На смерть князя мещерского главная мысль: Анализ стихотворения Державина На смерть князя Мещерского

Содержание

Анализ стихотворения Державина На смерть князя Мещерского

Анализ стихотворений

Анализ стихов
Державин
На смерть князя Мещерского

Произведение «На смерть князя Мещерского» весьма мало и не очень похоже на полноценное и великое стихотворение. Однако в нем содержится непростая глубокая атмосфера, чем и привлекает к себе внимание. Главная тема оды заключается в переплетении противоположностей, а именно жизни и смерти. Державин вкладывал в эти понятия такой смысл, что для него человек-это неотъемлемая часть природы, и в каком- то смысле, поэтому он бессмертен, как и бессмертна природа. Но также и само по себе существование человека на земле очень не долгое, и в конечном итоге каждого постигнет смерть, которую невозможно обойти и избежать.

Сладкий вкус жизни и печальны чувства от смерти, соединены в произведении глубочайшими и пламенными переживаниями. Они отражаются характерными очертаниями.

Один знакомый князь Державина умирает. Он умирает угрюмой и непреклонной смертью, которая сильно потрясла поэта. Основная мысль произведения лежит в основе художественного конфликта, который наводит читателей на размышления о сущности бытия.

Стихотворение включает в себя одиннадцать строф, в которых включена борьба жизни и смерти. Это показано во многих деталях, начиная от образов, содержащихся в оде и заканчивая звучанием строчек. Также, ода включает в себя множество тропов, что являются самыми трудными художественными приемами.

Из произведения читатели могут увидеть всю жизнь главного героя, которая была беззаботной. Он имел хорошее здоровье и богатства, а смерть его была показана быстрой, чем и удивила его знакомых. Стоит отметить, что лирик в качестве главного героя указал именно своего знакомого друга, а не какого либо знаменитого человека жившего в его времена или ранее. С помощью простого и ничем не приметного человека ,Державину и удалось раскрыть тему всеобщего существования и бытия.

То, как выглядит смерть, и что из себя представляет, поэт описывает крайне детально и потрясающе. В начале она идет с косою и скрежещет зубами, а потом уничтожает все вокруг на своем пути. Поэт также описывает смерть, смеющейся над знатными персонами, царями и богачами при этом натачивая свою косу.

Все в данном произведении отличается четкой последовательностью, которая необычно хорошо удавалось поэту. Он обладал таким художественным приёмом как переход одной строфы к другой и третей и так далее. За счет чего смысл строк, начинал формироваться и усиливаться.

По плану

Картинка к стихотворению На смерть князя Мещерского

Державин

Все авторы

Асадов
Александрова
Сочинения
Анненский
Апухтин
Ахмадулина
Ахматова
Бальмонт
Баратынский
Барто
Батюшков
Блок
Бродский
Брюсов
Бунин
Вознесенский
Гиппиус
Гумилев
Два отца Тыбурций и судья (по расказу Короленко)
Державин
Есенин
Жуковский
Заболоцкий
Карамзин
Лермонтов
Майков
Мандельштам
Маяковский
Некрасов
Никитин
Пастернак
Полонский
Пушкин
Северянин
Суриков
Тургенев
Тютчев
Фет
Хлебников
Цветаева

сочинение по литературе на Сочиняшка.

Ру

Г.Р Державин – представитель классицизма, поэтому в его творчестве есть много произведений, написанных в жанрах этого направление. Привлекают внимание оды, созданные на смерть известных современников поэта. Интересно, что оды, написанные на смерть, показывают совершенно разные впечатления, размышления Гавриила Романовича. Например, ода «Снегирь» выражает восхищение генералиссимусом А.С. Суворовым, произведение «На смерть князя Мещерского» – размышления о том, что никто из людей не вечен. Оду произведение «На смерть князя Мещерского» Г.Р. Державин написал в 1779 году после того, как побывал на похоронах друга – князя Мещерского.

Анализируемое стихотворение относится к философской лирике. Жанр – ода. Темы произведения – размышления над вопросом жизни и смерти; смерть князя Мещерского. Гавриил Романович показывает, что смерть когда-то настигнет каждого. Поэт утверждает, что жизнь быстротечна: «Едва увидел я сей свет, уже зубами смерть скрежещет».

В центре стихотворения лирический герой. Нетрудно догадаться, что под этим образом скрывается зрелый мужчина, который успел многое увидеть в жизни. Строки написаны от первого лица единственного лица, поэтому читатель может полностью окунуться в размышления лирического героя. В первой строфе он говорит о страшном гласе, который приближает к гробу. Видимо, это голос смерти.

Далее мужчина говорит, что ничто и никто не может убежать «от роковых когтей». Пред смертью равны и монарх, и узник. Течение лет лирический герой сравнивает с водами, которые льются в море. Смертные не думают о конце своих дней, но смерть, словно вор, приходит и «жизнь внезапу похищает». Она подстерегает там, где человек ждёт её меньше всего.

Далее рассказчик обращается к Мещерскому: «куда… ты сокрылся?» Вопрос риторический, но лирический герой сам на него отвечает: князь оставил берега жизни и «удалился» в края мёртвых. Здесь осталось только тело Мещерского. Лирический герой задаётся вопросом, где же дух умершего.

Он сравнивает, что было в доме при жизни князя, и что теперь, после его смерти. Лирический герой снова возвращается к размышлениям о жизни и смерти, делает вывод, что к жизни нужно относится как к дару с небес.

Ода Г.Р. Державина «На смерть князя Мещерского» состоит из десяти восьмистиший. Строки в них объединены перекрёстной рифмовкой. Мужские рифмы чередуются с женскими. Стихотворный размер – разностопный ямб. По смыслу стихотворение также делится на части: размышления лирического героя о смерти; размышления лирического героя о кончине князя Мещерского; размышления о жизни и смерти.

Раскрыть тему, реализовать идею и воспроизвести эмоции лирического героя Г.Р. Державину помогают художественные средства. В тексте есть метафоры («глагол времён», «ничто от роковых когтей, никакая тварь не убегает, «сын роскоши, прохлад и нег»), эпитеты («алчна смерть», «тесны миры»), сравнения («как молнией косою блещет, и дни мои, как злак, сечет», «приходит смерть к нему, как тать»). Возвышенный тон размышлениям лирического героя придают устаревшие слова: тать, чает, брег, персть.

Понравилось сочинение? А вот еще:

Анализ стихотворения Державина «Евгению. Жизнь званская»

Анализ стихотворения Державина «Приглашение к обеду»

Анализ стихотворения Державина «Русские девушки»

Анализ стихотворения Державина «Видение Мурзы»

Князь Мещерский. История

Умер друг поэта Гавриил Державин, гостеприимный князь Мещерский. Поэт был так опечален его отъездом, что ответил одой. Несмотря на отсутствие присущей жанру нечетности размеров и величественности, эти восемьдесят восемь строк настолько трогают душу читателя, что неотвратимо начинается поиск сведений о том, кто такой князь Мещерский и чем он известен? Выходит — ничего. Самый обычный человек, хоть и представитель древнего рода. Князь Александр, о котором так горевал Державин, значительно превзошел своего потомка — Владимира, который писал как публицист, а также редактировал и редактировал журнал «Гражданин». Но князь Владимир начал печататься в 1887 году, а Державинская ода «На смерть князя Мещерского» была написана в 1779 году. , почти сто лет назад.

Ах да

Смерть и вечность две темы, касающиеся друг друга и постоянно пересекающиеся в одежде Державина, невиданная искренность и проникновенность лирики — вот почему эти стихи быстро стали известны и полюбились читателю. В их строках заложена глубокая философия о ничтожном человеческом бытии и огромной непостижимой вселенной, внутри которой еще жив князь Мещерский. Читателю утешительно, что Державин показывает человечество как часть природы, которая вечна, так и люди являются частью этой вечности, хотя каждая индивидуальная жизнь конечно конечна, кратковременна и преходяща. Ведь любой человек — благородный и ничтожный — должен умереть.

Гений Державина умел соединить жизнь со смертью в радостном ощущении первой и трагическом переживании последней, и покойный князь Мещерский с легкой руки поэта получил вечно желанную жизнь — поэт так глубоко и страстно сопереживал поэту своему близкому знакомому. Смерть мрачна, неумолима, она безразлична к тому, что вся жизнь героя строк державинской оды была праздничной, полной красоты и довольства, роскоши и гармонии. Драматизм до предела обостряется именно при этом противопоставлении: невозможно отреагировать на смерть князя Мещерского словом «изнемог». Спорна сама коллизия, разворачивающаяся в одежде, как и образная система, используемая автором.

Конфликтность, заложенная в структуре од, приводит к пониманию того, что диалектическая сущность мироздания противоречива и не может быть приведена к единству с единой человеческой судьбой. «Где стол был лужайкой — там и гроб…» — исключительный по своей насыщенности стих. «На смерть князя Мещерского» — ода на одиннадцать строф, где в каждой строчке жизнь пытается противостоять смерти.

Противостояние

Восемь строк любой строфы этой оды обязательно говорят о противостоянии жизни и смерти. Это утверждается на различных уровнях подачи поэтического материала. Воображаемый ряд, построение синтаксических конструкций, изменение ритмических рисунков звучания и так далее. Державин очень обильно использует тропы — поэтические аллегории, которые со временем, уже в произведениях его последователей, будут оформляться оксюмороном. Это довольно сложный путь, но и чрезвычайно выразительный: «Мертвые души» Гоголя, «Живой труп» Толстого, «Горячий снег» Бондарева — сами названия передают всю неоднозначность переживаний, чувств и состояний в передаче тех или иных событий.

Державин стал основоположником этого средства выразительности в литературном языке. В одном образе сосуществуют абсолютно противоположные смыслы — это оксюморон. Неоднозначность, противоречия во всем — не только в каждом поступке человека, в его поведении, но и вся жизнь — один только оксюморон, отсюда и высокая степень правдивости строк этой оды. Анализ стихотворения «На смерть князя Мещерского» ясно показывает те начала, которые впоследствии будут развиты, усовершенствованы и максимально повысят психологическую нагрузку произведения. Например, фраза: «Сегодня Бог, а завтра прах». Это означает следующее: мы рождены, чтобы умереть, и со смертью наша жизнь приемлема. Так звучит основная мысль и сверхзадача Державина в этом произведении.

Князь Александр Мещерский

Ода, сочиненная Державиным и опубликованная анонимно в «Санкт-Петербургских Ведомостях» 1779 года, сделала этого человека знаменитым. Эти строки настолько впечатлили юного Ивана Дмитриева, что он захотел непременно познакомиться с автором, и не только с ним. Город, а потом и страна гудели, обмениваясь восторгами. Даже Пушкин, спустя много лет после публикации этого произведения, был настолько впечатлен, что взял строчку Державина эпиграфом к главе Дубровского. Ведь, казалось бы, конкретнее и короче выразить мысли о жизни и смерти невозможно. Вся картина существования человека раздвигается до безграничности. Афористически чеканные струны не передают почти ничего биографического об их лирическом, внезапно умершем герое.

Сын роскоши, человек достатка и очень крепкого здоровья. Удивительной была его смерть для друзей, родственников и знакомых. Ода обычно пишется на исторически значимых лиц, по крайней мере, она предписывает все законы классицизма. А здесь — просто знакомство с поэтом. Обыкновенный смертный, ничем из общего числа современников не выдающийся. Это не Суворов, не Потемкин, а обыкновенный князь. Почему стихотворение Державина «На смерть князя Мещерского» произвело такое неизгладимое впечатление не только на современников, но и на далеких потомков? Это тоже новшество: в то время ни один поэт не показывал так силу и общность законов мироздания через судьбы самых обыкновенных людей.

Образ смерти

Смерть выписана Державиным во всей красе — подробно и красочно. Его образ показан в динамике — последовательно и развернуто. От скрежетания зубами до подравнивания косых дней человеческой жизни — в первой строфе. От проглатывания целых королевств и безжалостного крушения всего вокруг — во втором.

Затем размах приобретает космические масштабы: гаснут звезды, гаснет солнце, всем мирам грозит гибель. Здесь тоже есть некая «заземленность», чтобы не улететь в этот космос безвозвратно. Державин переключает читателя на жизнепонимание небольшой насмешливой сценкой: смерть глядит, ухмыляясь, на королей, на пышных богачей, на гордых мудрецов — и точит, все точит лезвие своей косы.

Keynotes

Четкость членения на строфы ничуть не нарушает плавности повествования. Для этого к услугам Державина был поставлен ряд специальных художественных приемов. Строфы как бы перетекают одна в другую (настолько полн и ясен прием, впервые примененный в русской литературе). Сосредоточив основную мысль в последней строке строфы, поэт повторяет ее в первой строке следующей, развивая и усиливая ее. Идея и образ, повторяющиеся на протяжении всего текста, называются лейтмотивом, и Державин использовал его. Ода «На смерть князя Мещерского» поэтому и получилась таким стройным и последовательным произведением. Основными лейтмотивами были равнодушная и бесстрастная смерть и мимолетная жизнь, похожая на сон.

Метафизический текст

Князю Мещерскому не давали высоких постов, видных должностей, он не прославился никак — ни военным, ни административным, ни художественным ведомством. Человек без особых талантов, с приятными чертами чисто русского гостеприимства (каким тогда обладал практически каждый). Первое название дал своему произведению Державин и вовсе отнес его к жанру поэтического послания, а не к каноническому одеянию: «С. В. Перфильеву, на смерть Александра Ивановича Мещерского». Однако пафос истинной оды, звеневший колокольчиком, выдавал жанровую принадлежность с первой строфы: «Глагол времен! Металлический звон!».

И тогда проясняются метафизические проблемы. Смерть кого-либо — даже вообще неизвестного человека — делает человечество чуть менее полным, и каждый живет чуть менее чем полным. Смерть друга показана как экзистенциальное событие в потоках удивительных поэтических откровений. Рассказывая о смерти князя, Державин явно сравнивает ее со своей собственной. Единство каждого человека со всем человечеством — метафизика этой идеи. И в то же время ода «На смерть князя Мещерского» говорит о противостоянии смерти, ибо каждая строка предполагает размышление о смысле существования конкретного человека в общем мироздании, несмотря на его нерушимые законы.

Смысловая структура

Оригинальные метаморфозы ждут читателя в каждом стихе: пионер русской поэзии впервые ввел в литературу совершенно новые категории: высокое-низкое, вечно-временное, частное-общее, абстрактно-конкретное. Конечно, все это известно еще со времен Аристотеля. Но только у Державина эти категории перестают звучать как взаимоисключающие, входя в синтез.

Оди, приподнятый, восторженно звучащий, констатирует самый разочаровывающий из своих постулатов. Человеческая жизнь и ее смысл: только смертный не думает умирать. Таких оксюморонов много, и все они в этом платье трагичны, настолько их чувствует Державин. «На смерть князя Мещерского» — ода, поставившая читателя перед лицом смерти как единственной константы, ибо всякое существо завтра или через тысячу лет, как баобаб, все равно умрет.

Предупреждение читателю

Существование такой константы сомнительно и иллюзорно, ибо бытие-бытие как бы не имеет смысла, а, значит, и суть не верна, если нет следов в будущем от него. Державин придал смысл сытому, но по большей части бессмысленному существованию своего знакомого, оде «На смерть князя Мещерского».

Анализ этого произведения производится не только филологами, но и философами, где все его детали связаны с моделью мироздания, где нет самообоснованного бытия личности, так как индивидуальность лишена бытийности . Однако внутреннее переживание поэта с неизбежностью вступает в спор, как бы предупреждая читателя о том, что он стоит на краю пропасти, что цепь превращений не прервется, что в этой космической тайне все исчезнет без малейшего следа.

Другой Князь Мещерский

Державин к князю Мещерскому Владимир Павлович не мог иметь отношения, хотя его предок был награжден одой на смерть. Князь Александр Иванович был статским советником, служил в таможне. Любил литературу и петербургское английское общество (клуб). Род Мещерских происходил от татарских князей тринадцатого века, в четырнадцатом и пятнадцатом веках — принадлежащих Мещерам, среди представителей рода были воеводы — городовые и полковые. Это и все, что известно о князьях Мещерских, ничего особенного. Но в 1838 году родился внук Карамзина, князь Владимир Мещерский, человек не державинского одиозного характера. Это один из главных персонажей русской общественной жизни XIX века, персонаж не только удивительных слухов, но и язвительных анекдотов. Он много работал, издавал журнал (впоследствии — газету), писал «Консервативные речи», которые были довольно известны среди современников.

Отец — гвардии подполковник Петр Мещерский, мать — старшая дочь известного историографа и писателя Николая Карамзина. Родители — нравственно прекрасные люди, просвещенные и верующие в идеалы. Сын, по его собственным словам, имел характер скверный и своеобразный. Он мечтал о подвигах во имя Родины и о сексуальном внимании со стороны посторонних. Литературный путь был выбран случайно. В 1981 году он описал приезд императора к Потемкину, с которым был в дружбе. Вскоре князю Мещерскому были пожалованы камер-юнкерсы. И работа в МВД, после чего дорога в образовавшийся рядом известный круг была открыта. И началось стремительное восхождение князя в элите государственности России.

Советник Государя

Ему нравился наследник князя-граф Строганов, нравился князь Мещерский, поэтому круг общения князя располагался на заоблачных высотах-он стал близким другом цесаревича Николая (этого смысл вкладывается, несмотря на отношение к будущему русскому монарху). Светская жизнь далась Владимиру Мещерскому не так просто, как кажется: то Строганова назовут «плохой куртизанкой», то слишком громко хихикают и хохотают за спиной. Однако советником для всего окружения наследника и самого Мещерского все же стал. Цесаревич был очень болен, и князь сопровождал его в Европу на лечение, за что начальник отдела внутренних дел Валуев назвал его «придворным приближенным».

После смерти Николая (говорили об убийстве на почве гомосексуализма) Мещерскому дали другого царевича, в будущем — Александра III, имевшего чувства к двоюродному брату князя. Эту привязанность будущего монарха Мещерский нейтрализовал, приняв на себя огонь, за что царская семья осталась ему очень благодарна. К этому времени писательский зуд стал сильно раздражать князя, и с помощью цесаревича был создан настоящий оплот самодержавия — журнал «Гражданин». Благодаря прекрасным продолжателям основатель журнала остался в памяти народа. Ведь его люди, такие как Достоевский, Тютчев, Майков, продолжили его дело. Да и сам Мещерский на страницах «Гражданина» нещадно боролся со светским образованием, земством, присяжными, крестьянским самоуправлением и интеллигентными евреями. «Содомский князь и гражданин Гоморры», по словам Владимира Соловьева.

Лев Троцкий: 1905 (Глава 5)

Лев Троцкий

1905

ГЛАВА 5

Весна

* * *

я

Генерал Драгомиров, ныне покойный, писал однажды в частном письме о Сипягине, тогдашнем министре внутренних дел: «Какая может быть у него внутренняя политика? Он всего лишь кавалерийский унтер-офицер. и при этом болван». Это описание настолько правильное, что мы можем не заметить его довольно манерный грубый солдатский тон. После Сипягина мы видели такое же положение у Плеве, потом у князя Святополк-Мирского, потом у Булыгина, потом у Витте-Дурново. Одни из них отличались от Сипягина только тем, что не были кавалерийскими унтер-офицерами, а другие были по-своему интеллигентными людьми.

Но все они один за другим покидали сцену, оставляя за собой тревогу и недоумение наверху и ненависть и презрение внизу. Кавалерийский унтер-офицер слабоумный, профессиональный сыщик, доброжелательный, но недалекий господин, лишенный совести и чести биржевой маклер, все они один за другим явились с твердым намерением положить конец крамоле, восстановить утраченный престиж власть, поддерживающая основы государства, — и каждый из них, каждый по-своему, открывал шлюзы революции и сам был унесен ее течением.

Крамола росла как бы по величественному плану, постоянно расширяя свою территорию, укрепляя свои позиции и снося препятствие за препятствием; в то время как на фоне этого огромного усилия, с его внутренним ритмом и его бессознательной гениальностью, возник ряд человечков государственной власти, издающих новые законы, взимающих новые долги, стреляющих в рабочих, разоряющих крестьян — и, в результате, погружающихся государственная власть, которую они стремились защитить, все глубже и глубже погружалась в болото бешеного бессилия.

Воспитанный в атмосфере служебных заговоров и ведомственных интриг, где наглое невежество соперничает с неприкрытым вероломством; не имея ни малейшего представления о ходе и значении современной истории, о движении масс или о законах революции; вооруженные двумя-тремя жалкими программными идеями для сведения парижских биржевых маклеров, такие люди стараются — с течением времени все больше и больше — сочетать методы наемников восемнадцатого века с манерами «государственных деятелей» парламентского Запада. Низко надеясь заискивать, они болтают с газетными корреспондентами из Европы бирж, излагают им свои «планы», свои «прогнозы», свои «программы», и каждый надеется, что он, наконец, преуспеть в решении проблемы, против которой усилия его предшественников оказались напрасными. Если бы только, прежде всего, они могли остановить крамолу! Все они начинают по-разному, но все заканчивают тем, что отдают приказ стрелять в упор по мятежу. Но, к их ужасу, мятеж остается неубиваемым. Именно они заканчиваются позорным крахом.

Если услужливая пуля террориста не освобождает их от их жалкого существования, они выживают, чтобы увидеть, как мятеж, с тем стихийным гением, который является их собственным, превращает все, что они планировали и предсказывали, в свое триумфальное преимущество.

Сипягин пал от революционной пули. Плеве разорвало на куски бомбой. Святополк-Мирский был превращен в политический труп 9 января. Булыгин был выброшен, как старый сапог, октябрьскими стачками. Граф Витте, совершенно измученный рабочими и солдатскими восстаниями, пал без славы, споткнувшись на пороге созданной им же Государственной думы.

В определенных кругах оппозиции, особенно в среде либеральных помещиков и демократической интеллигенции, с сменой одного министра другим неизменно связывались смутные надежды, ожидания и планы. И действительно, для пропаганды либеральных газет или политики помещиков-конституционалистов отнюдь не безразлично было, Плеве ли, старый полицейский волк, или князь Святополк-Мирский, «министр доверия», держали бразды правления в своих руках. сила.

Конечно, Плеве был так же бессилен против мятежа, как и его преемник, но он был страшным бичом против царства либеральных газетчиков и деревенских заговорщиков. Он ненавидел революцию яростным отвращением состарившегося в своей профессии полицейского сыщика, которому на каждом углу угрожала бомба; он преследовал крамолу с налитыми кровью глазами – но тщетно. И вот он нашел замену своей озлобленности в профессорах, сельских конституционалистах, журналистах, в которых он делал вид, что видит законных «зачинщиков» революции. Он довел либеральную прессу до крайних пределов унижения. Он угостил журналистов en canaille [1]: не только сослать их и запереть, но и погрозить им пальцем, как школьникам. Он относился к умеренным членам сельскохозяйственных комитетов, организованных по инициативе Витте, как к бунтующим студентам, а не к «почтенным» помещикам. И он получил то, что хотел: либеральное общество трепетало перед ним и ненавидело его невнятной ненавистью бессилия. Многие из либеральных фарисеев, которые неустанно осуждают «насилие слева», а также «насилие справа», приветствовали бомбу 15 июля, как если бы это было посланием от Мессии.

Плеве был страшен и омерзителен для либералов, но против крамолы он был не лучше и не хуже всех других. Движение масс по необходимости игнорировало пределы дозволенного и запрещенного: если так, то какое дело, были бы эти пределы чуточку уже или чуточку шире?

II

Официальные писатели реакционных панегириков изо всех сил старались изобразить регентство Плеве если не как период всеобщего счастья, то, по крайней мере, как период всеобщего спокойствия. Но на самом деле этот любимец царя не смог установить даже контролируемого полицией спокойствия. Едва он принял власть и вознамерился со всем православным рвением двойного новообращенного посетить святые мощи Лаврского монастыря, как вынужден был устремиться на юг, потому что в Харьковской и Полтавская губерния. Крестьянские беспорядки в меньших масштабах не прекращались и в дальнейшем. Знаменитая ростовская забастовка 19 ноября.02 и июльские дни 1903 года, охватившие весь промышленный юг, предопределили все будущие действия пролетариата. Уличные демонстрации непрерывно сменяли одна другую. Прения и решения комитетов о нуждах сельского хозяйства послужили прологом к последующей аграрной кампании. Университеты еще до Плеве стали центрами крайней политической нестабильности, и они продолжали оставаться таковыми и при его правлении. 19 января в Петербурге состоялись два съезда.04 — технический и Пироговский съезды — сыграли роль авангардной стачки демократической интеллигенции.

Таким образом, пролог к социальной «весне» произошел при Плеве. Жестокие репрессии, аресты, допросы, обыски, приговоры к ссылкам спровоцировали терроризм, но не смогли полностью парализовать даже мобилизацию либерального общества.

Последние полгода правления Плеве совпали с началом русско-японской войны. Народное недовольство поутихло, вернее, перешло в латентную фазу. Книга под названием Vor der Katastrophe ( Перед катастрофой ) венского журналиста Хьюго Ганца дает представление о настроениях, царивших в бюрократических кругах и в верхах петербургского либерального общества в первые месяцы войны. Преобладающим настроением было недоумение, приближающееся к отчаянию. «Вещи не могут продолжаться так, как они есть!» Но где был выход? Ответа не знал никто: ни высокие чиновники в отставке, ни знаменитые либеральные юристы, ни знаменитые либеральные журналисты. «Общество совершенно бессильно. О революционном движении народа нельзя и думать; а если бы народ и двинулся, то двинулся бы не против власти, а против дворянства в целом». Где же тогда надежда на спасение? В финансовом крахе и военном поражении.

Хьюго Ганц, проведший первые три месяца войны в Петербурге, сообщает, что общей молитвой не только умеренных либералов, но и многих консерваторов было: «Gott, hilf uns damit wir geschlagen werden» , пусть нас бьют). Это, конечно, не мешало либеральному обществу имитировать тон официального патриотизма. В целом ряде обращений земств и дум одна за другой, все без исключения, присягали на верность престолу и брали на себя жизнь и имущество, — хорошо понимая, что им не придется этого делать. – за честь и могущество Царя и России.

За земствами и думами следовала позорная очередь профессорских корпусов. Один за другим они отвечали на объявление войны обращениями, в которых цветистость стиля — стиль, приобретенный в духовных семинариях, — гармонировала с византийской имбецальностью содержания. Это не было оплошностью или недоразумением. Это была тактика, основанная на одном принципе: сближение любой ценой! Отсюда стремление облегчить эмоциональную драму примирения для абсолютизма. Организоваться не для борьбы с самодержавием, а для служения ему. Не победить правительство, а соблазнить его. Чтобы заслужить его благодарность и доверие. Стать незаменимым для него. Тактика старая, как русский либерализм, и не ставшая ни мудрее, ни солиднее с годами. С самого начала войны либеральная оппозиция делала все, чтобы испортить ситуацию. Но революционную логику событий было не остановить. Порт-Артурский флот был уничтожен, адмирал Макаров убит, война переместилась на материк; Ялу, Кин-Чжоу, Дашичао, Вафангоу, Ляоянь, Шахэ — все это были разные названия только одного — унизительного поражения самодержавия. Положение правительства становилось все труднее, чем когда-либо прежде. Деморализация в правительственных рядах делала невозможной последовательность и твердость в бытовых вопросах. Колебания, компромиссы, примирения становились неизбежными. Смерть Плеве дала благоприятный предлог для смены политики.

III

Князь Святополк-Мирский, бывший начальник жандармского корпуса, призван установить правительственную «весну». [2] Почему? Он был бы последним, кто смог бы объяснить свое назначение.

Политическая личность этого государственного деятеля наиболее отчетливо проявляется в интервью, которые он давал о своей программе корреспондентам иностранных газет.

«Каково мнение князя, — спрашивает корреспондент «Эхо де Пари» , — по поводу общественного мнения о том, что России нужны министры, ответственные перед обществом?»

Принц улыбается.

«Любая такая ответственность будет искусственной и номинальной».

«Каково ваше мнение, князь, по вопросам свободы вероисповедания?»

«Я противник религиозных преследований, но с некоторыми оговорками».

«Правда ли, что вы были бы склонны дать больше свободы евреям?».

«Хороших результатов можно добиться добротой».

«Вообще говоря, господин министр, можете ли вы назвать себя сторонником прогресса?»

Ответ: Министр намерен «согласовать свои действия с духом истинного и широкого прогресса, по крайней мере в той мере, в какой это не противоречит существующему порядку». Это его точные слова.

Но даже сам Принц не воспринял его программу всерьез. Верно, что «самой непосредственной» целью правительства было «благополучие населения, вверенного нашей заботе», но он признался мистеру Томсону, американскому корреспонденту, что, в сущности, он еще не знает, какая польза он сделает из своих сил.

— Я был бы не прав, — сказал министр, — если бы сказал, что у меня уже есть определенная программа. Аграрный вопрос? Да, да, у нас есть обширные материалы по этому вопросу, но пока я знаком с ним только по газетам».

Князь задабривал царя в Петергофе, утешал либералов и давал заверения иностранным корреспондентам, свидетельствовавшие о доброте его сердца, но безнадежно обнажавшие отсутствие у него государственных дарований.

И эта беспомощная, джентльменская фигура в жандармских погонах представлялась не только в глазах Николая II, но и в воображении либералов человеком, чьей судьбой было разорвать вековые узы, врезавшиеся в цепочку нашего великого народа. плоть!

IV

Все, казалось, приняли Святополк-Мирского с восторгом. Князь Мещерский, редактор реакционного Гражданин ( Гражданин ), писал, что настал день радости для «огромного семейства порядочных людей в России», потому что, наконец, назначен «идеально порядочный человек» на пост министра. «Самостоятельный человек — это человек благородного ума, — писал престарелый Суворин, — а мы очень нуждаемся в людях благородного ума». Князь Ухтомский в «Петербургские ведомости» ( «Петербургские ведомости» ) обратили внимание на то, что новый министр является потомком «старинного княжеского рода, восходящего к Рюрику через Мономаха». Венская газета Neue Freie Presse с удовлетворением отмечала, что выдающимися качествами князя были следующие: «гуманность, справедливость, объективность, сочувственное отношение к просвещению». Биржевые ведомости ( Биржевые ведомости ) указывали, что князю всего 47 лет и что, следовательно, он еще не успел погрузиться в бюрократическую рутину.

Публиковались стихотворные и прозаические предложения, рассказывающие о том, как «мы спали» и как бывший комендант корпуса особой жандармерии разбудил нас ото сна и указал путь к «сближению власти с народом». ». Когда читаешь эти излияния, создается впечатление, что дышишь газом глупости при давлении в 20 атмосфер.

Только крайне правые сумели не потерять голову в этой «вакханалии либерального наслаждения». Московские ведомости ( Московские ведомости ) безжалостно напоминали князю, что вместе с портфелем Плеве он берет на себя и его проблемы.

«Если наши внутренние враги в подпольных типографиях, в различных общественных организациях, в школах, в печати и на улицах с бомбами в руках высоко подняли головы для подготовки к штурму нашего внутреннего Порт-Артура , это возможно только потому, что они оболванивают общество, а также некоторые правящие круги в высшей степени ложными теориями о том, что необходимо устранить самые прочные устои Российского государства — самодержавие его царей, православие его церкви , и национальное самосознание своего народа».

Князь Святополк пытался держаться среднего курса: самодержавия, но несколько менее жесткого законностью; бюрократия, но с общественной поддержкой. Новое Время , поддерживавшее князя, потому что князь был у власти, взяло на себя задачу полуофициального политического сводника. Благоприятный случай для этого, очевидно, имелся.

Министр, благожелательность которого не нашла должного отклика в камарилье, правившей при царе Николае, сделал робкую попытку искать поддержки среди земцы : это было предметом предложенной конференции представителей сельских советов. Но волнение, поднимавшееся в обществе, и повышенный тон прессы делали исход конференции все более опасным. К 30 октября года «Новое время » окончательно изменило свой тон. «Сколь бы интересны и поучительны ни были решения, к которым пришли участники конференции, не следует забывать, что по своему составу и способу направления приглашений она совершенно справедливо рассматривается в официальных кругах как закрытая встреча, а его решения имеют только академическое значение и несут только моральные обязательства.

В конце концов конференция земцев , которая должна была дать основу поддержки «прогрессивного» министра, была запрещена тем же министром и полулегально прошла на частной квартире.

В

6-8 ноября 1904 г. сто видных деятелей земств сформулировали большинством от 70 до 30 голосов требование общественной свободы, личной неприкосновенности и народного представительства с участием в законодательной власти, без, однако , произнося сакраментальное слово конституция .

Либеральная европейская пресса с уважением отметила это тактичное упущение: либералы нашли способ сказать то, что хотели, и в то же время избежать слова, которое могло сделать невозможным для князя Святополка принять их заявление.

Это совершенно правильное объяснение содержательного упущения в земской декларации . Формулируя свои требования, земцев имели в виду только правительство, с которым они должны были договориться, а не народные массы, к которым они могли бы обратиться.

Они вырабатывали разные пункты для политического компромисса, но лозунгов для политической агитации у них не было. В этом они не более чем оставались верными себе.

«Общественность сделала свое дело, теперь очередь правительства!» — воскликнула пресса тоном вызова, смешанного с подобострастием. Правительство князя Святополк-Мирского приняло «вызов» и тут же вынесло предупреждение либеральному журналу Право ( Право ) — за цитированное выше раболепное обращение. Газетам было запрещено печатать или обсуждать решения 9-го0090 земская конференция . Скромное ходатайство Черниговского земства было признано «дерзким и бестактным». Правительственная весна подходила к концу; весна либерализма только начиналась.

Конференция земств явилась предохранительным клапаном для оппозиционных настроений «образованной публики». Правда, конференция состояла не из официальных представителей всех земств , но в нее вошли председатели городских управ и многие «авторитетные» лица (одна грубая невежественность которых придавала вес и значение их взглядам). Правда, конференция не была узаконена бюрократией, но она состоялась с ведома бюрократии, и поэтому интеллигенция, доведенная до крайней робости, верила теперь, что сокровенные ее конституционные желания, тайные мечты ее бессонных ночей были удовлетворены. полуофициальное одобрение. И ничто так не воодушевляло либеральное общество, как ощущение, пусть даже иллюзорное, что его требования уходят корнями в правовую почву.

Начался сезон банкетов, резолюций, заявлений, протестов, меморандумов и петиций. Корпорации и объединения всех видов начинали с профессиональных и местных мероприятий и юбилейных торжеств и заканчивали той же формулировкой конституционных требований, что и в знаменитых отныне «11 пунктах» резолюции земской конференции . Демократы поспешили образовать хор вокруг земских хористов, чтобы подчеркнуть значение0090 земства решения и усилить их влияние на бюрократию. Для либерального общества вся политическая задача момента сводилась к оказанию давления на правительство из-за спины земцев . Сначала казалось, что сами по себе резолюции могут, как мина Уайтхеда, взорвать бюрократию. Но этого не произошло. Резолюции стали слишком знакомы как тем, кто их писал, так и тем, против кого они были написаны. Пресса, горло которой все крепче сжимало Министерство внутренних дел, постепенно становилась раздражительной, не имея определенного предмета для своего раздражения.

В то же время оппозиция начала дробиться. Все чаще и чаще выступали на банкетах нетерпеливые, невоспитанные, нетерпимые лица — то интеллигент, то рабочий — и резко нападали на земцев и требовали, чтобы интеллигентские лозунги были сформулированы яснее и яснее. его тактика более определенная. Этих людей старались успокоить, примирить, польстить, отругать, заткнуть, умилостивить, задобрить; наконец, они их выбросили; но нетерпеливые продолжали делать свое дело, подталкивая левые элементы интеллигенции на путь революции.

В то время как правое крыло общественности, материально или идеологически связанное с либерализмом, пыталось доказать умеренность и лояльность земской конференции и апеллировало к государственному разуму князя Святополка, радикальная интеллигенция, состоявшая преимущественно из студенческой молодежи, присоединилась к Ноябрьскую кампанию с целью сбить ее с жалкого русла, придать ей более боевой характер и связать ее с революционным движением городских рабочих. Это вызвало две уличные демонстрации: одну в Петербурге 28 ноября и одну в Москве 5 и 6 декабря. Эти демонстрации радикальных «сыновей» были прямым и неизбежным следствием лозунгов, выдвинутых либеральными «отцами»: некогда принято решение требовать конституционного строя, надо было ринуться в борьбу. Но «отцы» не выказали никакой склонности принять такое последовательное политическое мышление. Наоборот, они сразу испугались, как бы чрезмерная поспешность и импульсивность не порвали тонкую паутину уверенности. «Отцы» не поддерживали «сыновей»; они передали их, по рукам и ногам, казакам и конным жандармам либерального князя.

Однако никакой поддержки со стороны рабочих студенты не получили. Отсюда со всей очевидностью обнаружилось, насколько ограниченной была в действительности «банкетная кампания» ноября и декабря 1904 года. враждебный страх и любопытство на банкетах этого периода можно было исчислить однозначными или, самое большее, двузначными числами. Глубокий внутренний процесс, происходящий в сознании реальных масс, конечно, никак не был связан с наспех задуманными действиями революционного студенчества.

Таким образом, студенты, в конечном счете, были почти полностью предоставлены сами себе.

Тем не менее эти демонстрации, после длительного политического перемирия, вызванного войной, — демонстрации, носившие при критическом внутреннем положении, созданном военным поражением, остро политический характер и о которых телеграф быстро сообщил всему миру, — произвели гораздо более сильное впечатление. на правительство, чисто как симптом, чем все мудрые увещевания либеральной печати. Правительство взяло себя в руки и поспешило показать свой характер.

ВИ

Конституционная кампания, начавшаяся собранием нескольких десятков земцев в нарядной квартире Корсакова и закончившаяся заключением нескольких десятков студентов в полицейские участки Петербурга и Москвы, встретила двоякий ответ правительства: реформистский «указ» и полицейское «объявление». Дело 12 декабря 1904 г., остающееся лучшим плодом «политики доверия» так называемой «весны», сделало сохранение основных законов империи необходимым условием всякой дальнейшей реформаторской деятельности. Вообще говоря, указ формулировал то, что уже содержалось в газетных интервью князя Святополка, полных добрых намерений и осторожных оговорок.

Это дает достаточно ясное представление о его ценности. Заявление правительства, сделанное через два дня, обладало несравненно большей степенью политической ясности. В нем ноябрьская конференция земцев описывалась как первоисточник последующего движения «чуждого русскому народу» и напоминалось думам и земствам , что при обсуждении резолюций ноябрьской конференции они действовали против закона. . Правительство указывало далее, что его законная обязанность состоит в охране государственного порядка и общественного спокойствия; по этой причине все собрания антиправительственного характера будут пресекаться всеми законными средствами, находящимися в распоряжении властей. Если князь не имел большого успеха в своих усилиях, направленных на мирное восстановление страны, то он совершенно поразительно преуспел в решении более общей задачи, которая, собственно, и была причиной того, что история поставила его на время во главе государства. правительство: задача разрушения политических иллюзий и предрассудков рядового гражданина.

Эпоха Святополк-Мирского, открывшаяся под фанфары примиренческих труб и закончившаяся свистящими в воздухе казачьими нагайками, имела следствием поднять на невиданную высоту ненависть к абсолютизму среди всех элементов населения, обладающих хотя бы хоть немного политического сознания. Политические интересы приобрели более четкую форму; недовольство стало более глубоким и принципиальным. То, что еще вчера было лишь примитивной мыслью, сегодня жадно бросилось в работу политического анализа. Все проявления зла и произвола быстро сводились к своим основам. Революционные лозунги уже никого не пугали: напротив, они находили тысячекратный отклик и превращались в народные изречения. Как губка впитывает влагу, так и сознание общества впитывало каждое слово, отвергавшее или осуждавшее абсолютизм.

Теперь абсолютизм ничего больше не мог делать безнаказанно. Каждый неловкий шаг был засчитан против него. Его попытки снискать расположение встречали презрение. Его угрозы вызвали ненависть. Правда, министерство князя Святополка шло на значительные уступки печати, но круг интересов печати рос гораздо быстрее, чем мягкая терпимость Главного управления по делам печати. То же самое было и во всех других областях: полусвобода, дарованная как форма благотворительности, раздражала не меньше, чем тотальное порабощение. Такова вообще судьба концессий в революционную эпоху: они не удовлетворяют, а только вызывают более жесткие требования. В печати, на митингах и съездах предъявлялись более настойчивые требования, а они, в свою очередь, раздражали власти, быстро терявшие доверие» и искавшие помощи в репрессиях. Митинги и съезды закрывались, на печать обрушивался град ударов, демонстрации разгонялись с беспощадной жестокостью. Наконец, как бы для того, чтобы помочь простому гражданину понять истинный смысл указа от 12 декабря, 31 декабря князь Святополк издал циркуляр, разъяснявший, что рассмотрение мер в отношении крестьянства, объявленных в либеральном указе, будет теперь провести на основе плана Плеве.