Периодизация истории России — ключ к решению тестов
Здравствуйте, дорогие друзья! Сегодня поговорим о том, как эффективно систематизировать свои знания по истории России, чтобы эффективно решать тесты ЕГЭ на высокие баллы.
Начать изучение истории России рекомендуется с периодизации истории России. Периодизация помогает разобраться, какие события после каких наступают, уяснить породившие их причины и последствия, к которых эти события привели. Периодизация также помогает избавиться от мусора и каши в голове, которая неизбежно наступает, если события не привязывать к какому-либо периоду отечественной истории. Если Вы не в курсе про структуру событий в истории, то рекомендую свой пост о том, как запомнить последовательность исторических событий.
[singlepic id=13 w=420 h=340 mode=watermark float=center]
Как же систематизировать в голове столько имен, событий и дат? Ответ прост — моей авторской методике (читайте дальше!).
Итак, что же это за методика?
Когда я прихожу к ученику на первое занятие, то сразу объясняю, что вся история России делится на пять периодов.
Я требую, чтобы ученик умел в них ориентироваться, то есть знать, какие события в каком периоде происходили. Во эти периоды:
Итак раскроем каждый из них.
I период охватывает временные рамки с IX по XIII вв. То есть от образования Древнерусского государства и до нашествия монголо-татар.
II период — с XIII по начало XVI вв. Этот период охватывает события, связанные с образованием Московского государства, которое следует после периода раздробленности. Завершение объединения, как известно, завершилось в 1521 году с вхождением Рязани в состав Московского государства. Кроме того, на этот же период приходится освобождение от Монголо-татарского ига (1240 — 1480 гг.)
III период охватывает события XVI и XVII вв. — дальнейшего развития Московского государства, которое ещё называли «Московией». Ключевое событие — Смутное время (1598 — 1613 гг.)
IV период — эпоха Империи, которая началась с эпохи Петра I Великого и завершилась февральской революцией 1917 гг.
Это самый большой период отечественной истории, здесь крайне много ключевых событий и процессов!
Последний V период — Советский, который начинается с октября 1917 г. и завершается 8 декабря 1991 г., то есть от Октябрьской Революции до Распада СССР (Беловежских соглашений).
Таким образом, я вам крайне рекомендую прежде чем приступать к самоподготовке к егэ по истории выучить эти периоды, чтобы потом все новые события и процессы укладывались в эту схему. «А где же, — спросите вы, — период с февраля 1917 г. по октябрь 1917?». Этот период многие именуют переходным — от царизма к большевизму через буржуазное «правление» Временного правительства.
Итак, дорогие друзья, в следующих постах и статьях мы выложим ещё несколько видеоуроков по подготовке к егэ по истории и обществознанию в рамках цикла постов бесплатного онлайн репетитора. Не пропустите, следите за новыми постами! А также подписывайтесь на обновления сайта EGE59.ru!
Поделиться в соц.
сетях
§ 2. Периодизация истории России
Периодизация истории России содержит такие временные отрезки развития страны, которые отличаются друг от друга политическими, экономическими, социальными, культурными и другими основополагающими критериями.
Изначальная периодизация. Известны десятки периодизаций истории России. Возьмем для примера те, которые предложили патриархи русской истории: Н.М. Карамзин (основное сочинение «История государства Российского»), С.М. Соловьев (основное сочинение «История России с древнейших времен), В.О. Ключевский (основное сочинение «Курс русской истории).
Н.М. Карамзин выделяет в истории России три периода (табл.1):
Таблица 1
Период | Именные рамки | Содержательные рамки | |
1 | От Рюрика до Ивана III | Период основания монархии | |
II | От Ивана III до Петра I | Период единовластия | |
III | От Петра I до Александра I | Период самодержавия |
Как видим, в основу своей
периодизации Н.
М. Карамзин положил
концепцию: «И с т о р и я н а р о д а п
р и н а д л е ж и т ц а р ю».
С.М. Соловьев выделил четыре периода в русской истории (табл. 2):
Таблица 2
Период | Именные или хронологические рамки | Содержательные рамки | |
От Рюрика до Андрея Боголюбского | Период господства родовых отношений в политической жизни | ||
II | От Андрея Боголюбского до
начала XVII
в. | Период борьбы родовых и государственных начал, завершившийся полным торжеством государственного начала | |
СТАДИИ а) от Андрея Боголюбского до Ивана Калиты | Начало борьбы родовых и государственных отношений | ||
б) от Ивана Калиты до Ивана III | Время объединение Руси вокруг Москвы | ||
в) от Ивана III до начала XVII в. | Период борьбы за полное торжество государственного начала | ||
III | С
начала XVII
до середины XVIII
вв. | Период вступления России в систему европейских государств | |
VI | С середины XVIII до реформ 60-х годов XIX вв. | Новый период русской истории |
Периодизация С.М. Соловьева отражает прежде всего и с т о р и ю г о с у д а р с т в е н н о с т и.
В.О. Ключевский в истории России также выделял четыре периода (табл. 3):
Таблица 3
период | Хронологические рамки | Содержательные рамки |
I | С
VII
до XIII
в. | Русь Днепровская, городовая, торговая |
II | С XIII до середины XV в. | Русь Верхневолжская, удельно-княжеская, вольно-земледельческая |
| III | С половины XV до второго десятилетия XVII в. | Русь Великая, Московская, царско-боярская, военно-земледельческая |
IV | С начала XVII до половины XIX в. | Период всероссийский императорско-дворянский, период крепостного хозяйства, земледельческого и фабрично-заводского |
В
основу периодизации исторического
развитии России В.
О. Ключевский положил
в большей мере э к о н о м и к у в е е с
т а д и а л ь н о м р а з в и т и и, акцентировав
значительное внимание на факторе
колонизации.
Между тем, мы считаем, что периодизации Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского были приемлемы для своего времени (уровня научного развития историографии и источниковедения), сегодня их достаточно знать, а не использовать как основу преподавания вузовского курса истории – слишком много времени прошло с тех пор.
Временем очевидных активных поисков периодизации истории стали конец XIXиXXвв. При этом наибольшие споры всегда вызывал первый период развития Русского государства.
В учебниках дореволюционных
(Д. И. Иловайского и др.) и послереволюционных
(М.В. Нечкиной и А.В. Фадеева, Б.А. Рыбакова
и др.), в том числе новейшего времени
(конца 90-х гг. XXв. – А.Н.
Сахарова и В.И. Буганова, Ш.М. Мунчаева
и В.М. Устинова и др.), нетрудно заметить,
что, например, понятия Киевская Русь и
Новгород употребляются или эпизодически,
или не употребляются вообще.
Согласно «киевской» концепции, Киев и только Киев является началом отсчета российской государственности. При этом Новгороду не отводится никакой роли, Владимир и Москва считаются продолжением развития Киевской Руси.
Норманнская теория в
определенной мере подтверждает
новгородское начало Руси, но в то же
время как бы ущемляет самолюбие россиян:
ведь по летописи в Новгородской земле
стали княжить варяги – братья Рюрик (в
Новгороде), Синеус (в Белоозере) и Трувор
(в Изборске).
И если эти земли считать первоосновой Русского государства, то такое предположение как бы укрепляет норманнскую теорию. Исходя из этого, видимо, и был сделан акцент на «Киевской Руси», как единственном начале Российского государства.
Хотелось бы привести
некоторые соображения относительно
норманнских корней Российской
государственности. Из трех упоминаемых
в летописи (ПВЛ) князей только Рюрик,
как доказано, был реальным лицом. Что
касается Синеуса и Трувора, их появление
на исторической сцене, по мнению А.М.
Кузнецова, ничто иное, как «курьез
историографии». Академик Б.А. Рыбаков
в работе «Начальные века русской
истории» пишет: «Историки давно обратили
внимание на анекдотичность «братьев»
Рюрика…, «братья» оказались русским
переводом шведских слов. О Рюрике
сказано, что он пришел «с роды своими»
(«Sineuse» —
«своими родичами» — Синеус) и верной
дружиной («Truwar»
— «верной дружиной» — Трувор)… Другими
словами, в летопись попал пересказ
какого-то скандинавского сказания о
деятельности Рюрика (автор летописи,
новгородец, плохо знавший шведский
язык, принял упоминание в устнойcare(изложении — И.
Относительно начала
российской государственности выскажем
следующее предположение. Многие отряды
(дружины) варягов (норманнов, скандинавов)
устремились (по разным причинам, на наш
взгляд, основной была материально-экономическая)
на Запад, Юг и Восток для грабежей,
захвата земель, с целью осесть на них,
и т.д. Один из таких отрядов, во главе с
военным вождем Рюриком, искавший земли
для грабежей оказался в Новгородской
земле, и на короткое время захватил
Новгород, став его правителем (по другой
версии, ильменские славяне призвали
его княжить вместе с «братьями» Синеусом
и Трувором в Новгород; факт приглашения
варягов на княжение в Русскую землю не
установлен). Между тем, вскоре варяги
из Новгорода были изгнаны. Н.М. Карамзин
пишет: «Бояре славянские (во главе со
старейшиной, князем Гостомыслом –
И.П.), недовольные властью завоевателей,
которая уничтожала их собственную …,
вооружили (новгородцев – И.
Т. Степанищев
считает Новгород первой столицей
Древнерусского государства и поэтому
«норманнская теория» происхождения
Российского государства с его точки
зрения несостоятельна. Принимая в расчет
рассуждения А.Т.Степанищева о Новгороде
– первой столице Древнерусского
государства – периодизация последних
двух веков первого
тысячелетия и первых трех веков второго
тысячелетия могла бы иметь следующую
конкретную
форму, — совпадая с временем переноса
столицы Русских
земель: Новгородский
период — до 882 г.; Киевский период — до
1157 г.; Владимиро-Суздальский
период — до 1326 г.; Московский период —
после 1326 г.5 С
рассуждениями А. Т. Степанищева, в
известной мере, можно было бы согласиться.
Но все же, хотелось бы уточнить положение
относительно «первой столицы» и начала
российской государственности. По
изысканиям акад. Б.А. Рыбакова «…
кто в Киеве нача первее княжити …»,
он относит к VI
в. (время правления византийского
императора Юстиниана (527-565), что
датируется и византийскими монетами).
По всей вероятности, именно в это время
происходит слияние в один большой союз
нескольких лесостепных славянских
племен. Союз среднеднепровских славянских
племен назывался Русью (первенство в
новом союзе, можно думать, первоначально
принадлежало русам, но столицей становится
Полянский Киев). На рубеже
VIII-IX
вв. происходит перерастание днепровского
союза в суперсоюз, объединяющий несколько
союзов славянских племен. Такое
объединение уже было настоящим
государством или становился им. Это еще
одно свидетельство о несостоятельности
«норманнской теории» происхождения
Российского
государства.
По нашему мнению,
новгородская государственность
складывалась уже в начале VIII
века., в форме
раннефеодальной республики, в
административном отношении делившейся
на пятины, во главе с выборными органами
управления — посадником, тысяцким и вече
— осуществлявшем
непосредственную демократию
(народоправство) и сохранившееся до
конца XV
—
начала XVI
вв. Киевская государственность начала
формироваться с IX
века.
, в форме раннефеодальной
монархии, в административно-территориальном
отношении делившаяся на волости и уделы,
с великим князем и феодальным собранием
знати во главе. Можно
полагать, что образовались два центра
с различными типами (республика
и монархия) российской государственности.
Взаимодействие этих двух центров, а
также международное взаимодействие с
другими государствами (Новгорода с
ганзейским союзом, скандинавскими
странами и др.; Киева с Византией,
западноевропейскими странами и др.) —
сформировало Древнерусское государство
(специфика новгородской государственности
сохранялась вплоть до XV
и даже до XVIII
вв.).6
После 1917 г.
норманнская теория стала неприемлемой
для советской историографии и
источниковедения по политическим,
идеологическим и патриотическим мотивам.
Поэтому вместе с норманнской теорией
отодвигался и Новгород как ее часть. В
то же время особо не афишировалось
и понятие «Киевская Русь», сдерживалось
развитие теории и неоднородности
происхождения России и Украины.
Другим актуальным моментом в выработке периодизации истории России является отмена крепостного права как основной вехи в переходе от феодализма к капитализму. Многие авторы доказывают, что Манифест от 19 февраля 1861 г. практически ничего не дал России и положение крестьян еще более ухудшилось и т. д., хотя отмечают этот акт как переломный в движении к капитализму. Есть и сторонники другой концепции, предлагающие считать началом развития капитализма в России буржуазно-демократическую революцию 1905-1907 гг. и последовавшую за ней столыпинскую аграрную реформу. К тому же парламентаризм как признак буржуазности зародился именно в эти годы. Здесь есть над чем подумать, так как аграрная реформа Столыпина также мало что дала России, она даже вызвала протесты крестьянства, доходившие до столкновения с полицией.
Наряду
с неопределенностью отдельных положений
периодизации истории России
до октября 1917 г., имеются сложности и в
оценке времени с 1917 г.
до 1991 г. и т.д. На
основе анализа концепций многих
современных историков можно предложить
использование в вузовском курсе истории
России следующей периодизации (табл.
4):
Таблица 4
Период | Хронологические рамки | Содержательные рамки |
I | С рубежа VII-IX вв. до XIII в. | Образование и становление Древнерусского государства |
II | С XIII в. до середины XV в. | Удельная раздробленность на Руси |
III | XV
– XVIII
вв. | Объединение русских княжеств в единое централизованное государство, расширение русских земель |
IV | XVIII – начало XX вв. | Российская империя |
V | Конец 10-х – конец 80-х годов XX в. | Советское государство |
VI | С начала 90-х гг. XX в. | Новая Россия (название условное) |
Следует
заметить, что эта периодизация истории
России не бесспорна, но она вбирает в
себя многообразие точек зрения разных
авторов, специалистов.
В учебно-преподавательской
работе, следует так же рассматривать
переодизацию, данную в учебниках, по
которым работают студенты.
Периодизация социальной истории | Encyclopedia.com
Питер Стернс
Периодизация — решение о том, когда в историческом времени заканчивается один образец и начинается другой — является ключевым компонентом концептуального арсенала историка. С помощью периодизации историки стремятся выявить связи и разрывы в прошлом и, следовательно, указать конкретные моменты, требующие причинно-следственных объяснений, призванных определить, почему происходят разрывы. Конечно, не все историки имеют дело с периодизацией, и некоторые из тех, кто использует схему периодизации, не обосновывают ее явно, используя обычные ярлыки без их серьезной оценки. Однако в лучшем случае тщательное использование периодизации позволяет историкам объяснить, почему они начинают свою хронологию именно тогда, когда они это делают — в начале какого-то значительного сдвига в рассматриваемом явлении, — и почему они заканчивают именно тогда, когда они это делают, с добавлением возможных внутренних стыков.
к смеси. Периоды могут относиться к определенному аспекту общества — взлету и падению отдельного института или идеи — или ко всему обществу.
Изменение направления, то есть возникновение новых периодов, в социальной истории проявляется в нескольких формах. Исследователи русского крестьянства, например, могут иногда использовать новые рамки, созданные сдвигами в законодательстве, такими как освобождение крепостных в 1861 г. или советская коллективизация, начавшаяся в 1928 г. Другие направленные изменения, хотя и не менее реальные, не обеспечивают сравнимую точность. Например, примерно в 1770-х годах резкое увеличение процента всех внебрачных рождений свидетельствует о явном переломе — новом периоде — в популярном сексуальном поведении в Западной Европе. (Аналогичная новая фаза сексуального поведения произошла среди русских крестьян в 1880-х гг.)
В целом, социальные историки используют множество схем периодизации, как и историки всех мастей. Но поскольку их темы часто незнакомы, они не обязательно могут полагаться на установленные маркеры.
Действительно, часто они вынуждены более явно заниматься периодизацией, чем историки, занимающиеся политической или интеллектуальной историей, именно потому, что привычные рамки не работают. В европейской социальной истории исследовались многочисленные варианты, и единой формулы так и не появилось.
ПЕРИОДЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ ИСТОРИИ
Традиционная периодизация в современной европейской истории хорошо известна. Конечно, всегда могут быть споры — например, когда именно началось итальянское Возрождение. И знакомые периоды могут сбивать с толку; таким образом, Северное Возрождение во многих отношениях продолжалось даже тогда, когда начался период Реформации. Но в целом список неудивителен. Возрождение уступает место Реформации. Семнадцатый век часто называют абсолютной монархией. XVIII век как эпоха Просвещения. Затем следует период революции с промежуточной консервативной реакцией между 1815 и примерно 1830 годами. После 1848 года может показаться, что национальные объединения, а затем система союзов задают тон на несколько десятилетий.
Традиционная периодизация почти всегда признает основное значение Первой мировой войны. Двадцатый век далее разделяется Второй мировой войной и подъемом и падением холодной войны. Некоторые историки предварительно утверждают, что окончание «холодной войны» знаменует собой начало еще одного периода, который в конечном итоге будет рассматриваться как первая фаза двадцать первого века.
Периоды такого рода не только хорошо известны, но и имеют то достоинство, что обычно пересекают широкие полосы европейской географии из-за общеевропейского влияния дипломатии, подражания ключевым политическим формам, таким как абсолютизм или заражение революцией, и распространение ключевых интеллектуальных движений, таких как Просвещение.
До подъема социальной истории, когда учебники или другие обзоры включали некоторые материалы по социальной истории, периоды определялись политическими или интеллектуальными моделями. Так, знаменитая серия Rise of Modern Europe под редакцией Уильяма Лангера, или 9В серии 0003 «Народы и цивилизации » во Франции использовались такие маркеры, как Французская революция, наполеоновская эпоха и т.
д., в которых рассматривались такие явления, как рост городов или сдвиги в схемах работы в отдельных главах в рамках этой структуры. Очевидно, господствовало предположение, что политическое или, в некоторых случаях, интеллектуальное развитие задавало основной тон европейской истории, а социальные и даже экономические нововведения могли укладываться в соответствующие границы.
СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ КАК АЛЬТЕРНАТИВА
Социальная история усложняет стандартную периодизацию европейской или любой другой истории. Возьмем конкретный пример. Нет никаких оснований предполагать, что изменения в популярных моделях воспитания детей в Англии — очевидная тема социальной истории — следуют тому же ритму, что и изменения в системе политических партий, являющейся одним из основных элементов традиционной английской истории. Ключевой вопрос заключается в том, являются ли общие причины изменений в этих двух областях. По крайней мере, это требует явного определения.
Социальные историки не предполагают, что высокая политика или великие идеи обязательно формируют интересующие их явления.
Работа над важным вкладом крестьян, рабочих или женщин в историческую летопись имеет дело с группами, для которых государство может быть довольно отдаленной силой и на которых великие идеи могут иметь незначительное прямое влияние. Исследования дополнительных аспектов социального поведения — демографии, преступности или функций домохозяйства — также должны учитывать факторы, выходящие за рамки политики и интеллектуальной жизни. Результат, по крайней мере в принципе, открывает перед современной европейской историей множество новых вопросов периодизации. Новаторство Э. П. Томпсона Становление английского рабочего класса , таким образом, начинается ближе к середине восемнадцатого века, что мало кто из традиционных историков удостоил бы зарождением чего бы то ни было, и заканчивается примерно в 1830-х годах. Не только это, но и ключевые события в течение этого периода, такие как Французская революция и возвышение Наполеона, не рассматриваются как существенно изменяющие рассматриваемые явления.
Даже историк, занимающийся протестом в течение длительного периода времени, как Шарль Тилли, может преуменьшить значение Французской революции 1789 года., в пользу включения его в более крупную схему периодизации. Или обзор социальной истории может перепрыгнуть через Первую мировую войну, используя определение зрелого индустриального общества, которое начинается примерно в 1870-х годах и заканчивается после 1945 года, в котором мировые войны оказали некоторое влияние, которое не смогло перенаправить основные социальные процессы, такие как классовая борьба. или домашний акцент для женщин.
Социальная история усугубляет проблему периодизации тем, что редко фокусируется в первую очередь на событиях и конкретных датах. События могут иногда иметь значение как причины социальных явлений — таким образом, любая история женского труда будет останавливаться на каждой из двух мировых войн, чтобы отметить некоторое влияние на увеличение занятости женщин, а конец крепостного права явно имеет значение в хронологии крестьянской истории.
Или события могут иллюстрировать какую-то большую социальную тенденцию, но они редко образуют четкие границы тем, изучаемых социальными историками. Соответственно, социальным историкам обычно гораздо удобнее связывать начало новой тенденции с десятилетием или около того, а не с конкретным годом, тем более с месяцем и днем. Таким образом, резкое снижение младенческой смертности, которое является ключевой частью демографического перехода, началось в Западной Европе (и Соединенных Штатах) в 1880-х годах, а не 15 апреля 1881 года. Волнение колдовства подошло к концу к 1730-м годам (хотя здесь, по общему признанию, даты последних официальных судебных процессов могут добавить некоторую непривычную точность). Современная семья европейского типа начала формироваться в конце пятнадцатого века, а не в 1483 году. Периодизация социальной истории фокусируется на новых направлениях коллективного поведения, а не на четких единичных событиях.
В принципе, подъем социальной истории открывает традиционную европейскую периодизацию истории для множества наводящих вопросов.
То, что долгое время предполагалось, теперь должно быть пересмотрено. Результат — немалая проблема для историков, также занятых новыми темами, особыми видами исходных материалов и так далее. Вызов, в свою очередь, объясняет, почему варианты социальной истории были разнообразными и в разной степени удовлетворительными.
БЛИЖЕ К ДОМУ
Два варианта минимизируют нарушение социальной истории установленной периодизации. Один предполагает использование уже имеющихся периодов; другой предполагает полное отсутствие реальных периодов.
В первом варианте, как по хорошим, так и по плохим причинам, многие темы социальной истории помещаются в знакомые хронологические рамки. Очень немногие книги по социальной истории, которые доходят до 1914 года, просто не останавливаются на этом или, по крайней мере, не признают крупного прорыва. Очень немногие ранние модернисты — люди, концентрирующиеся на XVII и XVIII веках — на самом деле продолжают свою работу после 1789 или 1815 года.
Существует множество французских социальных историй, которые укладываются в рамки 1815–1848 годов, знакомого политического фрагмента.
Использование традиционной периодизации может быть объяснено несколькими способами с разной степенью достоверности. Иногда это просто отражает удобство. Работая с новыми темами, оказалось слишком сложно продумать фундаментальные начала и окончания, поэтому была добавлена общепризнанная периодизация. Результат может также помочь читателям-историкам, не являющимся специалистами в области социальной истории, лучше понять новую тему. Даже если в 1848 г. не произошло серьезных изменений в ускоряющемся характере фабричной работы, например, во Франции, прекращение исследования в 1848 г. вряд ли будет подвергаться сомнению. Архивные материалы также могут быть организованы в соответствии с установленными датами, что послужит дополнительным источником энергии. Все эти оправдания вполне понятны, особенно в первые годы новейших исследований в области социальной истории, и результирующая периодизация могла бы стать основой для захватывающих исследований.
Но в результате были использованы удобные даты, а не продуманный подход к периодизации с точки зрения основных изменений и преемственности.
Традиционная периодизация могла бы приобрести дополнительное значение, когда историки более прямо утверждали, что знакомые явления и их даты напрямую связаны с социальными изменениями либо как причина, либо как следствие. Например, многие социальные историки используют Реформацию как законную отправную точку для изучения изменений в семейной жизни, хотя в большинстве случаев исследования простираются далеко до семнадцатого века, чтобы уловить полное влияние вовлеченных событий. Исследования европейского общества между мировыми войнами могут явно установить, что затронутые темы изменили форму в результате Первой мировой войны и снова изменятся с началом Второй мировой войны; здесь периодизация может быть условной, но она явно применяется. Без сомнения, некоторые общепринятые периоды лучше других подходят для темы социальной истории, потому что влияние политических или интеллектуальных событий различно.
Второй способ свести к минимуму проблемы периодизации при новаторском подходе к социально-историческим явлениям заключается в том, что можно было бы назвать постхолированием — изучением аспекта прошлого ради самого себя, не слишком заботясь о том, когда эти явления начались или закончились. Таким образом, социальный историк может исследовать ритуалы середины семнадцатого века, которые проливают свет на брак или роли женщин. Результат может значительно пополнить запас знаний, но задача вписаться в хронологию или объяснить, когда начались явления и почему, будет оставлена другим. Определенные виды микроистории исследуют захватывающие специфические материалы, которые освещают характеристики точки в прошлом, но опять же, не беспокоясь о хронологических границах. Время от времени, конечно, этот подход «постхолинга» сочетается с некоторыми ссылками на то, насколько все это отличается от того, что придет позже — подход «мир, который мы потеряли», — но нет явной попытки решить, когда произошли изменения или даже что привело к тому, что изученные закономерности потеряли свою актуальность.
С другой стороны, некоторые социальные историки-первопроходцы настаивают на совершенно ином подходе, утверждая, что социальная история вообще не может быть заключена в ловушку традиционной периодизации, но также и что необходимость решения вопросов периодизации не может быть решена. уклонился просто потому, что темы и материалы незнакомы.
Следуя примеру Фернана Броделя и французской школы Annales , многие социальные историки утверждают, что определенные виды социальных явлений меняются очень медленно, если вообще меняются, на протяжении длительных отрезков времени в европейском прошлом. Через эту призму можно увидеть многие структуры крестьянской жизни. Методы работы, или землевладение, или народные верования и ценности могут сохраняться долгое время, часто от Средневековья до современности. У явлений есть начало, пусть иногда и окутанное туманами далекого прошлого, и может быть конец, но нет необходимости в периодизации, выявляющей несколько десятилетий, а то и несколько столетий.
Аргументы с точки зрения продолжительности менее часто применялись к девятнадцатому и двадцатому векам, чем к средневековой и ранней современной европейской истории, но пережитки не исключены даже в недавнее время. Таким образом, без обязательного явного вызова longue durée (длительная продолжительность), многие историки европейского колдовства отмечают важное сохранение народных верований до середины девятнадцатого века, даже несмотря на то, что формальный период испытаний (который зависел от молчаливого согласия церковных и государственных лидеров) закончился более чем столетием раньше.
Подход longue durée часто позволяет идентифицировать ключевые региональные модели в Европе в более общем плане, где устойчивые структуры связаны с некоторым сочетанием географии и культурных традиций. Сам Бродель исследовал особую динамику в Средиземноморской Европе. Другие идентифицировали долговечные структуры в Восточной Европе или других местах, иногда связанные с моделями землевладения или другой базовой динамикой сельских районов.
Периодизация, основанная на структуре longue durée , также подвергается критике. Многие социальные историки оспаривали представление о стабильном, даже неизменном крестьянстве, отмечая, что настойчивость иногда отражает просто отсутствие сохранившейся информации и что резкие, внезапные изменения в поведении и убеждениях крестьян являются обычным явлением. В целом популярность подходов longue durée снизилась с 1980-х годов.
Второй подход к периодизации социальной истории — не обязательно противоречащий longue durée аргументы в пользу настойчивости, но с другим акцентом — фокусируется на том, что Чарльз Тилли назвал поиском «больших перемен». Здесь предполагается, что время от времени, но не слишком часто, европейская история подбрасывает некоторые структурные сдвиги, настолько масштабные, что они имеют широкий спектр социальных последствий. Тилли видит два изменения, которые он датирует шестнадцатым и семнадцатым веками, как изменяющие в некотором смысле европейское общество вплоть до настоящего времени.
Коммерциализация экономики и сопутствующее формирование неимущего пролетариата — одна из его ключевых сил. Рост европейского государства за счет накопления новой бюрократии, новых функций и (постепенно) новых народных ожиданий является другой его великой силой. Тилли утверждает, что совокупный эффект двух его больших изменений изменил модели популярных протестов в Европе способами, которые все еще можно проследить на протяжении девятнадцатого века.
Другие социальные историки могут оспорить хронологию Тилли или его выбор сил. Например, «большие изменения» в популярной культуре также можно проследить, по крайней мере, до конца семнадцатого и восемнадцатого веков. Конкретная терминология «больших перемен» широко не используется, но идея основных поворотных моментов все больше набирает силу в более амбициозных исследованиях социальной истории. Поворотные точки могут иметь некоторое отношение к традиционной периодизации, но обычно требуют отдельного определения, датировки и объяснения.
Таким образом, концепция протоиндустриализации, хотя и оспаривается некоторыми экономическими и социальными историками, утверждает, что распространение коммерциализированного, но домашнего производства в конце семнадцатого и восемнадцатого веков привело к важным изменениям не только в трудовой жизни, но и в потребительских привычках, гендерных отношениях, сексуальных отношениях. поведение и напряженность между поколениями — своего рода «большие перемены», другими словами, за которыми непосредственно последовало множество других социальных сдвигов. Многие социальные историки рассматривают промышленную революцию с точки зрения масштабных социальных последствий — на самом деле, им больше нравится концепция промышленной революции как обозначения целого набора социальных изменений, чем их коллегам-экономистам, которые по-разному обсуждают этот термин в соответствии с более узким набором экономических показателей. Еще одна важная точка перемены — возможно, окажется применимым заезженный ярлык «постиндустриальный» — может наступить примерно в 19 веке.
50-е годы, связанные с некоторыми знакомыми событиями в государстве после Второй мировой войны, а также с изменениями в структуре семьи и народных ценностях.
КОНКРЕТНЫЕ ПЕРИОДИЗАЦИИ
Наряду с большой продолжительностью и большими изменениями социальные историки все больше вносят свой вклад в периодизацию, имея дело со специфическими хронологическими рамками для конкретных социально-исторических явлений. Примеры здесь варьируются так же широко, как и сама социальная история. Один историк, Эрик Хобсбаум, видит первые ключевые признаки инструментализма среди британских рабочих в 1850-х годах; именно в этот момент, утверждает он, некоторые работники перестали рассматривать работу в традиционных терминах и начали вести переговоры с работодателями, полагая, что работа должна быть инструментом лучшей жизни вне работы. История женщин и труда отмечает сокращение участия женщин в рабочей силе Западной Европы в первые десятилетия промышленной революции (хотя женщины действительно получили работу на фабриках, их все еще больше вытесняли с домашнего производства), но затем отмечает резкое возвращение замужних женщин на рынок труда в XIX в.
50-х и 1960-х годов. Новая забота о стройности и избегании избыточного веса возникла в Западной Европе в 1890-х годах. Именно в восемнадцатом веке — вероятно, между 1730 и 1770 годами — женщины, а не аристократия, стали рассматриваться как группа в европейском обществе, которая должна особенно ассоциироваться с красотой и, следовательно, с особым вниманием к костюму. Именно в это время — в ходе изменения, которое еще предстоит полностью изучить — доминирующие культурные представления начали смещаться от традиционных представлений о том, что женщины более грешны по своей природе, чем мужчины, к аргументу о том, что они в решающих отношениях, особенно в отношении сексуальность, более нравственная. Это было в 1890s, которые становятся объектами убийства в некоторых частях Западной Европы, стали больше сосредотачиваться на членах семьи, чем на компаньонах по барам — увлекательный, хотя и очень специфический сдвиг периодизации. Именно в 1920-х годах пожилые люди начали переставать жить вместе с более молодыми родственниками (эта тенденция фактически усилилась в девятнадцатом веке), и эта тенденция сохраняется и по сей день.
Именно в конце шестнадцатого века современные тюрьмы начали менять представления и практику наказания в Западной Европе.
Список конкретных результатов периодизации огромен. Некоторые, конечно, относятся к более широким утверждениям; граница между конкретными периодизациями и аргументом «больших перемен» не является жесткой и быстрой. Один из основных результатов периодизации социальных историков с 1980 года подчеркивает происхождение современного общества потребления в восемнадцатом веке. В отличие от прежнего мнения о том, что потребительство явилось результатом индустриализации, теперь мы понимаем, что в Западной Европе оно ей предшествовало. Историки-демографы также призывают к довольно простой периодизации, с акцентом на начало снижения рождаемости в конце восемнадцатого или начале девятнадцатого веков, поддающееся измерению старение населения к началу двадцатого века и так далее. Работа Норберта Элиаса, недавно возрожденная в нескольких исследованиях, привлекла внимание к семнадцатому и восемнадцатому векам как к времени изменения манер и растущего стремления к самоограничению в различных аспектах жизни, от еды до эмоций.
Конкретные периодизации в социальной истории различаются не только в зависимости от конкретных тем, поскольку очевидно, что не все аспекты человеческого поведения меняются согласованно, но также и в зависимости от регионов. Выбор периодов и точек перелома в истории манориализма, например, очевидно различается в каждом европейском регионе, но то же самое верно и для сдвигов в семейной структуре или сексуальности. Иногда, по крайней мере в последние века, региональные различия в периодизации отражают разные даты таких явлений, как индустриализация, так что характер периодов более схож, чем конкретная хронология. Крестьянская сексуальность в России, например, которая начала меняться в конце девятнадцатого века в результате новых контактов с городами, вступает в новый период, несколько похожий на тот, который можно различить в Западной Европе в середине восемнадцатого века. Но нельзя слишком углубляться в закономерности: региональный фактор усложняет периодизацию в европейской социальной истории.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В настоящее время в европейской социальной истории не доминирует ни одна схема периодизации. Полезные подходы варьируются от принятия знакомых хронологий до явно альтернативных схем, таких как длительная продолжительность или большие изменения, до набора конкретных периодизаций, полученных в результате изучения социальных классов, пола и поведения населения. Добавьте к этому различные периодизации, необходимые для разных регионов Европы, такие как упадок манориализма в Западной Европе раннего Нового времени даже по мере усиления крепостного права в России и Польше, и картина, несомненно, станет сложной.
И из этой мешанины подходов выделяются три результата. Во-первых, хотя социальные историки не полностью заменили традиционную периодизацию, они, безусловно, склонны оспаривать ее. Некоторые скобы выживают лучше, чем другие. Хотя исследований социальной истории эпохи Возрождения предостаточно, особенно для Италии, Ренессанс обычно не выделяется как основной период социальной истории.
Будучи преимущественно элитарным культурным явлением с некоторыми разветвлениями в политике и торговле, Ренессанс не имел достаточно широкого социального резонанса, чтобы быть ужасно полезным в качестве периода социальной истории в целом. Как указывалось ранее, Реформация сохранила большую полезность как период социальной истории, хотя и только если была продлена во времени. Соответственно, некоторые события, которые долгое время были неудобно связаны с политическими периодами, такие как промышленная революция, теперь приобретают большее значение. Эти концепции не совсем новы, но их приоритет смещается, как только переопределяются подлежащие учету темы. Немногие социальные историки конца двадцатого века нарезают девятнадцатый век в соответствии с политическими и дипломатическими сдвигами. Действительно, периодизация, основанная на дипломатических событиях, сохранилась особенно плохо, за исключением случаев, когда дипломатия терпит крах и следуют разрушительные для общества войны. В целом схема периодизации социальной истории выглядит значительно отличной от более традиционных маркеров.
Отличие заключается в необходимости больше фокусироваться на точках перехода социальных процессов, чем на конкретных событиях и отдельных датах.
Во-вторых, никакая полностью согласованная периодизация не заменила обычные маркеры. Существует слишком много аспектов общества, слишком много частных схем, чтобы, по крайней мере, на данный момент можно было добиться существенной согласованности. Для некоторых наблюдателей или критиков результатом является досадная неразбериха или отсутствие последовательности. Одним из мотивов толчка к «большим переменам» было стремление к синтезу, надежда на то, что несколько драматических сил смогут объединить самые разнообразные социальные явления. В худшем случае к каждой крупной теме социальной истории прилагается отдельная схема периодизации, а иногда даже ее приходится модифицировать в зависимости от исследуемого географического региона.
В-третьих, несмотря на беспорядочность, постоянное исследование социальной истории в лучшем случае сделало поиск подходящих периодов более явным, более открытым для оценок и дискуссий, чем это было верно для некоторых старых формул.
Определение того, когда происходят основные изменения в направлении (и какие преемственности переживают их), и что их вызвало, во многом является делом истории. Именно потому, что социальная история переопределила то, что влечет за собой прошлое, необходимость поиска соответствующей хронологии становится частью задачи. Можно только догадываться, появятся ли в будущем какие-то более крупные объединения, хотя некоторые кластеры особенно важных изменений уже широко признаны. Для некоторых необходимость перейти к теме с вопросами о соответствующей хронологии делает результирующую историю более захватывающей и более полезной, чем когда преобладали менее изученные предположения. Как для исследователей, так и для пользователей истории необходимость думать о периодизации, несомненно, усложняет задачу изучения социальной истории.
См. также другие статьи в этом разделе.
БИБЛИОГРАФИЯ
Бродель, Фернан. Средиземноморье и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II.
Перевод Сиан Рейнольдс. Нью-Йорк, 1976. Перевод La Méditerranée et le monde méditerranéen à l’époque de Philippe II.
Ласлетт, Питер. Мир, который мы потеряли. Нью-Йорк, 1965.
Стернс, Питер Н. и Херрик Чепмен. Европейское общество в период потрясений: социальная история с 1750 г. 3-е изд. Нью-Йорк, 1992.
Тилли, Чарльз. Большие структуры, большие процессы, огромные сравнения. Нью-Йорк, 1984.
Маскировка империализма: как учебники неверно интерпретируют холодную войну и обманывают студентов
3 января 2020 г.
Урсула Вульф-Рокка
Мы с моими учащимися 11-го класса из США подходили к концу нашего подразделения по холодной войне в 2016 году , когда появились новости о вмешательстве России в президентские выборы в США. Когда мы обсуждали новостные статьи о сообщениях об иностранном вмешательстве, мои ученики не поверили: «Почему средства массовой информации придают этому такое большое значение? То, в чем обвиняют русских, ничто по сравнению с тем, что сделали США на Кубе!» Сара добавила: «Я имею в виду, что знаю, что русские взламывают нас, это плохо, но это не похоже ни на кого умер .
В Конго лидер был убит».
В дни, последовавшие за первоначальными разоблачениями российских хакерских атак, некоторые журналисты стремились напомнить читателям о грязном прошлом иностранного вмешательства Соединенных Штатов. CNN, например, опубликовал статью чилийского писателя Ариэля Дорфмана о роли США в свержении демократически избранного чилийского лидера Сальвадора Альенде в 1973 году. Читателям Дорфмана можно простить, если они не узнают имя Альенде. О них они тоже могли никогда не слышать: Патрис Лумумба, Мохаммад Мосаддык, Хакобо Арбенс. Во многих учебниках истории США эти лидеры, все из которых были свергнуты с помощью (а иногда и по указанию) правительства США, если и упоминаются, то лишь вскользь.
Слишком часто, когда речь заходит об интервенциях США в период холодной войны, официальная учебная программа дезинфицируется и разрознена, в результате чего учащиеся плохо подготовлены к тому, чтобы разобраться в происходящих в их стране глобальных издевательствах.
Важных событий просто нет. Сегодня Конго и Афганистан являются одними из самых нестабильных мест в мире. Но как они дошли до этого? Истории холодной войны этих стран нет в наших учебниках. То, что студенты и узнают об интервенционизме США, является расплывчатым и неполным, скрывая экономические мотивы, стоящие за антикоммунизмом, и значительный вред, причиняемый политикой США. А поскольку содержание холодной войны разбросано по стольким главам, глобальное вмешательство США кажется скорее бессистемным, чем методичным. Просматривая одну нить здесь и другую нить там, учебники не предлагают учащимся увидеть весь гобелен действий США в период холодной войны, который систематически подрывал демократические, часто антиколониальные движения по всему миру. (В учебниках также не упоминается антикоммунистическое разжигание страха времен холодной войны, которое использовалось против американских движений за рабочие и гражданские права). Источник: Викикоммонс.
В книге Пирсона Путешествие по Америке , принятом учебнике для моих 11-классников, есть отдельная глава «Холодная война дома и за рубежом: 1946–1952».
Поскольку авторы Путешествие по Америке настаивают на сохранении хронологического подхода, эта глава не включает политику холодной войны конца 1950-х или 60-х, 70-х и 80-х годов. Если вы хотите узнать больше о Кубе, Вьетнаме или Никарагуа, вам придется покопаться в других главах, рассказывающих о затхлом и триумфальном марше президентства. И если вы хотите понять, что мотивировало свержение и убийство Альенде в Чили или Лумумбы в Конго, вам не повезло. В учебнике полностью отсутствует гнусное вмешательство Соединенных Штатов в эти места.
America: A Concise History , текст уровня колледжа, принятый для курсов AP по истории США в моей школе, имеет некоторые из тех же ограничений, что и Путешествие по Америке . Хотя его глава, посвященная холодной войне, охватывает период до 1960 года, в нем несколько точно описывается поддержка США диктаторов («Американские политики склонны поддерживать стабильные правительства, какими бы репрессивными они ни были, пока они открыто антикоммунистические»), и, по крайней мере, 90 127 упоминает переворотов под руководством ЦРУ в Гватемале и Иране, нет никаких упоминаний о перевороте в Чили или других латиноамериканских интервенциях 19-го века.
70-х и 80-х годов. Если поискать Сальвадор в указателе, эта страна упоминается ровно один раз, в последней главе, и нет упоминания о военном или политическом вмешательстве США в эту страну: «Хотя Мексика по-прежнему давала самую большую группу испаноязычных иммигрантов, большое количество прибыло также из Сальвадора и Доминиканской Республики». Учебник не предлагает объяснения того, почему большие потоки сальвадорцев могут покинуть свою страну и какую роль дестабилизирующий американский империализм сыграл в создании этого кризиса. Это упущение особенно вопиющее сегодня, когда Трамп лишает сальвадорцев и иммигрантов из других стран статуса временной защиты.
Даже когда в эти учебники включаются важные события, читатели уходят далеко не просветленными. Возьмите этот абзац под заголовком «Сдерживание в действии» в American Journey :
Дважды в течение первого срока Эйзенхауэра ЦРУ свергало демократически избранные правительства, которые, казалось, угрожали интересам США.
В Иране, который национализировал британские и американские нефтяные компании, пытаясь вырваться из-под контроля западных корпораций, ЦРУ в 1953 году поддержало переворот, свергнувший правительство и помогший молодому шаху, или монарху, получить контроль. Затем шах сотрудничал с США вплоть до своего свержения в 19 г.79. В Гватемале левое правительство расстроило United Fruit Company. Когда в 1954 году гватемальцы получили оружие от коммунистического блока, ЦРУ установило режим, дружественный американскому бизнесу.
Хотя Путешествие по Америке превосходит некоторых своих конкурентов по включению действий США в Иране и Гватемале, нельзя игнорировать его двусмысленный язык. Почему авторы определяют шах , а не национализированный ? Наверняка эти два слова одинаково незнакомы большинству американских подростков. Без понимания экономического воздействия на интересы иностранного бизнеса, когда правительства берут под свой контроль ключевые отрасли промышленности или земельные владения, студентам трудно ясно понять, что мотивировало эти перевороты.
Принцесса Лилиуокалани в 1887 году. Она была королевой Гавайев в 1891–1893 годах и была свергнута войсками США. Источник: Honolulu Star-Bulletin.
Глаголы, используемые в рассказе «Путешествие по Америке» , настолько расплывчаты, что усыпляют, скрывая драматизм и коварство реальных событий. American Journey говорит, что ЦРУ «поддержало» переворот в Иране; на самом деле эта «поддержка» включала Кермита Рузвельта, агента ЦРУ и внука Теодора, прибывшего в Тегеран с чемоданами, полными наличных денег, для создания оппозиционного движения путем найма людей для протеста, подкупа редакторов газет для публикации дезинформации (9).0127 настоящие фейковые новости) и создание мнимой коммунистической партии, которая будет действовать как подставное лицо. Путешествие по Америке говорит, что шах «сотрудничал» с Соединенными Штатами; в нем не упоминается, что такое «сотрудничество» определялось покупкой Ираном оружия у Соединенных Штатов на миллиарды долларов, а также обучением ЦРУ Савака, тайной полиции шаха, печально известной своими нарушениями прав человека.
American Journey говорит, что правительство Гватемалы «расстраивало» United Fruit Company; в нем не объясняется, что United Fruit контролировала 42 процента гватемальской земли и что политика национализации Хакобо Арбенса угрожала ее прибыли. Авторы, кажется, не заботятся о том, чтобы попросить студентов подумать, почему частный бизнес вообще может руководить внешней политикой США.
Вместо того, чтобы полагаться на учебники, ученики моего класса исследуют один объект агрессии США, делясь тем, что они узнали друг с другом, чтобы совместно написать эссе, сравнивающее интервенции США на Кубе, в Гватемале, Афганистане, Конго, Никарагуа, Чили, и Иран. Таким образом, учащиеся раскрывают основные черты политики США в период холодной войны и принимают во внимание обширный охват государственной власти США. Студенты не ошибаются ни в одном примере антидемократических правонарушений со стороны Соединенных Штатов, считая их аномальными, когда закономерности настолько очевидны.
Преобладающая периодизация истории США — в большинстве учебников и учебных программ — требует, чтобы мы изучали что-то под названием «экспансия на запад» отдельно от «американской экспансии».
Империализм» отдельно от «Холодной войны». На самом деле их лучше понимать как континуум. Политические, экономические, расовые и религиозные доводы, используемые для оправдания кражи исконных земель на этом континенте, были теми же, что использовались в 1893 и 1898 годах для кражи далеких земель Гавайев, Филиппин, Пуэрто-Рико и Гуама. Та же ненасытная жадность к ресурсам, которая привела американских сахарных магнатов к свержению королевы Лилиуокалани, также способствовала захвату United Fruit земель в Центральной Америке и ее сотрудничеству с ЦРУ для установления там режимов, благоприятных для бизнеса. Американский империализм нельзя четко периодизировать; это не эпоха, чтобы быть ограниченной страницами главы. Пока погоня за прибылью остается первостепенной задачей внешней политики США, империализм будет играть центральную роль в самом существовании Соединенных Штатов.
Рекламный щит, рекламирующий движение за аграрную реформу в Гватемале, примерно 1950-е годы. Фото Корнелла Капы • Журнал LIFE
И, не сумев представить холодную войну как империализм, мы также упустим возможность подчеркнуть сопротивление, которое лежало в ее основе: многие движения, которые Соединенные Штаты считали «коммунистическими» — и, следовательно, приемлемыми для ликвидации — были антиколониальными попытками отобрать земли, ресурсы и власть у правящих элит.
Учащиеся должны узнать о программе земельной реформы Арбенса как о популярной попытке изменить границы богатства и землевладения в Гватемале. Когда учебники сводят эту угрозу к «коммунистической подрывной деятельности», они преуменьшают силу и обещания, данные людям по всему миру примером Гватемалы. Если мы хотим, чтобы наши студенты представили себе мир, в котором ресурсы не копятся немногими в ущерб многим, мы должны показать им людей, которые сопротивлялись этому неравенству, находили способы противостоять ему и реструктурировать его и действительно добились таких успехов. как вызвать гнев самого могущественного правительства и вооруженных сил в мире.
Каждый день я сталкиваюсь с новыми заголовками, которые нужно распаковывать вместе со своими студентами:
Удар американского беспилотника убил влиятельного иранского командира;
Военные готовятся к последнему средству: войне с Северной Кореей ;
До 1000 американских военнослужащих могут быть направлены в Афганистан
Постоянное вмешательство и глобальная гегемония, осуществляемая сегодня правительством США, о чем свидетельствуют эти тревожные заголовки, необходимо срочно подвергнуть сомнению и опровергнуть.