24 июня 1812 года началось вторжение Наполеона в Россию — Общество. Новости, Новости России — EADaily
24 июня 1812 года первые корпуса Великой Армии начали переправу через пограничную реку Неман в районе Ковно по наведенным мостам. Началось вторжение Наполеона в Россию, для которой эта война вскоре стала Отечественной.
Можно с уверенностью сказать, что к 9 мая 1812 года Наполеон окончательно принял решение о нападении на Россию. Именно в этот день он выехал из Сен-Клу в Дрезден, где встречался с «союзными» монархами Европы. После согласования совместных действий с Австрией и Пруссией император выехал из Дрездена к своей Великой Армии на реку Неман, разделявшую Пруссию и Россию.
Там 22 июня Наполеон обратился с воззванием к войскам, в котором обвинил Россию в агрессии и нарушении Тильзитского соглашения и заодно назвал нападение на Россию второй польской войной. Последнее оказалось чрезвычайно дальновидным — польские части, воевавшие на стороне французов, всю войну демонстрировали отвагу и высокий боевой дух. Воззвание было включено во 2-й бюллетень Великой армии — эти пропагандистские выпуски выходили в течение всей войны.
Вечером 23 июня 1812 года разъезд лейб-гвардии Казачьего полка в трёх верстах вверх по реке Неман, неподалёку от литовского Ковно, заметил подозрительное движение на противоположном берегу. Когда совсем стемнело, через реку с возвышенного и лесистого берега на русский берег на лодках и паромах переправилась рота французских сапёров, произошла первая перестрелка. После полуночи 24 июня 1812 года по четырём наведённым выше Ковно мостам началась переправа французских войск через пограничный Неман.
В 6 часов утра 24 июня 1812 года авангард французских войск вошёл в российскую крепость Ковно. Вечером 24 июня император Александр I находился на балу у Беннигсена в Вильне, где ему и доложили о вторжении Наполеона.
Переправа 220 тысяч солдат Великой армии под Ковно прошла слажено и гладко, заняв всего 4 дня. Реку на этом участке пересекли 3 пехотных корпуса, гвардия и вся кавалерия Мюрата, которая приняла участие в первом боестолкновении — 25 июня французская конница атаковала русский арьергард возле селения Барбаришки (сейчас Бабришкес). Такие же стычки случились при Румшишках (Румшишкес) и Попарцах (Папарцяй).
Переправа других крупных группировок французских войск так же прошел без проблем. 29−30 июня южнее Ковно Неман перешла 70-тысячная армия итальянского короля Евгения Богарне. И почти одновременно с ней — 30 июня, еще южнее, в районе Гродно на русский берег перешла 80-тысячная армия короля Вестфалии Жерома Бонапарта.
Австрийцы и пруссаки так же напрямую участвовали во вторжении — на северном направлении возле Тильзита Неман пересёк 10-й прусский корпус маршала Макдональда. А на южном — со стороны Люблина через Буг границу в районе Свислочи перешел 30-тысячный австрийский корпус генерала Шварценберга.
28 июня французы без боя заняли Вильну. 30 июня к Наполеону прибыл генерал-адъютант Балашов, направленный Александром I с предложением вывести французские войска из России и заключить мир. Наполеон ответил отказом. Некоторое время он был занят в Литве устройством оккупационного режима и созданием тыловых баз, после чего 16 июля выехал из Вильны вслед за своими наступающими войсками. В этот момент две русские армии Барклая и Багратиона спешно отступали в сторону Смоленска, где и соединились 3 августа, таким образом сорвав план Наполеона разбить их по отдельности.
Нанести им поражение в генеральном сражении так же не получилось — после ожесточенного двухдневного (16−18 августа) Смоленского сражения, русские армии оставили город и в полном порядке отошли в сторону Дрогобужа. Последнее стало возможным благодаря героическим действиям русского арьергарда, который в кровопролитном бою у Валутиной горы, нанес значительные потери превосходящим силам маршала Нея, заставив того прекратить преследование отступающих войск Барклая. Именно после Смоленского сражения против иностранных захватчиков развернулась народная Отечественная война.
Впереди были Бородино, пожар Москвы, Малоярославец, кошмар зимнего отступления французов по старой Смоленской дороге и наконец — переправа через Березину, ужасы которой во французской историографии оставили едва ли не больший след, чем само Бородинское сражение.
В середине декабря Отечественная война 1812 года завершилась практически полным уничтожением вторгнувшейся Великой Армии. Лучше других ее итог беспристрастно подвел прусский военный теоретик фон Клаузевиц: «Во всех боях французы оставались победителями; русские дали им возможность осуществить невозможное; но если мы подведём итог, то окажется, что французская армия перестала существовать, а вся кампания завершилась полным успехом русских за исключением того, что им не удалось взять в плен самого Наполеона и его ближайших сотрудников…»
eadaily.com
Когда наполеон напал на россию 1812 — История России
Содержание статьи
- I период: 12 (24) июня – 22 июля (3 августа).
- II период: 22 июля (3 августа) – 3 (15) сентября.
- III период: 3 (15) сентября – 6 (18) октября.
- IV период: 6 (18) октября – 2 (14) декабря.
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812, освободительная война России против агрессии наполеоновской Франции.
Нападение на Россию было продолжением гегемонистской политики Наполеона по установлению господства на европейском континенте. К началу 1812 большая часть Европы оказалась в зависимости от Франции. Россия и Великобритания оставались единственными странами, которые представляли угрозу для наполеоновских планов.
После Тильзитского союзного договора 25 июня (7 июля) 1807 франко-русские отношения постепенно ухудшались. Россия практически не предоставила помощи Франции во время ее войны с Австрией в 1809 и сорвала проект брака Наполеона с великой княжной Анной Павловной.
своей стороны, Наполеон, присоединив в 1809 к великому герцогству Варшавскому австрийскую Галицию, фактически восстановил Польское государство, непосредственно граничившее с Россией. В 1810 Франция аннексировала герцогство Ольденбургское, принадлежавшее шурину Александра I; протесты России не возымели действия. В том же году разгорелась таможенная война между двумя странами; Наполеон также требовал от России прекратить торговлю с нейтральными государствами, которая давала ей возможность нарушать континентальную блокаду Великобритании. В апреле 1812 франко-русские отношения были практически прерваны. Главными союзниками Франции стали Пруссия (договор от 12 (24) февраля 1812) и Австрия (договор от 2 (14) марта 1812). Однако Наполеону не удалось изолировать Россию. 24 марта (5 апреля) 1812 она вступила в союз со Швецией, к которому 21 апреля (3 мая) примкнула Англия. 16 (28) мая Россия подписала Бухарестский мир с Османской империей, завершивший русско-турецкую войну 1806–1812, что позволило Александру I использовать Дунайскую армию для защиты западных рубежей.
К началу войны армия Наполеона (Великая армия) насчитывала 678 тыс. человек (480 тыс. пехотинцев, 100 тыс. кавалеристов и 30 тыс. артиллеристов) и включала императорскую гвардию, двенадцать корпусов (одиннадцать полинациональных и один чисто австрийский), кавалерию Мюрата и артиллерию (1372 орудия). К июню 1812 она была сосредоточена на границе великого герцогства Варшавского; ее основная часть находилась у Ковно.
ссия имела 480 тыс. человек и 1600 орудий, однако эти силы были рассеяны на огромной территории; на западе она располагала ок. 220 тыс., которые составляли три армии: Первую (120 тыс.) под командованием М.Б.Барклая-де-Толли, дислоцированную на линии Россиены-Лида, Вторую (50 тыс.) под командованием П.И.Багратиона, расположенную в междуречье Немана и Западного Буга, и Третью, резервную (46 тыс.) под командованием А.П.Тормасова, расквартированную на Волыни. Кроме того, из Румынии шла Дунайская армия (50 тыс.) под началом П.В.Чичагова, а из Финляндии – корпус Ф.Ф.Штейнгеля (15 тыс.).
I период: 12 (24) июня – 22 июля (3 августа).
10 (22) июня 1812 Франция объявила войну России. 12–14 (24–26) июня основные силы Великой армии перешли Неман у Ковно; 10-й корпус Макдональда переправился у Тильзита, 4-й корпус Евгения Богарне – у Прены, войска вестфальского короля Жерома – у Гродно. Наполеон планировал вклиниться между Первой и Второй армиями и поодиночке разгромить их в генеральных сражениях как можно ближе к границе. План русского командования, разработанный генералом К.Фулем, предполагал отступление Первой армии к укрепленному лагерю у Дриссы на Западной Двине, где ей предстояло дать генеральное сражение французам. Согласно этому плану, Барклай-де-Толли стал отходить к Дриссе, преследуемый кавалерией Мюрата. Багратиону было приказано идти на соединение с ним через Минск, но 1-му французскому корпусу (Даву) удалось в самом конце июня перерезать ему путь и вынудить отступить к Несвижу.иду численного превосходства противника и невыгодной позиции у Дриссы, Барклай-де-Толли, поручив прикрывать дорогу на Петербург корпусу П.Х.Витгенштейна (24 тыс.), отошел к Витебску. 30 июня (12 июля) французы взяли Борисов, 8 (20) июля – Могилев. Попытка Багратиона прорваться к Витебску через Могилев была сорвана Даву под Салтановкой 11 (23) июля. Узнав об этом, Барклай-де-Толли отступил к Смоленску; героизм корпуса А.И.Остермана-Толстого, в течение трех дней – 13–15 (25–27) июля – сдерживавшего натиск французского авангарда под Островной, позволил Первой армии оторваться от преследования противника. 22 июля (3 августа) она соединилась в Смоленске с армией Багратиона, осуществившей широкий обходной маневр с юга через долину р.Сож.
II период: 22 июля (3 августа) – 3 (15) сентября.
Встретившись в Смоленске, Первая и Вторая армии предприняли наступление на северо-запад в направлении Рудни.
полеон, переправившись через Днепр, попытался отрезать их от Смоленска, но упорное сопротивление дивизии Д.П.Неверовского 1 (13) августа под Красным задержало французов и позволило Барклаю-де-Толли и Багратиону вернуться к городу. 5 (17) августа французы начали штурм Смоленска; русские отошли под прикрытием героически оборонявшегося арьергарда Д.С.Дохтурова. 3-й французский корпус (Ней) настиг 7 (19) августа корпус Н.А.Тучкова у Валутиной горы, но не смог разгромить его. Продолжение отступления вызвало в армии и при дворе сильное недовольство против Барклая-де-Толли, осуществлявшего общее руководство военными действиями; большинство генералов во главе с Багратионом настаивало на генеральном сражении, тогда как Барклай-де-Толли считал необходимым за
Наполеон I
Наполео́н I Бонапа́рт (итал. Napoleone Buonaparte, фр. Napoléon Bonaparte, МФА (фр.): [na.po.leɔ̃ bɔ.nɑ.paʁt]; 15 августа 1769, Аяччо,Корсика — 5 мая 1821, Лонгвуд, остров Святой Елены) — император Франции в 1804—1815 годах, великий французский полководец и государственный деятель, заложивший основы современного французского государства.
Отечественная война 1812 года
Отечественная война 1812 года — нападение наполеоновской Франции на Россию. Война закончилась почти полным уничтожением наполеоновской армии, освобождением территории России и переносом военных действий на земли Варшавского герцогства (Польша) и Германии в 1813 году (см. Война Шестой коалиции). В России войну также называли «нашествием двунадесяти (12) языков». Наполеон первоначально определял войну как Вторую польскую. Во Франции войну называют «Русская кампания 1812 года».
Предыстория конфликта
Отказ Наполеону в женитьбе на русской княжне
Новые «союзники» Наполеона
Галльский шпионаж
Организация снабжения французских войск
Усилия русской дипломатии
Причины войны
|
war1812.my1.ru
почему Наполеон напал на Россию
После изучения некоторых школьных учебников у читателя может возникнуть впечатление, что в 1812 году Наполеон напал на Россию исключительно потому, что мечтал завоевать весь мир. Такое намерение он и вправду высказывал. Но император французов был дальновидным политиком, в своих действиях он опирался на вполне материальные основания.
И они у него были. В ситуации, сложившейся в отношениях двух великих государств к началу 1812 года в некоторой степени были виновны и Россия, и Франция.
Тронные планы и Великая Польша
Наполеон к этому времени уже имел опыт столкновения с русскими войсками и заключил с Россией Тильзитский мир. Эти два фактора и обуславливают французские причины для начала Отечественной войны 1812 года.
- Хотя к моменту прихода к власти Наполеон заявлял что Россия – его единственный друг на континенте, так было лишь при Павле 1. После его смерти Россия постоянно выступала участником либо «идейным руководителем» антифранцузских коалиций. Наполеон наносил русским войскам чувствительные поражения (например, под Аустерлицем и под Фридландом). При том он был очень невысокого мнения о русском командовании, хотя солдат оценивал как превосходных.
- Россию император с немалым основанием полагал отсталой деспотией. Он был уверен, что угнетенные слои поддержат его в случае вторжения. В Европе у него был подобный опыт.
- Основная война Наполеона была с Англией. С этой целью он потребовал в Тильзите континентальной блокады Британских островов. Россия была вынуждена присоединиться к ней, но, не желая терять объемы торговли с Англией (весьма значительные) немедленно начала свои обязательства нарушать. Это сильно раздражало французского императора и, пожалуй, являлось основной причиной нападения Наполеона на Россию.
- Во время войн в Европе Бонапарт получил поддержку от поляков. Им он намекал на возможность восстановление Великой Польши. Но это невозможно было сделать, не отобрав у России земли, доставшиеся ей при дележах Речи Посполитой (1772-1795 гг.).
- Была и личная причина. Наполеон после Тильзита дважды пытался свататься к русским великим княжнам. Ему требовался династический брак для легализации своего статуса. Оба раза ему довольно унизительно отказали. В русском высшем обществе рассказывали про императора издевательские анекдоты… Император не был лично мстителен, но унижения своего статуса не прощал. Поскольку тут личное вполне увязывалось с политикой, война с Россией стала для него неизбежной.
Своего не отдадим
Российские власти тоже не демонстрировали намерения уладить ситуацию. Императора французов оскорбляли не в открытую, но явно сознательно. Континентальная блокада нарушалась демонстративно, но при этом российские власти не забывали напомнить Наполеону о его прегрешениях – он не вывел французские войска из Пруссии, что обещался сделать по тому же Тильзитскому договору. Делиться польскими землями (хоть бы и с самими поляками) российская власть не собиралась.
Обоснованные опасения у российского руководства вызвал факт непосредственного выхода Наполеона к Российской границе. Власть опасалась за последние территориальные приобретения (сделанные в том числе и за счет Тильзита), а также возможных волнений на национальных окраинах (позже действительно значительная часть поляков и некоторое количество украинцев поддержали Наполеона). Ради укрепления границ вдоль них начали сосредотачивать войска.
Этот факт Наполеон счел прекрасным поводом для начала боевых действий. Действительно, выдвижение войск к границам принято рассматривать как признак возможной агрессии… Вот только оценил он противника неверно, из-за чего русский поход и стал его единственной, но фатальной ошибкой.
istoriyakratko.ru
Отечественная война 1812 года. Вторжение Наполеона в Россию
В Вильне, поздно вечером 24 июня Александр узнал на балу, данном в его честь, о переходе Наполеона через русскую границу. На другой день, 25 июня, в десять часов вечера он призвал бывшего в его свите министра полиции Балашова и сказал ему: “Ты, наверно, не ожидаешь, зачем я тебя позвал: я намерен тебя послать к императору Наполеону. Я сейчас получил донесение из Петербурга, что нашему министру иностранных дел прислана нота французского посольства, в которой изъяснено, что как наш посол князь Куракин неотступно требовал два раза в один день паспортов ехать из Франции, то сие принимается за разрыв и повелевается равномерно и графу Лористону просить паспортов и ехать из России. Итак, я хотя весьма слабую, но вижу причину в первый еще раз, которую берет предлогом Наполеон для войны, но и та ничтожна, потому что Куракин сделал это сам собой, а от меня не имел повеления”. Александр прибавил: “Хотя, впрочем, между нами сказать, я и не ожидаю от сей посылки прекращения войны, но пусть же будет известно Европе и послужит новым доказательством, что начинаем ее не мы”. В два часа ночи царь вручил Балашову письмо для передачи Наполеону и велел на словах в разговоре с французским императором прибавить, что “если Наполеон намерен вступить в переговоры, то они сейчас начаться могут, с условием одним, но непреложным, т. е. чтобы армии его вышли за границу; в противном же случае государь дает ему слово, докуда хоть один вооруженный француз будет в России, не говорить и не принять ни одного слова о мире”.
Балашов выехал в ту же ночь и уже на рассвете прибыл к аванпостам французской армии в местечко Россиены. Французские гусары проводили его сначала к Мюрату, а потом к Даву, который весьма грубо, невзирая на протест, отнял у Балашова письмо Александра и послал его с ординарцем к Наполеону. На другой день Балашову было объявлено, чтобы он передвигался вместе с корпусом Даву к Вильне. Только 29 июня, Балашов попал, таким образом, в Вильну, а на другой день, 30 июня, к нему пришел камергер Наполеона граф Тюренн, и Балашов явился в императорский кабинет. “Кабинет сей был та самая комната, из которой пять дней тому назад император Александр I изволил меня отправить”.
У Балашова было два свидания с Наполеоном в этот день, 30 июня 1812 г.: одно — тотчас после императорского завтрака, второе — за обедом и после обеда. “Мне жаль, что у императора Александра дурные советники, — так начал Наполеон. — Чего ждет он от этой войны? Я уже овладел одной из его прекрасных провинций, даже еще не сделав ни одного выстрела и не зная, ни он, ни я, почему мы идем воевать”. Балашов отвечал, что Александр хочет мира, что Куракин по своей воле, никем не уполномоченный, потребовал свой паспорт и уехал и что никакого сближения у России с Англией нет. Наполеон раздраженно возражал, доказывая, что Александр оскорбил его, требуя увода его войск из Пруссии, и т. д. “В сие время; форточка у окна отворилась от ветра. Наполеон подошел к окну, потому что мы все ходили по комнате оба, и ее наскоро затворил. Но когда она опять растворилась, а он был в довольно разгоряченном виде, то, не заботясь ее более затворять, вырвал ее из своего места и бросил в окно”.
За обедом, к которому был приглашен Балашов, присутствовали, кроме императора, еще маршалы Бертье и Бессьер, и Коленкур, герцог Виченский. После обеда серьезный разговор возобновился. “Боже мой, чего же хотят люди? — воскликнул Наполеон, говоря об Александре. — После того как он был побит при Аустерлице, после того как он был побит под Фридландом, — одним словом, после двух несчастных войн, — он получает Финляндию, Молдавию, Валахию, Белосток и Тарнополь, и он еще недоволен… Я не сержусь на него за эту войну. Больше одной войной — больше одним триумфом для меня…” И опять начались возмущенные нападки на Штейна, Армфельда, Винценгероде, которыми окружил себя Александр. “Скажите императору Александру, что так как он собирает вокруг себя моих личных врагов, то это означает, что он хочет мне нанести личную обиду и что, следовательно, я должен сделать ему то же самое. Я выгоню из Германии всю его родню из Вюртемберга, Бадена, Веймара, пусть он готовит им убежище в России… Англия не даст денег России, у нее самой денег нет. Швеция и Турция при удобном случае все-таки еще нападут на Россию. Генералов хороших у России нет, кроме одного Багратиона. Беннигсен не годится: как он себя вел под Эйлау, под Фридландом! А теперь он еще постарел на пять лет, он всегда был слаб, делал ошибку за ошибкой, что же будет теперь?” И дальше снова (уже вторично) об убийстве Павла, о том, что Александр “знает преступления” Беннигсена. “Я слышу, что император Александр сам становится во главе командования армиями? Зачем это? Он, значит, приготовил для себя ответственность за поражение. Война — это мое ремесло, я к ней привык. Для него это не то же самое. Он — император по праву своего рождения; он должен царствовать и назначить генерала для командования. Если тот поведет дело хорошо — наградить, если плохо — наказать, уволить. Лучше пусть генерал будет нести ответственность перед ним, чем он сам перед народов, ибо и государи тоже несут ответственность, этого не следует забывать”. “Потом, — пишет Балашов, — походив немного, подошел он к Коленкуру и, ударив его легонько по щеке, сказал: “Ну, что же вы ничего не говорите, старый царедворец петербургского двора?.. Готовы ли лошади генерала? Дайте ему моих лошадей, ему предстоит долгий путь!”
Балашов вернулся и доложил Александру о разговоре с Наполеоном.
Итак, война была решена окончательно и бесповоротно.
Александр после некоторого колебания решил никакого торжественного манифеста о войне не опубликовывать. Был только отдан приказ по войскам 13 (25) июня 1812 г., объявляющий о вторжении Наполеона и начале войны.
В необнародованном тогда проекте манифеста о войне с Наполеоном Александр говорил о “тяжких узах”, которые “добровольно” он возложил на себя во имя сохранения мира, и прежде всего обращался к полякам, увещевая их не верить Наполеону и подумать о рабстве, которое их ждет, если они поддадутся ему: “Кто не ведает о порабощении всех стран западных, под игом французского императора страждущих? Кто не испытал, что под названием новоустановленных царств французский император ищет только новых данников и новых жертв для окровавленного алтаря своей славы?” Дальше указывалось на отказ Наполеона ратифицировать соглашение о Польше, говорилось о занятии Германии французскими войсками и постепенном приближении их к русским границам, об отнятии у герцога Ольденбургского всех его владений, что явилось, пишет Александр, личным оскорблением для царя, связанного родством с ольденбургскими герцогами. Наконец, манифест переходит и к самому главному: “Стремясь уравнять нас в разорении и обессилении с властями, ему повинующимися, он требовал, чтобы мы прекратили всякую торговлю под предлогом, якобы нейтральные суда, к портам нашим пристающие, служили средством к распространению английской промышленности и ее селений, в Восточной и Западной Индии находящихся”. Александр отвергает обвинение, будто бы он дозволял торговлю с Англией, напротив, поминает о своих “строгих мерах” против торговли с англичанами.
Но “никакой договор и никакое даже кривое истолкование обязательств наших с Францией не принуждали нас к пагубному уничтожению всякой морской торговли”. И это было бы тем более “безрассудно”, что сам французский император позволяет у себя торговать с нейтральными государствами и даже дает некоторым частные лицам разрешение торговать с Англией. Точно также неосновательны претензии Наполеона относительно русского тарифа 1810 г. “Сие наглое притязание предписывать образ внутренних учреждений державам столь само собою неприлично, что не заслуживает пространнейших доводов к опровержению”.
И, несмотря на все это, продолжает манифест, Александр все же хотел пойти на всевозможные уступки, даже на изменения в тарифе в пользу французской промышленности и торговли французскими винами, даже на всякий отказ от протеста по делу герцога Ольденбургского. Только оставалось требование очищения вновь занятой (Восточной) Пруссии и Померании от французских войск и желание оставить за собой право “нейтральной торговли, для самого существования империи нашей необходимой… Непостижимо казалось непричастному злоумышленности духу нашему, чтобы французский император, в слезах и стенаниях столь многих народов обвиняемый, решился еще раз поправить всякое уважение к суду божию, к мнению Европы и целого мира, к собственным выгодам своей империи и в плату за неслыханную умеренность напасть на государство, ничем его не оскорбившее. Мы еще не переставали надеяться, что рука его упадет при таковых страшных помышлениях, когда он ворвался в пределы империи нашей с военной силой”.
Таков был этот неопубликованный проект манифеста. Но редактированием заниматься было некогда. Разведка доносила, что Наполеон от Немана двинулся прямой дорогой на Вильну и что впереди идет Мюрат с кавалерией. Решено было немедленно уходить из Вилъны в “укрепленный лагерь” в Дриссе, устроенный по мысли состоявшего в свите царя генерала Фуля.
По совету Фуля, Александр, не спросив ни Барклая, ни Багратиона, приказал устроить “укрепленный лагерь” в местечке Дриссе на Двине. По мысли Фуля, этот лагерь, где предполагалось сосредоточить до 120 тысяч человек, мог по своему срединному положению между двумя столбовыми дорогами воспрепятствовать Наполеону одинаково как идти на Петербург, так и на Москву. И когда Наполеон внезапно перешел через Неман, русской армии было велено отступать на Свенцяны, а оттуда в Дриссу.
“Дрисский лагерь мог придумать или сумасшедший, или изменник”, — категорически заявили в глаза Александру некоторые генералы посмелее, когда армия с царем и Барклаем во главе оказалась в Дриссе. “Русской армии грозит окружение и позорная капитуляция, Дрисский лагерь со своими мнимыми “укреплениями” не продержится и нескольких дней”, — утверждали со всех сторон в окружении Александра.
Находившийся в небольших чинах при армии Барклая Клаузевиц, осмотревший и изучивший этот лагерь как раз перед вступлением туда 1-й русской армии, делает следующий вывод: “Если бы русские сами добровольно не покинули этой позиции, то они оказались бы атакованными с тыла, и, безразлично, было бы их 90 или 120 тысяч человек, они были бы загнаны в полукруг окопов и принуждены к капитуляции”.
Нелепый план Фуля, плохое подражание Бунцловскому лагерю Фридриха II, был, конечно, оставлен уже спустя несколько дней после вторжения Наполеона, но существенный вред эта фантазия бездарного стратега успела все-таки принести. Согласно идее таких “укрепленных лагерей”, обороняющийся должен действовать непременно при помощи двух разъединенных армий: одна защищает лагерь и задерживает осаждающего неприятеля, а другая, маневрируя в открытом поле, тревожит осаждающих атаками и т. д. Русская армия и без того уже самой природой литовско-белорусского Полесья была разделена на две части, к тому же совершенно неизвестно было, куда и какими дорогами двинется Наполеон. А пока носились с планом дрисской защиты, эти разделенные две русские армии и подавно не делали и не могли делать никаких усилий для своего соединения. На несколько дней засела 1-я русская армия в этом лагере на левом берегу Двины, напротив местечка Дриссы, в сотне километров от Динабурга (Двинска) вверх по течению Двины.
Царь, по свидетельству очевидцев, прибыл в Вильну с твердым убеждением в пригодности плана Фуля. Однако все были против плана Фуля. Но никто ничего толкового не предлагал, кроме Барклая де Толли, которого слушали мало. Он советовал отступать, не идти на верный проигрыш генеральной битвы у границы. Александр и его свита явно преуменьшали численность французской армии, накапливавшейся у Вислы и Немана. Они знали манеру Наполеона запугивать врагов своей непреодолимостью, и некоторые этим объясняют недоверие Александра к слухам об огромных размерах великой армии. Но, помимо этого, приближенные Александра не могли не принять во внимание и громадных сил, которые Наполеон должен был оставить в Испании, по-прежнему неукротимо пятый год против него борющейся. Знали и о гарнизонах, которые Наполеон вынужден был разбросать по необъятной империи, тянущейся от Антверпена и Амстердама до Балканского хребта, от Гамбурга, Бремена и Любека до Неаполя, от Калабрии, Апулии и Данцига до Мадрида. Однако с первых дней войны эти утешительные иллюзии должны были исчезнуть, и надежды стали сменяться растерянностью.
Как мы увидим дальше, едва войдя в Дрисский лагерь, руская армия стала готовиться к немедленному уходу из этой западни, а царь перестал не только разговаривать с Фулем, с которым раньше не разлучался, но даже смотреть на Фуля.
В момент вторжения Наполеона русские войска были разбросаны на пространстве в 800 верст. Некоторые уверяют, что Барклай де Толли сначала думал о сражении, по тут же пришлось от этой мысли отказаться: численность наполеоновских войск, вступивших в Россию, оказалась гораздо большей, чем предполагали в русском штабе и при дворе.
У Багратиона было в конце нюня 1812 г. шесть дивизии, а Наполеон направил против него почти вдвое — 11 дивизии. У Барклая было 12 дивизий, а Наполеон двинул против него около 17.
Первоначальный план, по свидетельству генерала графа Толя, заключался в том, чтобы действовать наступательно, и только “непомерное превосходство его (Наполеона. — Е. Т.) сил, сосредоточившихся на Висле между Кенигсбергом и Варшавой, и некоторые политические обстоятельства” побудили переменить план, “положено было вести войну оборонительную”, потому что из 360 — 400 тысяч (считая уже с донским войском и гвардией), которые были в тот момент в России, непосредственно Наполеону противопоставить можно было всего лишь, уже считая с армией Тормасова, 220 тысяч человек. Да и то эта цифра была лишь на бумаге.
Решено было отступать. “Правда, что с таким предположением должно было пожертвовать некоторыми нашими провинциями, но из двух неизбежных зол надлежало избрать легчайшее, потерять на время часть, нежели навсегда целое”. Последние слова графа Толя показывают, в какой тревоге находились двор и генералитет, выжидая в Вильне окончательного решения Наполеона.
Эта первая потеря русской государственной территории привела в смятение ближайшее окружение Александра.
“Как? В пять дней от начала войны потерять Вильну, предаться бегству, оставить столько городов и земель в добычу неприятелю и, при всем том, хвастать началом кампании! Да чего же недостает еще неприятелю? Разве только того, чтобы без всякой препоны приблизиться к обеим столицам нашим? Боже милосердный! Горючие слезы смывают слова мои!”
Так писал государственный секретарь Шишков в первые дни войны. Так ощущали приближенные царя потерю Вильны. Уже поэтому можно было предвидеть, как будет дальше восприниматься потеря других русских земель.
Наполеон полагал, переходя Неман, что русская действующая непосредственно против него армия равна приблизительно 200 тысячам человек. Он ошибался. На самом деле, если исключить южную армию (генерала Тормасова), которому противостоял австрийский корпус Шварценберга, вот какими силами располагало русское командование в день вторжения Наполеона: в армии Барклая (1-й армии) было 118 тысяч человек; в армии Багратиона (2-й армии) — 35 тысяч человек, в общем — 153 тысячи. При отступлении к Дриссе, к Бобруйску, к Могилеву, к Смоленску в эти армии вливались гарнизоны и пополнения, и это первоначальное число возросло бы до 181 800 человек, если бы не пришлось выделить для охраны петербургских путей армию (генерала Витгенштейна) в 25 тысяч человек и если бы не потери в боях (7 тысяч человек). За вычетом этих двух цифр из 181 800 получается 149 800 человек, которые должны были бы оказаться в Смоленске 3 августа, когда, наконец, Барклай и Багратион соединились. Но на самом деле оказалось в Смоленске всего-навсего. 113 тысяч человек, т. е. на 36 800 человек меньше, чем можно было бы ожидать. Болезни, смертность от болезней, отставание съели эту огромную массу. Размеры этой убыли смущают генерал-квартирмейстера Толя, и он в своих воспоминаниях склонен даже поэтому несколько усомниться в точности первоначальной цифры; по его мнению, в момент вторжения Наполеона обе русские армии вместе (Багратиона и Барклая) были равны не 153 тысячам человек, но тысяч на 15 меньше. Во всяком случае огромная убыль больными и отсталыми в русской армии не подлежит никакому сомнению. Дезертирство литовских уроженцев из русской армии в этот период войны было, и по русским и по французским свидетельствам, значительным.
Так или иначе, в Смоленске оказалось всего 113 тысяч человек для защиты не Смоленска, а России.
Как обстояло дело с артиллерией?
Оборудование русской армии артиллерией было сравнительно удовлетворительно.
Реорганизация артиллерии, проводившаяся Аракчеевым (с 1806 г.), привела к тому, что уже в 1808 г. русская армия имела в своем составе 130 рот с 1550 орудиями, а к началу войны с Наполеоном в 1812 г. — 133 роты с 1600 орудиями. Тогда же, во время войн с Наполеоном, с 1805 по 1812 г. были введены некоторые технические усовершенствования в оборудовании лафетов, передков и ящиков, продержавшиеся, замечу к слову, в России почти без дальнейших изменений до 1845 г., хотя в Европе артиллерийское дело очень быстро развивалось в это время . Можно сказать, что за всю первую половину XIX в. никогда русская артиллерия не была до такой степени близка к французской по своей боеспособности, как именно в 1812, 1813, 1814 гг. Это соотношение с тех пор уже не переставало изменяться в невыгодную для России сторону, пока дело не дошло до севастопольского разгрома.
В общем русские войска к моменту перехода Наполеона через Неман были, относительно говоря, лучше снабжены артиллерией, чем великая армия: у русских приходилось на каждую тысячу солдат приблизительно семь орудий, а Наполеон имел на каждую тысячу солдат не более четырех орудий. Конечно, абсолютное число орудии при этом расчете у него все-таки было больше, чем у русских, но это происходило оттого, что его армия в начале войны была гораздо больше русской. А когда численность обеих армий уравновесилась (в дни Бородина), то на стороне русской артиллерии обозначился даже некоторый перевес. Что касается организации управления артиллерией, создания специальных артиллерийских бригад в каждой дивизии и т. д., то все это было заимствовано в 1806 — 1812 гг. от наполеновской армии (Наполеон завершил свои главные преобразования в области артиллерии в 1805 г.).
Каждая русская пехотная дивизия состояла из 18 батальонов и имела в общем 10 500 человек. Каждый пехотный полк состоял из двух батальонов линейных и одного запасного, обучавшегося в тылу. Кавалерийский полк состоял из шести эскадронов и одного запасного. Кавалерия была равна 48 тысячам человек. Артиллерия делилась на роты, и каждая из них была равна 250 человекам. Всего в России весной 1812 г. было 133 артиллерийских роты. По подсчетам графа Толя, общее количество войск, которыми располагала Россия в начале кампании 1812 г., считая уже и Кавказскую линию, и Грузию, и Крым с Херсонской губернией, было равно 283 тысячам пехоты, 14 тысячам кавалерии, 25 тысячам артиллерии, и сверх того, 30 тысячам донских казаков и гвардии, охранявшей Петербург. У Наполеона, не считая войск, стоявших гарнизонами во всех странах его громадной империи, и кроме нескольких сот тысяч, воевавших в Испании, было к началу кампании под руками 360 тысяч пехоты, 70 тысяч кавалерии и 35 тысяч артиллерии. Сюда не входят вспомогательные части “союзных” с Наполеоном Австрии и Пруссии.
О численности армии, непосредственно действовавших против наступающего Наполеона, сказано выше.
Слабой стороной русской армии была невежественность части офицерского и даже генеральского состава, хотя, конечно, не следует забывать и группы передового офицерства, из которой вышли и некоторые будущие декабристы. В 1810 г. Россия отказалась от старой, фридриховской военной системы и ввела французскую систему, но последствия этой перемены едва ли могли за два года сказаться решающим образом. Другой слабой стороной была варварски жестокая, истинно палочная и шпицрутенная дисциплина, основанная на принципе: двух забей, третьего выучи. Аракчеевский принцип, всецело поддерживаемый царем, принцип плацпарадов и превращения полка в какой-то кордебалет, с вытягиванием носков и т. п., уже вытеснял (но еще не вполне успел вытеснить к 1812 г.) суворовскую традицию — подготовки солдата к войне, а не к “высочайшим” смотрам. Третьей слабой стороной было неистовое хищничество: не только воровство разных “комиссионеров” и прочих интендантских чинов, но казнокрадство не всех, конечно, но многих полковых, ротных, батальонных и всяких прочих командиров, наживавшихся на солдатском довольствии, кравших солдатский паек. Тяжка, вообще говоря, была участь солдата, так тяжка, что бывали случаи самоубийств солдат именно по окончании войн, так как на войне легче приходилось иной раз, чем во время мира; увечья и смерть в бою казались краше, чем выбивание челюстей и смерть при проведении сквозь строй в мирное время. На войне зверство начальников не проявлялось так, как во время мира.
Конечно, нельзя рисовать все исключительно черной краской: офицеры не все были ворами и зверями, и среди них были такие, которые хорошо относились к солдатам, были и генералы, обожаемые солдатами, вроде Багратиона, Кульнева, Коновницына, Раевского, Неверовского. И еще два обстоятельства не следует упускать из вида: еще Герцен настойчиво утверждал, что офицерство и генералитет при Александре были в среднем все-таки более гуманны к солдату, чем в николаевские времена, после декабрьского восстания, а помимо всего в грозную годину, о которой тут идет речь, даже палач Аракчеев временно присмирел.
Барклай вышел из Вильны 26 июня и пошел по направлению к Дрисскому укрепленному лагерю. Но уже когда он выходил из Вильны, и он сам, и Александр, и все окружающие царя были убеждены, что этот Дрисский лагерь — вздорная выдумка бездарного и нагло самоуверенного Фуля.
8 июля Александр прибыл в Дриссу и принялся объезжать лагерь во всех направлениях. Александр был от природы органически лишен понимания войны и военного дела. У Романовых, начиная с Павла, это было прочной родовой чертой, передававшейся по наследству. Быть может, именно оттого-то они все (и больше всех Александр I, Николай I, Константин и Михаил Павловичи) так страстно и были привязаны к фронтовой шагистике, к парадам, что стратегия настоящей войны была им чужда и непонятна.
В грозных условиях, в которых царь оказался, он очень присмирел. Это уже не был тот самоуверенный и легкомысленный офицер, который вопреки воле Кутузова повел на убой и на позор русскую армию под Аустерлицем. Тут, разъезжая вокруг Дриссы в критические летние дни 1812 г., царь, как говорят нам очевидцы, молчал и больше вслушивался в речи Мишо, Барклая, Паулуччи и вглядывался в их лица. И речи и лица этих людей говорили одно и то же: Дрисский лагерь — бессмысленная выдумка тупого немца, и нужно бежать из этой ловушки без оглядки, не теряя времени.
Сам Александр, для которого Фуль до сих пор был многочтимым авторитетом в вопросах стратегии и тактики, защищать своего профессора дальше не умел и не хотел. Нужно было думать прежде всего о личном спасении.
Барклай со стотысячной армией вступил в Дриссу 10 июля, а уже 16 июля со всеми войсками, бывшими в Дриссе, со всем обозом, со всеми запасами и с самим царем покинул Дрисский лагерь и пошел по направлению к Витебску. Первой большой остановкой на этом пути был Полоцк. И в Полоцке решилась благополучно головоломная задача, которая еще от Вильны, а особенно от Дриссы, стояла неотступно перед русским штабом: как отделаться от царя? Как поделикатнее и наиболее верноподданно убрать Александра Павловича подальше от армии?
Уж довольно было того, что успел напутать и напортить царь в эти первые дни войны.
Только после перехода Наполеона через Неман решено было соединить 1-ю армию (Барклая) со 2-й (Багратиона). Александр, как всегда, обнаруживал абсолютную неспособность к военному делу. Он не доверял Барклаю, но не доверял и Багратиону и не понимал, что до соединения армий Багратион стремится только как можно искуснее и с наименьшими потерями от наседающих французов спасти маленькую армию, которую ему дали. Он корил Багратиона за то, что тот “не успел” предупредить маршала Даву и не занял “вовремя” Минска. “Вот Багратион, кажется, не Барклай, но что сделал!” — сказал царь по этому поводу с упреком, сидя сам еще в нелепом Дрисском лагере и не понимая, что Багратион хотел уйти от Даву (и блестяще выполнил это), а вовсе не подвергаться верной гибели в Минске.
Царя нужно было обезвредить и притом по возможности безотлагательно.
Еще перед выходом из Дриссы находившийся при царе государственный секретарь Шишков оказал русской армии эту очень важную услугу. Шишков видел, что пребывание Александра в армии просто гибельно для России. Но как убрать царя, человека очень обидчивого и злопамятного? А ведь тут даже и не нужно было быть очень обидчивым, чтобы обидеться… “Зная образ мыслей его, что присутствие свое в войсках он почитает необходимо нужным и не быть при них вменяет себе в бесславие, мог ли я на мои слова и представления столько понадеяться, что они преодолеют в кем собственное его предубеждение и силу славолюбия?” Шишков со многими заговаривал об этом щекотливом деле, и все с ним соглашались, но никто не решался предложить царю покинуть армию. “Некоторые даже утверждали, что если кто сделает ему такое предложение, то он сочтет его преступником и предателем”. В полное отчаяние привели Шишкова слова в проекте приказа царя по армии: “Я всегда буду с вами и никогда от вас не отлучусь”. Шишков тогда решился. Он прямо посоветовал царю исключить эти слова, а затем ему удалось привлечь к исполнению своего намерения Балашова и Аракчеева.
Убеждая Александра всевозможными доводами в необходимости уехать из армии, Аракчеев, Балашов и Шишков в том коллективном письме, которое они решились подать императору, не могли, разумеется, привести самого существенного аргумента, т. е. что Александр страшно мешает своим присутствием, вмешиваясь в военные дела, смущая и раздражая генералов, разъезжая со свитой болтунов, нашептывателей и тунеядцев вокруг Дриссы. Авторы письма так боялись грозного нашествия, что уже махнули рукой на не совсем придворный свой образ действий: просить царя убраться подальше и не путаться под ногами Барклая и Багратиона в этот страшный миг русской истории. Но все-таки облечь эту невежливость необходимо было в сколько-нибудь приемлемую форму.
“Если государю императору угодно будет ныне же, не ожидая решительной битвы, препоручить войска в полное распоряжение главнокомандующего и самому отбыть от оных…” — робко настаивали три сановника.
И Александр покинул армию.
Барклай остался единоличным распорядителем судеб 1-й армии. Он приказал отступать на Витебск. Начальником его штаба был назначен А. П. Ермолов, генерал-квартирмейстером — полковник Толь.
Много было споров вокруг вопроса о “плане Барклая”. Есть (очень, правда, немногие) показания, говорящие как будто о том, что Барклай де Толли с самого начала войны — и даже задолго до войны — полагал наиболее правильной тактикой в борьбе с Наполеоном и использовать огромные малолюдные, трудно проходимые пространства России, заманить его армиию как можно дальше и здесь спокойно ждать ее неизбежной гибели.
Гораздо больше есть положительных свидетельств, в том числе исходящих от самого Барклая, что он отходил только вследствие полной невозможности задержать наседающую на него великую армию и что при малейших шансах на успешное сопротивление он с готовностью принял бы генеральный бой. Но и все эти якобы непререкаемые свидетельства тоже не решают вопроса. Ведь при том страшном давлении, которое испытывал военный министр и командующий 1-й армией, Барклай, от 24 июня, когда Наполеон вторгся в Россию, до 29 августа, когда в Цареве-Займище Барклай окончательно узнал о назначении на его место Кутузова, — он и не мог высказаться иначе, чем он высказывался. Он должен был подчеркивать, что отступает лишь по случайным причинам, а на самом деле будто бы рвется в бой и только ищет позицию получше. Он должен был бы так говорить все равно, даже если бы на самом деле принципиально не хотел никаких боев, а всецело проводил тактику отхода и заманивания врага в глубь страны. В его штабе начальником был Ермолов, друг и тайный корреспондент Багратиона. А что Багратион направо и налево честит Барклая и немцев-изменников, — об этом Барклаю было очень хорошо известно. Что его подозревает в измене и московский генерал-губернатор Ростопчин, что это повторяют хором приведенные в полную панику помещики, трепещущие, как бы Наполеон не отменил крепостное право на занимаемой им территории, — и это Барклай знал.
Таким образом, эти громогласные (и ни к чему реальному не ведущие) высказывания о желании дать бой были лишь слабыми попытками самозащиты, и ничего на них обосновывать нельзя.
Военные критики не склонны считать Барклая очень крупным полководцем и в уровень с Кутузовым и Багратионом его не ставят.
Вот мнение очевидца, участника войны 1812 г., оберквартирмейсгера 6-го корпуса Липранди, автора замечательной критики военной литературы о 1812 г., с анализом которого очень считались всегда специалисты: “Я смею заключать, что, как до Смоленска, так и до самой Москвы, у нас не было определенного плана действия. Все происходило по обстоятельствам. Когда неприятель был далеко, показывали решительность к генеральной битве и, по всем соображениям и расчетам, думали наверное иметь поверхность (одержать верх. — Е. Т.), но едва неприятель сближался, как все изменялось, и опять отступали, основываясь также на верных расчетах. Вся огромная переписка Барклая и самого Кутузова доказывает ясно, что они не знали сами, что будут и что должны делать”.
При этом следует, однако, учитывать и определенную целеустремленность в действиях Барклая. Все-таки Липранди забывает, что отступление от Дриссы было маршем-маневром, знаменовавшим переход к новому оперативному плану: к соединению обеих русских армий. Великая заслуга Барклая не в том, что он перед войной и в начале войны говорил о заманивании неприятеля в глубь страны. Многие говорили об этом задолго до начала войны: и шведский наследный принц Бернадотт, и даже бездарный Фуль, и другие. Еще Наполеон сказал, что выигрывает битвы не тот, кто предложил план, а тот, кто взял на себя ответственность за его выполнение и выполнил его. Даже если признать, что до Витебска у Барклая были колебания, то от Витебска Барклай шел намеченным путем с большой моральной отвагой, не обращая внимания ни на какие препятствия и противоборствующие течения. Позднейшая военная критика подвергла осуждению некоторые действия Барклая во время отступления, усмотрела непоследовательность в его (не осуществившемся) намерении дать битву при Цареве-Займище и т. д., но, например, самую позицию, намеченную Барклаем при Цареве-Займище, нашла все-таки более выгодной сравнительно с бородинской позицией.
У Барклая оказалось достаточно силы воли и твердости духа, чтобы при невозможном моральном положении, когда его собственный штаб во главе с Ермоловым тайно агитировал против него в его же армии и когда командующий другой армией, авторитетнейший из всех русских военачальников, Багратион, обвинял его довольно открыто в измене, — все-таки систематически делать то, что ему повелевала совесть для спасения войска. Агитация против Барклая шла сверху. От своих генералов и полковников солдаты научились говорить вместо “Барклай де Толли” — “Болтай да и только”; от начальства они узнали, что Ермолов будто бы просил царя “произвести его, Ермолова, в немцы”, потому-де, что немцы получают награды; сверху вниз шли слухи, что состоящий при Барклае Вольцоген — наполеновский шпион. Все это еще до Смоленска делало положение крайне трудным. Доверие к главнокомандующему явно было подорвано, и каждый новый этап отступления усиливал зловещую молву о Барклае.
Трудно ему было отбиваться от нападений Багратиона еще и потому, что за ним не было ни геройского поприща, ни блестящей репутации в армии, не лежало на нем и отблеска сияния суворовской славы, не было железного характера, словом, не было всего того, что в избытке было у Багратиона. Трудолюбивый военный организатор, по происхождению шотландец, которого ошибочно часто называют немцем, понравившийся Александру исполнительностью и ставший военным министром, осторожный стратег, инстинктивно нащупавший верную тактику, Барклай нашел в себе гражданское мужество идти против течения и до последней возможности стоять на своем.
Граф Толь, генерал-квартирмейстер 1-й армии (Барклая), в своих замечательных воспоминаниях, обработанных и изданных генералом Бернгарди, утверждает, что в начале войны в Вильне решительно никто в русском штабе и понятия не имел о той роли, какую сыграют в этой войне колоссальные пространства России. Это выявилось само собой уже в процессе войны. Отступление же диктовалось с самого начала нежеланием Барклая рисковать русской армией. Барклай страшился уничтожения армии в первые же дни войны. Свидетельство графа Толя, генерал-квартирмейстера в штабе Барклая, уже само по себе имело бы для нас решающее значение, если бы
Источники:
См. также:
www.world-history.ru
В 1812 году проиграл не только Наполеон, но и Россия
В 1812 году проиграл не только Наполеон, но и Россия
На фоне пышных торжеств, посвящённых юбилею войны 1812 года, мало кто из современных историков и политиков попытался трезво оценить её смысл и её уроки. Нет, никто не собирается оспаривать ни освободительный характер этой войны со стороны России, ни великий подвиг нашего народа в кровавых сражениях под Смоленском, Бородино, Малоярославцем, у реки Березина.
Однако что же собственно привело к этой войне, что толкнуло Наполеона начать вторжение в Россию, что мы получили по её итогам?
К великому сожалению, такого анализа со стороны большинства российских исследователей мы сегодня не видим — одни лишь восторги насчёт великих побед русского оружия. Между тем, внимательное изучение указанных проблем поневоле приводит вовсе не к парадным мыслям и выводам…
Один из тех, кто обратил на это внимание, стал известный публицист Сергей Черняховский, который на сайте КМ РУ опубликовал статью о том, во что российской внешней политике обошлась война с Францией.
Прежде всего Черняховский указал на саму странность войны 1812-го года. Как пишет публицист, её часто сравнивают с грозными событиями Смуты начала 17-го столетия, с Северной войной Петра Великого и с лихолетьем Великой Отечественной войны. Однако во времена Смуты серьёзно решалась судьба независимости нашей державы, во время Петра мы дрались за жизненно важный выход в Европу, ну а в годы Великой Отечественной войны очень остро стоял вопрос даже не столько о будущем России, сколько о физическом выживании нашего народа, коего гитлеровцы планировали полностью уничтожить.
Ничего подобного в 1812 году нам явно не грозило! Мало того, Российская империя в это время находилась на пике своего могущества и никто ей точно не угрожал. Война же с Наполеоном стала прежде всего результатом авантюрной политики наших царей…
Началось всё во времена Екатерины Великой, которая недальновидно ввязалась в противостояние с Великой Французской революцией. Исходя из чистой классовой солидарности со свергнутой монархией Бурбонов, русские цари (Екатерина, Павел Первый, Александр Первый) вместе с императорами Пруссии, Австрии и правительством Британии на протяжении многих лет пытались покончить с французскими революционерами. Во Франции менялись политические режимы — якобинцы, жирондисты, Директория, консульство и империя бывшего революционного генерала Наполеона Бонапарта — а внешняя ситуация практически не менялась: европейские монархи с тупым упрямством пытались вернуть Францию в практически феодальное прошлое. И хотя французские революционные армии громили одну армию интервентов за другой, императоры Европы не унимались.
По мнению некоторых специалистов, за этим упрямством стояли меркантильные интересы Британии, которая чужими руками пыталась покончить со своим старым соперником Францией. Беспокойство англичан только усилилось, когда взошла «звезда» Наполеона, сделавшей Францию сильнейшей державой Европы. Как ни прискорбно об этом говорить, но Россия, увы, в этих грандиозных манёврах стала лишь одним из инструментов в руках британцев.
Следствием столь близорукой политики и стало наполеоновское вторжение 1812 года. По словам Сергея Черняховского:
«…он (Наполеон) войну начинал ради того, чтобы добиться от Александра Первого исполнения его обязательств по Тильзитскому мирному договору 1807 года. В первую очередь, связанных с выполнением континентальной блокады Британии. Которые тот, подписав договор, не хотел исполнять… Что касается Тильзитского договора, то он ведь тоже не с неба упал и не был неким изыском дипломатов. Он оформил завершение войны между Францией и Россией, которая велась в Пруссии в 1806-07 гг., то есть совсем не на территории России. Войны, которую Россия проиграла. Вообще-то это вполне резонный вопрос с точки зрения Отечественной истории: что собственно русская армия делала на территории Пруссии в 1806—1807 гг.? И зачем она туда пришла? А пришла она туда затем, чтобы помочь Прусскому королю в его борьбе с Францией, на которую он, кстати, первым напал, а заодно затем, чтобы взять реванш за поражение в предыдущей войне 1805 года, которую Россия вела также против Франции, но уже в союзе с Австрией.
Причём, вступив в эту войну, Россия нарушила ещё один мирный договор с Францией, заключенный четырьмя годами ранее, сразу, как только к власти там пришел Первый Консул Французской Республики гражданин Бонапарт, всегда считавший, что Франция и Россия должны быть стратегическими союзниками, а не противниками. А вот русский царь так явно не считал…
Так что война 1812 года была не некой абстрактной войной, вызванной тем, что захватчик Наполеон вторгся, стремясь к мировому господству, в Россию. По сути, это была четвёртая война между Францией и Россией за каких-то полтора десятилетия. И надо понимать, что три предыдущие начинала именно Россия, раз за разом нападая на Францию и действуя при этом далеко за пределами своих собственных территорий».
На фигуре императора Александра Первого стоит остановиться особо. На престол он взошёл в результате убийства его отца, императора Павла. Сегодня достоверно установлено, что за этим убийством стояли британские дипломаты. Павел однажды понял, что войны с французами русским абсолютно не нужны и поэтому попытался наладить контакты с Наполеоном. По некоторым данным, Павел даже обещал французам предоставить «коридор» через российскую территорию — для прохода наполеоновских войск в Центральную Азию, с целью нанесения удара по главной британской колонии Индии. Вот этого британцы ждать не стали. Они подкупили некоторых российских высших сановников, которые, собственно, и задушили Павла в его же спальне…
Взошедший на престол Александр прекрасно отдавал себя отчёт, кому он обязан своим возвышением и потому стал послушной марионеткой в руках британских дипломатов. Как уже говорилось, в 1805—1807 годы по приказу молодого императора русские войска раз за разом посылались на бессмысленные войны с Наполеоном — то в Австрию, то в Пруссию. И только тогда, когда французы уже непосредственно подошли к российским границам, Александр был вынужден подписать с ними мирный договор в городе Тильзит.
Это был нормальный договор, который никоим образом не нарушал ни суверенитета, ни границ Российской империи. От России требовалось лишь одного — прекратить торговлю с Британией. Конечно, это дело отчасти било по нашим экономическим интересам. Но взамен Франция предоставляла в наше распоряжение практически весь европейский рынок…
Впрочем, британские «кураторы» Александра в конце концов сорвали «Тильзитский мир» — торговля с Англией в обход подписанных договорённостей продолжалась, усилиями британской разведки Россия с каждым годом занимала всё более и более враждебную позицию по отношению к Франции, которая в том числе выражалась в том, что Петербург материально поддерживал любые политические европейские интриги, направленные против Наполеона. И нервы императора Франции однажды не выдержали…
Вторгаясь в Россию летом 1812 года, Наполеон не ставил себе целью уничтожения нашей страны. Он лишь хотел путём военной победы добиться от Александра выполнения, наконец, тильзитских договорённостей. Однако с продвижением вглубь России война приобрела уже другой, более зловещий для французов характер.
Примечательно, что с началом боевых действий Александр трусливо бежал из русской армии, фактически бросив её на произвол судьбы. «Кашу» пришлось расхлёбывать нашим солдатам, офицерам и генералам, которые, не вникая в тонкости большой политики, грудью встали на пути иноземных солдат. Всё это время Александр испуганно прятался в Петербурге, готовясь в любую минуту при приближении врага удрать прочь из российской столицы.
Слава Богу, что в тот трагический момент правительство возглавляли умные и решительные царские сановники, которые полностью взяли управление страной в свои руки. А во главе армии оказался фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов, который просто измотал французские войска своими манёврами и фактически блокировал Наполеона в сожжённой Москве. Спустя полгода после начала войны французская армия вторжения фактически перестала существовать.
И менее всего здесь заслуг императора Александра, осмелившегося громко «подать» свой голос лишь после начала отступления Наполеона из Москвы…
Настоящие национальные интересы России в этой войне заканчивались на нашей западной границе. У Александра была блестящая возможность с изгнанием французов закончить войну, причём, на самых выгодных для страны условиях. И Наполеон, по свидетельству очевидцев, был готов принять все возможные мирные предложения нашего царя. Говорят, что Кутузов, который помимо военных талантов ещё и обладал большим дипломатическим опытом, буквально умолял Александра не вести русские войска за границу. «Государь, поверьте, Европа нам никогда благодарной не будет», — писал он в своём послании императору. Как пишет по этому поводу Сергей Черняховский:
«Кутузов хотел изгнания Наполеона – но не хотел его разгрома… Да, он хотел ухода Наполеона, но ценой минимальных потерь для русских и французских солдат. И он, судя по всему, был категорически против того, чтобы русская армия шла в Европу, вмешивалась в её политическую борьбу и тем более помогала всем тем, кого модно было определить словом «бурбоны». И он привёл армию к границам России, но отказался вести её дальше. Кутузов умер и дальше армию повели уже другие генералы» .
Увы, и на сей раз британская привязанность царя сыграла свою роковую роль — наши армии ещё два года проливали свою кровь по всей Европе. Но уже не за своё Отечество, а фактически за за реставрацию французских королей и за интересы туманного Альбиона.
Поэтому итог войны был весьма характерен. Да, с одной стороны, Россия приобрела огромный международный авторитет и немалые территориальные приобретения в виде Польши. Однако присоединение польских земель обернулось для нас большой головной болью — вплоть до 1917 года Польша была постоянным источником разного рода смут и революционных выступлений. Что же касается нашего «международного авторитета», то он сильно напугал всю Европу, которая никак не хотела признавать лидирующие позиции «варварской Московии».
Поэтому Сергей Черняховский сто раз прав, когда заметил, что «для России эта война закончилась ни в 1812, ни в 1814 году. Она закончилась в Крыму спустя сорок лет после падения Наполеона. Закончилась тем, что Россия очень дорого заплатила за свою помощь в победе Англии, Австрии, Пруссии, Бурбонам и католическому престолу. Заплатила не только тем, что проиграла войну тени побеждённого в 1812 году гиганта – его абсолютно бездарному племяннику, но и своим почти полувековым отставанием в развитии»…
Какой же из всего этого напрашивается вывод?
Россия должна прежде всего исходить не из «интересов прогрессивного человечества», не бороться за «мир во всём мире» против «злодея и узурпатора Бонапартия» или какого-либо ещё представителя «международного терроризма». Нет, Россия всегда должна отстаивать только свои национальные интересы, пускай эти интересы и кажутся кому-то незначительными, эгоистичными и даже корыстными. «Хорошо всё, что помогает моей Родине!» — вот чем должны руководствоваться наши политики и дипломаты.
В противном случае нам вновь и вновь придётся пожинать горькие плоды дипломатических поражений. Не менее плачевные, чем безрадостные исторические итоги наших войн с Наполеоном.
Вадим Андрюхин, главный редактор
www.posprikaz.ru
Аудиторские, юридические, консультационные услуги, оценка — АКГ ИНАУДИТ
Чтобы ответить на этот вопрос необходимо предварительно ответить на несколько других может более простых, но не менее интересных.
Например: — «А что делал генерал-фельдмаршал А.В. Суворов в 1799 году в Северной Италии и в Швейцарских Альпах в 1799 году?
— А сколько было антифранцузских коалиций, и в каких из них принимала участие Россия?
И здесь нельзя не согласиться с требованиями историков о том, что какие-либо исторические факты и события необходимо рассматривать не в отдельности, а только в совокупности всего исторического процесса (периода). Только так можно понять истинное положение вещей, определить цели и задачи, которые двигали теми или иными историческими личностями, увидеть реальные результаты их деятельности.
Вот и мы рассмотрим события войны 1812 года не как отдельный исторический факт, а как звено в цепи событий произошедших за весь исторический период, начиная с 1789 года – начала Великой Французской революции и заканчивая разгромом Наполеона в 1815 году в битве при Ватерлоо.
Вспомним историю событий.
12 июля 1789 года произошла Великая Французская революция, и Франция из монархии стала республикой свободных и равных граждан. Девиз революции – «Свобода, равенство, братство» (до отмены крепостничества (читай рабства) в России оставалось 72 года). Учредительное собрание Франции отменило все привилегии и объявило равенство всех перед законом и приняло «Декларацию прав человека и гражданина». В 1793 году Людовик XVI и его жена Мария Антуанетта были казнены «за измену родине и узурпацию власти».
Естественно само существование Французской революционной государственности несло старым закостеневшим монархиям Европы смертельную угрозу. А судьба короля и королевы Франции привели все династии в полный ужас. По этой, причине Австро-Венгерская и Российская империи; Английское, Прусское и Итальянское королевства, Немецкие и прочие княжества для восстановления во Франции монархической династии Бурбонов объявили Революции войну на уничтожение и начали создавать антифранцузские коалиции.
Всего за 25 лет было создано 7 (семь) коалиций и во всех принимала участие Российская Империя.
- 1-я антифранцузская коалиция была создана в 1791 году в составе Англии, Пруссии, Австрии, Испании, Голландии, Неаполя и Таскании. И только в 1795 году к ним присоединилась Российская Империя, несмотря на то, что Екатерина II была одним из главных инициаторов создания коалиции.
Однако в реальности Россия устранилась от участия в боевых действиях против Франции. Здесь следует отметить, что в 1791 году – 22 летний Наполеон в чине лейтенанта служил на острове Корсика. И при всем своем желании не мог быть причиной создания антифранцузской или как их ещё называют отдельные историки – антинаполеоновской коалиции.
- 2-я антифранцузская коалиция (1798-1802) объединила Англию, Россию, Турцию, Австрию и Неаполитанское королевство — войска которой и были разбиты Наполеоном при Маренго (1800) и Гогенлиндене. После этих сражений австрийская армия в Италии вынуждена была капитулировать и покинуть Италию.
Именно в рамках 2-ой коалиции и были совершенны два знаменитых похода А.В.Суворова – Итальянский и Швейцарский, когда победами русской армии воспользовались Англия и Австрия, но это уже другая история.
Швейцарский поход генерал-фельдмаршала Суворова А.В. закончился 11 (22) октября 1799 года, когда Павел I расторг союз с Австрией, приказав Суворову возвратиться с армией в Россию. Про себя мы отметим, что Суворов А.В. в Итальянском и Швейцарском походе ни разу не провел очного сражения с молодым генералом Бонапартом, который в это время находился с войсками в Египте.
А Наполеон, вернувшись из Египта 9 ноября 1799 года, совершил государственный переворот (18 брюмера), в результате которого стал первым консулом, и только с этого момента фактически сосредоточил в своих руках всю полноту власти.
- 3-я антифранцузская коалиция 1805 года вновь объединила Россию, Англию и Австрию. В ноябре 1805 года в «Битве трех императоров» под Аустерлицем объединенные русско-австрийские войска были наголову разбиты французами. Данное сражение было подробно освещено Л.Н. Толстым в романе «Война и Мир».
- 4-я антифранцузская коалиция (1806-1807) создана в составе Англии, России, Пруссии, Саксонии и Швеции. Сражение между французской армией под командованием Наполеона и русской армией под командованием генерала Беннигсена (14 июня 1807 года) под Фридландом (ныне город Правдинск в Калининградской области) завершилось поражением русской армии и подписанием Тильзитского мира.
Одним из основных пунктов которого было то, что Россия признала все завоевания Наполеона. Наполеон был награжден орденом Андрея Первозванного — высшей наградой Российской империи.
- 5-я антифранцузская коалиция (1809) объединила Австрию, Россию, Англию и Испанию. Наполеоновской армией было проведено 5 успешных сражений с австрийскими войсками, и в октябре 1809 года заключен Шенбруннский мир. Российская империя формально участвовала в коалиции, направив двадцатитысячный корпус, который в серьезных боевых действиях участия не принимал.
Весь период с 1810 по 1811 год Российская дипломатия по требованию императора Александра I из-за его маниакальной идеи свержения Наполеона, искала союзников для создания 6 коалиции (хотя по логике развития событий именно в интересах России было очень важно, чтобы в Европе всегда присутствовал серьезный противник Англии). Российская империя активно продолжала готовиться к очередной войне с Наполеоном.
В 1811 году на западной границе России было размещено три армии готовых вновь выступить, в поход против Наполеона.
- 1-я армия под командованием Барклай-де-Толли, который одновременно занимал пост военного министра, находилась на границе в Литве.
- 2-я западная армия под командованием П.И. Багратиона располагалась под Гродно.
- 3-я армия под командованием А.П. Тормасова располагалась ещё южнее на Волыни (северо-запад нынешней Украины).
Всего к 1812 году число пехотных дивизий было доведено до 30 численностью 360 тыс. человек, кавалерийских до 11 численностью – 87 тысяч человек и в артиллерии было 52, 5 тыс. человек при 1576 орудиях. Таким образом, в 1812 году в составе русской армии стоящей на границе и готовой принять участие в военных действиях и в случае приказа двинуться в поход на Запад, было около 500 тыс. человек. И все было готово для создания очередной антифранцузской коалиции, правда, желающих в ней участвовать было очень мало.
- 6-я антифранцузская коалиция (1812-1814) была создана в составе России, Англии и Швеции.
В отличие от других коалиций русская армия в военной компании 1812 года была вынуждена сражаться в одиночку, так как союзники Англия и Швеция числились таковыми только на бумаге.
Результаты компании 1812 года мы пересказывать не будем – они всем известны. Но необходимо отметить, что ни одна из стран Европы несмотря на то, что их территории постоянно утюжили различные армии и на них все время происходили сражения, не объявляли эти войны «Отечественными». Войну 1812 года впервые назвал «Отечественной» Николай 1 в 1837 году при подготовке к празднованию 25-летия изгнания Наполеона из России. И именно он обошёл молчанием агрессивную сущность участия Российской империи во всех антифранцузских коалициях, что и стало в дальнейшем определенной традицией в подаче исторических событий войны 1812 года.
- И наконец, 7-я антифранцузская коалиция («100 дней Наполеона») – в 1815 году. В коалицию вошли Россия, Швеция, Англия, Австрия, Пруссия, Испания и Португалия – которая закончилась битвой при Ватерлоо и окончательным поражением императора Наполеона.
Ознакомившись с изложенными фактами внимательные читатели, как нам кажется, могут самостоятельно ответить на вопрос, вынесенный в заголовок статьи, «Зачем в 1812 году Наполеон напал на Россию?»
При подготовке статьи использовались материалы историка Понасенкова Е.Н.
www.inaudit.spb.ru