Нагой, Федор Федорович – Русский биографический словарь А.А. Половцова. Том 11
А.А. Половцов
Русский биографический словарь. Том 11
Нагой, Федор Михайлович НемойНагумович, Лев Яковлевич
Скачать
Оригинал: pdf27Мб
Нагой, Федор Федорович, боярин и воевода; впервые упоминается в 1547 году, в чине свадьбы царя Иоанна Васильевича и А. Р. Юрьевой-Захарьиной; в 1551 году был записан в третью статью московского списка. В 1562 году Нагой участвовал в польском походе: сперва он был в Смоленске приставом при царевиче Тохтамыше, а потом участвовал в походе под Оршу. В 1563 году участвовал снова в походе на Литву в качестве головы у служилых татар, в 1564 и 1565 годах был воеводой в Мценске, откуда под начальством князя Серебряного снова ходил в Литву. В 1566 и 1567 годах Нагой был годовым воеводой в Чернигове; в 1570 году, когда в Москву приезжали польские послы, Федор Федорович был при них приставом; в 1571 году он был послан с другими воеводами против крымских татар, сделавших нашествие на южно-русские области; в этом же году Нагой снова был отправлен воеводой в Чернигов, где пробыл до 1574 года, когда сопровождал царя в Серпуховском походе.

Спиридов, «Записки о старинных службах русских благородных родов» (Рукоп. Имп. Публ. Библ.) VI, 208–210; Разрядная книга изд. Милюкова (Чтения Моск. Общ. Истории и Древн., 1902, I), 232, 233, 245, 256, 260, 262; Собрание Государств. Грамот и Договоров, I, 489, 491, 493, II, 47; Карамзин (изд. Эйнерлинга) IX, 187, пр. 356, 5541, 618, X, 7, 81, пр. 9, 250; А. А. Титов «Нагая слобода и ее окрестности» (Ярославль, 1887), «Известия Генеалогического Общества», т. I.
Нагой, Федор Михайлович НемойНагумович, Лев Яковлевич
Род Нагих. История России. Смутное время
Род Нагих
Чтобы понять поведение царицы Марии Нагой и ее родственников, следует обратиться к истории их рода. Они вели свое родословие от тверских бояр, которые до конца XV в. служили великим князьям тверским — соперникам московских князей. После присоединения Твери к Москве в 1485 г. Нагие были вынуждены переехать в столицу и перейти на службу к Ивану III. Поскольку около него уже давно сформировалось свое окружение, то их взяли на службу дети великого князя, удельные князья. Служить им, конечно, было не столь выгодно, как государю. В 1549 г. Нагим удалось породниться с царской семьей. Дочь Александра Михайловича Евдокия стала женой Владимира Старицкого, двоюродного брата Ивана Грозного. Правда, она вскоре умерла, но и это оказалось выгодным для Нагих, поскольку в 1553 г. у царя возник конфликт с Владимиром.
Родство с Иваном IV способствовало успешной службе Нагих. Брат А. М. Нагого, Федор, сначала стал ловчим, а потом получил чин окольничего. Его сыновья Афанасий и Федор служили воеводами в разных городах, участвовали в Ливонских походах. Вскоре у Афанасия Федоровича обнаружились дипломатические таланты, и он стал главным специалистом по контактам с Крымским ханством и Турцией. Вероятно, именно он сосватал племянницу Марию за стареющего царя в 1580 г. После свадьбы Нагие надеялись занять самые главные места у царского трона, но Иван Грозный дал окольничество только отцу Марии Федору Федоровичу. В 1583 г. тот скончался, не успев помочь многочисленным родственникам получить выгодную службу. В этой ситуации Нагие, несомненно, чувствовали себя обойденными и мечтали о большем.
В Москве о событиях в Угличе 15 мая 1591 г. узнали очень быстро. Городовой приказчик Русин Раков тут же отправил туда гонца. Царь Федор сразу же собрал Боярскую думу и на заседании предложил отправить в Углич следственную комиссию. Во главе ее был поставлен князь В. И. Шуйский, недавно вернувшийся из ссылки. Его назначение говорило о желании царя получить объективные данные о случившемся. Вторым членом комиссии стал окольничий А. П. Клешнин, состоявший в родстве с Нагими — его зятем был младший брат царицы Марии Г. Ф. Нагой. От духовных властей послали крутицкого митрополита Геласия. Составлять протоколы допроса свидетелей должен был дьяк Е. Вылузгин.
Через короткое время следственная комиссия прибыла в Углич и начала опрашивать свидетелей. Первыми были вызваны родственники царицы, ее родной брат Михаил и двоюродные братья Александр и Григорий. Саму Марию Федоровну никто допрашивать не имел права, поскольку она была царицей.
Выписки из «Углического следственного дела» Расспросные речи Михаила Нагого
«И того ж дни, майя в 19-й день, в вечеру, приехали на Углеч князь Василей (Шуйский. — Л. М.), и Ондрей (Клешнин. — Л. М.), и Елизарей (Вылузгин. — Л. М.) и расспрашивали Михайла Нагово: которым обычаем царевича Дмитрея не стало, и что его болезнь была, и для чево он велел убити Михайла Битяговского, и Михайлова сына Данила, и Микиту Качалова, и Данила Третьякова, и Осипа Волохова, и посадских людей, и Михайловых людей Битяговского, и Осиповых Волохова, и для чево он велел во вторник збирата ножи и пищали, и палицу железную, и сабли, и класти на убитых юдей; и посадских из сел многих людей для кого збирали, и почему городского приказчика Русина Ракова приводили к целованью, что ему стояти с ними за один, а против было ково им стояти?
И Михайло Нагой сказал: «Деялося нынешнего 99 (1591) — го году, майя в 15-й день, в субботу, в шестом часу дни зазвонили в городе у Спаса в колокол, а он, Михайло, в те поры был у себя на подворье и чаял он того, что горит… бежал он к царевичу на двор, а царевича зарезали Осип Волохов, да Никита Качалов, да Данило Битяговский, и пришли на двор многие посадские люди, а Михайло Битяговский приехал туто ж на двор, и Михайла Битяговского, и сына ево Данила, и тех всех людей, которые побиты, побили чернье, а он, Михайло Нагой, посадским всяким людем побитии их не веливал, а был он все у царицы».
Расспросные речи Григория Нагого
«И Григорий Федоров сын Нагово в розпросе сказал, «что деялось тем обычьем, майя в 15-й день, в субботу, поехали они, Михайло, брат ево, да он, Григорей, к себе на подворье обедать; и только они пришли на подворье, ажно зазвонили в колокола, и они чаели, что загорелося, и прибежали на двор, ажно царевич Дмитрей лежит, набрушился сам ножем в падучей болезни, что и преж того у него болезнь была; а как они пришли, а царевич ещо жив был и при них преставился. А Михайло Битяговский был у собя на подворье и прискакал к царице на двор, и на двор прибежали многие люди посадские и посошные и почали говорить, неведомо хто, что будто зарезали царевича Дмитрей Михайлов сын Битяговского Данило, да Осип Волохов, да Микита Качалов; а Михайло Битяговский учал разговаривать, и посадские люди кинулися за Михайлом Битяговским, и Михайло убежал в Брусеную избу на дворе, а посадские люди выломали двери и Михайла выволокли, и тут ево убили до смерти, а Данила Третьякова тут же с Михайлом убили вместе; а сына Михайлова Данила Битяговского и Микиту Качалова убили в Дьячьей в Розрядной избе; а Осипа Волохова привели к царице вверх, к церкви к Спасу, и тут ево перед царицею убили до смерти; а людей Михайловых Битяговского четырех человек, и Осиповых Волохова дву человек, и посадских людей трех человек, где ково изымали, убили чернью, неведомо где, и тово он не ведает, про что тех людей побили.
Расспросные речи мамки царевича Василисы Волоховой
«И вдова Василиса Волохова в разпросе сказала, «что разболелся царевич Дмитрей в середу нынешнего 99-го году, майя в 12-й день, падучею болезнью, и в пятницу, деи, ему маленко стало полехче, и царица, деи, его Марья взяла с собою к обедне и, от обедни пришетчи, велела ему на дворе погулять; а на завтрее, в субботу, пришотчи от обедни, царица велела царевичу на дворе итить гулять; а с царевичем был: она, Василиса, да кормилица Орина, да маленькие ребятки жильцы, да постельница Марья Самойлова; а играл царевич ножиком, и тут на царевича пришла опять та ж чорная болезнь, и бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножом поколол в горло, и било его долго, да туго его не стало. А преж того, сего году в великое говенье та ж над ним болезнь была — падучей недуг, и поколол сваею и матерь свою, царицу Марью; а в другоряд на него была та же болезнь перед Великим днем, и царевич объел руки Ондрееве дочке Нагово, него Ондрееву дочь Нагово отнели. И как царевич в болезни в чорной покололся ножом, и царица Марья забежала на двор и почала ее, Василису, царица Марья бити сама поленом, и голову ей пробила во многих местах, и почала ей, Василисе, приговаривать, что будто се сын ее, Василисин, Осип с Михайловым сыном Битяговского, да Микита Качалов царевича Дмитрея зарезали; и она, Василиса, почала ей бити челом, чтоб велела царица дати сыск праведной, а сын ее на дворе не бывал; и царица, де, велела ее тем же поленом бити по боком Григорью Нагово, и тут ее толко чють живу покинули замертва. И почали звонити у Спаса в колокол, и многие посадские люди прибежали на двор… И прибежал, де, на двор Михайло Битяговский и почал был разговаривать посадским людем и Михайлу Нагому, и царица, де, Марья и Михайло Нагой велели убити Михайла Битяговского и Михайлова сына, и Никиту Качалова, и Данила Третьякова.
А сын ее, Осип, в те поры был у себя, и тут его и поимали посадские люди… и тут до смерти и убили». (Дневник Марины Мнишек. СПб., 1995. Приложение. С. 162–164.)
Исследователи выяснили, что Василиса Волохова долгие годы служила постельницей при Иване Грозном. Она ведала бельем в царской опочивальне, и царь полностью ей доверял. После смерти Ивана Васильевича Василиса вошла во двор вдовы Марии Нагой и поехала с ней в Углич. Там вошла в ближний круг царицы. Но когда Волохова выдала дочь замуж за Никиту Качалова, племянника Михаила Битяговского, Мария Федоровна ее возненавидела.
Расспросные речи Андрея Нагого
«И Ондрей Олександров сын Нагово сказал в розспросе, что царевич ходил на заднем дворе и тешился с робятами, играл через черту ножом, и закричали на дворе, что царевича не стало, и збежала царица сверху; а он, Ондрей, в те поры сидел у ествы и прибежал туто ж к царице, а царевич лежит у кормилицы на руках мертв, а сказывают, что его зарезали, а он тово не видал, хто его зарезал». (Дневник Марины Мнишек. СПб., 1995. Приложение. С. 164.)
Челобитная угличского городового приказчика Русина Ракова
«Великому господину пресветейшему митрополиту Галаасию Сарскому и Падонскому и Крутицкому биет челом и плачеца угляцкой городовой приказчик Русинец Руков. В нынешнем, государь, в 99 году, майя в 15-й день, в субботу, на шестом часу дни тешился, государь, царевич у себя на дворе з жилцы своими с робятки, тыкал, государь, ножем; и в те поры на него пришла падучая немочь, и зашибло, государь, его о землю и учало ево бити; да как, де, ево било, и в те поры он покололся ножем сам и оттого, государь, и умер. И учюл, государь, яз в городе звон и яз, государь, прибежал на звон, ажно в городе многие люди и на дворе на царевичеве; а Михайло Битяговский, да сын ево Данило, да Микита Качалов, да Осип Волохов, да Данило Третьяков, да их люди побиты, и я, государь, прибежал к Спасу, и меня, государь, Михайло да Григорей Нагие изымали, а Михайло, государь, Нагой мертьво пиян, и привели, государь, меня к цолованью и одново, государь, дни велели мне крест шестья цоловать, буде ты наш. А Михайла Битяговского да сына ево велел убить яз, а Микиту Качалова, да Осипа Волохова, да Данила Третьякова, да и людей их велел побити я же для тово, что они у меня отымали Михайла Битяговского с сыном. И после, государь, тово в первой вторник, вечеру, приказал Михайло человеку своему Тимохе, велел принести куря живой, в другом часу ночи вшол в Дьячью избу, а меня послал в ряд — ножов имать, и я с собою взял посадцкого человека Кондрашку Оловянишника и взял в ряду два ножа, у Фили, у дехтярника, нож, а другой нож у посадцкого человека у Василия у Ильина, а нож мне дал да саблю Григорей Нагой; и послал меня Михайло Нагой на Михайлов двор Битяговского, да со мной послал Спасского соборного попа Степана, да посадцких людей: Третьяка Ворожейкина да Кондрашю Оловянишника; а велел мне искати в Михайлове повалуше палицы железной, и яз нашел и к нему принес; и он, государь, меня послал в Дьячью избу и велел мне взять сторожа Овдокима; да взял яз посадцкого человека Ваську Малафеева; да мне ж велел из Дьячьи избы в чюлане курицу зарезать и кровь в таз выпустить, и ножи и палицу кровью измазали; и Михайло мне Нагой приказал класти к Михайлу Битяговскому нож, сыну ево — нож, Миките Качалову — нож, Осипу Волохову — палицу, Данилу Третьякову — саблю, Михайлову человеку Битяговскому Ивану Кузьмину — самопал, Михайлову ж человеку Павлу — нож, Василисину человеку Васке — самопал; а велел, государь, убити Михайло Нагой Михаила Битяговского с сыном по недружьбе; многижды с ним бранивался про государево дело, и в тот день с ним бранился о посохе, что велел с них взять посохи пятдесят человек, под город под Гуляй, и он, государь, посохи не дал; и Михайло, государь, Нагой напился пьян, да велел убити Михайла Битяговского с сыном; а Микита Качалов, да Осип Волохов, да Данило Третьяков, да их люди учали отимать, и он их велел побитии туто же».
(Дневник Марины Мнишек. СПб., 1995. Приложение. С. 165–166.)
Из всех опрошенных только Михаил Нагой подтвердил версию царицы о том, что царевич Дмитрий был убит дьяком Битяговским и его людьми. Остальные сказали, что не знают подробностей случившегося, поскольку не были в это время во дворе. Более того, городской приказчик Русин Раков заявил, что Михаил также ничего не видел, поскольку прибежал уже с угличанами, да и был пьян. Тогда для допроса вызвали тех, кто видел, как погиб Дмитрий: В. Волохову, И. Тучкову и мальчиков-жильцов. Все они рассказали одно и то же: Дмитрий сам покололся свайкой во время приступа «падучей болезни», т. е. эпилепсии. В это время во дворе никого из посторонних не было.
Узнав о причине гибели царевича, члены комиссии стали выяснять обстоятельства восстания в Угличе и причину убийства государевых людей. Для этого вызвали 7 представителей местного духовенства, 47 жителей посада, 63 члена двора царевича и Нагих, 11 слуг дьяка Битяговского. Многих ставили «с очей на очи», и это позволяло вести допрос перекрестно. В итоге оказалось, что именно Нагие без всякого основания обвинили дьяка и его людей в смерти царевича, натравили на них горожан и спровоцировали восстание, которое завершилось разгромом дома Битяговского и Приказной избы — государственного учреждения.
Всего в ходе следствия было допрошено более 140 человек. Их показания были записаны и включены в состав особого дела, которое дошло до нас и хранится сейчас в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА). В начале XX в. оно было опубликовано — «Угличское следственное дело о смерти царевича Дмитрия 15 мая 1591 г.» М., 1913.
Таким образом, комиссия официально установила, что царевич Дмитрий случайно покалечил себя сам и умер от потери крови. Его, как невольного самоубийцу, не имели права хоронить пышно и с почетом. Поэтому похороны царского сына состоялись 23 мая в местном соборе. К 30 мая следствие было завершено, и члены комиссии вернулись в Москву. Там 2 июня на заседании Боярской думы В. И. Шуйский доложил о результатах своей работы. После обсуждения его доклада бояре вынесли такое решение: признать виновными в смерти царевича Нагих, поскольку трагедия произошла из-за их «небрежения» к обязанностям оберегать Дмитрия; признать их виновными и в убийстве государевых людей, и в подстрекательстве угличан к восстанию.
За государственные преступления всех Нагих сурово наказали. Царицу Марию Федоровну насильно постригли в монастырь под именем Марфа и сослали в захудалую обитель на Белом озере. Ее братьев отправили в тюрьмы в небольшие приволжские городки, остальных родственников разослали на воеводство в отдаленные места.
Еще более суровому наказанию подвергли угличан. Многих из них казнили, остальных отправили в сибирский город Пелым. Центральный городской колокол был сброшен с колокольни, а остальные колокола лишены «языков». После этого некогда процветавший волжский город пришел в упадок.
Следует отметить, что Нагие отнюдь не смирились со своей участью. Через родственников они стали распространять по всей стране слухи о том, что царевич Дмитрий был убит по приказу Б. Ф. Годунова, стремящегося к власти. Этим они хотели отомстить царскому шурину за свои несбывшиеся надежды. Но царский шурин, судя по всему, никакого отношения к угличской драме не имел. Материалы следственного дела это наглядно подтверждают.
У современников возникли свои версии относительно смерти царевича Дмитрия. Одну из них зафиксировал в своем труде «История в память сущим» анонимный автор.
«Великого убо царя Феодора брата Дмитрия Ивановича, не единоматерья, отделиша всех началнейших велмож российских советом на Углеч, да в своем пространствии с материю си пребывает. Сему же царевичю Димитрею естеством возрастающу и братне царьство и величество слышащу, и от ближних си смущаему за еже не вкупе пребывания з братом, и часто в детьских глумлениих глаголет и действует нелепо о ближнейших брата си, паче же о сем Борисе. И врази сущее и ласкатели, великим бедам замышленицы, в десятерицу лжи составляющее, с сими подходят велмож, паче же сего Бориса, и от многия смуты ко греху низводят, его же, краснейшаго юношу, отсылают, не хотяща, в вечный покой. Память же его великою кровию неповинною во всей России торжествовася. Се первый грех да разумеется, та же по сем и другий: ни во что же положиша сю кровь неповинную вся Россия». (Сказание Авраамия Палицына. М., Л. 1955. С. 251.)
По мнению автора этой версии, в смерти Дмитрия был повинен Борис Годунов, но его на этот шаг толкнули некие злобные сплетники. Сначала они настроили против царского шурина царевича, потом сообщили Борису о негативном отношении к нему Дмитрия, и тот постарался расправиться с мальчиком. При этом русское общество отнеслось с полным равнодушием к событиям в Угличе.
Позднее враги Б. Ф. Годунова написали сочинения, в которых тот был представлен настоящим преступником, убившим не только царевича Дмитрия, но и царя Федора Ивановича и даже свою сестру царицу Ирину-Александру К тому же смерть царевича Дмитрия превратилась в «козырную карту» в руках многих политиков в Смутное время. Они ловко использовали ее при борьбе за власть.
Все это оказало большое влияние на многих историков, начиная с Н. М. Карамзина, и даже на A. C. Пушкина, обвинившего Бориса Годунова в «злодейском убийстве» в своей драме о Смутном времени.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
«Роковые яйца», глава VI – Еженедельное чтение
Дорогие друзья!Ранее весть о чудесном открытии распространилась и жизнь профессора Персикова перевернулась с ног на голову…
Пришло время прочитать шестую главу «Роковых яиц», захватывающего романа, который, несмотря на то, что был написан почти 100 лет назад, не смог быть более актуальным сегодня. Наслаждайтесь чтением!
ГЛАВА VI. Москва. Июнь 1928 года
Город сиял, огни танцевали, гасли и вспыхивали. На Театральной площади белые огни автобусов смешивались с зелеными огнями трамваев; над прежним Мьюиром и Мерилисом, его десятым этажом, пристроенным позже, проскакивала разноцветная электрическая баба, буква за буквой выбрасывая разноцветные слова:
«Рабочий кредит». Толпа теснилась и роптала в маленьком саду напротив Большого театра, где по ночам играл разноцветный фонтан. А над самим Большим громадный громкоговоритель все время объявлял.
«Прививки от птиц в Лефортовском ветеринарном институте дали блестящие результаты. Число… падежа кур на сегодня уменьшилось вдвое…»
Потом громкоговоритель сменил тон, что-то зарычало в нем, над театром вспыхнула зеленая струйка, потом погасла, и громкоговоритель жалобным басом пожаловался:
«Создана Чрезвычайная комиссия по борьбе с чумой птиц в составе наркома здравоохранения, наркома земледелия, начальника животноводства тов. Птаха-Поросюка, профессоров Персикова и Португалова… и тов. Рабиновича! Новые попытки интервенции, — рупор захихикал и заплакал, как шакал, — в связи с птичьей чумой!
Театральный Пассаж, Неглинная и Лубянка сверкали бело-фиолетовыми неоновыми полосами и мерцающими огнями среди завывания сирен и клубов пыли. Люди толпились вокруг больших плакатов на стенах, освещенных ярко-красными рефлекторами.
«Всякое употребление кур и куриных яиц строго запрещено под страхом сурового наказания. Любая попытка частников продать их на рынках карается по закону конфискацией всего имущества. Всех граждан, у которых есть яйца, срочно просят доставить их в местные отделения полиции».
Экран на крыше «Рабочей газеты» показывал цыплят, сваленных в кучу до самого неба, когда зеленоватые пожарные, дробясь и сверкая, обливали их керосином. Красные волны захлестнули экран, вырвался мертвый дым, клубясь облаками, столбом взвился вверх, потом выскочили огненные буквы:
«На Ходынке сжигают дохлых кур».
Среди безумно пылающих окон магазинов, открытых до трех часов ночи, с перерывами на обед и ужин, заколоченные витрины с вывесками «Яйца в продаже. Качество гарантировано», — смотрел он вслепую. Шипящие машины скорой помощи с «Московским Минздравом». на них проносились мимо полицейских и обгоняли тяжелые автобусы с воем сирен.
— Кто-то еще отравился тухлыми яйцами, — зашумела толпа.
Всемирно известный ресторан «Империя» на Петровских линиях светился зелеными и оранжевыми лампами, а внутри него у переносных телефонов на столах лежали залитые ликером картонные объявления «Никаких омлетов до особого распоряжения. Попробуйте наши свежие устрицы».
В саду «Эрмитаж», где китайские фонарики сияли, как грустные бусы, в мертвой задушенной листве, на ослепительно освещенной сцене певцы Шрамс и Карманчиков пели сатирические песни, сочиненные поэтами Ардо и Аргуевым,
Ой, мама, что Я делаю
Без моих маленьких яиц два?
в сопровождении чечетки.
Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, который, как помнится, встретил свой конец в 1927 году во время постановки пушкинского «Бориса Годунова», когда рухнули трапеции с обнаженными боярами, щеголял бегущей цветной неоновой лентой, возвещающей новую пьесу писателя Эрендорса под названием «Прощание птиц» в постановке Кухтермана, ученика Мейерхольда. По соседству, в Садах Аквариума, сияющих неоновой рекламой и сияющими полуобнаженными женщинами, под бурные аплодисменты среди зелени открытой эстрады играло ревю «Наседка» писателя Ленивцева. А по Тверской бежала вереница цирковых ослов с фонарями под каждым ухом и пестрыми афишами. Театр Корша возрождал «Шантеклер» Ростана.
Мальчики-газетчики ревели и кричали среди мотор-колес:
«Ужасная находка в подземной пещере! Польша готовится к ужасной войне! Ужасающие опыты профессора Персикова!»
В цирке бывшего Никитина, на богатом коричневом манеже, благоухающем навозом, с Бимом разговаривал мертвенно-белый клоун Борн, весь опухший от водянки.
«Я знаю, почему ты так устал!»
«Почему это?» — взвизгнул Бим.
«Вы закопали свои яйца под кустом крыжовника, и их нашел отряд милиции 15-го округа».
«Ха-ха-ха-ха», — засмеялся цирк, да так, что кровь радостно и жадно застыла в жилах и зашевелились трапеции и паутина под старым куполом.
«Аллез-уп!» — громко закричали клоуны, и выехала сытая белая лошадь, неся сногсшибательно красивую женщину с стройными ногами в малиновом костюме.
Ни на кого не глядя и не обращая внимания, не обращая внимания на подталкивания проституток и мягкие соблазнительные приглашения, вдохновенный и одинокий профессор Персиков, увенчанный неожиданной славой, пробирался по Моховой к неоновым часам у Манежа. Здесь, погруженный в свои мысли и не глядя, куда идет, он столкнулся со странным, старомодным мужчиной и больно ударил пальцами по деревянной кобуре, свисавшей с его пояса.
«Что за черт!» — взвизгнул Персиков. «Мои извинения!» «Простите!» — ответил неприятный голос в ответ, и они успели выпутаться из массы людей. Профессор продолжил свой путь на Пречистенку, сразу выкинув этот случай из головы.
Источник: «Роковые яйца», Михаил Булгаков, перевод Кэтлин Гук-Хоружи, Радуга, Москва, 1990
Памятник Ивану Грозному – кощунство – Русский читатель
Евгений Анисимов
Позор и беда России: Памятник Ивану Грозному – кощунство
Московский комсомолец
16 октября 2016
Затея орловских властей оставила меня, историка древней Руси и гражданина современной России, в состояние шока и удивления. Возведение памятника Ивану Грозному нарушает все мыслимые этические нормы и русские традиции.
Памятник Ивану Грозному в Орле.
В 1850-е годы, в царствование Александра II, в интеллигентских и придворных кругах разгорелась острая полемика по поводу многих исторических личностей, предложенных для включения в памятник « Тысячелетие России », который должен был быть воздвигнут в Великом Новгороде. . Они были единодушны только в одном пункте. Ивана Грозного ни в коем случае нельзя изображать на памятнике, ибо его правление было позором и бедой России. В истории России не было такого отвратительного злодея, как ее первый царь. И это мнение было озвучено при самодержавии!
Можно говорить о реках крови, которые пролил Иван в собственной стране, о чудовищных, жестоких расправах, которые он обрушил на собственных подданных. Речь идет о тысячах и тысячах людей. Напомню только одну совершенно правдивую историю, историю о том, что случилось с многоуважаемым боярином Иваном Петровичем Федоровым-Челядниным, главой Боярской думы. Иван обвинил его в несуществующем заговоре с целью захвата власти. Он заставил боярина облачиться в царские одежды, посадил его на свой трон, издевался над стариком и ножом вырезал ему сердце. Тело бедняги бросили на кучу навоза, где его разорвали в клочья бродячие собаки.
Но царю этого было мало. Он учинил жестокую расправу над родственниками и слугами Федорова.
Как писал современник, «Убив таким образом [Ивана], его семью и весь его народ, тиран сел на коня и почти год объезжал его имения и села (Федоров был богат) с толпой убийц, сеющих повсюду разрушение, опустошение и убийство. Когда он захватывал своих солдат и плательщиков дани, тиран приказывал раздевать их донага и запирать в клетке. В клетку насыпали серу и порох и подожгли так, что трупы бедолаг, поднятые силой взрыва, казалось, летели в воздухе. Тиран нашел это обстоятельство весьма забавным. Все большие и малые звери и лошади были собраны в одном месте, и тиран приказал изрубить их на куски, а некоторых из них пронзить стрелами, так как он не желал оставлять в живых даже самого мелкого зверя. Он сжег свои поместья и стога пшеницы, превратив их в пепел. Он приказывал убийцам насиловать жен и детей тех, кого он убивал, на его глазах, и делать с ними все, что они хотели, прежде чем истребить их. Что же касается жен крестьян, то он приказал раздеть их догола и загнать в леса, как животных. Однако убийцы тайно поджидали там в засаде, чтобы пытать, убивать и рубить на куски этих женщин, блуждающих по лесу. Таким образом, он уничтожил род и всю семью этого великого человека, не оставив ни одного выжившего среди его родственников и родственников».
Особенно царь мучил женщин во время зверств в имениях Федорова: «Женщин и девиц раздевали донага и в таком состоянии заставляли ловить в поле кур».
Эти воспоминания подтверждаются письменными записями самого Ивана. В последующие годы, чтобы просить у Бога прощения, он вел «Синодикон опальных», книгу памяти людей, которых он убил и замучил лично на протяжении всей жизни. Он использовал любопытный глагол, чтобы описать самые жестокие расправы, отделать , «добить». Вот как он описывает людей Федорова в «Синодиконе»: «В Бежецком Верхе 65 человек Ивана добито, а 12 изрублено руками». Так что эти последние двенадцать человек умерли от меча или топора сравнительно легко, по сравнению с первыми шестьюдесятью пятью, которых как-то «добили» — сожгли, утопили, перепилили и т. д. Так было казнено более трехсот федоровцев.
«Синодикон опальных», который вел сам Иван Грозный, насчитывал около трех с половиной тысяч жертв только за одну пятилетку, в том числе близких родственников царя, известных полководцев, церковных деятелей, простых крестьян и пленных. пленен в крепостях, взятых его армией. Сам царь придумывал зверские методы казни и с удовольствием смотрел, как людей варили заживо, взрывали на бочках с порохом, переворачивали на медленном огне, как шашлыки, живьем сдирали кожу и садили на кол. Более того, чтобы усугубить свои мучения, опричники Ивана насиловали жен, дочерей и матерей на глазах у мужчин, пока они медленно умирали. Все это не небылицы и не сказки, а реальные истории, зафиксированные в многочисленных документах и признаниях самого царя, который иногда впадал в приступы раскаяния.
Неудивительно, что Русская Православная Церковь даже не рассматривала недавнее предложение о канонизации Ивана Грозного: он безжалостно приказал убить сотни монахов и священников. Поищите в Интернете сведения о трагической судьбе Филиппа Колычева, тогдашнего главы церкви, задушенного царским фаворитом Малютой Скуратовым. Царь приказал зашить Новгородского архиепископа в медвежью шкуру и травить собаками.
Новгород Великий особенно сильно пострадал от рук злодея в 1570 году. Тысячи его жителей, в том числе женщины и дети, были преданы страшной смерти. Некоторые утонули в реке Волхов; Опричники Ивана патрулировали реку на лодках и добивали топорами всех, кто всплывал на поверхность. Иван совершил страшное святотатство, разграбив самое святое место России — Софийский собор, церковь, стоявшую нетронутой пятьсот лет. Следующими, кто ограбил собор, были немецкие и испанские фашисты в 1941.
Иван Грозный был настоящим насильником и садистом. Сам он хвастался, что за свою жизнь изнасиловал тысячу девушек. Важно отметить, что он не был болен или безумен. Он прекрасно осознавал, что делает. Иногда страх божьего наказания пугал его, заставляя раскаиваться и записывать свои грехи и преступления, но затем он снова убивал и насиловал.
Если все, что я написал выше, мало что значит для читателей-государственников, я хотел бы подчеркнуть тот факт, что Иван был полным провалом как государственный деятель. Он провалил все добрые начинания в начале своего правления, проиграл все войны, в которых вел, утратил все свои первоначальные завоевания, был некомпетентен и труслив как военачальник, но ему нравилось добивать копьем пленных. В конечном итоге он поставил Россию на грань гибели. Его правление закончилось полной неудачей: военной, политической и экономической. Некогда цветущая страна пришла в запустение. На Северо-Западе Руси археологи до сих пор находят многочисленные деревни и новые поселения, навсегда исчезнувшие при Иване Ивановиче.
То, что мы знаем как Смутное время, когда Россия была захвачена врагами и погрузилась в гражданскую войну, было прямым следствием царствования Ивана. Россия тогда на время канула в лету и даже исчезла с карты мира, и только простые люди, пережившие ад царствования Ивана, спасли Россию под знаменем Минина и Пожарского. Они спасли и Россию для нас.
Можно удивляться смирению и терпению мученичества русского народа. Как писал историк начала XIX века Николай Карамзин, Россия «двадцать четыре года терпела губителя, вооруженная только молитвой и терпением. […] Щедрые в своем смирении, страдальцы умирали на Лобном Месте, как греки в Фермопилах, за Веру и Верность, не помышляя о бунте. […] Тигр упивался кровью ягнят, а жертвы, умирая смертью невинных, требовали справедливости и трогательной памяти от современников и потомков, бросив последний взгляд на жалкую страну».
Мы их потомки. Была ли их жертва напрасной? Разве их кровь была не такой, как наша, а водой?
Если мы живы, значит, цепь наших предков ведет во времена Ивана. Сколько таких цепей разорвал царь-убийца! Люди, убитые Иваном Грозным, были такими же людьми, как и мы, и мы должны чтить их память.