Фамусовское общество в комедии «Горе от ума»

В комедии «Горе от ума» А.С. Грибоедова основным элементом изображения являются нравы московского консервативного дворянства. Именно обличение устаревших, отживших свой век аристократических взглядов на острые социальные вопросы является основной задачей этой пьесы. Все отрицательные черты помещиков-крепостников начала 19 века сосредоточились в многочисленных представителях «века минувшего» в комедии – в фамусовском обществе.

Образ Фамусова в комедии «Горе от ума»

Главным защитником идей «века минувшего» в пьесе является Павел Афанасьевич Фамусов. Он занимает влиятельный пост, богат и знатен. Именно в его доме происходит действие комедии. Его именем названо в пьесе общество консервативных дворян. В образе этого персонажа отразились черты всей московской аристократии начала 19 века.

В произведении «Горе от ума» фамусовское общество изображено как лагерь людей, ценящих в человеке только высокий чин, деньги и связи.

В образе Фамусова также отразилась привычка дворян проводить жизнь «в пирах и в мотовстве». В календаре Фамусова, который он во втором действии читает со своим слугой, запланированы только званые обеды, поминки и крестины. И к своим делам по службе он относится формально. Фамусов подписывает документы не глядя: «А у меня, что дело, что не дело, обычай мой такой, подписано, так с плеч долой».

Осуждению в комедии «Горе от ума» подвергается и привычка московского дворянства устраивать людей на выгодные места службы не по их деловым качествам, а исходя из родственных связей. Фамусов признается: «При мне служащие чужие очень редки: все больше сестрины, свояченицы детки».

Полковник Скалозуб как идеал дворянина в фамусовском обществе

Самым желанным зятем для себя Фамусов видит полковника Скалозуба, который представлен в комедии как крайне глупый солдафон. Зато он достоин руки Софьи, дочери Фамусова, только потому, что он «и золотой мешок, и метит в генералы». Его звание получено тем же способом, каким добывается любой чин в Москве – с помощью связей: «Чтобы чины добыть, есть многие каналы…»

Скалозуб, как и Фамусов, оказывает протекцию своим родным и знакомым. Например, благодаря стараниям Скалозуба, его двоюродный брат «выгод тьму по службе получил». Но, когда ему следовал высокий чин, он оставил службу и уехал в деревню, где стал вести спокойную и размеренную жизнь. Ни Фамусов, ни Скалозуб отнестись с пониманием к этому поступку не способны, ведь оба они питают страстную любовь к чинам и положению в обществе.

Роль Молчалина в пьесе «Горе от ума»

Среди представителей фамусовского общества должны обязательно присутствовать дворяне не слишком высоких чинов, но стремящиеся к ним, которые будут выражать подобострастное отношение к старшему поколению, стараться выслужиться перед ним. Такова роль Молчалина в пьесе «Горе от ума»

В начале пьесы этот герой предстает перед читателем как молчаливый и скромный возлюбленный Софьи. Но как только девушке не удается сдержать на публике свои чувства к Молчалину, начинает открываться его истинное лицо. Он, как и Фамусов, очень опасается людской молвы: «Злые языки страшнее пистолета». Чувств к Софье он не имеет, а изображает ее любовника, чтобы угодить дочери «такого человека». Молчалина с детства учили «угождать… хозяину, где доведется жить», «начальнику», у которого он будет состоять на службе.

Безмолвен и услужлив Молчалин только потому, что пока не имеет высокого чина. Он вынужден «зависеть от других». Такие люди «блаженствуют на свете», ведь аристократическое общество только и ждет преклонения и услужливости в свой адрес.

Внесценические персонажи комедии

Фамусовское общество в комедии «Горе от ума» довольно многочисленно. Кроме того его границы расширяются и за счет введение в пьесу внесценических персонажей.
Примечательным в этом отношении является образ Максима Петровича, дяди Фамусова, который вызывает восхищение у помещиков-крепостников своим умением «подслужиться». Его желание повеселить императорский двор, выставив себя на посмешище, Фамусов не считает унижением. Для него это проявление смышлености. Зато Максим Петрович был «весь в орденах» и имел «сто человек к услугам».
Также Фамусов вспоминает покойного Кузьму Петровича. Его главная характеристика – «богат и на богатой был женат».

Упоминается в пьесе влиятельная Татьяна Юрьевна. С ней очень выгодно состоять в хороших отношениях, потому что «чиновные и должностные – все ей друзья и все родные».

Выводы

Московское аристократическое общество в комедии «Горе от ума» представлено как общество, страшащееся всего нового, прогрессивного, передового. Любые изменения во взглядах дворянства угрожают их личному благополучию, привычному комфорту. На момент написания пьесы идеалы «века минувшего» были все еще очень крепки. Но в обществе дворян уже назрели противоречия, которые приведут позднее к смене старых взглядов и ценностей новыми.

Краткая характеристика фамусовского общества и описании идеалов его представителей помогут ученикам 9 классов при написании сочинения на тему «Фамусовское общество в комедии «Горе от ума»»

Тест по произведению

Доска почёта

Чтобы попасть сюда — пройдите тест.



• Даниил Нагичев

  13/15

• Алексей Ховалыг

  14/15

• Дарья Барабаш

  12/15

• Егор Загорулько

  14/15

• Гульжанат Акимбаева

  14/15

• Ludmila Prizkau

  14/15

• Ильнар Мустаев

  13/15

• Алексей Александрович

  15/15

• Вероника Качан

  14/15

• Азалия Курмакаева

  13/15

Фамусовское общество в комедии Горе от ума Грибоедова сочинение

Всем известная комедия в стихах «Горе от ума» была написана А. С. Грибоедовым в 1824 году и опубликована в 1825 году, вызвав неоднозначную реакцию читателей . Данное произведение обличает светское общество во времена крепостного права и охватывает сразу несколько проблем, актуальных и в наше время.

«Горе от ума» не даром является одним из самых цитируемых текстов в русской культуре, на эту комедию имеются театральные постановки и снято несколько фильмов.

Одна из проблем и одновременно главный герой комедии — Фамусовское общество, со всеми его негативным чертами, которыми упрекается Александром Андреевичем Чацким, ещё одним главным героем. В его красноречивых монологах бурно обличается московское общество, с его нравами, нежеланием чему-то учится, что-либо познавать. Чацкий играет роль «лишнего человека», родившегося не в своё столетие. Фамусовское же общество считает Чацкого сумасшедшим, и лишь только потому, что он имеет своё собственное, отличающееся от общепринятого мнение на то, что происходит на встречах московского высшего общества.

Главной фигурой произведения является Фамусов, богатый чиновник, в чью честь и названо Фамусовское общество. И не зря — читая произведение, мы намного больше узнаём московское общество именно от лица Фамусова. Видя, как он ведёт свои дела на службе, как относится к науке, считая её врагом разумных людей, легко понять, что в окружении барина нет наделённых настоящим умом и нравственностью людей, одни лишь особы, занимающиеся только своим внешним видом и богатством. Всё на показ.

«Кто беден, тот тебе не пара.» Отношение родителей к выбору пассии собственных детей иногда ужасает. Но чего ожидать от общества, которое заботят только деньги и чин? Любовь и чувства отходят на второй план, когда из кармана вытаскивается набитый купюрами кошелёк. А разве в современном мире мы не можем встретить такую же ситуацию?

Жизненно? Не то слово. Меркантильность некоторых людей и в наше время имеет место быть.

В произведении Фамусовское общество нам представлено не в самом выгодном свете. “Угождать всем людям без изъятья”, — вот принципы, по которым оно живёт, а “слепое подражанье” всему иностранному стало частью жизни людей того времени. Со своим пылким сердцем, любовью к Родине и просвещению, готовностью служить “делу, а не лицам”, Чацкий совсем не вписывается в это общество, оно чуждо ему, и из-за этих разногласий он вынужден покинуть Москву.

Таким образом, комедия “Горе от ума” даёт нам понять, как жило общество во времена жизни своего автора. Конец этого русского общества довольно печален, это и понимает главный герой, покидая столицу.

Вариант 2

В комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедов хотел отразить нравы и образ мысли дворянства в первые годы 19 века, и у него это получилось. Автор смог выявить и показать читателям устаревшие, изжившие себя взгляды на важные проблемы общества, описав вечное противоборство всего старого с новым.

Фамусовское общество в комедии представляет век прошедший. Представителями этого непросвещенного общества является Фамусов, его близкие друзья и родные. Все эти люди объединены общей целью жизни и единственным интересом – тягой к богатству. Они положительно относятся к крепостничеству, а высшей наградой человека считает чин. И, по сути, мнение представителей фамусовского общества таково – человек без чина – не человек. Богатство и статус – вот что может по-настоящему украсить.

Люди, входящие в состав этого общества, безразличны и к работе и совершенно безответственны в своих действиях. Они подписывают серьезные документы, даже не глядя на них. К работе приступают неохотно и очень редко. По своей натуре каждый из членов фамусовского общества не образован и очень глуп. Эти люди боятся книг как огня, считая образованность за болезнь. Фамусов же горит желанием сжечь все книги.

Непросвещенное фамусовское общество видит идеал в Западе, а именно во Франции. Совершенно бездарно, неумело, каждый из круга Фамусова пытается позаимствовать культуру и обычаи этой страны, и даже язык.

Пренебрегая работой, фамусовское общество проводит время на светских балах, развлекаясь и тратя время. Разумеется, на званых ужинах они находят повод посплетничать.

Люди круга Фамусова эгоистичны, жестоки, глупы и необразованны. Они любят чины, жаждут власти и богатства. Цель их жизни – выслужиться как можно лучше, чтобы продвинуться по карьерной лестнице и заслужить незаслуженный рубль. Эти люди – ярые консерваторы, отстаивающие идеалы рабовладельцев, эксплуатирующих крепостной народ. Права простого человека для них ничего не значат. Качество образования имеют для них такое же значение, как и жизнь простого крепостного. Фамусов и его приближенные не видят пользу даже в достойном образовании и просвещении.

К сожалению, представители Фамусовского общества находятся  даже в наше время. Но, конечно, в эпоху Грибоедова таких людей было значительно больше, а их взгляды представляли настоящую опасность в большом масштабе. Писателю удалось передать консервативные взгляды дворянского народа того времени. Комедия «Горе от ума» – бесценный памятник русской письменности.

Сочинение на тему Фамусовское общество

Содержательный смысл произведения и отраженный там конфликт, с точностью показывают расстановку политических сил в историческом разногласии своего времени. Именно актуальность и сделала комедию успешной в обществе.

В фамусовском обществе считалось, что надо уничтожать вольнодумство и беспрекословно подчиняться старшим по званию, обязательно жить в роскоши. Чацкий же мыслил совсем по-другому. И поэтому словесная стычка Чацкого с Фамусовым превращается в войну. Юноша вел спор особенно остро по поводу образа жизни, но он был совсем один в своих доводах.

Одним из членов фамусовского общества насыщенно показан Павел Андреевич Фамусов, имевший дочь на выданье. Рядом с ним всегда находится Молчалин, не противоречащий своему руководству никогда, чтобы тот не сказал. Перед будущим тестем он всегда робкий, лживый, без своего мнения. Он лебезит по отношению к тем людям, кто стоит выше него. Не испытывает Молчалин и высокие чувства по отношению к Софье, однако девушка не знает об этом. Он оказывает ей знаки внимания, так как ей это нравится.

Самым близким товарищем Фамусова был Скалозуб, который всеми силами достигает наград, и с нетерпением ожидает момента, когда освободится очередное место после отставки или кто-то погибнет на полях военных сражений. В комедии нас ожидает знакомство и с другими приятелями Фамусова. Так, например, знаменитый Загорецкий, который вечно всем угождает и врет на каждом шагу, князь Тугоуховский, ищущий состоятельных супругов дочкам. Главное для этих людей было организация торжественных приемов и обедов. Они вечно ищут людей со связями, которые помогут сделать карьеру. Они считают, что продвижение по службе – это легкая возможность. Ради очередного ордена они готовы на любое унижение. Для родителей важно выгодно совершить удачный брак своих дитяток. И в этом жалком обществе вдруг появляется великодушный Чацкий, который отличался честностью и прямотой.

Яркими представителями московского общества были вышеназванные Молчалин и Скалозуб, где один из них обладал молчаливостью, чему соответствовала его фамилия. Скалозуб же оказывает себя важным господином, однако под своей формой он скрывает слабохарактерность и бедность. Он только и говорит о том, как бы занять пост выше и стать богатым. И если Чацкий, обвинив общество во лжи, наговоре, вскоре вынужден уехать, то все текому он высказал аргументы против их, остались. Однако, это не говорит, что Чацкий был сломлен. Он остается выше всех.

Также читают:

Картинка к сочинению Фамусовское общество в комедии Горе от ума

Популярные сегодня темы

• Сочинение по картине Летний сад осенью Бродского 7 класс

  И. И. Бродский – художник революционной России. Основной темой его творчества стала отражение документально-исторической действительности страны начала XX века. Помимо исторических картин, Бродский писал портреты и пейзажи.

• Эпилог и его роль в романе Преступление и наказание Достоевского сочинение

  Как и полагается в эпилоге, здесь показаны судьбы основных героев романа. Также делаются некоторые выводы. Но нельзя сказать, что ставится точка в романе.

• Сочинение по пословице Слово не воробей, вылетит – не поймаешь рассуждение 5 класс

  Смысл данной пословицы таков, что сказанное вами слово обратно уже не вернуть. Как бы вы не старались, но то, что сказано – сказано и без прочих вариантов.

• Сочинение по картине Перед грозой Шишкина 5 класс

  На переднем плане полотна изображена поляна с густой зеленью и белыми полевыми цветами. Протоптанная узкая тропинка ведёт к ручейку, который занимает центральное место на картине.

• Анализ произведения Затеси Астафьева

  Произведение является сборником литературных миниатюр в виде лирических зарисовок, представляющих собой философские размышления писателя о жизненном смысле, человеческих отношений, о добре и зле, собранных в восьми хронологических тетрадях.

Образ Фамусова в «Горе от ума»

Самым типичным представителем «фамусовского общества» является в комедии «Горе от ума» (см. краткое содержание, анализ и полный текст) сам Фамусов. Это – образ важного чиновника, вдовца, имеющего взрослую дочь, Софью. Фамусов – верный приверженец всех тех устоев, на которых держалось московское общество той эпохи. Свою служебную карьеру он строит на угодничестве и низкопоклонстве. Дядюшка его Максим Петрович, надменный с низшими, раболепный при дворе, – представляется ему идеалом. Какой-то Кузьма Петрович, ловко сумевший сам пробраться в камергеры и провести сынка, – предмет его восхищения и поклонения.

Образ Фамусова у Грибоедова

Смысл службы Фамусов видит в получении наград и высокого жалованья, – к работе же он относится с циническим пренебрежением: деловые бумаги он подписывает, не читая, и еще острит: «у меня что дело, что не дело, – обычай мой такой: подписано и с плеч долой». В штат своих чиновников он берет почти только родственников – он сам откровенно признается:

При мне служащие чужие очень редки, –
Все больше сестрины, свояченицы детки!
…………………………………….
Как станешь представлять
К крестишку, иль местечку –
Ну, как не порадеть родному человечку?

Вся эта свора родни бездельничала и только получала теплые местечки да награды. Сам Фамусов признает это, говоря, что из его чиновников был «деловым» один Молчалин, ему «не свой». К службе Фамусов относится нерадиво, но с большим вниманием следит за всеми тем событиями московской жизни (крестниц, похороны, обеды), участвовать в которых считает своим долгом и серьезным, важным «делом».

И по отношению к дочери он старается вести себя, «как все»: когда умерла жена, он сумел для дочери «принанять» в m-me Розье «вторую мать», т. е. отдал Софью в чужие, наемные руки. Этим заботы его о девушке прекратились, и он успокоился. Так делали «все» в Москве. Потом стали ходить к Софье «полки учителей, числом поболее, ценою подешевле». К этим учителям относились с одинаковым пренебрежением и отцы, и дети, – Фамусов называет педагогов дочери «побродягами».

Когда образование Софьи кончилось, она вступила в свет настоящей «московской барышней», главное достоинство которых заключалось в умении себя «принарядить тафтицей, бархатцем и дымкой», в умении манерничать и петь модные романсы, – словом, в том внешнем «благонравии», за которым скрывались иногда неблагонравные чувства и мысли. Но с этим родители были готовы мириться: «грех не беда, молва нехороша!», – говорилось в этом обществе. Сам Фамусов, который «всем» был известен своим «монашеским поведением», не прочь поухаживать при случае за крепостной девушкой (сцена с Лизой).

Все обязанности «отца» оканчивались, в глазах Фамусова, приисканием для дочери мужа со «звездами и чинами», или дворянина, хоть «плохонького» в умственном развитии, но с 1000 – 2000 душ.

Подчинясь тем традициям, которыми жило его общество, Фамусов считает для себя выгодным сохранять установленный здесь порядок жизни, беззаботной и сытой, – оттого всякие новшества: образование, либеральные идеи, – все то, что грозило критикой существующим порядкам, его бесило и рождало в нем ненависть. Будучи умнее всех своих друзей, он ясно видит, что наибольшая опасность «старой Москве» грозит именно со стороны просвещения. Вот почему он прямо говорит:

Ученье – вот чума, ученость – вот причина,
Что нынче, пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений!

Оттого Фамусов – главный застрельщик в той травле, которую начала с Чацким «старая Москва» за то, что он хотел служить «делу, а не лицам», что он был «служить рад», но не пожелал «прислуживаться», за то, что авторитеты Москвы для него, Чацкого, – казались не авторитетами, а людьми, заслуживающими презрения. За все эти «вольнодумства» Фамусов готов его обвинить в революционных замыслах, запретить ему въезд в столицы. Он успокаивается лишь на том, что признает Чацкого сумасшедшим.

«Фамусовское общество в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума»»

Комедия «Горе от ума» была написана в годы острой борьбы между старым, реакционным барством и революционной молодежью, видевшей в крепостнических порядках бедствие страны. Эта борьба между прошлым и будущим и явилась главной темой комедии. В «Горе от ума» описаны оба лагеря — отжившее, крепостническое фамусовское общество и его противники (Чацкий с немногочисленными сторонниками).

Яркий представитель «века минувшего» — так называемое фамусовское общество. Это знакомые и родственники Павла Афанасьевича Фамусова — богатого, знатного барина. Сюда входят князь и княжна Тугоуховские, старуха Хлёстова, супруги Горичи, полковник Скалозуб. Всех этих людей объединяет одна точка зрения на жизнь: они все жесткие крепостники. У них считается нормальным явлением торговля людьми. Крепостные искренне служат им, иногда спасают их жизнь, а хозяева могут выменять крестьян даже на борзых собак… Главное для фамусовского общества — это богатство. Идеалами для них являются люди в чинах.

Людей этого круга также характеризует безразличное отношение к делам. Фамусов — «управляющий в казенном месте», за целый день он обращается к делам только один раз: по настоянию Молчалина чиновник подписывает бумаги, не обращая внимания на то, что в них «противоречье есть, и многое недельно».

Еще одна черта, объединившая всех «отцов», — преклонение перед всем западным, в частности, французским. Они считают, что нет в мире лучше края, чем Франция, искренне верят, что им «нет спасенья» без иностранцев. Представители «старого мира» пытаются перенимать язык, культурные обычаи французов, сами не сознавая, как нелепо у них это получается.

Итак, люди фамусовского круга — эгоисты и корыстолюбцы. Все свое время они проводят в светских развлечениях. Во время этих увеселений они злословят и сплетничают, лицемерят друг перед другом. Они низкопоклонники и дельцы, льстецы и подхалимы. Фамусов вспоминает о своем дяде Максиме Петровиче, большом вельможе: «Когда же надо послужиться, и он сгибался в перегиб».

Самым большим страхом для фамусовского общества является просвещение. Фамусов считает, что ученость — «чума», и уверяет, что надо «забрать все книги бы, да сжечь», а Скалозуб мечтает о школе, где «книги сохранят для больших оказий».

Главный вопрос для фамусовского общества — вопрос о службе. Все в этом кругу мечтают «достигнуть степеней известных», обеспечить себе безбедное существование. К людям, которым это удается, например, к Скалозубу, Фамусов относится с одобрением. А Чацкий по его шкале ценностей — «пропащий» человек, заслуживающий только презрительного сожаления: ведь, обладая хорошими данными для успешной карьеры, он не служит. «Но захоти — так был бы деловой», — замечает Фамусов.

Фамусовское общество — это общество со своими идеологическими представлениями, взглядами на жизнь. Они уверены, что нет другого идеала, кроме богатства, власти и всеобщего уважения. «Ведь только здесь еще и дорожат дворянством», — говорит Фамусов о барской Москве. Грибоедов разоблачает реакционность крепостнического общества и этим показывает, куда ведет Россию господство Фамусовых.

Авторская позиция и средства ее выражения в комедии «Горе от ума»

Образ Фамусова в комедии «Горе от ума»

Главным защитником идей «века минувшего» в пьесе является Павел Афанасьевич Фамусов. Он занимает влиятельный пост, богат и знатен. Именно в его доме происходит действие комедии. Его именем названо в пьесе общество консервативных дворян. В образе этого персонажа отразились черты всей московской аристократии начала 19 века.

В произведении «Горе от ума» фамусовское общество изображено как лагерь людей, ценящих в человеке только высокий чин, деньги и связи. Личные качества в свете не имеют никакого веса. Фамусов строго и категорично заявляет своей дочери: «Кто беден, тот тебе не пара».

Он, «как все московские», желает видеть в зятьях богатого и знатного человека. При этом деньги и чины в помещичьем обществе рассматриваются как высшая ценность человека: «Будь плохонький, ла если наберется душ тысячки две родовых, – тот и жених».

В образе Фамусова также отразилась привычка дворян проводить жизнь «в пирах и в мотовстве». В календаре Фамусова, который он во втором действии читает со своим слугой, запланированы только званые обеды, поминки и крестины. И к своим делам по службе он относится формально. Фамусов подписывает документы не глядя: «А у меня, что дело, что не дело, обычай мой такой, подписано, так с плеч долой».

Осуждению в комедии «Горе от ума» подвергается и привычка московского дворянства устраивать людей на выгодные места службы не по их деловым качествам, а исходя из родственных связей. Фамусов признается: «При мне служащие чужие очень редки: все больше сестрины, свояченицы детки». В лице Фамусова изображается Грибоедовым фамусовское общество в целом. Оно предстает перед читателем как общество людей, испытывающих презрение к незнатным и бедным и преклоняющихся перед чинами и деньгами.

Фамусовское общество. От автора

Фамусовское общество в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»

Комедия «Горе от ума» строится на противопоставлении Чацкого и фамусовского общества. Что собою представляет фамусовское общество? Каковы его нравы и каковы идеалы? Грибоедов показывает нам это живо, конкретно, через отдельные характеры.

Фамусов – типичный московский барин начала 19 века. Он привык быть барином, никем иным он представить себя не может. Оттого он так уверен в себе, так любит себя, так самонадеян. Он занимает важный служебный пост, но службою себя не отягощает. Служба ему даёт положение, деньги и влияние в обществе – этого ему и довольно. Его главное служебное правило – поскорее подписать бумагу: «А у меня, что дело, что не дело, обычай мой такой: подписано, так с плеч долой». Подбирая себе помощников, он учитывает не деловые качества, а родственные связи.

Его политические идеалы заключаются в прославлении всего старого, устоявшегося. Ему хорошо живётся. И он не хочет никаких перемен. Идеал для Фамусова – это тот, кто сделал карьеру и обеспечил себе видное положение в обществе. Причём совершенно неважно, какими способами человек делает себе карьеру. Раболепие и подлость для него тоже хороший путь, лишь бы он приводил к желаемому результату.

Скалозуб, с точки зрения Фамусова, самый желанный жених для Софьи. Чем же он так нравится Фамусову? Он сравнительно молод, но уже в чинах. Сейчас он полковник, а завтра непременно станет генералом. Он надёжный защитник старины. Он принадлежит к тем представителям «века минувшего», которые если и думают о чём-либо, то единственно о своей карьере и своей выгоде. Всё это Фамусова в Скалозубе очень устраивает. Скалозуб – это тип аракчеевского офицера, ограниченного службиста, неспособного к живому чувству. Он непримиримый враг всякого знания, просвещения.

Не менее страшен, чем Скалозуб, Молчалин. По всем своим качествам он тоже принадлежит к фамусовскому миру. Он прямое порождение этого мира. С самого первого появления на сцене он кажется совершеннейшим ничтожеством. Он боится произнести лишнее слово, охотно угодничает перед всеми. Он не смеет иметь своего суждения. Удивительно, за что только могла полюбить его Софья!

Своим самым главным талантом он считает «умеренность и аккуратность». Эти свойства вместе с присущим ему раболепием обеспечивают его настоящие и особенно будущие успехи в фамусовском обществе.

Любит ли кого-нибудь Молчалин? Он разыгрывает любовь перед Софьей, поскольку она дочь его хозяина и поскольку она сама этого хочет и при этом напропалую волочится за служанкой Лизой.

Молчалин хитёр и пронырлив. Если у него и есть подобие ума, то это ум мелкий, низкий, низменный. Такой ум опаснее глупости. Ведь именно такие люди, как Молчалин, более всего преуспевали в страшном фамусовском мире. Молчалин молод, но он уже успел получить, числясь по Архивам, три награждения. Он пойдёт и дальше, и выше и непременно достигнет «степеней известных». Плохо устроен мир, в котором преуспевают низкие и подлые люди, подобные Молчалину.

Софья – одна из самых загадочных героинь в русской литературе. Ей трудно отказать в уме и в остроумии. Она насмешлива и находчива. Её любит Чацкий, а когда-то, видимо, и она была к нему неравнодушна. Это само по себе уже много значит. Несомненно, что Софья незаурядный человек. Но почему же она так легко обманулась в своем избраннике? Почему предпочла ничтожного Молчалина умному и блестящему Чацкому?

Софья, при всём своём уме, истинная дочь своего отца. В ней есть скрытая властность. Она хочет быть всегда и во всем хозяйкой положения. С Молчалиным ей легко чувствовать себя на высоте, занимать главенствующую роль. Ни о каких переменах в жизни она не думала и не хотела думать. Беспокойному, мятежному Чацкому она была бы плохой подругой. Всеми своими привычками и устремлениями она была привязана к фамусовскому миру. Недаром она не только отвергла любовь Чацкого, но и сделалась его прямым врагом, первая объявив его сумасшедшим.

Фамусовское общество представлено в комедии широко и разнообразно. Это не только основные герои, но и второстепенные, эпизодические. С последними мы знакомимся более всего в третьем действии комедии.

Вот перед нами Хлёстова – важная московская барыня, привыкшая не сдерживаться в словах, грубоватая, властная. Вот Загорецкий, готовый всегда предложить свои услуги, откровенный угодник, лжец, карточный шулер. Однако его сомнительные нравственные качества нисколько не мешают его дружбе с хозяевами этого общества.

В третьем действии зритель-читатель знакомится и с такими представителями фамусовского общества, как супруги Горичи, как князь и княгиня Тугоуховские с их шестью дочерьми, томящимися по женихам, и бабушка и внучка Хрюмины и другими. Все они начисто лишены духовных интересов. Для Чацкого и они сами, и то общество, которое они составляют, подобны призракам.

Итак, какие же черты можно назвать общими для всех представителей фамусовкого общества?

• карьеризм
• отсутствие духовных интересов
• неприятие всего нового, ненависть к просвещению
• преклонение перед иностранным
• крепостничество
• служение лицам, а не делу
• лицемерие
• отношение к службе как к средству обогащения

Представителей фамусовского общества, общества старого, отживающего, в пьесе достаточно много. И поэтому главный герой сломлен ее количеством, но не качеством. Ведь смех, насмешка пронизывают всю пьесу, а осмеянный порок уже не страшен. Смех побеждает среду, кишащую молчалиными, скалозубами, загорецкими,— отжившее фамусовское общество.

Полковник Скалозуб как идеал дворянина в фамусовском обществе

Самым желанным зятем для себя Фамусов видит полковника Скалозуба, который представлен в комедии как крайне глупый солдафон. Зато он достоин руки Софьи, дочери Фамусова, только потому, что он «и золотой мешок, и метит в генералы». Его звание получено тем же способом, каким добывается любой чин в Москве – с помощью связей: «Чтобы чины добыть, есть многие каналы…»

Скалозуб, как и Фамусов, оказывает протекцию своим родным и знакомым. Например, благодаря стараниям Скалозуба, его двоюродный брат «выгод тьму по службе получил». Но, когда ему следовал высокий чин, он оставил службу и уехал в деревню, где стал вести спокойную и размеренную жизнь. Ни Фамусов, ни Скалозуб отнестись с пониманием к этому поступку не способны, ведь оба они питают страстную любовь к чинам и положению в обществе.

Авторская позиция и средства ее выражения в комедии “Горе от ума”

Создание и существование комедии “Горе от ума” так же полно парадоксами, как и жизнь ее автора А. С. Грибоедова. Неизданная комедия стала известна “всей читающей России”. Принятая сразу же, она тем не менее многими была до конца не понята.

Затрагивающая актуальные проблемы своего времени пьеса жива до сих пор. Внешне банальный конфликт с первых сцен завораживает читателя и зрителя. “Высокий” герой, несомненно вызывающий сочувствие, становится не только противовесом отрицательному полюсу комедии, но и сам выступает как объект

авторской иронии.

Вообще авторская позиция проявляется в комедии очень отчетливо.

Присутствие автора ощущается уже в самом названии: “Горе от ума”. Оно изначально выявляет позицию Грибоедова. Он понимает, что ум Чацкого не принесет ему счастья.

В сложившейся в России в начале 20-х гг. XIX в. ситуации, когда дворянство разделилось на консервативное и прогрессивное, столкновения их представителей не могли привести ни к каким результатам. Диалог между двумя типами ума был невозможен.

Пытаясь спорить с Фамусовым, Чацкий попадает в комические положения: произнося умные речи, он не замечает,

что его никто не слушает, будучи слишком высокого мнения о Софье, не может поверить в возможность любовных отношений между ней и Молчалиным. В монологе о французике из Бордо и о благоговеющих перед ним княжнах он в надежде на сочувствие Софьи рассказал ей, как его осмеяли за предпочтение национального иноземному:

Я рассердясь и жизнь кляня,

Готовил им ответ громовый,

Но все оставили меня –

Но

Глядь…

Оказалось, он давно уже говорит в пустоту.

Грибоедов здесь с подчеркнутой наглядностью обнаруживает и силу, и слабость своего героя; и смех, который он невольно вызывает, и неподдельное горе, и героический порыв – все это от ума, обернувшегося для Чацкого настоящей трагедией. Безусловно сочувствуя своему герою в его ненависти и непримиримости к фамусовскому обществу, разделяя эти чувства, Грибоедов вместе с тем стремится показать обреченность стремлений Чацкого изменить что-либо в современном обществе. Горькая грибоедовская ирония пронизывает всю пьесу, делая ее так непохожей на традиционные классицистические комедии с героем-резонером, духовным двойником автора. Вообще в своей комедии Грибоедов новаторски подошел к классицистической теории трех единств.

Соблюдая принципы единства места и единства времени, драматург не счел нужным руководствоваться принципом единства действия, которое по существовавшим правилам должно было строиться на одном конфликте. В произведении же Грибоедова два конфликта, которые развиваются не отдельно друг от друга, а тесно переплетены. При выборе конфликта ярко отразился реализм Грибоедова. Показанный им конфликт – конфликт определенного исторического периода. Любовный конфликт, тесно связанный с общественным, необходим для того, чтобы показать, как идеологические противоречия могут влиять на отношения людей.

Так влюбленный Чацкий, интересующийся чувствами Софьи и “борющийся” с Молчалиным за ее любовь, высмеивает тот мир, в котором живет Софья, а она не может ему этого простить. Любовный конфликт в комедии является катализатором развития действия, так как “всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе тесно связаны с игрой и чувства к Софье, раздраженного какоюто ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца” . Типичность показанного в произведении конфликта подтверждается внесценическими персонажами, среди которых преобладают единомышленники Фамусова. При их характеристике Грибоедов не скупится на сатирические приемы изображения. При описании Максима Петровича сквозь восхищение его “смышленостью” Фамусова явно видна авторская ирония:

На куртаге ему случилось обступиться;

Старик заохал, голос хрипкий;

Был высочайшею пожалован улыбкой;

Привстал, оправился, хотел отдать поклон,

Упал вдругорядь – уж нарочно.

А хохот пуще, он в третий так же точно.

Отрицательное отношение автора к гостям Фамусова тоже передается при помощи сатирических средств. Постоянно проявляется сатира автора в отношении к князю и княжне Тугоуховским с целым “табуном” дочерей, которых нужно повыгоднее выдать замуж:

Вот то-то детки:

Им бал, а батюшка таскайся на поклон.

Неприятие Грибоедовым фамусовского общества показано в эпизоде распространения сплетни о сумасшествии Чацкого. Все герои знают, что этот слух ложен, но под влиянием общественного мнения не только начинают верить сплетне, но и приводят аргументы, ее подтверждающие. Грибоедов считает, что невозможно изменить общество, где общественное мнение заменено сплетней.

Все герои, верящие сплетне и распространяющие ее, изображаются автором сатирически, в чем проявляется неприятие им их позиций.

Сплетня всегда безымянна, поэтому и пущена она безымянными господами N и D, которые настолько же безымянны, насколько безлики.

Описание комических положений, в которые порой попадает Чацкий, тоже наполнены авторской иронией, но это горькая ирония, так как Грибоедов понимает, что умный человек оказывается в смешном положении фактически по собственной вине. Он показывает ограниченность ума Чацкого, не сумевшего понять, что представителем фамусовского общества не то, что не смогут его понять, а просто не станут слушать. Порой Грибоедов даже наделяет Чацкого чертами героя-резонера, доверяя ему донести до читателей свои собственные взгляды и мысли.

Авторская позиция в комедии выражена достаточно полно и явно. Это облегчает процесс восприятия произведения и оценки его действующих лиц. Грибоедов, не имея возможности выражать свою позицию прямо, мастерски использовал различные косвенные средства.

Роль Молчалина в пьесе «Горе от ума»

Среди представителей фамусовского общества должны обязательно присутствовать дворяне не слишком высоких чинов, но стремящиеся к ним, которые будут выражать подобострастное отношение к старшему поколению, стараться выслужиться перед ним. Такова роль Молчалина в пьесе «Горе от ума»

В начале пьесы этот герой предстает перед читателем как молчаливый и скромный возлюбленный Софьи. Но как только девушке не удается сдержать на публике свои чувства к Молчалину, начинает открываться его истинное лицо. Он, как и Фамусов, очень опасается людской молвы: «Злые языки страшнее пистолета». Чувств к Софье он не имеет, а изображает ее любовника, чтобы угодить дочери «такого человека». Молчалина с детства учили «угождать… хозяину, где доведется жить», «начальнику», у которого он будет состоять на службе.

Безмолвен и услужлив Молчалин только потому, что пока не имеет высокого чина. Он вынужден «зависеть от других». Такие люди «блаженствуют на свете», ведь аристократическое общество только и ждет преклонения и услужливости в свой адрес.

Направление, жанр и размер

Жанровое своеобразие «Горя от ума» заключается в том, что в этой комедии сочетаются элементы сразу трёх литературных направлений: классицизма, романтизма и реализма.

• От классицизма пьеса получила единство действия, времени и места. Есть и говорящие фамилии.
• От романтизма в пьесе присутствует одинокий главный герой, который превосходит окружающих его людей в моральном плане, но обладает гораздо меньшим влиянием. Он вступает в заведомо проигрышный конфликт с обществом и, терпя сокрушительное поражение, покидает людей, чтобы найти себе новое место в этом мире.
• Элементы реализма в произведении представлены большем количеством, по сравнению с классицистической традицией, персонажей. Автор стремился детально отобразить реальный мир, созданные им образы достаточно органичны и типичны. Образы персонажей углублены, и их нельзя поделить на строго положительных и строго отрицательных.

Жанровая принадлежность книги тоже неоднозначна. Поэтому Многомудрый Литрекон перечислит признаки комедии в пьесе «Горе от ума» и художественные методы автора:

1. Комические несоответствия. Например, Фамусов, который «монашеским известен поведением», волочится за служанкой, пока никто не видит. Он же о своей службе в казенном доме говорит: «Подписано и с плеч долой». Положение героев не соответствует их действиям и словам, чего они сами как будто не замечают.
2. Язык комедии «Горе от ума» характерен для этого жанра: он легкий, народный, разговорный и наполнен крылатыми выражениями.
3. Прием «разговор глухих». Например, беседа бабушки-графини с князем Тугоуховским.
4. Комические амплуа героев, традиционные для театра того времени: хитрая служанка, герой-любовник, его неудачливый оппонент, обманутый отец и т.д.

Комедия нравов «Горе от ума» написана ямбом.

Внесценические персонажи комедии

Фамусовское общество в комедии «Горе от ума» довольно многочисленно. Кроме того его границы расширяются и за счет введение в пьесу внесценических персонажей. Примечательным в этом отношении является образ Максима Петровича, дяди Фамусова, который вызывает восхищение у помещиков-крепостников своим умением «подслужиться». Его желание повеселить императорский двор, выставив себя на посмешище, Фамусов не считает унижением. Для него это проявление смышлености. Зато Максим Петрович был «весь в орденах» и имел «сто человек к услугам». Также Фамусов вспоминает покойного Кузьму Петровича. Его главная характеристика – «богат и на богатой был женат».

Упоминается в пьесе влиятельная Татьяна Юрьевна. С ней очень выгодно состоять в хороших отношениях, потому что «чиновные и должностные – все ей друзья и все родные». Внесценические персонажи помогли Грибоедову дать более яркую и запоминающуюся характеристику фамусовскому обществу.

Композиция

Структура пьесы «Горе от ума» свойственна направлению классицизма. Сюжет делится на четыре действия.

1. Первое действие отведено под экспозицию, представление и раскрытие основных действующих лиц.
2. Во втором действии происходит завязка, когда противоречия начинают складываться осознанное противостояние между персонажами: любовный конфликт, спор отцов и детей и общественный конфликт консерваторов и реформаторов. Тут же происходит развитие конфликта.
3. В третьем действии происходит кульминация, когда обозначенные ранее конфликты доходят до своей высшей точки и разрешаются в ту или иную сторону.
4. Четвёртое действие – финал, подведение итогов произошедшего. Определение дальнейшей судьбы основных персонажей.

От классицизма «Горе от ума» получила и классический любовный треугольник, лежащий в основе конфликта.

Всего в пьесе присутствует два главных конфликта – любовный и социальный. Они взаимосвязаны друг с другом, развиваются и переплетаются между собой по мере развития сюжета. Главный конфликт — противостояние века нынешнего и века минувшего. Построение комедии «Горе от ума» позволяет читателю в полной мере проникнуть в позицию каждой из сторон.

Выводы

Московское аристократическое общество в комедии «Горе от ума» представлено как общество, страшащееся всего нового, прогрессивного, передового. Любые изменения во взглядах дворянства угрожают их личному благополучию, привычному комфорту. На момент написания пьесы идеалы «века минувшего» были все еще очень крепки. Но в обществе дворян уже назрели противоречия, которые приведут позднее к смене старых взглядов и ценностей новыми.

Краткая характеристика фамусовского общества и описании идеалов его представителей помогут ученикам 9 классов при написании сочинения на тему «Фамусовское общество в комедии «Горе от ума»»

Тест по произведению

Смысл названия

Главный герой обладает умом, но получает от этого общепризнанного блага лишь страдания. Любимая женщина предпочитает глупого и покорного Молчалина, общество и вовсе признает его помешанным. Тот же ум не дает Чацкому найти свое место в обществе и на службе, что делает его одиноким. В этом и заключается смысл заглавия «Горе от ума».

Название венчает обличение двойных стандартов московского дворянства. Внешне люди стремятся создать впечатление ума, но внутренне они противятся разуму и считают его враждебной силой.

Вариант 2

В комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедов хотел отразить нравы и образ мысли дворянства в первые годы 19 века, и у него это получилось. Автор смог выявить и показать читателям устаревшие, изжившие себя взгляды на важные проблемы общества, описав вечное противоборство всего старого с новым.

Фамусовское общество в комедии представляет век прошедший. Представителями этого непросвещенного общества является Фамусов, его близкие друзья и родные. Все эти люди объединены общей целью жизни и единственным интересом – тягой к богатству. Они положительно относятся к крепостничеству, а высшей наградой человека считает чин. И, по сути, мнение представителей фамусовского общества таково – человек без чина – не человек. Богатство и статус – вот что может по-настоящему украсить.

Люди, входящие в состав этого общества, безразличны и к работе и совершенно безответственны в своих действиях. Они подписывают серьезные документы, даже не глядя на них. К работе приступают неохотно и очень редко. По своей натуре каждый из членов фамусовского общества не образован и очень глуп. Эти люди боятся книг как огня, считая образованность за болезнь. Фамусов же горит желанием сжечь все книги.

Непросвещенное фамусовское общество видит идеал в Западе, а именно во Франции. Совершенно бездарно, неумело, каждый из круга Фамусова пытается позаимствовать культуру и обычаи этой страны, и даже язык.

Пренебрегая работой, фамусовское общество проводит время на светских балах, развлекаясь и тратя время. Разумеется, на званых ужинах они находят повод посплетничать.

Люди круга Фамусова эгоистичны, жестоки, глупы и необразованны. Они любят чины, жаждут власти и богатства. Цель их жизни – выслужиться как можно лучше, чтобы продвинуться по карьерной лестнице и заслужить незаслуженный рубль. Эти люди – ярые консерваторы, отстаивающие идеалы рабовладельцев, эксплуатирующих крепостной народ. Права простого человека для них ничего не значат. Качество образования имеют для них такое же значение, как и жизнь простого крепостного. Фамусов и его приближенные не видят пользу даже в достойном образовании и просвещении.

К сожалению, представители Фамусовского общества находятся даже в наше время. Но, конечно, в эпоху Грибоедова таких людей было значительно больше, а их взгляды представляли настоящую опасность в большом масштабе. Писателю удалось передать консервативные взгляды дворянского народа того времени. Комедия «Горе от ума» – бесценный памятник русской письменности.

Сочинение 4

Грибоедов А. С. написал широко известную комедию «Горе от ума» почти двести лет назад (1824). Даже в наши дни эта комедия актуальна. Писатель нам приоткрыл завесу и показал какое на самом деле во время крепостничества были люди из светского общества.

Главный герой — чиновник Фамусов, он богат. Читатель следит за его поведением на работе, с наукой он буквально враждует; считает, что она помеха для умного общества. Наблюдая за действиями Фамусова, всплывает полная картина всего его окружения, с кем он общается. Барин живёт среди народа, которые лишь купаются в своём богатстве и их интересует свой внешний вид. Вот и все их занятия.

Чацкий Александр Андреевич — ещё один главный герой произведения. Он жутко недоволен всем фамусовским обществом, в котором заложены все негативные черты. Чацкий в своих высказываниях ёмко и резко обличает весь светский круг Москвы. Нравы общества никуда не годятся, им чужды знания, учиться чему-либо они не хотят. Чацкий, имея свою точку зрения, считается фамусовским обществом «лишним человеком». Он словно рождён не в своё время, ему тяжело глядеть на то, что творится вокруг него и на приёмах высокопоставленного света.

Например, читатель встречается с ситуацией, когда «толстый кошелёк» решает проблему женитьбы. Нет, не любовь, а богатый родитель и много-много денег двигают прогресс. И становится страшно за будущее, за новое поколение. Не дети решают свой выбор любви, а отцы, которые держатся нестандартному правилу: бедные не пара для богатых. Так происходит порой и в нынешнее время.

В фамусовском обществе жив принцип: угождать людям. Они слепо подражают людям иностранного происхождения. А Чацкий, имея чуткое сердце, любовь к Отчизне и наукам, горел желанием полностью отдаваться настоящим делам, а не людям, с которыми у него происходили постоянные разногласия. Так что он совершенно не подходил под людей такого ума и уехал от всего чуждого из Москвы.

Сам Фамусов и его окружение были настоящими фанатиками своего статуса и огромной кучи денег. Они считали, что люди, не имеющие чин — никто, что в них нет ничего человеческого. На самом же деле получается наоборот. Гуляя на балах, проводя время беспутно, читатель сталкивается с их сплетнями, жестокостью, глупостью. Даже их работа проходит впустую.

Всё эти проблемы крепостных талантливо раскрыл в своём произведении Грибоедов. Точно и с иронией. Читать произведение очень увлекательно. Тем более эти проблемы живы и до сих пор.

Другие сочинения: ← Хрюмины в комедии Горе от ума↑ ГрибоедовОбраз Князя Тугоуховского в комедии Горе от ума →

«Фамусовское общество» — сочинение (9 класс)

SELECT `data`

  FROM `pr4iy_session`

  WHERE `session_id` = 'q1669j4j9g86n7iuamvj1qo2k7'

SELECT `session_id`

  FROM `pr4iy_session`

  WHERE `session_id` = 'q1669j4j9g86n7iuamvj1qo2k7' 
  LIMIT 0, 1

INSERT INTO `pr4iy_session`
(`session_id`, `client_id`, `time`) 
  VALUES 
('q1669j4j9g86n7iuamvj1qo2k7', 0, '1630387438')

SELECT extension_id AS id, element AS "option", params, enabled

  FROM pr4iy_extensions

  WHERE `type` = 'component'

SELECT b.id

  FROM pr4iy_usergroups AS a

  LEFT JOIN pr4iy_usergroups AS b 
  ON b.lft <= a.lft 
  AND b.rgt >= a.rgt

  WHERE a.id = 9

SELECT id, rules

  FROM `pr4iy_viewlevels`

SELECT folder AS type, element AS name, params

  FROM pr4iy_extensions

  WHERE enabled = 1 
  AND type ='plugin' 
  AND state IN (0,1) 
  AND access IN (1,1,5)

  ORDER BY ordering

SELECT m.id, m.menutype, m.title, m.alias, m.note, m.path AS route, m.link, m.type, m.level, m.language,`m`.`browserNav`, m.access, m.params, m.home, m.img, m.template_style_id, m.component_id, m.parent_id,e.element as component

  FROM pr4iy_menu AS m

  LEFT JOIN pr4iy_extensions AS e 
  ON m.component_id = e.extension_id

  WHERE m.published = 1 
  AND m.parent_id > 0 
  AND m.client_id = 0

  ORDER BY m.lft

SELECT c.id, c.asset_id, c.access, c.alias, c.checked_out, c.checked_out_time,
			c.created_time, c.created_user_id, c.description, c.extension, c.hits, c.language, c.level,
			c.lft, c.metadata, c.metadesc, c.metakey, c.modified_time, c.note, c.params, c.parent_id,
			c.path, c.published, c.rgt, c.title, c.modified_user_id, c.version, 
  CASE WHEN CHAR_LENGTH(c.alias) != 0 THEN CONCAT_WS(':', c.id, c.alias) ELSE c.id END as slug

  FROM pr4iy_categories as c

  LEFT JOIN pr4iy_categories AS s 
  ON (s.lft <= c.lft 
  AND s.rgt >= c.rgt) OR (s.lft > c.lft 
  AND s.rgt < c.rgt)

  LEFT JOIN  (SELECT cat.id as id 
  FROM pr4iy_categories AS cat JOIN pr4iy_categories AS parent 
  ON cat.lft BETWEEN parent.lft 
  AND parent.rgt 
  WHERE parent.extension = 'com_content' 
  AND parent.published != 1 
  GROUP BY cat.id) AS badcats 
  ON badcats.id = c.id

  WHERE (c.extension='com_content' OR c.extension='system') 
  AND c.access IN (1,1,5) 
  AND c.published = 1 
  AND s.id=613 
  AND badcats.id is null

  GROUP BY c.id, c.asset_id, c.access, c.alias, c.checked_out, c.checked_out_time,
			 c.created_time, c.created_user_id, c.description, c.extension, c.hits, c.language, c.level,
			 c.lft, c.metadata, c.metadesc, c.metakey, c.modified_time, c.note, c.params, c.parent_id,
			 c.path, c.published, c.rgt, c.title, c.modified_user_id, c.version

  ORDER BY c.lft

SELECT `alias`,`catid`

  FROM `pr4iy_content`

  WHERE `id` = 613

SELECT `id`, `alias`, `catid`, `language`

  FROM pr4iy_content

  WHERE `id` = 613 
  LIMIT 0, 1

SELECT c.id, c.asset_id, c.access, c.alias, c.checked_out, c.checked_out_time,
			c.created_time, c.created_user_id, c.description, c.extension, c.hits, c.language, c.level,
			c.lft, c.metadata, c.metadesc, c.metakey, c.modified_time, c.note, c.params, c.parent_id,
			c.path, c.published, c.rgt, c.title, c.modified_user_id, c.version, 
  CASE WHEN CHAR_LENGTH(c.alias) != 0 THEN CONCAT_WS(':', c.id, c.alias) ELSE c.id END as slug

  FROM pr4iy_categories as c

  LEFT JOIN pr4iy_categories AS s 
  ON (s.lft <= c.lft 
  AND s.rgt >= c.rgt) OR (s.lft > c.lft 
  AND s.rgt < c.rgt)

  LEFT JOIN  (SELECT cat.id as id 
  FROM pr4iy_categories AS cat JOIN pr4iy_categories AS parent 
  ON cat.lft BETWEEN parent.lft 
  AND parent.rgt 
  WHERE parent.extension = 'com_content' 
  AND parent.published != 1 
  GROUP BY cat.id) AS badcats 
  ON badcats.id = c.id

  WHERE (c.extension='com_content' OR c.extension='system') 
  AND c.access IN (1,1,5) 
  AND c.published = 1 
  AND s.id=41 
  AND badcats.id is null

  GROUP BY c.id, c.asset_id, c.access, c.alias, c.checked_out, c.checked_out_time,
			 c.created_time, c.created_user_id, c.description, c.extension, c.hits, c.language, c.level,
			 c.lft, c.metadata, c.metadesc, c.metakey, c.modified_time, c.note, c.params, c.parent_id,
			 c.path, c.published, c.rgt, c.title, c.modified_user_id, c.version

  ORDER BY c.lft

SELECT extension_id AS id, element AS "option", params, enabled

  FROM pr4iy_extensions

  WHERE `type` = 'library' 
  AND `element` = 'joomla'

UPDATE `pr4iy_extensions`

  SET `params` = '{\"mediaversion\":\"b072907219f5d3eba5a20ab1326ecd3b\"}'

  WHERE `type` = 'library' 
  AND `element` = 'joomla'

SELECT *

  FROM `pr4iy_jcomments_settings`

  WHERE `lang` = '' 
  AND `component` = ''

SELECT id, home, template, s.params

  FROM pr4iy_template_styles as s

  LEFT JOIN pr4iy_extensions as e 
  ON e.element=s.template 
  AND e.type='template' 
  AND e.client_id=s.client_id

  WHERE s.client_id = 0 
  AND e.enabled = 1

SELECT a.rules

  FROM pr4iy_assets AS a

  WHERE (a.id = 1)

  GROUP BY a.id, a.rules, a.lft

SELECT b.rules

  FROM pr4iy_assets AS a

  LEFT JOIN pr4iy_assets AS b 
  ON b.lft <= a.lft 
  AND b.rgt >= a.rgt

  WHERE (a.id = 1)

  GROUP BY b.id, b.rules, b.lft

  ORDER BY b.lft

SELECT alias

  FROM pr4iy_content

  WHERE id=613

SELECT *

  FROM pr4iy_languages

  WHERE published=1

  ORDER BY ordering ASC

SELECT b.rules

  FROM pr4iy_assets AS a

  LEFT JOIN pr4iy_assets AS b 
  ON b.lft <= a.lft 
  AND b.rgt >= a.rgt

  WHERE (a.name = 'com_content')

  GROUP BY b.id, b.rules, b.lft

  ORDER BY b.lft

SELECT a.id, a.asset_id, a.title, a.alias, a.introtext, a.fulltext, 
  CASE WHEN badcats.id is null THEN a.state ELSE 0 END AS state, a.catid, a.created, a.created_by, a.created_by_alias, 
  CASE WHEN a.modified = '0000-00-00 00:00:00' THEN a.created ELSE a.modified END as modified, a.modified_by, a.checked_out, a.checked_out_time, a.publish_up, a.publish_down, a.images, a.urls, a.attribs, a.version, a.ordering, a.metakey, a.metadesc, a.access, a.hits, a.metadata, a.featured, a.language, a.xreference,c.title AS category_title, c.alias AS category_alias, c.access AS category_access,u.name AS author,parent.title as parent_title, parent.id as parent_id, parent.path as parent_route, parent.alias as parent_alias,ROUND(v.rating_sum / v.rating_count, 0) AS rating, v.rating_count as rating_count

  FROM pr4iy_content AS a

  LEFT JOIN pr4iy_categories AS c 
  on c.id = a.catid

  LEFT JOIN pr4iy_users AS u 
  on u.id = a.created_by

  LEFT JOIN pr4iy_categories as parent 
  ON parent.id = c.parent_id

  LEFT JOIN pr4iy_content_rating AS v 
  ON a.id = v.content_id

  LEFT 
  OUTER JOIN  (SELECT cat.id as id 
  FROM pr4iy_categories AS cat JOIN pr4iy_categories AS parent 
  ON cat.lft BETWEEN parent.lft 
  AND parent.rgt 
  WHERE parent.extension = 'com_content' 
  AND parent.published <= 0 
  GROUP BY cat.id) AS badcats 
  ON badcats.id = c.id

  WHERE a.id = 613 
  AND (a.publish_up = '0000-00-00 00:00:00' OR a.publish_up <= '2021-08-31 05:23:58') 
  AND (a.publish_down = '0000-00-00 00:00:00' OR a.publish_down >= '2021-08-31 05:23:58') 
  AND (a.state = 1 OR a.state =2)

SELECT `m`.`tag_id`,`t`.*

  FROM `pr4iy_contentitem_tag_map` AS m 

  INNER JOIN `pr4iy_tags` AS t  
  ON `m`.`tag_id` = `t`.`id`

  WHERE `m`.`type_alias` = 'com_content.article' 
  AND `m`.`content_item_id` = 613 
  AND `t`.`published` = 1 
  AND t.access IN (1,1,5)

SELECT m.id, m.title, m.module, m.position, m.content, m.showtitle, m.params, mm.menuid

  FROM pr4iy_modules AS m

  LEFT JOIN pr4iy_modules_menu AS mm 
  ON mm.moduleid = m.id

  LEFT JOIN pr4iy_extensions AS e 
  ON e.element = m.module 
  AND e.client_id = m.client_id

  WHERE m.published = 1 
  AND e.enabled = 1 
  AND (m.publish_up = '0000-00-00 00:00:00' OR m.publish_up <= '2021-08-31 05:23:58') 
  AND (m.publish_down = '0000-00-00 00:00:00' OR m.publish_down >= '2021-08-31 05:23:58') 
  AND m.access IN (1,1,5) 
  AND m.client_id = 0 
  AND (mm.menuid = 146 OR mm.menuid <= 0)

  ORDER BY m.position, m.ordering

SELECT metakey

  FROM pr4iy_content

  WHERE id = 613

SELECT a.id,a.title,DATE(a.created) as created,a.catid,a.language,cc.access AS cat_access,cc.published AS cat_state, 
  CASE WHEN CHAR_LENGTH(a.alias) != 0 THEN CONCAT_WS(':', a.id, a.alias) ELSE a.id END as slug, 
  CASE WHEN CHAR_LENGTH(cc.alias) != 0 THEN CONCAT_WS(':', cc.id, cc.alias) ELSE cc.id END as catslug

  FROM pr4iy_content AS a

  LEFT JOIN pr4iy_content_frontpage AS f 
  ON f.content_id = a.id

  LEFT JOIN pr4iy_categories AS cc 
  ON cc.id = a.catid

  WHERE a.id != 613 
  AND a.state = 1 
  AND a.access IN (1,1,5) 
  AND (a.metakey LIKE '%фамусов%') 
  AND (a.publish_up = '0000-00-00 00:00:00' OR a.publish_up <= '2021-08-31 05:23:58') 
  AND (a.publish_down = '0000-00-00 00:00:00' OR a.publish_down >= '2021-08-31 05:23:58') 
  LIMIT 0, 5

SELECT * 
  FROM pr4iy_content_extravote 
  WHERE content_id=613 
  AND extra_id=0

SHOW FULL COLUMNS 
  FROM `pr4iy_content`

SELECT *

  FROM pr4iy_content

  WHERE `id` = '613'

UPDATE pr4iy_content

  SET `hits` = (`hits` + 1)

  WHERE `id` = '613'

**2 × SELECT extension_id AS id, element AS "option", params, enabled 
  FROM pr4iy_extensions**

**2 × SELECT b.rules 
  FROM pr4iy_assets AS a 
  LEFT JOIN pr4iy_assets AS b 
  ON b.lft <= a.lft 
  AND b.rgt >= a.rgt**

**2 × SELECT c.id, c.asset_id, c.access, c.alias, c.checked_out, c.checked_out_time,    c.created_time, c.created_user_id, c.description, c.extension, c.hits, c.language, c.level,    c.lft, c.metadata, c.metadesc, c.metakey, c.modified_time, c.note, c.params, c.parent_id,    c.path, c.published, c.rgt, c.title, c.modified_user_id, c.version, 
  CASE WHEN CHAR_LENGTH(c.alias) != 0 THEN CONCAT_WS(':', c.id, c.alias) ELSE c.id END as slug 
  FROM pr4iy_categories as c 
  LEFT JOIN pr4iy_categories AS s 
  ON (s.lft <= c.lft 
  AND s.rgt >= c.rgt) OR (s.lft > c.lft 
  AND s.rgt < c.rgt) 
  LEFT JOIN  (SELECT cat.id as id 
  FROM pr4iy_categories AS cat JOIN pr4iy_categories AS parent 
  ON cat.lft BETWEEN parent.lft 
  AND parent.rgt**

**1 × SELECT `m`.`tag_id`,`t`.* 
  FROM `pr4iy_contentitem_tag_map` AS m  
  INNER JOIN `pr4iy_tags` AS t  
  ON `m`.`tag_id` = `t`.`id`**

**1 × SELECT * 
  FROM pr4iy_languages**

**1 × SELECT alias 
  FROM pr4iy_content**

**1 × SELECT a.id, a.asset_id, a.title, a.alias, a.introtext, a.fulltext, 
  CASE WHEN badcats.id is null THEN a.state ELSE 0 END AS state, a.catid, a.created, a.created_by, a.created_by_alias, 
  CASE WHEN a.modified = '0000-00-00 00:00:00' THEN a.created ELSE a.modified END as modified, a.modified_by, a.checked_out, a.checked_out_time, a.publish_up, a.publish_down, a.images, a.urls, a.attribs, a.version, a.ordering, a.metakey, a.metadesc, a.access, a.hits, a.metadata, a.featured, a.language, a.xreference,c.title AS category_title, c.alias AS category_alias, c.access AS category_access,u.name AS author,parent.title as parent_title, parent.id as parent_id, parent.path as parent_route, parent.alias as parent_alias,ROUND(v.rating_sum / v.rating_count, 0) AS rating, v.rating_count as rating_count 
  FROM pr4iy_content AS a 
  LEFT JOIN pr4iy_categories AS c 
  on c.id = a.catid 
  LEFT JOIN pr4iy_users AS u 
  on u.id = a.created_by 
  LEFT JOIN pr4iy_categories as parent 
  ON parent.id = c.parent_id 
  LEFT JOIN pr4iy_content_rating AS v 
  ON a.id = v.content_id 
  LEFT 
  OUTER JOIN  (SELECT cat.id as id 
  FROM pr4iy_categories AS cat JOIN pr4iy_categories AS parent 
  ON cat.lft BETWEEN parent.lft 
  AND parent.rgt**

**1 × SELECT metakey 
  FROM pr4iy_content**

**1 × SELECT * 
  FROM pr4iy_content**

**1 × SELECT * 
  FROM pr4iy_content_extravote**

**1 × SELECT a.id,a.title,DATE(a.created) as created,a.catid,a.language,cc.access AS cat_access,cc.published AS cat_state, 
  CASE WHEN CHAR_LENGTH(a.alias) != 0 THEN CONCAT_WS(':', a.id, a.alias) ELSE a.id END as slug, 
  CASE WHEN CHAR_LENGTH(cc.alias) != 0 THEN CONCAT_WS(':', cc.id, cc.alias) ELSE cc.id END as catslug 
  FROM pr4iy_content AS a 
  LEFT JOIN pr4iy_content_frontpage AS f 
  ON f.content_id = a.id 
  LEFT JOIN pr4iy_categories AS cc 
  ON cc.id = a.catid**

**1 × SELECT m.id, m.title, m.module, m.position, m.content, m.showtitle, m.params, mm.menuid 
  FROM pr4iy_modules AS m 
  LEFT JOIN pr4iy_modules_menu AS mm 
  ON mm.moduleid = m.id 
  LEFT JOIN pr4iy_extensions AS e 
  ON e.element = m.module 
  AND e.client_id = m.client_id**

**1 × SELECT id, home, template, s.params 
  FROM pr4iy_template_styles as s 
  LEFT JOIN pr4iy_extensions as e 
  ON e.element=s.template 
  AND e.type='template' 
  AND e.client_id=s.client_id**

**1 × SELECT folder AS type, element AS name, params 
  FROM pr4iy_extensions**

**1 × SELECT id, rules 
  FROM `pr4iy_viewlevels**

**1 × SELECT b.id 
  FROM pr4iy_usergroups AS a 
  LEFT JOIN pr4iy_usergroups AS b 
  ON b.lft <= a.lft 
  AND b.rgt >= a.rgt**

**1 × SELECT `session_id` 
  FROM `pr4iy_session`**

**1 × SELECT m.id, m.menutype, m.title, m.alias, m.note, m.path AS route, m.link, m.type, m.level, m.language,`m`.`browserNav`, m.access, m.params, m.home, m.img, m.template_style_id, m.component_id, m.parent_id,e.element as component 
  FROM pr4iy_menu AS m 
  LEFT JOIN pr4iy_extensions AS e 
  ON m.component_id = e.extension_id**

**1 × SELECT `alias`,`catid` 
  FROM `pr4iy_content`**

**1 × SELECT `data` 
  FROM `pr4iy_session`**

**1 × SELECT * 
  FROM `pr4iy_jcomments_settings`**

**1 × SELECT `id`, `alias`, `catid`, `language` 
  FROM pr4iy_content**

**1 × SELECT a.rules 
  FROM pr4iy_assets AS a**

Фамусовское общество в изображении А.С. Грибоедова «Горе от ума»

Комедия «Горе от ума» была написана между 1815 и 1824 годом. Содержание пьесы тесно связано с историческими событиями. В это время в русском об­ществе правили защитники феодализ­ма и крепостничества, но в то же время появлялось и прогрессивно мыслящее, передовое дворянство. Таким образом, в комедии столкнулись два века — «век нынешний» и «век минувший».

« Век минувший» олицетворяет фамусовское общество. Это знакомые и родственники Павла Афанасьевича Фамусова — богатого, знатного бари­на, в доме которого происходит дейст­вие комедии. Это князь и княгиня Тугоуховские, старуха Хлестова, супруги Горичи, полковник Скалозуб. Всех этих людей объединяет одна точка зрения на жизнь. В их среде считается нор­мальным явлением торговля людьми. Крепостные искренне служат им, ино­гда спасают их честь и жизнь, а хозяева могут  выменять их на борзых собак. Так, на балу в доме Фамусова Хлестова просит Софью, что бы та от ужина дала подачку для ее арапки — девки и со­бачки. Хлестова не видит никакой раз­ницы между ними. Сам Фамусов кри­чит на своих слуг: «В работу вас, на по­селенья вас!» Даже дочь Фамусова Софья, воспитанная на французских романах, говорит своей горничной Ли­зе: «Послушай, вольности ты лишней не бери!»

Главное для фамусовского общест­ва — это богатство. Их идеалы — лю­ди в чинах. Фамусов ставит в пример Чацкому Кузьму Петровича, который был «почтенный камергер», «с клю­чом», «богат и на богатой был женат». Павел Афанасьевич желает для своей дочери такого жениха, как Скалозуб, ведь он «золотой мешок и метит в ге­нералы».

Фамусовское общество отличает и безразличие к службе. Фамусов — «управляющий в казенном месте». Он занимается делами очень неохотно. По настоянию Молчалина Фамусов подписывает бумаги, несмотря на то, что в них «противуречье есть, и мно­гое    недельно».    Павел Афанасьевич считает: «Подписано, так с плеч до­лой». В фамусовском обществе при­нято держать на службе только родст­венников. Фамусов говорит: «При мне служащие чужие очень редки…» 

Эти люди ничем не интересуются, кроме обедов, ужинов и танцев. Во вре­мя этих увеселений они злословят и сплетничают. Они «низкопоклонники и дельцы», «льстецы и подхалимы». Павел Афанасьевич вспоминает о своем дяде Максиме Петровиче, большом вельмо­же: «Когда же надо подслужиться, и он сгибался вперегиб». Фамусов также с большим почитанием встречает пред­полагаемого жениха своей дочери Ска­лозуба, он говорит: « Сергей Сергеич, к нам сюда-с, прошу покорно…», «Сер­гей Сергеич, дорогой, кладите шляпу, сденьте  шпагу…»

Всех представителей фамусовского общества объединяет их отношение к образованию и просвещению. По­добно Фамусову, они искренне увере­ны в том, что «ученье — вот чума, уче­ность — вот причина, что нынче, пуще, чем когда, безумных развелось лю­дей, и дел, и мнений». А полковник Скалозуб, не отличающийся умом, рассказывает о новом проекте школ, лицеев, гимназий, где будут учить строевом у шагу, а книги сохранят только «для больших оказий». Фамусовское общество не признает рус­скую культуру и язык. Им ближе фран­цузская культура, они преклоняются перед ней и перед французским язы­ком. Чацкий в своем монологе гово­рит, что французик из Бордо, не на­шел здесь «ни звука русского, ни рус­ского  лица».

Они все одинаково относятся к Чац­кому, который является представителем всего нового и передового. Им непонятны его идеи и прогрессивные взгляды. Герой пытается доказать свою правоту, но это заканчивается для него трагически. Распространяет­ся слух о его сумасшествии, так как общество не хочет взглянуть на окружающий мир по-другому. Так Грибое­дов отразил конфликт между двумя лагерями: сторонниками крепостного права и передовыми мыслителями то­го  времени.

Потрясающий ум и трагическая жизнь Дороти Паркер

Потрясающий ум и трагическая жизнь Дороти Паркер

(Изображение предоставлено Getty Images)

В 50-ю годовщину ее смерти Хефзиба Андерсон выходит за рамки остроумия Дороти Паркер, чтобы найти другую сторону легендарного остроумие.

«Простите мою пыль»: это слова, которые Дороти Паркер предложила для своей эпитафии. Они попали на мемориальную доску, которая отмечает место, где покоится ее прах — несколько неуместно — в Балтиморе.Но хотя в них заключен резкий юмор, который сделал ее любимой, которую боятся литературного Нью-Йорка в расцвете сил, в 50-ю годовщину ее смерти, наиболее показательной является еще одна из предложенных ею эпитафий: «Если ты умеешь это читать, ты стоя слишком близко ».

Как и многие другие смешные люди, критик, поэт и автор коротких рассказов Дотти Паркер была мрачной женщиной, и она использовала свой острый язык, чтобы держать людей на расстоянии, даже когда она создавала комедию из своих злоключений. Еще она увлекалась самодраматизацией.Как выразился ее друг Уятт Купер в профиле Esquire 1968 года, красноречиво озаглавленном «Независимо от того, какой, по вашему мнению, была Дороти Паркер, она не была такой», у нее была «склонность к страданиям». Тем не менее, будет справедливо сказать, что ее детство было далеко не счастливым.

Дороти Паркер приходилось содержать себя с юных лет — сначала как пианистка в школе танцев, а затем в нью-йоркском издательстве (Источник: Alamy)

По ее собственному признанию, «невзрачный неприятный ребенок с растрепанными волосами и йеной писать стихи. ”, Дороти Ротшильд родилась в 1893 году в летнем доме своей семьи в Нью-Джерси.Она была на два месяца раньше срока и потеряла мать-шотландку до своего пятого дня рождения, вскоре после того, как обзавелась ненавистной мачехой. Ее отец-еврей был успешным производителем одежды, но к его смерти в 1913 году бизнес пришел в упадок, и Паркер оставила Паркер зарабатывать себе на жизнь, сначала в качестве пианиста в школе танцев, а затем в хрупком и изощренном мире нью-йоркских журналов.

Миниатюрная, почти хрупкая фигура, смертоносное остроумие выделяло ее с самого начала. Прорыв наступил, когда она отправила стихотворение Any Porch харизматичному редактору Vanity Fair Фрэнку Крауниншилду.Вскоре она прошла путь от автора титров в Vogue до штатного писателя Vanity Fair, в конечном итоге став драматическим критиком журнала. В 1920 году из-за того же легендарного остроумия ее уволили, когда она не смогла устоять перед остротой в адрес актрисы Билли Берк, жены одного из крупнейших рекламодателей журнала.

Паркер работал в Vogue и Vanity Fair, прежде чем писать рассказы для The New Yorker, помогая формировать его с момента его запуска в 1925 году (Фото: Alamy)

Однако 1920-е годы должны были стать десятилетием Паркера.Она опубликовала около 300 стихотворений и стихов в различных журналах, а в 1926 году ее первый сборник стихов стал бестселлером и получил положительные отзывы, несмотря на то, что New York Times назвал его «стихотворением». В то же время она писала рассказы для The New Yorker, тон которого она помогала формировать с момента его запуска в 1925 году. И, конечно же, именно в те годы она стала частью той самой большой толпы, неформальной литературной ланч-клуб, возникший в отеле Algonquin и получивший название «Круглый стол».

Неисполненное стремление

К сожалению, ее работа настолько воплотила головокружительную смесь цинизма и сентиментальности той эпохи, что после того, как депрессия успокоила пробки от шампанского и тучи войны начали сгущаться над Европой, Паркер казался устаревшим и позже считался мертвым. В последние годы, когда она жила одна со своей собакой в ​​гостиничном номере в Верхнем Ист-Сайде на Манхэттене, самой частой реакцией на все, что ей удавалось написать, было удивление, что она все еще жива. (Едва ли помогло то, что большая часть ее стихов так забавно флиртовала с идеей покончить с собой.)

В 1920-е годы Паркер стала авторитетной фигурой в литературном клубе за обедом, известном как Круглый стол, расположенном в отеле Algonquin (Источник: Alamy)

Мало кто из критиков относился к талантам Паркера так же пренебрежительно, как и сама автор. В среднем возрасте она унижала коллег-писателей «Круглого стола», приукрашивая собственные достижения как их луч света, указывая на то, что никто из великих деятелей их поколения не посещал их — ни Фицджеральд, ни Хемингуэй. Когда она стала старше, она отказалась от приписываемых ей цитат и обратила свое знаменитое остроумие на себя: «Я шла по изысканным стопам мисс Эдны Сент-Винсент Миллей, к сожалению, в своих ужасных кроссовках».

Писать было нелегко — хорошее письмо всегда бывает. «Краткость — это душа нижнего белья». «Если вы хотите знать, что Бог думает о деньгах, просто посмотрите на людей, которым он их дал». «Вы можете вести садоводство, но вы не можете заставить ее думать». Подобные строки, которые срываются с языка и застревают в сознании с такой живостью, могут показаться свежими и неискаженными, но, как однажды сказала Паркер, на каждые пять написанных ею слов она меняла семь.

Между тем в ее личной жизни сложился беспорядок. Под жесткой сатирой скрывается поток интимных, неудовлетворенных страстных желаний, пронизывающих ее стихи, печальные уроки которых были извлечены на горьком опыте, через связи с рядом мужчин, которых в наши дни можно было бы назвать эмоционально недоступными, а иногда и просто женатыми.«Возьми меня или оставь меня; или, как обычно, оба », — написала она.

Работа Паркер была названа «Нью-Йорк Таймс» «стихотворением», а к концу 20-х годов она считалась датированной (Источник: Alamy)

Ее первый муж, Эдвин Понд Паркер II, биржевой маклер с Уолл-Стрит, чей имя, которое она сохранила, была алкоголиком и наркоманом. Они поженились в 1917 году и развелись в 1928 году, но брак распался задолго до этого. Ее второй муж, Алан Кэмпбелл, был бисексуальным актером и писателем на 11 лет моложе ее, и если не неверным, то ужасным флиртом.Их брак закончился разводом, но позже они снова поженились, связавшись в танце тяги и толчка, который продолжался до его смерти. (Как и ее первый муж, Кэмпбелл умер от передозировки наркотиков.) Она занималась самолечением (она не была писателем с проблемами алкоголизма, она пошутила, а пьяницей с проблемами письма) и хронически плохо управляла своими финансовыми делами. Дважды она пыталась покончить жизнь самоубийством (однажды после аборта) и забеременела в 42 года, но через несколько месяцев у нее случился выкидыш.

Дух независимости

Возможно, с подозрением относясь к ее интересу к моде и мужчинам, феминистки с осторожностью относились к миссис Паркер.Даже если бы она хотела войти, такие строки, как «Если ты наденешь достаточно короткую юбку, вечеринка придет к тебе», ее бы выселили из сестринства быстрее, чем вы можете сказать Симону де Бовуар (не говоря уже о том, что сама де Бовуар потратила много времени оплакивал в кафе измены Сартра). Паркер обвиняли в нелояльных нападках на женщин, в написании статей для мужской аудитории, в проецировании женского, а не феминистского взгляда на мир. Так называемые феминистки второй волны проявили больший интерес и начали изображать юмор Паркера как своего рода социальный протест против патриархальных традиций.

Паркер вышла замуж, развелась и снова вышла замуж за Алана Кэмпбелла в игре «тяни и толкай», которая продлилась до его смерти. , но в ее рассказах есть женские персонажи, пытающиеся совместить волнующий новый выбор с устойчивыми ограничениями социальных ожиданий. Некоторые из ее героинь влюблены в суицидальные алкоголики, но другие — несомненно сильные персонажи.Временно не привязанные к гедонистическим 20-м годам, их жизни полны противоречий и проблем, слишком знакомых женщинам 21 века.

Паркер занималась самолечением: она не писательница, у которой были проблемы с алкоголем, а пьяница, у которой проблемы с письмом, пошутила она (Источник: Alamy)

В рассказах Паркера также затрагиваются вопросы семьи, расы, войны и экономического неравенства. и эти темы интересовали ее не только на странице. По иронии судьбы, в то время как суматоха ее личной жизни — хорошо известная история, ее общественная жизнь забыта.На протяжении всего времени она активно участвовала в кампании за социальную справедливость. В 1927 году она была оштрафована на 5 долларов за «прогулку» на демонстрации в Бостоне, протестовавшей против казни анархистов Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти; во время гражданской войны в Испании она поехала в Европу, чтобы продвигать антифранкистское дело; она стала национальным председателем Объединенного антифашистского комитета по делам беженцев. И в своем завещании она оставила большую часть своего состояния преподобному доктору Мартину Лютеру Кингу-младшему, что возвращает нас в Балтимор.

Некоторые феминистки второй волны прочитали юмор Паркера как форму социального протеста против патриархальных традиций. (Источник: Alamy)

на Западном побережье, как и многие другие писатели, соблазнялся голливудскими гонорарами, но оставался в первую очередь жителем Нью-Йорка. Менее чем через год после ее смерти доктор Кинг был убит. Затем ее имущество перешло к его организации, Национальной ассоциации содействия развитию цветных людей, штаб-квартира которой находится в Балтиморе.

Паркер запомнится как пьяный перегонщик чувств, которые определяли ревущие 20-е, но ее независимый дух определяет ее как икону. кабинет — меланхоличная, но удачная судьба. Мы можем думать о ней как о звезде Круглого стола, как о дистилляторе пьяных, обмороженных чувств, которые определили «Ревущие 20-е» как писателя из Нью-Йорка. Она была всем этим и ни одной из них.Как выразилась ее подруга Лилиан Хеллман в своей хвалебной речи: «Она была частью ничего и никого, кроме себя; именно эта независимость разума и духа была ее истинным отличием ». Именно это делает ее непреходящей иконой.

Если вы хотите прокомментировать эту историю или что-нибудь еще, что вы видели на BBC Culture, зайдите на нашу страницу Facebook или напишите нам на Twitter .

И если вам понравилась эта история, подпишитесь на еженедельник BBC.com предлагает информационный бюллетень под названием «Если вы прочитаете только 6 статей на этой неделе». Тщательно подобранная подборка историй из BBC Future, Earth, Culture, Capital и Travel, которые доставляются на ваш почтовый ящик каждую пятницу.

Стихотворная комедия в четырех действиях (Российская библиотека): Грибоедов, Александр, Хулик, Бетси, Бринтлингер, Анжела: 9780231189798: Amazon.com: Книги

Для тех из вас, кто чувствует потребность расширить кругозор русской классики, Woe from Wit предлагает несколько часов света и приятных развлечений, которые я настоятельно рекомендую. — Lossi36

Чудесно занимательное чтение, со смехотворными репликами и запоминающимися декорациями. — Книжные блуждания Каггси

Некоторые шедевры, кажется, не поддаются переводу. Одной из них считается блестящая комедия манер Грибоедова « Горе от ума», .Перевод Бетси Халик почти полностью аннулирует это понятие. Он точный, бодрый, изобретательный и в высшей степени играбельный. Она запечатлела резкие характеристики и афористический диалог оригинала. Ее версия заслуживает того, чтобы быть на одной полке с Tartuffe Ричарда Уилбура и Cyrano Энтони Берджесса. — Лоуренс Сенелик, Университет Тафтса

Картина России, отраженная в великой пьесе Грибоедова в девятнадцатом веке, блестяще воплощена в переводе Бетси Халик, написанном для двадцать первого века.Эта парадоксально современная классика с ее дальновидными темами станет долгожданным вкладом в англоязычную сцену. — Сергей Каковкин, заслуженный артист РФ, драматург, режиссер, актер

Наконец: в высшей степени сценический перевод « Горе от ума» Грибоедова ! Пьеса действительно оживает на английском языке, а диалоги, которые породили так много русских крылатых фраз, получаются живыми, непринужденными и часто забавными. — Юлия Трубихина, Городской университет Нью-Йорка

Недавний перевод Бетси Халик, как и оригинал , рифмованный и предназначенный для сцены.. . плавность текста сохранена с минимальными потерями. — Анна Асланян — Los Angeles Review Books

Те, кто знает и любит оригинал, возможно, хотели бы воссоздать больше своих любимых изречений, но эта жизнерадостная английская версия была подготовлена ​​не с учетом них. Он стоит и часто поднимается в воздух сам по себе. — Борис Дралюк — Times Literary Supplement

Бетси Халик переводила русских поэтов и драматургов, в том числе Пушкина и Чехова, а ее перевод Гоголевского «» Генерального инспектора был произведен на Бродвее.

Восемь величайших стихотворений Уильяма Вордсворта

Чарльза Игера

Уильям Вордсворт родился в Кокермуте, Камберленд, в 1770 году — в том же году, когда подарили нам Бетховена, Гегеля и Гельдерлина — и умер в возрасте восьмидесяти лет, богатый знанием своих огромных достижений, в Райдол-Маунт, Уэстморленд, в 1850 г.За эти восемьдесят лет Вордсворт принес уникальную поэзию английским буквам и всему миру; его никогда раньше не видели и не видели с тех пор. Последние пару десятилетий он провел после многих лет менее доброжелательного приема (см., Например, ответы Байрона, Шелли и Китса на Вордсворта), наслаждаясь своей заслуженной популярностью среди первых викторианцев. У него было много друзей на высоких постах, в том числе сама королева Виктория, и он был удостоен почетных степеней как в Дареме, так и в Оксфорде — награды, на которые Вордсворт ответил сухим остроумием в письме Генри Краббу Робинсону (28 июля 1838 г.): «Я забыл упомянуть, что на днях Даремский университет специальным собранием присвоил мне почетную степень Л.Л.Д. Поэтому вы не постесняетесь, когда возникнет трудный вопрос Закона, проконсультируйтесь со мной ».

Вордсворт обладает одной из самых интригующих биографий всех поэтов, которая сама по себе необходима для понимания его поэзии. В юности, например, он был уволен революционным рвением, которое в 1790-е годы, когда ему было около двадцати лет, заразило очень многих европейцев, в то время как идеалы и негодование Французской революции созрели и, в конечном итоге, упали в La Terreur .Кровавый поворот революции, потрясший Вордсворта, повлиял на него на всю оставшуюся жизнь. Тем не менее, как и многие, он оставался сторонником идеалов Руссо, которые вдохновляли раннюю революцию. Таким образом, в своей, пожалуй, самой амбициозной работе, Прелюдия , своей поэтической автобиографии, он мог сказать о революционной эпохе: «Блаженство было на том рассвете быть живым», а также мог осудить насилие и «атеизм». Робеспьера и других архитекторов террора. Только по музыке и страсти этой единственной строчки ямбического пентаметра начинаешь уяснять, как в Вордсворте прекрасно переплетаются печаль и радость; они делают это по-настоящему личным голосом, которому должна быть искренняя зависть всех нас, поэтов, которые не могут сравниться с этой искренностью.Результаты часто вызывают у его читателей слезы.

Вергилий пел «О оружии и о человеке». Вордсворт поет о прогулках и о мужчине — а мужчина — это он сам. Его главные работы — такие как « À la recherche du temps perdu » Пруста или даже « Commedia » Данте — исследования всего мира через себя. В самом деле, для этих поэтов различие между миром и «я» вряд ли уместно, поскольку первое должно восприниматься только через второго, а вторые не испытывают ничего, кроме первого.В поэзии Вордсворта личный голос — по сути, целая личность — проявляется с невероятной яркостью и силой. В этом он фактически противоположен (скажем) Шекспиру, который изгоняет свой личный голос в максимально возможной степени в сугубо личной практике литературного творчества.

Те из нас, кто любит поэзию Вордсворта (а у него есть свои недоброжелатели, хотя этих людей я не понимаю), любят самого этого человека. Его душа настолько велика и впечатляюща, что почти кажется, что он сегодня живет с нами; он запечатлен в своем окружении; записывая их, он (в некотором смысле) делает их для нас.И он не столько отстраненная фигура, которой восхищаются, сколько дорогой друг тех, кто любит читать его и слушать музыку его строк.

Вордсворт — лучший моралист: хотя он одержим добром и стремится быть хорошим, у него были свои недостатки. Помимо интеллектуального дурачества в первые революционные годы, он стал отцом незаконнорожденного ребенка, живя во Франции. Таким образом, Вордсворт мог сказать вместе с апостолом Павлом: «Я главный из грешников!» Но эта история придает этому человеку немного больше плоти и крови.Хотя практичность удерживала его от этого раннего любовника и дочери, он помогал им материально поддерживать их до конца их жизни.

Итак, перейдем к краткому изложению его восьми величайших стихотворений, восемь из которых являются наименее великими, а одно — лучшим:

Я блуждал одинокий, как облако
Которое плывет по долинам и холмам,
Когда вдруг я увидел толпу,
Множество золотых нарциссов;
Рядом с озером, под деревьями,
Порхает и танцует на ветру.

Непрерывные, как звезды, сияющие
И мерцающие на млечном пути,
Они протянулись бесконечной линией
Вдоль края залива:
Десять тысяч увидели Я одним взглядом,
Качая головами в бодром танце.

Волны возле них плясали; но они
Превзошли сверкающие волны в ликовании:
Поэт не мог не быть веселым,
В такой веселой компании:
Я смотрел — и смотрел — но мало думал
Какое богатство принесло мне шоу:

Ибо часто, когда я лежу на кушетке
В пустом или задумчивом настроении,
Они вспыхивают в том внутреннем взоре
Который есть блаженство одиночества;
И тогда мое сердце наполняется удовольствием,
И танцует с нарциссами.

Это стихотворение уже слишком популярно. Тем не менее, некоторые шедевры настолько велики, что их можно будет бесконечно повторять, не теряя при этом своего эффекта, и я подозреваю, что духовный бальзам первых строк этой поэмы (особенно первой) будет успокаивать души до тех пор, пока понимается английский:

Я блуждал одиноко, как облако
Которая плывет над долинами и холмами,
Когда я вдруг увидел толпу,
Множество золотых нарциссов.

Если этот случай, который описывает Вордсворт, на первый взгляд кажется незначительным, он предлагает то, что равносильно защите своего энтузиазма, в следующей строфе, где нарциссы

Непрерывный, как звезды, сияющие
И мерцающие на Млечном Пути;
Они протянулись бесконечной линией
Вдоль края бухты ».

Но это еще не все: если их так же много (и, следовательно, великолепно), как звезд, более того, они превосходят соседние волны в веселье:

Волны возле них плясали; но они
превзошли сверкающие волны в ликовании.

И если нас еще не покорило волнение поэта, то (в то время) он тоже, так как только позже он осознает непреходящую духовную силу, которую ему принесли цветы:

Я смотрел — и смотрел — но мало думал
Какое богатство принесло мне шоу:

Ибо часто, когда я лежу на кушетке
В пустом или задумчивом настроении,
Они вспыхивают в том внутреннем взоре
Который есть блаженство одиночества;
И тогда мое сердце наполняется удовольствием,
И танцует с нарциссами.

Мы могли бы пожелать, чтобы поэт завершил стихотворение чем-то другим, кроме этих двух последних довольно поверхностных строк (что-то, чему могла бы помочь другая схема рифм), но ядро, делающее это стихотворение одним из лучших в Вордсворте, находится в самом сердце стихотворения. процитированная выше заключительная строфа:

Они вспыхивают в этом внутреннем взоре
Которое есть блаженство одиночества.

Но что именно это означает? Тайна как раз то, что делает его таким увлекательным. Все мы знаем, что одиночество может принести блаженство, но Вордсворт предлагает здесь уникальное для него понимание и типичное для его поисковых описаний опыта, сделав этот внутренний взгляд инструментом, с помощью которого мы находим блаженство в одиночестве — настолько, что это действительно так. факт — это блаженство одиночества.Этот анализ хорош, но в конечном итоге все, что нам нужно, — это прекрасная связь внутреннего взгляда, блаженства и одиночества — троица и двустишие (то есть любые две противоположные строки стихов, не обязательно рифмованные), которые убедительно передают структуру духовное возбуждение.

Небольшая последовательность стихов Люси — пять коротких строф о загадочной фигуре Люси — исключительна в творчестве Вордсворта. Никогда еще он так удачно не сочетал сжатие, требуемое короткой лирикой, с мощным впечатлением слова и образа.Хотя он находится на пике формы в огромных экспатациях, к которым мы подойдем позже в нашем списке, в этих последних он никогда не достигал неподвижной, навязчивой атмосферы нынешних жутких стихов. Цикл, который настолько взаимосвязан, что справедливо считается единым целым, состоит из пяти коротких стихотворений:

I.

Странные припадки страсти знал я:
__И я осмелюсь сказать,
Но только на ухо любовника
__ Что однажды со мной случилось.

Когда она мне нравилась, выглядела каждый день
__Свежая, как роза в июне,
Я в ее коттедж заглянул,
__Под вечерней луной.

На луну я устремил глаз,
__Всюду по широкой листве;
С ускоряющимся шагом моя лошадь приблизилась.
__Эти дороги так дороги мне.

И вот мы дошли до фруктового сада;
__И, когда мы взбирались на холм,
Заходящая луна к кроватке Люси
__ Подходила все ближе и ближе.

В одном из тех сладких снов, которые я спал,
Самая нежная милость __Kind Nature!
И все это время моими глазами я держал
__На нисходящей луне.

Моя лошадь двинулась дальше; копыто за копытом
__Он поднялся и никогда не останавливался:
Когда спускался за крышу коттеджа,
__Сразу упала яркая луна.

Какие нежные и своенравные мысли скользят
__В голову любовника!
«О милость!» — воскликнул я,
__ «Если бы Люси умерла!»

II.

Он обитал среди нетронутых путей
__Помимо источников Голубя,
Девица, которую некому было хвалить
__И очень немногие любить:

Фиалка у замшелого камня
__Половину скрыта от глаз!
Прекрасна как звезда, когда только одна
__Сияет в небе.

Она жила неизвестно, и мало кто мог знать
__Когда Люси перестала существовать;
Но она в могиле, и о,
__ Для меня разница!

III.

Путешествовал среди неизвестных,
__В земли за морем;
Ну, Англия! Знал ли я до этого
__Какую любовь я испытывал к тебе.

«Это прошлое, эта меланхолическая мечта!
__Не выйду из берега твоего
Второй раз; для все еще кажется
__ любить тебя все больше и больше.

Среди гор я почувствовал
__Радость моего желания;
И она, я лелею, повернула свое колесо
__ Рядом с английским огнем.

Утро твое было, ночи сокрыты,
__Да, где играла Люси;
И твое тоже последнее зеленое поле.
__That Люси смотрели глаза.

IV.

Три года она росла на солнце и под душем;
__Затем Природа сказала: «Более прекрасного цветка
На земле никогда не сеяли;
__Этого ребенка я возьму себе;
Она будет моей, и я сделаю
__Собственной дамой.

«Я хочу быть любимой моей
__И закон и импульс; и со мной
Девушка, на скалах и равнинах,
__На земле и небесах, на полянах и в беседках,
Чувствует надзорную силу
__Зажигать или сдерживать.

«Она будет спортивной, как олененок.
__Дикая с ликованием на лужайке
или в горных источниках;
__И ей будет бальзам для дыхания,
И ее тишина и покой
__ немых бесчувственных вещей.

«Плавающие облака их состояние даст ей
__; для нее изгиб ивы;
И она не должна не видеть
__Даже в движениях бури
Милость, которая формирует девичью форму
__Из молчаливого сочувствия.

«Звезды полуночи будут дороги ей. и она прислонится ухом
Во многих тайных местах
__Где ручейки танцуют свой своенравный круг,
И красота, рожденная бормотанием звука
__Пройдет в ее лицо.

‘И жизненное чувство восторга
__ Возвратит свою фигуру к величавой высоте,
Ее девственная грудь вздулась;
__Такие мысли я передам Люси
Пока мы с ней живем вместе
__ Здесь, в этой счастливой лощине.

Так сказала Природа — Работа была сделана —
__Как скоро забег моей Люси закончился!
Она умерла и оставила мне
__Эта пустошь, эта спокойная и тихая сцена;
Память о том, что было,
__И никогда больше не будет.

В.

Сон сделал мою печать духа;
__У меня не было человеческих страхов:
Она казалась такой, что не могла чувствовать
__ прикосновения земных лет.

Теперь у нее нет движения, нет силы;
__Не слышит и не видит;
Катился по суточному ходу земли,
__С камнями, камнями и деревьями.

Первое стихотворение «Странные приступы страсти» относительно ничем не примечательно, но создает что-то вроде романа, рыцарской сказки с намеками на средневековое повествование:

И я осмелюсь сказать,
Но только на ухо Любящего,
Что однажды со мной случилось,

и приходит к навязчивому, даже краткому выводу:

«О, милость!» — воскликнул я,
«Если бы Люси умерла!»

Именно из второго, «Она жила среди нетронутых путей», раскрывается тайна неземной «Люси»:

Служанка, которой некому было хвалить
И мало кого любить:

Фиалка у замшелого камня
Наполовину скрыта от глаз!
Прекрасна, как звезда, когда в небе сияет только одна

Она жила неизвестно, и мало кто мог знать
Когда Люси перестала существовать.

Третье стихотворение — любопытный отрывок, который я оставляю на усмотрение читателя, когда перехожу к четвертому. «Три года, которые она росла» — самый длинный из набора, и он связан с решением Природы «взять Люси за себя». Будучи более длинным, оно допускает немного большую сложность, а стихотворение демонстрирует прекрасное использование enjambement и шаблона. Начало четвертой строфы,

Плавающие облака, которые их государство одолжит
Ей

и пятый,

Звезды полуночи будут ей дороги
.

Вне контекста часть красоты ритма теряется, и я бы посоветовал читателю увидеть это стихотворение целиком выше. Но даже вне контекста можно увидеть красоту тональности и звучности, например,

Милость, формирующая облик Девы
Безмолвным сочувствием.

Большая часть стихотворения занята речью Природы — слишком сложной и длительной, чтобы здесь углубляться, — но завершается нотами покоя, меланхолии и отсутствия:

Так сказала Природа — Работа была сделана —
Как скоро забег моей Люси закончился!
Она умерла и оставила мне
Эта пустошь, эта спокойная и тихая сцена;
Память о том, что было,
И больше никогда не будет.

Люси, кажется, колеблется между аллегорией (ее имя означает Свет) и (за неимением лучшего слова) реальностью. Обсуждение этих стихов среди страстных вордсвортов продолжается. Но тайна, которая делает их такими могущественными, остается. Заключительное стихотворение набора «Сон запечатал мой дух» — отличный пример такого рода стихотворений, о которых почти нечего сказать, что само стихотворение не ставит бесконечно лучше. Он может похвастаться такой компрессией, красотой и загадочностью в своем небольшом пространстве, что вы можете прочитать его выше для себя.

Возмущение и ответ

«Почему Вильгельм, на том старом сером камне,
Таким образом, на протяжении полдня,
Почему Вильгельм, сиди ты так один,
И мечтаешь о своем времени?

«Где ваши книги?
этот свет завещал другим слепым и несчастным существам!
Up! Вверх! и пить дух духа
От мертвецов до им подобных.

Ты смотришь на свою мать-землю,
Как будто она тебя напрасно утомляла;
Как будто ты был ее первенцем,
И никто не жил до тебя! »

Таким образом, однажды утром, у озера Эстуэйт,
Когда жизнь была сладкой, я не знал почему,
Мне сказал мой хороший друг Мэтью,
И так я ответил.

«Глаз, который он не может выбрать, но видит»,
Мы не можем приказать уху успокоиться;
Наши тела чувствуют, где они находятся,
Против нашей воли или по ее воле.

«Я также считаю, что есть силы,
Которые сами по себе впечатляют наш разум,
Что мы можем накормить этот наш ум,
В мудрой пассивности.

«Думаешь, посреди всей этой могущественной суммы
Вещей на веки вечные,
Что ничего само по себе не придет,
Но мы все еще должны искать?

“—Тогда не спрашивайте, почему здесь, в одиночестве,
Говоря, как я могу,
Я сижу на этом старом сером камне,
И мечтаю о моем времени прочь.”

Таблицы перевернулись; Вечерняя сцена на ту же тему

Up! вверх! друг мой, очисти свой взгляд,
Зачем все эти труды и хлопоты?
Up! вверх! мой друг, и брось свои книги,
Или, конечно, ты вырастешь вдвое.

Солнце над вершиной горы,
Освежающий блеск,
Через все длинные зеленые поля распространился,
Его первый сладкий вечерний желтый цвет.

Книги! Это скучная и бесконечная борьба,
Давай, послушай лесной леннет,
Как сладка его музыка; на мою жизнь
В этом больше мудрости.

И прислушайтесь! как весело поет дроссель!
И он неплохой проповедник;
Выходи в свет вещей,
Пусть Природа будет твоим учителем.

У нее есть мир готового богатства,
Наши умы и сердца, которые нужно благословить —
Спонтанная мудрость, дышащая здоровьем,
Истина, дышащая бодростью.

Один импульс из весеннего леса
Может научить вас большему о человеке;
О моральном зле и добре,
Чем могут все мудрецы.

Сладость — это знание, которое приносит природа;
Наш вмешивающийся интеллект
Деформирует прекрасные формы вещей;
— Мы убиваем, чтобы препарировать.

Довольно науки и искусства;
Закройте эти бесплодные листья;
Выйди и принеси с собой сердце
Бодрствующее и принимающее.

Эти два стихотворения, явно соединенные поэтом вместе, возможно, не самые прекрасные его произведения, но фактически составляют его поэтический и интеллектуальный манифест лишь в нескольких катренах. Но поэзия Вордсворта никогда не бывает чисто интеллектуальной, и в этих двух небольших стихотворениях скрыты некоторые из самых красивых и запоминающихся строк Вордсворта, что обеспечивает им легкое место в списке его величайших достижений, независимо от их размера.

Первая часть пары — «Возглашение и ответ» — это, как следует из названия, диалог. Он начинается с жалобы или, скорее, с вызова, брошенного Вордсворту вымышленным «Мэтью»:

«Почему, Уильям, на том старом сером камне,
Таким образом, в течение полдня,
Почему, Уильям, ты сидишь так один,
И мечтаешь о своем времени?

«Где ваши книги?» — этот свет завещал
Существам, другим несчастным и слепым!
Up! Вверх! и пить дух, которым дышал
От мертвых до их рода.’

Сильная критика, мы все можем согласиться. Так много всего нужно прочитать; даже за тысячу жизней вы не смогли бы этого сделать. Почему бы нам всем просто не посвятить каждое мгновение чтению бесчисленных богатств, скрытых почти в любой книге, лежащей рядом с нами? У Вордсворта есть ответ. Он говорит «Матфею»:

«Глаз — он не может выбирать, но видит;
Мы не можем заставить ухо заткнуться;
Наши тела чувствуют, где они находятся,
Против нашей воли или по ее воле.

«Я также считаю, что существуют Силы
, которые сами по себе впечатляют наш разум;
Что мы можем накормить этот наш ум
Мудрой пассивностью.’

Мудрая пассивность — немногие поэты, пишущие по-английски, могут или могли бы сопоставить такую ​​красоту, спокойствие и простоту в трех словах и, более того, в такой короткой строке. Это Вордсворт в его простейшем и, возможно, интеллектуальном проявлении. Однако строфа несколько ослаблена клише Вордсворта о силах, которые впечатляют ум. (Насколько мне известно, Вордсворт никогда четко не говорил, что это такое, и это, как существенный момент, требовало систематической прозы или философской трактовки, а не стихов, если их когда-либо нужно было воспринимать всерьез.) Но стихотворение, тем не менее, велико и глубоко трогательно — как эмоционально, так и интеллектуально.

Но Вордсворту не следует полностью доверять его слову: он далек от чтения. Действительно, он один из самых литературных писателей. Он, очевидно, прочитал почти все, что образованный человек мог прочитать на английском при своей жизни; и помимо своего родного языка он переводил, среди прочего, с итальянского Микеланджело, среднеанглийского Чосера и латыни Вергилия; его защита сонета (в его знаменитом сонете «Не презирай сонет») показывает, что поэт глубоко изучил европейские традиции, окружающие эту форму (в которой он сам превзошел большинство других).Следующее стихотворение «Таблицы перевернуты» по-прежнему развлекает перспективу жизни без книг — или жизни с ослабленной книжностью. На этот раз он обращается к безмолвному «Матфею»:

«Вверх! вверх! мой друг, и брось свои книги;
Или, конечно, вырастете вдвое:
Up! вверх! мой друг, и очисти свои взгляды;
Зачем весь этот труд и хлопоты? »

Хотя это вступительное наставление не вызывает особого волнения, оно идеально передает послание и ритм стихотворения. Затем следует реальный, весомый аргумент:

«Книги! Это скучная и бесконечная борьба:
Давай, послушай лесной леннет,
Как сладка его музыка! на мою жизнь,
В этом больше мудрости ».

В природе — в общем откровении — больше мудрости, чем в особых откровениях книг. (Теологический язык не является ошибкой: в следующей строфе дротик назван «серьезным проповедником» — несомненно, это замечание указывает на то, что «Мэтью» Вордсворта похоронен в чем-то вроде скрытой религиозной науки.) и сладость его музыки могла, без контекста, убедить меня, что я читаю (очень хороший) английский перевод Гете. Вордсворт снова увещевает «Мэтью» в одном из своих лучших двустиший:

«Выходи в свет вещей,
Да будет природа твоим учителем»,

для, по его словам,

«У нее есть мир готового богатства,
Наши умы и сердца, которые нужно благословлять —
Спонтанная мудрость, дышащая здоровьем,
Истина, дышащая бодростью».

Опять же, религиозная природа противостояния Вордсворта — а романтизм неудобно сочетается с некоторыми из наиболее обреченных аспектов христианского богословия, мягко говоря, — предельно ясна: природа благословляет и дышит, как дыхание Бога вместе создает космос в Бытие 1, или дыхание Святого Духа входит в Апостолов в Пятидесятницу (Деяния 2). Следующая строфа — одна из самых удачных и наиболее точных из когда-либо написанных Вордсвортом:

«Один импульс из весеннего леса
Может научить вас больше о человеке,
О нравственном зле и добре,
Чем все мудрецы могут.’

Возможно. Хотя эта строфа прекрасна и запоминается, я сам считаю ее слишком книжной в ее следовании романтической ортодоксии. Забавно, как инакомыслие становится ортодоксией, и наоборот. Не говоря уже об иронии того, что для изучения этой мудрости требуется письменное стихотворение. Тем не менее, несмотря на любые аргументированные недостатки, это остается прекрасной, прекрасной поэзией. Затем Вордсворт представляет сжатую — и по этой причине более разрушительную — критику научного мировоззрения:

«Наш вмешивающийся интеллект
искажает прекрасные формы вещей: —
Мы убиваем, чтобы препарировать».

Если что-то в Вордсворте кажется нам сегодня правдивым и своевременным, так это его общая забота о разрушении природы человечеством, которую сам Вордсворт в другом месте называет «вульгарными делами человека». Это самое красивое и строгое выражение того беспокойства, которое я знаю. Затем стихотворение завершается еще одной примечанием увещевания, которое звучит в сознании читателя еще долгое время после того, как стихотворение перестает быть прочитанным:

«Довольно науки и искусства»;
Закройте эти бесплодные листья;
Выйди и принеси с собой сердце
Бодрствующее и принимающее.’

5. Колодец Харт-Лип

Рыцарь спустился с пустоши Венсли.
Медленно движется летнее облако;
Он повернулся к двери вассала,
И: «Приведи еще одну лошадь!» — громко закричал он.

«Еще одна лошадь!» — этот крик услышал вассал,
И оседлал своего лучшего коня, миловидного Серого;
Сэр Уолтер оседлал его; он был третьим
, на котором он сел в тот славный день.

Радость сверкнула в глазах гарцующего Курсера;
Конь и всадники — счастливая пара;
Но хотя сэр Уолтер летит, как сокол,
В воздухе царит печальная тишина.

Сегодня утром разгром покинул зал сэра Уолтера,
Это, когда они скакали, заставляло греметь эхо;
Но конь и человек исчезли, один и все;
Таких гонок, думаю, еще не было.

Сэр Уолтер, беспокойный, как ветер,
Звонит немногочисленным усталым собакам, которые еще остались:
Брач, Свифт и Музыка, благороднейшие в своем роде,
Следуйте и утомляйте горы.

Рыцарь приветствовал, он упрекнул и подбодрил их
Молящими жестами и суровыми упреками;
Но дыхание и зрение перестают работать, и одна за другой
Собаки растянулись среди горных папоротников.

Где толпа, суматоха погони?
Рожок, который так радостно разлетелся?
— Эта раса не похожа на земную;
Сэр Уолтер и Харт остались одни.

Бедный Харт трудится на склоне горы;
Я не буду останавливаться, чтобы рассказать, как далеко он бежал,
Я также не буду упоминать, какой смертью он умер;
Но теперь Рыцарь видит его лежащим мертвым.

Спешившись, он прислонился к шипу;
У него не было последователя, собаки, человека или мальчика:
Он не ударил хлыстом и не протрубил в рог,
Но смотрел на добычу с тихой радостью.

Близко к шипу, на который опирался сэр Уолтер.
Стоял его немой партнер в этом славном деянии;
Слабый, как ягненок, в этот час,
И пенящийся, как горный водопад.

На боку лежал Олень, растянувшись:
Его нос наполовину коснулся источника под холмом,
И с последним глубоким вздохом, вызванным его дыханием,
Воды источника все еще дрожали.

И теперь, слишком счастлив для отдыха или отдыха,
Никогда не был человек в таком радостном случае,
Сэр Уолтер ходил кругом, на север, юг и запад,
И смотрел, и смотрел на это милое место .

И поднявшись на холм, было по крайней мере
Девять ступенек крутого подъема сэр Уолтер нашел
Три нескольких следа, отпечатанных копытами зверя
на зеленой земле.

Сэр Уолтер вытер лицо и воскликнул: «До сих пор
Такого зрелища не видели живые глаза:
Три прыжка понесли его с этого высокого чела,
Спустились к самому источнику, где он лежит.

Я построю на этом месте Дом удовольствий,
И маленькую беседку для деревенских радостей;
«Будет сараем путешественника, кроваткой паломника,
Место любви к девицам скромным.

Хитрого художника я должен обрамить
Таз для фонтана в лощине;
И те, которые упоминают то же самое,
С этого дня и впредь будут называть его Колодец Харт-Лэп.

И, отважная скотина! чтобы возвещать хвалу твою,
Здесь будет воздвигнут другой памятник;
Три столба, каждый из грубых тесаных камней,
И посажен дерном туда, где копыта твои.

А летом, когда дни длинные,
Я приду сюда со своей любовницей,
И с танцорами и песней менестреля,
Мы будем веселиться в этой приятной беседке.

До тех пор, пока не рухнут основания гор.
Мой дом с его беседкой устоит;
— Радость возделывающих поля Суале,
и живущих среди лесов Уре ».

Потом он пошел домой и оставил Оленя, мертвый, как камень,
С запыхавшимися ноздрями над источником.
И вскоре Рыцарь исполнил то, что он сказал,
Слава о котором пронеслась сквозь многие страны.

До того, как луна трижды влетела в свой порт, плохой руль,
Чаша из камня приняла колодец для жизни;
Три столпа из грубого камня, воздвигнутые сэром Уолтером,
И построил дом удовольствия в лощине.

А у фонтана высокие цветы
С висящими на них растениями и деревьями переплелись,
Вскоре образовался маленький лесной зал,
Лиственное убежище от солнца и ветра.

И туда, когда были длинные летние дни,
Сэр Уолтер путешествовал со своей любовницей;
И с танцорами и песней менестреля
Веселись в этой приятной беседке.

Рыцарь, сэр Уолтер, со временем умер,
И его кости лежат в его отцовской долине.-
Но есть повод для второй рифмы,
И я бы к этому добавил еще одну сказку.

Часть вторая

Дорожная авария — не мое дело.
Для свертывания крови у меня нет готовых искусств;
«Моя радость, одна в летней тени,
Произносить простую песню мыслящим сердцам.

Когда я из Хоуза в Ричмонд ремонтировал,
Случилось так, что я увидел стоящие в лощине
Три осины на трех углах квадрата,
И одну, не далее четырех ярдов, возле колодца.

Что это принесло, я не мог предугадать,
И, теперь натягивая поводья, чтобы моя лошадь остановилась,
Я увидел три столба, стоящие в ряд,
Последний каменный столб на темной вершине холма.

Деревья были серыми, без рук и без головы;
Наполовину растерянный квадратный холм желто-зеленого цвета;
Так что вы можете сказать, как я тогда сказал:
«Здесь в старые времена была рука человека».

Я смотрел на холмы и вдалеке, и вблизи;
Более печальное место никогда не осматривал;
Казалось бы, весна пришла не здесь,
И Природа здесь была готова к распаду.

Я стоял в различных мыслях и фантазиях, потерянных,
Когда тот, кто был в одежде Пастуха,
Подошел к лощине. Я к нему обратился,
И что это может быть за место, я тогда спросил.

Пастух остановился, и рассказала та же история
Который в моем прежнем стихотворении я репетировал.
«Веселое место, — сказал он, — в былые времена,
Но что-то беспокоит его сейчас; пятно проклятое.

«Вы видите эти безжизненные пни из осины,
Одни говорят, что это буки, другие — вязы,
Это была беседка; и здесь стоял Особняк,
Лучший дворец ста королевств.

«Беседка говорит о ее собственном состоянии,
Вы видите камни, фонтан и ручей,
Но что касается великой Ложи, вы могли бы с таким же успехом
Охотиться полдня в поисках забытой мечты.

«Нет ни собаки, ни телки, ни лошади, ни овцы,
Смочит губы в этой каменной чаше;
И часто, когда все крепко спят,
Эта вода издает печальный стон.

«Некоторые говорят, что здесь было совершено убийство. этот несчастный Харт.

«Какие мысли должны пройти через мозг существа!
К этому месту с камня на крутой
Есть всего три границы, и посмотрите, сэр, на это последнее!
О Мастер! был жестокий скачок.

«Тринадцать часов он бежал в отчаянной гонке;
И в моем простом уме мы не можем сказать
По какой причине Олень мог полюбить это место,
И прийти и застелить свое смертное ложе возле колодца.

«Здесь, на траве, может быть, спит, он утонул,
Убаюкивал у этого фонтана во время летнего прилива;
Эту воду, пожалуй, он впервые выпил.
Когда он бродил по материнской линии.

«В апреле здесь, под ароматным шипом.
Он слышал пение птиц, их утренние гимны.

«А теперь нет ни травы, ни приятной тени;
Солнце в более унылой лощине никогда не светило:
Так будет, как я часто говорил,
Пока не исчезнут деревья, камни и фонтан ».

«Седоголовый пастырь, ты хорошо сказал;
Маленькая разница между твоим и моим вероисповеданием;
Этот зверь, не оставленный незамеченным Природой, пал,
Его смерть оплакивали божественное сочувствие.

«Существо, пребывающее в облаках и воздухе,
То, что в зеленых листьях среди рощ,
Поддерживает глубокую и благоговейную заботу
О них, тихих созданиях, которых он любит.

«Дом удовольствий — прах: позади, перед,
Это не обычная расточительность, не общий мрак;
Но Природа, в свое время, еще раз
Наденет здесь свою красоту и свой цвет.

«Она оставляет эти объекты на произвол судьбы.
Что мы есть и кем были, может быть известно;
Но, с наступлением более мягкого дня,
Эти памятники все заросли.

«Один урок, Шепард, позволь нам разделиться на двоих,
Обученный и тем, что она показывает, и тем, что скрывает,
Никогда не смешивать наше удовольствие или нашу гордость
С печалью о самом низком чувстве».

Это стихотворение, которое несколько упускают из виду, оно появляется в начале второго тома «Лирических баллад 1800 года». Она заслуживает гораздо большего внимания, поскольку, пожалуй, самая успешная и зрелая сказка Вордсворта. В нем упоминается то, что сам Вордсворт назвал в заголовке к стихотворению «Замечательная погоня» (то есть охота), в которой колодец получил свое название.Соответственно, стихотворение начинается в шторме и буре, но также, что удивительно, в неподвижности:

«Рыцарь спустился с Венсли Мур.
Медленно движется летнее облако. — громко закричал он ».

Рыцарь позже назван сэром Уолтером (вероятно, не сэром Вальтером Скоттом, другом которого был Вордсворт). В этой строфе уже начинаешь видеть навязчивые идеи и повторяющиеся темы в творчестве Вордсворта: в «Нарциссах» (запись 8) он «блуждал одиноким, как облако»; здесь рыцарь едет «Медленным движением летнего облака».Идея рыцарской сказки ненадолго появилась в первом стихотворении «Люси» (запись 7), а здесь снова проявляется полным ходом. Но Вордсворт старается не допустить, чтобы шумная история приключений затмила более серьезное изложение его сочинений. Мы видим это в «медленном движении летнего облака», а затем снова более убедительно в строфе 3:

«Радость сверкнула в глазах скачущего скакуна;
Лошадь и всадник — счастливая пара;
Но хотя сэр Уолтер летит, как сокол,
В воздухе царит печальная тишина.’

Поэма состоит из двух отдельных частей, первая из которых повествует историю: сэр Уолтер безжалостно охотится на оленя и находит его мертвым у пружины после прыжка на огромное расстояние (которое он выводит из количества отпечатков копыт на земле). Элемент таинственности настоятельно предлагается самим Вордсвортом:

«Где стринги, суматоха гонки?
Рожок, который так радостно разлетелся?
— Эта погоня не похожа на погоню земную;
Сэр Уолтер и Харт остались одни.’

На месте гибели оленя, где его морда только касается источника, сэр Уолтер клянется построить дворец удовольствий, «чтобы прославить тебя» (он говорит оленю), который он назовет Колодец Харт-Липа. Вордсворт потратил несколько строф на потрясающее описание, которое я не могу здесь включить, и так заключает первую часть, или рассказ:

«Рыцарь, сэр Уолтер, со временем умер,
И его кости лежат в его отцовской долине».
Но есть повод для второй рифмы,
И я бы к этому добавил еще одну сказку.’

И Вордсворт начинает вторую, напоминая нам о его поэтической серьезности и (неявно) его преклонении перед Спенсером, чье влияние на Вордсворта очевидно повсюду, но особенно здесь:

«Движущаяся авария — не мое дело;
Чтобы заморозить кровь, у меня нет готовых искусств:
«Моя радость, одна в летней тени,
Произносить простую песню для мыслящих сердец».

Стиль чистый Спенсер. Однако во второй строфе он снова становится самим собой, едет «из Хоуза в Ричмонд».Он натыкается на место колодца и озадачен, заключая только, что «Здесь, в старые времена, была рука человека». Пастух приближается и разъясняет ему историю, которую мы только что прочитали в первой части. Он добавляет, что это место теперь «крутое»:

«Нет ни собаки, ни телки, ни лошади, ни овцы,
Смочит губы в этой каменной чаше;
И часто, когда все крепко спят,
Эта вода издает печальный стон ».

Пастух приписывает дело Оленю и трогательно восхваляет его:

«Здесь, на этой траве, может быть, он спал,
Убаюканный фонтаном во время летнего прилива;
Эту воду, пожалуй, он впервые выпил.
Когда он отошел от матери.

«В апреле здесь, под цветущим шипом,
Он слышал пение птиц, их утренние гимны;
И он, возможно, насколько нам известно, родился
Не в и половине фарлонга от той же самой весны ».

Вордсворт заключает с пастырем, что

«Это Зверь, которого не оставила без внимания Природа, пал;
Его смерть оплакивали божественное сочувствие ».

Заключение является поучительным и одним из лучших выводов Вордсворта:

«Один урок, пастырь, позволь нам разделиться на двоих,
Научен и тем, что она [природа] показывает, и тем, что скрывает;
никогда не смешивать нашу печаль или нашу гордость
С печалью о самом низком чувстве.’

Если бы мы могли отнестись к такому уроку более серьезно, мы могли бы сегодня жить в лучшем мире, чем мы. Но Вордсворт достаточно мудр (после первых революционных лет), чтобы знать, что настоящая революция невозможна: человечество по большей части остается таким, каким оно есть, каким оно было всегда, и (скорее всего) оно всегда будет.

Слишком много мира с нами; поздно и скоро,
Получая и тратя, мы тратим впустую наши силы:
Мало что мы видим в Природе, что является нашим;
Мы отдали наши сердца, гнусное благо!
Это Море, обнажающее свою грудь до луны;
Ветры, которые будут завывать во все часы,
И теперь собраны, как спящие цветы;
Для этого, для всего, мы расстроены;
Это нас не трогает.- Боже великий! Я предпочел бы быть
Язычником, питающимся устаревшим вероисповеданием;
Так мог бы я, стоя на этой красивой листе,
Иметь проблески, которые сделают меня менее одиноким;
Взгляните на Протея, поднимающегося с моря;
Или послушайте, как старый Тритон дует в свой увитый рогом.

Вордсворт всегда возвращался к сонету. Ему кажется, что это была идеальная форма выражения. В то время как Бен Джонсон считал, что форма искажает ход мысли, делая их длиннее или короче, чем им лучше всего подходит — и поэтому сравнивал их с ложем Прокруста, — форма была для Вордсворта достаточно большой, чтобы ее можно было подробно описать, не позволяя ему становиться прозаичнее, поскольку он часто мог быть в своих длинных разговорных стихах и заставлял его изящно и лаконично излагать свои соображения.Он взял эту изношенную форму любовной поэзии и использовал ее для поистине изобретательных и оригинальных целей. Сонет Вордсворта — вещь сама по себе. В этот список можно было бы включить много известных стихотворений — «Не презирай сонет», «На Вестминстерском мосту», а также не столь известные, но красивые произведения, такие как «Церковные сонеты» (очень рекомендуется), многие другие «Разные сонеты» или последовательность сонетов «Река Даддон» (даже более прекрасная, чем церковные сонеты): но это нынешнее стихотворение, предупреждающее нас не слишком потакать нашим потребляющим импульсам, возможно, наиболее остро говорит нам сегодня и сохраняет красоту, которая, на мой взгляд, никогда не перестанет обновлять уставшую душу:

«Слишком много мира с нами; поздно и скоро,
Получая и тратя, мы растрачиваем наши силы.’

Я не верю, что эти первые семь слов о следующих, вероятно, когда-нибудь истощатся: они говорят о самом принципе нашей слабости.

Однако поворот (или вольта) этого сонета в его заключительный сестет перемещает стих от дидактического к классическому Вордсворту — важному аспекту поэта, который слишком редко замечается и ценится:

«Это нас не трогает. — Великий Бог! Я предпочел бы быть
Язычником, питающимся устаревшим вероисповеданием;
Так мог бы я, стоя на этой красивой листе,
Иметь проблески, которые сделают меня менее одиноким;
Взгляните на Протея, поднимающегося с моря;
Или послушайте, как старый Тритон дует в свой увитый рогом.’

Это хорошая маленькая шутка, обращающаяся к «Великому Богу» и сразу говорящая, что лучше бы быть язычником. Но точка зрения Вордсворта здесь действительно гораздо серьезнее и выражена более глубоко и существенно в его более длинной Прелюдии, что мы живем «в мире жизни» и что наша обязанность — и ни с чем не сравнимое удовольствие — полностью оценить эту истину. Поступить иначе — значит вызвать катастрофу.

Вордсворт написал так много сонетов на самые разные темы, и все они стоит прочитать, такие как «Даже как глаз дракона», «Четыре огненных коня, нетерпеливые к поводьям», горстка сонетов в переводе с итальянского Микеланджело «Удивленные радостью». (что дало К.С. Льюис, название его автобиографии), «Там, где святая земля, неосвященное кончается» (он же «Пастор в Оксфордшире»), замечательный короткий отрывок «Личный разговор», и так список продолжается. На самом деле, нам уже давно пора выпустить издание Вордсворта, в котором рассматриваются исключительно его сонеты. Вордсворт-Sonneteer занял бы желанное место на моей книжной полке — и, я надеюсь, на многих других.

Ребенок — отец мужчины;
И я мог бы пожелать, чтобы мои дни были
Связаны каждый с каждым естественным благочестием.

I.
Было время, когда луг, роща и ручей,
Земля и все обычные виды,
Мне действительно казались
Одетые в небесный свет,
Слава и свежесть сна.
Сейчас уже не так, как было раньше;
Повернись, куда бы я ни пошла,
Ночью или днем,
То, что я видел, я больше не вижу.

II.
Радуга приходит и уходит,
И прекрасна роза;
Луна радуется
Взгляни вокруг нее, когда небеса обнажены;
Воды звездной ночи
Прекрасны и прекрасны;
Солнечный свет — славное рождение;
Но все же я знаю, куда я иду,
Что прошла слава с земли.

III.
Теперь, пока птицы так поют радостную песню,
И пока молодые ягнята связывают
Что касается звука табора,
Мне одному пришла в голову мысль о горе:
Своевременное высказывание облегчило эту мысль,
И я снова силен.
Катаракты трубят в трубы с обрыва;
Не будет больше горя мое время года;
Я слышу эхо сквозь толпу гор;
Ветры приходят ко мне с полей сна,
И вся земля веселая;
Земля и море
Отдайся веселью,
И сердцем мая
Каждый зверь празднует.
Ты, дитя радости,
Кричи вокруг меня, позволь мне услышать твои крики, ты счастливый пастух!

IV.
О блаженные создания! Я слышал зов
Вы друг другу; Я вижу
Небеса смеются вместе с тобой в твой юбилей;
Мое сердце на вашем фестивале.
Моя голова имеет венчик,
Полнота твоего блаженства, я чувствую — я чувствую все это.
О злой день, если бы я был угрюм
Пока сама Земля украшает
Это сладкое майское утро,
И дети убирают
Со всех сторон,
В тысяче долин повсюду,
Свежие цветы, пока солнце светит теплым,
И младенец вскакивает на руку матери своей:
Слышу, слышу, с радостью слышу!
— Но есть дерево, многих, одно,
Одно поле, на которое я смотрел,
Оба они говорят о чем-то, что ушло:
Анютины глазки у моих ног
Повторяется одна и та же история.
Куда убежал призрачный проблеск?
Где оно сейчас, слава и мечта?

V.
Наше рождение — всего лишь сон и забвение:
Душа, которая поднимается вместе с нами, звезда нашей жизни,
Где-то у нее было место,
И исходит издалека;
Не в полном забвении,
И не в полной наготе,
Но плывущие облака славы пришли мы
От Бога, Который есть наш дом.
В младенчестве нас окружают небеса!
Тени темницы начинают закрываться
На подрастающего мальчика,
Но он видит свет, и откуда он течет,
Он видит его в своей радости;
Юноша, который ежедневно удаляется от Востока
Должен путешествовать, по-прежнему остается священником природы,
И видением великолепным
Сопровождается;
Наконец человек замечает, что оно угасает,
И исчезает в свете обычного дня.

VI.
Земля наполняет свои колени собственными удовольствиями;
Она имеет тоску по своему естественному виду,
И даже с чем-то вроде материнского ума,
И никакой недостойной цели,
Домашняя медсестра делает все, что может он знал,
И тот императорский дворец, откуда он пришел.

VII.
Взгляните на ребенка среди его новорожденных блаженств,
Шестилетний малыш размером с пигмея!
Видите, где он лежит «посреди работы своей руки»,
Сбитый с толку поцелуями своей матери,
Со светом на нем отцовских глаз!
Посмотрите у его ног какой-нибудь план или схему,
Какой-нибудь фрагмент из его мечты о человеческой жизни,
Созданный им самим с помощью нового искусства —
Свадьба или праздник,
Траур или похороны;
И это теперь его сердце,
И для этого он сочиняет свою песню.
Тогда он приспособится к своему языку
Для диалогов о бизнесе, любви или ссоре:
Но это будет недолго
Прежде, чем это будет отброшено,
И с новой радостью и гордостью
Маленький актер играет еще одну роль,
Заполняется из время от времени его «юмористическая сцена»
Со всеми людьми, вплоть до парализованного возраста,
Эта Жизнь приносит с собой в своем снаряжении,
Как будто все его призвание
было бесконечным подражанием.

VIII.
Ты, чей внешний вид противоречит
Твоей необъятности души;
Ты, лучший философ, сохранивший
Наследие Твое, око среди слепых,
Глухой и безмолвный читающий вечную бездну,
Навеки преследуемый вечным разумом, —
Могущественный пророк! провидец благословен!
На ком покоятся эти истины,
Которые мы трудимся всю жизнь, чтобы найти,
В тьме заблудшей, тьме могилы;
Ты, над которым бессмертие твое
Создается как день, хозяин или раб,
Присутствие, которое не должно быть;
Ты, маленькое дитя, но славное в могуществе
Небесной свободы на высоте своего существа,
Почему такими серьезными усилиями ты провоцируешь
Годы, чтобы принести неизбежное ярмо,
Так слепо с твоим блаженством в раздоре?
Наполнится скоро твоя душа получит свой земной груз,
И обычай ляжет на тебя тяжестью,
Тяжелый, как мороз, и глубокий, почти как жизнь!

IX.
О радость, что в наших углях
Что-то живое,
Эта природа еще помнит
Что было так бегло!
Мысль о наших прошлых годах рождает во мне
Вечное благословение: не совсем
Для того, что наиболее достойно быть благословенным —
Восторг и свобода, простое кредо
Детства, занятого или отдыхающего,
С новым- оперенная надежда все еще трепещет в его груди: —
Не для них я поднимаю
Песнь благодарности и хвалы;
Но для тех упорных вопросов
О смысле и внешних вещах,
Падения от нас, исчезновения;
Пустые опасения существа
Движение в неосознанных мирах,
Высокие инстинкты, перед которыми наша смертная природа
Трепетали, как виноватое удивление:
Но для тех первых привязанностей,
Эти призрачные воспоминания,
Которые, будь они тем, что они май,
Являются ли еще источником света всего нашего дня,
Еще являются главным светом всего нашего видения;
Поддержи нас, лелея и имей силу сделать
Наши шумные годы кажутся мгновениями в бытии
Из вечной тишины: истины, которые пробуждают,
Не погибнуть никогда;
Который ни вялость, ни безумное стремление,
Ни мужчина, ни мальчик,
Ни все, что враждебно с радостью,
Не могут полностью уничтожить или уничтожить!
Следовательно, в сезон безветренной погоды,
Хотя мы далеко от суши,
Наши души видят это бессмертное море
Которое привело нас сюда,
Может в мгновение ока отправиться туда,
И увидеть, как дети резвятся на берегу,
И слышать, как катятся могучие воды во веки веков.

X.
Тогда пойте, птицы! пой, пой веселую песню!
И позвольте ягнятам связать
Что касается звука табора!
Мы мысленно присоединимся к вашей толпе,
Вы, свирели и играющие,
Вы, которые сегодня в сердцах ваших,
Почувствуйте радость мая!
Что, если сияние, которое когда-то было таким ярким,
Теперь навсегда снято с моих глаз,
Хотя ничто не может вернуть час
Сияния в траве, славы в цветке?
Не будем горевать, но найдем
Силы в том, что осталось;
В изначальном сочувствии
Которое, будучи, должно быть всегда;
В успокаивающих мыслях, которые возникают
Из человеческих страданий;
В вере, смотрящей сквозь смерть,
В годы, приносящие философский разум.

XI.
И о фонтаны, луга, холмы и рощи,
Не предвещайте разлуки нашей любви!
Но все же в глубине души я чувствую вашу мощь;
Я отказался только от одной радости
Жить под твоим более привычным влиянием.
Мне нравятся ручьи, которые текут по своим каналам,
Даже больше, чем когда я легко споткнулся, как они:
Невинный свет новорожденного дня
Еще прекрасен:
Облака, собирающиеся вокруг заходящего солнца
Возьми трезвый окрас
Который следил за смертностью человека;
Состоялась другая гонка, и другие ладони завоеваны.
Благодаря человеческому сердцу, которым мы живем,
Благодаря его нежности, его радостям и страхам,
Для меня самый подлый цветок, который веет, может вызвать
Мысли, которые часто лежат слишком глубоко для слез.

Хотя я и сам не люблю это стихотворение наполовину так сильно, как многие другие вордсворты, оно, несомненно, велико по своим амбициям и масштабам, и пропустить его из списка величайших стихотворений из-за личного прихоти значило бы осудить ценность произведения. список. Эта Ода (другая форма, такая как сонет, в которой Вордсворт превзошел почти всех — за исключением, возможно, Горация и Гельдерлина) представляет собой наиболее известную связь Вордсворта с идеей Руссо о естественной проницательности и чистоте ребенка — доктриной, которую мы все еще в некоторой степени развлекаться сегодня, даже после осквернения Фрейда.Вордсворт постоянно обращался к этой теме, особенно в своих ранних стихах, но это его лучшая попытка. Он начинает с короткого эпиграфа к стихотворению, в котором резюмирует его глубокие чувства по этому поводу:

«Ребенок — отец этого человека;
И я мог бы пожелать, чтобы мои дни были
Связаны каждый с каждым естественным благочестием ».

Этот эпиграф, который Вордсворт извлек из другого своего стихотворения, «Мое сердце прыгает», был добавлен к более поздней, более длинной версии стихотворения (написано в 1804 г., опубликовано в 1807 г.), которое состоит из 11 существенных строф.Первая версия (написана в 1802 году) всего три и ставит проблему: угасание чувства божественного в природе с наступлением совершеннолетия:

«Было время, когда луг, роща и ручей,
Земля и все обычное зрелище,
Мне действительно казались
Одетые в небесный свет,
Слава и свежесть сна.
Сейчас уже не так, как было раньше;
Повернись, куда бы я ни пошла,
Ночью или днем,
То, что я видел, я больше не вижу.’

Несмотря на почти детскую простоту слов (за исключением замечательной строчки «Одетые в небесный свет»), это болезненная грусть и прекрасный звук. Он также показывает в его изменяющихся метрах (показанных в длине строк и выделенных рифмой) наиболее разнообразное и интересное использование Вордсвортом метра — то, в чем он не был чрезвычайно авантюрным. (Однако большинство великих поэтов — на любых языках, о которых я могу думать — имеют тенденцию выделяться на один метр. Единственные исключения, о которых я могу вспомнить, — это Гете и Гораций, которые преуспели в разнообразии.) Форма косвенно взята из оды Пиндара на греческом языке , хотя и через английские версии Коули и Грея. Однако они, как и слова Вордсворта, гораздо более вежливы и ясны по смыслу, чем феноменальная сложность измерения, грамматики и предмета в греческом языке Пиндара.

Следующие две строфы подробно описывают угасание этого «небесного света», хотя в третьей поэт приветствует, заключая, что «Больше не будет моей печали, когда сезон будет неправильным». Затем прибавляется 1804 год, в результате чего стихотворение имеет длину 11 строф.Станца 4 подбирает радостные такты 3 таким образом, что это звучит поистине симфонично, а метры становятся грубее и (осмелюсь сказать) при этом более захватывающими (как бы я ни жаждал привести некоторые из них в аккуратные ямбы) :

«Благословенные создания, я слышал зов
Вы друг другу; Я вижу
Небеса смеются вместе с тобой в твой юбилей;
Мое сердце на твоем празднике,
Моя голова имеет венец,
Я чувствую полноту твоего блаженства — я чувствую все это ».

Но в заключение этой строфы печаль сохраняется:

«Куда скрывается призрачный свет?
Где оно сейчас, слава и мечта? »

Станца 5 затрагивает довольно изученную тему для Вордсворта, который обычно любит относиться к своим значительным знаниям гораздо более легкомысленно, ссылаясь на платоническую (на самом деле, доплатоническую, возможно, орфическую) идею амануэсиса (забвения предсуществующей человеческой души). божественного, когда оно входит в земную, телесную жизнь):

‘Наше рождение — всего лишь сон и забвение:
Душа, которая восходит вместе с нами, Звезда нашей жизни
Где-то в другом месте была,
И исходит издалека:
Не в полном забвении,
И не в полной наготе,
Но плывущие облака славы пришли мы
От Бога, Который есть наш дом ».

Аргумент оставшейся части этого раздела состоит в том, что небесное пребывает с нами в юности и угасает с возрастом. Опять же, хотя это и велико, это чувство также является немного доктринальным, и я думаю, что Вордсворт, если бы он хотел, чтобы это воспринималось серьезно как доктрина, должен был бы принять систематический философский прозаический трактат. Но неважно: у нас есть прекрасное стихотворение, чтобы вознаградить нас за отсутствие первого.

Следующие строфы развивают этот аргумент.В этих разделах есть несколько прекрасных строк. После этого десятая и одиннадцатая строфы подводят нас к завершению приятными тресками конца симфонии:

«Не для них я возношу
Песнь благодарности и хвалы
Но для тех упорных вопросов
О смысле и внешних вещах,
Падений от нас, исчезновений»;

и:

«Поддерживайте нас, лелейте и имейте силу, чтобы
Наши шумные годы казались моментами в бытии
вечного Безмолвия».

Последняя строфа замедляет темп, принимает что-то близкое к вздутию органа любимого пентаметра Вордсворта, поскольку мы подходим к заключительной благодарственной молитве:

«Благодаря человеческому сердцу, которым мы живем,
Благодаря его нежности, его радостям и страхам;
Для меня самый подлый цветок, который распускается, может вызвать
Мысли, которые действительно часто лежат слишком глубоко для слез ».

Зайдите сюда, чтобы прочитать «Прелюдию» целиком.

Примерно в 1798-179 годах Кольридж начал беспокоить Вордсворта по поводу написания длинного философского стихотворения. Это должно было называться «Затворник». К сожалению, он так и не был выпущен, но два других стихотворения длиной в книгу были: «Прелюдия», изданная в 1850 году вдовой Вордсворта через несколько месяцев после его смерти (название принадлежит ей), и «Экскурсия», которая была опубликована в Время жизни Вордсворта и, как отмечает ученый Бушелл в книге «Перечитывая экскурсию», часто считалось величайшим стихотворением Вордсворта при его жизни.(Поздние викторианцы оценили ее как равноценную знаменитой Прелюдии; но сегодня она сократилась до такой степени, что ее почти не читают. в лучшие годы) как самостоятельное стихотворение, Разрушенный коттедж, до сих пор читают пылкие Вордсворты.) Коллега коллеги, по-видимому, однажды остроумно заметил, что Вордсворт не может написать «Затворника», но может написать к нему прелюдию и экскурсию. от него.

Более или менее все согласны с тем, что это автобиографическое стихотворение длиной в книгу является величайшим произведением Вордсворта. Он существует в нескольких версиях. Есть две книжные версии: 1805 и 1850; прелюдия из пяти книг 1805 года; и двухчастная прелюдия 1799 года. Есть также фрагмент из (вероятно) 1798 года, который фактически является только началом двухкнижной версии 1799 года. очень рекомендую двухкнижку 1799 года.Здесь много любопытных моментов — в том числе один или два, которые могут удивить слишком узкое понимание Вордсворта, — а также возвышенный, красивый язык и описание. Само собой разумеется, что это не замена полному богатству длинных прелюдий, так что читатель может затем попробовать пять книг или, если желает более продолжительное чтение, полный 1805 или 1850 год. Эрнест де Селинкур, великий вордсуорт, лихо обнаружил, предпочел и опубликовал более молодой и простой 1805 год. Я думаю, что и в 1805, и в 1850 есть что любить, и что здесь мы имеем дело с позором богатства.К счастью, две версии были объединены (с двумя книгами «Прелюдия 1799 года» и фрагментом 1798 года) в одно доступное и привлекательное издание «Пингвин» под редакцией Джонатана Вордсворта. 1805 и 1850 расположены бок о бок, причем первая находится на левой странице, а вторая — справа, так что можно выбрать один текст и легко сравнивать его по ходу дела.

Открывая этот том, можно встретить болезненно красивый фрагмент, который впоследствии стал великим произведением:

«Не ради этого ли
Тот, прекраснейшая из всех рек, любил
Чтобы смешать его бормотание с песней моей няни,
И из его ольховых теней и скалистых водопадов.
И со своих бродов и отмелей послал голос
Чтобы переплести мои мечты? »

К 1805 году наступило новое начало, одно из самых красивых открытий Вордсворта:

«О, есть благословение в этом легком ветерке
, который дует с зеленых полей и с облаков
И с неба; он бьет меня по щеке,
И, кажется, не осознает той радости, которую он доставляет ».

Это обширное и красивое стихотворение затем охватывает детство Вордсворта, школу, университет, его интеллектуальную жизнь, путешествия, жизнь в Лондоне, Франция во время революции, и завершается возвышенной нотой, которую Вордсворт обращается к одному за другим. , его ближайшие родственники и друзья.Стихотворение Кольриджу заканчивается обращением к нему и некоторыми из лучших строк, которые он (или кто-либо еще) когда-либо писал:

‘то, что мы любили
Другие полюбят, и мы научим их тому, как;
Объясните им, как человеческий разум становится
В тысячу раз прекраснее земли
На которой он обитает, над этой структурой вещей
(Которая, ‘посреди всей революции в надеждах
и страхах людей, остается неизменной )
По красоте возвышенна, так как сама по себе
По качеству и ткани божественнее.’

В качестве справочной информации о «Прелюдии» я очень рекомендую всем заинтересованным читателям книгу Стивена Гилла «Уильям Вордсворт: Прелюдия», короткое 100-страничное вступление к серии «Достопримечательности мировой литературы» 80-х и 90-х годов. Ему удается быть легким и изящным по тону, оставаясь по-настоящему содержательным и информативным. Подробное описание довольно трагических отношений Кольриджа и Вордсворта также делает чтение действительно трогательным — и этот важный аспект почти полностью отсутствует в самой «Прелюдии».

«Аббатство Тинтерн», автор: J.M.W. Тернер

Прошло пять лет; пять лет, длиной
из пяти долгих зим! и снова я слышу
Эти воды, стекающие с их горных источников
Со сладким внутренним ропотом. — Еще раз
Смотрю ли я на эти крутые и высокие скалы,
Которые на дикой уединенной сцене впечатляют
Мысли о более глубоком уединении; и соедини
Пейзаж с тишиной неба.
Настал день, когда я снова отдыхаю. теряются,
Не тревожат своим зеленым и простым оттенком
Дикий зеленый пейзаж. Я снова вижу
Эти живые ряды, едва ли живые изгороди, маленькие линии
Из спортивного леса, одичавшего; эти пасторальные фермы
Зеленый до самой двери; и клубы дыма. в одиночестве.

_________________Хотя долго отсутствовал,
Эти формы красоты не были для меня,
Как пейзаж для глаза слепого:
Но часто, в одиноких комнатах и ​​посреди шума
Из городов я задолжал им ,
В часы усталости, сладкие ощущения,
Ощущал кровь, чувствовал сердцем,
И переходил даже в мой более чистый разум
С безмятежным восстановлением: — тоже чувства
Неизвестного удовольствия; такие, возможно,
Как, возможно, не оказали никакого тривиального влияния
На эту лучшую часть жизни хорошего человека;
Его маленькие, безымянные, забытые дела
Доброты и любви.Не меньше, я верю,
Им я мог быть должен еще один дар,
Аспекта более возвышенного; то блаженное настроение,
, в котором бремя тайны,
, в котором тяжелая и утомительная тяжесть
всего этого непонятного мира
облегчена: — то безмятежное и блаженное настроение,
в котором нежные чувства ведут нас дальше ,
До тех пор, пока дыхание этого телесного каркаса,
И даже движение нашей человеческой крови
Почти приостановлено, мы уснули
В теле и стали живой душой:
Пока глаза успокаивались силой
Из гармония и глубокая сила радости,
Мы смотрим в жизнь вещей.

______________________ Если это
Но все же напрасная вера, о! как часто,
В темноте и среди множества образов
Безрадостного дневного света; когда беспокойное движение
Бесполезно и мировая лихорадка,
Висли в биениях моего сердца,
Как часто духом я обращался к тебе
О сильван Уай! Странник по лесу,
Как часто мой дух обращался к тебе!

И теперь, с проблесками полутухой мысли,
Со многими узнаваниями тусклыми и слабыми,
И в некотором роде печальным недоумением,
Образ ума снова оживает:
Пока я стою, не только с чувством
Настоящее удовольствие, но с приятными мыслями
Что в этот момент есть жизнь и пища
На будущие годы.И поэтому я смею надеяться. когда, как косуля,
Я скакал по горам, по сторонам
Глубоких рек и одиноких ручьев,
Куда бы ни вела природа; больше похоже на человека
Полет от чего-то, чего он боится, чем на человека
Который искал то, что любил. Тогда для природы
(Более грубые удовольствия моих мальчишеских дней,
И их радостные движения животных прошли,)
Для меня было все в целом.- Не могу нарисовать
Кем я тогда был. Звук водопада
преследовал меня как страсть: высокий камень,
гора, и глубокий и мрачный лес,
Их цвета и их формы были тогда для меня
Аппетит: чувство и любовь,
Которые не имели нуждаются в более отдаленном очаровании,
Придавая мысль, или какой-либо интерес
Не заимствуя от глаз. — Это время прошло,
И всех его болезненных радостей теперь больше нет,
И всех его головокружительных восторгов. Не для этого
Слабый я, ни печалиться, ни роптать: другие дары
За такую ​​утрату, я полагаю, последовали
Обильное возмездие.Ибо я научился
смотреть на природу, не как в час
бездумной юности, но часто слыша
тихую, грустную музыку человечества,
не резкую и не резкую, но достаточно мощную
наказывать и подчинять. И я ощутил
Присутствие, которое тревожит меня радостью
возвышенных мыслей; чувство возвышенное
Что-то гораздо более переплетенное,
Чье жилище — свет заходящих солнц,
И круглый океан, и живой воздух,
И голубое небо, и в разуме человека,
Движение и дух, который побуждает
Все мыслящие вещи, все объекты всех мыслей,
И катится через все вещи.Поэтому я все еще
Любящий луга и леса,
И горы; и всего, что мы созерцаем,
С этой зеленой земли; из всего могущественного мира
Глаза и уха, и то, что они наполовину создают,
И что воспринимают; приятно узнавать
по природе и на языке смысла,
якорь моих чистейших мыслей, медсестра,
проводник, хранитель моего сердца и души
всего моего морального существа.

__________________Ни, может быть,
Если бы меня не учили так, я бы тем более
Разложил свой добрый дух:
Ибо Ты со мной, здесь, на берегу
этой прекрасной реки; Ты, мой дорогой Друг,
Мой дорогой, дорогой Друг, и в твоем голосе я улавливаю
Язык моего прежнего сердца и читаю
Мои прежние удовольствия в стреляющих огнях
Твоих безумных глаз.Ой! еще немного И эту молитву я возношу:
Зная, что Природа никогда не предавала
Сердце, любившее ее; Это ее привилегия,
На протяжении всех лет этой нашей жизни вести
От радости к радости: потому что она может так информировать
Разум, который внутри нас, так впечатляет
Тишиной и красотой и так питает
Высоким мысли, что ни злые языки,
Неоправданные суждения, ни насмешки эгоистичных людей,
Ни приветствия, где нет доброты, ни всего
Унылые половые отношения повседневной жизни,
Не одолеют нас или не потревожат
Наши веселые вера в то, что все, что мы видим,
полна благословений.Посему да светит тебе луна
в одиночестве твоем;
И да будут свободны туманные горные ветры
Дуть против тебя: и в последующие годы
Когда эти дикие восторги созреют
В трезвое наслаждение, когда твой разум
Будет обителью для всех прекрасных образов,
Твоя память быть жилищем
Для всех сладких звуков и гармоний; Ой! тогда,
Если одиночество, или страх, или боль, или горе,
Должно быть твоей уделом, с какими исцеляющими мыслями
С нежной радостью ты вспомнишь меня,
И эти мои увещевания! И, может быть,
Если бы я был там, где я больше не слышу
Твой голоса и не улавливаю из твоих диких глаз эти проблески
О прошлом существовании, ты тогда не забудешь
Что на берегу этого восхитительного ручья
Мы стояли вместе ; и что я, так долго,
Поклонник Природе, пришел сюда,
Неутомимый в этом служении, точнее сказать,
С теплой любовью, о! с гораздо более глубоким рвением
Святой любви.И тогда ты не забудешь,
Что после многих скитаний, многих лет
отсутствия эти крутые леса и высокие скалы,
И этот зеленый пасторальный пейзаж были мне
дороже, как для них самих, так и для тебя.

Из четырех видов аббатства Тинтерн, Фредерик Кальбер

После довольно «бесцельной» юности (цитируя процитированное выше исследование Стивена Гилла), который сам Вордсворт описал в «Прелюдии» как период «бесформенного рвения», поэт, в конце концов, в свои двадцать восемь лет опубликовал «Лирические баллады».Короткий, но революционный набор стихов — и такого рода поэтическая революция гораздо лучше соответствовал идеалам Вордсворта, чем политическая революция во Франции — написан в соавторстве с Кольриджем. Стефан Цвейг писал в книге « Der Kampf mit der Dämon » («Борьба с демоном»), что великие умы эпохи романтизма часто страдали (и получали пользу) от чего-то вроде демонической одержимости. Глядя на его тематические исследования — Клейст, Ницше — кажется, что он прав, хотя я не согласен с ним в отношении его третьего тематического исследования, Гельдерлина.Кольридж сам был одержим демоном опиума, но я иногда задумываюсь, что, возможно, Кольридж был демоном Вордсворта. Он питал свои стихи близкой дружбой и защитой интересов, но оказал огромное давление на эту дружбу из-за разногласий и, в конечном итоге, фатальной (для дружбы и друга) зависимости Колриджа.

Коллекция началась со знаменитого романа Кольриджа «Иней древнего мореплавателя», любопытного рассказа о любопытной попытке балладной формы и измерения, основанного на ударении.Затем он прошел через ряд баллад и балладоподобных стихотворений, воспевающих общечеловеческую природу того, что мы могли бы назвать «низкими» персонажами, — реакция на героическую традицию восемнадцатого века. (Однако позвольте мне подчеркнуть, что это клише далеко от полной правды. Вордсворт прочитал обильное количество стихов восемнадцатого века, и в его произведениях тоже есть большая часть стиля того времени, хотя и сильно измененного. Вордсворта, прочтите «Вечернюю прогулку» или замечательные «Описательные зарисовки».)

«Лирические баллады 1798 года» была революционной книгой и содержала здесь одну из записей (№ 6). Оно прошло тихую молодую жизнь и было переиздано в 1800 году с огромным предисловием Вордсворта, в котором он изложил многие из своих глубоких убеждений и проницательных наблюдений о том, чем является искусство поэзии, каким оно было и каким оно должно быть. Сборник увеличился почти вдвое по сравнению с первоначальным размером и теперь состоит из двух томов, и в него было добавлено еще много прекрасных стихов в результате неистовства композиционной энергии Вордсворта в те годы.В более позднем издании есть много прекрасных примеров, которые не так хорошо известны, например, «Hart-Leap Well», который мы включили в этот список.

Несмотря на то, что лирические баллады полны великих моментов, вершиной (в обоих изданиях) является великая ода Вордсворта в пустом стихе (не рифмованный пентаметр ямба), «Аббатство Тинтерн» (или, чтобы дать ему полное оригинальное название, «Линии, написанные несколькими строками»). миль выше Тинтернского аббатства ‘). Аббатство, то есть само место, находится на границе с Уэльсом. Вордсворт видел это место и окружающий его пейзаж за пять лет до того, как написал стихотворение, и, при повторном посещении, преобразовал свои глубокие чувства в этом месте в эту оду, адресованную его любимой сестре Дороти.Не только я считаю, что это величайшее лирическое стихотворение на английском языке. И я не одинок в том, что не могу читать без слез:

«Прошло пять лет; пять лет, длиной
из пяти долгих зим! и снова я слышу
Эти воды, стекающие со своих горных источников
С тихим внутренним журчанием ».

В строках этой Оды есть трогательная, тихая музыка, которой Вордсворту уже никогда не суждено было сравниться, хотя его более поздние достижения были велики. Сплетение воедино описания ландшафта и его психологического эффекта остается непревзойденным:

«Еще раз
Смотрю ли я на эти крутые и высокие скалы,
Что на дикой уединенной сцене впечатляют
Мысли о более глубоком уединении; и соедини
Пейзаж с тишиной неба.’

И снова:

«Я снова вижу
Эти живые изгороди, едва ли живые изгороди, маленькие линии
Из спортивного леса разгуливаются: эти пасторальные фермы,
Зеленые до самой двери; и клубы дыма
Посланы в тишине из-за деревьев! »

Из этих прекрасных описаний Вордсворт переходит в медитацию о благословении, которое эти сцены представляют для памяти:

‘Эти прекрасные формы,
Из-за долгого отсутствия, не были для меня
Как пейзаж для глаза слепого:
Но часто в одиноких комнатах и’ посреди шума
Из городов я задолжал им,
В часы усталости, ощущения сладкие,
Ощущал кровь, ощупывал сердцем;
И переходя даже в мой более чистый разум
С безмятежным восстановлением: — чувства тоже
Неизвестного удовольствия: такого, возможно,
Как не имеют никакого незначительного или тривиального влияния
На лучшую часть жизни хорошего человека,
Его маленький, безымянный, Незабываемые поступки
Доброты и любви.’

Но это не единственное благотворное влияние, которым пользовался поэт; было что-то еще более глубокое, чем это:

«Не меньше, я верю,
Им я мог быть должен еще один дар,
Аспекта более возвышенного; то блаженное настроение,
, в котором бремя тайны,
, в котором облегчается тяжелая и утомительная тяжесть
всего этого непонятного мира,
: — то безмятежное и благословенное настроение,
в котором нежно нас ведут привязанности, —
До тех пор, пока дыхание этого телесного каркаса
И даже движение нашей человеческой крови
Почти приостановлено, мы уснули
В теле и стали живой душой:
Глаза успокаиваются силой
Гармонии , и глубокая сила радости,
Мы смотрим в жизнь вещей.’

На мой взгляд, нет слов, способных справедливо похвалить эти строки. Итак, давайте двигаться дальше. После еще нескольких тонких строк стихотворение возвращается к теме, которую мы видели в Прелюдии и Оде «Намеки», — к потере, которая приходит с ростом, и к ощущению слуги некоторого утешения, которое остается, чтобы успокоить нежную печаль:

«И поэтому я смею надеяться,
Хотя, несомненно, изменился по сравнению с тем, чем я был, когда впервые
я пришел среди этих холмов; когда, как косуля,
Я скакал по горам, по сторонам
Из глубоких рек и одиноких ручьев,
Куда бы ни вела природа: больше похоже на человека
Полет от чего-то, чего он боится, чем от одного
Кто искал вещь, которую он любил.Тогда для природы.

Часто лучшие стихи Вордсворта оказываются в тех моментах, когда он не может сказать точно, что он хочет; в его лучших произведениях чувствуется бесконечная тоска и стремление. Это дорого и трагично. Здесь он не может изобразить то, чем он был тогда, и поэтому возвращается к описанию воздействия на него природы, как бы говоря, что он и природа, существующие так тесно, — одно.Конечно, он не может адекватно описать себя: это тоже значило бы исчерпывающе описать природу! Возможно, следует его самое прекрасное описание детского удовольствия от природы, которое я оставлю на усмотрение читателя. Ибо мы должны перейти к изменению темы стихотворения:

«Это время прошло,
И всех его болезненных радостей больше нет,
И всех его головокружительных восторгов. Не для этого
Обморок I, ни печалиться, ни роптать; другие подарки
Последовали; за такую ​​потерю, я полагаю,
Полную компенсацию.’

И здесь мы переходим к мудрости возраста:

«Ибо я научился
смотреть на природу, а не как в час
бездумной юности; но часто слышу
Все еще грустную музыку человечества,
Не резкую и не резкую, но достаточно мощную
Наказывать и покорять ».

Эти последние три строки, несомненно, относятся к числу величайших, написанных кем-либо — по крайней мере, на английском языке. Но Вордсворт всегда должен добавлять духовное и возвышенное к своим гуманным прозрениям, и это следует из впечатляющего отрывка:

«И я ощутил
Присутствие, которое тревожит меня радостью
Возвышенных мыслей; чувство возвышенное
Что-то гораздо более переплетенное,
Чье жилище — свет заходящих солнц,
Круглый океан и живой воздух,
И голубое небо, и в разуме человека:
Движение и дух , который побуждает
Все мыслящие вещи, все объекты всех мыслей,
И проходит через все вещи.’

Опять же, это Вордсворт в его самой доктринальной форме: он одновременно и самый впечатляющий, и наименее красивый, потому что мы можем найти так много возражений против его аргумента в пользу красоты. Это, опять же, тот стремительный, непреклонный идеализм Вордсворта — исключительный, грандиозный, нереальный — и он продолжит рассмотрение этого самого возражения в коротком отрывке в стихотворении. Но для этого абзаца он должен сделать вывод, что ему

«приятно узнавать.’

Самый красивый и вызывающий слезы момент в стихотворении наступает сейчас, когда Вордсворт обращается к своей молчаливой сестре Дороти:

‘И, может быть,
Если бы меня не учили таким образом, я бы тем более
потерпел разложение моего доброго духа:
Ибо Ты со мной здесь, на берегу
этой прекрасной реки; ты мой дорогой друг,
Мой дорогой, дорогой друг; и в твоем голосе я улавливаю
Язык моего прежнего сердца и читаю
Мои прежние удовольствия в стреляющих огнях
Из твоих диких глаз.’

Наполненный таким чувством должного благодарения и взвешенный такими размышлениями, как мы видели, Вордсворт затем возносит молитву Дороти:

«и эту молитву я возношу,
Зная, что природа никогда не предавала
Сердце, любившее ее; Это ее привилегия,
На протяжении всех лет этой нашей жизни вести
От радости к радости: потому что она может так информировать
Разум, который внутри нас, так впечатляет
Тишиной и красотой и так питает
Высоким мысли, что ни злые языки,
Неоправданные суждения, ни насмешки эгоистичных людей,
Ни приветствия, где нет доброты, ни всего
Унылые половые отношения повседневной жизни,
Не одолеют нас или не потревожат
Наши веселые вера, все, что мы созерцаем,
полно благословений.’

Хотя это потрясающе красиво, это всего лишь прелюдия к тому, что будет дальше. Он продолжает свои слова Дороти:

«Посему да светит тебе луна
в твоем одиноком хождении;
И пусть туманные горные ветры будут свободны,
Дунут против тебя: и в последующие годы,
Когда эти дикие восторги созреют,
В трезвое наслаждение; когда твой разум
Будет обителью для всех прекрасных форм,
Твоя память будет местом обитания
Для всех сладких звуков и гармоний; ой! тогда,
Если одиночество, или страх, или боль, или горе,
Должно быть твоей уделом, с какими исцеляющими мыслями
С нежной радостью ты вспомнишь меня,
И эти мои увещевания! »

Последние слова молитвы завершают стихотворение:

‘И, может быть, …
Если бы я был там, где я больше не слышу
Твой голос и не улавливаю из твоих безумных глаз этих проблесков
Прошлого существования — ты тогда забудешь
Что на берегу этого восхитительного ручья
Мы стояли вместе; и что я, так долго
Поклоняющийся природе, пришел сюда
Неутомимый в этом служении, точнее сказать,
С теплой любовью — о! с гораздо более глубоким рвением
Святой любви.И тогда ты не забудешь,
Что после многих скитаний, многих лет
отсутствия эти крутые леса и высокие скалы,
И этот зеленый пасторальный пейзаж, были мне
дороже, как для себя, так и для тебя! ‘

***

Корпус Вордсворта огромен, и вдвойне он стал еще более обширным из-за того, что он существенно переработал большую часть того, что написал в какой-то момент своей жизни. Хотя многие редакторы предпочитают самые ранние версии Вордсворта, считая их «лучше» (что вряд ли является строгим критерием для такого важного решения!), Я согласен с собственным мнением Вордсворта, которое он выразил в письме ученому и редактору Александру Дайсу: «вы знаете. какое значение я придаю строгому соблюдению последней копии текста автора »(19 апреля 1830 г.).Вордсворт переписывал и, что более важно, переосмысливал всю свою жизнь. Конечно, нам нужно, чтобы каждая версия, которую он когда-либо делал, была записана. Но для чтения я бы сначала ошибся в пользу его последней версии. Взяв их с собой, мы можем свободно исследовать более ранние версии, если нам это нравится.

Итак, вы можете задаться вопросом, какое издание Вордсворта читать? Боюсь, что доступные современные издания не очень хорошо обслуживают ни поэта, ни читателя. Однако оба издания «Лирических баллад» (1798 г. и значительно расширенное 1800 г.) были выпущены в одном привлекательном томе в мягкой обложке, изданном Oxford University Press, и это прекрасный удобный способ начать с молодого Вордсворта.Однако он дает только молодого Вордсворта, и я могу сказать по этой причине, что его лучше использовать в качестве сборника для тех, кто уже знает его общие произведения, поскольку, изобилуя великими стихами, как лирические баллады, некоторые аспекты этого могут утомить новый читатель, если он или она еще не имеет более четкого представления о карьере Вордсворта и его будущем величии.

Я хотел бы предостеречь читателей от оксфордского «Вордсворта: основные произведения» под редакцией Стивена Гилла. Хотя Гилл — великий вордсуорт, как я уже говорил выше, это огромное и частичное (в обоих отрицательных смыслах) издание не стоит времени, усилий или денег.

Есть в привлекательной обложке «Избранные стихотворения обывателя»; На примерно 500 страницах с несколькими интересными пост- и вступительными эссе он предлагает любопытный и доступный вариант: здесь собрано большинство основных стихотворений (с отрывками из длинных прелюдий 1805 и 1850 годов) и некоторые менее известные, но к тому же интересные штуки. Это существенный, любопытный, но частичный Вордсворт, предлагаемый в этом томе.

Подборка стихов Вордсворта покойным Симусом Хини больше похожа на подарочную книгу: запасная, тонкая — она ​​подойдет только для самого беглого исследования произведений этого человека, но может быть подходящей подготовкой для занятых людей, у которых нет времени копаться. в обширный корпус.

Короче говоря, современные издания обычно тратят место на научные заметки и кропотливые записи многих существенных исправлений Вордсворта — вещей, о которых никого, кроме ученого Вордсворта, не может заботить. Если и есть поэт, которому не нужны эти аннотации, так это Вордсворт, высший поэт чувств. Он почти полностью свободен от этого поэтического принуждения (осмелюсь сказать, порока) казаться умным, и поэтому почти никогда не нуждается в пояснительной записке, чтобы получить хотя бы базовое понимание его смысла.

Эффект от этих бесплатных аннотаций заключается в том, что этим редакторам приходится исключать так называемые «второстепенные работы», делая свои современные издания увесистыми, утомительно аннотированными изданиями «величайших хитов». Однако Джордж Элиот очень хорошо указал на это, когда она написала: «Я предпочитаю однотомное издание Вордсворта Моксона любому выбору. Никакой выбор не дает вам идеальных драгоценных камней, которые можно найти в отдельных строках или в полдюжине строк, которые можно найти в «скучных» стихотворениях ».

Возможно, тогда лучший вариант — поискать на рынке подержанных вещей старое доброе издание Вордсворта с тех времен, когда к нему относились с гораздо большей симпатией.Я не знаю издания Элиота Моксона, но поскольку Моксон был современником и другом Вордсворта, такие издания, вероятно, будут очень старыми, редкими и дорогими. В написании этого эссе мне очень помогло сочинение Томаса Хатчинсона (1904 г.) в редакции Эрнеста де Селинкура (1936 г.) — хотя мне не помогли отсутствующие страницы 459–62, которые, я надеюсь, уникальны для экземпляра из Университета Лидса. Библиотека! В общем, чем старше ты становишься, тем лучше, и я бы использовал неотредактированный Хатчинсон 1904 года, если бы мог.

Чарльз Игер — ученый, учитель и поэт из Йоркшира, Англия. Он является соавтором сборника стихов Synkronos (2017) с Владом Кондрином Тома. Несмотря на то, что он распродан, его можно бесплатно прочитать в Интернете. Его стихи опубликовала EPIZOOTICS! и Общество классических поэтов. Его ближайшие проекты включают книгу о богах Шекспира; книги по религии Вордсворта и Диккенса; сочинения для классической гитары; книга отличий; и стихи, переводные и оригинальные.
@sircharleseager
[email protected]

Интернет-ресурсы

https://www.gutenberg.org/files/9622/9622-h/9622-h.htm

https://en.wikisource.org/wiki/Lyrical_ballads/Volume_2/Hart-leap_Well

https://www.gutenberg.org/cache/epub/8912/pg8912-images.html

https://www.gutenberg.org/files/32459/32459-h/32459-h.htm

https://www.gutenberg.org/files/30235/30235-h/30235-h.htm

ПРИМЕЧАНИЕ: Общество считает эту страницу, где находятся ваши стихи, также и вашим местом жительства, куда вы можете пригласить семью, друзей и других людей. Не стесняйтесь относиться к этой странице как к своему дому и удаляйте здесь всех, кто не уважает вас. Просто отправьте электронное письмо на адрес [email protected]. В строке темы укажите «Удалить комментарий» и укажите, какие комментарии вы хотите удалить. Общество не поддерживает какие-либо взгляды, выраженные в отдельных стихах или комментариях, и оставляет за собой право удалять любые комментарии для поддержания приличия этого веб-сайта и целостности Общества.Пожалуйста, ознакомьтесь с нашей Политикой комментариев здесь.

Прощание: отказ от траура | Encyclopedia.com

Джон Донн 1633

Биография автора

Текст стихотворения

Сводка стихотворения

Темы

Стиль

Исторический контекст

Критический обзор

000

000

Стихотворение нежно утешает любовника говорящего при их временном расставании, прося их расстаться спокойно и тихо, без слез и протестов. Оратор оправдывает желательность такого спокойствия, развивая способы, которыми эти двое разделяют святую любовь, как сексуальную, так и духовную по своей природе. Подобное прославление земной любви Донном часто называют «религией любви», что является ключевой чертой многих других известных стихотворений Донна, таких как «Канонизация» и «Экстаз». Донн считает их любовь священной, возвышенной над любовью обычных земных любовников. Он утверждает, что из-за уверенности, которую дает им любовь, они достаточно сильны, чтобы пережить временную разлуку. Фактически, он обнаруживает способы предположить, посредством метафизического тщеславия, что двое из них либо обладают одной душой и поэтому никогда не могут быть разделены, либо имеют две души, постоянно связанные друг с другом. Метафизическое тщеславие — это расширенная метафора или сравнение, в котором поэт проводит изобретательное сравнение двух очень непохожих друг на друга объектов.«Прощание: запретить скорбь» заканчивается одним из самых известных метафизических замыслов Донна, в котором он доказывает близость влюбленных, сравнивая их души с ногами компаса для рисования — сравнение, которое обычно не приходит в голову поэту, пишущему. о его любви!

Донн родился в Лондоне в 1572 году. Его семья была католической веры (его мать была родственницей католического мученика сэра Томаса Мора), и он вырос, испытав религиозную дискриминацию англиканского большинства в Англии против католиков.Было высказано предположение, что именно эта дискриминация помешала Донну завершить учебу в Оксфордском университете. Покинув Оксфорд, он изучал право в Лондоне и получил степень в 1596 году. В поисках приключений Донн отправился с английскими экспедициями против испанцев, и его опыт вдохновил на создание стихов «Буря», «Штиль» и «Сгоревший корабль». . » В следующем году Донн вернулся в Лондон и стал секретарем сэра Томаса Эгертона. В декабре 1601 года он тайно женился на шестнадцатилетней племяннице Эгертона Энн Мор.Когда эта новость стала достоянием общественности, отец Мора безуспешно пытался аннулировать брак, но ему удалось на короткое время заключить Донна в тюрьму. В 1602 году Донн был освобожден и, теперь безработный, провел следующие тринадцать лет, пытаясь обеспечить финансовую безопасность своей семье. В конце концов, он перешел из католицизма в англицизм и был зачислен сэром Томасом Мортоном, чтобы помочь ему в написании антикатолических брошюр. В 1610 году он опубликовал свою первую работу « Псевдомученик », в которой попытался убедить английских католиков отказаться от своей верности Риму (дом католической церкви) и принести присягу на верность британской короне.С 1611 по 1612 год Донн сопровождал сэра Роберта Друри во Францию ​​в длительной дипломатической миссии, в ходе которой он сочинил некоторые из своих самых известных стихотворных писем, похоронные стихи, священные сонеты и любовные стихи, в частности «Прощание: запрещая траур». Вернувшись в Англию в 1612 году, Донн собирался стать англиканским министром, но колебался из-за неуверенности в себе. В конце концов он был рукоположен в начале 1615 года и быстро стал одним из самых уважаемых священнослужителей своего времени. Он был избран деканом Св.Павла в 1621 году, и он посвятил большую часть своей жизни написанию проповедей и других религиозных сочинений до своей смерти в 1631 году.

 Как добродетельные люди мягко уходят, 
 И шепчут своим душам, 
 Пока некоторые из их грустных друзей говорят , 
 Дыхание уходит, и некоторые говорят: Нет: 
 Так давайте же растаем и не шуметь, 5 
 Ни слезы, ни вздохи не двинутся; 
 «Осквернили наши радости. 
 Чтобы миряне узнали о нашей любви. 
 
 Движение земли приносит вред и страхи, 
 Люди считают, что оно сотворило и означало; 10 
 Но трепет сфер, 
 Хотя намного больше, невинно.
 
 Тупая подлунная любовь любовников 
 (Чья душа есть разум) не может допустить 
 Отсутствия, потому что она удаляет 15 
 Те вещи, которые ее составляли. 
 
 Но мы, благодаря такой утонченной любви 
 Что мы сами не знаем, что это такое, 
 

 Inter-assurèd of the mind, 
 Не забывайте о глазах, губах и руках. 20 
 Итак, две наши души, которые составляют одно, 
 Хотя я должен идти, но вынести еще не 
 Брешь, но расширение, 
 Как золото в воздушной тонкости.
 
 Если их два, значит, два 25 
 Как жесткий двойной компас - это два; 
 Твоя душа, непоколебимая нога, не показывается. 
 Движение, но делает это, если другие делают. 
 
 И хотя он в центре сидит, 
 Но когда другой далеко бродит, 30 
 Он наклоняется и прислушивается к нему, 
 И растет прямо, когда тот возвращается домой. 
 
 Такой хочешь быть для меня, кто должен, 
 Как и другая нога, косо бежать; 
 Твоя твердость делает мой круг справедливым, 35 ​​
 И заставляет меня кончить там, где я начал.
 

Строки 1–4

Начало стихотворения вызывает некоторые затруднения у читателей, потому что первые две строфы состоят из метафизического самомнения, но мы не знаем этого до второй строфы. Мы не должны читать слово «как» в начале стихотворения как «пока», хотя это может быть нашим инстинктом. Вместо этого «как» здесь означает «таким образом»; он вводит расширенное сравнение, сравнивающее смерть добродетельных людей с разделением двух влюбленных. Эта первая строфа описывает, как умирают добродетельные люди.Поскольку они вели хорошую жизнь, смерть не пугает их, и поэтому они умирают «мягко», даже побуждая свои души покинуть свои тела. На самом деле их смерть настолько тиха, что их друзья, собравшиеся у смертного одра, не могут прийти к единому мнению о том, живы ли они еще и дышат ли они.

Строки 5–6

Теперь говорящий показывает, что обращается к своей любви, с которой он должен расстаться. Само стихотворение окажется «прощанием» названия. Он также показывает, что использовал сравнение и что разлука влюбленных должна напоминать тихую смерть добродетельных людей.Этот пример метафизического тщеславия может показаться странным для сравнения — умирающие мужчины с разлукой любовников, — но ключевым сравнением является тишина этих двух событий. Он также может предполагать, что их разлука, хотя и временная, будет для него маленькой смертью. Тем не менее, он просит свою любовь, чтобы они тихо расстались и «растворились», а не разделились: образ слияния предполагает, что они все еще могут быть связаны в жидкой форме — идея, к которой стихотворение возвращается позже. Он также просит ее не предаваться чрезмерно драматическим и шаблонным страданиям обычных разлучающих любовников.

Строки 7–8

Эти строки подсказывают, почему он хочет тихого разлуки: радости, которые они разделяют, как духовные, так и сексуальные, для него святы. Громко жаловаться со слезами или вздохами — значит транслировать свою любовь тем, кого он называет «мирянами». Посредством этой метафоры он предполагает, что обычные люди похожи на «мирян», которые не понимают святости и тайны своей любви. Таким образом, говорящий подразумевает, что двое из них подобны священникам в «религии любви». Поэтому для нее громкий протест против его ухода означало бы «осквернить» радость их святого союза, открыв ее непосвященным и недостойным.Желание, чтобы его оставили в покое, уметь любить наедине, особенно характерно для Донна. Несколько других его стихотворений также стремятся к уединению, например «Канонизация» и «Восход солнца» . Это празднование личного мира двух влюбленных сильно контрастирует с традициями любовной поэзии эпохи Возрождения, в которой любовник желает передать свою любовь миру.

Строки 9–12

Эта строфа противопоставляет драматические потрясения на земле и на небе.Землетрясения вызывают огромные разрушения и вызывают удивление и замешательство среди людей. Напротив, «трепет сфер», трепет или вибрация всей вселенной, гораздо более значим по своему масштабу, но также «невинен» — мы не можем видеть или чувствовать его, потому что это небесное событие. Донн здесь использует старомодную модель космоса Птолемея, в которой каждая планета, Солнце, неподвижные звезды и первичный двигатель , или «первичный двигатель» занимали кристаллическую сферу, окружающую Землю, в центре.Контраст между небесными и земными вибрациями предполагает развитие контраста в строках 13–20 между земными любовниками, направляемыми сексом, и любовниками, которые, как и они, зависят от своего духовного союза.

Строка 11

В древней и средневековой астрономии трепет сфер относился к вибрации самой внешней сферы вселенной Птолемея, заставляющей каждую внутреннюю сферу двигаться соответствующим образом.

Строки 13–16

Говорящий переходит от противопоставления земных и небесных событий к противопоставлению земной любви переживанию, которое разделяют он и его возлюбленный.В этой строфе он раскрывает, почему земные любовники не могут вынести разлуки друг с другом. «Душа» или сущность таких обычных, «подлунных» любовников — «чувство»: то есть их любовь основана на пяти чувствах и, следовательно, состоит из сексуального влечения. Поэтому, когда такие влюбленные расходятся, они удаляют друг от друга самую основу своей любви, которая меняется и исчезает, как луна.

Строки 17–20

Оратор продолжает успокаивать свою любовь, развивая качества, благодаря которым их общая любовь способна выдержать разлуку.В отличие от подлунных любовников, их любовь основана не только на чувственном удовлетворении. На самом деле, это такая чистая любовь, что даже они сами не могут ее определить. Но поскольку они уверены в чувствах друг к другу, их физическое разделение — отсутствие глаз, губ и рук — вызывает у них меньше беспокойства.

Строки 21–24

Говорящий начинает делать выводы об отношениях между его душой и душой своей любви. «Следовательно» звучит как завершение логического аргумента, и он на самом деле пытался убедить свою любовь не оплакивать его во время его отсутствия.Поскольку они «связаны разумом», он предполагает их близость, говоря, что их две души на самом деле объединились, чтобы сформировать одну душу. Когда он отправится в путь, одна душа не разорвется на две части; вместо этого он достаточно гибкий, чтобы действительно расширяться. Он использует золото как сравнение, чтобы прояснить это расширение. Хотя драгоценность золота предполагает ценность их любви, ключевым свойством золота здесь является его пластичность. Золото можно заставить сильно расшириться, потому что его можно забить в чрезвычайно тонкий, «воздушный» лист.Поэтому Донн использует сравнение, которое работает эмоционально, поскольку золото ценно, но также и с научной точки зрения, поскольку пластичность золота соответствует гибкости и широте их любви. Их любовь не сломается, а расширится, удерживая их вместе во время разлуки.

Строки 25–28

Теперь оратор допускает, что он и его любовь могут иметь две отдельные души, а не одну. Затем он развивает связь их двух душ в одном из самых известных и гениальных метафизических замыслов Донна — расширенном сравнении, в котором говорящий сравнивает две души влюбленных с ногами компаса для рисования.Он сравнивает ее душу с «неподвижной ногой» компаса, а свою — с другой.

Media Adaptations

• Аудиокассета под названием The Love Poems of John Donne (рассказанная Ричардом Бертоном) была выпущена в июне 1998 года компанией Caedmon Audio Cassette. .
• Penguin Audiobooks опубликовали аудиокассету John Donne Poems в апреле 1999 года.
• Ванесса и Корин Редгрейв рассказывают аудиокнигу John Donne: Poets for Pleasure, выпущенную в июне 1999 года Hodder / Headline Audiobooks.
• Аудиокассета под названием Джон Донн: Избранные стихи была выпущена Blackstone Audio Books в августе 1997 года.
• В 1987 году Spoken Arts выпустила аудиокассету с произведениями Донна под названием Сокровищница Джона Донна.

фут. Подобно компасу, их две души соединяются наверху, напоминая нам, что их любовь — это духовный союз, «завязанный на разуме».

Строки 29–32

Теперь оратор развивает компасное тщеславие.Хотя душа его любви — неподвижная ступня, и его душа будет блуждать в его путешествиях, ее душа будет постоянно склоняться к нему, так как их две души соединены, и вернется в свое правильное вертикальное положение, когда его ножка компаса вернется домой. ей. В этом месте стихотворения Донн участвует в нескольких каламбурах, которые предполагают полноту любви этих двух людей. Хотя оратор подчеркивал духовную чистоту их любви, его утверждение о том, что компас «растет прямо», напоминает нам, что их союз важен и удовлетворяет их как в сексуальном, так и в духовном плане.Строка 26 с более ранним описанием «жестких двойных циркулей» также может намекать на эрекцию мужчины. Говорящий может продолжать каламбур, описывая, как компас при закрытии «возвращается домой» — обычное выражение для «достижения цели», которое может указывать на половой акт.

Строки 33–36

Оратор завершает тщеславие — и стихотворение — тем, что вновь заявляет, что верность его любви и духовная стойкость позволят ему продолжить свой путь и счастливо вернуться домой.Его бег «наискось» буквально описывает угол открытого компаса, а также предлагает косвенный, обходной маршрут его путешествий. В этой заключительной строфе Донн, возможно, включил дополнительные сексуальные каламбуры, чтобы подчеркнуть счастливое будущее воссоединение влюбленных. В духовных терминах компаса тщеславие ее твердость позволяет ему завершить свой круг или путешествие; в сексуальном плане его твердость сделает ее круг справедливым. И, заставляя говорящего «закончить там, где я начал», Донн может предложить, чтобы говорящий завершил свое путешествие, вернувшись в ее утробу в качестве любовника, точно так же, как он первоначально начал свою жизнь, оставив утробу своей матери.Возможность того, что Донн включил эти сексуальные каламбуры, показывает богатство его языка и разнообразие значений, доступных читателям его работ. Это также предполагает видение человеческой любви как здоровой интеграции духовных и сексуальных аспектов нашей природы.

Смерть

Смерть, тема, не редкость для творчества Донна, является важной темой в «Прощании: Запрещение скорби». Во вступительной строфе стихотворения Донн упоминает о «добродетельных людях, уходящих мягко».Он использует это понятие смерти как метафору своего предстоящего отъезда в путешествие, которое уведет его от жены на длительный период времени.

Любовь

Известный своей любовной поэзией, нет ничего необычного в том, что любовь является неотъемлемой темой «Прощения: Запрещение скорби». Сравнив свой уход со смертью, Донн напоминает жене, что излияние печали и эмоций по поводу его ухода осквернило бы их любовь друг к другу. Он использует любовь «тупой любви подлунных любовников» или любовь, которая явно обыкновенная и даже незрелая, чтобы противопоставить «утонченной» любви, которую разделяют Донн и его жена.Их любовь выходит за рамки физического; это духовная любовь, которая превосходит материальный мир и ограничения их собственных тел. Донн продолжает говорить, что его любовь к жене может распространяться только на расстоянии, и что именно ее любовь услышит его возвращение к ней.

Темы для дальнейшего изучения

• Прочтите книгу Уильяма Батлера Йейтса «Второе пришествие». Что бы спикер стихотворения Йейтса сказал бы об изображениях, которые использует Донн?
• Сравните идеи, выраженные в этом стихотворении, с идеями, выраженными в книге Уильяма Вордсворта «Мое сердце вскакивает.«Что эти два стихотворения рассказывают вам о молодости? О природе? Влияет ли тот факт, что они были опубликованы с разницей в 175 лет, на то, как вы понимаете их значение, или нет?
• Согласны ли вы с идеями четвертой строфы? Объясните, что вы думаете о тех, кто «не может допустить отсутствия».

Религиозная вера

Благочестие почти всегда присутствует в поэзии Донна, и «Прощание: Запрещение скорби» не исключение. Сравнивая свой уход со смертью «добродетельных людей», он ссылается на тот факт, что благочестивые люди, уверенные в своей вере, не боятся смерти.Скорее, они принимают это, потому что знают, что вечная жизнь ожидает их, и они будут приветствоваться рукой своего Господа. «Грустные друзья», окружающие этих умирающих, расстроены своей потерей, но они тоже осознают, что эта кончина не совсем печальная ситуация, поскольку люди отправляются в лучшее место, рай. Кроме того, надежность мужчин в их вере также используется как метафора безопасности Донна в его отношениях с любимой женой.

Наука

Наука — это тема, которая преобладает в прощальных словах Донна, независимо от того, присутствует ли она в ссылках на математические инструменты, такие как компас для рисования, который был изобретен Галилеем всего двумя годами ранее, или на круг и его бесконечность, идеальные качества.Наука тоже присутствует, когда он ссылается на «движение земли», и что такие движения, то есть землетрясения, вселяют страх в сердца людей. Он также использует науку для сфер, имея в виду сферы Птолемея, в которых движутся небесные тела. Наука тоже играет роль, поскольку Донн упоминает, что его любовь расширится «как золото до воздушной тонкости», ссылаясь как на драгоценный металл, так и на его физические свойства.

Донн строит «Прощание: Запрещение скорби» в девяти четырехстрочных строфах, называемых ква-поездами, используя четырехтактную тетраметровую линию ямба.Схема рифмы для каждой строфы — это чередующиеся abab, , и каждая строфа грамматически самодостаточна. Эта простая форма нехарактерна для Донна, который часто придумывал сложные строфовые формы и схемы рифм. Однако его простота позволяет читателю с большей готовностью следовать сложным аргументам говорящего.

Первые две строфы утверждают, что говорящий и его любовь должны разделиться тихо — так же тихо, как праведники идут на смерть, — потому что их любовь священна и не должна оскверняться публичными эмоциональными проявлениями.Следующие три строфы рассматривают святую природу их любви, противопоставляя ее обычным любовникам, которые основывают свои отношения исключительно на сексуальном влечении. Последние четыре строфы образно рассматривают способы, которыми души влюбленных останутся соединенными даже во время их физического разделения.

Король Англии Яков I

Яков I правил Англией с 1603 по 1625 год. Его мать, Мария, королева Шотландии, была вынуждена отречься от престола Шотландии в 1567 году, а Джеймс, родившийся годом ранее в 1566 году, был назвали королем вместо нее.Слишком молод, чтобы править, он формально не был королем до 1581 года. В то время между католиками и протестантами в Шотландии было много раздоров, и, фактически, Джеймс был похищен в 1582 году группой протестантских дворян и получил свободу год спустя, сбежав.

Затем он заключил союз со своей кузиной королевой Англии Елизаветой I и после ее смерти унаследовал английский трон, объединив таким образом короны Англии и Шотландии. Во время его правления отношения с католиками в Англии были в лучшем случае натянутыми, что привело к Пороховому заговору в 1605 году, который представлял собой заговор от имени католиков с целью взорвать парламент из-за строгих уголовных законов, принятых правительством против католиков.Несмотря на усилия по ослаблению напряженности, Джеймс закончил эскалацию вражды между католиками и протестантами, заключив союз с Францией и вступив в войну против Испании, католической нации.

Донн вскоре стал участвовать в жизни монарха после того, как Джеймс I прочитал прозаическое произведение Донна 1610 года, Псевдомученик, , в котором Донн заявил, что католики могут присягать королю, не нарушая своей религиозной верности. Это принесло Донну внимание и благосклонность Джеймса I, который считал, что Донн станет сильным дополнением к его церкви.Таким образом, он оказал значительное давление на Донна, чтобы тот стал англиканским священником. Джеймс I даже зашел так далеко, что увидел, что Донн больше не получал предложений покровительства, чтобы заставить финансово нестабильного поэта уступить. В 1615 году Джеймс I исполнил свое желание, когда Донн принял священный сан и стал преуспевающим посланником англиканской церкви. Яков I возложил деканат церкви Святого Павла на Донне в 1621 году. Известный своей версией Библии короля Якова, Иаков I умер в 1625 году, и ему наследовал его сын Карл I.

Метафизическая поэзия

Метафизическая поэзия в значительной степени родилась из произведений Донна. Отмеченная метафорой и тщеславием — сопоставление несвязанных мыслей таким образом, что побуждает читателя задуматься над тезисом стихотворения — метафизическая поэзия больше занимается анализом чувств, в отличие от ее предшественницы, елизаветинской поэзии, которая была гораздо более буквальной и сосредоточивалась больше на материальности. предмета, а не эмоций и мыслей. Среди других метафизических поэтов — Абрахам Коули, Ричард Крэшоу и Эндрю Марвелл.Хотя метафизическая поэзия потеряла популярность в восемнадцатом и девятнадцатом веках, в начале двадцатого века она получила возрождение в признании, во многом благодаря поэтам Руперту Бруку и Т.С. Элиоту, последний из которых написал очень влиятельное эссе. в 1921 году под названием «Метафизические поэты».

Барокко

Барокко было преобладающим влиянием в семнадцатом веке, в течение которого Донн писал. Барокко включает в себя стили архитектуры и искусства, а также литературу.Искусство барокко часто отличается сильными контрастами света и тьмы (известными как chiaroscuro ), а также атмосферой реализма и религиозных влияний. Хотя Донн находится в границах позднего Возрождения, которые пересекаются с рассветом эпохи барокко, его чаще рассматривают как поэта эпохи барокко, потому что природа его поэзии резко отличается от его непосредственных предшественников и нескольких современников.

Сравните и сравните

• 1607: Первое постоянное английское поселение на территории нынешнего штата Вирджиния в США основано в Джеймстауне.

  Сегодня: Соединенные Штаты, которые были официально образованы после обретения независимости от Англии и организации своего формального правления посредством Конституции в конце восемнадцатого века, превратились в одну из самых могущественных держав в мире.

• 1633: Инквизиция приказала Галилео Галилею предстать перед судом в Риме по обвинению в «серьезном подозрении в ереси», как он обсуждал в своем сочинении теории Коперника, которые церковь считала еретическими.Он осужден и приговорен к пожизненному заключению, а его книгу Диалог приказано сжечь.

  Сегодня: Теории Коперника уже давно приняты, и в 1992 году папская комиссия, собравшаяся по просьбе Папы Иоанна Павла II в 1979 году, наконец, признала ошибку Ватикана в осуждении Галилея.

Писатели эпохи барокко, как и другие художники, находились под сильным влиянием недавних научных открытий, таких как открытие Коперника, что Земля на самом деле не является центром Вселенной.Тогда литература того времени, особенно драма и поэзия, стала менее буквальной и более драматичной, образной и метафорической, а также несколько риторической по своей природе.

Наука и эпоха открытий

Ренессанс положил начало эпохе открытий, которая ознаменовалась ростом интереса не только к человеку, но и к окружающему его миру. Такие исследователи, как Христофор Колумб и Понсе де Леон, исследовали Америку и положили начало эпохе колонизации, которая продлилась сотни лет.Ученые также сделали великие открытия во второй половине эпохи Возрождения, включая монументальное открытие Коперника, согласно которому Солнце, а не Земля, находится в центре Вселенной.

Позже итальянский физик и астроном Галилео Галилей (1564–1642) изобрел математический компас (который занимает центральное место в книге Донна «Прощание: запретить скорбь») и построил телескоп с двадцатикратным увеличением, который позволил ему наблюдать за горами и кратерами. Луна. Его работа ознаменовала поворот в научном методе: точное измерение стало преобладать над распространенным мнением.Галилей работал почти в то же время, что и Йохан Кеплер (1571–1630), немецкий астроном и натурфилософ, сформулировавший свои ныне известные законы движения планет. Кеплер также создал систему бесконечно малых величин, которая была предшественницей исчисления. Интересно, что хотя это не может быть полностью подтверждено учеными и историками, говорят, что Донн посетил Кеплера в 1619 году во время поездки в австрийский город Линц.

Спустя несколько десятилетий после смерти Донна метафизический стиль и экстравагантное остроумие его поэзии подверглись критике со стороны важных английских писателей-неоклассиков.В их число входили поэт и критик Реставрации Джон Драйден, чье эссе 1693 года «Рассуждение о происхождении и развитии сатиры» считало изобретательность Донна «неестественной», и критик восемнадцатого века Сэмюэл Джонсон, который впервые применил слово «метафизический» применительно к работе Донна и его последователей, но уничижительно. Фактически, Джонсон зашел так далеко, что сказал о знаменитом тщеславии, сравнивая влюбленных с компасом, что «можно сомневаться в том, что абсурд или изобретательность имеют большее значение.Однако в начале двадцатого века писатели-модернисты «заново открыли» поэзию Донна и высоко оценили ее интеграцию интеллекта и эмоций, а также ее ритмическое изобретение. В произведении 1953 года, перепечатанном в его эссе четырех десятилетий, американский поэт и критик Аллен Тейт дал подробное объяснение некоторых из самых запутанных отрывков стихотворения. Он концентрируется на начальном образе умирающего добродетельного человека для разлуки влюбленных, объясняя, как фигура работает как с религиозной, так и с сексуальной точки зрения.«Структура стихотворения, — утверждает он, — включает каламбур« умирать »: оргазмический экстаз как буквальный аналог духовного экстаза; физический союз как аналог духовного ». Таким образом, «растопить и не шуметь» означает: «Пройдем через тело, позволь нам« умереть »в обоих смыслах, и потеря физического« я »предотвратит шумное горе« подлунных любовников »при расставании. ” В эссе 1967 года, собранном в его Предисловиях к опыту литературы, Лайонел Триллинг находит в стихотворении авторитетный голос, подкрепленный тем, что Донн избегает строгого измерения.Ритмично эта «смелая свобода заставляет нас чувствовать, что она говорит что-то« настоящее », а не« поэтическое »», и это чувство искренности делает убедительными такие маловероятные приемы, как тщеславие компасов. Хелен Гарднер также отмечает авторитетность голоса стихотворения и далее предполагает, что желание «не шуметь», нехарактерное для того, что муж сказал бы жене, освещает сердце стихотворения, тайный и священный мир любви двоих. любители делятся.

Кэролайн М. Левчук

Левчук, писатель и редактор, опубликовала статьи о литературе, а также научные очерки и детские книги.В этом эссе она сосредотачивается на произведении Донна «Прощание: отказ от траура» как на портрете зрелой духовной связи, которую Донн разделяет со своей женой Энн Мор.

Стихотворение Джона Донна «Прощание: отказ от скорби», написанное по случаю длительного разлуки Донна с женой, является ярким примером зрелых духовных отношений Донна с женой. Конечно, сексуальная любовь часто была темой в поэзии Донна, и до того, как он влюбился в свою жену Энн Мор, он имел репутацию какого-то грабителя.Читая этот отрывок, кажется, что именно из-за его любовных отношений с Энн Донн испытал любовь, не знавшую границ; физическое разделение не могло подавить его. Хотя некоторые ученые считают, что стихи Донна на самом деле не документируют его личный опыт, это произведение, написанное для настоящего случая и никогда не публиковавшееся при его жизни, может быть истолковано как личное свидетельство не только о печали Донна по поводу его ухода, но и о том, что он сам. глубина его чувств и веры в жену.

«Его плоть не горит для его жены; его сердце и разум, а также его душа ».

В первых строках стихотворения Донн сравнивает свою веру в связь его и его жены с верой добродетельных мужчин в свои отношения с Богом. В то время как другие могут бояться смерти, истинно набожные отправятся в загробную жизнь с тихим смирением и даже с небольшим оптимизмом. Сравнивать религиозную преданность и веру с любовью, особенно романтической или сексуальной, — это тема, которую часто можно увидеть в других произведениях той эпохи, особенно в мраморной скульптуре Джанлоренцо Бернини Ecstasy of St.Тереза, , в котором святая Тереза ​​переполняется экстазом из-за своей преданности своему господину. Религиозная вера, таким образом, чаще всего непоколебима, и это тщеславие Донна, сравнивающего святость своего брака с глубоко укоренившейся религиозной верой, превозносит его и Энн связь с чем-то даже сверх романтического или сексуального; это образец истинной духовной связи, существовавшей между ними.

Донн утверждает, что слезы по поводу их разлуки осквернили бы святость их любви.В то время как поэтические предшественники Донна часто писали о телесности любовника или о том, с какой неотложностью человек желает увидеть своего возлюбленного (например, знаменитая строка Уильяма Шекспира из Ромео и Джульетта: «Расставание — такая сладкая печаль»), Донн настаивает на том, что публично демонстрации были бы вульгарными и неуместными в свете уникальных отношений, которые разделяют они с Энн. Кроме того, он настаивает на том, что такие действия «скажут мирянам о нашей любви», таким образом, публичное раскрытие их печали мирянам будет несовместимо с частной природой их зрелого сообщества и будет противоречить его священной природе.

Продолжая свой путь, Донн говорит о спокойствии, которое должно окружать его прощание с возлюбленной, настаивая на том, что она должна быть такой же незаметной, как планеты, вращающиеся в небе. Он указывает, что это движение планет, безусловно, более мощно, чем что-то обычное, например землетрясение, — образ, который он сравнивает с явным выбросом эмоций. Связывая любовь его и его жены с небесным, но безмолвным поступком, Донн еще раз возводит их отношения к надземным

Что мне читать дальше?

• «« К его скромной госпоже »Андре Марвелла» , впервые опубликованное в 1650 году, представляет собой поэму обольщения, в которой мужчина пытается убедить женщину лечь с ним в постель, поскольку они мчатся со временем и не имеют роскошь влюбиться в праздном темпе.Поклонник убедительно спорит с объектом своих страстных привязанностей.
• «Экстаз» Джона Донна, опубликованный в 1633 году, описывает двух влюбленных, лежащих рядом и смотрящих друг другу в глаза, в то время как их души выходят из их тел и переплетаются, чтобы стать одной, более совершенной душой. Рассказчик стихотворения также допускает, что такое соединение душ также должно выражаться физически, указывая тем самым на то, что их тела на самом деле в некоторой степени необходимы для их любви.
• Знаменитая религиозная поэма Джорджа Герберта «Пасхальные крылья» (1634) написана таким образом, что ее строки, богатые метафизическими образами, имитируют форму, о которой он пишет.
• Ричард Крэшоу «Эпитафия мужу и жене, которые умерли и были похоронены вместе» (ок. 1646 г.), говорит о вечной связи, которую супружеская пара разделит после смерти. Он называет узы вечными теперь, когда они были скреплены их уходом из этого мира.

статус.Использование такой метафоры проливает свет на отношения, из-за чего кажется, что немногие могут по-настоящему осознать всю серьезность отношений Донна и Энн, поскольку они не будут полностью осознавать все их махинации. Эта атмосфера уединения не отличается от частной природы глубокой религиозной преданности. Вера и некоторые из ее наиболее важных действий, такие как исповедь и молитва, являются действиями в высшей степени интимными; Сама вера также является внутренним процессом, и истинно благочестивые люди не всегда понимают глубину своих убеждений.

Этому возвышенному состоянию, которому он приписывает связь своей и Анны, в следующей строфе противопоставляется любовь «тупых подлунных любовников», то есть любовь обычных любовников в большей части общества. Эта общая любовь, «чья душа есть разум», не может противостоять отсутствию, поскольку физическая сущность — это то самое, на чем цементируется такая ненадежная, незрелая любовь. Донн, напротив, утверждает, что его и его жену разделяет «утонченная» любовь, которую почти невозможно определить. Это «взаимосвязано с умом», что снова указывает на привязанность, которая по своей природе гораздо более духовна, нежели зависит от близости возлюбленного человека.Донн настаивает на том, что ему «все равно, глаза, губы и руки нельзя скучать». Его плоть не горит для его жены; его сердце и разум, а также его душа.

Донн нашел в жене свою вторую половинку. Он напоминает ей, что их две души «едины». Это провозглашение снова указывает на божественную связь этих двух частей. И снова, бросая вызов ограничениям обычной любви, которая требует близости и ненавидит отсутствие, Донн делает еще одно грандиозное заявление, убеждая свою жену «терпеть еще не / разрыв, а расширение /, как золото в воздушную тонкость». .Это утверждение напоминает пословицу: «Отсутствие делает сердце более нежным». Донн говорит Энн, что их любовь вырастет и преодолеет любое физическое расстояние, которое их разделяет. Расстояние не вызовет раскола в их любви; скорее, их преданность фактически увеличится по площади в результате разделения. Упоминание золота, драгоценного металла, также опровергает его взгляд на их отношения как на нечто драгоценное и редкое.

Последние три строфы поэмы содержат одно из самых известных метафизических замыслов Донна.Он сравнивает себя и свою жену с двумя ножками математического компаса. Сам по себе компас напоминает о прочности (из-за его состава), а также о точности, точности и достоверности. Это также инструмент, функция которого зависит от двух частей, работающих в тандеме. Уверенность и командная работа — отличительные черты зрелых любовных отношений. Одно лишь огненное чувство ничего не добьется. Зрелые отношения тоже требуют силы. Энн как «неподвижная нога» дает силу Донну, который, как и другая движущаяся нога, должен бродить далеко.Однако он отмечает, что это Энн «наклоняется и слушает» ему вслед. Это подтверждает его заявление о том, что их любовь расширится, чтобы заполнить пространство между ними. Донн ссылается на «твердость» Энн, что опять же противоречит его уверенности в ее чувствах к нему. Он утверждает, что именно эта твердость «делает [его] круг справедливым». Круги — не редкость для поэзии Донна и символизируют не только совершенство, но и бесконечность. Понятие бесконечности, чего-то бесконечного, укрепляет представление о повышенной привязанности Донна к своей жене.

Зрелый тон этого стихотворения резко контрастирует с некоторыми другими произведениями Донна, написанными предположительно в его молодые годы. В «Песне», например, Донн пишет о невозможности найти женщину, одновременно красивую и верную. Он сравнивает эту задачу с ловлей падающей звезды или оплодотворением растения. Этот цинизм можно рассматривать как свидетельство того, что Донн еще не испытал любви, которая изменила его душу и его поэзию.

Хотя Донн писал о глубокой любви, превосходящей физическую близость, он действительно верил в физическую сторону романтики.На самом деле, многие стихотворения Донна по своей природе довольно многозначительны. В его стихотворении «Экстаз» обсуждается слияние двух влюбленных душ, ведущее к образованию одной совершенной души. Однако, несмотря на это, стихотворение заканчивается на ноте, в которой Донн признает, что мозг все еще идеально проявляется в физическом.

Священный характер отношений Донна можно также противопоставить поэзии его современника Эндрю Марвелла. Знаменитое стихотворение Марвелла «К его скромной госпоже» — это тонко завуалированное соблазнение жениха, который, по его намерениям, убеждал, что у них нет времени заниматься формированием глубоко укоренившейся связи; он считает, что им следует действовать в соответствии со своими физическими побуждениями, а не формировать союз разума и души.Однако для Донна и Энн физическая одержимость, будучи наградой за отношения, не обязательно является неотъемлемым фактором их непосредственной жизнеспособности.

Есть определенная доля иронии в окружении «Прощения: запретить траур» в том, что любимая жена Донна Энн умерла после рождения двенадцатого ребенка, когда Донн был на одной из своих многочисленных деловых поездок. Легенда гласит, что Донн обедал с друзьями, когда ему явилось привидение его жены.Вскоре после этого ему сообщили, что она тяжело заболела. Конечно, это свидетельство их преданности и исключительной связи, которую они разделяли, даже с критиками, которые могут утверждать, что его стихи не являются прямым отражением его личных эмоциональных переживаний.

Источник: Кэролайн М. Левчук, в эссе для Поэзия для студентов, Gale Group, 2001.

Дженнифер Басси

Басси имеет степень магистра междисциплинарных исследований и степень бакалавра английской литературы.Она независимый писатель, специализируется на литературе. В следующем эссе она дает обзор образов в стихотворении Донна, демонстрируя, как каждое изображение способствует общему значению стихотворения. Объясняется и идентифицируется использование Донном метафизического самомнения .

«Стихотворение, хотя и сложное, доступно именно благодаря множеству взаимосвязанных образов, представленных повсюду».

Джон Донн написал «Прощание: запретить траур» в 1611 году, когда он готовился к одному из своих частых путешествий вдали от своей жены Энн.Глубокая любовь Донна к своей жене очевидна в стихотворении, в котором объясняется, что пара не должна горевать, когда они разлучены, потому что их любовь связывает их вместе, независимо от расстояния.

Донн и его молодая жена были женаты десять лет на момент написания стихотворения. Она была племянницей нанимателя Донна; когда он сбежал с ней в 1601 году, он разрушил свои карьерные перспективы. В результате Донн испытывал значительные трудности с поиском работы, и пара изо всех сил пыталась обеспечить свою постоянно растущую семью.(Энн умерла в 1617 году, когда родила двенадцатого ребенка.) Предыстория этого стихотворения очень важна, потому что она дает читателю понимание той любви, которую разделяли Донн и его жена; это была любовь, которая сохраняла брак крепким и живым перед лицом невзгод.

Как поэт-метафизик Донн выражал любовь особым образом. Многие из характеристик, типичных для метафизической поэзии, можно найти в «Долинной дикции: запрещая скорбь». Сюда входят интеллектуальные описания эмоций; необычные и часто поразительные сравнения; озабоченность любовью, смертью и религией; простая дикция; образы из повседневной жизни; и формулировка аргумента.

Помимо красивого любовного стихотворения, «Долина: Запрещение скорби» прочна, потому что она содержит классические иллюстрации метафизического самомнения . Этот термин относится к технике, используемой поэтами-метафизиками, в которой обычные предметы или идеи используются для создания аналогий, предлагающих понимание чего-то важного или глубокого. Современных студентов иногда вводит в заблуждение слово « тщеславие», «», потому что на современном языке оно означает «высокомерие»; но в то время, когда появился этот термин, он означал «концепция».Метафизическое тщеславие особенно эффективно, когда читатель почти сразу может идентифицировать себя со смыслом поэта, несмотря на неожиданный характер сравнения. Сегодня обсуждение метафизического самомнения неизбежно относится к «Прощению: отказ от траура» из-за умелого использования Донном неожиданных образов. Фактически, из всех образов в стихотворении только один пример не отражает метафизического самомнения.

Поэма обращается к моменту, когда влюбленные готовятся прощаться.Хотя расставание будет временным, это потенциально эмоциональная сцена, и говорящий объясняет, почему нет необходимости в слезах или печали. Задача оратора сложна, и его аргументация основана на необычной образности стихотворения. Самым первым словом стихотворения «as» Донн подчеркивает важность сравнения и аналогии в стихотворении. Некоторых читателей вводное слово «как» сбивает с толку, поскольку его можно прочитать как означающее «пока», хотя на самом деле оно означает «нравится». В строфе смерть добродетельных людей сравнивается с предстоящим разлукой говорящего со своей возлюбленной.Это странная аналогия (и, следовательно, пример метафизического тщеславия), но цель Донна — объяснить, что добродетельные принимают смерть и разлуку спокойно и без страха («Как добродетельные люди мягко уходят прочь, / И шепчут» в их души, чтобы уйти. ») Чтобы подчеркнуть спокойствие смерти добродетельных людей, Донн добавляет, что смерть приходит так незаметно, что друзья не могут сказать, действительно ли прошел последний вздох (« Хотя некоторые из их грустных друзей действительно говорят / Дыхание идет сейчас , а некоторые говорят: нет.Безмятежный тон этой строфы контрастирует с большей частью поэзии Донна, которая часто начинается с большой драмы и страсти. Вот несколько примеров: «Ради бога, молчи и позволь мне любить», «Моя селезенка душит от милосердия; храброе презрение запрещает »и« Разбей мое сердце, трехликий Бог ». Читатели, знакомые с творчеством Донна в целом, особо отметят, что спокойное вступление в это стихотворение само по себе имеет значение, поскольку Донн задает тон для своих аргументов, а также для разлуки влюбленных.

Во второй строфе Донн вводит образы расплавленного золота («Так давайте же плавимся и не шуметь»), к которым он позже вернется.Затем он использует экстремальные погодные условия как образы для эмоционального излияния. Аналогия не лестна, потому что он препятствует такому поведению; поэт предполагает, что драматические «потоки слез» и «вздохи» нечестивы и непригодны для этих влюбленных. Он добавляет, что зеваки («миряне») недостойны быть свидетелями того, как влюбленные выражают свои чувства. Упоминание Донном зевак напоминает первую строфу, в которой поэт замечает, что друзья умирающих оценивают его. На обоих изображениях люди, переживающие события, обладают пониманием, которого нет у посторонних.Скорбящие друзья не знают, что умирающий не боится и спокоен по поводу смерти, и не знают, умер ли он еще. Публика не узнает, что чувствуют влюбленные, и не узнает глубины их любви, когда они столкнутся с разлукой.

В третьей строфе Донн вводит один из классических образов метафизического самомнения — вселенную Птолемея. Он начинает с того, что расширяет метеорологические образы из предыдущей строфы: «Движение земли приносит вред и страхи / Люди считают, что это произошло и означало.Говоря о драматических грозах и стихийных бедствиях, Донн отмечает, что эти силы разрушительны и устрашающи, и они оставляют людей в замешательстве относительно их значения. Следующие строки косвенно сравнивают любовь пары с силой большей, чем стихийные бедствия, но при этом безвредной, путем введения астрономических теорий Птолемея. (Сравнение косвенное, потому что поэт вообще не ссылается на влюбленных в этой строфе.) Донн пишет: «Но трепет сфер / Хотя и намного более велик, но невиновен.Птолемей предположил, что Земля является центром Вселенной и что другие небесные тела вращаются вокруг нее. То, что не могло объяснить его сложное математическое «доказательство» своей теории, Птолемей объяснил описанием небесного трепета, которое якобы вызвало необъяснимые явления небесных явлений, таких как равноденствия. Фраза Донна «трепет сфер» относится к «трепету» Птолемея. Донн отмечает, что эти могучие колебания во Вселенной никому не причиняют вреда, несмотря на их масштабы и силу.Косвенная параллель заключается в том, что внутренний трепет, который влюбленные испытывают при мысли о разлуке, силен, но не причиняет реального вреда. Другой элемент вселенной Птолемея — астрология, вера в то, что звезды предсказывают будущее людей и народов. В более широком смысле, говорящий может предполагать, что его любви суждено, поскольку она «написана в звездах».

Донн использует золотые образы в шестой строфе, которая имеет значение на многих уровнях. Этот образ — единственный в стихотворении, который не является примером метафизического самомнения, потому что не является неожиданным.Поэты (особенно в эпоху Возрождения) издавна использовали в своих стихах золотые образы. Донн пишет: «Итак, наши две души, которые составляют одно, / Хотя я должен уйти, но вытерпеть еще не / брешь, но расширение, / Как золото бьется в воздушную тонкость». Будучи ярким, сияющим, прочным и ценным, золото, очевидно, аналогично тому типу любви, которую поэт описывает в этом стихотворении. Донн, однако, продвигает образы еще дальше. Описывая пластичность золота, поэт сравнивает способность золота изменять форму и расширяться с способностью влюбленных подчиняться обстоятельствам, но при этом сохранять друг друга духовно близкими в силу их глубокой связи.Свойства золота выражаются двояко: его можно плавить и сливать, как указано в строке двадцать один, и его можно чеканить и растягивать. Эта аналогия хорошо продумана, потому что она работает со всех сторон: и золото, и любовь можно растопить и объединить; и то, и другое можно «забить», но при этом они остаются прочными и практически неизменными.

В седьмой, восьмой и девятой строфах Донн развивает образ компаса, который стал почти синонимом термина «метафизическое тщеславие» в современном литературном дискурсе.Образ сначала представлен в седьмой строфе: «Если их двое, то они двое, так же как и жесткий двойной циркуль — двое; / Твоя душа, твоя неподвижная нога, не показывается / Чтобы двигаться, но будет, если другие ». Здесь Донн имеет в виду компас, используемый в геометрии (а не компас направления), и объясняет, что его любимая нога — это неподвижная нога в центре, а он — внешняя нога, которая должна двигаться. Эта идея перенесена в восьмую строфу, где поэт добавляет: «И хотя он в центре сидит, / Тем не менее, когда другой далеко бродит, / Он наклоняется и прислушивается к нему / И становится прямо, когда тот возвращается домой.Изображая влюбленных как две ноги компаса, поэт, кажется, противоречит более раннему утверждению о том, что их души стали одним целым («Итак, наши две души, которые составляют одно»). Однако отдельные аналогии сохраняют свою целостность, потому что компас представляет собой единое целое, а его две ножки представляют собой только физическое разделение; они структурно не разделены. Поведение компаса (наклон, выпрямление) говорит о том, что две ноги связаны.

Если читатель представит себе, как циркуль рисует круг, образ Донна имеет смысл.Центральная нога остается неподвижной, но наклоняется к движущейся ноге, и когда внешняя нога возвращается к центру, они обе снова встают прямо. Возлюбленный поэта — тот, кто остался позади, как нога компаса в центре, в то время как говорящий путешествует, как внешняя нога. Оставленный позади возлюбленный наверняка будет скучать по другому, как признает Донн, когда отмечает: «И все же, когда другой далеко блуждает, / Он наклоняется и слушает его». Когда путешествия подходят к концу и влюбленные воссоединяются, они оба стоят прямо и стойко остаются бок о бок, как две ноги закрытого компаса.

В заключительной строфе Донн заключает: «Таким хочешь быть для меня, кто должен / Как и другая нога, бежать наискось; / Твоя твердость делает мой круг справедливым / И заставляет меня закончить там, где я начал ». В полной мере используя метафору компаса, говорящий объясняет, что, пока он в отъезде, стойкость его далекого возлюбленного сохраняет его верность. Изображение круга в строке тридцать пять имеет множество значений и особенно уместно с метафорой компаса. Круги традиционно символизируют бесконечность, совершенство, баланс, симметрию и циклы.Это причина того, что кольца важны в свадебных церемониях. Кроме того, круг с точкой в ​​центре (как тот, что остается у центральной ноги после того, как круг был начертан циркулем) был символом золота алхимиками. Опять же, Донн устанавливает единство и интеграцию, связывая различные образы вместе на протяжении всего стихотворения. Намек на круг означает, что влюбленные будут вместе навсегда в совершенной любви. Поскольку компасы создают круги, изображение разделенных ножек компаса, рисования круга (где начало встречается с концом) и последующего воссоединения полностью иллюстрирует путешествие любовника, которое «заставляет меня закончить там, где я начал.

В ходе поэмы поэт выстроил сложный, но плавный и красивый аргумент в пользу того, почему влюбленные не должны печалиться или беспокоиться о предстоящем разлуке. Метод Донна является уникальным и прекрасным инструментом для понимания поэтов-метафизиков. Поэма, хотя и сложная, доступна именно благодаря множеству взаимосвязанных образов, представленных повсюду. Хотя сначала может показаться, что изображения не связаны между собой, поэтический гений Донна становится очевидным, когда вдумчивый читатель складывает изображения воедино.

Источник: Дженнифер Басси, в эссе для Поэзия для студентов, Gale Group, 2001.

Джон Пипкин

Пипкин — ученый в области британской и американской литературы. В этом эссе он обсуждает использование сравнения и метафизического остроумия в «Прощении: Запрещение скорби».

Прощание — это прощальная речь или стихотворение, которое часто несет в себе некое предчувствие предчувствия или неуверенности в отношении грядущих событий.Хотя название «Прощание, запрещающее скорбь» может показаться намеком на мрачную, задумчивую тему, стихотворение Джона Донна на самом деле является любовным стихотворением и как таковое является прекрасным примером метафизического остроумия шестнадцатого века. Метафизическая школа поэтов (в которую входили Донн, Джордж Герберт,

«… его душа и душа его жены подобны двум ножкам компаса, постоянно закрепленным на оси вращения на одном конце…. Так же, как у компаса есть стрелка». Фиксированная точка, одна нога, которая вращается в одном и том же месте, как и в душе Донна есть фиксированная точка: его жена.”

и Эндрю Марвелл, среди прочих) формально были даны этим именем критиком и эссеистом Сэмюэлем Джонсоном (возможно, наиболее известным благодаря его Словарю английского языка 1775 года), который критиковал их за введение метафизики или своего рода абстрактная логика в их стихи.

Термин остроумие первоначально означал интеллект, но в руках метафизических поэтов термин остроумие стал обозначать умное или изобретательное использование разума для сравнения и сопоставления очень непохожих вещей с целью разработки убедительных аргументов.Например, в «Прощении: запрещая скорбь» Донн разговаривает со своей женой Анной перед тем, как отправиться в долгое путешествие, и пытается утешить ее, проводя маловероятное сравнение их любви друг к другу и того, как эта добродетельная мужчины ведут себя в момент смерти.

Первая строфа описывает сцену на смертном одре, но важно отметить, что открывающее слово «as» устанавливает условное утверждение, которое зависит от второй строфы для завершения его значения.Первые две строфы следует читать как одно предложение. «Как» указывает на то, что это стихотворение на самом деле не о том, как «люди-виртуозы мягко уходят», а о том, чтобы использовать этот образ как сравнение с чем-то другим. Сравнение — это тип метафоры, в которой писатель заставляет читателя взглянуть на что-то по-другому, сравнивая это с чем-то другим. В этой вступительной строфе Донн описывает, как добродетельные люди, которые вели хорошую и честную жизнь на земле, не устраивают борьбу на смертном одре.Фактически, добродетельный человек позволяет своей душе уйти так тихо, что друзья, собравшиеся вокруг кровати, не могут прийти к согласию по поводу того, действительно ли этот человек умер. У добродетельного человека нет причин бояться смерти или ухода своей души, потому что он может быть уверен в награде своей души в загробной жизни. Донн использует эту сцену духовной уверенности и хладнокровия как пример того, как он хочет, чтобы его жена вела себя, когда он уезжает в свое путешествие.

Донн убеждает свою жену хранить молчание об их любви, особенно в этот конкретный момент его ухода.«Растопить» — популярный образ физической любви, и говорящий поднимает эту любовь на духовный уровень, предполагая, что разговор об этой любви и их «радостях» осквернит ее. Последняя строка еще больше возвышает их любовь до религиозного опыта и называет тех, кто не знает своей любви, «мирянами», другими словами, людьми, не предназначенными для таинства своей любви. Важно помнить, что брак также является разновидностью причастия, и поэтому только муж и жена могут по-настоящему знать и понимать любовь, которую они сами испытывают друг к другу.Донн утверждает, что любая попытка показать эту любовь «мирянину» через «слезы» или «вздохи» будет оскорблением самого причастия.

Как только он возвысил свою физическую любовь до духовного уровня, Донн использует третью и четвертую строфы, чтобы сравнить эту любовь с теми мирскими любовными связями, которые являются только физическими и, следовательно, находятся во власти земных изменений. Его логический аргумент состоит в том, что только «тупые» любовники оплакивают физическое отсутствие друг друга, потому что их любовь подлунна (буквально под луной или привязана к земле).«Элементный» относится к физическим объектам, которые состоят из любого или всех четырех элементов (земли, воздуха, воды, огня). В результате влюбленные, которые не могут «признать» (или терпеть) физическое отсутствие или уход, не могут сделать это именно потому, что физическая близость — это все, на чем изначально была основана их любовь. Такая земная любовь состоит только из физических элементов, и когда любой из этих элементов отсутствует, эта любовь находится в опасности. Но Донн утверждает, что его любовь не зависит от таких элементов.Его собственная любовь гораздо более возвышенная, духовная, и у его жены нет причин расстраиваться из-за его физического ухода.

В шестой строфе Донн разъясняет этот аргумент, заявляя, что «наши две души… едины», и расширяет свои аргументы в этой строфе, вводя первое из двух новых сравнений, чтобы описать, насколько его уход на самом деле является хорошим делом. Используя логику, которой славятся поэты-метафизики, Донн утверждает, что если их души едины, то его уход означает не «разрыв» или разделение, а скорее расширение или растяжение.Он использует здесь сравнение с куском золота, который был выкован в тонкий лист, чтобы его можно было использовать для украшения гораздо большей площади поверхности, чем когда-либо в виде цельного куска.

В дополнение к сравнению их любви с тонким листом золота, который становится более красивым и блестящим по мере того, как его концы расходятся дальше друг от друга, Донн также предлагает более сложное сравнение в последних трех строфах, и это сравнение является одним из его самых удачных. -известный. Он предлагает своей жене альтернативу тому, чтобы думать о своих душах как об одном и том же.По сути, в седьмой строфе он говорит ей, что если она хочет думать об их душах как о двух отдельных сущностях, то вот как она должна их рассматривать. «Если их двое», — говорит он, то его душа и душа его жены подобны двум ножкам компаса, постоянно закрепленным осью на одном конце. (Тип компаса, о котором здесь говорит Донн, — это двуногое устройство, используемое для рисования кругов и, соответственно для этого стихотворения, для измерения расстояний на карте.) Хотя нижняя часть ног может далеко раздвигаться, их нельзя разделены наверху.

Подобно тому, как у компаса есть фиксированная точка, одна нога, которая вращается в одном и том же месте, у души Донна есть фиксированная точка: его жена. Когда Донн путешествует (когда его душа «далеко от Рима»), его жена остается неподвижной, но, как центральная ножка компаса, она «наклоняется» в направлении его путешествия и «слушает» его. Другими словами, ее мысли, привязанности и, возможно, письма направлены к нему, где бы он ни находился, и именно это определяет его курс и возвращает его к ней.И точно так же, как две ножки компаса, когда он возвращается домой, они стоят вместе, прямо и вертикально.

В заключительной строфе заключительное изображение, которое Донн предлагает своей жене, является одним из обнадеживающих. Он подчеркивает и поясняет сравнение с компасом, прямо говоря: «таким хочешь быть для меня». Независимо от того, как далеко он бродит, путь его путешествия всегда будет приводить его к тому месту, откуда он начал, точно так же, как компас, закрепленный на центральной ступне, завершает начерченный круг, возвращаясь в точку, с которой он начинался.

Важно признать, что Донн использует свое метафизическое остроумие, чтобы разработать не один, а серию аргументов, чтобы утешить свою жену накануне своего отъезда. Сначала он пытается убедить ее, что физическая дистанция не может повлиять на духовную любовь. Затем он пытается показать ей, что, поскольку их души едины, расстояние только увеличит их любовь и сделает ее более красивой, как золото, которое выковано и разложено в тонкий лист. И, наконец, если эти первые два аргумента неудовлетворительны, Донн утверждает, что он и его жена, хотя и разделены, действуют как ножки компаса.В каждом случае сравнения, которые использует Донн, заставляют читателя увидеть логику сравнений, которая на первый взгляд может показаться маловероятной или надуманной.

Источник: Джон Пипкин, в эссе для Поэзия для студентов, Gale Group, 2001.

Бернштейн, Джереми, «Доктор. Донн и сэр Эдмунд Госсе », в New Criterion, March, 1998, p. 16.

Драйден, Джон, «Рассуждение о происхождении и развитии сатиры», в Essays of John Dryden, Vol.II, отредактированный У. П. Кером, Oxford at the Clarendon Press, 1900, стр. 15–114.

Элиот, Т. С., «Метафизические поэты», в литературном приложении Times, Vol. 20 октября 1921 г., стр. 669–670. Перепечатано в Selected Essays, Harcourt Brace, 1950.

Гарднер, Хелен, Введение в «Элегии, песни и сонеты» Джона Донна, Oxford, издательство Clarendon Press, 1965, стр. Xvii – xlxii.

Джонсон, Сэмюэл, «Коули», в « жизнях английских поэтов», Том I, 1906, перепечатка Oxford University Press, 1955–56, стр.1–53.

Маккой, Кэтлин и Джудит А.В. Харлан, «Джон Донн», в English Literature to 1985, HarperCollins Publishers, 1992.

Тейт, Аллен, «Точка умирания:« Добродетельные люди »Донна», в Essays of Four Decades, Swallow Press Inc., 1968, стр. 247–52.

Триллинг, Лайонел, «Джон Донн: прощание, отказ от траура», в Предисловия к опыту литературы, Харкорт Брейс Йованович, 1979, стр. 188–93.

Варнке, Фрэнк Дж., «Джон Донн», Серия английских авторов Туэйна в Интернете, G. K. Hall & Co., 1999. Ранее опубликовано в печати издательством Туэйн.

Bald, R.C., John Donne: A Life, под редакцией Уэсли Милгейта, Oxford University Press, 1970.

Считается окончательной биографией жизни и времени Донна.

Кэри, Джон, Джон Донн: жизнь, разум и искусство, Oxford University Press, 1981.

Исследование произведений Донна, в котором учитывается жизнь поэта и его религиозные убеждения, с акцентом на его Католические корни.

Ferry, Anne, All in War with Time: Love Poetry of Shakespeare, Donne, Jonson, Marvell, Harvard University Press, 1975.

Исследование любовной поэзии Донна и некоторых его современников.

Защита поэзии Перси Биши Шелли

Согласно одному способу рассмотрения этих двух классов умственных действий, которые называются разумом и воображением, первый может рассматриваться как ум, созерцающий отношения одной мысли к другой, как бы они ни были произведены, а второй как ум, действующий на них. мысли так, чтобы раскрасить их своим собственным светом, и составляя из них, как из элементов, другие мысли, каждая из которых содержит в себе принцип своей целостности.Один является το ποιειν, или принципом синтеза, и имеет своими объектами те формы, которые являются общими для универсальной природы и самого существования; другой — το λογιςειν, или принцип анализа, и его действие рассматривает отношения вещей просто как отношения; рассматривая мысли не в их целостном единстве, а как алгебраические представления, ведущие к определенным общим результатам. Разум — это перечисление уже известных качеств; воображение — это восприятие ценности этих качеств как по отдельности, так и в целом.Разум уважает различия и воображает сходства вещей. Разум — это воображение как инструмент для агента, как тело для духа, как тень для субстанции.

Поэзия, в общем смысле, может быть определена как «выражение воображения»: поэзия связана с происхождением человека. Человек — это инструмент, которым управляет серия внешних и внутренних впечатлений, подобно чередованию постоянно меняющегося ветра над эолийской лирой, которые своим движением приводят его в постоянно меняющуюся мелодию.Но в человеческом существе и, возможно, во всех живых существах есть принцип, который действует иначе, чем в лире, и производит не только мелодию, но гармонию путем внутренней корректировки звуков или движений, возбужденных таким образом, на впечатления, которые возбуждают. их. Это как если бы лира могла приспособить свои аккорды к движениям того, что ударяет по ним, в определенной пропорции звука; даже если музыкант может приспособить свой голос к звуку лиры. Ребенок, играющий сам по себе, выражает свой восторг своим голосом и движениями; и каждое изменение тона и каждый жест будут иметь точное отношение к соответствующему образу в приятных впечатлениях, которые его пробудили; это будет отраженный образ этого впечатления; и как лира дрожит и звучит после того, как утихнет ветер; таким образом, ребенок пытается продлить своим голосом и движениями продолжительность действия, чтобы продлить также и осознание причины.По отношению к предметам, которые радуют ребенка, эти выражения — то же самое, что поэзия для высших предметов. Дикарь (ибо дикарь стареет, как ребенок для лет) подобным образом выражает эмоции, вызываемые в нем окружающими предметами; а язык и жест, вместе с пластической или живописной имитацией, становятся изображением комбинированного воздействия этих объектов и его восприятия их. Затем человек в обществе со всеми его страстями и удовольствиями становится объектом страстей и удовольствий человека; дополнительный класс эмоций дает увеличенное сокровище выражений; и язык, жест и подражательные искусства одновременно становятся представлением и средством, карандашом и изображением, резцом и статуей, аккордом и гармонией.Социальные симпатии или те законы, из которых вытекает общество, начинают развиваться с момента сосуществования двух человеческих существ; будущее содержится в настоящем, как растение в семени; и равенство, разнообразие, единство, контраст, взаимозависимость становятся единственными принципами, способными давать мотивы, согласно которым воля социального существа определяется к действию, поскольку оно является социальным; и составляют удовольствие от ощущений, добродетель в чувствах, красоту в искусстве, истину в рассуждениях и любовь в добрых отношениях.Следовательно, люди даже в младенчестве общества соблюдают определенный порядок в своих словах и действиях, отличный от порядка объектов и представленных ими впечатлений, причем все выражения подчиняются законам того, из чего они происходят. Но давайте отбросим те более общие соображения, которые могут включать исследование принципов самого общества, и ограничимся способом, которым воображение выражается в его формах.

В юности мира мужчины танцуют, поют и имитируют природные объекты, наблюдая в этих действиях, как и во всех других, определенный ритм или порядок.И хотя все люди наблюдают подобное, они не соблюдают один и тот же порядок в движениях танца, в мелодии песни, в языковых сочетаниях, в серии имитаций природных объектов. Ибо существует определенный порядок или ритм, принадлежащий каждому из этих классов миметической репрезентации, от которого слушатель и зритель получают более интенсивное и более чистое удовольствие, чем от любого другого: ощущение приближения к этому порядку в современном мире называется вкусом. писатели.Каждый человек в младенчестве искусства соблюдает порядок, более или менее приближенный к тому, из которого происходит это высшее наслаждение: но разнообразие недостаточно выражено, так что его градации должны быть ощутимыми, за исключением тех случаев, когда преобладание этого способность приближения к прекрасному (ибо так нам разрешено назвать связь между этим высшим удовольствием и его причиной) очень велика. Те, у кого он присутствует в избытке, — поэты в самом общем смысле этого слова; и удовольствие, возникающее в результате того, как они выражают влияние общества или природы на их собственное сознание, передаются другим и собирают своего рода дублирование от этого сообщества.Их язык жизненно метафоричен; то есть, он отмечает ранее непостижимые отношения вещей и увековечивает их понимание до тех пор, пока слова, которые их представляют, не станут со временем знаками для частей или классов мыслей вместо картин целостных мыслей; и тогда, если не возникнут новые поэты, чтобы заново создать ассоциации, которые были таким образом дезорганизованы, язык будет мертв для всех более благородных целей человеческого общения. Эти сходства или отношения, как тонко сказал лорд Бэкон, являются «теми же следами природы, нанесенными различными субъектами мира» [«De Augment.Науч. », Гл. я, lib. iii — Шелли] — и он рассматривает способность, которая воспринимает их, как кладезь аксиом, общих для всего знания. В младенчестве общества каждый автор обязательно является поэтом, потому что сам язык — это поэзия; а быть поэтом — значит постигать истину и прекрасное, одним словом, добро, которое существует во взаимосвязи, существующей, во-первых, между существованием и восприятием, а во-вторых, между восприятием и выражением. Каждый язык оригинала, расположенный рядом с его источником, сам по себе представляет собой хаос циклической поэмы: обилие лексикографии и различия грамматики — это произведения более поздней эпохи, а лишь каталог и форма произведений поэзии.

Но поэты или те, кто воображает и выражает этот нерушимый порядок, не только авторы языка и музыки, танца, архитектуры, скульптуры и живописи: они — учредители законов и основатели гражданского общества. , и изобретатели искусств жизни, и учителя, которые в определенной близости с прекрасным и истинным сближаются с частичным постижением сил невидимого мира, называемого религией. Следовательно, все изначальные религии аллегорически или восприимчивы к аллегориям и, как Янус, имеют двойное лицо — ложное и истинное.Поэтов, в зависимости от обстоятельств эпохи и нации, в которой они появились, в более ранние эпохи мира называли законодателями или пророками: поэт, по сути, включает и объединяет обоих этих персонажей. Ибо он не только пристально созерцает настоящее, как оно есть, и обнаруживает те законы, согласно которым настоящее должно быть упорядочено, но он созерцает будущее в настоящем, и его мысли суть зародыши цветка и плод новейшего времени. . Не то чтобы я утверждаю, что поэты являются пророками в широком смысле этого слова, или что они могут предсказывать форму так же уверенно, как они предвидят дух событий: такова отговорка суеверия, которая сделала бы поэзию атрибутом пророчества, скорее чем пророчество атрибутом поэзии.Поэт причастен к вечному, бесконечному и единому; что касается его представлений, время, место и число — нет. Грамматические формы, которые выражают настроение времени, различие людей и различие места, могут быть преобразованы в высшую поэзию, не повреждая ее как поэзии; и хоры Эсхила, и книга Иова, и «Рай» Данте предоставили бы больше, чем любые другие произведения, примеры этого факта, если бы рамки этого эссе не запрещали цитирование.Еще более решающее значение имеют произведения скульптуры, живописи и музыки.

Язык, цвет, форма, религиозные и гражданские привычки действия — все это инструменты и материалы поэзии; их можно назвать поэзией по той манере речи, которая считает следствие синонимом причины. Но поэзия в более узком смысле выражает те устройства языка, и особенно метрического языка, которые создаются этой имперской способностью, трон которой занавешен невидимой природой человека.И это проистекает из самой природы языка, который является более прямым представлением действий и страстей нашего внутреннего существа и допускает более разнообразные и тонкие комбинации, чем цвет, форма или движение, и является более пластичным и послушным. к контролю той способности, созданием которой он является. Ибо язык произвольно создается воображением и имеет отношение только к мыслям; но все другие материалы, инструменты и условия искусства имеют отношения друг с другом, которые ограничивают и вставляют между концепцией и выражением.Первый подобен отражающему зеркалу, последний — ослабляющему облаку, свет которого является средством общения. Отсюда слава скульпторов, художников и музыкантов, хотя внутренняя сила великих мастеров этого искусства ни в какой степени не уступает силе тех, кто использовал язык как иероглиф своих мыслей, никогда не могла сравниться с славой поэтов в мире. ограниченное значение термина; поскольку два исполнителя с равным мастерством производят неодинаковые эффекты гитары и арфы.Слава законодателей и основателей религий, пока существуют их институты, одна, кажется, превосходит слава поэтов в узком смысле; но вряд ли может возникнуть вопрос, останется ли, если вычесть знаменитость, которую обычно примиряет их лесть грубым мнениям вульгарных людей, вместе с тем, что имело место в их высшем характере поэтов, то останется какой-либо излишеств.

Таким образом, мы ограничили слово поэзия рамками того искусства, которое является наиболее знакомым и наиболее совершенным выражением самой способности.Однако необходимо сузить круг и определить различие между измеряемым и неизмеренным языком; ведь в точной философии недопустимо популярное разделение на прозу и стихи.

Звуки, как и мысли, имеют отношение как друг к другу, так и к тому, что они представляют, и восприятие порядка этих отношений всегда обнаруживалось связанным с восприятием порядка отношений мыслей. Следовательно, язык поэтов всегда влиял на определенное единообразное и гармоничное повторение звука, без которого он не был бы поэзией и который едва ли менее необходим для передачи его влияния, чем сами слова, безотносительно к этому особому порядку.Отсюда тщеславие перевода; Было так же мудро бросить фиалку в тигель, чтобы вы могли открыть формальный принцип ее цвета и запаха, как и пытаться перелить из одного языка в другой творения поэта. Растение должно снова прорасти из своего семени, иначе оно не будет иметь цветов — и это бремя Вавилонского проклятия.

Наблюдение за регулярным способом повторения гармонии на языке поэтических умов вместе с его отношением к музыке, произведенному метру или определенной системе традиционных форм гармонии и языка.Однако вовсе не обязательно, чтобы поэт приспосабливал свой язык к этой традиционной форме, чтобы соблюдалась гармония, являющаяся его духом. Эта практика действительно удобна и популярна, и ее предпочитают, особенно в такой композиции, которая включает в себя много действий: но каждый великий поэт неизбежно должен вводить новшества по примеру своих предшественников в точную структуру своего особенного стихосложения. Различие между поэтами и прозаиками — вульгарная ошибка. Было предвидено различие между философами и поэтами.Платон, по сути, был поэтом — правда и великолепие его образов, а также мелодия его языка — это самое яркое, что только можно себе представить. Он отвергал размер эпических, драматических и лирических форм, потому что он стремился зажечь гармонию в мыслях, лишенных формы и действия, и он не хотел изобретать какой-либо регулярный план ритма, который включал бы, в определенных формах, различные паузы. его стиля. Цицерон пытался подражать ритму своих периодов, но без особого успеха.Лорд Бэкон был поэтом. [См. «Filum Labyrinthi» и, в частности, «Очерк смерти». — Шелли] Его язык имеет приятный и величественный ритм, который удовлетворяет чувство не меньше, чем почти сверхчеловеческая мудрость его философии удовлетворяет интеллект; это напряжение, которое расширяет, а затем разрывает кругозор читательского разума и вместе с ним изливается в универсальный элемент, к которому он вечно симпатизирует. Все авторы революций по своему мнению не только обязательно поэты, поскольку они изобретатели, и даже если их слова раскрывают постоянную аналогию вещей посредством образов, которые участвуют в жизни истины; но поскольку их периоды гармоничны и ритмичны и содержат в себе стихотворные элементы; будучи эхом вечной музыки.И те великие поэты, которые использовали традиционные формы ритма из-за формы и действия своих подданных, не менее способны воспринимать и обучать истине вещей, чем те, кто упустил эту форму. Шекспир, Данте и Мильтон (если ограничиться современными писателями) — философы величайшей силы.

Поэма — это образ жизни, выраженный в ее вечной истине. Между рассказом и стихотворением есть разница в том, что рассказ — это каталог отдельных фактов, которые не имеют никакой другой связи, кроме времени, места, обстоятельств, причины и следствия; другой — создание действий в соответствии с неизменными формами человеческой природы, существующей в разуме Создателя, который сам является образом всех остальных разумов.Один является частичным и применим только к определенному периоду времени и определенной комбинации событий, которые никогда не могут повториться снова; другой универсален и содержит в себе зародыш отношения к любым мотивам или действиям, имеющим место в возможных разновидностях человеческой натуры. Время, которое разрушает красоту и использование рассказа о конкретных фактах, лишает поэзии, которая должна их вкладывать, усиливает поэзию и навсегда открывает новые и чудесные применения содержащейся в ней вечной истины.Следовательно, воплощения были названы мотыльками справедливой истории; они поедают поэзию этого. Рассказ о конкретных фактах подобен зеркалу, которое затемняет и искажает то, что должно быть прекрасным; Поэзия — зеркало, делающее красивым то, что искажено.

Части произведения могут быть поэтическими, при этом произведение в целом не является стихотворением. Одно предложение можно рассматривать как единое целое, хотя его можно найти среди ряда неусвояемых частей; даже одно слово может быть искрой неугасимой мысли.Таким образом, все великие историки, Геродот, Плутарх, Ливий, были поэтами; и хотя план этих писателей, особенно Ливи, не позволял им развить эту способность в высшей степени, они обильно и широко исправили свое подчинение, заполнив все пустоты своих предметов живыми образами.

Определив, что такое поэзия и кто такие поэты, давайте приступим к оценке ее воздействия на общество.

Поэзия всегда сопровождается удовольствием: все духи, на которые она падает, открываются, чтобы принять мудрость, смешанную с ее восторгом.В младенчестве мира ни сами поэты, ни их слушатели не осознают в полной мере совершенства поэзии: поскольку она действует божественным и непостижимым образом, за пределами сознания и за его пределами; и это предназначено для будущих поколений, чтобы созерцать и измерять могущественную причину и следствие во всей силе и великолепии их союза. Даже в наше время ни один из ныне живущих поэтов так и не достиг полноты своей славы; жюри, которое судит поэта, принадлежащего ко всем временам, должно состоять из его ровесников: оно должно быть вынесено Временем из числа избранных из мудрых многих поколений.Поэт — это соловей, который сидит в темноте и поет, чтобы подбодрить собственное одиночество сладкими звуками; его одиторы похожи на людей, очарованных мелодией невидимого музыканта, которые чувствуют, что они тронуты и смягчены, но не знают, откуда и почему. Стихи Гомера и его современников были восторгом молодой Греции; они были элементами той социальной системы, которая является столпом, на котором покоилась вся последующая цивилизация. Гомер воплотил идеальное совершенство своего времени в человеческом характере; мы также не можем сомневаться в том, что те, кто читал его стихи, пробудились к стремлению стать похожими на Ахилла, Гектора и Улисса: истина и красота дружбы, патриотизма и стойкой преданности объекту были раскрыты до глубины в этих бессмертных творения: чувства одиторов должны были быть усовершенствованы и расширены сочувствием к таким великим и прекрасным подражаниям, пока от восхищения они не имитировали, а от подражания они не отождествляли себя с объектами своего восхищения.Не следует также возражать, что эти персонажи далеки от морального совершенства и что их ни в коем случае нельзя рассматривать как назидательные образцы для общего подражания. Каждая эпоха под более или менее надуманными названиями обожествляла свои особые заблуждения; Месть — это обнаженный идол поклонения полуварварской эпохи, а самообман — это завуалированный образ неведомого зла, перед которым ниспровергнуты роскошь и сытость. Но поэт рассматривает пороки своих современников как временную одежду, в которую должны быть облачены его творения и которая покрывает, не скрывая вечных пропорций их красоты.Подразумевается, что эпический или драматический персонаж носит их вокруг своей души, как он может носить древние доспехи или современную униформу вокруг своего тела; в то время как легко вообразить платье более изящное, чем любое другое. Красота внутренней природы не может быть так далеко скрыта ее случайным облачением, но то, что дух ее формы будет сообщать себя самой маскировке и указывать на форму, которую она скрывает, от того, как ее носят. Величественная форма и изящные движения проявятся в самом варварском и безвкусном костюме.Немногие поэты высшего класса решили продемонстрировать красоту своих представлений в ее откровенной правде и великолепии; и сомнительно, чтобы смесь костюма, привычек и т. д. не была необходимой для смягчения этой планетарной музыки для ушей смертных.

Однако все возражение против безнравственности поэзии основывается на неправильном представлении о том, каким образом поэзия действует для нравственного совершенствования человека. Этическая наука упорядочивает элементы, созданные поэзией, предлагает схемы и примеры гражданской и семейной жизни: люди ненавидят, презирают, осуждают, обманывают и подчиняют друг друга не из-за недостатка замечательных доктрин.Но поэзия действует иначе, более божественно. Он пробуждает и расширяет сам разум, делая его вместилищем тысячи непонятных комбинаций мыслей. Поэзия приподнимает завесу над скрытой красотой мира и делает знакомые объекты такими, как если бы они были незнакомы; он воспроизводит все, что он представляет, и олицетворения, облаченные в его Елисейский свет, остаются с тех пор в умах тех, кто когда-то созерцал их, как памятники того нежного и возвышенного содержания, которое распространяется на все мысли и действия, с которыми он сосуществует.Великий секрет нравственности — любовь; или выход из нашей природы и отождествление себя с прекрасным, которое существует в мысли, действии или личности, а не в нашем собственном. Чтобы быть очень хорошим, мужчина должен мыслить интенсивно и всесторонне; он должен поставить себя на место другого и многих других; боли и удовольствия его вида должны стать его собственными. Великий инструмент нравственного добра — это воображение; а поэзия управляет следствием, воздействуя на причину. Поэзия расширяет кругозор воображения, наполняя его мыслями о все новых удовольствиях, которые обладают способностью привлекать и ассимилировать с их собственной природой все другие мысли и которые образуют новые промежутки и промежутки, пустота которых вечно жаждет свежей пищи.Поэзия укрепляет способность, которая является органом нравственной природы человека, точно так же, как упражнения укрепляют конечность. Поэтому поэт поступил бы плохо, если бы воплотил свои собственные представления о добре и зле, которые обычно принадлежат его месту и времени, в своих поэтических произведениях, которые ни в чем не участвуют. Принимая на себя низшую роль интерпретации следствия, в которой, возможно, в конце концов он мог бы оправдать себя, но несовершенно, он отказался бы от славы в соучастии в причине.Не было большой опасности, что Гомер или любой из вечных поэтов настолько неправильно поняли себя, что отреклись от престола своей широчайшей власти. Те, у кого поэтическая способность, хотя и велика, но не так сильна, как Еврипид, Лукан, Тассо, Спенсер, часто затрагивали моральные цели, и влияние их поэзии уменьшалось прямо пропорционально степени, в которой они вынуждают нас к реклама для этой цели.

За Гомером и поэтами-цикликами с определенным промежутком времени следовали драматические и лирические поэты Афин, которые процветали одновременно со всем самым совершенным в родственных выражениях поэтических способностей; архитектура, живопись, музыка, танец, скульптура, философия и, можно добавить, формы гражданской жизни.Хотя схема афинского общества была деформирована многими несовершенствами, которые поэзия, существовавшая в рыцарстве и христианстве, стерла из привычек и институтов современной Европы; тем не менее, никогда в другой период не было развито столько энергии, красоты и добродетели; Никогда еще слепая сила и упрямая форма не были столь дисциплинированы и подчинены воле человека или менее противны велениям прекрасного и истинного, как в течение столетия, предшествовавшего смерти Сократа.Ни о какой другой эпохе в истории нашего вида у нас не было записей и фрагментов, на которых так явно отпечатался образ божественности в человеке. Но только поэзия, в форме, в действии или в языке, сделала эту эпоху незабываемой больше всех других и стала кладезем примеров для вечных времен. Ибо письменная поэзия существовала в ту эпоху одновременно с другими искусствами, и требовать того, что давало и получало свет, который все, как из общей точки зрения, рассеивали на самые темные периоды последующего времени, — пустое занятие.Мы знаем о причине и следствии не больше, чем постоянное соединение событий: всегда обнаруживается, что поэзия сосуществует с любыми другими искусствами, способствующими счастью и совершенствованию человека. Я обращаюсь к тому, что уже установлено, чтобы различать причину и следствие.

Именно в то время, о котором здесь говорится, зародилась драма; и как бы следующий писатель ни сравнялся с теми немногими великими образцами афинской драмы, которые дошли до нас, ни превзошел их, бесспорно, что само искусство никогда не понималось и не применялось в соответствии с его истинной философией, как в Афинах.Афиняне использовали язык, действие, музыку, живопись, танец и религиозные институты, чтобы произвести общий эффект в представлении высочайшего идеализма страсти и власти; каждое подразделение в искусстве было совершено в своем роде художниками высочайшего мастерства и было дисциплинировано в прекрасных пропорциях и единстве друг с другом. На современной сцене задействованы сразу несколько элементов, способных выразить образ замысла поэта.У нас трагедия без музыки и танцев; и музыка и танцы без высших подражаний, для которых они являются подходящим аккомпанементом, и оба без религии и торжественности. Религиозные институты действительно обычно изгоняются со сцены. Наша система снятия маски с лица актера, на которой многие выражения, присущие его драматическому персонажу, могут быть объединены в одно постоянное и неизменное выражение, благоприятна только для частичного и негармоничного эффекта; это не годится ни для чего, кроме монолога, в котором все внимание может быть направлено на какого-нибудь великого мастера идеальной мимикрии.Современная практика смешения комедии с трагедией, хотя и подвержена серьезным злоупотреблениям на практике, несомненно, является продолжением драматического круга; но комедия должна быть, как в King Lear , универсальной, идеальной и возвышенной. Возможно, именно вмешательство этого принципа определяет баланс в пользу «Короля Лира» против «Эдипа Тиранна» или «Агамемнона» или, если хотите, трилогий, с которыми они связаны; если только мощная мощь хоровой поэзии, особенно последней, не должна рассматриваться как восстанавливающая равновесие. King Lear , если он сможет подтвердить это сравнение, может быть признан самым совершенным образцом драматического искусства, существующего в мире; несмотря на узкие условия, в которых находился поэт из-за незнания философии драмы, господствовавшей в современной Европе. Кальдерон в своем религиозном самосознании попытался выполнить некоторые из высоких условий драматической репрезентации, которыми пренебрегал Шекспир; например, установление связи между драмой и религией и их приспосабливание к музыке и танцам; но он упускает наблюдение за условиями, еще более важными, и больше теряется, чем приобретается при подмене жестко определенных и постоянно повторяющихся идеализмов искаженного суеверия живыми олицетворениями истины человеческих страстей.

Но я отвлекся. Связь сценических выставок с улучшением или развращением манер мужчин была общепризнана; иными словами, было обнаружено, что наличие или отсутствие поэзии в ее наиболее совершенной и универсальной форме связано с добром и злом в поведении или привычках. Разложение, которое было приписано драме как следствие, начинается тогда, когда стихи, использованные в ее конституции, заканчиваются: я обращаюсь к истории нравов, не соответствовали ли периоды роста одного и упадка другого времени. точность, равная любому примеру моральной причины и следствия.

Афинская драма или где бы то ни было, где она могла приблизиться к своему совершенству, когда-либо сосуществовала с моральным и интеллектуальным величием того времени. Трагедии афинских поэтов подобны зеркалам, в которых зритель видит себя под тонкой маской обстоятельств, лишенным всего, кроме того идеального совершенства и энергии, которые каждый считает внутренним прообразом всего того, что он любит, восхищается и хотел бы стали. Воображение расширяется сочувствием к страданиям и страстям, столь могучим, что они раскрывают в своем представлении способность того, чем они были задуманы; добрые чувства усиливаются жалостью, негодованием, ужасом и печалью; и возвышенное спокойствие переходит от сытости этого высокого упражнения в суматоху привычной жизни: даже преступление лишается половины своего ужаса и всей своей заразы, представляясь фатальным следствием непостижимых сил природы; таким образом заблуждение лишается своей воли; мужчины больше не могут лелеять его как творение по своему выбору.В драме высшего порядка мало пищи для осуждения или ненависти; он скорее учит самопознанию и самоуважению. Ни глаз, ни ум не могут видеть себя, если они не отражаются на том, на что они похожи. Драма, пока она продолжает выражать поэзию, подобна призматическому и многогранному зеркалу, которое собирает самые яркие лучи человеческой природы, разделяет и воспроизводит их из простоты этих элементарных форм и трогает их величием и красотой. , и умножает все, что он отражает, и наделяет его способностью распространять подобное, куда бы оно ни упало.

Но в периоды упадка общественной жизни драма сочувствует этому упадку. Трагедия становится холодной имитацией формы великих шедевров древности, лишенной всякого гармоничного сопровождения родственных искусств; и часто сама форма неправильно понятой или слабая попытка преподать определенные доктрины, которые автор считает моральными истинами; и которые, как правило, представляют собой не более чем ложную лесть о каком-то грубом пороке или слабости, которыми заражен автор, как и его одиторы.Отсюда то, что называют классической и бытовой драмой. «Катон» Аддисона — образец одного, и не было бы лишним привести примеры другого! Этим целям нельзя подчинять поэзию. Поэзия — это всегда обнаженный меч молнии, который пожирает ножны, в которых он находится. Таким образом, мы замечаем, что все драматические произведения такого рода в особой степени лишены воображения; они воздействуют на чувства и страсть, которые, лишенные воображения, являются другими названиями каприза и аппетита.Период в нашей собственной истории грубейшей деградации драмы — это правление Карла II, когда все формы, в которых обычно выражалась поэзия, превратились в гимны торжеству королевской власти над свободой и добродетелью. Милтон стоял один, освещая возраст, недостойный его. В такие периоды принцип расчета проникает во все формы драматического представления, и поэзия перестает быть выраженной в них. Комедия теряет идеальную универсальность: остроумие сменяется юмором; мы смеемся от самодовольства и торжества вместо удовольствия; злоба, сарказм и презрение сменяются сочувственным весельем; мы почти не смеемся, но улыбаемся.Непристойность, которая всегда является богохульством против божественной красоты в жизни, с самого покрова, которую она принимает, становится более активной, если не менее отвратительной: это чудовище, для которого разложение общества вечно порождает новую пищу, которую оно тайно пожирает. .

Драма является той формой, в которой большее количество способов выражения поэзии может быть объединено, чем любые другие, связь поэзии и общественного блага более заметна в драме, чем в любой другой форме.И бесспорно, что высшее совершенство человеческого общества когда-либо соответствовало высочайшему драматическому совершенству; и что развращение или исчезновение драмы в стране, где она когда-то процветала, является признаком развращения нравов и угасания энергий, поддерживающих душу социальной жизни. Но, как Макиавелли говорит о политических институтах, эта жизнь может быть сохранена и обновлена, если появятся люди, способные вернуть драму к ее принципам.И это верно в отношении поэзии в ее самом широком смысле: любой язык, институты и формы требуют не только создания, но и поддержания: должность и характер поэта участвуют в божественной природе в том, что касается провидения, не менее чем в отношении создания.

Гражданская война, азиатские трофеи и фатальное господство сначала македонского, а затем и римского оружия были столькими символами исчезновения или приостановления творческих способностей в Греции. Буколические писатели, которые нашли покровительство у литературных тиранов Сицилии и Египта, были последними представителями его самого славного правления.Их поэзия очень мелодична; как запах туберозы, он одолевает и отравляет дух чрезмерной сладостью; в то время как поэзия предшествующей эпохи была подобна июньскому урагану, смешавшему аромат всех полевых цветов и добавившему свой собственный оживляющий и гармонизирующий дух, наделяющий чувство силой поддерживать его крайнее наслаждение. . Буколическая и эротическая изысканность письменных стихов коррелирует с той мягкостью скульптур, музыки и родственных искусств, и даже в манерах и учреждениях, которые отличали эпоху, о которой я сейчас говорю.Отсутствие гармонии следует приписывать не самой поэтической способности или ее неправильному применению. Не меньшую чувствительность к влиянию чувств и привязанностей можно найти в трудах Гомера и Софокла: первый, в особенности, облачил чувственные и жалкие образы в непреодолимое влечение. Их превосходство над этими последующими авторами состоит в наличии тех мыслей, которые принадлежат внутренним способностям нашей природы, а не в отсутствии тех, которые связаны с внешним; их несравненное совершенство заключается в гармонии единства всех.Не то, что есть у эротических поэтов, а то, чего у них нет, в чем заключается их несовершенство. Не потому, что они были поэтами, но поскольку они не были поэтами, их можно с любой правдоподобностью считать связанными с развращенностью своего времени. Если бы эта порочность использовалась, чтобы погасить в них чувствительность к удовольствиям, страсти и природным пейзажам, которая приписывается им как несовершенство, была бы достигнута последняя победа зла. Ибо конец социальной коррупции — уничтожить всякую чувствительность к удовольствиям; и, следовательно, это коррупция.Оно начинается с воображения и интеллекта, как в ядре, и распространяется оттуда как парализующий яд, через привязанности в самые аппетиты, пока все не превращается в оцепеневшую массу, в которой едва ли выживает смысл. Приближаясь к такому периоду, поэзия всегда обращается к тем способностям, которые разрушаются в последнюю очередь, и ее голос слышен, как шаги Astra, уходящей из мира. Поэзия всегда передает все удовольствие, которое способны получить люди: она всегда остается светом жизни; источник всего прекрасного, щедрого или истинного может иметь место в злое время.Нетрудно признать, что те из роскошных граждан Сиракуз и Александрии, которые восхищались стихами Феокрита, были менее холодными, жестокими и чувственными, чем остатки их племени. Но коррупция должна была полностью разрушить ткань человеческого общества, прежде чем поэзия когда-либо могла прекратиться. Священные звенья этой цепи никогда не были полностью разъединены, которая, нисходящая через умы многих людей, связана с этими великими умами, откуда, как из магнита, излучается невидимая струя, которая сразу соединяет, оживляет и поддерживает жизнь. из всех.Это способность, которая содержит в себе семена одновременно собственного и социального обновления. И давайте не будем ограничивать эффекты буколической и эротической поэзии пределами чувствительности тех, кому она адресована. Они, возможно, воспринимали красоту этих бессмертных композиций просто как фрагменты и отдельные части: те, кто более тонко организован или рожден в более счастливом возрасте, могут распознать их как эпизоды того великого стихотворения, которое все поэты, как и все остальные, могут распознать. действующие мысли одного великого разума создавались с начала мира.

Такие же революции в более узкой сфере имели место и в Древнем Риме; но действия и формы его общественной жизни никогда не казались полностью пропитанными поэтическим элементом. Похоже, что римляне считали греков избранными сокровищницами избранных форм нравов и природы и воздерживались от создания размеренным языком, скульптурой, музыкой или архитектурой всего, что могло иметь особое отношение к их собственному положению. , в то время как он должен иметь общее отношение к универсальному устройству мира.Но мы судим по частичным свидетельствам и, возможно, судим частично. Энний, Варрон, Пакувий и Акций, все великие поэты, были потеряны. Лукреций — в высшем, а Вергилий — в очень высоком смысле — творец. Избранная деликатность выражений последнего подобна световому туману, скрывающему от нас сильную и безмерную истину его представлений о природе. Ливи любит поэзию. И все же Гораций, Катулл, Овидий и другие великие писатели вергилианской эпохи видели человека и природу в зеркале Греции.Также институты и религия Рима были менее поэтичными, чем в Греции, поскольку тень менее ярка, чем субстанция. Следовательно, поэзия в Риме, казалось, следовала за совершенствованием политического и домашнего общества, а не сопровождала его. Истинная поэзия Рима жила в его институтах; ибо все прекрасное, истинное и величественное, что они содержали, могло возникнуть только из способности, которая создает порядок, в котором они состоят. Жизнь Камилла, смерть Регула; ожидание сенаторов в их богоподобном состоянии победоносных галлов; Отказ республики заключить мир с Ганнибалом после битвы при Канне не был следствием точного расчета вероятной личной выгоды, которая может возникнуть в результате такого ритма и порядка в представлениях жизни для тех, кто сразу поэты и актеры этих бессмертных драм.Воображение, созерцающее красоту этого порядка, создало его из себя в соответствии со своей собственной идеей; следствием этого была империя, а награда — вечная слава. Это не менее поэзия, quia carent vate sacro [потому что в них отсутствует священный пророк (или божественный поэт) — прим.]. Это эпизоды циклической поэмы, написанной Time на основе человеческих воспоминаний. Прошлое, как одухотворенный рапсод, наполняет своей гармонией театр вечных поколений.

В конце концов, древняя система религии и нравов завершила цикл своих революций.И мир погрузился бы в крайнюю анархию и тьму, если бы среди авторов христианских и рыцарских систем нравов и религии не нашлись поэтов, которые создали формы взглядов и действий, о которых раньше даже не догадывались; которые, скопированные в воображении людей, стали генералами сбитых с толку армий их мыслей. Для настоящей цели чуждо касаться зла, порождаемого этими системами: за исключением того, что мы протестуем на основании уже установленных принципов, что никакая его часть не может быть отнесена к содержащейся в них поэзии.

Вероятно, что поэзия Моисея, Иова, Давида, Соломона и Исайи произвела большое влияние на разум Иисуса и его учеников. Разрозненные фрагменты, оставленные нам биографами этого неординарного человека, пронизаны самой яркой поэзией. Но его доктрины, похоже, были быстро искажены. В определенный период после преобладания системы мнений, основанных на тех, которые он провозгласил, три формы, в которые Платон распределил способности разума, претерпели своего рода апофеоз и стали объектом поклонения цивилизованного мира.Здесь следует признать, что «кажется, что свет сгущается», и

Ворона взмахивает крылышком в лесу,
Хорошие вещи днем ​​начинают поникать и дремать,
И черные агенты ночи своим жертвам пробуждаются.

Но обратите внимание, какой прекрасный порядок возник из пыли и крови этого жестокого хаоса! как мир, словно из воскресения, балансирующий на золотых крыльях Знания и Надежды, возобновил свой, но неутомимый полет в небеса времени.Слушайте музыку, не слышную внешним слухом, которая подобна непрекращающемуся и невидимому ветру, подпитывающему свое вечное течение силой и быстротой.

Поэзия доктрин Иисуса Христа, а также мифология и институты кельтских завоевателей Римской империи пережили тьму и судороги, связанные с их ростом и победой, и слились в новую ткань нравов и мнений. Ошибочно приписывать невежество темных веков христианским доктринам или преобладанию кельтских народов.Какое бы зло ни содержалось в их действиях, возникло в результате исчезновения поэтического принципа, связанного с прогрессом деспотизма и суеверий. Люди по причинам, слишком запутанным, чтобы их здесь обсуждать, стали бесчувственными и эгоистичными: их собственная воля стала слабой, но тем не менее они были ее рабами, а отсюда и рабами воли других: похоти, страха, алчности, жестокости и т. Д. мошенничество, характеризовавшее расу, среди которой нельзя было найти никого, способного творить по форме, языку или институту.Моральные аномалии такого состояния общества не могут быть справедливо приписаны какому-либо классу событий, непосредственно связанных с ними, и те события, которые имеют наибольшее право на наше одобрение, могут разрушить их наиболее быстро. К сожалению для тех, кто не может отличить слова от мыслей, многие из этих аномалий были включены в нашу популярную религию.

Только в одиннадцатом веке влияние поэзии христианской и рыцарской систем начало проявляться.Принцип равенства был открыт и применен Платоном в его Republic как теоретическое правило способа, в котором материалы удовольствия и силы, производимые общими навыками и трудом людей, должны быть распределены между ними. Он утверждал, что ограничения этого правила определяются только чувством каждого или полезностью для всех. Платон, следуя доктринам Тимея и Пифагора, учил также моральной и интеллектуальной системе доктрин, одновременно понимая прошлое, настоящее и будущее состояние человека.Иисус Христос открыл человечеству священные и вечные истины, содержащиеся в этих воззрениях, и христианство в своей абстрактной чистоте стало экзотерическим выражением эзотерических доктрин поэзии и мудрости древности. Присоединение кельтских народов к истощенному населению юга произвело на него впечатление поэзии, существующей в их мифологии и институтах. Результат был суммой действия и противодействия всех включенных в него причин; поскольку это может быть принято в качестве максимы, что ни одна нация или религия не могут вытеснить любую другую, не включив в себя часть того, что они вытесняют.Отмена личного и домашнего рабства и освобождение женщин от большей части унизительных ограничений древности были среди последствий этих событий.

Отмена личного рабства — это основа высочайшей политической надежды на то, что это может войти в разум человека для зачатия. Свобода женщин породила поэзию сексуальной любви. Любовь стала религией, идолы поклонения которой присутствовали всегда. Как будто статуи Аполлона и муз были наделены жизнью и движением и вышли среди своих поклонников; так что земля стала населена жителями более божественного мира.Знакомый вид и образ жизни стали чудесными и небесными, и рай был создан как из обломков Эдема. И как это творение само по себе поэзия, так и его создатели были поэтами; и язык был инструментом их искусства: «Galeotto fù il libro, e chi lo scrisse» [«Галеотто был книгой и тем, кто ее написал» — прим. ред.]. Провансальские труверы, или изобретатели, предшествовали Петрарке, чьи стихи подобны заклинаниям, открывающим сокровенные чарующие источники восторга, находящегося в горе любви.Их невозможно почувствовать, не став частью той красоты, которую мы созерцаем: было излишним объяснять, как мягкость и возвышенность ума, связанные с этими священными эмоциями, могут сделать людей более дружелюбными, щедрыми и мудрыми и возвысить их. тусклых паров маленького мирка себя. Данте понимал тайны любви даже лучше, чем Петрарка. Его Vita Nuova — неиссякаемый источник чистоты чувств и языка: это идеализированная история того периода и тех отрезков его жизни, которые были посвящены любви.Его апофеоз Беатрис в раю и градации его собственной любви и ее красоты, с помощью которых он ступенчато симулирует себя взошедшим на трон Высшего Дела, — это самое великолепное воображение современной поэзии. Самые проницательные критики справедливо изменили суждение вульгарных людей и порядок великих действий «Божественной драмы» в той мере, в какой они восхищаются адом, чистилищем и раем. Последний — вечный гимн вечной любви.Любовь, которая нашла достойного поэта только у Платона из всех древних, воспевалась хором величайших писателей обновленного мира; и музыка проникла в пещеры общества, и ее отголоски все еще заглушают диссонанс оружия и суеверий. Через определенные промежутки времени Ариосто, Тассо, Шекспир, Спенсер, Кальдерон, Руссо и великие писатели нашего времени прославляли власть любви, как бы закладывая в человеческий разум трофеи этой высшей победы над чувственностью и силой.Истинные отношения между полами, на которые разделено человечество, стали менее понятыми; и если ошибка, которая смешивала разнообразие с неравенством сил двух полов, была частично признана в мнениях и институтах современной Европы, мы обязаны этой огромной пользой поклонению, которому рыцарство было законом, а поэты пророками.

Поэзию Данте можно рассматривать как переброшенный через поток времени мост, объединяющий современный и древний мир.Искаженные представления о невидимых вещах, которые идеализировали Данте и его соперник Мильтон, являются всего лишь маской и мантией, в которой эти великие поэты идут через вечность, окутанную и замаскированную. Трудно определить, насколько они осознавали различие, которое должно было существовать в их умах между их собственными верованиями и вероисповеданиями людей. Данте, по крайней мере, кажется, желает обозначить его в полной мере, поместив Рипеуса, которого Вергилий называет justissimus un [самый справедливый — прим.] в Раю и соблюдая самый еретический каприз в распределении наград и наказаний. Поэма Милтона содержит в себе философское опровержение этой системы, которая, в силу странной и естественной противоположности, была главной поддержкой народа. Ничто не может превзойти энергию и величие характера сатаны, выраженного в Paradise Lost . Было бы ошибкой полагать, что он когда-либо был предназначен для популярного олицетворения зла. Неумолимая ненависть, терпеливое коварство и бессонная изысканность способов причинить врагу экстремистские страдания — все это зло; и, несмотря на то, что он простодушен для раба, не подлежит прощению у тирана; хотя и искуплены многим, что облагораживает его поражение в одном покоренном, отмечены всем, что бесчестит его победу в победителе.Дьявол Мильтона как моральное существо настолько превосходит своего Бога, как тот, кто упорно добивается какой-то цели, которую он считал превосходной, несмотря на невзгоды и пытки, является тем, кто в холодной безопасности несомненного триумфа причиняет самые ужасные месть своему врагу, не из-за какого-либо ошибочного представления о том, чтобы побудить его раскаяться в упорстве во вражде, но с предполагаемым намерением рассердить его, чтобы заслужить новые мучения. Мильтон до сих пор нарушил популярное вероисповедание (если это будет сочтено нарушением), что не заявил о превосходстве моральной добродетели перед своим Богом над своим Дьяволом.И это смелое пренебрежение прямой моральной целью является самым решающим доказательством превосходства гения Мильтона. Он как бы смешал элементы человеческой природы в виде цветов на одной палитре и расположил их в композиции своей великой картины в соответствии с законами эпической истины; то есть, в соответствии с законами того принципа, согласно которому серия действий внешней вселенной и разумных и этических существ рассчитана на то, чтобы вызвать сочувствие грядущих поколений человечества. Divina Commedia и Paradise Lost придали современной мифологии систематическую форму; и когда перемены и время добавят еще одно суеверие к массе тех, которые возникли и разложились на земле, комментаторы будут со знанием дела разъяснять религию древней Европы, только не полностью забытую, потому что на ней будет печать вечность гения.

Гомер был первым, а Данте — вторым эпическим поэтом, то есть вторым поэтом, чьи творения имели определенную и понятную связь со знаниями, чувствами и религией той эпохи, в которой он жил, и эпох, в которые он жил. следовали за ним, развиваясь в соответствии с их развитием.Ибо Лукреций измазал крылья своего быстрого духа в отбросах чувственного мира; и Вергилий со скромностью, которая плохо стала его гением, повлияла на славу подражателя, даже когда он заново создал все, что он скопировал; и никто из стаи пересмешников, хотя их ноты были сладкими, Аполлоний Родий, Квинт Калабер, Нонн, Лукан, Статий или Клавдиан не стремились выполнить хотя бы одно условие эпической истины. Мильтон был третьим эпическим поэтом. Ибо, если в названии эпоса в самом высоком смысле отказано «Энеиде», тем более оно не может быть присвоено «Орландо Фуриозо», «Джерусалемме Либерата», «Лузиад» или «Королеве фей».”

Данте и Мильтон глубоко прониклись древней религией цивилизованного мира; и его дух присутствует в их поэзии, вероятно, в той же пропорции, в какой его формы сохранились в нереформированном культе современной Европы. Один предшествовал, а другой последовал за Реформацией почти с равными интервалами. Данте был первым религиозным реформатором, и Лютер превзошел его скорее по грубости и резкости, чем по смелости осуждения папской узурпации. Данте был первым пробудителем очарованной Европы; он создал язык, сам по себе музыку и убеждение, из хаоса негармоничных варваров.Он был собеседником тех великих духов, которые руководили воскресением учености; Люцифер той звездной стаи, которая в тринадцатом веке сияла из республиканской Италии, как с неба, во тьму мрачного мира. Сами его слова инстинктивно связаны с духом; каждый как искра, горящий атом неугасимой мысли; и многие еще лежат в пепле своего рождения и беременны молнией, которая еще не нашла проводника. Вся высокая поэзия бесконечна; это как первый желудь, вмещавший потенциально все дубы.Пелену за пеленой можно развязать, и сокровенная обнаженная красота смысла никогда не обнажится. Великая поэма — это фонтан, вечно переполняющийся водами мудрости и восторга; и после того, как один человек и одна эпоха исчерпали все свое божественное влияние, которое их особые отношения позволяют им разделить, другой и еще один преуспевают, и когда-либо возникнут новые отношения, источник непредвиденного и непредвиденного восторга.

Эпоха, последовавшая сразу за эпохой Данте, Петрарки и Боккаччо, характеризовалась возрождением живописи, скульптуры и архитектуры.Чосер уловил священное вдохновение, а надстройка английской литературы основана на материалах итальянских изобретений.

Но давайте не будем сбиты с толку из защиты в критическую историю поэзии и ее влияния на общество. Достаточно указать на влияние поэтов в широком и истинном смысле этого слова на их собственное и все последующие времена.

Но поэтам было предложено уступить гражданскую корону рассудителям и механистам по другой причине.Признается, что упражнение на воображение наиболее восхитительно, но утверждают, что упражнение разума более полезно. Давайте рассмотрим как основание этого различия, что здесь подразумевается под полезностью. Удовольствие или добро, в общем смысле, — это то, что сознание чувствительного и разумного существа ищет и с чем оно соглашается, когда оно обнаруживается. Есть два вида удовольствия: длительное, универсальное и постоянное; другое преходящее и особенное. Полезность может выражать средства производства первого или второго.В первом смысле полезно все, что укрепляет и очищает привязанности, расширяет воображение и добавляет духа к чувствам. Но слову полезность может быть придано более узкое значение, ограничивая его выражением того, что изгоняет назойливые потребности нашей животной природы, окружающей среды, людей с безопасностью жизни, рассеивает грубые заблуждения суеверий и примиряет их. степень взаимной снисходительности между людьми, которая может заключаться в мотивах личной выгоды.

Несомненно, покровители полезности в этом ограниченном смысле имеют определенную должность в обществе. Они идут по стопам поэтов и копируют зарисовки своих творений в книгу повседневной жизни. Они освобождают пространство и дают время. Их усилия имеют наивысшую ценность, пока они ограничивают свое управление заботами низших сил нашей природы рамками высших. Но пока скептик разрушает грубые суеверия, пусть он пощадит, чтобы испортить, как некоторые французские писатели, вечные истины, воплощенные в воображении людей.В то время как механист сокращает, а политический экономист объединяет труд, пусть они остерегаются того, что их рассуждения из-за отсутствия соответствия тем первым принципам, которые принадлежат воображению, не имеют тенденции, как это происходит в современной Англии, сразу же раздуть крайности. роскоши и нужды. Они проиллюстрировали поговорку: «Имеющему больше будет дано; и от того, кто не имеет, отнимется то немногое, что у него есть «. Богатые стали богаче, а бедные — еще беднее; и сосуд государства движется между Сциллой и Харибдой анархии и деспотизма.Таковы эффекты, которые всегда должны проистекать от неослабных упражнений с расчетной способностью.

Удовольствие трудно определить в его высшем смысле; определение включает в себя ряд очевидных парадоксов. Ибо из-за необъяснимого дефекта гармонии в конституции человеческой природы боль низшего часто связана с удовольствиями высших частей нашего существа. Печаль, ужас, тоска, само отчаяние часто являются избранными выражениями приближения к высшему благу.Наша симпатия к трагической фантастике зависит от этого принципа; трагедия доставляет удовольствие, оставляя тень удовольствия, которое существует в боли. Это также источник меланхолии, неотделимой от самой сладкой мелодии. Удовольствие в печали слаще самого удовольствия. Отсюда и поговорка: «Лучше пойти в дом плача, нежели в дом веселья». Не то, чтобы этот высший вид удовольствия обязательно был связан с болью. Восторг любви и дружбы, экстаз восхищения природой, радость восприятия и еще больше творчества поэзии часто совершенно чисты.

Истинная полезность — это получение удовольствия в этом высшем смысле и обеспечение его. Те, кто создают и сохраняют это удовольствие, — поэты или поэтические философы.

Усилия Локка, Юма, Гиббона, Вольтера, Руссо [хотя Руссо был отнесен к такому классу, по сути, он был поэтом. Остальные, даже Вольтер, были простыми рассудителями (примечание Шелли), и их ученики, выступающие за угнетенное и обманутое человечество, имеют право на благодарность человечества. Тем не менее, легко подсчитать степень морального и интеллектуального совершенствования, которое мог бы продемонстрировать мир, если бы они никогда не жили.В течение столетия или двух можно было бы говорить еще немного чепухи; и, возможно, еще несколько мужчин, женщин и детей сожжены как еретики. Возможно, сейчас мы не поздравляли друг друга с отменой инквизиции в Испании. Но невозможно представить себе, каким было бы моральное состояние мира, если бы никогда не существовало ни Данте, Петрарка, Боккаччо, Чосер, ни Шекспир, ни Кальдерон, ни лорд Бэкон, ни Мильтон; если бы Рафаэль и Майкл Анджело никогда не родились; если бы еврейская поэзия никогда не переводилась; если бы никогда не было возрождения изучения греческой литературы; если бы нам не передали памятники древней скульптуры; и если бы поэзия религии древнего мира угасла вместе с ее верой.Человеческий разум никогда не смог бы, кроме вмешательства этих волнений, пробудиться для изобретения более грубых наук и того применения аналитических рассуждений к отклонениям общества, которые теперь пытаются возвысить над прямым выражением явлений. сам изобретательский и творческий факультет.

У нас больше моральной, политической и исторической мудрости, чем мы можем воплотить в жизнь; у нас больше научных и экономических знаний, чем можно приспособить к справедливому распределению продуктов, которые оно приумножает.Поэзия в этих системах мышления скрыта за счет накопления фактов и вычислительных процессов. Нет недостатка в знании того, что является самым мудрым и лучшим в морали, правительстве и политической экономии, или, по крайней мере, в том, что мудрее и лучше того, что люди сейчас практикуют и переносят. Но мы позволим Я не смею ждать Я бы , как бедный кот в пословице. Мы хотим, чтобы творческая способность воображала то, что мы знаем; мы хотим, чтобы щедрый импульс действовал так, как мы воображаем; мы хотим поэзии жизни; наши расчеты опережают концепцию; мы съели больше, чем можем переварить.Развитие тех наук, которые расширили пределы человеческой империи над внешним миром, из-за недостатка поэтических способностей пропорционально ограничило границы внутреннего мира; и человек, поработив стихии, остается рабом. К чему, как не к развитию механических искусств в степени, непропорциональной наличию творческих способностей, которые являются основой всех знаний, следует отнести злоупотребление всякими изобретениями для сокращения и объединения труда с усилением неравенства. человечества? По какой другой причине произошло то, что открытия, которые должны были облегчить жизнь, добавили веса проклятию, наложенному на Адама? Поэзия и принцип «Я», видимым воплощением которого являются деньги, суть Бог и Мамона мира.

У поэтической способности двоякие функции: одна она создает новые материалы знания, силы и удовольствия; другой — порождает в уме желание воспроизвести и расположить их в соответствии с определенным ритмом и порядком, который можно назвать прекрасным и хорошим. Развитие поэзии никогда не бывает более желанным, чем в периоды, когда из-за избытка эгоистичного и расчетливого принципа накопление материалов внешней жизни превышает количество способности ассимилировать их с внутренними законами человеческой природы.Тогда тело стало слишком нешироким для того, что его оживляет.

Поэзия действительно божественна. Это одновременно центр и периферия знания; это то, что охватывает всю науку, и к чему должна относиться вся наука. Это в то же время корень и расцвет всех других систем мысли; это то, из чего все проистекает, и то, что все украшает; и то, что, будучи зараженным, лишает плод и семя и лишает бесплодный мир питания и преемственности потомков древа жизни.Это совершенная и непревзойденная поверхность и цветение всех вещей; он подобен запаху и цвету розы к текстуре составляющих ее элементов, как форма и великолепие неувядающей красоты к секретам анатомии и разложения. Что такое добродетель, любовь, патриотизм, дружба — каковы были декорации этой прекрасной вселенной, в которой мы живем; Что нас утешало на этой стороне могилы — и каковы были наши стремления за ее пределами, если бы поэзия не поднялась, чтобы принести свет и огонь из тех вечных областей, где совинокрылые способности расчетов никогда не осмеливаются взлететь? Поэзия — это не рассуждение, не сила, которая проявляется в соответствии с волей.Мужчина не может сказать: «Я буду сочинять стихи». Даже величайший поэт не может этого сказать; ибо ум в творении подобен угасающему углю, который каким-то невидимым влиянием, как непостоянный ветер, пробуждает преходящую яркость; эта сила исходит изнутри, как цвет цветка, который тускнеет и меняется по мере развития, и сознательные части нашей природы не пророчат ни его приближения, ни его ухода. Может ли это влияние быть прочным в своей первоначальной чистоте и силе, невозможно предсказать величие результатов; но когда начинается сочинение, вдохновение уже идет на убыль, и самая великолепная поэзия, которая когда-либо была доведена до мира, вероятно, является слабой тенью первоначальных концепций поэта.Я обращаюсь к величайшим поэтам современности, не будет ли ошибкой утверждать, что лучшие отрывки поэзии созданы благодаря труду и учебе. Труд и промедление, рекомендованные критиками, могут быть справедливо истолкованы как означающие не более чем тщательное наблюдение за вдохновенными моментами и искусственное соединение пространств между их предложениями посредством интертекстуры условных выражений; необходимость, вызванная лишь ограниченностью самой поэтической способности; Ведь Мильтон задумал «Потерянный рай» в целом, прежде чем выполнить его по частям.У нас есть его собственный авторитет также в том, что Муза «продиктовала» ему «непреднамеренную песню». И пусть это будет ответом тем, кто будет утверждать о пятидесяти шести различных прочтениях первой строки «Орландо Фуриозо». Создаваемые таким образом композиции для поэзии являются тем же, чем мозаика для живописи. Этот инстинкт и интуиция поэтических способностей еще более заметны в пластическом и изобразительном искусстве; великая статуя или картина растет под властью художника, как ребенок в утробе матери; и самый разум, который направляет руки в формирование, неспособен дать себе отчет в происхождении, градациях или средах этого процесса.

Поэзия — это запись самых лучших и счастливых моментов самых счастливых и лучших умов. Мы осознаем мимолетные визиты мыслей и чувств, иногда связанных с местом или человеком, иногда только с нашим собственным умом, и всегда возникающие непредвиденно и уходящие без приглашения, но возвышающие и восхитительные вне всякого выражения: так что даже в желании и сожалении они Уйти, не может не быть удовольствия, поскольку оно участвует в природе своего объекта. Это как бы интерпретация более божественной природы через нашу собственную; но шаги его подобны шагам ветра над морем, который стирает наступающая тишина и следы которого остаются только как на морщинистом песке, который его вымощает.Эти и соответствующие условия бытия испытывают главным образом те, кто обладает самой тонкой чувствительностью и самым расширенным воображением; и создаваемое ими состояние ума находится в состоянии войны со всеми низменными желаниями. Энтузиазм добродетели, любви, патриотизма и дружбы существенно связан с такими эмоциями; и пока они существуют, «я» появляется таким, какое оно есть, атомом вселенной. Поэты не только подвержены этому опыту как духи самой утонченной организации, но они могут раскрасить все, что они сочетают, с мимолетными оттенками этого неземного мира; слово, черта в изображении сцены или страсти затронет зачарованный аккорд и оживит тех, кто когда-либо испытывал эти эмоции, сон, холод, похороненный образ прошлого.Таким образом, поэзия делает бессмертным все самое лучшее и прекрасное в мире; он задерживает исчезающие призраки, которые преследуют слияния жизни, и, скрывая их, или языком, или формой, отправляет их среди человечества, неся сладкую весть родственной радости тем, с кем пребывают их сестры — оставайтесь, потому что нет портала выражения из пещер духа, в котором они обитают, во вселенную вещей. Поэзия искупает от разложения посещения божества в человеке.

Поэзия все обращает в красоту; он превозносит красоту самого прекрасного и добавляет красоту тому, что наиболее искажено; в нем сочетаются ликование и ужас, горе и удовольствие, вечность и перемены; она подчиняет единству под своим легким игом все непримиримое.Он трансмутирует все, к чему прикасается, и каждая форма, движущаяся в сиянии его присутствия, с чудесным сочувствием превращается в воплощение духа, которым он дышит: его тайная алхимия превращает в питьевое золото ядовитые воды, текущие от смерти через жизнь; он срывает с мира завесу привычки и обнажает обнаженную и спящую красоту, которая является духом его форм.

Все вещи существуют так, как они воспринимаются: по крайней мере, по отношению к воспринимающему. «Разум — это свое собственное место, и он сам по себе может превратить ад в рай, в ад из рая.Но поэзия побеждает проклятие, которое заставляет нас подвергаться влиянию окружающих впечатлений. И независимо от того, расправляет ли он свой фигурный занавес или снимает темную пелену жизни с места событий, он в равной степени создает для нас существо внутри нашего существа. Это делает нас обитателями мира, для которого привычный мир — хаос. Он воспроизводит общую вселенную, частицами и воспринимателями которой мы являемся, и очищает наше внутреннее зрение от пленки знакомства, скрывающей от нас чудо нашего существа.Это заставляет нас чувствовать то, что мы воспринимаем, и воображать то, что мы знаем. Он заново создает вселенную после того, как она была уничтожена в нашем сознании повторением впечатлений, притупленных повторением. Он оправдывает смелые и правдивые слова Тассо — «Non merita nome di creatore, se non Iddio ed il Poeta» [никто, кроме Бога и поэта, не заслуживает имени Создателя — ред.].

Поэт, поскольку он является автором высшей мудрости, удовольствия, добродетели и славы для других, поэтому он лично должен быть самым счастливым, лучшим, самым мудрым и самым прославленным из людей.Что касается его славы, пусть время будет брошено вызов, чтобы заявить, может ли слава любого другого учредителя человеческой жизни быть сопоставима со славой поэта. То, что он самый мудрый, самый счастливый и лучший, поскольку он поэт, также неоспоримо: величайшие поэты были людьми самой безупречной добродетели, самой совершенной рассудительности и, если мы заглянем в суть дела. внутри их жизни — самые удачливые из людей: и исключения, поскольку они рассматривают тех, кто обладал поэтическими способностями в высокой, но все же меньшей степени, при рассмотрении будут обнаружены, чтобы ограничить, а не разрушить правило.Давайте на мгновение опустимся до арбитража народного дыхания, узурпируем и объединим в наших собственных лицах несовместимые характеры обвинителя, свидетеля, судьи и палача, давайте решим без суда, свидетельских показаний или форм, что определенные мотивы тех которые «сидят там, где мы не смеем парить», достойны осуждения. Предположим, что Гомер был пьяницей, Вергилий — льстецом, Гораций — трусом, Тассо — сумасшедшим, лорд Бэкон — пьяницей, Рафаэль — распутником, Спенсер — поэтом-лауреатом.Цитирование ныне живущих поэтов несовместимо с этим разделением нашей темы, но потомки со всей справедливостью отнеслись к великим именам, о которых мы сейчас говорим. Их ошибки были взвешены и оказались пылью на весах; если бы их грехи «были как багрянец, то теперь они белы, как снег»; они омыты кровью посредника и искупителя, Времени. Обратите внимание, в каком нелепом хаосе вменялось обвинение в реальных или вымышленных преступлениях в современной клевете на поэзию и поэтов; подумайте, как мало есть то, что кажется — или кажется таким, каким оно есть; смотрите на свои мотивы и не судите, чтобы не быть судимыми.

Поэзия, как уже было сказано, отличается в этом отношении от логики тем, что она не подчиняется контролю активных сил разума и что ее рождение и повторение не имеют необходимой связи с сознанием или волей. Самонадеянно определять, что это необходимые условия всех ментальных причинно-следственных связей, когда ментальные эффекты переживаются и не могут быть отнесены к ним. Очевидно, что частое повторение поэтической силы может вызвать в уме привычку к порядку и гармонии, соотносимую с его собственной природой и с ее воздействием на другие умы.Но в периоды вдохновения, а они могут быть частыми, но ненадежными, поэт становится человеком и подвергается внезапному отливу влияний, под которыми обычно живут другие. Но поскольку он более тонко организован, чем другие люди, и чувствителен к боли и удовольствиям, как своим, так и другим, в неизвестной им степени, он будет избегать одного и преследовать другого со страстью, пропорциональной этой разнице. И он делает себя неприятным для клеветы, когда пренебрегает обстоятельствами, при которых эти объекты всеобщего преследования и бегства маскируются под одежды друг друга.

Но в этом заблуждении нет ничего непременно злого, и поэтому жестокость, зависть, месть, алчность и чисто злые страсти никогда не составляли какой-либо части популярного вменения в жизнь поэтов.

Я счел наиболее благоприятным для дела истины изложить эти замечания в соответствии с порядком, в котором они были предложены мне, путем рассмотрения самого предмета, вместо того, чтобы соблюдать формальность полемического ответа; но если содержащаяся в них точка зрения будет справедливой, то окажется, что они содержат опровержение аргументов против поэзии, по крайней мере, в том, что касается первого раздела предмета.Я легко могу предположить, что должно было вызвать раздражение некоторых ученых и умных писателей, спорящих с некоторыми версификаторами; Признаюсь, я, как и они, не желаю, чтобы меня ошеломили Тесиды хриплых Кодров дня. Бавий и Мувий, несомненно, как всегда, невыносимые люди. Но философский критик должен различать, а не смешивать.

Первая часть этих замечаний имеет отношение к поэзии в ее элементах и ​​принципах; и было показано, так же как и установленные им узкие пределы, которые позволили бы, что то, что называется поэзией, в узком смысле, имеет общий источник со всеми другими формами порядка и красоты, согласно которым материалы человеческой жизни поддаются аранжировке, что является поэзией в универсальном смысле.

Вторая часть будет иметь своей целью применение этих принципов к нынешнему состоянию культивирования поэзии и защиту попытки идеализировать современные формы нравов и мнений и подчинить их воображаемому и творческому мышлению. творческий факультет. Ибо английская литература, энергичное развитие которой всегда предшествовало или сопровождало великое и свободное развитие национальной воли, возникла как бы из нового рождения. Несмотря на скромную зависть, которая недооценивает современные заслуги, наша собственная эпоха станет незабываемым веком интеллектуальных достижений, и мы живем среди таких философов и поэтов, которые превосходят всех, кто появился со времен последней национальной борьбы за гражданские и религиозные ценности. Свобода.Поэзия — самый верный вестник, спутник и последователь пробуждения великих людей, способствующих благотворному изменению мнения или учреждения. В такие периоды происходит накопление способности передавать и получать интенсивные и страстные концепции уважения к человеку и природе. Человек, в котором пребывает эта сила, часто может, что касается многих аспектов своей природы, иметь мало видимого соответствия с тем духом добра, служителями которого они являются. Но даже когда они отрицают и отрекаются, они все же вынуждены служить той силе, которая восседает на троне их собственной души.Невозможно читать сочинения самых знаменитых писателей современности, не поражаясь той электрической жизни, которая горит в их словах. Они измеряют окружность и исследуют глубины человеческой природы всеобъемлющим и всепроникающим духом, и сами, возможно, наиболее искренне поражаются его проявлениям; ибо это меньше их дух, чем дух века. Поэты — иерофанты непостижимого вдохновения; зеркала гигантских теней, которые будущее отбрасывает на настоящее; слова, которые выражают то, чего они не понимают; трубы, которые поют на битву и не чувствуют того, что они вдохновляют; влияние, которое не перемещается, а перемещается.Поэты — непризнанные законодатели мира.

Похищение замка

Обзор

«Изнасилование замка » было написано Александром Поупом и впервые опубликовано в 1712 году, затем переработано и опубликовано снова в 1714 году. Поэма представляет собой псевдэпопею, высмеивающую тогдашний верхний класс Лондона. центральный персонаж, Белинда, чья прядь острижена на светском мероприятии.Хотя для большинства это тривиально, Белинда возмущена тем, что ее прядь волос была обрезана Бароном. В эпизоде ​​«Изнасилование замка » «» Папа использует Белинду и барона, чтобы высмеять двух своих знакомых, Арабеллу Фермор и лорда Петре. Стихотворение следует за ночными событиями, приведшими к «ужасающей» утрате Белинды.

История за историей

Папа написал Похищение замка в ответ на просьбу моего друга Джона Кэрилла, известного римского католика того времени.Кэрил объяснил, что его друг, лорд Петре, отрезал прядь волос Арабеллы Фермор. С тех пор, как произошел инцидент, семьи враждовали. Чтобы прояснить ситуацию, Поуп написал « Похищение Локка». «Кража волос мисс Белль Фермор была воспринята слишком серьезно и вызвала отчуждение между двумя семьями, хотя раньше они так долго жили в большой дружбе. Общий знакомый и доброжелатель обоих попросил меня написать стихотворение, чтобы пошутить над ним, и снова посмеяться над ними вместе.Именно с этой точки зрения я написал «Похищение локона» ». (1).

Кто такая Арабелла Фермор?

Арабелла Фермор родилась в высшем сословии и была дочерью Генри Фермора. Известная своей красотой, она была красавицей лондонского общества в начале 18 века.Рассказав своей семье об инциденте с ее прядью волос, они обиделись и отдалились от своих когда-то хороших друзей, Петре. В стихотворении Поупа Белинда представляет образ Арабеллы Фермор.

История стихотворения

Хотя произведение «Похищение замка» было написано в 1711 году и опубликовано в 1712 году, оно прошло много этапов, прежде чем стать поэмой в том виде, в каком мы ее знаем сегодня. В первой версии было всего две песни, но с каждой версией история становилась все длиннее.Год спустя Поуп улучшил свою работу, отполировав изделие, а также добавив элементы сверхъестественного. Однако эта версия не была опубликована до 1714 года. Наконец, в 1717 году, готовясь к публикации сборника своих работ, Поуп написал версию, известную нам сегодня. Эта версия состоит из пяти песен и включает речь Клариссы, которая помогает описать мораль, лежащую в основе стихотворения. Однако интересно отметить, что к тому времени, когда Поуп закончил последнюю версию, лорд Петре умер от оспы, а Арабелла была замужем, так что вражда, которую стихотворение изначально было написано для исправления, больше не имела значения.(3)

Краткое описание участка

Папа начинает с обзора проблемы; барон совершил ужасное преступление против молодой леди, но мы еще не знаем, что это за преступление.

• Сильфида или дух по имени Ариэль предупреждает молодую женщину по имени Белинда, что против нее будет совершено преступление, но она не указывает, где и когда
• Белинда, явно женщина с высоким социальным статусом, готовится к светскому мероприятию, накрашиваясь и, как правило, просто наряжаясь
• Она едет туда, где проводится светское мероприятие, и считается красивее всех; ее волосы всегда являются предметом зависти
• Барон, который особенно восхищается красивыми золотыми прядями Белинды, решил попытаться отрезать прядь ее волос, так как это было бы лучшим сокровищем, которое он мог надеяться получить.
• Он так сильно хотел этот замок, что даже помолился богам и зажег огонь на жертвеннике; нелепость такого поведения из-за куска волос — хороший пример сатиры, которую использует Поуп
• Все играют в карточную игру под названием Омбре, и хотя кажется очевидным, что Барон победит, Белинда не теряет надежды
• Эта игра описывается как ситуация почти не на жизнь, а на смерть; Поуп делает карточную игру похожей на важную битву, и тем самым он фактически издевается над высшим обществом, которое приравнивает карточную игру к войне.
• Игра заканчивается, и Белинда выигрывает
• Кларисса приносит барону ножницы для стрижки Белинды
• Барон срезает прядь у Белинды, и она приходит в ярость
• Умбриэль, гном, отправляется в подземный мир, чтобы принести Белинде мешок вздохов и пузырек слез. Подарки принесли для утешения Белинда
• Кларисса пытается успокоить Белинду, но у нее ничего не получается
• Белинда бросает горсть табака в Барона, и начинается «битва».
• Битва окончена, и прядь волос нигде нет

Августа

Некоторые основные характеристики литературы Августа включают:

1.использование классических греческих и римских образцов поэзии.
2. Считалось, что целью поэзии является наставление и радость населения.
3. идея о том, что человеческое общество должно быть упорядоченным, сбалансированным и рациональным, как считалось во вселенной; любое нарушение этого тщательного баланса природы могло иметь катастрофические последствия.
4. Использование сатиры для того, чтобы указать на недостатки человеческого поведения / общества. (сатира использовалась для издевательства над определенным поведением; указывая на них и высмеивая их, авторы надеялись заставить людей исправить их)

Поуп широко использует два из этих стилей письма в Rape of the Lock ; использование классических моделей и использование сатиры с целью исправления человеческих недостатков.

Классические модели — произведение Папы выполнено в стиле классических греческих и римских эпосов, а точнее, это пародия на похищение Елены Троянской в ​​классическом греческом эпосе Илиада , поскольку кража замка Белинды сравнивается с похищение Елены. Другие характеристики классических эпосов включают:

Разделение стихотворения на песни или книги — Папа разделяет свое стихотворение на 5 песен

Присутствие духов или сверхъестественных существ — Сильфы присутствуют в этом стихотворении; они похожи на миниатюрных богов и богинь, присутствующих в греческих эпосах

Другой мир — В эпосах часто есть сцены, происходящие в подземном мире; в стихотворении Папы мы видим, как Умбриэль посещает подземный мир.

Солдаты, готовящиеся к битве — Эпосы часто подробно описывают доспехи и оружие, которые солдаты используют в битве, а в Rape of the Lock Поуп использует этот метод, чтобы описать Белинду, готовящуюся с такими вещами, как гребни и булавки. Он пишет: «Здесь ряды булавок расширяют свои сияющие ряды / пуховки, пудры, заплатки, Библии, billet-doux / теперь ужасная Красота надевает все свои руки» (строки 137–139). Он явно издевается над подготовкой Белинды, описывая ее булавки и т. Д., Как если бы они были оружием, которым она будет сражаться.

Сатира — Папа использует сатиру в этом стихотворении, чтобы нарисовать портрет Англии того времени и указать на ее моральные недостатки. Основная очевидная сатира — это, конечно, сравнение украденного замка Белинды с похищением Елены Троянской. Сделав огромную сделку из такой тривиальной вещи, Поуп издевается над своим обществом. Он считает, что многие недостатки Англии связаны с тем, что британское общество слишком озабочено легкомыслием и мелочами и очень эгоцентрично. Если самая большая проблема этих людей заключается в том, что у девушки украли прядь волос, значит, у них это неплохо, и Поуп использует это стихотворение в попытке показать зеркало своего собственного общества.Он хочет, чтобы они увидели, что их «беды» вовсе не беды, и что им нужно начать беспокоиться о более важных вещах в жизни, потому что жизнь, которую они сейчас ведут, лишена всякого смысла; люди в нем существуют исключительно для того, чтобы переодеваться и участвовать в мелких драках.