочарование.Тем не менее, доступность источников и до недавнего времени из первых рук способствовала появлению множества теорий. Майкл Гоув и Борис Джонсон представили только один пример, когда заявили, что Первая мировая война была «справедливой войной», вызванной германским экспансионизмом. Опасность последовавших за этим публичных дебатов заключается в их фундаментальном редукционизме. Подводя итоги историографии лет, предшествовавших 1914 году, как «консервативная точка зрения» (все это была вина Германии) по сравнению с «левой точкой зрения» (это была вина элит), игнорируется сложная политика, а не только истоки ее происхождения. война, но попыток их проанализировать.Немногие периоды настолько ярко иллюстрируют изречение Э. Х. Карра, что история раскрывает столько же об историке, сколько и о предмете его исследования.
Классическое прочтение, в последнее время принятое в работах Макса Гастингса, было задумано еще до окончания самой войны: агрессия недемократического германского империя вынудила державы Антанты вступить в войну, чтобы защитить не только баланс сил, но и их образ жизни. Немецкий историк Фриц Фишер обнаружил записи немецкого «плана» войны 1912 года, отложенного до 1914 года.Но источникам Фишера не хватает контекста, одна перспектива одной встречи не порождает мировую войну, и они игнорируют влияние действий тех, кто находится за пределами Германии. Внутренняя конкуренция за власть между австрийской и венгерской элитами способствовала развитию значительной «провоенной» партии в империи Габсбургов, желание Франции восстановить престиж (и территорию), утраченное во франко-прусской войне, увеличило воинственность ее дипломатии (и усилия по обеспечению гарантии участия Великобритании).Тем временем Дуглас Херд описывает страх перед перевооружением Германии и колониальным экспансионизмом, который был главной заботой британского министерства иностранных дел. Тем не менее, эти же действия рассматривались в Германии как просто оборонительная попытка смягчить военно-морское и территориальное превосходство Великобритании. Британия следовала политике исключения соперничающих государств из частей Африки и Азии, чтобы защитить свои коммерческие интересы. Между тем в результате якобы агрессивного развития военно-морского флота Германии так и не удалось получить флот даже в два раза меньше британского.Собственное исследование Фишера показывает, что превентивный удар Германии по Франции был мотивирован опасениями перед масштабной программой перевооружения России с 1912 года.
Напротив, ревизионисты марксистской школы утверждают, что к 1914 году война была неизбежна. Не из-за действий какого-то одного государства, а потому, что структура империалистического глобального порядка и капиталистическая экономическая система сделали войну неизбежной. С гигантской индустриализацией, требующей постоянного роста аппетитов к природным ресурсам, европейские государства захватили все более обширные имперские владения.В конечном итоге конфликт был неизбежен. Тем не менее, детерминизм, лежащий в основе этого анализа, игнорирует влияние индивидуальных решений. Европейские государства регулярно ссорились из-за имперских владений, начиная с битвы за Африку, однако войну много раз предотвращали до 1914 года. Как отмечает Маргарет Макмиллан, для вовлеченных лиц «всегда был выбор».
Анализ этих вариантов определяет школу с «множественными виновниками». Эта интерпретация, изначально поддержанная в 1960-х годах Барбарой Тачман и недавно усиленная Найлом Фергюсоном и Шоном МакМикином, фокусируется на неудачах политической и военной элиты.Тухман обвиняет «подавленных, заблудших, а иногда и лживых государственных деятелей и дипломатов, которые попали в катастрофу, ужасы которой они даже представить себе не могли», поскольку МакМикин находился у власти просто «не на высоте», за исключением министра иностранных дел России Сергея Сазонова. кто манипулировал дипломатами, чтобы подтолкнуть Россию к войне. Фергюсон сосредотачивается на внутренней политике воюющих сторон, особенно Великобритании, где страхи либеральных политиков потерять свой пост подтолкнули их к эскалации «европейской войны» в «мировую войну».
Но эта сосредоточенность исключительно на самих решениях может происходить за счет более широкого контекста этих решений. Это исправлено в работах Кристофера Кларка и Маргарет Макмиллан, которые используют аналитические методы, более близкие к тем, которые используются в международных отношениях, чем традиционная история. Для них решения, принятые во время кризиса, были важны, но их следует рассматривать в контексте институтов, в которых они были приняты, идеологий и психологии, которые их определили, и сложных историй, сделавших их необходимыми.Экспозиция Кларка включает подробный отчет о развитии ультранационалистического движения в Сербии, которое способствовало убийству Франца Фердинанда (трагически один из самых мощных голосов за мир в Австрии), и исследует, как многочисленные взаимосвязанные решения, ни одно из которых не привело к войне в ее стране. по праву, участвовал в мероприятии «Черный лебедь» в Первую мировую войну.
Но эти дебаты можно в равной степени истолковать как историю разных историков, так и различных интерпретаций истории.Истоки классической школы носят политический характер (пункт Версальского договора о виновности в войне), а не только академический. Работа Фишера несет на себе шрамы немецкой академии, все еще занимающейся проблемой вины во Второй мировой войне, в то время как Гастингс, обозреватель Daily Mail, обращается к конкретной и политически настроенной аудитории. Историки-ревизионисты открыто писали с двоякой целью; Прогресс исторического понимания шел рука об руку с продвижением предписывающей политической идеологии. Работа Тучмана и МакМикина отражает их собственный исторический контекст.Тучман писал в разгар холодной войны, когда, как и в 1914 году, грубая ошибка политических элит могла привести к глобальной бойне, а МакМикин — порождение средств массовой информации 21 века, которым движет тяга к явному виновнику. Точно так же консервативная политика Фергюсона ясно просматривается в его работах.
Эта контекстуализация не делает недействительной работу, которую она пытается проанализировать. Это само по себе неизбежно является продуктом моего собственного контекста и неизбежных предубеждений. Это то, что делает историю такой богатой и жизненно важной дисциплиной.Историк должен овладеть множеством метаанализов, и конечная цель — не правда, а понимание.
Сэм Фаулз — исследователь в области международного права и политики в Королеве Мэри, Лондонский университет
Историография истоков Первой мировой войны
Введение ↑
Первая мировая война стала одним из величайших разрывов в современной истории, служанкой, если назвать лишь небольшое количество примеров, новых форм литературной иронии, насилия против гражданского населения и антиколониальных движений.Историки уделили значительное внимание происхождению этого разрыва, колеблясь между аргументами, подчеркивающими долгосрочные характеристики международной политики, которые привели к войне, и непредвиденными обстоятельствами принятия решений в последние недели мира в 1914 году. столетие, и каждый консенсус оказывается хрупким и недолговечным. Множественность участников, широкий спектр источников и конкурирующие методологические подходы к международной политике обеспечивают постоянное обновление предмета.С самого начала политические интересы и современные события сформировали научные перспективы. Между национальными границами происходил интенсивный обмен исследованиями, аргументами и полемикой. Споры о происхождении войны отражали, но также информировали об изменении историографической моды.
Дебаты во время войны ↑
Еще до начала войны лидеры осознавали политическую важность перекладывания ответственности за войну на своих будущих врагов.Мобилизация внутренней поддержки для крупной войны требовала, чтобы конфликт был оправдан как защитная реакция на иностранную агрессию. Хотя суверенные государства сохраняли за собой право вести войну, когда они хотели, на практике имелась узкая полоса оправданий для войны, исключающая самые вопиющие виды агрессии. Противодействуя возможности войны, лидеры считают свои действия защитными. В Вене Оскар фон Монлонг (1874-1932), глава пресс-бюро Министерства иностранных дел, сказал редактору газеты Reichspost : «У нас нет планов завоевания, мы только хотим наказать преступников, и защитить мир Европы от подобных преступлений в будущем.Сербские лидеры ответили, используя аналогичные формулировки в отношении преступности и мира в Европе, чтобы отклонить обвинения Австро-Венгрии в том, что Сербия укрывала преступный заговор. [1] В последние дни кризиса в мобилизационных планах военные преимущества внезапного удара были подчинены политическим императивам оправдания оборонительной войны. Российская мобилизация 30 июля позволила немецким лидерам сплотить различные группы общественного мнения, особенно социалистическое и профсоюзное движение, для войны против царского самодержавия.Раймон Пуанкаре (1860-1934), президент Франции, настаивал на том, чтобы войска оставались в десяти километрах от границы, чтобы непреднамеренный инцидент не мог опровергнуть претензии правительства к собственному населению и его британскому партнеру о том, что Германия является агрессором.
Споры об ответственности с самого начала были пронизаны моральными претензиями, поскольку каждая сторона приписывала своим врагам ответственность за нарушение норм международной политики путем ведения агрессивной войны. Министерства иностранных дел выпустили наспех собранные сборники дипломатических документов, что является ранним примером утверждения, что «правда» находится в архивах. [2] Граждане, особенно ученые и интеллектуалы, писали в защиту поведения своего государства. Не имея доступа к дипломатическим документам, ученые интерпретировали истоки войны в контексте якобы давних культурных и социальных различий. Дебаты о ведении войны, особенно о первых сообщениях о зверствах и целях войны, переплелись с аргументами об ответственности за войну. Цель заключалась в том, чтобы с точки зрения каждой воюющей стороны представить целостный отчет о войне.Например, утверждения французского философа Анри Бергсона (1859-1941) о том, что война представляла собой борьбу между «цивилизацией» и «варварством», учитывали нарушения Германией бельгийского нейтралитета, зверства, совершенные немецкими войсками в Бельгии и на севере страны. Франция и французы утверждают, что они вели войну в защиту права и справедливости, а также своей собственной территории. Вернер Зомбарт (1863-1941) объяснил, что все войны были результатом противоположных убеждений. Погоня за властью и прибылью были лишь поверхностными причинами войны, возникшей в результате конфликта между «купцом», представленным в первую очередь Великобританией, и «героем», представленным Германией. [3]
Работа Зомбарта была ответом на заявления союзников, подобные заявлениям Бергсона, о том, что война противопоставила «цивилизованных» «варварам». Призыв к заявлению № 93 , заявление ведущих немецких интеллектуалов, начал свой список тезисов со слов: «Неверно, что Германия виновна в развязывании этой войны». Авторы отвергли утверждения союзников о том, что Вильгельм II, германский император (1859-1941) был современным «Аттилой», подчеркнув его усилия на протяжении всего своего правления по сохранению мира. [4] На протяжении всей войны велись интенсивные межвоенные дебаты. Информация относительно легко перемещалась по строкам. Писатели могли получить брошюры, написанные вражескими гражданами. Речи вражеских лидеров перепечатывались в газетах — хотя бы для того, чтобы послужить поводом для немедленного опровержения претензий на моральное превосходство и политическую умеренность. Дебаты между воюющими сторонами о происхождении войны также проходили в нейтральных странах, особенно в Соединенных Штатах до их вступления в войну в 1917 году.Делегации ученых совершили поездку по нейтральным государствам. Иногда в прессе нейтральных государств публиковались важные материалы. В 1918 году шведская газета Politiken опубликовала документы, написанные бывшим послом Германии в Лондоне принцем Максом фон Лихновским (1860-1928) и предназначенные для узкого круга немецкой элиты. Лихновский отверг утверждения о том, что он не смог понять внешнюю политику сэра Эдварда Грея (1862-1933), и его показания подчеркнули готовность немецких лидеров рискнуть вступлением Великобритании в войну.Авторы-союзники с радостью воспользовались этими документами, чтобы подкрепить свои аргументы в пользу безрассудства немецких лидеров во время июльского кризиса.
Хотя споры между воинственными политиками и учеными по поводу ответственности доминировали в дебатах, другие академические и политические сообщества высказали новые взгляды. Эдмунд Дене Морель (1873-1924) и Союз демократического контроля утверждали, что тайная дипломатия была фундаментальной причиной войны, и, выдвигая этот аргумент, заявили о своих претензиях на будущий парламентский контроль над внешней политикой.Оглядываясь назад, можно сказать, что наиболее важный вклад в эти дебаты был внесен Владимиром Лениным (1870-1924), большевиками и другими социалистическими противниками войны. В сентябре 1915 года социалистические противники войны со всей Европы собрались в швейцарском городе Циммервальд. В манифесте, написанном группой, в том числе Львом Троцким (1879-1940), были отклонены дискуссии о «непосредственной ответственности» за развязывание войны, заявив, что «ясно одно: война, которая породила этот хаос, есть продукт империализма, стремления капиталистического класса каждой нации удовлетворить свое стремление к прибыли за счет эксплуатации человеческого труда и природных сокровищ земного шара.” [5]
Работы Ленина о войне повторяют эту интерпретацию ее истоков. Он опирался на довоенную критику империализма и развращающих отношений между капитализмом и государством британским писателем Дж. Гобсон (1858-1940) и другие. Рассмотрение войны как столкновения капиталистических империалистических государств имело очевидную политическую привлекательность для социалистов-революционеров. Он бросил вызов аргументам социалистических сторонников войны о том, что она велась в защиту нации.Связывая истоки войны со страданиями миллионов людей, он узаконил большевистские требования о радикальных социальных и политических реформах. После прихода к власти в 1917 году большевиков, они никогда не стремились защитить записи царской внешней политики и не публиковали тома изобличающих первоисточников.
В Германии социал-демократы, поддерживавшие войну, и независимые социал-демократы, отказавшиеся от дальнейших военных кредитов с 1917 года, сформировали временное коалиционное правительство после отречения Kaiser от престола.Хотя они позиционировали себя как полный разрыв с имперским режимом Германии, центральная роль в возложении ответственности за развязывание войны в любом мирном урегулировании означала, что они не могли более открыто рассказать о происхождении войны. Независимый социалист Карл Каутский (1853-1938), заключенный в тюрьму за свое несогласие с войной, некоторое время работал над документами министерства иностранных дел об июльском кризисе, прежде чем временное правительство решило осмыслить свое безумие и назначило двух других лиц для помощи, или, точнее, Чтобы смягчить, Каутский — пацифист Вальтер Шюкинг (1875-1935) и дипломат Максимилиан Монгелас (1860-1938).
Вопрос «вины за войну» усилил политические ставки в исторических дебатах. Статья 231 Версальского договора гласила:
Союзные и Соединенные правительства подтверждают, а Германия принимает на себя ответственность Германии и ее союзников за причинение всех потерь и ущерба, которым были подвергнуты Союзные и Соединенные правительства и их граждане в результате войны, навязанной им агрессией Германии. Германия и ее союзники.Статья была вставлена американской делегацией, в составлении которой центральную роль сыграл будущий государственный секретарь Джон Фостер Даллес (1888–1959).Американская концепция стремилась предъявить иски о возмещении ущерба на правовой основе, а не на праве на победу. Таким образом, статья 231 лежала в основе ключевых особенностей договора и более широкого политического устройства послевоенного порядка, включая возмещение ущерба и международное право. Это сделало статью очевидной мишенью для немецких атак. Получив проект текста договора, министр иностранных дел Германии Ульрих фон Брокдорф-Ранцау (1869-1928) денонсировал статью 231 (и некоторые другие) как «положение о виновности в войне» и «пункты стыда».Он изменил смысл статьи с юридической и политической ответственности на моральную и национальную честь. Он завершил процесс слияния моральных и политических категорий, очевидный в самых ранних спорах о происхождении войны. Это слияние и высокие политические ставки привели к историческому исследованию истоков войны 1920-х годов.
Между политикой и историей: межвоенные годы ↑
Министерство иностранных дел Германии создало специальный отдел ( Referat ) для критики оговорки о «виновности в войне» в рамках своих усилий по пересмотру Версальского договора.Исторические исследования бывших воюющих обществ служили политическим интересам. Историки часто охотно участвовали в этих весьма политизированных дебатах о происхождении войны. Они приобрели престиж и финансирование благодаря своей ассоциации с основными национальными инициативами. Министерство иностранных дел Германии финансировало журналы и лекционные туры, особенно в США. Что немаловажно, историки часто разделяли широкие взгляды своих министерств иностранных дел. И даже те, кто скептически относился к появлению национальных рассказов о происхождении войны, по-прежнему в значительной степени полагались на источники, опубликованные под эгидой министерств иностранных дел.
Публикация массивных собраний документов стала центральным элементом межвоенных исследований и дискуссий. В 1920-е годы Министерство иностранных дел Германии опубликовало более сорока томов документов из серии Die Grosse Politik der europäischen Kabinette . Сборник редактировала команда из трех человек. Серия началась в 1870-х годах после франко-прусской войны, и объемы стали более плотными, когда они вошли в 20, -е, -е годы. Стремление преуменьшить значение немецких актов агрессии повлияло на выбор и редактирование документов.Некоторые разоблачающие маргинальные комментарии Вильгельма II о дипломатической переписке были опущены, в то время как другие документы были сфальсифицированы.
Другие штаты последовали его примеру. На первый план выходили политические соображения. Пьер де Маржери (1861-1942), посол Франции в Берлине, предупреждал премьер-министра Аристида Бриана (1862-1932) в 1926 году — в эпоху франко-германского сближения — что Франция проиграет борьбу за мировое мнение, если не последует ее примеру. . Как и в Die Grosse Politik , подборка документов отражала политические императивы.Гарольд Темперли (1879-1939), британский историк, работавший над Британскими документами о происхождении войны , заметил, что «мы, конечно, не можем сказать всю правду». [6] Советская публикация дипломатических документов имела целью нанести ущерб репутации всех великих держав. Ведущим редактором был М. Покровский (1868-1932), один из первых российских историков-марксистов. Он присоединился к большевистской партии после революции 1917 года и сыграл важную роль в разработке политики в области образования.Документы были переведены на немецкий язык — но не на английский или французский — под руководством Отто Хётча (1876-1946), ведущего немецкого эксперта по российской политике. За счет немецкой ссуды четыре австрийских историка отредактировали восемь томов австро-венгерских дипломатических документов.
Объем документов в этих собраниях превосходил другие источники, созданные в межвоенный период. Архивы и личные собрания документов обычно были недоступны — либо обнародовались посредством публикации мемуаров.Таким образом, эти публикации имели значительный вес в формировании дискуссии о происхождении войны. Во-первых, выбор немецких и французских историков и официальных лиц начать серию после франко-прусской войны отодвинул поиск истоков от непосредственного контекста июльского кризиса и лет, непосредственно предшествовавших войне. Это породило нарратив, который подчеркивал недостатки международного порядка, делая войну вероятным результатом десятилетий соперничества великих держав.Во-вторых, изучение истоков войны превратилось в изучение истории дипломатии. Не имея доступа к важным материалам из других министерств или личным документам, историки обычно исходили из предположения, что ключевые решения принимаются в министерствах иностранных дел. Это принижало роль военных и экономических группировок в формировании внешней политики. Источники общественного мнения были доступны — в 1931 году Малькольм Кэрролл (1893–1959) опубликовал свое важное исследование французского общественного мнения и внешней политики, — но они использовались недостаточно.В-третьих, публикация такого количества томов гарантировала, что историки часто имели доступ к нескольким отчетам об одном событии или обсуждении. Сравнение и взвешивание различных дипломатических источников соответствовало традиционным сильным сторонам критического анализа историков и тому вниманию, которое профессия уделяла документам как и хранилищу исторической «истины».
К концу 1920-х историки усердно переваривали массу документов. Американские историки, в первую очередь Бернадотт Шмитт (1886-1969), Сидней Фэй (1876-1967), Уильям Лангер (1886-1959) и Гарри Элмер Барнс (1889-1968), были в авангарде дебатов.Впервые с начала войны историки начали отстраняться от предмета, даже если они работали с документальными материалами, сформированными политической борьбой за статью 231. Рецензируя книги Пьера Ренувена (1893-1974), Ветеран и ведущий французский дипломатический историк, а также Эжен Фишер (1881-1964), историк, работавший в отделе по вине рейхстага за войну, Шмитт предположил, что «дебаты могут проводиться с достаточными знаниями и хорошим характером». [7] Ренувен предостерег от «установления догмы». Он заявил, что «задача историка состоит не в том, чтобы устанавливать обязанности, а, скорее, в том, чтобы дать объяснения и прояснить обстоятельства, которые руководили развитием международной политики». [8] Собственный вклад Ренувена, La crise européene et la grande guerre , опубликованный как часть серии по европейской истории, Peuples et civilizations , возлагал на руководителей Германии и Австро-Венгрии главную ответственность за развязывание войны.Их готовность рискнуть войной и вера немецких лидеров в неизбежность войны — а не решение России о мобилизации 30 июля — сыграли решающую роль в развязывании войны. Это подтвердило его выводы, сделанные в более раннем томе об июльском кризисе. Стиль Ренувена оставался удивительно бесстрастным, особенно с учетом потери его левой руки в результате травм, полученных в апреле 1917 года. [9]
Самый полный анализ истоков войны, написанный бывшим редактором Corriere della Sera Луиджи Альбертини (1871-1941), был опубликован во время Второй мировой войны.Он представлял собой кульминацию дипломатического исторического подхода в межвоенные годы. При поддержке Лучано Магрини (1885–1957), бывшего иностранного корреспондента Corriere della Sera , в исследовании Альбертини подробно анализировались индивидуальные решения, которые он видел как «цепь безрассудства и ошибок, приведших Европу к катастрофе». Альбертини возложил «окончательную, определенную ответственность» на немецких военных планировщиков, чьи планы мобилизации обеспечивали войну, а также критиковали политические просчеты лидеров в Вене и Берлине, которые надеялись на локальную войну, но были готовы рискнуть общей европейской войной.Но он не уклонялся от критики других лидеров — например, недопонимания Сергея Сазонова (1860-1927) планов мобилизации или неспособности Грея более четко предупредить Германию о вероятном вступлении Великобритании в европейский конфликт. [10]
Даже если историки дистанцировались от политики, более широкий политический контекст неизбежно формировал вопросы и перспективы. Некоторые британские историки, такие как Уильям Доусон (1860-1948), финансируемые отделом по вине за войну Министерства иностранных дел Германии, пересмотрели свой аргумент военного времени о том, что прусский милитаризм был первопричиной войны, и теперь подчеркнули анархический характер довоенного периода. заказывать.Отход от тезиса о «виновности Германии в войне» был переплетен с международными политическими событиями, в частности с реинтеграцией Германии в международное сообщество и умиротворением в конце 1920-х и 1930-х годах. [11]
Влияние Второй мировой войны ↑
28 мая 1940 года Филип Ноэль-Бейкер (1889-1982), член парламента от лейбористской партии, олимпийский призер, а позднее лауреат Нобелевской премии мира, заявил Палате общин, что
мы должны постоянно говорить немецкому народу … что только наши принципы могут спасти его от этого кровавого рабства [диктатуры Гитлера]…. Мы должны сказать им, что наша победа освободит их, и что, если они помогут сокрушить нацизм и, что еще более важно, навсегда покончить с прусским милитаризмом прошлого, мы сделаем все, что в наших силах. сторона, чтобы помочь им создать другую Германию, с которой мы можем жить в мире. [12]Ноэль-Бейкер, отказник от военной службы по соображениям совести во время Первой мировой войны, был одним из многих, кто связал нацистский режим и прусский милитаризм. 25 февраля 1947 года Контрольный совет союзников упразднил государство Пруссия, «которое с первых дней было носителем милитаризма и реакции в Германии».Агрессивная, экспансионистская внешняя и военная политика Третьего рейха заставляла современников заново задуматься о взаимосвязи между внутренней политикой Германии и истоками крупных европейских войн с 1860-х по 1940-е годы.
Связь между академическими и политическими дебатами проиллюстрирована двумя вкладами в дебаты. Первый пример — A.J.P. Обзор Тейлора (1906–1990), Курс истории Германии , завершенный в сентябре 1944 года и опубликованный в следующем году.Тейлор, член Лейбористской партии, написал главу о Веймарской республике, часть «сборника», как он выразился, «чтобы объяснить завоевателям, какую страну они завоевывают». Глава была отклонена за якобы пессимистическое прочтение истории Германии, поэтому Тейлор ответил, написав полный обзор. Его целью было определить местонахождение режима Адольфа Гитлера (1889-1945) в ходе истории Германии. Первая мировая война и ее истоки стали центральной частью этого повествования. В типично непочтительном и наводящем на размышления стиле Тейлор утверждал, что истоки войны в первую очередь уходят корнями в подверженную кризисам политику Германской империи после 1906 года.Неудачи во внешней политике — формирование Тройственной Антанты между 1904 и 1907 годами и чрезмерная зависимость от австро-венгерского союзника — и растущая хрупкость конституционного урегулирования Бисмарка 1871 года повысили готовность немецких лидеров проводить крайне рискованную политику. Он оспаривал тот факт, что в Берлине «правил любой человек», но утверждал, что элиты рассматривали войну как решение растущих внутренних проблем. Успех в войне служил внутренней повестке дня, поддерживая авторитарные элиты против демократических реформ. [13] Его шедевр, Борьба за господство в Европе, 1848-1918 , использовал другой подход, анализируя международную систему и уделяя мало внимания внутреннему давлению, но он пришел к выводу, что некомпетентность Вильгельма II и канцлера Теобальда фон Бетманн Хольвег (1856-1921) и агрессивные амбиции немецких генералов вызвали войну.
Конечно, начало Второй мировой войны могло привести к выводам, радикально отличным от выводов Тейлора.После 1945 года перед немецкими историками стояла задача дать исторический контекст для Третьего рейха, а также возродить немецкие историографические традиции. Немецкий историк и ветеран Первой мировой войны Герхард Риттер (1888-1967) опубликовал в 1940 году Machtstaat und Utopie , частично замаскированную попытку отделить нацистский режим от его самопровозглашенных корней в истории Германии. «Как бесконечно важна задача для историка, — писал Риттер Фридриху Майнеке (1862-1954) в сентябре 1946 года, — чтобы обеспечить непрерывность нашей исторической мысли и предотвратить хаос политического и морального отчаяния, который мог результат катастрофического и внезапного конца наших традиций, и все же обладать необходимой гибкостью, чтобы иметь возможность поддерживать настоящее новое начало. [14] Заключенный в тюрьму в период с ноября 1944 года до конца войны, Риттер завершил свою четырехтомную историю германского милитаризма 1950-х и 1960-х годов, но она основана на спорах между историками между 1933 и 1945 годами о месте Третьего Рейх в истории Германии.
Риттер искал ответ на вопрос о том, как немецкий народ, «на протяжении веков самый миролюбивый в Европе», нашел лидера в лице Адольфа Гитлера, «жестокого авантюриста» и «разрушителя старого порядка в Европе».Для Риттера Гитлер представлял извращение политики, подчинение политики войне. Риттер предположил, что корни гитлеровского режима лежат в победе военных над политическими соображениями, что привело к разрушению политического порядка и моральных устоев. Этот процесс начался, по словам Риттера, в конце 19, -го, века, когда «военные образцы мышления вторглись в идеологию среднего класса». План Шлиффена, который отдавал предпочтение военно-техническим соображениям над политически возможным, представлял собой торжество военных над политикой.Риттер критиковал Бетмана Хольвега и других за их безоговорочное признание верховенства военной необходимости над политическим суждением. Хотя это способствовало началу войны в 1914 году, он утверждал, что ни политические, ни военные лидеры Германии не стремились к войне, и отклонил значение вопроса о «виновности в войне». Поскольку тома были опубликованы после войны, он также видел в них вклад в дебаты о стратегии в эпоху ядерной войны. [15]
Более широкая стратегия Риттера заключалась в том, чтобы поместить Третий Рейх в широкий круг роста современной массовой политики в Европе после 1789 года, а также оторвать движение от консервативных немецких традиций.Хотя Вильгельм II и Бетманн Холлвег не были полностью освобождены от своих безумств: они были представлены как умеренные, подавленные современным милитаризмом до и во время войны. Бисмарк и прусское консервативное государство были спасены от позора, нанесенного им союзниками и критически настроенными иностранными историками, такими как Тейлор. Истоки войны среди западногерманских историков 1950-х годов лежали в анархической международной системе и современном милитаризме. По мере того как в начале 1950-х континентальные соперники двигались к сотрудничеству и интеграции, франко-немецкая комиссия историков, в которую входили Ренувен и Риттер, рекомендовала, чтобы учебники приняли межвоенное толкование истоков войны. [16]
Дебаты Фишера ↑
Именно в этом контексте разгорелся спор о Фишере. Безусловно, самые страстные дебаты с начала 1920-х годов, полемика Фишера, возможно, также была наиболее общенациональной дискуссией о происхождении войны. Тезис Фрица Фишера (1908–1999) о немецких планах развязать войну, а затем преследовать цели экспансионистской войны вряд ли стал неожиданностью для историков за пределами Федеративной Республики. Прежде чем исследовать политический контекст и последствия, тезис Фишера требует краткого резюме.Он утверждал, что со времени печально известного заседания Военного совета в декабре 1912 года немецкие лидеры планировали агрессивную войну. Стремление к войне было результатом растущей обеспокоенности немецкой элиты ухудшением внутренней и международной стабильности Империи. По мнению Фишера, важно, что немецкие лидеры сами навлекли на себя эту ситуацию. Дома они застопорились с конституционными изменениями, в то время как изоляция Германии в международной политике стала результатом угрожающих действий в Марокко и на Балканах на рубеже веков.Это был случай самоокружения. Он показал, как военные и политические лидеры готовились к войне с конца 1912 года, увеличивая численность армии и способствуя агрессивному националистическому общественному мнению. Такое толкование значительно снизило толковательный вес, придаваемый международной системе. Его интерпретация основывалась на методологическом шаге от примата внешней политики к примату внутренней политики. С этой точки зрения внешняя политика была в первую очередь продуктом внутриполитического давления.Учитывая важность приоритета внешней политики в немецкой историографии, тезис Фишера представлял собой атаку на лелеемые подходы, а также утешительное объяснение истоков войны.
В более поздних работах он развил свои аргументы о неспособности немецких элит провести конституционную реформу и соблазнах агрессивной внешней политики. Это было основной движущей силой истории немецкого национального государства в период с 1871 по 1945 год. Значение этого аргумента уже было очевидно в его книгах о целях Германии в войне и довоенной внешней политике.Этот отчет бросил вызов усилиям Риттера и других отделить нацистский режим от непрерывности немецкой истории. Как гласило название одной из книг Фишера, « Hitler war kein Betriebsunfall » («Гитлер не был случайным»). [17]
Консервативные историки, в частности Риттер и Эгмонт Зехлин (1896–1992), критиковали использование Фишером источников, его методологические предположения и политические последствия этого ревизионистского объяснения истоков войны.Они утверждали, что многие документы можно интерпретировать альтернативно. Действительно, сложные споры по поводу интерпретации заседания Военного совета продолжаются и по сей день. Хотя историки по обе стороны дебатов утверждали, что документы открывают доступ к исторической «правде», сложный контекст каждого документа затруднял единичные интерпретации. Намерения автора также открыты для толкования. Маргиналии Вильгельма II можно рассматривать как свидетельство его планов войны или его импульсивных наклонностей.Риттер раскритиковал методологию Фишера. Хотя в его собственной работе анализировалась роль немецких вооруженных сил в довоенной политике, он исходил из предположения, что внешняя политика является ответом на международные, а не внутриполитические условия. Беспокойство немецких лидеров до 1914 года было результатом изоляции и окружения, закрепленных англо-русским соглашением 1907 года. Некоторые немецкие историки — и американец Пол Шредер — утверждали, что державы Антанты, в частности Великобритания, были наиболее экспансионистскими государствами. за десятилетия до 1914 г.В глобальном плане — тогда это была необычная перспектива для исследователя европейской политики силы — расширение Британской и Французской империй сделало Германию относительно слабее.
Спор во многом обязан своей лихорадочной атмосфере политическим ставкам. Недавние исследования показали, что Фишер уже в 1930-е годы относился к консервативной немецкой исторической профессии с подозрением, даже с презрением. В этот момент Фишер, безусловно, был открыт для определенных нацистских идей, и в 1942 году он был назначен профессором современной истории в Гамбургском университете.Поражение в 1945 году и его опыт в качестве военнопленного оказали глубокое влияние на отношение Фишера к изучению истории Германии — если не на доминирующих консервативных немецких историков из среднего класса. «Только сейчас я осознал роковые последствия, которые традиция безоговорочного повиновения … оказала на немецкую историю», — заметил он позже. [18] Исторические исследования и писательство имели общенациональную педагогическую цель; история научит людей развитию зловещей авторитарной традиции в немецкой политической культуре.Там, где Риттер и его союзники стремились спасти «полезное прошлое», используя термин Чарльза Майера, Фишер стремился использовать прошлое как предупреждение, как призыв к политической и социальной реформе. В этом отношении оба лагеря разделяли схожую, хотя и отрицательную, цель, а именно предотвращение возврата к диктатуре.
Консервативные немецкие историки, однако, обвинили Фишера в подрыве интеграции Федеративной Республики в западное сообщество наций и внутриполитической стабильности.Они не только оспаривали тезис Фишера в обзорах и прессе, но также пытались воспрепятствовать запланированным поездкам по Соединенным Штатам для продвижения его работ.
К 1970-м годам тезис Фишера стал новой ортодоксией. Вес доказательств и ясность его аргументов, несомненно, способствовали его успеху. Однако успех любого исторического аргумента также во многом объясняется более широким политическим и социальным контекстом. В университетах Западной Германии новое поколение аспирантов приняло более критический взгляд на историю Германии.Они имели тенденцию подчеркивать долгосрочную преемственность, кульминацией которой стал Третий рейх. Исследования Германской империи были косвенным подтверждением взаимодействия с историей нацистского прошлого. Новое поколение немецких историков пошло гораздо дальше, чем Фишер, в подчеркивании внутренних корней истоков войны. Ганс Ульрих Велер (1931-2014), живший в Билефельде, был самым выдающимся из этих историков. Он представил новые подходы из социальных наук, которые рассматривали внутреннюю политику как борьбу между различными экономическими и социальными группами.Социальные элиты — бизнесмены, аграрии, офицерский корпус и класс мандаринов — создавали союзы, чтобы сохранить власть и богатство за счет рабочих, крестьян и других социальных групп. Они сорвали конституционную реформу. Тем не менее, эти союзы элиты были окружены противоречиями. Экспансионистская империалистическая политика предлагала элитам Германской империи средство избежать этих противоречий и подавить внутренние реформы — но с риском войны. В проведенном Велером исследовании Германской империи корни войны восходят к авторитарным чертам конституции Бисмарка 1871 года.В то время как в межвоенный период историки видели во франко-германском антагонизме изначальный изъян международной системы, Велер и другие теперь обнаружили источник проблем в немецкой конституции.
Среди французских историков произошло аналогичное изменение в акцентах, от дипломатической истории, практиковавшейся Ренувеном в межвоенный период, в сторону большего интереса к экономическим и социальным основам внешней политики. Это изменение, однако, возникло в результате применения исследований Фернана Броделя о долгосрочных исторических процессах к изучению «сил, профондов» международной политики.В период с конца 1960-х до середины 1970-х годов сам Ренувен и Жан-Батист Дюрозель (1917–1994) руководили важными работами по французской имперской экспансии, экономическим отношениям и общественному мнению. Однако их влияние на историографию истоков войны было менее заметным, чем влияние учеников Фишера и школы Билефельда. Частично французские исследования не касались непосредственно политических решений июльского кризиса, а частично они подтвердили существующие интерпретации того, что французская политика способствовала созданию условий для войны, но не стремилась к войне. [19]
Вторым источником успеха Фишера была поддержка, которую он получил в Великобритании и США. Его аргументы подтвердили общую направленность ученых, изучавших истоки войны после Второй мировой войны. Его взаимодействие с американскими и британскими учеными сыграло важную роль в стимулировании его собственной критики методологических предпосылок немецкой исторической профессии. Приглашения на лекции в университеты и переводы его книг придали дополнительную ценность его исследованиям.Джеймс Джолл (1918–1994), один из самых важных послевоенных британских историков международных отношений, представил работу Фишера широкой англоязычной аудитории в влиятельном журнале Past & Present и написал предисловие к английскому переводу Der Griff nach der Weltmacht . [20] Джолл утверждал, что сосредоточение Фишера на внутренних политических импульсах, лежащих в основе внешней политики, заставит историков пересмотреть внешнюю политику других великих держав.И они это сделали, расширив базу источников и задавая новые вопросы. Работы Зары Штайнер о Великобритании, Джона Кейгера о Франции и Доминика Ливена о России, опубликованные Макмилланом в серии Making of the Twentieth Century , предлагают выдающиеся интерпретации внешней политики других стран до 1914 года. Но одно из следствий тезиса Фишера заключалось в том, что это подкрепляло аргумент о том, что германская внешняя политика была самой агрессивной и дестабилизирующей в Европе до 1914 года и что другие державы оборонительно реагировали на германский вызов.К концу 1970-х годов была утверждена новая ортодоксия в отношении истоков войны, в которой подчеркивалась главная ответственность немецких лидеров за прекращение мира в Европе и ошибочное внутреннее политическое развитие немецкого национального государства после 1871 года.
Новые направления и фрагментация ↑
Хотя тезис Фишера оставался источником дискуссий среди немецких историков, эрозия ортодоксии, возникшая в 1960-х и 1970-х годах, имела различные источники, часто за пределами Германии.Например, два британских историка Джефф Эли и Дэвид Блэкборн начали опровергать тезис Sonderweg . Британские социальные историки не были склонны идеализировать британские исторические события, по сравнению с которыми немецкая история могла быть измерена и признана несостоятельной. В ближайшем будущем опрос Sonderweg социальными историками мало повлиял на исследования в области международной истории. Вместо полномасштабной атаки на тезис Фишера, краеугольный камень новой ортодоксии, изменение исторических интерпретаций, возник по ряду различных вопросов.Это отразило растущую широту исследований в области международной истории, но также способствовало фрагментации этой области.
Политические события продолжали формировать взгляды историков. Конечно, не каждую изменяющуюся точку зрения можно отнести к современным политическим течениям. Историки редко принимают открыто «презентистскую» систему координат для своих исследований. Нынешние дебаты, как правило, работают более убедительно, открывая новые вопросы, а не предоставляя простые шаблоны.Известная характеристика Джорджа Кеннана (1904-2005) Первой мировой войны как «семенной катастрофы» 20 -го века пришлась на разгар Второй холодной войны в 1980-х годах, когда мир охватывал страх перед ядерной войной. . Политологи исследовали «культ наступления» до 1914 года, уделяя особое внимание влиянию военных плановиков на внешнюю политику. [21]
И все же окончание холодной войны, возможно, оказало более глубокое влияние, подняв новые вопросы.Во-первых, относительно мирное окончание холодной войны предполагало, что длительная конфронтация великих держав не обязательно приведет к общей войне. Действительно, политологи, такие как Джон Мюллер, писали об «устаревании большой войны», которое они проследили до событий Первой мировой войны. Историки начали спрашивать не о том, почему в 1914 году разразилась война, а о том, почему и как мир между великими державами поддерживался более четырех десятилетий. Хольгер Аффлербах подверг сомнению аргумент своего научного руководителя Вольфганга Моммзена (1930–2004) о том, что политические и военные лидеры считали войну неизбежной.Вместо этого он и Фридрих Кислинг определили топос «невероятной войны». Вопросы имеют свои собственные встроенные предположения. Переосмысливая вопрос о сохранении мира, историки обратили внимание на стабилизирующие элементы в международной политике. Это информировало ревизионистов по широкому кругу тем, от системы альянсов до народных движений.
Во-вторых, неспособность многих ученых-реалистов предсказать исход холодной войны заставила теоретиков международных отношений пересмотреть предположения о международной политике.С начала 1990-х годов ученые разработали конструктивистские подходы к международной политике, бросая вызов реалистическим идеям об анархии, распределении власти и выражении национальных интересов. Как аккуратно выразился Александр Вендт, «анархия — это то, что из этого делают государства». Проследить влияние этого нового направления в науке о международных отношениях на исторические исследования сложно по разным причинам. Историки давно осознали важность восприятия и того, что Джеймс Джолл назвал «невысказанными предположениями».В то время как Джолл в первую очередь интересовался тем, как эти допущения повлияли на индивидуальные решения, особенно во время июльского кризиса, конструктивистский подход предлагает историкам задуматься о том, как понимание международной системы разделяется между ключевыми игроками. Он обращает внимание на нормативную среду, добавляя дополнительный уровень к анализу, основанному на силе и интересе. Хотя мы можем рассматривать нормы как просоциальные, способствующие сотрудничеству и разрешению конфликтов, определенные нормы, такие как честь, могут стимулировать насилие и войну.Объяснение начала войны может также включать в себя описание того, как нормативная среда разрушилась в последние годы мира. [22]
Окончание холодной войны ускорило процессы глобализации, которые начались в 1970-х годах. К 1990-м годам историки усердно составляли повестку дня для глобальной истории. Конец 19 -го -го и начало 20-го -го веков открыли для мировых историков богатый пласт. По многим параметрам мир был «глобальнее» в 1913 году, чем в начале 21 -го века.Потоки капитала, торговля, миграция и культурный обмен изменили мир после Гражданской войны в США. Юрген Остерхаммель и Нильс Петерссон назвали это эрой «классической глобализации». [23] И все же глобализация в начале 20-го -го века породила своего рода загадку для историков международных отношений. Кредо теорий глобализации 1990-х годов предполагало, что растущая экономическая взаимозависимость и культурный обмен делают войны — безусловно, между крупными державами — иррациональными в любом смысле материальной выгоды или безопасности.Подобные аргументы были хорошо отрепетированы до 1914 года, но все же великие державы вступили в войну. Кевин О’Рурк и Ричард Финдли утверждают, что Первая мировая война привела к «внезапному концу» глобализации 19 -го -го века, но они также предполагают, что война не была результатом внутренней напряженности в мировой экономике. Скорее, война «по-прежнему выглядит как diabolus ex machina » в их отчете. [24] Взаимозависимость может порождать не только гармонию, но и конфликт.Некоторые недавние работы начали выявлять взаимосвязь между глобализацией и эрозией мира. Работа Себастьяна Конрада о немецкой идентичности и глобализации до 1914 года показала, как национальная идентичность иногда укреплялась в результате антагонистических встреч с другими в глобализирующейся международной системе. Николас Ламберт утверждает, что британские военно-морские планировщики намеревались использовать коммерческую взаимозависимость, чтобы вызвать экономический крах Германии, в то время как Дженнифер Сигель показала, как финансовая взаимозависимость между Россией и Францией укрепила политический союз между двумя государствами. [25]
Начиная с 1980-х годов историки британской внешней политики подвергают сомнению нарративы, сосредоточенные на европейском балансе сил и германской угрозе британской безопасности. Кейт Уилсон утверждал, что британские руководители рассматривали Россию как главную угрозу, отдавали предпочтение поддержанию империи над балансом сил в Европе и занимали военную позицию, посвященную имперской защите, а не европейским войнам. [26] Исторические дебаты в некоторой степени отразили более широкие дебаты в Великобритании о ее отношениях с Европой.Скептицизм по поводу британского участия в европейском проекте существовал с конца Второй мировой войны, но в течение 1980-х годов этот скептицизм перекочевал с лейбористов на консервативную партию. Евроскептики справа продолжали акцентировать внимание на таких темах, как защита парламентского суверенитета, но они также стремились представить Великобританию как глобальную, а не европейскую державу. В конце 1990-х Найл Фергюсон и Джон Чармли опубликовали два самых резких критических замечания британской внешней политике до 1914 года.Оба утверждали, что Великобритании следовало держаться подальше от войны и что Европа под гегемонией Германии — кайзеровский Европейский Союз по красноречивой фразе Фергюсона — была бы совместима с британскими интересами. По словам Чармли, Грей необоснованно опасался Германской империи, в то время как Фергюсон последовал аргументу Вильсона о том, что Грей умилостивил Россию, чтобы предотвратить угрозу в Центральной Азии — но ценой окружения Германии в Европе и создания условий, повышающих вероятность войны. [27] С 1990-х годов этот аргумент продолжался и встречал ряд сильных опровержений. Тем не менее, это имело значение для более широкого обсуждения истоков войны, подчеркивая взаимосвязь между возникающим глобальным балансом сил и опасениями немецких лидеров, которые опасались, что Империя будет отнесена к второсортной европейской державе.
Одним из следствий доминирующего положения Германии среди центральных держав было относительное пренебрежение австро-венгерской внешней политикой при обсуждении вопроса о происхождении войны.Это пренебрежение усугублялось предположением о том, что многонациональная империя неизбежно обречена на крах, а ее внешняя политика в значительной степени является исследованием близорукости и принятия желаемого за действительное. Недавняя историография щедро оценивает стабилизирующую функцию Австро-Венгерской империи. Тяжелый процесс принятия решений и запутанная бюрократия выглядят менее странными, поскольку европейцы борются со сложностями Европейского Союза. Как это ни парадоксально, более позитивный взгляд на Австро-Венгерскую империю сопровождался более устойчивой критикой ее политиков, которые переоценивали проблемы, создаваемые национальными меньшинствами.Самуэль Уильямсон — в упомянутой выше серии Macmillan — утверждал, что лидеры в Вене несут ответственность за развязывание войны в 1914 году. Другими словами, поддержка Германии была существенной для австро-венгерского нападения на Сербию, но Леопольд фон Берхтольд (1863-1942) , Франц Конрад фон Хетцендорф (1852-1925) и другие ключевые фигуры в Вене имели свои собственные планы и не были просто пешками в немецких махинациях. [28]
Возобновление внимания к внешней политике Австро-Венгрии — по крайней мере, в англоязычных обзорах международной политики перед войной — отражает сдвиг в географических перспективах историков.Рассказы, сосредоточенные на англо-германском антагонизме или наследственной вражде французов и немцев, уходят корнями в военный опыт, но акцент на напряженности в Западной Европе отодвинул на задний план линии разлома, конфликты и приспособления в Восточной Европе и на Балканах. Насильственный распад Югославии, расширение Европейского Союза, напряженность между Россией и ее соседями и рост турецкого влияния в восточном Средиземноморье изменили взгляд историков на европейскую историю.По мере того, как историки интегрировали исследования за пределами Западного фронта в свой анализ войны, международные историки теперь уделяют больше внимания влиянию балканских государств, превратностям османской политики и амбициям России в регионе, дополняя работу предыдущих поколений. историки, изучавшие британские, немецкие и французские имперские проекты. Работа Шона МакМикина во многом переключила внимание историков на конфликты между Россией и Османской империей, хотя его заявления об ответственности России за начало войны подверглись резкой критике, особенно в недавнем вдумчивом отчете Доминика Ливена. [29] Эта работа также поднимает более широкие вопросы о нормативной среде и иерархии государств в Европе. Важное исследование внешней политики Османской империи накануне ее вступления в войну в ноябре 1914 года, проведенное Мустафой Аксакалом, показывает, как интеллектуалы, близкие к Комитету Союза и Прогресса, потеряли веру в притязания великих держав на соблюдение международного права, в то время как Майкл Рейнольдс исследует, насколько геополитичны. в русско-османских отношениях соперничество и принцип национальности были взаимно составными. [30]
Свежие повестки дня и дискуссии также явились результатом новых методологических подходов к международной истории и открытия новых архивных материалов. Падение коммунистических режимов в Восточной Европе и Советском Союзе привело к появлению новых архивных материалов. Это включало возвращение в Германию архивных материалов о военном планировании, что породило небольшую надомную промышленность, основанную на плане Шлиффена. [31] Подъем истории культуры в 1980-е годы с ее упором на язык, менталитет и репрезентацию мог многое предложить международным историкам.В равной степени работа Джолля над невысказанными предположениями и конструктивистскими теориями международных отношений показала, что историки-международники могут внести свой вклад в развитие истории культуры. И все же по разным причинам области международной и культурной истории оставались далекими. За плодотворным сотрудничеством между военными и историками культуры последовали ценные культурно-исторические подходы к международным отношениям. Эти исследования могут не объяснить момент принятия решения о войне и мире — дипломатический рывок, как выразился Дэвид Рейнольдс, — но они углубляют наше понимание сложности международных отношений, того, как создавалась сила и как люди представляли себе вопросы и варианты выбора, которые они встречается во внешней политике. [32]
Широта научных исследований, проводимых с 1970-х годов, не только ослабила диссертацию Фишера; это также расширило понимание историками процесса разработки внешней политики до 1914 года. Ясность тезиса Фишера имела меньшую ценность на фоне очевидной сложности международной политики. С историографической точки зрения эта сложность привела к фрагментации изучения международной истории. Акцент на сложности также отражал понимание открытости истории, возможностей международной политики до 1914 года.Не имея единственного тезиса, объединяющего изучение международной истории, историки взаимодействовали друг с другом на более узких основаниях, таких как военное планирование Германии или британская военно-морская политика до 1914 года.
Возвращение к началу войны через 100 лет ↑
К столетнему юбилею, как и следовало ожидать, пришла волна публикаций, многие из которых были посвящены истокам войны. Две из этих работ — «Лунатики » Кристофера Кларка и «Июльский кризис » Томаса Отте — представляют собой наиболее полный анализ начала войны со времен работы Альбертини.Оба они сочетают исследования массы опубликованных первичных и архивных источников на нескольких языках с владением обширной вторичной литературой.
Обе книги, каждая из которых насчитывает более 500 страниц, предлагают пространство для различных интерпретаций ключевых моментов и отдельных лиц. Отте критикует «безрассудство» государственных деятелей в Вене, Берлине и, в меньшей степени, в Санкт-Петербурге. Леопольд фон Берхтольд, министр иностранных дел Габсбургов, и его коллеги-дипломаты на Бальхаусплац, утверждает Отте, страдали от «туннельного видения», которое свело внешнюю политику Австро-Венгрии к Balkanpolitik .Отте часто описывает кризисную дипломатию Берлина как «безрассудную», в то время как канцлер Теобальд фон Бетманн Хольвег выступает как «маргинальный» во многих ключевых решениях. С другой стороны, министр иностранных дел сэр Эдвард Грей — человек действия, проницательный и приверженный миру, даже если основы его дипломатии были ошибочными из-за безрассудства и бескомпромиссной позиции других. [33] Кларк предлагает альтернативное прочтение кризиса. Несмотря на то, что ему было предъявлено обвинение в игнорировании вопроса об ответственности и утверждении, что он отказывается от обвинительной позиции «выколачивания пальцев», столь характерной для многих историй о начале войны, он не уклоняется от резких суждений в отношении ключевых фигур.Французский президент Раймон Пуанкаре дискредитировал австро-венгерские обвинения против Сербии и лукавил в последние дни мира. Грей, утверждает он, последовательно отдавал приоритет сохранению Тройственной Антанты, а не мирному урегулированию кризиса, что означало, что его ряд предложений на конференции в конце июля был недоработанным, в то время как он также не смог сдержать шаги России, даже после ее частичного урегулирования. мобилизация 25 июля. Между тем решения России о частичной, а затем и полной мобилизации способствовали эскалации кризиса, в то время как «немцы оставались в военном отношении островком относительного спокойствия на протяжении всего кризиса». [34]
Хотя эти различия в интерпретации относятся к некоторым из наиболее фундаментальных дебатов об июльском кризисе и предполагают значительную пропасть между Кларком и Отте, во многих отношениях их всеобъемлющие интерпретации имеют много общего. Во-первых, оба они подчеркивают случайный характер июльского кризиса, то, как накопление индивидуальных решений приводило к результатам, часто расходящимся с намерениями авторов этих решений. Обе книги, говоря словами Кларка, «пропитаны свободой действий.Во-вторых, несмотря на упор на индивидуальные решения, они склонны рассматривать кризис с системной точки зрения. Подчеркнув, «как» европейские державы вступили в войну в 1914 году, а не «почему», Кларк сместил акцент с намерений лиц, принимающих решения, на влияние их решений в жестко упорядоченной международной системе, в конечном итоге разрушив довоенную систему. заказывать. В то время как Отте предостерегает историков от осуждения решений, противоречащих некоторым предполагаемым нормам данного международного порядка — порядку великих держав начала 20 -го века — его собственный тщательный анализ, показывающий, как соображения союза, разрядки и относительной военной мощи формируют предположения и привело к катастрофическому просчету, поучительная модель того, как поместить отдельные решения в системный контекст.В-третьих, оба выражают сомнения в понимании июльского кризиса с точки зрения национальной «политики». По мнению Кларка, политика подразумевает согласованность, которой было невозможно достичь при поликратических режимах и прозрачных транснациональных связях той эпохи, в то время как Отте неоднократно отмечает разногласия между военными и гражданскими лидерами, даже внутри отдельных министерств иностранных дел, которые препятствовали артикуляции четких стратегии. Опять же, это отражает переосмысление вопроса Кларком с точки зрения «как», а не «почему».Историк использует свою точку зрения, чтобы показать, как система работала и рухнула. Возможно, самое главное, оба согласны с тем, что ни один воюющий или отдельный человек не должен брать на себя основную ответственность за развязывание войны. Их различия заключаются в акцентах и деталях.
Еще неизвестно, обеспечат ли эти книги единство разрозненной области исследований. Они демонстрируют, как вопросы по отдельным вопросам международной политики могут способствовать более широкому обсуждению истоков войны.Успех книги Кларка, особенно в Германии, также вызвал общественные дебаты о происхождении войны. Его работу часто сравнивают с работой Фишера, последнего громкого общественного вклада в дебаты в Германии. Как всегда, на заднем плане скрываются современные политические события. Кларк упоминает в разных местах террористические атаки 11 сентября, Дейтонское соглашение во время югославских войн и кризис в еврозоне. Первые два напрямую связаны с его аргументом о влиянии отдельных моментов и случайностей на исторические процессы — убийством Франца Фердинанда, эрцгерцога Австрийского Эсте (1863-1914) и ультиматумом, предъявленным Сербии.Публикация немецкого перевода совпала с еврокризисом, который, в свою очередь, вызвал вопросы о положении Германии в Европе. История остается неизбежной в политических дебатах. Для некоторых тезис Кларка о совместной ответственности между воюющими сторонами за развязывание войны окажет поддержку тем, кто хочет отказаться от роли Германии в двух мировых войнах и принять более твердое толкование национальных интересов. По мнению других, бремя «вины за войну» калечит руководство Берлина, нанося ущерб европейским институтам, а также интересам Германии.По мере того как в будущей международной политике возникают новые вызовы и вопросы, историки, вероятно, продолжат возвращаться к истокам войны, задавая новые вопросы и свежие аргументы.
Уильям Маллиган, Университетский колледж Дублина
Редактор раздела: Анника Момбауэр
5 основных причин Первой мировой войны
Первая мировая война, известная как «война, чтобы положить конец всем войнам», произошла с июля 1914 года по 11 ноября 1918 года.К концу войны было убито более 17 миллионов человек, в том числе более 100 000 американских солдат. Хотя причины войны бесконечно сложнее простой временной шкалы событий, и они все еще обсуждаются и обсуждаются по сей день, в приведенном ниже списке представлен обзор наиболее часто упоминаемых событий, которые привели к войне.
Смотреть сейчас: 5 причин Первой мировой войны
Союзы взаимной защиты
FPG / Архивные фотографии / Getty ImagesСтраны во всем мире всегда заключали соглашения о взаимной обороне со своими соседями, соглашения, которые могут втянуть их в битву.Эти договоры означали, что если одна страна подвергнется нападению, союзные страны будут обязаны защищать ее. До начала Первой мировой войны существовали следующие союзы:
- Россия и Сербия
- Германия и Австро-Венгрия
- Франция и Россия
- Великобритания, Франция и Бельгия
- Япония и Великобритания
Когда Австро-Венгрия объявила войну Сербии, Россия встала на защиту Сербии. Германия, видя, что Россия мобилизуется, объявила России войну.Затем Франция сыграла против Германии и Австро-Венгрии. Германия напала на Францию, пройдя через Бельгию, втянув Великобританию в войну. Затем Япония вступила в войну, чтобы поддержать своих британских союзников. Позже Италия и США перейдут на сторону союзников (Великобритания, Франция, Россия и т. Д.).
Империализм
belterz / Getty ImagesИмпериализм — это когда страна увеличивает свою мощь и богатство, взяв под свой контроль дополнительные территории, обычно без их прямой колонизации или переселения.Перед Первой мировой войной несколько европейских стран предъявили конкурирующие империалистические претензии в Африке и некоторых частях Азии, что сделало их предметом спора. Из-за того, что эти районы могли обеспечить сырьем, напряженность вокруг того, какая страна имела право эксплуатировать эти районы, росла. Растущая конкуренция и стремление к созданию больших империй привели к усилению конфронтации, которая подтолкнула мир к Первой мировой войне.
Милитаризм
SMS Tegetthoff, линкор-дредноут класса Tegetthoff австро-венгерского военно-морского флота, спускается со стапеля верфи Stabilimento Tecnico Triestino в Триесте 21 марта 1912 года в Триесте, Австрия.Пол Томпсон / FPG / Stringer / Getty ImagesКогда мир вступил в 20-й век, началась гонка вооружений, в первую очередь из-за количества военных кораблей каждой страны и увеличения размера их армий — страны начали готовить все больше и больше своих молодых людей для подготовки к битве. Сами боевые корабли увеличились в размерах, количестве орудий, скорости, способах движения и качественной броне, начиная с 1906 года с британского HMS Dreadnought. Dreadnought вскоре уступил место классу, поскольку Королевский флот и Kaiserliche Marine быстро пополнили свои ряды все более современными и мощными военными кораблями.
К 1914 году в Германии было около 100 военных кораблей и два миллиона обученных солдат. Великобритания и Германия значительно увеличили свои военно-морские силы в этот период времени. Далее, особенно в Германии и России, военный истеблишмент стал оказывать большее влияние на государственную политику. Этот рост милитаризма подтолкнул страны, вовлеченные в войну.
Национализм
Австро-Венгрия в 1914 году. Мариуш ПандзиораВо многом истоки войны были основаны на желании славянских народов в Боснии и Герцеговине больше не быть частью Австро-Венгрии, а вместо этого быть частью Сербии.Этот конкретный, по сути, националистический и этнический бунт привел непосредственно к убийству эрцгерцога Фердинанда, что стало событием, которое склонило чашу весов к войне.
Но в целом национализм во многих странах Европы способствовал не только началу, но и распространению войны на Европу и Азию. По мере того как каждая страна пыталась доказать свое господство и власть, война становилась все более сложной и продолжительной.
Непосредственная причина: убийство эрцгерцога Франца Фердинанда
Беттманн / АвторНепосредственной причиной Первой мировой войны, которая заставила вступить в игру вышеупомянутые элементы (союзы, империализм, милитаризм и национализм), было убийство эрцгерцога Австро-Венгрии Франца Фердинанда.В июне 1914 года сербско-националистическая террористическая группа под названием «Черная рука» направила группы для убийства эрцгерцога. Их первая попытка не удалась, когда водитель уклонился от брошенной в их машину гранаты. Однако позже в тот же день сербский националист по имени Гаврило Принцип застрелил эрцгерцога и его жену, когда они проезжали через Сараево, Босния, которая была частью Австро-Венгрии. Они умерли от ран.
Убийство было совершено в знак протеста против Австро-Венгрии, контролирующей этот регион: Сербия хотела захватить Боснию и Герцеговину.Убийство Фердинанда привело к тому, что Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Когда Россия начала мобилизоваться на защиту своего союза с Сербией, Германия объявила войну России. Так началось расширение войны, чтобы включить всех участников союзов взаимной защиты.
Война, чтобы положить конец всем войнам
Первая мировая война привела к изменениям в ведении боевых действий, от рукопашного стиля старых войн к включению оружия, в котором использовались технологии и которое выводило человека из рукопашного боя.Война привела к чрезвычайно высоким потерям — более 15 миллионов убитых и 20 миллионов раненых. Лицо войны уже никогда не будет прежним.
Фактов и информации о Первой мировой войне
Она была известна как «Великая война» — конфликт на суше, в воздухе и на море был настолько ужасен, что унес жизни более 8 миллионов военнослужащих и 6,6 миллиона мирных жителей. Погибло около 60 процентов тех, кто воевал. Еще больше пропали без вести или получили ранения. Всего за четыре года между 1914 и 1918 годами Первая мировая война изменила облик современной войны, став одним из самых смертоносных конфликтов в мировой истории.
Причины Великой войны
Первая мировая война имела множество причин, но ее корни лежали в сложной паутине союзов между европейскими державами. В ее основе лежало недоверие и милитаризация неформальной «Тройственной Антанты» (Великобритания, Франция и Россия) и секретного «Тройственного союза» (Германия, Австро-Венгерская империя и Италия).
Женщины и дети вешают плакаты, призывающие американцев вступить в армию.
Фотография Western Newspaper Union, Nat Geo Image CollectionПожалуйста, соблюдайте авторские права.Несанкционированное использование запрещено.
Самые могущественные игроки, Великобритания, Россия и Германия, руководили мировыми колониальными империями, которые они хотели расширить и защитить. В течение 19 века они укрепляли свою власть и защищали себя, заключая союзы с другими европейскими державами.
В июле 1914 года напряженность между Тройственной Антантой (также известной как Союзники) и Тройственным союзом (также известной как Центральные державы) разгорелась после убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника престола Австро-Венгрии, Боснийский сербский националист во время визита в Сараево.Австро-Венгрия обвинила в нападении Сербию. Россия поддержала своего союзника Сербию. Когда месяц спустя Австро-Сербия объявила войну Сербии, их союзники вмешались, и на континенте началась война.
Эрцгерцог Франц Фердинанд (1863-1914), изображенный выше, был убит в Сараево сербским националистом. Инцидент спровоцировал Первую мировую войну.
Фотография The Print Collector, Print Collector / GettyПожалуйста, соблюдайте авторские права. Несанкционированное использование запрещено.
Распространение войны
Вскоре конфликт распространился на весь мир, затронув колонии и союзные страны в Африке, Азии, на Ближнем Востоке и в Австралии.В 1917 году Соединенные Штаты вступили в войну после длительного периода невмешательства. К тому времени главный театр войны — Западный фронт в Люксембурге, Нидерландах, Бельгии и Франции — был местом смертельного тупика.
Солдат и собака работают, чтобы найти раненых в ядовитых районах боевых действий.
Фотография Андервуда и Андервуда, Nat Geo Image CollectionПожалуйста, соблюдайте авторские права. Несанкционированное использование запрещено.
Несмотря на такие достижения, как использование отравляющего газа и бронированных танков, обе стороны оказались в ловушке позиционной войны, унесшей огромные потери.Такие битвы, как Верденская битва и Первая битва на Сомме, являются одними из самых смертоносных в истории человеческих конфликтов.
При поддержке Соединенных Штатов союзники наконец прорвали Стодневное наступление, которое привело к военному поражению Германии. Война официально закончилась в 11:11 11 ноября 1918 года.
К тому времени мир был охвачен пандемией гриппа, которая поразила бы треть мирового населения. Революция вспыхнула в Германии, России и других странах.Большая часть Европы была в руинах. «Панцирный шок» и последствия отравления газом унесут еще тысячи жизней.
Больше никогда?
Хотя мир поклялся никогда не допустить подобной войны, корни следующего конфликта были заложены в Версальском мирном договоре, который немцы считали унизительным и карательным и который помог подготовить почву для подъема фашизма. и Вторая мировая война. Технология, порожденная войной, будет использована в следующей мировой войне всего два десятилетия спустя.
Хотя в то время это описывалось как «война, чтобы положить конец всем войнам», шрам, оставленный Первой мировой войной миру, был далеко не временным.