Разное

Первое действие гроза: Чем заканчивается первое действие гроза.  А.Н.Островский

Читать онлайн «Гроза», Александр Островский – Литрес

Действующие лица

Савел Прокофьич Дико́й, купец, значительное лицо в городе [1].

Борис Григорьич, племянник его, молодой человек, порядочно образованный.

Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова.

Тихон Иваныч Кабанов, ее сын.

Катерина, жена его.

Варвара, сестра Тихона.

Кулигин, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.

Ваня Кудряш, молодой человек, конторщик Дико́ва.

Шапкин, мещанин.

Феклуша, странница.

Глаша, девка в доме Кабановой.

Барыня с двумя лакеями, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая.

Городские жители обоего пола.

Действие происходит в городе Калинове, на берегу Волги, летом.

Между третьим и четвертым действиями проходит десять дней.

Общественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.

Явление первое

Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются.

Кулигин (поет). «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.

Кудряш. А что?

Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.

Кудряш. Нешту!

Кулигин. Восторг! А ты: «нешту!» Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.

Кудряш. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик!

Кулигин. Механик, самоучка-механик.

Кудряш. Все одно.

Молчание.

Кулигин (показывая в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?

Кудряш. Это? Это Дико́й племянника ругает.

Кулигин. Нашел место!

Кудряш. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.

Шапкин. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.

Кудряш. Пронзительный мужик!

Шапкин. Хороша тоже и Кабаниха.

Кудряш. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот, как с цепи сорвался!

Шапкин. Унять-то его некому, вот он и воюет!

Кудряш. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.

Шапкин. А что бы вы сделали?

Кудряш. Постращали бы хорошенько.

Шапкин. Как это?

Кудряш. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.

Шапкин. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.

Кудряш. Хотел, да не отдал, так это все одно что ничего. Не отдаст он меня, он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.

Шапкин. Ой ли!

Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.

Шапкин. Уж будто он тебя и не ругает?

Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он – слово, а я – десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.

Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.

Кудряш. Ну, вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи! Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет.

Шапкин. А то что бы?

Кудряш. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!

Проходят Дико́й и Борис. Кулигин снимает шапку.

Шапкин (Кудряшу). Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.

Отходят.

Явление второе

Те же, Дико́й и Борис.

Дико́й. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал! Дармоед! Пропади ты пропадом!

Борис. Праздник; что дома-то делать!

Дико́й. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб стоишь-то! Тебе говорят аль нет?

Борис. Я и слушаю, что ж мне делать еще!

Дико́й (посмотрев на Бориса). Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.)

Явление третье

Кулигин, Борис, Кудряш и Шапкин.

Кулигин. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.

Борис. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.

Кулигин. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить. Коли можно, сударь, так скажите нам.

Борис. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?

Кулигин. Ну, как не знать!

Борис. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.

Кулигин. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.

Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.

Кулигин. С каким же, сударь?

Борис. Если мы будем к нему почтительны.

Кулигин. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда.

Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.

Кудряш. Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, нйшто кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны?

Борис. Ну, да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Через это я своих обидеть должен!»

Кулигин. Значит, сударь, плохо ваше дело.

Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была – и представить страшно.

Кудряш. Уж само собой. Нешто они обращение понимают?

Кулигин. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?

Борис. Да ни на каком: «Живи, говорит, у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно.

Кудряш. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, говорит, почем знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать! А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.

Кулигин. Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь.

Борис. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне!

Кудряш. Кто же ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы он унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.

Борис. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! голубчики, не рассердите!»

Кудряш. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день.

Шапкин. Одно слово: воин!

Кудряш. Еще какой воин-то!

Борис. А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого он обругать не смеет; тут уж домашние держись!

Кудряш. Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге, на перевозе, гусар обругал. Вот чудеса-то творил!

Борис. А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам.

Кулигин. Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?

Проходят несколько лиц в глубине сцены.

Кудряш. Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?

Кланяются и уходят.

Борис. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак.

Кулигин. И не привыкнете никогда, сударь.

 

Борис. Отчего же?

Кулигин. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной, не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, говорит, Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу, да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами об таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: недоплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, а у меня из этого тысячи составляются, так оно мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое истеряно. А те им, за малую благостыню, на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся-судятся здесь, да в губернию поедут, а там уж их ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат; а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить…

Борис. А вы умеете стихами?

Кулигин. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина… Мудрец был Ломоносов, испытатель природы… А ведь тоже из нашего, из простого звания.

Борис. Вы бы и написали. Это было бы интересно.

Кулигин. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть, что послушать.

Входят Феклуша и другая женщина.

Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростию и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлушко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.

Уходят.

Борис. Кабановых?

Кулигин. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.

Молчание.

Только б мне, сударь, перпету-мобиль найти!

Борис. Что ж бы вы сделали?

Кулигин. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего.

Борис. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?

Кулигин. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)

А.Н. Островский — «Гроза» — Действие Первое — Page 11

 

                                    
                                              
Варвара. Ну?

                          
Катерина. Да что же это я говорю тебе: ты - девушка.

                          
Варвара (оглядываясь). Говори! Я хуже тебя.

                          
Катерина. Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне.

                          
Варвара. Говори, нужды нет!

                          
Катерина.  Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись...
  
Варвара. Только не с мужем.

                          
Катерина. А ты почем знаешь?

                          
Варвара. Еще бы не знать!..

                          
Катерина. Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другова люблю?

                          
Варвара. Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть.

                          
Катерина.  Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой!
 

                          
Варвара. Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет.

                          
Катерина. Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи!

                          
Варвара. Чего ты так испугалась?

                          
Катерина. Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете.

                          
Варвара. А вот погоди, там увидим.

                          
Катерина. Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хочу!

                          
 Варвара.  А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!

                          
Входит барыня с палкой и два лакея в треугольных шляпах сзади.

                          
                          
Явление восьмое.

                          
                          
Те же и барыня.

                          
Барыня. Что, красавицы? Что тут делаете? Молодцов поджидаете, кавалеров? Вам весело? Весело? Красота-то ваша вас радует? Вот красота-то куда ведет. (Показывает на Волгу.) Вот, вот, в самый омут!

                          
 
Варвара улыбается.

                          
Что смеетесь! Не радуйтесь! (Стучит палкой. ) Все в огне гореть будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой! (Уходя.) Вон, вон куда красота-то ведет! (Уходит.)

                          
                          
Явление девятое.

                          
                          
Катерина и Варвара.

                          
Катерина. Ах, как она меня испугала! я дрожу вся, точно она пророчит мне что-нибудь.

                          
Варвара. На свою бы тебе голову, старая карга!

                          
 Катерина. Что она сказала такое, а? Что она сказала?

                          
Варвара. Вздор все. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится.  Чего сама-то боится, тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, - грозит на них палкой да кричит (передразнивая): «Все гореть в огне будете!»

                          
Катерина (зажмуриваясь). Ах, ах, перестань! У меня сердце упало.

                          
Варвара. Есть чего бояться! Дура старая...

                          
Катерина. Боюсь, до смерти боюсь! Все она мне в глазах мерещится.
 
 

                          
Молчание.

                          
Варвара (оглядываясь). Что это братец нейдет, вон, никак, гроза заходит.

                          
Катерина (с ужасом). Гроза! Побежим домой! Поскорее!

                          
Варвара.  Что ты, с ума, что ли, сошла! Как же ты без братца-то домой покажешься?

                          
Катерина. Нет, домой, домой! Бог с ним!

                          
Варвара. Да что ты уж очень боишься: еще далеко гроза-то.

                          
 Катерина. А коли далеко, так, пожалуй, подождем немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше!

                          
Варвара. Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься.

                          
Катерина. Да все-таки лучше, все покойнее; дома-то я к образам да богу молиться!

                          
Варвара. Я и не знала, что ты так грозы боишься. Я вот не боюсь.

                          
Катерина.  Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! страшно вымолвить!
 

                          
Гром.

                          
Ах!

                          
Кабанов входит.

                          
Варвара. Вот братец идет. (Кабанову.) Беги скорей!

                          
Гром.

                          
Катерина. Ах! Скорей, скорей!

                          
                          
___________________________________________________

                          
Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски.

Буря Акт I, сцена I Резюме и анализ

Краткое изложение: Акт I, сцена I

Сильный шторм бушует вокруг небольшого корабля в море. Капитан корабля вызывает своего боцмана, чтобы он побудил моряков к действию и не дал кораблю сесть на мель из-за бури. Наступает хаос. Входят несколько моряков, за ними следует группа дворян, состоящая из Алонсо, короля Неаполя, Себастьяна, его брата, Антонио, Гонсало и других. Мы не узнаем имен этих мужчин в этой сцене и не узнаем (как, наконец, узнаем в Акте II, сцена I), что они только что прибыли из Туниса, в Африке, где дочь Алонсо, Кларибель, вышла замуж за принца. . Пока боцман и его команда берутся за марсель и стеньгу, Алонсо и его команда просто находятся под ногами, и боцман говорит им спуститься под палубу. Гонсало напоминает боцману, что один из пассажиров имеет некоторое значение, но боцман остается равнодушным. Он сделает все, что в его силах, чтобы спасти корабль, независимо от того, кто находится на борту.

Лорды спускаются на нижнюю палубу, а затем, добавляя хаоса сцене, трое из них — Себастьян, Антонио и Гонсало — снова входят через четыре строки. Себастьян и Антонио проклинают боцмана за его труды, маскируя свой страх ненормативной лексикой. Некоторые моряки входят мокрые и плачущие, и только в этот момент зрители узнают личности пассажиров на борту. Гонсало приказывает морякам молиться за короля и принца. Раздается странный шум — возможно, звук грома, треск дерева или рев воды — и крик моряков. Антонио, Себастьян и Гонсало, готовясь погрузиться в водяную могилу, отправляются на поиски короля.

Прочитать перевод Акта I, сцены I

Анализ: Акт I, сцена I

Даже для пьесы Шекспира Буря отличается необычайной широтой творческого видения. Спектакль пропитан магией и иллюзиями. В результате пьеса содержит огромное количество зрелищ, но часто все не так, как кажется. Эта вступительная сцена, безусловно, содержит зрелище в виде завывающей бури («буря» в названии пьесы), раскачивающей маленький корабль и угрожающей убить персонажей еще до того, как пьеса начнется. С точки зрения сценического искусства, для Шекспира было серьезной авантюрой начать свою пьесу с этого захватывающего природного события, учитывая, что в начале семнадцатого века, когда была написана пьеса, специальные эффекты в значительной степени предоставлялись воображению публики.

Сцена Шекспира была бы почти полностью голой, без многих физических признаков того, что актеры должны были находиться на корабле, не говоря уже о корабле посреди бушующего шторма. В результате зрители видят, как Шекспир задействует все ресурсы своего театра, чтобы установить определенный уровень реализма. Например, спектакль начинается «шумом грома и молнии» (сценическая постановка). Первое слово «Боцман!» сразу указывает, что место действия — палуба корабля. Кроме того, персонажи лихорадочно носятся туда-сюда, часто без всякой цели, например, когда Себастьян, Антонио и Гонсало выходят на 29-й строке.и снова введите 33, указывая на общий уровень хаоса и беспорядка. Крики за кулисами создают иллюзию пространства под палубой.

Узнайте больше о мотивах воды и утопления.

Но в дополнение к этому зрелищу, первая сцена пьесы также использует свою первую сцену, чтобы намекнуть на некоторые иллюзии и обманы, которые она будет содержать. В большинстве пьес этой эпохи, Шекспира и других, вступительная сцена используется для представления главных героев и намека на грядущее общее повествование.0013 Отелло начинается с ревности Яго, а Король Лир начинается с решения Лира отречься от престола. Но Буря начинается ближе к концу реальной истории, в конце изгнания Просперо. Его начальная сцена посвящена тому, что кажется необъяснимым природным явлением, в котором персонажи, имена которых никогда не называются, лихорадочно мечутся на службе без видимого сюжета. На самом деле путаница с открытием сама по себе вводит в заблуждение, поскольку, как мы узнаем позже, буря вовсе не природное явление, а преднамеренное магическое заклинание Просперо, призванное привести корабль к острову. Буря, по сути, занимает центральное место в сюжете.

Но в этой сцене происходит нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Явно хаотичный обмен персонажами вводит важный мотив отношений господина и слуги. Персонажи на лодке делятся на дворян, таких как Антонио и Гонсало, и слуг или профессионалов, таких как Боцман. Смертельная опасность шторма нарушает обычное равновесие между этими двумя группами, и боцман, пытаясь спасти корабль, вступает в прямой конфликт с незадачливыми дворянами, которые, несмотря на свою беспомощность, крайне раздражены грубым обращением с ними простолюдин. Персонажи сцены никогда не называются прямо; они упоминаются только в терминах, которые указывают на их социальное положение: «Боцман», «Мастер», «Король» и «Принц». По мере развития сцены персонажи говорят не столько о буре, сколько о классовом конфликте, лежащем в основе их попыток выжить, — конфликте между хозяевами и слугами, который по ходу сюжета становится, пожалуй, главным мотивом пьесы.

Подробнее о господах и слугах как мотиве.

Гонсало, например, шутит, что корабль в безопасности, потому что наглый боцман, несомненно, рожден для того, чтобы его повесили, а не утопили в бурю: «Мне очень утешает этот парень: мне кажется, на нем нет следа от утопления; цвет лица у него совершенный, как у виселицы» (I.i.25–27). Со своей стороны, Боцман отмечает, что социальные иерархии непрочны и не имеют значения перед лицом гнева природы. «Какое дело этим ревунам, — спрашивает он, имея в виду раскаты грома, — имя короля?» (I.i.15–16). Ирония здесь, конечно, в том, что без ведома пассажиров корабля и зрителей буря вовсе не естественна, а на самом деле является продуктом другой силы: магии Просперо.

Подробнее о буре как символе.

Буря Пошаговый сюжет Краткий обзор

Сцена за сценой

Вот более подробный обзор того, что происходит в каждой сцене «Бури», чтобы помочь вам взглянуть на структуру пьесы и исследовать ее.

Когда вы смотрите на каждое действие, мы обращаем внимание на некоторые моменты. Это важное развитие персонажей или ключевые вопросы, которые может задать актерская труппа, когда они впервые вместе разыгрывают спектакль в начале репетиции. Если вы проработаете их по ходу дела, они помогут вам понять смысл игры. Неплохо иметь копию текста рядом.

  • Акт 1

    Акт 1 сцена 1
    На борту корабля, попавшего в сильный шторм, находятся: Алонсо, король Неаполя; Фердинанд, его сын; Себастьян, его брат; Гонсало, его советник; Антонио, герцог Миланский; и два лорда по имени Адриан и Франциско. Эта группа дворян возвращается в Италию после свадьбы дочери Алонсо в Тунисе. Когда бушует шторм, капитан корабля, его боцман и другие матросы пытаются управлять кораблем, в то время как дворяне встают у них на пути. Боцман говорит им: «Какое дело этим крикунам до имени короля? В каюту, тишина, не беспокойте нас!» Кажется, корабль вот-вот пойдет ко дну, и матросы кричат: «Пощади нас! Мы разделились, мы разделились!

    • Экипаж корабля изо всех сил пытается управлять кораблем во время шторма.
    • Дворяне не готовы слушать боцмана и считают его очень грубым.
    Акт 1, сцена 2

    Миранда расстроена, увидев, как шторм захлестнул корабль недалеко от берега. Она описывает корабль как «храброе судно / В котором, без сомнения, было какое-то благородное существо, / Разбившее все вдребезги!» Она просит своего отца, колдуна Просперо, утихомирить бурю, если он сможет. Просперо успокаивает ее, говоря: «Нет никакого вреда». Затем он рассказывает ей историю о том, как они оказались на острове. Он объясняет: «Твой отец был герцогом Миланским и / Принцем власти», пока его брат Антонио, «твой ложный дядя», не предал его. Антонио с помощью Алонсо, короля Неаполя, ночью схватил Просперо и Миранду и посадил их в старую лодку. «Благородный неополитанин Гонсало» дал им немного провизии и бросил на произвол судьбы. В конце концов, «по провидению божьему», их выбросило на берег острова.

    Затем Просперо использует свою магию, чтобы усыпить Миранду, и призывает своего духовного слугу Ариэля. Ариэль описывает, как он создал шторм и что корабль теперь «в безопасности в гавани», и все на борту в безопасности. Просперо доволен, но говорит Ариэлю, что «есть еще работа». Ариэль возражает, и Просперо угрожает ему, но он также обещает духу свою свободу «через два дня», если тот подчинится.

    Ариэль уходит. Просперо будит Миранду и ведет ее к Калибану, «моему рабу». Она сопротивляется: «Это злодей, сэр, / Я не люблю на это смотреть», но Просперо настаивает. Калибан проклинает их и жалуется, что, хотя он помог им найти еду и воду, когда они впервые прибыли на остров, «здесь вы заперли меня / В этой твердой скале, пока вы держитесь от меня / Остальная часть острова» . Просперо называет его «лживым рабом» и говорит, что они не могут ему доверять, потому что он пытался заставить Миранду переспать с ним. Он отсылает Калибана, говоря: «Семя ведьмы, отсюда! / Принеси нам горючее и поторопитесь», и Калибан уходит, ворча: «Я должен повиноваться. Его искусство обладает такой силой».

    Ариэль поет «Приходи в эти желтые пески», волшебно ведя за собой Фердинанда. Фердинанд и Миранда влюбляются друг в друга с первого взгляда: «С первого взгляда / Они изменили взгляд». Просперо притворяется рассерженным, говоря публике: «Мне должно быть неловко, чтобы не выиграть слишком легко / Сделать приз легким». Он использует свою магию, чтобы заключить Фердинанда в тюрьму, и Фердинанд подчиняется силам Просперо, надеясь: «Могу ли я пройти через свою тюрьму раз в день / Узреть эту служанку».

    Игра Акт 1 Сцена 2