Письма из франции фонвизин: Фонвизин «Письма из Франции»

Содержание

Фонвизин «Письма из Франции» – краткое содержание и анализ

Денис Иванович Фонвизин совершил два заграничных путешествия, первое (в 1778-м году) – во Францию, второе (в 1784-м г.) – в Германию и Италию. Большой интерес представляют его Письма из-за границы, написанные большею частью к сестре и к графу Н. И. Панину. Писал он, особенно сестре, не для печати; это – простые семейные письма, в которых известия о здоровье, своем и жены, и разные домашние подробности перемешаны с описанием путешествия и дорожных впечатлений. Тем более поражают необыкновенная легкость языка этих писем, непосредственное остроумие, яркие, талантливые картины.

Д. И. Фонвизин. Краткая биография

Во Франции Фонвизин с женой побывал во многих городах; некоторое время они жили в Монпелье, но больше всего времени провели в Париже.

В России Фонвизин привык ко всем удобствам и роскоши спокойной барской жизни. Поэтому неудивительно то, что при въезде во Францию первое впечатление его было – грязь на улицах французских городов, грязь и неудобство в гостиницах и на постоялых дворах, где ему приходилось останавливаться. Фонвизин – сатирик от природы, поэтому во всем, что он только ни встречает в жизни, он видит сперва отрицательную или смешную сторону. Признавая, что французы – «нация просвещенная, чувствительнейшая и человеколюбивая», он все же критикует и высмеивает эту нацию. По его словам, знаменитая французская вежливость заменяет добродетель и прикрывает пороки; легкость и изящество языка превратили разумную речь в болтливость. Французы ценят остроумие выше разума, причем «все остроумные люди на две части разделяются: те, которые не очень словоохотны и каких, однако же, весьма мало, называются philosopher [философ], а тем, которые врут неумолчно и каковы почти все, дается титул aimables [люди любезные]».

Фонвизин говорит, что главные недостатки французов: невежество, легкомыслие и нравственная распущенность; по его словам, обман не считается дурным делом; все признают, что «обмануть не стыдно, но не обмануть – глупо».

Главная цель жизни французов – деньги и забавы. «Забава есть один предмет желаний. А так как на забавы потребны деньги, то на приобретение их употребляет он (француз) всю остроту, которою природа его наделила». – «Корыстолюбие несказанно заразило все состояния, не исключая самих философов нынешнего века. В рассуждении денег не гнушаются и они человеческой слабости. Д’Аламберты, Дидероты в своем роде – такие же шарлатаны, каких видывал я всякий день на бульваре».

Фонвизин резко отзывается о французских писателях; он не видит светлой стороны философии XVIII-го века и судит о ней по невысоким нравам ее представителей. Только о Руссо говорит он с некоторым уважением; но с ним Фонвизину так и не удалось встретиться, так как Руссо, по его словам, «нелюдим и ни с кем не общается, зарылся в своей комнате, как медведь в берлоге».

Вольтера Фонвизин видел «и был свидетелем оказанных ему почестей». Вольтер присутствовал на первом представлении своей трагедии «Ирена или Алексей Комнин». Актеры и публика приветствовали его шумной овацией, «аплодировали ему многократно, с неописанным восторгом», а после представления «бесчисленное множество народа с факелами провожало его до самого дома, крича непрестанно: «Vive Voltaire!»

Французские ученые и писатели, узнав, что Фонвизин – «русский homme de lettres» [литератор], – оказали ему большое почтение и внимание. Он побывал в Академии, был приглашен на собрание, называемое «Le rendez-vous de la République des lettres et des arts» [Собрание республики словесности и искусств]. – «Сам директор сего собрания», пишет Фонвизин, «у меня был, и комплиментам конца не было». На собрании наш писатель сидел близко от Вольтера «и не спускал глаз с его мощей».

То, что Фонвизин оценил во Франции больше всего и безусловно, это – театр. Он очень часто посещал театральные представления и с восхищением пишет об игре французских актеров.

Второе путешествие Фонвизин совершил в 1784 г.; на этот раз он объездил Германию и Италию. В Германии он побывал в Лейпциге, в Мемеле, Франкфурте (на Одере), Нюрнберге. Немецкая опрятность, чистота улиц, чистота в домах, здоровые и вкусные кушанья очень ему понравились. В городах он осматривал все достопримечательности, музеи, картинные галереи; в Нюрнберге побывал в бедных «чердаках» художников, смотрел, как они работают.

В Лейпциге Фонвизин очень оценил устройство городских ванн и снова восхитился немецкой чистотой. Однако, сами немцы ему надоели; встретив в Лейпциге случайно русских мужиков с лошадьми, которые из Москвы привезли в Германию какого-то профессора-немца, он сейчас же с радостью нанял их для дальнейшего путешествия; немцы толпами собирались и с удивлением показывали друг другу на бороду русского кучера Фонвизина.

Объехав всю Германию, Фонвизин вынес следующее заключение: «здесь во всем генерально хуже нашего». – «У нас все лучше и мы больше люди, нежели немцы».

Первое впечатление от Италии было неприятное, – грязь, вонь, мерзость, пишет Фонвизин. «Трое итальянцев в комнате нашумят больше 20-ти немцев». После опрятных немецких гостиниц – «неизреченная мерзость, вонь и сырость» выгоняли его из итальянских трактиров. Фонвизин пишет, что в одном трактире в комнате, которая была лучшей, «такая грязь и мерзость, какой, конечно, у моего Скотинина в хлевах не бывает».

Но неудобства жизни не мешали Фонвизину наслаждаться красотами Италии. Во всех итальянских городах он осматривал церкви, соборы, картины в музеях и частных домах, и был совершенно захвачен красотой всего виденного. Объехал он много итальянских городов; дольше всего останавливался в Риме, красота которого его поразила; письма из Рима пересыпаны восторженными восклицаниями. «Чем больше видим мы его (Рим), тем, кажется, больше смотреть остается». Собор св. Петра он называет «чудом». Но великолепие католического богослужения не понравилось русскому писателю, он его находит театральным и считает, что наша архиерейская служба «несравненно почтеннее и величественнее».

Среди неописуемой красоты и великолепия римских зданий, Фонвизина поражает невероятное количество нищих, убогих, калек, – тысячи бедняков, «которые не знают, что такое рубашка».

Когда читаешь письма Фонвизина, невольно знакомишься с симпатичной личностью автора; вырастает крупная фигура нашего писателя, умного, живого человека, тонкого наблюдателя. Фонвизин интересовался решительно всем, вникал в жизнь страны, по которой путешествовал; общался с иностранцами, старался познакомиться со всем лучшим, что было в каждой стране, пополнял свое образование. Например, в Париже он слушал курс экспериментальной физики. Во время своего путешествия Фонвизин часто ходил на концерты и в театры. В Германии и, главное, – в Италии, он осматривал произведения искусства, глубоко переживая красоту живописи знаменитых художников. Восхищаясь истинной красотой, он все же везде видел недостатки, критиковал и вышучивал все дурное и смешное. За границей Фонвизин никогда не забывал России, не забывал, что он – русский; любовь его к родине как-то крепла в чужих краях. «Много приобрел я пользы от путешествия, – пишет он сестре, – выучился быть снисходительнее к тем недостаткам, которые оскорбляли меня в моем отечестве. Я увидел, что во всякой земле худого гораздо больше, нежели доброго; что люди – везде люди; что умные люди везде редки, что дураков везде – изобильно и, словом, что наша нация не хуже ни которой, и что мы дома можем наслаждаться истинным счастьем, за которым нет нужды шататься в чужих краях».

Письма Фонвизина, благодаря их живости, остроумию и легкости языка, можно считать в числе его лучших произведений.

Письма из Франции — Студопедия

Поделись

В 1777-1778 гг. Фонвизин путешествовал по Западной Европе. Письма, которые он посылал из Франции Н. И. Панину, не предназначались для печати и были опубликованы только в XIX в. Но несмотря на это, Фонвизин тщательно обрабатывал собранный им материал, который представляет несомненную художественную ценность. Путевые записки Фонвизина были своеобразным ответом на повальное увлечение русского дворянства всем французским, начиная с языка и кончая одеждой. «Я оставил Францию, — признавался он в последнем из своих писем. — Пребывание мое в сем государстве убавило сильно цену его в моем мнении. Янашел доброе гораздо в меньшей мере, нежели воображал, а худое в такой большой степени, которой и вообразить не мог» (Т. 2. С. 480). Фонвизин посетил Францию за десять лет до Французской революции, когда гнилость феодально абсолютистского мира обозначилась с полной очевидностью. «…Вы чувствуете, — писал В. Г. Белинский, — уже начало Французской революции в этой страшной картине французского общества, так мастерски нарисованной нашим путешественником».[100]

Много места в письмах отведено картинам разорения и нравственной деградации французского дворянства, поскольку именно это сословие Фонвизин привык считать пружиной политической жизни государства. «Дворянство французское… — писал он, — в крайней бедности, и невежество его ни с чемнесравненно…» (Т. 2. С. 484). «Сколько кавалеров св. Людовика тем только и живут, что, подлестясь к чужестранцу и заняв у него, сколько простосердечие его взять позволяет, на другой же день скрываются вовсе и с деньгами от своего заимодавца! Сколько промышляют своими супругами, сестрами, дочерьми!» (Т. 2. С. 462).

С нескрываемым презрением пишет просветитель Фонвизин о французском духовенстве, распущенном и невежественном: «…прелаты публично имеют на содержании девок, и нет позорнее той жизни, которую ведут французские аббаты» (Т. 2. С. 485). «Попы… — пишет он в другом месте, — вселяют, с одной стороны, рабскую привязанность к химерам, выгодным для духовенства, а с другой — сильное отвращение к здравому смыслу» (Т. 2. С. 459).

Глубоко возмущает писателя иерархия деспотизма в абсолютистской Франции. Король, ничем не ограниченный в своей власти, может спокойно попирать законы. Каждый из его министров — деспот в управляемом им департаменте. Один из источников государственных доходов — продажа должностей, вследствие чего на административных постах оказалось множество «подлых людей».

Дворянство, духовенство, судьи беззастенчиво грабят … народ, и без того разоренный многочисленными налогами. Закономерное следствие всех этих злоупотреблений — нищета и рост преступности.

В провинции Лангедок и Прованс карета путешественника «была всегда окружена нищими, которые весьма часто, вместо денег… спрашивали, нет ли с нами куска хлеба» (Т. 2. С. 466). «Строгость законов, — по словам Фонвизина, — не останавливает злодеяний, рождающихся во Франции почти всегда от бедности» (Т. 2. С. 489).

Менее зорким оказался Фонвизин по отношению к тем силам, которые вступали в борьбу с феодально-абсолютистским строем. В письмах не нашлось места для характеристики третьего сословия.

Резко отрицательно отозвался Фонвизин о французских просветителях. Их взгляды, особенно атеизм, он расценивает как проявление нравственного нигилизма, охватившего всю Францию. «Д’Аламберты, Дидероты, — пишет Фонвизин, — в своем роде такие же шарлатаны, каких видел я всякий день на бульваре» (Т. 2. С. 481). «Но надлежит только взглянуть на самих господ нынешних философов, чтоб увидеть, каков человек без религии, и потом заключить, как порочно было бы без оной всё человеческое общество!» (Т.

2. С. 482). Сильно преувеличена Фонвизиным степень зависимости просветителей от Екатерины II «Расчет их ясно виден, — пишет он, — они… ласкались… достать подарки от нашего двора» (Т. 2. С. 481). Фонвизин подробно описал триумфальный въезд Вольтера в Париж, почести, оказанные ему в Академии и в театре, но сам остался абсолютно равнодушным к этим торжествам…

Письма о Франции свидетельствуют о высоком мастерстве Фонвизина в области публицистической прозы. Его характеристики отличаются меткостью и остроумием, язык — красочностью и лаконизмом. Многие фразы звучат как отточенные афоризмы: «Всякий порок ищет прикрыться наружностию той добродетели, которая с ним граничит» (Т. 2. С. 462). Или — «Достойные люда, какой бы нации ни были, составляют между собою одну нацию» (Т. 2. С. 480).

Аннотация

В своей книге Изобретая Восточную Европу, Ларри Вольф исследует развитие концепции и образа Восточной Европы посредством детального анализа различных текстов восемнадцатого века, включая путевые журналы, письма и работы выдающихся деятели Просвещения, такие как Руссо и Вольтер. Вольф разоблачает снисходительное и негативное отношение, пронизывающее эти документы, изображающие регион и его жителей отсталыми, варварский и нецивилизованный. Отрицательный образ, отраженный в документы, представленные Вольфом, имеют решающее значение для понимания развитие концепции Восточной Европы в Западной Европе и понимание того, в какой степени Восточная Европа приняла негативное представление о себе, представленное ей Западной Европой.

Многие русские писатели XVIII века придерживались мнения что Россия отстала и нуждается в реформах, советуя восточным Европе смотреть на Западную Европу, особенно на Францию, как на модель реформы, культуры и просвещения. Денис Фонвизин, однако, выдающееся исключение для тех, кто изображал Западную Европу и Францию как вершина цивилизации. Его

путевые письма представляют собой плодотворный ответ и продолжение исследования Вольфа. образа Восточной Европы. В Путевые письма, Фонвизин представляет язвительно-саркастический, критический взгляд на западную Европа, изображая ее примерно так же, как Западную Европу.

изображал Восточную Европу: отсталой, нецивилизованной и варварской. Его воспитание, образование и карьера являются продуктом западного стиля реформы, фонвизинская критика Западной Европы представляет собой своеобразный параллель и контраст с критикой в адрес Восточной Европы поскольку он считает себя равным своему западноевропейскому равных по интеллекту, культуре и цивилизованности. Фонвизин сопоставляет недостатки Западной Европы с Россией, яростно заявляющей превосходство России над Западной Европой в плане цивилизованности, нравственность, культура и образование. В данной статье рассматривается сопоставление образов России и Франции в письмах, которые Фонвизин писал сестре, путешествуя по Франции, и как образ России восхваляется через обесценивание образа Франция. В этих письмах саркастическое остроумие и острый язык Фонвизина очень едкие и юмористические. Впечатления от Франции изложены в

Путевые письма чрезвычайно важны для Поздний шедевр Фонвизина « Недоросль». В качестве подхода, в этой статье рассматриваются основные различия, представленные между народов с точки зрения языка, цивилизованного поведения, в том числе чистота, вежливость и гостеприимство, концепция географического пространство, мораль, варварство и расовые различия. Ориентируясь на эти различия развивает структуру, в которой другие тексты того же период можно рассматривать параллельно.

Project MUSE — Breaking Ground: путешествия и национальная культура в России от Петра I до эпохи Пушкина, Сара Дикинсон (обзор)

Вместо аннотации приведу краткую выдержку из содержания:

6o8 Обзоры Яркий пример связи языка с национальной идентичностью. Небольшое количество несоответствий в переводах не умаляет полезности коллекции. ЛИВЕРПУЛЬСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ДЖОНА МУРСА ДЖАРМИЛА ХИКМАН На пути к прорыву: путешествия и национальная культура в России от Петра I до эпохи Пушкина. САРАДИКИНСОН. Амстердам и Нью-Йорк: Родопи. 2006. 29I стр. ?6o. ISBN 978-90-420-1949-2 . Рассказ Сары Дикинсон о русском путешественнике, с момента его возникновения в конце семнадцатого века через его говор на рубеже девятнадцатого и до его упадка в эпоху Пушкина, исследует эволюцию пространственного самосознания России. Ее определение этого жанра показывает, как неразрывно связаны русские рассказы о путешествиях и идентичность. Благодаря удивительно богатому и подробному сборнику ранних рассказов о путешествиях эта хорошо написанная и тщательно проработанная книга расширяет наше понимание границ русского литературного опыта. Начиная с развития жанра от Петра до Екатерины Великой, Дикинсон подчеркивает склонность первых авторов-путешественников «накладывать на карту Европы отчеты о личных, метафизических путешествиях» (стр. 63). Борис Куракин описывал свой виагж (свидетельство иностранности самого термина) как часть петровских поисков европейских знаний, а молодая российская элита вела подробные записи своего туризма на европейский лад.

Позже Екатерина Дашкова инициировала эволюцию жанра: ее самопровозглашенный повествовательный голос предвосхитил дальнейшее развитие в последующих русских рассказах о путешествиях. Путешествие во Францию известного драматурга Дени Фонвизина отразило такой сдвиг. Фонвизин поставил ботанические, архитектурные и культурные наблюдения рядом с критикой французского влияния на русскую придворную жизнь и своим хвастовством культурного превосходства над своими иностранными коллегами. Фонвизин особенно важен для Дика Инсона, поскольку она усматривает в его критике основу для более поздних дебатов о «русскости». По мнению Дикинсона, «письма [Фонвизина] из этой поездки известны своими нападками на французскую культуру и, по сути, представляют собой, возможно, наиболее откровенную и крайнюю трактовку национальных тем, встречающуюся в русских путевых заметках» (стр. 46). Сосредоточившись на линзе европейского романтизма, она обнаруживает свой интерес к рассказам о путешествиях с «очевидной связью с Западом» (стр.

14). И через эту связь Дикинсон предлагает тенденцию противопоставлять идентичность Европе. В то же время Дикинсон ясно устанавливает, что русские писатели не были заняты простым подражанием европейским формам: «Важным шагом к относительной культурной автономии было также возрастающее мастерство русских писателей в обращении с западным способом литературного путешествия» (с. 175). Тем не менее, для русских писателей конца восемнадцатого и начала девятнадцатого веков процесс достижения автономии происходил по мере того, как они усваивали европейские модели путевых заметок в «Эмиле» Руссо, «Сентиментальном путешествии» Стерна и «Путешествии по Италии» Гете. терминах, лишенных красоты и экзотики Средиземноморья и «Востока», изображенных в подобных европейских путевых заметках. Возможно, чувствуя эту российскую maladi du pays, Дикинсон подписывает свою монографию меткой цитатой Ивана Гончарова: «Светмал, а Россия велика» («Мир тесен, а Россия велика»). Несмотря на определенную предвзятость, Дикинсон не ограничивает свои исследования путешествиями по Европе.

Ее вторая глава посвящена конкурирующим образам путешествий Екатерины по Волге в «Азию» (Симбирск) и путешествия Радищева из Петербурга в Москву в конце XVIII века. Здесь мы рассматриваем финансируемые государством исследования людей, флоры, и фауна, представление России об империи, отлитая вместе с отечественной МЛР, 103.2, 2oo8 609туризм изобилует социальной критикой. Хотя Владимир Орлов и Екатерина по-разному рассказывают о своем путешествии, оба они были частью «приведения обширных территорий империи под твердый контроль государства» (с. 75). Создание образа космоса с помощью путевых заметок было необходимо для понимания необъятности и могущества имперской географии России. Это чувство вернется в европейский контекст и в постнаполеоновскую эпоху благодаря возрождению в России «Большого тура» во времена расширения российской власти. Для Дикинсона «Письма русского путешественника» Николая Карамзина представляли собой кульминацию русского путеводителя. Карамзин подорвал критический стиль Радищева, поставив русское письмо «на один уровень» с европейскими аналогами.