Сказание дорог , Так кричали птицы… — фанфик по фэндому «Маврин»
Тем временем Маринке чудом удалось вырваться из рук задержавших её страж порядка и правдами-неправдами скрыться в толпе вдоль поезда. «Ну и твари..» — отдышавшись, подумала девушка. Из-за них она только упустила Варю и потратила время. Нахмуренная Марина куталась в капюшон толстовки и бежала вдоль вагонов. — Чёрт! Поезд отправляется через две минуты…Где этот долбаный шеснадцатый вагон? Ещё немного, и девушка из последних сил добежала до злосчастного вагона. Проводница как раз выводила провожающих. Выглядела она отрешённо и немного устало. — Здравствуйте! С глупой улыбкой Маринка дотронулась до её плеча. Бабушка, судя по всему, была не очень рада её видеть. — Здрасте-здрасте! А паспорт у вас имеется? — Ну.. Нет, — получестно ответила Марина. На самом деле он был глубоко в сумке, и доставать его было бы лишней тратой времени. Однако… — На «нет» и суда нет, как говорится. Проваливайте. — Но простите… Мне правда очень нужно на поезд.
Ведь кроме базовых потребностей в его пропитый мозг ничего бы прийти не смогло.
— Как зовут, красотка?
— Маша, — назвала первое пришедшее в голову имя Марина. Ей не хотелось тут оставаться, но выбора у неё не было.
— Ты чего? Стесняешься, что ли? — искренне недоумевал весёлый.
— Иди ко мне сюда… Здесь места ещё много.
Сейчас дерзкий нрав девушки улетучился на глазах. Такого с ней ещё не случалось. Скрипя зубами и предчувствуя нехорошее, она двинулась ближе, хотя всё ещё не решалась сесть.
В разговор она вливаться не собиралась. Попутчики беседовали в основном о друзьях и их семьях, правительстве и футболе. Ничего из вышеупомянутого девушку не волновало, поэтому она тихонечко достала телефон с наушниками и включила что-то из раннего КиШа.
— Эй, красотка, чего скучаешь? Валерке ты уже, я вижу, понравилась.. Ха-ха.. Да, Валер?
— Слышь, старый, сиди и завидуй. Ты у меня чо, бабу спиздишь, что ли?!
— Малая, а ну-ка иди к дяде Валере..
Она в испуге вскочила с нижней полки. Страх моментально выветрился из крови.
После беседы она взяла девушку за руку и отвела к последнему купе.
— Ты уж меня извини, других мест нигде больше нет. Здесь девочка маленькая и с ней взрослые. Они люди добрые, я попрошу, должны разрешить там остаться.
Марина робко постучала и тут же встретилась взглядом с Сергеем. Девушка моментально узнала музыканта.
— Здравствуйте, Сергей Константинович.
Сейчас она не была на себя похожа. Скромная и даже напуганная. Она казалась маленькой и беззащитной.
— Здравствуй… — он оглядел вошедшую, — Меня в этом городе что, все по имени знают? — он уже в который раз изумился.
— Да нет. Я просто видела вас два дня назад и случайно подслушала.
— И ты следила за нами всё это время? — разговоры разбудили и Балашову.
— Нет, что вы.. — — Маринка задумалась и улыбнулась, — Я Варюшке Летниковой помочь хотела… — под недоумевающие взгляды она лишь указала на спящую девочку.
— Просто мне жаль её. А я из дома сбежала. Надеюсь, навсегда.
— Как? Тебе ведь..
— Восемнадцать через две недели, — гордо выговорила она на вопрос Анны.
Она сидела, смотря в окно и держа одну руку на краешке одеяла девочки.
Другой рукой она теребила наушники, но слушала музыку только через один — по всей видимости, из скуки.
За окном пролетала, растягиваясь, густая лесная тьма, сквозь которую изредко мелькали деревеньки или издали просачивался солнечный свет. Заря уже наступила, правда, отсюда её было не увидеть.
Он снова задержал на девушке взгляд, всё же решаясь хотя бы познакомиться. Все вокруг спали, так что помешать Паше не мог никто.
— Девочка… — шёпотом позвал он её.
Девушка подняла на него голову.
— Да?
— Иди сюда.
Только через секунду он понял, что зря это сказал. Она решительно отрицательно покачала головой и воткнула второй наушник.
Любопытство и желание поговорить взяли верх. Паша осторожно слез со второй полки и присел рядом с девушкой. А она с хитрой и в то же время доброй улыбкой посмотрела на него, вытащила наушники и сказала:
— Вот. Совсем другое дело.
— Ты о чём?
— Вместо того, чтобы продолжать звать, ты спустился.
Если к чужому в кровном смысле человеку маленькая девочка была готова бежать хер пойми куда.
Парень засмущался.
— Ой…спасибо.
Небольшая пауза. Паша продолжал рассматривать свою собеседницу.
— А как ты с Варей познакомилась?
— В одном детдоме одно время жили.
— То есть ты тоже…
— Не совсем. В протоколе написано, что мои родители умерли. На самом деле отца у меня никогда не было — зачали меня где-то на вечеринке. Потом мать начала колоться. Получила передоз, её увезли, лишили родительских прав, а меня в детдом.
— Тогда от кого ты убегала?
— От новой семейки.
— А что так?
— Прожила с ними год. Отчим пил как сапожник, бил меня и маму. Ну я не выдержала и сбежала.
— Ого…Сочувствую я тебе.
Парень опустил руку ей на плечо. Она устало ему улыбнулась. Про себя он подметил, что у неё очень красивая улыбка. Когда Маринка отвернулась в сторону окна, Паша слегка наклонился и коснулся губами её волос. Отстранившись, он пытался убедить себя, что это в знак сострадания. Но не особо получалось.
Вот она снова повернулась к нему.
..Дилетант. И я хотел дать тебе что-нибудь из нашего послушать, но это «true metal», как Ария или Metallica, а раз он тебе не нравится…
Тут Маринка его перебила:
— То, что я Арию не котирую, не значит, что мне не понравится твоя музыка. Стили же наверняка разные. Давай сюда своё музло.
Паша пожал плечами и достал свой телефон. Где-то в записях AVIUM’а он нашёл свои демки.
— Марин, можно, я твои «бананы» возьму?
— Оф-кос. Держи.
Вставив девушке наушники и включив музыку, парень буквально застыл в ожидании. На лице Марины снова появилась улыбка. Она даже начала стучать пальцами себе по коленке в такт.
Через пару минут она отдала Паше телефон.
— Ну как?
Девушка скосила глаза в его сторону.
— Если бы я была продюсером, я бы предложила вам записаться в студии. И не потребовала бы ни копейки. А с текстом будет вообще огнище.
Он смущённо улыбнулся:
— Спасибо большое. А что до текстов…Там всё пока сложно.
— Желаю вам найти хорошего текстовика, чего уж там…
Оба замолчали. Паша смотрел на Маринку и улыбался.
Она не стала отодвигаться, когда парень снова ласково приобнял её за плечи.
Что-то внутри него щёлкнуло. Он наклонился к девушке, будто хочет её поцеловать, и прошептал:
— Мариночка…поставь, пожалуйста, ещё раз ту песню про дождь.***
Утром, когда Маврин, Балашова и Варя проснулись, они увидели спящих на полу в обнимку Пашу и Марину. До приезда оставалось около двух часов. Балашова осторожно потрясла Марину за плечо. Та сонно промямлила: — Наталь Геннадьна, мне ко второму… А от хохота всех троих бодрствующих проснулся и Паша. — Ну что, молодые, вставайте и собирайтесь, скоро приедем! Кое-как отгоняя остатки сна, будто снимая рваную одежду, ребята встали и начали стаскивать немногочисленную поклажу. Сергей, вытаскивая в проход чемодан, наклонился к Ане и прошептал: — Ты думаешь о том же, о чём и я? — Конечно! Они так мило вместе смотрятся… — Только давай чуть-чуть поаккуратнее. Ты же видела, через что они оба прошли, особенно девочка…Пусть сами к этому придут. Аня просто кивнула с улыбкой заговорщика.
В туалете Марина пыталась разогреть пластиковый стакан с чаем под горячей водой из крана. Вдруг вода попала ей в глаза, и девушка от неожиданности уронила стакан. Крышка отлетела, всё пролилось. Сначала она в недоумении посмотрела на пустой стакан в своей руке, шёпотом матеря вселенную за произошедшее, а потом пожала плечами и выкинула стакан.
— Мариш? Мариш, ты в порядке?
Девушка обернулась на заглянувшего внутрь Пашу.
— Я? Да так, мелкие неприятности…Без еды осталась.
— Ой, ну это не проблема. Иди сюда.
Он вытащил из кармана куртки несколько батончиков «Марс».
— Будешь?
Марина посмотрела на него удивлёнными глазами.
— «Марс»? Это же моя любимая конфета! Спасибо тебе огромное. Я не буду тебя объедать…
Паша молча отдал ей все батончики.
— Для лю…тебя ничего не жалко.
Она снова удивлённо на него посмотрела, но протянуть руку всё же не решилась. Тогда он сам подошёл к ней чуть ближе и положил всё в карман её толстовки. А потом неожиданно прижал к себе и заключил в объятия.
Через секунду Марина сама вжалась в его грудь, а потом почувствовала его руки на своих волосах.
Правда, продолжалось это совсем недолго. Довольно быстро Паша отстранился и, улыбнувшись напоследок, вышел.
— Маринка облокотилась о раковину. Она всё ещё чувствовала его ладони у себя на затылке — это было довольно странно, но всё же…
Вернувшись в купе, она сразу же наткнулась на Варю.
— Ой, привет!
— Привет, маленький.
Девочка чуть ли не прыгнула к Марине на руки.
— Послушай, а ты куда пойдёшь, когда мы приедем?
— Не знаю. Я в Москве никого не знаю, так что…
И этот ответ был чистой правдой. Хотя в голове она прорисовала детальный план выживания на улицах столицы (там ведь наверняка мусоров везде, как игрушек на новогодней ёлке), ей было всё же страшно.
— Не волнуйся. Ты там точно не пропадёшь! Ведь, когда ты сбежала ты не пропала! И к ещё…
Девочка не успела договорить, потому что Анна позвала её зачем-то к себе.
Провожая Варю глазами, Марина подумала, что самый лучший вариант — это если бы Паша согласился помочь ей с этим…***
— Понимаете, Сергей Константинович, я пока не могу забрать Варю к себе.
Работы у меня пока нет, стипендии раз в вечность, и к тому же…
В этот момент Паша слегка покосился на Маринку, которая стояла вместе с ними в тамбуре. А потом продолжил:
— В общем, нет пока стабильности никакой, и…
Он не успел договорить. Маврин его опередил:
— То есть ты хочешь, чтобы она пока жила у нас с Аней?
От этой фразы Варя буквально засияла от счастья и кинулась обниматься с Сергеем. Паша посмотрел на них и ухмыльнулся. Как и стоящая рядом Балашова.
— Да-а-а…Но я не уверен, что вы…
— Сможем, — заверила его Анна, — сможем, не волнуйся. Я, например, смогу о ней заботиться, пока Серёжи дома нет. На гастроли же её можно брать с собой. А когда ты сможешь там всё наладить и оформить, она переедет к тебе.
Паша просто улыбнулся, молча благодаря женщину. Балашова истолковала молчание как знак согласия.
Отозвав Варю в сторонку, парень рассказал ей свой план. Девочка вроде как была не против. Он уже хотел выдохнуть с облегчением, но тут Варвара довольно громко спросила:
— А что будет с Маришей? У неё тоже нет никого, тогда почему ты ей не поможешь?
И Маринка, и Маврин с Балашовой обернулись.
Сергей с Анной переглянулись, и Рыжий подмигнул поэтессе.
— Эм…Марина? Да, конечно, я ей тоже помогу…наверное…
После довольно долгого прощания и обещаний созваниваться Светлейший
и Балашова ушли, держа девочку за руки.
Оставшись наедине с Маринкой, Паша разволновался.
Он подошёл к ней и спросил:
— Ты в порядке?
— Кто? Я? Ну да, в порядке…
— Знаешь, раз уж я обещал тебе помочь…
Девушка подняла глаза.
— Не надо себя заставлять, если не хочешь.
— В том-то и дело, что хочу. Но ты же слышала, что у меня творится…Я смогу помочь тебе найти квартирку через знакомых. А ещё в этом году я выпускаюсь из вуза, и, скорее всего, смогу найти работу. И тогда…э-э-э…тогда, если получится…
— Что?
— Мы сможем вместе жить.
Маринка посмотрела на него с удивлением.
— Ты серьёзно?
— Конечно.
Паша осторожно взял её за запястье и чуть притянул к себе.
— Ты ведь не против?
— Нет, конечно. Я просто не ожидала, что кто-то…
В её глазах начали набухать слёзы. Девушка запрокинула голову, чтобы они вкатились обратно.
— Мариш, ну не плачь, не надо…
Парень с ласковой улыбкой провёл большим пальцем по её щеке. А потом чуть наклонился и с нежностью прижался своими губами к её.
Маринка распахнула глаза и приоткрыла рот от неожиданности. Паша провёл ладонью ей по щеке, будто успокаивая. Вскоре она ответила на его поцелуй, обнимая за шею. Волей-неволей им пришлось отстраниться друг от друга.
Какое-то время она просто неловко молчала и смотрела вниз. А потом опустила голову ему на плечо.
— Спасибо тебе.
— А за что?
— Мне кажется, я нашла своё счастье.
Когда мне было тринадцать, я решила погадать на птичьих голосах. И что-то там было такое, означавшее, что скоро я найду счастье вместе с ещё четырьмя людьми. Мне так птицы кричали. И вот теперь я это чувствую.
Вместо ответа он снова поцеловал её.
— И я. Ты и Варя — моё счастье.
Маринка улыбнулась ему.Первая любовь. Рукописный девичий рассказ
Первая любовь
Начало нового учебного года начался для Марины с переходом в новую школу. В классе ее сразу приняли хорошо.
Она быстро познакомилась. Понравилась, правда, она не всем девчонкам, но некоторым все же понравилась. Маринка была невысокого роста, с темной косой до пояса, смуглая, с румянцем на щеках. В целом Марина была не красавицей, но девчонкой симпатичной. Как-то сразу определились ее подруги. Маринка с ними сразу познакомилась и подружилась. Это были Вера и Оксана. Верка была очень бойкая, простая, веселая. А Оксана в противоположность ей была умная, серьезная, скромная. Несмотря на разные характеры, они дружили. Маринка сразу попала в их компанию.
Из мальчишек ей сразу понравился Игорь. Он был веселый (даже маленько смешной), бойкий, но учился хорошо, а значит и умный. А еще он был красивый.
После недавно пережитых Маринкой страхов о новом коллективе она возвращалась домой счастливая. Шла она с Оксаной (им оказалось по пути).
Оксана расспрашивала Маринку об ее увлечениях, но разговор как-то не клеился.
Потом Оксана с каким-то глубокомысленным видом заявила:
— А знаешь, мальчишки тебя обсуждали.
— Ну и как? — засмеялась Марина.
— Ну, в целом ты им понравилась, — сказала Оксана приятную для Оксаны весть.
На другой день начались трудовые будни. Марина села с Верой. Та выгнала своего соседа, при этом представив его Маринке «кроликом». Тот покорно удалился на заднюю парту. Впечатлений от него у нее не осталось: какой-то маленький, светленький, невзрачный. И вообще ей нравился Игорь.
Как-то на уроке кто-то ей на спину стал пристраивать учебник. Маринка подумала, что кому-то мешает, и отодвинулась. Учебник свалился на пол.
— Козлина, — прошептал сзади «кролик», которого, как оказалось, зовут Сашкой.
— Сам козел, — не раздумывая, ответила Маринка. Так состоялось у них первое знакомство.
Маринка сидела и старалась сосредоточиться, но мешались сыпавшиеся точно с неба обломки карандашей. Оглянулась и увидела, что кидается в нее Сережка — самый красивый в классе. Маринка недолюбливала таких, потому что они привыкли к вниманию девчонок Маринка сразу заметила, что он красивый и притом умный (что случается довольно редко) и решила не обращать на него внимания.
Здесь он начал первый. Маринка решила не церемониться. Она набрала накиданных обломков и стала кидаться в него. Маринку приняли за свойскую девчонку. Еще несколько мальчишек подхватили эту идею и разгорелся настоящий бой, в котором Маринка была против 3–4 мальчишек, но выходила победителем, т. к мальчишки были снисходительны к своему врагу. Среди подключившихся был толстый мальчик Алеша Конев. Марина посчитала его просто включившимся в интересную игру и совершенно равнодушным к ней. Она совершенно не подозревала, что когда-нибудь с ним придется столкнуться.
А еще ей нравился Игорь.
Идет русский язык Марина пишет в тетради упражнение. За окном сыро, темно, все небо в тучах. Моросит мелкий противный дождик.
— Дай, пожалуйста, карандаш и линейку, — шепчет сзади Сашка.
Марина протянула карандаш и линейку и снова наклонилась над тетрадью.
— Разберите предложение синтаксически, — доносится до затуманенного сознания Маринки голос Марии Ивановны.
— Что-то долго не возвращает линейку, — Марина поворачивается к Саше.
Он что-то старательно выводит на ее линейке.
— Ты долго так собираешься сидеть! Мне же подчеркивать надо.
— Как у тебя отчество? — невозмутимо спрашивает Сашка. Он не собирается отдавать линейку. Верка оглянулась и с победным криком выхватила линейку.
Саша обиженно хлопает глазами:
— Я бы и сам отдал.
Маринка не обижается ни на Сашку, ни на Верку. Она берет линейку, на ней выведено имя и фамилия. Через минуту он возвращает ей карандаш, на нем нацарапано:
С. М. +
Что бы это значило? Маринка улыбается и смотрит на Сашку. Он тоже улыбается. Сам он беленький и маленький ростом (даже чуть-чуть меньше Маринки). В отличие от других девчонок Маринке нравятся маленькие. Еще она чувствует к Сашке снисхождение и даже покровительство. Еще у Саши красивый высокий голос, как у девочки.
Но ведь ей нравится Игорь.
Сегодня Марина, Оксана и Вера — дежурные. Но Веры нет сегодня в школе. Моют полы вдвоем. Оксана спросила Маринку:
— Тебе понравились наши мальчики?
— Ну, в целом, ничего.
— А кто тебе больше понравился?
— Не знаю, еще подумаю. А тебе?
— Мне почти никто. И вообще они на нас не смотрят. Многие уже передружили с нашими девчонками, а теперь дружат с девчонками из параллельных классов. У нас они почти все дружат. Ну, там может быть Тапочкин, Сафонов…
— Женька дружит?! — удивленно спросила Марина, не дав договорить Оксане.
Оксана хотела сказать, что они как раз вроде бы не дружат, но то ли потому что ей показалось в голосе Маринки утверждение, но она не стала ничего говорить, а сказала:
— Не знаю, может быть.
Маринку захлестнула обида, но совсем не из-за Женьки, а из-за Сашки: «Он дружит. А мне улыбается, дурак! А вообще, какое мне дело? Мне же нравится Игорь». Чтобы отвести разговор, Маринка спросила:
— Интересная фамилия — Сафонов, — как у героя-молодогвардейца Степы Сафонова, — разговор опять нечаянно коснулся Сашки.
— А, у «кролика»-то?
— Почему вы с Веркой его зовете кроликом?
— А так была одна история.
В прошлом году он сидел с Иринкой и в нее влюбился. Один раз она подарила ему закладку. Он покраснел и как будто прижал уши. Мы его так прозвали — кроликом.
— Зря, — сказала Маринка и уже больше не продолжала разговор.
Иринок в классе было две. И обе красивые. Но кто из них, Марина не спросила. И вообще при чем здесь Сашка. Вроде бы ей нравился Игорь. И будет нравиться, а Сашка — дурак.
На уроке географии очень весело (всем, кроме учительницы).
Осень, а солнце на улице светит по-весеннему, и настроение у Маринки с Веркой далеко не рабочее. А ведь вчера солнца не было и настроения. Из-за солнца ли? Вчера они шли с Веркой домой, и Верка сказала ей, что ей кажется, что Маринка нравится Сашке.
— Глупости, он ведь дружит с девчонкой.
— Кто тебе сказал?!
— Оксана, правда, я точно не знаю.
— Да ты что! Ни с кем он не дружит.
— Вера, а с какой Иринкой он сидел в прошлом году?
— И с той и с другой. А что?
— Да так…
А сейчас сзади сидят Алёша Конев и Сашка и кидаются в них бумажками.
Маринка в шутку на них сердится, но не долго, потому, что смешно смотреть на их сосредоточенные мордочки, когда они делают бумажные пульки. Маринка назвала Сашку Сафончиком потому, что уж больно не соответствует его героическая фамилия с его внешностью. До нее некоторые, правда, его так и называли, но редко. А это не обидно и уменьшительно-ласкательное. В конце концов Маринка с ним в шутку разодралась. Сафончик говорит Маринке:
— Вот сегодня пойдешь домой получишь.
Марина смеется:
— От кого это, от тебя что ли?
— От меня, — говорит он совсем не обидно и даже не угрожающе и сам смеется.
— А нам не по пути, — поддразнивает его Маринка.
— Я же знаю, где ты живешь.
— Откуда???
— Все время хожу мимо твоего дома.
Маринке это очень приятно. Значит, он живет на той же улице, только немного дальше, потому что она его не видела. Из школы Маринка идет как черепаха. Может быть, он еще в школе? Может, догонит? Нет, он уже давно дома. А, все равно ей нравится Игорь.
А может, Сашка? Нет! Нет! Нет! А все-таки, может, Сашка?
«Колхозники! Служащие! Учащиеся! Все на уборку овощных культур!»
К этим лозунгам все давно привыкли. Каждую осень говорят, что нужно как можно скорее закончить уборку, пока не выпал снег. И каждый год всех и без лозунгов гонят на свеклу, картошку, морковку. И все равно заканчивают уборку поздно, когда по утрам уже все покрыто белым колючим инеем.
Сегодня старшие классы едут на свеклу. Погода еще теплая. Свекольное поле со всех сторон окружено лесом. Какой красивый лес!!! Все уже давно привыкли к этим красивым, но уже привычным, обыденным выражениям: золотые березки, багряные осинки и т. д Но действительно, какая красота! Березки действительно золотые, нарядные и какие-то полупрозрачные. Каждый лист березки — чудо! Произведение искусства. Ведь он ведь не просто желтый, не совсем желтый, но и не зеленый. Одни листья желтые с зелеными прожилками и каемочкой. У других, наоборот, каемка желтая, а листик зеленый.
В листьях есть все цвета от темно-темно зеленого и ярко-желтого до белого. Тихо-тихо кружатся в воздухе эти чудо-листья. Еле слышный шелест раздается кругом, когда эти листья ложатся на землю, на плечи, голову. Под ногами уже много-много листьев. Когда идешь, они шуршат немного таинственно, как будто хотят рассказать сказку. Маринка нагребает в охапку листья и кидает вверх. Листья плавно опускаются. Маринка тихонько смеется. Она снова нагребает листьев и кидает ими в Верку. Верка кидается в Маринку. Оксана и еще несколько девчонок подключаются к ним. Смеются и визжат. Таня — ужасный скептик — ворчит: «Много шума из ничего». Но никто ее не слушает.
Длинное, скучное поле. Неровными рядами тянется свекла. Надо выдергать на сегодня еще по последнему ряду. Кажется, что эти ряды никогда не кончатся. Все отвлекает от работы. Девчонки недалеко от Маринки подняли визг — увидели мышку. Маринка завизжала тоже — за компанию. Опять однообразное, скучное поле. Но вот Маринка нашла кустик васильков.
Еще не все отцвели. Они такие красивые. Нежненькие, голубенькие, напоминают чьи-то глаза. Марина никак не может вспомнить, чьи. Марина решила весной посадить. Набрала семян. Вот бугорок желтеньких диких цветов. Как будто луч солнца упал на это место, и выросли крохотные кусочки солнца.
Когда работу окончили, Марина нарвала букетик таких цветов. Оксана смеется:
— И ты этот веник повезешь домой? Давай лучше кому-нибудь подарим.
— Давай Верке.
— Нет, лучше мальчишкам. Например, Игорю.
Маринке нравится такое предложение, но она ни за что не подарит сама. Ей очень хочется подарить букет Сашке. Но ей не хочется рисковать. Все равно хоть кто, но ее букет выкинут, и никто не примет всерьез.
— Ну, только ты сама.
— Ладно, давай подарю.
Она берет у Маринки букет. Разом отрывает цветы, ощипывает букет. Маринка с сожалением смотрит, как калечат ее букет, который она делала с такой любовью. Оксана переворачивает букет вверх «ногами», любуется и дарит это «произведение искусства» Сереже.
Тот смеется и дарит его еще кому-то из мальчишек В конце концов, букет выбрасывают. Конечно, кому он нужен. Марина смотрит на Игоря, но взгляд переводит на Сашку. Он сегодня ни разу на нее не взглянул и ни разу не улыбнулся. Что это с ним? Но что это с Маринкой? Она опять думает о Сашке. А может ей все-таки нравится не Игорь???
Осенние счастливые дни. Как быстро они летят. Маринка уже совсем не чувствует, что она новенькая. Уже так ко всему привыкла, что ходят из школы уже вместе: Сашка, Лешка и Марина. Им всем по пути, а девчонкам — нет. Девчонки некоторые, да мальчишки тоже, говорят, что Лешка в нее влюбился. Маринку это страшно злит. При чем здесь Лешка? А Лешка — этот толстый мальчик Конев — действительно стал довольно много Маринке надоедать. То развязывает бантик, заигрывает. Маринке он не нравится, она на него или ноль внимания, или обзывает. У Маринки на этот счет скверный характер. Ну, нравится она ему, и пусть нравится, так нет, надо отбить охоту и смотреть на Маринку. Ей бы представить себя на его месте.:max_bytes(150000):strip_icc()/cannon-photobomb-fail-58b8d1f35f9b58af5c8e48aa.jpg)
Но она не задумывается над тем, что поступает жестоко. Потом она это поймет, а теперь некому это сказать, а сейчас ей окончательно вскружил голову Игорь (а может, и Сашка).
Летят дни, недели. Маринке нравится в новом классе, в новой школе. По-прежнему вместе из школы ходят Алешка, Сашка и Маринка.
Маринка все чаще и чаще задумывается над тем, кто же ей нравится: Игорь или Сашка. Все чаще она ловит себя на мысли о Сашке, а не об Игоре. Она чувствовала, что где-то в подсознании ей все же нравился Игорь, но с каждым днем ей все больше нравился Сашка. Они разговаривали, смеялись, улыбались друг другу. Маринка ничем не показывала, что он ей нравится, даже наоборот.
Иногда на свеклу или еще куда-нибудь они шли вдвоем с Сашкой без Лешки. Маринке очень приятно идти с Сашкой вдвоем. Он такой смешной. Рассказывает что-нибудь. Маринка хохочет. Она никак не может с ним серьезно разговаривать. Ее словно за язык кто-то тянет. То у нее претензии на его имя, то на голос, рост и т. д.
Сашка смеется, отвечает ей, не обижается. От Алешки до Маринкиного дома совсем не далеко идти Сашке с Маринкой. Сашка как-то сказал, что жаль, что она так близко живет, и тут же смутился и добавил: «Жила бы дальше меня». Один раз, дойдя до дома, Сашка вдруг сказал:
— Ну, пойдем дальше, что остановилась.
— Я, кажется не заблудилась, — вот мой дом.
— Ну, пойдем дальше, до магазина.
— Как-нибудь в другой раз.
Маринке очень хотелось пойти с Сашкой, но ей было неудобно. Она даже шагнула два шага, но ей казалось, что Сашка смеется. И она шагнула в лужу. Ей очень хотелось еще с ним пройти. Ладно, подумала она, в другой раз.
Но другой раз не предвиделся. На другой день он встретил сестру и пошел с ней по другой улице, потом Маринка шла домой с мамой.
Еще до этого разговора был такой случай. Один раз, когда она что-то сказала, что Сашке нравится Иринка, он сказал, что, может быть, ему нравится Маринка. Но Маринка ответила, что, может быть, ей нравится десять человек Он ответил: «Ну, и вот».
Маринке нравился ведь он. Очень. Но опять сказала ерунду. Тут еще Верка с Сашкой стали ссориться. Обзывают друг друга, и вообще мировая их не берет. Маринка все старалась их помирить. Но все было напрасно. Маринка надоела Сашке этими разговорами о Верке. Сашку это даже раздражало. И он говорил, что он эту Верку ненавидит. С Веркой о Сашке дискуссии сначала шли менее бурными. На каких правах она будет заступаться за Сашку. Маринка употребляла все доводы, но было напрасно. Верка почему-то ненавидела Сашку. Один раз Маринка сказала, что ей нравится Сашка. Верка отреагировала просто, но вражду с Сашкой не прекратила. Шли дни, недели, месяцы. Сколько интересных событий было за это время. Но повесть моя не об этом. И всего никак не расскажешь в маленькой повести. Да и все надо почувствовать.
Читатель может спросить, что же тут такого? Ну, подумаешь, развязал бантик Маринке. Ну, подумаешь, улыбка, взгляд. Ведь таких улыбок сотни, тысячи. Нет, все здесь не просто. И для человека иногда существует один взгляд, одна улыбка.
Маринке уже не нравился Игорь. Ей нравился Саша.
Один раз на уроке немецкого языка Верка сказала Маринке:
— Смотри, «кролик» глаза закатил.
Маринка оглянулась. Сашка смотрел на потолок А глаза у него голубые-голубые. Точно-точно как небо за окном. Маринка вспомнила васильки на поле…
Текст получен от Л. Конышевой, г. Шадринск, 2001 г.
Текст написан на тетрадных листах. В тексте много исправлений. Перед заглавием в верхнем левом углу написано «Повесть», надпись переправлена на «Рассказ».
К тексту прикреплен листочек с надписью: «1987 г., ноябрь-де[кабрь]. Написала в 14 лет Конышева Лида, с[ело] Половинское Кург[анской] обл[асти]. Написала сама, из головы, на основе своих впечатлений (собств[енный] опыт)».
АЛЬМАНАХ. 2 сезон 2020
Елизавета Емельянова. ПРОСТАЯ ИСТИНАВ лесной тьме по жесткой темно-синей траве полз мужчина. Он хватался за травинки, выдирая их с корнем и ощупывая мозолистыми пальцами колею, которая вела его в ночь уже пару часов… Из болтающегося за его спиной мешка с чем-то до тошноты мягким и упругим внутри по его одежде текла густая и неприятно бордовая жидкость, поблескивая в серебряной ночи.
По размеренности человека и тупой сосредоточенности на движении ясно – его подкашивает, вскоре он не сможет ползти. Пару раз он слепо врезался в деревья, все удары принимая смешками. На кромке леса человек встал, с остервенением цепляясь за дерево, тяжко отдышался и устремился вперед. Гора была уже близко. Где-то недалеко вдруг зашелестела трава, похрустывая от инея. Человек ухнул, остановился. Его глаза спокойно блестели, в каждой руке появилось по кинжалу. Медленно повернувшись вокруг себя, он оценил ситуацию. Стая волков окружала его. С большинством он справится, другие отвлекутся на тушу, если ее кинуть, а остальных как?.. Один из волков взвыл – самый крупный, вожак. Стая стала сужать круг. Путник перехватил кинжалы поудобнее, поддразнивая себя и волков:
— Что встали? Посмотрим, кто из вас сможет разглядеть мой кинжал прежде, чем он вскроет ему череп!
Человек встряхнулся, ближайший к нему волк пригнулся, растопырив лапы, приготовился… Свистнул воздух, скрипнула глотка волка, и ярко-красное пятно расплылось по траве, окрасив иней.
Путник упал на землю, а ночь все свистела, не переставая, пока шеи всех волков не оказались дырявыми. Человек осторожно поднялся, осматриваясь, из-за скалы неподалеку вышел крепкий, невысокий мужчина с луком. Окинул взглядом путника, волков, усмехнулся.
— Испить с дороги не желаете, почтенный?
— Грех отказывать, когда так любезно приглашают, – отозвался путник, бросив взгляд на мертвую стаю, и пошел за мужчиной к роще.
— Так откуда вы к нам изволили? – звучный голос трактирщика перекрыл гул остальных голосов, отражавшихся от закопченных бревенчатых стен.
Путник глянул в его сторону.
— Из окрестностей столицы изволил. Иду в Синив-град.
Трактирщик кивнул.
— Добро. Что в столице, как настроение? А, зовут-то тебя как?
— Деян. Неспокойно в столице, как приняли грамоту новую, так и заметались… Ближайшие леса прочесывают, меня в дороге чуть не прибили, думали, черт какой-то рогатый или кентавр, что-то такое говорили, я уж всех слов и не упомню.
Ну да я им объяснил… Эх, думается мне, неправильно это все…
При этих его словах трактирщик изменился в лице, спало неосязаемое напряжение, он сверкнул светлыми глазами на путника. Отдав ему тарелку с ужином, невпопад вдруг спросил:
— А что ты мешке притащил? Оттуда кровь так и сочится, волки тебя по нему и выследили.
— Знаю, да. Мы с ними видались уже, они моего коня ночью сгрызли. Пока переваривали, я успел то, что осталось от коня-то, спасти, да и побежал от них куда глаза глядят. Карта у меня с собой была, промокла только… Да на ней деревни вашей не было.
Трактирщик склонился через стойку к Деяну, тихо заговорил:
— Деревушка наша неизвестна, потому как скрывает ее одна… Ммм… Да впрочем, ты и сам увидишь. Тебе ж надо куда-то тушу пристроить?
— Надо.
— Вот и славно. Завтра отведу тебя к ней, ты уж только особо не распространяйся, что видел тут деревню, да и эту… Тоже.
После трапезы трактирщик проводил мужчину наверх, в спальню. Гул голосов стих, не в силах протолкнуться сквозь разрозненные мысли путника, Деян поблагодарил хозяина и улегся на кушетку, не сняв одежды.
Усталость взяла свое… Ночью под дверью зазвучали тихие голоса, заставив Деяна проснуться. Бас трактирщика пререкался с сиплым тенорком.
— Да позволь, кто ж он такой?
— Товара при нем нет – может, ученый?.. – голос трактирщика звучал раздраженно.
— И что, ты его так и поведешь к Смиляне?
— А что мне еще делать? Ему и ее совет понадобится, сам знаешь, пройти тут непросто к городу…
— А что, если он тут побудет, разнюхает, да и донесет потом, коли выдаст? — голос стал тише – Невозможно столько времени ее тут скрывать, скоро и к нам придут с обысками…
— Перестань, Тихомир. Он нас не сдаст этому синив-градскому… Он мне сам сказал, что считает грамоту эту неправильной или как там…
Послышался набор крепких слов, голоса стали удаляться прочь от комнаты, путник вздохнул. «Интересные порядки… Смиляна, значит?»
Наутро, лишь солнце коснулось просмоленных стен комнаты, в дверь тяжело постучали. Путник, приняв от вошедшего ушат с ледяной водой, глянул на человека.
Это был еще твердо стоящий на ногах старик с серыми волосами. Когда он заговорил, Деян узнал в нем ночного спорщика.
— Тихомир мое имя, славный странник. Если вас будет заботить что-то или кто-то в деревне, не побрезгуйте, сообщите мне, я тут головой считаюсь.
— Спасибо за радушие, добрый человек. Трактирщик хотел отвести меня сегодня к…
— Да, Радогаст мне говорил, – Тихомир стал серьезен и суров в одно мгновение, так же внезапно меняется ветер в ураганном вихре, превращаясь из неприметного дуновения в срывающие кроны с деревьев порывы – Я хотел сказать кое-что, Деян. Если вдруг в столице подойдут исковые и начнут задавать вопросы о нашей деревне и, в частности, о женщине, что вы посетите сейчас… А вы им ответите что-то утвердительное или…
— Доброго утра, милый друг! – в комнату громогласно ворвался трактирщик, оттеснив Тихомира к выходу – Надеюсь, ночь была спокойной? Вот и славно. Идем, я уже сообщил ей о тебе, она ждет.
Они с Тихомиром обменялись злыми взглядами, но не стали продолжать спор.
Радогаст вывел Деяна на улицу и двинулся в сторону рощи. Трактирщик заметно нервничал, остановился на опушке, повернулся к страннику.
— Деян, я… Я обязан взять с тебя мужское, серьезное обещание, как воин с воина.
Темные глаза Деяна внимательно изучили лицо трактирщика, странник кивнул.
— Добро.
— Э… Та, к кому я тебя веду, скрывается у нас очень долгое время. Мы прячем и бережем ее, и я бы был очень расстроен, если бы ты сдал ее и нас всех Синив-граду.
— Кто она такая?
— Я, если по совести, сам не знаю. Она лечит наших детей и стариков, помогает с урожаем, отводит беды и диких зверей. Это она меня предупредила о том, что на тебя охотятся волки. И сказала спасти и привести к ней.
— Какова она из себя? И нрава какого?
— Невысока, кожа серая, глаза черные, рога еще… Жутко страшная. Все ее пугаются, сторонятся, один я с ней говорить могу, с детства мало страха во мне. К тому же… Добрая она. И душою чиста.
Путник кивнул.
— Тогда это утопка.
Коли она такая, какой ты ее описал… Идем, что ж, я тогда тоже бояться зарекусь.
Двинулись дальше, вглубь рощи. Трактирщик все поглядывал на Деяна.
— Ты кем же будешь, раз понял, кто она?
— Я всех таких существ знаю. Изучал, сколь себя помню, интересны они мне до жути, что у них и как, да каковы они, да опасаются ли людей. Много кого уже я повидал… И утопок видел, не заробею.
Глаза трактирщика заблестели, он отвернулся и дальше пошел, дорогу показывая. Лес вокруг постепенно менялся, молодые тоненькие березки уступали землю толстенным и жилистым ивам, дубам, соснам, стоявшим уже десятки сотен лет… Солнце почти не пробивалось сквозь густой заслон ветвей и листвы, стало холоднее. Начиналось болото. Радогаст указал на хижину, видневшуюся меж особенно толстых ив.
— Там она живет. Ее зовут Смиляна, с ней говори открыто, не таясь, она лжи и тайн не любит. Я здесь тебя подожду.
Он отдал Деяну мешок.
— А туша-то мне зачем?
— Бог ее знает, она попросила, чтоб захватил, не поленился.
Может, на зелья пустит, отраву какую в болото нальет, чтобы пиявок морить… Удачи, Деян.
Хлопнув его по плечу, трактирщик пошел к поваленному дереву, вынимая из-за пазухи бутыль с чем-то мутно-белым. Деян усмехнулся, повернулся к хижине и по кочкам добрался до сухого, надежного островка у порога.
Невысокая, но довольно просторная хижина стояла не на земле, она крепилась к двум близко стоящим ивам, повиснув между ними. Некоторые из бревен, судя по виду, были ровесниками всех этих деревьев, стоявших вокруг, они рассыпались в прах, в них копошились тучи мелких насекомых, привлеченных сладким запахом гнили. Деян поморщился, зрелище было не из приятных – в центре двери была прибита распластанная и вспоротая жаба, ручкой же служил череп зайца, потемневший от времени и погоды… Странник подошел поближе и три раза стукнул в дверь, отвратительно хрустнувшую под его кулаком. В доме раздались неестественно частые шаги, дверь скрипнула и отъехала чуть назад, открыв вход. Деян с интересом смотрел на огромную рыжую многоножку, открывшую ему дверь.
Насекомое высотой с локоть и длиной с 10 локтей смотрело на него сетчатыми глазами и стрекотало острыми, липкими от яда жвалами. Мужчина поклонился.
— Мне сказали, что твоя госпожа ждет меня.
Многоножка кивнула, склонив панцирную голову, ткнула жалом в мешок. Деян осторожно повесил его на выступ хитиновой брони существа, и многоножка, волнисто перебирая ногами по темному досочному полу, засеменила прочь, к двери в дальнем конце избы. Он направился за ней, осторожно ступая по прогнившим доскам. Дверь за ним сама съехала назад, погрузив помещение во мрак, в котором едва можно было разглядеть висящие на стенах чучела животных, пучки трав весьма мерзкого вида, банки с жуткими частями чьих-то тел внутри… Полоска света, сверкнувшая на миг впереди, увеличилась, многоножка клацнула жвалами и поманила путника за собой. Затхлый, тугой воздух, висящий в комнате, заполнил легкие и не давал дышать свободно, Деян поспешил выйти из прихожей вслед за насекомым. Вдруг послышался детский плач впереди.
Странник ворвался в следующую комнату, опережая многоножку, вытащил кинжал, приготовившись к защите и приняв угрожающий вид. Его глаза резануло тем скудным, но беспрекословно белым светом, который шел от тлеющих головок мака в комнате. Проморгавшись, он нашел взглядом плачущего ребенка. Это была маленькая, лет пяти, девочка, сидящая на руках у древней бабки, которая качала ее и успокаивала. Рядом с ними примостилось небольшое, ростом чуть ниже бабки существо с черными спутанными волосами, длинными белесыми рогами и черными глазами… Или это были не глаза, а просто дырки в черепе?.. Деян шумно вздохнул. «Редко встретишь такую утопку, обычно они под людей маскируются хоть сколько-то…»
Девчушка заметила его, ойкнула, смолкнув от неожиданности, путник тут же поспешно сунул кинжал назад, чтобы не пугать девочку еще больше. Утопка проследила за ее взглядом и уперлась чернеющей пустотой в лицо странника. Втерев в руку отвлекшейся девочки целебные травы, существо, ловко орудуя длинными пальцами и куском мешковины, перевязало руку, плотно стянув запястье, прохрипело что-то бабке, сунув ей какой-то сверток, и потрепало ребенка по волосам.
Та отпрянула, бабка встала, низко поклонившись и поставив девчушку на ноги, быстро пошла прочь от существа… Утопка проводила их взглядом, потом вновь вперила чернющие дырки в путешественника. Деян осторожно приблизился, сев перед ней на пол, склонил голову.
— Для меня большая честь познакомиться с тобой, Смиляна.
Существо вдруг улыбнулось ему беззубым ртом и встало, поманив его за собой. Ее тело окутывала рыболовная сеть, волочащаяся за ней по полу, волосы спадали почти до самой земли… Утопка двигалась рывками и прыжками, ее ноги были повернуты под разными углами, коленей и вовсе не было… Деян встал, пошел за ней. Она вывела его из зловещей сонной комнаты, наполненной удушливым ароматом горящего мака, открыла дверь в другую часть дома, пропустила путника перед собой и закрыла дверь на ключ. Странник удивленно моргнул, осматривая новую комнату. Это была светлая, чистая кухня, вокруг были шкафчики и ящички, тысячи пузырьков, семян, травяных пучков, ниток с орехами и сушеными грибами.
Через небольшое, но чистенькое и мутноватое по краям окно заглядывали в кухню яркие лучи солнца, нагревшего цветы, росшие прямо на оконной раме и подоконнике. Маленькие золотистые пчелки собирали с бесчисленных цветов пыльцу и уносили в ульи, висевшие на толстой паутине под потолком. Под окном лежала большая разделочная доска, на которой располагались ингредиенты лекарственных сборов, рядом были свалены ножи для трав, ступки, толкушки и пузырьки из белесого стекла. Теплые цветочные ароматы, мягкий оранжевый свет, горьковатый запах меда, монотонное негромкое жужжание роев пчел и покачивание ульев на шуршащей паутине – все это вводило в транс и пробуждало одновременно, словно теплые, нежные объятия ранним утром. Деян качнулся в сторону, не сразу привыкший к ощущению такой неги. Он обернулся на утопку.
— Что… Как тебе удалось такое сотворить? Животные стороны света, в том числе и пчелы, должны бояться тебя и прятаться при твоем появлении… Ты не утопка?
Она вдруг еще раз заглянула ему в глаза и осторожно стянула с себя кожу.
Деян немного отступил, кожа бережно легла на стоящий вблизи стул. Перед ним стояла юная и прекрасная… Лесная фея. Она была худее кожи утопки раза в полтора, ее тело имело нежный зеленый оттенок, а волосы ниспадали до плеч округлыми прядями. Она заливисто рассмеялась, повела веснушками вокруг носа и оленьими ушами и сверкнула глазами на Деяна. Он ощутил на себе тепло-коричневый, рыжеватый взгляд поглаживанием по щеке после долгой разлуки… Смиляна внимательно изучала его, смотря неприкрыто и беззастенчиво. Деян неосознанно улыбнулся.
— Фея… Ты фея?
Ему вдруг показалось, что за ее спиной в дверном проеме промелькнул кто-то маленький, тут же скрылся в темноту. «Ребенок?» Смиляна переместилась к окну, неслышно пройдя по теплому полу маленькими узкими стопами, невесомо оперлась о столешницу и села на нее, болтая ногами. На ее впалых щеках заиграл легкий румянец цвета свежего пиона. Зазвучал ее голос, чистый и тонкий, как иней на утренней траве, под жарящим взглядом солнца постепенно становящийся водой…
— Здравствуй.
Ты удивлен?
Деян подошел ближе, чтобы рассмотреть рога и изгибы ее шеи.
— Да, я… Но мне сказали, ты утопка? Даже трактирщик, который знает тебя лучше всех.
— Ах, он же не может знать всего, – улыбнулась фея – Да, я иногда говорю с ним, но никогда – откровенно. Назови мне свое имя.
— Деян.
— Красиво… И, надеюсь, олицетворяет тебя. Я хотела поговорить с тобой… Узнала от друзей из леса, кто ты такой, и пожелала познакомиться.
— Что они сказали обо мне, почему ты так захотела увидеть меня?
— Ты ведь ученый, правда? Мне совершенно не с кем поговорить…
Ее глаза затуманились и потемнели. Они выражали печаль, тоску и смирение, она глянула через плечо на лес. Она встала, взяв его за руку, и потянула за собой в другую, четвертую комнату. Он молча шел за ней. Пчелы и их гул остались позади, за закрывшейся дверью. Перед Деяном был небольшой, прекрасного вида сад с чудными деревьями и кустами. На деревьях оседали облака, капая в подставленные бочки, кусты махали веками, ловя в воздухе мелкую мошкару и скармливая ее другим кустам… Чуть поодаль лежала вытащенная из мешка туша коня, которую уплетал маленький симпатичный грифон с черным клювом.
Странник рассматривал его, а Смиляна тем временем взлетела на огромной бабочке, вспорхнувшей из травы, и села на ветку одного из деревьев.
— Его зовут Искро… Деян, ты знаешь историю моего и остальных народов. Нашу вражду и дружбу, мир и войны, несчастья и обретения… Как только я услышала о новом указе вашего короля, как только поняла, что он хочет сделать…
Деян подошел к стволу дерева, оперевшись на него.
— Да, я все понимаю. Он уже не молод и всего боится, все люди вас боятся, помощи ждать неоткуда… Это твои мысли? – она кивнула его словам – Но это не совсем так. Если несколько веков назад люди и были жестокими и злыми, то сейчас это сохранилось лишь в нескольких провинциях. Вот как эта.
Фея качнула рогами.
— Ты неправ. Эту ненависть в людях нельзя искоренить.
— Прошли годы, сменились поколения и нравы. Вас принимают все молодые, все те, кто знает, как сохранять в мире равновесие. Пойми, если заручиться их поддержкой…
— Деян. Посмотри на меня.
Мужчина поднял голову и увидел полные боли, но покорные глаза. Фея подняла их к небу, цепляя взглядом верхушки леса.
— Я чувствую, что скоро зеленый лесной ветер заберет и меня… — мягко сказала она – Я не смогу защитить от исковых этих людей, Деян, никого. Их убьют вместе со мной. Ты не знаешь, как плачет Радогаст каждый раз, когда мы говорим с ним об этом, он рвет себя изнутри от несправедливости. Ты ведь понимаешь меня? – она запустила пальцы в волосы, взгляд сверкнул минутным безумием – Почему мы не имеем права на жизнь? Я добрый дух, но и меня боятся и ненавидят… Они поначалу хотели меня убить, знаешь? Мне пришлось найти мертвую утопку, чтобы вырядиться ею и запугать их. Это было много лет назад…
Деян смотрел на небо у ее головы.
— Они не найдут всех. Вы сможете пережить облавы, я уверен. Когда-нибудь все будет по-другому.
Она горько усмехнулась.
— Когда-нибудь… Ладно, Деян. Идем, я покажу тебе, как пройти к городу… — она помолчала — Думаю, у тебя еще будет повод для грусти, а я пожалею, что открылась перед тобой.
Прощаясь, она посмотрела ему в глаза так печально, что сердце мужчины сжалось до размеров жука… В душе бушевали гнев, бессилие и смутная тревога.
Кивнув Радогасту, он пошел к трактиру. В комнате открыл кулек, подарок Смиляны. В нем лежали чьи-то глаза, искусно выполненные из сахара и красителя цветов, он смотрел на них пару секунд. «Сироп из облаков… Почему красота обязана прятаться за чем-то пугающим?» Он покидал город. Его нагнал Радогас, остановился у ворот деревушки, ведущих на дорогу, пожал руку путнику.
— Хороший ты человек, Деян, понравился ты мне. Нет в тебе злобы. Пусть будет удача с тобой.
— И с тобой, Радогаст.
Деян, выйдя за ворота, пару раз глубоко вздохнул и устремился к горе. Обернувшись единственный раз, он увидел знакомые детские глаза над одной из балок ворот, услыхал крик «Мирослава, ты где?» и, усмехнувшись, отвернулся.
Через два месяца после того, как нога странного мужчины с мешком за спиной переступила порог дома феи, на главной площади столицы Русары, города Иим, состоялась казнь.
Люди сновали вокруг погоста, в петлях над которым уже болтались два тела – огромное мерзкое насекомое и убийца людей, похититель сокровищ, грифон. Правда, еще совсем птенец, но толпу это не волновало. Палач в маске из потертой кожи тащил связанную, избитую фею к эшафоту. На площадь быстрым шагом вышел коренастый, крепкий мужчина в накидке, открывавшей лишь глаза. Он, точно громом пораженный, застыл и уставился на казнь. Раз. Два. Скрип – вскрик – все. В петле болталась молодая, зеленая когда-то фея. Ее стеклянные глаза смотрели прямо на этого человека, напоминая прощальное пророчество и укоряя… Его? Всех?..
В тот же день состоялся величайший бунт в истории всей Русары. Даже восхождение королевы, произошедшее через 20 лет, не было таким кровопролитным и ожесточенным. Погиб весь город. Одним из последних пал человек в накидке. Его кинжалы сверкали по сторонам, вспарывая, отсекая, протыкая. Но сдержать безумный натиск они были не в силах. И весь город затих.
В тронном зале раздались шаги, она открыла глаза.
К трону подошли двое – один на двух ногах, другой на одной, козлиной. Первый преклонил колени, второй склонил голову.
— Ваше величество, – в голосе слышалось еле уловимое блеяние – мы проверили вести. Победа одержана. Синив-град и союзники пали, солдаты в плену, все существа отпущены.
Перед ее внутренним взором мелькнули старые картины: перекошенное догадкой и низким ликованием лицо Тихомира после ее наивных слов о фее, площадь после бунта, все годы после…
— Прекрасно. Сар, Кирим, вы помогли мне перенести это все. Вы станете моими ближайшими советниками. Я бесконечно благодарна вам обоим…
Два старых друга новой королевы поклонились ей. Девушка встала.
— Пора.
Когда они были уже у высоких мраморных дверей на балкон, Сар передал костыль Кириму, оперся на плечо королевы.
— Что будет теперь, Мирослава? Войны нет, враги повержены… Ты уверена в том, что это правильный выбор? Многие не поддержат тебя.
Девушка горько усмехнулась, коснувшись запястья.
— Что будет? Я не знаю. Лишь уверена, что все будет по-другому.
— Не так просто, — подал голос Кирим – люди никогда не примут их…
— Друзья, – улыбка заиграла на губах королевы, хотя глаза, когда-то сиявшие детским огоньком, остались сосредоточенными и спокойными – все имеют равное право жить. Это всегда будет самой простой истиной в нашем мире.
Действительно случайные отзывы Рэйчел: 2019
Прошло 1000 лет с тех пор, как Безымянный был впервые побежден, но быстро приближается время, когда он снова воскреснет. Согласно легенде, пока Бертене восседает на троне Иниса, Безымянный не может вернуться. Когда королева Сабран не может произвести на свет наследника, роду Бертене грозит конец. Между тем, Ид Дурьян, Хозяйка Спальни Сабрана, не та, кем кажется. Она верна Приорату, сообществу магов, которые поставили Иду задачу по обеспечению безопасности Сабрана.Иду и всаднику на драконе Тане предстоит убить Безымянного раз и навсегда.
У МЕНЯ НЕТ ИДЕИ, С чего начать говорить об этой книге.
Я обожаю большие книги в жанре фэнтези, а эта — BIIIIIG! Как и большинство людей, я был напуган тем, насколько он огромен, но, прочитав несколько первых глав, я был так увлечен историей, что почти не заметил размера. Единственная плохая вещь, которую я должен сказать о размере, — это то, что из-за него было трудно читать в поезде, так как буквально казалось, что я ношу с собой кирпич! Это определенно не та книга, которую можно просто взять с собой в ежедневной поездке на работу.
Поскольку это отдельная игра в жанре высокого фэнтези, в ней много построений мира и много персонажей. Было практически невозможно вспомнить, кем был каждый персонаж, но словарь персонажей в конце книги был настоящим спасением. Я постоянно возвращался к нему, когда не мог вспомнить, кем был персонаж, и без этого я был бы сбит с толку! Я также всегда люблю хорошие карты, а для такой книги очень важно иметь ее. Я любил отслеживать путь персонажа на карте и постоянно проверял, когда упоминалось новое место.
Описание и изображения позволили легко представить, как выглядит каждое место, и я почувствовал, что Inys даже помог Средиземью за свои деньги!
Можно было бы ожидать, что такая книга будет сюжетной, но персонажи так же важны, как и сюжет. Ни у одного из главных героев нет такого взгляда на жизнь, как в начале, и большинство из них проходят серьезное развитие персонажей. Мне особенно понравилось путешествие Никлейса Рооса, поскольку, несмотря на потерю своего дома и людей, которых он любил, он продолжал идти и никогда не сдавался, несмотря на то, что его положение становилось все хуже и хуже.Книга полна храбрых, самоотверженных персонажей, которые охотно пожертвуют собой, но что мне понравилось в Никлайсе, так это то, что он не был одним из них. Для меня он был наиболее реалистичным персонажем, и он пытался сохранить свою жизнь, даже если это означало делать то, что, как он знал, было неправильным. Что мне нравилось в Никлейсе, так это то, как сильно он любил, и, несмотря на то, что большую часть времени он не хотел рисковать своей жизнью, он делал это, когда его друг был в опасности.
Никлейс определенно был одним из моих любимых персонажей в книге!
Я обожал сильных женских персонажей в этой книге и то, что Инис была скорее королевой, чем королевством.Несмотря на то, что королевы Бертене всегда производили наследников только женского пола, мне нравилось, что в других ситуациях в книге ни один из мужчин, казалось, не имел никакого преимущества перед женщинами. Несмотря на то, что мы видим такие вещи, как отец Лота, желающий рассказать семейную тайну ему, а не своей сестре, это происходит только потому, что Лот — старший ребенок, а не из-за его пола. Мне нравилось, что, несмотря на то, что мы видели физически сильных или могущественных женщин, таких как Тане и Ид, у нас также был Сабран, который был смелым и умным.«Девица в беде» на самом деле оказалась героиней — это блестящий поворот! Слишком много фэнтези-романов ориентировано на мужчин, поэтому создание фэнтезийного романа, в котором большинство персонажей были женщинами, было глотком свежего воздуха.
Вымышленных крутых женщин никогда не может быть слишком много!
Я должен немного рассказать о моем любимом персонаже Ид. Она была таким сложным персонажем, и мне нравилось, как она стала заботиться о Сабране и ее стране, несмотря на свою роль Красной Девы в Приорате, чего она так жаждала с детства.Я стараюсь ничего не выдавать, но должен сказать, насколько мне нравились отношения между Идом и Сабраном. Кроме того, Иад, тайно защищающий Сабрана своей магией, напомнил мне Мерлина!
Одна из моих любимых вещей в книге — драконы! Мне нравилось, что западные огненные драконы были врагами, а восточные водяные драконы были союзниками. Мне особенно понравилась Найиматхун и ее отношения с ее всадником Тане. У них была такая прочная и доверительная связь, и мне нравилось, как Наиматхун всегда прощал ошибки Тане.Тане и Найиматхун рисковали друг другом, и, честно говоря, я завидовал, что у меня нет друга-дракона.
Помимо драконов, другим большим злом была Калиба, бессмертный оборотень.
Я думал, что она блестящий злодей, и мне нравились все повороты сюжета с ее участием. Было столько умных вещей с участием Калибы, чего я не ожидал! Я люблю, когда случается поворот, который я еще не разработал, прежде чем он раскрывается. Обычно я хорошо угадываю заранее, но мне всегда нравится, когда я угадываю что-то совершенно неверное!
Одна из немногих вещей, которые мне не понравились в книге, — это то, насколько короткой была битва с Безымянным.Один из основных сюжетов книги состоит в том, что древний огнедышащий дракон, известный только как Безымянный, собирается вернуться после того, как был заперт на тысячу лет, и персонажи должны искать повсюду меч и два драгоценных камня, которые избавится от него навсегда. Большая часть книги — это подготовка к его возвращению, но когда он, наконец, возвращается к концу книги, битва длится всего несколько страниц. Я был разочарован тем, что, несмотря на то, что к этому моменту читалось 800 страниц, само мероприятие длилось около пяти минут.
Для меня было бы больше удовлетворения, если бы Безымянный вызвал больше хаоса, чем он сам, и если бы персонажам пришлось его преследовать. Несмотря на то, что Калиба был великим злодеем, я не могу сказать то же самое о Безымянном.
Мне в целом понравилась эта книга, и она напомнила мне, почему фэнтези — мой любимый жанр. Я мог бы говорить об этой книге весь день, но, рискуя испортить книгу или сделать рецензию, пока она не останется, я остановлюсь на этом. Несмотря на то, что эта книга — абсолютный кирпич, ее определенно стоит прочитать, и, на мой взгляд, она оправдывает свою шумиху!
Разве дружба сильнее самой смерти? Автор книги Софи Андерсон «Дом с куриными ножками» [Обзор] — YP
Дом с куриными ножками
Софи Андерсон,
Опубликовано Usborne
ISBN 978 1 4749 4066 5
Дом Маринки не похож на дом большинства людей: она живет со своей древней любящей бабушкой Бабой Ягой в доме на куриных ножках, который может вставать и двигаться, где хочет, когда хочет.
Работа яги — помогать людям, которые только что умерли, так как они сбиты с толку и не знают, что делать. Яга ведет их по одному в свой дом и показывает им, как пройти через Врата в другую жизнь. Баба Яга каждую ночь помогает многим мертвым людям, а Маринка — ее ученица, обучающаяся, чтобы стать ягой, когда время ее бабушки закончится.
Но Маринка одинока. Ее жизнь связана с переездами из одного города в другой, никогда не села и каждый день ремонтирует забор из костей.Она не знает, хочет ли она стать ягой, а просто хочет подружиться с кем-то своего возраста.
Ложка убийства переносит популярную серию Убийство, наиболее не похожую на леди на HK 1930-х годов [Обзор]
Софи Андерсон « Дом с куриными ножками » представляет собой образный пересказ мифа о Бабе Яге из славянского фольклора. В восточноевропейских сказках есть много историй о Бабе Яге, и у персонажа есть много форм.
Она может быть жестокой ведьмой, доброжелательной старой няней или древней богиней смерти. Здесь, в романе Андерсона «Юнайтед», она выходит в другое измерение. Она бабушка подростка, и у нее проблема. Как она может внушить Маринке, что у нее есть судьба?
Каждый вечер Маринка стоит и смотрит, как ее бабушка ведет мертвых по следующему этапу их пути. Каждые несколько дней дом самовывается и уезжает в другую часть Европы. Проблема в том, что Маринка хочет нормальной жизни, и сейчас пора что-то с этим делать.
Каждый раз, когда Маринка почти дружит с живым человеком, вмешивается дом и все разрушает. На первых страницах рассказа она знакомится с Бенджамином, любознательным живым мальчиком, который натыкается на дом Маринки на окраине города. Поначалу они хорошо ладят, но дом с куриными ножками не может позволить этой дружбе расти.
Goldfish Boy Автор Лиза Томпсон не уклоняется от сложных проблем во втором романе YA The Light Jar [Обзор]
Отношения между домом и Маринкой — лишь один из интригующих строительных блоков, которые делают до этого оригинального и умного романа Ю. А.Так приятно читать книгу, в которой представлены оригинальные персонажи, наполненные индивидуальностью, и увлекательный сюжет, который не перекликается с тем, что было сделано ранее.
В впечатляющем романе Андерсона много всего происходит, и все это делает его увлекательным, заставляющим задуматься, и его настоятельно рекомендуется прочитать.
С Джоном Милленом можно связаться по [электронная почта]
Под редакцией Карли Кокс
ФАКЕЛ: Goga — The Rumpus.net
ФАКЕЛ: Goga
Мама вытащила меня из школы за месяц до окончания четвертого класса, опасаясь, что меня избьет кто-нибудь, кто узнает, что мы дезертируем.Было трудно сказать, существует ли реальная опасность. Мама боялась жизни в целом, но было достаточно историй о том, что евреев в Виннице избивали за меньшие вещи, чем побег, например, за большой нос или просто за то, что они евреи. Я не думал, что кто-то настолько заботится о моем отъезде из Советского Союза, чтобы избить меня за это, но я не возражал против того, что мне не нужно ходить в школу.
Все мои дедушка и бабушка скончались, и моим родителям пришлось пойти на работу, поэтому я остался один в нашей квартире. Дома я ждала окончания школы, чтобы моя сестра Лена или моя лучшая подруга Маринка вернулись и мы могли поиграть.Мама тоже хотела забрать Лену из школы, но это был ее последний год в школе, и папа настоял на том, чтобы она закончила и получила аттестат. Мои родители носились по нашим последним месяцам в Украине, а мне было нечего делать.
Улица Ленина, на которой мы жили, была оживленной и широкой, посередине которой ехал троллейбус. Школа была через дорогу от нашего дома. Иногда я сидел на подоконнике и смотрел на людей на улице. Мне нравилось смотреть на их лица и угадывать, какие они были.Некоторые выглядели серьезными и сосредоточенными, некоторые сердитыми, некоторые грустными, и большинство выглядело так, будто думали о чем-то, чего не было. Они не могли видеть меня в окне.
Я включил телевизор и увидел, как на экране мерцают цветные линии.
В 1988 году у советских телевизоров было только два канала, и ничего не было, кроме гудящего звука с толстыми красными, оранжевыми, зелеными и синими линиями, пока люди не вернулись с работы, но я все равно включил его, чтобы почувствовать себя не один .
К трем часам Лена возвращалась из школы, иногда с кем-нибудь из подруг, а иногда Маринка показывала свою блондинку.Дом наполнился звуками и движением, и я забыл, что когда-либо был таким одиноким, но к утру мне предстояло заполнить еще один пустой день.
Хотя бы раз в день я забирался на стул и ставил виниловую пластинку из папиной коллекции. Владимир Высоцкий был Бобом Диланом из России и моим любимым музыкантом. Его прерывистый голос разнесся по нашей квартире, пока я слушал, пока песня не закончилась и не вернула стрелку в начало. Некоторые песни заставляли меня плакать, но слезы не были горькими; это были слезы чувства правды.Я не знал, почему песни Высоцкого поступали со мной так, даже когда не понимал полностью текст.
Мама сказала мне, что его пластинки запрещены, но у папы их было много. Она сказала, что он стал слишком популярен для КГБ, чтобы посадить его в тюрьму, или они хотели оставить его в покое, чтобы наши люди думали, что у нас есть свобода слова, которой у нас нет. Он был храбрым, и мне хотелось сказать то, что я хочу, и выразить себя так же красиво, как он.
Последние несколько недель перед отъездом большую часть свободного времени я проводил с Маринкой.У меня больше не было домашних заданий, чтобы занять меня. В фойе ее квартиры сидела маленькая резиновая кукла на брелке. «ГОГА», — было написано белыми буквами внизу. Он был таким милым и современным, будто импортированный. В нашей стране не было ничего более красочного. Она выглядела более счастливой, чем другие русские игрушки.
«Я люблю Гогу», — сказал я, сжимая его, когда вошел в ее дом. И когда я не сказал это вслух, я сказал это в своей голове. Гога был маленьким толстяком с оранжевыми волосами и в ярко-зеленом костюме.
Именно Гога вызвал у меня первое чувство зависти. Я так хотела его, что завидовала Маринке за то, что она у него была. Они не продавали в магазинах такие вещи, как Goga. Мама Маринки была окулистом, и докторам вручили много «подарков». Пациенты пытались завоевать их расположение, потому что часто приходилось долго ждать обращения к врачу. Когда мама впервые испугалась рака, она пошла к врачу с бутылкой коньяка. Я представил, как мама Маринки спасает чей-то глаз, чтобы заполучить Гогу.
«Я пойду с вами на вокзал», — объявила Маринка, когда я рассказал ей о наших иммиграционных планах.
Она выглядела грустной. Судя по выражению ее лица, она воспринимала этот шаг более серьезно, чем я. Я не думал об этом как о нашем окончательном расставании. Эта мысль была слишком большой. Но Маринка выглядела так, будто схватывала это, и мне это не нравилось.
Я не думала о том, что уйдет из моей жизни, может быть, навсегда: мой лучший друг, мои любимые тетя, дядя и двоюродные братья, мои любимые уроки бисероплетения и моя школа настольного тенниса, где мы с Маринкой проводили выходные.
Я думал только о будущем.Я хотел увидеть Америку.
Я только раз видел Америку в кино. Каким-то образом в наш кинотеатр попал Crocodile Dundee . Может быть, потому, что в нем Америка изображалась как место, где были преступники, которые грабят вас большими ножами, и где большинство людей слишком заняты, чтобы беспокоиться о чем-либо, кроме своих денег. Это соответствовало советским учениям об Америке. Но мне приснилась одна сцена. Главная актриса принимала ванну в красивой ванной, отделанной белым мрамором, когда Крокодил Данди случайно открыл дверь.Я никогда не видела столько пузырей и торчащих длинных ног главной актрисы. Америка — место, где была прекрасна жизнь.
Чем ближе мы подходили к дате отъезда, тем меньше с нами разговаривали родители. Они собирали вещи, или люди приходили в гости, чтобы попрощаться, вместе выпить последние рюмки водки, к счастью, к здоровью, к удаче. L’chaim. Единственное большое событие в моем расписании перед отъездом — проколоть уши.
У советской власти были правила обо всем, особенно для перебежчиков.Они не хотели, чтобы какой-нибудь «предатель России-матушки» ушел ни с чем. Вам разрешили вывозить из страны только 100 долларов на каждого члена семьи. Это равнялось 400 долларам на всю нашу новую жизнь в Америке. Правило о драгоценных камнях заключалось в том, что каждому разрешалось пять ювелирных изделий. Это создало потребность в отверстиях для моих новых контрабандных сережек. Внезапно у меня появилась тонкая золотая цепочка и мамины золотые серьги с серебряными узорами, из-за которых они выглядели так, как будто они были бриллиантами.Я чувствовал себя так, как будто изображал взрослого.
«Я рада, что мы не богаты и у меня нет модных украшений, — сказала мама, — … они преступники, они хотят раздевать нас, пока мы не обнажимся. Слава богу, мы покидаем эту заброшенную страну. Тфу, — закончила она с плевком. Она повторяла это много раз в последние несколько недель, поскольку трудности с нашим отъездом нарастали.
Наши соседи запихнули всех нас в машину. Нам пришлось сесть на поезд из Винницы в Москву, а затем остаться там, чтобы выстоять в очередях для получения дополнительных документов.Я был в машине всего несколько раз, так что для меня приключение началось. Места на всех не хватило, поэтому Маринка села мне на колени сзади.
«Посмотрите на них вместе», — сказала мама, улыбаясь нам. «Они были вместе с рождения, когда ехали бок о бок в своих каретах». Она любила рассказывать эту историю о том, как было холодно в конце ноября, когда я родился, и что мать Маринки и она были единственными, кто был с нами, чтобы мы могли подышать свежим воздухом.Свежий воздух был маминой религией.
Но она была права — мы с Маринкой были единым целым. Наши волосы были подстрижены в одном стиле. Мы были такого же невысокого роста. Подобно инь и янь, Маринка была блондинкой, а я — ее шатенкой.
В машине Маринке было грустно и серьезно. Я был так взволнован, что это наконец произошло, что было трудно симулировать грусть.
Конечно, я не хотел с ней расставаться. Мы всегда жили в одних и тех же связанных зданиях с одним и тем же бетонным двором.Мы проводили там почти каждый день. Мы учились в одном классе все четыре года и вместе шли домой из школы. Мы встретились на улице после того, как сделали уроки, и играли, пока не пришло время обедать. Первое, что я сделал на выходных, — пошел к Маринке и постучал в ее виниловую дверь, прижимаясь к ней ухом, надеясь на какую-нибудь человеческую активность, молясь, чтобы она была дома.
Маринка привезла цветы на машине. От них пахло весной, которая осталась незамеченной из-за всех событий того года.Я предположил, что она собиралась преподнести их мне в качестве прощального подарка. Она держала их, сидя у меня на коленях, как будто я не знал, что они для меня. Она была так сосредоточена на том, чтобы держать их, что я начал беспокоиться, что они могут быть для кого-то другого. Это был первый раз, когда мне дарили цветы… Я надеялась.
Она была храброй, пришла в тот день на станцию.
Это было еще время, когда люди, замеченные в связях с «предателями», могли иметь проблемы со стороны КГБ.
«Родители хорошие люди, пускают Маринку на вокзал», — сказала мама.И по ее тону я подумала, что если бы это уезжала семья Маринки, а не мы, мама была бы слишком напугана, чтобы меня отпустить.
Большая компания друзей моих родителей и вся наша семья собралась на перроне вокзала. Открыли двери поезда — пора. Все было бы тяжелее, если бы не было Маринки. Когда она там была, я почувствовал облегчение. Нас всегда было двое, две маленькие еврейские девочки, которые росли вместе, даже до того, как я узнал, что мы евреи.
Я взглянул и увидел лицо моей сестры, красное от слез.Мгновенно я почувствовал, как мои глаза горят изнутри. Все обнимались, и Тетия Нусия, моя любящая тетя, нервничала с большими бровями и добрыми глазами. Она волновалась за нас, волновалась за всех. Папа шутил и смеялся, но даже он выглядел так, как будто мог заплакать. Мама всегда слишком нервничала, чтобы плакать.
Она тревожно металась от человека к человеку, обнимая и целуя. Ей было тяжело бросить семью, единственного брата.
«Это для вас.Маринка вручила мне букет. «И это тоже для тебя». Она полезла в сумку и протянула мне Гогу. Мы долго обнимались. Я схватил Гогу, недоверчиво ощущая его мягкую резиновую текстуру. Я никогда не думала, что он может быть моим. Мне было плохо, забирая его от Марьинки. Но если это было началом нашего путешествия, я знал, что должен отправиться в хорошее место.
В поезде мы стояли в окне нашего купе, глядя на всех, кто был на платформе, в последний раз, махая руками, в наши последние мгновения.Диадия Мусик улыбался с грустью и слезами на глазах, страстно взмахивая обеими руками вверх и вниз, словно хотел помахать громче. Я посмотрел на Маринку. Теперь она была одна. В большой компании взрослых она выглядела такой маленькой. А потом они скрылись из виду.
Я был в шоке, что Гога был со мной в поездке, он постоянно был моим, и улыбался мне с моей руки.
Он понятия не имел, что отправляется в мир множества красочных американских объектов, и что скоро он будет гордо сидеть на приборной панели старого бордового универсала Ford с багажником, достаточно большим для полноразмерной кровати, в качестве напоминания. того, что мы оставили позади, и как маяк нашей новой жизни.
***
TORCH — ежемесячная серия под редакцией Ариэль Бернстайн, посвященная демонстрации личных эссе и интервью об иммигрантах и беженцах. Вы можете посетить архивы здесь. Подробнее о подаче голову здесь.
***
Оригинальный логотип Rumpus от Jyotsna Warikoo Designs. Фотографии и рисунки любезно предоставлены автором.
Оля Топоровский Гомес-Дельгадо родилась в Виннице, Украина во времена коммунистического Советского Союза.В возрасте десяти лет ее семья эмигрировала в Нью-Хейвен, штат Коннектикут, на волне русско-еврейской иммиграции, которая спасала евреев от советских преследований.
Она работает над мемуарами о приезде в Америку с эмоциональной точки зрения молодой девушки, о культуре, отношениях и обо всем, что возникает в жизни, а также о различиях и сходстве между коммунизмом и капитализмом, иммигрантами и американцами.
Еще от этого автора →
явный | Джессика МакЭнти
Глава первая
«Марьинка.Ты — о, блондинка. — Спускайся раньше, — сказал Папа, крикнув мне из-за нашего обеденного стола. Это была знойная июльская ночь 1989 года, и мы только что закончили многочасовой деловой обед в нашем поместье в Гринвиче. Я воспроизвела голос Папы в своей голове, чтобы убедиться, что я правильно его расслышала. Он казался грубым, но я уловил в его тоне скрытое любопытство, хотя и кратковременное. Папа хотел меня, в один из первых раз за девять лет, которые я была его дочерью. Я моргнул три, четыре раза, прежде чем мне пришло в голову встать со стула.
Посмотрев вниз, я съежился, увидев свои белые лакированные туфли на плоской подошве, которые я выбрал, исходя из предположения, что папа, как обычно, будет игнорировать меня.
Эти туфли не только протерли по вампирам, но и выглядели так, как будто они принадлежали одной из моих кукол, как что-то, что нужно насаживать на набитые ступни. Мой живот сжался в невидимом кулаке. Разве я не слышал, что папа только той весной рассуждал о том, что презентация — это все для женщины? Участница одного из его конкурсов красоты за кулисами сломала три пальца ноги, и она решила ходить босиком во время сегмента купального костюма.Хотя она покачивалась и мерцала, ее многочисленные изгибы были смазаны детским маслом, требовались строгие стандарты соревнований; судьям ничего не оставалось, кроме как урезать ее баллы. Фактически, оставаясь почти калекой, она издевалась над великой традицией, которую папа старался поддерживать, и поэтому она — и почти все участники, от ведущего до звукооператора и продавцов билетов — были на высоте. достать его. Когда он говорил об этом скоординированном предательстве, голос Папы казался темным, как полночь, и люк его настроения закрылся.Я закрыл глаза и вдохнул, молясь, чтобы сейчас у него не возникла такая же реакция.
***
Столовая в этом доме была тринадцать соток квадратных футов, я слышал, как папа хвастался перед гостями, хотя сомневаюсь, что он когда-либо измерял ее, чтобы быть уверенным. На стенах позолоченная фреска дендрария мерцала на синем фоне, а над нашими головами висели три люстры из муранского стекла с кристаллами, которые меняли цвет от прозрачного к красному. По-моему, это были бриллианты и капли крови, свисающие бок о бок.Pièce de résistance представлял собой огромный стол из красного дерева, который Папа заказал в стиле Версальской мебели, но он приказал вырезать на его ножках отсылки к военным и мифологическим фигурам. Обычно я сидел прямо над фениксом, который был обработан с такой тщательностью, что я почти слышал хлопанье его крыльев, когда он вырывался из своего прошлого.
Однажды репортер из Vanity Fair написал редакционную статью о том, что все наши резиденции были заполнены копиями, подобными этой таблице, «липкими факсимиле самопровозглашенной королевской семьи.
Но папа никогда не видел смысла покупать антиквариат, когда можно было забрать старые образцы для себя, тем самым создавая что-то более грандиозное и не испорченное предыдущим использованием. Более того, он не был заинтересован в том, чтобы делиться чужой историей. Подход Папы к украшению сохраненного капитала и укрепил его самоощущение, поскольку он доверял своим инстинктам. Почему он должен полагаться на декораторов или советников по искусству, презрительную элиту, которая выставляет напоказ свои предполагаемые знания перед всеми? Как неизменно отмечал папа: «Я не видел и в коридорах самой престижной бизнес-школы в мире, когда я туда ходил.”
***
Я подкрался к Папе, который сидел на особом огромном стуле с подушкой, покрытой редкой тканью Фортуни. На нем был не совсем белый льняной спортивный пиджак и розовая рубашка того же оттенка, что и его длинный шелковый галстук, а тонкая кожа его лба блестела, напоминая раковину, всю блестящую и отраженную. Папа в те дни держал свои светлые волосы длинными волосами, сброшенными в пучок, который он обычно подбрасывал.
Мужчины во всем мире копировали различные прически Папы, и все это время он беспокоился, что его грива редеет.Никто другой этого не видел, и в любом случае более крупное символическое значение затмило более незначительную деталь, такую как реальность. Папа подсказал, как стать не только богатым, но и упадочным; он придал этой вневременной добродетели современную форму.
Встав в трех стульях от него, я сжал руки в бутоны роз. Моя мать, чешская иммигрантка, которую мы назвали Мэт, сидела рядом с папой, поджав под себя босые ноги. На ней было расшитое блестками бронзовое платье Versace с широким бантом под декольте, из-за чего ее грудь выглядела как два подарка, а волосы были заплетены в ее фирменный начес — обновленный вариант улья.Но хотя мы и марафон находились внутри с кондиционером, влажный воздух растопил немного лака для волос Мэтта, высвободив несколько локонов. Я почувствовал прилив ревности, увидев, как она сияет, даже когда она немного расстегнута, и прикусил внутреннюю часть рта, дергая кожу двумя резцами и терзая ее.
Мой язык наполнился вкусом меди.
Мэт сняла с нее кольца и браслеты, которые были достаточно прочными, чтобы их можно было использовать в качестве оружия, я часто вздрагивал, и она складывала их одно за другим в линию, рассекая пополам золотую подставку — изумруды, аметисты и рубины — при этом все время удерживая мой взгляд.Я оперся всем телом на ступни, чтобы рассмотреть поближе, и подумал, не стану ли я когда-нибудь обладать такими сокровищами. В нашем ограниченном общении перед той ночью Папа намекнул, что в моем будущем будет изобилие роскоши, если предположить, что я добавлю славы нашей и без того священной фамилии. «Я позабочусь о тебе, по крайней мере, о твоих основных потребностях», — сказал он однажды вечером за неделю до этого. «Знаешь, пока ты стоишь в очереди. И выступить ». Его рот скривился в ухмылке на последних двух слогах.
Теперь папа поманил меня подойти к нему.«Давай, стань настоящим. Я не причиню тебе вреда, — усмехнулся он, указывая на меня пальцем.
Он поймал взгляд Мэтта, и она повторила его реакцию. Ба, нелепый ребенок , я представил, как она думает. Она сказала: «Маринка, подойди к своему папе». На ее лице мелькнуло суровое выражение, словно я спрашивала, почему я играю в мышку и, следовательно, делаю невинного Папу кошкой.
Я сел в непосредственной близости от родителей. Гермафоб, папа делал все возможное, чтобы не прикасаться к большинству людей, метался в объятиях и рукопожатиях мужчин и посылал воздушные поцелуи женщинам.Раньше он время от времени предлагал мне похлопать по спине, особенно когда была камера, чтобы запечатлеть разговор, и я давно научился не ожидать большего. Но что-то в его смягченном лице подсказало мне, что он внезапно больше не считает меня мобильной чашкой Петри.
«Разве ты не та, кто за тобой?» — проворковал он. «Христос. Не могу поверить, что сделал тебя ». Взяв мою руку в свою, папа поднял мою правую руку. Он повернул меня в пируэте, и его голубые глаза казались черными при слабом освещении.
Я был потрясен, почувствовав его кожу, обнаружив, насколько она мягче, чем я мог себе представить в свои бесчисленные личные часы размышлений до этого. В своем убежище в шкафу в спальне я собирал вырезки из журналов, изображающих Папу в разных позах, и часто разговаривал с одной фотографией, а затем с другой. Это была моя версия наряженных кукол: папа выглядел разорванным ветром в своей траншее от Burberry, когда он плыл в русскую чайную; Папа в двубортном кашемировом пальто перерезает золотую ленту, чтобы открыть еще один потрясающий небоскреб; Папа в смокинге на гала-вечере закрутил Мэтт так, что ее платье персикового цвета распространилось веером и заполнило всю фигуру.
«Папа, миссис Джексон не позволила бы мне лишний раз накормить Пиклза классного хомячка сегодня», — шептала я сквозь слезы, проводя пальцем по отпечатанному изображению его подбородка. Я убедил себя, что эти конференции действуют как экстрасенсорное восприятие, позволяя мне закладывать свои секреты прямо в его мозг, и применил аналогичную логику к своему дневнику.
Пусть другие дети обращаются к своим записям «Дорогой дневник»; Я написал «Дорогой папа».
А теперь лично, он ощупал подол моего платья, и его пальцы коснулись моих колен.Я вздрогнул, задыхаясь от нервов. Подняв ткань, Папа засветил мои розовые хлопковые трусики, прежде чем проверить прочность моего правого бедра, сжимая мягко, а затем сильнее, почти безжалостно, но всего на несколько вдохов. Стиснув зубы, я не вздрогнул. Вместо этого я круто зачесала свои прямые волосы по плечам, как научилась шпионить за Мэтом. Папа и Мэт оба были неравнодушны к шипящим припадкам, когда чувствовали себя обиженными, но на ее лице не было никаких признаков того, что она узнала, что я присвоил ее жест, когда она наблюдала за папой и мной.
«Хммм», — сказал он с улыбкой, приподняв брови и сомкнув кончики пальцев под подбородком. Гордость светилась внутри папы, потому что я мог сказать, что он был доволен моей стойкостью. Я наклонился к нему еще дальше, наполнив свои ноздри его запахом амбры и мускуса.
***
В этот момент оба моих брата заснули на своих стульях, розовые губы их размазались по резным завиткам веретен. Рон, маслянистый, темноволосый и тяжелый в возрасте двенадцати лет, испустил сильный храп, который сотряс все его тело и угрожал разбить его об пол, в то время как шестилетний Аарон был таким светловолосым и худощавым, что казался невесомым.В то время наши няни, Ида и Ребекка, на цыпочках, отчаянно пытаясь остаться незамеченными, затащили мальчиков наверх, чтобы они отправились спать.
Аарон вскочил на тонкие ноги и, пошатываясь, направился к двери, его руки вцепились в талию Иды с паразитической потребностью, но Рон инстинктивно сопротивлялся Ребекке. Стукнув кулаками по столу, он поднял покрытое пятнами лицо и издал низкий стон. Его первой реакцией практически в любой ситуации был бунт, за которым последовала вспышка насилия.Ребекка напряглась, готовясь теперь к удару, который, как мы все знали, надвигался. Она вскрикнула и рванулась вперед, когда его кулак коснулся ее живота.
Прежде чем она смогла выпрямиться, Рон нанес второй удар ей по бедру и, наконец, скрылся.
Папа закатил глаза. Выходки моего брата раздражали его, но он чувствовал, что уделение внимания проступкам Рона только подтолкнет его к продолжению. Это могло даже заставить Рона стать еще более развратным.
***
После того, как мальчики были освобождены, Папа перекатился плечами на спинку стула, как будто он наконец мог расслабиться.Он снова сосредоточил свое внимание на мне, напевая, пробегая взглядом вверх и вниз. Наконец он сказал: «Это платье, оно такое… маленькая девочка. Я прав, Мэт?
С снисходительным видом Мэт кивнула, но она пробормотала: «Ну да. Ни одна женщина не стала бы носить такую одежду, за исключением, может быть, сумасшедшей или слепой ». Папа ее, казалось, не слышал.
Одежда, которую он хвалил, была для меня действительно драгоценна — льняные ножны цвета слоновой кости с ледяным синим рикраком вдоль корсажа, которые моя бывшая няня, Арианна, прислала мне по возвращении в свою родную Нормандию.
Прямо перед прошлым Рождеством Папа и Мэт оставили ее одну на выходные с Роном, и она покинула наш дом навсегда не через двадцать четыре часа после их возвращения.
часов назад Мэт возразил, что это платье было слишком простым стилем для меня, чтобы надеть его на важный ужин, но в редком проявлении неповиновения я настояла на этом. Теперь я поймал ее взгляд, не в силах подавить усмешку. Мэт фыркнула, обратив взор на фрески trompe l’oeil на стенах, которые были выполнены группой художников ранее в том же месяце за большие деньги.Цветовая гамма темно-синего и золотого соответствовала платью, которое она пыталась заставить меня выбрать, смесью в полный рост, которая роилась вокруг меня и заставляла меня чувствовать себя замороженной. Как рыба, пойманная в ледяных объятиях зимнего пруда.
Мэт на мгновение подняла брови. Я мог представить, о чем она думала, но не мог сказать: «Вы могли выиграть битву, но вы проиграете войну».
***
Папа провел неделю в Атлантик-Сити.
«Сияющая жемчужина Нью-Джерси, по крайней мере, когда я закончу ее развивать», — любил он говорить об этом последнем месте завоеваний.Тем не менее, нервный летчик, Папа обнаружил, что его опасения подогреваются, когда пилот вертолета сталкивается с неожиданно суровым воздухом по пути домой — и действительно, пилоту следовало быть более осторожным. Как только они приземлились, папа его уволил.
Вернувшись домой взволнованный, Папа был вынужден немедленно сесть на этот обед, который был запланирован Мэттом вопреки его желанию, но у них заканчивались другие варианты финансирования их последнего предприятия, как я понял из моего постоянного подслушивания.Таким образом, против своей воли Папа развлекал потенциального инвестора из Парижа, худощавого человека, похожего на пшеничный стебель, по имени мсье Поль, который с тех пор устроился в библиотеке, чтобы позвонить своему партнеру и рассказать о предложении, которое Папа им предлагал: эксклюзивное партнерство с все сопутствующие льготы.
«Прицепите свою повозку к моей», — неоднократно повторял Папа. Каждый раз Пол смотрел прямо в мою сторону, поднимая шаткие серебряные брови, как будто I был тем, с кем он хотел быть связан.
***
Пока мы ждали Пола, папа смотрел на меня перед собой, щелкая языком и бормоча мое имя.«Вы понимаете, что помогли мне сегодня вечером? — Лучший помощник папы, ты победил эту лягушку, — сказал он. «Месье Полю тоже понравилось ваше платье; он прокомментировал это конкретно ». Папа склонил голову, рассматривая меня под новым углом.
На самом деле, Поль дразнил меня: « Enleves ta robe, », что, как я знал от Арианны, означало «Снимай платье». Она повторяла мне эти слова каждую ночь певучим голосом, проводя пальцами по моим волосам, чтобы распутать спутанные волосы, а затем нанося специальный французский крем на мои плечи.Пахло измельченной лавандой. Мэт купил его для меня, но я часто замечал, как Арианна терла мелкие капельки по ключице и по верхним выступам груди.
Мэт ахнул от слов Пола, но папа, который не был лингвистом, хлопнул в ладоши. «Мне тоже нравится это платье; это красиво, так красиво. Я все время говорю это Маринке. Понимаете, мы дружная семья; ближайший.» Мгновение спустя он добавил последнее: «Наверняка». Он часто говорил, что если вы повторяете одну и ту же идею достаточно много раз, она становится реальностью.Он добавил небрежное замечание: «Знаешь, Маринка любит петь французские песни, когда думает, что она одна». Я чуть не упал со стула. Папа что-то знал обо мне?
***
Глаза Пола не отрывались от меня на протяжении всей трапезы, даже когда он и папа обсуждали условия своего потенциального союза, оба жестикулировали взад и вперед и показывали свои самые крутые покерные лица. Я взглянул на Пола с крошечной ободряющей улыбкой между каждым кусочком, как бы говоря: Не могли бы вы сделать папу счастливым? лампочка.Но затем разговор зашел в тупик.
Хотя я считал себя застенчивым, мне пришло в голову, что я могу вскочить и развлечься.
Еще до того, как я понял, что делаю, я запел любимую галльскую колыбельную, в то время как все остальные поливали очищающее средство из шербета из бойзеновой ягоды. Я так стеснялся слышать собственный голос, что кончики ушей адски горели, а братья хмуро смотрели на меня, как будто издавая совместный приказ остановиться и воздержаться. Однако, решив очаровать Пола и, следовательно, папу, я настаивал на продолжении.Внимание обоих мужчин по-прежнему было приковано к моим губам во время первой песни, второй — даже шестой — и усы Пола весело дернулись, когда он крикнул: «На бис, на бис!»
Облако смущения охватило меня, и я остановился вслед за Клэр де Лун. Лужа моего шербета была тошнотворного цвета осьминога, но я сказал себе, что это достойная жертва — и, по сути, знак гордости и отличия. Хотя его военная карьера была сорвана из-за костных шпор, папа всегда подчеркивал этот урок для нас, детей: ни одна победа не была достигнута без страданий и прямого физического воздействия.Люди, которые говорили о дипломатии и умиротворении, делали это только потому, что были слишком слабы, чтобы сражаться.
Воцарилась мучительная тишина. Папа, должно быть, предположил, что к тому времени мы коллективно ухаживали за Полом, но старший мужчина, похоже, был склонен сидеть еще несколько часов; он не дал ни малейшего намека на капитуляцию. Папа скривил рот влево. Он не пытался начать подшучивать; он просто щелкнул пальцем по своему хрустальному кубку с водой, издав глухой свистящий звук. Я боялся, что продержался слишком долго — я привлек слишком много внимания к себе и таким образом лишил папу его справедливой заслуги, его возможности побудить Пола к действию, предоставив больше информации о его блестящем бизнес-плане.Мои руки дрожали, и я задушил свою золотую салфетку. Как я мог исправить это бедствие? Мой взгляд метнулся к Мэт в поисках помощи, но она только вздохнула, избегая моего взгляда.
Кто-то должен был действовать быстро; Папа не мог долго сидеть на месте тихо. Он был склонен к истерике, если Пол продолжал есть свой сорбет и почти не обращал внимания на папу в его собственном особняке.
Человек действия, Папа мог оставаться в напряжении только на короткие промежутки времени, даже если на кону стояли миллионы долларов.Более того, он, как правило, презирал длительные приемы пищи. Папа все время путешествовал, поэтому почти все время ел в одиночестве. Даже в редкие ночи, когда он оказывался дома, он позволял нам, детям, наслаждаться обедом с нашими нянями, пока он брал гамбургер в постель. Я не удивлюсь, если ему время от времени приходит в голову идея провести там переговоры. Папе нравилось разрушать ожидания приличия, играя на агитации врагов в свою пользу. Они виноваты в том, что питали буржуазные ожидания, баловались тонкостями — мягкими .
Пол вытащил из кармана зубочистку и стал перебирать ею между верхними зубами. Наблюдая, как он бездействует, я содрогался от его имени.
***
Наконец, после добрых семи минут почти полной тишины — я, должно быть, вздохнул пять раз, сожаление кипело во мне, когда я украдкой взглянул на минутную стрелку на своих флуоресцентных желтых часах Swatch — Папа поднял глаза и улыбнулся всем нам.
. Он, казалось, предположил, что все было неправильно, и повернулся к Полу со словами: «Так как уже почти полночь, Пол, я предполагаю, что ты хочешь воспользоваться моим телефоном в коридоре в библиотеке.Знаешь, ты должен заключить эту сделку, немедленно ». Голос Папы был низким и ровным, с гипнотической каденцией. Хотя во Франции только рассвело, папа мог убедить любого действовать быстро. Но все же Пол оставался на месте, втягивая щеки, так что кожа казалась серой, как зимнее небо. Почему он все еще сопротивлялся?
«Я пойду на уровень с тобой, Пол. Я чуть не умер, возвращаясь домой сегодня вечером — в буквальном смысле. Я взял этот дерьмовый вертолет и почти заплатил полную цену. Господи, на что я пойду, чтобы заключить сделку — ты никогда не узнаешь.Папа покачал головой, и он выглядел искренне застенчивым.
«Итак. Честно говоря, я чувствую, что ловлю день. Это переводится на ваш язык? Маринка? Ах, неважно. Послушайте, это сообщение не нуждается в переводе: вы пропустите это, вы убьете свою проклятую жизнь.
Я имею в виду — эксклюзивное партнерство с Удачей? Это потрясающий подарок, которого тебе никогда раньше не дарили, и, чтобы быть абсолютно прозрачным, я разрешаю тебе съесть на нем свой обед ». Папа вздрогнул, как будто эта идея причиняла ему физическую боль.
«Мое предложение, это как троянский конь. Вы знаете, из мифологии. Кончик папиного носа загорелся красным, что, как ни удивительно, было единственным признаком беспокойства.
«Возможно, но…» Пол ответил, а затем зевнул.
Папа ровным голосом сказал: «Я могу сказать другу-провидцу. Тот, кто хочет оставить след в мире, кто хочет оставить наследство, не так ли? Я тебе вот что скажу. Сегодня вечером в ответе нет необходимости. Просто найди мне ссору с твоим партнером. Я зажгу свой самолет и встречусь с ним, я не знаю.Прага? » Папа мог легко отправиться в Париж на своем самолете, но, вероятно, он не хотел показаться слишком нетерпеливым. «Может быть, даже снова уклониться от смерти в процессе», — мрачно добавил он.
Немного подмигнув, внешняя уверенность папы оставалась непоколебимой, но Поль только скривил покрасневший рот, очевидно, наслаждаясь последними глотками своего вина, дорогого франка каберне. Ранее во время трапезы Мэт солгал и сказал, что еда была принесена с семейного виноградника Удачи в Напе. После того, как его бокал опустел, Пол стряхнул ворсинки с рукава пиджака, а затем возился с эмалевой запонкой и, наконец, возобновил выкапывание зуба.Мы все наблюдали за каждым его движением, и я подумал, что мои легкие могут взорваться от напряжения.
«Как насчет того, чтобы сказать мне … что, черт возьми, здесь проблема?»
Пол положил свою сломанную зубочистку. «Мой партнер обычно не ведет дела с … мужчинами, которые фигурируют в газетных колонках». Он поморщился. «Мы сдержанные люди. Понимаете, европеец.
Папа захохотал. «Ложное сообщение», — сказал он. «Это, это…»
«Ложь», — сказал я со своего места в другой части комнаты, хотя английский Пола, казалось, был вполне на высоте.
«Подделка!» — проревел Папа; Я боялся, что он теряет самообладание. Мэт попытался вмешаться, сказав: «Средства массовой информации Соединенных Штатов относятся к нам несправедливо, понимаете, из-за высочайшего значения importanc e в этом подсчете», но папа прервал ее, сказав: «Я люблю чернокожих арендаторов. Никто не любит этих людей больше меня. Господи, мне нужно четыре, может, пять? Шесть из них в платежной ведомости. Я им так много плачу, что практически владею ими. Они как современные рабы. Я мысленно подсчитал, но не смог.На одном из наших серверов часто было слишком много поддельного раствора для загара, но в остальном наши домохозяйства были похожи на Норвегию.
«Честно говоря, я хочу, чтобы это было долгое партнерство», — сказал Папа. «Мы будем приветствовать вас здесь, Пол, как члена нашей собственной семьи. Моя девочка Маринка, у нее есть еще много песен для тебя ».
Пол кивнул самому себе, сморщившись, словно собираясь ответить.
Наконец он повернулся и пристально посмотрел на меня, позволяя улыбнуться. Воспользовавшись моментом, Папа поднял свой стакан с водой.
— Тост за Пола, — провозгласил папа. «Человек инстинкта. Тот, кто видит, что Taj станет самым большим и красивым казино, которое когда-либо знал мир, мгновенной сенсацией. A leh-gend…. » Папа взъерошил свои знаменитые волосы, выглядевшие прямо как лошадь с вызывающей красотой, — а затем он поймал мой взгляд и держал их. Мой живот наполнился искрами, и я склонил голову в его сторону. «Полю. Настоящий ценитель прекрасного! » — воскликнул папа.
Пол встал, поправляя штанины своих темно-синих брюк в тонкую полоску.Он указал на выход. «Эх, сколько дверных проемов, ты сказал? В библиотеку ». Он подмигнул, как будто ожидая, что я — меня!? — присоединюсь к нему там.
Обзор: Маринка: от Гаваны до бурлеска
Уважаемый постоянный читатель,
Как и весь мир бурлеска, я был опечален, узнав о смерти Маринки, королевы амазонок, и был благодарен за то, что она поделилась историей своей жизни.
Маринка: от Гаваны до бурлеска Маринки Мелани Хантер и Лили Стар, 2020.
В этих мемуарах Маринка честно рассказывает о своей жизни, особенно о своем большом секрете, который она хранила так долго. В своем вступлении она говорит: «Если бы я сделала это, когда мне было 30, это была бы сенсация, а не моя история». Я, безусловно, рад, что времена и отношения изменились настолько, что она почувствовала, что наконец-то может быть полностью честной и рассказать всю свою историю, не теряя ее за сенсационным характером.
Выросшая в Гаване, будучи тринадцатым ребенком богатых испанских иммигрантов, Маринка отличалась от других детей.Гадалка заявила, что пятилетний ребенок родился под «другой звездой». Родителей Маринки беспокоило изнеженное поведение младшей. В 1959 году, когда Кастро пришел к власти на Кубе, родители Маринки думали, что Нью-Йорк, где жили крестные родители Маринки, будет более безопасным местом для их яркого подростка.
Оказавшись в Нью-Йорке, Маринка, наконец, смогла жить такой, какой она была на самом деле, как женщина. Она познакомилась с андерграундной сценой геев и дрэг. После того, как на балу она была объявлена «самой красивой трансвеститой Нью-Йорка», она была нанята в качестве пародии на женщину в The Powderpuff Revue, а также научилась танцевать танец живота.На этот раз она использовала сценический псевдоним «Салли».
Очень скоро она стала экзотической танцовщицей. Ее агент окрестил ее «Тина Дарлинг», но ей это не понравилось. Она слышала имя «Маринка» и знала, что она такая. Она начала работать в «клубах микширования» (включая Teddy Bare Lounge и Two O’Clock в Бостоне), где танцоры сидели и пили с посетителями в перерывах между выступлениями.
Во время одного из гастролей она посетила Огайо и театр бурлеска Толедо, которым руководила легендарная исполнительница и импресарио Роуз Ла Роуз.Роуз бросила взгляд на поразительную красоту и спросила, почему она не фигура. Маринка не думала, что у нее есть акт или опыт, чтобы стать художественной фигурой, но Роуз Ла Роуз думала иначе.
Сначала Маринке пришлось вернуться в Нью-Йорк по очень важному делу.
В декабре 1969 года Маринка попала в больницу в момент, о котором она мечтала — операцию по подтверждению пола, или, как она тогда называла, операцию по смене пола. Предупреждение: она довольно подробно описывает свою операцию и восстановление после нее.Пройдя через несколько юридических обручей, она смогла обновить все свои официальные документы, чтобы отразить, кем она была на самом деле, и выбрала имя Мария Ариас. Я не понимаю, когда она начала использовать имя Мелани Хантер.
Бурлескная карьера Маринки пошла на подъем. Она вернулась в Толедо, и Роуз Ла Роуз помогла ей создать полнометражный номер и придумала ход, который стал ее визитной карточкой — «трахнуть занавески». Мне понравилась эта глава, потому что в ней подробно описаны различные разделы действия функции.
С тех пор она стала очень популярным хедлайнером.Она много лет была завсегдатаем курортов в Катскилл, а также выступала за границей.
Боб Фоссе бросил ее в серию All That Jazz — вы можете увидеть ее в воспоминаниях о бурлескном клубе и в финале — и это привело к появлению в Playboy. Затем последовали другие работы над фильмами, но только в качестве дополнительных. К сожалению, Голливуду было неудобно с актрисой-трансгендером, и ей так и не удалось получить большую роль. Но бурлеск ее любил, и она продолжала выступать.
У Маринки было много любви и браков, и ей пришлось пережить горе.Как и многие легенды бурлеска, она влюбилась в очаровательных мужчин, которые тратили ее с трудом заработанные деньги и возмущались ее работой в стиле бурлеска. Она не горюет из-за них, просто грустит из-за того, как все обернулось. У нее тоже были более счастливые отношения, в том числе, по крайней мере, со знаменитостью.
Темп книги немного неравномерный. Она посвятит одну главу конкретному происшествию, а затем осветит более длительный промежуток времени в следующем. Последняя глава книги сжала пару десятилетий до нескольких страниц, когда она переехала из Швейцарии во Флориду в Лас-Вегас и у нее начались проблемы со здоровьем.
Есть много разделов фотографий, от ранних хедшотов (когда она была известна как Салли) до ее выступлений в Зале славы бурлеска. Есть также откровенные снимки с ее друзьями и семьей, а также несколько вырезок из прессы.
Как всегда рекомендую мемуары Legends, потому что так важно знать наше прошлое. Эта книга полезна для знакомства с историей бурлеска, но она также бывает приятной и интересной. Тон очень разговорный, и ее рассказ идет плавно.Самое главное, это очень личная история женщины, которая всегда знала, кто она.
Эти сочинения и другие творческие проекты поддерживаются моими 14 покровителями. Большое спасибо! Чтобы стать Покровителем, перейдите на страницу на моем Patreon . Или вы можете просто дать мне чаевых, если вам это понравилось.
Нравится:
Нравится Загрузка …
Связанныемать | ЛЮБОВЬ С V-NESS
(Продолжение с 8 апреля 2012 г.)
Когда она впервые пришла, пожилая женщина сняла обувь, прежде чем переступить порог.
Необычайно внимательная, легкая походка заставляла дочь нервничать.
Еще в стране ее матери существовали суеверия насчет порогов, дверных проемов, окон. Столешницы и стулья. И женщины из ее семьи относились к ним как к традициям, неоспоримым, как законы гравитации, и столь же окончательным. Никогда не целоваться через порог. Никогда не садиться на стол.Никогда не позволять незамужней женщине сидеть на углу во время обеда. А вместе с массой суеверий пришли противоядия, не менее важные, на которые нужно обращать внимание; так что, когда ничего не вышло — виновата могла быть жертва: нужно было трижды постучать по дереву, плюнуть через левое плечо и спрятать фиговую руку в карман. Эти вещи вырастут на одном бессознательном, как ракушки параноидального поведения. И в стране всемирно известной храбрости ее озадачило видеть столько сомнительных людей.
И была ли ее мать храброй, чтобы просто так собраться и уехать? Переехать с ребенком на самый далекий континент после смерти мужа? Его — смерть от пьянства.
Она не хотела умирать — в трауре.
И теперь обе женщины — уставшие, но недостаточно утомленные, чтобы не опасаться друг друга — казалось, чего-то ждали. Ожидая, когда упадет второй ботинок, хотя они оба стояли босиком в пустой кухне. В этой новой стране, где все были влюблены в веселье и улыбки, каждый из них приходил в свой общий дом и пытался заставить сойти легкость.В основном по привычке, а не по желанию. Ее мать лучше справлялась с этими новыми правилами: «Удачи!» «Бог благословил!» «Я тебя люблю!» Она без труда разбрасывала их, не тратя времени на то, чтобы сопоставить их значение с ценностью получателя.
Молодая женщина ждала теперь у раковины, полной посуды. После достаточного молчания, украдкой поглядывая на мать, которая, как пойманная моль, перебегала из одной комнаты в другую, хозяйка начала рыться в грязной посуде.
Всегда ли мать красила волосы в этот неестественный оттенок черного, когда в последний раз видела ее в Нью-Йорке? Белоснежные корни агрессивно проникли по всей голове матери, беспощадно противодействуя другому цвету.
Когда она так постарела? Когда этот страх и печаль нашли время, чтобы осесть на ее лице?
Лапа жалости погладила туго измотанные нервы молодой женщины:
«Мама. Почему ты не садишься? » Она поймала себя на том, что вся мебель сделана из коробок, неотесанных для женщины с живым мужем, по мнению поколения ее матери.Прежде чем старшая женщина успела среагировать, дочь спрятала взгляд, образовав груды мыльной пены, и поспешно поправила свое первое предложение: «Мама. Не хочешь выпить?
«Да, пожалуйста», — женщина повернулась на каблуках, похоже, обрадовавшись. «Белый зинфандель?»
«Хорошо. Гм. Я не употребляю алкоголь. Но не хотите ли сока? »
«О. Правильно.» Бровь приподнялась и застыла. «Нет, спасибо.»
Она повернулась и снова пошла прочь — парила, балансировала, маячила — остановилась у раздвижных дверей балкона на краю гостиной.Пальмы снаружи медленно раскачивались, как метрономы, при более медленном сердцебиении. Запад, Запад, Запад.
Она уехала на Запад, оставив в качестве багажа только привидений. Письма от ее лучшей подруги с Восточного побережья в течение первых двух месяцев доходили до дна почтового ящика еженедельно. Она похвалила ее за смелость. Она упомянула гордость, достоинство и все остальное, от чего они вместе увлекались еще в колледже.
Этого никогда не случалось ни в одной из книг, которые она читала, но в ее жизни то, что другие называли «храбростью», было просто актом выполнения.Кроме того, она поклялась, что он первым придумал эту идею. Что еще ей оставалось делать?
Лучшая подруга писала ей гелевыми ручками, цвет которых всегда тщательно продумывался.
Она написала розовым: «Лучше пусть все идет по ветру».
Пурпурным: «Пусть правосудие само вершится».
По крайней мере, в отличие от остальных, лучший друг никогда не судил. У нее не было привычки принимать чью-то сторону. Она никогда не называла мужа именами. Но опять же, они никогда не считали мужчин главной темой их дружбы.
Мужчины просто существовали. Некоторые мужчины были хорошими. А еще в колледже они вдвоем не любили мужчин настолько, чтобы говорить о противоположном полу с этой пренебрежительной ностальгией по другим женщинам. Мужчины просто существовали. А потом: Снаружи был весь великолепный мир.
Здесь, на Западе, она могла бы начать с нуля. Ей нужно было только вспомнить, как дышать ровным дыханием: если не ее более спокойной юности, то ее более мудрого «я». Со временем она знала, что увидит в этом смысл, цель и уроки своих небольших потерь.У нее было слишком яркое воображение, чтобы не вплетать свою жизнь в историю.
«Жизнь имела смысл. Его нельзя было оставить без внимания «. (Ах, как она соскучилась по этим чудесным убеждениям юности!)
Итак, пока она ждала, чтобы стать более мудрым «я», она выделила некоторое время и пространство, в которых причиняющая боль «я» могла биться, отказываться от милостей, махать пальцем, а затем перезвонить людям со слезами на глазах.
Но, по крайней мере, ей не придется сталкиваться со своим прошлым здесь; кроме случаев, когда она открывала конверты со своими телефонными счетами.
«Итак», мама снова заговорила с окном. «Наташа? Ты ищешь работу?»
«Я уже искал, да, мама».
«Хорошо», — обернулась мама. Смена темы: «Я слышал, Майк получил повышение за работу на этом новом мосту в Бруклине».
При ополаскивании ножа после острой пищи обязательно используйте мыло. Потому что в противном случае вкус будет ощущаться при каждом приеме пищи в течение следующих недель.
«О да? Это хорошо.”
«Ага! Он умный мальчик! Мне всегда нравился Майк. Для вы ».
Лучше, если рукоять ножа не будет деревянной. Дерево всегда остается живым. Он принимает другие вещества, размножает их, не отпускает.
А вот и второй раунд. Динь, динь, динь:
«Я написал Майку письмо». Мама искала последствия своих намерений на лице дочери. « Я знаю! Я знаю! Это звучит глупо! Мы живем в пригороде.Но мне всегда нравилось его мнение ».
Она чувствовала себя обессиленной. «Мама.»
На Западе она обнаружила, что заново учится использовать каждую вещь с соответствующим инструментом. Чувство удивления! Любовь к неожиданной красоте! Любопытство, которое она реанимировала в себе, как парализованная пациентка, которая снова учится ходить. Ее дни не всегда были пугающими; и они были полны любопытства.
А теперь: Мама, босиком, но вооруженная! На кухне одной женщины.Настолько напуганная, что она не смогла освободить ни , ни из них от их прошлого. Они встали, недовольные тем, что они отражают друг друга. Еще одна дуга бровей. Смех. Один отвернулся, демонстративно разочарованный. Другой посмотрел на ее обрезанные пальцы, погруженные в раковину с сырой водой.
Мама снова стояла перед окном без занавесок. Эти ужасные хлопающие пластиковые жалюзи были первым, что сняла Наташа. В течение первых недель она позволяла ветру бродить по квартире, в то время как она, бессонная и измученная, наблюдала, как пальмы колышутся на фоне никогда не кромешной ночи ее нового города: «Ты в порядке».Помните дыхание?
Запад, Запад, Запад.
У тебя еще есть время. В вашу защиту.
Ольга Куриленко | ЛЮБОВЬ С V-NESS
Это бесконечное строительство 405-го, которое может свести с ума даже святую женщину. И Господь знает: я не святая женщина.
О, нет: я очень близко подошел к своему безумию — точнее, на расстоянии в волосок от моих недостатков, которых тоже достаточно, чтобы свести с ума мужчину.
И мне нравится заглядывать в эту сторону: это всегда бесстрашно.
Он напоминает мне о диких страстях природы и о других неукротимых женщинах из предыдущих поколений моей семьи. Они тоже сводили с ума своих мужчин своими капризными волосами и противоречивым темпераментом. Некоторые из них ехали на лошадях; Я сижу на сиденье моей машины. И поскольку они никогда не разговаривали со мной в моих кошмарах, я предполагаю, что эти женщины общаются со мной — в моих снах наяву и в актах храбрости.
И даже святая женщина не может потерять рассудок не из-за заторов на дорогах из-за непрекращающегося строительства. Это агрессия других, всегда сдерживаемая актами болезненной трусости; и он залезает под мою одежду и начинает покусывать мои капилляры, как армия блох, которую я подобрал в каком-то борделе в Рино.
Нет ничего более нелепого — и ничего более безрассудного — чем человек, выскакивающий из-за своего руля, гудящий и кричащий своей кривой слюнявой слюной.Он, кажется, втиснул все свое тело в сустав сигналящей руки, как будто ударил свою девушку кулаком в челюсть. Или его ребенок. А затем он мчится вокруг: сначала, втягивая машину в поток машин, затем, как кажется, проносится мимо причины несчастий всей своей жизни.
«Это может быть — там, где ты умрешь», — спокойно ловлю я себя на мысли.
Но он наконец взлетает — раскрепощен! — помахал средним пальцем в воздухе, чтобы указать на еще одну несправедливость в своей жизни.
Или каменное лицо другого человека, который делает вид, что не видит меня, когда я пытаюсь выехать на шоссе перед ним: Ни хрена! Он смотрит вперед, ужасно себя ведя, не подозревая; и я знаю, что нет более опасной эмоции, чем его радость от того, что он встал у меня на пути.Ни хрена! Он предпочел бы, чтобы я разбился и забрал его с собой, чем оставил бы мне место.
Ни хрена!
С тех пор, как я живу в этом городе, эта автострада оставалась здесь стоянкой для наихудшего в человеческом поведении. Сначала я хотел бы понять, что именно заставляло этих других водителей совершать такие шизоидные поступки: разве на них никогда не влияли нежность или смирение? Было ли что-то в этой демографии или в часе дня?
Но от этого может потерять рассудок даже святая женщина — а я не святая женщина!
Тем не менее, я бы носил агрессию этих ублюдков на своей коже, как армия беглецов, кусающих мои капилляры; и я ходил на собрания и прослушивания, в дома своих друзей, искал ближайшую ванную комнату, чтобы ополоснуться.А потом я бы удивился, почему в моем искусстве не осталось радости.
Сейчас я дышу этим. Я наблюдаю, как моя агрессия пытается подняться, и на выдохе выталкиваю ее вниз и выдыхаю. Я сажусь, бормоча молитвы о прощении. И если повезет, я смотрю в глаза парню, который совершает частное изгнание нечистой силы, сходя с ума в пробке:
«Это могло быть — там, где ты умрешь».
Один попал ко мне на днях при температуре 110 градусов, которую может накапливать только одна сторона 405.Мы все сидели на парковке перед слиянием, единодушно опаздывая на собрания и прослушивания, в дома наших друзей.
«Сепульведа», — подумал я, страдая от ошибки суждения. Итак, я вышел — и вот, я застрял.
Медленно мы спускались с холма по перегруженному бульваром из-за еще одного нескончаемого строительства, связанного с 405-м, когда я заметил белый фургон, медленно приближающийся к моему бамперу. Этот тип транспортного средства всегда жуткий: без окон на его длинном, помятом кузове с потрескавшейся краской он, безусловно, должен быть замешан в какой-то отрывочной контрабанде.Красное одутловатое лицо его водителя выглядело запором; и он хмурился в мое зеркало заднего вида каждый раз, когда я наступал на паузу перед красным светом.
По крайней мере, с полмили он скривился и скривился, медленно приближаясь к моему хвосту; наступать на его тормоза с достаточной резкостью, чтобы заставить все это подпрыгивать на колесах. И я мог видеть, как он кричал из-за этого кривого слюнявого рта.
«Какого черта он хочет от меня: сесть посреди перекрестка ?!» Признаюсь, меня догнали, и я почувствовал, как нарастает моя собственная агрессия.
Двигаясь по направлению к Уилширу, тая на своем месте, я заметил средневосточную женщину средних лет, робко пытающуюся въехать в мой переулок с переулка. Впустить ее означало бы пропустить еще один зеленый свет. Но лицо женщины бассет-хаунда застряло бы со мной на несколько дней, если бы я игнорировал ее. Я знал это — поэтому позволил ей это.
«ТЫ, ЕБАНЫ, СУКА!»
Я слышал это! Это слышал весь Брентвуд!
В моем зеркале заднего вида красное опухшее лицо начало сходить с ума: он размахивал своим китоподобным телом, цепляясь за руль, словно пытаясь его вырвать.
Я припарковал машину.
Вытащил ключи.
Подошел к белому фургону.
Единственное, что я мог чувствовать, это пот, который скопился между моими бедрами при этой 110-градусной жаре и начал ползать из-под мини-юбки по каждой ноге.