Павел Басинский: «Архипелаг ГУЛАГ» — самостоятельный авторский жанр — Российская газета

Как уже писала «РГ» (номер за 18 ноября с.г.), в Общественной палате прошло обсуждение «Концепции школьного филологического образования», подготовленной Ассоциацией учителей литературы и русского языка (АССУЛ). При знакомстве с концепцией нельзя не обратить внимание на то, что в списке обязательных произведений отсутствует «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, но зато появился роман Чернышевского «Что делать?» (фрагменты).

Пять лет назад «Архипелаг ГУЛАГ» по рекомендации Владимира Путина был включен в школьную программу. Не целиком, а в специально адаптированной для школы версии, подготовленной Натальей Дмитриевной Солженицыной. Об этом решении много спорили, но, как говорится, процесс пошел…

Теперь его решили остановить? По каким причинам? Я, кстати, совсем не против изучения в школе «Что делать?» в обязательном или альтернативном порядке. Это книга, которая в XIX веке перевернула сознание многих. Роман, как ни странно, по-своему актуален и сейчас, ибо это единственный русский феминистский роман, который написал мужчина еще сто пятьдесят лет назад.

Но если роман «Что делать?» прочитать надо, то почему «Архипелаг» не надо? Что лежит в основе этого решения уважаемой учительской ассоциации? Какие объективные резоны?

Первое объяснение обычно такое: это не художественная литература, а публицистика. (А «Что делать?» образец высокой прозы?) Об этом я слышу постоянно. О том, что надо изучать в школе «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» (АССУЛ включила их в программу), потому что это, мол, художественная проза, а «Архипелаг» — это не художественная проза, и т.д. и т.п.

Но тогда что такое «Уединенное» Василия Розанова и «Распад атома» Георгия Иванова? Это художественная проза, публицистика или что? Как-то даже неловко напоминать братьям-писателям, что в ХХ веке появились произведения, жанры которых идентичны их названию. «Архипелаг ГУЛАГ», как и «Уединенное», как и «Распад атома», это самостоятельные авторские жанры. Это не романы, не повести и не статьи. Это то, что написано в их названии. Я еще могу понять, почему об этом не знают учителя, но почему об этом не знают современные писатели? Господа, вся проблема в том, что Солженицын, написав «Архипелаг ГУЛАГ», стал писателем ХХ века, а вы еще нет.

Второе объяснение, как правило, такое. «Архипелаг» не воспитывает в подростках чувство любви к родине, а наоборот. Тут нужно сделать уточнение. Любви не просто к родине, а к советской родине. Но в списке обязательных произведений для школы, который подготовила АССУЛ, я не нашел ни одной вещи о любви к советской родине. Нет там легендарных «Молодой гвардии», «Как закалялась сталь», прозы Гайдара, нет оды Маяковского о советском паспорте… В этом есть какое-то лукавство. Значит, о лагерях, как о них пишет Солженицын, не надо. О советском паспорте, как пишет Маяковский, тоже не надо. И эмигрантская литература в списке практически не представлена.

Знаете, чем это закончится? Тем, что будущие молодые россияне будут узнавать о существовании «Архипелага ГУЛАГа» от европейцев, а о романе «Как закалялась сталь» от китайцев, ведь там это по-прежнему самое популярное произведение русской литературы ХХ века. Уму-разуму нас будут учить Европа и Китай.

И, наконец, третья претензия, которую предъявляют автору «Архипелага», — неточность названного количества погибших в лагерях. Не 66 миллионов, а «всего лишь» три. Оставим эти «всего лишь» на совести тех, кто об этом пишет. Но и на эти возражения уже давно дан ответ. Так, отвечая Максиму Кантору на страницах «РГ», Наталья Солженицына писала: «Недобросовестные оппоненты приписывают Солженицыну утверждение, что в ГУЛАГе погибло 66 миллионов человек. Между тем вот его точные слова: «По подсчетам эмигрировавшего профессора статистики И.А. Курганова, от 1917 до 1959 года без военных потерь, только от террористического уничтожения, подавлений, голода, повышенной смертности в лагерях и включая дефицит от пониженной рождаемости, — (внутреннее подавление) обошлось нам в… 66,7 миллиона человек (без этого дефицита — 55 миллионов)» («Архипелаг ГУЛАГ», часть 3, гл. — Н.С.). И в одном из интервью 1976 года: «Профессор Курганов косвенным путем подсчитал, что с 1917 года по 1959-й только от внутренней войны советского режима против своего народа, то есть от уничтожения его голодом, коллективизацией, ссылкой крестьян на уничтожение, тюрьмами, лагерями, простыми расстрелами, — только от этого у нас погибло, вместе с нашей гражданской войной, 66 миллионов человек» (Публицистика: В 3 т. Т. 2. С. 451 — Н.С.)».

На самом деле проблема не в списке. Хотя я надеюсь, что в процессе обсуждения его все-таки скорректируют. Проблема в том, что мы сами не знаем, как относиться к своей истории и литературе. В итоге, когда дело доходит до серьезных и ответственных решений, например, в области образования, то либо поступает волевое указание от первого лица, либо появляется коллектив, который ищет компромисса, чтобы было и вашим, и нашим, и «белым», и «красным», и русофилам, и западникам, а еще лучше ни одним и ни другим. В результате тихонько отменяется «Архипелаг» и вылезает «Что делать?». И что с этим делать, уже совсем непонятно.

«Архипелаг ГУЛАГ» как прививка от сталинизма

Архипелаг ГУЛАГ!» – выкрикивает кто-то в толпе, встречающей Брежнева. «ГУЛАГ архипелаг!» – приветственно вскидывает руку Леонид Ильич. Этот известный советский анекдот едва ли понятен сегодняшним школьникам, равно как и несколько циничная шутка художника Вагрича Бахчаняна – «Архипелаг Good Luck», отразившая, деликатно выражаясь, сложные отношения Александра Солженицына с интеллигенцией. Это всё нюансы советской политической истории. Важнее содержание трех томов этой великой книги. Наталья Солженицына, вдова Александра Солженицына, сократила в пять раз «Архипелаг ГУЛАГ» и адаптировала его для школьников старших классов: одно из главных произведений XX в. вошло в школьную программу.

С одной стороны, это чрезвычайно полезно и важно – нельзя, изучая литературу, не прочесть «Архипелаг», хотя бы и в адаптированной форме. С другой стороны, включение той или иной книги в школьную программу неизбежным образом ведет к ее хрестоматизации, т. е. поверхностному изучению, чаще из-под палки. Приведет ли чтение главной книги Солженицына к тому, что новые поколения россиян будут привиты от сталинизма, становящегося все более популярным в стране, которой, как считается, вот уже долгие годы нечем гордиться?

Если верить социологии, «Архипелаг» – самая читаемая книга Солженицына. Согласно опросу фонда «Общественное мнение» 2006 г., ее читали 18% из числа знакомых с творчеством писателя, 8% читали «Один день Ивана Денисовича», все остальное – в пределах погрешности. Впрочем, хрестоматизация самого Солжа уже произошла: о нем рассуждают так же, как о Пушкине или Толстом, не слишком погружаясь в нюансы. Когда в 2008 г. «Левада-центр» просил респондентов назвать влиятельных российских писателей, опрошенные с трудом припомнили Есенина (14%) и Солженицына (10%). Большинство знает, что он сказал правду о советском режиме, но всего лишь 16% говорят о влиянии его книг на личное мировоззрение (опрос ФОМ в 2006 г.). Причем надо понимать, что здесь речь, по счастью, идет не о нюансах – его консерватизме, национализме и антиинтеллигентском пафосе, а о главном – разоблачении сталинизма. То есть не о публицистике, а о прозе. И это примиряет с хрестоматизацией образа писателя, нашедшего себе нишу в массовом сознании рядом с Есениным.

Пожалуй, антисталинистской прививкой «ГУЛАГ» станет лишь для тех школьников, кто хотя бы сколько-нибудь склонен к рефлексии и душевно не глух. «Архипелаг» – страшная и мощная книга. И по фактуре, и по эмоции. Но, скажем, «Войну и мир» большинство в школе «проходит», а не читает. К тому же в официозной версии истории, с помощью которой борются с «фальсификациями», т. е. с профессиональными исследованиями, ругать Сталина за репрессии можно, а за войну – не очень. Что полностью соответствует массовым представлениям. ГУЛАГи ГУЛАГами, а самое важное – что под руководством Сталина народ вышел победителем в войне. Так считают 68% соотечественников (опрос «Левада-центра» 2008 г.). С тем и встречаем 130-летие со дня рождения вождя.

АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ — это… Что такое АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ?

АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ

Историческая эпопея А.И. Солженицына.

В название книги включена аббревиатура ГУЛАГ, то есть Главное управление лагерей системы государственной безопасности СССР. Входящие в эту систему лагеря были разбросаны по всей территории страны как острова, образующие архипелаг. Это дало Солженицыну основание для создания метафорического названия произведения.
Созданный в течение 60–70-х годов, роман-эпопея является продолжением авторского исследования истории России XX века. В декабре 1973 г. в Париже на русском языке вышел первый том «Архипелага». В СССР это произведение много лет было под запретом цензуры и увидело свет лишь в 1988 г.

«Архипелаг ГУЛАГ», во многом автобиографическое произведение Солженицына, рассказывает о существовавшей в СССР в 20–50-е гг. XX в. системе политических репрессий и лагерей для политзаключенных.
В «Архипелаге» прослеживается путь, который проходили осужденные «за измену Родине» от ареста до конца срока заключения или жизни. Отдельные главы произведения посвящены печально знаменитым лагерям на Соловецких островах, в Экибастузе (на территории современного Казахстана) и др.
Роман-исследование «Архипелаг ГУЛАГ» — разноплановый по проблематике, материалу, стилям изложения. В нем совмещены историческое расследование, социологический анализ, материалы следствия, свидетельские показания, обилие цифр и статистических выкладок, лирические отступления и комментарии автора. Повествование включает воспоминания и свидетельства многих очевидцев событий, письма и воспоминания 227 «лагерников». Сам Солженицын назвал свою книгу

опытом художественного исследования.
Автора интересует множество проблем, связанных с политической историей России и СССР. Внимание писателя обращено и на политику Коммунистической партии (см. КПСС), присвоившей себе монополию на власть и истину. Эта монополия распространилась и на судьбы отдельных деятелей самой партии и руководителей страны, ставших во многом жертвами собственных политических решений.
Солженицын один из первых отошел от официальной оценки причин первых поражений Советской Армии в 1941 г. в начале Великой Отечественной войны.
В романе Солженицын ставит много нравственных проблем, размышляя о природе зла вне времени и границ, о недопустимости достижения даже самой гуманной цели бесчеловечными средствами, о коллективной вине всего народа перед самим собой. Писатель утверждает, что ГУЛАГ мог появиться как феномен единения жертв и палачей по вине всех тех, кто молчал и повиновался, когда надо было протестовать. Автор призывает читателя

«жить не по лжи».
Книга Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» стала одним из самых известных произведений русской литературы XX века. Отрывки из романа-эпопеи включены в школьные программы по литературе.
Название книги стало употребляться в речи для именования любой системы политических лагерей.
А.И. Солженицын:

Россия. Большой лингвострановедческий словарь. — М.: Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина. АСТ-Пресс. Т.Н. Чернявская, К.С. Милославская, Е.Г. Ростова, О.Е. Фролова, В.И. Борисенко, Ю.А. Вьюнов, В.П. Чуднов. 2007.

• АРХАНГЕЛЬСК
• АРШИН

Полезное

Смотреть что такое «АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ» в других словарях:

• Архипелаг ГУЛАГ — Жанр: Опыт художественного исследования Автор: Александр Солженицын Язык оригинала: русский Год написания: 1958 1967 дополнен: 1969 1979 Публикация …   Википедия

• Архипелаг ГУЛАГ — Название сочинения в 3 томах (подзаголовок «Опыт художественного исследования», 1973) Александра Исаевича Солженицына (р. 1918) об истории репрессий в СССР (1918 1956). Под «островами» этого «архипелага» автор подразумевает многочисленные… …   Словарь крылатых слов и выражений

• Архипелаг ГУЛАГ — Ein Wachturm des „Projekt 503“ im Plan Stalins, eine Eisenbahnstrecke durch die Taiga bauen zu lassen, die den Norden Sibiriens erschließen sollte. Etwa eine Flugstunde von Turuchansk (65°51 N – 88°04 E) am nördlichen Polarkreis en …   Deutsch Wikipedia

• Архипелаг ГУЛаг — …   Википедия

• архипелаг гулаг — О разветвлённой системе изолированных изолированных от остального общества лагерей и тюрем НКВД, где содержались в период сталинщины уголовники и жертвы массовых репрессий. По названию книги А. И. Солженицына …   Словарь многих выражений

• ГУЛАГ — У этого термина существуют и другие значения, см. Гулаг (рок группа). Обыск при входе в лагерь на рисунке Ефросиньи Керсновской Главное управление исправительно трудовых лагерей, трудовых поселений и мест заключения (ГУЛАГ)  подразделение …   Википедия

• ГУЛАГ — (Главное Управление исправительно трудовых лагерей, трудовых поселений и мест заключений), в СССР в 1934 56 подразделение Народного Комиссариата Внутренних Дел (МВД), осуществлявшее руководство системой исправительно трудовых лагерей (ИТЛ).… …   Современная энциклопедия

• ГУЛАГ — (Главное управление исправительно трудовых лагерей трудовых поселений и мест заключения), в СССР в 1934 56 подразделение НКВД (МВД), осуществлявшее руководство системой исправительно трудовых лагерей (ИТЛ). Специальные управления ГУЛАГа… …   Большой Энциклопедический словарь

• Гулаг

  — (Главное управление исправительно трудовых лагерей, трудовых поселений и мест заключений), в СССР в 1934 56 подразделение Народного Комиссариата Внутренних Дел (МВД), осуществлявшее руководство системой исправительно трудовых лагерей (ИТЛ).… …   Иллюстрированный энциклопедический словарь

• ГУЛАГ — (Главное управление исправительно трудовых лагерей, трудовых поселений и мест заключений), в 1934 56 подразделение НКВД (МВД), осуществлявшее руководство системой исправительно трудовых лагерей (ИТЛ). Специальные управления Г. объединяли многие… …   Русская история

Книги

• Архипелаг ГУЛАГ, Солженицын Александр Исаевич. «Архипелаг ГУЛАГ»— художественно-документальная эпопея Александра Солженицына о репрессиях в СССР в период с 1918 по 1956 годы, основанная на письмах, воспоминаниях и устных рассказах 257… Подробнее  Купить за 833 руб
• Архипелаг ГУЛАГ, Солженицын А.. Александр Солженицын — выдающийся русский писатель XX века, классик отечественной литературы, лауреат Нобелевской премии ( «За нравственную силу, с которой он продолжил традиции великой… Подробнее  Купить за 821 руб
• Архипелаг ГУЛАГ, Солженицын А.. Александр Исаевич Солженицын — русский писатель, публицист, общественный деятель, лауреат Нобелевской премии по литературе ( «За нравственную силу, с которой он продолжил традиции великой… Подробнее  Купить за 738 руб

Другие книги по запросу «АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ» >>

Книга Архипелаг ГУЛаг читать онлайн Александр Солженицын

Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛаг ТОМ 1 Часть первая ТЮРЕМНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ      «В эпоху диктатуры и окруженные со всех сторон врагами, мы иногда проявляли ненужную мягкость, ненужную мягкосердечность».      Крыленко, речь на процессе «Промпартии» Глава 1 Арест      Как попадают на этот таинственный Архипелаг? Туда ежечасно летят самолеты, плывут корабли, гремят поезда — но ни единая надпись на них не указывает места назначения. И билетные кассиры, и агенты Совтуриста и Интуриста будут изумлены, если вы спросите у них туда билетик. Ни всего Архипелага в целом, ни одного из бесчисленных его островков они не знают, не слышали.      Те, кто едут Архипелагом управлять — попадают туда через училища МВД.      Те, кто едут Архипелаг охранять — призываются через военкоматы.      А те, кто едут туда умирать, как мы с вами, читатель, те должны пройти непременно и единственно — через арест.      Арест!! Сказать ли, что это перелом всей вашей жизни? Что это прямой удар молнии в вас? Что это невмещаемое духовное сотрясение, с которым не каждый может освоится и часто сползает в безумие?      Вселенная имеет столько центров, сколько в ней живых существ. Каждый из нас — центр вселенной и мироздание раскалывается, когда вам шипят: «Вы арестованы!»      Если уж вы арестованы — то разве еще что-нибудь устояло в этом землетрясении?      Но затмившимся мозгом не способные охватить этих перемещений мироздания, самые изощренные и самые простоватые из нас не находятся и в этот миг изо всего опыта жизни выдавить что-нибудь иное, кроме как:      — Я?? За что?!? —      вопрос, миллионы и миллионы раз повторенный еще до нас и никогда не получивший ответа.      Арест — это мгновенный разительный переброс, перекид, перепласт из одного состояния в другое.      По долгой кривой улице нашей жизни мы счастливо неслись или несчастливо брели мимо каких-то заборов, заборов, заборов — гнилых деревянных, глинобитных дувалов, кирпичных, бетонных, чугунных оград. Мы не задумывались — что за ними? Ни глазом, ни разумением мы не пытались за них заглянуть — а там-то и начинается страна ГУЛаг, совсем рядом, в двух метрах от нас. И еще мы не замечали в этих заборах несметного числа плотно подогнанных, хорошо замаскированных дверок, калиток. Все, все эти калитки были приготовлены для нас! — и вот распахнулась быстро роковая одна, и четыре белых мужских руки, не привыкших к труду, но схватчивых, уцепляют нас за ногу, за руку, за воротник, за шапку, за ухо — вволакивают как куль, а калитку за нами, калитку в нашу прошлую жизнь, захлопывают навсегда.      Все. Вы — арестованы!      И нич-ч-чего вы не находитесь на это ответить, кроме ягнячьего блеяния:      — Я-а?? За что??..      Вот что такое арест: это ослепляющая вспышка и удар, от которых настоящее разом сдвигается в прошедшее, а невозможное становится полноправным настоящим.      И все. И ничего больше вы не способны усвоить ни в первый час, ни в первые даже сутки.      Еще померцает вам в вашем отчаянии цирковая игрушечная луна: «Это ошибка! Разберутся!»      Все же остальное, что сложилось теперь в традиционное и даже литературное представление об аресте, накопится и состроится уже не в вашей смятенной памяти, а в памяти вашей семьи и соседей по квартире.

Ложь А.И. Солженицына. Для чего писался Архипелаг ГУЛАГ

Теперь я окончательно понял, почему Солженицын так много и так бессовестно врёт: «Архипелаг ГУЛАГ» написан не для того, чтобы сказать правду о лагерной жизни, а для того, чтобы внушить читателю отвращение к Советской власти.

Солженицын честно отработал свои 30 серебрянников за ложь, благодаря которой русские стали ненавидеть своё прошлое и своими руками уничтожили свою страну. Народ без прошлого — отброс на своей земле. Подмена истории — один из способов ведения холодной войны против России.

Ложь А.И. Солженицына. Для чего писался «Архипелаг ГУЛАГ»

21.08.2013 13:58 Prizrak Теги: Реальные события

Теперь я окончательно понял, почему Солженицын так много и так бессовестно врёт: «Архипелаг ГУЛАГ» написан не для того, чтобы сказать правду о лагерной жизни, а для того, чтобы внушить читателю отвращение к Советской власти.

Солженицын честно отработал свои 30 серебрянников за ложь, благодаря которой русские стали ненавидеть своё прошлое и своими руками уничтожили свою страну. Народ без прошлого — отброс на своей земле. Подмена истории — один из способов ведения холодной войны против России.

Рассказ о том, как бывшие колымские зеки обсуждали «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына

Это случилось в 1978 или 1979 г. в санатории-грязелечебнице «Талая», расположенном примерно в 150 км от Магадана. Прибыл я туда из чукотского городка Певек, где работал и жил с 1960 г. Больные знакомились и сходились для времяпрепровождения в столовой, где за каждым было закреплено место за столом. Дня за четыре до окончания моего курса лечения за нашим столом появился «новенький» — Михаил Романов. Он-то и затеял это обсуждение. Но сначала коротко о его участниках.

Старшего по возрасту звали Семен Никифорович — так его все величали, фамилия его в памяти не сохранилась. Он — «ровесник Октября», поэтому был уже на пенсии. Но продолжал работать ночным механиком в большом автохозяйстве. На Колыму его привезли в 1939 г. Освободился в 1948 г. Следующим по возрасту был Иван Назаров, 1922 г. рождения. На Колыму был привезен в 1947 г. Освободился в 1954 г. Работал «наладчиком пилорамы». Третьий — Миша Романов, мой ровесник, 1927 г. рождения. Привезен на Колыму в 1948 г. Освободился в 1956 г. Работал бульдозеристом в дорожном управлении. Четвертым был я, попавший в эти края добровольно, по вербовке. Поскольку я 20 лет прожил среди бывших зеков, они посчитали меня полноправным участником обсуждения.

Кто за что был осужден — не знаю. Об этом не принято было говорить. Но было видно, что все трое не блатари, не рецидивисты. По лагерной иерархии, это были «мужики». Каждому из них судьбой предназначено было однажды «получить срок» и, отбыв его, добровольно прижиться на Колыме. Ни один из них высшего образования не имел, но были довольно начитаны, особенно Романов: у него в руках все время были газета, журнал или книга. В общем, это были обычные советские граждане и даже лагерных словечек и выражений почти не употребляли.

Накануне моего отъезда, во время ужина Романов рассказал следующее: «Я только что из отпуска, который провел в Москве у родственников. Мой племянник Коля, студент педагогического института, дал мне почитать подпольное издание книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Я прочитал и, возвращая книгу, сказал Коле, что тут много небылиц и вранья. Коля задумался, а потом спросил, не соглашусь ли я обсудить эту книгу с бывшими зеками? С теми, кто находился в лагерях одновременно с Солженицыным. «Зачем?» — спросил я. Коля ответил, что в его компании по поводу этой книги идут споры, спорят чуть ли не до драки. И если он представит товарищам суждение бывалых людей, то это поможет им прийти к единому мнению. Книга была чужая, поэтому Коля выписал в тетрадь все, что я в ней отметил». Тут Романов показал тетрадь и спросил: не согласятся ли его новые знакомые удовлетворить просьбу его любимого племянника? Все согласились.

ЖЕРТВЫ ЛАГЕРЕЙ

После ужина мы собрались у Романова.

— Начну, — сказал он, — с двух событий, которые журналисты называют «жареными фактами». Хотя первое событие правильнее было бы назвать фактом мороженым. Вот эти события: «Рассказывают, что в декабре 1928 г. на Красной Горке (Карелия) заключенных в наказание (не выполнили урок) оставили ночевать в лесу и 150 человек замерзли насмерть. Это обычный соловецкий прием, тут не усумнишься. Труднее поверить другому рассказу, что на Кемь-Ухтинском тракте близ местечка Кут в феврале 1929 г. роту заключенных, около 100 человек, за невыполнение нормы загнали на костер, и они сгорели». [1]

Едва Романов умолк, Семен Никифорович воскликнул:

— Параша!.. Да нет!.. Чистый свист! — и вопросительно посмотрел на Назарова. Тот кивнул:

— Ага! Лагерный фольклор в чистом виде.

(На колымском лагерном жаргоне «параша» означает недостоверный слух. А «свист» — преднамеренное вранье). И все замолчали… Романов обвел всех взглядом и сказал:

— Ребята, все так. Но, Семен Никифорович, вдруг какой-нибудь лох, не нюхавший лагерной жизни, спросит, почему свист. Разве в Соловецких лагерях такого не могло быть? Что бы вы ему ответили?

Семен Никифорович немного подумал и ответил так:

— Дело не в том, Соловецкий это лагерь или Колымский. А в том, что огня боятся не только дикие звери, но и человек. Ведь сколько было случаев, когда при пожаре люди выпрыгивали из верхних этажей дома и разбивались насмерть, лишь бы не сгореть заживо. А тут я должен поверить, что несколько паршивых вертухаев (конвойных) сумели загнать в костер сотню зеков?! Да самый зачуханный зек-доходяга, предпочтет быть застреленным, но в огонь не прыгнет. Да что говорить! Если бы вертухаи, со своими пятизарядными пукалками (ведь автоматов тогда не было), затеяли с зеками игру с прыжками в костер, то сами бы в костре и оказались. Короче, этот «жареный факт» — неумная выдумка Солженицына. Теперь о «мороженом факте». Здесь непонятно, что значит «оставили в лесу»? Что, охрана ушла ночевать в казарму?.. Так это же голубая мечта зеков! Особенно блатных — они бы моментально оказались в ближайшем поселке. И так стали бы «замерзать», что жителям поселка небо с овчинку показалось. Ну а если охрана осталась, то она, конечно, развела бы костры для собственного обогрева… И тут такое «кино» получается: в лесу горит несколько костров, образуя большой круг. У каждого круга полторы сотни здоровенных мужиков с топорами и пилами в руках спокойно и молча замерзают. Насмерть замерзают!.. Миша! Вопрос на засыпку: сколько времени может продолжаться такое «кино»?

— Ясно, — сказал Романов. — Поверить в такое «кино» может только книжный червь, никогда не видевший не только зеков-лесорубов, но и обыкновенного леса. Согласимся, что оба «жареных факта», по сути своей, — бред сивой кобылы.

Все согласно кивнули головами.

— Я, — заговорил Назаров, — уже «усумнился» в честности Солженицына. Ведь как бывший зек он не может не понимать, что суть этих сказок никак не вяжется с распорядком жизни ГУЛАГа. Имея десятилетний опыт лагерной жизни, он, конечно, знает, что смертников в лагеря не везут. А приводят приговор в исполнение в других местах. Он, конечно, знает, что любой лагпункт — это не только место, где зеки «тянут срок», а еще и хозяйственная единица со своим планом работ. Т.е. лагпункт — это производственный объект, где зеки — работники, а начальство — управляющие производством. И если где-то «горит план», то лагерное начальство может иногда удлинить рабочий день зеков. Такое нарушение режима ГУЛАГа часто и случалось. Но чтобы своих работников уничтожать ротами — это дурь, за которую само начальство непременно было бы жестоко наказано. Вплоть до расстрела. Ведь в сталинские времена дисциплину спрашивали не только с рядовых граждан, с начальства спрос был еще строже. И если, зная все это, Солженицын вставляет в свою книгу небылицы, то ясно, что эта книга написана не для того, чтобы рассказать правду о жизни ГУЛАГа. А для чего — я еще не понял. Так что давай продолжим.

— Продолжим, — сказал Романов. — Вот еще одна страшилка: «Осенью 1941 г. Печерлаг (железнодорожный) имел списочный состав 50 тыс., весной — 10 тыс. За это время никуда не отправлялось ни одного этапа — куда же делись 40 тыс.?» [2].

Вот такая страшная загадка, — закончил Романов. Все задумались…

— Не пойму юмора, — нарушил молчание Семен Никифорович. — Зачем читателю загадки загадывать? Рассказал бы сам, что там стряслось…

И вопросительно посмотрел на Романова.

— Тут, видимо, имеет место литературный прием, при котором читателю как бы говорят: дело настолько простое, что любой лох сам сообразит, что к чему. Дескать, комментарии из…

— Стоп! Дошло, — воскликнул Семен Никифорович. — Здесь «тонкий намек на толстые обстоятельства». Дескать, раз лагерь железнодорожный, то 40 тыс. зеков за одну зиму были угроблены на строительстве дороги. Т.е. косточки 40 тыс. зеков покоятся под шпалами построенной дороги. Это я должен сообразить, и в это должен поверить?

— Похоже, что так, — ответил Романов.

— Здорово! Это сколько же получается в сутки? 40 тыс. за 6-7 месяцев — значит больше 6 тыс. в месяц, и значит больше 200 душ (две роты!) в сутки… Ай да Александр Исаич! Ай да сукин сын! Да он же Гитлера… тьфу… Геббельса переплюнул по вранью. Помните? Геббельс в 1943 г. заявил на весь мир, что в 1941 г. большевики расстреляли 10 тыс. пленных поляков, которых, на самом деле сами же и угробили. Но с фашистами все ясно. Стараясь спасти свою шкуру, они этим враньем пытались поссорить СССР с союзниками. А чего ради старается Солженицын? Ведь 2 сотни загубленных душ в сутки, рекорд…

— Постой! — перебил его Романов. Рекорды еще впереди. Ты лучше скажи, почему не веришь, какие у тебя доказательства?

— Ну прямых доказательств у меня нету. А серьезные соображения есть. И вот какие. Большая смертность в лагерях бывала только от недоедания. Но не такая большая! Здесь разговор о зиме 41 года. И я свидетельствую: в первую военную зиму в лагерях было еще нормальное питание. Это, во-первых. Во-вторых. Печерлаг, конечно, строил железную дорогу на Воркуту — больше там некуда строить. Во время войны это была задача особой важности. Значит и спрос с начальства лагеря был особо строгий. А в таких случаях начальство старается выхлопотать для своих работников дополнительное питание. И там оно наверняка было. Значит и говорить о голоде на этой стройке — заведомо врать. И последнее. Смертность в 200 душ в сутки никакой секретностью не скроешь. И не у нас, так за бугром печать об этом сообщила бы. А в лагерях о таких сообщениях обязательно и быстро узнавали. Это я тоже свидетельствую. Но я никогда и ничего о высокой смертности в Печерлаге не слыхал. У меня все.

Романов вопросительно посмотрел на Назарова.

— Я, кажется, знаю разгадку, — сказал он. — На Колыму я попал с Воркутлага, где пробыл 2 года. Так вот, теперь вспомнил: многие старожилы говорили, что в Воркутлаг попали после окончания строительства железной дороги, а раньше числились за Печерлагом. Поэтому они никуда не этапировались. Вот и все.

— Логично, — сказал Романов. — Сперва гуртом строили дорогу. Потом большую часть рабсилы кинули на строительство шахт. Ведь шахта — это не просто дырка в земле, и на поверхности нужно много чего понастроить, чтобы уголек «пошел на-гора». А стране уголек стал ой как нужен. Ведь тогда Донбасс-то у Гитлера оказался. В общем, Солженицын здесь явно схимичил, сотворив из цифр страшилку. Ну да ладно, продолжим.

ЖЕРТВЫ ГОРОДОВ

Вот еще одна цифровая загадка: «Считается, что четверть Ленинграда была посажена в 1934-1935 гг. Эту оценку пусть опровергнет тот, кто владеет точной цифрой и даст ее» [3]. Ваше слово, Семен Никифорович.

— Ну, здесь говорится о тех, кто был взят по «делу Кирова». Их действительно было много больше, чем могло быть виновато в смерти Кирова. Просто под шумок начали сажать троцкистов. Но четверть Ленинграда, конечно, — нахальный перебор. А точнее пусть попробует сказать наш друг — Питерский Пролетарий (так Семен Никифорович иногда шутливо величал меня). Ты ведь тогда был там.

Пришлось говорить мне.

Тогда мне было 7 лет. И точно помню только траурные гудки. С одной стороны слышались гудки завода «Большевик», а с другой — гудки паровозов со станции «Сортировочная». Так что, строго говоря, ни очевидцем, ни свидетелем, я быть не могу. Но тоже считаю, что названное Солженицыным количество арестованных фантастически завышено. Только здесь фантастика не научная, а прохиндейская. Что Солженицын здесь темнит, видно хотя бы из того, что требует для опровержения точную цифру (зная, что читателю ее негде взять), а сам называет дробное число — четверть. Поэтому проясним дело, посмотрим, что значит в целых числах «четверть Ленинграда». В то время в городе проживало примерно 2 млн. человек. Значит, «четверть» — это 500 тыс.! По-моему, это настолько прохиндейская цифра, что ничего больше доказывать не нужно.

— Нужно! — убежденно сказал Романов. — Мы же имеем дело с Нобелевским лауреатом…

— Ну ладно, — согласился я. — Вы знаете лучше меня, что большинство зеков — мужчины. А мужчины везде составляют половину населения. Значит, в то время мужское население Ленинграда было равно 1 млн. Но ведь не все население мужского пола можно арестовать — есть грудные младенцы, дети и престарелые люди. И если я скажу, что таких было 250 тыс., то дам большую фору Солженицыну — их, конечно, было больше. Но пусть будет так. Остается 750 тыс. мужчин активного возраста, из которых Солженицын забрал 500 тыс. А для города это значит вот что: в то время везде работали в основном мужчины, а женщины были домохозяйками. А какое предприятие сможет продолжить работу, если из каждых трех работников лишится двух? Да весь город встанет! Но этого же не было.

И еще. Хотя мне и было тогда 7 лет, но могу твердо свидетельствовать: ни мой отец и никто из отцов моих знакомых сверстников арестован не был. А при таком раскладе, какой предлагает Солженицын, арестованных у нас во дворе было бы много. А их вообще не было. У меня все.

— Я, пожалуй, добавлю вот что, — сказал Романов. — Случаи массовых арестов Солженицын называет «потоками, вливающимися в ГУЛАГ». И самым мощным потоком он называет аресты 37-38 гг. Так вот. Если учесть, что в 34-35 гг. троцкистов сажали не меньше, чем на 10 лет, то ясно: к 38-му г. никто из них не вернулся. И в «большой поток» из Ленинграда брать было просто некого…

— А в 41-ом — вмешался Назаров, — в армию призывать было бы некого. А я где-то читал, что тогда Ленинград дал фронту около 100 тыс. одних только ополченцев. В общем, ясно: с посадкой «четверти Ленинграда» Солженицын опять переплюнул господина Геббельса.

Посмеялись.

— Эт-точно! — воскликнул Семен Никифорович. — Любители потолковать о «жертвах сталинских репрессий» любят вести счет на миллионы и не меньше. К этому случаю мне вспомнился один недавний разговор. Есть у нас в поселке один пенсионер, краевед-любитель. Интересный мужик. Зовут его Василий Иваныч, а потому и кликуха у него — «Чапай». Хотя фамилия у него тоже исключительно редкая — Петров. На Колыму он прибыл на 3 года раньше меня. И не так, как я, а по комсомольской путевке. В 1942-м добровольно ушел на фронт. После войны вернулся сюда, к семье. Всю жизнь шоферил. Он частенько заходит в нашу гаражную биллиардную — любит шары погонять. И вот как-то при мне подходит к нему один молодой шоферишка и говорит: «Василий Иваныч, скажите честно, страшно было жить здесь в сталинские времена?» Василий Иваныч посмотрел на него удивленно и сам спрашивает: «Ты о каких страхах толкуешь?»

«Ну, как же, — отвечает шоферишка, — сам слыхал по «Голосу Америки». Здесь в те годы угробили несколько миллионов зеков. Больше всего полегло их на строительстве Колымской трассы…»

«Ясно, — сказал Василий Иваныч. — А теперь слушай внимательно. Чтобы где-то угробить миллионы людей, нужно чтобы они там были. Ну хотя бы короткое время — иначе гробить будет некого. Так или нет?»

«Логично» — сказал шоферишка.

«А теперь, логик, слушай еще внимательнее, — сказал Василий Иваныч и, повернувшись ко мне, заговорил. — Семен, мы с тобой точно знаем, а наш логик наверно, догадывается, что сейчас на Колыме народу живет много больше, чем в сталинские времена. Но насколько больше? А?»

«Думаю, что раза в 3, а, пожалуй, и в 4» — ответил я.

«Так! — сказал Василий Иваныч, и, повернулся к шоферишке. — По последнему статистическому отчету (они ежедневно печатаются в «Магаданской правде»), сейчас на Колыме (вместе с Чукоткой) проживает около полумиллиона человек. Значит, в сталинские времена здесь проживало, самое большее, около 150 тыс. душ… Как тебе эта новость?»

«Здорово! — сказал шоферишка. — Никогда бы не подумал, что радиостанция такой солидной страны могла так паскудно врать…»

«Ну так знай, — назидательно сказал Василий Иваныч, — на этой радиостанции трудятся такие ушлые ребята, которые запросто делают из мухи слона. И начинают торговать слоновой костью. Берут недорого — только уши развесь шире…»

ЗА ЧТО И СКОЛЬКО

— Хороший рассказ. А главное к месту, — сказал Романов. И спросил меня: — Ты, кажется, хотел рассказать что-то про знакомого тебе «врага народа»?

— Да не моего знакомого, а отца одного из моих знакомых пацанов посадили летом 38-го за антисоветские анекдоты. Дали ему 3 года. А отсидел только 2 — досрочно освободили. Но вместе с семьей выслали за 101 км, кажется, в Тихвин.

— Ты точно знаешь, что за анекдот дали 3 года? — спросил Романов. — А то у Солженицына другие сведения: за анекдот — 10 и более лет; за прогул или опоздание на работу — от 5 до 10 лет; за колоски, собранные на убранном колхозном поле, — 10 лет. Что ты на это скажешь?

— За анекдоты 3 года — это я знаю точно. А насчет наказаний за опоздания и прогулы — твой лауреат врет, как сивый мерин. Я сам имел две судимости по этому указу, о чем есть соответствующие записи в трудовой книжке…

— Ай да Пролетарий!.. Ай да шустряк!.. Не ожидал!.. — съязвил Семен Никифорович.

— Ну, ладно, ладно! — отозвался Романов. — Дай человеку исповедаться…

Пришлось исповедаться.

— Кончилась война. Жить стало полегче. И стал я получки отмечать выпивкой. А ведь у пацанов где выпивка, там и приключения. В общем, за два опоздания — 25 и 30 минут отделался выговорами. А когда опоздал на полтора часа, получил 3-15: с меня 3 месяца высчитывали по 15% заработка. Только рассчитался — снова попал. Теперь уже на 4-20. Ну а третий раз меня ожидало бы наказание 6-25. Но «миновала меня чаша сия». Понял, что работа — дело святое. Конечно, тогда мне казалось, что наказания чересчур строгие — ведь война уже кончилась. Но старшие товарищи утешили меня тем, что, дескать, у капиталистов дисциплина еще строже и наказания горше: чуть что — увольнение. И становись в очередь на бирже труда. А когда подойдет очередь снова получить работу — неизвестно… А случаи, когда человек получал тюремный срок за прогулы, мне неизвестны. Слыхал, что за «самовольный уход с производства» можно получить год-полтора тюрьмы. Но ни одного такого факта я не знаю. Теперь о «колосках». Я слыхал, что за «кражу сельхозпродукции» с полей можно «получить срок», размер которого зависит от количества украденного. Но это говорится о полях неубранных. А собирать остатки картошки с убранных полей я сам ходил несколько раз. И уверен — арестовывать людей за сбор колосков с убранного колхозного поля — бред сивой кобылы. И если кто из вас встречал людей, посаженных за «колоски», пусть скажет.

— Я знаю 2 похожих случая, — сказал Назаров. — Это было в Воркуте в 1947 г. Два 17-летних пацана получили по 3 года каждый. Один попался с 15-ю кг молодой картошки, да дома обнаружили еще 90 кг. Второй — с 8-ю кг колосков, да дома оказалось еще 40 кг. И тот и другой промышляли, конечно же, на неубранных полях. А такая кража и в Африке кража. Сбор же остатков с убранных полей нигде в мире кражей не считался. И соврал тут Солженицын затем, чтобы лишний раз лягнуть Советскую власть…

— А может быть, у него было другое соображение, — вмешался Семен Никифорович, — ну как у того журналиста, который, узнав, что собака укусила человека, написал репортаж о том, как человек покусал собаку…

ОТ БЕЛОМОРА И ДАЛЬШЕ

— Ну хватит, хватит, — прервал общий смех Романов. И добавил ворчливо: — Совсем задолбали бедного лауреата… — Потом, посмотрев на Семена Никифоровича, заговорил:

— Ты давеча пропажу 40-а тыс. зеков за одну зиму назвал рекордом. А это не так. Настоящий рекорд, по Солженицыну, был на строительстве Беломорканала. Слушай: «Говорят, что в первую зиму, с 31-го на 32-й год 100 тыс. и вымерло — столько, сколько постоянно было на канале. Отчего же не поверить? Скорей даже эта цифра преуменьшенная: в сходных условиях в лагерях военных лет смертность в 1% в день была заурядна, известна всем. Так что на Беломоре 100 тыс. могло вымереть за 3 месяца с небольшим. А тут и другая зима, да между ними же. Без натяжки можно предположить, что и 300 тыс. вымерло» [4]. Услышанное так всех удивило, что мы растерянно молчали…

— Меня вот что удивляет — снова заговорил Романов. — Все мы знаем, что на Колыму зеков привозили только раз в году — в навигацию. Знаем, что здесь «9 месяцев зима — остальное лето». Значит, по раскладке Солженицына, все местные лагеря каждую военную зиму должны были троекратно вымирать. А что мы видим на деле? В собаку кинь, а попадешь в бывшего зека, всю войну мотавшего срок здесь, на Колыме. Семен Никифорович, откуда такая живучесть? Назло Солженицыну?

— Не ерничай, не тот случай — хмуро оборвал Романова Семен Никифорович. Потом, покачав головой, заговорил, — 300 тыс. мертвых душ на Беломоре?! Это такой подлый свист, что и опровергать не хочется… Я, правда, там не был — срок получил в 1937 г. Но ведь и этот свистун там не был! От кого же он слыхал эту парашу насчет 300 тыс.? Я о Беломоре слыхал от блатарей-рецидивистов. Таких, которые на волю выходят только затем, чтобы немного покуролесить и снова сесть. И для которых любая власть плоха. Так вот, о Беломоре они все говорил, что жизнь там была — сплошная лафа! Ведь Советская власть именно там впервые испробовала «перековку», т.е. перевоспитание уголовников методом особого вознаграждения за честный труд. Там впервые ввели дополнительное и более качественное питание за перевыполнение нормы выработки. А главное, ввели «зачеты» — за один день хорошей работы засчитывались 2, а то и 3 дня срока заключения. Конечно, блатари тут же научились добывать туфтовые проценты выработки и досрочно освобождались. О голоде и речи не было. От чего же могли умирать люди? От болезней? Так на эту стройку больных и инвалидов не привозили. Это говорили все. В общем, Солженицын свои 300 тыс. мертвых душ из пальца высосал. Больше им неоткуда взяться, ибо такую муру никто рассказать ему не мог. Все.

В разговор вступил Назаров:

— Все знают, что на Беломоре побывало несколько комиссий писателей и журналистов, среди которых были и иностранцы. И никто из них даже не заикнулся о такой высокой смертности. Как это объясняет Солженицын?

— Очень просто, — ответил Романов, — большевики их всех или запугали или купили…

Все засмеялись… Отсмеявшись, Романов вопросительно посмотрел на меня. И вот что я рассказал.

Как только я услыхал о смертности в 1% в сутки, мне подумалось: а как с этим было в блокадном Ленинграде? Оказалось: примерно в 5 раз меньше 1%. Вот смотрите. По разным оценкам, в блокаде оказалось, от 2,5 до 2,8 млн. человек. А самый смертельно голодный паек ленинградцы получали примерно 100 дней — такое вот совпадение. За это время при смертности 1% в сутки умерли бы все жители города. Но известно, что от голода умерло 900 с лишним тыс. человек. Из них за смертельные 100 дней погибло 450-500 тыс. человек. Если разделить общее число блокадников на число погибших за 100 дней, получим цифру 5. Т.е. в эти страшные 100 дней смертность в Ленинграде была в 5 раз меньше 1%. Спрашивается: откуда в лагерях военного времени могла взяться смертность в 1% в сутки, если (как вы все хорошо знаете) даже штрафной лагерный паек был в 4 или 5 раз калорийней блокадного пайка? И ведь штрафной паек давался в наказание на короткое время. А рабочий паек зеков в войну был не меньше пайка вольных рабочих. И понятно почему. Во время войны в стране была острая нехватка рабочих рук. И морить голодом зеков было бы просто дуростью со стороны властей…

— Тут я посмотрел на Романова и добавил: «Это к твоему глумливому вопросу о том, почему выжили колымские зеки…

Семен Никифорович встал, обошел стол, обеими руками потряс мою руку, шутливо поклонился и с чувством произнес:

— Очень признателен, молодой человек!.. — Потом, обращаясь ко всем, сказал, — Кончаем эту бодягу. Пошли в кино — там начинается повторный показ фильмов о Штирлице.

— В кино успеем, — сказал Романов, посмотрев на часы. — Напоследок хочу знать ваше мнение о разногласии в отношении к лагерным больницам, которое возникло между Солженицыным и Шаламовым — тоже «лагерным писателем». Солженицын считает, что лагерная санчасть создана для того, чтобы способствовать истреблению зеков. И ругает Шаламова за то что: «…он поддерживает, если не создает легенду о благотворительной санчасти…» [5] Вам слово, Семен Никифорович.

— Шаламов тянул срок здесь. Я, правда, сам с ним не встречался. Но от многих слыхал, что в отличие от Солженицына ему и тачку приходилось катать. Ну а после тачки побывать несколько дней в санчасти — действительно благо. Да еще, говорят, ему повезло попасть на курсы фельдшеров, окончить их и самому стать работником больницы. Значит, дело он знает досконально — и как зек, и как работник санчасти. Поэтому я Шаламова понимаю. А Солженицына понять не могу. Говорят, что он большую часть срока проработал библиотекарем. Понятно, что в санчасть он не рвался. И все же именно в лагерной санчасти у него вовремя обнаружили раковую опухоль и вовремя ее вырезали, т.е., спасли ему жизнь… Не знаю, может это и параша… Но если бы довелось его встретить, я бы спросил: правда ли это? И если бы это подтвердилось, то, глянув ему в глаза, я сказал бы: «Хмырь ты болотный! Тебя в лагерной больнице не «истребляли», а жизнь твою спасали… Сука ты позорная!!! Больше мне нечего сказать…»

МОРДУ НАДО БИТЬ!

В разговор вступил Назаров:

— Теперь я окончательно понял, почему Солженицын так много и так бессовестно врет: «Архипелаг ГУЛАГ» написан не для того, чтобы сказать правду о лагерной жизни, а для того, чтобы внушить читателю отвращение к Советской власти. Вот и здесь то же самое. Если что-то сказать о недостатках лагерной санчасти, то это малоинтересно — недостатки всегда найдутся и в гражданской больнице. А вот если сказать: лагерная санчасть предназначена способствовать истреблению зеков — это уже занятно. Примерно так же занятно, как рассказ о собаке, покусанной человеком. А главное — еще один «факт» бесчеловечности Советской власти… И давай, Миша, закругляйся — надоело в этом вранье ковыряться.

— Ну ладно, заканчиваем. Но нужна резолюция, — сказал Романов. И, придав голосу официальный оттенок, произнес: — Прошу каждого высказать свое отношение к этой книге и ее автору. Только кратко. По старшинству — вам слово, Семен Никифорович.

— По-моему, за эту книгу надо было не международную премию давать, а принародно морду набить.

— Очень вразумительно, — оценил Романов и вопросительно посмотрел на Назарова.

— Ясно, что книга пропагандистская, заказная. А премия — приманка для читателей. Премия поможет надежнее запудрить мозги читателям-верхоглядам, читателям-легковерам, — сказал Назаров.

— Не очень коротко, зато обстоятельно — заметил Романов и вопросительно посмотрел на меня.

— Если эта книга и не рекордная по лживости, то автор уж точно чемпион по количеству полученных сребреников, — сказал я.

— Верно! — сказал Романов. — Он, пожалуй, самый богатый антисоветчик… Вот теперь я знаю, что писать любимому племяннику. Всем спасибо за помощь! Теперь пошли в кино смотреть Штирлица.

На следующий день, рано утром, я поспешил на первый автобус, чтобы успеть на самолет, вылетающий рейсом Магадан-Певек.

*) Чтобы быть точным в цитатах, я взял их из текста «Архипелага», напечатанного в журнале «Новый мир» за 1989 г.

№ 10 стр. 96

№ 11 стр. 75

№ 8 стр. 15 и 38

№ 10 стр. 116

№ 11 стр. 66.

ПЫХАЛОВ И.: СОЛЖЕНИЦЫН — ГЕРОЙ ЗОНДЕРКОМАНД

Дискутировать с Солженицыным — задача неблагодарная. Взять, к примеру, пресловутый «Архипелаг ГУЛАГ». Этот «труд» содержит такое количество вранья, что приди кому в голову пунктуально опровергнуть каждую отдельно взятую ложь нобелевского лауреата, глядишь — получился бы в итоге фолиант, не уступающий по толщине оригиналу.

Однако вранье вранью рознь. Есть ложь грубая, сразу бросающаяся в глаза — к примеру, насчёт десятков миллионов арестованных или 15 млн. мужиков, высланных, якобы, во время коллективизации. Но встречается у Солженицына и ложь «изысканная», не очевидная, которую легко принять за правду, если не знать фактов. Об одной такой лжи и пойдёт здесь речь.

«… Именно тайна этого предательства отлично, тщательно сохранена британскими и американскими правительствами — воистину последняя тайна Второй мировой войны или из последних. Много встречавшись с этими людьми в тюрьмах и лагерях, я четверть века поверить не мог бы, что общественность Запада ничего не знает об этой грандиозной по своим масштабам выдаче западными правительствами простых людей России на расправу и гибель. Только в 1973 г. (Sunday Oklahoman, 21 янв.) прорвалась публикация Юлиуса Эпштейна, которому здесь я осмеливаюсь передать благодарность от массы погибших и от немногих живых. Напечатан разрозненный малый документ из скрываемого доныне многотомного дела о насильственной репатриации в Советский Союз. «Прожив 2 года в руках британских властей в ложном чувстве безопасности, русские были застигнуты врасплох, они даже не поняли, что их репатриируют … Это были, главным образом, простые крестьяне с горькой личной обидой против большевиков». Английские же власти поступили с ними «как с военными преступниками: помимо их воли передали в руки тех, от кого нельзя ждать правого суда». Они и были все отправлены на Архипелаг уничтожаться»

А.И. Солженицын

Душераздирающее зрелище. «Горько обиженные большевиками», «простые крестьяне» наивно доверились англичанам — исключительно по простоте душевной, надо полагать — и на тебе: вероломно выданы кровожадным чекистам на неправедный суд и расправу. Однако не спешите оплакивать их печальную судьбу. Чтобы разобраться с этим эпизодом, следует, хотя бы вкратце, вспомнить историю послевоенной репатриации советских граждан, оказавшихся в руках «союзников».

В октябре 1944 г. было создано Управление Уполномоченного СНК СССР по делам репатриации. Возглавил его генерал-полковник Ф.И. Голиков, бывший начальник Разведуправления Красной Армии. Задача, поставленная перед этим ведомством, состояла в полной репатриации оказавшихся за границей советских граждан — военнопленных, гражданских лиц, угнанных на принудительные работы в Германию и другие страны, а также отступивших с немецкими войсками пособников оккупантов.

С самого начала Управление столкнулось с трудностями и сложностями. Вызвано это было тем, что союзники, мягко говоря, без энтузиазма отнеслись к идее полной репатриации советских граждан и чинили всевозможные препятствия. Вот, к примеру, цитата из сводки от 10 ноября 1944 г.:

«При отправке 31.10 из Ливерпуля в Мурманск транспортов с репатриированными сов. гражданами англичане не доставили и не догрузили на корабли 260 сов. граждан. Из намечавшихся к отправке 10167 чел. (о чем Британское Посольство официально заявило) прибыло и принято в Мурманске 9907 чел. Англичанами не были отправлены 12 человек изменников Родины. Кроме того, были задержаны отдельные лица из числа военнопленных, которые настойчиво просили отправить их с первым транспортом, а также изъяты граждане по национальности: литовцы, латыши, эстонцы, уроженцы Западной Белоруссии и Западной Украины под предлогом, что они не являются советскими подданными…»

В.Н. Земсков. Рождение «второй эмиграции» (1944-1952) // Социологические исследования, N4, 1991, с.5

Тем не менее 11 февраля 1945 г. на Крымской конференции глав правительств СССР, США и Великобритании были заключены соглашения относительно возвращения на Родину освобожденных войсками США и Великобритании советских граждан, а также возвращения военнопленных и гражданских лиц США и Великобритании, освобожденных Красной Армией. В этих соглашениях был закреплен принцип обязательной репатриации всех советских граждан.

После капитуляции Германии встал вопрос о передаче перемещенных лиц непосредственно через линию соприкосновения союзных и советских войск. По этому поводу в мае 1945 г. состоялись переговоры в германском городе Галле. Как ни артачился возглавлявший делегацию союзников американский генерал Р.В. Баркер, пришлось ему 22 мая подписать документ, согласно которому должна была состояться обязательная репатриация всех советских граждан, как «восточников» (т.е. проживавших в границах СССР до 17 сентября 1939 г.), так и «западников» (жителей Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии).

Но не тут-то было. Несмотря на подписанное соглашение, союзники применяли насильственную репатриацию лишь к «восточникам», передавая советским властям летом 1945 г. власовцев, казаков атаманов Краснова и Шкуро, «легионеров» из туркестанского, армянского, грузинского легионов и прочих подобных формирований. Однако ни одного бандеровца, ни одного солдата украинской дивизии СС «Галичина», ни одного служившего в немецкой армии и легионах литовца, латыша или эстонца выдано не было.

А на что, собственно, рассчитывали власовцы и другие «борцы за свободу», ища убежища у западных союзников СССР? Как следует из сохранившихся в архивах объяснительных записок репатриантов, большинство власовцев, казаков, «легионеров» и прочих «восточников», служивших немцам, совершенно не предвидело, что англо-американцы будут насильно передавать их советским властям. В их среде царило убеждение, что скоро Англия и США начнут войну против СССР и они понадобятся англо-американцам в этой войне.

Однако тут они сильно просчитались. В то время США и Великобритания все еще нуждались в союзе со Сталиным. Чтобы обеспечить вступление СССР в войну против Японии, англичане и американцы готовы были пожертвовать какой-то частью своих потенциальных холуев. Естественно, наименее ценной. «Западников» — будущих «лесных братьев» — следовало поберечь, вот и выдавали понемногу власовцев да казаков, чтобы усыпить подозрения Советского Союза.

Надо сказать, что если насильственная репатриация советских граждан-«восточников» из американской зоны оккупации Германии и Австрии носила достаточно широкий размах, то в английской зоне она была весьма ограниченной. Офицер советской репатриационной миссии в английской зоне оккупации Германии А.И. Брюханов так охарактеризовал это различие:

«Прожженные английские политиканы, видимо, еще до окончания войны смекнули, что перемещенные лица им пригодятся, и с самого начала взяли курс на срыв репатриации. Американцы же в первое время после встречи на Эльбе соблюдали принятые на себя обязательства. Не мудрствующие лукаво фронтовые офицеры передавали Советской стране как честных граждан, стремившихся на Родину, так и подлежащих суду головорезов-изменников. Но это продолжалось очень недолго …»

А.И. Брюханов «Вот как это было: О работе миссии по репатриации советских граждан.» Воспоминания советского офицера. М., 1958

Действительно, «это» продолжалось очень недолго. Стоило Японии капитулировать, как представители «цивилизованного мира» в очередной раз наглядно показали, что выполняют подписанные ими договора лишь до тех пор, пока им это выгодно.

С осени 1945 г. западные власти фактически распространили принцип добровольности репатриации и на «восточников». Насильственная передача Советскому Союзу советских граждан, за исключением лиц, отнесенных к категории военных преступников, прекратилась. С марта же 1946 г. бывшие союзники окончательно перестали оказывать какое-либо содействие СССР в репатриации советских граждан.

Однако военных преступников, хоть и далеко не всех, англичане и американцы все-таки выдавали Советскому Союзу. Даже после начала «холодной войны».

Теперь пора вернуться к эпизоду с «простыми крестьянами». В процитированном отрывке ясно сказано, что эти люди пробыли в руках англичан два года. Следовательно, они были переданы советским властям во второй половине 1946 г. или в 1947 г., т.е. уже в период «холодной войны», когда бывшие союзники никого, кроме военных преступников, насильно не выдавали. Значит, официальные представители СССР предъявили доказательства, что эти люди являются военными преступниками. Причем доказательства, неопровержимые для британского правосудия. В документах Управления Уполномоченного Совмина СССР по делам репатриации постоянно говорится, что бывшие союзники не выдают военных преступников из-за недостаточной, по их мнению, обоснованности отнесения этих лиц к такой категории. В данном же случае сомнений в «обоснованности» у англичан не было.

Надо полагать, эти граждане вымещали свою «горькую обиду на большевиков», участвуя в карательных операциях, расстреливая семьи партизан и сжигая деревни. Британским властям поневоле пришлось выдать «простых крестьян» Советскому Союзу: английским обывателям еще не успели разъяснить, что СССР — «империя зла». Укрывательство лиц, участвовавших в фашистском геноциде, вызвало бы у них, как минимум, недоумение.

Зато политически подкованный Солженицын называет это «предательством» и предлагает посочувствовать.

http://politobzor.net/show-806…

История одной книги: «Архипелаг ГУЛАГ» | Актуальная классика | Культура

«Со стеснением в сердце я годами воздерживался от печатания этой уже готовой книги: долг перед еще живыми перевешивал долг перед умершими. Но теперь, когда госбезопасность все равно взяла эту книгу, мне ничего не остается, как немедленно публиковать ее.

А. Солженицын сентябрь 1973».

Так начинается «Архипелаг ГУЛАГ». Книга, которую Александр Солженицын писал «в стол» почти в 10 лет. Книга, из-за которой его выгнали из родной страны, а потом за нее же дали Государственную премию. Книга, за которой охотился КГБ, и которая впервые смогла увидеть свет за границей.

Предыстория

Начало Великой Отечественной войны. Молодой Александр Солженицын оказывается на фронте и переписывается с товарищами. В одном из таких писем автор негативно выразился о «Пахане», под которым подразумевался Сталин. Военная цензура докладывает о «бунтаре» и в конце зимы 1945-го его арестовывают. Война закончена, соотечественники празднуют, а Солженицына все допрашивают. И приговаривают к 8 годам исправительно-трудовых лагерей, а по их окончанию — к вечной ссылке.

Позже все ужасы лагерей он опишет в своих произведениях. Многие годы они будут распространяться самиздатом — без разрешения властей.

Пишите письма мелким почерком

Первые же публикации Солженицына в журнале «Новый мир»(в частности, «Один день Ивана Денисовича») вызвали бурю откликов. Читатели писали автору о своей жизни и делились опытом — в том числе, и лагерным. Эти письма от бывших заключенных не прошли мимо Александра Исаевича: с них и начался «Архипелаг ГУЛАГ».

Вдова писателя Александра Солженицына Наталья Дмитриевна на презентации сокращенного издания книги «Архипелаг ГУЛАГ». Фото: РИА Новости / Сергей Пятаков

В своем самом известном произведении автор опирался не только на собственный опыт, но и на рассказы «зеков». В роман Солженицына вошли истории 227 человек (по другим данным — 257). А описание системы сталинских лагерей заняло три тома.

Им — таким же жертвам репрессий, как и он сам, Солженицын посвятил свой монументальный труд:

Посвящаю

всем, кому не хватило жизни

об этом рассказать.

И да простят они мне,

что я не все увидел,

не все вспомнил,

не обо всем догадался.

Что такое «ГУЛАГ»?

Действие книги происходит в лагерях. Их сеть раскинулась по всему Союзу, поэтому Солженицын называет называет ее Архипелагом. Часто обитателями таких лагерей становились политические заключенные. Арест пережил и сам Александр Исаевич, и каждый из двух сотен его «соавторов».

Творчество поклонников Александра Солженицына. Фото: flickr.com / thierry ehrmann

Само слово ГУЛАГ обозначает Главное Управление ЛАГерей. В каждом таком «острове» осужденных считали рабочей силой. Но даже если человек выживал в суровых условиях, в голоде, холоде и каторжном труде, на свободу он все равно выходил не всегда.

Власти против!

Правящая верхушка воспринимала Солженицына как врага — мало того, что его произведения подрывали авторитет советской власти и критиковали политические устои, так о них еще и становилось известно на Западе.

В такой обстановке в конце 1958-го автор тайно начал писать «Архипелаг ГУЛАГ».

Следующие годы были для Солженицына очень сложными. Его перестали печатать в родной стране, КГБ конфисковало архив писателя, устраивало обыски у его друзей и забирало найденные рукописи Солженицына. Удивительно, как в таких условиях автор смог дописать и сохранить роман. В 1967-м произведение было закончено, но увидеть свет на родине оно пока не могло.

А в 1973-м КГБ задержало помощницу и машинистку писателя — Елизавету Воронянскую. На допросе она рассказала, где находится одна из рукописей «Архипелага ГУЛАГ». Вернувшись домой, 70-летняя женщина повесилась.

Солженицын узнал о произошедшем спустя пару недель. И сделал два решительных поступка: отправил руководству СССР письмо, в котором призвал отказаться от коммунистического режима, и отдал указание опубликовать роман на Западе.

КГБ пытался остановить писателя. Через бывшую жену комитет предложил ему «бартер»: он не печатает свой «ГУЛАГ» за рубежом, а взамен в Союзе выходит его «Раковый корпус». Солженицын не пошел на переговоры и в декабре того же года в Париже издали первый том «Архипелага».

После «Архипелага ГУЛАГ»

Политбюро осудило выход романа сурово. В феврале Александра Исаевича обвинили в измене Родине, лишили гражданства и выслали из страны. А во всех советских библиотеках приказали изъять и уничтожить любые книги Солженицына.

Но литератор «насолил» властям еще больше. На полученный от публикации гонорар он основал «Русский общественный Фонд помощи преследуемым и их семьям» — оттуда тайно передавались деньги политзаключенным в СССР.

Власть начала менять «гнев на милость» только с началом перестройки. В 1990-м Солженицыну вернули гражданство. И дали Государственную премию РСФСР — за тот же роман, за который почти 20 лет назад выгнали из страны. В том же году на родине впервые опубликовали весь «Архипелаг ГУЛАГ».

Актриса Анна Вартанян на чтениях книг Александра Солженицына в честь 95 лет со дня рождения писателя. 2013 год. Фото: www.russianlook.com

Претензии критиков: неточная цифра и упоминание американцев

В основном «Архипелаг ГУЛАГ» ругали за две вещи. Во-первых, подсчеты Солженицына по количеству репрессированных могли быть не совсем верны. Во-вторых, многих «покоробил» такой момент в романе:

«…жаркой ночью в Омске, когда нас, распаренное, испотевшее мясо, месили и впихивали в воронок, мы кричали надзирателям из глубины: «Подождите, гады! Будет на вас Трумен! Бросят вам атомную бомбу на голову!». И надзиратели трусливо молчали»

В этом эпизоде некоторые усмотрели призыв к американцам бомбить СССР. Но сам Солженицын до последнего не покидал Союз и вернулся обратно при первой же возможности.

Так получилось, что «Архипелаг ГУЛАГ» кардинально изменил всю жизнь своего автора. Из-за него Солженицына выгнали как предателя. А потом позвали обратно, словно ничего не произошло. Но свой гражданский долг писатель выполнил — и долг перед живыми, и перед умершими.

«Архипелаг ГУЛАГ» в пяти цитатах

О власти:

Это волчье племя — откуда оно в нашем народе взялось? Не нашего оно корня? не нашей крови? Нашей. Так чтобы белыми мантиями праведников не шибко переполаскивать, спросим себя каждый: а повернись моя жизнь иначе — палачом таким не стал бы и я? Это — страшный вопрос, если отвечать на него честно.

О «готовности» к аресту:

Нас просвещают и готовят с юности — к нашей специальности; к обязанностям гражданина; к воинской службе; к уходу за своим телом; к приличному поведению; даже и к пониманию изящного (ну, это не очень). Но ни образование, ни воспитание, ни опыт ничуть не подводят нас к величайшему испытанию жизни: к аресту ни за что и к следствию ни о чем.

О жажде наживы:

А уж страсть нажиться — их всеобщая страсть. Как же не использовать такую власть и такую бесконтрольность для обогащения? Да это святым надо быть!.. Если бы дано нам было узнать скрытую движущую силу отдельных арестов — мы бы с удивлением увидели, что при общей закономерности сажать, частный выбор, кого сажать, личный жребий, в трех четвертях случаев зависел от людской корысти и мстительности и половина тех случаев — от корыстных расчетов местного НКВД (и прокурора, конечно, не будем их отделять).

О Чехове:

Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через двадцать-тридцать-сорок лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, опускать человека в ванну с кислотами, голого и привязанного пытать муравьями, клопами, загонять раскаленный на примусе шомпол в анальное отверстие («секретное тавро»), медленно раздавливать сапогом половые части, а в виде самого легкого — пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, — ни одна бы чеховская пьеса не дошла до конца, все герои пошли бы в сумасшедший дом.

Об уничтожении литературы:

О, сколько же гинуло в этом здании замыслов и трудов! — целая погибшая культура. О, сажа, сажа из лубянских труб!! Всего обидней, что потомки сочтут наше поколение глупей, бездарней, бессловеснее, чем оно было!..

Александр Солженицын «Архипелаг ГУЛАГ», 1974 год

1974 год в проекте «Сто лет — сто книг». Мы говорим о главной книге Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Сам он не считал ее главной, поскольку документальная литература, литература на жизненном опыте своем и своих современников казалась ему все-таки менее важной, чем историческая эпопея «Красное колесо».

Тем не менее «Архипелаг ГУЛАГ» гораздо более популярная в мире и, рискну сказать, более значительная книга Солженицына. Книга, которая своим названием своим ушла в язык. Книга, которая привела к созданию новой организации. Во Франции появилась организация новых левых «Дети Солженицына», которые разочаровались в коммунистическом проекте.

Трудно сказать, в какой степени «Архипелаг ГУЛАГ» фатален и неизбежен для любой коммунистической ли, социалистической ли системы. Братья Стругацкие сказали, что появление репрессивного аппарата большего, чем государственный, и тайной полиции большей, чем обычная полиция, — неизбежное следствие любого тоталитарного режима, а тоталитарным неизбежно становится любой марксистский режим.

Ну, правда это или нет, мы когда-нибудь узнаем, но вряд ли мы будем  ставить для этого новые эксперименты, потому что эксперимент советский оказался слишком серьезным, роковым, может быть, смертельным для страны.

Но «Архипелаг ГУЛАГ» далеко не исчерпывается своим фактографическим значением. Солженицын писал эту книгу как мыслитель, а не только как историк. И рассказывает она на самом деле об очень важной вещи — о нравственном стержне. Вот об этом, собственно, и речь.

Ну, конечно, изначально «Архипелаг ГУЛАГ» задумывался как проект в известном смысле научный, как первая попытка фундаментального описания советской пенитенциарной системы. И не только пенитенциарной, вообще репрессивной. Как полное систематическое научное описание всего карательного аппарата, аппарата подавления мысли. Там есть главы о тайной полиции, там есть главы о лагерях и лагерных нравах, о Лубянке и ее тайных тюрьмах, о стукачах и осведомителях, о суках и сучьих войнах, о лагерных восстаниях. Нет такого вопроса советской тюремной жизни, которого Солженицын бы не осветил.

«Архипелаг ГУЛАГ» — это свод примерно 700 свидетельств, изначально 500, потом прибавилось еще 200 за границей, которые он получил после опубликования «Одного дня». Вопрос: думал ли Солженицын изначально, что «ГУЛАГ» станет его главной работой на 10 лет? В принципе, он всегда мечтал именно об историческом повествовании, он видел себя, прежде всего, писателем. Он не предполагал, что ему придется завязнуть на лагерной теме так надолго. И он написал о желании  с нею проститься. Последняя фраза последнего дополнения «Да и пора, я с этой темой 20 лет».

Но эти 20 лет все равно оказались недостаточными, чтобы сказать правду о сталинизме. Поэтому он беспрерывно возвращался к «Архипелагу», вносил добавления, писал, публиковал, наконец, списки людей, которые ему помогали. Не мог от этого отделаться. Думаю, что не только потому, что желал наибольшей полноты, но и потому что все-таки каждый раз проверял свою главную догадку.

А догадка заключалась в одном, и она сформулирована в «Архипелаге»: если бы чекисты утром после завтрака семейного, выходя на работу и арестовывая и допрашивая заключенных, не были уверены, что они живыми вернутся домой, другая была бы история России. Вот эта тайна покорности, эта тайна страны, которая добровольно отдалась в лапы мяснику на бесконечно долгое время — вот этим и пытается Солженицын заниматься. И главная его проблема, главный его вывод заключается в том, что люди, позволившие провести над собой весь этот эксперимент, нравственного стержня лишены.

Кто не лишен? Он пишет: упорными, едиными, солидарными в лагерях держались бандеровцы, тех, кого держит национальная идея, сектанты, те, кого держит религиозная идея, и настоящие православные, кстати, в том числе, и герои войны, в частности, Кузнецов, возглавивший Кенгирское восстание, если я сейчас не путаю фамилию. Именно те, кто уже имеет как бы опыт посмертного существования, кто уже махнул на себя рукой. Именно Солженицын ввел в широкий обиход три лагерных закона: не верь, не бойся, не проси.

Первыми гибнут, как сказано еще в «Одном дне Ивана Денисовича», те, кто стучать бегает, да те, кто доедает чужую еду, кто выхлебывает из шлемки остатки. Нельзя чужое подъедать, нельзя себя ронять. По Солженицыну, нельзя заставить себя выживать, нужно иметь принципы.  Возражая ему, Шаламов пишет, что Солженицын просто был не там, где по-настоящему ломали или как, помните, говорил Искандер, кто не ломался, тех плохо ломали.

Это жестоко сказано, но по Солженицыну лагерь, тем не менее, может быть и положительным опытом. В лагере есть люди, которые выстаивают и формируются в сверхлюдей. Просто для этого нужны внеличностные основания, а их в России очень мало. В поисках этих внеличностных оснований он написал потом книгу «200 лет вместе», ведь этот двухтомник, он не антисемитский, сколько бы отдельные слишком пылкие представители сионизма или неосионизма такого светского, или просто слишком националистически ориентированные евреи, они могут, конечно, везде искать врагов и особенно искать врагов в лице Солженицына. Но Солженицын написал эту книгу не о евреях, а о русских.

Он, цитируя Воронеля Александра, пишет: «Русские друг другу, действительно, хуже собак. Они совершенно не имеют навыков внутринациональной солидарности. А евреи имеют. Почему у русских этого нет? Почему русские с наслаждением сдают себя и других?» Может быть, по одной версии, по версии самого Солженицына, община, крестьянство имели эти навыки. Но ведь сам уже он, культивируя образ Столыпина и любя Столыпина больше всех, говорит о том, что вот Столыпин-то пытался разрушить общину, и был в этом исторически прав. Значит, не в общине дело, потому что она была уже архаична, нельзя же вечно жить, правда, вот этим сельским кругом, сельским ходом. Должны быть какие-то внутренние правила, какие-то собственные стержни.

У человека должно быть собственное достоинство, но этого достоинства у большинства нет. Иван Денисович — это совсем не герой Солженицына. Иван Денисович все переносит. А вот кавторанг — это герой, это борец. Он воевал, и для него конформизм уже неприемлем, потому что он уже как бы себя похоронил. Вот попытки Солженицына нащупать эту внутреннюю нить, они и составляют стержень самого «Архипелага», хотя конечно, эта книга, прежде всего, колоссально информативна.

Посмотрите, ведь он осветил весь огромный путь советского лагерного  устройства. Он начал с концлагерей, с Соловков, с Беломорканала, он начал с 1919 года, когда Ленин впервые начал строить эту репрессивную систему. Ведь, кстати говоря, Солженицын опроверг миф о том, что Сталин — это анти-Ленин, что Сталин в своей репрессивной практике пошел значительно дальше Ленина.

Конечно, он во многом анти-Ленин был, хотя бы потому, что Ленин — модернист, а Сталин — консерватор. Но Ленин начал строительство советской репрессивной системы, и первые концлагеря появились при нем. И отсюда же вот этот вот анекдот, что во время первого субботника Ленин таскал бревно, срубленное в первых лагерях. Как бы то ни было, это похоже, это так.

Описывая Соловки, описывая Беломорканал, Солженицын замечательно разоблачает роль Горького, агитатора за эту переплавку, за подневольный труд, называет книгу о Беломорканале первой книгой, воспевавшей рабский труд. Конечно, он здесь хватает через край, потому что среди создававших эту книгу были и Зощенко, и Ильф с Петровым — ну приличные люди туда поехали. И сам Горький. Но для Солженицына конформизма нет. Он его ненавидит, для него это смертный грех. И всех, кто пытается приноровиться к мерзости, он ненавидит радикально, страшно. И, кстати говоря, это ничуть не противоречит его статьям про образованщину, про наших плюралистов, потому что для него все это люди, которые сосуществуют с палаческим государством, а с ним нельзя сосуществовать. Вот об этом написан «Архипелаг ГУЛАГ».

Да, у Солженицына была своя программа-минимум для обывателя. Ну хорошо, ты не можешь бороться, но ты хотя бы не участвуй. Жить не по лжи, но ты хотя бы не ходи на собрания, хотя бы не поднимай руки. Сгоняют тебя на митинг — не ходи на митинг. Но и эту программу-минимум люди не способны выполнить, поэтому в известном смысле «Архипелаг ГУЛАГ» — это метафора всей страны. Потому что есть малая зона, и есть большая зона, в которой сидят все.

Эта книга Солженицына исполнена азарта борьбы и глубочайшего презрения ко всем, кто этого азарта не понимает. Потому что человек, который не сопротивляется, для Солженицына просто не интересен. Он, продолжая ленинскую терминологию, — холуй и хам. Вот это в солженицынской книге очень сильно.

Я уж не говорю о том, что «Архипелаг ГУЛАГ», вот об этом, кстати, из всех, по-моему, говорил один Дмитрий Юрасов, замечательный историк, «Архипелаг ГУЛАГ» — это книга поразительная по плотности изложения и по гибкости и точности языка. Да, ее писал математик, а Солженицын именно математик  по образованию, долгое время преподавал математику, Солженицын — человек, который умеет компактно уложить огромный материал вот в эти шесть красных томов, но при этом он ни на секунду не теряет объективности и увлекательности изложения.

Надо сказать, что вот страшно сказать, что «Архипелаг ГУЛАГ» — увлекательная книга. Она написана об очень страшных вещах. Почему она увлекательна? Потому что там есть герои, которые на протяжении своей жизни умудрялись что-то этому противопоставить. Почему невыносимо читать «Хатынскую повесть» Адамовича? Потому что это мирные люди, они не сопротивляются. И так же невозможно читать «Блокадную книгу». Любые фронтовые мемуары читать легче, потому что там в руках у людей хоть что-то. А здесь вот Адамович вот все время подчеркивает: «Мы в руках слепой силы, мы ничего не можем сделать».

Так вот «Архипелаг ГУЛАГ» — это о людях, которые могут что-то сделать. Поэтому ключевые главы там, например, — это «40 дней Кенгира», «История лагерного восстания», истории восстаний зековских на Колыме, в Воркуте. Это люди, которые не смирились. И вот это для Солженицына самое главное. «Архипелаг ГУЛАГ» — это довольно, как это ни ужасно звучит, оптимистическое чтение. Оно исполнено молодого бунтарского презрения к покорности. Вот это то, о чем Солженицын писал в стихах: «На тело мне, на кости мне спускается спокойствие. Спокойствие ведомых подобух». Вот в «ГУЛАГЕ» нет этого спокойствия. Это книга, которая вся пронизана зудом сопротивления. И надо сказать, что чтение ее — одно из самых мотивирующих, потому что прочитав эту книгу, невозможно уже смиряться с таким положением дел.

Она была закончена к 1971-му году, к моменту, когда Солженицын понял, что в СССР ему оставаться нельзя, он дал на Запад сигнал ее печатать. Многие говорят, что Солженицын не щадил, чуть ли не доводил до самоубийства людей, которые с ним работали. Да, наверное, не щадил. У него логика борца. Но, в конце концов, или ты борешься, и тогда для тебя многие моральные ограничения снимаются, или ты терпишь, и тогда ты всегда виноват, но ничего вокруг тебя не сменяется.

Солженицын, конечно, не смог опрокинуть советскую и — шире — русскую систему. Он не уничтожил русскую тюрьму и не уничтожил ГУЛАГ, потому что без страха тюрьмы в России ничего не существует. Это главная духовная скрепа — все боятся сесть, а потому исполняют все более и более абсурдные требования все более и более наглых паханов. Это неизменно. Но вот одно переменилось — он сумел переломить самоощущение читателя. Читатель, который терпит, перестал ощущать себя святым, а стал ощущать себя подонком. Это очень важная эволюция. Именно поэтому советская власть в новом ее варианте поступила крайне недальновидно, широко публикуя «Архипелаг ГУЛАГ».

Правда, она отчасти избавилась от него, исправила свое заблуждение, включив его в школьную программу. Это самый верный способ заставить детей эту книгу не читать. Но поскольку, слава тебе господи, есть еще дети, которые читают независимо от школьной программы, это увлекательное чтение продолжает кое-как проникать в широкие слои. И насколько я наблюдаю в последнее время, эта книга опять становится одной из самых читаемых. А как правильно говорил Солженицын, после ее прочтения по-прежнему жить нельзя. Так что, глядишь, она свою роль историческую еще и сыграет. А мы в следующий раз поговорим о Нодаре Думбадзе.

«Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына

Александр Исаевич Солженицын родился в Кисловодске в 1918 году. После окончания Ростовского университета по математике (одновременно учился заочно по литературе) был призван в армию. Непрерывно служил на фронте наводчиком и артиллеристом, был дважды награжден, командовал своей батареей и дослужился до капитана. В начале 1945 года он был арестован в одной из деревень Восточной Пруссии и обвинен в уничижительных высказываниях в адрес Сталина.Следующие восемь лет он находился в трудовых лагерях, сначала в «общих» лагерях вместе с обычными преступниками в Арктике, а затем в «особых» лагерях Берии для заключенных длительного срока. Конкретный лагерь, описанный в его книге Один день из жизни Ивана Денисовича , находился в Карагандинской области на севере Казахстана. Освобожденный в 1953 году после смерти Сталина, Солженицын должен был оставаться в ссылке в течение трех лет, хотя его жене было разрешено присоединиться к нему, прежде чем он вернулся в Россию. Он поселился под Рязанью и преподавал в средней школе.В 1961 году он представил свой роман « Один день …» Александру Твардовскому, поэту и редактору литературного журнала «Новый мир »; он был опубликован по окончательному решению самого Хрущева в ноябрьском 1962 году выпуске «Новый мир », который был немедленно раскуплен.

Еще три его рассказа были опубликованы в 1963 году, а четвертый — в 1966 году. В 1968 году Солженицын подвергся критике со стороны «Русской литературной газеты », в которой утверждалось, что с 1967 года его целью жизни было противостояние основным принципам советской литературы. и обвинил его в том, что он довольствуется ролью, которую ему отводят идеологические враги России.Он был исключен из Союза советских писателей в 1969 году, а в 1974 году, после публикации в Европе его книги Архипелаг ГУЛАГ , он был арестован властями и депортирован. августа 1914 года, «Раковая палата», «Девушка любви и невинная» (пьеса), «Дом Матрены и другие рассказы», ​​«Свеча на ветру» (пьеса) и Ленин в Цюрихе, — все это публикуется издательством Penguin. Серия Red Wheel , из которых августа 1914 года является начальным томом, — это его последняя работа.В 1970 году Солженицын был удостоен Нобелевской премии по литературе.

Ультраправые читают Солженицына | ASEEES

Первоначально опубликовано в NewsNet за октябрь 2019 г. Чтобы просмотреть сноски, пожалуйста, просмотрите NewsNet.

Ультраправые читают Солженицына

Линн Виола, Университет Торонто

«Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына мгновенно стал классикой, когда он впервые появился в трехтомном английском переводе журнала Harper and Row в первой половине 1970-х годов.Хотя это и не первая книга, «раскрывающая» ГУЛАГ, это, без сомнения, была самая буквально мощная, подробная и морально возмущенная работа над этим жестоким «архипелагом» (в основном) сталинских исправительно-трудовых лагерей и отдельных людей. и коллективные трагедии сталинской эпохи. В 1985 году Harvill, входящая в состав издательства HarperCollins Publishers, выпустила однотомное сокращенное издание The Gulag Archipelago , чтобы расширить читательскую аудиторию в целом, а также дать возможность учителям средних школ и университетов включать это произведение в свои списки для чтения.Хотя некоторые из моих коллег были (и остаются) недовольны некоторыми аспектами сокращения, его доступность позволила, по крайней мере, студентам начать понимать эту очень сложную тему. И, по словам автора нового предисловия тома, первое сокращенное издание было продано «тиражом около 30 миллионов копий» (стр. Xiv), что, несомненно, является огромным шагом вперед в привлечении внимания широкой аудитории к этой работе.

Если сокращенное издание 1985 года не было достаточно успешным в привлечении внимания общественности к Солженицыну, публикация удостоенной Пулитцеровской премии в 2003 году книги Анны Эпплбаум « Гулаг: история » оживила эту тему, привлекая неизбежное новое внимание к книге Солженицына Архипелаг ГУЛАГ .Примерно в то же время архивы Советского государства и Коммунистической партии начали открывать свои двери, дав начало поколению «ученых ГУЛАГа», которые первыми начали новое понимание сталинских репрессий, подчеркивая роль идеологии, современности, принудительного труда, географии и ряд других тем, важных для нашего понимания исторического происхождения, политики и реалий жизни в ГУЛАГе. Хотя ученые обсуждают некоторые аспекты шедевра Солженицына, нет абсолютно никаких сомнений в том, что работа Солженицына послужила основой исследований ГУЛАГа.

В 2018 году Vintage Classics переиздала сокращенное издание книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ ». Учитывая его «классический» статус, ученые и учителя обязательно будут приветствовать это переиздание. Однако в его представлении новым поколениям читателей есть непростительный недостаток, который оказывает медвежью услугу наследию Александра Солженицына. Новым в этом издании является «Предисловие» Джордана Б. Петерсона, человека, которого Vintage Classics, что интересно, не может идентифицировать где-либо в этом новом томе.Кто такой Джордан Петерсон и почему его не опознали? Учителя университетов и средних школ должны задать эти вопросы, прежде чем использовать эту книгу в своих классах.

Джордан Петерсон определенно не знаток Солженицына, ГУЛАГа или российской истории. Этот недостаток опыта очевиден в многочисленных фактических ошибках, допущенных в Предисловии. Также представляется вероятным, что Петерсон не владеет русским языком, поэтому у него не было возможности прочитать полную и оригинальную русскую версию великого произведения Солженицына.Однако он имеет солидную репутацию в ультраправых кругах и фигурирует в большом количестве публикаций, включая Chronicle of Higher Education и The New York Times .

Джордан Петерсон — «общественный интеллектуал», который очень успешно начал вторую карьеру в качестве популярного лектора и автора. Петерсон регулярно собирает залы на своих многочисленных лекциях для преимущественно молодых белых мужчин, чтобы узнать об ответственности и «традиционных» гендерных нормах.Его выступления привлекают тысячи людей, чтобы услышать его патриархальную мудрость, а его гардероб поразительно напоминает гардероб Фреда Уотерфорда (которого играет Джозеф Файнс) в сериале HBO «Рассказ служанки» .

В своей повседневной работе Петерсон является известным профессором психологии в Университете Торонто. (Полное раскрытие информации: я профессор истории в Университете Торонто.) В конце ноября 2017 года сотни профессоров и студентов из Канады и США подписали открытое письмо с призывом к старшим администраторам Университета Торонто прекратить его назначение, утверждая, что Петерсон политическая деятельность «давала основания для увольнения в соответствии с политикой университета.Студенческая газета The Varsity опубликовала следующее обоснование петиции:

Предложенный Петерсоном веб-сайт, предназначенный для идентификации «постмодернистских» и «неомарксистских» университетских преподавателей, курсов и дисциплин, является адресатом в письме. Петерсон недавно объявил, что проект приостановлен, хотя в письме говорится, что «сам факт того, что такая агрессивная и разрушительная инициатива была предложена штатным профессором Университета Торонто, является неприемлемым.”

В письме также перечислены «предыдущие попытки Петерсона по агитации», в том числе его отказ использовать предпочтительные гендерные местоимения, «подстрекательские обличения так называемых« сумасшедших женщин »» и то, что в нем утверждается как «очевидные связи» сторонникам превосходства белой расы и женоненавистническим группам. В письме содержится ссылка на статью BBC об отмене мероприятия, посвященного свободе слова, на котором Петерсон и бывший писатель Rebel Media Фейт Голди должны были выступить после протестов в Шарлоттсвилле.

Три университетских правила приводятся подписавшимися в качестве доказательства того, что увольнение Петерсона оправдано. Первым из них является Заявление о запрещенной дискриминации и дискриминационных домогательствах, в котором говорится: «Университет стремится создать среду, свободную от запрещенной дискриминации и преследований, и обеспечить уважение основных ценностей свободы слова, академической свободы и свободы исследований». В письме утверждается, что поведение Петерсона «является препятствием» на пути к этому стремлению.

Также упоминается Кодекс поведения в академических вопросах, в котором говорится, что «попытки поставить других в невыгодное положение посредством деструктивного поведения недопустимы». Третья политика, на которую ссылаются, — это Политика и процедуры академических назначений, в которых говорится, что основания для увольнения включают «грубые проступки».

Если Петерсон звучит знакомо, это может быть связано с тем, что он повторяет большую часть риторики культурных войн 1990-х годов в США, направленной против того, что я могу назвать только воображаемым «левым», над которым в кошмарах правых доминировали деканы марксистских университетов ( !) и женщин (!!).

Петерсон даже выступает против существования определенных академических дисциплин, несмотря на то, что является защитником вновь обретенного интереса правых к свободе слова. Выступая на «Саммите», организованном правым «Студентом в поддержку свободы слова», Петерсон выразил одновременно свой гнев и превосходство:

На канадском саммите свободы Петерсон назвал курсы и программы, которые он считает «коррумпированными», включая английскую литературу, социологию, антропологию, образование и право.«Женские исследования, все этнические и расовые исследования, группы по изучению мужчин, все эти вещи должны продолжаться, и чем быстрее они пройдут, тем лучше», — сказал Петерсон.

Если бы он был экспертом в каком-либо аспекте русских исследований, он бы знал, что изучение Солженицына, ГУЛАГа и истории России было бы невозможно без того, что он насмешливо называет «этническими» исследованиями. Однако все это было бы просто очередным правым клише, неоднократно повторявшимся на протяжении последних пятидесяти лет, если бы не оригинальные (в том смысле, что он фактически произносил это вслух) заявления о проблемах поддержания коллегиальных отношений со своими коллегами-женщинами:

«Вот в чем проблема: я знаю, как противостоять человеку, который несправедливо вторгся против меня, и я знаю это потому, что параметры моего сопротивления достаточно четко определены, а именно: мы говорим, мы спорим, мы толкайте, и тогда оно становится физическим.Если мы выйдем за рамки гражданского дискурса, мы узнаем, каков следующий шаг », — утверждает он. «Это запрещено в беседах с женщинами, поэтому я не думаю, что мужчины могут контролировать сумасшедших женщин. Я действительно не верю в это ». Относительно необходимости« скрытой угрозы телесности »Петерсон говорит:« Если вы говорите с человеком, который не будет с вами драться ни при каких обстоятельствах, то вы говорите кому-то, кого вы совершенно не уважаете ».

Таким образом, очевидно, что Петерсон не является специалистом по Архипелаг ГУЛАГ ; и его рассуждения о «физичности» (насилие под любым другим названием) не следуют моральным и этическим стандартам, которые представляет Солженицын.

Почему этот человек был нанят для написания Предисловия к священному и уважаемому Архипелаг ГУЛАГ ? О чем думал редактор Vintage Classics Ник Скидмор? Может быть, Джордан Петерсон хотел сказать что-то новое и оригинальное о шедевре Солженицына? Он действительно привлекает новое внимание к роли «утопических» идеологий и насилия. Следуя за Солженицыным, он делает основной причинный акцент на том, что он называет «марксистской коллективистской идеологией» (стр. Xxiii) и «патологической коммунистической доктриной» (стр.xviii). Это вряд ли оригинально. Ни один ученый не станет отрицать роль идеологии в понимании ГУЛАГа; однако многие справедливо обратят внимание на ряд других важных исторических факторов, которые помогают нам справиться с насилием того времени. Фактически, это оказывает медвежью услугу тому, что было названо «исследованиями ГУЛАГа», ограничивая анализ и упрощая историческую причинно-следственную связь. И все же Петерсон прав, когда подчеркивает акцент Солженицына на опасностях марксизма и «утопического мышления».

В прямом изречении Джордана Петерсона «неравенство — железное правило» мы начинаем видеть, как он отходит от Солженицына.Петерсон пишет:

Единственные системы, которые привели к некоторой доле богатства, наряду с неизбежным неравенством и сопутствующими ему страданиями, — это те, которые возникли на Западе и уходят своими корнями в иудео-христианскую традицию: именно те системы, которые подчеркивают прежде всего существенное достоинство, божественность и высшая ответственность человека [в том, что] по-прежнему точно считается Свободным миром. (стр. xxii)

Невозможно не задаться вопросом, связано ли такое заявление больше с завоеванием молодых помощников Петерсона, чем с Солженицыным.Также возникает вопрос, есть ли здесь элемент правого утопического мышления. Проблема для Петерсона настолько актуальна, что он призывает своих читателей молиться вместе с ним:

Возможно, мы могли бы вспомнить и извлечь уроки из невыносимых испытаний всех тех, кто прошел через огненные покои марксистской коллективистской идеологии … Мы все должны искренне молиться тому божеству, которое прямо или косвенно направляет нас, ради желания и воли. учиться на том, что нам предложили.Пусть Сам Бог навеки не простит нас, если в тщательно выявленных последствиях такого кровопролития, пыток и страданий мы останемся упрямыми, неосторожными и неизменными ». (стр. xxiii)

Он также говорит читателям своего Предисловия, что они должны «прямо заявить», что

Я действительно произвольно брошен в историю. Поэтому я решаю добровольно взять на себя ответственность за свои преимущества и бремя своих недостатков … Поэтому я буду стремиться не впадать в горечь, а затем искать мести … »(стр.xviii)

Какое отношение это откровенное заявление имеет к Солженицыну, вероятно, ясно только его преданным последователям. Это оправдание «железного правила» Петерсона. Поэтому неудивительно видеть, что у Джордана Петерсона есть повестка дня и что он в неловкой ситуации включает Солженицына в эту повестку дня.

Предупреждение Петерсона своим приспешникам касается опасности «современных марксистов» (стр. Xx) и «левых» (стр. Xvi-xvii), неопознанных и несуществующих предвестников кошмаров правых.В неудобном призыве к действиям против неопознанных «левых» он пишет:

Неужели простое невежество (хотя и самого непростительного) позволяет сегодняшним марксистам выставлять напоказ свою неизменную преданность — представлять ее как сострадание и заботу? Или это зависть к успешным в почти бесконечных масштабах? Или что-то вроде ненависти к самому человечеству? Сколько доказательств нам нужно? Почему мы до сих пор отводим глаза от истины? » (стр. xx)

Это утомительный аргумент.Он исходит не от Солженицына как такового, а от культурного правого крыла в США, которое десятилетиями использовало «левых» как пугало. Вопрос о «зависти к успешным», возможно, возвращает читателей к «железному закону» Петерсона.

Что, пожалуй, больше всего беспокоит в этом предисловии, так это то, что стиль письма Солженицына каким-то наивным образом просочился в творчество Джордана Петерсона. Приношу свои соболезнования, поскольку это обычная проблема для студентов, которых страстно поразил Архипелаг ГУЛАГ.Однако ни Петерсон, ни мои студенты не имеют права на гнев, подделанный свидетельскими показаниями и кропотливой работой, которой справедливо занимался Солженицын. Усталым эхом страсти Солженицына Петерсон декламирует: «Члены буржуазии? По ту сторону всякого искупления! Они, конечно же, должны были уйти! А что их жены? Дети? Даже — их внуки? Отрубить им головы тоже! » (стр. xvi) Пытаясь объяснить массовое убийство Сталина, он продолжает:

Какие ценности, какие философские предположения действительно преобладали при таких обстоятельствах? Было ли это желание братства, достоинства и свободы от нужды? Ни в коей мере — не учитывая результат.Вместо этого это была убийственная ярость сотен тысяч библейских Каинов, каждый из которых стремился истязать, уничтожить и принести в жертву своих личных Авелей. Другого способа учета трупов просто нет. (стр. xvi)

Эта ужасающая риторика не только является оскорблением первоначального стиля книги «Архипелаг ГУЛАГ» ; он также отбрасывает последние двадцать лет изучения ГУЛАГа.

Невежество является основным бенефициаром «Предисловия», и Vintage Classics разделяет ответственность за это.Мы могли бы начать с вопроса, имеет ли публичный интеллектуал, независимо от его правого или левого статуса, право отстаивать свое собственное политическое видение за счет классического историко-литературного произведения. Возможно, ответ положительный, при условии, что этот публичный интеллектуал по крайней мере правильно понимает свои факты и будет следовать собственному наказанию читателей и других (предположительно неопознанных «левых») за «непростительное историческое невежество». (стр. xxiii) Первый пример Петерсона его собственного «непростительного исторического невежества» встречается на самой первой странице Предисловия.В явно воображаемом, возможно, ночном разговоре с Солженицыным Петерсон пишет:

Несмотря на все это [военная служба Солженицына и страдания в ГУЛАГе], вы держите голову высоко. Вы отказываетесь восстать против человека или Бога, хотя у вас есть для этого все основания. Вместо этого вы тайно пишете по ночам, документируя свои ужасные переживания. Вы создаете личные воспоминания — один день в трудовых лагерях — и, чудо из чудес! Облака расходятся! Солнце светит! Ваша книга издается, и в вашей стране! Он получил беспрецедентное признание как на национальном, так и на международном уровне.Но небо снова темнеет, и солнце исчезает. (стр. xiii)

«Мемуары» Солженицына совсем не похожи. Здесь Петерсон неправильно ссылается на повесть Солженицына « Один день из жизни Ивана Денисовича », повествующую о работе и жизни крестьянина в ГУЛАГе. Это не были «личные воспоминания» по любому определению этого термина. И Солженицын не был крестьянином. Ни один из этих пунктов не умаляет значения повести. Тем не менее они помогают объяснить, почему Хрущев, коммунист, предполагающий сочувствие страдающему крестьянству Советского Союза, был привлечен к этой работе и разрешил ее публикацию.«Факты» также помогают нам понять, почему и как Хрущев мог так легко впоследствии напасть на Солженицына. Мы не хотим, чтобы наших студентов кормили фактическими ошибками, подобными этой.

Это отсутствие контекста не беспокоит Петерсона — или, если уж на то пошло, Vintage Classics. У Петерсона также захватывает дух, когда он пишет: «Это чисто исторический факт, что Архипелаг ГУЛАГ сыграл главную роль в том, чтобы поставить Советскую империю на колени». (стр. xiv) Следует ли Петерсону напоминать даты первоначальной публикации Архипелаг ГУЛАГ , тот факт, что Архипелаг ГУЛАГ не публиковался в Советском Союзе до 1989 года, или о более широком окружающем интеллектуальном контексте и культурные факторы, повлиявшие на новые критические оценки советской истории ее гражданами? Может быть, ему нужно напомнить о глубоких социальных, экономических и военных факторах, которые (если использовать клише) «поставили Советский Союз на колени»? Хотя такой подход к истории как «великий человек» кажется естественным для мышления Петерсона, большая часть образованной общественности в Северной Америке с большей вероятностью отнесет Рональда Рейгана к роли героя, что, кстати, не будет более точным.Обе группы выиграют от более широкого понимания современной российской истории.

Было бы упущением, если бы я не упомянул упоминание Петерсона «некоего Мартина Лациса» и его цитату одной из передовых статей Лациса. Лацис разъясняет понятие октября 2019 года • NewsNet 5 классовое правосудие языком, типичным для ЧК (первой секретной полиции Советской России) и периода гражданской войны. Петерсон пишет, что «необходимо думать , когда вы читаете такую ​​вещь, чтобы долго и упорно медитировать над посланием.(Стр. Xvi) Если он не пишет непосредственно для своих юных помощников, это заявление может вызвать только презрение, учитывая «непростительное историческое невежество» Петерсона в отношении личности этого «некоего Мартина Лациса». Можно было бы представить, что Vintage Classics хочет, чтобы автор нового «Предисловия» имел некоторое эмпирическое понимание того, что он пишет. Конечно, учителя хотели бы, чтобы Лацис был известен за его роль в ЧК и в красном терроре, а не как незначительные исторические маркеры на фоне ГУЛАГа.

Читатели могут все еще спрашивать, почему Vintage Classics опубликовала это классическое исследование ГУЛАГа с ненужным и нежелательным предисловием Джордана Петерсона. Трудно не заключить, что финансовые мотивы повлияли на Vintage Classics, если только пресса или ее редактор не пытались сделать консервативное политическое заявление. Однако я призываю коллег, которые, возможно, пожелают дать эту книгу в своих классах, дважды подумать, действительно ли это предисловие принесет больше вреда, чем пользы, познакомив своих студентов с бесценным произведением Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».Я также призываю Vintage Classics пересмотреть свое предназначение, включив грубое и плохо информированное предисловие Петерсона к этому классическому историко-литературному произведению. Лично я слишком уважаю Солженицына, чтобы видеть его в паре с такими, как Петерсон.

Линн Виола — профессор истории Университета Торонто и старший научный сотрудник Высшей школы экономики в Москве. Она является автором или соредактором множества работ, в том числе «Неизвестного ГУЛАГа и сталинских преступников при Сталине», а также 14 томов архивных документов.

Одна книга, потрясшая мир

Какое влияние может оказать одна книга? Если это книга Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», то совсем немного.

Когда оно было опубликовано на Западе в 1973 году, самая известная работа Солженицына громко отозвалась по обе стороны Атлантики. Войска США выводились из Вьетнама. В моде разрядка и мирное сосуществование с Советским Союзом. Тем временем западные европейцы устали от разногласий времен холодной войны, поскольку многие из крайне левых говорили о том, чтобы подружиться с Москвой.

А потом «Архипелаг ГУЛАГ». Книга, вывезенная контрабандой из Советского Союза в Париж и Нью-Йорк на микрофильмах, представляла собой монументальный и душераздирающий рассказ о советской системе трудовых лагерей.

Это не первая книга о советской системе принудительного труда. Советский перебежчик Виктор Кравченко опубликовал «Я выбрал свободу» в 1946 году, а сам Солженицын опубликовал «Один день из жизни Ивана Денисовича» в 1963 году, просто чтобы назвать пару.

Существенное обвинительное заключение

Но это было, безусловно, наиболее исчерпывающее и убедительное обвинительное заключение, которое когда-либо видел мир.Энн Эпплбаум, лауреат Пулитцеровской премии автор книги «ГУЛАГ: история» и обозреватель «Вашингтон пост», говорит, что Солженицын стремился показать, «что лагеря не были какой-то случайной проблемой, какой-то случайностью, которую Советский Союз сделали; но то, что они были неотъемлемой частью системы, было с самого начала, и что миллионы людей прошли через них «.

Воздействие книги по обе стороны Атлантики было огромным, что заставило элиты США и Западной Европы пересмотреть свои представления о Советском Союзе.

Воздействие было настолько велико, что советский лидер Леонид Брежнев счел нужным созвать специальное заседание Политбюро в январе 1974 года для обсуждения Солженицына, его книги, ее влияния и того, что с этим делать. В следующем месяце Солженицын был изгнан из Советского Союза и в конце концов поселился в городе Кавендиш, штат Вермонт.

Солженицын был частью волны эмигрантов, в том числе писателя Андрея Синявского и уроженца США, пережившего ГУЛАГ Александра Долгуна, которые либо добровольно покинули Советский Союз, либо были изгнаны из Советского Союза в 1970-х годах.

В Соединенных Штатах «, Архипелаг ГУЛАГ «укрепил американское отношение к Советскому Союзу — особенно у политических правых — в то время, когда президент Ричард Никсон и его госсекретарь Генри Киссинджер вовлекали Москву в политику разрядки.

Повестка дня в области прав человека

Но, как объясняет Эпплбаум, долгосрочный и устойчивый эффект «Архипелага ГУЛАГ» заключался в том, чтобы помочь включить права человека во внешнеполитическую повестку Вашингтона.

«Архипелаг ГУЛАГ был частью группы книг, и Солженицын был одним из группы людей, приехавших из Советского Союза в 1970-х годах, которые начали менять разговор в Соединенных Штатах о правах человека. часть международного диалога? Мы склонны забывать об этом сейчас, но в 40-х, 50-х и даже 60-х этого не было.Это даже не считалось подходящим предметом для дипломатических дискуссий », — говорит Эпплбаум.

Все изменилось, когда Джимми Картер вступил в должность президента в 1976 году и сделал продвижение прав человека краеугольным камнем политики США. Рональд Рейган, сменивший Картера в 1981 году. , продолжал уделять внимание правам, как это делал каждый президент США с тех пор.

Аналитики стараются не проводить прямой причинно-следственной связи между работой Солженицына и политической линией Вашингтона, но, как отмечает Эпплбаум, последствия очевидны и их трудно отрицать.

«В некотором смысле, Солженицын, из-за его известности, из-за статуса его книги, из-за того, что он был изгнан из страны, новости и гласность вокруг него и его работы, безусловно, добавили этому импульсу, чтобы сделать права человека более значительными. важная часть внешней политики США », — говорит Эпплбаум.

По ту сторону Атлантики, в Западной Европе, преобладающие настроения также благоприятствовали сближению с восточным блоком во время публикации «Архипелага ГУЛАГ». Проводя политику «восточной политики», канцлер Западной Германии Вилли Брандт стремился к улучшению отношений с Восточной Германией и, соответственно, с их покровителями в Москве.

Пражская весна разгромлена

Европейские коммунистические партии, особенно могущественная Коммунистическая партия Франции, давно призывали к отказу от Соединенных Штатов в пользу поддержки Москвы в холодной войне. Этот аргумент был серьезно ослаблен поведением Москвы в Восточной Европе в 1950-х и 1960-х годах, когда Красная Армия подавила венгерское восстание в 1956 году и Чехословакскую Пражскую весну в 1968 году. Редактор британского еженедельника «The Economist» отмечает, что публикация «Архипелага ГУЛАГ» разрушила все оставшиеся иллюзии многих европейских левых в отношении Советского Союза.

«Я думаю, это произошло в то время, когда иллюзии в отношении Советского Союза были уже хрупкими. До венгерского восстания, больше людей верили. Предпражская весна, больше людей верили.« ГУЛАГ »появился в то время, когда это было действительно — трудно поверить в советский эксперимент. Я бы сказал, что он кристаллизовал то, что уже было скрытым разочарованием европейских левых в коммунистическом эксперименте », — говорит Лукас.

Точно так же, по словам Эпплбаум, некоторые французские левые поначалу относились с пренебрежением к Солженицыну.Французский философ Жан-Поль Сартр, например, назвал его «опасным элементом».

Но «Архипелаг ГУЛАГ» был «частью того, что привело к концу еврокоммунизма и просоветским левым партиям по всей Европе», согласно Эпплбауму. По ее словам, это изменение было наиболее заметным во Франции.

«В то время, когда он был опубликован, он имел огромное влияние, я бы сказал, особенно в Западной Европе и, прежде всего, во Франции. Французские левые все еще были очень сильны и все еще просоветски настроены, а Коммунистическая партия Франции все еще оставалась очень сильные и даже более просоветские », — говорит Эпплбаум.

«Книга имела здесь силу как своего рода откровение. Нельзя просто сказать, что Сталин был ошибкой, и теперь все наладится. Солженицын утверждал, с точки зрения кого-то внутри системы, что система сам по себе болен, не может быть исправлен и с самого начала был преступлением против человечности «.

Архипелаг ГУЛАГ — Солженицын Александр Иванович

О книге

С помощью этого сокращенного издания в мягкой обложке оригинальных трех томов «Архипелага ГУЛАГ», созданных при сотрудничестве автора, вы можете познакомить своих студентов с человеком и книгой, которая помогла изменить ход истории.

Бесспорный шедевр мировой литературы, «Архипелаг ГУЛАГ» представляет четыре десятилетия террора и угнетения в человеческих терминах. Опираясь на свой собственный опыт до, во время и после одиннадцати лет заключения и ссылки, на свидетельства, предоставленные более чем 200 сокамерниками, а также на советские архивы, Александр Солженицын с обильным повествованием и драматической силой раскрывает весь аппарат советских репрессий, государство в государстве, которое когда-то было всемогущим с момента его создания Лениным в 1918 году.Через особые портреты жертв — его мужчину, эту женщину, эти дети-ученики — столкнутся с операциями тайной полиции, трудовыми лагерями и тюрьмами, выкорчеванием или истреблением целого населения, приемом, который ждал русских солдат, бывших немецкими военнопленными. Они также станут свидетелями поразительного морального мужества, неподкупности, с которой отдельный человек или несколько разрозненных групп, все беззащитные, претерпели жестокость и унижение. Именно гений Солженицына превратил это ужасающее обвинение в литературное чудо.В новом предисловии Эдварда Эриксона-младшего, сокращающего, наставляет студентов: учитывая характер советского эксперимента, политическое измерение жизни всегда было в голове у Солженицына. Но он всегда подходит к политике с моральной точки зрения. Таким образом, всякий, кто рассматривает человеческую реальность в первую очередь через призму политики, неверно истолкует ГУЛАГ. . . .Читать Гулаг через призму морали — значит понимать, что государственная власть может совершать всевозможные злодеяния против людей, тела и души, но никогда не сможет полностью подавить человеческий дух.Да, некоторые люди подчинятся и умрут духовно. Но другие, как Иван Денисович, выдержат и победят. Несмотря на все нанесенные им унижения, их врожденное человеческое достоинство останется нетронутым. В этом смысле тоталитаризм всегда должен терпеть неудачу. Резкое обвинение Архипелага ГУЛАГ в коммунистической тирании и красноречивое подтверждение человеческого духа убедят ваших студентов в том, что произведения искусства могут стать катализатором изменений в мире.

Критическая похвала

«Лучшая документальная книга двадцатого века» — журнал Time

«Величайший и самый мощный обвинительный акт политическому режиму, когда-либо выдвинутый в наше время.»- Джордж Ф. Кеннан,

«Невозможно назвать книгу, которая оказала большее влияние на политическое и моральное сознание конца двадцатого века». — Дэвид Ремник, The New Yorker

«Шедевр Солженицына…. Архипелаг ГУЛАГ помог создать мир, в котором мы живем сегодня ». — Энн Эпплбаум, обладательница Пулитцеровской премии автор книги ГУЛАГ: история , из предисловия

Подробнее о продукте

• ISBN: 9780061253805
• ISBN 10: 0061253804
• Выходные данные: Harper Perennial
• В продаже: 07.08.2007
• Размер отделки: 5.310 дюймов (Вт) x 8.000 дюймов (ч) x 0,840 дюйма (г)
• Страниц: 528
• Прейскурантная цена: 18,99 $
• BISAC1: ИСТОРИЯ / Европа / Россия и бывший Советский Союз
• BISAC2: ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА / Россия и бывший Советский Союз
• BISAC3: ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА / Политические идеологии / Коммунизм, посткоммунизм и социализм

Цитаты Александра Солженицына — чему нас может научить архипелаг ГУЛАГ

Получите БЕСПЛАТНОЕ членское видео ! Подписывайтесь на нашу новостную рассылку.

Александр Солженицын, русский писатель ХХ века, наиболее известен своей книгой «Архипелаг ГУЛАГ», в которой он описывает жизнь в тисках тоталитарного правления. Солженицын написал книгу, отбывая наказание в советской тюремной системе ГУЛАГа. В чем было его преступление? Написание письма другу. Письмо было перехвачено советскими властями, которые сочли его антисоветской пропагандой, поскольку оно шутило над Сталиным и критиковало советский режим. Солженицын получил восемь лет за этот поступок (его приговор начался в 1945 году), но советское правительство заплатило цену, так как Архипелаг ГУЛАГ помог свергнуть режим.

После выхода из тюрьмы Солженицын завершил свою книгу, и вскоре она попала в подпольную сеть цензурированной литературы. К началу 1970-х он был контрабандным путем вывезен из России, а в 1974 году он был опубликован на английском языке. Пятнадцать лет спустя, в 1989 году, его наконец разрешили опубликовать в Советском Союзе.

«До ГУЛАГа коммунисты и их союзники убедили своих последователей, что разоблачения режима были в основном буржуазной пропагандой.. . » (Исайя Берлин)

Солженицын из первых рук рассказал о несчастьях, страданиях и смерти, которые явились результатом действий Советского государства, и тем самым он помог переломить ситуацию против Советов. Писательница Дорис Лессинг зашла так далеко, что предположила, что книга «разрушила империю». Но эта книга — не просто исторический документ, она также служит предупреждением всем тем, кто поддерживает рост государственной власти или экономическую систему социализма. Вот некоторые цитаты из «Архипелага ГУЛАГ», актуальные в наши дни:

Нет ничего проще, чем топнуть ногой и крикнуть: «Это мое!» Безмерно труднее провозгласить: «Живи, как хочешь.»(Архипелаг ГУЛАГ, том 3)

Жизненные возможности обратно пропорциональны государственной власти. Чем больше контролирует государство, тем меньше свободы у людей для создания собственной жизни, и тем больше жизнь регулируется холодной рукой бюрократических институтов.

Можно ли в одной фразе подвести итог всей истории России? Это земля задушенных возможностей. (Архипелаг ГУЛАГ, том 3)

У многих людей на Западе есть фантазии о социализме / коммунизме, Солженицын жил этим, вот его счет:

Коммунистическая система — это болезнь, чума, которая распространяется по земле уже много лет, и невозможно предсказать, какие народы еще будут вынуждены испытать эту болезнь на собственном опыте.Мой народ, россияне, страдает от этого уже 60 лет; они жаждут исцеления. И наступит день, когда они действительно исцелятся от этой советской болезни. (Из речи на городском собрании Кавендиша в 1977 г.)

Чем больше власти даровано государству, тем безжалостнее становятся те, кто обладает такой властью, что Солженицын собственными глазами наблюдал при советской власти.

Неограниченная власть в руках ограниченных людей всегда ведет к жестокости. (Архипелаг ГУЛАГ, том 2)

Политический гений заключается в извлечении успеха даже из разорения народа.(Архипелаг ГУЛАГ, том 1)

Нет, старая пословица не лжет: храбрых ищи в тюрьме, а глупых среди политических лидеров! (Архипелаг ГУЛАГ, том 2)

По оценкам политолога Р. Дж. Раммеля, правительства убили более 200 000 000 своих собственных граждан в 20 веке. Будь то национал-социалисты (нацисты) в Германии, коммунисты в России и Китае, режим Пол Пота в Камбодже или нынешний коммунистический режим Северной Кореи, чем сильнее государство, тем большие страдания и смерть оно оставляет за собой.Для совершения зла в таком масштабе требуется добровольное участие многих сторон, будь то политики, которые отдают приказы, бюрократы, полиция и тюремщики, которые исполняют приказы, или ученые и говорящие головы, которые распространяют пропаганду и распространяют ложь, чтобы попытаться оправдать действия государства. Важный вопрос: что заставляет так много людей быть соучастниками этих злодеяний? Вот некоторые мысли Солженицына по этому вопросу:

Чтобы творить зло, человек должен в первую очередь верить в то, что он делает добро, или в то, что это хорошо продуманный поступок в соответствии с законами природы.К счастью, человеку свойственно искать оправдание своим действиям.

Идеология — вот что дает злу свое долгожданное оправдание и дает злодею необходимую стойкость и решимость. Это социальная теория, которая помогает сделать его поступки хорошими, а не плохими в его собственных и других глазах, чтобы он не слышал упреков и проклятий, но получал похвалу и почести. Вот как агенты инквизиции укрепляли свою волю: обращаясь к христианству; покорители чужих земель, превозносящие величие своей Родины; колонизаторы — цивилизацией; нацисты по расе; и якобинцев (ранних и поздних) — равенством, братством и счастьем будущих поколений.

Благодаря идеологии ХХ веку суждено было пережить злодеяния в масштабах, исчисляемых миллионами. Это нельзя ни отрицать, ни игнорировать, ни подавлять. Как же тогда мы смеем утверждать, что злодеев не существует? И кто уничтожил эти миллионы? Без злодеев не было бы архипелага. (Архипелаг ГУЛАГ, том 1)

Как отдельный человек может бороться с тиранией? На протяжении трех томов «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын дает некоторые ответы: Воспитывайте моральную автономию.Говорить правду. Скептически относитесь к оправданиям государственной власти. И самое главное: проведите моральную черту на песке и помните, что действия, которые вы откажетесь совершать по собственному желанию, остаются такими же аморальными, когда им подчиняется «самый холодный из всех холодных монстров» (Ницше), государство.

Это, безусловно, главная проблема ХХ века: допустимо ли просто выполнять приказы и отдавать свою совесть в подчинение кому-то другому? Может ли человек обойтись без собственных представлений о добре и зле и просто вывести их из печатных инструкций и устных приказов своего начальства? Клятвы! Эти торжественные клятвы, произнесенные с дрожью в голосе, призваны защитить людей от злодеев: посмотрите, как легко их можно направить на службу злодеям и против людей! (Архипелаг ГУЛАГ, том 3)

Мы должны публично осудить саму идею о том, что одни люди имеют право подавлять других.Молчая о зле, зарыв его так глубоко в нас, что на поверхности не видно никаких признаков, мы имплантируем его, и в будущем оно возрастет в тысячу раз. (Архипелаг ГУЛАГ, том 1)

И ложь, по сути, увела нас так далеко от нормального общества, что вы даже не можете больше ориентироваться; в густом сером тумане не видно ни одного столба.

Более того, даже если бы они предложили нам шанс узнать правду, захотели бы наши свободные люди вообще это знать? Ю.Г. Оксман [отбывавший срок в ГУЛАГе] вернулся из лагерей в 1948 году и не был повторно арестован, а проживал в Москве. Друзья и знакомые не бросили его, а помогли. Но они не хотели слышать его воспоминания о лагере! Потому что, если бы они знали об этом — как бы они могли продолжать жить? (Архипелаг ГУЛАГ, том 2)

В Советском Союзе сопротивлялось мало людей, когда сопротивление было еще возможно. В сноске к первому тому «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын сказал об этом, чтобы сказать о глубоком сожалении, которое он и многие из его соотечественников пережили в последнее время, осознав, что можно было сделать больше, чтобы избежать суеты, которая охватила Россию. власть коммунистов.

И как мы потом сжигали лагеря, думая: как бы все было, если бы каждый сотрудник службы безопасности, выходя ночью на арест, не был уверен, вернется ли он живым, и должен был бы попрощаться со своей семьей. ? Или если бы в периоды массовых арестов, как, например, в Ленинграде, когда арестовали четверть всего города, люди не просто сидели в своих берлогах, бледнея от ужаса при каждом взрыве двери нижнего этажа и при каждом шаге вперед. по лестнице, но поняли, что им нечего терять, и смело устроили в холле нижнего этажа засаду из полдюжины человек с топорами, молотками, кочергами или чем-то еще, что было под рукой? В конце концов, вы заранее знали, что эти синие колпаки отсутствовали по ночам без всякой пользы.И вы могли быть уверены заранее, что раскололи череп головорезу. А как насчет «Черной Марии», сидящей на улице с одиноким шофером — что, если бы ее сбили с места или у нее были шипы. Органы [советские государственные учреждения] очень быстро столкнулись бы с нехваткой офицеров и транспорта, и, несмотря на всю жажду Сталина, проклятая машина остановилась бы!

Если … если … Мы недостаточно любили свободу. И даже более того — мы не знали реальной ситуации.Мы погубили себя в одной безудержной порыве 1917 года, а потом поспешили сдаться. Подали с удовольствием! … Мы просто и чисто заслужили все, что произошло потом. (Архипелаг ГУЛАГ, том 1)

Дополнительная литература

Связанные

Архипелаг ГУЛАГ [Том 1]: Эксперимент в литературном исследовании (Мягкая обложка)

«ЛУЧШАЯ НЕФИЦИАЛЬНАЯ КНИГА ХХ ВЕКА.”- Время

Том 1 захватывающего эпического шедевра, пугающего отчета Солженицына о его аресте и допросе, который раскрыл миру огромную бюрократию тайной полиции, преследовавшую советское общество. Включает новое предисловие Анны Эпплбаум.

«Величайшее и наиболее сильное обвинение политическому режиму, когда-либо выдвигавшееся в наше время». —Джордж Ф. Кеннан

«Невозможно назвать книгу, которая оказала большее влияние на политическое и моральное сознание конца двадцатого века.»- Дэвид Ремник, The New Yorker

« Шедевр Солженицына. . . . Архипелаг ГУЛАГ помог создать мир, в котором мы живем сегодня ». —Энн Эпплбаум, обладательница Пулитцеровской премии автор книги ГУЛАГ: история , из предисловия

После службы в звании капитана Советской Армии во время Второй мировой войны Александр Иванович Солженицын (1918-2008) был приговорен к восьми годам лишения свободы за критику Сталина и Советского правительства в частных письмах.Солженицын превратился из неизвестного школьного учителя в всемирно известного писателя в 1962 году с публикацией его повести «» Один день из жизни Ивана Денисовича ; ему была присуждена Нобелевская премия по литературе в 1968 году. Все более громкое сопротивление писателя режиму привело к еще одному аресту, обвинению в государственной измене и изгнанию из СССР в 1974, году. Архипелаг ГУЛАГ , его эпическая история Советская пенитенциарная система впервые появилась на Западе. Восемнадцать лет он и его семья прожили в Вермонте.В 1994 году вернулся в Россию. Александр Солженицын скончался в своем доме в Москве в 2008 году.

«Лучшая документальная книга двадцатого века»
— журнал «Тайм»

«Величайшее и самое сильное обвинение политическому режиму, когда-либо выдвигавшееся в наше время».
— Джордж Ф. Кеннан

«Невозможно назвать книгу, которая оказала большее влияние на политическое и моральное сознание конца двадцатого века».
— Дэвид Ремник, The New Yorker

«Шедевр Солженицына…. Архипелаг ГУЛАГ помог создать мир, в котором мы живем сегодня ».
— Энн Эпплбаум, обладательница Пулитцеровской премии автор книги ГУЛАГ: история , из предисловия

Покрытие от NPR

Военных историй: Архипелаг ГУЛАГ

Пост состоит из двух разделов. Первая (короткая) из автобиографической книги Солженицына «Дуб и теленок» . В нем он «вспоминает, как он« писал »в лагерях, где писать было запрещено, и насколько уязвимой была его работа.

Второй раздел из лекции Солженицына о Нобелевской премии. Вот художник и человек, который возвышается над всеми:

Я родился в Кисловодске 11 декабря 1918 года. Мой отец изучал филологические предметы в Московском университете, но не закончил его, так как поступил на службу в качестве добровольцем, когда в 1914 году разразилась война. Он стал офицером артиллерии на немецком фронте, сражался на протяжении всей войны и умер летом 1918 года, за шесть месяцев до моего рождения.Воспитывала меня мама, которая работала стенографисткой, в городе Ростов-на-Дону, где я провела все детство и юность, в 1936 году окончила гимназию. Даже в детстве, без по любой подсказке от других я хотел стать писателем и действительно оказался в значительной степени обычным подростком. В 1930-х годах я пытался опубликовать свои сочинения, но не нашел никого, кто хотел бы принять мои рукописи. Я хотел получить литературное образование, но в Ростове такого образования, которое соответствовало бы моим желаниям, получить не удалось.Переехать в Москву было невозможно, отчасти из-за того, что мама была одна и имела слабое здоровье, а отчасти из-за наших скромных обстоятельств. Поэтому я начал учиться на математическом факультете Ростовского университета, где оказалось, что у меня есть значительные способности к математике. Но хотя мне было легко изучить этот предмет, я не чувствовал, что хочу посвятить ему всю свою жизнь. Тем не менее, впоследствии это сыграло благотворную роль в моей судьбе и, по крайней мере, два раза спасало меня от смерти.Ибо я, вероятно, не пережил бы восемь лет в лагерях, если бы меня, как математика, не перевели в так называемую шарашию , где я провел четыре года; а позже, во время изгнания, мне разрешили преподавать математику и физику, что облегчило мне жизнь и дало мне возможность писать. Если бы у меня было литературное образование, вполне вероятно, что я бы не пережил эти испытания, а вместо этого подвергался бы еще большему давлению. Позже, правда, я начал получать и литературное образование; Это было с 1939 по 1941 год, в это время я, наряду с физико-математическим факультетом университета, учился заочно в Институте истории, философии и литературы в Москве.

В 1941 году, за несколько дней до начала войны, я окончил физико-математический факультет Ростовского университета. В начале войны из-за слабого здоровья меня назначили водителем конной повозки зимой 1941-1942 гг. Позже в связи с моими математическими знаниями меня перевели в артиллерийское училище, из которого я после ускоренного курса в ноябре 1942 года отключился. эта должность служила без перерыва прямо на передовой, пока я не был арестован в феврале 1945 года.Это произошло в Восточной Пруссии, регионе, который замечательно связан с моей судьбой. Еще в 1937 году, будучи студентом первого курса, я решил написать описательное эссе на тему «Самсоновская катастрофа 1914 года в Восточной Пруссии» и изучил материал по нему; и в 1945 году я сам поехал в эту местность (на момент написания, осень 1970 года, книга август 1914 года только что была завершена).

Я был арестован на основании того, что цензура обнаружила в 1944-45 годах в моей переписке со школьным другом, главным образом из-за некоторых неуважительных замечаний о Сталине, хотя мы говорили о нем в скрытых выражениях.В качестве дальнейшего основания для «обвинения» использовались черновики рассказов и размышлений, найденные в моем футляре с картами. Этого, однако, было недостаточно для «преследования», и в июле 1945 года я был «осужден» в мое отсутствие в соответствии с процедурой, которая тогда часто применялась, после постановления ОСО (Специального комитета НКВД), до восьми лет лишения свободы (в то время это считалось мягким приговором).

Первую часть срока отбыл в нескольких исправительно-трудовых лагерях смешанного типа (такой лагерь описан в пьесе « Няня и бродяга» ).В 1946 году меня как математика перевели в группу НИИ МВД-МОБ (МВД, МГБ). Я провел в таких «ОСОБЫХ ТЮРЬМАХ» ( The First Circle ) средний срок своего предложения. В 1950 году меня отправили во вновь созданные «Особые лагеря», предназначенные только для политзаключенных. В таком лагере в городе Экибастуз в Казахстане ( Один день Ивана Денисовича ) я работал шахтером, каменщиком и литейщиком.Там я заболел опухолью, которую прооперировали, но болезнь не вылечила (ее характер не был установлен позднее).

Через месяц после того, как я отбыл полный срок моего восьмилетнего заключения, без какого-либо нового приговора и даже без «решения OSO» было вынесено административное решение о том, что меня не должны освобождать, а изгнать. НА ЖИЗНЬ в Кок-Терек (юг Казахстана). Эта мера не была направлена ​​специально против меня, но в то время была очень обычной процедурой.Я служил в ссылке с марта 1953 года (5 марта, когда стало известно о смерти Сталина, мне впервые разрешили выйти без сопровождения) до июня 1956 года. Здесь мой рак быстро развился, а в конце 1953 года. , Я был очень близок к смерти. Я не мог есть, не мог спать и сильно пострадал от ядов опухоли. Тем не менее, я смог обратиться в онкологическую клинику в Ташкенте, где в 1954 году меня вылечили ( Онкологическое отделение, Правая рука ). Все годы ссылки я преподавал математику и физику в начальной школе, а во время своего тяжелого и одинокого существования я тайно писал прозу (в лагере я мог писать стихи только по памяти).Однако мне удалось сохранить то, что я написал, и взять его с собой в европейскую часть страны, где я таким же образом продолжал, что касается внешнего мира, заниматься преподаванием. а по секрету посвятить себя писательству сначала во Владимирской области ( Хутор Матрены, ), а потом в Рязани.

В течение всех лет до 1961 года я не только был убежден, что никогда в жизни не увижу ни одной своей напечатанной строчки, но и не осмеливался позволить кому-либо из моих близких знакомых прочитать что-нибудь, что я написал, потому что я боялись, что об этом станет известно.Наконец, в возрасте 42 лет это тайное авторство начало меня утомлять. Труднее всего было вынести то, что мои работы не могли оценивать люди с литературным образованием. В 1961 году, после 22 съезда КПСС и выступления на нем Твардовского, я решил выступить и предложить Один день из жизни Ивана Денисовича .

Такое появление казалось мне, и не без причины, очень рискованным, потому что оно могло привести к потере моих рукописей и моей собственной гибели.Но тут все обернулось удачно, и после долгих усилий А. Год спустя Твардовский смог напечатать мой роман. Однако напечатание моих работ было остановлено почти сразу, и власти остановили как мои пьесы, так и (в 1964 году) роман The First Circle , который в 1965 году был изъят вместе с моими бумагами прошлых лет. В течение этих месяцев мне казалось, что я совершил непростительную ошибку, преждевременно раскрывая свою работу, и что из-за этого я не смогу довести ее до конца.

Почти всегда невозможно оценить события, которые вы уже пережили, и понять их значение, руководствуясь их последствиями. Тем более непредсказуемым и удивительным для нас будет ход будущих событий.

Из Нобелевских лекций, литература 1968-1980 гг. , ответственный редактор Торе Френгсмир, редактор Стуре Аллен, World Scientific Publishing Co., Сингапур, 1993. Эта автобиография / биография была написана во время присуждения премии и впервые опубликована в книге серии Les Prix Nobel .