Марина Цветаева — это… Что такое Марина Цветаева?

Мари́на Ива́новна Цвета́ева (26 сентября (8 октября), 1892, Москва, Российская империя — 31 августа 1941, Елабуга, СССР) — русский поэт, прозаик, переводчик, одна из самых самобытных поэтов Серебряного века.

Биография

Детство и юность

Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 году в Москве. Её отец, Иван Владимирович, — профессор Московского университета, известный филолог и искусствовед; стал в дальнейшем директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств. Мать, Мария Мейн (по происхождению — из обрусевшей польско-немецкой семьи), была пианисткой, ученицей Антона Рубинштейна.

Марина начала писать стихи — не только на русском, но и на французском и немецком языках — ещё в шестилетнем возрасте. Огромное влияние на Марину, на формирование её характера оказывала мать. Она мечтала видеть дочь музыкантом.

После смерти матери от чахотки в 1906 году Марина с сестрой Анастасией остались на попечении отца.

Детские годы Цветаевой прошли в Москве и в Тарусе. Из-за болезни матери подолгу жила в Италии, Швейцарии и Германии. Начальное образование получила в Москве; продолжила его в пансионах Лозанны (Швейцария) и Фрайбурга (Германия). В шестнадцать лет предприняла поездку в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне краткий курс лекций о старофранцузской литературе.

Начало творческой деятельности

Марина Цветаева. Около 1917

В 1910 году Марина опубликовала на свои собственные деньги первый сборник стихов — «Вечерний альбом». (Сборник посвящён памяти Марии Башкирцевой, что подчёркивает его «дневниковую» направленность.) Её творчество привлекло к себе внимание знаменитых поэтов — Валерия Брюсова, Максимилиана Волошина и Николая Гумилёва. В этот же год Цветаева написала свою первую критическую статью «Волшебство в стихах Брюсова». За «Вечерним альбомом» двумя годами позже последовал второй сборник — «Волшебный фонарь».

Начало творческой деятельности Цветаевой связано с кругом московских символистов. После знакомства с Брюсовым и поэтом Эллисом (настоящее имя Лев Кобылинский) Цветаева участвует в деятельности кружков и студий при издательстве «Мусагет».

На раннее творчество Цветаевой значительное влияние оказали Николай Некрасов, Валерий Брюсов и Максимилиан Волошин (поэтесса гостила в доме Волошина в Коктебеле в 1911, 1913, 1915 и 1917 годах).

В 1911 году Цветаева познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном; в январе 1912 — вышла за него замуж. В этом же году у Марины и Сергея родилась дочь Ариадна (Аля).

В 1913 году выходит третий сборник — «Из двух книг».

Отношения с Софией Парнок

В 1914 г. Марина познакомилась с поэтессой и переводчицей Софией Парнок; их отношения продолжались до 1916 года. Цветаева посвятила Парнок цикл стихов «Подруга». Цветаева и Парнок расстались в 1916 году; Марина вернулась к мужу Сергею Эфрону. Отношения с Парнок Цветаева охарактеризовала как «первую катастрофу в своей жизни». В 1921 году Цветаева, подытоживая, пишет:

Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное — какая скука!

На известие о смерти Софии Парнок Цветаева отреагировала бесстрастно: «Ну и что, что она умерла? Не обязательно умирать, чтобы умереть». ^[1]

Гражданская война (1917—1922)

В 1917 году Цветаева родила дочь Ирину, которая умерла в приюте в возрасте 3-х лет.

Годы Гражданской войны оказались для Цветаевой очень тяжелыми. Сергей Эфрон служил в рядах Белой армии. Марина жила в Москве, в Борисоглебском переулке. В эти годы появился цикл стихов «Лебединый стан», проникнутый сочувствием к белому движению.

В 1918—1919 годах Цветаева пишет романтические пьесы; созданы поэмы «Егорушка», «Царь-девица», «На красном коне».

В апреле 1920 года Цветаева познакомилась с князем Сергеем Волконским.

Эмиграция (1922—1939)

Марина Цветаева в 1924-м году

В мае 1922 года Цветаевой с дочерью Ариадной разрешили уехать за границу — к мужу, который, пережив разгром Деникина, будучи белым офицером, теперь стал студентом Пражского университета. Сначала Цветаева с дочерью недолго жила в Берлине, затем три года в предместьях Праги. В Чехии написаны знаменитые «Поэма горы» и «Поэма конца». В 1925 году после рождения сына Георгия семья перебралась в Париж. В Париже на Цветаеву сильно воздействовала атмосфера, сложившаяся вокруг неё из-за деятельности мужа. Эфрона обвиняли в том, что он был завербован НКВД и участвовал в заговоре против Льва Седова, сына Троцкого.

В мае 1926 года с подачи Бориса Пастернака Цветаева начала переписываться с австрийским поэтом Райнером Марией Рильке, жившим тогда в Швейцарии. Эта переписка обрывается в конце того же года со смертью Рильке.

В течение всего времени, проведённого в эмиграции, не прекращалась переписка Цветаевой с Борисом Пастернаком.

Большинство из созданного Цветаевой в эмиграции осталось неопубликованным. В 1928 в Париже выходит последний прижизненный сборник поэтессы — «После России», включивший в себя стихотворения 1922—1925 годов. Позднее Цветаева пишет об этом так: «Моя неудача в эмиграции — в том, что я не эмигрант, что я по духу, то есть по воздуху и по размаху — там, туда, оттуда…»^[2]

В 1930 году написан поэтический цикл «Маяковскому» (на смерть Владимира Маяковского). Самоубийство Маяковского буквально шокировало Цветаеву.

В отличие от стихов, не получивших в эмигрантской среде признания, успехом пользовалась её проза, занявшая основное место в её творчестве 1930-х гг. («Эмиграция делает меня прозаиком…»). В это время изданы «Мой Пушкин» (1937), «Мать и музыка» (1935), «Дом у Старого Пимена» (1934), «Повесть о Сонечке» (1938), воспоминания о Максимилиане Волошине («Живое о живом», 1933), Михаиле Кузмине («Нездешний ветер», 1936), Андрее Белом («Пленный дух», 1934) и др.

С 1930-х гг. Цветаева с семьёй жила практически в нищете.

Никто не может вообразить бедности, в которой мы живём. Мой единственный доход — от того, что я пишу. Мой муж болен и не может работать. Моя дочь зарабатывает гроши, вышивая шляпки. У меня есть сын, ему восемь лет. Мы вчетвером живем на эти деньги. Другими словами, мы медленно умираем от голода. (Из воспоминаний Марины Цветаевой)

15 марта 1937 г. выехала в Москву Ариадна, первой из семьи получив возможность вернуться на Родину.

^[3]10 октября того же года из Франции бежал Эфрон, оказавшись замешанным в заказном политическом убийстве^[4] .

Возвращение в СССР (1939—1941)

В 1939 году Цветаева вернулась в СССР вслед за мужем и дочерью. По приезде жила на даче НКВД в Болшево (ныне Музей-квартира М. И. Цветаевой в Болшеве), соседями были чета Клепининых. 27 августа была арестована дочь Ариадна, 10 октября — Эфрон. В 1941 году Сергей Яковлевич был расстрелян; Ариадна после пятнадцати лет репрессий реабилитирована в 1955 году.

В этот период Цветаева практически не писала стихов, занимаясь переводами.

Война застала Цветаеву за переводами Федерико Гарсиа Лорки. Работа была прервана. Восьмого августа Цветаева с сыном уехала на пароходе в эвакуацию; восемнадцатого прибыла вместе с несколькими писателями в городок Елабугу на Каме. В Чистополе, где в основном находились эвакуированные литераторы, Цветаева получила согласие на прописку и оставила заявление: «В совет Литфонда.

Прошу принять меня на работу в качестве посудомойки в открывающуюся столовую Литфонда. 26 августа 1941 года». 28 августа она вернулась в Елабугу с намерением перебраться в Чистополь.

31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством (повесилась), оставив три записки: тем, кто будет её хоронить, Асеевым. и сыну:

Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.

Марина Цветаева похоронена на Петропавловском кладбище в г. Елабуге. Точное расположение ее могилы неизвестно. На той стороне кладбища, где находится ее затерявшаяся могила, в 1960 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, установила крест, а в 1970 году было сооружено гранитное надгробие.^[5]

После смерти

Кенотаф Цветаевой в Тарусе

Кенотаф Марины Цветаевой

В эмиграции она написала в рассказе «Хлыстовки»: «Я бы хотела лежать на тарусском хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая красная и крупная в наших местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уж нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в Песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили, с тарусской каменоломни, камень: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». Также она говорила: «Здесь, во Франции, и тени моей не останется. Таруса, Коктебель, да чешские деревни — вот места души моей».

На высоком берегу Оки, в её любимом городе Таруса согласно воле Цветаевой установлен камень (тарусский доломит) с надписью «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». В первый раз камень был поставлен усилиями Семена Островского в 1962, но затем памятник был убран «во избежание»

[6], и позже в более спокойные времена восстановлен.

Отпевание Цветаевой

Дом М. Цветаевой. Борисоглебский пер., Москва.

В 1990 году патриарх Алексий II дал благословение на отпевание Цветаевой (отпевание состоялась в день пятидесятой годовщины кончины Марины Цветаевой в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот), тогда как отпевать самоубийц в РПЦ запрещено. ^[7]

Основанием для того послужило прошение Анастасии Цветаевой, а с нею — группы людей, в том числе диакона Андрея Кураева, к патриарху.

Музеи Марины Цветаевой

Творчество

Сборники стихов

• 1910 — «Вечерний альбом»
• 1912 — «Волшебный фонарь», вторая книга стихов, Изд. «Оле-Лукойе», Москва.
• 1913 — «Из двух книг», Книгоиздательствово «Оле-Лукойе».
• «Юношеские стихи», 1913—1915.
• 1922 — «Стихи к Блоку» (1916—1921), Изд. Огоньки, Берлин, Обложка А. Арнштама.
• 1922 — «Конец Казановы», Изд. Созвездие, Москва. Обложка работы О. С. Соловьевой.
• 1920 — «Царь-девица»
• 1921 — «Вёрсты»
• 1921 — «Лебединый стан»
• 1922 — «Разлука»
• 1923 — «Ремесло»
• 1923 — «Психея. Романтика»
• 1924 — «Молодец»
• 1928 — «После России»
• сборник 1940 года

Драматические произведения

• Червонный валет <1918>
• Метель (1918)
• Фортуна (1918)
• Приключение (1918-19)
• <Пьеса о Мэри> <1919> (не завершена)
• Каменный Ангел (1919)
• Феникс (1919)
• Ариадна (1924)
• Федра (1927)

Эссеистская проза

• «Живое о живом»
• «Пленный дух»
• «Мой Пушкин»
• «Пушкин и Пугачёв»
• «Искусство при свете совести»
• «Поэт и время»
• «Эпос и лирика современной России»
• воспоминания об Андрее Белом, Валерии Брюсове, Максимилиане Волошине, Борисе Пастернаке и др.
• Мемуары
• «Мать и музыка»
• «Сказка матери»
• «История одного посвящения»
• «Дом у Старого Пимена»
• «Повесть о Сонечке»

Родственники

• Валерия Ивановна Цветаева (1883—1966) — единокровная сестра, дочь И. В. Цветаева от первого брака.
• Андрей Иванович Цветаев (1890—19??)— единокровный брат, сын И. В. Цветаева от первого брака.
• Анастасия Ивановна Цветаева (1894—1993) — родная сестра М. И. Цветаевой.
• Сергей Яковлевич Эфрон (1893—1941) — муж.
• Ариадна Сергеевна Эфрон (1912—1975) — дочь.
• Ирина Сергеевна Эфрон (13.04.1917—15 (16?).02.1920) — дочь (умерла от голода в Кунцевском детском приюте).
• Георгий Сергеевич Эфрон (или «Мур», как его называла Марина) (01.02.1925—<?>.07.1944; умер от ранений?) — сын.

Библиография

Примечания

1. ↑ «Марина Цветаева и лесбийская любовь»
2. ↑ Из воспоминаний Марины Цветаевой.
3. ↑ Письмо М. И. Цветаевой к А. А. Тесковой от 2 мая 1937 г. (Цветаева М. И. Письма к Анне Тесковой. — Болшево, 2008. С. 272).
4. ↑ (в письме М.И. Цветаевой к Е.Я.Эфрон от 5 октября 1940: «10-го… — трехлетие отъезда» (Цветаева М. И. Собрание сочинений: В 7 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. Т. 6. М., 1995. С. 100).
5. ↑ Сайт «Могилы знаменитостей»
6. ↑ Клавдия Лейбова. «Две поездки к Марине Цветаевой»
7. ↑ Отпевание Марины Цветаевой

Ссылки

• Ванечкова Г. Марина Ивановна Цветаева — значительная русская поэтесса начала XX-го века
• Марина Цветаева в Антологии русской поэзии
• Марина Цветаева на Стихии
• Марина Цветаева, «Новогоднее»
• «Мир Марины Цветаевой», проект
• «Наследие Марины Цветаевой», сайт на русском и английском языках
• «Письма Анатолию Штейгеру»
• «Сводные тетради»
• «Сообщество, посвященное Марине Цветаевой», сообщество в Живом Журнале
• Тарасов А. Б. «Третье царство» как попытка моделирования мира «нового» праведничества: А. Платонов и М. Цветаева
• Фотографии Марины Цветаевой
• Цветаева, Марина Ивановна в библиотеке Максима Мошкова
• Цветаева Марина Ивановна — русская поэтесса, проект Российской Литературной Сети
• Поэзия Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Бориса Пастернака: программа курса (В. Н. Альфонсов)
• Материалы М. И. Цветаевой в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ)
• http://www.cofe.ru/blagovest/article.asp?heading=32&article=11639

Wikimedia Foundation. 2010.

«Мне не дают заработать своим на тюрьму!» – Weekend – Коммерсантъ

За два года, которые Марина Цветаева прожила в СССР после возвращения из эмиграции в 1939 году, она формально не подвергалась преследованиям за литературную деятельность. Ее, величайшего поэта и жену и мать арестованных по обвинению в шпионаже Сергея и Ариадны Эфрон, просто не стали печатать. Единственная попытка Цветаевой издать сборник стихов была пресечена внутренней рецензией Гослитиздата. Ей не позволили быть даже литературным поденщиком: предоставленная вначале возможность делать переводы была быстро отнята. Безработица и изоляция довели ее до отчаяния, нищеты, а в конечном итоге — до самоубийства

Из отзыва Корнелия Зелинского на сборник стихов Марины Цветаевой, предложенный к публикации в Гослитиздате
19 ноября 1940 года

Из всего сказанного ясно, что в данном своем виде книга М. Цветаевой не может быть издана Гослитиздатом. Все в ней (тон, словарь, круг интересов) чуждо нам и идет вразрез направлению советской поэзии как поэзии социалистического реализма. Из всей книги едва ли можно отобрать 5-6 стихотворений, достойных быть демонстрированными нашему читателю. И если издавать Цветаеву, то отбор стихов из всего написанного ею, вероятно, не должен быть поручаем автору. Худшей услугой ему было бы издание именно этой книги.

…не может быть издана…

Запись Марины Цветаевой на машинописи не принятого к печати сборника стихов
1940 год

P.S. Человек, смогший аттестовать такие стихи как формализм,— просто бессовестный. Это я говорю из будущего.

…направлению советской поэзии…

Из письма Марины Цветаевой Лаврентию Берии
23 декабря 1939 года

<…> 27-го августа — арест дочери. <…>

А вслед за дочерью арестовали — 10-го Октября 1939 г., ровно два года после его отъезда в Союз, день в день,— и моего мужа, совершенно больного и истерзанного ее бедой. <…>

После ареста мужа я осталась совсем без средств. Писатели устраивают мне ряд переводов с грузинского, французского и немецкого языков. <…>

…нашему читателю…

Из дневника Георгия Эфрона
27 августа 1940 года

Сегодня — наихудший день моей жизни — и годовщина Алиного ареста. Я зол, как чорт. Мне это положение ужасно надоело. Я не вижу исхода. <…> Мы написали телеграмму в Кремль, Сталину: «Помогите мне, я в отчаянном положении. Писательница Марина Цветаева». Я отправил тотчас же по почте. <…> Мы все сделали, что могли. Я уверен, что дело с телеграммой удастся. Говорят, что Сталин уже предоставлял комнаты и помогал много раз людям, которые к нему обращались. Увидим. Я на него очень надеюсь. <…> Наверное, когда Сталин получит телеграмму, то он вызовет или Фадеева, или Павленко и расспросит их о матери.

…идет вразрез…

Из письма Марины Цветаевой Вере Меркурьевой
31 августа 1940 года

Моя жизнь очень плохая. Моя нежизнь. <…> Обратилась к заместителю Фадеева — Павленко — очаровательный человек, вполне сочувствует, но дать ничего не может, у писателей в Москве нет ни метра, и я ему верю. <…> Обратилась в Литфонд, обещали помочь мне приискать комнату, но предупредили, что «писательнице с сыном» каждый сдающий предпочтет одинокого мужчину без готовки, стирки и т.  д.— Где мне тягаться с одиноким мужчиной!

Словом, Москва меня не вмещает.

…отбор стихов…

Из записной книжки Марины Цветаевой
Сентябрь 1940 года

О себе. Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче себя. Боюсь — всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — себя, своей головы — если это голова — так преданно мне служившая в тетради и так убивающая меня — в жизни. Никто не видит — не знает,— что я год уже (приблизительно) ищу глазами — крюк, но его нет, п. ч. везде электричество. Никаких «люстр»… Я год примеряю — смерть. Все — уродливо и — страшно. Проглотить — мерзость, прыгнуть — враждебность, исконная отвратительность воды. Я не хочу пугать (посмертно), мне кажется, что я себя уже — посмертно — боюсь. Я не хочу — умереть, я хочу — не быть. Вздор. Пока я нужна… Но, Господи, как я мало, как я ничего не могу!

Доживать — дожевывать

Горькую полынь —

Сколько строк, миновавших! Ничего не записываю. С этим — кончено.

…услугой было бы…

Из черновика письма Марины Цветаевой Александру Фадееву
Не ранее 20 декабря 1940 года

Повторяю обе просьбы: спасти [мой архив и по возможности мой багаж] в первую голову — мой архив. Мое второе дело, связанное с первым,— моя литературная работа. Когда узнают, что у меня есть множество переводов Пушкина на французский <…> мне говорят: Предложите в Интернациональную литературу, это ее очень заинтересует — а что мне предложить? Восстановить из памяти все — невозможно.

То же со стихами, из которых, несомненно, многое бы подошло для печати. Без архива я человек — без рук и без голоса.

---

Из письма Александра Фадеева Марине Цветаевой
17 января 1941 года

Товарищ Цветаева!

В отношении Ваших архивов я постараюсь что-нибудь узнать, хотя это не так легко, принимая во внимание все обстоятельства дела. Во всяком случае, постараюсь что-нибудь сделать. Но достать Вам в Москве комнату абсолютно невозможно. У нас большая группа очень хороших писателей и поэтов, нуждающихся в жилплощади. И мы годами не можем им достать ни одного метра.

…из всего написанного…

Из черновой тетради Марины Цветаевой
26 декабря 1940 года

Но — как жить? Ведь я живу очередным переводом, вся, с Муром, с метро, с ежедневными хлебом и маслом. Я уже третий, нет — четвертый день ничего не покупаю,— едим запасы (ибо я — умница). Но — папиросы? И, вообще, — что это такое? В трудовой стране — с таким тружеником как я! …Пришла домой и плакала, а Мур ругался — на меня: я, де, не умею устраиваться и так далее…— словом обычная мужская справедливость: отместка за неудачу, нарушенный покой,— отместка потерпевшему.

<…> Одну секунду, в редакции, я чуть было — на самом краю! — не сказала, верней не произнесла уже говоримого: — Мне в пятницу нечего нести своим в тюрьму. Мне не дают заработать своим на тюрьму! Еле остановила. А когда-нибудь — не остановлю. Так еще, то есть таких пустых рук, ни разу не было, за все сроки 10-го и 27-го, всегда — было, а тут — пустые ладони.

…тон, словарь…

Из воспоминаний Анастасии Цветаевой
1971 год

Помню иронию, с какой рассказала мне Марина Ивановна об одном известном поэте, которого просили походатайствовать о ней в Союзе писателей. «М н е ходатайствовать о ней перед Союзом писателей? — патетически воскликнул поэт в «благородном» самоуничижении.— Это Марина Цветаева может ходатайствовать обо мне перед писательским миром!»

… круг интересов…

Из письма Марины Цветаевой Т. Имамутдинову
Около 18 августа 1941 года

Вам пишет писательница-переводчица Марина Цветаева. Я эвакуировалась с эшелоном Литфонда в город Елабугу на Каме. У меня к Вам есть письмо от и. о. директора Гослитиздата Чагина, в котором он просит принять деятельное участие в моем устройстве и использовать меня в качестве переводчика. Я не надеюсь на устройство в Елабуге, потому что кроме моей литературной профессии у меня нет никакой. <…> Очень и очень прошу Вас и через Вас Союз писателей сделать все возможное для моего устройства и работы в Казани. Со мной едет мой 16-летний сын. Надеюсь, что смогу быть очень полезной, как поэтическая переводчица.

…едва ли можно отобрать…

Из воспоминаний Лидии Чуковской
1981 год

Мы шли по набережной Камы. <…>

— Одному я рада,— сказала я, приостанавливаясь,— Ахматова сейчас не в Чистополе. Надеюсь, ей выпала другая карта. Здесь она непременно погибла бы.

— По-че-му? — раздельно и отчетливо выговорила Марина Ивановна.

— Потому, что не справиться бы ей со здешним бытом. Она ведь ничего не умеет, ровно ничего не может. Даже и в городском быту, даже и в мирное время.

Я увидела, как исказилось серое лицо у меня за плечом.

— А вы думаете, я — могу? — бешеным голосом выкрикнула Марина Ивановна.— Ахматова не может, а я, по-вашему, могу?

…и если издавать Цветаеву…

Записка Марины Цветаевой в Совет Литфонда
26 августа 1941 года

В Совет Литфонда.

Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда.

М. Цветаева

…чуждо нам…

Из дневника Георгия Эфрона
30 августа 1941 года

Мое пребывание в Елабуге кажется мне нереальным, настоящим кошмаром. Главное — все время меняющиеся решения матери, это ужасно. И все-таки я надеюсь добиться школы. Стоит ли этого добиваться? По-моему, стоит.

…в данном своем виде…

Предсмертная записка Марины Цветаевой Георгию Эфрону
31 августа 1941 года

Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик.

…всего сказанного…

Из письма Бориса Пастернака Зинаиде Пастернак
10 сентября 1941 года

Вчера ночью Федин сказал мне, будто с собой покончила Марина. Я не хочу верить этому. Она где-то поблизости от вас, в Чистополе или Елабуге. Узнай, пожалуйста, и напиши мне (телеграммы идут дольше писем). Если это правда, то какой же это ужас! Позаботься тогда о ее мальчике, узнай, где он и что с ним. Какая вина на мне, если это так! Вот и говори после этого о «посторонних» заботах! Это никогда не простится мне. Последний год я перестал интересоваться ей. Она была на очень высоком счету в интеллигентном обществе и среди понимающих, входила в моду <…>. Так как стало очень лестно числиться ее лучшим другом, и по многим другим причинам, я отошел от нее и не навязывался ей, а в последний год как бы и совсем забыл. И вот тебе! Как это страшно.

 

22.03.2001 Марина Цветаева: «Главная моя душа – германская» | Анализ событий в политической жизни и обществе Германии | DW

Здравствуйте, дорогие друзья, в студии Виктор Вайц.

Сегодня мы расскажем вам о переселенке, которая превратила свое увлечение творчеством Марины Цветаевой чуть ли не в смысл жизни.

Лиллия Цибарт приехала в Германию на постоянное жительство почти 13 лет назад. Свой хлеб она зарабатывает уходом за пожилыми людьми в доме престарелых. А в свободное время увлекается творчеством Марины Цветаевой. И не просто увлекается. Она изучает неизвестные еще страницы биографии и творчества великой поэтессы во время ее пребывания в Германии. Мало того, Лиллия Цибарт сняла два фильма в Шварцвальде, где Марина Цветаева любила останавливаться.

Когда-то Марина Цветаева писала «Во мне много душ. Но главная моя душа – германская». Исследовать эту германскую душу великой поэтессы и пытается Лиллия Цибарт. С ней встретилась наш внештатный автор Эмма Рише.

С творчеством Марины Цветаевой Лиллия Цибарт впервые познакомилась в 1983 году. В одном из журналов она прочитала письма Цветаевой к Татьяне Кваниной и воспоминания последней. Захотелось прочитать стихи, но двухтомник поэтессы, вышедший в 1980 году, в Москве трудно было купить, а в казахстанском Актау, где жили ссыльные немцы, вовсе нереально. А через несколько лет Лилии подарили книгу Анастасии Цветаевой «Воспоминания».

— Когда я прочитала эти «Воспоминания», захотелось увидеть заграницу, именно Германию, а в Германии не что-нибудь, а город Фрайбург. ..

Не думала тогда Лилли Цибарт, что всего через восемь лет она с семьей окажется в Германии, на юге страны, в Шварцвальде. Но, прибыв в Германию, каждый переселенец должен интегрироваться, а этот процесс для многих куда тяжелей, чем он кажется в России. Нужны знания немецкого языка, специальность, работа. Диплом техника-технолога по производству строительных материалов Лиллии не пригодился, после языкового курса она получила специальность сестры милосердия.

— Специальность я не выбирала, она меня выбрала. Тогда была необходимость в сестрах по уходу за престарелыми, а мне нужна была крыша над головой. Мне сказали, если пойдете, мы Вам поможем найти квартиру. Я пошла. Благо, что я люблю старых людей, я могу это делать. Это очень тяжелая профессия. Был случай, когда пожилая женщина хотела броситься под машину, получилось, что она чуть меня не толкнула под машину.

Шок, страх, за ними последовали бессонница, потеря сил, а потом Лиллия подумала: хотя работа неблагодарная, но она неплохо оплачиваема, дает возможность финансировать образование дочери, воплотить некоторые планы. А кому из нас в новой стране что-то удается без напряжения душевных и физических силы. К тому же Лиллия здесь рассталась с мужем. С отцом ушел и сын.

— Мне приходилось решать все проблемы самой, и в помощники, конечно, я взяла кого? Марину Цветаеву. Тот самый серебряный век, и приводила свою душу и нервы в порядок. Когда я приехала сюда, меня поразила красота Шварцвальда. Я все это в себя впитывала, я думала о тех, кто никогда не сможет увидеть Шварцвальд. Мне было жаль тех людей. Подумала, сейчас есть такое прекрасное средство как видео.

Лилли купила видеокамеру и стала снимать места, которые описывает Анастасия Цветаева. Сестры были в Шварцвальде в начале прошлого века, когда их мама Мария Цветаева, урожденная Майн, заболела туберкулезом. Марина в шесть лет умела не только читать, но и писать на русском и немецком языках. Много позже она напишет: «Как я любила — с тоской любила! До безумия любила! Шварцвальд. Золотистые долины, гулкие, грозно-уютные леса…» Во время съемок Лилли узнала, что шварцвальдский период в жизни поэтессы мало исследован, она осмелела и сказала себе: а что, если сделать фильм?

— Моя дочь Кристина, ей было тогда десять лет, стала рассказывать подружке историю двух сестер, которые жили здесь. Это пребывание в Шварцвальде было последним счастливым временем для всей семьи, потом мама умерла. То есть, две девочки из нашего времени увлекаются, читают, видят себя на месте двух, переживают эту историю. На экране не Ася и Марина, а Кристина Цибарт и Маша Шерман. Мы снимали по оригинальным местам, как жили девочки в пансионе Еринк, если описывается «Штюбле», т.е. гостиная в «Ангеле», то нам разрешили снимать в «Ангеле». Более того, господин Хагенмайер нашел сервиз с вензелем Карл Майер, на котором едали Цветаевы. Мы снимали один год. Девочки жили целый год в Шварцвальде.

Процесс озвучивания оказался сложнее, до съемок дочь Лилли могла только говорить по-русски, читать не могла. По книге Цветаевой она научилась читать, а потом с увеличенных текстов книги озвучивала фильм. И вот фильм готов. В начале октября 1996 года дома у Лилли состоялась его премьера. А на следующий день улетела в Москву на четвертую Международную научно-тематическую конференцию, посвященную творчеству поэтессы Марины Цветаевой.

— Я фильм привезла случайно. Но, когда они узнали, сделали один день, посвященный фильму. При показе этого фильма был директор Болшевского музея, директор Тарусского музея. Потом я опять приехала в Москву, привезла копии. Этот фильм показывали по каналу «Подлипки», подмосковное телевидение, в Иванове. Я слышала много признаний, что благодаря этому фильму тот период видится по-новому. Ирма Викторовна Кудрова, известный исследователь — цветаевед сказала: теперь я так пристально вижу детство Цветаевой.

Оказывается, Марина Цветаева еще раз приезжала в Шварцвальд. Об этом мало известно. И Лилли Цибарт собрала материал еще для одного фильма.

— Второй раз Марина Цветаева приезжала в 1912 году. Она и Сергей Эфрон. Было свадебное путешествие. Были во Франции, Италии и на обратном пути заехали в Базель и были в Шварцвальде. Сохранилось письмо Сергея Эфрона сестре Елизавете и открытка Марины Цветаевой. Письмо и открытка написаны в один и тот же день, 7 мая 1912 года. Там фраза, что за два с лишним месяца пребывания Сергея в Европе ему ничто так не понравилось как Шварцвальд. Я пошла по стопам фразы. Где же гостиница, где они второй раз останавливались? Это уже не «Ангел». Я ее нашла.

В планах Лилли Цибарт — подарить полную копию Базельского архива поэтессы дом-музею Марины Цветаевой в Москве, для этого и наведывается она частенько в швейцарский город на стыке трех стран. В Базеле, в архиве университетской библиотеки хранится часть рукописей и корректур, которые Марина Цветаева не смогла взять с собой в Россию в 1939 году.

— Я нашла неизвестное письмо, открытку, которые не вошли в полное собрание сочинений, которые были сюрпризом для известных исследователей. В результате моих находок я получила приглашение на конференции в Москву, в 2000 году была в Париже, ездила на конференцию в Праге.

В 1998 году Лилли с дочерью озвучивали фильм на немецком языке. На сей раз им помогал Евгений Сосинский, бывший работник детского музыкального театра имени Наталии Сац «Синяя птица»:

— Сотворчество более или менее техническое, хотя я кое в чем высказываюсь. К счастью, у нас с Лилей синхронное, созвучное понимание, что должно где звучать. Я соприкоснулся с поэзией Цветаевой. Великая поэтесса, которая могла лаконично и очень образно выражать свое отношение ко времени, к людям своими переживаниями довольно необычно.

В 1999 году, когда Лилли последний раз была в Москве, она побывала на цветаевском костре, который наряду с чтениями ежегодно проводится в окрестностях Тарусы.

— Александр Васильевич Ханаков и Людмила Максимовна Шеин — самые активные устроители костров. Там читают стихи Цветаевой, ее современников, там дают слово каждому поэту. На цветаевские костры в Тарусе люди съезжаются издалека: из Сибири, Санкт — Петербурга.

Цветаевские костры — явление необычное. Почему и когда зажгли первый костер?

— Пятнадцать лет назад любители цветаевской поэзии решили отметить юбилей поэтессы в Тарусе. Когда они приехали, оказались перед закрытой дверью дома культуры. Они не разъехались, а пошли на любимую цветаевскую поляну на берегу Оки. Марина Цветаева вспоминала, как тарусские хлыстовки брали ее на сенокос, жгли костры. Там они и разожгли костер и решили, что никогда больше ни в какой дом культуры не пойдут, а будут отмечать день рождения Цветаевой на берегу Оки. Цветаевский костер проводится в первое воскресенье октября, уже пятнадцать лет, пять лет цветаевские костры проводятся в Вашингтоне, в 2000-м году мы собирались у нас.

На этот костер съехались около пятидесяти переселенцев из всех концов Германии, чтобы почитать стихи Цветаевой, свои стихи, попеть. Для них это был маленький праздник, который организовала Лилли Цибарт. Галина Горн тоже была там.

— Когда тебе жизнь дает шанс начать какой-то этап жизни, можно по-разному распорядиться. Тут человек настолько осмысленным сделал свое время вне работы, т.е. она нашла такой остров, как она называет Марину Цветаеву, и настолько притянула как магнитом к своему маленькому городку людей из самых разных уголков не только Германии и не только России, а теперь на карте притяжения находится Франция, Америка, Чехия и другие страны.

На свой остров Лиллия Цибарт приглашает теперь в Лерах, в окружной город на Рейне. Здесь будет организована выставка, посвященная переселенцам, и показан фильм «Сказочный Шварцвальд», на сей раз на немецком языке.

У микрофона была Эмма Рише. Есть несколько произведений Марины Цветаевой и в нашем музыкальном архиве. На стихи Марины Цветаевой поет Анна Чернявская.

Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче – всё косится в сторону!
Вчера ещё до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче – вороны!

Я глупая, а ты умён,
Живой, а я остолбенелая.
О вопль женщин всех времён:
«Мой милый, что тебе я сделала?»

И слёзы ей – вода, и кровь –
Вода, — в крови, в слезах умылася!
Не мать, а мачеха – Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,
Уводит их дорога белая…
И стон стоит вдоль всей Земли:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»

Вчера ещё – в ногах лежал!
Равнял с Китайскою державою!
Враз обе рученьки разжал, —
Жизнь выпала – копейкой ржавою!

Детоубийцей на суду
Стою – немилая, несмелая.
Я и в аду тебе скажу:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»

Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал – колесовать:
Другую целовать», – ответствуют.

Жить приучил в самом огне,
Сам бросил – в степь заледенелую!
Вот, что ты, милый, сделал – мне.
Мой милый, что тебе я сделала?

Всё ведаю – не прекословь!
Вновь зрячая – уж не любовница!
Где отступается Любовь,
Там подступает Смерть-садовница.

Само – что дерево трясти! –
В срок яблоко спадает спелое…
– За всё, за всё меня прости,
Мой милый, что тебе я сделала?

Этой песней я с вами и прощаюсь, дорогие друзья. Буду рад новой встрече в это же время ровно через неделю. Всего вам доброго!

Сегодня исполняется 115 лет со дня рождения Марины Цветаевой — Российская газета

Интервью после смерти, беседа с человеком через 66 лет после его самоубийства — возможно ли это? Представьте — да! Ибо Марина Цветаева, наш нынешний собеседник, не просто современница- она всю жизнь, каждым часом своим, вела своеобразный диалог с будущим — разговор с нами — внуками своими и даже правнуками.

«К вам, живущим через 10 лет…» — подобных обращений в ее стихах, прозе, в записных книжках и сводных тетрадях великое множество. Она говорит через десятилетия, может, через века, будущим меряет себя, завтрашним днем оценивает поступки свои. А кроме того, ее записи и письма, 4 полновесных тома, лишь недавно открытых в архивах, не только поражают откровенностью, обнаженностью мысли, но касаются тех проблем, которые будут волновать вечно: любви, предательства, чести, непреклонности таланта. Да и сами записи ее — это вопросы и ответы великого русского поэта!

Идея «поговорить» с Цветаевой (а верней — с точностью до буквы «составить» беседу из фраз, мыслей и мнений поэта) пришла в голову журналисту, литературоведу, кинодокументалисту Вячеславу Недошивину, который вот уже 20 лет занимается Серебряным веком русской поэзии. Десятки фильмов о поэтах снято по его сценариям. Ныне уже третий год он снимает 40-серийный фильм «Безымянные дома. Москва Серебряного века». Фильм будет заканчиваться беспрецедентными 8 сериями о жизни как раз Марины Цветаевой. В какой-то мере именно это — знание жизни и наследия Цветаевой!- дало ему некое внутреннее право все-таки попробовать, и все-таки — задать поэту эти вопросы.

«Интервью» с Мариной Цветаевой

1. Заповеди

— Марина Ивановна, когда-то Вы написали: «Дорогие правнуки, читатели через 100 лет! Говорю с Вами, как с живыми, ибо Вы будете…» Выходит, знали, что останетесь? Чуяли свою, пусть будущую, но оглушительную славу?

— «Я не знаю женщины талантливее себя. Смело могу сказать, что могла бы писать, как Пушкин. Мое отношение к славе? В детстве — особенно 11 лет — я была вся честолюбие. «Второй Пушкин» или «первый поэт-женщина» — вот чего я заслуживаю и, может быть, дождусь. Меньшего не надо…»

— Гений сжигает человека дотла. Это известно. Но гений — женщина? Ведь есть же семья, дети, быт? Как это совместить? И совместимо ли это?

— «Пока не научитесь все устранять, через препятствия шагать напролом, хотя бы и во вред другим — пока не научитесь абсолютному эгоизму в отстаивании своего права на писание — большой работы не дадите».

— «Прочитав» Вашу жизнь, я заметил: Вы вечно смеялись над своими бедами. Даже на могиле хотели написать: «Уже не смеется…» А над чем, по-вашему, смеяться нельзя?

— «Слушай и помни: всякий, кто смеется над бедой другого, дурак или негодяй; чаще всего и то, и другое. Когда человеку подставляют ножку, когда человек теряет штаны — это не смешно; когда человека бьют по лицу — это подло».

— Да-да, это Вы говорили дочери, когда она впервые увидела клоунов в цирке. А что вообще можно назвать Вашими — «цветаевскими» заповедями?

— «Никогда не лейте зря воды, потому что в эту секунду из-за отсутствия этой капли погибает в пустыне человек. Не бросайте хлеба, ибо есть трущобы, где умирают. Никогда не говорите, что так все делают: все всегда плохо делают. Не торжествуйте победы над врагом. Достаточно — сознания. Моя заповедь: преследуемый всегда прав, как и убиваемый.

Никакая страсть не перекричит во мне справедливости. Делать другому боль, нет, тысячу раз, лучше терпеть самой. Я не победитель. Я сама у себя под судом, мой суд строже вашего, я себя не люблю, не щажу».

— Отсюда Ваш аскетизм? Простые платья, крепкие башмаки, а не модные туфельки? Или — из-за вечной бедности, из-за денег?

— «В мире физическом я очень нетребовательна, в мире духовном — нетерпима! Я бы никогда, знаете, не стала красить губ. Некрасиво? Нет, очаровательно. Просто каждый встречный дурак на улице может подумать, я это — для него. Мне совсем не стыдно быть плохо одетой и бесконечно-стыдно — в новом! Не могу — со спокойной совестью — ни рано ложиться, ни до сыта есть. Точно не в праве. И не оттого, что я хуже, а оттого, что лучше. А деньги? Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их нет».

— Ныне Вас бы не поняли. Но, может, в этом и есть Ваша сила?

— «Сила человека часто заключается в том, чего он не может сделать, а не в том, что может. Мое «не могу» — главная мощь. Значит, есть что-то, что вопреки всем моим хотениям все-таки не хочет. Говорю об исконном «не могу», о смертном, о том, ради которого даешь себя на части рвать…»

— Даже если все легко поступают иначе? То есть — «могут»?..

— «Не могу, даже если мир вокруг делает так и это не кажется зазорным. Утверждаю: «не могу», а не «не хочу» создает героев!»

2. Начало

— А помните первый стих, написанный в 5 лет? «Ты лети мой конь ретивый Чрез моря и чрез луга И, потряхивая гривой, Отнеси меня туда…» Вы еще говорили, как смеялись все, когда за обедом, прочтя его, Ваша мать не без иронии спросила: куда «туда», Муся, ну, куда — «туда»?..

— «Смеялись: мать (торжествующе: не выйдет из меня поэта), отец (добродушно), репетитор брата (го-го-го!), брат, и даже младшая сестра. А я, красная, как пион, оглушенная в висках кровью, сквозь закипающие слезы — сначала молчу, а потом — ору: «Туда, туда — далёко!..»

— Не знали, не знали еще слова «вечность»… А, кстати, о чем с юности больше всего мечталось?

— «Моя мечта: монастырский сад, библиотека, старое вино из погреба, длинная трубка и какой-нибудь семидесятилетний «из прежних», который приходил бы по вечерам слушать, что я написала, и сказать, как меня любит. Я хотела, чтобы меня любил старик, многих любивший. Не хочу быть старше, зорче. Не хочу, чтобы на меня смотрели вверх. Этого старика я жду с 14 лет…»

— И с четырнадцати, после смерти матери, забросили музыку. Почему?

— «Скульптор зависит от глины. Художник от красок. Музыкант от струн, — нет струн в России, кончено с музыкой. У художника, музыканта может остановиться рука. У поэта — только сердце».

— Судя по 7 томам сочинений, сердце оказалось необъятным?!

— «Стихи сами ищут меня, и в таком изобилии, что прямо не знаю- что писать, что бросать. Можно к столу не присесть — и вдруг — все четверостишие готово, во время выжимки последней в стирке рубашки, или лихорадочно роясь в сумке, набирая ровно 50 копеек. А иногда пишу так: с правой стороны страницы одни стихи, с левой — другие, рука перелетает с одного места на другое, летает по странице: не забыть! уловить! удержать!.. — рук не хватает!»

— С детства любили «превозможение», так вспоминали как-то?

— «Да. Опасные переходы, скалы, горы, 30-верстные прогулки. Чтобы все устали, а я нет! Чтобы все боялись, а я перепрыгнула! И чтобы все жаловались, а я бежала! Приключение! Авантюру! Чем труднее — тем лучше!»

— А что вообще любили в жизни? И любили ли жизнь?

— «Как таковой жизни я не люблю, для меня она начинает значить, обретать смысл и вес — только преображенная, т.е. — в искусстве. Если бы меня взяли за океан — в рай — и запретили писать, я бы отказалась от океана и рая.

Любимые вещи: музыка, природа, стихи, одиночество. Любила простые и пустые места, которые никому не нравятся. Люблю физику, ее загадочные законы притяжения и отталкивания, похожие на любовь и ненависть. Люблю все большое, ничего маленького. И кошек, а не котят. Кошками не брезгую, пускай спят на голове, как они это любят. И, чем больше узнаю людей — тем больше люблю деревья! Обмираю над каждым. Я ведь тоже дерево: бренное, льну к вечному. А потом меня срубят и сожгут, и я буду огонь.. .»

— И еще — любили собак? Ваш муж, я читал, в молодости камнями отгонял бродячих псов, а Вы — Вы, напротив, именно их и приманивали хлебом…

— «Зверь тем лучше человека, что никогда не вульгарен. Душа у животного — подарок. Как не у всех людей…»

3. Встреча

— Еще девочкой Вы поняли: «Когда жарко в груди, в самой грудной ямке и никому не говоришь, это — любовь»? Скажите: у великих и любовь — великая?

— «Думаете, великие должны быть «счастливы в любви»? Ровно наоборот. Их меньше всех любят. Мне нужно понимание. Для меня это — любовь».

— А что значит для женщины — любить?

— «Всё! Женщина играет во всё, кроме любви. Мужчина — наоборот. В любви главная роль принадлежит женщине, она вас выбирает, вы — ведомые!»

— Ну, Марина Ивановна, оставьте хотя бы иллюзию…

— «Ну, если вам доставляет удовольствие жить ложью и верить уловкам тех женщин, которые, потакая вам, притворствуют, — живите самообманом!»

— А что для вас, для женщин, главное в мужчинах?

— «Слышали ли вы когда-нибудь, как мужчины — даже лучшие — произносят два слова: «Она некрасива». Не разочарование — обокраденность. Точно так же женщины произносят: «Он не герой…»

— Не герой, значит заранее — виноват?

— «Прав в любви тот, кто более виноват. Одинаково трудно любить героя и не-героя. Героизм — это противоестественность. Любить соперницу, спать с прокаженным».

— Но Сергею, мужу Вашему, когда Вы встретились, было 17, и он был просто красив. Вы даже замерли?..

— «Я обмерла! Ну можно ли быть таким прекрасным? Взглянешь — стыдно ходить по земле! Это была моя точная мысль, я помню. Если бы вы знали, какой это пламенный, глубокий юноша! Одарен, умен, благороден…»

— Но через годы Вы признались: «Личная жизнь не удалась»?

— «Это надо понять. Думаю — 30-летний опыт достаточен. Причин несколько. Главная в том, что я — я. Вторая: слишком ранний брак с слишком молодым. Он меня по-своему любит, но — не выносит, как я — его. В каких-то основных линиях: духовности, бескорыстности мы сходимся, но ни в воспитании, ни в жизненном темпе — всё врозь! Главное же различие — его общительность и общественность и моя (волчья) уединенность. Он без газеты не может, я — в доме, где главное газета — жить не могу».

— Извините за нескромный вопрос, но, выйдя замуж, Вы почти сразу влюбились в поэтессу Софию Парнок. Запретная тема, понимаю, но нешуточный этот роман длился полтора года. Вас осуждали за него при жизни. Но ведь осуждают и ныне?

— «Что бы люди ни сказали, они всегда скажут дурное».

— Но не значит ли это, что любовь поэта — всегда безмерность?

— «Понимаете, роман может быть с мужчиной, с женщиной, с ребенком, может быть с книгой. Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обратное — какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), исключая необычное — какая скука!»

— А тех и других? Вы ведь клялись, что никогда не бросите Соню, и никогда — Сергея? Или это Ваше — никого и никогда не бросать первой?

— «Люблю до последней возможности. Все женщины делятся на идущих на содержание и берущих на содержание. Я принадлежу к последним. Не получить жемчуга, поужинать на счет мужчины и в итоге — топтать ногами — а купить часы с цепочкой, накормить и в итоге — быть топтаной ногами. Я не любовная героиня. Я по чести- герой труда: тетрадочного, семейного, материнского, пешего. Мои ноги герои, и руки герои, и сердце, и голова…»

4. Революции

— Революция отняла у Вас всё: дом, дочь, умершую от голода, состояние, оставленное матерью. Но помните Ваши слова в 1907-м, когда Вы сами звали пожар восстания, в том числе и на свой дом? Помните: «Неужели эти…»

— «Неужели эти стекла не зазвенят под камнями? С каким восторгом следила бы, как горит наш милый дом! Только бы началось».

— Вы звали к восстанию. Редко кто из поэтов избежал в те годы подобных порывов. Но вот революция случилась, и что же? Не такую ждали, не тех звали?

— «Небо дороже хлеба. Главное с первой секунды Революции понять: всё пропало! Тогда — всё легко. У меня были чудесные друзья среди коммунистов. Ненавижу коммунизм. Ненавижу — поняла- вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и кошелку в ней, шелковую — клёш (нарочно!) юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, презрение к моим серебряным браслетам (золотых-то видно нет!). Мещанство! Во мне уязвлена, окровавлена самая сильная моя страсть: справедливость. Сколь восхитительна проповедь равенства из княжеских уст — столь омерзительна из дворницких».

— Ответ на все времена! И, кажется, про все революции. Помните, еще мама говорила Вам: «когда дворник придет у тебя играть ногами на рояле, тогда это — социализм!» Да, есть два миропонимания, два слоя людей…

— «Две расы. Божественная и скотская. Первые всегда слышат музыку, вторые — никогда. Первые друзья, вторые — враги. У меня ничего нет, кроме ненависти всех хозяев жизни, что я не как они. Свобода — наш ответ на тот порядок, который не мы выбирали…»

— Как Вы выжили в те годы! Голод, холод, иней в углах квартиры, веревочки, которыми шнуровали ботинки и даже не закрашивали их чернилами, как другие. Вор, забравшийся к Вам, не только не взял ничего — сам дал денег. И тем не менее позвольте, прямой и трудный вопрос. Его и ныне обходят биографы. Скажите, 3-летнюю Ирину, свою вторую дочь, Вы просто не любили? И потому- бросили в приюте для сирот? Фактически — умирать?..

— «Я любила ее в мечте, никогда в настоящем. Не верила, что вырастет. Ах, господа! Виноват мой авантюризм. Когда самому легко, не веришь, что другому трудно. А теперь вспоминаю ее стыдливую, редкую такую, улыбку, которую она старалась зажать. И как она гладила меня по голове…»

— Но вы не поехали даже на похороны? Ее зарыли в общей яме. А ведь это по сути первая из утерянных могил Вашей семьи. И даже — Вашей могилы?

— «Чудовищно? Да, со стороны. Лучше было бы, чтобы я умерла! Но я не от равнодушия не поехала. У Али было 40, 7 — и — сказать правду?! — я просто не могла. К живой не приехала… И — наконец — я была так покинута! У всех есть кто-то: муж, отец, брат — у меня только Аля, и вот Бог наказал. .. Ирина! Если есть небо, прости меня, бывшую дурной матерью…»

— Иосиф Бродский (он родился за год до Вашей смерти), назвал Вас первым поэтом ХХ века. И он же про Вас сказал: «Чем лучше поэт, тем страшнее его одиночество». Это действительно так, это — правда?

— «Одинок всю жизнь! Между вами, нечеловеками, я была только человек. У всех вас есть: служба, огород, выставки, союз писателей, вы живете и вне вашей души, а для меня это — моя душа, боль от всего! Нет друзей, но это в быту, душевно- просто ничего. Я действительно — вне сословия, вне ранга. За царем — цари, за нищим- нищие, за мной — пустота…»

5. Любовь

— Вас спасала любовь. Даже в годы разлуки с мужем Вы писали стихи о ней. Но ведь посвящены они были отнюдь не мужу?

— «Слушайте внимательно, я говорю, как перед смертью: Мне мало писать стихи! Мне надо что-нибудь- кого-нибудь — любить — в каждый час дня и ночи. Одна звезда для меня не затмевает другой! И правильно. Зачем тогда Богу было бы создавать их полное небо! Человечески любить мы можем иногда десятерых, любовно — много — двух. Нечеловечески — всегда одного…»

— Но Вы «дорисовывали» любимых, украшали в воображении. Ведь даже очки не носили, чтобы не менять сложившегося представления о человеке?

— «Что я любила в людях? Их наружность. Остальное — подгоняла. Жизненные и житейские подробности, вся жизненная дробь, мне в любви непереносна, мне стыдно за нее, точно я позвала человека в неубранную комнату. Когда я без человека, он во мне целей — и цельней».

— Любить человека «без человека» — как это? Или права знакомая Ваша, которая пишет, что, уносясь в воображении, Вы забывали оглянуться — а поспевает ли за Вами Ваш новый избранник?

— «В одном я — настоящая женщина: я всех и каждого сужу по себе, каждому влагаю в уста — свои речи, в грудь — свои чувства. Поэтому — все у меня в первую минуту: добры, великодушны, щедры, бессонны и безумны».

— Через любовь — в душу человека? Тоже — Ваши слова!

— «Подходила ли хоть одна женщина к мужчине без привкуса о любви? Часто, сидя первый раз с человеком, безумная мысль: «А что если поцелую?» Эротическое помешательство? Нет. Стена, о которую билась! Чтобы люди друг друга понимали, надо, чтобы они шли или лежали рядом…»

— Но ведь разочарования Ваши были горестней очарований…

— «По полной чести самые лучшие, самые тонкие, самые нежные так теряют в близкой любви, так упрощаются, грубеют, уподобляются один другому, что — руки опускаются, не узнаешь: вы ли? В любви в пять секунд узнаешь человека, он — слишком явен! Здесь я предпочитаю ложь».

— Вы хотите сказать — выдумку, человека воображенного?

— «Да. В воинах мне мешает война, в моряках — море, в священниках — Бог, в любовниках — любовь. Любя другого, презираю себя, будучи любимой другим — презираю его. У каждого живет странное чувство презрения к тому, кто слишком любит нас. (Некое «если ты так любишь меня, сам ты не Бог весть что!»). Может, потому, что каждый знает себе цену…»

— Но Вы написали в стихах: «Я тебя отвоюю…» Выходит, Тютчев прав: любовь — поединок? А если так, то что тогда — победа?

— «Первая победа женщины над мужчиной — рассказ о его любви к другой. А окончательная победа — рассказ этой другой о любви к нему. Тайное стало явным, ваша любовь — моя. И пока этого нет, нельзя спать спокойно…»

— Смешно! А что тогда измена?

— «Измены нет. Женщины любят ведь не мужчин, а Любовь. Потому никогда не изменяют. Измены нет, пока ее не назовут «изменой». Неназванное не существует. «Муж» и «любовник» — вздор. Тайная жизнь — и явная. Тайная — что может быть слаще?..»

— У Вас было много любви. Но я действительно расхохотался, когда всех любовников своих Вы назвали потом «стручками», а одного — вообще «кочерыжкой». Но, если серьезно: Ваши разочарования — это завышенные требования, преклонение мужчин перед талантом, или, как написал один- просто страх перед Вами. Скажите, Вас боялись?

— «Боялись. Слишком 1-й сорт. Не возьмешь за подбородок! Боялись острого языка, «мужского ума», моей правды, силы и, кажется, больше всего — бесстрашия. У меня было имя, была внешность и, наконец, был дар — и всё это вместе взятое не принесло мне и тысячной доли той любви, которая достигается одной наивной женской улыбкой. Это всегда одна и та же история. Меня оставляют. Без слова, без «до свиданья». Приходили — больше не приходят. Писали — не пишут. И вот я, смертельно раненая — не способна понять — за что? Что же я все-таки тебе сделала??? — «Ты не такая, как другие». — «Но ведь именно за это и…» — «Да, но когда это так долго». Хорошенькое «долго» — вариант от трех дней до трех месяцев…»

— А как случилось, что в эмиграции Вы встретили самую большую любовь?

— «Как случилось? О, как это случается?! Я рванулась, другой ответил. От руки до губ, где ж предел?.. Я скажу вам тайну. Я — стихийное существо: саламандра или ундина, душа таким дается через любовь. Как поэту — мне не нужен никто. Как существу стихийному, нужна воля другого ко мне — лучшей…»

— Вы посвятили этой любви две поэмы. О ней знали все. Вы даже ушли из дома. Но ведь семья, взрослая дочь, ползучие сплетни русской колонии?..

— «Есть чувства настолько серьезные, что не боятся кривотолков. Семья. Да, скучно, да, сердце не бьется. Но мне был дан ужасный дар — совести: неможения чужого страдания. Может быть (дура я была!) они без меня были бы счастливы! Но кто бы меня — тогда убедил?! Я была уверена (они уверили!), что без меня умрут. А теперь я для них — ноша, Божье наказание. Все они хотят действовать, «строить жизнь». Им нужно другое, чем то, что я могу дать».

— Может, Париж виноват? Чуждое всем вам окружение?

— «Париж ни при чем — то же было и в Москве. Не могу быть счастливой на чужих костях. Я дожила до сорока, и у меня не было человека, который бы меня любил больше всего на свете. Почему? У всех есть. Я не нужна. Мой огонь никому не нужен, на нем каши не сваришь».

6. Эмиграция

— 17 лет чужбины! Невероятно! Скучали по родине в Париже?

— «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть ее — может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри, — тот потеряет ее вместе с жизнью. Моя родина везде, где есть письменный стол, окно и дерево под этим окном».

— «Мы плохо живем, — писали Вы из Парижа, — и конских котлет уже нет. Мясо и яйца не едим никогда. От истощения у меня вылезла половина брови». И несмотря на это Вы каждое утро обливались водой, варили кофе и порой полдня искали одно нужное слово. Писали стихи. Вернувшись, ни единого не напишете…

— «Когда меня спрашивают: «Почему вы не пишете стихов?» — я задыхаюсь от негодования. Какие стихи? Я всю жизнь писала от избытка чувств. Сейчас у меня избыток каких чувств? Обиды. Горечи. Одиночества. Страха. В какую тетрадь — писать такие? А главное, все это случилось со мной — веселой, живой, любящей, доверчивой (даже сейчас). За что? Разве я — живу? Что я видела от жизни, кроме помоев и помоек. Я всегда разбивалась вдребезги, и все мои стихи — те самые серебряные сердечные дребезги…»

— «Здесь я невозможна, в СССР не нужна», — сказали в эмиграции. Из-за стихов «невозможна», или — из-за характера? Из гордости дара, таланта или, извините — из-за гордыни?

— «Гордыня? Согласна. В нищете чувство священное. Если что-нибудь меня держало на поверхности этой лужи — то только она. Менять города, комнаты, укладываться, устраиваться, кипятить чай на спиртовке, разливать этот чай гостям. С меня достаточно — одного дерева в окне. Париж? Я его изжила. Сколько горя, обид я в нем перенесла. Ненавижу пошлость капиталистической жизни. Но не в Россию же ехать? Мне хочется за предел всего этого. На какой-нибудь остров Пасхи…»

— Да, помню, Вы даже мечтали оказаться в тюрьме. ..

— «Согласна на два года одиночного заключения (детей разберут «добрые люди» — сволочи — Сережа прокормится). Была бы спокойна. В течение двух лет обязуюсь написать прекрасную вещь. А стихов! (И каких)!»

— В тюрьму или в СССР — ничего себе — выбор? И — выбор ли?

— «Поймите, я там не уцелею, ибо моя страсть — негодование. Я не эмигрант, я по духу, по воздуху и размаху — там, оттуда. Но, слушайте! Ведь все кончилось. Домов тех — нет. Деревьев — нет. России нет, есть буквы: СССР, не могу же я ехать в свистящую гущу. Буквы не раздвинутся. Россия в нас, а не на карте. Мы — последние могикане. И презрительным коммунистическим «пережитком» я горжусь. Я пережиток, ибо все это — переживет и меня (и их!)».

— Скажите, занося ногу на сходни, чтобы плыть в СССР, Вы ведь знали: дочь — уже «коммунистка», муж — уже давно чекист, «наводчик-вербовщик» Лубянки? Вы всё это знали! И Вы… поехали?

— «Но выбора не было: нельзя бросать человека в беде, я с этим родилась».

— Поразительно! И ведь Вы, в век соблазнительных идей, ослепивших мир, Вы ни разу не солгали словом. Единственная! Это всё — Ваше «не могу», то, которое и создает героев? Из-за которого себя даешь «на части рвать»?..

— «За мое перо дорого бы дали, если бы оно согласилось обслуживать какую-нибудь одну идею, а не правду: всю правду. Нет, голубчик, ни с теми, ни с этими, ни с третьими, а зато… А зато — всё. А зато в мире сейчас — может быть — три поэта и один из них — я».

7. Судьба

— Накануне Вашего возвращения Сталин наградил орденами 172 писателей. Даже молодых совсем- Симонова и Алигер. Всех, кроме Ахматовой, Пастернака, Платонова и даже Булгакова, которого, пишут, любил…

— «Абсурд! Награда за стихи из рук чиновников! А судьи — кто? Поэт-орденоносец! Какой абсурд! У поэта есть только имя и судьба. Судьба и имя…»

— Но Вас не приняли не только чиновники — не приняли писатели. Общения с Вами испугались даже братья-поэты. Ни родных — муж, дочь и сестра в тюрьме, ни угла своего — ничего…

— «Да, когда была там, у меня хоть в мечтах была родина. Разумнее не давать таким разрешения на въезд. Москва меня не вмещает. Это мой город, но я его — ненавижу. Обратилась в Литфонд, обещали приискать комнату…»

— Да, да, ныне известно: Фадеев на Вашу просьбу написал: «Тов. Цветаева! Достать Вам комнату абсолютно невозможно. У нас большая группа очень хороших писателей и поэтов, нуждающихся в жилплощади…»

— «Не могу вытравить из себя чувства — права. В бывшем Румянцевском музее три наших библиотеки: деда, матери и отца. Мы — Москву- задарили. А она меня вышвыривает: извергает. И кто она такая, чтобы передо мной гордиться? Я дала Москве то, что я в ней родилась. Оспаривая мое право на Москву, Вы оспариваете право киргиза на Киргизию, тунгуса на Тунгусию. Я имею право на нее в порядке русского поэта. Вы лучше спросите, что здесь делают 1/2 миллиона немосквичей и что они дали Москве?

Меня жалеют чужие. Это — хуже всего, я от малейшего доброго слова — интонации — заливаюсь слезами, как скала водой водопада. Это судьба. Меня — все меньше и меньше. Остается только мое основное — «нет»…»

— Поэт, сказали Вы, должен быть на стороне жертв, а не палачей. Это так. Но Вы добавили: «И если история несправедлива, поэт обязан пойти против нее». Против истории? Возможно ли это?

— «Эпоха не против меня, я против нее. Я ненавижу свой век из отвращения к политике, которую, за редчайшими исключениями, считаю грязью. Ненавижу век организованных масс. И в ваш воздух, машинный, авиационный, я тоже не хочу. Ничего не стоило бы на вопрос — вы интересуетесь будущим? — ответить: — О, да! А я отвечу: нет, я искренно не интересуюсь ничьим будущим, которое для меня пустое и угрожающее место. Я действительно ненавижу царство будущего. Но если есть Страшный суд слова — на нем я чиста…»

— Вы безумно отважны! Таких и в истории России — единицы!

— «Считают мужественной. Хотя я не знаю человека робче. Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — себя. Никто не видит, не знает, что я год уже ищу глазами — крюк. Год примеряю смерть. Я не хочу умереть. Я хочу не быть. Надо обладать высочайшим умением жить, но еще большим умением — умереть! Героизм души — жить, героизм тела — умереть…»

8. Смерть

— «Мне совестно, что я жива. Мои друзья о жизни рассказывают, как моряки о далеких странах. Из этого заключаю, что не живу. Когда болят зубы, хочется, чтобы это кончилось. Полное безразличие ко всему и вся. Отсюда до смерти — крошечный шаг. То же безразличие у меня — всеобщее, окончательное. Значит всё это: солнце, работа, близкие — само по себе ничего не стоит и зависит только от меня. Меня жизнь — добила. Раньше умела писать стихи, теперь разучилась. Затравленный зверь. Исхода не вижу».

— За 10 минут до смерти Вы написали: «Не похороните живой! Проверьте хорошенько!» Последние слова, доверенные бумаге. А за три дня до смерти сказали: «Человеку, в общем-то, нужно не так уж много, всего клочок. ..»

— «Всего клочок твердой земли, чтобы поставить ногу и удержаться. Только клочок твердой земли, за который можно зацепиться…»

— Не зацепились!.. Знаете, я долго не мог понять одной Вашей фразы: «Дать можно только богатому и помочь только сильному»… Странные слова. Я раньше думал, что это — неизжитое ницшеанство: слабые и неудачники должны погибнуть — в этом любовь к человечеству. Но теперь понял: они — о беззащитности, о неизбывной беззащитности гения. Мы не дали, мы — не помогли. А значит — виноваты, что Вы не удержались, не — зацепились…

— «Не горюйте. Я ведь знаю, как меня будут любить через 100 лет! Я та песня, из которой слова не выкинешь, та пряжа, из которой нитки не вытянешь. Будет час — сама расплету, расплещу, распущу: песню отдам ветрам, пряжу — гнездам. Это будет час рождения в другую жизнь…»

— Мы начали со славы. Теперь она у Вас — оглушительна!

— «Добрая слава? Добрая слава: один из видов нашей скромности — и вся наша честность. ..»

— И — последний вопрос. А если всё начать сначала, что Вы, Марина Ивановна, пожелали бы себе? Себе, стране?

— «Себе — отдельной комнаты и письменного стола. России — того, что она хочет…»

Почему лучше не читать биографию Марины Цветаевой? | Правое полушарие Интроверта

Марина Цветаева – одна из самых знаменитых поэтесс Серебряного века. Большинству читателей она известна своей любовной лирикой, в которой запечатлен психологизм душевных переживаний, их противоречивость и парадоксальность. #АвторКириллСивков

Цветаева – одна из первых русскоязычных поэтесс, кто громко заговорил о том, что близко каждой девушке. Ее поэзия – это исповедь человека, который умеет не только тонко чувствовать, но и передавать это стихами.

В биографии Цветаевой есть страницы, о которых любители ее творчества предпочитают не говорить. Но почему? И влияют ли они на восприятие ее поэзии? В этом мы и попробуем разобраться.

Марина Цветаева и ее страсти

Марина Цветаева признавалась, что все вышедшее из-под пера – это «серебряные сердечные дребезги» любви. И действительно, на протяжении всей жизни поэтессу одолевали страсти. В 19 лет она вышла замуж за двадцатилетнего Сергея Эфрона, и история их любви не лишена мистики. В 1911 г. она гостила у Волошина в Коктебеле и сказала поэту, что выйдет замуж за человека, который принесет ей сердолик. Именно Эфрон и подарил ей этот камень.

На следующий год они поженились, и у них родилась дочь Ариадна. Но через два года, в 1914 г., Цветаева познакомилась с Софьей Парнок. Эта встреча стала знаковой, и Эфрону пришлось мириться с новой страстью супруги. О разводе не было и речи. Парнок была не единственным увлечением Цветаевой, однако после каждого романа она возвращалась к мужу.

Отношения с Парнок продлились два года. За это время был написан цикл стихотворений «Подруга», но взаимная ревность и недопонимание разрушили связь.

Эта любовь нашла отражение в строках: «Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное – какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное – какая скука!».

Отношение к детям

Своеобразное отношение Цветаевой к дочерям – один из самых спорных эпизодов ее биографии. Литературное творчество всегда было для Цветаевой на первом месте. Над текстами она работала методично, к литературному труду относилась как к работе. Любые бытовые трудности были незнакомы поэтессе, она их презирала.

Все это отразилось на воспитании первой дочери, из которой она стала делать гения. Ребенок действительно был одарен. Ариадна рано начала писать стихи, и Цветаева даже включила творения семилетней дочери в свою книгу «Психея».

Период 1912–1917 гг. был для поэтессы счастливым. Она могла свободно заниматься литературой, а все бытовые хлопоты ложились на плечи нянечки. Но все изменилось после революции. Цветаева осталась без прислуги и денег, тому же у нее родилась вторая дочь. И если Ариадну поэтесса практически боготворила, то младшая для нее явно была обузой.

Причина нелюбви была зафиксирована самой Цветаевой в дневниках: «Ирина! — Я теперь мало думаю о ней, я никогда не любила ее в настоящем, всегда в мечте, меня раздражала ее тупость (голова точно пробкой заткнута!), ее грязь, ее жадность».

Цветаева не могла простить глупость даже своему собственному ребенку. Второй причиной был повышенный аппетит Ирины. Однако тут нужно учесть реалии эпохи. Голод, нищета, неопределенность будущего – все это обрушилось на Цветаеву разом. К тому же муж в это время участвовал в Белогвардейском движении, и поэтесса осталась совсем одна. Вероятно, если бы жизнь сложилась немного по-другому, то и отношение к младшей дочери было бы другим.

Приют

В 1919 г. Цветаева отдала дочерей в приют. Этот поступок она оправдала тем, что девочек нечем кормить и в приюте им будет лучше. В итоге Аля (Ариадна) заболела. Запись 17 декабря 1919 года в дневнике Цветаевой рассказывает: «Между кроватями мотается Ирина. Даю Але сахар… “А что ж Вы маленькую-то не угостите?” Делаю вид, что не слышу. Господи! Отнимать у Али! Почему Аля заболела, а не Ирина?!!».

Алю Цветаева забрала домой, а Ирина осталась в приюте, где в скором времени умерла от голода. Поэтесса написала пронзительные стихи на смерть дочери, но на похороны не пришла. 18 марта 1920 года Цветаева зафиксировала: «История Ириной жизни и смерти: на одного маленького ребенка в мире не хватило любви».

Но куда красноречивее следующая запись Цветаевой: «Во всем виноват мой авантюризм, легкое отношение к трудностям. Когда самому легко, не видишь, что другому трудно. И – наконец – я была так покинута! У всех есть кто-то: муж, отец, брат – у меня была только Аля, и Аля была больна, и я вся ушла в ее болезнь – вот Бог наказал».

Жизнь Цветаевой полна противоречий. Она была увлекающейся натурой и не хотела мириться с пошлостью, косностью мира, старалась ее не замечать. Жертвами такого отношения стали самые близкие люди
поэтессы.

Но не стоит забывать и про эпоху, в которую происходили все эти события. Не стоит забывать и про трагический финал жизни самой Цветаевой. О нем очень точно скажет Пастернак: «она увидела хаос, не пропущенный сквозь творчество, неподвижный, непривычный, косный, и в испуге отшатнулась, и, не зная, куда деться от ужаса, впопыхах спряталась в смерть. ..».

Все переживания и жизненные перипетии нашли отражение в ее поэзии – острой, страстной, пронзительной. Кому-то знание биографии Цветаевой придает восприятию ее творчества дополнительное измерение. Кого-то, наоборот, она отпугивает и заставляет другими глазами посмотреть на ее стихотворения. Но главное, что вот уже более 100 лет поэзия Цветаевой мало кого оставляет равнодушным.

А что вы думаете о ее творчестве? Есть ли у вас любимое стихотворение? Обязательно пишите, если хотели бы увидеть разбор лирики Цветаевой!

В этот раз Кирилл рассказал о сложной судьбе Цветаевой. Если вам все-таки ближе изучение самой поэзии и ее особенностей, советуем его курс «Русская поэзия: от Ломоносова до Бродского», где Цветаевой и Ахматовой посвящена отдельная лекция:

• 12 часов материала
• Начните в любой момент
• Доступ навсегда
• Тесты и конспекты для закрепления знаний
• 2890 р.

Скачивайте наше приложение. 7 дней бесплатного доступа к видео и аудиолекциям!

Android | iOS

Instagram | VK | Facebook | YouTube | Сайт

Урок-открытие по творчеству М.Цветаевой «Для меня Марина Цветаева – это…»

«Для меня Марина Цветаева — это::::.»

(Технология личностно ориентированного развивающего обучения.)

Цель:

• Обобщить знания о творчестве М.Цветаевой.
• Показать сложность, секрет и обаяние лирики М.Цветаевой.
• Реализовать компетентный подход к изучению лирики М.Цветаевой.

Форма организации деятельности учащихся: индивидуально-групповая.

Ход урока

Слово учителя.

«Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами:..»

Эти строки, наверное, хотя бы один раз, слышал каждый из вас. Попробуем на нашем уроке «заболеть» поэзией М. Цветаевой.

Сегодня у нас урок-открытие, открытие для себя творчества великой русской поэтессы Серебряного века М.И.Цветаевой.

Запишите тему урока. «Для меня творчество М.И.Цветаевой — это::::».

На уроке мы почитаем стихи, проанализируем их, посмотрим презентации, послушаем индивидуальные работы в форме эссе.

Трудно говорить о такой безмерности, как поэт. С чего начать? Где закончить? Ведь то, о чём мы будем говорить сегодня-это душа. «Душа — есть все - всюду — вечно», говорила поэтесса.

Войти в художественный мир Цветаевой трудно, подчас невозможно, не понимая ёё первооснов. Сегодня мы попадём под обаяние ёё слова, впечатлений от прочитанных стихов, встреч, человеческих связей, всего того, что называется жизнью, жизнью удивительного человека, трудной и одновременно счастливой судьбы.

Звучит романс на стихи М.Цветаевой «Мне нравится:.»

Этот романс на стихи М.Цветаевой стал музыкально — поэтическим эпиграфом нашего урока.

К сожалению, многие из наших соотечественников не знают творчества поэтессы, т.е. не «Больны» им. Поэтому наша задача сегодня, чтобы вы открыли для себя творчество поэтессы, такое необыкновенное, непонятное, но душевное.

Если душа родилась крылатой —
Что ей хоромы, и что ей хаты!
Что Чингиз-хан ей и что ей Орда
Два на миру у меня врага,
Два близнеца, неразрывно слитых
Голод голодных — и сытость сытых.

Беседа.

(?): Знакомясь на уроках со стихами М.Цветаевой, что вам открылось нового в ёё лирике?

Чтение стихов. «Идёшь на меня прохожий …» (Анализ)

(?): Оставили ли след стихи поэтессы в вашей душе?

(Чем поэт гениальнее, тем больше откликов он оставляет в душе. )

Чтение стихов. «Кто создан из камня, кто создан из глины«.

(?): Почему мы гордимся творчеством М.Цветаевой?

(Ёё стихи тревожат душу, сердце).

Чтение стихотворений по выбору учащегося.

Слово учителя: Сейчас я прочитаю стихотворение:

«Моим стихам написанным так рано:..»

(?): Какие мысли оно у вас вызвало?

Ёё стихи были не поняты своим поколением, т.к. своими стихами она противостояла миру косности, духовного мещанства. Поэт всегда принимает на себя все беды мира, страдает от этого,

Но черёд ёё стихам настал, и все больше людей покупают томики стихов поэтессы.

Физкультминутка.

Я подобрала строчки стихотворений, в которых есть действия, которые мы с вами воспроизвёдём, творчество М.Цветаевой нам поможет.

О, люди — встаньте!
Под глубокий вздох
Вы руки к небу поднимите.
Глазами тучу поищите.
Себе под ноги посмотрите.
Кругом просторы оглядите.
Руками пепел разотрите.
Дав отдохнуть своим силам от споров,
Снова вернемся к разговору.

(Класс садится)

Слово учителя:

На творчество любого человека, в том числе и на М.Цветаеву, откладывает отпечаток жизнь.

О жизни и творчестве поэтессы нам расскажут эксперты. (По вопросы презентаций обращайтесь к автору)

А) Презентация (ЖИЗНЬ И РАННЕЕ ТВОРЧЕСТВО).

Вывод: Мы с вами сейчас прожили вместе с ней опредёлённые моменты ёё жизни.

Б) Презентация (ЭМИГРАЦИЯ).

Вывод: Её творчество так глубоко и одухотворенно, а слово столь ёмко и точно, что будто не книгу читаешь, а живёшь в Москве конца прошлого века, ходишь по старой чудесной столице, замираешь от красоты заокских далей, вместе с героями проживаешь столько жизней и судеб, оживлённых талантом поэта.

В) Презентация. (ОСНОВНЫЕ ТЕМЫ ТВОРЧЕСТВА).

Вывод: Все переживали или будут переживать любовь, потерю близких, испытывали дружбу и измену, радость и отчаяние- все, что можно назвать открытием мира, обо всем этом писала М. Цветаева.

Чтение стихотворений по выбору, анализ.

Вопрос: Какие у вас возникают ассоциации, когда вы слышите фамилию поэтессы Цветаевой?

(Ответы учащихся).

Слово учителя: Давайте послушаем небольшие эссе на тему «Для меня М.Цветаева - это:.».

(Два-три эссе).

Заключение. Подводя итог урока, хочу задать вам вопрос: «Вы впустили в свое сердце М.Цветаеву?»

Теперь попрошу письменно высказать своё восприятие, понимание поэзии Цветаевой М.И. в теме урока вместо многоточия.

(Учитель печатает свою версию ответа).

(?): Озвучьте свои версии ответа. (Сравниваются ответы, на доске проецируется версия учителя).

Заключение.

Мы сегодня сделали много открытий, высказали личностное понимание поэзии великой русской поэтессы Серебряного века М.И. Цветаевой. Спасибо всем за работу. «Мне нравится», что урок не оставил вас равнодушными.

Хочу закончить наш разговор ёщё одним открытием — завещанием М.Цветаевой:

Где судьба бы вам жить не велела,
В шумном свете иль в сельской тиши,
Расточайте без счёта и смело
Все сокровища вашей души:.
*****************
Спасибо Вам и Сердцем и рукой,
За то, что Вы меня так любите!!!

Рефлексия.

Цветаева: биография, личная жизнь, творчество

Фото: UGC

Цветаева, биография которой пестрит как счастливыми, так и трагическими событиями, оставила миру бесконечно прекрасные и глубокие стихи. Читая эти строки, понимаешь, как тесно переплелись жизнь и творчество Марины Цветаевой. Много довелось пережить поэтессе, прочувствовать и воплотить в слове, по которому так легко узнается Цветаева. Краткая биография поможет это понять.

Марина Цветаева: детство и юность

Биография Марины Цветаевой начинается вполне благополучно. Девочка появилась на свет 8 октября 1892 года в Москве. Интересно, что свой день рождения Марина Ивановна Цветаева всегда отмечала днем позже, связывая его с православным праздником памяти Иоанна Богослова.

Отец будущей поэтессы, филолог и искусствовед Иван Цветаев после смерти первой супруги женился во второй раз:

• В браке с профессиональной пианисткой Марией Мейн родились две дочери — Марина и Анастасия.
• Они воспитывались вместе с Андреем и Валерией, единокровными братом и сестрой.

Мама учила дочерей игре на пианино, отец привил любовь к чтению и изучению иностранных языков. В атмосфере любви и творчества Марина уже в шесть лет начала писать стихи. Русский, немецкий и французский языки ей при этом давались одинаково легко, а потому и проба пера оказалась довольно разнообразной.

Фото: ru.wikipedia.org: UGC

В 1902 году у Марии Александровны диагностировали туберкулез. По этой причине следующие три года семья провела в Италии, Франции и Германии, где Марина получила начальное образование. Лечение не дало результата — в 1906 году Мария Александровна ушла из жизни, что стало первым серьезным ударом в жизни дочери.

Девушка окончила гимназию, самостоятельно посетила Париж, продолжая писать стихи. Стремительно приближалось время, когда имя Цветаева Марина засияло на поэтическом небосклоне.

Марина Цветаева: творчество

Биография Цветаевой-поэтессы начинается в 1910 году, когда вышел в свет ее первый сборник «Вечерний альбом». В него вошли ранние произведения Цветаевой, которые девушка писала во время учебы в гимназии. Стоит отметить, что публикацию оплатила сама Марина.

Стихи Цветаевой привлекли внимание мэтров: Волошина, Гумилева, Брюсова. С Максимилианом Александровичем Волошиным девушка познакомилась лично и побывала в его крымском «Доме поэтов». Она стала активной участницей литературных сообществ того времени.

Окрыленная первыми успехами и надписью «М. Цветаева» на обложках собственных сборников, поэтесса продолжила упорно трудиться. В результате:

• в 1912 году был опубликован сборник «Волшебный фонарь»;
• в 1913-м увидела свет третья подборка стихотворений «Из двух книг»;
• в 1916 году Цветаева гостила у сестры Анастасии в городе Александров, где написала известные работы «К Ахматовой», «Стихи о Москве».

Трудные годы Гражданской войны, вынужденная эмиграция, возвращение в СССР — такова дальнейшая биография. Марина Цветаева, несмотря на все, что ей пришлось пережить, продолжала писать, отдавая бумаге все пережитое:

• гражданскую войну поэтесса не одобряла, но больше поддерживала белогвардейцев. Эти события нашли отражение в сборнике «Лебединый стан», поэмах «Царь-девица», «На красном коне», «Егорушка» и романтических пьесах;
• Цветаева в эмиграции создала масштабные сочинения «Поэму Горы» и «Поэму Конца». Пронзительный цикл «Маяковскому» появился после самоубийства поэта. Большинство стихов этого периода не дождались публикации. Последним вышел сборник «После России», в который вошли сочинения, созданные еще до эмиграции.

За рубежом была высоко оценена проза Цветаевой, в которой она делилась воспоминаниями, связанными с российскими поэтами. В это время вышли в свет книги «Мой Пушкин», «Дом у Старого Пимена», «Мать и музыка».

Читайте также: Лев Толстой: биография писателя, жизнь, творчество

Марина Цветаева: личная жизнь, последние годы

Марина Цветаева, фото которой разных периодов отражают перемены в ее жизни, никогда не останавливалась на пути творческом. В ее богатом наследии, ставшем сегодня классикой, много стихов о любви. Кем же был муж Цветаевой?

В 1911 году во время крымского отдыха восходящая звезда встретила литератора Сергея Эфрона. Через полгода они поженились, вскоре родилась дочь Ариадна. Но супружеская жизнь оказалась непростой, в том числе из-за того, насколько увлекающейся была Марина Цветаева. Биография поэтессы после замужества связана с именами:

• великого русского поэта Бориса Пастернака. Эти отношения длились практически десятилетие и не были прерваны даже эмиграцией;
• юриста и скульптора Константина Родзевича. С ним Марина познакомилась в Праге, посвятила возлюбленному «Поэму Горы». Спустя полгода Цветаева сама поставила точку в романе, вызвавшись помочь невесте Константина с выбором свадебного платья;
• поэтессы и переводчицы Софии Парнок. Дамы познакомились в 1914 году, и вскоре между ними вспыхнул роман, который продлился два года. Возлюбленной посвящен цикл Марины «Подруга».

После расставания с Парнок Марина воссоединилась с супругом и спустя год родила дочь Ирину. Революция в стране, побег мужа за рубеж, бедность и скитания — такова дальнейшая жизнь поэтессы. Когда трехлетняя Ира погибла от голода, Марина Ивановна с Ариадной уехала в к мужу в Чехию.

В Праге в 1925 году у пары родился сын Георгий. Хрупкий и болезненный мальчик, Мур, как его называла мама, погиб на фронтах Второй мировой войны в 1944 году. Но об этом не узнала Цветаева. Эмиграция оказалась для поэтессы и ее родных непосильным испытанием.

Вчетвером они жили на гонорары Марины Ивановны за публикации, а также на скромные доходы от шитья Ариадны. По словам самой Цветаевой, это было замедленное умирание от голода, а не жизнь. После долгих споров и обсуждений семья решила обратиться к правительству СССР с просьбой о возвращении на родину:

• В 1937 году Ариадна получила разрешение на въезд.
• Спустя некоторое время в Москву перебрался Сергей Эфрон, а вслед за ним отправилась и Марина с Георгием.

Фото: ru.m.wikipedia.org: UGC

Однако семью ожидала трагедия: НКВД арестовало дочь и мужа поэтессы. Ариадну после 15 лет ссылок и лагерей оправдали, а вот Эфрон был расстрелян в октябре 1941 года.

Но и об этом Марине Цветаевой узнать не довелось. С началом Второй мировой войны вместе с сыном она эвакуировалась в город Елабуга. Для получения временной прописки 28 августа 1941 года написала заявление, чтобы устроиться посудомойкой. Но спустя три дня она покончила с собой.

Во время сборов в эвакуацию упаковывать вещи Марине помогал Борис Пастернак. Поэт радовался, что достал отличную веревку для этих целей, и пошутил, что на ней даже повеситься можно — выдержит. Говорят, что именно ее Марина Ивановна и использовала, чтобы свести счеты с жизнью. Похоронили поэтессу в Елабуге, место погребения осталось невыясненным.

Уникальная, необычная, пронзительная — все это Цветаева. Биография великой поэтессы удивляет, одновременно и восхищает, и ужасает. Быть может, именно столь бурная и сложная жизнь стала источником ее вдохновения. Так или иначе, ее произведения бессмертны.

Читайте также: Куприн: биография писателя, творчество

Оригинал статьи: https://www.nur.kz/family/school/1860663-cvetaeva-biografia-licnaa-zizn-tvorcestvo/

Марина Цветаева: свидетель ужасов тоталитарной власти

• Для моих стихов, написанных так рано
• На мои стихи, написанные так рано
• То, что я даже не знал, что я поэт,
• Бросились, как капли из фонтана,
• Как искры от ракет,

• Это взорвалось, как крошечные черти,
• В святилище сна и ладана,
• За стихи о юности и смерти
• — За мои непрочитанные стихи!

• По пыльным книжным магазинам,
• Где их никто никогда не покупает!
• На стихи мои, как вина драгоценные,
• Придет время.

• Поэма для Блока (1)
• Твое имя — птица в моей руке,
• кусок льда у меня на языке.
• Быстрое раскрытие губ.
• Ваше имя — пять букв.
• Мяч, пойманный в полете,
• серебряный колокольчик во рту.
• Камень, брошенный в тихое озеро
• — это звучание вашего имени.
• Легкий стук копыт ночью
• — ваше имя.
• Твое имя в моем храме
• — пронзительный щелчок взведенного пистолета.
• Ваше имя — невозможно —
• поцелуй в глаза,
• озноб закрытых век.
• Твое имя — поцелуй снега.
• Голубой глоток ледяной родниковой воды.
• С твоим именем — сон углубляется.

Цветаева Марина Александровна

Марина Цветаева (1892–1941) — русская поэтесса, считающаяся одним из величайших русских писателей ХХ века. Свидетельница русской революции и угнетения, вызванного приходом к власти Советского Союза, Цветаева воочию увидела ужасы тоталитарного правления. Через пять лет после революции Цветаева покинула Россию, живя в Париже, Берлине и Праге во все более бедных условиях. В 1939 году она вернулась в Россию со своей семьей, после чего ее муж и дочь были арестованы государством по надуманным обвинениям в шпионаже, что привело к казни ее мужа. Спустя три года Цветаева покончила с собой. Она была признана в первую очередь как лирический поэт, так что даже в ее повествовательных стихах лирический элемент остается неизменным. Как заметил другой русский поэт Иосиф Бродский, ее стихи свидетельствовали о ее временах не в том, что она говорила, а в том, как она воплотила те времена в своих произведениях: «Цветаева — уникальный случай, в котором важнейший духовный опыт эпохи … служил не как объект выражения, но как средство, с помощью которого он был преобразован в материал искусства.”

«

о Москве в год чумы», стихи Марины Цветаевой в переводе с русского Кристофера Уайта — «На дамбе

»

Марина Цветаева (1892-1941) опубликовала свою первую книгу стихов, Вечерний альбом, в возрасте 18 лет в 1910 году. Хотя ее вторая книга, Mileposts, появилась в 1921 году, она не включала большинство стихов, написанных в промежуточный период, «возможно, самые продуктивные [годы] за всю ее карьеру», по словам ее последнего переводчика Кристофера Уайта.« Москва в год чумы» «» собрано 178 таких произведений: короткие лирические стихотворения, отрывки и эпиграммы. Многие из них никогда не были переведены на английский язык.

Ее продуктивность в течение этого десятилетия тем более поразительна в свете тех условий, в которых она находилась. Когда 24 октября 1917 года в Петрограде разразился большевистский переворот, Цветаева была в Крыму. Отстраненная от политики по темпераменту, она помчалась в Москву, где ее муж Сергей Эфрон воевал на улице против восстания.Вскоре он ушел с контрреволюционными силами. Цветаева выросла с преимуществами жизни среднего класса, но теперь она и две ее маленькие дочери оказались в бедном городе с небольшими деньгами, едой и топливом.

Виктория Швейцер, биограф Цветаевой, отмечает, что поэт считал, что революция «выявила на поверхность все плохое и темное в душах людей, что за благовидными большевистскими лозунгами скрывается ложь и жестокость, и они оказали на Цветаеву такое же сильное влияние, как и ощущения голода, холода и страха. Это мир, к которому она обращается в первой части «Памяти А.А. Стахович »:

Не закрывание пекарен семью замками
и не обледенение печей отправили
вас, дворянин России,
в могилу с идеальной осанкой и величавой походкой!

Судьба пошла своим чередом. Старый мир пылал.
Придворным приходилось рубить дрова. Толпа
Была на пике… В окрестностях
Еще можно было дышать восемнадцатым веком.

Толпа сорвала крыши с дворцов
Чтобы заполучить то, к чему стремилась, а
Среди всеобщей разрухи вы
Обучили молодых людей основам, тенуэ и бонтонам

Ее реакция на события не понравилась Осипу Мандельштаму, с которым она была близка в 1916 году.Он обвинял ее стихи в «безвкусице и исторической лживости», отдавая предпочтение поэзии, предлагающей философские объяснения гражданской войны в России. (Эссе Цветаевой «Поэты с историей и поэты без истории» доказывает, что ее историческое мышление было столь же острым, как и у Мандельштама. ) Но Уайт отмечает, что, хотя Цветаева изображала суровость московской жизни в своих стихах, она руководствовалась «моментами абсолютного пронизывающее счастье », — дикая и смелая настойчивость в том, чтобы смотреть на вещи на ее собственных условиях. Он цитирует ее записную книжку:

Лишения могут показаться бесконечно уютными, этакой мечтой.Сейчас живу именно так: одно стихотворение — чердак! — небо рядом, вместе с детьми, игрушки Ирины, алинские книжки — самовар, топор, корзина с картошкой — вот главные действующие лица пьесы жизни! Мои книги, мои записи, лужа под протекающей крышей или солнечный луч, разливающийся по комнате — это вне времени, это может быть любое время и любое место — вечное присутствует: мать и дети, поэт и чердак.

Она также написала: «В 1919 году людей ничто не удивляет: подходящее время для меня, чтобы быть живым… Я обожаю 1919 год, потому что я играю в него.Это подразумеваемое, если не преобладающее чувство в большинстве стихов о чуме. Как говорит Уайт: «Ей удалось, так сказать, созерцать жизнь в год чумы не с того конца телескопа, раскрыть ее символическое, образцовое качество». Она «играла» в создании или восприятии ауры отчаяния. Кроме того, она писала пьесы и наблюдала за их постановкой. Вы можете услышать изобилие в двадцать третьей части «Playacting» (ниже):

Несмотря на свою уникальность, солнце светит шествием через каждый город.
Солнце принадлежит мне. Я не собираюсь отказываться от

Час, луч, взгляд кому угодно.
Да погибнут города в бесконечной ночи!

Это в моих руках! Просто позволь ему продолжать вращаться!
Не обожгу ли я руки, губы и сердце!

Заблудилась в вечной ночи… Мчусь с ее рельсов.
Я тебя, солнышко, никому не отдам!

Затем в 1920 году ее дочь Ирина умерла от недоедания в детском доме. Годы чумы закончились в 1922 году поражением Белой армии, в которой служил Ефрон.Три тома Цветаевой были опубликованы в том году в России, когда события вынудили ее уехать в Берлин, где она присоединилась к Эфрону. Прожив в Праге три года, она переехала в Париж, где оставалась до 1941 года и своего судьбоносного возвращения в Советский Союз.

В годы чумы ее полутораэтажная квартира превратилась, по ее словам, в «кораблекрушение». Приехали коммунисты и затолкали ее в отдельную комнату. Цветаева написала в своей записной книжке (цитата Швейцера): «Мои жестокосердные друзья! Если бы только вместо того, чтобы угостить меня выпечкой за вашим чайным столом, вы дали бы мне завтра утром кусочек хлеба.Но это моя собственная вина. Я слишком много смеюсь, когда нахожусь в компании. И вообще, когда ты выйдешь из комнаты, я украду твой хлеб.

В январе 1920 года она написала эту короткую лирику:

Рожденный распутством и разлукой,
Я протягиваю руки ко всем.

Дергая ресницами, я дергаю
за край всех пальто юношей.

Раздается голос: Мариула, вперед!
И я всех отталкиваю.

[Опубликовано Archipelago Books 12 августа 2015 г.180 страниц, 18 долларов США в мягкой обложке]

Марина Цветаева: Суть поэзии

Описание

Марина Цветаева: Essential Poetry включает переводы Михаила М. Найдана и Славы И. Ястремского лирических стихов из всех опубликованных сборников великой русской поэтессы-модерниста Марины Цветаевой из всех периодов ее жизни. Также в него вошли переводы двух шедевров Цветаевой в жанре длинного стихотворения: «Поэма конца» и «Поэма горы.«Сборник стремится представить лучшее из поэзии Цветаевой в одном небольшом сборнике и дать репрезентативный обзор высокого искусства Цветаевой и развития различных поэтических стилей на протяжении ее творческой жизни. В этот том также включены вступительное слово выдающейся американской поэтессы Тесс Галлахер, введение переводчика и обширные примечания.

С введением переводчика и специальным приглашением поэта Тесс Галлахер.

Автор

Трагическая фигура русской литературы, Марина Цветаева наряду со своими выдающимися современниками Анной Ахматовой, Осипом Мандельштамом и Борисом Пастернаком считается одним из величайших русских поэтов. В 1910 году она опубликовала свой первый сборник интимных лирических стихов под названием « Evening Album » на собственные деньги для финансирования проекта; Книга была тепло принята рядом выдающихся поэтов, которым довелось ее рецензировать. Она опубликовала свой второй сборник, Magic Lantern , в 1912 году и сборник произведений из первых двух сборников, From Two Books , в 1913 году. Можно сказать, что эти публикации ознаменовали ее первые годы в поэзии. За этим последовал период ее зрелости, который должен был быть омрачен бурными романтическими связями и деторождением в жизни Цветаевой, а также периодом больших социальных потрясений в старой России, которые оказали огромное влияние на ее семью. Несмотря на тяжелые трудности, творческий потенциал Цветаевой только увеличился в годы Гражданской войны в России, с 1917 по 1922 год.

После эмиграции в Европу Цветаева продолжала писать стихи, но постепенно сместила акцент на творческие литературные очерки и мемуары в прозе. Еще одним важным творческим выходом для нее была обширная переписка с крупными поэтами, такими как Борис Пастернак и Райнер Мари Рильке. Находясь в Париже, муж Цветаевой Сергей Эфрон стал членом евразийской организации, которая способствовала возвращению русских эмигрантов в СССР. Будучи замешанным в заговоре с целью убийства бывшего советского агента и перебежчика Игнаса Рейсса, Эфрон бежал сначала в Испанию, а затем обратно в СССР.Цветаева последовала за мужем в Советский Союз со своей семьей, где Ефрон был казнен за шпионаж, а ее дочь Ариадна была приговорена к длительному тюремному заключению в сталинском ГУЛАГе по тому же обвинению.

Подтверждения и обзорные цитаты

«Этот перевод отражает безудержную страсть, пронизывающую поэзию Цветаевой, и раскрывает сложность ее стихов». Savannah Whaley, Russia Beyond The Headlines

Поцелуй и скажи, Марина Цветаева

Из письма Марины Цветаевой Борису Пастернаку в 1927 году.Цветаева (1892–1941) была поэтессой. Письмо было включено в февральский выпуск PN Review. Перевод с русского Кристофера Уайта.

Милый Борис,

Вот история искушения. Это уходит корнями в далекую глубину Москвы, когда мне было пятнадцать. Она была самой красивой из всех девочек, которые ходили в среднюю школу, настолько красивой, что это было больно. Она была на год младше меня, и когда мы прошли по коридору, я не мог оторвать от нее глаз.За год, в течение которого мы встречались каждый день, я не сказал ей ни слова. 1918–1919 гг. Любовь. Обида. (Облака над экраном.) 1925, Париж. Три дня с тех пор, как я приехал. Мне было отправлено письмо на номер The Latest News, . «Марина! Наверное, ты меня не вспомнишь. Я учился с тобой в средней школе, ты мне нравился, но боялся »и так далее. Я отвечаю. И так далее. И так далее. Болеет, лечится. Девять встреч за два года. Однажды я зашел к ней в тесную квартиру у Порт-де-Пасси, на фоне некачественной мебели, ни для чего не было места, с ее мамой, веселой и красивой.Этим летом я был у нее дважды, в санатории. Разговор о неестественной литературе сквозь бездну этих букв. Об этом и о том. 1927 год, месяц назад. Час дня. Стук в дверь. Леди. Я: «Какая прелесть! Пожалуйста, пойдем в мою комнату. «Но где твоя комната?» Низкий приглушенный голос. Мех, щеки горят, она еле дышит, потому что путь от вокзала до того места, где мы живем, идет в гору, а дальше лестница, и из двух легких у нее остается только тусклый полумесяц.Все израсходовано. Шахматы, гости, перекус. Решаем вместе прогуляться. Ну наша улица почти не залазит. Я представляю, как это должно быть для нее, мы оба тяжело дышим. Возвращаясь назад, я с горечью думаю о лестнице. И в тот момент, когда мы входим в дверь: «Могу я лечь сейчас?» Она ложится на мою потрепанную, похожую на мышь кушетку, красивая, молодая (никогда не скажешь, что ей было тридцать два, больше двадцати двух). Она ничего не говорит. Смотрит по сторонам. Я хочу положить свою работу к столу, она останавливает меня движением головы, век, себя.Я сажусь. Побуждаемый всем, что есть в комнате, я беру ее за руку. Рука жаждет руки (одна берет ее, другая касается ее волос), я наклоняюсь, мысленно: «Мириады». И полностью осознавая преступление, которое я совершаю — прямо в самое сердце ее инфекции. В полном сознании.

Борис! Сопротивление этого рта сильно отличалось от других. И с каким позором он уступил. Мой первый искренний поцелуй. И, возможно, ее желание. Борис, я поцеловал смерть. Мое желание все компенсировать во имя жизни.Сама жизнь поцеловала смерть. Борис, каждый поцелуй должен быть таким, не на жизнь, а на смерть, с полным осознанием цены и цены.

Письмо Амазонке — Марина Цветаева | Полная остановка

[Гадкий утенок Пресс; 2016]

Тр. Авторы: Адора Филлипс и Гаэль Коган,

Марина Цветаева, известная русская и советская поэтесса, пережила русскую революцию 1905 года, стала свидетельницей битвы своего мужа на стороне Белой армии и потерпела поражение после революции 1917 года, потеряла одну из своих дочерей от голода в 1920 году и бежала в Париж. с тем, что осталось от ее семьи в 1922 году.Там Цветаева познакомилась с Натали Клиффорд Барни через салон Barney’s Paris.

В этом году Ugly Duckling Presse выпускает первый английский перевод эссе Цветаевой « Письмо к Амазонке» , первоначально написанное через десять лет после бегства в Париж. Эссе — ответ Цветаевой на книгу Барни « Pensees d’une Amazone» («Мысли амазонки») . В нем Цветаева исследует влияние сексуальности женщины на ее жизненный путь. Она реагирует на восхваление Барни лесбиянства в основном через призму своего собственного опыта в гомосексуальных отношениях и своим печальным возвращением к гетеросексуальным отношениям.

Как пишет Кэтрин Чепиела во введении к Письмо к Амазонке , Натали Клиффорд Барни работает «прямо, уверенно и даже радостно, принимая лесбиянство вопреки социальным нормам и властям». Барни был богатым американским эмигрантом, который предпочитал интеллектуальную арену Парижа арене Штатов. Она также искала и нашла более широкое признание своей сексуальности, которую она всем сердцем приняла (во введении Сиепела называет ее одной из «наименее страдающих» лесбиянок того времени).За десятилетия до этого Барни почувствовал и поддержал необходимость поощрять и восхвалять женское литературное творчество. В 2016 году Елена Ферранте подчеркивает необходимость в женском каноне, основанном на его собственных достоинствах и отдельно от правил и традиций, регулирующих в основном западный, белый и мужской литературный канон. Барни ввел такую ​​практику почти век назад. Хотя ее парижский салон, несомненно, был привилегированным местом, он также был средством непосредственного покровительства писателям-женщинам, включая Джуну Барнс.Беззастенчивая и восторженная поддержка Барни женской работы в сочетании с ее склонностью персонализировать мужчин-писателей так, как были (и продолжают быть) персонализированными женщинами, твердо поставили ее в авангард, работая над установлением женского литературного канона.

Ответ Цветаевой не касается книги Барни в целом. Эссе — попытка Цветаевой указать на то, что она считает огромным слепым пятном в ярком изображении лесбиянства Барни в книге « Мысли об амазонке» . Главный аргумент Цветаевой заключается в том, что две влюбленные женщины неизбежно разойдутся, если одна хочет ребенка от другой, но пара не может зачать ребенка естественным путем.Это неизбежная «гибель», с которой сталкиваются любые лесбийские отношения.

Цветаева, как известно, сложно перевести. Ее стихи на русском языке обыгрывают народные песни с изобретательностью, которую трудно передать на другие языки. Цветаева также писала и переводила с французского и немецкого языков. Адора Филлипс и Гаэль Коган проделали замечательную работу по переводу Цветаевой с французского на английский. Здесь сохранилось впечатляющее звучание Цветаевой с использованием фрагментов и длинных тире. Эссе спело обалденной фразеологией Цветаевой («Сладость ступить ногой на сердце»).К сожалению, аргумент Цветаевой глубоко ошибочен.

Невероятно узкое определение Цветаевой того, что представляет собой «нормальная» лесбиянка, ее ограниченные представления о необходимости биологического материнства и важности материнства для «нормальной» женщины — все это приводит к тому, что эссе считается устаревшим. Примеры, приведенные Цветаевой в качестве подкрепляющего аргумента, почти исключительно анекдотичны и основаны на ее романе с Парноком.

Во введении к эссе Цепиела утверждает, что пары геев и лесбиянок, борющиеся за право иметь собственных детей, могут отождествлять себя с некоторыми аргументами Цветаевой. Сомнительно. Это эссе — защита одаренной буржуазной поэтессы относительно того, почему она не может продолжать роман со своим любовником-лесбиянкой. Это эссе о выборе , что является признаком привилегии. Цветаева взвешивает влияние гетеросексуального и гомосексуального союза для женщины на жизнь женщины, а именно на ее собственную.

Специфика этого рокового препятствия на пути лесбийской любви подробно перечислена с подробностями, почти целиком взятыми из двухлетнего романа Цветаевой с Софией Парнок, которую часто довольно шутливо называют «русским Сафо».Этот страстный и взаимно плодотворный роман произошел за двадцать лет до того, как Цветаева написала эссе. Учитывая в высшей степени анекдотический характер аргумента Цветаевой, будет справедливо спросить, как ее отношения с Парнок повлияли на письмо Письмо к амазонке .

Цветаева не возражает против лесбийской любви — напротив, она превозносит ее. Она описывает лесбийский роман на его ранних стадиях языком, напоминающим прошлое и повторяющееся русское представление о лесбиянстве как нарциссизме:

Итак, молодая улыбчивая девушка, которая не хочет, чтобы в ее теле был посторонний, которая не хочет иметь ничего общего с ним и с его, которая хочет только то, что мое , встречает на повороте дороги. другой я, a она, , которого ей не нужно бояться, от которого ей не нужно защищаться, потому что другой не может причинить ей вред, поскольку один не может (по крайней мере, в молодости) причинить себе вред.

Любовь между женщинами она рассматривает положительно. Ее аргумент состоит в том, что жестокость природы, которая не позволяет женщине напрямую оплодотворить другую женщину, обрекает любой союз между «нормальными» лесбиянками. Цветаева определяет нормальную лесбиянку через исключение. Она исключает из своего определения следующие исключения: женщина нематериального происхождения; молодой, развратный, мелкий любитель удовольствий; заблудшая душа, ищущая в любви душу; тот, кто любит самоотверженно; и женщина не может забеременеть.Любой, кто остался после этого отсеивания и без того узкого слоя населения, представляет собой нормальную гомосексуальную женщину.

А для этой нормальной лесбиянки Цветаева пишет: «Невозможно устоять не перед соблазном мужчины, а перед потребностью в ребенке. . . Потому что, даже если бы однажды у нас был ребенок , без него , у нас никогда не было бы ее ребенка, маленького тебя, которого нужно любить ».

То, что происходит, может быть истолковано как выбор Цветаевой ретроспективно объяснить и защитить свой выбор вернуться к мужу Сергею Эфрону.У нее был один ребенок с ним во время романа (ее дочь Адриадна, которая была достаточно взрослой в то время, чтобы вспомнить, как проводила время с ее матерью и Парноком). После возвращения к Ефрону у Цветаевой родилось еще двое детей.

Жизнь, которую она построила как жена и мать, не описана в очерке, но ее работа на протяжении всей жизни неоднократно подчеркивает важность женственности и материнства для Цветаевой. Вместо того, чтобы описывать свою собственную, наполненную материнской жизнью жизнь, Цветаева вместо этого предпочитает показать в эссе мрачный портрет другой жизни: пожилой лесбиянки, одинокой и обреченной по своему выбору состариться в одиночестве.

Другой! Давай подумаем о ней. Остров. Вечно изолированный. . . Вечно проигрывать единственную игру, которая имеет значение — единственную игру, которая существует. Ненавистные. Изгнанный. Проклятый.

В другом отрывке Цветаева отмечает, что, хотя теоретически женщина может оставить и лесбиянку-любовницу, и бесплодного мужчину из-за той же неспособности обеспечить ребенка, случаи по сути разные.

Исключительный случай [бесплодный мужчина] нельзя сравнивать с законом без исключения.Вся раса, все дело, все дело в целом осуждено, когда женщины любят друг друга.

Оставить бесплодного мужчину ради его плодовитого брата — это не то же самое, что оставить вечно бесплодную любовь вечно плодородному врагу. В первом случае я прощаюсь с мужчиной; в последнем — всей расе, всему делу, всем женщинам в одном лице.

Изменить только объект. Чтобы изменить берега и миры.

Цветаева хочет верить, что не рассталась с Парноком.Она рассталась с женщинами, и точка. Но за обширным и несколько защитным объяснением своих действий Цветаевой скрывается скрытое сожаление.

Эссе также предлагает поэтическую защиту репрессий. Цветаева хвалит сдерживание себя, утверждая, что для подавления требуется больше энергии и силы, чем для изгнания.

. . . управление силой требует гораздо больших усилий, чем ее высвобождение, а для этого совсем не требуется никаких усилий. В этом смысле вся естественная активность пассивна, в то время как вся желаемая пассивность активна (излияние — выносливость, подавление — действие).Что сложнее: удержать лошадь или дать ей бежать?

Кого на самом деле пытается убедить Цветаева? Натали Клиффорд Барни непоколебима в своей любви к лесбиянству — конечно, Цветаева ее не убеждает. Парнок мертв к концу эссе. Цветаева пытается убедить себя в этом. Тот факт, что она излагает такое дело в течение двух лет, через двадцать лет после закрытия романа, отмечает силу ее времени с Парноком.

Эссе, подходящее к концу, предлагает читателю изображение горы.

Роковое и естественное стремление горы к долине, ручей к озеру.

К вечеру гора полностью отступает к своей вершине. Когда наступает ночь, это пик. Кажется, что его потоки текут в обратном направлении. Ночью она берет себя в руки.

Здесь «фатальная и естественная тенденция» — это пожизненное лесбиянство и, по аргументации Цветаевой, его одинокое бездетность. Лесбиянство — это движение вниз — «гора за долиной».Но Цветаева «берет себя в руки», чтобы течь назад, вверх, гора возвращается в правильное состояние.

Гора — повторяющийся личный символ Цветаевой. В 1926 году Цветаева написала Борису Пастернаку о своем явном дискомфорте по отношению к океану и о предпочтении горы. В этом письме она, возможно, дает нам невольное понимание мыслей, которые могут частично пролить свет на Letter to the Amazon .

Но вот что, Борис: я не люблю море.Не могу этого вынести. Огромный простор и не по чему ходить — это одно. В постоянном движении, и я могу только смотреть — это другое. . . А море ночью? — холодный, устрашающий, невидимый, нелюбящий, наполненный собой. . . Море никогда не кажется холодным, — холодным — все его ужасные особенности. Они его суть. . . Чудовищное блюдце . Квартира, Борис. Огромная колыбель с плоским дном, каждую минуту выкидывающая младенца (корабль). Его нельзя ласкать (слишком влажно).Ему нельзя поклоняться (слишком ужасно). . . .Море — это диктатура, Борис.

Гора — это бездна. У горы много сторон. . . На горе есть ручьи, гнезда, игры. Гора — это прежде всего то, что я стою на , Борис. Моя точная стоимость.

Гетеронормативный жизненный выбор Цветаевой — ее стабильность? Море непостоянно, неустойчиво, холодно. Не только бездетный, но и «выкидывающий ребенок». . . каждую минуту.»

Цветаева утверждает, что для подавления требуется больше энергии, чем для изгнания чувств.Она предпочитает ребенка любовнику, который не может родить ее.