Жан-Люк Нанси: БОГ БЕЗ ИСПОВЕДИ И ИСПОВЕДАНИЯ

20 сентября 2016 года в Конференц-зале ЕУСПб состоялась лекция Ж.-Л.Нанси (Университет Страсбурга) с последовательным переводом А.Магуна

АРТЕМИЙ МАГУН: Добро пожаловать в Европейский университет в Санкт-Петербурге. Если вы здесь давно не бывали, мы рады снова вас видеть. Сегодня состоится день Жана-Люка Нанси, который будет состоять из двух частей: лекция Жана-Люка Нанси на тему «Бог без исповеди и исповедания», что в переводе одно и то же французское слово confession, круглый стол на тему «Боги материалистического общества».

Жан-Люк Нанси – крупнейший современный философ, который начал свою деятельность еще в конце 60-70-х годах в школе, которая сформировалась вокруг Жака Деррида, но впоследствии создал вместе с Филиппом Лаку-Лабартом оригинальную школу философии в Страсбурге. Нанси занимается развитием деконструкции, развитием французского хайдеггерианства в сторону, связанную с сутью социальных отношений. Сегодня день построен вокруг теологических размышлений Жана-Люка Нанси, это показалось нам уместным в современном социально-историческом контексте.

ЖАН-ЛЮК НАНСИ: Я хочу поблагодарить Европейский университет в Санкт-Петербурге в лице ректора Олега Хархордина, Артемия Магуна, а также присутствующего здесь Дени Вьенне, который был инициатором этого визита.

История этого доклада связана с перепиской с Артемием Магуном. Он в числе возможных тем назвал конфессию, и я его не понял, потому что основное значение этого термина в сегодняшнем французском – это в большей степени исповедь, более того исповедь бытовая: «я расскажу тебе о своей ошибке, вине» и так далее. А значение «конфессия» стало более эзотерическим, научным.

Книга с названием «Исповедь» Августина сегодня даже переводится не словом «конфессия», как калька с латыни, а другим французским словом, les aveux. Но на самом деле, конечно, эти два смысла связаны, очевидно, и, чтобы возникла конфессия в этом смысле, в смысле конфессии как духовная семья людей, духовное единство людей, необходимо, чтобы кто-то или все прошли исповедь, то есть признание своих грехов и ошибок, вины перед окружающими. Поэтому сказать Бог без конфессии, без исповеди, исповедания, означает, что у него нет отдельной группы верующих, которые бы именно к нему примыкала и в тоже время, что у него нет признания вины, у этого бога.

Что же остается тогда для Бога? В общем-то, мало что остается, можно сказать, ничего не остается. Остается, правда, имя Бога. И тогда стоит вопрос, а можно ли стереть имя Бога? Поэтому имя Бога, в качестве определенного призрака, витает над нами в различных своих видах, в различных конфессиях и параконфессиях. И это имя Бога мигрирует, в том числе и в философию.

Даже относительно молодой философ Квентин Мейясу (Quentin Meillassoux), ученик Алена Бадью (поколение Бадью и Нанси все были атеистами, — А.М.), пропагандирует некоего нового Бога по ту сторону существующих богов и по ту сторону конфессии.

Это очень популярное направление. Вы все знаете, что Жан-Люк Марион тоже развивает такой вариант католической феноменологии. В Америке всевозможные формы Бога, есть теология без Бога и так далее. Слабая теология Джанни Ваттимо; и даже меня, Жан-Люка Нанси, тоже иногда причисляют к этому движению. Я написал два тома по деконструкции христианства («Déconstruction du christianisme»), которые понимаются так: хотя это и деконструкция, но все-таки немножко от христианства там остается и, значит, я примыкаю к этой теологической линии.

И Жан-Кристоф Байи, другой замечательный французский философ, написал книжку «Adieu», что означает «Прощай», а буквально — «к Богу». Получается, что когда ты говоришь «к Богу», ты прощаешься навсегда, разрываешь все связи с сущим. Имеется в виду: увидимся у Бога, до свидания у Бога.

Жан-Кристоф Байи в этой небольшой книге, хотя он является атеистом, большим, чем я, написал: «атеизм не смог оросить свою собственную пустыню». Действительно Байи прав, что это пустыня. Но главное не то, что она пустыня, а что мы ее не орошаем, то есть, у нас нет воды. И Бог в каком-то смысле и есть вода, то есть то, что поит, то, что дает нам силы. И когда мы высказываем имя Бога, оно отсылает тем или иным образом к воде.

Первое, что надо заметить в поисках этого Бога, который нас оросит, это то, что монотеизм, как он сложился в человечестве, это христианство и ислам, иудаизм, это и нон-теизм буддизма, это даже и Лао Цзы: все это не просто монотеизм, но в тоже время религия без Бога, точнее без одного Бога. Любой монотеистический Бог не является Богом, который присутствует. Он размыт, растворен в каком-то смысле. Монотеизм отменяет религию конкретного бога: Кришны, Зевса и так далее.

Эта монотеистическая культура породила всю нашу цивилизацию и то, что называется глобализацией сегодня, капитализм, о котором здесь не надо забывать, все результат развития монотеизма.

В монотеизме одна из самых главных функций бога – это функция творца. Но это не просто творец, это творец из ничего, ex nihilo. Что означает ex nihilo? Не в том смысле, что Бог берет ничто и из него делает нечто: у него нет никакой материи, это такое творение, при котором вдруг, из пустоты возникает сущее, все существующее.

Виттгенштейн, хотя и не был особенно религиозным философом, обладал чувством сакрального, и в своей лекции по этике однажды сказал: «творение мира заключается просто в том, что мир существует». Здесь Виттгенштейн имеет в виду, что творение мира заключается в пустоте, из которой он возникает. Простое существование мира, сам факт существования – это и есть его граница с ничто. Никакой причины нет, но мир просто существует.

И надо сказать, что эта идея творца, несмотря на все различия конфессий, это всегда одна и та же идея. Бог настолько всемогущее существо, что он как-то умеет заставить существование возникнуть из ничего. Это форма всемогущей власти (во французском языке, как и в английском, могущество и власть – одно слово – АМ). И она заключается не в том, чтобы, например, создать что-то удивительное, какой-нибудь космический корабль, который бы вынес нас в другую галактику и так далее. А просто в том факте, что он переходит границу между ничем и чем-либо. Эта власть или могущество, творческая власть — это власть второго порядка, то есть власть власти, которая в каком-то смысле властью сама и не является. Она бесконечно превосходит первую обычную власть. Она проявляется в самом факте, например, того, что возникает зародыш человека в животе у женщины, возможно, скоро не только в животе у женщины, а и в животе у мужчины или какого-нибудь приспособления, но пока в животе у женщины возникает этот зародыш: клетка, несколько клеток. И это и есть момент высшей власти. В каком-то смысле эту власть называли мощью жизни. И не случайно бог в христианстве часто понимается как жизнь, как бог жизни, живой бог.

Не очень понятно, какое все-таки отношение бог имеет к современности, к текущему моменту. У нас правда есть человек – существующее, говорящее существо. И интересен сам факт этого говорения. В каком-то смысле любое говорение посвящено тому, что мы существуем. Оно выражает прежде всего существование. Можно говорить о чем угодно, но всегда главное в твоей речи – сам факт засвидетельствования того, что я существую. Это есть даже у Декарта с его cogito, он в эту же сторону на самом деле нам сигнализирует. Речь идет именно о говорении. Хотя конечно есть вопрос о смысле, это следующий вопрос этой речи. И когда мы говорим смысл, там уже начинается, конечно, разговор о причинности, о действующих, целевых причинах.

Действительно в речи есть глагол быть, достаточно загадочный, пустой, как у Тракля: «нужно, чтобы вещь была», — говорит Тракль. И, действительно, наша речь вокруг этого и вертится. Если мы возьмем имя, – например Артем – оно не выражает ничего, кроме того, что оно существует, и существует тот, кто так называется. Имя не говорит ничего о качествах этого человека, мы ничего не узнаем нового. Но сам факт существования имя отмечает.

А.М.: А если это имя вымышленное, оно существует?

Ж.Н.: Существует автор, существует момент творчества со стороны этого автора. И возможно, что чтение литературного произведения заключается в выяснении характера той личности, Раскольникова или Дон Кихота, которая была создана автором Достоевским или Сервантесом, то есть момент творения здесь является ключевым. В принципе, подобная история возникает и с Богом, потому что Бог – это тоже персонаж книг, мы узнаем из книг о тех или иных его свершениях, а книги пишут люди. Здесь встает вопрос о творчестве. Но вот, например, ислам здесь интересен, потому что в исламе сейчас доминирует интерпретация Корана как чего-то несотворенного. Коран никто не писал, он спустился с неба. Это обсуждается внутри ислама, есть разные версии по этому поводу, но это доминирующая позиция. Можно сказать, что Бог – это результат желания каким-то образом поименовать бытие, поименовать факт существования. И не случайно с именем Бога всегда возникают сложности. В иудаизме это, как известно, тетраграмматон, его нельзя произносить, в исламе – сто имен Бога и одно из них неизвестно, при том, что те имена, которые известны, это не совсем имена, а скорее качества, категории Бога.

В европейской традиции, русский язык тут выпадает, название Бога в основном происходит от слова «день». В древнегреческом языке этот корень и в имени Зевса и имени Диониса существует. И день здесь надо понимать как границу с ночью, а ночь – время пустоты, время, когда ничего нет и, когда начинается день, то что-то появляется. И в этом смысле мы опять приходим к тому, что когда что-то есть, то есть Бог. Можно здесь вспомнить опыт просыпания. Когда мы просыпаемся, особенно после тяжелого сна, мы часто не знаем, где мы находимся. В первый момент все как бы немножко рассыпается, и только через какой-то время мы понимаем, что где именно, особенно, когда путешествуем. И сегодня я проснулся и постепенно осознал, что я в Санкт-Петербурге. Это как раз момент замечания сущего, точнее бытия сущего.

Имя Бога отличается от имени «Артем», потому что Артем сидит здесь, а Бог опять же не сидит здесь, а вообще его никогда нет. Его как бы нигде нет, но имя его есть. И это имя неименуемого, Бог – это имя неименуемого. Как такое возможно? Это вообще проблема, в том числе лингвистическая.

Атеизм на самом деле вырос из монотеизма, особенно из христианства. Тезис атеизма сводится к тому, что Бог не является ничьим именем. Слово Бог не является ничьим именем.

В этот атеистический период все-таки встает вопрос, что делать с этим именем Бога, пусть оно и ничего не означает? В частности, я скажу несколько слов о Хайдеггере. Мы сейчас не будем говорить о больших политических ошибках Хайдеггера: если вы хотите меня спросить, я написал недавно об этом текст, про черные тетради, но сейчас мы не об этом. Как известно, Хайдеггер — известный немецкий философ, и у него есть формула «последний Бог», встречается она в книге «Beiträge zur Philosophie». У этого последнего Бога нет имени, ничего конкретно про него не говорится, кроме того, что он последний и тем самым завершает череду всех богов. И его бытие с точки зрения Хайдеггера заключается в том, что он выражает немецким словом Winken, намек, сигнал.

Что такое Winken по-немецки? Это слово часто употребляется в отношении маленьких детей, совсем маленьких детей, которые еще не могут говорить, но, скажем, если приходит бабушка, то они могут поприветствовать ручкой, ножкой эту бабушку и родители их к этому призывают. У ребенка этот знак делается и при прощании. Бабушка уходит и это надо как-то просигнализировать. Кроме того, это может быть слабый знак, например, подмигивание девушке. Суверен тоже может сделать совсем небольшой знак, и уже его помощник казнит одного из присутствующих. Вот такого рода знак — Winken.

У Хайдеггера winken относится к понятию Ereignis. Вообще это слово означает событие. Но у Хайдеггера в этом слове особый терминологический смысл, его можно перевести как обособляющее событие или даже особытие (АМ). Имеется в виду, что в этом событии нечто сущее приобретает особый специфический характер.

Таким образом, Бог он относится к своему существованию. (Здесь французское слово propre, которое не так легко перевести на русский, Бибихин переводил его как «своё», Eigen тоже как «своё». Здесь смысл истинного и собственного соединен во французском слове и в немецком, — А.М.). Что такое это свое существование? То, что проявляется то ли при рождении, то ли при смерти, то ли где-то в промежутке, то, что происходит постоянно, но при этом ни в одном конкретном моменте. Это событие обособления. В каком-то смысле ereignis – это событие присвоения сущим существования самого себя.

Бывает, что у нас возникает это чувство существования. Действительно, мы знаем, о чем идет речь, например, когда мы влюбляемся (по-французски, это падать в любовь, буквально tomber amoureux, — А. М.) или когда оказываемся в страшной опасности, это моменты, когда мы действительно вдруг осознаем эту специфику собственного существования. И, соответственно, есть моменты созерцания произведений искусства, или какого-нибудь пейзажа, моменты, которые нас захватывают, и эти моменты захваченности, захвата, они отличаются от повседневных моментов завтрака, обеда, ужина, чистки зубов и так далее.

А.М.: Жан-Люк далее рассказал историю, как он сегодня утром познакомился с маленькой девочкой, эта встреча была открытием двух существ на встречу друг другу. Событие подобного захвата – вроде бы микрособытие, но такие события оставляют след в течение всей жизни, как пример встречи с существованием.

Ж.Н.: Хайдеггер подчеркивает в «Beiträge», что Ereignis – это не только апроприация, не только обособление, но это еще и Enteignis, то есть экспроприация, разобособление одновременно. И еще добавляет третье родственное слово Zueignis, то есть посвящение кому-то. Тут разные переводы возможны, Деррида предлагает экс-аппроприация. Но, так или иначе, здесь есть какое-то двойное движение.

Получается, что то, на что должен намекать тот последний Бог – это тройное событие, то есть выявление своего и в тоже время понимание, что это свое на самом деле тебя экспроприирует, вырывает из того, что изначально было своим. И таким образом, тем самым передает, вручает другому, предлагает другому. Здесь идет момент посвящения. Сущее, чтобы быть своим, должно выйти за собственные рамки, в этом здесь парадокс. И оно выходит навстречу другому. Другой может быть человеком, может быть животным, чем угодно.

Таким образом, тот последний Бог, о котором говорит Хайдеггер, на самом деле это просто имя Бога. Все, что остается после смерти Бога, тысячелетнего простаивания тела Будды в пещере, это имя «Бог», которое непонятно, что значит. Что значит необходимость этого разобособляющего обособления, императива обособления и выхода за пределы своего одновременно.

Эта констатация Хайдеггера не беспрецедентна, в той или иной степени, мы сталкиваемся с этим парадоксом Бога во всей традиции, несмотря на всю тяжесть официальной теологии, всегда есть ручеек мистики, мистической традиции, которая говорит о Боге что-то подобное, что это последний Бог. Можно процитировать Мейстера Экхарта, который говорит, что мы просим Бога, чтобы он нас освободил от Бога, освободил во всех смыслах: простил нам долги, чтобы он отпустил нас. Это двойное движение присутствует во всей мистической традиции и в исламе, и в христианстве, и в католицизме и в православии.

Жан-Люк Нанси. А-атеизм

Перевод небольшой заметки Жана-Люка Нанси, выполненный по ее английской версии «A-atheism».

1

А-атеизм: что это? Заикание? Возможно, но в таком случае того же рода, которое захватывает некоторых личностей (например, Ионна Креста) в присутствии «бога». Или это возможно вовсе не заикание: это попытка указать на отрицание отрицания, но таким образом, чтобы первое отрицание не было бы ни диалектическим суррогатом, ни чистым и простым аннулированием второго.

Атеизм — это исключительная склонность мысли, поскольку наша — западная/глобальная — культура структурирована и ведет себя полностью без эффективного, активного, организованного и коллективного отношения с репрезентацией божественного. Эта современная расположенность просто вынашивает плод, который, по сути, свойственен западному повороту мира. Этот поворот, по факту, имеет свои наиболее определяющие характеристики в точности в «уходе богов». Политика цивитаса, философия логоса и экономика, заменяющая производство на обычное воспроизводство, — все определяет мир так, что больше присутствие богов не ограниченно.

Из этого следует, что монотеизм, каким бы он стал с эллинизацией евреев и позже ростом христианства, несет в себе очень актуальную и наиболее удивительную амбивалентность: новый божественный порядок действительно соединяет себя с допущением своего же атеизма. Бог монотеизма больше не бог присутствия, но отсутствия. Он уходит в другой мир или потусторонний мир. Но этот другой/потусторонний мир — это также то, что требует отныне осмысления в поиске принципа или основания мира данной эффективности.

Таким образом, Бог иудео-христианства мог стать — как минимум в прошлом (что мы обсудим в другой части дальше) — предъявителем этого принципа, или основополагающей ценности. Начиная отсюда, мы можем понять современное становление атеизма, или как минимум того, что дает атеизму такую оценку, которая делает так, чтобы он возник как по-настоящему современный.

2

Современный атеизм больше не об уходе или исчезновении богов, но об отказе от Бога. То есть, так сказать, он состоит в отрицании положения — тезиса или гипотезы — что Бог обозначается. Не Бытие как качество существования, распространенного и распределенного во всем том, что не является тем, что берет все интонации глагола быть (быть сильным, настоящим, потенциальным, активным, расположенным, и так далее), но субстрат каждой модальности бытия, его основания и принципа. Субъект Бытия, следовательно, предельное бытия или большее бытие, чем все остальные, и как следствие самобытие, самоположение этого субстрата, который не поддерживался бы ничем другим.

Этот тезис или гипотеза (мы можем взять последнее понятие в смысле тезиса, который подразумевает все другие тезисы…) способен принять две формы: или то, что субъект в вопросе есть просто эквивалент ни больше ни меньше тотальности бытия, или то, что он формирует отдельное бытие в самом себе.

Первая форма проиллюстрирована Спинозой самым ясным образом (Deus sive natura, Бог или природа). Вторая постулирует «подчиненное бытие». Первая стала причиной обвинения Спинозы в атеизме. Вторая сравнительно, кажется, соответствует всем другим великим системам классической и затем романтической философии. Впрочем, несмотря на видимость, ни одна метафизика строго не следует этому тезису. Потустороннее отличие метафизического бога всегда сопровождают определения, которые склонны редуцировать это отличие (например, необходимость связующего звена между богом и его творением или присутствие последнего в его «изображении» или «промысле» и так далее). Факт в том, что положение субъекта мира невозможно без нашего существования, приговоренного к регрессии в бесконечность (какой субъект субъекта?), или без возвращения к спинозовской эквивалентности между «богом» и «природой». Это абсолютная альтернатива между чисто «само-» и чисто «данного»… Их альтернатива или даже, вероломно, их идентичность…

Это то, что метафизика всегда знала, даже когда она стремилась скрыть это знание от себя. Это то, почему в самой середине своей истории она произвела с Кантом крах так называемого «онтологического» аргумента. Идея подчиненного бытия не может влечь за собой необходимость своего существования, потому что существование только дано, а не установлено, а только то необходимое существование, которое дано: в самом деле, это данность бытия, с его вытекающей контингентностью или в его контингентности.

3

Всерьез никогда, следовательно, не было метафизического Бога, а фраза «Бог мертв» констатирует истину, созревшую и объявленную с запозданием, целой истории философии. Философия атеистична в самом своем принципе, а с ним и онто-теология как все, в чем «бог», — предполагаемое имя или удобный шифр для необходимости данного, постулированные желанием дать смысл случайности мира.

Тезис или гипотеза Бога не имеет философской консистенции. Теизм — всего лишь номинальная разноцветная противоположность атеизма, который в то же время реальная, логичная и материальная правда; холодная и серая логика, по факту, словно уединенность мира посреди ничего.

Таким образом, мы понимаем всю бесполезность представления атеизма. «Бог» — это не вопрос для мысли — а, напротив, мысль по существу состоит в движении в стихии, где этот вопрос не занимает место. Соответственно, фиксирование чего-то в стихии, в которой один Субъект или другой привязывает мир к своему основанию — остановка мышления — неважно, будет этот Субъект Богом, Человеком, Природой или Историей. Вот почему ни один философ никогда не «верил в Бога», даже когда определял его свойства (Декарт или Спиноза, да даже Фома Аквинский, Оккам столько, сколько Лейбниц, и так далее).

Тем не менее, это не означает, что философы или кто-либо еще помимо них ничего не делают с этим: когда это происходит в стихии, в которой нет Субъекта, нет Субстанции и нет Основания, которое может презентовать себя в любом случае — когда, другими словами, это происходит в стихии, в которой ничто не поддерживает или не удерживает неопределенного множества вещей, в которой нет другого образца единства, чем распределительного и диссеминированного (единство само по себе диссеминированно априори), способного поддержать самого себя, тогда в этом пространстве «небытия» в смысле no Thing (все вещи=no Thing, no-thing) мысль обнаруживает, что она думает за пределами всей возможной мысли. Она думает за пределами любого Объекта и, как следствие, за пределами любого возможного Субъекта для объекта вообще.

4

И все еще она думает. Все еще она открывается именно тому, что вне ее самой или она открывает себе то, что она достигла точки чрезмерности, не уничтожая себя, но и не возвышая себя в том числе: ничего не делая, кроме как открывая себя. Но это открытие оказывается принадлежит другой логике и другой динамике, чем мысль об объекте, необходимости и концепте вообще (пока изрядно не изменим сам концепт «понятия» [le concept même de «le concept»], как это сделал Гегель, или как это иначе также сделал Делез).

То, что здесь обрисовано тогда — отношение к чему-то другому, чем к ничему. К чему-то другому, чем к миру-вещи. К знаку в определенном смысле, но не к знаку сигнификации, который бы сам по себе имел референт в порядке вещей. Знак как знак открытия себя и по отношению к открытию. Знак как вызов, как обращение и в то же время как восприятие вызова или обращения; ни делать, ни захватывать, чем бы оно ни было, но распускать и освобождать каждое значение вещи. Вызов открытый к открытию, вызов не замкнутый на себе, но бесконечно открытый тождеству того же самого.

Имя «Бог» могло бы также быть подателем этого знака или даже знаком себя. Бог как знак небытия, как адрес ничто, но и как открытие мира смыслу, который вне него (как сказал Витгенштейн), но не «смысла» в этой наружности, потому что это вне не «есть». Различие между внутренним и внешним, между миром и тем, что он открывает в — не различие понятий, поскольку одно из понятий отсутствует. Это само различие того же самого: идентичность открытия, а не завершения.

Тогда возможно ли «призвать» имя «Бога»? Нет уверенности в этом, и вероятно, это стало навсегда невозможным. Факт остается, впрочем, того, что в светском использовании этого имени также была эта функция — если кто-либо может назвать это функцией — и оно имело ее, поскольку она возвышала над любым другим подчиненным бытием или субъектом. Никогда не бывает великой мистики, великой «духовности», настоящего «идолопоклонника», верующего в существование Бога: мы можем быть уверены в этом. Вместо этого они вызывали, просили и прославляли: они обожали — то есть адресовано — неименуемое имя, которое по факту остается безымянным как знак открытия, посредством которого значение ускользает, а истина сообщает себя.

Возможно, молитва а-атеиста состоит из: отрицания бога и не-бога в равной мере и в заикании с открытым ртом.

Мистер Нэнси (Ананси) Анализ персонажей в American Gods

Мистер Нэнси (Ананси) Анализ персонажей в American Gods | ЛитЧартс

Одна из самых важных фигур в западноафриканском и карибском фольклоре, Ананси — бог-паук, воплощающий в себе дух историй, хвастовства и обмана. Его поклонение происходит в основном через устную традицию, так как жители Ганы Астанте рассказывают много историй о том, как бравада, хитрость и хитрый ум Ананси помогают ему одержать победу над более сильными животными и людьми. В романе мистер Нэнси — старый друг мистера Среды и объединяет всех Древних богов в своих историях. Он действует как своего рода дядя для Шэдоу, дразня молодого человека, но давая ему хорошие советы о том, как обрести свою личность и сохранить свое место среди других богов.

Мистер Нэнси (Ананси) Цитаты в

Американских богах

Приведенные ниже цитаты из американских богов либо произнесены г-ном Нэнси (Ананси), либо относятся к г-ну Нэнси (Ананси). Для каждой цитаты вы также можете увидеть других персонажей и темы, связанные с ней (каждая тема обозначена своей точкой и значком, например:

).

Тень растянулся во весь рост на заднем сиденье. Он чувствовал себя как два человека, или больше, чем два. Какая-то его часть чувствовала легкое воодушевление: он что-то сделал. Он переехал. Это не имело бы значения, если бы он не хотел жить, но он действительно хотел жить, и в этом была вся разница. Он надеялся, что переживет это, но он был готов умереть, если это было необходимо, чтобы остаться в живых.

Родственные символы: (динамик), (динамик), (динамик)

Номер страницы и ссылка: 403

Объяснение и анализ:

«Никого не назовешь счастливым, пока он не умрет.

Геродот». Мистер Нэнси приподнял белую бровь и сказал: «Я еще не умер, и, в основном потому, что я еще не умер, я счастлив, как моллюск».
«Дело Геродота. Это не значит, что мертвые счастливы, — сказал Тень. — Это значит, что нельзя судить о чьей-то жизни, пока она не закончена».

Родственные символы: (динамик), (динамик)

Номер страницы и ссылка: 485

Объяснение и анализ:

Разблокировать с помощью LitCharts A ⁺

Мистер Нэнси (Ананси). Цветные точки и значки указывают, какие темы связаны с этим внешним видом.

…ждет темнокожий мужчина в ярком костюме и желтых перчатках. Среда представляет его как Мистер Нэнси . (полный контекст)

Мистер Нэнси курит сигариллу, а Чернобог закуривает сигарету, размышляя о том, что «наши» любят сигареты… (полный контекст)

Мистер Нэнси

, Тень, Чернобог и Среда направляются в знаменитый Дом на Скале. .. (полный контекст)

…иммигранты. Тень не может понять, что он видит, когда он едет на карусели, глядя на Мистер Нэнси , но также увидел украшенного драгоценностями паука и необычайно высокого мужчину в головном уборе из перьев… (полный контекст)

…зал с соломенной крышей и огнем в центре комнаты. Мистер Нэнси бормочет о том, как холодно в зале Среды, который называется Валаскьяльв. Около десяти… (полный контекст)

Огонь в холле гаснет, и Мистер Нэнси говорит Шэдоу, чтобы он был осторожен и не использовал слово «бог», когда они вернутся… (полный контекст)

…спрашивает, слышал ли Тень о Среде. Тень узнает голос, понимая, что это офицеры

, мистер Нэнси и Чернобог. Тень благодарит их за то, что они вытащили его, и спрашивает, действительно ли Среда… (полный контекст)

Глава начинается с песни Грега Брауна «In the Dark with You». Тень, Мистер Нэнси и Чернобог достигают Миннеаполиса и встречаются с другими Древними Богами…. (полный контекст)

Тень, Мистер Нэнси и Чернобог останавливаются в ресторане на обед. Официантка подходит к их столику… (полный контекст)

…миль к северу от Ливана. К этой достопримечательности никто не приезжает, а унылый парк остается. Мистер Нэнси объясняет, что точное местоположение центра не имеет значения, пока люди решают… (полный контекст)

Снова в пути, Мистер Нэнси за рулем, Тень пытается уснуть, но не может игнорировать плохое ощущение в животе….

(полный контекст)

… Макдональдс и Шэдоу спрашивают, в какое время состоится передача тела Среды. И Мистер Нэнси , и Техник отвечают «Полночь». Тень ворчит, что никто никогда не говорит ему правила… (полный контекст)

Мистер Нэнси закуривает сигариллу и вздыхает, как плохо иметь столько богов в. .. (полный контекст)

…начальные строки «Второго пришествия» Йейтса, заканчивающиеся словами «центр не может удержаться». Чернобог и Мистер Нэнси говорит об обязанности Древних Богов сдавать кровь за кровь, заставляя мистера Тауна насмехаться… (полный контекст)

К рассвету Шэдоу, Мистер Нэнси и Чернобог прибыли в Принстон, штат Миссури, с телом Среды.

Мистер Нэнси советует Тени… (полный контекст)

Пока Мистер Нэнси продолжает вести машину, Шэдоу переполняется гордостью за то, что он наконец принял решение. Он… (полный контекст)

…автобуса, а затем все три сестры спрашивают, будет ли Шэдоу проводить бдение. Мистер Нэнси снова дает Шэдоу шанс отступить, но Шэдоу принимает бдение. (полный контекст)

…боги уходят, один за другим, а затем сотнями. Большой паук, Мистер Нэнси , подбегает к Тени и говорит ему, что он хорошо справился. (полный контекст)

Мистер Нэнси , теперь в человеческом обличье, сопровождает Шэдоу обратно в обычный Рок-Сити. Поскольку… (полный контекст)

…сказки — это карты, которые никогда не могут быть абсолютно точными, но тем не менее показывают территорию.

Мистер Нэнси и Шедоу несколько часов едут на юг. Мистер Нэнси спрашивает Тень, счастлив ли он…. (полный контекст)

Тень едет через границу во Флориду, затем, наконец, достигает небольшого дома мистера Нэнси за пределами Форт-Пирса. Нэнси настаивает, чтобы Шэдоу остался с ним, а потом… (полный контекст)

Тень засыпает этой ночью на кушетке мистера Нэнси , и ему снится Человек-Буйвол, сидящий рядом с небольшим огнем…. (полный контекст)

Тень просыпается и Мистер Нэнси готовит завтрак и жалуется на головную боль. Мистер Нэнси лезет в богато украшенный африканский. .. (полный контекст)

Внезапно Тень что-то вспоминает и спрашивает мистера Нэнси , знает ли он бога с головой слона. Мистер Нэнси думает о Ганеше, индуистском боге, который… (полный контекст)

AMERICAN BODS История Букварь: Ананси, он же Мистер Нэнси

Нил Гейман

Старые боги в Американские боги уходят корнями в прошлое и мифологию. Хотя мы можем знать все тонкости Новых богов, таких как Медиа и Технический мальчик, вероятно, мы еще многое можем узнать об их предшественниках. Для тех из вас, кто надеется лучше понять этих персонажей, прежде чем продолжить работу с «Американскими богами», мы предоставим вам информацию. Познакомьтесь с историей, которая вдохновляет персонажей из серии « американских богов ».

Who

Ананси, он же Анансе, он же тётя Нэнси, он же Мистер Нэнси

В Серии

Второй эпизод Американских Богов познакомил нас со Старым Богом со свирепыми словами и стильным костюмом. Он появился в трюме работорговца в рассказе «Поездка в Америку». Один из африканских рабов помолился Ананси и попросил помощи, и он появился. Ананси предложил уникальную помощь. Вместо того, чтобы щелкнуть пальцами и вытащить рабов из лодки на сушу — или сделать любую мгновенную спасательную операцию, которую бог мог бы предпринять в такой ситуации, — он наделил их силой.

Он не стал творить какую-то чушь про фею-крёстную: он обрушил правду на людей, скованных перед ним. Он рассказал им о бесчисленных несправедливостях, с которыми они столкнутся в Америке. Он не ошибся. Хотя он перечислял ужас за ужасом, он вселил надежду в рабов. Он призвал их взять свою судьбу в свои руки и действовать. Они поднялись от отчаяния и позволили своей ярости подпитывать их и огонь, уничтоживший корабль. Как сказал г-н Нэнси/Ананси: «Злость делает дерьмо».

Их жертва также послужила укреплению мистера Нэнси, который появился в образе человека и одного чертовски устрашающего вида паука, и привел его к берегам Америки. Как и в случае с другими Древними богами, вера перенесла его через океан.

В мифологии

На страницах преданий Ананси берет свое начало в Африке как персонаж народных сказок. Хотя его изображали создателем солнца, луны и звезд и сыном бога неба Ньяме, Ананси стал более известен как обманщик, принесший в мир истории.

Как хитрый обманщик, Ананси имеет репутацию мудрого и красноречивого человека. Мы, конечно же, видели последнюю черту в American Gods . Одна история из прошлого, которой поделился Метрополитен-музей, рассказывает о том, как Ананси черпает мудрость от различных существ с помощью уловок и сохраняет ее для себя. Когда он подумал, что мудрость бесполезна, он в отчаянии бросил горшок, в котором хранил мудрость, и таким образом разбросал ее среди всех людей в мире.