Завершилась Московская битва 1941–1942 гг.
«Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны,
я всегда отвечаю: битва за Москву. Она похоронила план «Барбаросса»».
Маршал Г. К. Жуков
В начале сентября 1941 г. немецко-фашистское командование приступило к подготовке операции по захвату Москвы. План операции предусматривал мощными ударами крупных группировок окружить основные силы войск Красной Армии, прикрывавших столицу, и уничтожить их в районах Брянска и Вязьмы, а затем стремительно обойти Москву с севера и юга.
30 сентября 1941 г. началась Московская стратегическая оборонительная операция. В результате кровопролитных боёв и упорного сопротивления советских войск в ноябре 1941 г. наступление немцев было остановлено. А 5-6 декабря 1941 г., когда стало ясно, что наступательные возможности противника исчерпаны, советские войска перешли в контрнаступление.
В ходе Калининской, Клинско-Солнечногорской, Тульской, Калужской и Елецкой операций советские войска в первые же дни наступления вырвали у врага инициативу.
8 декабря Гитлер подписал директиву о переходе к обороне на всём советско-германском фронте, в том числе и на московском направлении.
В начале января 1942 г. контрнаступление советских войск на западном стратегическом направлении было завершено. Ставкой Верховного Главнокомандования было принято решение о переходе в общее наступление на всех основных стратегических направлениях: северо-западном, западном и южном с целью разгрома главных группировок врага.
В ходе Ржевско-Вяземской операции, проводившейся с 8 января по 20 апреля 1942 г. и имевшей целью завершить разгром немецкой группы армий «Центр», противник был отброшен на 100-250 км. от Москвы, полностью были освобождены Московская, Тульская и Рязанская области, многие районы Калининской, Смоленской и Орловской областей. Отсутствие достаточного опыта в ведении наступательных действий большого масштаба и недостаток сил и средств, особенно подвижных войск, не позволили полностью выполнить поставленную задачу по окружению и уничтожению основных сил группы армий «Центр», но, несмотря на незавершённость, общее наступление на западном направлении было успешным.
20 апреля 1942 г. Верховным Главнокомандованием СССР было принято решение о переходе войск западного направления к обороне на рубеже Ржев, Гжатск, Киров, Жиздра.
В битве под Москвой немецкой армии было нанесено первое крупное поражение во Второй мировой войне, противник потерял свыше 400 тыс. человек, 1,3 тыс. танков, 2,5 тыс. орудий, более 15 тыс. машин и много другой техники. Произошёл психологический перелом среди солдат и гражданского населения: укрепилась вера в победу, разрушился миф о непобедимости немецкой армии. Крах плана молниеносной войны («Барбаросса») породил сомнения в успешном исходе войны как у германского военно-политического руководства, так и у простых немцев.
За образцовое выполнение боевых задач и проявленные при этом доблесть и мужество около 40 частей и соединений получили звание гвардейских, 36 тыс. советских воинов были награждены орденами и медалями, 110 человек удостоены звания Героя Советского Союза. Президиумом Верховного Совета СССР в 1944 г.
была учреждена медаль «За оборону Москвы», которой было награждено более 1 млн. защитников города.
Лит.: Москва — город-герой // Аудитория. 2006. № 9.; То же [Электронный ресурс]. URL: http://auditoriya.mguie.ru/1448.pdf; Московская битва в хронике фактов и событий. М., 2004; То же [Электронный ресурс]. URL: http://militera.lib.ru/h/moskovskaya_bitva_v_hronike_faktov/index.html; Мягков М. Ю. Вермахт у ворот Москвы, 1941-1942. М., 1999; То же [Электронный ресурс]. URL: http://militera.lib.ru/research/myagkov/index.html; Рейнгардт К. Поворот под Москвой. Крах гитлеровской стратегии зимой 1941/42 года. М., 1980; То же [Электронный ресурс]. URL: http://militera.lib.ru/research/reinhardt/index.html/index.html.
См. также в Президентской библиотеке:
Память о Великой Победе: [цифровая коллекция];
Битва под Москвой (сентябрь 1941-январь 1942 гг.) : [фрагменты кинохроники]. СПб., 2010.
Битва за Москву: 1941 год
В декабре 1940 года Генштаб сухопутных войск Германии проводил военно-штабную игру, в которой рассматривались разные варианты наступления на СССР.
Руководил ею генерал Фридрих Паулюс (пленённый позднее советскими войсками под Сталинградом). Результаты игры легли в основу директивы № 21, известной как план «Барбаросса» (в переводе с итальянского — «рыжая борода»; таким было прозвище Фридриха I, императора Священной Римской империи). В этом плане Гитлер и его генералитет ставили перед германской армией задачу в быстротечной кампании (максимум за пять месяцев) разгромить Советский Союз. Отдельно подчёркивалось: захват Москвы означает «как в политическом, так и в экономическом отношении решающий успех».
Бородинское поле. 1941 год. У памятника героям Отечественной войны 1812 года. Фото Павла Трошкина.
Военный парад на Красной площади. Москва, 7 ноября 1941 года. Фото Аркадия Шайхета.
‹
›
Открыть в полном размере
Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву.
Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков
Операция «Барбаросса»
Операцию «Барбаросса» должны были осуществить три группы армий.
Группа армий «Север» под командованием фельдмаршала Вильгельма фон Лееба захватывала Прибалтику и двигалась на Ленинград. Группе армий «Юг» под началом Гердта фон Рундштедта надлежало взять Киев. Группа армий «Центр» (ею командовал фельдмаршал Фёдор фон Бок) наступала на Москву, предварительно заняв Минск, — неслучайно эта группа имела самое лучшее вооружение, половину всех танковых дивизий, в том числе её элитные части.
Как и Наполеон 129 лет назад, Гитлер начал войну против Советского Союза в те же июньские дни.
22 июня 1941 года, в 3 часа 12 минут утра по берлинскому времени, раздались первые залпы немецкой артиллерии. Для вторжения в СССР вермахт сосредоточил самые грандиозные силы, когда-либо участвовавшие в битвах за всю историю войн: 4 000 000 солдат, 3350 танков, 7000 орудий и свыше 2000 самолётов.
За пехотой шли первые волны авиации люфтваффе — бомбардировщики и истребители. Их лётчики уже знали, где находятся скопления советских танков, штабы советских армий, транспортные узлы.
К полудню 22 июня было уничтожено 1200 советских самолётов — большинство из них на земле. Пилоты «мессершмитов» не верили своим глазам: сотни советских самолётов стояли у взлётно-посадочных полос, без какого-либо прикрытия, не замаскированные. Некоторые советские лётчики, поднявшись в воздух, в отчаянии пытались вести свои устаревшие самолёты на таран…
Гитлеровская армия придерживалась принципа, оправдавшего себя в кампаниях против Польши, Франции и других покорённых европейских стран: быстро и невзирая ни на что — вперёд! В ранцах немецких солдат лежали разговорники со словами: «Руки вверх!», «Где председатель колхоза?», «Ты — коммунист?», «Стреляю!». В документах пленных немецких солдат попадались свидетельства на право владения земельным наделом в России после её покорения.
На что надеялся Гитлер, затевая восточный поход? Казалось бы, козырей на руках у него имелось предостаточно.
Первый. Он верил в своих солдат: молодые, хорошо обученные, с богатым опытом сражений, уверенные в своих силах.
Тем паче, фюрер обещал им лёгкую и быструю победу над восточными «варварами».
Второй. Гитлер хорошо знал о проведённых в СССР в 1937 году репрессиях против командиров Красной Армии. Волны Большого террора, подобно цунами, пронеслись сквозь Вооружённые силы СССР. Тогда пострадали почти 37 тысяч кадровых офицеров. Из них 706 находились в звании комбрига и выше. А если точнее, то были уничтожены 3 из 5 маршалов, 13 из 15 командующих армиями, 8 из 9 адмиралов флота и вице-адмиралов, 50 из 57 командующих корпусами, 154 из 186 командиров дивизий и так далее вниз по иерархической цепочке.
Третий. Фюрер был уверен, что советское общество, больше двадцати лет находившееся под прессом деспотии и террора, не сможет устоять перед ударом извне. И тёплый приём «освободителей от сталинского режима», который гражданское население поначалу оказывало захватчикам (особенно в Прибалтике, Западной Украине и Западной Белоруссии), убеждал немцев: они победят. Впрочем, этот очень благоприятный для немцев козырь действовал недолго.
Четвёртый козырь. Гитлер полагал, что Советская страна, ослабленная Гражданской войной и интервенцией, все ещё не создала промышленность, способную производить все виды новейших вооружений. Незадолго до вторжения в Россию офицеры Генерального штаба провели по приказу Гитлера конференцию о состоянии советской экономики. Её вывод: страна ещё не способна производить хорошее вооружение взамен потерянного в боях.
И, наконец, пятый козырь. Внезапность нападения, дающая возможность полностью уничтожить части Красной Армии, сосредоточенные у западных границ Советского Союза. Неслучайно Гитлер уверял своё окружение в конце 1940 года, что к следующей весне немецкая армия будет в «зените», а советские войска — в «несомненном надире» (арабское слово: точка небесной сферы, противоположная зениту). В январе 1941 года он добавил: «Поскольку Россию надо разгромить в любом случае, лучше сделать это сейчас, когда её войска лишены командования и плохо вооружены».
И казалось, фашистский диктатор прав. За два месяца боёв, к 21 августа 1941 года, немцы окружили Ленинград и готовились им овладеть, собирались взять Киев, а группа армий «Центр» перед завершающим броском на Москву подошла к Смоленску и Ельне.
Был ли Советский Союз готов к войне?
О том, что Германия вот-вот нападёт на СССР, Сталину сообщали президент США Франклин Делано Рузвельт и английский премьер-министр Уинстон Черчилль. Но он, никого не слушая, неколебимо верил в идеальный сценарий: Советский Союз и нацистская Германия не будут воевать между собой. Немцы и западные союзники измотают друг друга в длительной войне, а за это время СССР наберётся сил, окрепнет. Возможно, ему даже представится шанс для дальнейших территориальных приобретений… И, строго придерживаясь условий пакта Молотова — Риббентропа, он пунктуально отправлял в Германию эшелон за эшелоном с зерном, нефтью, лесом, медью, марганцевой рудой, резиной — всем тем, что предполагали торговые обязательства в период действия пакта.
За десять дней до нападения Германии начальник Генштаба Георгий Константинович Жуков составил проект директивы о приведении в полную боевую готовность войск западных военных округов (у границ с Германией) и доложил о ней наркому обороны, маршалу Семёну Константиновичу Тимошенко. Последний сразу же позвонил Сталину с просьбой разрешить направить директиву войскам. В ответ услышал «нет».
21 июня к советским пограничникам явился перебежчик, немецкий фельдфебель, и уверял, что на рассвете следующего дня немецкие войска нападут на Советский Союз. Эту весть тут же сообщили Сталину, собрались члены Политбюро и военные. И вновь возникла мысль дать войскам пограничных округов упредительную директиву о полной боевой готовности. Но Сталин отклонил и её. «Такую директиву сейчас давать преждевременно, — сказал он, — может быть, вопрос ещё уладится мирным путём… Войска пограничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений».
Советский разведчик в Токио Рихард Зорге слал своему начальству в ГРУ (Главное разведывательное управление) доклад за докладом, один тревожнее другого.
А за неделю до нападения немцев (15 июня) Зорге, рискуя жизнью (Япония была союзницей Германии), сумел передать в Москву: «Война будет начата 22 июня 1941 года»…
В половине шестого утра 22 июня, спустя два часа после фактического начала агрессии, посол Германии в СССР граф Вернер фон дер Шуленбург получил декларацию об объявлении нацистской Германией войны. Зачитав её текст министру иностранных дел Молотову, Шуленбург уже от себя добавил: «Решение Гитлера начать войну с Россией — полное сумасшествие».
Молотов поспешил в кабинет Сталина, где заседало Политбюро. Услышав новость, «отец народов», не сказав ни слова, безвольно опустился на стул. Размышления его, вероятно, были горькими: он, политик, известный своей изворотливостью, мастер изощрённой интриги, попал в ловушку, сооружённую, главным образом, собственными руками!
С фронтов пошла лавина катастрофических известий. На секретном совещании у Сталина высказывалась мысль заключить с Гитлером мир на любых, даже кабальных условиях, вплоть до того, чтобы отдать фюреру бóльшую часть Украины и Белоруссии, всю Прибалтику.
Вязкое болото восточной войны
На тактику «блицкрига» Гитлер возлагал большие надежды. Как полагали и он и немецкий Генеральный штаб, слабость Красной Армии давала возможность за пять-шесть недель захватить громадные территории Советского Союза — до рубежа Архангельск — Волга — Астрахань. Основная роль в наступлении отводилась танковым соединениям, молниеносно продвигающимся вперёд под прикрытием собственного огня, при поддержке артиллерии и крупных сил штурмовой авиации.
Начать наступление предполагалось одним из двух способов. Либо фронтальным ударом на одном участке, когда вбивается «клин» в позицию противника и его оборона разрезается на части. Либо двумя ударами на разных участках, но по сходящимся направлениям, и тогда противника берут в «клещи».
Тактика «клина» и «клещей» уже не раз была опробована немцами в военных действиях в Европе. Прорвав линию фронта, танковые соединения разрушали коммуникации, окружали и уничтожали войска противника. Управление частями происходило с помощью широкого использования радиосвязи.
Вначале дело у немцев шло по плану и на территории СССР. Уже 28 июня они захватили Минск. В окружение попали 400 тысяч советских солдат и офицеров. Но уже в ходе сражений за Смоленск (с 10 по 29 июля 1941 года) немецкое командование начало понимать, что план молниеносной войны рушится. Их пехотные дивизии не поспевали за продвижением танковых соединений, а сопротивление частей Красной Армии, попавших в окружение, создавало дополнительные трудности, на преодоление которых требовалось время и немалое.
Во время скоротечных кампаний в Польше, Норвегии, Франции и на Балканах проблемы снабжения, бесспорно, возникали, но никогда не создавали чего-то трудноразрешимого. В России же материально-техническое обеспечение приобрело для Германии такое же решающее значение, какое имели огневая поддержка, мобильность войск, их моральное состояние.
Вермахт, исповедуя доктрину «блицкрига», одновременно зависел от состояния 600 000 лошадей для орудийных упряжек и для перевозки санитарных и маркитантских фургонов. Пехотные дивизии проходили в день лишь 30 километров: скорость наступления войск вермахта пешим маршем вряд ли могла быть выше, чем у армии Наполеона.
Чаще, чем предполагалось, портилась техника. Двигатели выходили из строя из-за песка и пыли, а подвоз запасных частей опаздывал. Более широкая, чем в Европе, железнодорожная колея замедляла передвижение составов, которым требовалась замена колёсных пар при пересечении границы. Шоссейные дороги, отмеченные на картах, оказывались обычными просёлками, моментально превращавшимися в непролазные болота после коротких, но частых летних дождей. И немецким войскам нередко приходилось мостить дороги поваленными стволами берёз. Но чем глубже они проникали на территорию России, тем медленнее становились темпы их продвижения: труднее было подвозить боеприпасы и продовольствие, а ударная сила нашествия — танковые колонны — часто останавливались из-за банальной нехватки горючего.
Чтобы держать территорию до 3000 километров по фронту и до 1000 километров в глубину, элементарно не хватало войск. Начальник Генштаба немецких сухопутных войск Франц Гальдер писал в своём военном дневнике: «На всех участках фронта, где не ведётся наступательных действий, войска измотаны. В сражение брошены наши последние силы. Общая обстановка всё очевиднее и яснее показывает, что колосс — Россия… был нами недооценён».
И ещё одна запись от 11 августа (через 51 день после начала Восточного похода на Советский Союз): «Накануне войны мы насчитывали около 200 вражеских дивизий. А сейчас перед нами стоят уже 360». И Гальдер вынужден был признать назревающую возможность превращения «блицкрига» в войну позиционную.
Операция «Тайфун»
После захвата Смоленска и Ельни у немцев не хватало сил для победного выхода на шоссе Минск — Смоленск — Москва. И Гитлер меняет план действий. Он временно приостанавливает движение войск на Москву, сосредоточившись на взятии Киева.
Немецкие генералы пытались протестовать. По их мнению, Москва представляла собой главный транспортный и промышленный центр, где производилось большое количество вооружений. Если её удастся захватить, рассуждали они, то у русских появятся большие проблемы с переброской живой силы и необходимых припасов. Помимо того, Москва — это «политическое солнечное сплетение» страны. И её захват поднимет боевой дух немецких войск, а русским нанесёт жестокий психологический удар.
Так рассуждали генералы, и мысли их были полны смысла. Но Гитлер заявил, что они ничего не понимают в экономике. Захват Ленинграда и Прибалтики обезопасит торговые пути в Скандинавию и в первую очередь — в Швецию. А продукция сельского хозяйства Украины — зерно и мясо — жизненно необходимы Германии. Ценен и богатый сырьём Донецкий бассейн.
30 июля последовала директива № 34. Группа армий «Центр», захватившая Смоленск, получила приказ остановиться. Бóльшую часть танков генерала Германа Гота Гитлер направил на север, в помощь войскам, наступавшим на Ленинград.
А для нанесения завершающего удара по советским войскам, окружённым под Киевом, была повёрнута танковая армия генерала Хайнца Гудериана.
Переброска немецких сил, сложные военные операции, борьба за овладение Киевом — на всё это ушло примерно полтора месяца (с начала августа по 20 сентября). После этого возник новый план наступления на Москву — операция «Тайфун» — и появилась директива № 35 о большом осеннем наступлении с главным ударом на Московском направлении.
Никогда прежде немецкое командование не использовало столь большие силы в составе одной группы армий и не развёртывало на одном направлении сразу три (из имевшихся четырёх) танковые группы. Только на Москву противник бросил больше танковых и моторизованных дивизий, чем применил в мае 1940 года против Франции, Бельгии и Нидерландов, вместе взятых. От общего количества военной силы, сосредоточенной на советско-германском фронте, на столицу СССР нацеливалось 75% танков (1700), 42% личного состава (1800 тысяч человек), 33% орудий и миномётов (свыше 14 тысяч), около 50% самолётов (1390).
Войска трёх советских фронтов могли противопоставить силам противника около 1250 тысяч человек, 990 танков, 7600 орудий и миномётов, 677 самолётов (с учётом резервных авиагрупп).
План «Тайфун» предполагал развернуть боевые действия по линии фронта на 640 километров, а в глубину — на 400 километров. Ставилась задача: расчленить советскую оборону тремя мощными ударами танковых группировок. План предусматривал безостановочное продвижение немецко-фашистских войск к Москве. Расчёт был на то, что войска Красной Армии будут разгромлены на дальних подступах к Москве и защищать столицу будет уже некому. «Я разрушу этот проклятый город, а на его месте устрою искусственное озеро с центральным освещением. Название “Москва” исчезнет навсегда», — так говорил Адольф Гитлер.
Великая Отечественная
Операция «Тайфун» началась 30 сентября. Поначалу танковые группы фон Бока действовали успешно. Они окружили на центральном Московском направлении две русские армии — в районе Брянска и вокруг Вязьмы.
В плен попало более полумиллиона красноармейцев, была уничтожена и захвачена тысяча советских танков — больше, чем имелось во всех трёх танковых группах фон Бока. А тем временем началась настоящая осенняя распутица. Уже 6 октября выпал первый снег. Он быстро растаял, дороги превратились в реки жидкой грязи, в которой увязли германские грузовики. Единственным средством передвижения стали крестьянские телеги с запряжёнными в них лошадьми. (В некоторых безлесных местностях временные дороги настилали из трупов погибших советских солдат, их использовали вместо брёвен.)
Пехота вермахта теряла обувь в грязи, доходившей солдатам до колен. Командиры, автомобили которых выносили из грязи «на руках» солдаты, недоумевали, как можно воевать в подобных условиях. «Лишь тот, кто на себе испытал, что такое жизнь в грязевых канавах, которые мы называли дорогами, может понять, что должны были терпеть люди и машины, и трезво судить о ситуации на фронте», — писал тогда генерал Гудериан.
Для немцев наступили дни тяжёлой борьбы не только с отчаянно оборонявшимися советскими войсками.
Во второй половине октября зима обрушилась со всей силой — со снегопадами, жестокими ветрами и температурой до минус 20 градусов по Цельсию. Двигатели немецких танков замерзали. На линии фронта немцы копали блиндажи, чтобы укрыться от мороза и от разрывов снарядов, но земля превратилась в камень, и, перед тем как копать, приходилось разводить большие костры. «Многие солдаты ходят, замотав ноги бумагой», — писал командир одного танкового корпуса генералу Фридриху Паулюсу. К началу декабря случаи обморожения стремительно обгоняли число раненых, до Рождества обморозилось более 100 тысяч человек.
Но ведь и Красная Армия сражалась в тех же условиях, но смогла в итоге переломить ход событий. Почему?
Для большей части населения СССР политические мотивы борьбы с фашизмом имели второстепенное значение. Основным стимулом стал врождённый патриотизм русского человека, поднявшегося на защиту родной земли. Война с гитлеризмом вскоре получила название «Великой Отечественной».
Но в тяжёлые времена народу нужен командир, вождь. Страной руководил Сталин. Тиран, восточный деспот, самодур, организатор массовых репрессий. Что ж из того? Большинство населения деспотизма, увы, не замечало или не хотело замечать. Другого вождя у страны не было. И решение Сталина остаться в столице после того, как он отдал приказ начать эвакуацию из Москвы правительственных, военных и гражданских учреждений, было воспринято в войсках с энтузиазмом.
Американский журналист Эндрю Нагорский пишет:
«Сталин был живым доказательством изречения Макиавелли: “Для государя безопаснее, чтобы его боялись, чем любили”, но временами он близко подходил к флорентийскому идеалу: “Нужно, чтобы тебя и боялись, и любили”».
Сталин это понимал. Он охотно принял сравнение войны против Гитлера с
Отечественной войной против нашествия Наполеона. Вождь пошёл ещё дальше и воззвал к памяти «непролетарских» героев русской истории — Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Кутузова.
А в радиовыступлении 3 июля 1941 года даже обратился к народу с удивительными словами: «Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!». И с беспрецедентной откровенностью заявил, что Родина находится в смертельной опасности, поскольку немецкие войска продвинулись далеко в глубь территории Советского Союза. А ведь ранее в официальных сообщениях говорилось только о тяжёлых потерях, понесённых противником…
В самые трудные дни, когда немцы находились на ближних подступах к Москве, когда над столицей нависла смертельная угроза, более 100 тысяч человек записались в дивизии народного ополчения, а четверть миллиона москвичей, в основном женщины и подростки, рыли противотанковые рвы.
7 ноября 1941 года подкрепления для армий Жукова проходили парадом у стен Кремля и прямо оттуда направлялись на передовую сражаться с захватчиками. Молотов и Берия (Сталин называл последнего «наш Гиммлер») считали идею проведения ноябрьского парада безумной, боясь авиации люфтваффе, которая тогда господствовала в воздухе.
Однако Сталин, осознавая символическую значимость проведения традиционного парада на Красной площади, приказал сосредоточить все имевшиеся в наличии силы ПВО и зенитные батареи на Московском направлении. Он прекрасно представлял себе, какой эффект произведут документальные съёмки и фотографии этого события, когда их покажут во всём мире. Теперь он знал правильный ответ на речи Гитлера: «Если немцы хотят войны на уничтожение, — заявил он накануне праздничного парада, — они её получат!»
Советское военное чудо
В один из самых трудных моментов обороны Москвы было созвано чрезвычайное заседание ГКО (Государственного комитета обороны) и Сталин приказал Жукову, который в то время жёсткими мерами укреплял оборону Ленинграда, немедленно вылететь в Москву и на месте изучить обстановку. Затем Жуков получил приказ организовать из остатков частей, вырвавшихся из окружения, новый Западный фронт — все мало-мальски боеспособные соединения направлялись на некое подобие линии фронта с приказом держаться до подхода резервов Ставки.
Жуков стал одним из организаторов того «русского военного чуда», которому не устаёт удивляться мир. Разгромленная, обес-
кровленная, почти полностью уничтоженная Красная Армия в конце ноября 1941 года словно бы восстала из мёртвых и в декабре отбросила силы вермахта от Москвы.
Исход Московской битвы решили вовсе не «генералы Грязь и Мороз» (как их часто величают на Западе), не глупость и некомпетентность Гитлера (на самом деле он был неплохим стратегом), а возросшее за четыре месяца в боях мастерство советского командования и, пожалуй, главное — самоотверженность и стойкость Русского Солдата.
Самой большой ошибкой, совершённой немецкими генералами, была недооценка простых красноармейцев — «Ивáнов», как их нередко называли нацисты. Генерал Гальдер, который в начале июля был уверен: ещё немного — и победа уже в руках у немцев, вскоре почувствовал, что уверенность эта тает. «Русские повсюду сражаются до последнего человека, — записал он в своём дневнике.
— Они очень редко сдаются». Ему докладывали, что советские танкисты не сдаются в плен, они продолжают отстреливаться из горящих танков.
Из письма к жене немецкого рядового А. Фольтгеймера, декабрь 1941 года: «Здесь ад. Русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать. Каждый час приносит страшные для нас вести… Умоляю тебя, перестань мне писать о шёлке и резиновых ботиках, которые я обещал тебе привезти из Москвы. Пойми, я погибаю, я умру, я это чувствую…»
Если дух советских солдат закалялся в сражениях, то метаморфозы, творящиеся с немецкими солдатами, шли прямо в противоположном направлении. И это — ещё один фактор, обусловивший поражение немцев в битве за Москву.
Стойкость, дисциплинированность, умение наступать и держаться в обороне отличали немецкого солдата в 1939—1941 годах. Германские генералы верили в своих подчинённых. В большинстве это были волевые, грамотные в военном отношении, хорошо вооружённые бойцы, имевшие опыт боевых действий и убеждённые в своём превосходстве над противником.
В полную силу работала и германская пропаганда. Всюду ходила по рукам брошюра «Почему мы начали войну со Сталиным». Их страницы пестрели лозунгами и призывами к германским солдатам бороться «со злыми происками проеврейского сталинского правительства».
Начало советского контрнаступления под Москвой вызвало уже панические настроения. Из письма солдата Алоиса Пфушера своим родителям от 25 февраля 1942 года: «Мы находимся в адском котле, и кто выберется отсюда с целыми костями, будет благодарить бога… Борьба идёт до последней капли крови. Мы встречали женщин, стреляющих из пулемёта, они не сдавались, и мы их расстреливали… Ни за что на свете не хотел бы я провести ещё одну зиму в России…»
И ещё одна характерная выдержка из письма ефрейтора Якоба Штадлера, написанного 28 февраля 1942 года: «Здесь, в России, страшная война, не знаешь, где находится фронт: стреляют со всех четырёх сторон…»
В ходе отступления к худшему менялись взаимоотношения между солдатами в боевых частях.
Появились недостойные военнослужащих вермахта поступки — кража у товарищей, грабежи, драки. Возникло и ироническое отношение к наградам. После учреждения в 1942 году медали за зимнюю русскую кампанию ей тут же дали прозвище: «Орден замёрзшей плоти».
Вскоре стали проявляться и гораздо более серьёзные примеры недовольства солдат. Так, командующий 6-й армией фельдмаршал Вальтер фон Райхенау буквально потерял самообладание, когда накануне Рождества на стене дома, предназначенного для его штаб-квартиры, обнаружил надпись: «Мы хотим обратно в Германию! Нам это надоело. Мы грязные и завшивленные и хотим домой!»
Об огромном моральном уроне, который немцы понесли зимой 1941 года, говорят и такие факты: гитлеровские военные трибуналы осудили тогда 62 тысячи солдат и офицеров — за дезертирство, самовольный отход, неповиновение и т.д. Тогда же от занимаемых постов были отстранены 35 высших чинов. Среди них — генерал-фельдмаршалы Вальтер фон Браухич и Фёдор фон Бок, командующие 2-й и 4-й танковыми армиями генералы Хайнц Гудериан и Эрих Гёпнер и другие.
Откат немцев от Москвы
Враг, оказавшийся в некоторых местах всего в 25 километрах от столицы, был остановлен и лишён способности продолжать наступление. А затем начался отход немецких войск на запад. 5 декабря 1941 года войска Калининского фронта под командованием генерала Ивана Степановича Конева атаковали немецкие войска. Залпы «катюш», которым солдаты вермахта дали название «сталинские оргáны», возвестили о начале решительного контрнаступления.
Задержки и проволочки с наступлением немцев на Москву дали Сталину время убедиться в том, что Япония, союзница Германии, не намерена нападать на Советский Союз с востока. Рихард Зорге выяснил, что Япония планирует нанести удар не по советскому Дальнему Востоку, как ожидалось, а в районе Тихого океана, против американцев. Всё это позволило перебросить на защиту Москвы по Транссибирской железнодорожной магистрали стоявшие на маньчжурской границе сибирские дивизии. И первые два стрелковых полка сибиряков сразу же вступили в бой с дивизией СС «Дас Рейх» на Бородинском поле.
Очень скоро стало ясно, что советское командование планирует окружить противника. В полосы предстоящих боевых действий советских войск стали выдвигаться резервные армии. Были проведены и две воздушные операции по разгрому авиации противника: впервые советская авиация завоевала оперативное господство в воздухе.
Армии фон Бока начали стремительно отступать и за десять дней отошли на 150—400 километров. Были полностью освобождены Московская, Тульская и Рязанская области, многие районы Калининской, Смоленской и Орловской областей. Немцы потеряли свыше 400 тысяч человек, 1300 танков, 2500 орудий, свыше 15 тысяч машин и много другой техники. В Московской битве советские войска впервые с начала Второй мировой войны нанесли крупное поражение армиям фашистской Германии.
Ещё предстояли Сталинградское сражение и битва на Курской дуге, операция «Багратион» (освобождение Белоруссии) и финальный эпизод — взятие Берлина.
В книге «Танковый блицкриг» военный историк Михаил Борисович Барятинский пишет: «…Налицо явная недооценка противником как военных ресурсов, так и мобилизационных возможностей Советского Союза, приведшая к непониманию того факта, что окончательно и бесповоротно разгромить Красную Армию в приграничном сражении нельзя.
На смену разбитой всё равно придёт ещё одна Красная Армия. Это в Европе разгром армии означал и одновременный захват всей или почти всей территории страны. В России такой номер не проходил».
Когда немецкая армия приблизилась к Москве, миллионы бежали, но некоторые остались сражаться победа. Гитлер не сомневался: армии Сталина будут разбиты. Москва падет в течение нескольких недель. С самого начала его танки продвигались с такой скоростью и уничтожали сталинские армии с такой легкостью, что большая часть остального мира, включая Америку и Великобританию, разделяли ту же точку зрения. К середине сентября танки были более чем на полпути к месту назначения, а советская столица находилась всего в 250 милях впереди.
Советский диктатор Иосиф Сталин держал свой народ в неведении об угрозе. Диета из лжи и полуправды создавала впечатление, что, несмотря на тяжелые бои, «фашистские полчища» неизбежно потерпят поражение. Но безжалостное замалчивание правды Кремлем не могло предотвратить просачивание слухов сквозь защитный барьер официальных новостных каналов.
К октябрю эти слухи распространились. Москва была в опасности.
7 ОКТЯБРЯ 1941 Питер Миллер, британский историк, работавший над проектом в Российской академии наук в Москве, отмечал: «Ощущение приближающейся катастрофы витает в воздухе и бесконечные слухи. Настроение сегодня особенно плохое».
Большинство русских солдат на фронте, не желая тревожить свои семьи или опасаясь цензуры, старались избегать описания масштабов кризиса. Но нельзя было сдержаться: «Не верьте ни газетам, ни радио; то, что они говорят, — ложь. Мы все это прошли и все видели, как немцы гонят нас, — наши не знают, куда бежать; нам не с чем бороться; а когда немцы догоняют нас, нашим людям не в чем спасаться. У нас нет горючего, поэтому они бросают наши машины и танки и бегут за ним».
Советский диктатор Иосиф Сталин, изображенный на пропагандистском плакате управляющим кораблем государства, поначалу мало рассказывал гражданам об угрозе, подпитывая столичные слухи.
(Universal History Archive/Universal Images Group через Getty Images)Партийный функционер Виктор Кравченко стал свидетелем постепенного распада Москвы. «Город, как и человек, может страдать от нервного срыва, — вспоминал он. «Трамваи и автобусы работали урывками. Магазины в основном были пусты, но люди все равно выстраивались в очереди. Дома и офисы не отапливались; вода и электричество были прерывистыми и ненадежными. Впервые за двадцать лет я услышал ругань чиновничества».
Страх, лишения и подавляемое отвращение к советской тайной полиции — НКВД — и другим инструментам репрессивного государства вызвали нечто вроде прогерманской реакции. Нацистская пропаганда, намекавшая на восстановление личных свобод и собственности на землю после того, как еврейско-большевистский заговор был разрушен, осталась без внимания меньше, чем могла надеяться партия. Художник Александр Осмеркин был настолько уверен, что при нацистах все будет хорошо, что упрекнул друга, который пытался покинуть Москву до прибытия их войск.
— Ты сошел с ума? — спросил он. «Извините за грубость, но от кого вы бежите? Вы действительно верите нашей дешевой пропаганде? Они [немцы] ведь самые культурные люди в Европе. Я уверен, что они не будут преследовать таких, как мы с вами». Он так стремился обеспечить свое будущее при нацизме, что вынес из своей квартиры все компрометирующие брошюры, книги, фотографии и «всю остальную грязную большевистскую дребедень».
Однако по большей части даже менее ярые коммунисты относились к перспективе победы нацистов с ужасом. Они с пренебрежением относились к нацистским листовкам, развевавшимся над городом, любезно предоставленным люфтваффе. По словам Кравченко, намекая на то, что Россия снова будет течь молоком и медом под благосклонным надзором Третьего рейха, нацистские пропагандисты поступили «крайне глупо». Такая пропаганда была не только «высокомерной», но и допустила кардинальную ошибку, «смешав любовь к родине с любовью к Сталину». 900:05 Москвичи собираются перед громкоговорителем, чтобы послушать объявление Гитлером войны Советскому Союзу и ответ министра иностранных дел Вячеслава Молотова. (AKG-images/Voller Ernst/Chaldej)
В конце первой недели октября Кремль внезапно решил, что официальной линии больше не может быть. Вместо объявлений о упорных, но неизбежных победах над гитлеровскими полчищами газета Красной Армии Красная Звезда неожиданно оповестила общественность о том, что «само существование Советского государства находится в опасности». 9 октября, газета призывала каждого советского гражданина «стоять твердо и сражаться до последней капли крови» за спасение нации. В тот же день «Правда », официальная газета Коммунистической партии, призвала москвичей «мобилизовать все свои силы для отражения наступления врага», а на следующий день более мрачно предупредила, что враг пытается «через широкую сеть своих агентов, шпионов и агентов-провокаторов для дезорганизации тыла и создания паники».
Неудивительно, что такие увещевания не достигли желаемого эффекта. Настойчиво тревожа общественность заголовками типа «Родина в серьезной опасности», средства массовой информации лишь стимулировали новые слухи. Подруга рассказала Ирине Кройзе, медсестре-стажеру, что городских детей эвакуируют из Москвы и что столицу покинули и лидеры страны. «Правда это или нет, — отметила она, — правительство молчит, и это повергает общественность в депрессию. Люди чувствуют себя совершенно потерянными. Вчера я видел на улице человека, который нес пустой гроб. Старушка, остановившая меня в нескольких шагах от него, убежденно сказала: «Какому счастливчику достался этот гроб. Он мертв, и ему не нужно беспокоиться о сражении».
ДЛЯ САБОТАЖА ВРАГА Первый секретарь Московского горкома КПСС Александр Щербаков приступил к созданию отрядов сопротивления. НКВД должен был контролировать это подпольное движение, управляемое партийными кадрами, набранными из каждого района города. Щербаков, стены его кабинета были увешаны подробными картами города, лично интересовался процессом отбора. Собеседуя с одним кандидатом, он сообщил незадачливому рекруту, что Сталин сам требовал этого последнего неповиновения врагу.
— Ты понимаешь, насколько это серьезно? — спросил он. — Да, Александр Сергеевич. — Ты понимаешь опасность? «Да, если я ошибусь, я окажусь на немецком эшафоте».
Были еще более насущные приоритеты: гигантская задача по демонтажу многих сотен заводов, производящих военные грузы, и транспортировка их на сотни миль в относительно безопасные районы Урала, Поволжья, Западной Сибири, Казахстана или Средней Азии, чтобы быть собран и готов к производству в течение 14 дней. В течение шести недель 498 предприятий вместе с 210 000 рабочих были перевезены в то или иное из этих отдаленных мест. К ноябрю таким образом будет спасено более 1500 заводов — 1,5 миллиона поездов.
Это было возможно только потому, что партийная машина смогла реквизировать огромное количество героически податливых патриотов. Журналист газеты «Правда » в несколько преувеличенных выражениях описал одну типичную сцену: «Земля была подобна камню, промерзшему от наших лютых сибирских морозов. Топоры и кирки не могли разбить каменистую почву.
В свете АРК-ламп люди всю ночь рубили землю. Они взорвали камни и мерзлую землю и заложили фундамент. У них были опухшие от обморожения ноги и руки, но с работы они не ушли. Над схемами и чертежами, разложенными на упаковочных ящиках, бушевала метель. Сотни грузовиков подъезжали со стройматериалами. На 12-й день в новостройки со стеклянными крышами стала прибывать техника, покрытая инеем. Жаровни держали зажженными, чтобы разморозить машины. А через два дня военный завод запустил производство».
Заводы, которые нельзя было демонтировать, должны были быть взорваны, если танки ворвутся в город. Также были подготовлены к уничтожению продовольственные склады и холодильные установки, вокзалы, трамвайные и троллейбусные депо, электростанции. Под мостами разместили заряды взрывчатки. Не обошли вниманием и Большой театр, и монетный двор, и центральный телеграф, и телефонную станцию. Все важные экономические активы должны были быть уничтожены без возможности использования, если немцы прорвут оборону города.
В качестве последнего шага, чтобы не дать немцам зайти так далеко, было приказано построить три концентрических уровня защиты, окружающих город: танковые ловушки, рвы и заборы из колючей проволоки. Шестьсот тысяч москвичей подчинились призыву явиться на задание, вооруженные лопатами и, если они есть, топорами, кирками и ломами. Эта ветхая армия рабочих — мужчин и женщин — работала в бешеном темпе за скудную еду в ухудшающуюся погоду. Пронизывающий ветер и проливной дождь, смешанный со снегом, а также нехватка тяжелого оборудования в совокупности делали их задачу изматывающей. Но они упорствовали. Если патриотизма было недостаточно, они знали, что уклоняться от исполнения обязанностей нельзя и что злодеи столкнутся с полным гневом карательного государства.
Любимец Сталина генерал Георгий Жуков был особенно впечатлен работницами: «Я видел тысячи и тысячи московских женщин, непривычных к тяжелому труду и покинувших свои городские квартиры легко одетыми, работающими на этих непроходимых дорогах, в этой грязи, рытье противотанковых рвов и траншей, возведение противотанковых заграждений и баррикад, таскание мешков с песком.
Грязь прилипала и к их ботинкам, и к тачкам, которыми они возили землю, и добавляла невероятную нагрузку на лопаты, которые были незнакомы в женских руках».
К 15 ОКТЯБРЯ напряжение в столице было ощутимым. Вдалеке отчетливо послышался стук артиллерийских орудий. Вверху бубнили вражеские самолеты. Слух рос слухом: немцы вышли на окраину города; их шпионы были замаскированы под советских солдат; десантники высадились в ближайшем лесу или на Красной площади; танки скоро будут на улице Горького; город вот-вот должен был пасть; Сталин либо был свергнут, либо уже уехал из Кремля в неизвестном направлении.
Случилось так, что советский диктатор находился в своем кремлевском кабинете с раннего утра того дня, запертый на встречах с высокопоставленными членами высшего политического органа партии, Политбюро.
Они согласились, что у правительства нет другого выхода, кроме как эвакуировать правительство в город Куйбышев (ныне Самара), в 660 милях к юго-востоку. К министру иностранных дел были вызваны послы Великобритании и США. Вячеслав Молотов выглядел измученным. «Я никогда не видел его таким усталым и больным. Очевидно, он не спал всю ночь, и это решение, как видно, ужасно его задело», — отметил британский посол сэр Стаффорд Криппс. Им сказали собрать вещи и той же ночью уехать в Куйбышев. Сотрудники иностранного посольства успели только упаковать свои сумки и сжечь любые файлы и бумаги, которые в противном случае могли бы попасть в руки нацистов, прежде чем поспешили на вокзал. Они обнаружили, что он уже забит огромным количеством русских, стремящихся бежать из столицы.
Некоторые представители большевистской элиты не смогли подать пример, которого можно было бы ожидать от хороших коммунистов.
Многие не стали ждать разрешений, чтобы присоединиться к исходу. Лимузины высокопоставленных чиновников и членов их семей прокладывали себе путь сквозь растущий поток тяжело нагруженных конных повозок, крестьян, пасущих крупный рогатый скот и овец, и простых граждан, демонстрирующих свое доверие чиновникам голосованием ногами. Сотрудник британского посольства написал, что некоторые из этих людей «должны были быть на последней стадии усталости, поскольку мы видели, как многие падали или падали на обочине. Поток машин был непрерывным как ночью, так и на следующий день… Машины гудели, а шоферы ругались во всех направлениях».
Не все думали бежать. Вместе с группой сокурсников 20-летний Андрей Сахаров, впоследствии ставший всемирно известным физиком-ядерщиком и диссидентом, пробрался сквозь толпу к Московскому государственному университету, чтобы посмотреть, не сможет ли он чем-нибудь помочь. Местный партийный секретарь расправился со студентами. «Когда мы спросили, можем ли мы сделать что-нибудь полезное, — писал Сахаров, — он дико уставился на нас и выпалил: «каждый сам за себя».
Через несколько дней будущий лауреат Нобелевской премии мира сам получил указание уехать. по железной дороге в Туркмению, где должен был быть воссоздан университет. Он проработал почти всю дорогу медленной 2000-мильной поездки на поезде до Ашхабада: «Я читал книги Якова Френкеля по квантовой механике и теории относительности [и] внезапно пришел к новому пониманию этих предметов».
Уже известный композитор Дмитрий Шостакович был не столь оптимистичен. Он хотел остаться в блокадном Ленинграде, где служил пожарным. Однако в конце сентября ему было приказано покинуть любимый город и отправиться в относительно безопасную Москву. Как только он прибыл, он снова был в движении. 16 октября вместе с небольшой армией писателей, художников, музыкантов и артистов он с семьей ютился на покрытом слякотью перроне в ожидании куйбышевского поезда. Московская культурная элита боролась за места в предназначенных для них вагонах. Стоя с детским горшком в одной руке и швейной машинкой в другой, Шостакович растерялся.
В конце концов для великого человека нашлось место в одном из вагонов с реквизитом и персоналом Большого театра. Вскоре после того, как поезд отошел от станции, он понял, что оставил два чемодана на платформе — затруднительное положение, от которого его лишь частично спасла щедрость попутчиков, которые дали ему носки и запасную рубашку, а также другие предметы первой необходимости. .
В отличие от Сахарова, Шостакович не мог работать в пути. «Как только я сел в поезд, во мне что-то щелкнуло. Я не могу сейчас сочинять, зная, сколько людей гибнет», — сказал он. Тем не менее ему удалось завершить свою знаменитую Ленинградскую симфонию — Симфонию № 7 — через 10 недель.
Будущий лауреат Нобелевской премии мира Андрей Сахаров стал свидетелем бегства граждан из Москвы. Предложив помощь в университете, в котором он учился, Сахарову ответили: «Каждый сам за себя». (Американский институт физики) ТОТ ДЕНЬ, 16 ОКТЯБРЯ , стал известен как день «Великой паники». В утренних сводках радиопередач сообщалось, что «немецко-фашистские войска» бросили «против наших войск большое количество танков и мотопехоты, а на одном участке прорвали нашу оборону».
«Правда » предупреждала, что «враг угрожает Москве».
В одночасье коммунистическая дисциплина уступила место социальной анархии. Один потрясенный наблюдатель, Николай Вержбицкий, журналист, придерживавшийся партийной линии, когда писал для своей газеты, выразил свое смятение в уединении своего дневника: «В очередях драки, стариков давят, в очередях давки. , молодежь мародерствует, а милиционеры шатаются по тротуарам группами по два [–] четыре человека, курят и говорят: «У нас нет инструкций» 9 .0005
Как будто дамбу внезапно прорвало, выпустив поток обиды и ненависти к тем начальникам и членам партии, которые оставили свои посты, не думая о своих рабочих. Вержбицкий был ожесточен и обвинял власти: «Истерия наверху дошла до масс. Они стали вспоминать и подсчитывать все обиды, репрессии, несправедливости, давление, бюрократические происки чиновничества, презрение и самодовольство членов партии, драконовские порядки, лишения, систематический обман масс, самовосхваления газет.
Это ужасно слышать. Люди говорят от сердца. Может ли город выстоять, когда он в таком настроении?»
Какое-то время казалось, что нет. В гневе и возмущении обычно законопослушные граждане обратились к самосуду. Некоторые не только искали мести, но и находили удобных козлов отпущения. Произошла уродливая вспышка антисемитизма, само существование которого партия яростно отрицала, но который долгое время скрывался под поверхностью народных настроений. Он не ограничивался толпой. Время от времени подобные чувства давали волю верным коммунистическим кадрам, разгневанным бежавшими сверстниками.
Как администратор колледжа можно было бы предположить, что В. Воронков не разделял подобных предрассудков, но он был возмущен в день «Великой паники», когда «толпа еврейских «учителей» ворвалась в мой кабинет в утро, а также аспиранты, исследователи, сотрудники и библиотекари. Губы у них дрожали, все они были белые, негодяи. Они были очень счастливы, зарабатывая две тысячи в месяц. Они требовали, чтобы я подписал их документы на эвакуацию.
Я отказался от них; Мне было противно это стадо коротконогих толстяков». Злость он направил и на коллег, уже покинувших институт: «Директор угнал машину, заведующие кафедрами оставили двери открытыми, со всеми студенческими работами, незаконченными бумагами. Негодяи, трусы».
К настоящему времени не хватало даже основных продуктов питания. Однажды Воронков провел целый день в очереди за едой, которую он описал как «длинную, как гигантские питоны, и злую, как сотня гиен». Ему потребовалось два с половиной часа, чтобы купить пару фунтов рогаликов; три часа на один фунт мяса; и, после еще более длительного ожидания масла, он пришел в ярость, когда лавка совсем опустела «из-за проклятых баб, которые изготовили 12-15 «рабочих» карточек и взяли по 2-3 кило [около четырех-семи фунтов] каждая. Я был готов кусать людей».
Была жестоко разоблачена неспособность советского режима общаться со своими подданными, кроме как на языке, способном усугубить тревогу и недоверие. Алексей Шахурин, нарком авиационной промышленности, был ошеломлен, когда группа рабочих, которым было приказано найти дорогу на свой вновь собранный завод на Урале, сообщила ему, что им не заплатили и не посоветовали, как найти жилье, купить продукты, или воспитывать своих детей так далеко от Москвы.
Шахурин всячески их успокаивал, но настаивал на том, что приоритетом является постройка новых самолетов. Никто не возражал ему, но одна женщина, расстроенная до слез, подошла к нему и закричала: «Мы думали, что все ушли, а вы нас бросили!» Шахурин возвысил голос над шумом: «Если вы имеете в виду правительство и армию, то никто не ушел. Все в сборе. Все на своих постах, но мы направляем заводы туда, где они смогут продолжать производить современные самолеты для нашей армии». Это явно успокоило атмосферу.
Анастас Микоян, член Политбюро, ответственный за перемещение ключевых производств, был еще одним министром, который бросил вызов гневу рабочих, пытаясь подавить беспорядки. На автозаводе имени Сталина он застал директора и высокопоставленного профсоюзного деятеля, которые яростно спорили с толпой из нескольких тысяч разгневанных рабочих. Увидев Микояна, рабочие обернулись к нему, требуя: «Почему правительство сбежало?» Микоян пытался их успокоить. «И Сталин, и Молотов здесь, — объяснил он, — министерства уехали, потому что линия фронта приблизилась к Москве.
Теперь вы должны быть спокойны. Пожалуйста, прекратите нападать на режиссера и идите домой». Успокоившись наконец, толпа рассеялась. 900:05 Солдаты Красной Армии управляют зенитным орудием на крыше гостиницы «Москва» в центре Москвы. Немецкая авиация наносила удары, но последствия были минимальными. (Олег Кнорринг/Sputnik Архив РИАН)
НЕПОСРЕДСТВЕННО ПОСЛЕ паники Сталину посоветовали покинуть Москву. Вместо этого он поселился в бомбоубежище станции метро, где для него были подготовлены офис и жилые помещения в наборе кабинок, закрытых от посторонних глаз. Тем временем, предполагая, что он покинет столицу, его команда подготовила специальный поезд, чтобы отвезти его в Куйбышев, где в подземном бункере у берегов Волги была собрана копия его кремлевской квартиры. Четыре самолета Douglas DC-3 находились в резерве на случай, если он предпочтет добраться туда по воздуху. Но в какой-то момент в эти критические часы главнокомандующий Советского Союза ясно дал понять, что останется в Москве.
19 октября Сталин решительно взялся за восстановление дисциплины, введя в столице «осадное положение». Общественности напомнили, что «нарушители порядка будут незамедлительно привлечены к ответственности судом военного трибунала, а провокаторы, шпионы и другая вражеская агентура, пытающаяся нарушить порядок, будут расстреляны на месте». Это была не пустая угроза. Перед НКВД была поставлена задача защищать не только город от врага, но и своих граждан. Один из ее членов, Михаил Иванович — снайпер, которому поручено охранять Спасские ворота Кремля с насеста на втором этаже ГУМа, — не колеблясь: «Нужно, совершенно необходимо навести порядок. И да, мы расстреливали людей, которые отказывались выходить из магазинов и офисов, где хранились продукты и другие товары».
Недостаточно оснащенные войска вермахта сражаются суровой советской зимой. Немецкий пропагандистский текст на обороте оригинальной фотографии гласил: «Метели бушуют на Востоке, но не могут сломить волю наших солдат».
Но погода оказалась сильным противником. (Berliner Verlag/Picture Alliance через Getty Images)Это было безжалостно, но сработало. Ирина Краузе испытала большое облегчение. 20 октября она отметила: «Порядок восстанавливается: предприятия работают, полиция очень сосредоточена на проверке паспортов, [а] в магазинах немного еды. Газеты пишут о суде над группой паникеров и дезертиров».
Хаос и беззаконие не утихли в одночасье, но в считанные дни сталинские порядки были восстановлены. В городе не закончились продукты, вновь открылись магазины и киоски, рабочие получили зарплату, трамваи и поезда стали ходить более-менее вовремя, вновь открылись театры и кинотеатры.
Однако это не означало, что столица чувствовала себя в безопасности. Враг все еще приближался. Но когда осень сменилась зимой, продвижение немцев было извилистым, изнурительным и пропитанным кровью. Войска продвигались вперед в ухудшившейся погоде. Постоянные дожди превратили дороги в липкие трясины.
А когда выпал снег, температура упала до 20 градусов мороза. Из-за отсутствия соответствующей одежды тысячи немецких солдат умерли от обморожения. Многие погибли.
Однако погодные явления были не причиной кризиса, с которым столкнулось гитлеровское передовое командование, а симптомом. К ноябрю они столкнулись с острой нехваткой бронетехники, грузовиков, запчастей и топлива. Они также теряли людей — убитыми, ранеными или взятыми в плен — с угрожающей скоростью. За высокомерием Гитлера скрывался катастрофический провал предусмотрительности, планирования и логистической организации. Причем, чем ближе немцы подходили к Москве, тем отчаяннее сражалась Красная Армия. Свою роль сыграло принуждение — «трусов» расстреливали толпами, — но по большей части сталинские мужчины и женщины сражались с фанатичной решимостью патриотов, знавших, что на карту поставлено выживание Родины.
Что для России это было «сделай или умри».
Возможно, несколько немецких солдат мельком увидели очертания Москвы вдалеке, но их танки никогда не приближались к городу ближе, чем на 20 миль. К началу декабря, через пять месяцев, три недели и шесть дней, операция «Барбаросса» подошла к своему роковому завершению. Отступление стало неизбежным. Москве больше ничего не будет угрожать. ✯
Битва за Москву: насколько успешной была операция «Тайфун»?
Это должна была быть «решающая» битва. План операции «Тайфун», начатой в самом конце 19 сентября41, предвидел, что покалеченным остаткам Красной Армии придется оборонять западные подступы к Москве, и там она будет разгромлена. Кампания Барбаросса началась, когда Адольф Гитлер вторгся в Советский Союз 22 июня 1941 года; это поражение перед Москвой должно было привести войну на востоке к триумфальному завершению.
Суть плана Германии «Барбаросса» заключалась в том, чтобы вести транспортную войну. Первоначально предполагалось, что полномасштабные боевые действия в Советском Союзе продлятся всего пару месяцев.
Под общим командованием фельдмаршала Вальтера фон Браухича три группы армий должны были продвинуться к линии рек Даугава и Днепр, на 350 миль вглубь советской территории и еще примерно на 300 миль к западу от Москвы. Ожидалось, что Красная Армия будет сосредоточена в этих западных окраинах; там его нужно было раздавить. В июне и июле действительно были достигнуты ошеломляющие успехи, но Советы смогли развернуть резервы войск и техники на второй линии обороны. И не было политического коллапса. В конце июля Гитлеру пришлось принимать решения о более глубоком продвижении, за линию Даугава-Днепр. Браухич и его старшие генералы предпочитали двигаться прямо на Москву с группой армий «Центр». Вопреки их совету фюрер использовал свои танковые силы против Киева на юге и Ленинграда на севере.
- Подробнее | Хронология Второй мировой войны: 20 важных дат и вех, которые вам нужно знать
6 сентября, когда Киев был готов попасть в руки немцев, а осада Ленинграда вот-вот должна была начаться, Гитлер наконец уступил своим генералам.
Он согласился сосредоточить силы для прямого удара в сторону Москвы. Потребовалось три недели, чтобы собрать силы в составе группы армий «Центр» фельдмаршала Федора фон Бока. Операция получила кодовое название «Тайфун». Целью были главные силы Красной Армии, расположенные на линии север-юг примерно в 150 милях от Москвы, примерно между городами Вязьма и Брянск. Немцы знали эти силы как «Heeresgruppe [группа армий] Тимошенко» по имени советского маршала, который командовал этими силами в течение нескольких месяцев.
Группа армий должна быть разгромлена и уничтожена за то ограниченное время, которое осталось до наступления зимы
ограниченное время, которое осталось до наступления зимней погоды». (На самом деле маршала Тимошенко недавно перебросили на Украину, а атакуемые силы фактически представляли собой три группы армий, из которых наиболее важной была Западная группа армий генерала Ивана Конева.)
Битва за Москву была долгой, длилась четыре месяца и распадалась на несколько фаз.
Первая фаза, начавшаяся 30 сентября, позже была известна в Советском Союзе как Вяземско-Брянское сражение. Они были застигнуты врасплох, и приказ отступить, чтобы избежать окружения, пришел слишком поздно. В клещи трех танковых групп попали 64 стрелковые дивизии (из 95) и 11 танковых бригад (из 13). Погибло миллион советских солдат; около 600 000 из них стали военнопленными.
Около 600 000 советских военнопленных попало в плен в Вяземско-Брянском сражении. (Изображение Getty Images)
Благодаря этому успеху Typhoon, похоже, достиг своей цели. На пресс-конференции 9 октября глава прессы рейха Отто Дитрих фактически заявил, что победа была достигнута: «Кампания на восток была решена разгромом группы армий Тимошенко». Völkischer Beobachter, газета нацистской партии, пестрела лозунгом: «Великий час настал: кампания на востоке решена!» Рано утром 8 октября генерал Георгий Жуков, сменивший Конева на посту командующего Западной группой армий, описал ситуацию по телефону Сталину.
«Главная опасность сейчас в том, что почти все маршруты в Москву открыты», — сказал он. «Слабые силы прикрытия на Можайском рубеже не могут быть гарантией от внезапного появления перед Москвой танковых войск противника». Город Тверь (тогда известный как Калинин), находившийся всего в 101 миле к северо-западу от столицы, пал 14 октября. На следующий день Сталин приказал эвакуировать правительственные учреждения из Москвы.
Больше похоже на это
Однако, вопреки ожиданиям, немцы не смогли продолжить наступление на Москву после победы. Предстояло разобраться с силами противника, окруженными под Вязьмой и Брянском. Транспортная система вермахта уже была перегружена. Особенно показательно было наступление сезона осенней слякоти и дождей, известного как распутица, что делало невозможным быстрое передвижение. Тем не менее Гитлер оставался уверенным. В речи перед старой гвардией нацистской партии в Мюнхене 8 ноября он объявил, что Красная Армия потеряла в войне до сих пор 8–10 миллионов солдат: «Ни одна армия в мире не может оправиться от этого — даже российская.
».
Решение не на жизнь, а на смерть
Только 15 ноября, через месяц после победы под Вязьмой-Брянском, начался второй этап битвы под Москвой. Худшее из распутицы миновало; погода становилась холоднее, но земля начала твердеть. Сразу за линией фронта состоялась встреча на высшем уровне руководителей вермахта под руководством начальника германского Генерального штаба генерала Франца Гальдера. Несмотря на опасения некоторых генералов, план Гальдера о дальнейшем наступлении возобладал; его поддержал фельдмаршал фон Бок. Теперь задача заключалась в том, чтобы окружить Москву. Колонны клещей — три танковые группы — должны были продвигаться к северу и югу от города. И все же две недели боев не принесли крупных успехов немцам. Фон Бок теперь запросил остановку ввиду истощения его людей и отсутствия резервов. Он даже предложил отойти на небольшое расстояние и занять удобную для обороны позицию. Однако Гальдер настаивал на том, что русские исчерпали свои подкрепления. «Расход сил нас тоже беспокоит», — признался он.
«Но нужно собрать последние силы, чтобы повергнуть врага». Определенный прогресс продолжался. 30 ноября части танковой дивизии достигли Красной Поляны, всего в 20 милях к северу от Кремля. В своем боевом дневнике от 2 декабря Гальдер отмечал: «Оборона противника достигла своего апогея. Никаких новых [советских] сил».
Сезон дождей в России, известный как распутица, сделал невозможным быстрое передвижение. (Фото из Hulton Archive/Getty Images)
Сила Красной Армии была ключевым вопросом. В действительности особенно важной была способность Советов мобилизовать резервы в гораздо больших количествах, чем ожидали немцы. В некотором отношении август был решающим периодом для будущего сражения под Москвой, потому что именно тогда в глубине центральной России начали формироваться новые дивизии и бригады. Важное значение имели также свежие дивизии, переброшенные из Сибири, хотя они составляли лишь 15–20 % сил, защищавших Москву.
После 15 ноября Сталину предстояло принять решение об ответе на возобновившееся немецкое наступление.
Жуков считал, что немцы растянуты, Москву можно удержать и контратаку организовать, если ему дадут подкрепление. По словам Жукова, Сталин спросил его: «Вы уверены, что мы сможем удержать Москву? Я прошу тебя с болью в душе. Говорите честно, как коммунист». После гарантий Жукова Сталин согласился высвободить ряд резервных дивизий, которые собирались к востоку от Москвы. Это был вопрос жизни или смерти: если Москва падет, то не будет никакой поддержки. 29В ноябре, уверяя Сталина, что немцы истощены, Жуков запросил и получил разрешение действовать. Ему были переданы две вновь развернутые армии.
‘Вы уверены, что мы сможем удержать Москву?’ Сталин умолял Жукова
Кульминация битвы под Москвой наступила в первую неделю декабря, когда усилились контратаки советских войск, в основном Западной группы армий Жукова. Обычные отчеты, как официальные, так и исторические, обычно изображают 6 декабря как момент истины, но это слишком точно. Та суббота мало чем отличалась от дней до и после нее.
Не было тщательно рассчитанного внезапного удара, как это произошло под Сталинградом 11 месяцев спустя. Атака, запланированная на 3 декабря, была отложена. Первое движение красных войск было фактически совершено северо-западнее Москвы 5-го числа группой армий Калинина. Но день ото дня усиливающийся натиск войск Жукова отбрасывал немцев назад.
Зенитные орудия защищают Москву. В глубине возвышается культовая советская статуя двух рабочих Веры Мухиной. (Фото: Sovfoto/Universal Images Group через Getty Images)
Конечно, прошло какое-то время, прежде чем советское руководство убедилось, что ситуация изменилась. Лишь 12-го Москва была наконец готова объявить о судьбе северного и южного флангов немецкого удара: «В результате начавшегося контрнаступления обе эти силы разбиты и стремительно отходят, бросая технику и вооружение , и терпит огромные убытки». На следующий день фотография генерала Жукова появилась на первой полосе газеты коммунистической партии «Правда». Немцы, конечно, не были готовы публично признать кризис.
10 декабря Гитлер произнес крупную речь, в которой не упомянул о неудачах; о тяжелых боях в немецких СМИ не сообщалось. Но на самом деле передовые генералы и их люди, отступавшие по замерзшему полю боя, осознавали, насколько отчаянным стало положение группы армий «Центр».
Ограничение урона
Битва за Москву не закончилась в первую неделю декабря. Заключительный этап включал в себя затяжной воздушный бой в лесах к западу от советской столицы. Лидеры обеих сторон имели в виду опыт Наполеона в 1812 году, когда отступление из Москвы сломало хребет Grande Armée и привело в конечном итоге к поражению Франции. Оставалось выяснить, насколько тяжелым будет поражение немцев. Морозная погода усложнила их положение; отступление могло легко превратиться в бегство. В начале декабря Сталин уже отчаялся удержать свою столицу; через две недели, 13-го, он приказал своим старшим генералам «заманить врага в ловушку… дать немцам шанс сдаться и обещать пощадить их жизни, а если не сделают, то уничтожить их до последнего человека».
Накануне генерал Гальдер самым серьезным образом охарактеризовал ситуацию: «Мне ясно, что это самая опасная ситуация за две мировые войны».
Техника, брошенная немцами в заснеженных лесах Подмосковья. (Фото ТАСС через Getty Images)
Немецкая армия выжила. Движение в зимних условиях было затруднено для обеих сторон, а новые дивизии Красной Армии имели слабую подготовку и ограниченное оснащение. Гитлер сыграл свою роль, взяв на себя непосредственное командование армией. «Больших отступлений проводить нельзя», — объявил он в своем знаменитом приказе от 18 декабря. «Войска вынуждены оказывать фанатичное сопротивление на занимаемых ими позициях, не отвлекаясь на прорывы противника во флангах или в тылу». Немцы действительно смогли удержать ключевые дороги и железные дороги. В середине февраля Гитлер мог правдиво сказать своим командирам групп армий, что «опасность паники в смысле 1812 года» «устранена». Красная Армия продолжала наступление на широком фронте в феврале, марте и 19 апреля.
42, но понесли большие потери ради небольшого выигрыша.
- Подробнее | 11 самых значимых сражений Второй мировой войны
Несбывшиеся надежды немцев
Битва под Москвой в итоге оказалась решающей, но не такой, как ожидали Гитлер и его генералы в сентябре, и не такой, как ожидали Сталин и Жуков. надеялись на после первой недели декабря. На оперативном уровне битва под Москвой была для вермахта не такой страшной, как Сталинградская битва. После неудачи под Москвой немцам пришлось грубо отступить к линии, все еще глубоко в России, где они были развернуты в начале октября. Несмотря на кровавый приказ Сталина, ни одна крупная немецкая группировка не была захвачена, не говоря уже о том, чтобы быть уничтоженной. Однако глубже в центральную Россию, чем в декабре 19-го года, немцы уже никогда не проникнут.41. Когда в мае 1942 года Гитлер снова напал на юг России, у него были новые цели: не полное свержение советской власти одним ударом, а скорее захват жизненно важных ресурсов на Кавказе.