Мцыри — Лермонтов. Полный текст стихотворения — Мцыри

1

Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры,
Был монастырь. Из-за горы
И нынче видит пешеход
Столбы обрушенных ворот,
И башни, и церковный свод;
Но не курится уж под ним
Кадильниц благовонный дым,
Не слышно пенье в поздний час
Молящих иноков за нас.
Теперь один старик седой,
Развалин страж полуживой,
Людьми и смертию забыт,
Сметает пыль с могильных плит,
Которых надпись говорит
О славе прошлой — и о том,
Как, удручен своим венцом,
Такой-то царь, в такой-то год,
Вручал России свой народ.

И божья благодать сошла
На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
3а гранью дружеских штыков.

2

Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал;
Ребенка пленного он вез.
Тот занемог, не перенес
Трудов далекого пути;
Он был, казалось, лет шести,
Как серна гор, пуглив и дик
И слаб и гибок, как тростник.
Но в нем мучительный недуг
Развил тогда могучий дух
Его отцов. Без жалоб он
Томился, даже слабый стон
Из детских губ не вылетал,
Он знаком пищу отвергал
И тихо, гордо умирал.
Из жалости один монах
Больного призрел, и в стенах
Хранительных остался он,
Искусством дружеским спасен.
Но, чужд ребяческих утех,
Сначала бегал он от всех,
Бродил безмолвен, одинок,
Смотрел, вздыхая, на восток,
Гоним неясною тоской
По стороне своей родной.
Но после к плену он привык,
Стал понимать чужой язык,
Был окрещен святым отцом
И, с шумным светом незнаком,
Уже хотел во цвете лет
Изречь монашеский обет,
Как вдруг однажды он исчез
Осенней ночью. Темный лес
Тянулся по горам кругом.
Три дня все поиски по нем
Напрасны были, но потом
Его в степи без чувств нашли
И вновь в обитель принесли.
Он страшно бледен был и худ
И слаб, как будто долгий труд,
Болезнь иль голод испытал.
Он на допрос не отвечал
И с каждым днем приметно вял.
И близок стал его конец;
Тогда пришел к нему чернец
С увещеваньем и мольбой;
И, гордо выслушав, больной
Привстал, собрав остаток сил,
И долго так он говорил:

3

«Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;
Но людям я не делал зла,
И потому мои дела
Немного пользы вам узнать,
А душу можно ль рассказать?
Я мало жил, и жил в плену.
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог.
Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы.
Я эту страсть во тьме ночной
Вскормил слезами и тоской;
Ее пред небом и землей
Я ныне громко признаю
И о прощенье не молю.

4

Старик! я слышал много раз,
Что ты меня от смерти спас —
Зачем? . Угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах
Душой дитя, судьбой монах.
Я никому не мог сказать
Священных слов «отец» и «мать».
Конечно, ты хотел, старик,
Чтоб я в обители отвык
От этих сладостных имен, —
Напрасно: звук их был рожден
Со мной. И видел у других
Отчизну, дом, друзей, родных,
А у себя не находил
Не только милых душ — могил!
Тогда, пустых не тратя слез,
В душе я клятву произнес:
Хотя на миг когда-нибудь
Мою пылающую грудь
Прижать с тоской к груди другой,
Хоть незнакомой, но родной.
Увы! теперь мечтанья те
Погибли в полной красоте,
И я как жил, в земле чужой
Умру рабом и сиротой.

5

Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться мне.
Я молод, молод… Знал ли ты
Разгульной юности мечты?
Или не знал, или забыл,
Как ненавидел и любил;
Как сердце билося живей
При виде солнца и полей
С высокой башни угловой,
Где воздух свеж и где порой
В глубокой скважине стены,
Дитя неведомой страны,
Прижавшись, голубь молодой
Сидит, испуганный грозой?
Пускай теперь прекрасный свет
Тебе постыл; ты слаб, ты сед,
И от желаний ты отвык.
Что за нужда? Ты жил, старик!
Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил, — я также мог бы жить!

6

Ты хочешь знать, что видел я
На воле? — Пышные поля,
Холмы, покрытые венцом
Дерев, разросшихся кругом,
Шумящих свежею толпой,
Как братья в пляске круговой.
Я видел груды темных скал,
Когда поток их разделял.
И думы их я угадал:
Мне было свыше то дано!
Простерты в воздухе давно
Объятья каменные их,
И жаждут встречи каждый миг;
Но дни бегут, бегут года —
Им не сойтиться никогда!
Я видел горные хребты,
Причудливые, как мечты,
Когда в час утренней зари
Курилися, как алтари,
Их выси в небе голубом,
И облачко за облачком,
Покинув тайный свой ночлег,
К востоку направляло бег —
Как будто белый караван
Залетных птиц из дальних стран!
Вдали я видел сквозь туман,
В снегах, горящих, как алмаз,
Седой незыблемый Кавказ;
И было сердцу моему
Легко, не знаю почему.
Мне тайный голос говорил,
Что некогда и я там жил,
И стало в памяти моей
Прошедшее ясней, ясней…

7

И вспомнил я отцовский дом,
Ущелье наше и кругом
В тени рассыпанный аул;
Мне слышался вечерний гул
Домой бегущих табунов
И дальний лай знакомых псов.
Я помнил смуглых стариков,
При свете лунных вечеров
Против отцовского крыльца
Сидевших с важностью лица;
И блеск оправленных ножон
Кинжалов длинных… и как сон
Все это смутной чередой
Вдруг пробегало предо мной.
А мой отец? он как живой
В своей одежде боевой
Являлся мне, и помнил я
Кольчуги звон, и блеск ружья,
И гордый непреклонный взор,
И молодых моих сестер…
Лучи их сладостных очей
И звук их песен и речей
Над колыбелию моей…
В ущелье там бежал поток.
Он шумен был, но неглубок;
К нему, на золотой песок,
Играть я в полдень уходил
И взором ласточек следил,
Когда они перед дождем
Волны касалися крылом.
И вспомнил я наш мирный дом
И пред вечерним очагом
Рассказы долгие о том,
Как жили люди прежних дней,
Когда был мир еще пышней.

8

Ты хочешь знать, что делал я
На воле? Жил — и жизнь моя
Без этих трех блаженных дней
Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей.
Давным-давно задумал я
Взглянуть на дальние поля,
Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль тюрьмы
На этот свет родимся мы.
И в час ночной, ужасный час,
Когда гроза пугала вас,
Когда, столпясь при алтаре,
Вы ниц лежали на земле,
Я убежал. О, я как брат
Обняться с бурей был бы рад!
Глазами тучи я следил,
Рукою молнию ловил…
Скажи мне, что средь этих стен
Могли бы дать вы мне взамен
Той дружбы краткой, но живой,
Меж бурным сердцем и грозой?..

9

Бежал я долго — где, куда?
Не знаю! ни одна звезда
Не озаряла трудный путь.
Мне было весело вдохнуть
В мою измученную грудь
Ночную свежесть тех лесов,
И только! Много я часов
Бежал, и наконец, устав,
Прилег между высоких трав;
Прислушался: погони нет.
Гроза утихла. Бледный свет
Тянулся длинной полосой
Меж темным небом и землей,
И различал я, как узор,
На ней зубцы далеких гор;
Недвижим, молча я лежал,
Порой в ущелии шакал
Кричал и плакал, как дитя,
И, гладкой чешуей блестя,
Змея скользила меж камней;
Но страх не сжал души моей:
Я сам, как зверь, был чужд людей
И полз и прятался, как змей.

10

Внизу глубоко подо мной
Поток усиленный грозой
Шумел, и шум его глухой
Сердитых сотне голосов
Подобился. Хотя без слов
Мне внятен был тот разговор,
Немолчный ропот, вечный спор
С упрямой грудою камней.
То вдруг стихал он, то сильней
Он раздавался в тишине;
И вот, в туманной вышине
Запели птички, и восток
Озолотился; ветерок
Сырые шевельнул листы;
Дохнули сонные цветы,
И, как они, навстречу дню
Я поднял голову мою…
Я осмотрелся; не таю:
Мне стало страшно; на краю
Грозящей бездны я лежал,
Где выл, крутясь, сердитый вал;
Туда вели ступени скал;
Но лишь злой дух по ним шагал,
Когда, низверженный с небес,
В подземной пропасти исчез.

11

Кругом меня цвел божий сад;
Растений радужный наряд
Хранил следы небесных слез,
И кудри виноградных лоз
Вились, красуясь меж дерев
Прозрачной зеленью листов;
И грозды полные на них,
Серег подобье дорогих,
Висели пышно, и порой
К ним птиц летал пугливый рой
И снова я к земле припал
И снова вслушиваться стал
К волшебным, странным голосам;
Они шептались по кустам,
Как будто речь свою вели
О тайнах неба и земли;
И все природы голоса
Сливались тут; не раздался
В торжественный хваленья час
Лишь человека гордый глас.
Все, что я чувствовал тогда,
Те думы — им уж нет следа;
Но я б желал их рассказать,
Чтоб жить, хоть мысленно, опять.
В то утро был небесный свод
Так чист, что ангела полет
Прилежный взор следить бы мог;
Он так прозрачно был глубок,
Так полон ровной синевой!
Я в нем глазами и душой
Тонул, пока полдневный зной
Мои мечты не разогнал.
И жаждой я томиться стал.

12

Тогда к потоку с высоты,
Держась за гибкие кусты,
С плиты на плиту я, как мог,
Спускаться начал. Из-под ног
Сорвавшись, камень иногда
Катился вниз — за ним бразда
Дымилась, прах вился столбом;
Гудя и прыгая, потом
Он поглощаем был волной;
И я висел над глубиной,
Но юность вольная сильна,
И смерть казалась не страшна!
Лишь только я с крутых высот
Спустился, свежесть горных вод
Повеяла навстречу мне,
И жадно я припал к волне.
Вдруг — голос — легкий шум шагов…
Мгновенно скрывшись меж кустов,
Невольным трепетом объят,
Я поднял боязливый взгляд
И жадно вслушиваться стал:
И ближе, ближе все звучал
Грузинки голос молодой,
Так безыскусственно живой,
Так сладко вольный, будто он
Лишь звуки дружеских имен
Произносить был приучен.
Простая песня то была,
Но в мысль она мне залегла,
И мне, лишь сумрак настает,
Незримый дух ее поет.

13

Держа кувшин над головой,
Грузинка узкою тропой
Сходила к берегу. Порой
Она скользила меж камней,
Смеясь неловкости своей.
И беден был ее наряд;
И шла она легко, назад
Изгибы длинные чадры
Откинув. Летние жары
Покрыли тенью золотой
Лицо и грудь ее; и зной
Дышал от уст ее и щек.
И мрак очей был так глубок,
Так полон тайнами любви,
Что думы пылкие мои
Смутились. Помню только я
Кувшина звон, — когда струя
Вливалась медленно в него,
И шорох… больше ничего.
Когда же я очнулся вновь
И отлила от сердца кровь,
Она была уж далеко;
И шла, хоть тише, — но легко,
Стройна под ношею своей,
Как тополь, царь ее полей!
Недалеко, в прохладной мгле,
Казалось, приросли к скале
Две сакли дружною четой;
Над плоской кровлею одной
Дымок струился голубой.
Я вижу будто бы теперь,
Как отперлась тихонько дверь…
И затворилася опять! .
Тебе, я знаю, не понять
Мою тоску, мою печаль;
И если б мог, — мне было б жаль:
Воспоминанья тех минут
Во мне, со мной пускай умрут.

14

Трудами ночи изнурен,
Я лег в тени. Отрадный сон
Сомкнул глаза невольно мне…
И снова видел я во сне
Грузинки образ молодой.
И странной сладкою тоской
Опять моя заныла грудь.
Я долго силился вздохнуть —
И пробудился. Уж луна
Вверху сияла, и одна
Лишь тучка кралася за ней,
Как за добычею своей,
Объятья жадные раскрыв.
Мир темен был и молчалив;
Лишь серебристой бахромой
Вершины цепи снеговой
Вдали сверкали предо мной
Да в берега плескал поток.
В знакомой сакле огонек
То трепетал, то снова гас:
На небесах в полночный час
Так гаснет яркая звезда!
Хотелось мне… но я туда
Взойти не смел. Я цель одну —
Пройти в родимую страну —
Имел в душе и превозмог
Страданье голода, как мог.
И вот дорогою прямой
Пустился, робкий и немой.
Но скоро в глубине лесной
Из виду горы потерял
И тут с пути сбиваться стал.

15

Напрасно в бешенстве порой
Я рвал отчаянной рукой
Терновник, спутанный плющом:
Все лес был, вечный лес кругом,
Страшней и гуще каждый час;
И миллионом черных глаз
Смотрела ночи темнота
Сквозь ветви каждого куста.
Моя кружилась голова;
Я стал влезать на дерева;
Но даже на краю небес
Все тот же был зубчатый лес.
Тогда на землю я упал;
И в исступлении рыдал,
И грыз сырую грудь земли,
И слезы, слезы потекли
В нее горючею росой…
Но, верь мне, помощи людской
Я не желал… Я был чужой
Для них навек, как зверь степной;
И если б хоть минутный крик
Мне изменил — клянусь, старик,
Я б вырвал слабый мой язык.

16

Ты помнишь детские года:
Слезы не знал я никогда;
Но тут я плакал без стыда.
Кто видеть мог? Лишь темный лес
Да месяц, плывший средь небес!
Озарена его лучом,
Покрыта мохом и песком,
Непроницаемой стеной
Окружена, передо мной
Была поляна. Вдруг во ней
Мелькнула тень, и двух огней
Промчались искры… и потом
Какой-то зверь одним прыжком
Из чащи выскочил и лег,
Играя, навзничь на песок.
То был пустыни вечный гость —
Могучий барс. Сырую кость
Он грыз и весело визжал;
То взор кровавый устремлял,
Мотая ласково хвостом,
На полный месяц, — и на нем
Шерсть отливалась серебром.
Я ждал, схватив рогатый сук,
Минуту битвы; сердце вдруг
Зажглося жаждою борьбы
И крови… да, рука судьбы
Меня вела иным путем…
Но нынче я уверен в том,
Что быть бы мог в краю отцов
Не из последних удальцов.

17

Я ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный как стон
Раздался вдруг… и начал он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертью грозил…
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек…
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
Хотя лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!

18

Ко мне он кинулся на грудь:
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье… Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом, и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный, зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл я — и в груди моей
Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык…
Но враг мой стал изнемогать,
Метаться, медленней дышать,
Сдавил меня в последний раз…
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно — и потом
Закрылись тихо вечным сном;
Но с торжествующим врагом
Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу!..

19

Ты видишь на груди моей
Следы глубокие когтей;
Еще они не заросли
И не закрылись; но земли
Сырой покров их освежит
И смерть навеки заживит.
О них тогда я позабыл,
И, вновь собрав остаток сил,
Побрел я в глубине лесной…
Но тщетно спорил я с судьбой:
Она смеялась надо мной!

20

Я вышел из лесу. И вот
Проснулся день, и хоровод
Светил напутственных исчез
В его лучах. Туманный лес
Заговорил. Вдали аул
Куриться начал. Смутный гул
В долине с ветром пробежал…
Я сел и вслушиваться стал;
Но смолк он вместе с ветерком.
И кинул взоры я кругом:
Тот край, казалось, мне знаком.
И страшно было мне, понять
Не мог я долго, что опять
Вернулся я к тюрьме моей;
Что бесполезно столько дней
Я тайный замысел ласкал,
Терпел, томился и страдал,
И все зачем?.. Чтоб в цвете лет,
Едва взглянув на божий свет,
При звучном ропоте дубрав
Блаженство вольности познав,
Унесть в могилу за собой
Тоску по родине святой,
Надежд обманутых укор
И вашей жалости позор!..
Еще в сомненье погружен,
Я думал — это страшный сон…
Вдруг дальний колокола звон
Раздался снова в тишине —
И тут все ясно стало мне…
О, я узнал его тотчас!
Он с детских глаз уже не раз
Сгонял виденья снов живых
Про милых ближних и родных,
Про волю дикую степей,
Про легких, бешеных коней,
Про битвы чудные меж скал,
Где всех один я побеждал!. .
И слушал я без слез, без сил.
Казалось, звон тот выходил
Из сердца — будто кто-нибудь
Железом ударял мне в грудь.
И смутно понял я тогда,
Что мне на родину следа
Не проложить уж никогда.

21

Да, заслужил я жребий мой!
Могучий конь, в степи чужой,
Плохого сбросив седока,
На родину издалека
Найдет прямой и краткий путь…
Что я пред ним? Напрасно грудь
Полна желаньем и тоской:
То жар бессильный и пустой,
Игра мечты, болезнь ума.
На мне печать свою тюрьма
Оставила… Таков цветок
Темничный: вырос одинок
И бледен он меж плит сырых,
И долго листьев молодых
Не распускал, все ждал лучей
Живительных. И много дней
Прошло, и добрая рука
Печально тронулась цветка,
И был он в сад перенесен,
В соседство роз. Со всех сторон
Дышала сладость бытия…
Но что ж? Едва взошла заря,
Палящий луч ее обжег
В тюрьме воспитанный цветок…

22

И как его, палил меня
Огонь безжалостного дня.
Напрасно прятал я в траву
Мою усталую главу:
Иссохший лист ее венцом
Терновым над моим челом
Свивался, и в лицо огнем
Сама земля дышала мне.
Сверкая быстро в вышине,
Кружились искры, с белых скал
Струился пар. Мир божий спал
В оцепенении глухом
Отчаянья тяжелым сном.
Хотя бы крикнул коростель,
Иль стрекозы живая трель
Послышалась, или ручья
Ребячий лепет… Лишь змея,
Сухим бурьяном шелестя,
Сверкая желтою спиной,
Как будто надписью златой
Покрытый донизу клинок,
Браздя рассыпчатый песок.
Скользила бережно, потом,
Играя, нежася на нем,
Тройным свивалася кольцом;
То, будто вдруг обожжена,
Металась, прыгала она
И в дальних пряталась кустах…

23

И было все на небесах
Светло и тихо. Сквозь пары
Вдали чернели две горы.
Наш монастырь из-за одной
Сверкал зубчатою стеной.
Внизу Арагва и Кура,
Обвив каймой из серебра
Подошвы свежих островов,
По корням шепчущих кустов
Бежали дружно и легко…
До них мне было далеко!
Хотел я встать — передо мной
Все закружилось с быстротой;
Хотел кричать — язык сухой
Беззвучен и недвижим был…
Я умирал. Меня томил
Предсмертный бред. Казалось мне,
Что я лежу на влажном дне
Глубокой речки — и была
Кругом таинственная мгла.
И, жажду вечную поя,
Как лед холодная струя,
Журча, вливалася мне в грудь…
И я боялся лишь заснуть, —
Так было сладко, любо мне…
А надо мною в вышине
Волна теснилася к волне.
И солнце сквозь хрусталь волны
Сияло сладостней луны…
И рыбок пестрые стада
В лучах играли иногда.
И помню я одну из них:
Она приветливей других
Ко мне ласкалась. Чешуей
Была покрыта золотой
Ее спина. Она вилась
Над головой моей не раз,
И взор ее зеленых глаз
Был грустно нежен и глубок…
И надивиться я не мог:
Ее сребристый голосок
Мне речи странные шептал,
И пел, и снова замолкал.
Он говорил: «Дитя мое,
Останься здесь со мной:
В воде привольное житье
И холод и покой.

*

Я созову моих сестер:
Мы пляской круговой
Развеселим туманный взор
И дух усталый твой.

*

Усни, постель твоя мягка,
Прозрачен твой покров.
Пройдут года, пройдут века
Под говор чудных снов.

*

О милый мой! не утаю,
Что я тебя люблю,
Люблю как вольную струю,
Люблю как жизнь мою…»
И долго, долго слушал я;
И мнилось, звучная струя
Сливала тихий ропот свой
С словами рыбки золотой.
Тут я забылся. Божий свет
В глазах угас. Безумный бред
Бессилью тела уступил…

24

Так я найден и поднят был…
Ты остальное знаешь сам.
Я кончил. Верь моим словам
Или не верь, мне все равно.
Меня печалит лишь одно:
Мой труп холодный и немой
Не будет тлеть в земле родной,
И повесть горьких мук моих
Не призовет меж стен глухих
Вниманье скорбное ничье
На имя темное мое.

25

Прощай, отец… дай руку мне:
Ты чувствуешь, моя в огне…
Знай, этот пламень с юных дней,
Таяся, жил в груди моей;
Но ныне пищи нет ему,
И он прожег свою тюрьму
И возвратится вновь к тому,
Кто всем законной чередой
Дает страданье и покой…
Но что мне в том? — пускай в раю,
В святом, заоблачном краю
Мой дух найдет себе приют…
Увы! — за несколько минут
Между крутых и темных скал,
Где я в ребячестве играл,
Я б рай и вечность променял…

26

Когда я стану умирать,
И, верь, тебе не долго ждать,
Ты перенесть меня вели
В наш сад, в то место, где цвели
Акаций белых два куста…
Трава меж ними так густа,
И свежий воздух так душист,
И так прозрачно-золотист
Играющий на солнце лист!
Там положить вели меня.
Сияньем голубого дня
Упьюся я в последний раз.
Оттуда виден и Кавказ!
Быть может, он с своих высот
Привет прощальный мне пришлет,
Пришлет с прохладным ветерком…
И близ меня перед концом
Родной опять раздастся звук!
И стану думать я, что друг
Иль брат, склонившись надо мной,
Отер внимательной рукой
С лица кончины хладный пот
И что вполголоса поет
Он мне про милую страну.
И с этой мыслью я засну,
И никого не прокляну!..»

«Мцыри» за 5 минут. Краткое содержание поэмы Лермонтова

Мцхет — древняя столица Грузии, основанная там, «где, сливаяся, шумят, / Обнявшись, будто две сестры, / Струи Арагвы и Куры». Тут же, в Мцхете, и собор Светицховели с усыпальницами последних царей независимой Грузии, «вручивших» «свой народ» единоверной России. С тех пор (конец XVII в.) и осеняет благодать Божья многострадальную страну — цветёт она и благоденствует, «не опасаяся врагов, / За гранью дружеских штыков».

Продолжение после рекламы:

«Однажды русский генерал / Из гор к Тифлису проезжал; Ребёнка пленного он вез.  / Тот занемог…» Понимая, что в таком состоянии живым он ребёнка до Тифлиса не довезёт, генерал оставляет пленника в Мцхете, в тамошнем мужском монастыре. Мцхетские монахи, праведные мужи, подвижники, просветители, вылечив и окрестив подкидыша, воспитывают его в истинно христианском духе. И кажется, что упорный и бескорыстный труд достигает цели. Позабыв родной язык и привыкнув к плену, Мцыри свободно изъясняется по-грузински. Вчерашний дикарь «готов во цвете лет изречь монашеский обет».

И вдруг, накануне торжественного события, приёмыш исчезает, незаметно выскользнув из монастырской крепости в ужасный тот час, когда святые отцы, испугавшись грозы, столпились, как агнцы, вокруг алтаря. Беглеца, естественно, ищут всей монастырской ратью и, как положено, целых три дня. Безрезультатно. Однако через некоторое время Мцыри всё-таки находят совершенно случайно какие-то посторонние люди — и не во глубине Кавказских гор, а в ближайших окрестностях Мцхета. Опознав в без чувств лежащем на выжженной зноем голой земле юноше монастырского служку, они приносят его в обитель.

Брифли существует благодаря рекламе:

Когда Мцыри приходит в себя, монахи учиняют ему допрос. Он молчит. Его пробуют насильно кормить, ведь беглец истощён, как будто перенёс долгую болезнь или изнурительный труд. Мцыри отказывается от пищи. Догадавшись, что упрямец сознательно торопит свой «конец», к Мцыри посылают того самого чернеца, который когда-то выходил его и окрестил. Добрый старик искренне привязан к подопечному и очень хочет, чтобы его воспитанник, раз уж ему на роду написано умереть таким молодым, исполнил христианский долг смирился, покаялся и получил перед кончиной отпущение грехов.

Но Мцыри вовсе не раскаивается в дерзком поступке. Наоборот! Он гордится им как подвигом! Потому что на воле он жил и жил так, как жили все его предки — в союзе с дикой природой — зоркие, как орлы, мудрые, как змеи, сильные, как горные барсы. Безоружный, Мцыри вступает в единоборство с этим царственным зверем, хозяином здешних дремучих лесов. И, честно победив его, доказывает (самому себе!), что мог бы «быть в краю отцов / Не из последних удальцов».

Продолжение после рекламы:

Ощущение воли возвращает юноше даже то, что, казалось бы, навсегда отняла неволя: память детства. Он вспоминает и родную речь, и родной аул, и лица близких — отца, сестёр, братьев. Больше того, пусть и на краткий миг, жизнь в союзе с дикой природой делает его великим поэтом. Рассказывая чернецу о том, что видел, что пережил, блуждая в горах, Мцыри подбирает слова, поразительно похожие на первозданность могучей природы отчего края.

И только один грех тяготит его душу. Грех этот — клятвопреступление. Ведь когда-то, давно, ещё отроком, беглец поклялся самому себе страшною клятвою, что убежит из монастыря и отыщет тропу в родные пределы. И вот он вроде бы придерживается правильного направления: идёт, бежит, мчится, ползёт, карабкается — на восток, на восток, на восток. Все время, и днём, и ночью, по солнцу, по звёздам — на восток от Мцхета! И вдруг обнаруживает, что, сделав круг, возвратился на то самое место, откуда начался его побег, подвиг Побега, В ближайшие окрестности Мцхета; отсюда рукой подать до приютившей его монастырской обители! И это, в понимании Мцыри, не простая досадная оплошность. Годы, проведённые в «тюрьме», в застенках, а именно так воспринимает приёмыш монастырь, не только физически ослабили его тело.

Брифли существует благодаря рекламе:

Жизнь в плену погасила в его душе «луч-путеводитель», то есть то безошибочно верное, почти звериное чувство своей тропы, которым от рождения обладает каждый горец и без которого в диких безднах центрального Кавказа ни человек, ни зверь выжить не могут. Да, Мцыри вырвался из монастырской крепости, но той внутренней тюрьмы, того стеснения, которое цивилизаторы построили в его душе, ему уже не разрушить! Именно это ужасное трагическое открытие, а не рваные раны, нанесённые барсом, убивают в Мцыри инстинкт жизни, ту жажду жизни, с какой приходят в мир истинные, а не приёмные дети природы. Урождённый свободолюбец, он, чтобы не жить рабом, умирает как раб: смиренно, никого не проклиная.

Единственное, о чем он просит своих тюремщиков, чтобы похоронили его в том уголке монастырского сада, откуда «виден и Кавказ». Его единственная надежда на милосердие прохладного, с гор веющего ветерка — вдруг донесёт до сиротской могилы слабый звук родной речи или обрывок горской песни. ..

В Пензе назвали финалистов поэтического фестиваля «Мцыри» — Российская газета

В пятницу вечером в литературном музее Пензы долго не гасли свечи. На малой родине Михаила Лермонтова читали стихи победители отборочного Поволжского тура открытого всероссийского фестиваля «Мцыри».

Он проводится в восьмой раз. Впервые за эти годы жюри, официально именуемое комиссией ценителей, решило не присуждать конкретных мест. Отмеченным авторам вручили дипломы лауреатов. Они же послужили путевкой в финальную часть состязаний, которые состоятся в Москве в начале декабря.

Главное ограничение, предъявляемое к участникам фестиваля «Мцыри», — возраст не старше 27 лет. Именно столько было Лермонтову, когда оборвалась его жизнь.

— В юности все чувства обнажены, поэтому звучат самые сокровенные строки, — пояснил председатель оргкомитета фестиваля Александр Чистяков. — Ребят, которым удается сказать в поэзии новое слово, мы приглашаем в финальную часть испытаний.

Пензу на всероссийском уровне будут представлять сразу шесть юных поэтов: Елена Чебарина, Татьяна Петряйкина, Марина Герасимова, Евгений Шувалов, Юрий Арямов.

Компанию им составят Павел Загаринский из Самары и Александр Дашко из Ульяновска. Специального приза оргкомитета удостоена Мария Владымцева из города Заречный Пензенской области. Ей вручили сертификат на издание собственного сборника стихов. Правда, молодая поэтесса попросила время, чтобы накопить достойный литературный материал.

Прямая речь

Николай Денисов, гость фестиваля заслуженный артист России, преподаватель Щукинского училища:

— Я с удовольствием всегда откликаюсь на подобные мероприятия, особенно, если они проходят в провинции. Здесь живет русская душа и мне интересно до нее достучаться. Больно осозновать, но в наши дни озвученных мною героев рекламы знают все, особенно дети, а настоящие роли в кино и театре помнят единицы. Надеюсь подобные фестивали позволят нам не забывать о высоком звании культурной нации, которое добыли нам Лермонтов и его современники.

Суть и смысл поэмы «Мцыри» Лермонтова

Мцыри. Бой с барсом. Художник Л. П. Зусман

Романтическая поэма «Мцыри» считается лучшей из кавказский поэм Лермонтов и по роскошному описанию природы, и по обработке сюжета.

В чем же заключается суть и смысл поэмы «Мцыри» Лермонтова? В этой статье мы постараемся дать ответ на этот вопрос.

Смотрите: 
— Краткое содержание поэмы
— Все материалы по поэме «Мцыри»

Суть и смысл поэмы «Мцыри» Лермонтова

В образе монаха Мцыри, главного героя поэмы, Лермонтов изображает могучую натуру человека, человека-борца, которого не способны сломить обстоятельства.

Мцыри — молодой монах, который с 6 лет живет в неволе в монастыре. Он почти не видел жизни и отвык от людей. Но его сильную, дикую натуру не смогли усмирить даже монастырские стены. 

Мцыри только внешне покорился судьбе: он стал монахом по принуждению. Но он по-прежнему жаждет свободы и скучает по родине. В нем горит пламенная душа. Жизнь в монастыре не смогла погасить огонь души Мцыри. В душе он — горец, воин, борец, как и его предки.

Для Мцыри борьба, тревоги и волнения — это единственная отрада в жизни. Он — враг бездействия и покоя. Он с восторгом рассказывает о своем поединке с барсом. Три дня, проведенные среди тревог и опасности на природе, он называет днями блаженства.

Мцыри не боится страданий. Он не ищет людской помощи. Он готов вырвать свой слабый язык, если бы минутный крик о помощи изменил ему.

При всей дикости натуры Мцыри его душе доступны и нежные чувства. Он тоскует по своей родине. Он скорбит о том, что после смерти его похоронят на чужбине.

Мцыри — образ сильного, могучего человека, которого жизнь поставила в ужасные условия. Несмотря на свою безрадостную монашескую жизнь, Мцыри сохранил внутри себя огонь души и жажду борьбы. 

Через все преграды Мцыри пытается достичь своей цели — он хочет вновь увидеть свою родину. К сожалению, Мцыри не достигает своей цели. Но никто не может упрекнуть его в слабоволии или трусости. Мцыри борется за свою мечту, как настоящий воин.

Так можно выразить суть и смысл поэмы «Мцыри» Лермонтова, одной из лучших романтических поэм в русской классике XIX века.

Мцыри — Михаил Юрьевич Лермонтов

1

Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры,
Был монастырь. Из-за горы
И нынче видит пешеход
Столбы обрушенных ворот,
И башни, и церковный свод;
Но не курится уж под ним
Кадильниц благовонный дым,
Не слышно пенье в поздний час
Молящих иноков за нас.
Теперь один старик седой,
Развалин страж полуживой,
Людьми и смертию забыт,
Сметает пыль с могильных плит,
Которых надпись говорит
О славе прошлой — и о том,
Как, удручен своим венцом,
Такой-то царь, в такой-то год,
Вручал России свой народ.

И божья благодать сошла
На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
За гранью дружеских штыков.

2

Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал;
Ребёнка пленного он вёз.
Тот занемог, не перенёс
Трудов далекого пути;
Он был, казалось, лет шести,
Как серна гор, пуглив и дик
И слаб и гибок, как тростник.
Но в нём мучительный недуг
Развил тогда могучий дух
Его отцов. Без жалоб он
Томился, даже слабый стон
Из детских губ не вылетал,
Он знаком пищу отвергал
И тихо, гордо умирал.
Из жалости один монах
Больного призрел, и в стенах
Хранительных остался он,
Искусством дружеским спасён.
Но, чужд ребяческих утех,
Сначала бегал он от всех,
Бродил безмолвен, одинок,
Смотрел, вздыхая, на восток,
Гоним неясною тоской
По стороне своей родной.
Но после к плену он привык,
Стал понимать чужой язык,
Был окрещён святым отцом
И, с шумным светом незнаком,
Уже хотел во цвете лет
Изречь монашеский обет,
Как вдруг однажды он исчез
Осенней ночью. Тёмный лес
Тянулся по горам кругом.
Три дня все поиски по нем
Напрасны были, но потом
Его в степи без чувств нашли
И вновь в обитель принесли.
Он страшно бледен был и худ
И слаб, как будто долгий труд,
Болезнь иль голод испытал.
Он на допрос не отвечал
И с каждым днём приметно вял.
И близок стал его конец;
Тогда пришел к нему чернец
С увещеваньем и мольбой;
И, гордо выслушав, больной
Привстал, собрав остаток сил,
И долго так он говорил:

3

«Ты слушать исповедь мою
Сюда пришёл, благодарю.
Всё лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;
Но людям я не делал зла,
И потому мои дела
Немного пользы вам узнать,
А душу можно ль рассказать?
Я мало жил, и жил в плену.
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог.
Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы.
Я эту страсть во тьме ночной
Вскормил слезами и тоской;
Её пред небом и землей
Я ныне громко признаю
И о прощенье не молю.

4

Старик! я слышал много раз,
Что ты меня от смерти спас —
Зачем?.. Угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах
Душой дитя, судьбой монах.
Я никому не мог сказать
Священных слов «отец» и «мать».
Конечно, ты хотел, старик,
Чтоб я в обители отвык
От этих сладостных имён, —
Напрасно: звук их был рождён
Со мной. И видел у других
Отчизну, дом, друзей, родных,
А у себя не находил
Не только милых душ — могил!
Тогда, пустых не тратя слёз,
В душе я клятву произнёс:
Хотя на миг когда-нибудь
Мою пылающую грудь
Прижать с тоской к груди другой,
Хоть незнакомой, но родной.
Увы! теперь мечтанья те
Погибли в полной красоте,
И я как жил, в земле чужой
Умру рабом и сиротой.

5

Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться мне.
Я молод, молод… Знал ли ты
Разгульной юности мечты?
Или не знал, или забыл,
Как ненавидел и любил;
Как сердце билося живей
При виде солнца и полей
С высокой башни угловой,
Где воздух свеж и где порой
В глубокой скважине стены,
Дитя неведомой страны,
Прижавшись, голубь молодой
Сидит, испуганный грозой?
Пускай теперь прекрасный свет
Тебе постыл; ты слаб, ты сед,
И от желаний ты отвык.
Что за нужда? Ты жил, старик!
Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил, — я также мог бы жить!

6

Ты хочешь знать, что видел я
На воле? — Пышные поля,
Холмы, покрытые венцом
Дерев, разросшихся кругом,
Шумящих свежею толпой,
Как братья в пляске круговой.
Я видел груды тёмных скал,
Когда поток их разделял.
И думы их я угадал:
Мне было свыше то дано!
Простёрты в воздухе давно
Объятья каменные их,
И жаждут встречи каждый миг;
Но дни бегут, бегут года —
Им не сойтиться никогда!
Я видел горные хребты,
Причудливые, как мечты,
Когда в час утренней зари
Курилися, как алтари,
Их выси в небе голубом,
И облачко за облачком,
Покинув тайный свой ночлег,
К востоку направляло бег —
Как будто белый караван
Залетных птиц из дальних стран!
Вдали я видел сквозь туман,
В снегах, горящих, как алмаз,
Седой незыблемый Кавказ;
И было сердцу моему
Легко, не знаю почему.
Мне тайный голос говорил,
Что некогда и я там жил,
И стало в памяти моей
Прошедшее ясней, ясней…

7

И вспомнил я отцовский дом,
Ущелье наше и кругом
В тени рассыпанный аул;
Мне слышался вечерний гул
Домой бегущих табунов
И дальний лай знакомых псов.
Я помнил смуглых стариков,
При свете лунных вечеров
Против отцовского крыльца
Сидевших с важностью лица;
И блеск оправленных ножон
Кинжалов длинных… и как сон
Всё это смутной чередой
Вдруг пробегало предо мной.
А мой отец? он как живой
В своей одежде боевой
Являлся мне, и помнил я
Кольчуги звон, и блеск ружья,
И гордый непреклонный взор,
И молодых моих сестёр…
Лучи их сладостных очей
И звук их песен и речей
Над колыбелию моей…
В ущелье там бежал поток.
Он шумен был, но неглубок;
К нему, на золотой песок,
Играть я в полдень уходил
И взором ласточек следил,
Когда они перед дождём
Волны касалися крылом.
И вспомнил я наш мирный дом
И пред вечерним очагом
Рассказы долгие о том,
Как жили люди прежних дней,
Когда был мир ещё пышней.

8

Ты хочешь знать, что делал я
На воле? Жил — и жизнь моя
Без этих трёх блаженных дней
Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей.
Давным-давно задумал я
Взглянуть на дальние поля,
Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль тюрьмы
На этот свет родимся мы.
И в час ночной, ужасный час,
Когда гроза пугала вас,
Когда, столпясь при алтаре,
Вы ниц лежали на земле,
Я убежал. О, я как брат
Обняться с бурей был бы рад!
Глазами тучи я следил,
Рукою молнию ловил…
Скажи мне, что средь этих стен
Могли бы дать вы мне взамен
Той дружбы краткой, но живой,
Меж бурным сердцем и грозой?..

9

Бежал я долго — где, куда?
Не знаю! ни одна звезда
Не озаряла трудный путь.
Мне было весело вдохнуть
В мою измученную грудь
Ночную свежесть тех лесов,
И только! Много я часов
Бежал, и наконец, устав,
Прилёг между высоких трав;
Прислушался: погони нет.
Гроза утихла. Бледный свет
Тянулся длинной полосой
Меж тёмным небом и землей,
И различал я, как узор,
На ней зубцы далеких гор;
Недвижим, молча я лежал,
Порой в ущелии шакал
Кричал и плакал, как дитя,
И, гладкой чешуей блестя,
Змея скользила меж камней;
Но страх не сжал души моей:
Я сам, как зверь, был чужд людей
И полз и прятался, как змей.

10

Внизу глубоко подо мной
Поток усиленный грозой
Шумел, и шум его глухой
Сердитых сотне голосов
Подобился. Хотя без слов
Мне внятен был тот разговор,
Немолчный ропот, вечный спор
С упрямой грудою камней.
То вдруг стихал он, то сильней
Он раздавался в тишине;
И вот, в туманной вышине
Запели птички, и восток
Озолотился; ветерок
Сырые шевельнул листы;
Дохнули сонные цветы,
И, как они, навстречу дню
Я поднял голову мою…
Я осмотрелся; не таю:
Мне стало страшно; на краю
Грозящей бездны я лежал,
Где выл, крутясь, сердитый вал;
Туда вели ступени скал;
Но лишь злой дух по ним шагал,
Когда, низверженный с небес,
В подземной пропасти исчез.

11

Кругом меня цвёл божий сад;
Растений радужный наряд
Хранил следы небесных слёз,
И кудри виноградных лоз
Вились, красуясь меж дерев
Прозрачной зеленью листов;
И грозды полные на них,
Серёг подобье дорогих,
Висели пышно, и порой
К ним птиц летал пугливый рой
И снова я к земле припал
И снова вслушиваться стал
К волшебным, странным голосам;
Они шептались по кустам,
Как будто речь свою вели
О тайнах неба и земли;
И все природы голоса
Сливались тут; не раздался
В торжественный хваленья час
Лишь человека гордый глас.
Всё, что я чувствовал тогда,
Те думы — им уж нет следа;
Но я б желал их рассказать,
Чтоб жить, хоть мысленно, опять.
В то утро был небесный свод
Так чист, что ангела полёт
Прилежный взор следить бы мог;
Он так прозрачно был глубок,
Так полон ровной синевой!
Я в нём глазами и душой
Тонул, пока полдневный зной
Мои мечты не разогнал.
И жаждой я томиться стал.

12

Тогда к потоку с высоты,
Держась за гибкие кусты,
С плиты на плиту я, как мог,
Спускаться начал. Из-под ног
Сорвавшись, камень иногда
Катился вниз — за ним бразда
Дымилась, прах вился столбом;
Гудя и прыгая, потом
Он поглощаем был волной;
И я висел над глубиной,
Но юность вольная сильна,
И смерть казалась не страшна!
Лишь только я с крутых высот
Спустился, свежесть горных вод
Повеяла навстречу мне,
И жадно я припал к волне.
Вдруг — голос — лёгкий шум шагов…
Мгновенно скрывшись меж кустов,
Невольным трепетом объят,
Я поднял боязливый взгляд
И жадно вслушиваться стал:
И ближе, ближе всё звучал
Грузинки голос молодой,
Так безыскусственно живой,
Так сладко вольный, будто он
Лишь звуки дружеских имён
Произносить был приучён.
Простая песня то была,
Но в мысль она мне залегла,
И мне, лишь сумрак настаёт,
Незримый дух её поёт.

13

Держа кувшин над головой,
Грузинка узкою тропой
Сходила к берегу. Порой
Она скользила меж камней,
Смеясь неловкости своей.
И беден был её наряд;
И шла она легко, назад
Изгибы длинные чадры
Откинув. Летние жары
Покрыли тенью золотой
Лицо и грудь её; и зной
Дышал от уст её и щёк.
И мрак очей был так глубок,
Так полон тайнами любви,
Что думы пылкие мои
Смутились. Помню только я
Кувшина звон, — когда струя
Вливалась медленно в него,
И шорох… больше ничего.
Когда же я очнулся вновь
И отлила от сердца кровь,
Она была уж далеко;
И шла, хоть тише, — но легко,
Стройна под ношею своей,
Как тополь, царь её полей!
Недалеко, в прохладной мгле,
Казалось, приросли к скале
Две сакли дружною четой;
Над плоской кровлею одной
Дымок струился голубой.
Я вижу будто бы теперь,
Как отперлась тихонько дверь…
И затворилася опять!. .
Тебе, я знаю, не понять
Мою тоску, мою печаль;
И если б мог, — мне было б жаль:
Воспоминанья тех минут
Во мне, со мной пускай умрут.

14

Трудами ночи изнурён,
Я лёг в тени. Отрадный сон
Сомкнул глаза невольно мне…
И снова видел я во сне
Грузинки образ молодой.
И странной сладкою тоской
Опять моя заныла грудь.
Я долго силился вздохнуть —
И пробудился. Уж луна
Вверху сияла, и одна
Лишь тучка кралася за ней,
Как за добычею своей,
Объятья жадные раскрыв.
Мир тёмен был и молчалив;
Лишь серебристой бахромой
Вершины цепи снеговой
Вдали сверкали предо мной
Да в берега плескал поток.
В знакомой сакле огонёк
То трепетал, то снова гас:
На небесах в полночный час
Так гаснет яркая звезда!
Хотелось мне… но я туда
Взойти не смел. Я цель одну —
Пройти в родимую страну —
Имел в душе и превозмог
Страданье голода, как мог.
И вот дорогою прямой
Пустился, робкий и немой.
Но скоро в глубине лесной
Из виду горы потерял
И тут с пути сбиваться стал.

15

Напрасно в бешенстве порой
Я рвал отчаянной рукой
Терновник, спутанный плющом:
Всё лес был, вечный лес кругом,
Страшней и гуще каждый час;
И миллионом чёрных глаз
Смотрела ночи темнота
Сквозь ветви каждого куста.
Моя кружилась голова;
Я стал влезать на дерева;
Но даже на краю небес
Всё тот же был зубчатый лес.
Тогда на землю я упал;
И в исступлении рыдал,
И грыз сырую грудь земли,
И слёзы, слёзы потекли
В неё горючею росой…
Но, верь мне, помощи людской
Я не желал… Я был чужой
Для них навек, как зверь степной;
И если б хоть минутный крик
Мне изменил — клянусь, старик,
Я б вырвал слабый мой язык.

16

Ты помнишь детские года:
Слезы не знал я никогда;
Но тут я плакал без стыда.
Кто видеть мог? Лишь тёмный лес
Да месяц, плывший средь небес!
Озарена его лучом,
Покрыта мохом и песком,
Непроницаемой стеной
Окружена, передо мной
Была поляна. Вдруг по ней
Мелькнула тень, и двух огней
Промчались искры… и потом
Какой-то зверь одним прыжком
Из чащи выскочил и лег,
Играя, навзничь на песок.
То был пустыни вечный гость —
Могучий барс. Сырую кость
Он грыз и весело визжал;
То взор кровавый устремлял,
Мотая ласково хвостом,
На полный месяц, — и на нём
Шерсть отливалась серебром.
Я ждал, схватив рогатый сук,
Минуту битвы; сердце вдруг
Зажглося жаждою борьбы
И крови… да, рука судьбы
Меня вела иным путем…
Но нынче я уверен в том,
Что быть бы мог в краю отцов
Не из последних удальцов.

17

Я ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный как стон
Раздался вдруг… и начал он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилёг,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертию грозил…
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надёжный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек…
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
Хотя лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!

18

Ко мне он кинулся на грудь:
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Моё оружье… Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом, и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный, зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
Как будто сам я был рождён
В семействе барсов и волков
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл я — и в груди моей
Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык…
Но враг мой стал изнемогать,
Метаться, медленней дышать,
Сдавил меня в последний раз…
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно — и потом
Закрылись тихо вечным сном;
Но с торжествующим врагом
Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу!. .

19

Ты видишь на груди моей
Следы глубокие когтей;
Ещё они не заросли
И не закрылись; но земли
Сырой покров их освежит
И смерть навеки заживит.
О них тогда я позабыл,
И, вновь собрав остаток сил,
Побрёл я в глубине лесной…
Но тщетно спорил я с судьбой:
Она смеялась надо мной!

20

Я вышел из лесу. И вот
Проснулся день, и хоровод
Светил напутственных исчез
В его лучах. Туманный лес
Заговорил. Вдали аул
Куриться начал. Смутный гул
В долине с ветром пробежал…
Я сел и вслушиваться стал;
Но смолк он вместе с ветерком.
И кинул взоры я кругом:
Тот край, казалось, мне знаком.
И страшно было мне, понять
Не мог я долго, что опять
Вернулся я к тюрьме моей;
Что бесполезно столько дней
Я тайный замысел ласкал,
Терпел, томился и страдал,
И всё зачем?.. Чтоб в цвете лет,
Едва взглянув на божий свет,
При звучном ропоте дубрав
Блаженство вольности познав,
Унесть в могилу за собой
Тоску по родине святой,
Надежд обманутых укор
И вашей жалости позор!. .
Ещё в сомненье погружен,
Я думал — это страшный сон…
Вдруг дальний колокола звон
Раздался снова в тишине —
И тут всё ясно стало мне…
О, я узнал его тотчас!
Он с детских глаз уже не раз
Сгонял виденья снов живых
Про милых ближних и родных,
Про волю дикую степей,
Про лёгких, бешеных коней,
Про битвы чудные меж скал,
Где всех один я побеждал!..
И слушал я без слёз, без сил.
Казалось, звон тот выходил
Из сердца — будто кто-нибудь
Железом ударял мне в грудь.
И смутно понял я тогда,
Что мне на родину следа
Не проложить уж никогда.

21

Да, заслужил я жребий мой!
Могучий конь, в степи чужой,
Плохого сбросив седока,
На родину издалека
Найдёт прямой и краткий путь…
Что я пред ним? Напрасно грудь
Полна желаньем и тоской:
То жар бессильный и пустой,
Игра мечты, болезнь ума.
На мне печать свою тюрьма
Оставила… Таков цветок
Темничный: вырос одинок
И бледен он меж плит сырых,
И долго листьев молодых
Не распускал, всё ждал лучей
Живительных. И много дней
Прошло, и добрая рука
Печально тронулась цветка,
И был он в сад перенесён,
В соседство роз. Со всех сторон
Дышала сладость бытия…
Но что ж? Едва взошла заря,
Палящий луч её обжег
В тюрьме воспитанный цветок…

22

И как его, палил меня
Огонь безжалостного дня.
Напрасно прятал я в траву
Мою усталую главу:
Иссохший лист её венцом
Терновым над моим челом
Свивался, и в лицо огнем
Сама земля дышала мне.
Сверкая быстро в вышине,
Кружились искры, с белых скал
Струился пар. Мир божий спал
В оцепенении глухом
Отчаянья тяжёлым сном.
Хотя бы крикнул коростель,
Иль стрекозы живая трель
Послышалась, или ручья
Ребячий лепет… Лишь змея,
Сухим бурьяном шелестя,
Сверкая жёлтою спиной,
Как будто надписью златой
Покрытый донизу клинок,
Браздя рассыпчатый песок.
Скользила бережно, потом,
Играя, нежася на нём,
Тройным свивалася кольцом;
То, будто вдруг обожжена,
Металась, прыгала она
И в дальних пряталась кустах…

23

И было всё на небесах
Светло и тихо. Сквозь пары
Вдали чернели две горы.
Наш монастырь из-за одной
Сверкал зубчатою стеной.
Внизу Арагва и Кура,
Обвив каймой из серебра
Подошвы свежих островов,
По корням шепчущих кустов
Бежали дружно и легко…
До них мне было далеко!
Хотел я встать — передо мной
Все закружилось с быстротой;
Хотел кричать — язык сухой
Беззвучен и недвижим был…
Я умирал. Меня томил
Предсмертный бред.
‎Казалось мне,
Что я лежу на влажном дне
Глубокой речки — и была
Кругом таинственная мгла.
И, жажду вечную поя,
Как лёд холодная струя,
Журча, вливалася мне в грудь…
И я боялся лишь заснуть, —
Так было сладко, любо мне…
А надо мною в вышине
Волна теснилася к волне.
И солнце сквозь хрусталь волны
Сияло сладостней луны…
И рыбок пёстрые стада
В лучах играли иногда.
И помню я одну из них:
Она приветливей других
Ко мне ласкалась. Чешуей
Была покрыта золотой
Её спина. Она вилась
Над головой моей не раз,
И взор её зелёных глаз
Был грустно нежен и глубок…
И надивиться я не мог:
Её сребристый голосок
Мне речи странные шептал,
И пел, и снова замолкал.
Он говорил:

‎«Дитя моё,
‎Останься здесь со мной:
В воде привольное житьё
‎И холод и покой.

Я созову моих сестёр:
‎Мы пляской круговой
Развеселим туманный взор
‎И дух усталый твой.

Усни, постель твоя мягка,
‎Прозрачен твой покров.
Пройдут года, пройдут века
‎Под говор чудных снов.

О милый мой! не утаю,
‎Что я тебя люблю,
Люблю как вольную струю,
‎Люблю как жизнь мою…»

И долго, долго слушал я;
И мнилось, звучная струя
Сливала тихий ропот свой
С словами рыбки золотой.
Тут я забылся. Божий свет
В глазах угас. Безумный бред
Бессилью тела уступил…

24

Так я найдён и поднят был…
Ты остальное знаешь сам.
Я кончил. Верь моим словам
Или не верь, мне всё равно.
Меня печалит лишь одно:
Мой труп холодный и немой
Не будет тлеть в земле родной,
И повесть горьких мук моих
Не призовёт меж стен глухих
Вниманье скорбное ничьё
На имя тёмное моё.

25

Прощай, отец… дай руку мне:
Ты чувствуешь, моя в огне…
Знай, этот пламень с юных дней,
Таяся, жил в груди моей;
Но ныне пищи нет ему,
И он прожёг свою тюрьму
И возвратится вновь к тому,
Кто всем законной чередой
Даёт страданье и покой…
Но что мне в том? — пускай в раю,
В святом, заоблачном краю
Мой дух найдёт себе приют…
Увы! — за несколько минут
Между крутых и тёмных скал,
Где я в ребячестве играл,
Я б рай и вечность променял…

26

Когда я стану умирать,
И, верь, тебе не долго ждать,
Ты перенесть меня вели
В наш сад, в то место, где цвели
Акаций белых два куста…
Трава меж ними так густа,
И свежий воздух так душист,
И так прозрачно-золотист
Играющий на солнце лист!
Там положить вели меня.
Сияньем голубого дня
Упьюся я в последний раз.
Оттуда виден и Кавказ!
Быть может, он с своих высот
Привет прощальный мне пришлет,
Пришлёт с прохладным ветерком…
И близ меня перед концом
Родной опять раздастся звук!
И стану думать я, что друг
Иль брат, склонившись надо мной,
Отёр внимательной рукой
С лица кончины хладный пот
И что вполголоса поёт
Он мне про милую страну. .
И с этой мыслью я засну,
И никого не прокляну!…»

Ответы на Лермонтовскую викторину — ТОУНБ им. А.С.Пушкина

1. Как был наказан М.Ю. Лермонтов за стихотворение «Смерть поэта»?

На следующий день после дуэли А.С. Пушкина с Дантесом, 28 января 1837 года, корнет лейб-гвардейского гусарского полка М.Ю. Лермонтов написал первые 56 стихов «Смерти поэта». Через день эти стихи «переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми» (воспоминания И.И. Панаева). Через две недели были написаны заключительные 16 стихов («А вы, надменные потомки…»). 20 февраля у Лермонтова был сделан обыск, 21 февраля он был арестован по «Делу о непозволительных стихах» и помещен в одну из комнат верхнего этажа Главного штаба. С 27 февраля по 19 марта находился под домашним арестом, после чего отправился по высочайшему повелению в ссылку на Кавказ в Нижегородский драгунский полк. В октябре 1837 года был прощен.

2. Сюжетом какой поэмы М.

Ю. Лермонтова послужила история мальчика-аманата?

Поэма М.Ю. Лермонтова «Мцыри».

В августе 1839 года поэт завершил работу над поэмой «Мцыри», источниками которой стали его личные впечатления, рассказы старожилов, фольклорные мотивы, «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели. Герой поэмы был аманатом (заложником), захваченным русскими в плен сыном знатного горца.

3. Когда произошло первое боевое крещение М.Ю. Лермонтова, и в каком стихотворении он рассказал «о тревогах дикой войны»?

Поручик Тенгинского пехотного полка М.Ю. Лермонтов 11 июля 1840 года впервые стал непосредственным участником боевых действий на Кавказе – штурме неприятельских завалов на реке Валерик. Отличился «отменным мужеством и хладнокровием» и был представлен к ордену св. Станислава 3-й степени. Об этом сражении он написал в послании к В.А. Бахметьевой, урожденной Лопухиной – «Я к вам пишу случайно, право…», более известном как «Валерик».

4. При каких обстоятельствах М. Ю. Лермонтовым было написано стихотворение «Прощай, немытая Россия»?

В апреле 1841 года Лермонтов прощался с Россией – с тяжелым чувством, словно предвидя свою скорую гибель, после короткого отпуска он был вынужден вновь вернуться на Кавказ в действующую армию отбывать ссылку. Его прошение об отставке, хлопоты бабушки и друзей были оставлены без внимания.

5. Когда, кем и для чего в Томске был построен дом Лермонтова?

В 1914 году в Томске, отмечая 100-летие поэта, построенное по проекту Петра Федоровича Федоровского (1864-1944) для двух городских училищ здание было названо «Домом Лермонтова» (памятник архитектуры федерального значения, ныне ул. Лермонтова, 60). Также в этом году Томская городская общественная управа приняла решение «переименовать Кондратьевскую улицу, на которой находится Дом Лермонтова, в Лермонтовскую». К сожалению, на мемориальной доске, установленной сегодня на фасаде здания, о М.Ю. Лермонтове не упоминается.

6. Кто из томских писателей пользовался «лермонтовским» псевдонимом?

Псевдонимом «Сергей Арбенин» (Арбенин – главное действующее лицо драмы М. Ю. Лермонтова «Маскарад») были подписаны романы «Собачий бог» и «Дети погибели», которые написал Сергей Борисович Смирнов (1957-2009), живший в Томске.

Валерия Фадеева о себе: «Я учусь в МАОУ СОШ № 14 им. А.Ф. Лебедева г. Томска в 6 классе. Я творческая, позитивная, активная, жизнерадостная, креативная, общительная, ответственная, веселая, умею работать в команде. Друзья говорят обо мне так: добрая, милая, дружелюбная. Я люблю рисовать и читать. Также я умею работать в технике квиллинг, умею вышивать крестиком, делаю резные открытки, умею шить. Я хочу стать дизайнером, когда вырасту. Я люблю рисовать наряды или шить их».

Большое спасибо за ответы всем участникам нашей викторины. Замечательно, что в игре приняла участие совсем юная Виктория Фадеева, которая ошиблась только один раз, перепутав при ответе на 3-й вопрос М.Ю. Лермонтова с М.Н. Лермонтовым.

Лермонтов Ю. Поэма в стихах о юноше.

Поэма о юноше, воспитанном в мужском монастыре в Мцхете на Кавказе. Он ребенком был пленен русскими войсками, его везли в Тифлис, но в дороге он заболел и его оставили в монастыре.

Мцыри читать

Вкушая, вкусих мало меда, и се аз умираю.

1-я Книга Царств

1

Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры,
Был монастырь. Из-за горы
И нынче видит пешеход
Столбы обрушенных ворот,
И башни, и церковный свод;
Но не курится уж под ним
Кадильниц благовонный дым,
Не слышно пенье в поздний час
Молящих иноков за нас.
Теперь один старик седой,
Развалин страж полуживой,
Людьми и смертию забыт,
Сметает пыль с могильных плит,
Которых надпись говорит
О славе прошлой — и о том,
Как, удручен своим венцом,
Такой-то царь, в такой-то год,
Вручал России свой народ.

И божья благодать сошла
На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
За гранью дружеских штыков.

к оглавлению ↑

2

Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал;
Ребенка пленного он вез.
Тот занемог, не перенес
Трудов далекого пути;
Он был, казалось, лет шести,
Как серна гор, пуглив и дик
И слаб и гибок, как тростник.
Но в нем мучительный недуг
Развил тогда могучий дух
Его отцов. Без жалоб он
Томился, даже слабый стон
Из детских губ не вылетал,
Он знаком пищу отвергал
И тихо, гордо умирал.
Из жалости один монах
Больного призрел, и в стенах
Хранительных остался он,
Искусством дружеским спасен.
Но, чужд ребяческих утех,
Сначала бегал он от всех,
Бродил безмолвен, одинок,
Смотрел, вздыхая, на восток,
Томим неясною тоской
По стороне своей родной.
Но после к плену он привык,
Стал понимать чужой язык,
Был окрещен святым отцом
И, с шумным светом незнаком,
Уже хотел во цвете лет
Изречь монашеский обет,
Как вдруг однажды он исчез
Осенней ночью. Темный лес
Тянулся по горам кругом.
Три дня все поиски по нем
Напрасны были, но потом
Его в степи без чувств нашли
И вновь в обитель принесли.
Он страшно бледен был и худ
И слаб, как будто долгий труд,
Болезнь иль голод испытал.
Он на допрос не отвечал
И с каждым днем приметно вял.
И близок стал его конец;
Тогда пришел к нему чернец
С увещеваньем и мольбой;
И, гордо выслушав, больной
Привстал, собрав остаток сил,
И долго так он говорил:

к оглавлению ↑

3

«Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;
Но людям я не делал зла,
И потому мои дела
Немного пользы вам узнать,—
А душу можно ль рассказать?
Я мало жил, и жил в плену.
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог.
Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы.
Я эту страсть во тьме ночной
Вскормил слезами и тоской;
Ее пред небом и землей
Я ныне громко признаю
И о прощенье не молю.

к оглавлению ↑

4

Старик! я слышал много раз,
Что ты меня от смерти спас —
Зачем?.. Угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах
Душой дитя, судьбой монах.
Я никому не мог сказать
Священных слов „отец“ и „мать“.
Конечно, ты хотел, старик,
Чтоб я в обители отвык
От этих сладостных имен,—
Напрасно: звук их был рожден
Со мной. Я видел у других
Отчизну, дом, друзей, родных,
А у себя не находил
Не только милых душ — могил!
Тогда, пустых не тратя слез,
В душе я клятву произнес:
Хотя на миг когда-нибудь
Мою пылающую грудь
Прижать с тоской к груди другой,
Хоть незнакомой, но родной.
Увы! теперь мечтанья те
Погибли в полной красоте,
И я как жил, в земле чужой
Умру рабом и сиротой.

к оглавлению ↑

5

Меня могила не страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться мне.
Я молод, молод… Знал ли ты
Разгульной юности мечты?
Или не знал, или забыл,
Как ненавидел и любил;
Как сердце билося живей
При виде солнца и полей
С высокой башни угловой,
Где воздух свеж и где порой
В глубокой скважине стены,
Дитя неведомой страны,
Прижавшись, голубь молодой
Сидит, испуганный грозой?
Пускай теперь прекрасный свет
Тебе постыл: ты слаб, ты сед,
И от желаний ты отвык.
Что за нужда? Ты жил, старик!
Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил,— я также мог бы жить!

к оглавлению ↑

6

Ты хочешь знать, что видел я
На воле? — Пышные поля,
Холмы, покрытые венцом
Дерев, разросшихся кругом,
Шумящих свежею толпой,
Как братья в пляске круговой.
Я видел груды темных скал,
Когда поток их разделял,
И думы их я угадал:
Мне было свыше то дано!
Простерты в воздухе давно
Объятья каменные их,
И жаждут встречи каждый миг;
Но дни бегут, бегут года —
Им не сойтиться никогда!
Я видел горные хребты,
Причудливые, как мечты,
Когда в час утренней зари
Курилися, как алтари,
Их выси в небе голубом,
И облачко за облачком,
Покинув тайный свой ночлег,
К востоку направляло бег —
Как будто белый караван
Залетных птиц из дальних стран!

Вдали я видел сквозь туман,
В снегах, горящих, как алмаз,
Седой незыблемый Кавказ;
И было сердцу моему
Легко, не знаю почему.
Мне тайный голос говорил,
Что некогда и я там жил,
И стало в памяти моей
Прошедшее ясней, ясней…

к оглавлению ↑

7

И вспомнил я отцовский дом,
Ущелье наше и кругом
В тени рассыпанный аул;
Мне слышался вечерний гул
Домой бегущих табунов
И дальний лай знакомых псов.
Я помнил смуглых стариков,
При свете лунных вечеров
Против отцовского крыльца
Сидевших с важностью лица;
И блеск оправленных ножон
Кинжалов длинных… и как сон
Все это смутной чередой
Вдруг пробегало предо мной.

А мой отец? он как живой
В своей одежде боевой
Являлся мне, и помнил я
Кольчуги звон, и блеск ружья,
И гордый непреклонный взор,
И молодых моих сестер…
Лучи их сладостных очей
И звук их песен и речей
Над колыбелию моей…
В ущелье там бежал поток.
Он шумен был, но неглубок;
К нему, на золотой песок,
Играть я в полдень уходил
И взором ласточек следил,
Когда они перед дождем
Волны касалися крылом.
И вспомнил я наш мирный дом
И пред вечерним очагом
Рассказы долгие о том,
Как жили люди прежних дней,
Когда был мир еще пышней.

к оглавлению ↑

8

Ты хочешь знать, что делал я
На воле? Жил — и жизнь моя
Без этих трех блаженных дней
Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей.
Давным-давно задумал я
Взглянуть на дальние поля,
Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль тюрьмы
На этот свет родимся мы.
И в час ночной, ужасный час,
Когда гроза пугала вас,
Когда, столпясь при алтаре,
Вы ниц лежали на земле,
Я убежал. О, я как брат
Обняться с бурей был бы рад!
Глазами тучи я следил,
Рукою молнию ловил…
Скажи мне, что средь этих стен
Могли бы дать вы мне взамен
Той дружбы краткой, но живой,
Меж бурным сердцем и грозой?..

к оглавлению ↑

9

Бежал я долго — где, куда?
Не знаю! ни одна звезда
Не озаряла трудный путь.
Мне было весело вдохнуть
В мою измученную грудь
Ночную свежесть тех лесов,
И только! Много я часов
Бежал, и наконец, устав,
Прилег между высоких трав;
Прислушался: погони нет.
Гроза утихла. Бледный свет
Тянулся длинной полосой
Меж темным небом и землей,
И различал я, как узор,
На ней зубцы далеких гор;
Недвижим, молча я лежал,
Порой в ущелии шакал
Кричал и плакал, как дитя,
И, гладкой чешуей блестя,
Змея скользила меж камней;
Но страх не сжал души моей:
Я сам, как зверь, был чужд людей
И полз и прятался, как змей.

к оглавлению ↑

10

Внизу глубоко подо мной
Поток, усиленный грозой,
Шумел, и шум его глухой
Сердитых сотне голосов
Подобился. Хотя без слов
Мне внятен был тот разговор,
Немолчный ропот, вечный спор
С упрямой грудою камней.
То вдруг стихал он, то сильней
Он раздавался в тишине;
И вот, в туманной вышине
Запели птички, и восток
Озолотился; ветерок
Сырые шевельнул листы;
Дохнули сонные цветы,
И, как они, навстречу дню
Я поднял голову мою…
Я осмотрелся; не таю:
Мне стало страшно; на краю
Грозящей бездны я лежал,
Где выл, крутясь, сердитый вал;
Туда вели ступени скал;
Но лишь злой дух по ним шагал,
Когда, низверженный с небес,
В подземной пропасти исчез.

к оглавлению ↑

11

Кругом меня цвел божий сад;
Растений радужный наряд
Хранил следы небесных слез,
И кудри виноградных лоз

Вились, красуясь меж дерев
Прозрачной зеленью листов;
И грозды полные на них,
Серег подобье дорогих,
Висели пышно, и порой
К ним птиц летал пугливый рой.
И снова я к земле припал
И снова вслушиваться стал
К волшебным, странным голосам;
Они шептались по кустам,
Как будто речь свою вели
О тайнах неба и земли;
И все природы голоса
Сливались тут; не раздался
В торжественный хваленья час
Лишь человека гордый глас.
Все, что я чувствовал тогда,
Те думы — им уж нет следа;
Но я б желал их рассказать,
Чтоб жить, хоть мысленно, опять.
В то утро был небесный свод
Так чист, что ангела полет
Прилежный взор следить бы мог;
Он так прозрачно был глубок,
Так полон ровной синевой!
Я в нем глазами и душой
Тонул, пока полдневный зной
Мои мечты не разогнал,
И жаждой я томиться стал.

к оглавлению ↑

12

Тогда к потоку с высоты,
Держась за гибкие кусты,
С плиты на плиту я, как мог,
Спускаться начал. Из-под ног
Сорвавшись, камень иногда
Катился вниз — за ним бразда
Дымилась, прах вился столбом;
Гудя и прыгая, потом
Он поглощаем был волной;
И я висел над глубиной,
Но юность вольная сильна,
И смерть казалась не страшна!
Лишь только я с крутых высот
Спустился, свежесть горных вод
Повеяла навстречу мне,
И жадно я припал к волне.
Вдруг — голос — легкий шум шагов…
Мгновенно скрывшись меж кустов,
Невольным трепетом объят,
Я поднял боязливый взгляд
И жадно вслушиваться стал:
И ближе, ближе все звучал
Грузинки голос молодой,
Так безыскусственно живой,
Так сладко вольный, будто он
Лишь звуки дружеских имен
Произносить был приучен.
Простая песня то была,
Но в мысль она мне залегла,
И мне, лишь сумрак настает,
Незримый дух ее поет.

к оглавлению ↑

13

Держа кувшин над головой,
Грузинка узкою тропой
Сходила к берегу. Порой
Она скользила меж камней,
Смеясь неловкости своей,
И беден был ее наряд;
И шла она легко, назад
Изгибы длинные чадры
Откинув. Летние жары
Покрыли тенью золотой
Лицо и грудь ее; и зной
Дышал от уст ее и щек.

И мрак очей был так глубок,
Так полон тайнами любви,
Что думы пылкие мои
Смутились. Помню только я
Кувшина звон,— когда струя
Вливалась медленно в него,
И шорох… больше ничего.
Когда же я очнулся вновь
И отлила от сердца кровь,
Она была уж далеко;
И шла, хоть тише,— но легко,
Стройна под ношею своей,
Как тополь, царь ее полей!
Недалеко, в прохладной мгле,
Казалось, приросли к скале
Две сакли дружною четой;
Над плоской кровлею одной
Дымок струился голубой.
Я вижу будто бы теперь,
Как отперлась тихонько дверь…
И затворилася опять!..
Тебе, я знаю, не понять
Мою тоску, мою печаль;
И если б мог,— мне было б жаль:
Воспоминанья тех минут
Во мне, со мной пускай умрут.

к оглавлению ↑

14

Трудами ночи изнурен,
Я лег в тени. Отрадный сон
Сомкнул глаза невольно мне…
И снова видел я во сне
Грузинки образ молодой.

И странной, сладкою тоской
Опять моя заныла грудь.
Я долго силился вздохнуть —
И пробудился. Уж луна
Вверху сияла, и одна
Лишь тучка кралася за ней,
Как за добычею своей,
Объятья жадные раскрыв.
Мир темен был и молчалив;
Лишь серебристой бахромой
Вершины цепи снеговой
Вдали сверкали предо мной
Да в берега плескал поток.
В знакомой сакле огонек
То трепетал, то снова гас:
На небесах в полночный час
Так гаснет яркая звезда!
Хотелось мне… но я туда
Взойти не смел. Я цель одну —
Пройти в родимую страну —
Имел в душе и превозмог
Страданье голода, как мог.

И вот дорогою прямой
Пустился, робкий и немой.
Но скоро в глубине лесной
Из виду горы потерял
И тут с пути сбиваться стал.

к оглавлению ↑

15

Напрасно в бешенстве порой
Я рвал отчаянной рукой
Терновник, спутанный плющом:
Все лес был, вечный лес кругом,
Страшней и гуще каждый час;
И миллионом черных глаз
Смотрела ночи темнота
Сквозь ветви каждого куста…
Моя кружилась голова;
Я стал влезать на дерева;
Но даже на краю небес
Все тот же был зубчатый лес.
Тогда на землю я упал;
И в исступлении рыдал,
И грыз сырую грудь земли,
И слезы, слезы потекли
В нее горючею росой…
Но, верь мне, помощи людской
Я не желал… Я был чужой
Для них навек, как зверь степной;
И если б хоть минутный крик
Мне изменил — клянусь, старик,
Я б вырвал слабый мой язык.

к оглавлению ↑

16

Ты помнишь детские года:
Слезы не знал я никогда;
Но тут я плакал без стыда.
Кто видеть мог? Лишь темный лес
Да месяц, плывший средь небес!
Озарена его лучом,
Покрыта мохом и песком,
Непроницаемой стеной
Окружена, передо мной
Была поляна. Вдруг по ней
Мелькнула тень, и двух огней
Промчались искры… и потом
Какой-то зверь одним прыжком
Из чащи выскочил и лег,
Играя, навзничь на песок.

То был пустыни вечный гость —
Могучий барс. Сырую кость
Он грыз и весело визжал;
То взор кровавый устремлял,
Мотая ласково хвостом,
На полный месяц,— и на нем
Шерсть отливалась серебром.
Я ждал, схватив рогатый сук,
Минуту битвы; сердце вдруг
Зажглося жаждою борьбы
И крови… да, рука судьбы
Меня вела иным путем…
Но нынче я уверен в том,
Что быть бы мог в краю отцов
Не из последних удальцов.

к оглавлению ↑

17

Я ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный как стон
Раздался вдруг… и начал он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертию грозил…
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек…
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
Хотя лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!

к оглавлению ↑

18

Ко мне он кинулся на грудь;
Но в горло я успел воткнуть
И там два раза повернуть
Мое оружье… Он завыл,
Рванулся из последних сил,
И мы, сплетясь, как пара змей,
Обнявшись крепче двух друзей,
Упали разом, и во мгле
Бой продолжался на земле.
И я был страшен в этот миг;
Как барс пустынный, зол и дик,
Я пламенел, визжал, как он;
Как будто сам я был рожден
В семействе барсов и волков
Под свежим пологом лесов.
Казалось, что слова людей
Забыл я — и в груди моей
Родился тот ужасный крик,
Как будто с детства мой язык
К иному звуку не привык…
Но враг мой стал изнемогать,
Метаться, медленней дышать,
Сдавил меня в последний раз…
Зрачки его недвижных глаз
Блеснули грозно — и потом
Закрылись тихо вечным сном;
Но с торжествующим врагом
Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу!..

к оглавлению ↑

19

Ты видишь на груди моей
Следы глубокие когтей;
Еще они не заросли
И не закрылись; но земли
Сырой покров их освежит
И смерть навеки заживит.
О них тогда я позабыл,
И, вновь собрав остаток сил,
Побрел я в глубине лесной…
Но тщетно спорил я с судьбой:
Она смеялась надо мной!

20

Я вышел из лесу. И вот
Проснулся день, и хоровод
Светил напутственных исчез
В его лучах. Туманный лес
Заговорил. Вдали аул
Куриться начал. Смутный гул
В долине с ветром пробежал…
Я сел и вслушиваться стал;
Но смолк он вместе с ветерком.
И кинул взоры я кругом:
Тот край, казалось, мне знаком.
И страшно было мне, понять
Не мог я долго, что опять
Вернулся я к тюрьме моей;
Что бесполезно столько дней
Я тайный замысел ласкал,
Терпел, томился и страдал,
И все зачем?.. Чтоб в цвете лет,
Едва взглянув на божий свет,
При звучном ропоте дубрав
Блаженство вольности познав,
Унесть в могилу за собой
Тоску по родине святой,
Надежд обманутых укор
И вашей жалости позор!..
Еще в сомненье погружен,
Я думал — это страшный сон…
Вдруг дальний колокола звон
Раздался снова в тишине —
И тут все ясно стало мне…
О! я узнал его тотчас!
Он с детских глаз уже не раз
Сгонял виденья снов живых
Про милых ближних и родных,
Про волю дикую степей,
Про легких, бешеных коней,
Про битвы чудные меж скал,
Где всех один я побеждал!..
И слушал я без слез, без сил.
Казалось, звон тот выходил
Из сердца — будто кто-нибудь
Железом ударял мне в грудь.
И смутно понял я тогда,
Что мне на родину следа
Не проложить уж никогда.

к оглавлению ↑

21

Да, заслужил я жребий мой!
Могучий конь, в степи чужой,
Плохого сбросив седока,
На родину издалека
Найдет прямой и краткий путь…
Что я пред ним? Напрасно грудь
Полна желаньем и тоской:
То жар бессильный и пустой,
Игра мечты, болезнь ума.
На мне печать свою тюрьма
Оставила… Таков цветок
Темничный: вырос одинок
И бледен он меж плит сырых,
И долго листьев молодых
Не распускал, все ждал лучей
Живительных. И много дней
Прошло, и добрая рука
Печально тронулась цветка,
И был он в сад перенесен,
В соседство роз. Со всех сторон
Дышала сладость бытия…
Но что ж? Едва взошла заря,
Палящий луч ее обжег
В тюрьме воспитанный цветок…

к оглавлению ↑

22

И как его, палил меня
Огонь безжалостного дня.
Напрасно прятал я в траву
Мою усталую главу:
Иссохший лист её венцом
Терновым над моим челом
Свивался, и в лицо огнем
Сама земля дышала мне.
Сверкая быстро в вышине,
Кружились искры; с белых скал
Струился пар. Мир божий спал
В оцепенении глухом
Отчаянья тяжелым сном.
Хотя бы крикнул коростель,
Иль стрекозы живая трель
Послышалась, или ручья
Ребячий лепет… Лишь змея,
Сухим бурьяном шелестя,
Сверкая желтою спиной,
Как будто надписью златой
Покрытый донизу клинок,
Браздя рассыпчатый песок,
Скользила бережно; потом,
Играя, нежася на нем,
Тройным свивалася кольцом;
То, будто вдруг обожжена,
Металась, прыгала она
И в дальних пряталась кустах…

к оглавлению ↑

23

И было все на небесах
Светло и тихо. Сквозь пары
Вдали чернели две горы.
Наш монастырь из-за одной
Сверкал зубчатою стеной.
Внизу Арагва и Кура,
Обвив каймой из серебра
Подошвы свежих островов,
По корням шепчущих кустов
Бежали дружно и легко…
До них мне было далеко!
Хотел я встать — передо мной
Все закружилось с быстротой;
Хотел кричать — язык сухой
Беззвучен и недвижим был…
Я умирал. Меня томил
Предсмертный бред.
                                Казалось мне,
Что я лежу на влажном дне
Глубокой речки — и была
Кругом таинственная мгла,
И, жажду вечную поя,
Как лед холодная струя,
Журча, вливалася мне в грудь…
И я боялся лишь заснуть,—
Так было сладко, любо мне…
А надо мною в вышине
Волна теснилася к волне
И солнце сквозь хрусталь волны
Сияло сладостней луны…

И рыбок пестрые стада
В лучах играли иногда.
И помню я одну из них:
Она приветливей других
Ко мне ласкалась. Чешуей
Была покрыта золотой
Ее спина. Она вилась
Над головой моей не раз,
И взор ее зеленых глаз
Был грустно нежен и глубок…
И надивиться я не мог:
Ее сребристый голосок
Мне речи странные шептал,
И пел, и снова замолкал.
Он говорил: „Дитя мое,
     Останься здесь со мной:
В воде привольное житье
     И холод и покой.

*

Я созову моих сестер:
     Мы пляской круговой
Развеселим туманный взор
     И дух усталый твой.

*

Усни, постель твоя мягка,
     Прозрачен твой покров.
Пройдут года, пройдут века
     Под говор чудных снов.

*

О милый мой! не утаю,
     Что я тебя люблю,
Люблю как вольную струю,
     Люблю как жизнь мою…“
И долго, долго слушал я;
И мнилось, звучная струя
Сливала тихий ропот свой
С словами рыбки золотой.
Тут я забылся. Божий свет
В глазах угас. Безумный бред
Бессилью тела уступил…

к оглавлению ↑

24

Так я найден и поднят был…
Ты остальное знаешь сам.
Я кончил. Верь моим словам
Или не верь, мне все равно.
Меня печалит лишь одно:
Мой труп холодный и немой
Не будет тлеть в земле родной,
И повесть горьких мук моих
Не призовет меж стен глухих
Вниманье скорбное ничье
На имя темное мое.

25

Прощай, отец… дай руку мне:
Ты чувствуешь, моя в огне…
Знай, этот пламень с юных дней,
Таяся, жил в груди моей;
Но ныне пищи нет ему,
И он прожег свою тюрьму
И возвратится вновь к тому,
Кто всем законной чередой
Дает страданье и покой…
Но что мне в том?— пускай в раю,
В святом, заоблачном краю
Мой дух найдет себе приют…
Увы! — за несколько минут
Между крутых и темных скал,
Где я в ребячестве играл,
Я б рай и вечность променял…

к оглавлению ↑

26

Когда я стану умирать,
И, верь, тебе не долго ждать,
Ты перенесть меня вели
В наш сад, в то место, где цвели
Акаций белых два куста…
Трава меж ними так густа,
И свежий воздух так душист,
И так прозрачно-золотист
Играющий на солнце лист!
Там положить вели меня.
Сияньем голубого дня
Упьюся я в последний раз.
Оттуда виден и Кавказ!
Быть может, он с своих высот
Привет прощальный мне пришлет,
Пришлет с прохладным ветерком…
И близ меня перед концом
Родной опять раздастся звук!
И стану думать я, что друг
Иль брат, склонившись надо мной,
Отер внимательной рукой.
С лица кончины хладный пот
И что вполголоса поет
Он мне про милую страну…
И с этой мыслью я засну,
И никого не прокляну!..»

(Илл. Константинова Ф.)

Анализ «мцыри» на стихи Михаила Лермонтова

Природа Кавказа привлекала многих русских писателей XIX века, но наибольшее впечатление произвела на Лермонтова. В детстве он приехал на юг России, где лечился. Он увидел Кавказские горы, могучие реки, познакомился с бытом горцев. С тех пор тема Кавказа стала одной из любимых для поэта. Пейзажи Кавказа завораживают: величественные устремляющиеся к небу горы, глубокая бездна, спускающаяся в недра земли.Все это Михаил Юрьевич отразил в своей живописи. Однако многочисленные поездки на юг России принесли свои плоды не только в виде картин, но и в виде произведений. Самое известное стихотворение Лермонтова о жизни Кавказа — «Мцыри».

Основа сюжета стихотворения

Анализ «Мцыри» как романтического стихотворения невозможен без знания истории создания произведения. В 1837 году Лермонтов совершил поездку в Грузию, изучал местные легенды и предания.В одном из монастырей он встретил старого монаха, который рассказал историю своей жизни. Когда он, сын горца, попал в плен к русскому генералу Ермолову. Болезнь застала путников в дороге, Ермолову пришлось оставить мальчика в монастыре, где он вырос. По рассказу старого монаха, он сначала не мог привыкнуть к жизни в тюрьме, даже несколько раз пытался сбежать в горы, однажды чуть не умер. Вернувшись, он решил принять чин и навсегда остаться в монастыре.

Этот рассказ произвел на поэта огромное впечатление. Лермонтов решил написать стихотворение, которое он первоначально назвал «Похоронить», что в переводе с грузинского означает «монах». Затем он заменил имя на слово, имеющее несколько значений на грузинском языке — «Мцыри».

Формальный анализ. Мцыри как романтический герой

«Мцыри» по-грузински означает молодого человека, который еще только готовится стать монахом, хотя местное население называет человека, приехавшего из другой страны.Итак, главный герой поэмы «Мцыри» — мальчик, попавший в монастырь не по доброй воле. Описание Мцыри полностью соответствует классическому романтическому герою. С детства выделяется среди сверстников, с которыми не ладит. Он посерьезнее, их игры ему не интересны. Поэтому персонаж Мцыри также отсылает нас к образу романтического персонажа. В монастыре Мцыри чувствует себя узником, задыхается в сырых камерах. Мцыри хочет сбежать из этой жизни, мира, который находится за пределами монастыря, герой кажется идеальным.Итак, в этом стихотворении реализуются два основных принципа романтизма: образ исключительного героя в исключительных обстоятельствах и принцип двойственности мира. Романтизм воплощен на всех уровнях произведения. Таким образом, образ природы Кавказа полностью соответствует канонам этого направления. Ведь на страницах стихотворения нет обычных картинок; мы находим в Лермонтове величественные Кавказские горы, скалы, бурлящие реки и густые заросли. Герой, бродя по дикой природе, слышит вой шакалов, он слушает шум ветра, который тоже кажется каким-то сказочным, вода в реках такая прозрачная, что видно рыб, слышно даже их движение .

План «Мцыри» по главам. Краткий пересказ

1 глава. Вступление. Лермонтов начинает с описания места действия. «… Где, сливаясь, они шумят, Обнимая, как двух сестер, Струи Арагвы и Куры».

2 глава. Во второй главе автор рассказывает о том, как Мцыри попал в монастырь. Русский генерал проехал мимо этих мест и увез с собой пленного мальчика, которого по болезни пришлось оставить в монастыре.

3-7 глав. В этих пяти главах Мцыри, раненый, дает признание. Он говорит клерку, что всю жизнь чувствовал себя пленником, даже обвиняет его в том, что однажды он спас его от смерти. Ведь ничего хорошего этот поступок не принес: ребенок был обречен на одиночество («сорванная в грозу простыня»).

8 глава. Уже в 8 главе начинается рассказ о том, как герой оказался на свободе. Здесь Мцыри рассказал, как он был свободен, как чувствовал единение с природой («.. ловил молнию руками «)

Главы 9-11. Мцыри, никогда прежде не видевший всех красот природы в непосредственной близости, восхищался, рассказывает старому монаху увиденное: птицы, купающиеся в прозрачной воде горных рек, поющие птицы, буйная растительность.

12-13 гл. Герой знакомится с молодым грузином. Он очарован ее пением. Он видел, как она шла к своей шакле, и в его душе текла печаль. В конце концов, он не знал своей семьи, он не знал, что означает его родной дом.

14-15. Мцыри заблудился. Среди свободной природы он не чувствовал себя как дома. Поэтому герой плачет, чего он никогда не делал в детстве.

16 глава. Это ключ к пониманию идейного замысла автора. Здесь герой встречается с леопардом. Битва с животным описана в трех последующих главах.

Последние 8 глав — это чувства героя. Он снова жалуется монаху на свою судьбу, снова вспоминает день своего освобождения.

Герои поэмы «Мцыри»: старый монах, грузин, мцыри и леопард. Все действие сосредоточено вокруг основного изображения. Ведь, по сути, стихотворение — его исповедь.

Как проанализировать стихотворение?

Конечно, анализ «Мцыри» нужно проводить по тексту. Ведь это произведение поэтическое, а значит, нужно учитывать слоговые, выразительные средства, рифму. В стихотворении преобладает парная рифмовка. Письменное произведение в ямбическом стихотворном размере.

Для того, чтобы правильно провести анализ «Мцыри» вам необходимо взять небольшой отрывок, например, 2-3 главы. Так что эпизод был завершен. Уже в этом отрывке ищите средства выразительности (эпитеты, метафоры, метонимия, сравнения и т. Д.): Текст Лермонтова ими изобилует, это также подтверждается цитатами. Текст «Мцыри» очень красив, дает благодатную почву для изучения.

Почему Лермонтов выбирает форму исповеди?

Вообще, история Мцыри немного похожа на исповедь в прямом смысле этого слова.Герой раскрывает свою душу, но не говорит о ее темных сторонах, не раскаивается ни в каких совершенных грехах. Напротив, он время от времени пытается обвинить монаха в том, что тот обрек его на страдания. План «Мцыри» в главах показывает, что примерно в середине стихотворения должен был возникнуть спор с чертами, отказавшимися от земных благ, примирившимися с бедной жизнью, лишенной радостей, но это не работает, потому что читатель только слышит Голос Мцыри. Эта форма позволяет автору наиболее полно раскрыть характер Мцыри, показать его особенности.

Значение последнего стихотворения

Итак, в самом конце стихотворения Мцыри умирает. Однако он не боится смерти даже на грани смерти, он продолжает сожалеть о своей прошлой жизни («Я не боюсь могилы…»). Конечно, такое бесстрашие Мцыри вызывает симпатию у его создателя. Ведь это продиктовано сильнейшим желанием ощутить настоящую жизнь, свободу. Находясь на природе, герой чувствовал себя ее частью, он не боялся шакалов и тьмы. В схватке с леопардом он показал всю свою бешеную силу, потому что был сильнее.Леопард как олицетворение сил природы погибает от рук героя. Почему умирает Мцыри? Неужели только от ран, нанесенных ему зверем? В смерти Мцыри заложены более глубокие мысли. Ведь раненому герою пришлось вернуться в монастырь, поэтому его мечты о свободе рухнули, он больше не мог надеяться, потеряв веру, он умирает. Описание Мцыри в момент его смерти очень трагично.

Пессимистическая концовка пьесы очень характерна для творчества Лермонтова.Его романтический герой никогда не обретает счастья. Поэтому творчество Михаила Юрьевича можно назвать пессимистическим. Однако этой идее противоречит то, что у самого Лермонтова была большая жажда жизни, жажда движения и страсти, которые он переносил на своих героев.

Проза и поэзия Михаила Лермонтова: Герой нашего времени, Демон, Песня купца Калашникова, Смерть поэта, Беглец, Мцыри и др.

Проза и поэзия Михаила Лермонтова — сборник, состоящий из двух Прозаические произведения и тридцать девять стихотворений переведены на английский язык, в том числе:

• Ашик-Кериб
• Герой нашего времени
• Демон
• Русалка
• На смерть Пушкина (альтернативный перевод: Смерть поэта )
• Песнь купца Калашникова
• Дезертир (альтернативный перевод: Беглец)
• Черкесский мальчик (альтернативные переводы: Мцыри, Послушник)

Поэт-романтик Михаил Юрьевич Лермонтов родился в Москве, Россия. Воспитан в Пензенской губернии богатой бабушкой по материнской линии.Его мать, аристократка, умерла, когда ему было три года после тяжелого и тяжелого брака, а его отец, отставной армейский офицер, был разлучен с Лермонтовым после смерти матери бабушкой. В 1830 году Лермонтов поступил в Московский университет, где он два года учился среди одноклассников, включая Константина Аксакова, Николая Станкевича, Виссариона Белинского и Александра Герцена, прежде чем уйти в 1832 году и поступить в Гвардейское училище в Санкт-Петербурге.

Лермонтов — автор повествовательных стихов Корсар (1828), Ангел (1831), Жена Тамбовского казначея (1838), Беглец (1846) и много переработанного романтического шедевра. Демон (1839) и первый русский психологический роман Герой нашего времени (1840).Лорд Байрон оказал большое влияние на Лермонтова, и в его ранних стихах часто фигурировал байронический герой. Интерес Лермонтова к русскому средневековью привел к созданию исторических стихов, а его любовь к русской деревне проявлялась в ярких образах и персонажах. Поэзия Лермонтова отличается романтической остротой, а его лиризм вызывал восхищение у Антона Чехова, который сказал: «Я не знаю лучшего языка, чем язык Лермонтова».

О смерти Александра Пушкина Лермонтов написал скандальную и широко популярную элегию Смерть поэта (1837), которая подняла его на новый уровень славы.Эта элегия обвинила высокие суды в причастности к смерти Пушкина и стала причиной ареста Лермонтова и ссылки на Кавказ на два года. В 1838 году по заступничеству бабушки и поэта Василия Жуковского Лермонтов вернулся в Москву, где критики назвали его наследником Пушкина. Он много писал в это время и пользовался литературной славой и дружбой. Однако его сильная личность и хвастовство также породили несколько врагов.

Первый свет: толчок для начинающего поэта

Если вы когда-нибудь хотели погрузиться в экстаз поэта-лауреата или прочитать увлекательное чтение стихов, а затем отправляйтесь выбирать обложку для своей последней книги, вы пришли домой.Поэты оставили странное наследие. Эдгар Аллан По писал с «Катариной», своим котом, на плече, и леди Эдит Ситуэлл, готовящейся, лежа в открытом гробу, чтобы заставить течь ее собственные творческие соки; вы найдете этот текст более популярным. Он описывает последовательный метод, поскольку он прививает смекалку, необходимую для того, чтобы избежать долгих лет изнурительного обучения с небольшим риском аллергии на гроб или кошку.

First Light предлагает обзор поэтического пейзажа, а также компас: вера в свой собственный компас.И хотя он не создает ни растворимых стихов, ни кофе, он обеспечивает быстрый путь: противоядие от многих лет мучений. Он также действует как катапульта или пусковой механизм. Теперь ваше время и опыт будут сконцентрированы, когда вы расстанетесь с новичками.

Чтобы достичь компетентности в любой области, вам необходимо знать ее интеллектуальную и эмоциональную географию, чтобы обеспечить собственную устойчивость. Если это осознание сочетается с инструктажем по соответствующим навыкам и затем применяется простой метод, Voila! Успех.Звучит просто. Хотя это легко представить, это обманчиво сложно реализовать или измерить. Лао-цзы предупредил, , если вы не измените направление, вы можете оказаться там, где собираетесь . Это руководство помогает с жизненно важными обходными путями или любым перенаправлением.

_______________

Салли Нейлор, упорная негодяйка, остается вечной цыганкой. Этот мастер слова пока наслаждается водоплавающими птицами на своем озере в Корал-Спрингс, Флорида. Поэт, консультант и учитель, Салли преподавала и составляла учебные программы для одаренных, сверстников и образовательных классов по СПИДу.Сегодня поэтические семинары, путешествия, йога и борьба с аллигаторами избавят ее от неприятностей. По большей части. Ее первая коллекция, Firebird (PP Books), история возрождения, доступна на Amazon, как и ее мемуары Rogue Nirvana (Lioncrest Press) и два дополнительных тома: Heresies и Sweet Basil & Рифс (PP Books). Она взяла на себя ведущую роль в редактировании антологии своего местного поэтического семинара в округе Бровард, Флорида, Slay Your Darlings: Anhology by the No Name Poets, (PP Books), опубликованном в декабре 2016 года. First Light представляет собой руководство, основанное на здравом смысле, которое защищает отношения, сдерживающие поэтических и личных демонов, и представляет модели и методы, необходимые для успеха неофита. Первые учебные планы Нейлора по инновационным стратегиям для начинающих писателей будут опубликованы в апреле 2017 года. Ищите сопроводительные учебные пособия с тем же названием, тома со второго по четвертый, которые появятся летом 2017 года.

Project MUSE — «Наш мастер, новичок» »: О катастрофическом рождении современной турецкой поэзии

The South Atlantic Quarterly 102.2/3 (2003) 567-598

---

[Доступ к статье в PDF]

«Наш мастер, новичок»:

О катастрофическом рождении современной турецкой поэзии

Орхан Кочак

---

Ускоряющий мир, это один; все слишком рано, и все слишком поздно. Пока мы спим, солнце перейдет в затмение.

—М. К. Андай, «Нереальная ночь»

Моя тема — «Второе новое», группа поэтов, которые вошли в турецкую поэтическую сцену в начале 1950-х годов и по большей части покинули ее к концу 1980-х.За эти сорок лет прием, который у них был, перейдет от полного недоумения к прямому отказу к слишком быстрому принятию — с небольшой трезвой оценкой между ними. Но, возможно, о трезвости вообще не могло быть и речи: они мучили менее упорных из своих сверстников и ближайших последователей, вместо того, чтобы отдавать их в свои руки. Нет, у них не было недостатка в последователях или подражателях, хотя, в конце концов, это были в основном сами вторые новые поэты, которые безмолвно, но остро осознавали тот факт, что они довели поэзию до невыносимой грани, что их поздно завоеванное признание привело к Звучит бесполезно в том, что, неоднократно опрокидывая и превосходя свои предыдущие выступления, они также разрушили себя как поэты.Однако единственное, что не мог заставить себя признать ни один второй новый поэт, было также высшим извращенным достижением движения: они не только вовлекли многих поэтов предыдущего поколения в свое собственное силовое поле, но своими действиями они также вынудили по крайней мере троих из них стать более совершенными поэтами, чем они сами. Джемаль Сюрейя, главный герой Второго Нового, в эссе, написанном всего за год до своей смерти в 1990 году, обратил внимание на влияние группы на ее предшественников:

В истории турецкой литературы есть два направления, которые повлияли на предыдущие поколения, или, по крайней мере, наполнили их свежими страстями: Servet-i Fünun [Богатства обучения — группа писателей и поэтов, которые действовали в конце девятнадцатого века и были так обозначены в отношении журнал, опубликовавший их работы] и Второй New.То, что поколение оказывает какое-то влияние на последующие — это естественно. Но обратное должно происходить редко. . . . Было столько же поэтов, на которых [мы] оказали влияние, так и тех, на которые не повлияло. Но в целом вот что: когда появилось Второе Новое, некоторые художники, которые писали какое-то время, начали действовать в своем собственном направлении. ¹

То, что произошло на самом деле, оказалось даже более сложным, чем позволяет двусмысленная версия Сюрейи. Не на «некоторых», а только на крупных поэтов; они преобладали как крупные поэты, позволяя влиять на себя; они не «двинулись в бой в своем собственном направлении», но были остановлены и сбиты с пути; и, сбившись с пути, стали еще более сильными поэтами, чем те, кто сбил их с пути.Вторые новые поэты сокрушили своих предшественников и фактически свели на нет поэзию 1940-х годов, но даже когда изображения феникса стали все чаще и чаще появляться в их стихах, они обнаружили, что наблюдают, как трое старейшин переходят к бесконечно жесткой поэзии. Приведенный выше эпиграф относится к одному из последних. ²

Но, как, возможно, задавались вопросом многие ученые-тюркисты во всем мире, как писать о предмете, который практически не существует для аудитории, не говорящей по-турецки? Основная часть произведений этих поэтов все еще ожидает перевода, что сильно затрудняет любые попытки дать соответствующие комментарии. ³ Но это все еще можно рассматривать как только конечный результат, ряд трудностей, начиная с маргинального статуса самой турецкой литературы, с фактом ее эффективной изоляции от любого вида международной дискурсивной среды. Турецкая литература была списана как литературный феномен [End Page 568] почти одновременно с созданием специфического литературного ориентализма в конце девятнадцатого века, и наиболее …

О катастрофическом рождении современной турецкой поэзии

The South Atlantic Quarterly 102.2/3 (2003) 567-598 —M. К. Андай, «Нереальная ночь» Моя тема — «Второе новое», группа поэтов, которые вошли в турецкую поэтическую сцену в начале 1950-х годов и по большей части покинули ее к концу 1980-х. За эти сорок лет прием, который у них был, перейдет от полного недоумения к прямому отказу к слишком быстрому принятию — с небольшой трезвой оценкой между ними. Но, возможно, о трезвости вообще не могло быть и речи: они мучили менее упорных из своих сверстников и ближайших последователей, вместо того, чтобы отдавать их в свои руки.Нет, у них не было недостатка в последователях или подражателях, хотя, в конце концов, это были в основном сами вторые новые поэты, которые безмолвно, но остро осознавали тот факт, что они довели поэзию до невыносимой грани, что их поздно завоеванное признание привело к Звучит бесполезно в том, что, неоднократно опрокидывая и превосходя свои предыдущие выступления, они также разрушили себя как поэты. Однако единственное, что ни один поэт Второго Нового не мог заставить себя признать, было также высшим извращенным достижением движения: они не только вовлекли многих поэтов предыдущего поколения в свое собственное силовое поле, но и своими действиями они получили также заставил по крайней мере троих из них стать более совершенными поэтами, чем они сами.Джемаль Сюрейя, главный герой Второго Нового, в эссе, написанном всего за год до своей смерти в 1990 году, обратил внимание на влияние группы на ее предшественников: То, что произошло на самом деле, было даже сложнее, чем позволяет двусмысленный рассказ Сюрейи. Не на «некоторых», а только на крупных поэтов; они преобладали как крупные поэты, позволяя влиять на себя; они не «двинулись в бой в своем собственном направлении», но были остановлены и сбиты с пути; и, сбившись с пути, стали еще более сильными поэтами, чем те, кто сбил их с пути.Вторые новые поэты сокрушили своих предшественников и фактически свели на нет поэзию 1940-х годов, но даже когда изображения феникса стали все чаще и чаще появляться в их стихах, они обнаружили, что наблюдают, как трое старейшин переходят к бесконечно жесткой поэзии. Приведенный выше эпиграф относится к одному из последних. Но, как, возможно, задавались вопросом многие ученые-тюркисты во всем мире, как писать о предмете, который практически не существует для аудитории, не говорящей по-турецки? Основная часть произведений этих поэтов все еще ожидает перевода, что сильно затрудняет любые попытки дать соответствующие комментарии.Но это все еще можно рассматривать как только конечный результат, ряд трудностей, начиная с маргинального статуса самой турецкой литературы, с фактом ее эффективной изоляции от любого вида международной дискурсивной среды. Турецкая литература была списана как литературный феномен почти одновременно с установлением специфического литературного ориентализма в конце XIX века, и наиболее однозначное заявление на этот счет было сделано не кем иным, как Э.Дж. У. Гибб, автор первого всеобъемлющего исследования османской поэзии, опубликованного на любом языке. «Во всех литературных вопросах, — писал Гибб для посмертной статьи в Британской энциклопедии 1911 года, — у турок-османов есть …

Что такое« Новичок »(стихотворение). Энциклопедия

1. Справочная информация.

(Фон)

Некоторые российские ученые, такие как С. Дурылин, считают три стихотворения — «Исповедь», «Боярин Орша» и «Мцыры» тремя разными версиями одной оригинальной идеи.В 1831 году 15-летний Лермонтов записал в дневнике: «Написать рассказ о молодом 17-летнем монахе, который с детства жил в монастыре. Читать все, кроме священных книг. Душой страстной, он чувствует себя. сам в тюрьме «.

Эпизод «Поэтический центр», «Мцырис на битву с диким котом», по всей видимости, основан на традиционном грузинском фольклоре, существует 14 версий старинной грузинской песни «Мальчик и тигр», в одной из которых хевсурская песня использовалась в стихотворении Шота Руставели «рыцарь». шкура Пантеры.

Ссылаясь на родственников поэтов акима Шан-Гирея и акима Хастатова, биограф Висковатов Павел предложил следующую версию предыстории стихотворения:

Путешествуя по старинной Военно-Грузинской дороге и собирая местные сказки и легенды, вошедшие позже в новой версии поэмы «Демон» Лермонтов в Мцхете встретил старого дублера, грузинского монаха, хранителя и последнего выжившего члена местного монастыря, который ранее был закрыт. Лермонтов поговорил с ним и узнал, что он был горцем в плену у генерала Ермолова во время последнего похода на Кавказ.Мальчику стало плохо, и генерал оставил его на попечение местных монахов. Здесь он вырос, но так и не смог привыкнуть к новому дому и предпринял несколько попыток сбежать. Одна такая попытка оказалась практически фатальной: он тяжело заболел, чуть не умер, после чего, видимо, представил свою судьбу и даже подружился с пожилым грузинским монахом. Эта эмоциональная история произвела впечатление на Лермонтова. Он использовал часть своих ранних стихов «Исповедь» и «Боярин Орша», объединил их в одно, добавил новые детали и передал историю Испании в случае Оршанской Литвы в Грузию, максимально используя этот шанс возвысить дух и Смелостью кавказских горцев он восхищался и восхвалял красоту Кавказских гор, которые он любил.

Одни ученые И. Андроников, А. Любович позже поставили под сомнение достоверность этой версии, другие указали, что забирать детей коренных кавказских народов было обычным делом для русских офицеров, а художника П.З. Захарова, чеченца по национальности, доставили в Тифлис лично генерал Ермолов. Возможно, Лермонтов был в курсе драмы жизни Захарова, отмечает биограф Л. Н. Назаровой.

Написана работа МТСЫР. Что такое MTSI? Смысл слова.МЦЫРЫ

(378 слов)

Поэма «МЦЫРЫ» написана Михаилом Юрьевичем Лермонтовым в 1839 году. Это произведение по праву считается образцом русской романтической поэзии, и у него интересная предыстория. Автор часто бывал на Кавказе, и считается, что сюжет книги основан на событиях, произошедших с писателем. Путешествуя Военно-Грузинской дорогой, он подошел к главному собору Грузии — Мцхете и встретил одинокого монаха, который рассказал ему историю своей жизни, а позже грациозный слушатель описал ее в стихах.

История МЦЫРО — это рассказ об одиноком конном мальчике, который оказался учеником в обители храма (с грузинского языка «МЦЫРЫ» переводится как «послушник», «не служащий монаху»). За свою недолгую жизнь пленник выучил местный язык, традиции и привык жить в неволе, но так и не смог понять, кем он был на самом деле, потому что семья играет большую роль в формировании человека, который никогда не был с ним. .

Образ МТСЫР — это, прежде всего, образ одинокого человека в обретении смысла жизни.Проведя долгое время в монастыре, он решает, наконец, выйти из-под воли, испытать новые чувства, познать свободу. Прожив три дня вне монастыря, юноша вспоминает родной язык, лицо родных: отца, сестер и брата. В душе надежда, что ему удастся найти отцовский дом, но этой мечте не суждено сбыться. Заключенный умирает после схватки с тигром. Перед смертью, исповедуя священника, беглец ломает голову над своей душой, проливает свет на свою судьбу.Он умирает с мыслью, что остался рабом, заключил и не увидел места, где родился.

Конечно, Мкирий мог быть посвящен своей стране, семье, дому, мог состояться, как личность, но его странствия — метафора жизни каждого из нас. За три дня пленник пережил главные чувства и впечатления: борьбу, азарт, восхищение природой и разочарование в себе и мире. Мы тоже все это проверяем и томимся над недостижимым идеалом.В религиозном смысле это Эдем, в практическом — высший уровень потребления, в личном — счастье, в творческом — признание и т. Д. Поэтому драма свободолюбивого юноши — это история взлетов и падений. В этом образе отражается лицо каждого из нас.

В самоубийстве он говорит, что хочет, чтобы его похоронили в дальнем углу монастырского сада, чтобы вид с его могилы шел на родные горы Героя. Мкири — романтический герой, и несмотря на то, что на последнем этапе мы видим его сломанным, он умирает с мыслью, что, возможно, когда-нибудь он еще встретится со своими родными и близкими.

Интересно? Сэкономьте на стене!

В 1830-1831 годах у Лермонтова возникло представление о произведении, главным героем которого должно было стать побежденным юношей, оказавшимся в заточке или монастыре (поэт считал монастырь той же тюрьмы ). В 1830 году он работал над поэмой «Исповедь», героем которой является молодой испанский монах, — был заключен в монастырскую тюрьму. Однако работа так и осталась незавершенной.

В 1837 году Лермонтов бродил по Военно-Грузинской дороге.В Мцхете он встретил старого монаха, который рассказал ему о своей печальной судьбе. Родился среди свободных горцев, в детстве попал в плен к войскам генерала Ермолова. Генерал привез его с собой в Россию, но в дороге мальчик заболел, и Ермолов решил оставить его в монастыре.

Ребенку суждено было стать монахом, но он не мог привыкнуть к жизни за высокими монастырскими стенами и много раз пытался бежать обратно в горы. Одна из таких попыток обернулась тяжелой болезнью, и юноша был вынужден смириться со своей печальной судьбой, навсегда оставшись в монастыре.

Рассказ испортил самое сильное впечатление на поэта, заставив вернуться к давно левому плану. Теперь сюжет заимствован из реальной жизни, а местом действия стал Кавказский монастырь, которому противостоят Кура и Арагва.

Заметное влияние на стихотворения оказал Лермонтовский грузинский фольклор. Например, центральный эпизод поэмы — «Битва героя с Барзой», основанный на сюжете Народной песни о Тигре и юноше, впоследствии нашел отражение в стихотворении Шота Руставели «Витязь в тигровом скуре».

Первоначально стихотворение Лермонтова должно было называться «Бари», что в переводе с грузинского означает «монах». Но тогда поэт выбрал более подходящее название «МТСЫ». На языке этого слова 2 значения: «» или «одинокий инопланетянин». Действительно, Лермонтов Максыри умирает, так и не успев принять жертву и оставив в виду людей, выросших вместе с монахами и одинокими пришельцами.

Главный герой поэмы — семнадцатилетний юноша, живущий в монастыре на чужбине, готов стать монахом, но мысли о свободе не покидают его, и он уходит в бегство.Всего три дня МТСЫР наслаждался свободой, но они принесли ему больше, чем все предыдущие годы плена. Он увидел невероятную красоту природы, почувствовал не до конца понятное ему само чувство юного грузина и сразился с достойным противником — могучим леопардом.

В финале поэмы «Мкири» умирает в монастыре, не пожаловавшись на свой поступок. Герою движет романтическая мысль о том, что мгновение свободы дороже, чем долгая и предельная жизнь в неволе.

Сюжет стихов был взят Лермонтовым из кавказской жизни.Есть свидетельства А. П. Шан-Гиреи и А. А. Хастатовой о возникновении идеи стихотворений, изложенных в рассказе первой биографии поэта П. А. Висковатова. Согласно этой истории, сам Лермонтов услышал рассказ, положенный в основу стихотворения. Во время своего первого перехода на Кавказ в 1837 году, путешествуя по старой Военно-Грузинской дороге, он «наткнулся на Мцхете … на одинокого монаха … Лермонтова … Я узнал от него, что у него был горец, захваченный в плен. ребенок генерала Ермолова… Генерал жил с ним И оставил больного мальчика монашеской братии. Здесь он вырос; Долгое время он не мог избавиться от монастыря, внимал и предпринимал попытки бежать в горы. Следствием одной из таких попыток стала затяжная болезнь, приведшая ее к краю могилы … ». Эта интересная история произвела впечатление на Михаила Юревича и, вероятно, послужила созданию« МТСИ ».

В наши дни это уже есть Невозможно установить, насколько достоверна информация, сообщаемая вязкой.Однако история, описанная в стихотворении, вполне могла иметь место в действительности. Захват русских детей в плен во время Кавказской войны был обычным явлением. Кроме того, Лермонтов мог быть известен еще одним подобным примером: непростая судьба русского художника П. З. Захарова, чеченца по национальности, тоже совсем маленького мальчика, попавшего в плен к русским, и все тот же генерал А. П. Ермолов беседовал с Тифлисом.

Значительное влияние на стихотворение оказал грузинский фольклор.Кавказский материал в стихотворении насыщен фольклорными мотивами. Таким образом, центральный эпизод «МТСЫР» — Битва Героя с Барзой — основан на мотивах грузинской народной поэзии, в частности, хессурской песни о Тигре и юноше, тема которой нашла отражение в стихотворении Руставели Руставели » Витязь в Tiger Schucket ».

В начале стихотворение называлось «Бари» с пометкой: «Бари, грузинский монах». Эпиграф произведения тоже был другим. Изначально он читал: «On N’a Qu’une Seule Patrie» («У каждого только одно отечество»), но позже его заменил Лермонтов на строчки из 14 глав 1-й книги царств: «Меда мало. по вкусу, и Аз умрёт.«Это библейское изречение несет в себе символическое значение нарушения. Название также было заменено на поэта, и стихотворение вошло в стихотворение М. Лермонтова. Стихотворение вошло в название« МТСИ », что лучше отражало суть произведения. В грузинском языке слово «МЦИР» (груз. მწირი) имеет двоякое значение: в первом — «послушник», «не служащий монаху», а во втором — «алжир», «инопланетянин», который прибыл добровольно или привезен насильно от посторонних, одинокий человек, не имеющий близких родственников.

Помимо эпиграфа и названия Лермонтов обработал и содержание произведения. В частности, из первоначального издания было исключено несколько фрагментов. Некоторые стихи писателя писатель был вынужден вычеркнуть из цензурных соображений. Так, например, убраны строки, в которых Mcsi будет упрекать Бога в том, что он «отдал тюрьму вместо своей родины». Среди прочего, Лермонтов был исключен из работы ряда, содержащего описание гидрестов — соотечественников МЦЫРЫ, в том числе и его отца, которые были героем в образе грозных всадников, сражавшихся за свою свободу.

Наконец, стихотворение было завершено автором, согласно пометке на обложке Тетради Лермонтова: «1839 5 августа». Через год она была напечатана и стала одним из двух стихотворений (другим была песня о царе Иване Васильевиче, молодом Охричнике и далеком купце Калашникове), вошедших в прижизненный сборник стихов.

Участок

В основе стихотворения — трагическая история Горского мальчика, попавшего в плен к русскому генералу. Он вел его с собой, но заболел дорогой ребенок.Монахи соседнего монастыря пожалели маленького пленника и уехали жить в монастырь, где он вырос. Так молодой МЦЫРИЙ оказался обреченным на жизнь вдали от Отечества и «вдали от солнечного света», который казался ему жизнью узника. Мальчик все время был на Родине. Однако постепенно Подлидыш вроде бы привык к «неволе», выучил чужой язык, готов принять иную традицию, где, как ему кажется, он чувствует себя своим, расписан и уже собирался принять монашеский обет.И в этот самый момент, словно изнутри сознания семнадцатилетнего юноши, возникло нечто иное, мощный мысленный импульс, заставивший его решиться на побег. Макси, воспользовавшись моментом, убегает из монастыря. Он бежит неизвестно куда. Чувство вернет молодому человеку даже то, что, казалось бы, произошло навсегда: воспоминание о детстве. Вспоминает и родную речь, и родной аул, и лица близких — отца, сестер, братьев.

На свободе МЦИРИ было всего три дня.Но эти три дня приобретают для него особое значение. Казалось бы, он так мало увидел за такое короткое время. Он видит картины могучей кавказской природы, отличного грузина, наполняющего кувшин водой, и, наконец, беспощадного сражения с могучим леопардом. Все эти события — крохотные эпизоды, но создается впечатление, что этот человек живет всю жизнь. За молодым беглецом отправляется погоня, которая не дала никаких результатов. Его совершенно случайно нашли лежащим без сознания в степи в окрестностях монастыря.Уже в монастыре МЦЫРИИ приходит в себя. Молодой человек измучен, но к еде даже не прикасается. Понимая, что его побег провалился, он сознательно приносит свою смерть. На все вопросы братьев-монахов отвечает тишина. Путь к мятежной душе Максури — только старый Чернец, крестивший его. Видя, что его ученик не умер сегодня, он хочет признаться молодому человеку. Духовник МЦЕРИ жив и ярко рассказывает о трех днях, проведенных по завещанию.

Вы слушаете мое признание
Это пришло сюда, спасибо.
Все лучше перед кем-то
Слова для облегчения груди;
Но я не творил зла,
А потому что мое дело
Немного доброго знать
А душой можно сказать?
Жил мало, жил в неволе.
Таких двух жизней на одну
Но только полные будильники,
Я бы променял, если бы мог.

А душа МТСЫРа только одна — клятва. Будучи бирками, он поклялся себе, что рано или поздно сбегает из монастыря и обязательно найдет путь к родным пределам.Он бежит, идет, мчится, ползет, карабкается, вроде бы направление верное — на восток, но, в конце концов, сделав большой круг, возвращается обратно, в то место, откуда началось его побег. И снова оказывается на мельнице не друзья, не то враги. С одной стороны, эти люди вышли, спасли его от смерти, подготовили к будущей благочестивой жизни, а с другой — это люди другой культуры, и МТСЫР не может полностью считать это место своим домом. Он признается монаху, что в его душе всегда была единственная огненная страсть — к свободе.И упрекает его в своем спасении:

Старик! Я слышал много раз
Что ты спас меня от смерти —
Почему? .. угрюмо и одиноко,
Гроза сорванный лист
Я вырос в мрачных стенах
Душа Дити, монах судьбы.
Я не мог никому сказать
Священные слова «Отец» и «Мать».

Макзыри не сожалеет о своем поступке. Ему грустно думать, что ему суждено было умереть рабом и сиротой.

А я жил, в земле чужой
уммер раб и сирота.

Умирающий Макси заканчивает свое признание, прося его перенести его в дальний угол монастырского сада, где он может увидеть горы перед смертью, родной регион, чего так и не удалось достичь. Последние слова молодого человека стали фразой:

.

И с этой мыслью засну,
И никого не прокляну!

На первый взгляд кажется, что говорит его сломанный человек. Но в конце фразы стоит восклицательный знак, который должен говорить о романтической ориентации героя МТСЫР, который разъярен в своем желании попасть в родные места.И несмотря на то, что юноша умирает в монастыре, так и не реализовав свою заветную мечту — вернуться на родину предков, он все равно достигнет этой цели, но уже в каком-то ином мире, после смерти.

Анализ и отзывы

Поэма «Петзыри» характерна для Лермонтова, так как действие в ней разворачивается на Кавказе. Кавказ вошел в литературное наследие Михаила Юревича как территория безграничной свободы и диких вольностей, где человек противостоит явно превосходящим его стихия силам, пространству бесконечного приключения, битвы с природой и битвы с самим собой.

В Мцыри отражены привычные лермонтовские мотивы, связанные с бегством романтического героя, с родины, где он не понимает, не узнает, в далекие неведомые края. Но в «МТСЫ» складывается обратная ситуация. Здесь герой бежит наперекор своей родине, и в то же время загадочен и неизвестен для него, так как он был слишком молод, его вывезли оттуда, чтобы ясные картины, которые сохранились в его памяти.

«МТСЫ» как романтическая поэма О герое-Бунтаре имела своих предшественников в литературе.В Мкири угадывается влияние поэмы «Чернец» (1825) И. И. Козлова, написанной в форме лирической исповеди молодого монаха. Несмотря на внешнюю схожесть сюжетов, произведения разного идейного содержания. Есть связь декабристов с литературой и поэзией И. В. Гете. Кроме того, в Мцыри повторяются многие мысли и отдельные стихотворения из более ранних стихотворений самой Лермонтова, в частности, «Исповедь» и «Бояры Орша».

Поэма Лермонтова многим современникам напомнила другую — «Шилонский пленник» Байрон в переводе Жуковского.Белинский писал, что куплет «МТСИ» звучит и резко падает, как меч, поражающий его жертву. Эластичность, энергия и звучность, однообразие ее капли удивительным образом гармонируют с сосредоточенным чувством, позорной мощью могучей натуры и трагическим положением героя стихотворения. «Но Герой Байрона противостоит миру, ненавидит людей. Герой Лермонтова стремится к людям.

Особое место в стихотворении отведено природе. Она — не только живописный фон, но и действенная сила, заключающая страшную опасность.И в то же время доставляет радость удовольствия своей неповторимой красотой, дикой свободой, позволяет герою в полной мере проявить себя. В нем — величие и красота, отсутствующие в человеческом обществе.

Образ монастыря в стихотворении — символ реальности, враждебной естественности и простоты, противодействующей МТСИ. Позиция Лермонтова определяется утверждением, что в природе человек является залогом возможной гармонии, а в обществе, наоборот, является источником дисгармонии.Проблемы стихотворения предвосхищают типичную усталость литературной ситуации: представление о простой патриархальной жизни как социальной норме и трагической невозможности героя реализовать свое желание к ней.

«МЦИРЫ» пишется четырехсторонним валетом с исключительно мужской рифмой.

Работа отмечена самыми хвалебными отзывами современников поэта и литературоведов. Сохранились воспоминания о прочтении «МТСИ» самим автором.

Так А.Н. Муравьев описывает в своей книге «Знакомство с русскими поэтами» (Киев, 1871, с.27): «Однажды это случилось, — пишет А. Н. Муравьев, — в царской деревне, чтобы уловить лучший момент Его вдохновения. Летним вечером я пошел к нему и застал его [Лермонтова] за конторкой, с пылающим лицом и с горящими глазами, которые были особенно выразительны. «Что с тобой?» Я спросил. «Сядь и послушай», — сказал он и в то же мгновение, шелестя от восторга, прочел мне от начала до конца все великолепное петзырянское стихотворение… который только что появился из-за его вдохновенного пера … Никогда не было рассказа, у меня такое сильное впечатление. «

Известно также, что Лермонтов, в день имени Гоголя, 9 мая 1840 года в Москве,« прочел от души Гоголя и других, которые здесь были, отрывок из нового стихотворения Петзыри, и прочел , говорят прекрасно ».

Белинский пишет о стихотворении:« Какая огненная душа, что за сильный дух, какая гигантская природа этого МЦЕРИ! Это любимый идеал нашего поэта, это отражение в поэтической тени его собственной личности.Во всем, что ни говорит Мцыры, он наполняет его собственным духом, поражая его собственной силой. «

В других видах искусства

• Поэму проиллюстрировали В. П. Белкин, В. Г. Бехеев, И. С. Глазунов, А. А. Гурьев, Н. Дубовская, В. Д. Замилоило, Ф. Д. Константинов, П. П. Кончаловский, Л. О. Пастернак, К. А. Савицкий, В. Я. Суренянц, И. М. Тидзе, Н. А. Ушаков, К. Д. Флавицкий, Э. Я. Хигер, А.Г. Якимченко. Картины на тему «МЦИРЫ» принадлежат И. Е. Репину и Н. А. Тирсу.

• Фрагменты стихов поставлены на музыку М. А. Балакирева, А. С. Даргомыжского, Е. С. Шашиной, А. П. Бородина, А. С. Аренского, М. А. Кузьмина (не опубликовано), А. М. Баланчивадзе

Написать рецензию на статью «МТСИ»

Примечания

Ссылки

Литература

• Энциклопедия Лермонтова / Мануйлов В.А. — М .: Советская Энциклопедия, 1981. — 746 с.
• Лермонтов / Андроников И. Л. — м .: Советский писатель, 1951.- 320 с.

Выступ

«Многие довольны твоей благодатью, только мы берем хлеб Господень», — сказал голос сзади.
— Да почему? — сказала принцесса.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядев толпу, заметила, что теперь все взгляды, которыми она встретилась, сразу опустились.
— Почему не хочешь? Она снова спросила.
Никто не ответил.
Княжна Марья ожесточилась от этого молчания; Она попыталась уловить чей взгляд.
— Почему ты не говоришь? — обратилась княгиня к старику, который, опираясь на палку, стоял перед ней.- Скажите, если вы считаете, что вам нужно что-то еще. Я все сделаю », — сказала она, ловя его взгляд. Но он, как бы рассердившись на это, полностью опустил голову и сказал:
— Что согласитесь, не надо хлеба.
— Ну что, бросим все? Не согласен. Не согласен … Нет нашего согласия. Мы сожалеем о вас, но нашего согласия нет. Иди сам, один … — он был в толпе с другой стороны. И снова на всех лицах. у этой толпы казалось то же выражение, и теперь это было, вероятно, не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решимости.
— Да, вы не поняли, — с грустной улыбкой сказала княжна Марья. — Почему ты не хочешь пойти? Обещаю устроить тебя, накормить. И вот враг погубит тебя …
Но голос толпы загнал ее голос.
— Нет нашего согласия, пусть погубит! Не бери свой хлеб, нашего согласия нет!
Княжна Марья снова пыталась уловить чье-то мнение из толпы, но на нее не было обращено ни одного взгляда; Глаза явно избегали этого. Она стала странной и смущенной.
— Виш, научил ловко, иди в крепость, иди! Дома меняются местами, идите в Кабалу и идите. Как! Я хлеб, мол, отдам! — В толпе раздавались голоса.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив приказ Дрона, чтобы завтра были лошади для отъезда, она пошла в его комнату и осталась одна со своими мыслями.

Долгое время княгиня Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам крестьян, пришедших из села, но она не думала о них.Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла их понять. Она думала об одном — о его горе, которое теперь, после перерыва, сделанного заботами о настоящем, уже прошло для нее. Теперь она могла вспоминать, плакать и молиться. С закатом ветровой забор. Ночь была тихой и свежей. В двенадцатом часу голос стал красться, петуха не хватало, потому что Липа стала гаснуть полная луна, Свежий, белый туман росы, а над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна из других картин прошлого — болезнь и последние минуты Отца были представлены друг другу. И с грустной радостью она теперь остановилась на этих образах, с ужасом различая от него только последнее представление о его смерти, которое она чувствовала — она ​​не могла созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И эти картины предстали перед ней с такой четкостью и с такими деталями, что казались ей тогда действительностью в будущем.
Ее подвели к ней в тот момент, когда он был с ударом и его сад в лысых горах под мышками и он пробормотал что-то бессильным языком, он выдернул седые брови и беспокойно и робко посмотрел на нее.
«А потом он захотел рассказать мне то, что он сказал мне после своей смерти», — подумала она. «Он всегда думал то, что говорил мне». И вот она со всеми подробностями, которые я запомнил той ночью в Лысых горах, накануне столкновения с ним, когда княгиня Марья, заранее подготовленное несчастье, против его воли осталась с ним.Она не спала ночью на цыпочках и, подойдя к двери к цветочному дому, в котором ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученный, усталым голосом что-то сказал тионом. Он видит, хотел поговорить. «А почему он мне не позвонил? Почему он не разрешил мне быть здесь, на месте Тихона? — подумала тогда и сейчас княжна Марья.» Он никогда не выразит никого, кто был в его душе сейчас. «Это никогда не вернется для него и для меня в эту минуту, когда он сказал все, что хотел выразить, и я, а не Тихон, слушал и понимал его.Почему я тогда не вошел в комнату? — она ​​думала. «Может быть, он тогда расскажет мне, что сказал в день смерти». Он и потом в разговоре с Тихоном спросил обо мне. Он хотел меня видеть, а я стоял здесь, за дверью. Ему было грустно, тяжело разговаривать с тионом, который его не понимал. Помню, как он говорил с ним о Лизе, как о живой, — он забыл, что она умерла, а Тихон напомнил ему, что ее больше нет, и крикнул: «Дурак». Ему было тяжело. Я слышал из двери, как он, грохотный, лег на кровать и громко крикнул: «Боже мой! Почему я тогда не пошел? Что он со мной сделает? Что я потеряю? А может, тогда он успокоится , он сказал бы мне это слово.«И княжна Марья произнесла вслух, затем ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти». Du SE NA! — повторила княжна Марья, это слово похоронила с облегчением души со слезами. Теперь она увидела перед его лицом. И лицо, которое она знала с тех пор, как он помнил, и которое она всегда видела издалека; И тогда лицо робкое и слабое, каким она в последний день, наклонившись ко рту, чтобы услышать, что он говорит, впервые он рассмотрел ближе ко всем своим морщинкам и деталям.
«Слив», — повторила она.
«Что он подумал, когда сказал это слово? Что он думает сейчас? Он вдруг пришел к ней с вопросом, и в ответ на это она увидела его перед собой с выражением лица, которое у него было в гробу наверху. роскошный белый носовой платок. И ужас, который охватил его, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только он не был, но что-то таинственное и отталкивающее, обняла его и теперь. Она хотела думать о подруге, она хотела молиться и не могла ничего сделать.Она смотрела на Лунный Свет и Тени большими глазами, она каждую секунду ждала, чтобы увидеть его мертвое лицо, и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, ударила по ней.
— Дуня! Прошептала она. — Дуня! Она закричала диким голосом и, нарушив тишину, побежала к девушке, к няне и девушкам, бегущим ей навстречу.

17 августа Ростов и Ильин, провожая только что вернувшихся из плена с лавром и Западным Гусаром, со своей стоянки Янково, верст в пятнадцати от Богучарова, пошли кататься с волками — попробовать новую лошадь, купленную Ильиным, и узнать, есть ли там нет села в деревнях.
Богучарово было последними тремя днями между двумя вражескими армиями, поэтому оно могло легко попасть туда вместе с русским Ариергардом, как французский авангард, и поэтому Ростов, как заботливый командир эскадрильи, хотел прежде, чем французы воспользоваться этим количеством что осталось в Богучаре.
Ростов и Ильин были в самой веселой аранжировке Духа. Дорогой в Богучарсово, в княжеском имбе с имением, где надеялись найти большую паланшу и хорошеньких девушек, о Наполеоне спрашивали у лавра и смеялись над его рассказами, их перегоняли, пытаясь на Ильина коня.
Ростов так и не знал и не думал, что это село, в которое он ехал, было имбеем самого Болконского, жениха его сестры.
Ростов с Ильиным был в последний раз выпущен на перегонку лошадей в лохмотьях до Богучарова, а Ростов, который обогнал Ильину, первым въехал на улицу села Богучары.
«Вы пошли вперед», — сказал нарисованный Ильин, сказал.
«Да все вперед, и впереди на поляне, и здесь», — ответил Ростов, поглаживая руками своего молчаливого Донецка.
«А я по-французски, твое укрепление, — сказал сзади Лаврушка, называя свою сбрую своей сбруей, — не хотел бы останавливаться, а я не хотел гадить».
Подъехали к Амбару, у которого была большая толпа мужчин.
Кто-то снял фуражки, кто-то, не снимая шляп, посмотрел на заносчивого. Из кабака вышли два старых длинных мужика, с ракообразными лицами и редкими бородками и с улыбками, качаясь и раскачиваясь, Поговорив какую-то резкую песню, подошли офицеры.
— Молодец! — сказал, смеясь, Ростов. — Что, сено?
«А какие же …» — сказал Ильин.
— Рейл … оо … ооо … Лая кофе … Демон … — Висячие человечки со счастливыми улыбками.
Один мужчина вышел из толпы и подошел к Ростову.
— Кем ты будешь? — он спросил.
— Французский, — ошарашенно ответил Ильин. «Итак, сам Наполеон», — сказал он, указывая на лавр.
— Был бы ты русским? — спросил мужчина.
— Здесь много вашей силы? — спросил другой человечек, подходя к ним.
«Много, много», — ответил Ростов. — Да что ты здесь идешь? — добавил он. — Праздник, что?
«Старики собрались для мирского дела», — ответил мужчина, оставив его.
В это время на дороге из Дома Барских показались две женщины и мужчина в белой шляпе, которые были засеяны офицерами.
— Моя розовая, Чур не бьет! — сказал Ильин, отметив, что донжаш ему очень повезло.
— Наша воля! — Подмигивая, сказала Ильина Лаврушка.
— Что, красотка, тебе нужно? — сказал Ильин, улыбаясь.
— Княгиня приказала узнать, какой у вас полк и ваши фамилии?
— Это граф Ростов, командир эскадрильи, а я ваш покорный слуга.
— Будь … здесь … е … сделай … масштаб! — посеял пьяный мужчина, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривая с девушкой. Вслед за Данни к Ростову подошел ростовский Алпатыч и снял шляпу.
«Осмелюсь позаботиться о вашем здоровье», — сказал он с уважением, но с относительным пренебрежением к молодости этого офицера, и приложил руку к носовой пазухе.- Госпожа моя, дочь бывшего пятнадцатого номера, генерала Анафа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднительном положении по поводу невежества этих лиц, — указал он на мужчин, — просит вас прийти, чтобы доставить удовольствие. .. не захочет », — сказал Альпатыч с грустной улыбкой« Несколько », а то не так комфортно в … — Алпатыч указал на двух мужчин, которые так волновались за него рядом с ним, как ослепшие возле лошади.
— А! .. Алпатыч … и? Яков Алпатыч !.. Важный! Простите меня ради Христа. Важный! А также? .. — сказали мужчины, счастливо улыбаясь ему. Ростов смотрел на пьяных стариков и улыбался.
— А может, это утешает вашу глину? — сказал Яков Алпатыч с силового вида, не выложив ей пазухи, указывая на стариков.
«Нет, здесь немного утешилось», — сказал Ростов и уехал. — Что случилось? — он спросил.
— Осмелюсь сообщить вам, что грубые люди не хотят отпускать госпожу из имения и угрожают выпендриться лошадьми, поэтому утром все заложено и ее попрошайничество не может уйти.
— Не может быть! — вскричал Ростов.
— Имею честь доложить вам правду, — повторил я Алпатыч.
Ростов слез с коня и, миновав его огонек, пошел с Альпатием в дом, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение мужчин князей, ее объяснение Дрону и собранию настолько испортило дело, что Дрон, наконец, передал ключи, присоединился к мужчинам, а не по просьбе Альпатича, а утром, когда принцесса приказала Приведены в порядок, К сараю вышли мужчины и прислали сказать, что принцесс из села не выпускают, что есть приказ не вывозить, а лошадей выпрямят.Алпатыч подошел к ним, присоединился к ним, но ему ответили (Карп сказал еще; Дрон не показывали из толпы), что принцессу нельзя выпускать, что есть приказ; И пусть принцесса останется, а они будут служить ей по старой и всем подчиняться.
В тот момент, когда Ростов и Ильин поскользнулись на дороге, княгиня Марья, несмотря на расторжение Алпатича, няни и девочек, приказала лечь и хотела уйти; Но, увидев преграды кавалерии, их приняли за французов, подняли коутер, и в доме поднялся женский плач.
— Баттюшка! Отец родной! Бог послал тебя, — говорили разоблачающие голоса, пока Ростов шел по фронту.
Княгиня Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, а ей представили Ростов. Она не понимала, кто он, зачем он и что с ней будет. Увидев его русское лицо и вход в него, и первые слова, сказанные, приняв его за человека его круга, она посмотрела на него с его глубокой и лучезарной радостью и заговорила и задрожала от волнения голосом.Ростов сразу привнес в эту встречу нечто номаническое. «Беспричинная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, буйных мужчин! И какая-то странная судьба пришла сюда! — подумал Ростов, слушая ее и глядя на нее. — А какая в ней кротость, благородство. черты лица и в выражении! — подумал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она рассказала о том, что все это произошло на следующий день после похорон отца, ее голос дрожал. , чтобы Ростов не принял ее слов за желание задержать его, он вопросительно посмотрел на него.Ростовские слезы стояли у них на глазах. Княжна Марья заметила это и с благодарностью посмотрела на Ростова своим хриплым взглядом, заставившим забыть о неотложности ее лица.
«Не могу выразиться, княгиня, потому что я счастлив, что случайно заехал сюда, и смогу показать вам свою готовность», — сказал Ростов, вставая. «Извините, что ухожу, и я отвечаю вам своей честью, что никто не посмеет причинить вам неудобство, если вы только позволите мне умиротворить вас», и, почтительно поклонившись дамам королевской крови, он направился к двери. .
В отношении своего тона Ростов как бы показал, что, несмотря на то, что он считал свое знакомство с ней счастьем, он не хотел использовать случай ее несчастья для сближения с ней.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
«Я очень, очень вам благодарна, — сказала ему принцесса по-французски, — но надеюсь, что все это было всего лишь недоразумением и что никто не виноват», — внезапно воскликнула принцесса. «Извини меня, — она». сказал
Ростов, нахмурился, еще раз поклонился, опустился и вышел из комнаты.

— Ну что, Мила? Нет, брат, розовое, моя прелесть, а ужина зовут … — Но, глядя в лицо Ростова, Ильин Залч. Он увидел своего героя, и командир в некоторых мыслях был совершенно другим.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился в деревню.
— Я им покажу, спрошу, грабитель! Он говорил о себе.
Алпатыч плывет в паводке, чтобы не убежать, рысью еле догнал Ростов.
— Какое решение было принято принять? — Сказал, отдал ему.
Ростов остановился и, сжав кулаки, внезапно двинулся в Альпаты.
— Решение? Какое решение? Старый хрыч! Он кричал на него. — Что смотрели? НО? Ребята бунтарские, а вы не умеете справляться? Вы сами предатель. Я тебя знаю, ото всех пойду по шкуре … — И, как бы боясь опозорить запас моей горячности, он покинул Алпатич и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавляя чувство обиды, сделал шаг в сторону Ростова и продолжал сообщать ему свои соображения.Он сказал, что мужчины были в шашках, что в настоящее время было бы неразумно противостоять им, не имея военной группы, которую было бы не лучше отправить раньше команды.

Юноша, с детства запертый в монастыре против своей воли. Умирает вскоре после того, как ему удалось сбежать.

История создания

Михаил Лермонтов работал над поэмой Петзыряна в 1838-1839 годах. Первое издание состоялось в 1840 г. в сборнике «Поэма М. Лермонтова» с некоторыми цензурными сокращениями.Поэма считается одним из последних образцов романтического жанра в русской литературе. Сюжет стихотворений Лермонтов якобы заимствован из одного рассказа, услышанного при упоминании о Кавказе, куда поэт был отправлен в 1837 году.

Поэт путешествовал по старинной военно-грузинской дороге, проходящей через главный Кавказский хребет. Там, в городе Мцхета, Лермонтов побеседовал с неким монахом, который рассказал поэту о своей жизни. Этот монах происходил из семьи Горных и в детстве попал в плен.Генерал Алексей Ермолов был ребенком сам с собой, но мальчик заболел через дорогу, и генералу пришлось оставить его в монастыре на попечение пород.

Ребенок вырос в монастыре, но не смог избавиться от новых условий и несколько раз пытался бежать обратно в горы. После очередной попытки ребенок серьезно заболел и чуть не умер. Эта история якобы настолько произвела на Лермонтова впечатление, что он создал стихотворение на основе услышанной истории. На самом ли деле этот эпизод принадлежит Лермонтову, или его придумали ранние биографы, сейчас сказать сложно.

В стихотворении заметно и большое влияние грузинского фольклора. Например, мотив битвы юноши с леопардом или тигром распространен в народной грузинской поэзии. Название стихотворения изначально звучало как «Бари», что в переводе с грузинского означало «монах». Позже автор заменил название на «МТСИ» — слово, означающее одновременно и «послушник», и «инопланетянин», что более точно отражает суть происходящего в стихотворении. Позднее редактируя стихотворение, Лермонтов выбросил часть текста, вероятно, опасаясь цензуры.В этих рядах МТСИ будет жаловаться на то, что вместо Родины Бог дал ему тюрьму.

Поэма «МЦЫРЫ»

Герой родился и вырос на Кавказе в семье гордой горы. В воспоминаниях герой видит отца в образе воина, в боевой одежде и с ружьем. Шестилетний мальчик Герой схватил некоего русского генерала и вывезен из его родных краев. В дороге ребенок заболел, и генералу пришлось оставить мальчика в монастыре. Там ребенка насильно удерживали, и Мси против воли пришлось стать монахом.

Герой сохранил присущие альпинистам качества — страстный и горячий характер, гордый характер и «могучий дух», унаследованные юношей от предков. В детстве герой из гордости отказался от монашеской пищи и согласился умереть от голода. Даже ребенок был жестоким героем духом, никогда не жаловался, не плакал, молча переносил болезни и трудности.

Перед смертью, признаваясь, герой говорит, что его жизнь была полна «горьких мучений».Герой вспоминает прошлое — отчий дом и ущелье, где стоял Аул, в котором жила семья Мцыри. Когда герой был в монастыре, один старый монах стал от жалости терпеть больного мальчика. Восстановлением герой, однако, не повеселился, а от людей прятался, не играл и хватал.

Старый монах, спасший мальчика от смерти, надеялся, что со временем Макирс снимет с себя родственников, забудет о прошлом и освоится в монастыре. Юноша действительно забыл лица близких и смутно вспомнил свое прошлое, оно было ужасным для монашеской жизни, начал понимать язык местных и был святым отцом, но не вышло на пользу.Всю свою короткую жизнь герой продолжал восставать о заблудших и мечтах о свободе, а собственную жизнь в монастыре воспринимал как пребывание в тюрьме.

Семья МакСи продолжает жить где-то в горах Кавказа, и родители, наверное, считают героем погибших, ничего не знают о нынешнем положении ИСД. Став взрослыми мальчишками, герой дает себе слово, что обязательно его увидят в кругу родных. Однажды герой пристрастился к побегу из монастыря.Герой выбегает ночью во время грозы, но на свободе проводит три дня. За это время герой успевает встретиться с Барзом, вступить с ним в бой и победить этого ужасного хищника.

Во время этой короткой болтовни по небу Максири также встречает прекрасного молодого грузина, за которым следят из печатных изданий. Девушка спускается к горной реке, чтобы набрать воду в кувшин. На грузинском бедная одежда и чадра, но голос девушки кажется «Sweet Sweet». Герой видит дом, в котором живет девочка, — это Салу, «выросший до скалы», и синий привкус, струящийся по плоской крыше.Эти воспоминания, умирающие из-за болезни, герой считает самыми ценными в жизни.

В родные места герой, однако, не попадает. Макзыры уходит в горы, но срывается с дороги в лесу, страдает и возвращается в монастырь, из которого сбежал. В лесу герой болеет, позже монахи находят в лесу и прикрепляют к монастырю. Парень считает, что скоро умрет из-за болезни, и ему будет грустно о том, что похоронят на чужой земле и не удастся увидеться с родственниками.

Умирая, Mcsi упрекает старика в том, что он прожил богатую жизнь в мире и только позже ушел в монастырь. Кроме того, старик уже слаб и семен, глубина желаний, поэтому он не понимает юного МТСЫРа, который оказался в монастыре против своей воли, совсем другим ребенком и не видел его жизни.

Жалко, что монахи проходят проверку в МЦИР, кажется позорным молодым человеком. В то же время, к старому монаху, который вышел и оделся, герой относится с должным уважением и называет это «Отцом».«Сам старик тоже принадлежит к МТСЫР, и исповедуется у юноши, когда тот лежит со смертью.

Иллюстрация к произведению Лермонтова« МТСИ »

Больше всего герой стремится обрести утраченную свободу и мечты. вернуться туда, где он жил в детстве. Максыри просит передать его перед смертью в сад, откуда будет виден Кавказ из юноши. Дальнейшая биография героя неизвестна — МакИри мог умереть, а мог и поправиться. болезнь.

Mcsry не причинял зла людям, это этакий ребенок с чистой детской душой, но обжитые в монастырских жизненных ценностях Герой несовместим. Мысли Мцыри обращены к родной земле, которую герой покинул против своей воли. Пребывание среди монахов герой воспринимает как плен и считает, что это не жизнь. Герой прощает у себя на родине и единственный, в котором он находится в монастыре, несмотря на присутствие вокруг монахов.

Максури не подходит для размеренной монашеской жизни.Молодой человек полон «радушия и тоски», «бессильного и пустого тепла». Жизнь некогда жизнерадостного и резвого героя шла угрюмо. Максыри раком от людей и чувствует себя среди них чужим; Герою кажется, что он сам больше похож на зверя. Юноша вспоминает «чудесный мир тревог и битв», где «вольны люди, как орлы». На протяжении многих лет герой не видел родственников и скучает по ним, чувствуя себя лишенным разобщенности и близких.

Герой — свободолюбивая личность, и ради обретения свободы он готов рискнуть жизнью.Но умирать я совсем не хочу. Мкирий сожалеет, что так мало прожил и не смог осуществить собственное тайное желание — снова увидеть свою родину и семью.

Несмотря на то, что герой монома был воспитан, он стал смелым человеком, готовым в одиночку сразиться с диким хищником, не испытывая страха, и победить этот бой. Мкирий оказался славным воином, верным и неминуемым ударом, он леб с «широким лбом», имеющий в качестве оружия простые суки. У героя были все шансы стать далеким убежищем, если злая судьба не бросила Максыри в монастырь.

Лермонтов через натуру демонстрирует духовное состояние героя. Молодой человек сравнивает с единственной листовкой, бросившей и бросившей вызов буре. Самого героя постоянно восхищают природа Кавказа, причудливые горные хребты, снег, горящий «как алмаз», и голос с неба. Горная природа в стихотворении — это противостояние монастырю — местонахождению главного героя. Природа ассоциируется со свободой.

Кроме того, по-разному воспринимается горный пейзаж, окружающий монастырь, и сам МТСЫР.Для героя, скрывающегося в облаках утеса — воплощение свободы, дом свободных людей, а монашеский сели Мкири воспринимает как «душный». Для монахов, наоборот, природа полна опасностей. Это противостояние усиливает конфликт между Максури и монастырем.

Цитаты

«Старик! Я слышал много раз

Что ты спас меня от смерти —

Почему? .. угрюмо и одиноко,

Гроза сорвала лист

Я вырос в мрачных стенах

Душа Дити, судьба монаха.

Я не мог никому сказать

Священные слова «Отец» и «Мать».

«Я прожил немного, и жил в неволе.

Таких двух жизней на одну

Но только полные тревоги,

Я бы променял, если бы мог»

.