Откуда украинцы взялись на Руси, или Борьба за киевское наследие

Историческая риторика в российско-украинском конфликте — такое же оружие, как танки и «Грады».

Потому что танки решают вопросы нынешней войны, а вот историческая риторика — тысячелетние проблемы. Но почему же такое истерическое внимание к прошлому?

От Руси до Украины

На первый взгляд, споры по поводу древнерусского наследия кажутся искусственными. Было себе государство, созданное киевскими князьями Рюриковичами, был центр этого государства — Русская земля, что в Среднем Приднепровье. Киев стоит и сейчас, Среднее Приднепровье также никуда не сдвинулось. Разве что каскады водохранилищ замедлили течение Днепра, который когда-то служил знаменитым путем из варяг в греки. Соответственно, если Русь здесь была, то остается и сейчас.

Это означает: если население нынешнего Среднего Приднепровья является потомком древнерусской людности (пусть уже и перемешанной вследствие войн и миграций), то оно может вполне легитимно претендовать на древнерусское наследие — по крайней мере, на местную часть. Но что собой представляет это наследие? Конечно, сохранились его материальные остатки, которые сейчас являются либо памятками архитектуры, либо памятками археологии и внесены в соответствующие государственные реестры. Это имущество — недвижимое, и ему угрожают разве что небрежность памятникоохранительных учреждений и черные археологи.

Другое дело с наследием духовным… Оно является выразительно движимым имуществом, причем чаще всего даже нематериальным — как мысли и воображение, воспоминания и память. Конечно, никто не может помнить события тысячелетней давности. Но для многих образ отечественной истории начинается с хрестоматийного «Откуда пошла Русская земля» Нестора и его «Повести временных лет», написанной в начале ХІІ в. Без Руси представление о пути нашего народа в истории повиснет в воздухе, а стремление казацких гетманов образовать как свое государство Великое княжество Русское будет казаться странным. Тогдашние надднепрянцы не сомневались в том, что они являются наследниками Руси. Возведенный в 1620 г. на киевский митрополичий престол Иов Борецкий весьма красноречиво характеризовал происхождение казачества: «Це військо того коліна, яке за руського монарха Олега плавало на своїх човнах по морю і по землі, поставивши човни на колеса, і штурмувало Константинополь. Це — ті ж, які ще за Володимира Великого, святого руського монарха, воювали Грецію, Македонію та Іллірію».

Духовное, культурное и политическое возрождение украинства в XVII в. было бы невозможным без отождествления себя с древним народом русским.

Двести лет спустя передача эстафеты борьбы за украинское дело от потомков казацкой старшины к национальной интеллигенции ХІХ в. не была бы успешной без такого трактата, как «История русов» (на рубеже XVIII–ХІХ ст.). Фундаментален для новейшего украинского самосознания текст — «История Украины-Руси» Михаила Грушевского (1898). Современные украинские учебники истории Древнюю Русь также не обходят вниманием. В чем же проблема?

Повод к ее возникновению заключается в том, что сегодня наша страна носит название Украина, а не Русь. Это у кое-кого порождает мысль, что украинцы могут существовать лишь в Украине, а не в Руси. С другой стороны, наследственность между древнерусским населением, которое называло себя русь или русины, и его потомками в лице современных украинцев в определенной степени подрывает законность другой многократно задекларированной наследственности: от Руси к России, от Руси к русским. Здесь расхождений в названиях почти нет. Возникает довольно старый вопрос: откуда же украинцы взялись на Руси?

Как растягивали киевское наследие

Рассмотрим, как возник этот досадный вопрос. С XV в., только что избавившись от татарского контроля, московские князья и цари декларировали, что те русские земли, которые сегодня носят название Беларусь и Украина, — это их «отчина». Соответственно они стремились присоединить их к Московскому государству в продолжительной борьбе с другим конкурентом, который уже объединил эти земли на 100 лет раньше, — Великим княжеством Литовским, Жемайтским и Русским. Более привычное для нас название этого государства — Великое княжество Литовское — является сокращением, скрывающим небезосновательность части названия — Русское. Пока владимирские, московские, тверские и куча других княжеств на территории современной России спорили за бóльшую благосклонность и соответственный ярлык от своих ордынских сюзеренов, литовские властители Ольгерд и Витовт отрезали от татарских владений земли вплоть до Черного моря. Бóльшая часть земель Древней Руси избавилась от унизительного ига, а сами литовские князья породнились с потомками Рюриковичей, ввели государственный русский язык и водили дружины русских воинов против немецкого Ордена, поляков, татар и московитов. Собственно, «воссоединение» Руси, если кому-то очень хочется, произошло уже в XIV в. Позже, после Люблинской унии Польши и Литвы, украинские земли вошли в состав владений Короны Польской, но название свое Русь сохранили. Чтобы не быть голословным, процитирую на языке оригинала современную российскую академическую монографию.

«О терминах.

В источниках X–ХІІІ веков Русью именовали территории Среднего Приднепровья, а позднее — православные земли, входившие в состав Речи Посполитой. Исторически этот термин охватывал территории современной Украины и Беларуси, за исключением Буковины, Закарпатья, Крыма и причерноморского побережья междуречья Днестра и Дуная. В отношении этих земель Константинопольский патриархат в первой половине XIV в. впервые стал употреблять термин Micra Rosia («Малая Русь») для обозначения земель киевского церковного престола вплоть до вхождения Киевской митрополии в состав Московского патриархата в 1686 г., в отличие от Megale Rosia («Великая Русь») в отношении территорий, которые образовались после распада Киевской Руси, то есть Галицко-Волынского княжества, Владимиро-Суздальских земель и Новгородского княжества. Из официальных документов терминология проникла в церковную письменность. «Руським воеводством» в составе Польской Короны называли только Галицко-Волынское княжество (с начала XV в. ). Топоним «Украина» вошел в обиход лишь в конце XVII в. для обозначения земель Киевского и Брацлавского воеводств. Помимо терминов «русинские» и «руськие», для территорий современной Беларуси в период XIV–XVII вв. было также характерно употребление самоназвания «литвины», исторически обусловленного вхождением этих территорий в состав Великого княжества Литовского. Дабы не запутаться в дебрях исторических топонимов и самоназваний, наиболее корректным по отношению к XIII–XVII вв. будет употребление терминов «Русь» и «русинский» (Западные окраины Российской империи. М., 2007. — С.15–16.).»

Не лишним будет уточнить, что термины «Киевская Русь», «Московская Русь», «Северо-Восточная Русь» или «Северо-Западная Русь», «Южная Русь» и большинство других определений к топониму Русь изобрели историки ХІХ в., распространившие узкое и аутентичное значение этого слова («Среднее Приднепровье») на конгломерат княжеств Рюриковичей — кто для удобства географических очертаний, кто из идеологического интереса. Сами жители Киевской Руси употребляли в ХІІІ в. лишь узкое значение («окраины Киева, Чернигова, Переяслава»). В ХІІІ в., в апогее расползания остатков символической власти из рук Киева, Русь также начала расползаться. Галицко-Волынский князь Даниил Галицкий стал «королем Руси», в которую де-факто уже Киев и Чернигов не входили. Древние жители нынешнего украинского Запада усвоили самоназвание «русины» и дольше всего пользовались им — вплоть до ХХ в. На этих географически и культурно более близких к Киеву территориях Южной Руси название Русь хорошо прижилось.

Нельзя этого сказать на протяжении какого-то времени о противоположном крае бывших киевских владений — Северо-Восточной Руси. Впервые современник назвал ее Русью в тот переломный момент, когда страницу с историей Древней Руси уже перелистывали монголы — в 1238 г. — в «Повести о погибели Русской земли». До этого земли будущего сердца России назывались Залесьем, но никак не Русью Залесской, как иногда пишут в российских учебниках. Впоследствии местным жителям трудно было себя описать иначе, как по принадлежности к суздальцам, владимирцам, тверичам, рязанцам… В XV в. бытовали там разные варианты (из патетического сказа церковного автора о князе Дмитрии Донском, победителе в Куликовской битве 1380 г.):

«И метнулся поганый Мамай от своей дружины серым волком и прибежал к Кафе-городу. И молвили ему фряги [генуезці]: «Что же это ты, поганый Мамай, посягаешь на Русскую землю? Ведь побила тебя орда Залесская» […] И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «[…] Положили вы головы свои за землю за Русскую и за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в этой жизни и будущей. Пойдем, брат, князь Владимир Андреевич, во свою Залесскую землю, к славному городу Москве» («Задонщина»).

Где-то тогда же и в тех же краях, как читаем, затвердел в слове «руський» до того мягкий звук [с], образовав слово «русский». Древнее самоопределение русины там не успевает распространиться. Со времен Ивана ІІІ и Ивана Грозного представление о величественной миссии Третьего Рима и претензии на все «русское наследие» закрепляются в идеологии Московского государства, внедряясь через московскую митрополию (позже патриархию) и бюрократию. Способствовали этому упомянутые греческие церковные обозначения митрополий — Великая и Малая Rosia: они одновременно распространяли название Русь на все православное пространство от Карпат до Волги и вводили как параллельное (почти такое же) название этого пространства – очень перспективное слово «Россия». До начала XVIII в. его воспринимали образованные люди (знавшие греческий язык) как торжественный синоним Руси, и употреблялся он в произведениях высокого стиля — стихах, панегириках, речах и проповедях.

Россия: из Киева в Москву

Студенты Киево-Могилянского коллегиума в начале восстания Хмельницкого писали в стихотворении, что с Богданом «Россия на ноги встала», причем имели они в виду отнюдь не ту страну, которая сегодня так называется. Для Хмельницкого слово «Россия» в их исполнении означало собственно ту Русь, «єдиноволодарем» которой он себя считал, и которая у него простиралась по Львов, Холм и Галич. Не совсем нынешняя Россия, не правда ли? Таким образом, мы видим, что церковная «интеллигенция» начала понемногу запутывать ситуацию с тем, где именно Русь и Россия расположены. ..

Запоздалым последствием этой путаницы является параллельное употребление в советских и современных российских учебниках относительно Московского государства XVI–XVII ст. названий Московское государство, Русское государство и Российское государство. Второе и третье названия содержат в себе некоторые скользкие моменты — особенно относительно критериев употребления именно такого, а не иного.

Окончательно все запуталось после 1654 г. (после Переяславской рады) и 1686-го (присоединения Киевской митрополии к Московскому патриархату, о чем у нас сейчас активно вспоминают по поводу томоса). Произошел этакий бартер: Московское государство распространилось на древнюю Русскую землю, а яркие представители киевских интеллектуально-церковных кругов (Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Дмитрий Ростовский и пр.) выступили в роли идеологов-модернизаторов (в ХІХ веке сказали бы — культуртрегеров) Московии. Кто-то делал это сознательно, поднимаясь по ступенькам карьеры, а кто-то неумышленно — просто в силу бóльшей образованности.

В 1674 г. в киевской лаврской типографии вышел «Синопсис, или Краткое описание о начале русского народа», авторство которого приписывают архимандриту этого монастыря Иннокентию Гизелю. Книга приобрела огромную по тем временам популярность, став (несмотря на то, что сосредоточена на украинских событиях) единственным тогда учебником истории восточных славян (она оставалась таким до начала ХІХ в., выдержав 25 переизданий и имея много рукописных вариантов!). Гизель был патриотом «народа малорусского» и активно выступал против поглощения украинской церкви московской. Однако его взгляд на историю как на описание событий в пределах всего «православного пространства», где исторический путь всех православных (и мало-, и великороссов) изложен как один-единственный процесс, а государственность перетекает из Киева в Москву вслед за одной из ветвей династии Рюриковичей, заложил фундамент под все схемы российской истории от Карамзина и Соловьева вплоть до советской теории «общей колыбели». Если поколения просвещенных людей на протяжении 150 лет с детства изучают российскую историю «от Киева», то им потом и на ум не придет поинтересоваться, когда на месте будущей Москвы славяне заменили финские племена. ..

Другой представитель могилянского круга, Феофан Прокопович, в 1721 г. на одном из заседаний Синода предложил Петру І принять «титул императора всероссийского и именоваться Великим и Отцом Отчизны». Вскоре в акте 22 октября 1721 г. появилось название Российская империя, и Московия, наконец, окончательно стала Россией… Эта просветительская миссия украинских православных деятелей со временем существенно усложнила жизнь их соотечественникам, которым пришлось искать себе другое самоназвание. Уже никто не интересовался тем, отличается ли чем-то Россия от Руси; их тождественность казалась очевидной, тем более что под конец того же века все древнерусские территории (за исключением Галиции, Буковины и Закарпатья) уже присоединили к России. Правда, слово «россияне» трудно входило в будничное употребление. «Русские» закрепилось как этническое название, а «россияне» оставалось в сфере официоза, в окружении выражений вроде «веселись, храбрый росс», в эпических упражнениях Тредиаковского и Ломоносова.

На протяжении 150 лет, до середины ХІХ в., просвещенный слой тогдашних надднепрянцев вполне удовлетворяло компромиссное и приличное название Малороссия, которое охватывало территорию меньшую, чем Русь, занимая лишь Левобережье. Мы помним, что в первоначальном греческом значении это название означало более древнюю, срединную, Русь (Великая — это периферия, присоединенные земли), но с провинциализацией Малороссии в составе империи эти древние смыслы уже терялись. Малоросс все больше становился действительно «малым». Часть малорусской шляхты активно интегрировалась в имперские структуры, часть занималась своими местными делами. Впрочем, кое-кто более раздражительно воспринимал унификационную политику имперского центра. Тайные малорусские сепаратисты, как, например, Василий Капнист, готовили себе немногочисленную, но живучую смену местных патриотов. На рубеже XVIII–ХІХ вв. они отважились напомнить великороссам, кто являются настоящими русами. Историко-политический памфлет «История русов, или Малой России» подает героические действия русов на Руси, которыми для неизвестного нам автора являются казаки на украинских территориях. Богдана Хмельницкого в произведении осуждают за присоединение к Москве. Характерно, что Древняя Русь и древние русы по сравнению с казачеством автора интересуют мало. Но нам достаточно первоначального, зафиксированного в названии отождествления с русами именно малороссиян. Таким образом, для кое-кого из наших соотечественников еще 200 лет назад толкование Ярослава Мудрого как выдающегося представителя «малороссиян» отнюдь не казалось бы странным.

Что касается современной России (также наследницы Руси), то ей кое в чем проще, а кое в чем — наоборот. Проще потому, что на протяжении 200 лет ее академическая наука и система исторического образования не проникались вопросом, почему их страна называется Россия (а не Русь). В народе же всегда была полная ясность и никаких сомнений в тождественности этих понятий. Эти вопросы поставила нынешняя неестественная для России ситуация — ее границы не охватывают всех территорий Древней Руси (в самом широком ее понимании). И потому объяснение, откуда взялись на Руси украинцы, логически подведет к вопросу: а что в действительности связывает Русь и Россию? В советское время спасала теория «древнерусской народности — общей колыбели русских, украинцев и белорусов», но теперь она разваливается по разным научным причинам. Устаревшее с научной точки зрения понятие древнерусской народности реабилитировано для употребления в образовании и пропаганде; в России даже стали частыми термины в духе еще вполне царских времен: «Древнерусское государство создал русский народ». Или же заменено царской терминологией о «русском народе в Киевской Руси».

В российских учебниках, впрочем, эту «народность» еще вспоминают, но ни в одном не дано четкого определения, что же это было… Посему проще сделать этот вопрос фигурой умолчания, ведь иначе потеряется образ прошлого, привычный для многих поколений россиян. Полный «разрыв шаблона» — а это же мировоззренческая катастрофа для сообщества, воспитанного на извечном государственном величии. Пока не стали самостийными украинцы, было очень легко переводить упоминание о «русинах» в летописях как о «русских». Теперь, конечно, можно и дальше придерживаться того же взгляда, но… Все-таки «русин» осталось только нашим словом.

Языковой вопрос

Отдельный вопрос с языком. Исторически русский язык — это украинский, который нам пришлось переименовать из-за 200-летней монополизации названия Россией. Это делалось уже в пределах нашего современного национального проекта. В XVI в. нормой для европейских дипломатов в Восточной Европе было знать и «русский», и «московский» языки, о чем есть свидетельства в источниках. Но присваивая все киевское наследие (Русь, Россию), соседи не замедлили и с языком. Обоснование опять же «историческое»: в Древней Руси был «древнерусский язык», а теперь — «русский язык». И ясно, что это один язык на разных этапах истории. Все летописи — на «старом русском языке». Откуда взялся украинский? Это «испорченный» русский. Так что только россияне «сохранили» и название, и язык Руси. О названии мы уже сказали.

И все время забывается, что древнерусский книжный язык (церковнославянский) — это солунский диалект древнеболгарского. А в быту люди пользовались живым разговорным, который был предшественником современных языков — украинского, белорусского или русского. Современное языковедение однозначно утверждает: у восточнославянских языков не было стадии «общего восточнославянского языка», которая будто бы потом распалась. Были древние диалекты современных языков. То есть как не было древнерусской народности, так и не было общего русского языка.

Related video

Поэтому можно понять, насколько угрожающим для русской идентичности и образа прошлого является существование независимой Украины. И этот вопрос не столько геополитики и экспансионизма, сколько сохранения привычных «скреп» русскости, напрочь выплескивающейся из днепровской купели. Очень далеко. И с этой точки зрения парадоксально понятен тезис кремлевской пропаганды, что «Россия в Украине лишь обороняется». Ведь на самом деле завоевание, присвоение Украины — это единственный путь спасти те фантомы и мифы, на которых держится российская цивилизация. Но история свидетельствует, что украденное когда-то может быть возвращено. И нам для этого не нужно ни на кого нападать, а просто утвердить для себя: все исторически наше — действительно наше. И не лелеять комплексы неполноценности. Потому что история за нас.

«Русь» и «Россия» — это одно и то же? — Ликбез

Миф 

«Русь» и «Россия» — это одно и то же.

Историческая реальность

«Русь» и «Россия» — разные исторические явления. Русь в широком смысле — это все православные княжества Рюриковичей до монгольского нашествия середины XIII в., в узком — тогдашнее Среднее Поднепровье. А вот Россия — это уже название Московского государства с 1721 г. (то есть с образования Российской империи).

«Русь» в любом случае и в самом широком толковании — это княжества, находившиеся под властью династии Рюриковичей до монгольского нашествия 1237–1241 гг. После этого были галицкие «короли Руси» Даниил Галицкий (1253–1264) и его внук Юрий I Львович (1301–1308). А вот «Россия» — это государство, возникшее в начале XVIII в. на основе Великого княжества Московского, которое обрело независимость от татарских ханов в 1480 г.

Северо-восточная Русь (регион современной Москвы) был назван «Русью» в древнем историческом источнике в первый раз лишь относительно 1237–1238 г. в «Слове о погибели русской земли», посвященном монгольскому нашествию.

Слово «Россия» («Росия») — эллинизм, то есть греческого происхождения, внешнее название Руси. Со времен нападения варягов со стороны Черного моря на Константинополь в 860 г. византийцы называли «русь» «народом рос».

С конца XV в. Москва начинает претендовать на статус «Третьего Рима» и на «собирание русских земель», что обусловило в 1533 г. при Иване IV Грозном смену названия государства на «Русское царство». Однако все его соседи, в частности Великое княжество Литовское, продолжали называть царство «Московией».

До начала XVIII в. название «Россия» не имело четкой привязки к определенной территории, обозначая «Русь вообще» или ее части в текстах просвещенных (кто знал греческий язык) церковных кругов. В частности, в середине XVII в. «Россией» могли называть и Центральную Украину (исконную Русь). Это видно по стихотворению студентов киевского Могилянского коллегиума (1648/1649), посвященному Б.Хмельницкому: «С тобою Россия на ноги встала». Образованному человеку ясно, что в нем не имелось в виду Московское государство.

В 1721 г. с подачи киевлянина Феофана Прокоповича, одного из идеологов петровских реформ, Русское царство было переименовано в «Российскую империю». То есть чисто юридически нынешняя Россия является «Россией» с 1721 г. В дальнейшем названия с составляющей «-россия» являлись результатом имперской унификации широких владений Санкт-Петербурга — например, «Новороссия», и при том название «Украина» заменялось на «Малороссия».

С точки зрения названий территорий, то, например, «Русь» никто «официально не переименовывал» в «Украину». Центр современной Украины вокруг Киева — это «исконная Русь». И потому название для Украины «Украина-Русь» было бы вполне исторически обоснованным.

Похожие записи:Великое княжество Литовское, Киевская Русь, Новороссия, Украина

Русский мир: «Русский мир» | DGAP

Введение

Президент Владимир Путин оправдывал аннексию Крыма, ссылаясь на концепцию «русского мира» ( Русский мир ). Он говорил о россиянах как о «разделенной нации» и подчеркивал «стремление русского мира, исторической России к восстановлению единства». Он также подчеркивал существование «широкой русской цивилизации», которую необходимо защищать от внешних сил (в частности, со стороны Запада) и которую он определяет как сферу интересов России.

Преднамеренное развитие с конца 1990-х годов

По словам эксперта DGAP по Украине Вильфрида Джильге, активное обращение Путина к идее Русский мир в 2014 году ни в коем случае не было сиюминутным проявлением во время российско-украинского кризиса. Эта концепция была разработана интеллектуалами, учеными и журналистами, близкими к Кремлю, примерно в 1995–2000 годах и публично введена в политический дискурс Путиным в 2001 году. В последующие годы прокремлевские политики систематически связывали эту концепцию со своими усилиями по легитимации внутренней и внешней политики. Они применили его к целому ряду измерений: идеологических, политических, основанных на идентичности и геополитических. С созданием фонда «Русский мир» этот термин прочно закрепился в российском общественном дискурсе.

Через свои культурные центры за границей фонд якобы служит популяризации русского языка и культуры, а также способствует развитию культурного диалога с зарубежными странами, закладывая основу российской культурной политики. Однако Джилге отметил, что вскоре фонд сделал акцент на идее «воображаемого сообщества» — «русского мира», — которое в национальном и культурном плане определило себя как русских в России, так и их «русскоязычных соотечественников» за рубежом.

«Империя диаспоры»

Понятие сознательно релятивизирует границы между нациями-государствами и используется для оправдания «защитной» роли Российской Федерации по отношению к русскоязычным меньшинствам за рубежом, особенно в государствах бывшего Советского Союза. Отталкиваясь явно от «Запада» и облекая свою версию русского национализма в «цивилизаторскую» форму, « Русский мир » претендует на то, чтобы основываться в первую очередь не на этничности, а на эссенциалистском, мифологическом идеале русского языка и культуры. Согласно Джилге, «говорить по-русски» таким образом приравнивается к «вести себя как русский» и «думать как русский», что идет рука об руку с тенденциями к исключению в националистических терминах.

Геополитически Русский мир задумывался как российская «диаспорная империя», при этом особое значение постоянно придавалось «российским анклавам» в ее «ближнем зарубежье», то есть европейским странам бывшего Советского Союза, таким как Украина и Республика Молдова (и территории с большим русскоязычным населением, такие как Крым, Донбасс и Приднестровье).

Новороссия: Концепция «Новой России»

Джильге сообщил, что идея Русский мир был и остается окрашенным русско-православными и славянофильскими тенденциями, в отличие от сугубо геополитического понятия «неоевразийства». Безусловно, Русская Православная Церковь сыграла значительную роль. Тесно сотрудничая с государством, он зарекомендовал себя как важный распространитель идеологии Русский мир , сосредоточив свою риторику на «священном» восточнославянском православном сообществе русских, украинцев и белорусов и пробуждая старую идею Святой Руси. При этом намеренно создается впечатление, что русские и украинцы в основном являются одной и той же нацией, что украинцы на самом деле не образуют независимую нацию.

Идея Русский Мир, Джильге, политически радикализировалась с появлением термина Новороссия (Новая Россия), популяризированного Кремлем во время аннексии Крыма. Хотя в настоящий момент вряд ли возможно создание «новорусского» государства на востоке Украины — государства, связанного с Россией или непосредственно включенного в нее, — идея «русского мира» будет и впредь формировать российскую внешнюю политику и обеспечивать ее. с идеологической направленностью. Безусловно, наличие на Донбассе пророссийских сетей, сочувствующих концепции Русский мир — и связанный с бывшей Украинской Партией регионов Виктора Януковича — может быть использован Россией для политического воздействия и продвижения своей политики дестабилизации Украины.

Штефан Майстер, руководитель программы DGAP по Восточной Европе, России и Центральной Азии, модерировал дискуссию.

Мероприятие было организовано Центром Роберта Боша DGAP для Центральной и Восточной Европы, России и Центральной Азии.

 

Русское евразийство: идеология империи

«Неоевразийство является наиболее сложной из различных консервативных идеологий, возникших в России в 1990-е годы», — считает Марлен Ларюэль, научный сотрудник Института Центральной Азии и Кавказа Университета Джона Хопкинса и бывший научный сотрудник Центра Уилсона. Евразийство можно определить как идеологию, утверждающую, что Россия и ее «окраины» занимают срединное положение между Европой и Азией, что их особенности связаны с тем, что их культура представляет собой «смесь», рожденную от слияния славянской и тюрко-мусульманской культур. народов, и что Россия должна особо выделить свои азиатские черты. Евразийство отвергает мнение о том, что Россия находится на периферии Европы, и, наоборот, интерпретирует географическое положение страны как основание для своего рода мессианского «третьего пути».

«Эта евразийская доктрина была привлекательной для многих интеллектуалов и политиков, потому что она предлагает понимание распада Советского Союза и восстанавливает проблемную историческую и политическую преемственность России», — заявил Ларюэль. 4 мая 2009 г. в Институте Кеннана на обсуждении ее книги «Русское евразийство: идеология империи» (Вашингтон, округ Колумбия: Woodrow Wilson Center Press: 2008) Ларуэль исследовала расширение евразийства за пределы чисто академических кругов в всеобъемлющее видение России. .

По словам Ларуэля, гибкость евразийства как идеологии объясняет его успех, разнообразие и широту охвата. «Это политическая доктрина в строгом смысле слова, теория нации и этноса, альтерглобалистская философия истории, новая прагматическая формулировка «советизма», замена глобальных объяснительных схем марксизма-ленинизма, набор экспансионистских геополитических принципов для России и многое другое», — сказала она. Евразийство часто претендует на звание науки, чье сообщение о России не зависит от личных соображений, а представляет собой методический и объективный анализ российских интересов.

Успех во многом обусловлен стремлением к созданию новых академических дисциплин, таких как геополитика, культурология, конфликтология, этнопсихология и т. д.

Хотя Ларуэль ни в каком смысле не считает евразийство маргинальным явлением, в своем исследовании она старалась не упрощать сферу его влияния просто для того, чтобы быть элементом российской внешней политики, теоретической базой основных российских националистических партий, или новый официальный патриотизм, продвигаемый режимом. «Влияние евразийства, — предположила она, — больше связано с теоретическими предпосылками его доктрины». Она определила их как (1) неприятие Европы, Запада и капитализма через критику «атлантического» господства, которое считается губительным для остального человечества; (2) утверждение культурного единства и общей исторической судьбы русских и нерусских народов России, бывшего Советского Союза и части Азии; (3) идея о том, что центральное географическое положение этого евразийского пространства естественно и неизбежно влечет за собой имперскую форму политической организации и что любое отделение обречено на провал, не оставляя новым независимым государствам иного выбора, кроме как вернуться к единому политическому единству; и (4) вера в существование культурных констант, объясняющих более глубокий смысл современных политических событий.

Согласно последней предпосылке, названной Ларюэлем, сегодняшние конфликты являются результатом не экономической и социальной борьбы, а столкновения между культурными сущностями народов. При таком понимании «религия является основой цивилизаций и придает им неизменный характер, — пояснила она, — и цивилизации, а не отдельные люди или социальные группы, являются истинной движущей силой истории». Ларуэль считал, что эта эссенциалистская интерпретация мира служит неприкрытой политической цели: показать, что западная модель неприменима к постсоветским странам, поскольку цивилизации не могут ничего перенять извне. «Евразийство приобрело влияние в постсоветских странах в целом и в России в частности за счет распространения идеи о том, что культура ограничивает свободу личности», — заявила она.

Таким образом, Ларюэль утверждал, что евразийство играет важную роль в России по трем основным причинам. Во-первых, он борется с преобладающим чувством неудачи, связанным с турбулентностью 1990-х годов, оправдывая опыт строго этническими и культуралистскими терминами. Во-вторых, он предлагает упрощенное понимание конфликтов в мире после окончания «холодной войны» и роли России в международной политике. Наконец, это помогло выработать псевдонаучную речь, которая избегает политики и оправдывает авторитаризм через культуру.

Ларюэль завершил свое выступление утверждением, что призыв евразийства к цивилизационному определению России следует рассматривать не как что-то конкретное для России, а как часть более глобального явления. «Успех «Столкновения цивилизаций» Сэмюэля Хантингтона и возвращение геополитики — это только верхушка айсберга», — сказала она. С интеллектуальным отступлением марксизма социально-экономические объяснения, похоже, были вытеснены идеей о том, что только национальная идентичность, культура и религия могут объяснить сегодняшний мир. Широкое признание евразийства подтверждает, что бывший Советский Союз полностью соответствует основным идеологическим изменениям, происходящим на планете в начале 21 века. «Таким образом, это явление характерно не для России в принципе, а из-за его контекста», — заключил Ларюэль.