Разное

Портрет салтыков щедрин: Портреты М.Е.Салтыкова-Щедрина

Содержание

Салтыков-Щедрин. Ярошенко

Салтыков-Щедрин

Ближе всего к портрету-картине Крамского «Некрасов в период „Последних песен“» ярошенковский портрет Салтыкова-Щедрина, и не по композиции, не по аксессуарам, в которых ничего общего, не по привычной, жизнью скрепленной связи имен (Некрасов — Щедрин), а по замыслу, по масштабу и глубине его.

Глаза, напряженно и сосредоточенно уставившиеся в одну точку, обтянутый землистой кожей лоб, впалые щеки, большие стариковские уши, вылезшие из-под поредевших волос, заострившийся нос. Теплый халат словно на каркасе — плоть, мышцы уже съедены болезнью, другой тяжелый халат, накинутый поверх первого, усиливает ощущение немощи, почти отсутствия тела — фигура как бы сформована всей этой тяжелой одеждой, хламидой какой-то. Салтыков-Щедрин сидит прямо и напряженно, застывшая выпрямленность его тела соответствует неподвижности лица и взгляда.

Наружность Салтыкова-Щедрина, написанного Ярошенко, очень значительна, мысль художника высказалась в ней ясно и сильно:

такой Щедрин сразу же воспринимается не как изображение, а как образ.

Некоторые увидели в ярошенковском Щедрине преувеличение, нажим, кое-кому такой Щедрин показался страшен, кое-кому нелеп («сатира на сатирика»), по художник не «нажимал», не изменял натуру в угоду «мысли по поводу», не втискивал впечатление в заранее заготовленные рамки замысла. «Мысль по поводу» Щедрина соединялась с тем, что он видел, и тем, что он видел, подкреплялась и утверждалась.

Человек, познакомившийся с писателем в том самом 1886 году, когда началась работа над портретом, рассказывает о первом впечатлении: «…C неизменным тяжелым пледом на плечах он сидел в кресле неестественно прямо, положив руки на тощие колена…

Мрачно смотрели на нас с неподвижного желтого лица, изредка нервно подергивавшегося, огромные, строгие и какие-то бесстрастно отвлеченные глаза, а отрывочные злые фразы, прерывавшиеся тяжелым дыханием, производили впечатление скорее рычания, чем человеческой речи…

Но вдруг на его каменном лице, в мускуле щеки, появлялась едва заметная юмористическая складка, а из уст вылетала чисто щедринская острота, до такой степени неожиданная и комическая, что все присутствующие невольно разражались смехом. А он продолжал сидеть так же неподвижно, глаза смотрели так же строго…»

Почти все, встречавшиеся с Щедриным в последние его годы, вспоминают «неизменный суконный халат», «халат и большой платок или плед на плечах», даже «неопределенную фигуру, укутанную шубами, несмотря на теплую погоду; тяжелый плед, по-женски надетый на голову»…

Сохранилась фотография 1886 года: лицо не в трехчетвертном повороте, как на портрете Ярошенко, а в фас, глаза скорбно и строго смотрят прямо в глаза зрителю (собеседнику), но те же глубоко прорезанные неотступной, напряженной мыслью складки на переносице, заострившийся нос, обтянутый кожей высокий лоб, впалые щеки.

В 1886 году писателя посетила студенческая делегация: молодых людей тяжело поразила хмурость и худоба Михаила Евграфовича, желтизна его лица, сильно отросшая борода (среди делегатов был Александр Ульянов — ему оставалось пять месяцев до эшафота).

Ярошенковский Салтыков-Щедрин встречает зрителей великой скорбью. Но каждое новое мгновение вглядывания в портрет уводит от ощущения страдания, порожденного болезнью. Нет, не печать и не печаль скорой кончины в измученном лице, в скованном теле, укутанном нелепой одеждой. Изображение умирающего великого человека — не образ: это аномалия, частный случай. Образ, тип, рождается в выявлении связи этого человека с сегодняшним и вечным. Не мысль о смерти — причина великого, неизменного страдания Щедрина, а мысль о жизни, о живых, сегодняшних и завтрашних, великая любовь к людям и великая боль за них. Оттого это вечное страдание — «не только мука, но целый душевный ад». Оттого это жертвенное, мучительное служение людям — «капля по капле сочится писательская кровь, прежде нежели попадет под печатный станок». Оттого острейшая, до последнего вдоха потребность в таком служении — «стой грудью за други своя, жертвуй своими интересами, своею личностью, самоотвергайся!»

Сохранилась запись беседы Щедрина с доктором Боткиным:

«— Так вы думаете, что я еще могу поправиться?

— Не только думаю, но даже в этом положительно уверен.

— И в состоянии буду писать?

— Конечно…

Михаил Евграфович ничего не сказал, только слезы выступили у него на глазах. Эту минуту несколько напоминает портрет Михаила Евграфовича, писанный Н. А. Ярошенко».

Среди воспоминаний о писателе есть короткий словесный портрет молодого Щедрина: «Лицо моложавое, бритое, немного мальчишеское, скорее незначительное, кроме большого, открытого лба и упорного взгляда». И дальше: «Кто бы угадал тогда, что из этого лица мысль и страдание выработают образ, написанный Крамским?» Ярошенковский Щедрин — образ, выработанный мыслью и страданием из того Щедрина, которого семью годами раньше написал Крамской. Образ, созданный Крамским, — Щедрин семидесятых годов, образ, созданный Ярошенко, — Щедрин восьмидесятых: разница огромная.

«Атмосфера словно арестантским чем-то насыщена, — писал Щедрин в 1881 году, — света нет, голосов не слыхать; сплошные сумерки, в которых витают какие-то вялые существа… Их можно повернуть и направо, и налево, и назад — куда хочешь… И везде раздается победоносное хрюканье, везде кого-нибудь чавкают. Мысль потускнела, утратила всякий вкус к „общечеловеческому“; только и слышишь окрики по части благоустройства и благочиния.

Страстность заменена животненною злобою, диалектика — обвинениями в неблагонадежности…».

«Вот это-то обязательное порабощение идеалам благочиния и заставляет меня не раз говорить: да, трудно жить современному человеку! — писал Щедрин в 1882 году. — Непозволительно обходиться без благородных мыслей… Невозможно не только „временно“, но даже на минуту устрашить процесс обновления, который, собственно говоря, один и оберегает общество от одичания…».

И в 1883 году: «Никогда я не испытывал такой тоски, как в настоящее время. Что-то тяжелое висит надо мною…»

В 1884 году уничтожены «Отечественные записки»: «Закрытие „Отечественных записок“ произвело во всем моем существе нестерпимую боль… Связь моя с читателем порвана, а я, признаться, только и любил, что рту полуотвлеченную особу, которая называется „читателем“». И повторил: «…У меня душу запечатали».

В 1885 году Щедрин писал: «Поистине, презренное время мы переживаем, презренное со всех сторон. И нужно большое самообладание, чтобы не прийти в отчаяние».

В ярошенковском Салтыкове-Щедрине страдание огромно, но нет отчаяния. В скованности и неподвижности лица и тела, в напряженном n неподвижном взгляде не столько неспособность двигаться (болезнь), сколько самообладание, воля, умение и привычка целиком сосредоточиваться на главном (личность). Идеал «презренного времени», как виделся он «хищникам, предателям, пустосвятам и проститутам», — есть «человек, приведенный к одному знаменателю». Уже внешность ярошенковского Салтыкова-Щедрина, кое у кого вызвавшая нарекания (очень хотелось, чтобы, принимаясь за портрет, художник его подстриг и подрумянил, и подобающий сюртук на него надел, манишку, галстук), сама внешность ярошенковского Салтыкова-Щедрина исключала возможность приведения такого человека «к общему знаменателю». Мучительно сосредоточенный, исхудалый, страшный, в серой «арестантской» одежде, ярошенковский Салтыков-Щедрин обладает громадной ударной силой — силой совершенной непохожести на «среднего господина», полной несопоставимости с ним.

«Работа мысли, проникновение к самым источникам невзгоды — представляют очень серьезное облегчение, — объяснял писатель. — Невзгода, в этом случае, прямо стоит перед человеком, и он или бросается в борьбу с нею, или старается оборониться от нее».

Сосредоточенный, напряженный взгляд ярошенковского Щедрина — это могучая работа мысли, единственное и непобедимое его оружие в борьбе с «невзгодой», с «презренным временем»: мысль великого сатирика, воплощенная в слове, разяща в атаке и неодолима в обороне.

Последние части «Современной идиллии», «Письма к тетеньке», «Пестрые письма», «Мелочи жизни», сказки — вот Салтыков-Щедрин восьмидесятых годов: мысль, проникающая к источникам «невзгоды», раскрывающая, разоблачающая ее перед читателем. Современники знали, чувствовали рядом Щедрина-борца, Щедрина-воина, сражающегося с «невзгодой», непокоренного «презренной жизнью», писателя, каждой мыслью, каждым словом наносящего несокрушимые удары «невзгоде», «презренной жизни» и приближающего победу.

Широкой известностью пользовались распространявшиеся в фотографических снимках аллегорические картины. Одна называлась — «Щедрин в лесу реакции»: писатель, одетый в свой халат, с книгой в руках пробирается по темному лесу; страшные гады свисают с ветвей, деревья, подобные черным фантастическим чудовищам, тянут к писателю корявые лапы, из глубины чащи крадется за ним черный кабан; но уже виден ясный просвет вдали; стихотворная подпись под картиной начиналась строкой: «Тяжелый путь… Но близок час рассвета». На другой картине (карикатуре — «Из былины „Илья Муромец и змей“») Щедрин одной рукой опирается на стопу своих книг, а другой отрубает головы многоголовому Змею; под головами Змея обозначено — «Разуваев», «Отчаянный», «Головлев», «Дыба», «Балалайкин»…

Ярошенко без какой-либо «обстановки», в самом лице и фигуре Щедрина раскрыл (или, точнее, — сосредоточил) его мысль, страдающую, воюющую, непокоренную.

«Я убежден, что честные люди не только пребудут честными, но и победят… — писал Салтыков-Щедрин.  — Надо всечасно говорить себе: нет, этому нельзя статься! не может быть, чтобы бунтующий хлев покорил себе вселенную!»

В страдании, в суровой непокорности ярошенковского Салтыкова-Щедрина, во внешней и внутренней неприводимости его «к одному знаменателю» — свет надежды.

«Я всегда считался самым слабым и самым больным, а живу, — писал Щедрин. — Может быть, потому и живу, что не очень-то дорожу жизнью. Елисеев, впрочем, тоже живет, но какое же значение имеет его жизнь? Только со смертью борется — и больше ничего». Щедрин не с собственной смертью боролся, он боролся за жизнь, за вселенную, не покоренную хлевом: «Нельзя мне не писать, покуда публика этого требует». И закончил: «По крайней мере, умру на месте битвы». В этих словах — ключ к ярошенковскому Салтыкову-Щедрину.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Архивные документы о службе писателя М.

Е. Салтыкова-Щедрина в Пензенской губернии (к 195-летию со дня рождения)

Знаменитый русский писатель-сатирик Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин родился 27 (по старому стилю 15) января 1826 года в старинной дворянской семье в имении родителей в селе Спас-Угол Калязинского уезда Тверской губернии (ныне село входит в состав Талдомского района Московской области).

Окончив в 1844 году Царскосельский лицей, он был зачислен на службу в Канцелярию военного министра и более 20 лет прослужил в правительственных учреждениях России: в Петербурге, Вятке, Рязани, Твери, Пензе, Туле. Писатель-сатирик успешно сочетал служебную деятельность и литературное творчество. Многолетняя служба, частые поездки по российской провинции, не просто беглое знакомство с ее жизнью, а реальное участие в разрешении проблем и конфликтов на местах, обогатили Салтыкова жизненными наблюдениями, которые содействовали выработке антикрепостнического, демократического мировоззрения.

Не прошла бесследно для писателя и почти двухлетняя служба в Пензенской губернии в должности Председателя Пензенской казенной палаты – с января 1865 по ноябрь 1866 года. С первых дней службы Михаил Евграфович пытался навести порядок в подведомственных ему учреждениях, организовать четкую работу уездных казначейств, контролировал в губернии состояние торговли и промыслов, выступал против казнокрадства и поборов властей. Проводя ревизии уездных казначейств, М.Е. Салтыков-Щедрин, побывал во многих уездных городах губернии, в том числе в Саранске, Краснослободске, Инсаре. Это помогло писателю-сатирику еще глубже изучить быт пореформенной пензенской деревни. О его пребывании в Саранске свидетельствует надпись на мемориальной доске, установленной на здании бывших присутственных мест города по улице Московской, 1: «Здесь в 1866 году, находясь в служебной командировке, останавливался великий русский писатель-сатирик Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович (1826-1889)».

Пензенские населенные пункты сатирик упоминал во многих произведениях. Так, в «Пошехонских рассказах» он писал: «Впрочем, Пензенская губерния вообще в то время страной волшебств была. Куда бывало, ни повернись – везде либо Арапов, либо Сабуров, а для разнообразия на каждой версте по Загосткину да по Бекетову. И ссорятся и мирятся – все промежду себя; Араповы на Сабуровых женятся, Сабуровы – на Араповых, а Бекетовы и Загосткины сами по себе плодятся. Чужой человек попадется – загрызут».

Служба Михаила Евграфовича в Пензе приходилась на первые годы после реформы 1861 года об отмене крепостного права. Крестьяне получили земельные наделы, но за них на протяжении последующих десятилетий должны были вносить огромные выкупные платежи. Помещики были заинтересованы в том, чтобы клочки земли, отходившие к крестьянам, были оценены как можно дороже, так как получали за эти земли от государства ссуды. А крестьяне должны были возвратить государству эти ссуды с огромными процентами в виде выкупных платежей, непосильных для большинства из них. Об этом в Повести «Испорченные дети» писатель от имени землевладельца говорит: «Ныне я живу в имении моем Пензенской губернии Саранского уезда, который во время известной крестьянской катастрофы, благодаря благосклонному содействию соседа моего тайного советника Ж., попал в число наименее оскорбленных относительно высшего размера крестьянских наделов. В имении моем нет ни одного клочка земли, который не принес бы сторицею, а единственная гора, изобилующая песком и глиною, отдана в надел».

В Государственном архиве Пензенской области сохранилось донесение Краснослободского уездного казначейства председателю Пензенской казенной палаты М.Е. Салтыкову-Щедрину от 20 декабря 1865 года о тяжести взимания с крестьян выкупных платежей за землю, которые «они платят наряду с податными сборами». Подобные донесения финансовых органов с мест, частые поездки Михаила Евграфовича по губернии сделали его защитником крестьян. Несмотря на то, что по долгу службы на нем лежала забота о более полном поступлении государственных доходов, а выкупные платежи после отмены крепостного права были одной из основных статей доходов казны, он всеми силами стремился уменьшить суммы налагаемых на крестьян поборов. В «Особом мнении, поданном в Пензенское губернское по крестьянским делам присутствие, а в последствии и в докладных записках в Министерство финансов России, Михаил Евграфович доказывал невозможность внесения крестьянами громадных выкупных платежей. В одном из своих произведений он писал: «В самом деле, что нужно нашей дорогой родине, чтобы быть вполне счастливой? На мой взгляд, нужно очень немногое, а именно: чтобы мужик русский, говоря стихом Державина: «Ел добры щи и пиво пил». Затем все остальное приложится».

И.И. Крамской. Портрет М.Е. Салтыкова-Щедрина. 1879 год.

Портрет Салтыкова-Щедрина работы И.Н. Крамского

Иван Николаевич Крамской был замечательным русским художником, вдохновителем и организатором течения передвижников. В своих работах они призывали отойти от сухого академизма и писать картины, отражающие насущные проблемы общества. Крамской был превосходным портретистом, и одна из его лучших работ – портрет Салтыкова-Щедрина.

Крамской-портретист

В портретах Крамского, даже заказных, можно увидеть то же стремление к правде жизни, что и в жанровых полотнах передвижников. Долгое время портретируемую модель изображали при полном параде, разодетую, напудренную, а часто художник еще и безбожно льстил ей своей кистью. Такие портреты и назывались парадными. Их вешали в гостиной, чтобы похвалиться перед гостями, и хранили в фамильных галереях для благодарных потомков. Позже на смену им пришли психологические портреты. Здесь для художника уже было важно не желание угодить заказчику, а возможность отразить его внутренний мир. В работах талантливых художников можно прочесть все движения души портретируемого, характер, отношение к миру. Хороший живописец должен не только мастерски владеть кистью и техническими приемами, но и быть отличным психологом. Именно таким художником и был Иван Николаевич Крамской.

Он писал наших выдающихся соотечественников: Льва Толстого, Павла Третьякова, императрицу Марию Федоровну, императора Александра III, Отто Струве, Аполлона Майкова, Ивана Шишкина. Его кисти принадлежит и портрет Салтыкова-Щедрина, известного русского писателя.

История создания

Коллекционер Павел Третьяков решил создать в своем музее галерею выдающихся соотечественников, которые внесли свой вклад в развитие России. Портрет Салтыкова-Щедрина, предназначавшийся для нее, был заказан Ивану Николаевичу Крамскому. Зимой 1877 года художник начал работу над полотном. Оно было закончено довольно быстро. Однако в первой версии Крамской изобразил только голову писателя, а Третьякову хотелось получить поясной портрет, где было бы видно руки писателя. Чтобы угодить ему, Крамской переделал работу, и в 1879 году портрет Салтыкова-Щедрина был принят заказчиком и помещен в галерею.

Художественный анализ картины

На холсте мы видим выдающегося русского писателя. Это мужчина в возрасте. Он переплел руки и смотрит на зрителя глубоким задумчивым взором. Нельзя назвать его красивым, художник нисколько не польстил своей модели. Впалые щеки, морщины и запавшие глаза не украшают человека. Однако нельзя отрицать, что писатель располагает к себе, хоть и выглядит замкнутым. На его лице мы видим постоянную работу мысли, грусть о непростой судьбе своей бедной Родины. Переплетенные пальцы рук подчеркивают напряжение. Колористически художник решил портрет в темных приглушенных тонах. Из общей гаммы выделяются лишь серьезное лицо писателя и ослепительно-белые манжеты сорочки. Портрет Салтыкова-Щедрина Крамской создал в свойственной ему манере. Простота и выразительность композиции, ясность линий призваны подчеркнуть психологические характеристики модели.

Портрет Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина по праву занял достойное место среди лиц выдающихся русских людей.

Русские классики о Путине: Салтыков-Щедрин

«Портрет этот производит впечатление очень тяжелое. Перед глазами зрителя восстает чистейший тип идиота, принявшего какое-то мрачное решение и давшего себе клятву привести его в исполнение.
Идиоты вообще очень опасны, и даже не потому, что они непременно злы (в идиоте злость или доброта — совершенно безразличные качества), а потому, что они чужды всяким соображениям и всегда идут напролом, как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит исключительно им одним. Издали может показаться, что это люди хотя и суровых, но крепко сложившихся убеждений, которые сознательно стремятся к твердо намеченной цели. Однако ж это оптический обман, которым отнюдь не следует увлекаться. Это просто со всех сторон наглухо закупоренные существа, которые ломят вперед, потому что не в состоянии сознать себя в связи с каким бы то ни было порядком явлений…»

«Обыкновенно противу идиотов принимаются известные меры, чтоб они, в неразумной стремительности, не все опрокидывали, что встречается им на пути. Но меры эти почти всегда касаются только, простых идиотов; когда же придатком к идиотству является властность, то дело ограждения общества значительно усложняется. В этом случае грозящая опасность увеличивается всею суммою неприкрытости, в жертву которой, в известные исторические моменты, кажется отданною жизнь… Там, где простой идиот расшибает себе голову или наскакивает на рожон, идиот властный раздробляет пополам всевозможные рожны и совершает свои, так сказать, бессознательные злодеяния вполне беспрепятственно. Даже в самой бесплодности или очевидном вреде этих злодеяний он не почерпает никаких для себя поучений. Ему нет дела ни до каких результатов, потому что результаты эти выясняются не на нем (он слишком окаменел, чтобы на нем могло что-нибудь отражаться), а на чем-то ином, с чем у него не существует никакой органической связи. Если бы, вследствие усиленной идиотской деятельности, даже весь мир обратился в пустыню, то и этот результат не устрашил бы идиота. Кто знает, быть может, пустыня и представляет в его глазах именно ту обстановку, которая изображает собой идеал человеческого общежития?«

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. История одного города.

Ещё 5 портретов персонажа и цитата к ним из Салтыкова-Щедрина ОТСЮДА:

М. Е. Салтыков-Щедрин в портретах и иллюстрациях

  • Page 2: ‘2 1 / . ■-Щ! \ ii •/ ГЛ’-А
  • Page 8 and 9: М, Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИ
  • Page 10 and 11: Г-60 Диб. 92 Альбом М .
  • Page 12 and 13: Сен-Симона, Кабэ, Фу
  • Page 14 and 15: господствующими кл
  • Page 16 and 17: Горько было наблюд
  • Page 18 and 19: в его лучшее будуще
  • Page 20 and 21: Он зна. емл~ст(»уиг
  • Page 29 and 30: ЛИРА. На русскомъ П
  • Page 31 and 32: ЖОРЖ САНД. Литограф
  • Page 33 and 34: Ф . м . ДОСТОЕВСКИЙ.
  • Page 35 and 36: ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮ
  • Page 37 and 38: «ЗА П У ТА Н Н О Е ДЕ
  • Page 39 and 40: ВЯТКА. Гравюра на д
  • Page 43 and 44: м . Е . САЛТЫ КОВ-Щ ЕД
  • Page 45 and 46: и , с. ТУРГЕНЕВ. П ор
  • Page 47 and 48: ГУБЕРНСК1Е ОЧЕРКИ.
  • Page 49 and 50: «ГУБЕРНСКИЕ ОЧЕРКИ
  • Page 51 and 52: Княжна встала. — Чт
  • Page 53 and 54:

    Есть еще особого ро

  • Page 55 and 56:

    «ГУБЕРНСКИЕ ОЧЕРКИ

  • Page 57 and 58:

    «Дежурный. Вам толк

  • Page 59 and 60:

    у — , ! — ГРАЖД

  • Page 67 and 68:

    Н. А. НЕКРАСОВ. Лито

  • Page 69 and 70:

    РЕДАКТОРЫ ЖУРНАЛОВ

  • Page 71 and 72:

    в передней сидят дв

  • Page 73 and 74:

    ((ЯЕПИННЫЕ РАССКАЗЫ

  • Page 75 and 76:

    м. Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИ

  • Page 77 and 78:

    Да; он не оставил на

  • Page 80 and 81:

    rti?ii’ : звр-»»>ш щ TT.’iVi.’.rti?ii’ : звр-»

  • Page 82 and 83:

    ЗАПИСКИ ЖУРНАЛЪ ЛИ

  • Page 84 and 85:

    В И иЬЁТК Л (ПТШЛА) П

  • Page 86 and 87:

    «ИСТОРИЯ одного ГО

  • Page 88 and 89:

    Негодяев, Онуфрий И

  • Page 90 and 91:

    Угрюм-Бурчеев, бывы

  • Page 92 and 93:

    ((ИСГОРИЯ одного ГО

  • Page 94 and 95:

    «ИСТОРИЯ одного ГО

  • Page 96 and 97:

    yumpu.com/xx/document/view/39119024/-/96″ title=»«ИСТОРИЯ одного ГО»>«ИСТОРИЯ одного ГО

  • Page 98 and 99:

    Е. А, САЛТЫКОВА ЖЕНА

  • Page 100 and 101:

    дом № 62 по ПРОСПЕКТ

  • Page 102 and 103:

    « S M ir / f p / i y ’ I f Г О

  • Page 104 and 105:

    Он идет теперь вГол

  • Page 106 and 107:

    Павел Владимирович

  • Page 108 and 109:

    в точение нескольк

  • Page 110 and 111:

    —

  • Page 120 and 121:

    ПИСЬМА к ъ т 1 Т 1 И Ы

  • Page 122 and 123:

    м . Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДР

  • Page 124 and 125:

    ‘у: •ft’ \ ‘Ш х- ■;

  • Page 126 and 127:

    «Проект памятника

  • Page 128 and 129:

    м. Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИ

  • Page 130 and 131:

    «Последняя буря на

  • Page 132 and 133:

    улг-

  • Page 163 and 164:

    Х орош о бы вообщ е

  • Page 165 and 166:

    БЮСТ Ы. Е . САЛТЫ КОВ

  • Page 167 and 168:

    «И ГРУ Ш ЕЧН О ГО ДЕ

  • Page 169 and 170:

    в одном и з своих ск

  • Page 171 and 172:

    м. Е САЛТЫКОВ-ЩЕДРИ

  • Page 173 and 174:

    в наше время бюст С

  • Page 175 and 176:

    не ограничился про

  • Page 177 and 178:

    yumpu.com/xx/document/view/39119024/-/177″ title=»вин Апсита, Клемент»>вин Апсита, Клемент

  • Page 179 and 180:

    к . Трутовского, пол

  • Page 181 and 182:

    ствепно-политпческ

  • Page 183 and 184:

    ОСН4И1НЫЕ ДАТЫ ЖИЗН

  • Page 185 and 186:

    1871 Январь—а вгуст,

  • Page 187 and 188:

    А п р е л я 20, Опубли

  • Page 189 and 190:

    33. «Смерть П азухин

  • Page 191 and 192:

    yumpu.com/xx/document/view/39119024/-/191″ title=»СОДЕРЖАНИЕ Творчес»>СОДЕРЖАНИЕ Творчес

  • Page 195:

    . ; л г /I » \Ч Чх л Ч

    • О проекте энциклопедии «М. Е. Салтыков-Щедрин и его современники»

    • 17 Мая 2016