«Майн кампф». Самая опасная книга в мире?

• Фиона Макдональд
• BBC Culture

4 жовтня 2015

Книга Адольфа Гитлера Mein Kampf («Моя борьба») перестает быть объектом авторского права в Германии 31 декабря 2015 года. Что произойдет после того, когда власти утратят возможность контролировать публикацию и распространение этого текста? Корреспондент BBC Culture рассказывает, как авторы новой программы на радио BBC проанализировали возможные последствия.

«Они хотели заменить Библию», — эти слова шепотом произносит в тишине государственной библиотеки федеральной земли Бавария эксперт по редким книгам Штефан Келльнер. Он рассказывает, как нацисты превратили бессвязную и неудобочитаемую писанину — наполовину мемуары, наполовину набор пропагандистских лозунгов — в краеугольный камень идеологии Третьего рейха.

Как только Бавария перестанет быть обладателем авторских прав на «Майн кампф», теоретически любой желающий сможет осуществить собственное издание книги. Авторы передачи радиостанции BBC Radio 4 постарались ответить на вопрос, что могут сделать власти Баварии и Германии, чтобы свести к минимуму ущерб обществу от распространения наиболее одиозной книги в мире.

Продюсер передачи «Напечатать или сжечь?», которая вышла в эфир 14 января, говорит, что «Майн кампф» по-прежнему остается опасным текстом. «Вся история Гитлера – это история его недооценки, к тому же люди недооценили и его книгу», — полагает Джон Мерфи, чей дед осуществил первый полный перевод книги на английский язык в 1936 году.

«Есть весомые основания воспринимать ее серьезно, поскольку она дает обширные возможности для различных толкований. Хотя Гитлер написал ее в 1920-е годы, многое из того, о чем он говорил в ней, он выполнил. Если бы люди своевременно обратили на нее внимание, вероятно, они смогли бы распознать таящуюся в ней угрозу», — думает Мерфи.

(Джон Мерфи рассказал почти детективную историю перевода книги его дедом Джеймсом Мерфи на сайте BBC. Дед работал журналистом в Германии с конца 1920-х годов. Не будучи сторонником нацизма, он считал нужным познакомить англоязычную публику с идеологией Гитлера. Джеймсу Мерфи не были чужды и меркантильные соображения. Одно время проект по переводу пользовался поддержкой нацистского министра пропаганды Йозефа Геббельса, который позднее охладел к нему. Перевод остался в Германии, когда Джеймс уехал в Англию. Власти рейха не позволили ему вернуться. В Германию поехала его жена Мери, которой удалось получить копию книги, хранившуюся у одной из секретарш ее мужа. «Майн кампф» печаталась на английском языке в Британии вплоть до 1942 года, когда немцы разбомбили типографию в ходе авианалета. Перевод Джеймса Мерфи редактировала Грета Лорке, которая во время войны работала вместе с мужем Адамом, позже казненным нацистами, в подпольной организации «Красная капелла». Джеймс Мерфи заочно вел соревнование с американцами, которые готовили свою версию перевода книги Гитлера на английский язык. Именно американский перевод стал каноническим. – Ред.)

Свадебный подарок

Гитлер начал писать (биографы утверждают, что он диктовал ее своим подельникам-нацистам Эмилю Морису и Рудольфу Гессу. – Ред.) в тюрьме города Ландсберг после провала «Пивного путча» 1923 года. В ней он изложил свои расистские и антисемитские взгляды. После прихода Гитлера к власти десять лет спустя его книга стала «священным писанием» нацистов. Ее суммарный тираж в Германии составил 12 млн. экземпляров. В качестве свадебного подарка власти вручали ее новобрачным, а роскошные издания с золотым обрезом хранились на почетных местах в домах нацистских бонз.

Автор фото, Getty

Підпис до фото,

В качестве свадебного подарка власти Третьего рейха вручали книгу новобрачным

В конце Второй мировой войны, когда американские войска вошли в Мюнхен, и в их руках оказалось «Издательство Франца Эйхера» (Franz-Eher-Verlag), владевшее правами на книгу Гитлера. Права на «Майн кампф» и прочее наследие фюрера отошли к властям Баварии. Они следили за тем, чтобы книга перепечатывалась в Германии только при особых обстоятельствах. По мере того, как приближается декабрь 2015 года, когда истекает срок действия авторских прав, разворачиваются все более яростные дебаты о том, как ограничить возможность бесконтрольной публикации книги всем, кому заблагорассудится.

«Баварцы пользовались авторским правом, чтобы контролировать повторные издания «Майн кампф», однако этому контролю приходит конец. И что же будет тогда? – задается вопросом Джон Мерфи. – Эта книга по-прежнему опасна. Существуют проблемы с неонацистами. Кроме того, существует проблема ее неверной интерпретации, если не рассматривать ее вне контекста».

Самоучитель?

Некоторые выражают сомнения в том, что у кого-либо возникнет желание печатать ее. Как писала Салли Макгрейн, журналист из Берлина, в статье «Обезвредить «Майн Кампф», опубликованной летом 2014 года в журнале New Yorker, «маловероятно, чтобы большинство немцев раскрыло бы эту книгу. Она полна напыщенных речений, смысл которых трудно уловить, исторической мелочевки, мутных идеологических хитросплетений. В равной степени неонацисты и серьезные историки избегают ее».

Автор фото, Getty

Підпис до фото,

Не везде на книге Гитлера лежит строгий запрет: на этом снимке ее свободно продают на одной из каирских улиц

И в то же время книга приобрела популярность в Индии в среде политиков-индуистов с националистическими наклонностями. «Она считается весьма значительной книгой-самоучителем, — сказал в интервью BBC Атрайи Сен, который читает лекции по современным религиозным течениям и конфликтам в университете Манчестера в Англии. — Если изъять из нее элемент антисемитизма, она станет книгой о маленьком человеке, который, сидя в тюрьме, мечтал о завоевании мира, а затем приступил к осуществлению этой мечты».

Тех, кто выступает против повторной публикации книги, больше всего тревожит именно перспектива вырывания ее из исторического, политического и идеологического контекста. Людвиг Унгер, представитель министерства образования и культуры Баварии, сказал в передаче «Напечатать или сжечь?»: «Результатом публикации этой книги стало убийство миллионов людей, миллионы подверглись насилию, по огромным территориям прокатилась война. Об этом необходимо помнить, а это возможно в том случае, если определенные пассажи будут снабжены соответствующими критическими комментариями историков».

Демифологизировать книгу

Когда истечет срок действия авторского права, Институт современной истории в Мюнхене планирует выпустить новое издание «Майн кампф», в котором оригинальный текст будет сопровождаться последовательными комментариями, указывающими на пропуски и искажения правды. Некоторые жертвы нацизма выступают против такого подхода. Правительство Баварии отказалось от объявленной ранее поддержки проекта, подвергшись критике со стороны людей, переживших Холокост.

(О ходе общественной дискуссии вокруг «Майн кампф» сайт института информирует посетителей на специальной странице. Проект публикации преследует три основные цели. Во-первых, демифологизировать книгу, которая является историческим документом. Во-вторых, осуществить научное издание книги с привлечением специалистов в области германистики, генетики, иудаики, японистики, искусствоведения, экономики и педагогики. Третья цель — с помощью научного издания воспрепятствовать любым злоупотреблениям, как идеологическим и пропагандистским, так и коммерческим. –

Ред.)

Замалчивать книгу и ее содержание – не лучшая тактика, полагает колумнист New York Times Питер Росс Рейндж. «Прививка против бациллы нацизма окажется более эффективной, если ее произвести путем непосредственного столкновения молодого поколения со словами самого Гитлера. Это лучше, чем продолжать поносить его трактат, окутав вуалью запретности», — написал он летом 2014 года в колонке, озаглавленной «Должны ли немцы читать «Майн кампф»?

Джон Мерфи признает, что глобальный запрет книги невозможен. «Речь скорее идет о точке зрения баварских властей, чем о способности контролировать процесс. Они должны занять определенную позицию, даже если в современном мире они не смогут помешать людям получить доступ к книге».

Ведущий передачи «Напечатать или сжечь?» Крис Баулби утверждает, что символические жесты по-прежнему имеют смысл. После истечения срока действия авторского права земельные власти Баварии намерены преследовать по закону тех, кто попытается разжигать расовую ненависть. «С нашей точки зрения, идеология Гитлера подпадает под определение разжигания ненависти, — говорит Людвиг Унгер. – Это опасная книга в неверных руках».

Прочитать оригинал этой статьина английском языке вы можете на сайте BBC Culture.

Майн кайф: как Гитлер наркотиками злоупотреблял

• Истории

Кокаин, морфин, метамфетамин — ты даже не представляешь, какие оргии на самом деле творились в бункерах нацистской Германии! Что и в каких количествах не следует употреблять, чтобы не сделаться злобным Гитлером, расскажет тебе эта статья.

17 января 20175

Июль 1943 года. Ставка Гитлера «Вольфсшанце». Знаменитый бункер неподалеку от прусского городка Растенбург, откуда, по сути, велась война. Фюрер жил здесь практически безвылазно с 1941 по 1944 год. Мрачное место: погребенная под двухметровым слоем бетона череда тесных комнат. Даже физически в окружении этих сырых бетонных стен, где вентиляторы гоняли затхлый воздух, было очень тяжело находиться. Генералы, жившие в ставке, жаловались на постоянно влажную одежду и постельное белье, на плесень, которая обосновалась на всех поверхностях. Однако Гитлеру, казалось, нравилась густая нездоровая атмосфера внутри бункера.

Норман Олер, автор книги «Третий рейх на наркотиках», находит этому вполне медицинское объяснение: личный врач Гитлера Теодор Морелль путем ежедневных инъекций держал своего пациента в таком измененном состоянии сознания, что мизантропия и агорафобия — только самые безобидные из возможных побочных явлений. В июле 1943 года из-за перманентно ухудшавшегося состояния здоровья «пациента А» доктор Морелль начал помимо витаминов, гормонов и стероидов вводить Гитлеру вещество под названием «юкодал» — искусственный опиат. Это препарат, мгновенно повышающий общий тонус, внушающий само­уверенность и вызывающий очень быстрое привыкание. Именно после этих инъекций естественная харизма фюрера окончательно сменилась химической эйфорией, и расплата за нее была страшной. Как же это произошло?

Добрый доктор

Гитлер и Морелль встретились в 1936 году на ужине у Генриха Гофмана, «имперского фотографа», который ранее лечил у модного врача мужскую деликатную болезнь. Фюрер любил разговоры о недомоганиях и диетах (он был строгим вегетарианцем) и вскоре уже рассказывал о своих проблемах с желудком. Диктатор жаловался, что никто не понимает, как его лечить (на самом деле врачи просто боялись применять кардинальные методы), в итоге ему прописывают голодовку, а от нее становится только хуже.

Морелль предложил помощь: он как раз недавно узнал о новых способах лечения пищеварения при помощи бактериальных препаратов. Также доктор умело расписал свои прогрессивные витаминные инъекции, которые якобы творят чудеса. О витаминах тогда мало что было известно. За витамины Морелль выдавал также гормональные препараты, которые колол половине берлинской богемы, актерам, политикам, преуспевающим коммерсантам. От клиентов, желавших улучшить самочувствие и увеличить «мужскую силу», отбоя не было. Внутривенный способ их введения гарантировал быстрый эффект. Ну а уж насчет инъекций доктор Морелль был большой мастер! Его «абсолютно безболезненные уколы» славились на весь Берлин — Теодор освоил это искусство, когда работал судовым врачом в тропиках. В общем, уже очень скоро Гитлер лично испробовал на себе «магический укрепляющий укол доктора Морелля» и пришел в полный восторг. Бактериальный препарат кардинально улучшил ситуацию с пищеварением, и вскоре фюрер записал Морелля на должность своего личного врача.

Это было началом деликатных, фактически созависимых отношений, которые устанавливаются между драгдилером и наркоманом. Уже очень скоро «витаминные» инъекции стали для Гитлера ежедневной процедурой. Перед каждым выступлением, перед каждым ответственным совещанием фюрер требовал, чтобы доктор ввел ему в вену укрепляющие препараты, и Морелль со своим чемоданчиком был тут как тут. Мы не знаем доподлинно, что именно находилось в шприце у «доброго доктора». Да, он подробнейшим образом документировал свои действия — видимо, опасаясь проверок, хотя уже очень скоро доктор достиг такого уровня доверия со стороны Гитлера, что имел карт-бланш на любые действия и возможность уничтожить любых врагов.

Если верить записям Морелля, он вводил Гитлеру витамины, глюкозу, экстракты различных растений, препараты на основе эндокринных желез животных, тестостерон — всего около 72 наименований. Этот коктейль был новым каждый день, однако до 1943 года никакие наркотические препараты в него не входили.

Фармакология фашизма

Сделаем небольшое лирическое отступление и признаем, что Германия 30-х годов прошлого века была удивительным местом. Именно тут был впервые синтезирован морфин (синтетический опиат), и с тех пор немецкая фармакология шла вперед семимильными шагами. Впрочем, вся планета в те годы была странным и удивительным местом, где кокаин совершенно легально входил в состав детской микстуры от кашля, а героин использовали для анестезии. Кокаин и героин продавались в аптеках даже без рецепта и, естественно, использовались не только в лечебных, но и в развлекательных целях. Кокаинисты и морфинисты были таким же обычным явлением в послевоенной Европе, как курильщики и алкоголики в наши дни.

Германия, лишившаяся доступа к колониальным товарам в ходе Первой мировой, прилагала все усилия для того, чтобы компенсировать этот недостаток с помощью химии. Как свидетельствуют записи из берлинских архивов, синтетические опиаты немецкой фирмы «Мерк» были признаны веществами высшего качества, так что на рынке постоянно появлялись подделки под них. Вскоре немецкая химическая промышленность выпустила еще один высококлассный продукт — таблетки первитин, повышающие тонус. Это был первый метамфетамин — вещество, известное в наше время под названием «кристаллический мет» (то самое, которое Уолтер Уайт синтезирует в сериале «Во все тяжкие»), стимулятор, схожий по своему эффекту с кокаином, однако действующий значительно сильнее и продолжительнее. Естественно, когда первитин только появился на рынке, никто даже смутно не представлял последствия употребления этого вещества (после 5—6 доз развивается тяжелая зависимость, после трех лет мозг не выдерживает, начинается психоз, тромбофлебит, угасание когнитивных функций). Первитин рекомендовали всем: домохозяйкам для возвращения либидо, рабочим для борьбы с усталостью, даже кормящим матерям для преодоления послеродовой депрессии*.Полстраны в радостном угаре употребляли тяжелые наркотики, даже не представляя, что происходит.

Тем временем доктора уже начали бить тревогу — хотя бы по поводу кокаина и опиатов. Нацистская партия, придя к власти, попыталась воспрепятствовать наркотизации населения. Был издан закон, запрещавший продажу сильнодействующих веществ в аптеках и приравнивавший наркоманов к «выродкам, которых надлежит отправлять в концентрационные лагеря». Конечно, закон не распространялся на фашистскую верхушку. Тот же Геринг был заядлым морфинистом еще со времени тяжелого ранения, когда случился «Пивной путч» (об этом свидетельствуют записи в его личном досье в Гестапо, собиравшем компромат на всех высших чинов). Иногда он уходил прямо с середины совещания и возвращался обратно с узкими зрачками и блаженной улыбкой на лице, уверенный в себе и категорический как никогда.

Тем временем первитин, будучи веществом все еще малоисследованным, под запрет не попало, и это сыграло решающую роль для начала Второй мировой войны.

Первитиновый блицкриг

Норман Олер предлагает простое и логичное объяснение невероятным успехам фашистской Германии во время наступления на Францию в мае 1940 года: это миллионы доз первитина, которыми немецкая фармацевтическая промышленность оснастила армию. Франция была повержена психологически, когда на ее территорию ворвалась немецкая танковая лавина, которую ничто не могло остановить. Германские колонны двигались днем и ночью, без перерыва на сон и еду — казалось, в фашистов вселились какие-то неудержимые демоны. Французы ждали, что немцы вот-вот остановятся, оглянутся, начнут перегруппировку, будут подтягивать обозы… Нет, наступление двигалось вперед и вперед, как будто за рулем машин были роботы, а не люди.

Отчасти так оно и было: немецкая армия испытывала на себе воздействие огромных доз метамфетамина, который выдавали солдатам и офицерам без ограничений. Эйфория и азарт военного наступления, когда движение вперед и есть победа, паническое бегство противника и удовлетворение застарелых обид, вера в особое предназначение и уникальность немецкой нации… О каком сне, о какой еде может идти речь, когда можно гнать и гнать противника, закидываясь таблеткой из синего тюбика, едва организм начнет чувствовать усталость?

Заслуги Гитлера в этом не было никакой — вскоре после начала военных действий наступление шло уже совершенно бесконтрольно, приказы Генерального штаба просто не успевали доходить до командиров во главе танковых колонн, которые серпом окружали французскую армию. Франция была разгромлена за 11 дней, однако не с помощью военного гения, численного или технического превосходства, а просто психологическим нахрапом. Олер не сомневается, что главным секретным оружием немецкой армии в этом наступлении был первитин. К примеру, как свидетельствуют документы, в распоряжении служившего в штабе 1-й танковой дивизии капитана графа фон Кильмансегга (в 60-е годы он был главнокомандующим артиллерией сухопутных войск НАТО в Центральной Европе) имелось 20 тысяч упаковок таблеток. На фабрике «Теммлер» ежедневно производилось 833 тысячи таблеток, поскольку заказ вермахта был впечатляющим: 35 миллионов штук.Однако Европу тогда спасло ровно то, что ее погубило: сумасшедшая и непредсказуемая воля немецкого диктатора. Гитлер и сам был напуган происходившим. Он чувствовал, как теряет контроль над своей армией.

Отчасти, чтобы доказать, что он все еще у руля, фюрер отдал знаменитый и необъяснимый приказ об остановке военного наступления под Дюнкерком. Серп так и не замкнулся в кольцо, и через образовавшуюся щель Франция сумела эвакуировать остатки войск. Тем не менее первый этап наступления немцев во Второй мировой закончился внушительным и устрашающим триумфом нацистской Германии.

Головокружение от успехов

Первитиновый блицкриг сыграл с фашистским режимом ту же шутку, что и чистейший кокаин с начинающим пользователем: возникает иллюзия безнаказанности, избранности, всемогущества человека, абсолютно не подкрепленная логикой. Как бы мы ни пытались усложнять, однако человеческие эмоции по сути примитивны. Когда нам что-то удается, организм закрепляет это переживание самыми положительными ощущениями; схема действий, которые мы проделали, чтобы достичь положительного результата, оседает в мозгу и получает почти сакральное значение. Если у нас что-то получилось, мы будем упорно следовать известной схеме и производить бесконечное количество одинаковых машин, штанов и телепрограмм — просто потому, что продвигать каждый раз новый продукт на рынке слишком затратно и рискованно. Однажды испытав эйфорию разгрома Франции,Гитлер решил, что с помощью блицкрига и «невероятной силы духа немецкого народа» он теперь сможет завоевать весь мир. В июне 1941 года Германия напала на СССР.

К этому моменту Гитлер уже плотно сидел на игле у доктора Морелля. Первое серьезное недомогание случилось с ним вскоре после того, как предполагаемый блицкриг застрял на территории России. Гитлеру стало плохо среди ночи: у него поднялась температура, наблюдался понос и слабость. Он сидел в постели и покачивался словно кукла.

Морелль, которого срочно вызвали к «пациенту А», предположил дизентерию, о чем сделал запись в своем дневнике. Стандартные инъекции были бесполезны, и доктор в панике принялся добавлять к своим витаминным смесям все новые препараты. Он пробовал то одно, то другое, и вскоре они с фюрером перешли на ежедневное многоразовое «медикаментозное обеспечение». Чем хуже были новости с фронтов, тем хуже чувствовал себя диктатор. Окружению было очевидно: что-то надломилось в этом человеке, который раньше выглядел намного моложе своего возраста, мог произносить многочасовые речи без признаков усталости и обладал каким-то невероятным природным магнетизмом. То ли первая серьезная неудача пошатнула его веру в себя, то ли экспериментальное лечение Морелля спровоцировало аутоиммунную реакцию организма, который принялся в смятении уничтожать сам себя. Тем не менее фюрер продолжал слепо доверять своему врачу.

В 1943 году, когда неудача плана «Барбаросса» стала очевидной, Британия принялась теснить Германию с воздуха, а Италия задумалась о капитуляции, Гитлер вновь оказался прикован к постели. После легкого ужина в бункере он неожиданно почувствовал острое недомогание и колики в желудке. Однако на следующий день у фюрера была назначена встреча с Муссолини, которую он просто не мог пропустить. Послали за Мореллем. Тот спросонья лихорадочно собирал чемоданчик и молился. Ему необходимо было срочно вытряхнуть из рукава какой-то козырь. И такой козырь нашелся. В записях доктора в этот день значится «юкодал» — это название несколько раз жирно подчеркнуто.

Американским исследователям не удалось расшифровать, о чем идет речь. Они подумали, что это очередной гормональный препарат. И только Норман Олер с помощью немецких историков пришел к выводу, что речь идет о довольно известной в Германии микстуре на основе оксикодона (синтезировался из опиума), которая в 30-х годах имела широкий круг поклонников (существовал даже термин «юкодализм»). Писатель Клаус Манн подробно описывает в дневниках прелести этого «приятного вещества». Врачи называли юкодал королем всех лекарств, он вызывал эйфорию, которая была значительно сильнее героиновой, и очень быструю зависимость. Попытка прекратить его употребление после двух-трех доз была сопряжена с чрезвычайно неприятными физическими ощущениями.

Гитлер мгновенно оценил магический эффект нового средства доктора Морелля, и с этого момента запись «инъекция как обычно» стала рутинной в дневниках наблюдений за состоянием «пациента А». Фюрер неоднократно описывал, как прекрасно утреннее появление доктора, какое живительное действие оказывают на него лекарства и как он благодарен прогрессивному врачу за облегчение, которое он приносит диктатору в его нелегкой жизни.

С 1944 года в меню Гитлера в конце концов появился и классический кокаин. Это произошло после покушения на него в «Вольфсшанце», когда приглашенный со стороны отоларинголог Гизинг прописал фюреру обработку поврежденных барабанных перепонок кокаиновым раствором (об этом есть записи в отчетах Гизинга в берлинских архивах). Новый обезболивающий препарат пришелся фюреру по вкусу. Именно на его счет, возможно, следует отнести неожиданный приказ о переходе в наступление на Западном фронте. Приказ абсурдный и невыполнимый, однако вполне типичный для кокаиновой эйфории. Следует учитывать и тот факт, что в сочетании с юкодалом кокаин превратился в крови у «пациента А» в классический спидбол — коктейль из героина и кокаина, на счету которого смерть многих звезд шоу-бизнеса. Однако преданный доктор Морелль внимательно следил за дозировкой, и диктатор пока не собирался умирать.

Расплата

В последние месяцы 1944 года здоровье Гитлера начало резко ухудшаться. Одной из главных проблем стала непрекращавшаяся дрожь. «Очень сильный тремор левой руки», — писал Морелль. И далее: «Усиливающийся тремор правой руки». Или: «Левая нога сейчас не дрожит, зато дрожат левое предплечье и кисть левой руки». О знаменитом нацистском приветствии больше уже не было речи. Гитлер засовывал руку в карман кителя, чтобы скрыть дрожь. Иногда он судорожно хватал правой рукой левую и крепко удерживал ее. Генерал Гудериан, занимавший в то время должность начальника Генерального штаба сухопутных войск, сообщал, что в сидячем положении Гитлеру приходилось держать правую руку на левой и правую ногу на левой, чтобы дрожь не так бросалась в глаза.

Что было причиной этого явления — развивавшийся паркинсонизм, как предполагают историки, или зло­употребление неизвестными препаратами? Сейчас уже невозможно установить. Однако совершенно ясно, что вследствие бесконечных инъекций у фюрера начались проблемы с венами. Его руки покрывали незаживающие гнойнички, вдоль вен пролегли линии болячек, как у уличных наркоманов. Однако при любых попытках Морелля хоть на время прекратить инъекции Гитлер устраивал настоящие истерики. Он подозревал, что доктор недостаточно тщательно дезинфицирует шприцы, Морелль же считал, что из-за постоянного пребывания в бункере, где было слишком мало солнечного света и кислорода, процесс заживления кожи диктатора стал критически медленным.

К тому же опиаты вернули проблемы Гитлера с пищеварением. Сидячий образ жизни в бункере усугублял их. Обмен веществ стал просто катастрофическим, и добрый доктор тут уже был совершенно бессилен. Впрочем, вскоре Гитлеру предстояло покинуть свою любимую бетонную нору и перебраться в еще более тесное пристанище — в бункер под зданием Имперской канцелярии в Берлине.

Последние месяцы фюрера походили на медленное погружение в самые отдаленные круги ада. Каждый день новости с фронтов были все более удручающими. Затем, как раз под Рождество, последовал еще один чувствительный удар, последствия которого оказались гораздо серьезнее, чем предполагали союзники: во время бомбежек была разрушена фабрика «Мерк», которая занималась производством знаменитого немецкого кокаина, морфина и первитина. Германия осталась без своего секретного оружия. В бункере Гитлера дефицит начал ощущаться приблизительно в феврале. В это время Гитлер, если почитать описания его окружения, представлял собой жалкую серую тень, призрак прежнего диктатора. Олер считает, что ему приходилось переносить очень серьезные ломки. Гитлер бесцельно слонялся по бункеру, был уже совершенно не в состоянии унять нервную дрожь, отказывался от пищи, параноидально подозревал своих генералов в измене, на совещаниях постоянно срывался на истерический крик. Маленьким золотым пинцетиком диктатор расковыривал свою кожу, пытаясь «вытащить болезнетворные бактерии», которые попали туда из-за «грязных инъекций». Зубы Гитлера буквально рассыпались, и он больше не мог есть даже свои любимые пирожные (доза сахара — последняя иллюзия допаминового счастья, доступная на фоне бесконечной абстиненции). Фюрер требовал, чтобы пирожные измельчали в пыль, и пытался засасывать крохи пересохшим ртом. Это выглядело страшно. 8 апреля в бункере закончились последние плитки витамультина (препарат с содержанием кофе и первитина). Дни великого диктатора были сочтены.

В последнюю неделю перед концом все крысы сбежали с корабля. Улизнул доктор Морелль, который попытался укрыться в своем институте эндокринологии, сооруженном в годы могущества «доброго доктора». Улизнул Геринг с чемоданчиком, в котором лежали 24 тысячи таб­леток юкодала — личный запас, которым рейхсмаршал не хотел делиться даже со своим фюрером.

Тем, кто остался, 30 апреля 1945 года Гитлер за обедом предложил последнее лекарство — синильную кислоту. После этого фюрер поставил в своем лечении точку — «вальтером» калибра 6,35 мм.

Ну а что же прогрессивный доктор? Последний год лечения фюрера дался ему нелегко. Круглосуточные дежурства, огромное нервное напряжение, личные зло­употребления «укрепляющими инъекциями» — все это драматическим образом сказалось на его собственном здоровье. Когда американцы поймали Морелля и попытались допросить его, подозревая в отравлении диктатора, толстый очкастый эскулап не смог связать и двух слов. Он противоречил сам себе, клялся, что хотел бы, чтобы с ним ничего такого никогда не случилось, плакал, просил пощады. В итоге его даже не стали судить на Нюрнбергском процессе. Морелль, который лишился семьи, практики и, похоже, рассудка, окончил жизнь в одной из берлинских больниц 26 мая 1948 года.

ФОТО GETTY IMAGES

Автор текста:Катя Чекушина

Высокий Гитлер

БЫЛ ЛИ АДОЛЬФ ГИТЛЕР наркоманом? Поп-культура использовала образ изможденного, разъяренного, привязанного к бункеру, падающего и падающего Гитлера усталого и измученного конца войны: опухшие, налитые кровью глаза, трясущиеся руки (некоторые говорят, что из-за начала болезни Паркинсона) стресс от ведения войны и геноцида сильно действовал на расшатанные нервы диктатора.

Читатели основных биографий Гитлера давно знакомы с парящим присутствием Доктор Теодор Морелл, доктор Филгуд, раздающий таблетки и много-много инъекций различных отваров в руку больного F ü час .

Раньше считалось, что когда вы соединяете два слова нацист и наркотики вместе, вы, вероятно, имеете в виду Германа Геринга, главу Люфтваффе и тучного гедониста, который также всю жизнь был наркоманом морфия. (Геринг, летчик-истребитель, которым восхищались во время Первой мировой войны, был приговорен к смертной казни за нацистские преступления в Нюрнберге).0005 Blitzed: Drugs in the Third Reich , хроника широко распространенной зависимости, которую многие простые граждане Рейха и некоторые из их лидеров развили в зависимости от различных быстродействующих лекарств.

Олер начинает с того, что напоминает нам об иронии в более широком уравнении между нацистами и наркотиками, то есть о том, что интоксикация военного и патриотического толка была именно тем, что Гитлер намеревался распространить среди немецкой общественности после окончания Первой мировой войны. Недавние биографии, такие как « Гитлер: Восхождение 9» Фолькера Ульриха.0006 повторяют старые свидетельства, относящиеся к 20-м годам, о «соблазнительной силе», которую гортанные, возможно, поврежденные войной голосовые связки Гитлера воздействовали на эти толпы. Однажды он выкрикнул толпе посреди особенно оргазмической речи: «Вы так же взволнованы мной, как я вами?»

Среди историков общепризнанный трюизм, что немецкое общество при Гитлере в ранние годы Третьего рейха (которые историки иногда любят называть «хорошими годами», примерно с 1933 по 37 год) характеризовалось широко распространенным ощущением энергии. , энтузиазм, интенсивный импульс и, конечно же, страх; Вы могли бы, вероятно, подытожить все это вызывающим воспоминания немецким словом

Spannung , натяжение. Можно утверждать, что национал-социализм действительно был своего рода публичной версией скорости.

Но с приходом к власти нацистов, говорит нам Олер, «[d]коврики были объявлены табу […] «Соблазняющим ядам» не было места в системе, в которой соблазнять должен был только фюрер». Уже в Веймарскую эпоху нацистская партия, во всей своей прямолинейной, жесткой, правой праведности, заняла официальную позицию по борьбе с наркотиками в противовес распущенной атмосфере Германии 1920-х годов, с ее распущенной, пансексуальной ночной жизнью и ее всепроникающей атмосфера гомосексуализма, проституции и, конечно же, наркотиков. «Для [нацистов] могла быть только одна законная форма опьянения: свастика», — пишет Олер.

Но постепенно, по мере того как заведенному обществу требовалось все больше и больше заводиться, чтобы продолжать функционировать, наркотики действительно стали популярными среди населения Германии. Популярным продуктом, изобретенным в нацистской Германии и широко продаваемым там, была безрецептурная таблетка под названием Pervitin , а ее активным ингредиентом было то, что мы сейчас обычно называем meth .

«Немцам, — пишет Олер, —

не нужен был приказ, чтобы принять шипучее вещество. Жажда мощной пищи для мозга уже присутствовала. […] Первитин распространился во всех социальных кругах. Упаковщики мебели упаковывали больше мебели […] парикмахеры стригли волосы быстрее […] и водители-дальнобойщики бомбили только что построенные автобаны, завершая свои поездки в рекордно короткие сроки. Послеобеденный сон ушел в прошлое […] Первитин идеально соответствовал духу времени.

Германия уже была мировым лидером в создании новых лекарств. «В то время как Франция и Великобритания могли приобретать естественные стимуляторы, такие как кофе, чай, ваниль, перец и другие натуральные лекарства из зарубежных колоний, — пишет Олер, — Германии пришлось искать другие пути — стимуляторы приходилось производить синтетическим путем». И Германия сделала. Олер рассказывает историю молодого гения начала 19 века, 21-летнего химика по имени Фридрих Сертюрнер, который выделил морфин из опийного мака; это подготовило почву для более позднего ученого компании Bayer, Феликса Хоффмана, для создания производного морфина под названием 9. 0005 диацетилморфин , он же героин.

Сам Гитлер, аскет-вегетарианец и трезвенник, не был застрахован от наркомании, охватившей Германию. В третьей главе книги «Верховный Гитлер: пациент А и его личный врач

» автор черпает информацию из тайника дневников и различных бумаг f Морелла, которые сейчас хранятся в Национальном архиве в Вашингтоне, округ Колумбия. Они рисуют мучительную картину его лет с «Пациентом А» (иногда отмеченным в блокнотах просто буквой «F» для фюрера).

Дневниковая запись Морелла «Фюрер хочет сделать инъекции из-за предстоящей тяжелой работы» резюмирует удивительно небрежное отношение Гитлера к кокаину, морфию, юкодалу, героину, первитину и гротескно звучащим, казалось бы, импровизированным отварам самого Морелла, которые включали смеси маточной крови и бычьих яичек. Гитлер принял все это, по-видимому, без вопросов. Олер цитирует доверчивого пациента А, который сказал другому врачу по имени Эрвин Гизинг: «Пожалуйста, не превращайте меня в кокаинового наркомана!»

Было бы заманчиво сосредоточиться на разоблачениях этой главы в надежде найти какие-то причинно-следственные «объяснения» действий создателя Второй мировой войны.

Гитлер становится раздражительным и нетерпеливым по отношению к своим генералам, конечно, но мы говорим о Адольфе Гитлере , и в разгар войны. На протяжении всей своей жизни реакцией Гитлера на неудачи всегда была ярость, и Олер даже не пытается приписать зверства Гитлера употреблению наркотиков, поскольку они уходят корнями в его ранние расчеты. Читатели, ищущие грандиозного объяснения, будут разочарованы.

Пересечение злоупотребления наркотиками и массовых убийств является одной из причин, по которой некоторые разделы Blitzed могут излучать спелый, острый аромат романа Селин или романа Уильяма Берроуза «Голый обед». Один из самых отвратительных образов в этой книге появляется в этом отрывке:

Гитлер и Муссолини направлялись на фронт: 24-часовое путешествие по Восточной Европе, где массовые убийства были повсеместны. Они прошли недалеко от Каменца-Подольского на западе Украины, где эсэсовцы и немецкий полицейский батальон только что расстреляли более 23 600 евреев — это было первое убийство всех евреев, принадлежащих к целой области […] пузатой медицинской сумкой, вынул комплект ампул, обмотанных черной кожей […], воткнул в иглу и вытянул жидкость.

Он стремительно перевязал белоснежную, почти безволосую руку Гитлера […] и вколол шприцем: сначала в вену, потом, быстро, второй внутримышечный укол…

Таким образом, главный двигатель Второй мировой войны, сам носитель кровопролития, принимает «сердитую дозу» однажды утром, больным джанкой, через пустыню резни.

Бывший писатель Олер предавался некоторым по существу вымышленным спекуляциям:

Юкодал мог бы помочь ему сейчас. Через секунду он переместится из полной боли в полный рай […] Когда союзники входили в Рейх как с Востока, так и с Запада, мощный наркотик стер любые сомнения в победе, любое сочувствие к жертвам среди гражданского населения и сделал Гитлера еще более бесчувственным к как себе, так и внешнему миру…

Это спекулятивное письмо, также известное как догадки, и оно портит тщательное исследование, которое вошло в эту книгу.

Надо сказать, что представление гигантского предмета Второй мировой войны, отфильтрованного через такую ​​ограниченную призму, и в книге чуть более 200 страниц, дает ipso facto искаженную картину. Тем не менее, Олер откопал здесь кое-что действительно неиспользованное и важное. Это распространяется, прежде всего, на саму «молниеносную войну» и на то, как стало возможным это сокрушительное явление.

Олер, конечно же, сформулировал все это в двух словах: Первитин , ранее «верхний» для гражданских, теперь загнали на военную службу. «Я убежден, что в больших натисках, когда из команды нужно выжимать последнюю каплю, подразделение, снабженное первитином, лучше», — говорит один немецкий офицер , , а также цитирует отчет подразделения, только что вернувшегося из Польская кампания:

При форсировании […] реки Висла в Польше 3-я танковая дивизия […] отчет[ред] […] эйфория, увеличение концентрации внимания, явное усиление работоспособности […] [e] очень один свежий и веселый, отличная дисциплина. […] После приема четырех таблеток двоение в глазах и видение цветов […] сильное желание работать.

Под этим он имел в виду убийство, отмечает Олер.

Хотя молниеносным нападениям на Россию и Францию, несомненно, способствовало присутствие этого и других улучшающих работоспособность препаратов, некоторые из которых сводили на нет потребность во сне на срок до трех дней, это узкая часть история даже этих конкретных кампаний, не говоря уже о европейской войне.

Точно так же, как наркотики не являются мотивирующим секретом Гитлера, они также не объясняют феномен нацизма в целом. Немецкие войска не завоевали Польшу и Чехословакию благодаря таблетке под названием Первитин ; Париж не был захвачен немецкими солдатами благодаря плотному завтраку и хорошему крепкому кофе; Голландия и Норвегия были завоеваны не из-за стимуляторов; а немецкие архитекторы и инженеры не строили казармы и сооружения, оборудованные желобами из ядовитых кристаллов, работая в состоянии «массового опьянения», за исключением самых метафорических способов. Действительно, в самом глубоком и всеобъемлющем смысле Адольф Гитлер был их наркотиком. Химические вещества вроде метамфетамина были просто добавками. Только криминальная харизма Гитлера, его энергия по-настоящему объясняет Третий рейх, его ужасы и его успехи.

Переводчик Шон Уайтсайд заслуживает аплодисментов за то, что перевел несколько хороших английских фраз из немецкого языка Олера. При обсуждении Веймарской эпохи: «Все закружилось в токсикологическом безумии. Икона века, актриса и танцовщица Анита Бербер, за завтраком макала лепестки белых роз в коктейль из хлороформа и эфира, а затем высасывала их дочиста». Уайтсайд также проделал замечательную работу, переведя немецкую оду употреблению наркотиков и ночной жизни 1919 года на английский язык:

Пусть сонный морфин возьмет свое
Подкожное действие
На нашу нервную систему —
Вдыхаем и колемся!
[…]
И если мы задушим себя до смерти
Или в приют,
Наши дни быстро катятся под откос —
Как их лучше обмануть?
Европа все равно сумасшедший дом,
Не надо преклонять колени;
Единственный путь в Рай
Это нюхать и колоться!

Книги и фильмы об этой эпохе легко могут создать впечатление, что весь 12-летний период правления нацистов был чем-то вроде нагнетенной, лихорадочной галлюцинации. Норман Олер доказал, что это было, по крайней мере частично, буквально правдой.

¤

Бывший обозреватель Los Angeles Times Энтони Мостром пишет обзоры книг, истории и статьи о путешествиях для LA Weekly .

«Хайль Гитлер!»: уроки повседневной жизни

Взгляните на повседневную жизнь детей в нацистской Германии и подумайте, как нацисты «воспитывали» немецкую молодежь.

Последнее обновление: 28 апреля 2022 г.

Чтение

Английский — США

• История

• Холокост

Предыдущая версия этого недавно исправленного чтения называлась «Школа варваров».

В 1938 году писательница Эрика Манн опубликовала книгу под названием « Школа варваров: образование при нацистах » (другой отрывок из книги Манна см. в разделе «День рождения»). Манн эмигрировала из Германии в США в 1937 году. В своей книге она критиковала усилия нацистов по формированию идей и чувств молодежи. В нем она описывает, как повседневная жизнь в Германии была своего рода «школой», которая воспитывала детей в соответствии с нацистскими идеалами: 

Каждый ребенок говорит «Хайль Гитлер!» от 50 до 150 раз в день, неизмеримо чаще, чем старые нейтральные приветствия. Формула требуется по закону; если вы встречаете друга по дороге в школу, вы говорите это; учебные периоды открываются и закрываются словами «Хайль Гитлер!»; «Хайль Гитлер!» говорит почтальон, кондуктор трамвая, девушка, которая продает вам тетради в канцелярском магазине; и если первые слова ваших родителей, когда вы приходите домой на обед, не будут «Хайль Гитлер!» они виновны в наказуемом правонарушении и могут быть осуждены. «Хайль Гитлер!» они кричат ​​в Jungvolk и Гитлерюгенд. «Хайль Гитлер!» плачут девушки из Союза немецких девушек. Ваши вечерние молитвы должны заканчиваться словами «Хайль Гитлер!» если вы серьезно относитесь к своей молитве.

Официально — когда вы здороваетесь со своим начальством в школе или в группе — слова сопровождаются поднятием вверх правой руки; но неофициальное приветствие среди равных требует лишь сравнительно слабого подъема предплечья с сомкнутыми и направленными вперед пальцами. Это гитлеровское приветствие, это «немецкое» приветствие, повторяемое бесчисленное количество раз с утра до сна, топает весь день.

Heil  на самом деле означает спасение и раньше применялось к отношениям между человеком и его Богом; можно было бы говорить о ewiges Heil  (вечное спасение), а прилагательное «святой» происходит от существительного. Но теперь есть новое использование. . . .

Вы выходите утром из дома, «Хайль Гитлер» на устах; а на лестнице своего многоквартирного дома вы встречаете Blockwart  [блочного надзирателя]. Человек большой важности и некоторой опасности, Blockwart  был назначен правительством в качестве стража нацистов. Он контролирует квартал, регулярно докладывает о нем, проверяет поведение жителей. Стоит повернуться лицом прямо, в стиле милитари, и отдать ему «большой» гитлеровский салют, с правой рукой, как можно выше. По всей улице развеваются флаги, каждое окно окрашено красными знаменами, а посередине каждого — черная свастика. Вы не останавливаетесь, чтобы спросить, почему; это обязательно будет какое-то национальное событие. Не проходит и недели без повода, по которому семьям дается тот или иной повод вывесить свастику. Только евреи освобождены в соответствии со строгим регулированием. Евреи не немцы; они не принадлежат «Нации», у них не может быть «национальных событий».

По дороге в школу вы встречаете мундиров, черных [в униформе] эсэсовцев, бойцов Добровольческой трудовой службы и солдат рейхсвера [немецкой армии]. А если какая-то из улиц закрыта, вы знаете, что по городу едет чиновник. Никто никогда не говорил вам, что высокопоставленные чиновники других стран проходят без мер предосторожности на закрытых улицах.

А здесь, где строится дом, рабочих нет — наверное, из-за «национального события». Но табличка на лесах. «Мы должны поблагодарить нашего фюрера за то, что мы работаем здесь сегодня. Хайль Гитлер!» Знакомый знак, встречающийся повсюду у мужчин на работе, на дорогах, в казармах, на спортивных площадках. Что это значит для вас? Вы думаете о внешнем мире с рабочими, которым не нужно благодарить фюрера за свою работу? Определенно нет — то, что вы запечатлели в своем уме, — это фраза, глубокая и принятая как старая мелодия.

По мере того, как вы продолжаете движение мимо отелей, ресторанов, крытых бассейнов и направляетесь в школу, появляется больше плакатов. Они гласили: «Евреям вход воспрещен», «Евреи здесь нежелательны», «Не для евреев». И что ты чувствуешь? Соглашение? Удовольствие? Отвращение? Оппозиция? Вы ничего из этого не чувствуете. Ты ничего не чувствуешь, ты видел эти плакаты почти пять лет. Это привычка, это все совершенно естественно, евреев сюда, конечно, не пускают. Пять лет жизни девятилетнего ребенка — вот его жизнь после четырех лет младенчества, все его личное, сознательное существование.

По нацистской улице ходит нацистский ребенок. Его ничто не беспокоит, ничто не привлекает его внимания или критики. Стенды продают почти исключительно нацистские газеты; все немецкие газеты нацистские; иностранные газеты запрещены, если они не нравятся людям наверху. Ребенка не удивят их громадные заголовки: «НЕСЛЫХАННЫЕ АКТЫ НАСИЛИЯ ПРОТИВ ГЕРМАНИИ В ЧЕХОСЛОВАКИИ!» «ЕВРЕЙСКИЕ ГАНГСТЕРЫ ПРАВЯТ АМЕРИКОЙ!» «КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ТЕРРОР В ИСПАНИИ ПОДДЕРЖИВАЕТ ПАПА!» «ЕЩЕ 150 СВЯЩЕННИКОВ РАЗОБЛАЧЕНЫ КАК СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРЕСТУПНИКИ!»

«Вот так на свете», — думает ребенок. «Какое счастье, что у нас есть фюрер. Он покажет всей этой кучке — чехам, евреям, американцам, коммунистам и священникам, — где выходить!»

Нет никаких сомнений, никаких подозрений в грубом и истерическом тоне донесений, ни намека на то, что они могут быть неточными или ложными. Нет, эти вещи являются частью повседневного мира нацистов, например, Blockwart , свастика, таблички с надписью «Евреям вход воспрещен». Они создают атмосферу мучения, дымящегося яда для свободнорожденного человека.

Немецкий ребенок дышит этим воздухом. Там, где нацисты у власти, нет другого условия; и здесь, в Германии, они правят повсюду, и их господство над немецким ребенком, когда он учится и ест, шагает, растет, дышит, совершенно. ¹

Щелкните ниже, чтобы прослушать аудиоверсию чтения. Воспроизведено с разрешения Dover Publications.

Каждый ребенок говорит «Хайль Гитлер!» от 50 до 150 раз в день, неизмеримо чаще, чем старые нейтральные приветствия. Формула требуется по закону; если вы встречаете друга по дороге в школу, вы говорите это; учебные периоды открываются и закрываются словами «Хайль Гитлер!»; «Хайль Гитлер!» говорит почтальон, кондуктор трамвая, девушка, которая продает вам тетради в канцелярском магазине; и если первые слова ваших родителей, когда вы приходите домой на обед, не будут «Хайль Гитлер!» они виновны в наказуемом правонарушении и могут быть осуждены. «Хайль Гитлер!» они кричат ​​в Юнгфольк и Гитлерюгенд. «Хайль Гитлер!» плачут девушки из Союза немецких девушек. Ваши вечерние молитвы должны заканчиваться словами «Хайль Гитлер!» если вы серьезно относитесь к своей молитве.

Официально — когда вы здороваетесь со своим начальством в школе или в группе — слова сопровождаются поднятием вверх правой руки; но неофициальное приветствие среди равных требует лишь сравнительно слабого подъема предплечья с сомкнутыми и направленными вперед пальцами. Это гитлеровское приветствие, это «немецкое» приветствие, повторяемое бесчисленное количество раз с утра до сна, топает весь день.

Heil на самом деле означает спасение и раньше применялось к отношениям между человеком и его Богом; можно было бы говорить о ewiges Heil (вечное спасение), и прилагательное «святой» происходит от существительного. Но теперь есть новое использование. . . .

Вы выходите утром из дома, «Хайль Гитлер» на устах; и на лестнице своего многоквартирного дома вы встречаете Blockwart [квартирного надзирателя]. Человек большой важности и некоторой опасности, Blockwart был назначен правительством в качестве стража нацистов. Он контролирует квартал, регулярно докладывает о нем, проверяет поведение жителей. Стоит повернуться лицом прямо, в стиле милитари, и отдать ему «большой» гитлеровский салют, с правой рукой, как можно выше. По всей улице развеваются флаги, каждое окно окрашено красными знаменами, а посередине каждого — черная свастика. Вы не останавливаетесь, чтобы спросить, почему; это обязательно будет какое-то национальное событие. Не проходит и недели без повода, по которому семьям дается тот или иной повод вывесить свастику. Только евреи освобождены в соответствии со строгим регулированием. Евреи не немцы; они не принадлежат «Нации», у них не может быть «национальных событий».

По дороге в школу вы встречаете людей в форме, черных [в униформе] эсэсовцев, солдат Добровольческой службы труда и солдат рейхсвера [немецкой армии]. А если какая-то из улиц закрыта, вы знаете, что по городу едет чиновник. Никто никогда не говорил вам, что высокопоставленные чиновники других стран проходят без мер предосторожности на закрытых улицах.

А здесь, где строится дом, рабочих нет — наверное, из-за «национального события». Но табличка на лесах. «Мы должны поблагодарить нашего фюрера за то, что мы работаем здесь сегодня. Хайль Гитлер!» Знакомый знак, встречающийся повсюду у мужчин на работе, на дорогах, в казармах, на спортивных площадках. Что это значит для вас? Вы думаете о внешнем мире с рабочими, которым не нужно благодарить фюрера за свою работу? Определенно нет — то, что вы запечатлели в своем уме, — это фраза, глубокая и принятая как старая мелодия.

По мере того, как вы продолжаете движение мимо отелей, ресторанов, крытых бассейнов и направляетесь в школу, появляются новые плакаты. Они гласили: «Евреям вход воспрещен», «Евреи здесь нежелательны», «Не для евреев». И что ты чувствуешь? Соглашение? Удовольствие? Отвращение? Оппозиция? Вы ничего из этого не чувствуете. Ты ничего не чувствуешь, ты видел эти плакаты почти пять лет. Это привычка, это все совершенно естественно, евреев сюда, конечно, не пускают. Пять лет жизни девятилетнего ребенка — вот его жизнь после четырех лет младенчества, все его личное, сознательное существование.

По нацистской улице ходит нацистский ребенок. Его ничто не беспокоит, ничто не привлекает его внимания или критики. Стенды продают почти исключительно нацистские газеты; все немецкие газеты нацистские; иностранные газеты запрещены, если они не нравятся людям наверху. Ребенка не удивят их громадные заголовки: «НЕСЛЫХАННЫЕ АКТЫ НАСИЛИЯ ПРОТИВ ГЕРМАНИИ В ЧЕХОСЛОВАКИИ!» «ЕВРЕЙСКИЕ ГАНГСТЕРЫ ПРАВЯТ АМЕРИКОЙ!» «КОММУНИСТИЧЕСКИЙ ТЕРРОР В ИСПАНИИ ПОДДЕРЖИВАЕТ ПАПА!» «ЕЩЕ 150 СВЯЩЕННИКОВ РАЗОБЛАЧЕНЫ КАК СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРЕСТУПНИКИ!»

«Вот так на свете», — думает ребенок. «Какое счастье, что у нас есть фюрер. Он покажет всей этой кучке — чехам, евреям, американцам, коммунистам и священникам, — где выходить!»

Нет никаких сомнений, никаких подозрений в грубом и истерическом тоне донесений, никаких намеков на то, что они могут быть неточными или ложными. Нет, эти вещи являются частью повседневного мира нацистов, например, Blockwart , свастика, таблички с надписью «Евреям вход воспрещен». Они создают атмосферу мучения, дымящегося яда для свободнорожденного человека.

Немецкий ребенок дышит этим воздухом. Там, где нацисты у власти, нет другого условия; и здесь, в Германии, они правят повсюду, и их господство над немецким ребенком, когда он учится и ест, шагает, растет, дышит, совершенно.

Вопросы для связи

1. Что это чтение говорит о повседневной жизни детей в нацистской Германии? Чему дети могли научиться еще до того, как пришли в школу? Каким образом сами улицы были своего рода «школой» для нацистских идей?
2. Почему нацисты сосредоточились на контроле над жизнями молодых людей?
3. Есть ли сообщения о себе и других, которые мы так часто слышим сегодня в нашей повседневной жизни, что даже не задумываемся о них?
4. Эрика Манн заключает: «Немецкий ребенок дышит этим воздухом».