Отношения Дон Кихот — Гамлет (Слинько)
Взаимодействие аспектовОтношения заказа, как и отношения ревизии, являются разноуровневыми. Один из партнеров, именуемый заказчиком, воспринимает другого под-заказного — вовсе не так, как второй — первого.
Концентрация заказчика на определенной, естественной для него сфере интересов приковывает внимание подзаказного и служит мощным инструментом воздействия на него; в то же время, жизненное поведение подзаказного отличается, с точки зрения заказчика, широтой мышления, однако также и спутанностью, и, если можно так выразиться, бестолковостью.
Принципиальная уверенность заказчика в определенных вопросах бытия, в общем, нейтрально сочетается с соответственной зоной <небрежной уверенности> подзаказного.
Одна из наиболее развитых психических функций довлеющего партнера, отражающая основную сферу его возможностей, резонирует с наиболее восприимчивым, <впечатлительным> элементом подзаказного, тем самым заставляя его осмысливать определенную задачу, в чем и заключается принципиальный момент механизма заказа.
Усилия заказчика, сопряженные с его стремлением к определенному социальному имиджу, встречают объективную и беспристрастную оценку подзаказного, так что на данном взаимодействии подчиненный партнер может позволить себе относительно <расслабиться>.
На незащищенное, слабое место заказчика подзаказный, при желании, может направить мощное ограничивающее воздействие. Это — вторая определяющая особенность, проясняющая <принцип действия> заказных отношений.
Заказчик не может получить адекватную информацию на те структуры, которые ее жаждут, так как подзаказный в соответствующей сфере откровенно слаб. Вследствие этого подзаказный представляется неубедительным и достойным жалости.
При этом оценивающая функция, взаимодействуя с наиболее сильной и интересной компонентой подзаказного, подсказывает заказчику, что его партнер весьма талантлив в своем деле.
Наиболее яркие особенности поведения подзаказного встречают, по большей части, снисходительный контроль заказчика, который при необходимости легко может быть актуализирован и направлен на погашение избыточности проявлений <младшего> партнера.
Сфера <общеобразовательных>, служащих поддержанию реноме, притязаний подзаказного встречает нейтральное, окрашенное некоторым <попустительством> отношение со стороны заказчика, при этом последний представляется в данном круге вопросов в целом более сильным.
Очевидно, что, в отличие от ревизных отношений, безнадежных для подчиненного участника, в отношениях заказа имеются возможности эффективного противодействия господствующему партнеру, так что последний оказывается в определенном смысле более слабым и, в случаях открытой конфронтации, становится пострадавшей стороной.
Второе важное отличие этого вида разноуровневых отношений заключено в их большей, по сравнению с ревизией, гуманности и осмысленности. По этой причине отношения заказа часто обладают достаточной теплотой, чтобы соединить людей в дружбе, а также и в брачном союзе на долгие годы.
Менее благоприятно заказ реализуется в случаях, когда заказчик — личность заведомо более слабая по сравнению с подзаказным, т.
е., например, заказчик — ребенок, подзаказный — взрослый, или же: заказчик — женщина, подзаказный — мужчина. В последнем случае достичь взаимопонимания особенно сложно. Поэтому чаще наблюдаются браки, а которых супруга — подзаказный.
В отношениях делового сотрудничества заказ не может считаться предпочтительным. Однако, он и не столь тягостен, как ревизия.
Сравнительно хорошее развитие заказные отношения могут получить в ситуации, когда заказчик — босс, но лишь при условии, что он научится <слышать> сотрудника-подзаказного. А вот если босс — подзаказный, ему следует стараться задействовать профессиональную мощь заказчика, вместо того чтобы направлять усилия на борьбу с ним.
Развитие отношений по конструктивному варианту тем более возможно, что сферы профессиональной уверенности у партнеров практически не пересекаются.
Гамлет и Дон Кихот (Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский Сервантес)
Гамлета часто сопоставляют с Дон-Кихотом.
Это два самых красноречивых образа, созданных гениальными художниками в эпоху Возрождения. Нет более высоких ориентиров, и кажется, что все проблемы, порожденные кризисом гуманизма, просматриваются в их ряду. Тургенев в речи «Гамлет и Дон-Кихот» — классическом анализе этих героев — увидел в них начала противоположные. Он не отметил ничего общего ни в ситуации, ни в характерах. Однако исходное положение и отправной принцип самоопределения сближает Гамлета с Дон-Кихотом. Оба они столкнулись с «морем бедствий». Гамлет, как и Дон-Кихот, одержим идеей самолично их устранить, говоря словами Тургенева, «берет на себя исправлять зло»:
Век расшатался — и скверней всего,
Что я рожден восстановить его!
Гамлет уповает на сильную личность и в этом случае без колебаний, хотя, в отличие от Дон-Кихота, горько сетуя и разражаясь проклятиями, на собственные плечи возлагает все бремя. Этот принцип самоопределения, общий для обоих героев, исходит из антропоцентрического характера воззрений гуманистов, составляет их практический наказ.
То, что по средневековым представлениям доступно было одному богу, берет на себя человек — не люди, не людские массы, а возвысившаяся до бога личность. Казалось бы, в совершенной противоположности идей обнаруживается известное сходство. Гамлет, как и Дон-Кихот, действует без единомышленников и соратников, у них есть сострадальцы и сочувствующие. В ренессансном апофеозе личности не 18 было презрения к массе, однако не было и признания ее достоинств, ее силы, ее действенной роли. Гуманистический индивидуализм брал за образец идеализированную самостоятельность рыцаря, столь же идеализированную независимость гордого йомена или широко предприимчивого бюргера.
Гамлет и Дон-Кихот — рыцари, воодушевленные гуманистическим принципом самоопределения. В «естественном», исторически объяснимом и прогрессивном возвеличении гуманизмом личности была своя крайность, сближавшая новые представления со старыми: вера в «сверхъестественные» возможности одной личности составляла и силу и слабость гуманизма.
В благородном и самоотверженном стремлении Гамлета и Дон-Кихота все бремя века возложить на собственные плечи и единоличным усилием «покончить с морем бедствий» выражена и необычайная дерзость ренессансного гуманистического сознания, и его высокомерие. Это высокомерие, следствие чрезмерной восторженности и самодовольства гуманистической мысли и плод ренессансного индивидуализма, мешает героической личности здраво смотреть на жизнь и оценивать свои возможности.
Оказавшись в тяжкой кризисной ситуации, лишенный здравого отношения к жизни, герой невольно оказывается в состоянии «безумия». У Гамлета и Дон-Кихота, у каждого из них, своя форма «безумия», но для них обоих «безумие» равно неизбежно и носит роковой характер. Гамлет не знает равновесия без сознания абсолютной истины, опять-таки говоря словами Тургенева, без веры «в нечто вечное, незыблемое». И в этом он тоже сходен с Дон-Кихотом. И своим исканием нравственного абсолюта близок старым чувствам. Гамлет, как многие до него и вслед за ним, например гётевский Фауст, сосредоточивается на мысли о смерти, когда, атакуемый упрямыми фактами и тягостными сомнениями, не может по-прежнему упрочить мысль, в быстром течении все вокруг нее движется и не за что уцепиться, даже не видно спасительной соломинки.
Горячечная напряженность мысли сказывается в нервном синтаксисе отрывочной и туманной речи. Гамлет «жутко догадлив», но проницательность его не обеспечивает ему точки опоры. В отношениях Гамлета и Дон-Кихота к женщине есть также много знаменательного, справедливо замечает Тургенев. Однако видит он в этих отношениях, как и во всем, что касается Гамлета и Дон-Кихота, только контрасты. Дон-Кихот «любит идеально, чисто, до того идеально, что даже не подозревает, что предмет его страсти вовсе не существует»1. Гамлет, напротив, «человек чувственный и даже втайне сластолюбивый… не любит, но только притворяется, и то небрежно — что любит»2. Отношение Гамлета к Офелии загадочно.
На этом выводе шекспироведы обычно сходятся легко. Однако, в отличие от Тургенева, большинство из них утверждает, что Гамлет любит Офелию и продолжает любить до конца своих дней, несмотря на все странности поведения, которые дают основание утверждать обратное.
У Тургенева не было оснований упрекать Гамлета в тайном сластолюбии. Во всяком случае, неубедителен его аргумент — ссылка на молчаливую улыбку Розенкранца при словах принца, что его не радуют женщины. Как бы то ни было, мысль об Офелии далеко не поглощает Гамлета целиком. Гамлетовские монологи — его откровения. Он высказывается в них непосредственно, в моменты особого напряжения, и его незамаскированный облик виден в них полнее всего.В монологах — ни слова об Офелии. В самом известном («Быть или не быть…») одна строка — «боль презренной любви» — может напомнить о ней, вызвать догадки, но в таком потоке мыслей —это уже не «боль», скорее «материал» и «тема» встревоженных философских раздумий и страстных обличений. И перед смертью Гамлет не вспоминает об Офелии, хотя незадолго до трагической кончины готов был биться с Лаэртом, чтоб доказать:
Всем множеством своей любви со мною
Не уравнялись бы…
Готовность Гамлета схватиться с Лаэртом подсказана не простым желанием доказать, как сильно он любил его сестру, и оправдаться, поскольку брат Офелии взывает: Тридцать бед трехкратных Да поразят проклятую главу Того, кто у тебя злодейски отнял Высокий разум! (5, 1) Гамлет задет, но больше возмущен, не может вытерпеть шаблонную логику лаэртовского чувства и с язвительной иронией отзывается на банально цветистое выражение его скорби (Лаэрт: Теперь засыпьте мергтвую с живым.
Им Гамлет отдает предпочтение. Отдает непроизвольно, без натяжки. Предпочтение вытекает из внутренней потребности, не так, как чувство долга у героя классицистской трагедии XVII века. И все же любовь оттеснена, точнее сказать, подавлена и, может быть, без необходимости отдана в жертву. Чувство любви вызывает у Гамлета горькое разочарование и подвергается сомнению. Поводов у него довольно: пример родной матери, с «гнусной поспешностью» («башмаков не износив») бросившейся на «одр кровосмешения»; сама Офелия, отвергнувшая его чистое чувство, тянущаяся к ней паутина коварных умыслов. У Гамлета невольно возникают или укрепляются далеко идущие подозрения и выводы, когда он слышит не предназначавшиеся для его слуха слова Полония, намеревающегося «подпустить» к нему свою дочь.
Довер Уилсон настаивает, что глагол «loose» в данном контексте означает «подпускать» и что Гамлету, как и шекспировской аудитории, был ясен двойной его смысл К В русском переводе, и в том числе самом 1 См.: W i 1 s on J. Dover. What happens in Hamlet. Cambridge, 1935, p. 103, 104. 21 последнем, этот оттенок исчез: «В такой вот час к нему я вышлю дочь» (2, 2). Гамлет «с отменным вежеством» твердит Офелии о своей любви, а ее хотят «подпустить» к нему, как, может быть, «подпускали» к другим. Родная мать, за ней возлюбленная крушат его возвышенные представления о любви. «Каким докучным, тусклым и ненужным» начинает ему представляться «все, что ни есть на свете», едва он узнает о позорном замужестве Гертруды. «О, мерзость! Это буйный сад, плодящий одно лишь семя; дикое и злое в нем властвует» (1, 2).
«Ничтожество, о женщины, вам имя» — следует его вывод. Это не крик досады, а потрясение и поворот чувств — в плоти ему уже чудится, как средневековому аскету, источник пагубы. Перемена в чувствах вызвана не только потрясшим его столкновением с «гнусным блудом».
Было в них и раньше нечто, что заставляло «самую несомненную вещественность» исчезать «перед его глазами» (Тургенев), как она исчезала перед глазами Дон-Кихота. Причины у них для этого не совершенно одинаковы, но совпадение в какой-то точке все же есть. Нравственная требовательность Гамлета возвышенна и благородна. В час испытаний, когда рушится все, было бы странным, если бы он отвлекся беспечным утешением. И все же Гамлету недостает сильного и энергичного чувства жизни. Восторженное воспарение с большим налетом книжности ослабило в нем телесное влечение, оно тронуто аскетическим влиянием — многовековое гонение плоти отзывалось неожиданным последствием, и трудно было обрести действительную свободу и гармонию в чувствах.
По-видимому, эта черта темперамента Гамлета позволила Марине Цветаевой сказать ему от лица Офелии: Не вашего разума дело Судить воспаленную кровь. И затем в «Диалоге Гамлета с совестью»: — Но я любил ее, Как сорок тысяч… — Меньше Все же, чем один любовник. Ему не хватает «такта действительности» (Белинский), как и Дон-Кихоту.
Между ними обнаруживается не только историческая, но и психологическая связь.
Они не во всем противоположны, потому и происходит так: «Гамлет начал «донкихотом», Дон-Кихот кончил «гамлетом». Психологическая противоположность между ними резко обозначается, когда одна сторона демонстрирует сомнения и колебания, другая — уверенность и решимость. Гамлет и Дон-Кихот оба начинают с утопии и «по своему произволу» — в полном соответствии с наивнооптимистическими воззрениями гуманизма — «чертят границы своей природы» (Пико делла Мирандола), не считаясь с действительным состоянием человека, с историческими условиями, с объективной необходимостью. «Все дело в том, чтобы не видя уверовать, засвидетельствовать, подтвердить, присягнуть и стать на защиту…»— говорит Дон-Кихот. Гамлет уверовал, засвидетельствовал, подтвердил, присягнул и стал на защиту, исполненный воодушевления и решимости. Но когда ему открылось дикое и коварное преступление и под светлыми покровами обнаружилась мерзость, он заколебался в своих убеждениях.
В своих сомнениях он незаметно возвращается вспять, в его мыслях о человеке начинает сказываться дух и логика мрачной средневековой мысли. Гамлетовская рефлексия и колебания, ставшие отличительным признаком характера этого героя, вызваны внутренним потрясением от «моря бедствий», повлекшим за собой сомнение в нравственных и философских принципах, которые казались ему незыблемыми.
Сравнение характеров Гамлета и Дон Кихота
Просмотр текста
Согласно Американскому словарю наследия английского языка, ренессанс означает «возрождение интеллектуальных или художественных достижений и энергии, возрождение обучения и культуры, возрождение, духовное просветление, побуждающее человека вести новую жизнь (Ренессанс, стр.) . Гамлет и Дон Кихот не являются людьми эпохи Возрождения в том же смысле, что и другие известные фигуры, такие как Леонардо да Винчи.
Они не были ни художниками, ни учеными, однако и Гамлет, и Дон Кихот пережили перерождение, и каждый задался целью изменить мир вокруг себя.
При этом каждое из произведений авторов, написанных в течение первого десятилетия XVII века, посвящено конфликтам, возникающим между суровой реальностью жизни и романтическими идеалами. Таким образом, персонажи «Гамлета» и «Дон Кихота», как и сюжет каждого произведения, обладают чертами эпохи Возрождения.
Из них двоих Дон Кихот, вероятно, самый яркий, он обладает любовью к романтике и рыцарским искусством. Например, он так увлечен дочерью фермера, Альдонсой Лоренцо, что его не смущает ее поведение, и он говорит: «Что бы я ни хотел от Дульсинеи дель Тобосской, она так же хороша, как величайшая принцесса в стране, ибо не все у тех поэтов, которые восхваляют дам под именами, которые они так свободно выбирают, действительно есть такие любовницы… Я вполне доволен воображать и верить, что… Альдонса Лоренцо так прекрасен и
Дон Кихот вполне удовлетворен тем, что просто представляет ее принцессой, несмотря на суровую реальность жизни, в его воображении, в его мире она принцесса, Дульсинея Тобосская.
В случае с Дон Кихотом именно его одержимость чтением рыцарских любовных романов привела его в состояние иллюзии или безумия, в первую очередь. Таким образом, мир рыцарства, романтики и добродетели становится его реальностью. Гамлет, с другой стороны, гораздо более мрачная фигура. Качества эпохи Возрождения, которыми он обладает, — это самоанализ и юношеский романтический взгляд на жизнь.
Гамлет очень молод, и его безумие больше основано на депрессии и незрелости, чтобы справляться с суровыми реалиями жизни. Он тоже, как Дон Кихот, перешел черту здравомыслия и стал одержим романтическими идеалами. Однако Гамлет куда более загадочен. Он глубоко философствует и созерцателен и становится одержим смертью, например, когда он обводит рот черепа, говоря: «Здесь свисали те губы, которые я целовал, я не знаю часто» (Шекспир VI).
Одну из самых известных в литературе строк «Быть или не быть» произносит Гамлет, размышляя о том, что больше — боль жизни или страх загробной жизни (Шекспир).
И Гамлет, и Дон Кихот находятся в поисках чести. Поиски Гамлета связаны с местью, а поиски Дон Кихота — с фантазией. Оба мужчины стремятся учить истинам своей реальности. Они оба тоскуют по прошлому, когда ожидания легко распознавались. Гамлет тоскует по колыбели своей юности, матери и семье, а Дон Кихот тоскует по утраченным мечтам и приключениям.
См. Весь документ Присоединяйтесь к FreeBookSummary, чтобы продолжить чтение
См. Весь документ Присоединяйтесь к FreeBookSummary, чтобы продолжить чтение
Мы используем файлы cookie, чтобы предоставить вам наилучшие возможности. Продолжая, мы будем считать, что вы доска с нашим печеньем политика.
Пьеса Уильяма Шекспира «Гамлет» и роман Мигеля де Сервантеса «Дон Кихот» | Примеры бесплатных эссе
Люди по своей природе являются социальными и взаимозависимыми существами.
«Общество есть то, что предшествует индивидууму», как утверждает Аристотель; «Оно возникает ради жизни и существует ради хорошей жизни». Тем не менее, человек стал все больше сомневаться в окружающем его мире, признавая его врожденную способность к обману. Публичные взаимодействия стали определяться скептицизмом с постепенной утратой человеческих убеждений и, следовательно, доверия. Эту культуру недоверия можно понять через главных героев эпохи Возрождения, которые остро ставят под сомнение реальность, исследуя свои индивидуальные человеческие знания. Пьеса Уильяма Шекспира «Гамлет» и роман Мигеля де Сервантеса «Дон Кихот» демонстрируют этот фундаментальный цинизм через сомнение в человеческих взаимодействиях и анализ общества в целом. Когда эти люди пытаются найти свое место в более широком мире, они понимают, насколько безличным и суровым может быть коллектив по отношению к человеку. Каждый соответствующий шедевр показывает, каким образом врожденная напряженность отношений превращает общество во враждебную среду, недружелюбную к человечеству.
Таким образом, общество становится сферой разочарования и самопотери, приветствуя только тех, кто подчиняется его строгим границам.
Шекспировский «Гамлет» исследует путь самопознания Гамлета в мире угасающих ценностей. Гамлет борется, пытаясь примирить свои противоречивые внутренние страдания с давлением со стороны королевского двора Дании. Эмоционально напряженный убийством отца и кровосмесительным браком матери, Гамлет решает отомстить виновнику своих страданий. Для этого он должен принять маскировку безумия, раскрывая преднамеренную изменчивость публичного образа каждого отдельного человека. Хотя сам принц Гамлет верит, что в его «я» есть что-то истинное и стабильное, люди вокруг него оказываются непостоянными и ненадежными, изменяя себя в зависимости от обстоятельств. Например, король Клавдий приглашает Розенкранца и Гильденстерна в Данию якобы для выгоды Гамлета, но на самом деле они призваны шпионить за Гамлетом из скрытых мотивов саморекламы короля. Тем не менее способы выражения в то время регулировались судом и религией, что неизбежно заставляло людей изображать ложный фасад так, как это казалось подходящим для ситуации.
Итак, Король скорбит по «превращению Гамлета», осаждённый смертью отца, но читатель всё же узнаёт в его обмане его лицемерие и корысть. Гамлет, таким образом, подтверждает необходимость недоверия в общественной сфере взаимодействия, поскольку люди склонны обманывать свой путь к вершине.
Более того, придворные манеры наводили на мысль, что внешний вид определяет сущность человека; в основном можно было изменить их сущность, просто изменив их внешнюю форму в соответствии с этим этикетом. Истинное самовыражение подавляется, поскольку персонажи пьесы определяются елизаветинским протоколом и их соответствующими ожиданиями. Гамлет признает непредсказуемость человеческого поведения, неустойчивую силу, меняющуюся в зависимости от интересов, чрезвычайно связанных с социальными ожиданиями. Хотя кризис доверия в Гамлете изначально порожден братоубийством, он сохраняется, поскольку Гамлет признает, что общественный характер отражает то, как общество в целом. Сэмюэл Уэллер-Зингер в своем труде «Критический очерк Гамлета» пишет: «Искусства и привычки, из которых состоят специфические манеры джентльмена, стали означать немногим меньше, чем хладнокровная ловкость в нападении в одном направлении, уравновешенная эффективной своекорыстной покладистостью в другом направлении». другой.» Показано, что личность формируется и перерабатывается непосредственно сознательным индивидом. Тем не менее Гамлет утверждает, что есть что-то истинное и неизменное в себе, что стабилизирует отношения с его внутренним миром. Душа неподвижна, не может измениться в зависимости от случая. Гамлетовское «презрение к фальши и легкомыслию этикета и откровенному эгоизму, лежащему ниже придворных манер», просачивается сквозь его саркастическую риторику и его подозрительность к внешнему убранству.
Например, взаимодействие Гамлета с Полонием раскрывает кажущегося безумным Гамлета, не согласующегося со своим истинным внутренним состоянием. Кажущееся сумасшествие Гамлета не мешает его хитрому остроумию, которому все же удается поставить Полония в тупик. Среди их шуток он выражает свой отчаянный цинизм, утверждая: «Честно говоря, в этом мире нужно быть одним человеком, выбранным из десяти тысяч». Сам Гамлет доказывает свое предыдущее утверждение и демонстрирует двуличную природу человеческой души, поколебленной схемами и обманом. Как только на сцену выходят его друзья Розенкранц и Гильденстерн, Гамлет стонет: «Эти утомительные дураки!» Однако он лицемерно приветствует их, восклицая «Мои прекрасные друзья!», как будто он действительно был рад их видеть. Двойственности собственной натуры Гамлета достаточно, чтобы он понял необходимость не доверять другим: в конце концов каждый болеет только за себя. В результате Гамлет вечно живет вопрошанием окружающего мира, сомневаясь даже в намерениях собственной матери королевы Гертруды: «Кровавый поступок — почти так же дурно, добрая Мать, / Как убить короля и жениться на его брате».
Точно так же Дон Кихот в «Дон Кихоте» Сервантеса демонстрирует, насколько сюрреалистичным и ошибочным может быть чье-либо существование. На протяжении всего произведения иллюзия реальности Дон Кихота, или, другими словами, его заблуждение, становится его реальной реальностью. Его способность превращать обыденное в более зрелищные, фантастические интерпретации заставляет окружающих его людей выбирать между адаптацией к его воображаемому миру или противодействием и разрушением его.
Загадочное повествование романа и ироничное экранирование взаимодействий через социальные границы раскрывают искаженные несоответствия, составляющие реальность. В своей книге «Рефлексивность в кино и литературе: от Дон Кихота до Жан-Люка Годара» Роберт Стам рассказывает об активной роли зрителя при чтении шедевра Сервантеса в различении аналогичного вымысла и реальности в «иллюзии, порожденной игровым миром [его] искусство». Отсюда Сервантес сомневается в индивидуальном восприятии внешнего мира и, в свою очередь, в существовании фиксированной реальности. Таким образом, общество ставится под сомнение, поскольку Дон Кихот угрожает его присутствию своим заблуждением и самообманом. Не имея возможности правильно понять свой непосредственный контекст, он обнажает суровый мир, несовместимый с его изобретательностью. «Отрывки из «Дон Кихота» […] предлагают аллегории зрелища, в которых художественное представление останавливается из-за наивного вмешательства персонажа, который смешивает реальность со зрелищем».
Агрессивные попытки Дон Кихота воссоздать рыцарские эпизоды обнажают реальность его неприемлемого общества, спешащего выговорить тем, кто с ним не согласен. Таким образом, Сервантес подвергает сомнению достоверность своего материального царства, которое неизбежно изменяется индивидуальной реальностью каждого человека.
Некоторые персонажи, такие как парикмахер, священник и даже его приятель Санчо Панса, быстро разочаровываются в отказе Дон Кихота отказаться от своей эксцентричной рыцарской жизни. Первоначально они пытаются помочь Дон Кихоту увидеть более нормальный взгляд на мир, но его неспособность правильно интерпретировать то, что лежит перед ним, препятствует этим попыткам. Чтобы ясно общаться с ним, им приходится притворяться, что они участвуют в его мире и его интенсивных заблуждениях. Дон Кихот, тем не менее, застрял в своем воображении, лишь на несколько кратких мгновений способный осознать реальность. Например, он встречает двух монахов-бенедиктинцев и дилижанс с дамой, которую он вместо этого интерпретирует как чародеев, похищающих принцессу.
Демонстрируя отсутствие ясности сознания, Дон Кихот жестоко нападает на них, пока они не убегают. Недоверие Сервантеса проявляется в крайнем неуважении к одному из самых важных членов его общества, духовенству. Он принижает их значение и издевается над обществом в целом через дерзость Дон Кихота. С другой стороны, Санчо сначала опасается исхода этого события, предупреждая Дон Кихота «следить за тем, что [он] делает, [ибо] это может быть одной из уловок самого дьявола». Однако он быстро видит возможность извлечь выгоду из безумия своего хозяина и решает принять участие в его мире фантазий. Грабя монаха, Санчо делает вид, что верит, что претендует на военную добычу. Санчо Панса, потакая своей жадности и насмехаясь над Дон Кихотом, представляет нахальную толпу, то есть род человеческий. Сквозь грубую фольгу алчности Санчо Пансы и изощренного идеализма Дон Кихота Сервантес критикует собственное общество, обнажая царство этического поражения.
Однако, в отличие от продуктов безумия Дон Кихота, призрак Гамлета — физическая, измеримая реальность.
Хотя Гамлет экспериментирует, играя роль сумасшедшего, он действительно в здравом уме. В действительности намерения Гамлета ясны читателю, но тем не менее он стратегически выполняет роль сумасшедшего, чтобы скрыть свой сюжет. «[Гамлет] по существу [находится] не в безумии, / Но безумен в хитрости», сознательно ухитрился встревожить и без того раскаявшегося короля и его придворных. Таким образом, его обманчивое безумие свидетельствует о необходимости подозрительности при взаимодействии с другими. Тем не менее, Гамлет сомневается в присутствии и цели Призрака, полагая, что это может быть просто плод его воображения. Несмотря на то, что первоначально он считал его «честным призраком», он подозревает, что «дух, которого [он] видел, / Может быть дьяволом, а у дьявола есть сила / Он принимает приятную форму, да, и, возможно, / Из [его] слабость и [его] меланхолию, / Поскольку он очень силен с такими духами, / Злоупотребляет [ним], чтобы проклясть [его]». В этом Призрак буквально воплощает вездесущий поиск истины, когда Гамлет пытается раскрыть реальность среди хаоса и неопределенности.
Хотя ему становится легче доверять Призраку, который по совпадению напоминает его покойного отца, Гамлет не может быть полностью уверен, действительно ли это он, подтверждая недоверие и разочарование, укоренившиеся в человеческой социализации.
Для неиспанского читателя «Дон Кихот» — это просто роман о бедном соотечественнике, который сошел с ума из-за слишком большого количества рыцарских романов. Но это гораздо больше. Обществу Сервантеса в целом бросается вызов, поскольку рыцарский идеализм Дон Кихота анализирует и исследует расколы между его эпохой и романтизированным прошлым. Цивилизация, по его мнению, выродилась в «эти порочные времена», где «теперь праздность торжествует над трудолюбием, праздность над трудом, порок над добродетелью, самонадеянность над доблестью и теория над боевыми искусствами, которые жили и процветали только в золотые времена». возраст и количество странствующих рыцарей. В приступе агонии и разочарования Дон Кихот признается, что «[он] не сумасшедший, пытающийся заставить людей поверить [его] в здравом уме; [он] просто стремится заставить мир понять то заблуждение, в котором он пребывает, не возрождая в себе тех самых счастливых дней, когда орден странствующих рыцарей гнал все перед собой».
Как пишет Рэйчел Шмидт в своей книге «Критические образы: канонизация Дон Кихота в иллюстрированных изданиях восемнадцатого века», «главный герой Дон Кихот [становится] оружием автора против пагубно фантастической литературы, иррациональной мысли и чрезмерного энтузиазма». Через безумие Дон Кихота Сервантес высмеивает чрезмерно приукрашенный рыцарский жанр своего времени, чтобы рассмотреть и рассмотреть другие аспекты современного ему общества через свой текст. Шмидт продолжает: «Сервантес упаковывал сатиру на свою Испанию для чтения и обсуждения публикой». Фантастическая утопия Дон Кихота о «мире, населенном рыцарями и дамами, а не свиноводами и проститутками в гостиницах» заставляет его резко критиковать собственную реальность. На его поверхностном фоне выделяется Дон Кихот, отчаянно преследующий недостижимый идеал в морально ущербном мире.
Точно так же собственное викторианское общество Шекспира также подвергается критике в его пьесе, поскольку Гамлет обнажает недостатки своего общества и в конечном итоге стремится их устранить.
Общество Гамлета состоит из взаимности, где личность человека отражается на нем его более широким обществом. Это эхо идентичности отличается от собственной отдельной самоконцепции Гамлета, которая отличается от коллективного мышления его времени. Изображая множество запутанно дефективных персонажей, от мужчины, убивающего своего брата, до женщины, выходящей замуж за убийцу своего мужа, Шекспир демонстрирует в конечном счете дисфункциональное общество. Воплощение этих социальных аспектов лишь доказывает их абсурдный, легкомысленный характер. Гамлет, однако, отказывается быть марионеткой общества, как и все остальные, и сопротивляется его попыткам угнетать его. «Гамлет приманивает, сбивает с толку и высмеивает качества, которые действительно являются низкими, независимо от относительного положения», — утверждает Веллер Сингер, поскольку «он симпатизирует этой лучшей демократии […], поскольку она является высшим фактом в правах человека». Это становится основной трагедией пьесы, поскольку уникальность Гамлета подразумевает, что он неизбежно столкнется с окружающим его обществом.