Главные герои «Тоска» характеристика персонажей рассказа Чехова

Главная мысль рассказа Чехова «Тоска» состоит в том, что человек, живущий в обществе, находясь в окружении людей, на самом деле, остается один. Сюжет этого произведения, на первый взгляд, прост – у старика умер сын, и ему не с кем поделиться своим горем. Но на самом деле, суть его намного глубже. Это говорит о полнейшем равнодушии друг к другу, о бездушности человечества. И этот рассказ можно считать актуальным и поныне, и в наше время люди, как и главный герой «Тоски», живут в духовном одиночестве.

Характеристика героев «Тоска»

Главные герои

Извозчик Иона

В «Тоске» герой, похоронивший сына, не может никому рассказать о своем горе. Его снедает печаль, ему хочется услышать простые слова сочувствия, но люди слепы и глухи. Прошла всего неделя со дня смерти сына, у Ионы еще свежа боль от потери родного человека, он рад обратиться к первому встречному, но никто не слышит старика. Ему хочется, чтобы слушатель вздыхал, причитал, хоть как-то реагировал на его слова, но никому нет дела до его беды, и старик изливает свою печаль лошади.

Второстепенные персонажи

Военный

Первый клиент Ионы, просивший везти его на Выборгскую. Военный произнес фразу, и Иона, обрадованный седоку, решил рассказать ему о сыне. Но военный не захотел поддержать беседы, может, он едет из оперы, и его мысли заняты другим. Он лишь подгоняет извозчика, чтобы тот быстрее доставил его по адресу. Показывая свое нежелание разговаривать с Ионой, седок закрыл глаза, и кучер замолчал.

Трое молодых людей

Следующие седоки Ионы. Два пассажира высокие, а третий – маленький и горбатый. Они предлагают Ионе небольшую цену за проезд, но извозчик соглашается. После смерти сына, старику все стало безразлично. Пассажиры лезут в сани, и начинают пререкаться, кто из них будет сидеть, а кто поедет стоя. После перебранки, высокие уселись, а горбуну пришлось стоять. Они так же, как и военный, с равнодушием отнеслись к попытке Ионы заговорить с ними. Седоки обсуждают свои дела, не слушая извозчика, и скоро выходят.

Дворник

Прохожий дворник, к которому обращается Иона, не желает поддерживать беседу, и заставляет кучера ехать дальше.

Критики, оценившие талант писателя, сумевшему в простом рассказе раскрыть глубокую человеческую драму, положительно приняли творение Чехова, назвав его одним из лучших рассказов того времени. Здесь была дана характеристика героев этого произведения.

Посмотрите, что еще у нас есть:

Тест по произведению

Доска почёта

Чтобы попасть сюда — пройдите тест.

• Татьяна Астахова

  9/10

• Данил Жуков

  9/10

• Раниль Каримов

  10/10

• Вадим Гузар

  10/10

• Самира Нуралиева

  9/10

• Надежда Бусыгина

  10/10

• Максим Водов

  9/10

• Осман Гаджиев

  9/10

• Артём Ярцев

  10/10

• Лео Морозов

  9/10

содержание, видео, интересные факты, история

Дж. Пуччини опера «Тоска»

 

В качестве основы либретто для своей оперы «Тоска» Дж. Пуччини выбрал одноименную пьесу В. Сарду. Эта великая история любви и предательства, облаченная итальянским композитором в оперный жанр, вот уже более века не перестает бередить сердца людей по всему миру. Спектакль настолько полюбился публике, что на сегодняшний день он является самым репертуарным в мире.

Краткое содержание оперы Пуччини «Тоска» и множество интересных фактов об этом произведении читайте на нашей странице.

 

 

 

Действующие лица	Голос	Описание
Флория Тоска	сопрано	известная певица, актриса, верная и ревнивая
Марио Каварадосси	тенор	живописец, республиканец
Барон Скарпиа	баритон	начальник римской полиции
Чезаре Анжелотти	бас	бывший римский консул-республиканец, узник
Сполетте	тенор	доносчик полиции

 

 

Краткое содержание «Тоски»

Сюжет оперы разворачивается в Риме в самом начале XIX века. В центре водоворота событий – любовь певицы Флоры Тоски и художника Марио Каварадосси.

Пытаясь спасти от преследования своего друга, когда-то римского консула Чезаре Анджелотти, художник Каварадосси прячет его в колодце своего загородного дома. Начальник полиции Скарпиа догадывается, где прячется преступник. Чтобы схватить его, он следит за возлюбленной Марио Флорой Тоской, которая и приводит его к укрытию мятежника. Но вместо заключенного, в тюрьму попадает художник. Чтобы спасти любимого от пыток, девушке приходится выдать место укрытия Анджелотти. Но беспощадный начальник полиции приказывает убить и Каварадосси. Флора может спасти его, если подарит злодею свою любовь… Ей ничего не остается, как согласиться на этот шаг. Но полицейский не собирается спасать художника, он всего лишь «делает вид», что расстрел будет ненастоящим. Получив от Скарпиа документы на побег, Тоска убивает его.

С наступлением рассвета Флора бежит к возлюбленному и рассказывает о предстоящем побеге. А еще просит упасть «по-актерски», когда он услышит стрельбу «холостыми». Солдаты поднимают оружие, гремит выстрел, Каварадосси падает. Девушка бросается к любимому, ведь инсценировка закончилась, и они свободны! И только увидев окровавленное тело, понимает, что случилось на самом деле. А тем временем солдаты уже бегут к убийце Скарпиа. Тоска обречена…

 

Продолжительность спектакля
I Акт	II Акт	III Акт
45 мин.	40 мин.	30 мин.

Фото:

 

 

 

Интересные факты

• Тоска – опера с одной из самых необычных премьерных историй. Первый показ спектакля наделал много шума. Началось все с того, что театральный зал заполонила полиция. Кто-то сообщил о том, что в зале заложена бомба. После ее безуспешных поисков, спектакль все-таки начался. Едва грянули первые аккорды оркестрового вступления, как в зале послышались крики. Их причиной стала не угроза взрыва, а нарушение римской театральной традиции: в городе было принято начинать спектакли с опозданием. Публика собиралась как раз с этим расчетом, а на этот раз дирижер начал оперу вовремя. Только что пришедшие зрители возмутились и потребовали начать спектакль сначала. Дирижеру и солистам пришлось пойти на уступки. Ну что еще тут поделаешь!

• В одном спектакле, в сцене падения Тоски с крепостной стены, матрасы и подушки были заменены батутом, и до того как занавес закрылся, певица успела несколько раз взлететь над стеной.
• Австрийская певица Леони Ризанек пела молитву Тоски на животе. Так же она не верила в то, что Тоска может заранее спрятать нож, и в версиях спектакля с этой певицой разбивался бокал с вином, а в шею Скарпиа вонзался осколок.
• Монсеррат Кабалье попала в книгу рекордов Гиннеса, как единственная певица, которая исполняет четыре последние ноты молитвы Vissi d’Arte на одном дыхании.

• Рамон Винай прославился тем, что начинал карьеру в качестве тенора, а закончил басом. В опере «Тоска» он исполнял партии и Каварадосси, и Скарпиа.
• По свидетельствам биографов Пуччини, согласие В. Сарду на использование его сочинения для основы либретто он получил благодаря музыке — композитор исполнил для драматурга фрагменты своих опер, и музыка его покорила.
• Один из либреттистов настаивал на изменении финала. Он предлагал отказаться от гибели главной героини и заменить сцену ее падения с крыши замка на безумие. Но драматург на уговоры не поддавался: девушка должна кинуться вниз с парапета Замка Святого Ангела. Главным аргументом такого финала он назвал следующее — нехорошо задерживать зрителя сценой сумасшествия перед самым концом спектакля. И тогда в спор вмешался маэстро — он взял свой экземпляр либретто, открыл заключительную сцену и показал присутствующим свою пометку «ария пальто». Так он назвал финальный номер, который услышат не все зрители — ведь к этому моменту большая их часть покинет зал и устремится за верхней одеждой в гардероб. Это очень развеселило Сарду, и он доверил переработку последней сцены композитору, которого назвал «человеком театра», лучше других знающего предпочтения публики.
• Первую постановку оперы зрители восприняли достаточно холодно. Одной из причин такой реакции назвали неоригинальные мелодии и …. звуковой и сценический садизм. В данном случае публике пришлась не по вкусу сцена пыток.
• Пуччини всеми возможными способами пытался передать в своем произведении атмосферу Рима начала XIX века. Специально для этого при помощи служителя храма дона Паникелли в своем оперном детище он воссоздал подлинное звучание колоколов собора Святого Петра.

• В одном из спектаклей партию Каварадосси спел великий Энрико Карузо. Очень интересно прошло знакомство композитора с этим гением. Пуччини совершенно не представлял его вокальных возможностей, и поэтому попросил спеть. Как только Карузо завершил исполнение первой арии героя, маэстро поинтересовался, кто его к нему прислал, уж не сам ли Всевышний?
• В XX веке в России опера «Тоска» шла под названием «Борьба за коммуну». Для творения великого итальянца было написано новое либретто, его авторами стали Н. Виноградов и С. Спасский. Действие было перенесено во Францию конца XIX века, где главными героями стали революционерка и коммунар.
• Из-за специфики сюжета «Тоску» часто используют в различных произведениях, связанных с работой спецслужб и детективов. Среди наиболее известных фильмов, где упоминается это произведение или звучит музыка из него — «Дежа вю» (1989, реж. Ю. Махульский), «Суррогаты» (2009 г., Дж. Мостоу), «Розовая кукла» (1997, В. Ольшванг), «Сталинград» (2013, Ф. Бончарчук), «22 пули. Бессмертный» (2010, Р. Берри), «Метод» (2015, Ю. Быков). Любопытно, но сюжетные перипетии бессмертного оперного шедевра очень органично вплетаются в квесты и некоторых компьютерных игр, например «Hitman: Blood Money» (2006).

 

Популярные арии из оперы «Тоска»

Ария Каварадосси «E lucevan le stelle» — слушать

Барон Скарпиа «Va Tosca! Te Deum» — слушать

Ария — молитва Тоски «Vissi D’arte» — слушать

Ария Каварадосси «Recondita armonia» — слушать

 

История создания «Тоски»

Пьесу «Тоска» В. Сарду написал специально для одной из самых выдающихся актрис за всю историю театра — Сары Бернар. С этим спектаклем Дж. Пуччини познакомился в миланском театре в 1889 году, и тогда же у него возникла мысль написать по этому произведению оперу. Однако в те годы он был только начинающим композитором, и поэтому особо не рассчитывал на внимание со стороны знаменитого драматурга. Именно поэтому все переговоры с автором пьесы Пуччини поручил вести своему издателю Джулио Рикорди. Но все осложнялось тем, что маэстро был не единственным желающим написать оперу на сюжет «Тоски» — пьесой как источником либретто заинтересовались Дж. Верди и А. Франкетти. В итоге честь создания оперы выпала на долю последнего, однако благодаря настоятельным рекомендациям Рикорди, ему пришлось отказаться от этой затеи.

Непосредственно работать над оперой Пуччини начал только в 1896 году. В это время он уже был хорошо известен, его оперные творения «Богема» и «Манон Леско» уже имели немалый успех. Сейчас композитор уже достаточно высоко оценивал свои шансы на благосклонность Сарду. И действительно, ему удалось провести с ним несколько плодотворных встреч. Написанием либретто занимались Л. Иллика и Дж. Джакоза, не упускал возможности поработать над сюжетом и сам композитор. Он провел активные переговоры с автором и настоял на некоторых изменениях в сюжете — так, он ускорил действие, сократил некоторые второстепенные сюжетные линии и внес изменения в судьбу главной героини. Опера была закончена осенью 1899 года.

 

Первые постановки

Премьерный спектакль «Тоски» прошел в знаменитом римском Театро «Констанци» 14 января 1900 года. Исполнителями главных ролей были Хариклея Даркле (Флория Тоска), Энрико де Марки (Марио Каварадосси), Эудженио Джиральдони (Барон Скарпья). У дирижерского пульта в тот вечер был композитор Леопольд Муньоне. Дебютная постановка вызвала небывалый ажиотаж — в зале находилось первое лицо государства — сама королева Италии Маргарита Савойская, которую сопровождала большая часть представителей правительства. Не упустили возможности услышать оперу соотечественники композитора — П. Масканьи, Ф. Чилеа, Дж. Сгамбатти. После спектакля Пуччини несколько раз вызывали на сцену, однако он остался недоволен реакцией зала.

Весной 1900 года «Тоску» смогла оценить миланская публика — она была поставлена на сцене легендарного «Ла Скала». Дирижировал оперой непревзойденный Артуро Тосканини.

За первый год своего существования на сцене это творение Пуччини было поставлено не только во всех крупных итальянских театрах — им заинтересовались и мировые оперные сцены. Исключением не стали и русские театры — первые постановки «Тоски» прошли в конце 1900 года в Одессе.

 

Эта опера Пуччини, пожалуй, самая чувственная и искренняя из всех им написанных. Многие считают ее настоящей мелодрамой, наилучшим образцом жанра.

 

Понравилась страница? Поделитесь с друзьями:

Джакомо Пуччини «Тоска»

«Тоска», анализ произведения Чехова, сочинение

Главный герой рассказа Иона Потапов — старый извозчик, недавно похоронивший сына. Его постоянно одолевают грусть и тоска, на сердце тяжело и хочется выговориться. Он постоянно пытается завести разговор со своими седоками, но непрерывно натыкается на стену равнодушия и холодности.

Писателю мастерски удается передать образ и настроение героя, который кажется маленьким заблудившимся мальчиком, на которого всем окружающим просто наплевать. Дворянам, озабоченным своими проблемами, нет никакого дела до какого-то бедного извозчика. Их души и сердца пусты, холодны и неспособны к состраданию. И даже коллега Ионы Потапова — молодой извозчик, проснувшийся, чтобы попить воды, остается глух к душевному порыву старика.

По мере развития сюжета чувства извозчика открываются нам все больше и глубже. Читателю передается его одиночество, особенно ближе к концу произведения, когда автор делает упор на том, что Ионе Потапову НАДО рассказать о болезни сына, о похоронах, о дочери в деревне и много о чем еще. «Слушатель должен охать, вздыхать, причитывать…» В этом предложении открывается вся потребность бедного старика в стороннем участии, в поддержке и сострадании. И пусть это сострадание и не будет идти от самого сердца, но даже малейшая его видимость может помочь человеку справиться со своим горем.

В итоге Иона открывается своей лошадке, и этим Чехов показывает, что в нашем мире животные гораздо участливее человека. И пусть не сможет эта лошаденка ничего сказать, но зато не отвернется от тебя, не упрекнет, не уйдет в трудную минуту.

Рассказ, как большинство произведений Чехова, пропитан духом реализма. Действительность предстает перед нами такой, какая она есть, без всяких прикрас. И, к сожалению, эта действительность оставляет желать лучшего. С одной стороны, это несправедливость социального устройства: возможно, если бы извозчик был богат, то его сына смогли бы вылечить, и трагических последствий можно было бы избежать. С другой — человеческая черствость: прояви хоть один из попутчиков Ионы Потапова участие к его горю, и на душе у обоих стало бы чуточку светлее.

Рассказ «Тоска» еще раз доказывает, что Антон Павлович Чехов настоящий мастер слова. Несмотря на небольшой объем произведения, автор не забывает о деталях. С первых секунд чтения настолько погружаешься в обстановку рассказа, что как наяву представляешь кружащиеся в свете фонаря снежинки, неподвижного заснеженного извозчика с его лошадкой, слышишь уличный шум и крики прохожих. Невозможно не проникнуться участием к главному герою, не получается остаться равнодушным.

Данное произведение классика актуально и по сей день. Люди в суматохе дней, под гнетом собственных забот забывают о тех, кому необходимо простое человеческое тепло. А насколько проще было бы жить, если бы у каждого из нас нашлось хотя бы одно ласковое слово для человека, нуждающегося в поддержке…

• Анализ рассказа А.П. Чехова «Ионыч»
• «Смерть чиновника», анализ рассказа Чехова, сочинение
• «Толстый и тонкий», анализ рассказа Чехова
• «Крыжовник», анализ рассказа Чехова, сочинение
• «О любви», анализ рассказа Чехова
• «Дама с собачкой», анализ рассказа Чехова
• «Хамелеон», анализ рассказа Чехова
• «Студент», анализ рассказа Чехова
• «Злоумышленник», анализ рассказа Чехова
• «Вишневый сад», анализ пьесы Чехова
• «Каштанка», анализ рассказа Чехова
• Как вы понимаете термин «футлярный человек»?
• «Хирургия», анализ рассказа Чехова
• «Палата №6», анализ повести Чехова
• «Ванька», анализ рассказа Чехова

По писателю: Чехов Антон Павлович

Анализ рассказа Чехова Тоска 👍

А. П. Чехов – психолог человеческих душ. Читая его произведения, понимаешь, какая тонкая материя – душа человека. Трагизм переживаний не зависит от социального статуса человека.

Главный герой рассказа “Тоска” – извозчик Иона. В самом рассказе нет энергичного сюжета. Просто тихий зимний вечер, идет снег. Извозчик Иона ждет своих пассажиров.

Душа его опустошена. У него умер единственный сын. Горе заполнило Иону до краев.

Ему надо с кем – то поделиться переживаниями. И он пробует. Но его горе никому не интересно: ни военному,

ни молодежи, ни даже извозчикам.

Все куда – то спешат, только Иона никуда не торопиться. Ему некуда спешить, у него осталась только боль, которой слишком много. Смерть взяла не того, она ошиблась, но исправить ничего нельзя. Если бы с Ионой кто – то поговорил, пожалел его-можно было бы жить дальше.

Боль постепенно ушла бы. У Ионы тоска “громадная, не знающая границ”, такие же равнодушие и черствость у людей, окружающих извозчика.

Иона нашел выход с кем поделиться горем. Со своей старой заезженной лошадью. И хоть бывало он стегал ее плетью, а она упрямилась, только ей смог он рассказать о своей

беде.

Лошадь не умеет говорить, но она дохнула теплом на ладони извозчика. Не этого ли он ждал?

Жизнь еще раз подтверждает, насколько животные могут быть добрее людей. Их молчаливая доброта дороже тысячи слов человека. Тогда как жить с людьми, если у них не найти отклика на беду?

Каждый хочет радоваться, быть счастливым, ищет свое место в жизни.

Рассказ “Тоска” будет актуален во все времена, потому что он о человеческих отношениях. Всегда ли мы пытаемся понять человека, понесшего утрату? Не пытаемся ли спрятаться в своей раковине, лишь бы не решать чужие проблемы?

Равнодушное общество, проходящее мимо плачущего человека.

Читая небольшой рассказ Чехова, ты как будто бы сам становишься Ионычем. Чувствуешь запах зимы, теплые ноздри лошади и безграничную тоску, заполнившую каждую клеточку твоего тела.

Такие рассказы Чехова не любила дворянская знать. Они не признавали права простого человека переживать.

Анализ рассказа Тоска для 7 класса

Творчество Антона Павловича Чехова не может никогда оставить в покое читателей, ибо те проблемы, что затрагиваются в его рассказах, необычайно жизненны и актуальны. Проблема равнодушия была поднята в произведении “Тоска”, которое обязательно заденет сердце духовного человека.

Главное, что проявляется в “Тоске” – это страшное безразличие окружающих к проблемам того или иного человека. В данном рассказе главным героем является Иона Потапов – бедный старый извозчик, недавно потерявший собственного сына. И как при таком обстоятельстве оставаться самим собой?

Каким образом не подаваться отчаянию и нагнетающему унынию? Это действительно трудно. В невзгодах, чтобы их преодолеть, необходим человек.

Только сумевши доверить свою судьбу другому, можно вновь почувствовать себя прежним, не сломленным, возможно пересмотреть свою жизнь и понять, что не все потеряно, жизнь дает множество возможностей, которые следует использовать. Однако где найти такого человека, который готов прийти на помощь в трудную минуту?

Герой с надеждой обращается к людям, чтобы те, выслушав его, посоветовали что-нибудь, поддержали добрым словом, проявили какое-либо участие в трудности персонажа. Но “опять он одинок, и опять наступает для него тишина…” В том, что окружающие не желают вступать в контакт с Ионой Потаповым, которому требуется поддержка, видится полное безразличие людей к переживаниям других. Эта проблема существовала и раньше, она есть и сейчас.

Поэтому рассказ поучителен и познавателен, ибо равнодушие среди людей как было, так и осталось.

В результате “обращаться к людям он считает уже бесполезным”. Иона теперь видит поддержку в животных. Да, люди не способны на проявление теплых чувств, для этого есть такие милые существа, как лошади, собаки, кошки и другие обитатели земли.

Иона Потапов встречает лошадь, которая, пускай молчит, но слушает его. И в этом персонаж признателен лошадке, ибо в тяжелых обстоятельствах нужно высказаться, излить то, что твориться в душе.

Однако проблема остается открытой, ибо большинство людей, как беспристрастно по отношению к окружающим, так и остается безучастным к их проблемам. Неужели представляет такую сложность простое сострадание? Почему мир забыл о понятии “доброта”? Где же затерялась отзывчивость?

Антон Павлович неоднократно задается подобными вопросами, так как проблемы волнующие, заставляющие задуматься и поразмыслить над своим отношением к людям. Стоит понимать, что многие зачастую нуждаются в нашей поддержке, главное быть отзывчивым и участливым к просьбам людей. Чтобы изменить мир, нужно начинать с себя!

7, 9 класс

Сочинение по рассказу Тоска Чехова 9 класс

А.П. Чехов – один из самых талантливых писателей в истории русской литературы: виртуозно используя слово, он сделал его главным инструментом для того, чтобы обнажать самые тонкие грани души как своих героев, так и своих читателей. Прекрасный пример чеховского мастерства и его сердечной чуткости – рассказ «Тоска», где автор поднимает вечно актуальную и насущную для России тему «маленького человека».

Главный герой – пожилой петербургский извозчик Иона Потапов, который переживает тяжелейшую утрату в своей жизни – смерть сына. Иона и его старенькая кобыла вынуждены работать в любую, даже самую промозглую и снежную погоду, но не потому что Иона так уж сильно хочет заработать. Единственное, что сейчас нужно старику – крупица чьего-нибудь сочувствия к его горю. Первый пассажир за вечер – военный, который вскоре после попытки Ионы заговорить, просто закрывает глаза, давая понять, что ему нет дела до «проблем» извозчика. Следующими потенциальными слушателями Ионы становятся трое подвыпивших молодых человека, которые на протяжении всей поездки позволяют себе подтрунивать над Ионой, а позже вовсе «легонечко подбадривают его в шею» и фразой «все помрем». Но Ионе нравится даже такое внимание, ведь он готов вытерпеть всё, лишь бы отвлечься от своей безграничной тоски по сыну.  Иона – не самый умелый извозчик, т.к. даже безликие встречные на дороге кричат ему в след брань и проклятия. Но Иона, кажется, рад и этим словам: к нему обращаются, его видят, он есть в этом темном заснеженном мире, и его тотальное одиночество немного отступает.

Закончив смену, Иона возвращается на постоялый двор, где в общей комнате отдыха на лавках спят коллеги – такие же извозчики. В надежде найти понимания и поддержки среди своих, Иона снова терпит поражение: все только храпят у печи, а слова о горе Ионы бесследно растворяются в духоте помещения. Внутренний голос Ионы подсказывает, что ему непременно нужно побыть рядом с существом, которое не отмахнется, а терпеливо и внимательно выслушает его. Так Иона оказывается в конюшне, где его лошадь «жует, слушает и дышит на руки своего хозяина». Блуждая в океане безразличия и отсутствия сострадания, герой находит успокоение и отдушину в кротком умном животном, которое смиряется под ударами кнута и бежит рысцой дальше, точно так же, как и Иона должен продолжать жить, несмотря на боль.

Рассказ «Тоска» ни много ни мало разбивает сердце. Ужас бесконечного одиночества простого безобидного человека сталкивается в неравной схватке с всеобъемлющей безучастностью и равнодушием к беде своего брата. Кстати, Иона называет всех окружающих именно «брат» или «милый», как бы подсознательно надеясь на родство душ и поддержку. Но Иона так и не находит ни того, ни другого. Его тоска укореняется глубоко внутри, и всё что остается этому человеку – его неблагодарная работа на овёс и сено единственному благодарному существу рядом – лошади, которая тоскует вместе с ним.

Но Чехов всё же оставляет надежду Ионе и читателю, упоминая невзначай, что в деревне у Ионы еще осталась дочка Анисья. Может быть спустя время, весной, когда растает снег, а солнце выглянет из-за туч, Иона с его молчаливой напарницей, «похожей на копеечную пряничную лошадку», умчатся прочь от городского хладнокровия туда, где старика ждёт дочь, а лошадь – её жеребеночек.

Многие критики называют рассказ «Тоска» вершиной чеховского гения. Лаконичная и нестерпимо грустная история об извозчики Ионе призывает к, пожалуй, важнейшей идее гуманизма – сострадательности и эмпатии, которые должны быть неотъемлемым атрибутом каждой человеческой души. Именно эти черты были присущи самому Чехову, как творцу, и именно эти черты он продолжает взращивать в своих читателях по сей день.

2 вариант

Антон Павлович Чехов великий российский классик. Его имя знает весь мир. “Краткость-сестра таланта»-эта фраза полностью описывает автора, ведь он мог мастерски излагать свои мысли, причем коротко и ёмко. Его небольшие по объёму рассказы наполнены смыслом, Чехов поднимал в них множество интересных вопросов. Рассказ “Тоска» не стал исключением из правил.

Произведение было опубликовано в 1886 году, зимой. Несколько лет спустя и введения некоторых поправок, Чехов решил включить “Тоску» в третий сборник своих произведений. Рассказ имел ошеломительный успех у читателей, критики дали ему самую высокую оценку, даже Толстой восхищался рассказом.

Название говорит о многом, ведь именно тоска погладила главного героя практически полностью. Обыкновенный извозчик Иона совсем недавно похоронил любимого и единственного сына, понятное дело, что ему хотелось найти хоть немного понимания в других людей, но он не находил его, все его попытки были тщетны. Никто из окружающих его людей никогда не испытывал ничего подобного, но Иона открывал свою душу им, рассказывал самые сокровенные вещи, но в ответ он получил от других людей лишь безразличие, холодность и полное игнорирование.

Он даже разговаривал с пассажирами о горе, но они быстро убегали, как только доехали до нужного им места, и Иона часто размышлял, глядя в толпы людей. Он мечтал, чтобы хотя бы один человек из этих миллионов просто выслушал его, проявил хоть немного сочувствия. Все люди постоянно торопятся, сами не знают куда, они даже на минуту боятся думать о смерти, уж тем более они ничего не желают слышать о смерти чужого для них человека, ведь они считают, что смерть обойдёт их стороной, думают, что обязательно найдут место в жизни и все  будет прекрасно. Но они ошибаются. Жил он в лачуге, без семьи, совсем один, от безысходности он решил рассказать о горе лошади.

Все рассказы Чехова относятся к жанру реализма. В данном рассказе описывается обычная ситуация из жизни обыкновенных людей, но рассказ именно этим и ценен. Он заставляет читателя размышлять над реальной жизнью, он учит тому, что нужно уметь слушать других, стараться проявлять сочувствие, не игнорировать чувства других людей.

Также читают:

Картинка к сочинению По рассказу Тоска

Популярные сегодня темы

• Сочинение про Новый год

  Зима прекрасная пора года. Я люблю зиму за то, что она дает верить в чудеса. Зимой празднуют один из моих любимых праздников новый год. Его празднуют, когда в календаре

• Решетников

  Творчество Федора Павловича Решетникова многогранно и своеобразно. Он был одним из самых известных сатириков, мастером карикатур и создателем замечательных скульптур юмористического характера.

• Анализ произведения Шукшина Миль пардон, мадам!

  В произведении Шукшина «Миль пардон, мадам» главным героем является Бронька. Больше всего на свете ему нравится постоянно пить, и он даже и не помнит себя в здравом смысле и при памяти.

• План рассказа Крыжовник Чехова

  Вдоль поля шли Иван Иванович Чимша‑Гималайский, ветеринарный врач, с учителем гимназии Павлом Константиновичем Буркиным. Буркин напомнил Ивану Ивановичу, что тот хотел рассказать о своем брате. Но тут начался ливень.

• Почему рассказ называется Уроки французского?

  Один из рассказов В.Г. Распутина называется «Уроки французского». Именно такое заглавие позволяет лучше понять смысл произведения и авторскую позицию.

Анализ рассказа «Тоска» (А.П. Чехов)

«Краткость сестра таланта» — всем известный чеховский афоризм. Антон Павлович обладал редким талантом доступно, емко и лаконично отразить глубину проблемы, вовлечь читателя в личный разговор. Рассказ «Тоска» — не исключение. Произведение не оставляет равнодушным, потому что в его будничном повествовании отражена трагедия жителей большого города и даже целой планеты. Многомудрый Литрекон предлагает Вам подробный разбор этого рассказа.

История создания 

Рассказ «Тоска» был опубликован в январе 1886 года в «Петербургской газете», в разделе «Летучие заметки».

На момент публикации рассказа Чехову 26 лет. Он уже известен в литературных кругах своими короткими сатирическими произведениями, которые публиковал также в «Петербургской газете» под псевдонимом Антоша Чехонте.

Доподлинно неизвестно, откуда произошел замысел рассказа «Тоска», но биографы отмечают, что за месяц до написания рассказа автор впервые посетил столицу и был впечатлен холодными сумерками Санкт-Петербурга и тем одиночеством, которое они навевают.

Жанр и направление.

Перед нами художественное произведение в жанре рассказа. Оно небольшое по объему, с одной сюжетной линией, повествующей о судьбе главного героя. 

Чехов – блестящий русский писатель-реалист. Рассказ «Тоска» также принадлежит к направлению реализма. В центре сюжета – типический герой в типических обстоятельствах.

Автор рассматривает несколько проблем, но все они так или иначе подчинены основной теме, обозначенной в названии рассказа – тоска.

Смысл названия 

В определении слова «тоска» лежит несколько значений. Первое – скука. Но есть и другое, более глубинное это — стеснение духа, томление души, мучительная грусть. Тоска в таком значении – то, что так терзает главного героя.

Чехову в этом маленьком рассказе удается на примере извозчика Ионы Потапова рассмотреть более глобальные проблемы, которые отзываются в каждом человеке.

Суть: о чем рассказ?

Рассказ повествует о зимнем снежном вечере самого обычного старого извозчика Ионы Потапова. Есть у него дряхленькая кобылка, с которой они развозят по городу вечно спешащих по своим делам петербуржцев. У Ионы невыразимо большое горе – смерть сына. И о своей беде ему жизненно важно поделиться хоть с одной живой душой. Но в холодных лицах города он встречает лишь безразличие, грубость и злобу, жестокость. Нигде и ни в ком герой рассказа не находит сочувствия и даже внимания, одиночество его становится острее, и отдает мучительной ноющей болью в измученном старом теле. 

Иона возвращается на двор, идет на конюшню, и только в своей родной лошаденке находит человеческий живой отклик. Лишь она его слушает, лишь она в этом городе его понимает.

Композиция и конфликт

К рассказу дан эпиграф «Кому повем печаль мою?..». Это начальная строка духовного стиха «Плач Иосифа и быль». Перед нами народная духовная поэзия. Этими строками Чехов расширяет проблематику произведения, включает в него христианские мотивы.

Описание вечернего снежного города – экспозиция рассказа. По названию городских мест, упоминаемых автором («На Выборгскую!», «к Полицейскому мосту!») мы понимаем, что город, где развивается сюжет, — Петербург.

В центре композиции – извозчик Иона Потапов. Он – часть города, он невольно практически вписан в ландшафт (согнутый под гроздьями снега, он дремлет, сливаясь с белыми сугробами), но при этом на протяжении рассказа он находится с окружающим городом в конфликте. Он пробуждается от болезненного сна лишь при появлении седоков. А после их ухода снова погружается в сон, и так продолжается несколько раз. 

Важно обратить внимание на неразрывную связь Ионы и его лошаденки. Кобылка будто повторяет и перенимает настрой и состояние своего хозяина: Иона «бел, как привидение», и лошаденка «бела и неподвижна», Иона «вытягивает по-лебединому шею», и она вслед за ним «вытягивает шею».

Рассказ ведется от третьего лица. Мы авторским взглядом следим за происходящим. Одновременно писатель вступает с нами в диалог. Именно к читателю он обращается, повествуя об одиноком Ионе Потапове. Чехов не зря дал именно такое название рассказу, так как тоска – это основная тема, но и основное настроение рассказа. Это то, с чем остается читатель в финале. С этим настроением его заставляет столкнуться и задуматься над ним Антон Павлович.

Главные герои и их характеристика 

• Главный герой рассказа «Тоска» – извозчик Иона Потапов. Он типичный представитель популярного в русской литературе образа «маленького человека». Он нищий, беззащитный перед жестокостями мира, судьба его трагична. Он добр и даже по-детски наивен. Даже на грубые слова и удары седоков он реагирует глуховатым смехом и нелепой улыбкой. Он не может и не хочет постоять за себя – типичная черта маленького человека. Он согнут под ударами судьбы точно так же, как и его лошадь под ударами кнута. Знаменательно, что для главного героя рассказа Чехов выбрал имя Иона. Оно древнееврейского происхождения и переводится дословно как «голубь» или «терпеливый». Кроме того, история знает христианских святых и пророка с именем Иона. Идея христианского смирения и любви находят свое отражение в словах и поступках Ионы Потапова.
• Лошаденка Ионы – также важный герой рассказа. Ее образ – это аллегоричное изображение самого извозчика. И кобылка, и ее хозяин стары, больны, натружены, одиноки. И именно к ней Иона приходит за простым человеческим общением и не встречает отказа.
• Другие герои рассказа «Тоска» – это седоки – представители города. Каким Чехов изобразил городских жителей здесь? Палитра удручающая: от простого равнодушия в лице военного в шинели, до настоящей ничем не прикрытой злобы и пошлости в образах трех молодых людей.

Темы

Тематика рассказа «Тоска» интересна даже современному читателю: 

1. Основная тема рассказа, как ранее уже упоминалось, — тоска. Тоска как настроение, которое отражает внутреннее состояние героя и его переживания.
2. Важная тема – это отношения между людьми, отношения между власть имущими (или хотя бы теми, кто большей властью обладает) и теми, кто слабее, кто зависим и слаб – маленьких людей. Здесь раскрывается истинная человеческая сущность. И хотя речь идет о персонажах давно ушедшей эпохи ответить самому себе на вопросы «Знакомо ли тебе сострадание?», «Находишь ли ты в себе отклик на чужую беду?», «Готов ли помочь ближнему пусть словом, но лучше делом?» должен каждый человек.
3. Также в рассказе звучит тема народа, так как Иона и есть народный герой, вышедший очевидно из крестьянской среды. Он терпелив, трудолюбив и могуч. 
4. Тема народа в произведении одновременно перекликается с темой христианства: люди равнодушны друг к другу, поэтому несчастны. Если бы они проявили просто человеческое сочувствие, их жизнь могла стать более счастливой и гармоничной.
5. Природа тоже имеет значение к тексте. Роль пейзажа в рассказе «Тоска» определяющая. Зимние сумерки и метель — это психологический и моральный климат города, где все равнодушны друг к другу.
6. Внутренний мир — тоже тема для размышления Чехова. За грубым крестьянским мужиков в рогоже скрывается ранимый и тонко чувствующий человек, который ищет сочувствия. При этом он, в отличие от богатых седоков, добр и термин по отношению к людям. В его рассуждениях о жизни и смерти угадывается ум. 

Проблемы

Проблематика этого небольшого рассказа весьма обширна. Следует обратить внимание на основные проблемы, которые ставит автор:

• В рассказе «Тоска» выявлена основная проблема одиночества в многолюдном городе. Благодаря художественным приемам, мы слышим и видим шумный беспокойный город с тысячами огней, с торопливо спешащими куда-то ожесточенными, нервными, одинокими людьми. В этом беспокойстве и суете человек остается один со своей бедой, мы видим это на примере извозчика Ионы. Чем острее его тоска, чем сильнее желание говорить хоть с одной живой душой.
• Чехов подробно и последовательно раскрывает проблему человеческого равнодушия. Извозчик не принят городом, его жителями. Ни один из встреченных им людей, будь то седоки или проезжающие мимо люди, или дворник, или жители постоялого двора по отношению к нему и его горю не только равнодушны, но и озлоблены. Остроту проблемы Чехов подчеркивает тем, что Ионе удается излить душу далеко не человеку, а его верной лошаденке.
• Автор так живо и правдиво воплощает состояние тоски – «тоски громадной, не знающей границ, которая распирает грудь с еще большей силой». Покинутость, ощущение людского безразличия, душевная тревожность определяют проблему боли и тоски в изображении Чехова.
• Проблема маленького человека также близка автору. К «маленькому человеку» окружающие чаще всего испытывают пренебрежительное отношение, даже сами авторы произведений. Ведь он согнут под ударами судьбы, он пуглив, осторожен и не в состоянии изменить свою судьбу. Но к Ионе мы вслед за Чеховым испытываем сочувствие, его мы не столько жалеем, сколько искренне сострадаем ему. 

Основная идея

Тон рассказа «Тоска» спокоен и ненавязчив. Автор по-настоящему искусно ведет повествование, заставляя читателя сопереживать. Нет, он не обвиняет, но заставляет читателя самому себе задавать неудобные вопросы.

Чехов однозначно обличает принцип, по которому человек человеку волк. Авторская позиция в этом рассказе скорее созвучна постулату «человеку нужен человек». Смысл рассказа «Тоска» — показать важность гуманизма в современном мире.

Рассказ «Тоска» — это наставление, это напоминание о том, что в мире есть и боль, и страдания, и несправедливость, несчастья. Об этом нельзя забывать. Нельзя быть глухим и равнодушным к чужому горю. Такова главная мысль рассказа «Тоска».

Чему учит?

В конце рассказа Иона ведет диалог со своей лошаденкой. И хотя она не может ответить ему по-человечески, это все-таки диалог. Она слушает хозяина, откликается. Но даже на такую малость во всем городе не была способна ни одна живая душа. Чехов иронизирует, ставя вопрос: всегда ли быть рожденным в человеческой шкуре значит быть Человеком? Вот, какова мораль рассказа «Тоска».

Финал рассказа оставляет у читателя даже чувство вины. Осуждая жестоких людей равнодушного города, ты невольно обращаешься и к себе: а часто ли я задумываюсь о страданиях ближнего? Полагаю, этого внутреннего разговора и добивался Чехов.

Какой можно сделать вывод? Рассказ «Тоска» призван напомнить людям о том, что следует быть добрее друг другу, внимательнее, отзывчивее. 

Художественные средства и детали

В своих произведениях Чехов неизменно был внимателен к деталям. Ведь именно они создают нужное настроение, раскрывают обстоятельства и характеры героев. Поэтому и в рассказе «Тоска» важно обращать внимание на то, как автор создает образы города, его жителей, образ главного героя – извозчика Ионы.

В частности, описание пейзажа помогает отразить атмосферу города. Передать настроение тоски позволяет зимний сумеречный снежный вечер.

Город в рассказе «Тоска» — это шумный, беспокойный, динамичный муравейник с толпами вечно спешащих людей, где никому нет никакого дела до маленького человека. Чехов прямо говорит, это – «омут, полный чудовищных огней, неугомонного треска и бегущих людей». Образ города создается за счет важных деталей, определений и олицетворений: «уличная суматоха», «бледность фонарных огней», стук калош, злобные взгляды прохожих, кашель, грубая брань и даже ругань.

Особенности рассказа «Тоска» заключается не только в том, как он написан, но и в том, как он звучит, и что означают эти звуки. Примечательны и звуки города, на которые обращает внимание автор и которые позволяют нам почувствовать его атмосферу: «Куда прешь, леший», «Куда черти несут», «Сворачивай, дьявол», «Чего встал, проезжай», «Тьфу, чтоб тебя черти».

И в этой среде выживает маленький человек – Иона Потапов – вырванный из своей среды, «оторванный от плуга, от привычных серых картин», никому не желающий зла. Следует обратить внимание на слова самого героя, на то, как он обращается к каждому, кого встречает на пути, какие слова использует: «веселые господа», «барин», «милый», «Божья воля!», «дай бог здоровья», «брат кобылочка». И какими словами бранит его город и седоки: «старый пес», «старая холера», «Змей Горыныч». Речь Ионы снова возвращает нас к идее христианской любви и терпения, божьего человека.

Посредством таких приемов, как аллегория, создается конфликт между героем и городом. Чехов противопоставляет в образе извозчика простой трудовой народ грубому, бездушному миру города, которому нет дела до таких маленьких людей, как Иона.

Критика 

Рассказ «Тоска» был по достоинству оценен и современниками, а также впоследствии исследователями литературного наследия А. П. Чехова, и по праву считается одним из знаковых в раннем творчестве писателя. Об этом говорит тот факт, что еще при жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, венгерский, немецкий, сербскохорватский, словацкий, финский, французский и чешский языки.

Рассказ был положительно оценен в Петербургских Ведомостях (№ 167, 1886) критиком И. Н. Ладожский. Леонид Оболенский в Русском богатстве похвалил Чехова за его необыкновенную способность видеть скрытую драму за обманчиво простыми вещами. Рассказ Тоска этому идеальный пример. Константин Арсеньев в своем эссе «Писатели нашего времени» («Вестник Европы», № 12, 1887) включил рассказ Тоска в список лучших современных рассказов. Лев Толстой включил рассказ в личный список лучших чеховских рассказов.

Мнение критиков о рассказе «Тоска» выражалось чисто человеческим раскаянием, ведь юный автор нажал на больную мозоль общества:

Трудно представить себе более строгий приговор русскому интеллигенту и нашему воспитанию, как приговор, который содержится в только что разобранном рассказе Чехова «Тоска».» (И. А. Сикорский, «Психологические основы воспитания и обучения», Киев, 1909 г.)

Даже церковные издания обратили внимание на рассказа «Тоска» и высоко оценили гуманный посыл автора:

«Над человеком стряслось горе — тяжелое, непоправимое горе. Душа болит, работа валится из рук, неодолимо хочется найти себе где-нибудь поддержку. И как часто, не имея возможности поделиться своим горем с человеком, несчастный обращается к животным и даже к неодушевленным предметам. Рассказ Чехова «Тоска», где измученный извозчик жалуется на свое горе своей лошади, не выдумка, а психологическая истина.» («Рязанские епархиальные ведомости, издаваемые при Братстве св. Василия Рязанского», 1911 г., № 1-12)

Творческое наследие Чехова было высоко оценено потомками. Даже в СССР его проза не пострадала от идеологических нападок цензоров:

«К середине восьмидесятых годов Чехов был уже автором таких блестящих рассказов, как «Смерть чиновника», «Хамелеон», «Тоска», «Унтер Пришибеев». В них он проникал в самую сущность жизни полицейско-самодержавной России того времени, изображал типическое: деспотизм, неограниченную силу имеющих власть и раболепие, холопство подчиненных. Высмеивая чиновников, полицейских, Чехов высказывал свое горячее сочувствие людям из народа, заставлял читателя задумываться над их судьбой («Тоска», «Горе», «Темнота» и др.).» (М.Семанова, вступительная статья к книге «Рассказы. А.П.Чехов», издательство «ДЕТГИЗ» (Москва), серия «Школьная библиотека», 1954 г.) 

Автор: Виктория Куликова

Пуччини. Опера «Тоска». Сюжет | Classic-music.ru

Опера в трех действиях. Либретто Л. Иллики и Д. Джакозы по драме Сарду.

Премьера — 14 января 1900 г. в Риме.

Действующие лица: Флория Тоска, певица — сопрано; Марио Каварадосси, художник — тенор; Барон Скарпья, начальник полиции — баритон; Чезаре Анджелотти, бывший губернатор Рима — бас; Ризничий — баритон; Сполетта, полицейский доносчик — тенор; Скьяроне, жандарм — бас; Мальчик-пастух — меццо-сопрано; Тюремщик — бас; Следователь, прокурор, офицер — немые роли; солдаты, горожане, народ.

Действие происходит в Риме, в 1800 году.

Действие первое

Церковь Сант Андреа в Риме. В одну из боковых дверей, дрожа от страха, в оборванной одежде, пошатываясь, входит Анджелотти, бывший консул Римской Республики, бежавший из заключения в крепости. Сестра его, маркиза Аттаванти, спрятала под статую Мадонны ключ от семейной капеллы, находящейся в церкви. Она уведомила арестованного Анджелотти о том, что в случае побега он найдет прибежище в капелле Аттаванти церкви Сант Андреа.

Анджелотти лихорадочно ищет ключ, наконец, найдя его, отпирает решетчатую дверь капеллы и спешит укрыться в ней.

Едва он скрывается, входит старый ризничий, принесший еду и рабочие принадлежности для Каварадосси. Вскоре появляется и сам художник. Он снимает покрывало с картины, которая изображает кающуюся Магдалину. Прообразом ему послужила неизвестная белокурая женщина, увиденная художником во время молитвы. Затем Каварадосси достает медальон с портретом своей возлюбленной, Флории Тоски. В душе его живет два женских образа: белокурая красавица, вдохновившая его кисть, и Тоска, любимая им всей душой.

Когда старик уходит, дверь капеллы открывается и входит Анджелотти. Он думал, что церковь пуста, и с ужасом смотрит на художника. Испуг, однако, тотчас сменяется радостью: Каварадосси — его давний друг и соратник. И теперь художник не оставляет друга в беде. Разговор их, однако, прерывает нетерпеливый стук в дверь: это Тоска. Художник сует в руки Анджелотти корзину с едой и толкает его в капеллу. Вошедшая певица недоверчиво слушает объяснение Каварадосси. Она слышала голоса и думает, что здесь была прекрасная белокурая незнакомка, черты которой изображены на картине Каварадосси. В конце концов, художнику удается успокоить свою возлюбленную. Она уходит. Анджелотти и Каварадосси продолжают подготовку к побегу.

Вдруг церковь содрогается от пушечного выстрела. Это в крепости обнаружен побег Анджелотти; пушечным выстрелом стража оповещает о том, что в городе скрывается беглец. Времени для рассуждений нет.

Каварадосси быстро принимает решение: он передает Анджелотти ключ от своего загородного дома и советует в случае опасности спрятаться в глубине садового колодца. Анджелотти хотел бы еще переодеться, но Каварадосси боится потерять время. Он сам провожает друга, чтоб обеспечить безопасность побега.

Священники готовятся к торжественному богослужению по случаю поражения Наполеона. Ризничий созывает народ в церковь.

В церковь входит всемогущий начальник римской полиции, барон Скарпья: сюда, в церковь, ведут нити поисков; по-видимому, беглец Аттаванти нашел прибежище именно здесь. Ризничий находит в капелле Аттаванти пустую корзину из-под провизии, один из сыщиков — веер с гербом Аттаванти, а начальник полиции узнает в лице Магдалины черты маркизы Аттаванти. Теперь ему все ясно: свободомыслящий художник, «враг государства», и маркиза Аттаванти, сестра беглеца, помогли Анджелотти спастись от полиции. Расследование еще продолжается, когда в церковь возвращается Тоска. Она хочет сообщить Каварадосси, что сегодня вечером придет позднее, так как вынуждена петь на празднике по случаю победы, но с удивлением обнаруживает, что художника уже нет в церкви. В ней вновь вспыхивает ревность. А Скарпья еще разжигает ее подозрения: ему давно пригляделась красивая певица.

Церковь заполняется прихожанами. Начинается торжественная служба. Во время церемонии Скарпья отдает приказание следить за Тоской, ибо шаги ее, вероятно, приведут к Каварадосси, а затем — к Анджелотти. Начальник полиции склоняет голову перед кардиналом, шествующим через церковь, но мысли его заняты Тоской: он надеется с помощью певицы выследить художника, а ее саму сделать своей любовницей.

Скарпья принял решение: он казнит революционеров и добудет для себя Флорию Тоску.

Действие второе

Палаццо Фарнезе. Скарпья ожидает своих сыщиков. В капелле дворца правители празднуют победу, в празднике принимает участие и Тоска. Начальник полиции посылает Тоске записку, в которой просит, чтобы она подошла к нему после празднества.

Прибывают сыщики Скарпьи и доносят, что они безрезультатно обыскали загородный дом Каварадосси: Анджелотти они не нашли. На всякий случай они захватили с собой Каварадосси, видимо, знающего, где скрывается его друг. В то время как Скарпья и его приспешники допрашивают художника, из часовни слышится «благодарственный гимн» в исполнении Тоски.

Художник все отрицает. Входит Тоска, которую Каварадосси жестом предупреждает: молчи, не говори ни о чем.

Скарпья отсылает арестованного в камеру пыток, затем начинает допрашивать Тоску. Певица молчит, но из камеры пыток все громче доносятся стоны Каварадосси, и она не выдерживает. Влюбленная женщина выдает местонахождение Анджелотти.

Цель достигнута. Начальник полиции отдает приказание прекратить пытки. Вводят измученного, окровавленного художника, которому сразу становится ясно, что Тоска добилась его освобождения ужасной ценой: она предала Анджелотти. Гневно отталкивает он любимую женщину.

В этот момент в комнату врывается гонец с известием о вторичной битве под Маренго: Наполеон победил, он разбил австрийское войско. Каварадосси, которого даже пытками невозможно было вынудить к признанию, на этот раз выдает себя. Он не в силах скрыть свою радость.

Скарпья приказывает отвести художника в тюрьму и на рассвете расстрелять.

Тоска в отчаянии, она хочет сохранить жизнь своего возлюбленного. Она умоляет начальника полиции, но тот непреклонен. В конце концов он предлагает: за любовь Тоски он вернет свободу Каварадосси.

После трагической внутренней борьбы Тоска принимает предложение.

Но начальник полиции не намеревается выполнить уговор. Вместо того, чтобы отпустить художника, он обещает Тоске, что во время завтрашней казни солдаты будут стрелять холостыми патронами, дело Каварадосси — лишь разыграть комедию казни. Чтобы отвести подозрения Тоски, он тут же отдает приказ: «Вместо плахи пулю! Так же, как в случае Пальмиери!» Тоска думает, что эти слова относятся к холостым патронам. Но Сполетти, приспешник Скарпья, понимает, что слова начальника полиции означают смерть. Скарпья милостиво соглашается выдать даже паспорт для влюбленных.

Пока он пишет паспорт, Тоска незаметно прячет у себя нож, приготовленный на столе для ужина. Когда Скарпья с готовым паспортом в руках приближается к Тоске, стремясь ее обнять, она ударом ножа убивает злодея.

Скарпья беззвучно падает на пол. Тоска убегает. Но она вынуждена возвратиться с порога: паспорт остался в руках мертвеца.

Дрожа, она возвращается и вынимает из омертвевших пальцев спасительную бумагу, — затем ставит у изголовья трупа свечи… и несет освобождение Каварадосси!

Действие третье

Площадка на башне крепости.

Светает. Сквозь пелену тумана вдали вырисовываются очертания города. Откуда-то слышен звон колокольчиков стада, затем доносится песня пастуха и звон колоколов Рима.

Каварадосси выводят из тюрьмы. Его последняя просьба: он хочет написать несколько строк своей любимой. Художник отдает свой единственный перстень тюремщику и тот кивает: пусть пишет…

Перо Каварадосси неуверенно выводит:

Горели звезды, благоухала ночь…
Дверь тихо отворилась.
Услышал я шелест одежды.
Любимая вошла и на грудь мне упала…
О, сладкие воспоминания,
Объятья, ласки и страстные лобзанья,
Как легкий дым, так быстро все исчезло…
Мой час настал, и вот я умираю…
Но никогда я так не жаждал жизни.

Появляется Тоска и, вся светясь от радости, сообщает любимому, что казнь будет лишь видимостью. Она наставляет художника: когда раздастся залп, он должен упасть на землю, — после того, как палачи удалятся, паспорт, выданный Скарпьей, откроет им путь к свободе. Проходит конвой.

Тоска прячется за одну из колонн, следя оттуда за трагической сценой. Раздается залп — Каварадосси падает. Едва солдаты уходят, Тоска тихо окликает его и с ужасом видит, что любимый мертв. Рыдая, она падает на его труп. Слышатся шум и голоса: обнаружен труп Скарпьи, ищут убийцу. Тоска, не дожидаясь преследователей, с высоты крепостной башни бросается вниз.

Книга желаний: Роман: 9780525429760: Кидд, Сью Монах: Книги

и.

Я Ана. Я была женой Иисуса сына Иосифа из Назарета. Я назвал его Возлюбленным, а он, смеясь, назвал меня Маленьким Громом. Он сказал, что слышал во мне грохот, пока я спал, звук, похожий на гром, издалека над долиной Нахаль Циппори или даже дальше за Иорданом. Я не сомневаюсь, что он что-то слышал. Всю мою жизнь тоска жила во мне, поднимаясь, как ноктюрны, чтобы плакать и петь всю ночь.То, что мой муж склонился к моему сердцу на нашей тонкой соломенной циновке и слушал, было добротой, которую я в нем больше всего любила. Он слышал, что моя жизнь умоляла родиться.

ii.

Мое завещание начинается на четырнадцатом году моей жизни, в ту ночь, когда тетя привела меня на плоскую крышу большого дома моего отца в Сепфорисе, неся пухлый предмет, завернутый в льняную ткань.

Я последовал за ней по лестнице, глядя на таинственный узелок, который был привязан к ее спине, как если бы это был новорожденный ребенок, и не мог угадать, что она спрятала.Она довольно громко напевала еврейскую песню о лестнице Иакова, и я волновался, что звук вырвется из окон дома и разбудит мою мать. Она запретила нам вместе идти на крышу, боясь, что Ялта забьет мою голову дерзостью.

В отличие от моей матери, в отличие от всех женщин, которых я знал, моя тетя была образована. В ее сознании была огромная дикая страна, которая выходила за пределы своих границ. Она нарушала границы везде. Она приехала к нам из Александрии четыре месяца назад по причинам, о которых никто не хотел говорить.Я не знала, что у моего отца есть сестра, пока она не появилась однажды, одетая в простую некрашеную тунику, ее маленькое тело гордо выпрямилось, а глаза сверкали. Мой отец не обнимал ее, и моя мать тоже. Они отдали ей комнату для прислуги, которая выходила на верхний двор, и проигнорировали мои допросы. Ялта тоже избегала моих вопросов. «Ваш отец заставил меня поклясться, что я не буду говорить о моем прошлом. Он предпочел бы, чтобы вы думали, что я упал с неба, как птичье дерьмо».

Мать сказала, что у Ялты дерзкий рот.На этот раз мы были согласны. Рот моей тети был источником волнующих и непредсказуемых высказываний. Это было то, что я любил в ней больше всего.

Сегодня вечером мы не в первый раз пробирались на крышу после наступления темноты, чтобы избежать любопытных ушей. Прижимаясь к звездам, моя тетя рассказывала мне о еврейских девушках в Александрии, которые писали на деревянных дощечках, содержащих множество восковых пластинок, — хитроумные приспособления, которые я с трудом мог вообразить. Она рассказывала истории о еврейских женщинах, которые возглавляли синагоги, учились у философов, писали стихи и владели домами.Египетские царицы. Женщины-фараоны. Великие богини.

Если лестница Иакова доходила до небес, то и наша тоже.

Ялта прожила не более четырех с половиной десятилетий, но ее руки уже становились узловатыми и деформировались. Кожа складывалась складками на щеках, а правый глаз опущен, как будто увядший. Несмотря на это, она проворно поднималась по ступеням, грациозный паук-лазающий. Я смотрел, как она поднималась по перекладине на крышу, а мешочек на ее спине раскачивался взад и вперед.

Мы расположились на травяных циновках, лицом друг к другу. Это был первый день месяца тишри, но прохладных осенних дождей еще не было. Луна сидела на холмах, как маленький костер. Небо безоблачное, черное, полное углей. По городу доносился запах лаваша и дыма от костров. Я горел любопытством, желая узнать, что она спрятала в своем узле, но она смотрела вдаль, не говоря ни слова, и я заставил себя подождать.

Мои собственные смелости лежали в вырезанном из кедра сундуке в углу моей комнаты: папирусы с завитками, пергаменты и обрывки шелка, все они содержали мои сочинения.Там были тростниковые ручки, точильный нож, доска для письма из кипариса, флаконы с чернилами, палитра из слоновой кости и несколько драгоценных красителей, которые мой отец привез из дворца. Пигменты почти исчезли, но они засияли в тот день, когда я открыла крышку для Ялты.

Моя тетя и я стояли там, глядя на всю эту славу, ни один из нас не говорил.

Она залезла в сундук и вытащила пергаменты и свитки. Незадолго до ее приезда я начал записывать истории о матриархах в Священных Писаниях.Слушая раввинов, можно было подумать, что единственными фигурами, достойными упоминания во всей истории, были Авраам, Исаак, Иаков и Иосиф. . . Давид, Саул, Соломон. . . Моисей, Моисей, Моисей. Когда я наконец смог прочитать Священное Писание для себя, я обнаружил (вот!), Что есть женщины.

Игнорировать, забыть, это была худшая печаль из всех. Я поклялся записывать их достижения и восхвалять их успехи, какими бы незначительными они ни были. Я был бы летописцем потерянных историй.Это была именно та смелость, которую мать презирала.

В тот день, когда я открыл сундук для Ялты, я завершил истории Евы, Сарры, Ревекки, Рахили, Лии, Зильфы, Валлы и Эстер. Но оставалось так много написать: Юдифь, Дина, Фамарь, Мириам, Девора, Руфь, Ханна, Вирсавия, Иезавель.

Напряженная, почти задыхающаяся, я смотрела, как тетя изучает мои усилия.

«Я так и думала», — сказала она с сияющим лицом.«Бог сильно благословил вас».

Такие слова.

До этого момента я думал, что я просто странный — нарушение природы. Несоответствие. Проклятие. Я давно умел читать и писать, и я обладал необычными способностями составлять слова в рассказы, расшифровывать языки и тексты, улавливать скрытые значения, без конфликтов удерживать в голове противоположные идеи.

Мой отец, Матиас, который был старшим писцом и советником нашего тетрарха Ирода Антипы, сказал, что мои таланты больше подходят для пророков и мессий, для людей, которые разделяли моря, строили храмы и советовались с Богом на вершинах гор или если уж на то пошло, любой обыкновенный обрезанный мужчина в Галилее.Только после того, как я выучил иврит, уговаривал и умолял, он разрешил мне читать Тору. С восьми лет я умолял его дать мне наставников для обучения, свитки для учебы, папирус для письма и красители, чтобы смешать свои чернила, и он часто подчинялся — будь то из страха, слабости или любви, Я не мог сказать. Мои стремления смущали его. Когда он не мог их подчинить, он относился к ним с легкостью. Он любил говорить, что единственный мальчик в семье — девочка.

Ребенок такой неуклюжий, как я требовал объяснений.Мой отец предположил, что, пока Бог был занят объединением меня во чреве моей матери, он отвлекся и по ошибке одарил меня дарами, предназначенными для какого-то бедного мальчика. Я не знаю, понимал ли он, насколько это должно было быть оскорблением для Бога, к ногам которого он положил ошибку.

Моя мать считала, что виновата Лилит, демон с когтями совы и крыльями падальщика, которая искала новорожденных младенцев, чтобы убить или, в моем случае, осквернить неестественными наклонностями.Я прибыл на свет во время дикого зимнего дождя. Старухи, которые родили детей, отказались выходить на улицу, хотя мой высокопоставленный отец послал за ними. Моя обезумевшая мама сидела на своем родильном стуле, и никто не мог облегчить ее боль или защитить нас от Лилит соответствующими молитвами и амулетами, поэтому ее слуге Шипре было предоставлено искупать меня в вине, воде, соли и оливковом масле, обернуть меня пеленать, и уложить в колыбель, чтобы Лилит нашла.

Рассказы моих родителей проникли в плоть моей плоти и до костей моей кости.Мне и в голову не приходило, что мои способности предназначались, что Бог намеревался даровать мне эти благословения. На Ане, девушке с бурными черными кудрями и глазами цвета дождевых облаков.

Голоса доносились с близлежащих крыш. Плач ребенка, блеяние козла. Наконец Ялта потянулась за спиной к свертку и развернула льняную ткань. Она медленно снимала слои, ее глаза горели, бросая на меня быстрые взгляды.

Она подняла содержимое.Чаша из известняка, сияющая и круглая, идеальная полная луна. «Я привез его из Александрии. Я желаю, чтобы он был у вас».

Когда она передала его мне в руки, в мое тело вошел колчан. Я провела ладонями по гладкой поверхности, широкому рту, молочным завиткам в камне.

«Вы знаете, что такое чаша для заклинаний?» спросила она.

Я покачал головой. Я только знал, что это должно быть что-то грандиозное, слишком опасное или чудесное, чтобы его можно было раскрыть где-нибудь, кроме как на крыше в темноте.

«В Александрии мы, женщины, молимся вместе с ними. Мы пишем в них нашу самую сокровенную молитву. Вот так». Она поместила палец внутрь миски и двигала им по спиральной линии по бокам. «Каждый день мы поем молитву. При этом мы медленно вращаем чашу, и слова оживают и уносятся к небу».

Я смотрел на него, не в силах говорить. Вещь такая великолепная, таит в себе скрытые силы.

Она сказала: «На дне чаши мы рисуем себя, чтобы убедиться, что Бог знает, кому принадлежит прошение.»

Мой рот приоткрылся. Конечно же, она знала, что ни один набожный еврей не будет смотреть на фигуры людей и животных, а тем более создавать их. Вторая заповедь запрещает это. на земле или в море.

«Ты должен написать свою молитву в чаше, — сказала мне тетя. — Но будь осторожен в своих просьбах, потому что ты непременно получишь это».

I смотрел в дупло сосуда, и на мгновение оно показалось, будто оно само по себе, звездный купол перевернулся вверх дном.

Когда я поднял глаза, взгляд Ялты остановился на мне. Она сказала: «Святая святых для мужчин содержит законы Бога, а в женских — только желания». Затем она постучала плоской костью по моему сердцу и произнесла заряд, от которого что-то вспыхнуло в моей груди: «Напиши, что здесь внутри, в твоей святая святых».

Подняв руку, я коснулся кости, которую моя тетя только что ударила, и яростно моргнул, чтобы сдержать волну эмоций.

Наш единственный истинный Бог обитал в Святом Святых в Храме в Иерусалиме, и я был уверен, что нечестиво говорить о подобном месте, существующем внутри людей, и, что еще хуже, предполагать, что тоска внутри девушек, подобных мне, имела намеки. божественности.Это было самое красивое и гнусное богохульство, которое я когда-либо слышал. В ту ночь я не мог уснуть от экстаза.

Моя кровать была поднята с пола на бронзовых ножках, окутана подушками, окрашенными в малиново-желтый цвет, набита битой соломой, перьями, кориандром и мятой, и я лежал там во всей этой мягкости и этих ароматах далеко за полночь. час сочинял в голове свою молитву, изо всех сил пытаясь сжать безбрежность того, что я чувствовал, в словах.

Поднявшись перед рассветом, я прокрался по балкону, нависавшему над основным этажом, босиком, без лампы, крадясь мимо комнат, где спала моя семья.Спускаемся по каменным ступеням. Через портик приемного зала. Я пересек верхний двор, измеряя свои шаги, как будто иду по галечному полю, боясь разбудить слуг, которые спали поблизости.

Миква, в которой мы искупались по законам чистоты, была заключена в сырой комнате под домом и была доступна только из нижнего двора. Я спустился, ощупывая путь вдоль лестничной стены. По мере того, как струйка воды в водоводе поднималась и мрак утих, я различил очертания бассейна.Я умел совершать свои ритуальные омовения в темноте — я приходил в микву с момента первого кровотечения, как того требовала наша религия, но делал это ночью, наедине, потому что я еще не признался в своей женственности. мать. Вот уже несколько месяцев я закапываю свои тряпки в саду с травами.

Однако на этот раз я пришла в микву не из соображений женственности, а для того, чтобы приготовиться подписать свою чашу. Записывать молитву — это тяжкое и святое дело. Сам процесс письма пробуждал силы, часто божественные, но иногда нестабильные, которые проникали в буквы и посылали таинственную оживляющую силу, колеблющуюся по чернилам.Разве благословение, вырезанное на талисмане, не защитило новорожденного, а надпись проклятия не защитила гробницу?

Я сняла халат и стояла без одежды на верхней ступеньке, хотя было принято входить в нижнем белье. Я хотел быть обнаженным. Я ничего не желал между собой и водой. Я взывал к Богу, чтобы он очистил меня, чтобы я мог написать свою молитву с правильным сердцем и разумом. Затем я вошел в микву. Я извивалась под водой, как рыба, и вскакивала, задыхаясь.

Вернувшись в комнату, я облачился в чистую тунику. Я собрал чашу для заклинаний и письменные принадлежности и зажег масляные лампы. Наступил день. Смутный синий свет заполнил комнату. Мое сердце было переполненным кубком.

Тоска и принадлежность Эллисон Пью — Мягкая обложка

Глава первая

Уход и принадлежность на рынке

Это за несколько дней до Хэллоуина в внешкольном центре Соджорнер-Истин в Окленде, Калифорния, и я сижу с несколькими детьми за столом, за которым они должны делать домашнее задание. .Вместо этого дети, все они из малообеспеченных семей и бесплатно или почти бесплатно посещающие этот центр, рассказывают о приближающемся празднике. Алета, афроамериканка в третьем классе, рассказывает о своем костюме.

«Я собираюсь стать вампиром», — радостно объявляет она, почти хихикая. У нее уже есть наряд: зубы, накидка, туфли. Ее мама купила его в Target, — небрежно говорит она, качая головой, и бусинки в ее волосах трясутся. Саймон и Марко, двое недавних детей-иммигрантов около семи лет, внимательно слушают, не улыбаясь, глядя на нее, как танцоры, запоминающие процедуру прослушивания, и иногда заполняют свои домашние задания.Думая включить их в фантастические мечты Алеты, я спрашиваю их, какими они будут на Хэллоуин, но они находят этот вопрос трудным.

«Я не собираюсь быть ничем», — категорично говорит Саймон, недавний африканский иммигрант, его брови высоко изогнулись в презрении, которое он, кажется, примеряет на размер. «Меня волнуют только конфеты».

Марко, прибывший из Мексики в прошлом году, соглашается, но затем делает паузу. «Я просто пойду, как я», — говорит он с нарочитой небрежностью. «Люди были самой страшной частью [фильма ужасов] Рассвет мертвецов. «

Ни родители Саймона, ни Марко не были в стране более двух лет; позже гордая мать Саймона сказала мне, что Хэллоуин так же бессмысленен для них, как и Зубная фея. Для родителей Саймона, беженцев, которые работали на трех работах, чтобы спасти для дома костюм на Хеллоуин — это верх легкомыслия, мощный символ детской культуры сверстников, к которой они с ошеломленной уверенностью, порожденной уверенностью, игнорируют. когда к столу подходит другой одноклассник и задает тот же вопрос, Саймон готов, готов управлять коммерческими требованиями культуры сверстников, в которой он оказался.«Я иду, как я», — слышу я его слова, его высокий, чистый голос проникал сквозь грохот детских голосов, когда они готовились перекусить. «Люди были самыми страшными в Dawn of the Dead. »

Несколько дней спустя, на тихой, зеленой улице, элегантные дома которой кажутся дальше, чем в семи минутах езды от Соджорнер-Истин, Джуди Бергер отметила уперлась локтями в обеденный стол из тикового дерева и вздохнула, когда я спросил ее, сожалела ли она когда-нибудь о покупке чего-нибудь для своего восьмилетнего сына Макса.Тихая и задумчивая женщина, Джуди, тем не менее, была явно огорчена, когда рассказала, как популярный электронный портативный Game Boy повлиял на жизнь ее семьи. В конце концов, они купили Максу игровую систему на его день рождения, после двух лет его интенсивного лоббирования, в котором он указал, что они есть у всех его друзей, и что «это то, что они делают для развлечения, [и] это то, что они поговорить за обедом и тому подобное, — сказала Джуди. Схватка длилась так долго, что он оставил надежду, что они купят ему один, довольствуясь журналом с историей Game Boy, которую он изучал снова и снова, приобретая определенную беглость Game Boy, если не владение.Джуди криво рассмеялась над его поглощенностью, сказав: «По крайней мере, ему было чем заняться в самолете в Австралию». Когда он на самом деле развернул Game Boy в свой день рождения, Джуди вспомнила: «Я должна сказать, что не думаю, что когда-либо видела его таким счастливым до или после этого».

Но хорошее чувство длилось недолго. «Это действительно обострило наши отношения», — сказала она. «Макс делал это [играл в игры] каждый день, каждое утро перед школой мы действительно боролись из-за того, чтобы выключить его, и насколько важно — знаете, что важнее, закончить этот уровень или пойти в школу вовремя?» Она поморщилась при воспоминании.«Итак, теперь у нас есть одно из правил: когда пришло время пойти в школу или пора пойти на урок игры на скрипке или в лагерь, когда нам действительно нужно уезжать, он просто должен выключить его, несмотря ни на что». После слишком многих споров о том, может ли он остановиться в середине игры, Джуди даже позвонила производителю, чтобы узнать, прав ли ее сын, не было ли возможности сохранить его прогресс, должен ли он продолжать играть, пока он не закончил определенного уровня, не мог ли он просто положить его, когда она этого хотела? Когда Джуди говорила о Game Boy, это было так, как если бы она говорила о тревожной девушке подростка, которая отвлекала сына от принятия мудрых решений, той, которая была вне ее контроля, но также и той, которая из-за сильной привязанности ее сына, нельзя было просто отвернуться.

Она установила другие правила, чтобы контролировать игру Макс. Он мог играть в нее по утрам, только когда был одет в рюкзак, съел завтрак и почистил зубы. Он мог играть всего полчаса в день, и они установили кухонный таймер, чтобы следить за ним. Он не мог играть в нее в машине, хотя она знала, что другим семьям это удобно. «Я не куплюсь на это как няня, — сказала она. «Я покупаю это, потому что я сдался».

Таким образом, когда я спросил Джуди, сожалеет ли она о конкретной покупке, было бы неудивительно, если бы она назвала Game Boy.Но она возразила. «Дело не в том, что она сожалела о покупке Game Boy для Макса», — настаивала она. «Думаю, я чувствовала себя почти так, как будто это было не так, как будто я не могла не купить это, потому что теперь мы присутствуем в нашей жизни», — сказала она, ее обычно гладкий синтаксис превратился в запутанный, чтобы выразить ее определенную двойственность, противоречия она балансировала между отвращением к тому, что она считала вызывающим привыкание, насилием и сидячим характером Game Boy, и своим желанием сделать Макса счастливым. Самое главное, игровая система настолько пропитала социальную жизнь восьмилетних мальчиков, что они знали, что она не думала, что сможет низвести Макс до такой невидимости, такого социального пафоса.«Это — это отчасти грустно, что кажется само собой разумеющимся, что он у вас будет», — признала она. «Это очень плохо, что это то, где мы находимся». Джуди не пожалела о покупке Game Boy, она пожалела, что у было , чтобы его купить.

Скрытые кризисы детского потребления

Потребление товаров для детей резко возросло, и к 2004 году в Соединенных Штатах на детей или детей в США ежегодно тратится 670 миллиардов долларов. Многие моменты детства теперь связаны с покупкой, от повседневных переживаний до символических. ритуалы, от транспортировки до обедов и дней рождения.Как кукарекал исследователь рынка Джеймс МакНил, «именно все те действия, которые мы называем поведением потребителей, совершаются миллионами … детьми … каждый день практически во всех сферах жизни». Правительство США подсчитало, что стоимость воспитания ребенка до семнадцати лет с поправкой на инфляцию выросла на 12,8 процента с 1960 по 2000 год, но многие эксперты считают, что даже эти показатели слишком низки: пересчет в статье в Wall Street Журнал под названием «Малыш на миллион долларов» утроил последних правительственных оценок для самых богатых семей.Социолог Арли Хохшильд предупреждает, что «товарный рубеж» в воспитании детей продвигается вперед, поскольку «компании … расширяют количество рыночных ниш для товаров и услуг, охватывающих виды деятельности, которые в прошлом были частью неоплачиваемой« семейной жизни »».

Многие социальные обозреватели винят потребительскую культуру в нарастающем кризисе детства. По мнению этих аналитиков, телевизионная реклама и чрезмерное снисходительность родителей привели к эпидемиям детского материализма, депрессии, гиперактивности, ожирения и другим проблемам.Книги и передовые статьи с такими названиями, как «Parenting, Inc.», Потребление детей: враждебное овладение детством и «Возвращение детства», оплакивают превращение жизни детей в товар, утверждая, что детство в Соединенных Штатах и ​​других странах с развитой экономикой находится в опасности. быть захваченным рынком, когда жизнь детей привязана к прибыли компании.

Эти истории отражают реальную озабоченность по поводу жизни детей и то, как родители и дети реагируют на новое давление и напряженность, присущие задаче взросления.Они с пользой обращают наше внимание на миллиардную индустрию, стремящуюся использовать все, что работает, для привлечения внимания и преданности детей. Однако в основе их критики корпоративного капитализма лежит острый дискомфорт в отношении детских желаний в целом. Может быть, дети вообще не должны есть (в этом мире это почти невозможно), или же дети хотят неправильных вещей (слишком взрослых, слишком безвкусных или просто слишком много), или они хотят, чтобы они были неправильными? способом (слишком сильно)? Возможно, повсеместное беспокойство по поводу часто незаметной, раскованной природы потребительских желаний детей отвлекает нас от других, более фундаментальных проблем: скрытых кризисов потребления.

Я считаю, что нам следует задать следующий вопрос: как коммерциализация детства влияет на то, что значит заботиться и что значит принадлежать? Аналогия с разводом помогает прояснить проблему: некоторые исследователи семьи утверждали, что высокий уровень разводов влияет не только на семьи, которые распадаются, но даже на те, которые остаются вместе, из-за распространения «культуры разводов» и ее ослабленных предположений о взаимном доверии. и обязательство. Таким же образом, возможно, растущее потребление, благодаря его явному преобладанию сегодня в детстве, создает новую культурную среду с новыми ожиданиями в отношении того, что родители должны обеспечивать, что должны иметь дети и что означает иметь или не иметь.Сегодня рынок наполняет детство, но не в совокупности, как будто столько жидкого яда выливается в одного ребенка за другим, как утверждают некоторые критики. Вместо этого он пронизывает отношения, в которые вовлечены дети. Какую роль в этих отношениях играет рынок? Что дети и родители придают определенным товарам? Как коммерческая культура пронизывает эмоциональные связи детей со сверстниками и родителями?

Я исследовал эти вопросы с помощью этнографии детской потребительской культуры, включая наблюдения за детьми в школе и их семьями, а также интервью с родителями и другими опекунами.Я провел три года с детьми Соджорнер Трут и шесть месяцев с детьми в более зажиточных условиях, в частной школе, которую я называю Эрроухед, и в элитной государственной школе, которую я называю Oceanview. Я сидела с детьми во время кружков, читала им, связала им туфли, вязала с ними, бросала футбольные мячи, прыгала через скакалку, ходила на дни рождения и на экскурсии. Я слушал их шутки и рассказы, подслушивал их разговоры, записывал их песни и игры, водил их по магазинам, на автомойку, в библиотеку.Я также выслушал родителей из пятидесяти четырех семей во время интервью, которое обычно длится от двух до четырех часов, иногда во время нескольких посещений. Я разговаривал с учителями и другим школьным персоналом, посещал собрания соседей, церемонии награждения, сбор средств и фестивали. (Глава 2 предлагает более подробную информацию о методах этого исследования.) Благодаря этим усилиям я погрузился в детство и отцовство людей, ежедневно борющихся с потребностями потребления для детей, его практиками и смыслами.Я обнаружил, что скрытые кризисы потребления для детей кроются в конвергенции неравенства, заботы и рынка, что позволяет культуре потребления насыщать эмоциональные связи детей с другими.

Экономика достоинства

Я утверждаю, что ключ к потребительской культуре детей, к взрывному росту покупательской активности родителей и к вопросу о том, что вещи значат для детей, лежит в социальном опыте, во многом похожем на инциденты, описанные в начале этой главы. обмен костюмами и фильмами между Саймоном, Марко и Алетой в центре Sojourner Truth, а также обсуждения Макса за обеденным столом о Game Boys, рассказанные его матерью Джуди.Я наблюдал подобные разговоры как среди обеспеченных, так и среди бедных детей в частных и государственных школах, на детских площадках, на вечеринках по случаю дня рождения — везде, где собирались дети. Повсюду дети заявляют, оспаривают и обмениваются между собой условиями своей социальной принадлежности или просто тем, что нужно для того, чтобы иметь возможность участвовать среди своих сверстников. Я стал называть эту систему социальных значений «экономией достоинства».

«Экономия достоинства» перекликается с фразой Арли Хохшильда, который окрестил обмен признанием между супругами — на подарки времени, работы или чувств — «экономией благодарности».»Пары, ведущие переговоры о том, кто будет стирать белье, готовить обед или накапливать благодарность, в зависимости от того, как их поведение соотносится с их иногда нестабильной сделкой о том, кто за что должен нести ответственность. Точно так же, я утверждаю, дети собирают или передают друг другу достоинство, согласно

Словарь определяет достоинство как «качество или состояние того, чтобы быть достойным», но мы можем разумно спросить: «Достойны ли чего?» предполагают, что для детей жизненно важный ответ — «достойно того, чтобы принадлежать».«Я использую слово« достоинство »для обозначения самого основного чувства участия детей в их социальном мире, которое лауреат Нобелевской премии экономист Амартия Сен назвал« абсолютной способностью … принимать участие в жизни общества ». С достоинством , дети видны своим сверстникам, и им предоставлено звуковое пространство, само право говорить в разговоре в их собственном сообществе.

Делая акцент на достоинстве, я не говорю о особенно распространенном взгляде на то, почему люди покупают: конкурентное стремление к статусу поведение.Покупатели покупают в соответствии с этой традицией, чтобы заявить о себе как о лучшем, чем те, с кем они себя сравнивают, чтобы «завоевать уважение и зависть своих собратьев», как выразился Веблен более ста лет назад. Хотя провоцирование ревности, безусловно, является частью эмоционального пейзажа потребления, мое использование слова «достоинство» относится не столько к «зависти», сколько к «уважению» других, к цели присоединения к кругу, а не к его улучшению. Утверждая, что их собственные тела были частью костюма, Саймон и Марко не столько стремились почестей, не требовали уважения или даже не стремились к статусу, я утверждаю, но скорее они стремились с некоторой бравадой, маскирующей свое сиюминутное отчаяние, Присоединяйся.

Дети вместе формируют свою собственную экономику достоинства, которая, в свою очередь, преобразует определенные блага и опыт в форму бумажных денег, жетонов ценности , внезапно обретающих смысл. Жизнь детей может проходить через несколько различных экономик достоинства — например, в школе, на внеклассной программе и по соседству, — где различные признаки могут стать заметными в присущей им культуре сверстников. И когда дети — даже богатые — оказываются без того, что им нужно, чтобы присоединиться к разговору, они выполняют то, что я назвал «облицовкой» , чтобы восполнить упущение.

Саймон и Марко, например, знали, что Хэллоуин был официальным детским праздником в американской культуре (и как безопасный светский праздник это был тот праздник, который полностью отмечался в их государственной школе, которая — что не необычно — организовала показ костюмов и конфет. раздача и парады в школьное время). Лицо этих мальчиков заключалось в том, чтобы интерпретировать их полное неучастие — в их юном возрасте все еще проблематично — не как решение их семей отказаться от участия, а как другой вид костюма, нововведение в культурном императиве боязни, которое было еще более заметным. ссылаясь на популярный фильм.Этим дискурсивным ходом они продемонстрировали свой культурный двуязычие, воплотив свою жизнь в том, что имело бы смысл — даже больше, создавало достоинство — в социальном мире внешкольной программы.

Однако экономия достоинства не ограничивается дверью школы. Подобно Максу Бергеру и его борьбе за Game Boy, дети приносят свои потребительские нужды домой к своим родителям, которые в значительной степени контролируют то, что есть у их детей, и насколько это соответствует их потребностям. Что заставляет некоторых родителей более или менее адаптироваться к социальной среде своих детей и той роли, которую в ней играют определенные объекты или опыт? Как родители справляются с потребительскими желаниями своих детей?

Я обнаружил, что, когда дети приходят домой с их желаниями, превращенными в потребности алхимией достоинства, большую часть времени родители слышат их и реагируют, в то время как лишь изредка родители игнорируют, сопротивляются или отрицают желания своих детей.Подобно Джуди Бергер, которая, как мы видели, купила Максу его Game Boy, несмотря на свое крайнее нежелание, отзывчивые родители отдают приоритет социальной принадлежности своих детей. Эта практика имеет долгую историю в американской культуре, примером которой является антигерой Синклера Льюиса 1920-х годов Джордж Бэббит. В одном ярком эпизоде ​​классического романа Льюиса жена Бэббита предостерегает его от наказания друзей-подростков их сына на вечеринке, потому что «мы бы не хотели, чтобы Тед был исключен, не так ли?» В ответ, однако, хотя «Бэббит объявил, что будет очарован тем, что Тед не участвует в делах», он затем «поспешил проявить вежливость, чтобы Тед не остался в стороне.Бэббит и Джуди Бергер не одиноки. В одном национальном опросе около половины родителей с детьми в возрасте до тринадцати лет признались: «Хотя это часто противоречит моему здравому смыслу, я иногда покупаю своим детям одежду и вещи, которые они хотят, потому что я этого не делаю». Я не хочу, чтобы они чувствовали себя отличными от других детей ».

Перспектива почувствовать себя« отличными от других детей »вдохновила многих родителей на покупательскую практику, но я обнаружил, что родители и дети наблюдают за тремя конкретными формами различий, каждая из которых имеет разное влияние: взаимодействие , личные и социальные.Различие во взаимодействии — это мгновенные вариации, возникающие в разговорах, например, катался ли кто-то на лыжах, может ли он делать стойку на руках или владеет комплектом Heelys, популярных кроссовок с колесами, встроенными в подошву. Личностные различия относятся к устойчивым характеристикам, присущим человеку, таким как факты о его или ее семье, или индивидуальным чертам, таким как застенчивость или музыкальные одаренности. Социальные различия проистекают из социальных категорий, таких как раса, пол, класс, сексуальность, национальность и тому подобное.Уникальная конфигурация ребенка в сочетании с ресурсами семьи определяла, сколько родители купили, чтобы защитить, вылечить или взрастить. Кроме того, родителей мотивировала не только перспектива отличия ребенка от других, но и их собственные эмоциональные воспоминания — часто тревожные воспоминания — о своем опыте отличия в детстве. Эти мотивы в совокупности породили у родителей относительную чувствительность к принадлежности своего ребенка, что привело к тому, что родители могли игнорировать желания, а они — нет.

И обеспеченные, и малообеспеченные родители чутко реагировали на потребности детей, но это не означало, что эти группы покупали одинаково. Я обнаружил, что родители нацелены на свои покупки для достижения различных символических целей в зависимости от того, на каком уровне доходов они находятся. Состоятельные родители практиковали форму «символической депривации», указывая на особо значимые блага или переживания, которые у их ребенка не были, как свидетельство их собственной моральной сдержанности и достоинства как родителей.Состоятельные родители часто вслух пренебрегали необходимостью принадлежать как одной из форм соответствия, а детские желания часто противоречили заявленным целям взрослых, некоторые из которых явно стремились не просто «не отставать от Джонсов», но и «отличаться от Джонсов». » Символическая депривация — это то, как состоятельные родители разрешают противоречие между своими нормативными убеждениями и практиками, между своими идеалами и их материальным достатком.

На другом конце классового спектра большинство родителей с низким доходом реализовали форму «символической снисходительности», убеждаясь (иногда со значительными жертвами) покупать определенные товары или впечатления для своих детей, те предметы или события, которые несомненно, будет иметь наиболее значительную символическую ценность для социального мира детей.Для многих родителей с низкими доходами символическое потворство своим слабостям было лучшим, чем они могли заниматься в рамках ограниченных ресурсов, даже несмотря на то, что их личный опыт боли различия часто заставлял их ставить принадлежность детей выше всего остального. Таким образом, эти потребительские обычаи отражают то, как родители с низким доходом демонстрируют свою моральную ценность и ценность как родителей.

Личный порок или социальная болезнь? О чем мы говорим, когда говорим о покупке

Многие из наиболее популярных современных объяснений бума детских расходов сосредоточены на корпоративных маркетологах или личных пороках и, таким образом, больше похожи на понимание, чем на осуждение.Хотя они изображают часть истории потребления, они опускают концептуальные инструменты, которые нам нужны, чтобы понять сожаление Джуди Бергер о том, что «это само собой разумеющееся, что у вас будет Game Boy», или дискурсивную облицовку Саймона и Марко, чтобы изобрести новый костюм для Хэллоуина.

Некоторые комментаторы объясняют потребительский бум тем, что в первую очередь обращают внимание на детей, чьи потребительские желания, кажется, вызывают значительную тревогу у взрослых. Детей часто изображают «агентами материализма», если использовать термин Роберта Вутноу, проводниками коммерческой культуры, к которой американцы относятся со смешанными чувствами.Тысячи блоггеров осуждают кажущееся пристрастие детей к видеоиграм и коллекционным предметам вроде Yu-Gi-Oh! карты или Air Jordans, в то время как в работах с такими названиями, как Born to Buy ученых выпускают предупреждения, изображающие психологическую цену потребительства. Такие шутливые термины, как «фактор пилинга» или «сила приставания», улавливают понятие родителей, подвергающихся воздействию детей, которые не знают соответствующих границ. В СМИ дети изображаются либо как невольные обманщики корпоративного маркетинга, либо как алчные и аморальные; в одной редакционной статье, посвященной серии статей о том, «насколько родительские обязанности сводились к отражению запросов детей на коммерческие продукты», национальная газета высказала мнение, что детство «превратилось в потребительское поведение».

Тем не менее, как писал медиа-критик Дэвид Бэкингем, есть «по крайней мере определенная ирония в том, что взрослые обвиняют детей в« потребительстве », когда их способность потреблять вообще почти полностью находится в руках самих взрослых». Некоторые авторы указывают на это. Выяснилось, что коммерциализированные дети, несомненно, учатся у своих материалистических родителей, тех, кто воплощает в жизнь свои собственные проблемы статуса через игрушки и гардеробы своих детей. На более фундаментальном уровне ряд ученых недавно заявили, что нас вряд ли должно удивлять распространение детского потребления, потому что детская культура в целом отражает культуру взрослых.Эти аналитики утверждают, что широко распространенные опасения по поводу интенсивности и масштабов рыночных желаний детей больше отражают нашу ошибочную потребность рассматривать детство таким, каким оно никогда не было — время и место, помимо забот, горестей и соблазнов взрослой жизни. Как утверждал эксперт по детству Дэниел Кук, потребление неотделимо от детства, как мирское отличается от священного; дети «всегда, уже встроены в рыночные отношения», а рынок «незаменим и неизбежен» при конструировании детства.Возможно, детство превратилось в потребительскую привычку, потому что взрослость тоже.

Истории о жадности, будь то дети или взрослые, безусловно, имеют магнетический интерес — посмотрите на ежегодные журналистские упражнения по составлению графиков превышения расходов во время курортного сезона, что приводит к статьям с заголовками, такими как «18 сумок для покупок и 3 пустых кошелька, ритуал одной семьи». : Дневная оргия покупок рождественских подарков ». И все же обвинения в материализме с лежащим в его основе образом неконтролируемого порока и безудержного желания — как в гедонизме, охваченном термином «оргия» в заголовке — кажутся не столько ответами, сколько постановкой вопросов.Кто эти люди, которые, кажется, просто не могут контролировать свои расходы? Почему ими движет желание, чтобы новейшие кукольные причуды или видеоигры стояли перед магазинами перед рассветом, называли своих детей в честь любимых брендов или шли на крайние меры, чтобы купить?

Кому нужно? Чья роскошь? Расходы и неравенство

Моральные рассказы о расходах — это часть культурного состязания по поводу того, кто и сколько может покупать. Изображаются ли потребители как бедняки и меньшинство, «борющиеся с потребителями», как утверждала Элизабет Чин, готовые грабить, чтобы купить ботинки Timberland, или как одержимые роскошью богатые, намеревающиеся владеть самой большой яхтой или самым интересным замком Восточного Хэмптона, — популярные представления Материализм или жадность чаще всего изображают порок Других, в основном в интересах предполагаемой белой аудитории среднего класса.

Однако в повседневной жизни семей неравенство и потребление глубоко взаимосвязаны, хотя и сложными, иногда противоречащими здравому смыслу. Бедные семьи нет, , как недавно утверждал один аналитик вопреки многочисленным свидетельствам, каким-то образом «относительно изолированы своей бедностью от последствий, если не от соблазнов потребительского маркетинга». Действительно, до недавнего времени большинство исследований показало, что семьи с низкими доходами тратят на своих детей на больше , чем более богатые семьи, что свидетельствует о том, что во времена бюджетных ограничений во многих домах потребности детей более постоянны и важны, чем потребности взрослых. .Маркетологи окрестили детский рынок «пуленепробиваемым», что означает, что он практически невосприимчив к экономическим потрясениям, потому что родители сообщают, что не могут гордиться сокращением расходов на детей.

При разговоре о расходах сразу возникает вопрос о необходимости и о роскоши. Но даже экономист Адам Смит понимал, что потребности взаимозаменяемы, относительны, основаны на культурных стандартах. Прославленный сторонниками свободного рынка, Смит менее известен своими отрывками, в которых признается верховенство достоинства.«Под предметами первой необходимости, — писал он, — я понимаю не только товары, которые необходимы для поддержания жизни, но и то, что обычаи страны делают это неприличным для достойных людей, даже самого низшего порядка, обходиться без них».

Таким образом, мы могли бы сказать, что средства родственника семьи тратить (неравенство) и то, что семья тратит, чтобы означать (потребление), неразрывно, тесно связаны, хотя и не простым, линейным образом. По мере того, как одно перемещается и изменяется, то же самое происходит и с другим — и не только с жесткой формальностью цифр и чисел, но с искажением и изгибом человеческого чувства.Неумолимо, а возможно, и неизбежно, стандарты детства меняются, и дети и взрослые гонятся за «потребностями» — от шариков и велосипедов до Nintendo Wii и iPod. Эти меняющиеся стандарты удовлетворяются сменой эмоций, отчаянием родителей, которые работают на двух работах, чтобы покрыть то, что раньше было базовым, страхом перед родителями из среднего класса, пытающимися предотвратить вызывающую привыкание последней модой, торжеством дочь таксиста, когда она на собственные деньги покупает приставку PlayStation. В то время как жадность или материализм могут подпитывать некоторые из их действий, их сильные эмоции намекают на более глубокую тайну значения вещей, заботы и принадлежности.

Не очень скрытые средства убеждения

Некоторые исследователи утверждали, что смысл вещей и, следовательно, желание покупать, проистекают из мощных возможностей особенно эффективного корпоративного маркетинга. Корпоративный маркетинг настолько коварен и действенен, что может заставить детей желать, а родителей желать своих детей. Безусловно, существует множество основательных исследований воздействия рекламы, демонстрирующих, что корпоративный маркетинг становится все более изощренным и неограниченным, и что дети особенно уязвимы для маркетинговых тактик, поскольку считается, что дети не знают об убедительных намерениях рекламодателей примерно до своего возраста. из семи.Большая часть этих исследований проводится психологами, которые выдумывают «странные ситуации» с участием отдельных детей, которые видят рекламу, а затем спрашивают о товарах, и существует множество исследований, показывающих, что дети действительно реагируют на корпоративные попытки убедить. Ряд ученых также задокументировали расширение кампаний по изучению психики детей, ослабление регулирования рекламы и разработку новых и еще более эффективных рыночных тактик для привлечения покупателей, таких как тонко замаскированные маркетинговые исследования среди «подростков». включая организованные и спонсируемые «ночевки», во время которых девушки рассказывают о продуктах.Это исследование показывает, что корпоративный маркетинг нацелен на детей, у которых нет ничего плохого в себе.

Учитывая стремительный и повсеместный рост детского освещения в СМИ, внимание, которое эти ученые уделяют корпоративным субъектам, несомненно, оправдано: американская молодежь проводит больше времени со СМИ в неделю (6,4 часа), чем со своими родителями (2,3 часа), причем друзей (2,3 часа) или в школе (ежегодно). Возможно, мы еще не достигли момента, предсказанного более полувека назад Э.Б. Уайт в научно-фантастическом рассказе, когда «у детей рано сформировалась привычка получать все свои изображения из вторых рук, глядя на экран, [и] только то, что касалось электроники, было достоверным и реальным». Однако, по крайней мере, жизнь детей все больше приближается к атомистическому существованию, смоделированному психологическими экспериментами, поскольку они все больше и больше смотрят телевизор в одиночестве в своих комнатах.

Тем не менее, эти аргументы основаны на довольно слабом представлении о человеческом поведении, в котором люди имеют всю субстанцию ​​папиросной бумаги, раздуваемую так или иначе ничем иным, как радиоволнами или их индивидуальными пороками.Либо корпорации слишком сильны, чтобы сопротивляться, либо родители слишком слабы, чтобы устанавливать ограничения или откладывать получение вознаграждения; Таким образом, ответ на взрывной рост потребления — либо усиление корпоративного регулирования, либо повышение ответственности родителей. Хотя эти точки зрения обычно спорят друг с другом, они разделяют общее мнение: родители покупают только потому, что они (или их дети) были успешно проданы .

Потребление как забота

Другие ученые утверждают, что потребление — это социальная практика, в которой люди передают смысл друг другу через товары, хотя эти эксперты расходятся во мнениях относительно того, какой смысл передает потребление.Некоторые исследователи утверждают, что покупки для детей стимулируются усилиями родителей установить социально-экономический статус своих детей — или, более тонко, сформировать классовые вкусы своих детей — посредством покупок; родителями, закрепляющими свой классовый статус в методах, которые они используют для совершения покупок; или признанием родителями той роли, которую потребление играет в сигнале о полном гражданстве, доступном только тем, у кого есть средства. Совсем недавно ученые исследовали точки пересечения рынка и близости, утверждая, что потребление создает «связанные жизни», по словам Вивианы Зелизер.Эти исследователи расширяют наше представление о том, почему покупатели совершают покупки, не ограничиваясь одержимостью статусом, утверждая, что потребление действует как символический язык, с помощью которого покупатели устанавливают связи с другими. Как утверждал британский антрополог Дэниел Миллер, покупка товаров для других может считаться религиозным обрядом, а товары — «материальной культурой любви». В этом ключе родители покупают для детей, чтобы укрепить эмоциональные связи, которые ослабевают из-за увеличения рабочего времени, культурных предписаний, поощряющих неповиновение детей, большого числа разводов или нищеты, среди других факторов.Эти ученые делают критическое наблюдение: важность чувства в мотивации к действию, в формировании культурного смысла, в стимулировании потребления. Как заметила социолог Шэрон Зукин, «вещи, которые нам нужно покупать, основаны на нашей любви к тем, для кого мы покупаем».

Тем не менее, сосредотачиваясь на сокращении потребления, аналитики иногда, кажется, замалчивают, как потребление может также разделиться, и преуменьшают очень реальное неравенство, заложенное в самой способности тратить.Кроме того, даже если люди могут использовать товары в качестве инструмента для выражения своих связей, сама система коммодификации оказывает собственное влияние на отношения, которые она опосредует, подобно тому, как набор шин будет вести машину вперед или назад, но не вверх, скажем. , или боком. Социолог Ева Иллоуз предупреждает, что нам не нужно «предполагать, что сфера товаров унижает сферу чувств», но «словарь эмоций теперь в большей степени диктуется рынком».

Семьи приспосабливаются к новым обстоятельствам, и данные свидетельствуют о том, что они действительно приспосабливаются к превращению детства в товар.Арли Хохшильд проанализировала некоторые стратегии, которые родители используют, чтобы справиться с давлением переутомления, и то, что она называет «коммерциализацией интимной жизни». Она указывает на людей, которые используют товары для представления своего идеала («мы когда-нибудь пойдем в поход»), чтобы участвовать в «заботливом потреблении», чтобы избежать семейных конфликтов, чтобы вернуться к вопросу о том, какие аспекты семейной жизни — вечеринки по случаю дня рождения? фотоальбомы? — платные и неуместные. Однако, как сообщает Хохшильд, эти адаптации имеют собственное влияние, точно так же, как тот, кто предпочитает больное колено, может начать чувствовать боль и в хорошем.Отношения — между мужчинами и женщинами, между родителями и детьми — страдают из-за того, что мы жертвуем нашим временем, энергией и сосредоточены на двух алтарах культурного капитализма: работе и покупках. Хохшильд предупреждает, что такие практики служат «продвижению мужчин и женщин в мир рабочего места и торгового центра», децентрализации семейной жизни как средоточия коллективных ритуалов и, наконец, «материализации любви».

За пределами семьи: размышления о детской культуре

Таким образом, потребление превратилось в своего рода заботу о том, как взрослые устанавливают связи с детьми, хотя и служат рынку.Однако рыночная культура связывает жизни не только по вертикали, как между взрослыми и детьми, но и по горизонтали, между самими детьми. Зелизер призывает нас рассматривать потребление как совокупность экономических процессов, отягощенных «постоянно обсуждаемыми, наполненными смыслом социальными отношениями» — другими словами, культурой. В ответ на этот призыв в этой книге рассматриваются конкретные значения и социальные отношения, лежащие в основе детского потребления. Как потребление фигурирует в детской культуре?

Социологи могут внести здесь важный вклад.Ученые-культурологи продемонстрировали, что люди создают и ощущают смысл в группах через определенные ритуалы, взаимодействия и институты, которые служат для формирования и передачи норм и ожиданий. Личные, локальные интерпретации товаров и событий, которые составляют современное детство, не просто идиосинкразические, но, скорее, основаны на социальных местах и ​​чреваты социальными последствиями. «Вкусы, — заметил Дуглас Холт из Оксфорда, — никогда не обходятся без социальных последствий». В своей влиятельной работе о том, как развиваются вкусы, Пьер Бурдье утверждал, что родители социализируют детей, чтобы они обладали «хорошим» вкусом, временами с помощью бессознательной культурной практики инвестирования в определенные товары — или определенного подхода к товарам, например, знатока — с помощью силы установить границы группы.Тем не менее, большая часть этого исследования рассматривает детей так, как если бы они жили только в семьях, а не в своих собственных сообществах, со своей собственной культурой. Как отметила медиа-исследователь Эллен Зайтер, детские желания могут приводить в ярость родителей, которые считают их «вульгарными» или «неприятными», потому что дети часто не обращают внимания на классовые аспекты вкуса, в отличие от тех, которые выражают возраст или пол. Таким образом, хотя такие аналитики, как Бурдье, утверждали, что товары и опыт имеют различные значения в домохозяйствах, важно отметить, что значения товаров и опыта могут противоречить и в домохозяйствах.Таким образом, процесс, когда родители приобщают детей к «правильному» культурному капиталу, возможно, не так гладок, как могли бы предположить некоторые исследователи, из-за динамического влияния собственных культурных императивов детей.

Как писали Патрисия и Питер Адлер в своей работе о подростках, дети не «воспринимают, интерпретируют, формируют мнения или действуют в отношении мира как несвязанные личности. Скорее, они делают все это вместе со своими сверстниками, как они сами. коллективно познайте мир.«Тем не менее, в отличие от рекламы, влияние сверстников или сообществ сверстников на потребительские желания детей широко не изучалось. Очевидно, как заявил один психолог,« было бы желательно провести дополнительные исследования влияния сверстников, особенно среди детей младшего возраста », — подтвердило британское исследование. в этом наблюдении указывается, что «большая часть работы по детскому потреблению … сосредоточена на отношениях между рынком и детьми, игнорируя другие соответствующие социальные отношения», и утверждается, что «любое исследование [должно оценивать] влияние других…. дети-участники в сетях, составляющих их повседневную жизнь ».

Исследования влияния сверстников на потребительские предпочтения детей в основном были сосредоточены на подростках и в значительной степени продемонстрировали, что потребительские товары обеспечивают определенный статус. Реализовано лишь несколько проектов. далее, отмечая, что такие предметы, как одежда или еда, не только придают статус, но и вызывают критическое чувство принадлежности, болезненное при ее отсутствии «. Переживание присутствия в избранной группе, но неспособность продемонстрировать обряды членства было особенно мучительным, «наблюдала группа британских исследователей.Их исследование подростков и рекламы сообщило о многих случаях, когда подростки «описывали свой опыт« обделения »,« болтовни »или« упущения », когда они не могли участвовать в конкретном обмене, потому что они не видели рекламу в вопрос.» В другом исследовании, посвященном потреблению пищи китайскими детьми, один студент сообщил: «Мне нужно попробовать что-то новое. В противном случае, когда одноклассники болтают, если все что-то пробовали, а вы не пробовали, то вам нечего сказать.«

Отсутствие« нечего сказать »сродни непринадлежности, своего рода нежеланной невидимости. В этом исследовании в центре внимания находятся социальные взаимодействия, которые ставят детей в положение« им есть что сказать »или нет, что, таким образом, придавать особое значение продуктам, услугам или превращению в товар, о котором дети могли слышать где-то еще. Моя цель здесь не в том, чтобы точно установить, где прекращается влияние рекламы, а где начинается влияние сверстников, а в том, чтобы исследовать, как социальная жизнь детей влияет на то, что дети считают важным, и как это влияет на расходы родителей.Однако опасения детей по поводу приспособления — это только часть истории. Почему эти тревоги имеют такое большое значение сейчас, когда они действуют как двигатель, продвигающий вперед коммерциализацию детства? Чтобы получить ответ на этот вопрос, мы должны отойти от микроуровневого изучения социальных миров детей и изучить более широкую картину революции детства, произошедшей за последние тридцать лет.

Детство наедине и на публике

В начале и в конце каждого эпизода телесериала Teletubbies, для малышей на канале PBS большая голова ребенка появляется в виде солнца, улыбающегося своим ярким цветам и любопытным формам. Отметьте Телепузик земли.Мы слышим голос ребенка, воркующий и визжащий, когда рассказчик приветствует и прощается с яркими грушевидными телепузиками, которые встают и машут руками. Голова младенца огромная, светящаяся, привлекающая внимание зрителя к теплу и радости детских удовольствий, затмевая миниатюрный мир Телепузиков.

Подобно культурным образам повсюду, гигантский ребенок-как-солнце улавливает одни истины и переделывает другие. В некотором смысле, как и телевизионный ребенок, дети становятся все больше в своем мире, их радости и удовольствия отражаются, их потребности и пристрастия даже временами доминируют в их окружении.Во многих семьях — не только в семьях среднего класса — этот образ сохраняется и в домашней сфере, что имеет важные последствия для детства, воспитания детей и потребления. Безусловно, некоторые дети по-прежнему остаются без внимания, жестокого обращения или притеснения, а преступники защищены частной жизнью в семье. Однако во многих других домах символическое присутствие детей расширилось до новых размеров. Подобно огромному младенцу, улыбающемуся на сцене внизу, детские желания усиливаются в доме; как и в телепрограмме, детские желания удовлетворяются через рынок, если не с помощью очаровательно коренастых персонажей, то Pottery Barn Kids или Toys «R» Us.

И все же солнце — это апофеоз свободного и публичного, а дети гигантских размеров только в частной сфере. На публике роль детей уменьшилась до размеров крошечных стеклянных фигурок, хрупких, бесшумных и неспособных получить значительную общественную поддержку, внимание или присутствие. Как заметил историк Стивен Минц, «у детей больше места в своих домах, чем когда-либо, но меньше места снаружи, чтобы их можно было назвать своим». Этот парадокс-близнец — дети как частные гиганты и публичные фигурки — способствовал развитию того, что социолог Барри Торн назвал «приватизацией детства».»

В частной сфере демографические и культурные особенности детей увеличили свое значение в американских семьях. Во-первых, шаги детей эхом разносятся в одиноких залах их домов. Когда в XIX веке мужчины покидали семейную ферму, чтобы присоединиться к оплачиваемой рабочей силе , люди чувствовали значительную озабоченность и недоумение по поводу того, что представляет собой семья без отца весь день. В ответ, как утверждают ученые, они освятили образ Матери как «хранительницы домашнего очага» и изобрели ритуалы — дни рождения, День Благодарения, — которые сохраняются и сегодня, резонансные. в их способности вспомнить то, что историк Джон Гиллис назвал «семьей, в которой мы живем».»Спустя более чем сто лет аналогичная тревога сливается с возрастающим обращением женщин к работе на полную ставку и по поводу нестабильности в семье из-за развода. По мере того, как работа матери становится все больше и больше похожа на жизнь отца, которого, кроме ребенка, оставляют сакрализовать как сосуд всего, что дорого о домашнем хозяйстве? Поскольку процент семей с одним родителем остается на исторически высоком уровне, кто, кроме ребенка, остается символизировать преданность семье? По мере того, как узы общины увядают, кому, кроме ребенка, остается олицетворять родителей «эмоциональные связи»

Такое совпадение тенденций предполагает, что в семьях дети кажутся больше, чем когда-либо, и их желания, таким образом, также могут быть более крупными, о чем свидетельствуют стремительно растущие рекламные бюджеты, ориентированные на детей.На практическом уровне расширение участия детей в семейных и личных покупках дает им больше возможностей определять свои собственные приоритеты и цели на рынке. И все же детское символическое воздействие могло быть еще больше; Родители могли лучше игнорировать или откладывать детские желания, когда они не составляли признанный центр эмоциональной жизни семьи. Когда дети — это все, что осталось от семьи, желание заботиться о них как о последнем остатке близости действительно сильно.Как заметил эссеист Адам Гопник, «романтика детства вашего ребенка может быть последним романом, от которого вы можете отказаться».

Эти демографические тенденции сопровождаются изменением представлений о детстве и материнстве. Социолог Аннетт Ларо обнаружила, что родители из среднего класса следовали стратегии согласованного самосовершенствования, при которой индивидуальные таланты их детей развивались и передавались через организованные мероприятия, и благодаря которой их дети приобретали «сильное чувство собственной правоты». Эти практики основывались на новых представлениях о детях, которые превратились из экономических участников в домашнее хозяйство в бесценных личностей, определяемых как еще не взрослые, чьей основной задачей было их собственное развитие.В тандеме возникло то, что Шэрон Хейс назвала «идеологией интенсивного материнства», вид воспитания, который она определила как целенаправленное, целеустремленное, ориентированное на ребенка, самоотверженное и, что не случайно, дорогое. Хотя эти тенденции были сосредоточены в среднем классе, они установили стандарты, которые нашли свое отражение в домах семей рабочего класса, по крайней мере, через институциональные практики и допущения, с которыми они столкнулись. Для родителей то, что когда-то было прихотью или удовольствием покупать для своих детей, превратилось в наказание.

Однако, несмотря на возросшую частную власть, дети составляют все меньшую долю в обществе. Падение рождаемости означает, что дети в настоящее время составляют меньшую часть населения Соединенных Штатов, чем в последние несколько сотен лет. Тем не менее, хотя такие демографические тенденции могут заставить нас ожидать от них снижения конкуренции за ресурсы, скажем, и, таким образом, повышения благосостояния, вместо этого детская бедность резко выросла за последние тридцать лет по сравнению с постоянно растущими рядами населения. пожилой.В то время как «феминизация бедности» получила широкое признание, менее заметной тенденцией стала «ювенилизация бедности». «Почему дети уступили позиции пожилым людям?» — спрашивает демограф Сюзанна Бьянки. «Источники государственных трансфертов сильно различаются для двух групп: те, которые идут детям, менее щедры и со временем сокращаются, а те, которые идут пожилым людям, более щедры и гораздо менее подвержены, по крайней мере политически, эрозии за последние два десятилетия».

Большая часть государственных расходов на детей покрывается штатами за счет федеральных грантов, и они подвержены политическим и экономическим колебаниям, как выяснили исследователи.«Государства — основной источник расходов на социальное обеспечение детей — столкнулись с серьезным бюджетным дефицитом и попытались укрепить свои финансовые показатели за счет сокращения расходов», — сообщается в одном исследовании. На федеральном уровне, хотя расходы на социальное обеспечение детей в расчете на душу населения в целом росли с 1980 по 2000 год, эти успехи были в основном связаны с распределением программ Medicare и талонов на питание. В других сферах федеральные расходы на социальное обеспечение детей снизились в реальных долларах.

Географ Синди Кац связывает это сокращение инвестиций с отказом от детей из бедных семей и рабочего класса как со стороны мирового капитала, который считает их более бесполезными с экономической точки зрения, так и со средним классом, который все чаще обращается к частным рынкам в поисках решений для воспитания детей. проблемы и, таким образом, отказаться от лоббирования качественных общественных услуг для всех детей.Восстания против налога на собственность, охватившие страну в конце 1970-х годов, такие как Предложение 13 в Калифорнии, по сути, были протестом против социальных расходов на детей, чаще всего бедных и представителей меньшинств, которые посещали школы, подпадающие под действие этих налогов. Написав о молодежи в Гарлеме, ставшей свидетелем того, как правительство сокращает «социальную заработную плату», включая однобокое предоставление образования, Кац заметил: «Большая часть тех, кто достиг совершеннолетия, сталкивается с ограничениями, вызванными этими широкомасштабными политико-экономическими сдвигами и их местные последствия.Для растущего числа … все ставки на будущее были сняты «.

По мере того, как государственное обеспечение сокращается, расстояние между семьями в Соединенных Штатах становится еще более значимым — в замораживании структуры возможностей, конечно, но также и в повышении ставок «добиться успеха» и в общении с другими о том, что у вас есть. Разрыв между богатыми и бедными зевает больше, чем когда-либо; к 1998 году самая богатая пятая семей имела средний собственный капитал в размере 1,1 миллиона долларов, в то время как нижние две пятых стоили 1000 долларов.За последние три десятилетия такое неравенство в доходах и множество других факторов, в том числе изменение структуры семьи, меняющийся характер работы, рост расового и этнического разнообразия в американских семьях и новая политика борьбы с бедностью, сделали ресурсы менее справедливо распределенными между американскими семьями. Дети не избежали этой тенденции; фактически, они находятся на переднем крае, поскольку дети в два раза чаще оказываются бедными, чем взрослые. Хотя в 1994 году каждый пятый ребенок жил в бедности, более половины всех детей жили в семьях с относительным достатком.В течение последних десятилетий двадцатого века разница между двумя группами становилась все шире, поскольку семейный доход с 1969 по 1989 год снизился среди детей из беднейших семей и увеличился (почти на 20 процентов) среди детей из самых богатых семей.

Эти события — опустошение дома и сакрализация домашнего ребенка, уход государства и расширение рынка, а также рост неравенства — формируют фон для резкого роста расходов на детей. Новые интерпретации потребностей детей (и новое внимание, уделяемое им), новые стандарты их удовлетворения на рынке, новые ставки невыполнения этого требования — все вместе делает потребление, связанное с воспитанием детей, неотложным, распространенным и наполненным эмоциональным смыслом.

Придание смысла: культура как процесс

Царство эмоционального смысла, в котором нейтральные объекты и события трансформируются в вещи и события, имеющие значение для людей, является царством культуры. Культуру часто определяют как систему значений, по словам Шэрон Хейс, «социальный, прочный, многоуровневый образец когнитивных и нормативных систем». Тем не менее, возможно, это описание заставляет культуру казаться немного более окостеневшей, более законченной, чем это воспринимается людьми. Мы, конечно, не изобретаем культуру целиком, но работаем с тем, что получаем, хотя часто и бессознательно.Мы смешиваем и смешиваем значения из социальных сфер и опыта, объединяя друг друга в ежедневном проекте индивидуального и коллективного творчества, который, тем не менее, часто служит для воспроизведения понимания и отношений. Поскольку мое исследование сосредоточено на том, как дети и родители придают смысл вещам, я подчеркиваю здесь движение, динамизм культуры, предлагая рассматривать это как процесс.

Каков процесс создания смысла? Смысл исходит из своего рода эмоционального мышления, так что то, как мы относимся к товарам и опыту, окрашивает то, как мы их воспринимаем.Таким образом, мы могли бы представить культуру как систематизированный коллективный процесс, посредством которого люди придают личное эмоциональное значение своему миру, по сути, как своего рода динамический двусторонний мост между социальным и психологическим. Большая часть этого процесса отражается во взаимодействиях, которые служат поводом для подтверждения, а иногда и для изменения мощной социальной асимметрии, которая упорядочивает наш опыт.

В этой работе я утверждаю, что определенные общие культурные представления — сильные идеи о том, чем родители обязаны своим детям, о проблеме, создаваемой различиями, о примате принадлежности — делают это практически невозможным для большинства американских родителей, принадлежащих к разному классу. и расы, чтобы игнорировать детские тоски.Безусловно, наши траектории и выбор глубоко формируются «организацией человеческого существования», социальными институтами, категориями и ресурсами, которые формируют и производят социальную жизнь. Но то, что заставляет детей тосковать, а родителей покупать, также отчасти является культурной историей о том, что мы ценим и чего боимся, идеями, которые постоянно конкретизируются в взаимодействиях, ритуалах и повседневном опыте. Принимая во внимание институциональный фон, эта книга рассказывает эту культурную историю, исследуя, как потребление выражает заботу и принадлежность к детям и родителям, как социальное неравенство и нетерпимость могут сделать заботу и сопричастность недостаточными или обильными и как такие чувства формируют современное детство.

Организация этой книги отражает одну из ее центральных тем: сходства и различия между семьями с самым разным происхождением в их опыте работы с детской потребительской культурой. В главе 2 я более подробно описываю разрозненные сообщества, включенные в это исследование, и то, как их резкие контрасты повлияли на этнографическую работу, которую я там проделал, делая при этом сходство между местами еще более интригующим. Глава 3 погружает читателя в миры детей, как богатых, так и бедных, где я исследую экономику достоинства, ее символы ценности и детскую облицовку, чтобы ориентироваться в ней.Затем в главах 4–6 рассматривается, что происходит, когда дети приносят домой свои потребительские желания: в главах 4 и 5 исследуются обстоятельства, в которых богатые и малообеспеченные родители реагируют на просьбы детей, используя при этом символические средства, чтобы представить эти ответы как достойные, а в главе 6 взвешивание обстоятельств, при которых родители говорят «нет». В главе 7 оцениваются последствия приватизации детства для другого вида потребления, определяющего будущее детей, — «потребления по пути» в детских контекстах, таких как районы, школы и другие места, где происходит детство.В главе 8 я заканчиваю рассмотрением связей между потребительской культурой детей и взрослыми, взвешивая последствия этой новой математики — уравнение принадлежности с владением и заботой с обеспечением — и предлагая способы, с помощью которых заинтересованные взрослые могут опосредовать стремление к принадлежать, нейтрализовать силу различия и сделать достоинство более доступным для всех. Тогда родители, ищущие совета о том, как делать покупки и что покупать для своих детей, не найдут здесь этих ответов, но они получат более глубокое понимание последствий своего выбора.

Заключение

В центре слова , принадлежащее , находится синоним желания, , как недавно заметил один современный писатель, и эти идеи-близнецы объясняют особую магию детских потребительских желаний. Я утверждаю, что во имя этих стремлений резко выросли расходы на детей, и эта тенденция дорого обошлась американским семьям. По сравнению с семьями десятилетней давности с детьми или без детей, сегодняшние семьи с детьми работают больше часов, накапливают больше долгов и чаще заявляют о банкротстве.Богатые семьи сетуют на огромное количество детских вещей, но также могут оплакивать степень, в которой отношения между родителями и детьми опосредованы потребительскими товарами. Стоимость не менее значительна для малообеспеченных семей; исследования документально подтверждают то, как много малоимущие семьи идут на то, чтобы подготовить своих детей. Родители с низким доходом берут на себя дополнительную работу на Рождество, заранее планируют подарки на день рождения и сезонные покупки одежды, манипулируют кредиторами, чтобы иметь возможность нести расходы, и иным образом стремятся удовлетворить определенные потребности детей, защищая свое место в семейном бюджете.

У этой гонки за расходами есть и другие издержки, помимо воздействия на отдельных детей и их семьи, которые мы все несем. На уровне общества эта тенденция продвигает культуру расходов, которая переопределяет заботу и принадлежность через рынок. Тем, кто хочет отказаться, сделать это сложно. Стоимость воспитания ребенка возрастает, а влияние неравенства доходов на распределение возможностей усиливается. Более того, дети из бедных семей, посещающие школы с высоким уровнем бедности, с экономикой достоинства, которая может резко контрастировать с экономикой некоторых из более обеспеченных школ, возможно, переживают то, что мы могли бы назвать неравномерным распределением настроений, в котором различия сильно различаются. равная дисциплина презрения или невидимости.Таким образом, в высшей степени неравны не только возможности, предоставляемые детям в разных условиях, но и их эмоциональные допущения, что, возможно, предполагает еще одну цену коммодифицированного детства: расслоение чувств. В совокупности мы можем рассматривать эти расходы, связанные с современными методами расходования средств, как невидимый налог, налог, который никто не взимает, кроме налога, который мы все платим, добавляя к цене 300 долларов за Nintendo Wii, куклу American Girl за 90 долларов или пару 165 долларов США. Air Jordan.

Но, пожалуй, наиболее важно то, что коммодификация детства превращает ребенка в конвейер коммерческой культуры, причину ужесточения стандартов, цель культурной враждебности по поводу издержек растущего неравенства, даже если он или она является его основной жертвой. .Кто несет эмоциональные последствия этих тенденций? Кроме того, кто берет на себя бремя, когда родители поступают «правильно», избегают культуры потребления, игнорируют мольбы своих детей? Намек, возможно, заключается в том, кто часто несет вину за то, что на самом деле является остаточным эффектом материализма, жадности и эффективности рекламы: детей. Называть детей проводником коммерческой культуры — все равно что обвинять рыбу в воде, в которой они плавают.

Эмоциональный опыт детей фиксирует влияние потребительского капитализма на всех нас — увеличение рабочего времени, выражение любви через вещи, давление растущего неравенства и уменьшение государственного обеспечения, которое засохло, как изюм.Может ли беспокойство взрослых, кружащееся вокруг детей, отражать беспокойство о нашей собственной материалистической культуре, нашей собственной неспособности сдерживать свои желания, нашей собственной неспособности установить связь с другими? Мы могли бы переложить на детей то, чего боимся за себя, в то время как все время они просто хотели принадлежать им.

НАСТОЛЬКО В ТАКОМ МАЛЕНЬКОМ ПРОСТРАНСТВЕ

ИСТОРИИ

к Брэндон Стэнтон сфотографирован Брэндон Стэнтон ‧ ДАТА ВЫПУСКА: окт.13, 2015

Фотограф и автор Стэнтон возвращается с сопутствующим томом к Humans of New York (2013), на этот раз с похожими впечатляющими фотографиями жителей Нью-Йорка, но также с некоторыми рассказами из уст его подопытных.

Читатели первого тома — и подписчики соответствующего сайта в Facebook и других местах — сразу почувствуют себя как дома.Автор продолжает фотографировать человеческий зоопарк: людей на улицах и в парках, в настроениях от парада до глубокого отчаяния. Он включает в себя одну бегущую статью — «Сегодня в микромоде», в которой показаны изображения маленьких детей, одетых в самые разные манеры. Он также предлагает несколько сопоставлений, изображений и / или историй, которые так или иначе связаны. Они варьируются от неожиданных до вынужденных и почти невыносимых. На одном изображены мужчина с кошкой на голове и женщина с большим головным убором в цветочек, на другом — строитель, гордящийся своим телом, а на последней странице — мужчина в инвалидном кресле.Эмоции проходят через весь континуум человеческой страсти: любовь, сломленная любовь, восторг, депрессия, игривость, спорность, безумие, высокомерие, смирение, гордость, разочарование и замешательство. Мы также видим различные человеческие костюмы, от формальной до бездомной. Появляется несколько знаменитостей, в том числе президент Барак Обама. «Истории» варьируются от комментариев, замечаний и жалоб, состоящих из одного предложения, до более длинных рассказов (не более пары страниц). Люди говорят о жестоких родителях, бывших, борьбе за успех, зависимости и выздоровлении, драматических неудачах и счастье на всю жизнь.Некоторые доставляют миниранты (нейробиолог особенно скупердяй), а дети часто дают больше всего (часто непреднамеренного) юмора. Один маленький мальчик с удочкой рассказывает о рыбе-монстре. Ближе к концу образы, кажется, ведут нас к надежде. Но затем … последняя фотография снова выключает свет.

Удивительное сочетание рас, возрастов, полов и социальных классов, и практически на каждой странице это сюрприз.

Дата паба: окт.13, 2015

ISBN: 978-1-250-05890-4

Количество страниц: 432

Издатель: St. Martin’s

Обзор Опубликовано онлайн: 28 июля 2015 г.

Обзоры Киркуса Выпуск: авг.15, 2015

Поделитесь своим мнением об этой книге

Вам понравилась эта книга?

Аудиокнига недоступна | Слышно.com

трещать:

• Evvie Drake: более чем

  ,
• Роман ,
• К: Линда Холмс ,
• Рассказывает: Джулия Уилан, Линда Холмс ,
• Продолжительность: 9 часов 6 минут
• , Несокращенный

,

• Общий ,

  4.5 из 5 звезд , 5 304 5,304 оценок,

• Представление ,

  4.5 из 5 звезд , 4 744 4744 оценки,

• История ,

  4.5 из 5 звезд , 4 728 4728 оценок,

,

В сонном приморском городке в штате Мэн недавно овдовевшая Эвелет «Эвви» Дрейк редко покидает свой большой, мучительно пустой дом почти через год после гибели ее мужа в автокатастрофе.Все в городе, даже ее лучший друг Энди, думают, что горе держит ее внутри, а Эвви не поправляет их. Тем временем в Нью-Йорке Дин Тенни, бывший питчер Высшей лиги и лучший друг детства Энди, борется с тем, что несчастные спортсмены, живущие в своих худших кошмарах, называют «ура»: он больше не может бросать прямо, и, что еще хуже, он не может понять почему.

• 3 из 5 звезд

• Что-то заставляло меня слушать….

• К Каролина Девушка на 10-12-19

Связывал ли когда-нибудь Иисус узел? Новый роман обдумывает вопрос

ИИСУС, МАРИЯ — И АНА Написание романа о жене Иисуса требует наглости, которая, похоже, есть у Сью Монк Кидд.Автор-ветеран и раньше затрагивал важные темы, включая веру, рабство, отношения матери и дочери и роман между замужней женщиной и монахом. Но в своем четвертом романе, который сейчас находится на второй неделе в списке художественной литературы в твердом переплете, Кидд идет туда, куда раньше отваживались немногие писатели, рассказывая историю Аны, женщины первого века, которая влюбляется в 18-летнего Иисуса.

Идея «Книги желаний» пришла к Кидд в октябре 2014 года, когда она прочитала в National Geographic статью о фрагменте древней рукописи, предполагающей, что Иисус был женат.Она говорит: «Это оказалось мошенничеством, но мое воображение воспламенилось. Я думал, что если бы жена Иисуса когда-либо существовала, она была бы самой замалчиваемой женщиной в западной истории. И это было все, что мне потребовалось: я вставал каждый день в течение четырех с половиной лет и пытался дать ей голос ».

В течение первых 14 месяцев Кидд провела исчерпывающее исследование, процесс, который она описывает как «утомительный и удивительный». Она смотрела документальные фильмы и погрузилась в книги об Иисусе и Палестине. Она читала о еврейских женщинах-философах в Александрии.Она внимательно изучила журналы, которые вела во время давней поездки в Египет, Израиль и Иорданию.

Как только Кидд начал писать, она работала по восемь часов в день, пока ее гаванский, Барни, не приехал, чтобы вытащить ее из кабинета ее дома в Чапел-Хилл, Северная Каролина. Дочь Кидда, Энн Кидд Тейлор, живет по соседству. она тоже писатель, а также первая читательница своей матери, которая дает обратную связь от главы к главе. (В 2009 году они стали соавтором мемуаров «Путешествие с гранатами».)

Кидд говорит, что она наткнулась на препятствие после завершения первой части «Книги желаний».Она поняла, что чего-то не хватает: «Я ни в коем случае не относилась легкомысленно к тому, чтобы писать о женатом Иисусе. У меня просто было интуитивное чувство, что мне нужно больше измерений, поэтому я начал все сначала на странице 1. По сути, это было огромное обновление того, что у меня было — трудоемкое, но необходимое ».

Как всегда, Кидд вел два журнала во время работы. В одном рассказывалось о ее усилиях, «взлетах и ​​падениях романа, когда я начинаю эту часть, и о том, на что была похожа эта сцена»; а другой — спорадическая запись «снов, размышлений и творческих идей.» Она смеется. «По крайней мере, я думаю, что они в то время креативны. Я просто пытаюсь открыть портал в свою внутреннюю жизнь. »

билетов на« Книгу тоски »

Филип Гласс, известный композитор, даст пять эксклюзивных представлений Book of Longing с 25 февраля по 1 марта 2009 года в Garrison Theater, Центр исполнительских искусств Скриппса. «Книга тоски» — это вечернее концертное произведение, составленное для ансамбля, певцов, устной речи и образов. Оно основано на поэзии и художественных произведениях недавно изданной одноименной книги Леонарда Коэна.Представление в Клермонте знаменательно, потому что Коэн написал многие из стихотворений, представленных в Книге тоски в буддийском монастыре на горе Лысый. Гласс будет играть на клавишных в этих пяти выступлениях, а работы Коэна будут заметно включены в набор. Эти выступления знаменуют премьеру концерта в Южной Калифорнии и являются единственными исполнениями этого произведения в Южной Калифорнии. Книга тоски — это подпись Коэна, некогда задумчивая, игривая, эротичная и провокационная.Разнообразный сборник стихов можно без труда разделить на баллады, любовные и исповедальные стихи, духовные размышления, а также короткие и комические пьесы, которые Гласс назвал «лимериками». Композиция Glass — это кульминация многолетнего взаимного восхищения двух самых известных художников нашего времени.
Glass задумал концерт как собрание поэтических песен из каждой из этих свободных категорий, которые будут проходить как непрерывный вечер, а не как традиционный песенный цикл. Музыка исполняется ансамблем из восьми музыкантов, включая электронные клавишные (на одной играет сам Гласс), флейта / бас-кларнет, ручная перкуссия, скрипка, виолончель, контрабас и гобой / английский рожок, которые видны на сцене в течение всего вечера.Музыкальное сопровождение направлено давним музыкальным руководителем Гласса Майклом Рисманом.
Гласс, пожалуй, наиболее известен такими операми, как Эхнатон, Эйнштейн на пляже, Сатьяграха и Путешествие , все из которых были ассимилированы в основной репертуар ведущих театров и оперных театров мира, а также к многочисленным саундтрекам к фильмам ( включая те, что для The Hours, Cassandra’s Dream, Mindwalk, Kundun, Hamburger Hill и Стивена Хокинга A Short History of Time ).Он также сотрудничал с удивительно разнообразным списком художников: Вуди Алленом, Алленом Гинзбергом, Дорис Лессинг, Йо-Йо Ма, Линдой Ронштадт, Мартином Скорсезе, Рави Шанкаром и Полом Саймоном, и это лишь некоторые из них. Также Гласс является автором восьми симфоний, нескольких струнных квартетов, произведений для фортепиано соло и органа, концертов для фортепиано, скрипки, литавры, саксофонного квартета и других инструментов и комбинаций. наше время.
Коэн считается одним из самых влиятельных авторов нашего времени. Он родился в Канаде, поэт, прозаик и автор песен.Помимо музыки, сборники стихов Коэна, в том числе Давайте сравним мифологии (1956) и Цветы для Гитлера (1964), а также его романы, в том числе Beautiful Losers (1966), принесли ему международное признание. . Его двойное увлечение музыкой и литературой привело к созданию заметных работ, в том числе альбомов Different Positions (1984), I’m Your Man (1988), The Future (1992), Dear Heather (2004), и Blue Alert (2006).Его песни, в том числе «Сюзанна», «Аллилуйя» и «Птица на проводе», были переплетены сотнями артистов, включая Боба Дилана, Уилли Нельсона и kd lang. В знак признания его выдающейся работы Коэн был включен в обе группы. Зал славы канадской музыки и Зал славы канадских авторов песен. Он также является кавалером Ордена Канады, высшей гражданской награды этой страны. В марте 2008 года Коэн был включен в Зал славы американского рок-н-ролла.
Дополнительная информация о композиторе и выступлениях читайте на сайте www.claremontmckenna.edu/gould. Это мероприятие спонсируется Центром гуманистических исследований «Семья Бенджамина З. Гулда» при колледже Клермонт Маккенна. Центр Гулда — один из 10 научно-исследовательских институтов, который фокусируется на понимании современных проблем в свете постоянных ценностей, предоставляемых литературой, графикой, музыкой, историей, философией, религией, наукой и политикой. Дата и время : 25 февраля — 1 марта 2009 г.
Выступления начинаются в 20:00. Расположение : Театр Гарнизон, Центр исполнительских искусств Скриппса
Колледж Скриппса
231 E.Десятая улица
Клермонт, Калифорния Информация о билетах : Билеты можно приобрести в Ticketmaster. Студентам колледжа Клермонт доступно ограниченное количество билетов со скидкой. Для получения информации о том, как получить код скидки, позвоните по номеру x78558.

The Paris Review Archive of Longing Archives

В своей ежемесячной колонке Archive of Longing Дастин Иллингворт исследует недавно выпущенные книги, уделяя особое внимание малым печатным машинам, переизданиям, эзотерике и недавно переведенным.R Прочтите отрывок из книги, обсуждаемой ниже, Uncertain Manifesto, здесь.

Является ли коллаж фантазией о целостности или восстанием против его возможности? Вальтер Бенджамин, эклектичный эстет, историк товароведения, теоретик осколков, часто писал фрагментарно — в первую очередь, Denkbild или «мысленный образ» — чтобы отказаться от возможности законченной работы, которую он считал посмертной маской концепции . Характерной фигурой современности для Бенджамина был тряпичник, который «рано утром, вспыльчивый и немного подвыпивший, копает палкой остатки речи и фрагменты языка и бросает их, ворча, в свою тележку.Спустя столетие эта когда-то возникшая личность стала обычным явлением. В 2019 году мы все — невольные коллажисты культуры, сборщики байтов и аннотаций, составители списков, зеваки GIF, озабоченные импровизаторы, кураторы все более мелких форм, в композиции которых мы обнаруживаем нечто вроде автопортрета. Наша литература отражает этот рекомбинантный импульс: увидеть рост отрывочной фантастики; блочное эссе, разделенное звездочкой; детализированная субъективность автофикиста; отрывистая каденция романа «Чрезвычайно онлайн».Казалось бы, установилось своеобразное отцовство: все мы дети тряпиц.

Вальтер Бенджамин — маловероятный герой французского писателя и художника Фредерика Пажака « Неопределенный манифест », первый из восьми томов которого недавно был опубликован New York Review Books. Это гибрид текста и изображения, он воссоздает интеллектуальную историю — особенно Бенджамина, но также Сэмюэля Беккета и голландского художника Брэма ван Вельде — в косвенные мемуары.«В детстве, лет десяти, я мечтал о книге, сочетающей слова и картинки, — пишет Паяк в предисловии к книге, — фрагменты приключений, случайных воспоминаний, изречений, призраков, забытых героев, деревьев, бушующего моря». Расположенный под большими и совершенно красивыми черно-белыми рисунками полей, толп, морских пейзажей, трупов, пальм и затененных переулков, Манифест Паяка сочетает личную память с историей, биографией, мемуарами, путевыми заметками и афористической фантастикой. Результирующий повествовательный регистр — спектральный, эхогенный, богатый образами, материально озабоченный — предполагает невероятно разнообразный исходный материал «я».