«Ода, выбранная из Иова» в контексте духовных од М. В. Ломоносова Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Филология

Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 204-210

УДК 82

«ОДА, ВЫБРАННАЯ ИЗ ИОВА» В КОНТЕКСТЕ ДУХОВНЫХ ОД М.В. ЛОМОНОСОВА

© 2014 г. В.Л. Коровин

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

koшvmv@yandex. т

Поступила в редакцию 05.05.2014

Речь идет о композиции раздела «Оды духовные» в прижизненных изданиях сочинений Ломоносова. Она оказывается сходной с идейной структурой библейской Книги Иова: страдания и жалобы праведника — увещательная речь Бога — признание человеком ограниченности своего знания и мудрости Творца. «Ода, выбранная из Иова» является здесь ключевым произведением и позволяет судить об отношении Ломоносова к разным традициям толкования Книги Иова.

Ключевые слова: духовная ода, Ломоносов, религиозные взгляды Ломоносова, Книга Иова, вера и знание, Бегемот и Левиафан.

В двух прижизненных собраниях стихотворений Ломоносова (1751 и 1757 гг.) первым помещен раздел «Оды духовные». В нем только десять стихотворений: семь «преложений» псалмов (1, 14, 26, 34, 70, 143, 145), «Ода, выбранная из Иова, главы 38, 39, 40, 41» и два оригинальных стихотворения — «Утреннее размышление о Божием величестве» и «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния» (в посмертных, начиная с 1784 г., изданиях в «Одах духовных» печатается также незавершенное переложение 103 псалма). «Ода, выбранная из Иова» выделяется в их ряду по объему и строфике1, а главное, по характеру отношения к Священному Писанию. В отличие от двух «Размышлений», она основана на вполне определенном библейском тексте, а в отличие от переложений псалмов, отличающихся у Ломоносова большой точностью2, это свободное переложение, в котором использованы только «выбранные» из Книги Иова стихи, причем помещенное в обрамлении строф «от автора» (первая и последняя). Между парафразами псалмов и оригинальными стихотворениями «Ода, выбранная из Иова» является связующим звеном. Это центральное произведение всего цикла ломоносовских духовных од, в свое время заслуженно пользовавшееся хре-

„ 3

стоматийной известностью .

Для переложения из Книги Иова Ломоносов выбрал лишь заключительную увещательную речь Господа «из бури» (Иов 38:1 — 41:26). Из этого делали вывод, что его не заинтересовала проблематика библейской книги, что он прошел мимо «страстного протеста многострадального Иова» [3, с. 65]. В переложении Ломоносова

небезосновательно видят апологию идеи о мудром благоустройстве «видимого мира», который, как с помощью одного силлогизма доказывается в его «Риторике», «от разумного существа устроен» [4, т. VII, с. 319]. Однако содержание «Оды, выбранной из Иова» к иллюстрации этой мысли не сводится. Проблемы мироустройства особым образом занимают Ломоносова в «Утреннем…» и «Вечернем размышлении о Божием величестве»: в первом поводом для раздумий служат физические процессы на Солнце, во втором — идея «множества миров» и необъясненность причин Северного сияния. В отличие от них, в «Оде, выбранной из Иова» вопросы о законах природы («равной силе естества») и границах научного познания прямо не обсуждаются. Главное в ней, как, собственно, и в Книге Иова, это вопрос об отношении Бога к сотворенному Им миру и человеку. И, как для Иова, для Ломоносова это не столько отвлеченный, сколько жизненный и религиозный вопрос.

Все семь переложений псалмов, которые в «Одах духовных» предваряют «Оду, выбранную из Иова», говорят о скорбях праведника, окруженного торжествующими и самоуверенными грешниками, но не ослабевающего в своем уповании на праведный суд и помощь Бо-жию4: «Счастлива жизнь моих врагов! / Но те светлее веселятся, / Ни бурь, ни громов не боятся, / Которым Вышний сам покров» [4, т. VIII, с. 116]5. Ломоносовский псалмопевец находится в положении, сходном с Иовом, и жалуется, подобно ему: «О Боже, что есть человек? / Что Ты ему Себя являешь, / И так его Ты почитаешь, / Которого толь краток век. / Он утро, ве-

чер, ночь и день / Во тщетных помыслах проводит; / И так вся жизнь его проходит, / Подобно как пустая тень»6 («Преложение псалма 143»).

Восстающие на псалмопевца клеветники в переложениях Ломоносова подобны друзьям праведного Иова, намекавшим ему, что он, видно, человек грешный и получает по заслугам: «Уже свидетели восстали / Неправедные на меня / И, стыд оставив, вопрошали / О том, чего не знаю я» («Преложение псалма 34»). В ломоносовских переложениях, кроме того, не раз встречаются формулировки, которое подошли бы для сжатого изложения всей истории Иова: «Ты к пропасти меня поставил, / Чтоб я свою погибель зрел; / Но скоро, обратясь, избавил / И от глубоких бездн возвел» («Преложение псалма 70»).

Ободряющий призыв к мужеству, исходящий в «Оде, выбранной из Иова» от Бога («Мужайся, стой и дай ответ…»), и призыв к терпению и надежде на Бога, исходящий от самого автора в заключительных строках («В надежде тяготу сноси / И без роптания проси»), также имеют соответствия в переложениях псалмов: «Ты, сердце, духом укрепись, / О Господе мужайся, / И бедствием не колеблись, / На Бога полагайся» («Преложение псалма 26»).

Примеры можно умножить, но и этих, кажется, достаточно, чтоб убедиться в небезразличном отношении Ломоносова к вопросам, волновавшим священного писателя Книги Иова. Жалобы праведника оставлены за текстом ломоносовской оды, но им предоставлено место в его же переложениях псалмов. Написанные от лица искушаемого бедами праведного человека, они подготавливают читателя к переложению речи Всемогущего Бога в «Оде, выбранной из Иова».

В Библии вслед за этою речью идут слова раскаяния Иова: «И отвечал Иов Господу и сказал: знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. <…> Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. Выслушай, [взывал я,] и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же глаза мои видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов 42: 1-6). Иов получил подтверждение своей веры во Всемогущество Божие (он говорит «знаю», а не «теперь только узнал»), убедился в неусыпном попечении Творца о каждом из Своих творений (а тем более, о человеке, с которым Он в данный момент говорит), признал свою ограниченность, раскаялся в том,

что, «ничего не разумея», отрицал Божественный Промысл, и утвердился в надежде на Бога.

Практическая моральная составляющая урока, извлеченного Иовом из того, что он услышал, у Ломоносова подытожена в заключительной строфе, обращенной от лица автора к «напрасно» ропщущему на Бога человеку: «Святую волю почитая, <…> В надежде тяготу сноси.» Последняя речь Иова имеет также параллель в замыкающих ряд духовных од «Утреннем…» и «Вечернем размышлении о Божием величестве»: в них утверждается величие Бога не только как Творца, но и «бессмертного Царя» созданной Им вселенной, и признается ограниченность человеческого (научного) знания и необходимость Божественного откровения. «Вечернее размышление.», в котором автор обращается к «премудрым» (людям науки), выстроено в форме вопросов, изобличающих их невежество, — так же, как речь Бога к Иову. Оно заканчивается ироническим обращением к ученым коллегам, не согласным между собою насчет причин Северного сияния: «Сомнений полон ваш ответ / О том, что окрест ближних мест. / Скажите ж, коль пространен свет? / И что малейших дале звезд? / Несведом тварей вам конец? / Скажите ж, коль велик Творец?» Последний вопрос, конечно, должен привести их к молчанию, как умолкает Иов, потому что прежде его знание было несовершенно («я слышал о Тебе слухом уха»), а теперь, через откровение, ему сообщено истинное знание («теперь же глаза мои видят Тебя»). Однако, признавая в своих «Размышлениях» ограниченность человеческих возможностей, Ломоносов не отрицает, а утверждает значимость научного познания мира (в первую очередь — астрономии), поскольку для него это тоже род «откровения» о Творце, побуждающего признать бесконечное превосходство Его мудрости над человеческой и воздать Ему хвалу7. При этом сам путь от догадок и предположений к истинному знанию о Творце через раскрытие («откровение») тайн тварного мира здесь тот же, что в Книге Иова, и влечет за собой тот же урок смирения перед Ним.

Композиция раздела «Оды духовные» в сочинениях Ломоносова оказывается до известной степени сходной с идейной структурой библейской книги: страдания, мольбы и жалобы праведника (семь переложений псалмов) — увещательная речь Бога («Ода, выбранная из Иова») -признание человеком ограниченности своего знания и абсолютной правоты и мудрости Творца (два «Размышления»). Таким образом, содержание Книги Иова оказывается «внутрен-

ним сюжетом» цикла духовных од Ломоносова, а «Ода, выбранная из Иова» — ключевым среди них произведением.

2.

В Книге Иова есть, среди прочего, ряд темных мест, различающихся в разных переводах, и толкуется она по-разному. Какое же ее понимание нашло отражение в «Оде, выбранной из Иова»? Два момента здесь достаточно очевидны. Во-первых, ясно, как Ломоносов понимает сам образ Иова и его страдания. В полном согласии с первыми словами библейской книги, православной гимнографией и общехристианской традицией, уподобляющей Страсти Христовы страданиям Иова, он считает Иова праведником, а страдания его — безвинными, но не бессмысленными. Во-вторых, он утверждает мысль о благоустройстве творения и правоте Божественного Промысла. Бог в «Оде, выбранной из Иова» — это, прежде всего, Творец мира, но печется Он о благе именно человека: «Он все на пользу нашу строит, / Казнит кого или покоит». Отсюда и мораль, что следует почитать Его «святую волю» и не ропать на Него «напрасно».

Общее понимание Книги Иова в переложении Ломоносова вполне согласуется с общехристианским и противостоит, например, гностическим учениям8. Однако и в этих рамках существуют различные традиции ее толкования, имеющие конфессиональную окраску. Это касается, прежде всего, описания Бегемота и Левиафана. С одной стороны, употребление слов «Бегемот» и «Левиафан», являющихся транслитерацией слов из еврейского текста, показывает, что Ломоносов здесь воспользовался не греческим или славянским переводами Библии (в них на этом месте «зверь» и «змий»), а латинским или связанными с ним новоевропейскими (прежде всего, немецкими). Иными словами, опирался на западную традицию. А с другой стороны, он проигнорировал характерное именно для нее аллегорическое толкование их как образов дьявола9, представив Бегемота и Левиафана в своем переложении только как могущественных животных, первое из которых обитает на суше, а второе — в море (их описанию предшествует строфа об Орле, первенствующем в воздухе).

Однажды, протестуя против буквального понимания образных выражений Библии об устройстве физического мира, Ломоносов напомнил, что «Священное Писание не должно везде разуметь грамматическим, но нередко и риторским разумом» [4, т. II, с. 372], т.е. иногда «историческому» толкованию следует предпо-

честь «аллегорическое». Однако «риторским разумом» описания Бегемота и Левиафана он сознательно пренебрег, дав в своем переложении всецело «историческое» его толкование: «Воззри в леса на Бегемота, / Что Мною сотворен с тобой; / Колючей терн его охота / Безвредно попирать ногой. / Как верьви сплетены в нем жилы. Отведай ты своей с ним силы! / В нем ребра как литая медь; / Кто может рог его сотреть?»

Что речь идет именно о животном, можно понять из неясного выражения: «Мною сотворен с тобой…» Один автор в конце XVIII в. усмотрел в этом стилистическую погрешность: «Мною сотворен с тобою, кажется, что вместе сотворен бегемот с Иовом. Стихотворец хотел сказать: который сотворен Мною же, равно как и ты; а потому мысль его несвойственным речением запутана и темна» [9, с. 32]. Не исключено, что Ломоносов здесь неудачно передал выражение из латинского перевода: «Ecce behemoth quem feci tecum» (40:10). Но также допустимо понять это выражение как «сотворен Мною в одно время с тобой», т.е. в один и тот же День творения мира, а именно в День шестой, когда, по Книге Бытия, были сотворены животные и человек (Быт 1:24-31). Таким способом подчеркивается, что речь идет не об одном из бесов (падших ангелов, сотворенных гораздо раньше), а о простом животном, хоть и очень сильном. В таком понимании это выражение оказывается не стилистической погрешностью, а элементом продуманного толкования библейского текста.

Отобранные или, наоборот, пропущенные Ломоносовым детали из описания Бегемота в подлиннике (Иов 40:10-19) также свидетельствуют об экзегетической направленности его переложения: они служат тому, чтобы уточнить, о каком животном идет речь. Так, он пропускает упоминание о реке, из которой пьет Бегемот, и слова об Иордане, устремляющемся «ко рту его» (40:18), чтобы нельзя было подумать, что имеется в виду крокодил. Такое толкование Ломоносову, безусловно, было известно, но он, очевидно, не был с ним согласен. По той же причине он умалчивает о болотистом характере местности, в которой обитает библейский зверь (слабый намек на это был в первой публикации оды в 1751 г.: «Воззри в луга на Бегемота»; при повторном ее издании в 1757 г. поэт внес сюда изменение: «Воззри в леса на Бегемота»). Зато уже от себя он добавил одну существенную деталь: «Кто может рог его сотреть?» (ср.: Иов: 40:19). Ломоносов, как видно, думал о носороге

[см.: 10, с. 55-59], но не был в этом до конца уверен, поэтому «рог» у него появляется во фразе, которую можно понять также иносказательно (т.е. «кто может его одолеть?»).

Ю.М. Лотман обращал внимание на полемическую направленность «Оды, выбранной из Иова» [11, с. 253-262]. По его мнению, Ломоносов своей антидемонологической трактовкой образов Бегемота и Левиафана протестовал против истерического страха перед дьяволом, выразившегося в процессах над ведьмами и казнях еретиков в протестантских и католических странах, а теперь (чего якобы опасался Ломоносов) запоздало овладевавшего умами православного духовенства. Эта гипотеза не является, однако, единственно возможным объяснением того, почему он выбрал вызывающих такие ассоциации Бегемота и Левиафана, а не более нейтральных «зверя» и «змия».

Думается, сделать такой выбор Ломоносова побудили естественнонаучные и художественные соображения. Неопределенные «зверь» и «змий» его не устраивали именно своей неопределенностью: в одном ряду с Орлом ему нужны были конкретные сухопутное и морское животные. Библейского Бегемота Ломоносов считал носорогом, а Левиафана — китом, причем в последнем он был убежден всерьез. «Змия» в славянском тексте 103 псалма, на месте которого в сделанных с еврейского переводах находится левиафан, он просто считал неправильным переводом, о чем писал В.Н. Татищеву 27 янв. 1749 г.: «.принявшись прелагать на стихи прекрасный псалом 103, для того покинул, что многие нашел в переводе погрешности, например: «Змий сей, его же создал еси ругатися ему», вместо: «се кит, его же создал еси презирати оное» (то есть море, его пространство)» [4, т. X, с. 462].

Как видно, слово «левиафан» Ломоносов здесь однозначно переводит как «кит». «Змия» в славянском тексте Книги Иова он, конечно, считал ошибкой. В переложении он оставил его Левиафаном, а не переименовал в Кита по той причине, что дать в одном ряду Кита и Бегемота, в своей идентификации которого с известным современным животным (носорогом) наш поэт и ученый не был уверен, не представлялось возможным. Так же странно выглядела бы пара Зверь и Кит. Оставался только один вариант: Бегемот и Левиафан. Его он и предпочел, проявив научную осмотрительность и художественное чутье. С точки зрения библейской экзегетики, его решение было верным, поскольку вопрос о том, каких именно животных имел в виду священный писатель Книги Иова, не ре-

шен по сей день (эти слова оставлены без перевода и в появившейся через сто лет после Ломоносова русской синодальной Библии).

Образы Бегемота и Левиафана в Книге Иова, как и в «Оде, выбранной из Иова», призваны были продемонстрировать мощь Того, Кто сотворил этих грандиозных животных. Однако зачем они были сотворены? Свт. Иоанн Златоуст так отвечал на это: «Для того он сотворил этих двух зверей огромными, чтобы ты узнал, что Он может все сделать таким, но не делает, потому что [все] сотворил для твоей пользы. <.> Какая от них польза? — скажет кто-нибудь. Мы точно не знаем тайную пользу этих зверей, но если нужно что-то ответить, [мы скажем], что они ведут нас к богопознанию» [12, с. 250].

Средневековое представление о том, что в мире все устроено ради человека, не принадлежит к числу христианских догматов. Новое время противопоставило ему идею «цепи существ», в которой человеку отведено почтенное, но строго определенное место. Эта идея была достоянием чуть ли не всех современных Ломоносову ученых и не была чуждой лично ему [см.: 10, с. 64-67]. Тем удивительней, что в его духовных одах мир предстает устроенным именно ради человека.

В «Вечернем размышлении.» перед полною звезд и не имеющей «дна» космической «бездной», человек теряется, «мысльми утомлен». Созданная Богом вселенная повергает его в смятение своим избыточным великолепием. Но то же самое вызывает его восхищение в «Утреннем размышлении.», где утверждается, что Солнце, «сия ужасная громада», «.возжжена / Для наших повседневных дел, / Что Ты творить нам повелел!» Такую «пресвет-лую лампаду», как Солнце, зажигать «для наших повседневных дел», кажется, было совсем необязательно, но эта-то чрезмерная щедрость Творца и побуждает поэта воздать Ему хвалу и склониться перед Его волей, признав в Нем «бессмертного Царя»: «И на Твою взирая тварь, / Хвалить Тебя, бессмертный Царь». Под «тварью» здесь разумеется Солнце, чья громадность приводит взирающего на него человека в благоговейный ужас.

В Книге Иова Бог приводит его к раскаянию, показывая, во-первых, превышающее человеческую меру величие Своего творения, а во-вторых, избыточное многообразие созданных Им существ и неподвластность их человеку. Самые поразительные из этих существ как раз и есть Бегемот и Левиафан, описанием которых завершается речь Бога к Иову. Созданы же они были не для каких-то утилитарных человече-

ских нужд, а, по свт. Иоанну Златоусту, «для богопознания», т.е., в конечном счете, опять же для человека.

Заключительный вопрос в «Вечернем размышлении.» имеет параллель в переложении речи Бога к Иову. Ср.: «Скажите ж, коль велик Творец?» («Вечернее размышление.») и «Кто может стать против Меня?» («Ода, выбранная из Иова»). В обоих случаях речь идет о превосходстве Творца над тварным миром, но в первом случае — о Его непознаваемости, а во втором — о Его могуществе и невозможности для человека состязаться с Ним. Ведущей в «Оде, выбранной из Иова» оказывается мысль о взаимоотношениях человека и его Творца, чья речь представляет происходящее как борьбу: «Сбери свои все силы ныне. <.> Кто может стать против Меня?»

Последний вопрос не имеет соответствия в библейском тексте: он введен поэтом в качестве морали к описанию могущества сотворенного Богом Левиафана. Строго говоря, переложение из Книги Иова на этом заканчивается, но Ломоносов, прежде чем в заключительной строфе от себя сделать вывод из сказанного («Сие, о смертный, рассуждая.»), прибавляет к речи Бога целую строфу собственного сочинения: «Обширного громаду света / Когда устроить Я хотел, / Просил ли твоего совета / Для множества толиких дел? / Как персть Я взял в начале века, / Дабы создати человека, / Зачем тогда ты не сказал, / Чтоб вид иной тебе Я дал?»

В этой строфе высказаны две мысли: 1) человек не был участником творения мира, и в советах его Творец не нуждается; 2) человек является существом тварным. На первый взгляд, это лишнее добавление. Первая мысль и без того проходит через всю оду, а вторая подразумевается как самоочевидная. Зачем же Ломоносов добавил эту строфу?

Этому есть два объяснения. Первое лежит на поверхности: речь Бога в «Оде, выбранной из Иова» имеет структуру шестоднева, толкования на шесть дней творения мира. Выбирая стихи из Книги Иова, Ломоносов в некоторых местах слегка нарушает их последовательность ради большего соответствия порядку дней творения в Книге Бытия. Так, один стих — «Егда (сотворены) быша звезды, восхвалиша Мя гласом ве-лиим вси АнгелиМои» (Иов 38:7) — он разбил на две части, и вторую использовал раньше первой. Смысл этой перестановки в том, что ангелов («сонм небесных сил») уместней было упомянуть в начале, говоря о первом дне творения. «В начале сотвори Бог небо и землю» (Быт 1:1) — это обычно толкуется как сотворение духов-

ного мира (ангелов) и материи. Ломоносовское «Когда я твердь земли поставил, / И сонм небесных сил прославил.» отсылает именно к такому толкованию. Звезды же были сотворены позднее, поэтому о них говорится в следующей строфе, причем, в соответствии именно с Книгой Бытия (1:14-18), а не с Книгой Иова, тут же упомянуты солнце и луна: «Когда от солнца воссияли / Повсюду новые лучи, / Когда взошла луна в ночи». Сотворение светил небесных — это День четвертый, которому предшествовало создание «тверди», названной «небом» (День второй), отделение моря от суши и произведение растений из земли (День третий). Такая последовательность, вероятно, смущала Ломоносова как ученого, поэтому он, не будучи связанным обязанностями перелагателя собственно Книги Бытия, сначала поместил речь о сотворении звезд, солнца и луны, а уже потом о море и суше. За этим легко объяснимым исключением, Бог в его переложении говорит о Своих созданиях, придерживаясь той последовательности, в которой, по Книге Бытия, они были сотворены: море и суша («Кто море удержал брегами <.> И с суши сдвинул Океан»), растения («И нивы в день палящей жажды.»), рыбы и пресмыкающиеся («Счел ли чуд разнообразных / Стада, ходящие по дну?»), птицы (Орел) и, наконец, животные (Бегемот и Левиафан). В этом ряду не хватает только человека, специального описания которого нет в исходном тексте. Поэтому Ломоносов и добавил строфу о сотворении человека из «персти».

Другое объяснение вытекает из общего смысла Книги Иова. Мир сотворен «прекрасным» и в «стройном чине», все описываемые в речи Бога к Иову создания совершенны в своем роде и отмечены печатью премудрости их Создателя. Значит, и человек — дело рук того же Создателя — должен быть совершенным в своем роде. Совершенство же человека как существа разумного и свободного предполагает его праведность. Бог, столь премудро пекущийся обо всех Своих творениях, конечно, все делает для того, чтобы явить человека праведным и совершенным. Иов был испытан, чтоб неоспоримо обнаружилась его праведность (которую, как известно, хотел оспорить сатана). Ропот же Иова был вызван тем, что, пораженный несчастьями, он усомнился, нужна ли и важна ли его праведность Богу, раз он, который был «непорочен, справедлив и богобоязнен» (Иов 1:1), наказывается подобно нечестивцам. Однако, даже усомнившись в этом, Иов в своей праведности устоял и дока-

зал свое бескорыстие. Это и был его подвиг, не оставленный в итоге без награды.

О том, что Бог сотворил человека предназначенным к праведности и все испытания посылаются ему для ее достижения, свидетельствуют слова Бога к Иову: «Не отвергай суда Моего: мниши ли Мя инако тебе сотворша, разве да явишися правдив» (Иов 40:3)10. Последние слова Бога в ломоносовской строфе о сотворении человека отсылают именно к этому стиху: «Зачем тогда ты не сказал, / Чтоб вид иной тебе Я дал?» Речь идет, конечно, не о физическом облике человека. Имеющий «вид иной» в данном случае надо понимать как «не подверженный страданиям» и «не обремененный высоким предназначением». В Книге Иова именно за это пожелание Бог упрекает праведника, пострадавшего безвинно (но не бесцельно!). Ломоносов, понимая принципиальную значимость этого упрека, выделяет его и помещает в конце своего переложения Божественной речи в качестве самого горького, но и самого утешительного для Иова, возвращающего ему надежду на Промысл Божий о нем.

«Ода, выбранная из Иова», конечно, далека от того, чтобы представить всю прблематику библейской книги. Но те ее аспекты, которые затрагивает Ломоносов, являются самыми важными. Бог у него исповедуется не только как Творец, но и как Управитель, Промыслитель и Судия созданной Им вселенной, все в ней устроивший для блага человека, все делающий для того, чтобы явить его совершенным. Изображение «в стройном чине» устроенного «прекрасного света» в оде Ломоносова, как и в Книге Иова, это аргумент, предназначенный для убеждения человека в правосудии все строящего для его пользы Творца. «Ода, выбранная из Иова» — это апология веры, причем именно той, которой учит библейская книга в ее православном христианском понимании.

Примечания

1. Все переложения псалмов Ломоносова написаны четверостишиями, оба «Размышления» — шестистишиями. «Ода, выбранная из Иова» — самая длинная в разделе «Оды духовные» (112 стихов), и она одна здесь написана строфами из восьми стихов.

2. Разбор ломоносовских переложений псалмов и основную литературу вопроса см.: [1, с. 242-280].

3. П.А. Катенин в 1830 г. свидетельствовал, что «все русские знают, конечно, выбранное Ломоносовым из Иова» [2, с.52]. Первые строки оды — «О ты, что в горести напрасно / На Бога ропщешь, человек…» — единственное, что «припомнил» гоголевский Хлестаков, когда дочка городничего попросила

его написать «на память какие-нибудь стишки в альбом» («Ревизор», действ. IV, явл. 12).

4. Переложение 103 псалма Ломоносов не включил в «Оды духовные», возможно, не только из-за его незавершенности, но и потому, что, озаглавленный в славянском переводе «О мирстем бытии», он тематически выбивался бы из ряда других псалмов и дублировал «Оду, выбранную из Иова» (это относится и к напечатанному в «Риторике» переложению самого короткого 116 псалма). О том, что в этих переложениях находится «прямой отклик на реальные обстоятельства жизни» Ломоносова [5, с. 338], т.е. об их автобиографическом подтексте, писали неоднократно (обзор суждений на эту тему см.: [1, с. 244247]).

5. Далее стихи Ломоносова цитируются по этому изданию без ссылок.

6. Эти два четверостишия соответствуют двум стихам псалма (Пс 143:3-4), имеющим параллель в Книге Иова (Иов 7:17).

7. Ср. апологию астрономии в работе «Явление Венеры на Солнце.» (1761): «Несказанная премудрость дел Божиих хотя из размышления о всех тварях явствует, к чему предводительствует физическое учение, но величества и могущества Его понятие больше всех подает астрономия, показывая порядок течения светил небесных. Воображаем себе тем явственнее Создателя, чем точнее сходствуют наблюдения с нашими предсказаниями; и чем больше постигаем новых откровений, тем громчае Его прославляем» [4, т. IV, с. 372]. О взглядах Ломоносова на соотношение веры и знания в интересующем нас контексте см.: [6, с. 287-300; 7, с. 57-70]

8. Подробней об этом см.: [8, с. 75-97].

9. Такое толкование излагается еще у папы Григория Великого (VI в.) и признается также православной традицией, но не пользуется столь широкой, как на Западе, известностью.

10. В синодальном переводе это место выглядит иначе: «Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?» (Иов 40:3).

Список литературы

1. Луцевич Л.Ф. Псалтырь в русской поэзии. СПб.: Дмитрий Буланин, 2002. 609 с.

2. Катенин П.А. О поэзии еврейской // Катенин П.А. Размышления и разборы. М.: Искусство, 1981 . 374 с.

3. Дороватовская В. О заимствованиях Ломоносова из Библии // М.В. Ломоносов. 1711-1911. Сборник статей / Под ред. В.В. Сиповского. СПб.: [Я. Башмаков и К*], 1911. С. 33-65.

4. Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. !-К. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950-1957.

5. Мотольская Д.К. Ломоносов и его современники // История русской литературы. Т. 3. Литература XVIII века. Ч. 1. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941. С. 264-348.

6. Клейн И. Раннее Просвещение, религия и церковь у Ломоносова // Клейн И. Пути культурного

импорта: Труды по русской литературе XVIII века. М.: Языки славянской культуры, 2005. С. 287-300.

7. Левитт М. «Вечернее размышление о Божи-ем величестве» и «Утреннее размышление о Божи-ем величестве»: Опыт определения теологического контекста // XVIII век. Сб. 24. СПб., 2006. С. 5770.

8. Коровин В.Л. Ломоносов и Библия: «Ода, выбранная из Иова» и Книга Иова // М.В. Ломоносов и Православие. Сборник статей о творчестве М.В. Ломоносова. М.: ИД «К единству», 2014. С. 75-97.

9. Разговор Ломоносова с Княжниным в Елисей-ских полях, с приобщением примечаний на славную оду господина Ломоносова, выбранную из Иова. СПб., 1793.

10. Серман И.З. Поэтический стиль Ломоносова. Л.: Наука, 1966. 260 с.

11. Лотман Ю.М. Об «Оде, выбранной из Иова» Ломоносова // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. 1983. Т.42. №3. С. 253-262.

12. Библейские комментарии Отцов Церкви и других авторов I-VIII вв. Ветхий Завет. [Т.] VI. Книга Иова. Тверь: Герменевтика, 2007. 312 с.

«ODE SELECTED FROM JOB» IN THE CONTEXT OF THE SPIRITUAL ODES BY M.V. LOMONOSOV

V.L. Korovin

The subject of the article is the composition of the «Spiritual Odes» in the editions of Lomonosov’s works published during his lifetime. It is similar to the ideological structure of the biblical Book of Job: the sufferings and complains of the righteous, the admonishing speech of the God, and the man’s declaration of his limited knowledge and of the wisdom of the Creator. The key piece of work here is the «Ode selected from Job» which allows us to judge the attitude of Lomonosov towards different traditions of interpreting The Book of Job.

Keywords: Spiritual Odes by Lomonosov and his religious views, The Book of Job, the faith and the knowledge, Behemoth and Leviathan.

References

1. Lutsevich L.F. Psaltyr’ v russkoy poezii. SPb.: Dmitriy Bulanin, 2002. 609 s.

2. Katenin P.A. O poezii evreyskoy // Katenin P.A. Razmyshleniya i razbory. M.: Iskusstvo, 1981. 374 s.

3. Dorovatovskaya V. O zaimstvovaniyakh Lomono-sova iz Biblii // M.V. Lomonosov. 1711-1911. Sbornik statey / Pod red. V.V. Sipovskogo. SPb.: [Ya. Bashma-kov i K*], 1911. S. 33-65.

4. Lomonosov M.V. Poln. sobr. soch. T. I-X. M.; L.: Izd-vo AN SSSR, 1950-1957.

5. Motol’skaya D.K. Lomonosov i ego sovremen-niki // Istoriya russkoy literatury. T. 3. Literatura XVIII veka. Ch. 1. M.; L.: Izd-vo AN SSSR, 1941. S. 264-348.

6. Kleyn I. Rannee Prosveshchenie, religiya i tserkov’ u Lomonosova // Kleyn I. Puti kul’turnogo importa: Trudy po russkoy literature XVIII veka. M.: Yazyki slavyanskoy kul’tury, 2005. S. 287-300.

7. Levitt M. «Vechernee razmyshlenie o Bozhiem velichestve» i «Utrennee razmyshlenie o Bozhiem velichestve»: Opyt opredeleniya teologicheskogo konteksta // XVIII vek. Sb. 24. SPb., 2006. S. 57-70.

8. Korovin V.L. Lomonosov i Bibliya: «Oda, vybrannaya iz Iova» i Kniga Iova // M.V. Lomonosov i Pravoslavie. Sbornik statey o tvorchestve M.V. Lomono-sova. M.: ID «K edinstvu», 2014. S. 75-97.

9. Razgovor Lomonosova s Knyazhninym v Eliseyskikh polyakh, s priobshcheniem primechaniy na slavnuyu odu gospodina Lomonosova, vybrannuyu iz Iova. SPb., 1793.

10. Serman I.Z. Poeticheskiy stil’ Lomonosova. L.: Nauka, 1966. 260 s.

11. Lotman Yu.M. Ob «Ode, vybrannoy iz Iova» Lomonosova // Izvestiya AN SSSR. Ser. literatury i yazyka. 1983. T.42. №3. S. 253-262.

12. Bibleyskie kommentarii Ottsov Tserkvi i drugikh avtorov I-VIII vv. Vetkhiy Zavet. [T.] VI. Kniga Iova. Tver’: Germenevtika, 2007. 312 s.

Экзегет, . Название произведения: «Ода, выбранная из Иова», автор: Ломоносов Михаил Васильевич, }}, жанр: Ода, эпоха:

Описание произведения.

Для своего поэтического переложения библейской книги Иова М.В.Ломоносов избрал четыре ее главы, с 38 по 41. Исходный текст Священного Писания повествует об истории испытания Богом древнего праведника Иова. Книга состоит из пяти смысловых частей: разговора Бога и сатаны, описания смерти детей, разорения и болезни Иова, скорбной речи Иова, обращенной к Господу и обличающие монологи друзей праведника, обращение к Иову Самого Господа и, в заключение, покаяние Иова и восстановление всех земных благ, потерянных им.

В оде Ломоносова в поэтической форме изложена лишь четвертая часть ветхозаветной книги, речь Бога. В ответ на скорбный ропот праведника, Господь разворачивает перед ним картину сотворения мира:

Где был ты, как я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет;
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!

Смысловая структура речи Господа повторяет последовательность сотворения мира, как оно изложено в библейской книге Бытия. Сначала Господь, обращаясь к Иову, говорит о свете, о земле, о небесных светилах, о звездах. Затем о сотворенных Им морях и океане. В описании Своих благодеяний, как в библейском тексте, так и в версии Ломоносова, Господь не ограничивается творением. Вспоминает он в речи к Иову и домостроительство Спасения человека:

Отверзлись ли перед тобою
Всегдашнею покрыты мглою
Со страхом смертные врата?
Ты спер ли адовы уста?

Далее Ломоносов возвращается к темам книги Бытия, вспоминая творение птиц:

Твоей ли хитростью взлетает
Орел, на высоту паря,
По ветру крила простирает
И смотрит в реки и моря?

Среди сотворенных Богом животных, в книге Иова и в тексте оды Ломоносова, упомянуты дикие звери — бегемот и левиафан. Мощь этих творений Божиих особенно подчеркивают поэтические метафоры, взятые Ломоносовым из библейского текста: как веревки сплетены жилы и как медь ребра у бегемота. Левиафан же — морское животное, его сердце поэт, вслед за автором книги Иова, сравнивает с жерновом, а зубы с рядом серпов. Библейские образы бегемота и левиафана имеют двойное толкование в святоотеческих книгах. Об этом так писал святитель Иоанн Златоуст: «Один живет на суше, другой — в воде, в море. Не безызвестно нам, что многие разумеют в этих словах дьявола, понимая в иносказательном смысле. Однако, нужно наперед заботиться об истории, а когда можно принести пользу слушателю и иносказательным объяснением, не пренебрегать и им». Ломоносов в своей оде толкует образы бегемота и левиафана буквально, не упоминая об аллегорическом понимании их как образа сатаны.

Далее в своей речи, в поэтическом переложении Ломоносова, Бог вспоминает о сотворении человека из персти – праха земного. Восходя к самому началу, к появлению по воле Божией человека, Ломоносов подчеркивает — то, что говорит Бог Иову, относится к каждому, ко всему человечеству. Этим объясняется и отсутствие ответа праведника Богу в поэтическом тексте. В книге Иова, в 39 главе, монолог Господа прерывается покаянным воплем Иова: «Вот, я ничтожен; что я буду отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои». (Иов 39:34). У Ломоносова же вся ода представляет собой речь Господа. Иов, олицетворяя здесь все человечество, в конце слышит уже авторские слова, смысловое заключение поэта. Мораль, которой нет в библейской книге, но которая необходима творцу оды:

Сие, о смертный, рассуждая,
Представь зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.

Таким образом, М.В.Ломоносов создает на основе библейского текста книги Иова оригинальное поэтическое произведение, посвященное теме ропота и побеждающих его вере и смирению перед величием и благим Промыслом Творца.

История создания.

Точных сведений о дате написания и причинах создания «Оды, выбранной из Иова» не сохранилось. При жизни Ломоносова произведение издавалось дважды, в 1751 и 1757 годах. Исследователи-литературоведы не раз обращались к анализу этого произведения. Так, Ю.М.Лотман писал, что это наиболее поэтического произведение Ломоносова, еще при жизни поэта стало не только популярным, но и хрестоматийным. В статье, посвященной этой оде, знаменитый советский литературовед считал, что отказ Ломоносова толковать образы Бегемота и Левиафана как указание на сатану, говорят о неверии поэта в темную силу. «В подчиненном естественным и математическим законам мире господствует сформулированный Ломоносовым тезис: «Omnia quae in natura sunt, sunt mathematice certa et determinata» (Всё, что есть в природе, математически точно и детерминированно). Идея мощи сатаны и даже самого его существования полностью исключалась, так же как исключались и случайность, хаотичность и все непредсказуемое». Тем не менее, темные силы в Оде Ломоносова все-таки присутствуют, вслед за библейским текстом он пишет об аде и победе Христа над смертью.

Интересен также анализ «Оды, выбранной из Иова» в контексте всех духовных од Ломоносова, составленный доктором филологических наук В.Л.Коровиным. Исследователь находит идейное сходство духовного цикла (переложения семи псалмов, оды из Иова и двух оригинальных текстов размышлений, утреннего и вечернего) с тематикой библейской книги Иова в целом. Страдания праведника среди грешников в псалмах, ответ на них Бога и признание человеком ограниченности своего знания и абсолютной мудрости и благости Творца. Это позволяет литературоведу считать книгу Иова «внутренним сюжетом» всего раздела духовных од в прижизненных изданиях поэзии Ломоносова, а «Оду, выбранную из Иова» — ключевым произведением этого раздела.

Отношение автора к вере.

О вере М.В.Ломоносова существует несколько взаимоисключающих точек зрения. Одни считают его ученым-атеистом, типичным представителем эпохи Просвещения, сохранившим лишь внешние атрибуты православного человека. Другие называют Ломоносова деистом, то есть все-таки верящим в Бога, но только как Творца, никак не вмешивающегося после творения в судьбы мира. Третьи же видят в Ломоносове глубоко верующего христианина, прекрасно знавшего Священное Писание, творения Святых Отцов и православное богослужение.

С детства Ломоносов рос в православной атмосфере. Его мать, Елена Ивановна Сивкова было дочерью псаломщика. Читать он учился по знаменитой тогда рифмованной Псалтыри Симеона Полоцкого. Вскоре он так хорошо читал, что стал лучшим чтецом в местной церкви. Любовь к чтению за богослужением осталась с ним и во время обучения в Славяно-Греко-Латинской Академии. Он нередко исполнял послушание пономаря Заиконоспасского монастыря, в котором располагалась Академия. Во время учебы он изучал святоотеческие творения свт. Василия Великого, прп. Иоанна Дамаскина и других отцов Церкви. В своих научных трудах Ломоносов нередко ссылается на святоотеческие труды.

Как ученый, он верит, что вся природа, все устройство Вселенной прославляет Творца. В предисловии к труду «О происхождении света» Ломоносов писал так: «Чем глубже до самых причин столь чудных дел проницает рассуждение, тем яснее показывается непостижимый всего бытия Строитель. Его всемогущества, величества и премудрости видимый сей мир есть первый, общий, неложный и неумолчный проповедник. Небеса поведают славу Божию».

Настоящей апологией христианской веры открывается его научный труд «Явление Венеры на Солнце». Там он пишет о том, что Создатель дал человечеству две книги. «В одной показал свое величество, в другой — свою волю. Первая — видимый сей мир, им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга — Священное Писание. В ней показано создателево благоволение к нашему спасению». Эти слова не могли принадлежать ни атеисту, ни деисту. Их написал человек не только верующий в Бога Творца, но и во Христа Спасителя.
Духовные оды Ломоносова, его поэтическое переложение псалмов и избранных глав книги Иова, выдают человека, знающего Священное Писание и библейские толкования Святых Отцов. Кроме того, именно Ломоносов выступил автором эпитафий на раках с мощами св. князя Александра Невского и святителя Димитрия Ростовского.

Был в судьбе Михаила Васильевича Ломоносова и эпизод столкновения со Святейшим Синодом. Причиной конфликта стал запрет Синода на публикацию перевода книги деиста А.Поупа «Опыт о человеке», выполненного учеником Ломоносова Н.Поповским. Сам Ломоносов выступил в защиту публикации, вступив в спор с Синодом. Известный своим несдержанным нравом, Ломоносов вел себя в Синоде вовсе не кротко. А после еще и разразился едким сатирическим «Гимном о бороде». Синод требовал выдать Ломоносова для суда, но тут помогло заступничество Шувалова, конфликт разрешился. Однако этот конфликт никак не повлиял на веру Ломоносова и на его православное мировоззрение. Умер великий русский православный ученый во время совершения Таинства Соборования, после Причастия.

Биография.

Михаил — сын архангельского зажиточного рыбака Василия Федосеевича Ломоносова и его первой жены Елены. Мать его была грамотной. Именно она научила сына азам чтения и счета. Еще ребенком Михаил Ломоносов лишился матери. Первая мачеха любила пасынка, но и она вскоре умерла. Отец женился в третий раз, и новая жена стремилась выжить Михаила из дома. В 19 лет Михаил Ломоносов уходит из дома, добирается до Москвы и там, назвавшись дворянским сыном, поступает в Славяно-Греко-Латинскую Академию. Он садится за парту с 10-летними детьми, так как ему необходимо было выучить латынь. За пять лет, благодаря таланту и труду, освоил 12-летнюю программу Академии. И в 1736 году, от Университета Санкт-Петербургской Академии наук Ломоносов отправлен в Германию для изучения горного дела и металлургии. В Марбургском Университете русский студент слушает курсы ведущих ученых своего времени: механику у Христиана Вольфа и теоретическую химию у профессора Дуйзенга. В Германии он встретил свою супругу, Елизавету Цильх.

В 1741 году Михаил Васильевич Ломоносов возвращается на родину. Уже год спустя он – адъюнкт физики в Петербургской академии наук, а всего три года спустя – профессор химии. Научные интересы Ломоносова не ограничивались физикой и химией. Он основоположник науки о стекле, создатель первой научной лаборатории и рецепта изготовления мозаики, астроном, открывший атмосферу Венеры, художник-мозаичист, историк, поэт. По его проекту создан первый в России Университет, впоследствии названный в его честь.

Умер Михаил Васильевич Ломоносов в 54 года. Похоронен на кладбище Александро-Невской Лавры.

После смерти Ломоносова, канцлер Воронцов повелел установить на могиле ученого памятник. На обелиске высечена такая эпитафия:

«Родившемуся в Холмогорах в 1711 году

Бывшему Статскому советнику Санкт-Петербургской Академии наук

Профессору, Стокгольмской и Болонской (Академий) члену

Разумом и науками превосходному знатным украшением Отечеству послужившему

Красноречию, стихотворству и истории российской учителю

Мусии первому в России без руководства изобретателю

Преждевременною смертью от муз и Отечества на днях Святыя Пасхи 1765 году похищенному

Воздвиг сию гробницу граф М. Воронцов, славя Отечество с таковым гражданином и горестно соболезнуя его кончине».

Автор текста: Яфанова Марина Андреевна.

Ю. Лотман. Об «Оде, выбранной из Иова»

Ю.М.ЛОТМАН

ОБ «ОДЕ, ВЫБРАННОЙ ИЗ ИОВА» ЛОМОНОСОВА

«Ода, выбранная из Иова» принадлежит, бесспорно, к наиболее поэти­ческим созданиям Ломоносова. Еще в XVIII в. оно приобрело широкую популярность, а в XIX в. сделалось хрестоматийным. Между тем многие вопросы, связанные с этим стихотворением, далеки от разрешения. Прежде всего не ясны ни датировка, ни причины, побудившие Ломоносова создать это произведение. В связи с этим и сам авторский замысел остается невыясненным.

Современного читателя в оде более всего привлекают картины мощи природы. Комментаторы академического издания полагают, что образы из Книги Иова увлекли Ломоносова тем, что «давали случай набросать пером естествоиспытателя картину «стройного чина» вселенной, далекую от библейской». Мнение это следует принять во внимание, хотя, конечно, возникает естественный вопрос: почему для «картины», «далекой от библейской», потребовалось привлекать именно Библию? Напрашивается и другое истолкование: тема Иова, наеденная в русскую литературу протопопом Аввакумом, начинала традицию изображения «возмутив­шегося человека». «Ода, выбранная из Иова» и «Медный всадник» Пуш­кина как бы стоят на двух противоположных полюсах развития этой темы…

Обе интерпретации раскрывают определенные стороны ломоносовского текста. Однако следует различать смыслы, которые актуализируются по мере исторической жизни текста, и смыслы, непосредственно актуаль­ные для автора в момент написания произведения. И то, и другое входит в смысловую реальность текста, однако в разные моменты его истории получает различную значимость. Посмотрим на «Оду, выбранную из Иова» с точки зрения 1740 —1750-х гг. и подумаем, почему именно этот библейский текст привлек внимание Ломоносова. Эпоха Ренессанса и последовавший век барокко расшатали средне­вековые устои сознания. Однако неожиданным побочным продуктом вольнодумства явился рост влияния предрассудков на самые просвещен­ные умы и бурное развитие культа дьявола. В средние века не только народное воображение создавало образ простоватого и часто одура­ченного дьявола, но и ученые богословы, опасаясь манихейства, не были склонны преувеличивать мощь царя преисподней. Вера в колдовство преследовалась как пережиток язычества. Еще Дионисий Ареопагит утверждал, что «нет ничего в мире, что бы не было совершенно в своем роде; ибо вся добра зело — говорит небесная истина (Быт. 1, 31 )». И Августин, и Фома Аквинат исходили из идеи небытия зла, из представ­ления о зле как отсутствии бытия добра. В такой системе Сатана мог получить лишь подчиненную роль косвенного (по контрасту) служителя Высшего Блага.

Начиная с Данте, образ Сатаны становится все более грозным, вели­чественным и, что особенно важно, самостоятельным по отношению к божественной воле.

Между страхом перед мощью Сатаны, ужасом загробных мук и попытками победить силы ада с помощью костра и процессов ведьм была прямая связь. В 1232 г. папа Григорий IX в специальной булле дал подробное описание шабаша. Страх, внушаемый ведьмами, демонами и их владыкой сатаной, рос параллельно с успехами просвещения, техники, искусств. Дьявол издавна считался «тысячеискусником», умельцем на все руки, ему приписывали и ученость, и необъятную память, которой он может одарить своих подданных, и обладание ключами от всех замков и тайнами всех ремесел. По словам Лютера, «дьявол, хотя и не доктор и не защищал диссертации, но он весьма учен и имеет большой опыт; он практиковался и упражнялся в своем искусстве и занимается своим ремеслом уже скоро шесть тысяч лет». Расширение светской сферы жизни воспринималось в самых различных общественных кругах как рост мощи «князя мира сего», чья статуя появилась на западном портале Страсбургского собора.

Новая эпоха была символически отмечена двумя датами: в 1274 г. скончался Фома Аквинат, в 1275 г. в Европе сожгли первую ведьму. Однако подлинный взрыв «дьяволиады» произошел позже — в XV—XVII вв. Вера в мощь сатаны захватила и гуманистов, и католические, и про­тестантские круги. Между 1575 и 1625 гг. она приобретает характер общеевропейской истерической эпидемии, прямым результатом которой были процессы ведьм, законы о чистоте крови и расистские преследования в Испании, антисемитские погромы в Германии, кровавые истребления «язычников» в Мексике. Дьявол преследует воображение Лютера, утверждавшего в 1525 г.: «Мы все узники дьявола, который наш князь и бог» («Послание касательно книжки против крестьян»). «Телом и доб­ром своим мы порабощены дьяволу . Хлеб, что мы едим, питье, что мы пьем, одежда, которой мы пользуемся, более того, воздух, которым мы дышим, и все, что принадлежит до нашей плотской жизни, — всё его царство»

Ж. Делюмо отмечает, что огромную роль в демонологической истерии сыграла печать, которая доводила фантастические идеи богословов до читателя в масштабах, совершенно невозможных в средние века. Так, по его подсчетам, в XVI в. «Молот ведьм» Инститориса и Шпренгера разошелся тиражом в 50 000 экз., а 33-томный «Театр дьяволов» — своеобразная энциклопедия сатанизма — в 231 600 экз. К этому надо прибавить не поддающееся учету число народных книжек — массовой культуры той эпохи, в которых и ренессансная культура (Фауст), и ренессансная политика (Дракул) трактовались как порождения союза с дьяволом. Новая эпоха расковала силы человеческой активности, но она расковала и страх.

В такой обстановке протекала эпидемия охоты за ведьмами, охватившая без различия и католические, и протестантские страны Запада. «Шпренгер и Инститорис в XV столетии хвастались еще тем, что за пять лет сожгли в Германии целых 48 ведьм. В XVII столетии во многих небольших немец­ких территориях пять десятков ведьм нередко отправляли на костер уже за один раз». Расцвет культуры — век Рубенса, Рембрандта, Веласкеса, Пуссена, Буало, Мольера, Расина, Джордано Бруно, Декарта, Лейбница был одновременно веком, когда под напором фанатизма и атмосферы страха чудовищные казни сделались бытовым явлением, а юридические гарантии прав обвиняемых в колдовстве и ведовстве были фактически сведены на нет и спустились до уровня, по сравнению с которым самое темное средневековье представляется золотым веком. Была введена специальная судебная процедура, фактически отменявшая все ограни­чения на применение пыток. Подозрение превратилось в обвинение, а обвинение автоматически означало приговор. Защитники обвиненных объявлялись их сообщниками, свидетели послушно повторяли то, что им внушили обвинители. Однако самое примечательное то, что в атмосфере невротического страха такой порядок стал казаться естественным не только фанатическим доминиканцам, но и светочам эпохи — гуманистам. Даже Бэкон разделял веру в злокозненное могущество ведьм.

Особенный размах процессы ведьм получили в Германии. Двести страниц убористого шрифта в восьмом томе «Истории немецкого народа» И. Янссена дают на этот счет потрясающий материал. Ограничимся лишь одним примером: известный юрист XVII в., цвет гер­манской криминалистики, образованный Бенедикт Карпцов не только утвердил за свою жизнь 20 000 смертных приговоров ведьмам и колдунам, но и научно обосновал необходимость применения пыток в этих процессах. «Карпцов был человеком строгого лютеранского духа. Он тридцать пять раз перечел всю Библию от доски до доски и ежемесячно бывал у причастия». Однако как только речь заходила о ведьме или колдуне, он превращался из ученого юриста в яростного инквизитора. И это не было его личной особенностью.

Таков был идейный климат Европы в момент, когда на сцену выступили первые деятели Просвещения. Просветители XVIII в. и их передовой отряд — рационалисты XVII в. писали на своих знаменах слова борьбы с «темным средневековьем». Этот лозунг имел отчасти тактический характер, отчасти же отражал возникающую историческую аберрацию: Ренессанс был явлением исключительно сложным, и это стало очевидно в эпоху барокко. Одними своими сторонами он подготавливал «век разума», другими вызвал к жизни бурные волны иррационализма и страха. Готовясь к своему торжеству. Разум часто надевал маску Мефис­тофеля. Ж. Делюмо с основанием отмечал, что «рождение нового времени в Западной Европе сопровождалось невероятным страхом перед дья­волом». Прошли времена, когда церковь боролась с верой в колдов­ство, — теперь сомнение в существовании ведьм и их злокозненной деятельности стало столь же опасным, как и сомнение в бытии бога.

Для рационалистов XVII в. и просветителей XVIII в. именно дьявол и вера в его могущество становились врагами первой степени. Бог — перводвигатель и первопричина — легко подвергался деистической интерпретации и вписывался не только в мир Декарта, но и в космогонию Ньютона и Вольтера. Иное дело дьявол. От веры в него пахло кострами, вспоминались инквизиция, фанатизм, суеверия, религиозная нетерпимость — всё, что вызывало непримиримую ненависть воинов Разума.

Ситуация эта была прекрасно, и не только по книгам, известна Ломоносову. Деятельность Карпцова протекала в Саксонии, и Ломоносов, приехавший в саксонский город Фрейберг для учения, конечно, слышал о тысячах костров, еще недавно пылавших в этом королевстве. Саксония, однако, не была ни исключением, ни центром охоты на ведьм, и, странствуя по Германии, Ломоносов не мог не слышать отзвуков настроений, сотря­савших всю Европу несколько десятков лет перед этим, тем более что процессы ведьм продолжались в Германии и во время его пребывания там.

Дело в том, что по мере развития «культа сатаны» в XV—XVII вв. Книга Иова стала подвергаться специфической и неожиданной для нынешнего читателя интерпретации. В Библии, в частности в Ветхом завете, искали подтверждений демонологическим увлечениям времени. Найти их было нелегко, так как невротический сатанизм совершенно чужд Священному писанию. Тогда, в соответствии с традицией аллего­рического истолкования Библии, начались поиски образов, которые можно было бы принять за метафоры дьявола. Иногда в этой функции выступал Голиаф. Однако наиболее часто использовалась Книга Иова. В упоми­наемых там Левиафане и Бегемоте видели аллегорическое описание дьявола или собственные имена его демонов-служителей. Показательно, что в Книге Иова действительно упоминается дьявол , но образ этот был слишком бледен, и его затмили красочные фигуры Бегемота и Левиафана. Инститорис и Шпренгер в «Молоте ведьм», проявив особый интерес к Книге Иова, утверждали: «Иов пострадал исключительно от дьявола без посредства колдуна или ведьмы. Ведь в то время ведьм еще не было». Здесь характерно утверждение, что ведьмы — совсем не исконное, вечное зло, а порождение новых, присущих именно данной эпохе, ухищрений дьявола.

Итак, образная система «Оды, выбранной из Иова» обращена к запад­ной идеологической ситуации. Однако есть все основания утверждать, что это не снижало, а повышало ее актуальность с точки зрения внутрирусских проблем середины XVIII в. Вместе с усилением культурных связей с Западом и проникновением в Россию веяний барокко появились тревожные признаки того, что одновременно в Россию будет перенесена атмосфера страха и культурного невротизма, разрешившаяся на Западе кострами инквизиции. Угроза эта не была надуманной.

В начале XVIII в. в Москве началось следствие по делу Григория Талицкого, учившего, что Петр I — антихрист, и возвещавшего приход последних времен. Талицкий был подвергнут редкой и жесточайшей казни – копчению живым. Митрополит рязанский Стефан Яворский по распоряжению Петра опубликовал в 1703 г. обличительное сочинение против ереси Талицкого «Знамения пришествия антихристова и кончины века». Само написание книги было простым выполнением правительствен­ного заказа (отношения между Петром и Стефаном Яворским в этот период были не просто лояльные, но вполне дружественные).

Яворский не ограничился теоретическими рассуждениями, — он высту­пил в качестве вдохновителя и практического организатора процесса Дмитрия Тверитинова и, несмотря на противодействие государственных инстанций, добился редкого в России приговора: сообщник Тверитинова Фома был сожжен в Москве как еретик.

В деятельности Яворского отчетливо чувствовалось католическое влия­ние. Не случайно монах Спасо-Каменского монастыря Варлаам говорил о нем: «Доведется де этому митрополиту голову отсечь или в срубе сжечь, что служит по латынски». Однако огненная борьба с дьяволом, как мы видели, не менее активно владела умами протестантского мира. В 1689 г. в Москве по настоянию пасторов Немецкой слободы был сожжен Квирин Кульман. Через окно в Европу тянуло гарью.

При жизни Петра I «Камень веры» не мог быть напечатан. Однако в 1728 г. он был выпущен в свет неслыханным для той поры тиражом — 1 200 экз. Второе издание появилось в 1729-м, а уже в следующем, 1730 г. — третье. Кроме того, по рукам циркулировали списки этого огромного сочинения. Наконец, в 1749 г. в Москве вышло еще одно издание. Эта беспрецедентная в условиях XVIII в. пропаганда идей костра и религиоз­ной нетерпимости не могла не встревожить тех, кто стремился противо­поставить страху — разум, а фанатизму – терпимость. Можно пред­положить, что именно издание «Камня веры» 1749 г. явилось толчком, оформившим замысел «Оды, выбранной из Иова».

Западная культура XVII в. создала не только атмосферу страха и нетерпимости, но и борцов с этой атмосферой. Выступивший на идейную арену отряд рационалистов направил свой основной удар против веры в дьявола как властелина мира. Спиноза, Декарт, Лейбниц создают образ мира, основанного на разуме и добре. В этом мире есть место богу — математику и великому конструктору, но нет места дьяволу. Вольтер на следующем этапе развития общественной мысли мог сколько угодно смеяться над наивным оптимизмом таких построений, но в свое время они были единственным средством рассеять зловещую атмосферу страха и очистить закопченное кострами небо Европы. В этом смысле «Теодицея»[1] Лейбница с подзаголовком «О том, что бог добр» наносила сильнейший удар атмосфере охоты за ведьмами. Вряд ли является случайным совпа­дением, что «Теодицея» Лейбница появилась в 1716 г., а в 1720-е в Пруссии последовало королевское распоряжение о прекращении всех судов над ведьмами (в католической Германии они еще продолжались).

«Ода, выбранная из Иова» — своеобразная теодицея. Она рисует мир, в котором, прежде всего, нет места сатане. Бегемот и Левиафан, которым предшествующая культурная традиция присвоила облики демонов, вновь, как и в Ветхом завете, предстают лишь диковинными животными, самой своей необычностью доказывающими мощь творческого разума бога. Но и бог оды — воплощенное светлое начало разума и закономерной творческой воли. Он учредитель законов природы, нарушить которые хотел бы ропщущий человек. Бог проявляет себя через законы природы и сам им подчиняется. Это вполне соответствовало принципу Ломоносова-ученого: «Minima miraculus adscribenda поп sunt» (Малейшего не должно приписывать чуду). Слово «чудо» сохраняется лишь для обозначения еще не познанных законов Природы, удивительных для человека, но внутренне вполне зако­номерных:

Коль многи смертным неизвестны

Творит натура чудеса.

В подчиненном естественным и математическим законам мире господ­ствует сформулированный Ломоносовым тезис: «Omnia quae in natura sunt, sunt mathematice certa et determinata» (Всё, что есть в природе, математически точно и детерминированно).

Идея мощи сатаны и даже самого его существования полностью исклю­чалась, так же как исключались и случайность, хаотичность и все непред­сказуемое.

«Оду, выбранную из Иова» нельзя рассматривать как изолированный акт, вне событий, составляющих ее историко-культурный контекст. Когда во второй половине 1750-х гг. в связи с полемикой вокруг «Гимна бороде» Ломоносова И.С. Барков писал:

Пронесся слух: хотят кого-то будто сжечь;

Но время то прошло, чтоб наше мясо печь, —

то слова эти звучали скорее надеждой, чем уверенностью. «Ода, выбранная из Иова» должна включаться, с одной стороны, в один ряд с научной антиклерикально-сатирической поэзией Ломоносова, а с другой — в ряд произведений, направленных против страха перед властью сил зла над миром. Общая установка борьбы с инквизиционным духом требовала замены атмосферы страха и веры в могущество зла убеждением в неколебимой силе разумного и доброго начала. Ренессансное сомнение в силе и благости Бога рикошетом возвысило Сатану, а трагическое мировосприятие барокко превратило его в подлинного «князя мира сего». Век разума необходимо было начать с оправдания добра, и Ломоносов заканчивает «Оду, выбранную из Иова» «теодицеей» — утверждением, что Бог «всё на пользу нашу строит».

Однако гарью тянуло и из лесов Сибири и русского Севера. Костры, сжигавшие ведьм в XVI – XVII вв., пылали по всей Европе – от Шотландии до Саксонии и от Испании до Швеции. Границы, разделявшие католическую и протестантскую Европу, для них не существовали. Однако граница, отделяющая Русскую землю от Запада, оказалась непроницаемой. Невротический страх перед ведьмами России был неизвестен, неизвестны были и инквизиционные их преследования. По эту сторону культурной границы пылали другие костры — костры самосожжений, гари старообрядцев.

Западный страх XVI — XVII вв. был предчувствием неотвратимости нового общественного порядка, который в массах народа осмыслялся как порядок сатанинский. Психология русского старообрядчества была другой: страха — спутника неуверенности и ожидания — не было. Было ясно, что конец света уже наступил, антихрист уже народился, времени уже не существует. Костер был попыткой обезумевшего от страха мира спасти себя, найдя то злокозненное меньшинство, которое причиняет ему гибель. Самосожжение — средство спасти себя от влияния и соблазна уже погибшего мира. Идеи были глубоко различны, но дымом от костров одинаково тянуло и с Запада, и с Востока.

Это придавало позиции Ломоносова и других русских рационалистов особую остроту: попытка трансляции в Россию западной барочной куль­турной ситуации, влекущей за собой угрозу появления русской инкви­зиции, сливалась перед судом Разума с «непросвещенными» гарями защитников старой веры. С точки зрения сознания, в основе которого лежала оппозиция: терпимость (просвещение) ® фанатизм (варвар­ство), разницы между костром, зажженным инквизитором, и гарью, организованною старообрядческим законоучителем, не было.

Поэтому Ломоносов отнюдь не только из тактических соображений в своих сатирах типа «Гимна бороде» не различал защитников синодаль­ного православия и старообрядчества. Это же позволило ему, отвечая Зубницкому или нанося удары Тресотину-Тредиаковскому, в центр поле­мики выдвинуть вопрос о старообрядческих гарях, казалось бы, никакого отношения к делу не имеющий («Что за дым по глухим деревням курится…»). Для Ломоносова это была та же линия, что и в «Оде, выбранной из Иова». Мощь Природы и насмешка Разума утверждали образ мира, в котором и дьявол, и его приспешники-фанатики — «нравом хуже беса» — бессильны «наше мясо печь».

Для того чтобы сокрушить барочное манихейство, необходима была «реабилитация добра». Создаваемый при этом простой и ясный мир («Natura est simplicissima» (Природа предельно проста), — писал Ломоносов будет потом осмеян Вольтером, а эпоха романтизма воскресит культ демонизма. Однако предварительно его следовало убить. Ломоносов был с теми, кто уводил человека из расшатанного, внушающего ужас мира, отданного на произвол демонического безумия, в мир разумный и простой. Это давалось ценой упрощений, но только эти упрощения были способны освободить человека из-под власти Страха и его порождений: нетерпимости, фанатизма и жестокости. Дверь в век Просвещения была открыта.

 

 

---

[1] Теодицея – религиозно-философское учение, которое согласовывает существование зла в мире с идеей всемогущества и благости Бога.

«На щастье сетуешь и ропщешь ты на рок»: Иов в русской риторике

В «Новом литературном обозрении» вышла книга филолога Кирилла Осповата «Придворная словесность». С разрешения издательства «Горький» публикует отрывок этого исследования, посвященный тому, как русские поэты XVIII столетия осмысляли в своих творениях библейскую притчу об Иове.

Кирилл Осповат. Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века. М.: Новое литературное обозрение, 2020. Содержание

Политическое прочтение «Оды», предложенное Д. Крыстевой, строится на соотнесении стихов Ломоносова с «Левиафаном» Томаса Гоббса. Это сопоставление, лишь вкратце очерченное исследовательницей, заслуживает особого внимания. Ломоносов ни разу не упоминает Гоббса, но его учение имело основополагающую роль для всей политической теории той эпохи и было известно в России; «Левиафан» имелся, например, в библиотеке Я. Брюса. Покровительствовавший Ломоносову Татищев свидетельствовал, что уже к 1730 г. «Левиафан» бытовал в русском переводе и вместе с прочими «непотребными» книгами внушил верховникам их «непристойные» планы. У Гоббса именем библейского чудовища именуется не морской зверь, как у Ломоносова, а воплощающий государство аллегорический гигант. Он был изображен на знаменитом фронтисписе и венчался стихом о Левиафане из использованной Ломоносовым 41-й главы Книги Иова в латинском переводе: «Нет в мире силы [potestas], которая сравнилась бы с ним».

Хотя использованные Ломоносовым стихи Дюляра о китах-«владыках» и других морских чудовищах, ведущих друг с другом постоянную войну, описывают подводный мир по модели гоббсовских определений суверенитета и естественного состояния, Ломоносов не развивает этих тем в своей «Оде…». Вместе с тем важные сближения между одой Ломоносова и Гоббсом обнаруживаются в свете исследований, подчеркивающих риторическую природу «Левиафана» и политической философии вообще. Теория общественного порядка основывается у Гоббса на метафорической параллели между возникновением государства и библейским сотворением человека:

«Впрочем, искусство идет еще дальше, имитируя разумное и наиболее превосходное произведение природы — человека. Ибо искусством создан тот великий Левиафан, который называется Республикой, или Государством <…> договоры и соглашения, при помощи которых были первоначально созданы, сложены вместе и объединены части политического тела, похожи на то „fiat” или „сотворим человека”, которое было произнесено Богом при акте творения».

Мирская власть понимается у Гоббса как образ или (в риторических терминах) представление, удерживающее аудиторию подданных в подчинении средствами риторико-эстетического внушения. Гоббс-ритор заимствует библейскую космогонию как фигуру речи, придающую весомости и выразительности его секулярной — или, по распространенному в XVIII в. определению, прямо атеистической — теории. В «Риторике» 1744 г. Ломоносов, опираясь на Псевдо-Лонгина, тоже приводит стихи из Книги Бытия в связи с фигурой представления:

«Представление есть подобное, но весьма краткое деяния изображение важными словами. Так представлено божие сотворение света словом в книгах Бытия: и рече бог: да будет свет, и бысть свет, что несравненно великолепнее, нежели простая речь: бог свет сотворил словом».

Эта фигура оказывается в средоточии «Оды, выбранной из Иова», где сотворение мира облекается в дважды риторическую форму поэтической парафразы Писания и всевышнего представления Иову. Речь бога к Иову занимает особое место в гоббсовском анализе риторической власти. Рассматривая соотношение господства и справедливости, Гоббс прямо обращается к этому библейскому эпизоду:

«Много споров вызывал у древних вопрос: почему порочные люди часто преуспевают, а праведные терпят невзгоды? Вопрос этот совпадает с нашим: по какому принципу Бог распределяет блага и невзгоды земной жизни? <…> А как горько упрекает Бога Иов за обрушившиеся на него многочисленные несчастья, несмотря на его непорочность. В случае с Иовом Бог сам решает этот вопрос, руководствуясь не грехом Иова, а своим собственным могуществом. Ибо, после того как друзья Иова из факта его страданий заключили о его грехе, а он защищался, сознавая свою непорочность, Бог сам вмешался в спор и оправдывал обрушенные на голову Иова несчастья такими доводами своего могущества, как: где ты был когда Я полагал основания земли?, и подобными, признав этим как непорочность Иова, так и ошибочность учения его друзей».

Беды Иова воплощают, таким образом, произвольность чистой власти, не стесненной требованиями справедливости. В воспроизведенном у Гоббса библейском монологе этот политический принцип обретает действенную медиально-риторическую форму, которую Берк столетие спустя опишет в эстетических категориях. Эффект возвышенного, выведенный Берком из «насилия, боли и страха», причиненных «силой <…> превосходящей нашу», оказывается точной эстетической проекцией гоббезианской механики власти. Эта политическая эстетика осуществляется в ломоносовской «Оде», где Иов выступает аллегорическим архетипом подданного-субъекта перед лицом высшего господства.

По словам Лотмана, «тема Иова, введенная в русскую литературу протопопом Аввакумом, начинала традицию изображения „возмутившегося человека”. „Ода, выбранная из Иова” и „Медный всадник” Пушкина как бы стоят на двух противоположных полюсах развития этой темы, а пародийное отождествление С. Н. Мариным ломоносовского Бога с императором Павлом в свете сакрализации императорской власти в XVIII в. делало такое сближение естественным». Сам Лотман относит это толкование «Оды…» к числу тех, «которые актуализируются по мере исторической жизни текст», а не «непосредственно актуальн[ы] для автора в момент написания произведения». Однако и для Ломоносова с современниками фигура Иова была связана с узловыми вопросами абсолютистской политической теологии и субъектности.

Библейская Книга Иова и судьба ее героя могли прямо соотноситься с перипетиями существования в придворной системе власти. Праведность Иова соответствует его высокому положению: «И бяху… слуг много зело… и бе человек оный благороднейший сущих от восток солнца». Юнг в своей парафразе характеризует Иова как добродетельного и могущественного владыку, «a prince so great». Сам Иов так описывает свое былое могущество (Берк приводит этот отрывок в качестве иллюстрации возвышенного):

«егда бех богат зело, окрест же мене раби <…> егда исхождах изутра во град, на стогнах же поставляшеся ми престол <…> Видяще мя юноши скрывашася, старейшины же вси воставаша: вельможи же преставаху глаголати, перст возложше на уста своя».

В несчастьях Иова угадывались перепады придворных карьер. Елизаветинский придворный проповедник поучал свою паству в 1743 г.:

«не видим ли мы часто, что и так благополучныи и в крайнем благополучии рожденныи люди <…> приходят в последнее раззорение и бедность, когда благополучия того не благоволит утверждать милосердие Божие. Воспомянем каков был Иов Святый? свидетельствуют о нем священныя книги, что в то время на земли богатее и благополучнее его не было. Но когда ж восхотел Бог <…> и таковой благополучный и в благополучии рожденный человек пришел в <…> неописуемую бедность <…> В то бо время, когда Бог посылает на человека нечто противное, поступает примером врача премудраго и отца милосердаго <…> он малейшими противностьми наказуя нас промышляет такую пользу, которая во веки от нас не отъимется».

Аналогией с Иовом открываются уже упоминавшиеся «Стихи, избранныя из Священного писания» (1763), посвященные опале и возвращению А. П. Бестужева:

«можно тебе, любезный читатель, представить сочинителя книжицы сея седми-десяти-летнаго Старика, который высокаго звания будучи в жизни своей, неоднократно перемену щастия дознал, а при самой старости неповинно и изгнание претерпел. Ево непоколебимости в злоключениях духа, ясным описанием может быть книжица сия. Она представя тебе ево в пример, уверит: сколько крепок и неподвижим в нещастии человек, уповающий на бога! Ево возведение с болшею честию на прежнее благополучие ободрит тебя, да и даст тебе узнать, как то небесный отец печется о уповающих на него своих рабах! Нам божия судьбы неизвестны: толко благость ево непреоборимым есть доказательством, что он над всеми, напреклонную на него имеющими надежду, удивленный, яко над праведным Иовом, оказывает свой промысл».

«Стихи, избранныя из Священного писания…» показательны для придворной моралистики, сближавшей христианскую и политическую добродетель. Так, в книге Э. Ленобля «Светская школа, или Отеческое наставление сыну о обхождении в свете», выходившей в русском переводе С. С. Волчкова в 1761–1764 гг., находим такой диалог между двумя дворянами, Тимагеном и его отцом Аристиппом:

Тимаген

Я почитал терпение за добродетель Християнскую, а вы из него политическую добродетель изволите делать?

Аристипп

Оно по святому Евангелию подлинно Християнская добродетель; в терпении всяких бед, скорбей, и злостей на свете: а во ожидании счастья, и пользы такая политическая добродетель, которая ни состоянию добраго Християнина, ни справедливости честнаго человека отнюдь ни противна.

Право на эти наставления дает Аристиппу жизненный путь, напоминающий об Иове:

Тимаген

<…> все претерпенныя вами беды и не щастии <…> хотя всего имения вас лишили, однакож того спокойства с кротостью души, отнять у вас не могли, которое вас выше всех ваших бед поставя; помогло вам чрез себя и в самом себе, высочайшее и/лутчее всего на свете сокровище найти: то есть спокойство посреди сует и печалей; свет в недрах темницы; вечную славу в глубойчайшем унижении; пищу с содержанием в самой бедности <…>

Аристипп

Все такие милости и дары проистекают от отца светов и всемогущего подателя; которой людьми власно также играет, как они мячом забавляются. Иного взносит, а другова смиряет; и по своей Святой воле унижая, в одно время, непостижимым своим провидением, наказует и милует: для приведения их, к положенному в неизследуемом своем от века совете пределу, или концу.

При помощи выразительных отсылок к божественной воле и архетипической истории Иова придворная моралистика воспитывает своих читателей в определенной этике, укорененной в/ секулярном порядке. В «Риторике» Ломоносова Иов в очередной раз предстает образцом нравственного существования среди переменчивых властных иерархий:

«Надеясь на свои достатки, какие обиды, презрения, нападения и гонительства богатые бедным наносят? И чрез таковые злобные поведения не мерзость ли и отвращение пред богом и пред человеческим родом бывают? <…> Таков был терпения и добродетели образ Иов. Лишение детей, дому и всего имения не подвигнуло ума его, добродетелию огражденного, добродетелию возвышенного, добродетелию украшенного, ниже плоть его снедающие струпы добродетельный дух заразили. В бесчадстве был многочаден, изобилен в нищете, в болезни силен и, ничего не имея, по правде сказать мог, что он носил все свое с собою».

«Ода, выбранная из Иова» и венчающий ее урок смирения («Имей свою в терпеньи часть <…> В надежде тяготу сноси») вписаны в ту же логику политического назидания. В дидактической словесности отношения субъекта с богом служили важнейшим тропом политического существования: личное благочестие сплавлялось с общественным конформизмом. Это сопряжение, как мы уже видели, было заложено в европейских поэтических наречиях, заимствованных Ломоносовым в «Оде…». Ее строфическая форма восходит не только к немецкой протестантской гимнологии, но и к стихотворению Ф. Каница — высоко ценимого Ломоносовым основателя «немецкой школы разума», или придворной поэтической школы. Это стихотворение (позднее переложенное на музыку Моцартом) носит характерное заглавие «Довольство в малом состоянии» («Zufriedenheit im niedrigen Stande»):

Ich mercke, daß in unserm Leben
Was Göttliches mit unter spielt;
Wer sich will zu den Sternen heben,
Und diesen Trieb nicht bey sich fühlt,
Muß endlich gar ein Spott auf Erden,
Ja, sich selbst Höll und Hencker werden:
Weil der, der sich am meisten quält,
Zu erst offt seinen Zweck verfehlt.

Wer will, mag in den Lüfften fliegen,
Mein Ziel erstreckt sich nicht so weit;
Ich lasse mich mit dem begnügen,
Was nicht bemüht, und doch erfreut.
Ein andrer mag sich knechtisch beugen,
Um desto höher aufzusteigen,
Ich neid ihn nicht in meinem Sinn,
Und bleibe gerne wer ich bin.

[Я замечаю, что в нашей жизни действует что-то божественное: кто хочет подняться к звездам и не чувствует за собой этого подспорья, становится наконец посмешищем на земле, сам себе ад и палач. Ибо тот, кто мучает себя больше всех, часто первым промахивается мимо цели. Кто хочет, пусть парит по воздуху, — моя цель не лежит столь далеко. Я довольствуюсь тем, что есть, что не требует усилий, но все равно приносит радость. Пусть другой рабски кланяется, чтобы тем выше вознестись. Я не завидую ему и с радостью остаюсь сам собою].

Легким стилем, предвосхищающим зрелого Державина, и риторической структурой эти стихи противоположны ломоносовской «Оде…»: здесь говорит сам субъект, а не властвующие над ним авторитетные инстанции. Вместе с тем у Каница разыгрывается тот же сценарий секулярного благочестия, прозревающего божественное таинство за случайностями общественного успеха и провозглашающего квазирелигиозное смирение главным принципом политической этики. Сходные импликации «Оды, выбранной из Иова» обнаруживались с почти пародийной отчетливостью в анонимной «Епистоле», появившейся в 1761 г. в «Полезном увеселении». Отзвуки ломоносовской «Оды…» и «Опыта о человеке» Поупа в переводе Поповского открыто сочетались здесь с фрустрациями чинопроизводства:

Когда ты, человек, в отчаянье приходишь,
И со стенаньем взор на небеса возводишь,
Пуская жалобы к селениям Творца <…>
Оставь печальну мысль и силы собери,
Войди ты сам в себя и силы рассмотри <…>
На щастье сетуешь и ропщешь ты на рок,
Что честно ты живешь, а чином не высок <…>

Этот перепев быстро ставшего классическим ломоносовского текста ясно обнаруживает его родство с этосом придворных и служебных иерархий. «Ода, выбранная из Иова» предстает перед нами многосоставным поэтико-риторическим жестом, в котором секулярное благочестие, физико-теологическая изобразительность и «возвышенная» поэтическая экзальтация сопрягались с дидактизмом придворной моралистики и — шире — с символическими конструкциями «вышней власти» и субъектности верноподданного.

Придворная словесность – аналитический портал ПОЛИТ.РУ

В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла новая книга в серии «Интеллектуальная история». Филолог, доцент Университета Висконсина в Мэдисоне Кирилл Осповат написал монографию «Придворная словесность. Институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века».

Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа — расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества. Как авторитетные представления о поэзии, принятые в Европе, повлияли на сочинения русских авторов елизаветинского времени — Кантемира, Ломоносова, Сумарокова, Тредиаковского и других? Какие коммуникативные схемы стояли за их сочинениями и какое место в модели социума было отведено литературному акту? В каких формах словесность предъявляла и обосновывала свои претензии на общественное признание? В чем лирический модус был смежен с конструкциями монархической власти и политической субъектности подданного?

Предлагаем прочитать отрывок из главы «Политическое богословие и физико-теология», посвященной «Оде, выбранной из Иова» Михаила Ломоносова.

 

Политическое толкование «Оды, выбранной из Иова» было предложено недавно Д. Крыстевой. Обращение Ломоносова к Книге Иова и образу Левиафана она соотносит со сформулированной в одноименном трактате политической философией Гоббса. Левиафан воплощает здесь неограниченную суверенную власть, усмиряющую мятежи и опирающуюся на христианское вероучение. В контексте «просветительской религии» исследовательница предлагает читать ломоносовскую «Оду…» как аллегорическую защиту абсолютистского принципа в ситуации послепетровской политической неустойчивости и, в частности, елизаветинского переворота 1741 г. Апологию бога-творца Крыстева сопоставляет с панегирическими образами монархов, в том числе Петра, а в последней строфе «Оды…», добавленной Ломоносовым к библейскому тексту, усматривает урок политической покорности и осуждение мятежа (Кръстева 2007; Кръстева 2013, 73–93). Это прочтение представляется нам в узловых моментах верным, хотя не лишеным упрощений: так, вывод о прямой политической аллюзионности «Оды…» кажется слишком поспешным, а соположение бога и монарха — недостаточно проработанным. В то же время намеченное исследовательницей сопоставление риторического устройства оды с концептуальными очертаниями абсолютизма и его политического богословия нужно признать исключительно продуктивным.

«Ода…» предлагает своим читателям признать непостижимую справедливость божественной воли:

Он все на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
(Ломоносов, VIII, 392)

Вопрос о метафизической и этической обоснованности земного, то есть политического, счастья и несчастья часто трактовался в моралистической литературе и находился в средоточии «Теодицеи» Лейбница. Карл Шмитт с полным основанием ссылается на Лейбница в подтверждение своего тезиса о том, что «все точные понятия современного учения о государстве представляют собой секуляризированные теологические понятия», так что «например, всемогущий Бог становился всевластным законодателем» (Шмитт 2000, 57–59). «Теодицея» пронизана сравнениями божественной и государственной власти. Возможность жалобы смертного на божественную несправедливость толкуется здесь в двойном, богословском и политическом ключе:

Люди, сохраняющие такое расположение духа, что они довольны природой и своим состоянием и не жалуются на них, представляются мне достойными предпочтения перед всеми другими; ибо кроме того, что человеческие жалобы необоснованны, они являются ропотом на провидение. Нельзя легкомысленно причислять себя к числу недовольных в государстве, в котором мы живем; тем более нельзя быть недовольным в царстве Божием, в котором можно проявлять недовольство вопреки всякой справедливости. <…>

Следует, однако же, признать, что в этой жизни есть непорядок, обнаруживающийся преимущественно в благоденствии некоторых злых людей и в несчастии многих добрых людей. <…> И было бы желательно, чтобы следующие слова Горация были истинными в наших глазах:

Raro antecedentem scelestum
Deseruit pede poena claudo.
[Редко за идущим впереди злодеем
Не следует хромой ногой наказание.]

Часто бывает также, хотя, может быть, и не в большинстве случаев, когда

В глазах вселенной небо оправдывает себя,

так что можно сказать вместе с Клавдианом:

Abstulit hune tandem Rufini poena tumultum,
Absolvitque Deos…
[Только теперь Руфинова казнь уняла мою смуту
И оправдала богов…]

Когда же этого не бывает на земле, вознаграждение уготовано в иной жизни; этому нас учат религия и даже разум, и мы не должны роптать на небольшую отсрочку, которую высочайшая мудрость находит полезной даровать людям для их исправления (Лейбниц 1989, 139–140, 503).

Свое наставление Лейбниц подкрепляет и картиной созерцаемого мироздания:

Небеса и весь остальной мир, добавляет г-н Бейль, возвещают славу, могущество и единство Бога. <…> Наша планетная система представляет собой подобное обособленное и совершенное создание, если будем рассматривать ее отдельно; каждое растение, каждое животное, каждый человек до известной степени представляют подобное же единство совершенств; можно усматривать в них удивительное искусство Творца <…> И один только человек, возражает г-н Бейль, этот венец творения своего создателя среди других видимых вещей, — только человек, говорю я, представляет величайшие возражения против единства Бога. И Клавдиан сделал такое же замечание, но облегчил свое сердце известным стихом:

Saepe mihi dubiam traxit sententia mentem, etc.
[Изречение в моей душе часто порождало сомнение, и т. д.]

Но гармония, существующая во всем остальном, очень ясно указывает на то, что она же существует и в управлении людьми <…> (Там же, 229–230).

Оправдание существующего порядка, увязывающее божественное могущество и философское созерцание вселенной с уроками политической покорности «государству, в котором мы живем», опирается на авторитет классических поэтов империи: Горация и Клавдиана. Оба отрывка Клавдиана взяты из поэмы, восславляющей богов за опалу императорского фаворита Руфина. Начало первой книги этой поэмы, процитированное Лейбницем во втором отрывке, Ломоносов переложил стихами и включил в «Явление Венеры на Солнце». Здесь разыгрывается тот же сценарий субъектности, что и в «Оде, выбранной из Иова»: созерцание космоса приводит героя к внутреннему переживанию божественного присутствия и могущества.

Клавдиан о падении Руфинове объявляет, коль много служит внимание к натуре для познания божества:

Я долго размышлял и долго был в сомненье,
Что есть ли на Землю от высоты смотренье,
Или по слепоте без ряду все течет,
И промыслу с небес во всей вселенной нет.
Однако, посмотрев светил небесных стройность,
Земли, морей и рек доброту и пристойность,
Премену дней, ночей, явления Луны,
Признал, что божеской мы силой созданы.
(Ломоносов, IV, 376)

В скрупулезном исследовании усвоения Клавдиана в русской литературе Р. Л. Шмараков заключает, что Ломоносов «радикально трансформирует структуру переводимого текста» — отказывается от «проблематики теодицеи» и, «оставаясь в рамках космологической проблематики», элиминирует «проблематику, связанную со злом в человечестве» (Шмараков 2015, 122–124). Хотя конкретные отступления от подлинника описаны Шмараковым совершенно точно, их итог можно толковать иначе. В контексте работы, доказывающей, что естествоиспытатели и богословы «обще удостоверяют нас не токмо о бытии божием, но и о несказанных к нам его благодеяниях» (Ломоносов, IV, 375), не приходится говорить об отказе Ломоносова от «проблематики теодицеи». (Шмараков имеет в виду, по-видимому, отсутствие в ломоносовском переложении процитированного Лейбницем стиха об оправдании богов.) Точно так же не совсем исчезает у Ломоносова политическая приуроченность стихов Клавдиана: читателю сообщается, что они написаны «о падении Руфинове».

В языке теодицеи познание божества в природе неотделимо от рефлексии о политических судьбах и соответствующей им нравственной дисциплине. Так, в «Письмах о природе и человеке» Кантемира созерцание и развернутое описание тварного мира предстает операцией этического (само)совершенствования субъекта, ведущего политическое существование и размышляющего о его законах. Фигура всемогущего бога становится точкой отсчета для осмысления общественных иерархий и этики успеха:

Мы видим людей многих, имущих великое богатство, знатные чины и изобилие даже до роскоши надмерной в домах своих, но редко от них слышим, чтоб они сказали: «уже живу я года два или три безмятежно, дух мой ныне спокоен, и ничего не желаю». <…> Если б всякий помнил, что никто властию почтен не бывает, как званны от бога, то б сего беспокойства не имели, всякой бы доволен был определенным. <…> добродетель научает человека довольствоваться тем, что он имеет, не допускает завидовать другому состоянию, сокращает желания <…> (Кантемир 1867–1868, II, 21–22).

Моралистика «Писем» направлена, как видим, против избыточных желаний и недовольства своим общественным положением. Противоядием от них должна служить идея бога, физико-теологическая риторика и связанная с ними специфическая нравственная программа, отождествляющая этический императив «добродетели» с политическим смирением и приятием иерархического строя как такового. Повествователь «Писем…» учится такому приятию после карьерной «неудачи», которую он — в отличие от древнего «афинского мещанина» — с гордостью приписывает не «несклонности судей <…> и народа», а «единой власти всемогущего бога» (Там же, 25).

Эта констелляция различима и в сочинениях Ломоносова. Еще одна цитата из стихов Клавдиана против Руфина обнаруживается в составленном Ломоносовым черновом наброске проповеди «о существовании бога» (см.: Шмараков 2015, 122–123). Этот набросок предположительно датируется 1752–1753 гг., временем публикации «Оды, выбранной из Иова», и представляет собой приступ к заключенным в ней темам. Цитируем его полностью, с включением интересующего нас зачеркнутого варианта:

Высокий славы твоея престол

В проповеди De existentia Dei in exordio dicendum erit [«О существовании бога» во вступлении следует сказать]: Ужас объемлет и мысли ослабевают хотящаго говорить о столь высокой вещи. Однако правда подает надежду и помощь того, cujus causa agitur [о ком идет речь].

Полк безбожников противу ополчается, пример: червяк <зачеркнуто: и царския палаты; монарх и червяк> и черьвь в лесу и в презренном листу гнилой капусты. Сверьчок в деревни за печью кричит и думает про себя, чать, много. Ex Claudiano. Toll[untur] [из Клавдиана. Возносятся]. Возносятся на высоту беззакониями и неправдами, но к тяжчайшему падению (Ломоносов, VIII, 545).

Фигура всесильного бога и сопутствующий ей риторический аффект обращаются во втором абзаце против «безбожников». Эти последние отличаются, впрочем, не столько своими мнениями о метафизических вопросах (в этом отношении и сам Ломоносов не был вне подозрений), сколько модусом политической субъектности, — амбицией, соотнесенной с пространством «царских палат» и фигурой «монарха». Безбожником оказывается сверчок, не знающий своего шестка. Далее Ломоносов цитирует широко известные стихи Клавдиана, часто иллюстрировавшие единство божественных и политических судеб. В изданной при Петре «Церковной истории» Ц. Барония ими сопровождается рассказ о гибели Руфина:

Страшныя судбы Божия: Сей иже на венчание царскою диадимою изыде, кровию своею венчася, а юноша кесарь не злобив, иже о кознех ничтоже ведяше, покровением руки Божия свободися от злокозненнаго сановника своего. Поганин Клавдиан сему удивляяся глаголет: Уже богов разрешаю, имже поносих, яко злых праведно не наказуют, и велие благополучие подают им. Ныне познах: яко того ради высоко возносят злых, да бы тяжчайшим падением низпадали.

Tolluntur in altum
Возносятся высочае,
ut lapsu grauiore ruant
Да падут жесточае.
(Цит. по: Шмараков 2015, 33)

В одическом языке Ломоносова этот мотивный комплекс появляется в политико-аллегорической картине падения Бирона, наследующей европейским инвективам против «мятежных феодалов» (см.: Пумпянский 1935, 113–118):

Что сердце так мое пронзает?
Не дерзк ли то Гигант шумит?
Не горы ль с мест своих толкает?
Холмы сорвавши, в твердь разит? <…>
Проклята гордость, злоба, дерзость
В чудовище одно срослись;
Высоко имя скрыло мерзость,
Слепой талант пустил взнестись!
Велит себя в неволю славить,
Престол себе над звезды ставить,
Превысить хочет вышню Власть <…>

Мой Император гром примает,
На гордость Свой перун бросает;
Внезапно пала та стремглав,
С небес как древня в ад денница;
За рай уж держит ту темница.
Ну, где же твой кичливой нрав?
(Ломоносов, VIII, 37–38)

В такой риторической обработке сюжет падения вельможи увязывается одновременно с образом божественного могущества и с уроком личного смирения. В оде Кантемира «Против безбожных» такой урок тоже опирается на политические доказательства божьей власти: «Низит высоких, низких возвышает». В четвертой и последней эпистоле «Опыта о человеке» Поупа вопрос о справедливости распределения земных благ и невзгод, богатства и бедности разворачивается в апологию политической иерархии:

Знай, что во всех делах господь, сей мир создавый,
Не особливые хранит, но общи правы.
Прямое счастье он не в счастьи одного
Изволил положить, но в счастии всего.
Нет счастья, кое бы так одному давалось,
Чтоб к обществу оно хоть мало не касалось <…>

Порядок первый есть создателев закон,
Который ежели исполнить должен он,
То должно людям всем конечно быть не равным,
Но знатным одному, другому же бесславным,
И нужно, чтоб один других превосходил
Богатством, разумом и крепостию сил. <…>

Неравенство даров нимало не мешает,
Чрез слабость каждого всех целость укрепляет.
Что каждо существо имеет разный вид,
Спокойство в естестве создатель тем крепит. <…>

Ни обстоятельства, нижé другá причина
Не может пременить сего в природе чина.
Царь, раб, предстатели, терпящие напасть,
Любимый и любяй, все ту ж имеют часть.
(Попе 1757, 55–56)

В этом рассуждении, построенном на проекции принципа «цепи творения» в политическую сферу, неудовлетворенность собственным положением и риторико-эмоциональные техники ее преодоления оказываются системным элементом политического существования и центральным моментом субъектности:

Которы случай нам слепой дары дает,
В тех ниже равенства, ниже единства нет:
Одних за счастливых и знатных признавают,
Других за подлых лишь и бедных почитают.
Но правость божеских весов чрез то явна,
Что страх одним, другим надежда подана;
Не настоящее в них счастье и напасти
Рождают радости или печали страсти,
Но чувство будущих премен благих иль злых
Движенья те сердец раждают в обои́х.

Скажите, смертные, опять ли гор громады
Друг нá друга взвалить и умножать досады
Хотите вы творцу, желая выше звезд
Ворваться силою внутрь неприступных мест;
Безумны ваши в смех господь советы ставит,
Он теми же и вас горами всех подавит.

Познай, что все добро, которым человек
Здесь может в временной сей наслаждаться век,
Все то, что сам творец и щедрая природа
Приуготовила к веселию народа,
Все те приятности, что мысли веселят,
Все сладости в сих трех вещах лишь состоят:
В потребах жития, во здравии телесном,
Потом в спокойствии надежном и нелестном.
(Попе 1757, 56–57)

Политический панегирик и философская моралистика сходятся в осуждении дерзости человека, равно сказывающейся в недолжной политической амбиции, ропоте против политико-метафизической «вышней власти» и даже в акте обращенного к ней совета. Сравнение «смертных» с бунтующими титанами у Поупа — Поповского неслучайно резонирует с политической метафорикой ломоносовской оды 1741 г. В обоих случаях картины божьего величия, явленного в неизбежном поражении дерзких, имеют своей риторической задачей формирование верноподданнического этоса и соответствующей ему нравственно-эмоциональной дисциплины: покорство и терпение должны быть ответом на разрушительные и зримо несправедливые политические катастрофы. Этой установке подчинено и развертывание грандиозных библейских картин в «Оде, выбранной из Иова».

Ода, выбранная из Иова. Духовный стих

Ода, выбранная из Иова.

М.В. Ломоносов

 

О ты, что в горести напрасно

На бога ропщешь, человек,

Внимай, коль в ревности ужасно

Он к Иову из тучи рек!

Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая

И гласом громы прерывая,

Словами небо колебал

И так его на распрю звал:

 

Сбери свои все силы ныне,

Мужайся, стой и дай ответ.

Где был ты, как я в стройном чине

Прекрасный сей устроил свет;

Когда я твердь земли поставил

И сонм небесных сил прославил

Величество и власть мою?

Яви премудрость ты свою!

 

Где был ты, как передо мною

Бесчисленны тьмы новых звезд,

Моей возжженных вдруг рукою

В обширности безмерных мест,

Мое величество вещали;

Когда от солнца воссияли

Повсюду новые лучи,

Когда взошла луна в ночи?

 

Кто море удержал брегами

И бездне положил предел,

И ей свирепыми волнами

Стремиться дале не велел?

Покрытую пучину мглою

Не я ли сильною рукою

Открыл и разогнал туман

И с суши сдвигнул Океан?

 

Возмог ли ты хотя однажды

Велеть ранее утру быть,

И нивы в день томящей жажды

Дождем прохладным напоить,

 

Пловцу способный ветр направить,

Чтоб в пристани его поставить,

И тяготу земли тряхнуть,

Дабы безбожных с ней сопхнуть?

 

Стремнинами путей ты разных

Прошел ли моря глубину?

И счел ли чуд многообразных

Стада, ходящие по дну?

Отверзлись ли перед тобою

Всегдашнею покрыты мглою

Со страхом смертные врата?

Ты спер ли адовы уста?

 

Стесняя вихрем облак мрачный,

Ты солнце можешь ли закрыть,

И воздух огустить прозрачный,

И молнию в дожде родить,

И вдруг быстротекущим блеском

И гор сердца трясущим треском

Концы вселенной колебать

И смертным гнев свой возвещать?

 

Твоей ли хитростью взлетает

Орел, на высоту паря,

По ветру крила простирает

И смотрит в реки и моря?

От облак видит он высоких

В водах и в пропастях глубоких,

Что в пищу я ему послал.

Толь быстро око ты ли дал?

 

Воззри в леса на Бегемота,

Что мною сотворен с тобой;

Колючей терн его охота

Безвредно попирать ногой.

Как верьви сплетены в нем жилы.

Отведай ты своей с ним силы!

В нем ребра как литая медь;

Кто может рог его сотреть?

 

Ты можешь ли Левиафана

На уде вытянуть на брег?

 

В самой средине Океана

Он быстрой простирает бег;

Светящимися чешуями

Покрыт, как медными щитами,

Копье, и меч, и молот твой

Считает за тростник гнилой.

 

Как жернов сердце он имеет,

И зубы страшный ряд серпов;

Кто руку в них вложить посмеет?

Всегда к сраженью он готов;

На острых камнях возлегает

И твердость оных презирает.

Для крепости великих сил

Считает их за мягкой ил.

 

Когда ко брани устремится,

То море, как котел, кипит,

Как печь, гортань его дымится,

В пучине след его горит;

Сверкают очи раздраженны,

Как угль, в горниле раскаленный,

Всех сильных он страшит, гоня.

Кто может стать против меня?

 

Обширного громаду света

Когда устроить я хотел,

Просил ли твоего совета

Для множества толиких дел?

Как персть я взял в начале века,

Дабы создати человека,

Зачем тогда ты не сказал,

Чтоб вид иной тебе я дал?

 

Сие, о смертный, рассуждая,

Представь зиждителеву власть,

Святую волю почитая,

Имей свою в терпеньи часть.

Он всё на пользу нашу строит,

Казнит кого или покоит.

В надежде тяготу сноси

И без роптания проси.

 

 

Стихи классиков, Ломоносов М.В. ОДА, ВЫБРАННАЯ ИЗ ИОВА

Главы 38, 39, 40 и 41

О ты, что в горести напрасно
На бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек!
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:

Сбери свои все силы ныне,
Мужайся, стой и дай ответ.
Где был ты, как я в стройном чине
Прекрасный сей устроил свет;
Когда я твердь земли поставил
И сонм небесных сил прославил
Величество и власть мою?
Яви премудрость ты свою!

Где был ты, как передо мною
Бесчисленны тьмы новых звезд,
Моей возжженных вдруг рукою
В обширности безмерных мест,
Мое величество вещали;
Когда от солнца воссияли
Повсюду новые лучи,
Когда взошла луна в ночи?

Кто море удержал брегами
И бездне положил предел,
И ей свирепыми волнами
Стремиться дале не велел?
Покрытую пучину мглою
Не я ли сильною рукою
Открыл и разогнал туман
И с суши сдвигнул Океан?

Возмог ли ты хотя однажды
Велеть ранее утру быть,
И нивы в день томящей жажды
Дождем прохладным напоить,
Пловцу способный ветр направить,
Чтоб в пристани его поставить,
И тяготу земли тряхнуть,
Дабы безбожных с ней сопхнуть?

Стремнинами путей ты разных
Прошел ли моря глубину?
И счел ли чуд многообразных
Стада, ходящие по дну?
Отверзлись ли перед тобою
Всегдашнею покрыты мглою
Со страхом смертные врата?
Ты спер ли адовы уста?

Стесняя вихрем облак мрачный,
Ты солнце можешь ли закрыть,
И воздух огустить прозрачный,
И молнию в дожде родить,
И вдруг быстротекущим блеском
И гор сердца трясущим треском
Концы вселенной колебать
И смертным гнев свой возвещать?

Твоей ли хитростью взлетает
Орел, на высоту паря,
По ветру крила простирает
И смотрит в реки и моря?
От облак видит он высоких
В водах и в пропастях глубоких,
Что в пищу я ему послал.
Толь быстро око ты ли дал?

Воззри в леса на бегемота,
Что мною сотворен с тобой;
Колючий терн его охота
Безвредно попирать ногой.
Как верьви сплетены в нем жилы.
Отведай ты своей с ним силы!
В нем ребра как литая медь;
Кто может рог его сотреть?

Ты можешь ли Левиафана
На уде вытянуть на брег?
В самой средине Океана
Он быстрый простирает бег;
Светящимися чешуями
Покрыт, как медными щитами,
Копье, и меч, и молот твой
Считает за тростник гнилой.

Как жернов сердце он имеет,
И зубы страшный ряд серпов;
Кто руку в них вложить посмеет?
Всегда к сраженью он готов;
На острых камнях возлегает
И твердость оных презирает.
Для крепости великих сил
Считает их за мягкой ил.

Когда ко брани устремится,
То море, как котел, кипит,
Как печь, гортань его дымится,
В пучине след его горит;
Сверкают очи раздраженны,
Как угль, в горниле раскаленный,
Всех сильных он страшит, гоня.
Кто может стать против меня?

Обширного громаду света
Когда устроить я хотел,
Просил ли твоего совета
Для множества толиких дел?
Как персть я взял в начале века,
Дабы создати человека,
Зачем тогда ты не сказал,
Чтоб вид иной тебе я дал?

Сие, о смертный, рассуждая,
Представь зиждителеву власть,
Святую волю почитая,
Имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит,
Казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси
И без роптания проси.
Между 1743 и началом 1751

Михаил Ломоносов … — Русская поэзия в переводе

Михаил Ломоносов [1711–1765]

Ода, выбранная из Иова: главы 38, 39, 40 и 41

Ты, мужик,
в печали твоем возносишь, ропщая против Бога,
Теперь послушайте Его гнев, который изрек
Иову из вихря;
Тот, в чьем голосе заглушили гром,
Ярко вспыхнул под дождем, градом и ветром,
Его слова грохотали по небосводу,
Призывая Иова к спору:

Приди, соберись все свои силы, стой смело
Вот, где ты , и ответь мне.
Где вы были, когда я построил этот великолепный мир
по законам гармонии?
Когда я установил эту планету Земля
И сонмы ангелов пели хором
Мое величие, моя власть,
Они приветствовали и ваше волшебство?

Где вы были, когда, по моей единственной милости,
звезд в бесчисленных мириадах
заполнили огромное пространство,
казались крошечными мигающими точками,
прославили мое величество;
, когда первые лучи солнца осветили небо;
или когда серебристые, менее яркие
первые лучи лунного света заполнили ночь?

Кто установил предел для океана,
запирая его тело на его берегах,
не позволяя волнам двигаться дальше
всякий раз, когда они достигают одного из них?
Кто ухватился за окутанную ночью бездну,
Утер ее мокрое лицо, чтобы рассеять туман?
Подожди, разве не моя могучая рука
Осушила океан с суши?

Удалось ли тебе хотя бы раз?
Установить час рассвета;
Или выпустить дождевые облака из своей конюшни
Когда выжженные солнцем пшеничные поля упали в обморок от жажды;
Или пошли попутный ветер к парусу,
Чтоб без труда дотянулся?
Или заставить земную кору вздыбиться и содрогнуться,
Безбожные племена от нее поколебать?

Проходили ли вы протекающими проходами,
Прошли глубины синего моря,
Числили все различные
Существ, превосходящих фантазию?
Были ли перед твоим лицом врата
Смерти, судьбой спрятанная в тумане,
Открыл свои замки и распахнулся?
Твое слово запечатало уста ада?

Знаете ли вы, смертный, как вращаться
Вихревое дождевое облако вокруг
Чтобы заслонить солнце, сгладить тонкую
Прозрачный воздух, выбивая
Молниеносную вспышку,
С оглушительным грохотом,
Скала своим концом вселенная,
Объявляя человеку свой гнев?

Это благодаря твоему пониманию и остроумию
Орел взлетает на те высоты
Расправляет крылья по ветру
Точно с небес
Какая пища прячется в хрустальном потоке
Из всех морей и ручьев внизу
Глядя его добыча с высоты:
Ты снабдил его таким зорким глазом?

Взгляните на лесного Бегемота,
Которого я сотворил, как и вас:
Ему доставляет удовольствие наступать на терновник,
Унхармед, своей здоровенной ногой.
Он мускулистый по всей длине,
Иди, испытай свою силу против его силы,
Но лучше взвесьте свои плюсы и минусы:
Его ребра потрясающие, прочная бронза!

Вытащите на берег Левиафан
На своей знакомой удочке!
Он посреди океана
Быстро бежит, но по чьей воле?
Щедро выложен чешуей размером с кита
Словно щитами размером с кита,
Ваше копье, ваш меч, ваш молоток — сорняки
Считает его или гнилые тростники.

Его бьющееся сердце, чудовищный жернов,
Его острые зубы, серп за серпом,
Не хочешь осмелиться пойти и засунуть руки?
Он, всегда готов сражаться,
Опираясь на камни острой остроты,
Презирая их суровую твердость,
Считает их самым мягким илом
По сравнению с тем, как он сам устроен.

Когда он бросается в бой,
Вода кипит, как суповая кастрюля,
Его горло — печь, его чешуя гремит,
Его пламя отражается от океана,
Его глаза — два больших бассейна
Заполнены до краев пламенем угли;
Если он может напугать сильных,
Кто сможет Восстать и противостоять мне, человек?

Когда я выполнял свою миссию
Строить мир так, как я хотел,
Прошу ли я, дорогой сэр, вашего разрешения
На дела такого масштаба?
Когда я на шестой день недели
Слепил тебя из куска глины,
Почему ты тогда не сказал:
«Дай мне другую форму, я молю»?

Размышляя об этом, смертная душа,
Представьте себе могущество вашего творца,
И, почитая Его священную волю,
В терпении научитесь находить передышку.
Он все планирует для нас,
Кто убит или похоронен.
Прошу прощения. Вы можете не требовать.
Во время молитвы не смей ругать.

Между 1743 и началом 1751 года
Перевод с русского Филиппа Николаева

Книга Иова в русских версиях XVIII-XIX веков (Фрагмент Бегемота и Левиафана)

Список литературы

1. Пумпянский Л.В. Очерки по литературе первой половины XVIII века. II.Ломоносова в 1742-1743 гг .. XVIII век. Сборник статей и материалов. Москва, Ленинград, 1935, т. 1. С. 102-110. (На Руси)

2. Катенин П.А. Размышления и разборы. / Сост., Подг. текста, вступ. ул. я примеч. L.G. Фризмана. М .: Искусство, 1981.376 с. (На Руси)

3. Махов А.Е. HOSTIS ANTIQUUS: Категории и образы христианской демонологии. Опыт слова. 2-е, испр. изд. М .: Intrada Publ., 2013.416 с. (На Руси)

4. Библейские комментарии отцов Церков и других авторов I-VIII веков.Ветий Завет. Т. 6: Книга Иова / Под ред. М. Симонджетти и М. Конти; Русское издание под красное. Ю.Н. Варзонина, пер. с англ., греч., лат. я сэр. Тверь: Герменевтика, 2007.

.

5. Творения святаго отца нашего Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского, в русском переводе. Т. 12. Кн. 3. СПБ, 1906.

6. Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Т. I-XI. Москва, Ленинград, 1950-1983 гг. (На Руси)

7. Разговор Ломоносова с Княжниным в Елисейских полях, с приобщением примечаний на славную оду господина Ломоносова, выбранную из Иова.СПб., 1793.

.

8. Коровин В.Л. Ломоносов и Библия: «Ода, выбранная из Иова» и Книга Иова. М.В. Ломоносов и православие. Сборник государства о творчестве М. В. Ломоносова. Москва, «К Единству!» Опубл., 2014. С. 75-97. (На Руси)

9. Богданов К.А. О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и екзотизмов. М .: Новое литературное обозрение, 2006. 352 с. (На Руси)

10. Вольное переложение некоторых мест из книги Иова. Плач, или нощные мысли о жизни, смерти и бессмертии, английское творение г.Йонга, с присовокуплением двух стихотворений: 1) Страшный суд, 2) Торжество очень над любовью, и 3) Вольного переложения из книги иова, творения сего же знаменитого писателя. Вольный перевод избранных отрывков из книги Иова. Плач или «Ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии», английская работа М. Джунга, сопровождаемая двумя стихотворениями: 1) Страшный суд, Триумф веры над любовью и 3) Свободное воспроизведение избранных отрывков из Книги Жизни. Иов, произведение одного и того же известного писателя.Новый перевод с английского оригинала Джунковского С.С.]. Санкт-Петербург, 1799 г., ч. 2. С. 435-460. (На Руси)

13. Краткое из # яснение из книги Иова // Ношные мысли и другие сочинения г. Юнга, с английского на французской, а с французского на российской языке переведенные И.Р. . СПб., 1780, с. 51-78. (На Руси)

14. Paraphrase d’une partie du Livre de Job. Les Nuits d’Young, переводы английских слов на М. Ле Турнер. Второе издание. Париж, 1769 г.Т. 2. С. 331-358.

15. Шишков А.С. Расследование о старом и новом слоге российского языка №1803>. Шишков, А. Собрание сочинений и переводов:. Глава 2. СПб., 1824.

.

16. Серман И.З. Поетический стиль Ломоносова. Л., Наука, 1966, 259 с. (На Руси)

17. Лотман Ю.М. Обь «Ода, выбранной из Иова» Ломоносова. Известия АН СССР. Серия литературы и язык. 1983, т. 42, нет. 3. С. 253-262. (На Руси)

18. Тредиаковский В.К. Псалтырь 1753 года. Erstausgabe. Besorgt und kommentiert von. А. Левицкий; hrsg. фон Р. Олеш и Х. Роте. Падерборн; Мюнхен; Вена; Цюрих, 1989. (Biblia Slavica. Seria III: Ostslavische Bibeln. Bd. 4).

19. Сумароков А.В. Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе:. Москва, 1781 г., часть 1.

20. Клейн И. Раннее Просвещение, религия и церкви у Ломоносова. Клейн, И. Пути культурного импорта: труды по русской литературеXVIIIвека. М., 2005. С. 287-300.(На Руси)

21. Дороватовская В.С. О заимствованиях Ломоносова из Библии. М.В. Ломоносов. 1711-1911 гг. Сборник статей под красн. В.В. Сиповского. СПб., 1911. С. 33-65. (На Руси)

22. Мотольская Д.К. Ломоносов и его современные. История русской литературы: в 10 т., Т. 3: литература XVIII века. Гл. 1. М., Ленинград, 1941, с. 264-348. (На Руси)

23. Филарет (Гумилевский), архиеп. Черниговский. Обзор русской духовной литературы. Изд. 3-е, с поправками и доп.автора. СПб., 1884.

.

24. Альтшуллер М.Г. В тени Державина: Литературные портреты. Санкт-Петербург: Пушкинский Дом, 2014.616 с. (На Руси)

25. Николев Н.П. Творений: гл. 1. Москва, 1795.

.

26. Альтшуллер М.Г. Беседа любителей русского слова: У истоков русского славянофильства. Изд. 2-е, доп. М .: Новое литературное обозрение, 2007. 448 с. (На Руси)

27. Песнь Сотворившему все. Стихотворение князя Сергея Шихматова, члена Императорской Российской академии.СПб., 1817.

.

28. Приветствие на «Песнь сотворившему всему». Известия Российской академии. СПб., 1817, кн. 4, с. 35-45. (На Руси)

29. Предложение в Российскую Императорскую академию от президента и член оный вице-адмирала Шишкова. Известия Российской академии. СПб., 1817, кн. 4, с. 47-65. (На Руси)

30. Милтон Дж. Потерянный рай. Возвращенный рай. Другие поэтические произведения / Изд. подготовили А.Н. Горбунов, Т.Ю. Стамова. Москва, 2006.

.

31. Бобров С.С. Рассвет полночи. Херсонида: В 2 т. / Изд. подготовил В. Л. Коровин. Москва, 2008, Т.1. 32. Глинка Ф.Н. Иов. Свободное отображение священной книги Иова. СПб., 1859.

.

33. Зверев В.П. Федор Глинка-русский духовный писатель. М .: Пашков Дом, 2002.541 с. (На Руси)

34. Таинственная капля. Народное предание. Берлин, 1861 г., части I-II. (На Руси)

35.Глинка Ф. Сочинения. Т. 3. Иов. Свободное отображение священной книги Иова. Москва, 1872.

.

36. Шавров М.В. Иов и друзья его: (По поведу произведения Ф. Н. Глинки: Иов, свободное подражание священной книги Иова. СПб, 1859.

)

37. Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: В 6 т. Т.4. Pojemy, 1835-1841 гг. Москва, Ленинград, 1955.

.

38. Мэй Л. А. Сочинения и переводы. Былины и песни. Былины и песни. Санкт-Петербург, 1861 г.(На Руси)

39. Мережковский Д.С. Полное собрание сочинений:. Москва, 1914, т. XXII. (На Руси)

40. Фофанов К.М. Тени и тайны. Стихотворения. СПб., 1892.

Барочные элементы в поэзии М.В. Ломоносов

Титул

Элементы барокко в поэзии М.В. Ломоносов

Издатель

Университет Британской Колумбии

Описание

Миксайль Васильевич Ломоносов (1711-1765), вероятно, является наиболее значимой фигурой в истории современной русской литературы до Пушкина, однако немногие ученые, не относящиеся к славистике, знакомы с его достижениями.Ломоносов жил в динамичный и формирующий период русской истории, и, без сомнения, его работа по реформе русского литературного языка, его интерес к силлаботоническому стихосложению и его поэтический гений помогли заложить основу для чудесных поэтических творений Пушкина. Ломоносов — поэт, в творчестве которого отражены влияния многих разных стилей. Получив образование и образование, он познакомился с несколькими литературными течениями, наиболее заметным из которых является барокко. Цель исследования — рассмотреть стилистические особенности поэзии Ломоносова, которые могут быть связаны с барокко.Он сосредоточит внимание на его панегирических одах, хотя он также включает несколько примеров из его переводов Псалмов, анакреонтических стихов и незаконченного эпоса «Петр Великий». Организация этого исследования следующая. Первая глава посвящена краткому обзору европейского литературного барокко и обзору критических работ, как дореволюционных, так и советских, в которых исследуется течение барокко в русской культуре. Во второй главе рассказывается о литературных предшественниках Лораоносова, проявляющих в своих произведениях черты барокко.В данном обзоре кратко рассматриваются работы Симеона Полоцкого, Аввакума, Феофана Прокоповича и Василия Тредиаковского. Вторая часть главы посвящена периодам в образовании и воспитании Ломоносова, которые, должно быть, повлияли на его поэтический стиль. Следующие три главы — это обсуждение элементов барокко в творчестве Ломоносова, основанное на. подробный анализ стилистических особенностей его стихотворений. Последняя глава представляет собой краткое изложение и заключение материала, представленного в исследовании.Приложение состоит из четырех переведенных автором оды. Цель переводов — познакомить нерусского читателя с поэзией Ломоносова и одновременно представить примеры тех произведений, которые раскрывают стилистические особенности, присущие исследованию. Для достижения цели исследования в качестве отправной точки используется работа Агриппы д’Обинья Имбри Бафферн «Трагики», «Исследование стиля барокко в поэзии». Баффум показал, что подробный анализ стилистических и тематических элементов поэзии д’Обиня показывает, что его стиль характерен для барокко в целом.Более того, Буффум попытался представить д’Обиня представителем барочного человека. Настоящее исследование не пытается представить стилистические особенности од Ломоносова как представителя его Weltanschauung. Его цель — показать, что Лораоносов был поэтом, на которого большое влияние оказала поэзия барокко, но при этом он не был поэтом эпохи барокко.

Учредитель степени

Университет Британской Колумбии

Что означает IOVA? Бесплатный словарь

[27] Чаба Кирали, Тимофей Истомин, Оана Иова, Джан Пьетро Пикко, «D-RPL: преодоление ограничений памяти в многоточечной маршрутизации RPL», Конференция IEEE по локальным компьютерным сетям, Клируотер-Бич, Флорида, США, стр.Jackson National разработала платный контракт IOVA для исключения смертности, расходов и административных сборов. Кроме того, гарантии на TDA истекают в момент смерти первоначального владельца, но гонорары остаются; Таким образом, бенефициары могут пожелать перейти в IOVA или другой TDA. [16.] Иова, Ева (2009), «Un cetatean-un vot», в Foaia romaneasca, № 5, 23. Конкурентная среда продолжает развиваться, и Все больше компаний выходят на рынок IOVA. Для клиентов, которые могут жить без этого дохода до 59 с половиной лет и могут вывести его без штрафа IRS, IOVA может удовлетворить их потребности.Хотя приток в IOVA до сих пор был относительно скромным, Маккарти ожидает, что интерес будет расти по мере распространения продуктов IOVA от таких компаний, как Jackson National, Jefferson National, Nationwide, MetLife, Principal и SunAmerica. переписка восходит к периоду его молодой ссылки: в октябре 1823 года он на французском языке называет своего корреспондента Александра Раевского «целеустремленным Иовом Ловеласом»; (20) позже, в июне 1824 г., он призывает Бестужева: «Мужайся — дай ответ скорей, как сказать болото Иова или Ломоносов» (Мужайся и дай мне ответ скорее, как говорит бог Иова или Ломоносова), (21) перефразируя «Оду» Ломоносова, отобранную у Иова.«В весеннем письме 1824 года своему другу Кюхельбекеру Пушкин на одном дыхании ссылается на Библию и Гете, сообщая, что, хотя Святой Дух« близок его сердцу »(по сердцу), когда он читает Библию, он предпочитает Гете (22) как ученый I. В своей «Ода, wbrannaia iz Iova» (Ода, извлеченная из Иова, 1751) он требовал, чтобы люди терпеливо принимали свою участь и признавали суверенную власть Бога «наказывать и вознаграждать, кого Он пожелает». (93) Юрий Лотман интерпретировал «Оду, взятую из Иова» как программный разрыв с православными священнослужителями, которые хотели использовать принуждение для искоренения зла в мире.Гинзбург, 26 лет, и Иова Маргоюнган, 25 лет, оба — Евгения.

Сумароков Александр Петрович (писатель)

(1718-1777) поэт, драматург

Александр Сумароков родился в дворянской семье в Санкт-Петербурге. В 14 лет поступил в кадетский корпус. После окончания института в 1740 году он занимал должности при дворе и в конечном итоге стал директором Российского Императорского театра. Однако его эгоизм и сварливый характер затрудняли его работу, и в 1761 году он был вынужден уйти в отставку.

Произведения Сумарокова включают литературный журнал, Трудолюбивую пчелу, девять трагедий, 12 комедий, около 150 песен о любви, 374 стихотворных басни, сатирические стихи, сонеты, элегии, оды и многое другое. Эти произведения отражают просветительскую веру Сумарокова в то, что литература должна не только развлекать, но и учить.

Сумароков восхищался французским классицизмом, но использовал более простой и прямой стиль, чем у Михаила Ломоносова и Феофана Прокоповича, стихи которых он презирал.Он также наблюдает за единством в таких пьесах, как «Гамлет» (1748), вольная переработка произведений Шекспира; и «Димитрий Самозванец» (1771 г.), хорошо принятая работа, действие которой происходит в Смутное время в России.

В 1747 году появились два наиболее значительных произведения Сумарокова: «Послание на русском языке» и «Послание об искусстве поэзии». Оба состоят из рифмующихся двустиший гекзаметром ямба. В первом Сумароков утверждает, что русский — отличный литературный язык, который ждет только грамотных писателей.Во втором, включающем ссылки на греческую мифологию, он объясняет стиль и предмет, соответствующий каждому типу поэзии. Сумароков считает образцом современных поэтов, таких как Мольер, Ла Фонтан, МИЛЬТОН, Папа и Больо-Деспре, а также древних поэтов, таких как Гомер, Софокл, Овидий и Вергилий.

стихов Сумарокова, драматических произведений и теоретических произведений оказали влияние на русских писателей на протяжении десятилетий. По словам Уильяма Брауна, он был «удивительно разносторонним новатором.”

Английские версии произведений Александра Петровича Сумарокова

Избранные эстетические произведения Сумарокова и Карамзина. Перевод Генри М. Небеля младшего Вашингтон, округ Колумбия: Университетское издательство Америки, 1981.

Избранные трагедии А. П. Сумарокова. Перевод Ричарда и Раймонда Форчун. Эванстон, 1л .: Northwestern University Press, 1970.

Произведение об Александре Петровиче Сумарокове

Браун, Уильям Эдвард .«Александр Сумароков и русский классицизм» // История русской литературы XVIII века. Анн-Арбор, штат Мичиган: Ardis, 1980.

.

Русский — МЕТАМОРФОЗЫ

Андреева, Елена. (и Марк Вудкок) (русский) Николай Николаевич Каразин, «Лагерь на Амударье». 18.1 и 18.2, 30, 249.

Банерджи, Мария Немцова (с Роном Банерджи). Осип Мандельштам, «Венецианская жизнь». 4.2, 124.
— (совместно с Р. Банерджи). (Русский) Александр Кушнер, стихи.7.2, 140.
— (совместно с Р. Банерджи). Виктор Кривулин, стихи. 7.2, 150.
— (совместно с Р. Банерджи) (рус.) Вячеслав Иванов, «Римские сонеты». 25.1, 50.

Банерджи, Рон Д.К. (совместно с М.Н. Банерджи). Осип Мандельштам, «Венецианская жизнь». 4.2, 124.
— (совместно с М.Н. Банерджи). (Русский) Александр Кушнер, стихи. 7.2, 140.

— (совместно с М.Н. Банерджи). Виктор Кривулин, стихи. 7.2, 150.

— (совместно с М.Н. Банерджи). Вячеслав Иванов, «Римские сонеты.”25.1, 50.

Бентсман, Джейсон. (Русский) Арсений Тарковский, «И это мне снилось, и это мне снится…» 20.1, 47.

Биленко Анатоль. Анатолий Крым, «Левушка». 21.2, 195.

Богослав, Лоуренс. (Русский) Гайто Газданов, «Авантюрист». 2.2, 40.
— Газданов, «Гавайские гитары». 5.1, 97.

Браунли, Ян (и Клэр Динес). (Русский) Гайто Газданов, «Княжна Марья». 4.2, 8.

Бродский Иосиф. (С английского на русский) W.H. Оден, «#XXX». 5.1, 12.

Чантуришвили, Теймураз. Михаил Юрьевич Лермонтов, «Демон: Восточная сказка». 21.2, 114.

Крауч, Джейн Добровольска. Михаил Крепс, стихи. 3.1, 96.

Каддингтон, Наташа. (Русский) Галина Гампер, «Мы выходим». 20.2, 90.

Джин, Яна. Владимир Гандельсман, стихи.7.2, 154.

Фербер, Майкл. (Русский) Александр Пушкин, «Андре Шенье». 11.2, 92.

Фербиш, декан. Ирина Ратмирова, «Шесть стихотворений Ирины Ратмировой». 4.2, 126.
— К. Тангалычев, стихи. 6.1, 58.
— М. Ломоносов, «Ода из книги Иова». 6.2, 96.

Горшенева Елена (совместно с Ильей Юдиным). (Рус.) Ирина Белая, «Сказка о дорожной жизни». 17.1, 292.

Гальперин, Марк В.Галина Гампер, «Санкт-Петербургская последовательность». 16.1, 178.

Хендрон, Биргитта. Анна Ахматова, «Реквием». 21.2, 32.
— Марина Цветаева, «Стихи Блоку (1916-1920)». 21.2, 48.

Дж. Кейтс (русский) Виктор Ширали, «Стихотворение без названия (обедаю сам)». 25.1, 44.
— (Русский) Ширали, «Поэма без названия (Недели дождя)». 25.1, 46.
— Ширали, «Рождественский романс». 25.1, 48.

Кеннеди, Мелинда.(совместно с Ласло Тикосом). Иосиф Бродский, «Новые стихи». 5.1, 5.
— (с Tikos). Бродский, стихи. 5.1, 14.

Кирнан, Брендан. Михаил Матвеевич Херасков, «Песнь I.» 23.2, 96.

Короткова Нина. (Русский) Александр Кушнер: «Гений должен внушать благоговение». 7.2, 148.
— Марина Темкина, «Отрывок из неопубликованной книги». 7.2, 180. Косман, Нина. (Рус.) Анна Ахматова, «Не пугайся». 7.2, 120.
— Осип Мандельштам, стихи. 7.2, 122.
— (рус.) Мориц, «Читая греческий кувшин». 7.2, 134.
— (и Энди Ньюкомб). Юнна Мориц, «Эпизод с Афродитой». 7.2, 136.
— Борис Филипов, «После похищения Европы». 7.2, 138.

Озеро, Джозеф. Павел Григорюк, «Отрывок из автобиографии Павла Григорюка». 1.2, 51.

Левин, Дан. Белла Верникова, «К выставке картин Синицкого.»7.1, 50.
— Верникова,« Город ». 7.1, 52.
— Верникова, «Вокруг летнего стола». 7.1, 54.

Майзелл, Сильвия. Людмила Петрушевская, «Младший брат». 13.1, 203.

Мартин, Айлиш. Галина Усова, «Лавровая ветвь». 20.2, 92.

Недялкова, Мина. Александр Кушнер и Анатолий Собчак, «Вечер в честь Иосифа Бродского». 5.1, 28.

Ньюкомб, Энди (и Нина Косман).Юнна Мориц, «Эпизод с Афродитой». 7.2, 136.

Орам, Дмитрий (с Талией Пандири). (Русский) Марина Темкина, стихи. 7.2, 166.

Художник Роберт. (с Дмитрием Орамом). (Русский) Марина Темкина, стихи. 7.2, 166.

Пробштейн, Ян. Роальд Мандельштам, «Диалог». 20.1, 49.

— (Русский) «Лимонный продавец». 20.1, 49.

— Осип Мандельштам, «Ламарк». 20.1, 77.

Робертс, Том.«Рецензия: Евгений Баратынский, Наука не для Земли: Избранные стихи и письма, перевод с русского Роули Грау». 25,2, 326.

Соколовский Евгений. (Russian) Слава Нургалиев: «Стрижи — ножницы с лазурью». 23.2, 104.

Томпсон, Ребекка Л. (русская) Лариса Эмиляновна Миллер, «Ты и я…» 23.2, 100.

— Миллер Лариса Эмиляновна «Знаю тихий горизонт». 23.2, 100.

— Миллер, «Наша душа.”23.2, 102.

Тикос, Ласло. Эдвард Радзинский, «Различные встречи с покойным господином Моцартом». 1.1, 12.
— Александр Терехов, «Ночь между двумя днями». 3.1, 74.
— Борис Серебренников, «Последняя ламбада». 4.1, 39.
— Иосиф Бродский, «Еврейское кладбище». 4.2, 4.
— Лев Толстой, «Ранний фрагмент». 4.2, 16.
— (с Мелиндой Кеннеди). Бродский, «Новые стихи». 5.1, 5.
— (с Мелиндой Кеннеди).Бродский, стихи. 5.1, 14.
— Михаил Петров, «Похороны Иосифа Бродского в Нью-Йорке». 5.1, 24.
— Радзинский, «Коба (Монолог старика)». 6.1, 26.
— Радзинский, «Княгиня Тараконова». 6.2, 44.
— Марина Цветаева, «Маяковскому». 7.2, 124.
— «Введение» (на стихи Сергея Есенина и Владимира Маяковского). 9.2, 150.
— Сергей Есенин, стихи. 9.2, 152.
— Владимир Маяковский, стихи. 9.2, 153.
— Юрий Нечипоренко, «Полночь: Отчаяние Маргариты». 17.1, 297.

Тобин, Грайн. (Рус.) Галина Гампер, «Плач чаек». 20.2, 88.

Вирек, Питер. (Русский) Александр Пушкин, «По пьесе Пушкина« На холмах Грузии ».» 2.1, 72.

Волкова Ольга. Георгий Жженов, «Сани». 18.1, 152.

Уиллер, Салли. Алла Михалевич, «Осы (I).20.2, 98.
— Михалевич, «Два почти равных сезона заполняют год». 20.2, 100.

Юдин, Илья (с Еленой Горшеневой). (Рус.) Ирина Белая, «Сказка о светофоре». 17.1, 292.

Zell, Ann. Галина Усова, «Лавровая ветвь». 20.2, 94.
— Усова, «Декабрь». 20.2, 96.

Циммерман, Сет. Осип Мандельштам, стихи. 9.2, 146.

Державин ненадолго на военной службе.Габриэль Державин краткая биография. Вершина служебной карьеры

русский поэт Просвещения, государственный деятель Российской Империи, сенатор, действительный тайный советник

Державин Гавриил

краткая биография

Русский поэт, величайший деятель русского классицизма, литературы эпохи Просвещения. Родился 14 июля (3 июля по ст. Ст.) 1743 г. в родовом имении в селе Кармачи Казанской губернии. Он был сыном бедного помещика и потомком рода, основателем которого по семейной традиции был татарский мурза.Сами без образования родители Державина позаботились о том, чтобы их дети были воспитанными и образованными. В 1750 году Гаврила был отправлен в немецкий пансион, а с 1759 по 1762 год был учеником Казанской гимназии.

Девятнадцатилетним мальчиком Державин поступил на военную службу, служил в Преображенском полку в лейб-гвардии; В составе этого военного формирования он участвовал в государственном перевороте, в результате которого трон перешел к Екатерине II. В 1772 году Державин получил офицерский пост, но его военная карьера складывалась так, что ему пришлось уйти в отставку и поступить на государственную службу.

В 1773 году журнал «Старина и Новизна» опубликовал «Ироид», или «Письма Вивлиды к Кавну», дебютную работу Габриэля Державина, которая представляла собой перевод немецкого отрывка из Овидия. Сначала, творив в русле традиций, заложенных Ломоносовым и Сумароковым, в 1779 году он начал идти собственным литературным путем, создавая произведения в стиле, который тогда почитался как образец философской лирики.

Ода Екатерине II «Фелица», написанная в 1782 году, изменила дальнейшую биографию Державина и принесла ему известность не только литературную, но и общественную.Благодаря этому в 1784 году он получил пожалованную императрицей должность наместника Олонецкой губернии, которую занимал только до 1785 года из-за конфликта с местными властями. Не сложились и его отношения с тамбовскими чиновниками, когда в 1786 году он был назначен губернатором Тамбовской губернии, поэтому на посту Г. Державин продержался до 1788 года, когда был отозван императрицей в столицу. За короткий период своего губернаторства поэт проявил себя непримиримым противником различных злоупотреблений со стороны чиновников, он много сделал на пути просвещения населения.

В 1789 году Державин вернулся в столицу. В 1791-1793 гг. находился в должности секретаря кабинета министров Екатерины II, после чего императрица за чрезмерное рвение лишила его должности. Привыкший говорить правду лично, слишком самостоятельный и активный, Державин за время своей государственной службы нажил немало недоброжелателей. С 1793 г. он заседал в Сенате, с 1794 г. — президент Торгово-промышленной коллегии, в 1802–1803 гг. — Министр юстиции, после чего ушел на пенсию в возрасте 60 лет.

После ухода с государственной службы Гавриил Романович живет не только в Санкт-Петербурге.-Петербург, но и в Новгородской губернии, где у него было имение Званка. Даже будучи чиновником, он не прекращал своей литературной деятельности, написал множество од, а после выхода на пенсию получил возможность полностью сосредоточиться на ней. Ближе к концу карьеры Гавриил Романович попробовал себя в драматическом жанре, написав ряд трагедий. В 1808 году вышел сборник его сочинений в четырех томах.

Петербургский дом Державина был местом встречи писателей, в 1811 году завсегдатай стал официально зарегистрированным литературным обществом «Разговор любителей русского слова», руководителем которого был он сам и А.С. Шишков. Его взгляды на язык и литературу были достаточно консервативными, но это не мешало Державину проявлять интерес и благосклонно относиться к новаторским явлениям в поэзии. Широко известен факт из биографии Пушкина, когда его заметил и «спустился в могилу, благословил» «старик Державин». Его творчество в духе классицизма стало почвой, на которой выросли поэзия Пушкина, Батюшкова, поэтов-декабристов.

Державин умер 20 (8 июля О.С.) 1816 г. в своем имении. Похоронен недалеко от Великого Новгорода, в Спасо-Преображенском соборе Варлаам-Хутынского монастыря. Могильник во время Великой Отечественной войны превратился в руины в результате обстрелов. Лишь в 1959 году останки Державина и его жены перезахоронили в Новгородском детинце, но в 1993 году они вернулись на прежнее место, когда собор отреставрировали.

Биография из Википедии

По семейной традиции Державины и Нарбековы происходили из одного из татарских родов.Некто Багрим-Мурза уехал в Москву из Большой Орды и после крещения поступил на службу к великому князю Василию Васильевичу.

Гавриил Романович родился 14 июля 1743 года в дворянской семье в имении Сокура под Казанью, где и прошло его детство. Мать — Фёкла Андреевна (в девичестве Козлова). Отца, майора секундантов Романа Николаевича, Гаврила Романович потерял в раннем возрасте.

С 1762 г. служил рядовым гвардейцем Преображенского полка, в составе полка участвовал в государственном перевороте 28 июня 1762 г., в результате которого на престол вступила Екатерина II.

С 1772 года служил в полку офицером; в 1773-1775 годах в составе полка участвовал в подавлении восстания Емельяна Пугачева. Первые стихотворения Державина были опубликованы в 1773 году.

В 1777 году, после выхода на пенсию, государственная служба статского советника Г.Р. Державина началась в Правительственном Сенате.

Широкую литературную известность Г. Державин получил в 1782 году после выхода в свет оды «Фелица», которая была посвящена автором императрице Екатерине II в восторженных тонах.

С момента основания Императорской Российской академии в 1783 году Державин был членом академии, принимал непосредственное участие в составлении и издании первого толкового словаря русского языка.

В мае 1784 г. назначен правителем Олонецкого наместничества. Приехав в Петрозаводск, он организовал формирование губернских административных, финансовых и судебных учреждений, ввел в строй первое в губернии общегражданское лечебное учреждение — городскую больницу.Результатом полевых проверок в уездах губернии стала его «Ежедневная записка, сделанная при обследовании губернии губернатором Олонецкой губернии Державиным», в которой Г.Р. Державин показал взаимозависимость природных и хозяйственных факторов, отметил элементы материальная и духовная культура региона. Позже в его творчество вошли образы Карелии: стихи «Буря», «Лебедь», «Второму соседу», «К счастью», «Водопад».

В 1786-1788 гг. Был правителем Тамбовского наместничества.Он проявил себя как просвещенный лидер, оставивший значительный след в истории края. При Державине были открыты несколько народных школ, театр, типография (где в 1788 г. вышла первая губернская газета «Тамбовские известия» в Российской империи), составлен план Тамбова, наведен порядок в делопроизводстве, были открыты детский дом, богадельня и больница.

В 1791-1793 гг. — секретарь кабинета Екатерины II.

В 1793 году он был назначен сенатором с повышением в должности тайных советников.

С 1795 по 1796 год — председатель Торгово-промышленной коллегии.

1802–1803 — министр юстиции Российской Империи.

Все это время Державин не уходил с литературного поприща, создавая оды «Бог» (1784), «Гром победы, услышь!» (1791, неофициальный гимн России), «Гранд» (1794), «Водопад» (1798) и многие другие.

Гавриил Романович дружил с князем С.Ф. Голицыным и посетил имение Голицыных в Зубриловке. В знаменитом стихотворении «Осень при осаде Очакова» (1788 г.) Державин призывал своего друга поскорее взять турецкую крепость и вернуться к семье:

И поторопись, Голицын!
Принесите к себе домой лавр с оливками.
Твоя златовласая жена
Равнина с сердцем и лицом
Долгожданный голос ждет
Когда ты придешь в ее дом;
Когда обнимаешь страстно
Ты семеро твоих сыновей,
Брось нежный взор на свою мать
И от радости не найдешь слов.

7 октября 1803 г. он был уволен и освобожден от всех государственных постов («отстранен от всех дел»).

В уединении поселился в своем имении Званка в Новгородской губернии.В последние годы жизни занимался литературной деятельностью.

Державин умер в 1816 году в своем доме в имении Званка.

Семья

В начале 1778 года Гавриил Романович женился на 16-летней Екатерине Яковлевне Бастидон (увековеченной им как Пленира ), дочери бывшего камердинера Петра III португальца Бастидона.

В 1794 году в возрасте 34 лет она внезапно скончалась. Похоронена на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге.Петербург. Через полгода Г.Р. Державин женился на Дарьи Алексеевне Дьяковой (поет Милена ).

У Державина не было детей ни от первого, ни от второго брака. В 1800 году, после смерти своего друга Петра Гавриловича Лазарева, он берет на себя заботу о своих детях, в том числе о Михаиле Петровиче Лазареве, выдающемся адмирале, первооткрывателе Антарктиды, губернаторе Севастополя.

Кроме того, в доме воспитывались осиротевшие племянницы Дарьи Дьяковой — дети ее сестры Марии и поэта Николая Львова: Елизавета, Вера и Прасковья.В дневнике Прасковьи есть интересные подробности о семье Державина.

Гавриил Романович Державин и его вторая жена Дарья Алексеевна (умерла в 1842 году) похоронены в Спасо-Преображенском соборе Варлаам-Хутынского монастыря близ Великого Новгорода. …

В годы Великой Отечественной войны монастырские постройки подверглись артиллерийскому обстрелу и более сорока лет лежали в руинах. В 1959 году останки Г.Р. Державина и его жены перезахоронили в Новгородском кремле.

В 1993 году после реставрации Спасо-Преображенского собора Варлаам-Хутынского монастыря, приуроченной к 250-летию со дня рождения Г.Р. Державина, останки Гавриила Романовича и Дарьи Алексеевны Державин были возвращены из Новгородского Кремля в Новгородский Кремль. склепы монастыря.

Награды

«Старик Державин нас заметил. И, спустившись в гроб, благословил »(А. Пушкин). Экзамен в Императорском лицее по картине И.Репин Е.

• Орден Святого Александра Невского;
• Орден Святого Владимира III степени;
• Орден Святого Владимира II степени.
• Орден Святой Анны 1-й степени
• Командирский крест ордена Иоанна Иерусалимского

Creation

Произведение Г.Р. Державина представляет собой вершину русского классицизма М.В. Ломоносов и А.П. Сумароков.

Назначение поэта в понимании Г.Р. Державина — прославлять великие дела и порицать плохие.В оде «Фелица» он воспевает просвещенную монархию, которую олицетворяет царствование Екатерины II. Умная, справедливая императрица противопоставляется жадным и эгоистичным придворным дворянам:

Ни одного не обидишь,
Никого не оскорбишь
Ты видишь дурачество сквозь пальцы
Ты просто не терпишь зла …

Главный объект поэтики Державина — человек как неповторимая индивидуальность во всем богатстве личных вкусов и предпочтений. Многие его оды имеют философский характер, они обсуждают место и цель человека на земле, проблемы жизни и смерти:

Я — соединение миров повсюду, которые существуют,
Я — крайняя субстанция;
Я — средоточие живых
Главная черта божества;
Я разлагаюсь своим телом в прахе,
Я приказываю громом своим разумом
Я король — я раб — я червь — я Бог!
Но быть таким прекрасным
Разве произошел раскол? — unknown:
И я не мог быть собой.
Ода «Бог» (1784)

Державин создает ряд образцов лирических стихов, в которых философская напряженность его од сочетается с эмоциональным отношением к описываемым событиям. В стихотворении «Снигирь» (1800) Державин оплакивает свою смерть:

Что ты песнь военным заводишь
Как на флейте, милый снигирь?
С кем мы пойдем воевать на Гиену?
Кто сейчас наш лидер? Кто герой?
Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?
Северные громы лежат в могиле.

Перед смертью Державин начинает писать оду РАЗРУШЕНИЮ ЧТИ, от которой до нас дошло только начало:

R эка раз в своем стремлении
У возит все дела людей
И тонет в бездне забвения
H ароды, царства и короли.
И если что останется
H звук лиры и трубы,
T про вечность сожрет
И общая судьба не уйдет!

Как отмечает проф.Андрей Зорин, заслуга нового прочтения и нового открытия Державина принадлежит «Серебряному веку» — читатели второй половины XIX века считали его творчество устаревшей легендой прошлых лет.

Отношение к изобразительному искусству

Качество изображения — одна из главных черт поэзии Державина, которую называли «говорящей живописью». Как отмечает Э. Я. Данко писал: «Державин обладал необычайным даром проникать в замысел художника и в рамках этого плана создавать собственные поэтические образы, более совершенные, чем их первоисточники.«В 1788 году в Тамбове у Державина была коллекция из 40 гравюр, в том числе 13 листов с оригиналов Анжелики Кауфман и 11 листов с оригиналов Бенджамина Уэста. Державин попал под чары изящного, часто сентиментального неоклассицизма Кауфмана, выражающего его позицию художнику в поэме «Анжелике Кауфман» (1795):

Картина великолепна,
Кауфман! Друг муз!
Если твоя кисть находится под влиянием
Выше живость, чувство, вкус …

Присутствие Репродукции картин Бенджамина Веста объясняется интересом Державина к истории.Уэст, получивший от Георга III официальный титул «Исторический художник Его Величества», был одним из первых художников, специализирующихся в историческом жанре. Из 40 гравюр, собранных Державиным, на 12 изображены обстоятельства, связанные со смертью знаменитых героев и героинь прошлого. Еще 13 представили драматические моменты из древней истории и мифологии. У Державина также были две работы русского художника Гаврилы Скородумова — «Клеопатра» и «Артемизия».

Увековечение памяти

• Имя Г.Р.Державина передали в Тамбовский государственный университет.
• Единственная площадь в Лаишево (Татарстан) называется Державинская.
• Одна из улиц Тамбова названа Державинской в ​​честь Г.Р. Державина.
• В Великом Новгороде у памятника 1000-летию России среди 129 фигур самых выдающихся личностей российской истории (по состоянию на 1862 год) стоит фигура Г.Р. Державина.
• Памятная стела на родине поэта в селе Державино (Сокуры).
• Памятник в Казани, существовавший в 1846-1932 годах и воссозданный в 2003 году.
• Памятник на Державинской площади в Лаишево.
• Памятник в Тамбове.
• Памятник, мемориальная доска, улица и лицей в Петрозаводске.
• Памятный знак в Званке (ныне на территории Чудовского района Новгородской области на берегу реки Волхов).
• Музей-усадьба Г.Р. Державина и русской литературы его времени (наб. Реки Фонтанки, 118).Памятник в Санкт-Петербурге.
• В Лаишево краеведческий музей носит имя поэта, которому посвящена большая часть музейной экспозиции.
• В Лаишево ежегодно проходят: Державинский праздник (с 2000 г.), Державинские чтения с вручением Республиканской литературной премии Державина (с 2002 г.), Всероссийский литературный Державинский фестиваль (с 2010 г.).
• Лаишевский район часто неофициально именуется Державинский район .
• Кратер на Меркурии назван в честь Державина.
• В 2003 году Тамбовская областная Дума присвоила Державину звание почетного гражданина Тамбовской области.
• В 2016 году Патриарх Московский и всея Руси Кирилл и Президент Татарстана Рустам Минниханов приняли участие в церемонии открытия памятника русскому поэту и государственному деятелю Гавриилу Романовичу Державину на его малой родине под Казанью (село Кайпы), г. день 200-летия со дня смерти поэта.

Памятник Олонецкому губернатору Г.Р.Державин в Губернаторском парке Петрозаводска (скульптор Вальтер Сойни).

Памятник Гавриле Державину у входа в Лядский сад Казани.

Г.Р. Державин у памятника 1000-летию России в Великом Новгороде.

Библиография

• Державин Г. Сочинения. Часть 1. М., 1798.
• Державин Гаврила Романович «Духовные оды» Библиотека имВердена
• Державин Гавриил Романович «Сочинения. Эд. I. Грот. Том 1.1864 »Библиотека ИмВердена
• Державин Гавриил Романович« Сочинения. Эд. I. Grotha. Том 2. 1865 »Библиотека ИмВердена
• Державин Гавриил Романович« Сочинения. Эд. I. Grotha. Том 3. 1866 »Библиотека ИмВердена
• Державин Гавриил Романович« Сочинения. Эд. I. Grotha. Том 4.1867 »Библиотека ИмВердена
• Державин Гавриил Романович« Сочинения. Эд. I. Grotha. Том 5. 1869 »Библиотека ИмВердена
• Державин Гавриил Романович« Сочинения. Эд. I. Grotha. Том 6. 1871 »Библиотека ИмВердена
• Державин Гавриил Романович« Сочинения.Эд. I. Грот. Том 7. 1872 »Библиотека ИмВердена
• Державин Гавриил Романович« Сочинения. Эд. I. Grotha. Том 8. Жизнь Державина. 1880 »Библиотека ИмВердена
• Державин Гавриил Романович« Сочинения. Под ред. И. Грота. Том 9. 1883 »Библиотека ИмВердена
• Державин Г.Р. Стихи Л., 1933. (Библиотека поэта. Большая серия)
• Стихи Г.Р. Державин. Ленинград., Советский писатель, 1957. (Библиотека поэта. Большая серия)
• Стихи Г. Р. Державина. Ленинград., 1981
• Стихи.Проза. (Г.Р. Державин). Воронеж., 1980
• Избранная проза. (Г.Р. Державин). Москва., 1984

Литература

• А. Западов. Державин. Москва: Молодая гвардия, 1958 (ЖЗЛ)
• О. Михайлов. Державин. М .: Молодая гвардия, 1977 (ЖЗЛ, вып. 567), 336 с., 100000 экз.
• М. Гусельникова, М. Калинин. Державин и Заболоцкий. Самара: Самарский университет, 2008. — 298 с., 300 экз.,
• . «Не будет подлеца» — статья к.Д.Ю. Минералова
• Эпштейн Э. М. Г. Державин в Карелии. — Петрозаводск: «Карелия», 1987. — 134 с .: ил.
• История литературы Карелии. Петрозаводск, 2000. 3
• История Карелии с древнейших времен до наших дней. Петрозаводск, 2001
• В. Л. Коровин Державин Гавриил Романович // Православная энциклопедия. — М .: Церковный научный центр «Православная энциклопедия», 2007. — Т. XIV. — С. 432–435. — 752 с. — 39000 экземпляров

Категории: Как рассчитывается рейтинг
◊ Рейтинг рассчитывается на основе баллов, полученных за последнюю неделю
◊ Баллы начисляются за:
⇒ посещение страниц, посвященных звезде
⇒ голосование за звезду
⇒ комментируя звезду

Биография, история жизни Державина Гавриила Романовича

Державин Гавриил Романович — поэт Просвещения, государственный деятель.

Детство

Гавриил родился 3 июля (14 июля по новому стилю) 1743 года в селе Сокуры (Казанская губерния). Его родители — Фекла Андреевна и Роман Николаевич — были мелкими дворянами. Мой отец тоже имел звание майора секунданта. К сожалению, глава семьи скончался очень рано. Габриэль так и не узнал своего отца.

В 1758 году Гавриил Державин поступил в местную гимназию. Здесь он впервые проявил свои незаурядные таланты — способности к пластике и рисованию.В 1760 году директор гимназии даже взял карту Казанской губернии, нарисованную Державиным, в Петербург, чтобы продемонстрировать высшим сослуживцам успехи своих учеников.

Служба

В 1762 году Гавриил, не успев окончить гимназию, был призван на службу. Стал гвардейцем Преображенского полка (г. Петербург). Десять лет спустя он стал офицером. Примерно в это же время он начал потихоньку писать стихи, правда, тогда они еще не приобрели особой популярности.

В 1777 году Державин подал в отставку.

Государственная деятельность

Оставив военную службу, Гавриил Романович занял пост статского советника Правящего Сената Российской Империи.

В 1784 году была образована Олонецкая губерния (город Петрозаводск). Гавриил Державин был назначен гражданским губернатором этой территории. Свои обязанности главы города он выполнил на славу: как только Державин приехал в Петрозаводск, сразу взялся за дело — организовал финансовые, судебные и административные учреждения, построил городскую больницу, словом, постарался обеспечить жителям провинции созданы все условия для хорошей жизни.

В период с 1786 по 1788 год Гавриил Романович был губернатором Тамбовской губернии.

С 1791 по 1793 год Державин сознательно работал секретарем кабинета императрицы.

ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

В 1793 году Гавриил Державин стал тайным советником. В 1795 г. — председатель Торгово-промышленной коллегии (учреждения, ведавшего торговлей).

В 1802 году Державин был назначен министром юстиции Российской империи. Через год Гавриил Романович оставил госслужбу и вышел на заслуженную пенсию.

Литературная деятельность

Державин прославился как поэт в 1782 году. В том же году вышла ода «Фелица», которую посвятил мастер слова.

За свою жизнь Гавриил Романович создал множество произведений, в том числе: «Бог» (1784 г.), «Гранд» (1794 г.), «Водопад» (1798 г.) и многие-многие другие. После ухода с государственной службы Державин еще более интенсивно занялся литературой.

Сам поэт считал, что его главная миссия (как и миссия любого другого поэта или писателя) — прославлять великие дела и осуждать неправедные поступки, донести до людей простые истины — что хорошо, а что плохо.

Личная жизнь

В 1778 году Гавриил женился на шестнадцатилетней красавице Бастидон Екатерине Яковлевне, дочери бывшего слуги русского императора Петра III. Увы, их счастливая семейная жизнь внезапно оборвалась в 1794 году — Екатерина умерла. Ей было всего тридцать четыре года. Она так и не успела подарить мужу наследников.

Полгода Державин был безутешен, но потом он познакомился с Дьяковой Дарьей Алексеевной, дочерью генерального прокурора Сената Алексея Афанасьевича Дьякова.Гавриил прожил с Дарьей до конца своих дней, а все свое имущество он оставил ей (имение Званка в Новгородской области). В этом браке детей тоже не появилось.

Смерть

Гавриил Романович Державин скончался в своем доме в «Званке» 8 июля (20 июля по новому стилю) 1816 года. Похоронен в Спасо-Преображенском соборе (Варлаам-Хутынский монастырь Новгородской области). В 1959 году его останки перезахоронили в Новгородском кремле (Преображенский собор был практически разрушен).Однако уже в 1993 году, когда собор полностью отреставрировали, останки вернули на прежнее место.

Награды

В свое время Гавриил Державин был награжден несколькими наградами, среди которых: два ордена Святого Владимира (второй и третьей степени) и орден Святого

.

Великий русский поэт Гавриил Романович Державин родился в Казанской губернии в 1743 году. После первоначального домашнего обучения грамоте, цифири и немецкому языку под руководством церковников был отправлен ссыльный немец Розе, Лебедев и Полетаев, Державин. в Казанскую гимназию, открытую в 1759 году.Здесь Державин особенно увлекся рисованием и полюбил инженерное дело. Когда директор гимназии М.И. Веревкин подарил куратору Шувалову работы лучших учеников, в том числе Гавриила Державина, Державин был объявлен дирижером инженерного корпуса. В начале 1762 года поступило требование о явке Державина на службу в Преображенский полк. Шувалов, видимо, забыл, что сам приписал Державина к инженерному корпусу. Впоследствии Гавриилу Романовичу не пришлось пополнять свое образование, и его отсутствие отражено во всех его стихах.Он сам это понимал; позже он писал: «Признаюсь, мой недостаток в том, что я воспитывался в то время и в тех пределах империи, когда и где просвещение наук не проникало полностью не только в умы людей, но и в государство. которому я принадлежу «.

Державин Гавриил Романович

12 лет военной службы — самый мрачный и мрачный период в биографии Гавриила Романовича Державина. Поначалу ему приходилось жить в казарме вместе с солдатами.О литературном творчестве и науке было нечего думать: только ночью можно было что-то читать и писать стихи. Поскольку у Державина не было «покровителей», он продвигался по службе крайне медленно. После восшествия на престол Екатерины II Державин письменно попросил самого Алексея Орлова о повышении в должности и только благодаря этому получил чин ефрейтора. После годичного отпуска Гавриил Романович вернулся в Петербург и с этого времени стал жить в казарме с дворянами.Если материальные условия несколько улучшились, то появились новые неудобства. Державин стал баловаться разгулом и картами. После второго отпуска в Казани (1767 г.) Державин остановился в Москве и провел здесь около 2 лет. Здесь буйная жизнь чуть не привела Державина к смерти: он стал шустрее и предавался всяческим уловкам за деньги. Наконец, в 1770 году он решил покинуть Москву и изменить свой образ жизни.

В 1772 году Гавриил Романович Державин получил первое офицерское звание.С этого времени он начинает отдаляться от плохого общества, а если играет в карты, то «по необходимости зарабатывать на жизнь». В 1773 г. А.И. Бибикову было поручено подавление пугачевского восстания. Для производства следственных дел Бибиков взял с собой, в том числе, Державина по его личной просьбе. Габриэль Романович развил активную деятельность в эпоху Пугачева. Сначала он привлек внимание Бибикова своим расследованием по делу о сдаче Самары.Находясь в Казани, Державин от имени дворян сочинил речь в ответ на рескрипт Екатерины II, который затем был опубликован в «Петербургских ведомостях». В своих действиях Державин всегда отличался определенной самостоятельностью, которая высоко ставила его в глазах некоторых начальства, но в то же время делала его врагами среди местных властей. Державин мало обращал внимания на положение и связи лиц, с которыми имел дело. В конце концов, война с Пугачевым не принесла Габриэлю Романовичу внешних разногласий, и он практически попал под военный суд.

Портрет Гавриила Романовича Державина. Художник В. Боровиковский, 1811

В 1776– А.А. Безбородко подал императрице письмо с подсчетом заслуг и с просьбой о награде. Указом от 15 февраля 1777 г. Гавриил Романович был удостоен звания коллежского советника и одновременно принял в Белоруссии 300 душ. По этому поводу Державин написал «Излияние благодарного сердца императрице Екатерине II». Через полгода после отставки Державин благодаря знакомству с Генеральным прокурором А.А. Вяземский получил должность исполнителя в Сенате. В 1778 году Державин женился на Катерине Яковлевне Бастидоне. Брак был удачным; Эстетическое ощущение жены не осталось без влияния на творчество Гавриила Романовича Державина. В 1780 году Державин был переведен на должность советника во вновь созданной экспедиции государственных доходов и расходов. По приказу Вяземского Державин написал код этого заведения, который вошел в полное собрание Зап.(XXI, 15 — 120). Споры с Вяземским вынудили Державина оставить службу в Сенате и уйти в отставку (1784 г.) в чине действительного статского советника.

К этому времени Державин уже приобрел в обществе славное литературное имя. Гавриил Романович писал еще в гимназии; в казарме он прочитал Клейста, , Гагедорна, Клопштока, , Галлера, Геллерта и перевел «Мессиаду» в стихах. Первым оригинальным произведением, появившимся в печати в 1773 году, была ода первой свадьбе великого князя Павла Петровича.По возвращении из Поволжья Державин издал «Оды, переведенные и сочиненные на горе Читалагай». Кроме переводов оды «О смерти Бибикова», «О дворянине», «В день рождения Ее Величества» и т. Д. Первыми произведениями Державина были подражания Ломоносову. Но Державину в своем творчестве вовсе не удавалось той парящей и неестественной манеры, которая отличает поэзию Ломоносова. Благодаря совету П.А. Львова , В.В. Капнист и И.И. Хемницер, Гавриил Романович отказался подражать Ломоносову и воспринял Горация как оду.«С 1779 года, — пишет Державин, — я избрал совершенно особый путь, руководствуясь наставлениями и советами моих друзей». Оды Державин в основном помещал в Петербургский вестник без подписи: «Песни Петру Великому» (1778 г.), послание Шувалову, «На смерть князя Мещерского», «Ключ», «На рождение порфировой юности» (1779 г.), «В отсутствие». императрицы в Беларуси »,« Первому соседу »,« Правителям и судьям »(1780 г.).

Все эти произведения своим возвышенным тоном, яркими, яркими изображениями привлекли внимание любителей литературы к Гавриилу Романовичу Державину, а не к обществу.В последнем Державин прославился известной «Одой Феличе» (см. Полный текст, аннотации и анализ), опубликованной в первой книге «Собеседник любителей русского слова» (1783). Державин получил за нее табакерку, осыпанную бриллиантами, на 50 дукатов. «Фелица» высоко оценила Державина в глазах Екатерины II, двора и общественности. В «Собеседнике» Державин опубликовал «Спасибо Фелице», «Видение Мурзы», «Решемысл» и, наконец, «Бог» (см. Аннотацию и полный текст).Последним стихотворением Державин достиг апогея своей славы. При основании Российской академии Державин был избран ее членом и принял участие в составлении словаря русского языка.

В 1784 году Державин был назначен правителем Олонецкого наместничества, но у Державина сразу начались проблемы с наместником Тутолминым, и через полтора года поэт был переведен на ту же должность в Тамбовское наместничество. Гавриил Романович занимал место тамбовского губернатора около 3 лет.Своей энергичной деятельностью Державин принес пользу губернии, ввел удобство управления набором, улучшил структуру тюрем, прокладывал дороги и мосты. Но и здесь самостоятельный образ действий, вспыльчивость Державина спровоцировали спор с губернатором. В 1788 году Державин предстал перед судом и был вынужден подписать подписку о невыезде из Москвы, где должно было вестись дело. В 1789 г. Московский сенат, рассмотрев дело Державина, признал его невиновным ни в каком злоупотреблении служебным положением.Видя благосклонность императрицы, одобрившей решение Сената, Державин написал оду «Образ Фелицы» и, имея в виду покровительство нового фаворита Платона Зубова, посвятил ему оды «Умеренности» и «В Лиру». Написанная в то же время ода «Поимке Измаила» ​​имела большой успех. Гавриил Романович получил табакерку на 200 рублей. Когда Потемкин прибыл в Петербург, Державину пришлось лавировать между двумя фаворитами. Смерть Потемкина на берегу Прута вызвала одно из самых оригинальных и величественных стихотворений в творчестве Державина — «Водопад».С этого времени восходит к сближению Державина с Дмитриевым и Карамзиным; Последний пригласил его поучаствовать в его «Московском журнале». Здесь Державин поместил «Песнь в дом, любящий науку» (граф Строганов), «На смерть графини Румянцевой», «Величие Божье», «Памятник герою».

В 1796 году Державину было приказано быть с императрицей при приеме прошения. Габриэлю Романовичу не удалось ей угодить: в жизни он не умел так тонко льстить, как в стихах, был раздражителен и не умел в то время прекращать неприятные Екатерине II доклады.В 1793 году Державин был назначен сенатором межевого ведомства, а через несколько месяцев — президентом коммерческого училища. В своей сенаторской деятельности Державин отличался крайней непримиримостью к тем мнениям, которые считал неверными. А поскольку его любовь к правде всегда выражалась в резкой и грубой форме, то и у Державина было много официальных претензий. В 1794 году умерла жена Гавриила Романовича; Он посвятил ее памяти элегическое стихотворение «Ласточки».Спустя полгода Державин вступил в новый брак с Д.А. Дьяковой. В 1794 году Державин написал оду Дворянству, посвященную восхвалению Румянцева и взятию Измаила в плен. Его последними одами при жизни Екатерины II были: «На рождение царицы Гремиславы» (послание Нарышкину), «Афинский рыцарь» (Алексей Орлов), «Ода на покорение Дербента» (в честь Валериана Зубова). , «За смерть благодетеля» ( И.И. Бецкий, ). Наконец, Державин преподнес Екатерине II рукописный сборник своих произведений, поставив перед ним «Дань монархии».«Еще до кончины императрицы Державин написал« Памятник »(см. Аннотацию и полный текст), в котором резюмировал значение своего поэтического творчества. Эпоха Екатерины II знаменовала расцвет таланта Державина и его главное значение в стихи этой эпохи. Поэзия Державина — памятник царствованию Екатерины II. «В этот героический век русской истории события и люди своими гигантскими размерами точно соответствовали смелости этой самобытной фантазии, размаху этой широты и своенравия. щетка.«Целая эпопея эпохи живет в творчестве Гавриила Романовича Державина.

Снижение творческой активности Державина. Помимо эпиграмм и басен, Гавриил Романович стал писать больше трагедий. Сам он был уверен в их достоинстве, но на самом деле драматические произведения Державина не выдерживают никакой критики. (Добрыня, Пожарский, Ирод и Мариамна, Атабалибо и др.). Разговор о лирике, прочитанный в «Беседе», восходит к 1815 году. Державин уже считал нужным комментировать свои произведения и сам давал им «пояснения».Чувствуя потребность разобраться в истинной природе своей биографии и служебной деятельности, столь богатой перипетиями, Державин написал «Записки», опубликованные в «Русской беседе» в 1812 году; они произвели неблагоприятное впечатление своей субъективной оценкой людей и событий. В этот последний период своей жизни Державин, следуя духу своего времени, старался в своем творчестве уделить место народному языку. Пробуждение к изучению русской национальности вызвали псевдо-народные баллады и романсы Державина (Царь Девица, Новгородский волк Злогор).Самым удачным из этих стихотворений был «Атаман и Донское войско». Державин, даже в отставке, не переставал реагировать на происходящие вокруг него события («О мире 1807 года», «Жалоба», лироэпический гимн изгнания французов и др.). На пенсии Державин зимой жил в Петербурге, а летом в своем имении в Новгородской губернии. «Званка». Гавриил Романович описал свою деревенскую жизнь в стихотворном послании Евгению Болховитинову. Державин умер в Званке 8 июля 1816 года.

В XIX веке творческий стиль Державина казался устаревшим.В эстетическом плане стихи Гавриила Романовича поражают своим удивительным хаосом: среди риторического пафоса мы обнаруживаем и блеск настоящего поэтического таланта. Так и язык Державина, изобилующий народной речью, в одних стихах достигает необычайной плавности и легкости, в других становится неузнаваемым по тяжести. С исторической и литературной точки зрения ода Гавриилу Романовичу Державину важна тем, что внесла элементы простоты, шутки и жизненности в натянутую и далекую от жизни Ломоносовскую оду.В его творчестве отразился ясный сатирический ум, пылкий нрав, здравый смысл, чуждый всякой болезненной сентиментальности и холодной абстракции.

Взгляды критиков на Державина изменились. После почитания, окружавшего его имя, для него наступил период отрицания какого-либо смысла. Только сочинения Д. Грота, написанные до революции, по изданию произведений и биографии поэта сделали возможной объективную оценку его творчества.

Дата рождения: 14 июля 1743 г.
Умер: 20 июля 1816 г.
Место рождения: село Сокуры Казанской губернии.

Державин Гавриил Романович — выдающийся русский поэт и политик, Державин Г.Р. — родился 3 июля 1743 года. Его творчество олицетворяет вершину русского классицизма. При жизни успел побывать у губернатора Тамбовской губернии, правителя Олонецкого наместничества, личного секретаря при Екатерине II, министра юстиции, президента Торгово-промышленной коллегии и почетного члена Российской академии (т. его фундамент).

Гавриил родился в небольшой деревне в Казанской губернии. Его отец, Роман, был не очень богатым дворянином и имел почетное звание майора. По семейным преданиям, род Державиных произошел от татарского мурзы Багрима. Он покинул Золотую Орду в 15 веке и перешел на службу к князю (в правление Василия Темного). Князя Мурзу крестили и назвали Илья. Одного из сыновей Ильи звали Дмитрий, а тот, в свою очередь, имел сына Держава. Так возникла семья Державиных.Габриэль потерял отца в раннем возрасте. Его воспитывала мать Фекла.

Державин учился чтению и письму дома. Его учило духовенство. В семилетнем возрасте, живя в Оренбурге, отец отдает в интернат Немецкой Розы сына, который не отличался особым образованием и культурой. Тем не менее, после четырех лет пребывания там Державин стал удовлетворительно говорить по-немецки. Чуть позже Гавриил учился в Казанской гимназии (в 1759-1762 гг.).Потом он идет служить.

С 1762 г. он полностью освоил военную службу. Державин начал с Преображенского полка. Ему повезло с участием в важнейших исторических событиях, но не повезло молодому воину. С самого начала службы нужно участвовать в самом важном событии — государственном перевороте. Результатом стало восшествие на престол Екатерины II. Спустя десять лет он был возведен в чин офицера, и ему снова пришлось немедленно принять активное участие в умиротворении пугачевского восстания.

Гавриил опубликовал свои первые стихи в 1773 году (тогда ему было уже тридцать лет). В своих произведениях он пытается унаследовать Сумаркова и Ломоносова, но с 1779 года понимает, что стоит выработать собственный стиль письма. Он стал основоположником нового, оригинального поэтического стиля, который с годами превращается в образец русской философской лирики. В 1778 г. женился на Э. Я. Бастидон, которого он дома называет Пленирой.

В душе Державина жило излишнее тщеславие, поэтому его постоянно убеждали, что императрица недооценивала его как военного.Именно по этой причине Габриэль покидает военный пост и полностью сдается на гражданскую службу.

Начал свою службу в Сенате, где не смог получить работу из-за повышенного стремления к истине.

В 1782 году он написал знаменитую «Оду Фелице», в которой под легкой пеленой было обращение непосредственно к императрице. В свою очередь Екатерине II понравилась его работа, и она назначила Державина губернатором Олонецкого, а через некоторое время — губернатором Тамбова.

Следует отметить, что Державин всячески боролся с бюрократией, отстаивал интересы местного населения, а также прилагал все усилия, чтобы эти земли стали одними из самых просвещенных в России.

К сожалению, энергия, прямота и чувство повышенной справедливости политика часто играли с ним злую шутку. Его недолюбливала высшая знать, и часто должности на государственной службе менялись.

В 1791-1793 гг. — становится личным секретарем кабинета при самой императрице Екатерине II, однако и здесь он не мог ужиться с ее политикой, поэтому был немедленно удален.Летом 1794 года его жена умерла, а через год он женился на Д.А. Дьяковой, которую предпочитал называть Миленой в своем семейном кругу.

В 1802-1803 гг. — министр юстиции, но в возрасте шестидесяти (1803 г.) решает уйти в отставку.

Когда Державин отошел от государственных дел, он полностью посвятил себя творчеству. Он был гостеприимен и к разным петербургским писателям. Чуть позже он решил поселиться в Петербурге, но одновременно посещает имение Званка в Новгородской губернии.В 1811 году он стал почетным членом литературного общества «Разговор любителей русского слова». Один из самых активных поэтов в местной среде.

Державин умер в июле 1816 года в селе Званка. Похоронен рядом со второй женой Дарьей в Спасо-Преображенском соборе (Варлаамо-Хутынский монастырь), расположенном недалеко от Великого Новгорода.

В годы Великой Отечественной войны монастырь подвергся серьезному артиллерийскому обстрелу. В 1959 году было принято решение о перезахоронении Державина и его жены в Новгородском Детинце.Когда в 1993 году завершилась реставрация собора, их останки снова вернули к юбилею (250-летие Державина).

Достижения Гавриила Державина:

Творчество Гавриила Державина стало прекрасной основой для поэзии Пушкина, Батюшкова и поэтов-декабристов.
Основоположник русского классицизма.

Даты из биографии Гавриила Державина:

1743 — рождение.
1759-1762 — Казанская гимназия.
1762 — служит в Преображенском полку.
1772 — получает офицерское звание.
1778 — Женится на Екатерине Бастидон.
1782 — «Ода Фелице», посвященная Екатерине II.
1784 г. — опубликована ода философскому уклону «Бог».
1784-1785 — Олонецкий губернатор.
1786-1788 — губернатор Тамбовской губернии.
1788 — пишет «Осень при осаде Очакова».
1791 г. — выходит из-под пера Державина неофициальный гимн России: «Гром победоносный, звучи!»
1791–1793 — секретарь Кабинета министров при Екатерине II.
1791–1794 — пишет «Водопад»
1794 — возглавлял Торговое управление. Смерть первой жены. Стихи «Гранд».
1795 — вторая жена Дарья Дьякова.
1799 — очередная философская ода «На смерть князя Мещерского».
1800 г. — стихотворение «Снегирь», написанное в память об умершем Суворове.
1802–1803 — министр юстиции.
1803 — уходит в отставку.
1811 — переходит лит. Общество «Разговор любителей русского слова».
181101815 — работает над «Беседой о лирической поэзии или Оде» (трактат).
1816 — смерть.

Поэт Державин Гавриил Романович родился 3 июля (14 июля) 1743 года в Казанской губернии в семье обедневших дворян. Детство прошло в родовом имении в селе Сокуры. С 1759 г. Державин учился в Казанской гимназии.

В 1762 году будущий поэт поступил на службу в Преображенский полк рядовым гвардейцем. В 1772 г. произведен в прапорщики, получив звание первого офицера. В 1773 — 1775 годах Державин в составе полка участвовал в подавлении восстания Емельяна Пугачева.

Государственная служба

С 1777 г. Державин поступил на государственную службу в правительственный сенат в чине статского советника. В 1784 — 1788 гг. Был правителем Олонецкого, а затем Тамбовского наместничества. Даже в краткой биографии Державина стоит упомянуть, что он принимал активное участие в оздоровлении экономики региона, способствовал формированию губернских административных, судебных и финансовых институтов.

В 1791 году Державин был назначен секретарем кабинета Екатерины II.С 1793 года поэт был тайным советником императрицы. В 1795 г. Державин получил пост президента Торгово-промышленной коллегии. С 1802 по 1803 год он занимал пост министра юстиции.

последних лет жизни

В 1803 году Державин удалился и поселился в своем имении Званка в Новгородской губернии. Последние годы жизни поэт посвящает литературной деятельности. В 1813 году Державин, биография которого уже в этот период была насыщена поездками, отправился в Украину с визитом к В.В. Капнист. В 1815 году он пошел на экзамен в Царскосельском лицее, слушая произведения молодого Александра Пушкина.

8 (20 июля) 1816 года Гавриил Романович Державин скончался в своем имении. Похоронен в Спасо-Преображенском соборе Варлаам-Хутынского монастыря близ Великого Новгорода.

Создание

Произведение Гавриила Державина считается вершиной русского классицизма. Первые произведения поэта появились еще во время его службы в армии.В 1773 году Державин дебютировал в журнале «Старина и Новизна» с переводом отрывка из «Ироиз», или «Письма Вивлиды к Кавнусу» из произведений Овидия. В 1774 году были опубликованы произведения «Ода величию» и «Ода дворянству».

В 1776 г. вышел в свет первый сборник стихов поэта «Оды, переведенные и сочиненные на горе Читалагоэ».

С 1779 г. Державин отошел от традиций Сумарокова и Ломоносова и занялся философской лирикой.В 1782 году вышла ода «Фелица», посвященная императрице Екатерине II, принесшая поэту широкую литературную известность. Вскоре появились и другие известные произведения Державина — «Гранд», «Евгений. Жизнь Званской», «На смерть князя Мещерского», «Бог», «Добрыня», «Водопад», «Ирод и Мариамна» и др.

В 1808 году вышел сборник произведений Державина в четырех томах.

Хронологическая таблица

Другие варианты биографии

• Семья Державиных происходит от сына татарского Мурзы Багрима, носившего фамилию Держава.
• Первой женой Г.Р. Державина была Екатерина Бастидон — дочь португальца Бастидона, бывшего камердинера Петра III.
• Державин изучал немецкий с семи лет, читал в оригинале Клопштока, Геллерта, Клейста, Халлера, Хагедорна, что существенно повлияло на его литературное творчество.