Ахилл (Ахиллес) — величайший греческий герой в троянской войне
Want create site? Find Free WordPress Themes and plugins.
Ахилл (Ахиллес), греч. — сын фтийского царя Пелея и морской богини Фетиды, величайший ахейский герой в троянской войне.
Никто из ста тысяч ахейцев, пришедших под высокие стены Трои, не мог сравняться с ним силой, отвагой, ловкостью, быстротой, а также прямотой характера и мужественной красотой. У Ахилла в избытке было все, что украшает мужчину, лишь в одном судьба отказала ему — в счастье.
Ахилл родился от брака, который был навязан его матери. Первоначально за ней ухаживал сам Зевс, но затем он узнал от титана Прометея, что, согласно пророчеству, сын Фетиды превзойдет своего отца — и тогда, оберегая свои интересы, Зевс выдал ее за смертного, за Пелея. Когда у нее родился сын, она окунула его в воды Стикса, подземной реки в царстве мертвых, и все его тело (за исключением пятки, за которую она держала сына) покрылось невидимым панцирем. Но, очевидно, это уже легенды более позднего происхождения, так как Гомер ничего об этом не знал. Он рассказывал лишь, что Фетида натирала Ахилла амброзией и закаляла его над огнем, чтобы он стал неуязвимым и бессмертным. Но однажды ее застал за этим занятием Пелей. Увидев сына в огне, он испугался, решил, что Фетида хочет убить Ахилла, и бросился на нее с мечом. Бедной богине было не до объяснений, она еле-еле успела скрыться в морских глубинах и больше уже к Пелею не возвращалась. Брошенному сыну Пелей подыскал воспитателя. Сначала им был мудрый старец Феникс, затем кентавр Хирон, который кормил его медвежьими мозгами и жареными львами. Такой режим питания и воспитания явно шел Ахиллу на пользу: десятилетним мальчиком он убил голыми руками дикого кабана и догнал на бегу оленя. Вскоре он научился всему, что полагалось герою того времени: вести себя как мужчина, владеть оружием, лечить раны, играть на лире и петь.
«Ахиллес между дочерями Ликомеда», Герард де Лересс (много картин разных художников с Ахилом-Ахиллесом собрано на этой странице).
Фетиде было возвещено, что ее сын будет поставлен перед выбором: жить долго, но без славы или прожить короткий, но славный век. Хотя она и желала ему славы, но как мать, естественно, отдавала предпочтение долгой жизни. Узнав, что ахейские цари готовятся к войне с Троей, она укрыла Ахилла на острове Скирос у царя Ликомеда, где ему пришлось жить в женской одежде среди царских дочерей. Но Агамемнон с помощью прорицателя Калханта выяснил его местопребывание и послал за ним Одиссея и Диомеда. Переодевшись купцами, оба царя проникли во дворец и разложили перед царскими дочерями свой товар. Среди дорогих тканей, драгоценностей и прочих изделий, к которым женщины испокон веков проявляют интерес, словно случайно оказался меч. И когда по условному знаку спутники Одиссея и Диомеда издали воинственный клич и зазвенело оружие, все девушки в страхе разбежались — и лишь одна рука потянулась к мечу. Так Ахилл выдал себя и без долгих уговоров пообещал присоединиться к ахейскому войску. Его не удержала на Скиросе ни дочь Ликомеда Деидамия, ждавшая от него сына, ни перспектива долгого и счастливого правления у себя на родине. Вместо Фтии он избрал славу.
В гавань Авлиды, где сосредоточивалось ахейское войско, Ахилл привел пять тысяч мужей, ядро отряда составляли храбрые мирмидоняне. Его отец Пелей по причине преклонных лет не мог участвовать в походе, поэтому он уступил ему свои доспехи, огромное копье из твердого ясеня и боевую колесницу, запряженную бессмертными конями. Это были свадебные дары, полученные Пелеем от богов, когда он женился на Фетиде, и Ахилл сумел ими воспользоваться. Девять лет сражался он под Троей, взял двадцать три города в ее окрестностях, наводил на троянцев ужас одним своим появлением. Все ахейцы, от вождей до последнего рядового воина, видели в нем самого отважного, искусного и удачливого воина — все, кроме главнокомандующего, Агамемнона.
Агамемнон завидовал Ахиллу. Он был могучим царем и хорошим воином, но смириться с тем, что его подчиненный превосходит его заслугами и популярностью, — для этого Агамемнону недоставало благородства. Долго скрывал он свою неприязнь, но однажды не удержался. И это привело к распре, которая едва не погубила все ахейское войско.
Это произошло на десятый год войны, когда в ахейском лагере воцарилось глубокое недовольство и разочарование. Воины мечтали о возвращении домой, а полководцы теряли надежду приобрести славу и добычу взятием Трои. Ахилл отправился со своими мирмидонянами в соседнее царство, чтобы снабдить армию провиантом и поднять ее дух с помощью богатой добычи. В числе приведенных пленных оказалась дочь Хриса, жреца Аполлона, которая при дележе добычи досталась Агамемнону. Ахилл ничего не имел против, так как она его не интересовала; он полюбил прекрасную Брисеиду, плененную во время одной из предыдущих экспедиций. Однако вскоре в лагере ахейцев появился и Хрис; он пожелал воинам скорой победы и попросил Агамемнона вернуть ему дочь за богатый выкуп. Ахейцев это предложение устраивало, зато Агамемнон был против: ему, мол, девушка нравится и он ее ни за что не отдаст, а Хрис, мол, пусть идет, откуда пришел. Тогда жрец обратился к своему богу Аполлону с мольбой отомстить за него. Аполлон внял его мольбе, спустился с Олимпа и начал стрелами из своего серебряного лука рассевать по греческому лагерю моровую язву. Солдаты гибли, но Агамемнон не пытался умилостивить разгневанного бога — и тогда Ахилл решил вмешаться. Он созвал собрание воинов, чтобы вместе решить, что делать. Это еще раз задело самолюбие Агамемнона, и он решил отомстить. Когда прорицатель Калхант возвестил войску, что для примирения с Аполлоном нужно вернуть Хрису его дочь (но теперь уже без всякого выкупа, да еще принести извинения), Агамемнон оборвал его и злобно набросился на Ахилла, заступившегося за прорицателя. После неслыханных оскорблений, позорящих Ахилла перед всем войском, Агамемнон заявил, что в интересах армии отказывается от Хрисеиды, но зато возьмет себе другую у кого-нибудь из полководцев — и выбрал Брисеиду, возлюбленную Ахилла.
Кадр из фильма «Троя» 2004 года. В роли Ахиллеса — актер Брэд Питт.
Как дисциплинированный солдат Ахилл подчинился решению командующего, но и сделал из этого свои выводы. Он поклялся, что не будет участвовать в сражениях, пока Агамемнон не попросит у него прощения и не восстановит его попранную честь. Затем он удалился на морской берег, вызвал из глубоких вод свою мать и попросил ее замолвить за него словечко перед Зевсом: пусть вседержитель поможет троянцам потеснить ахейское войско, чтобы Агамемнон понял, что без Ахилла ему не обойтись, и пришел к нему с извинениями и просьбой о помощи.
Фетида передала Зевсу просьбу сына, и тот не отказал ей. Он запретил остальным богам вмешиваться в войну, а сам побудил предводителя троянцев Гектора воспользоваться отсутствием Ахилла и оттеснить ахейцев к самому морю. В то же время он наслал на Агамемнона обманчивый сон, соблазнивший его перейти в наступление, несмотря на выход Ахилла из игры. Ахейцы мужественно сражались, но были вынуждены отступить. Троянцы же вечером после битвы даже не вернулись под защиту городских стен, а расположились на ночлег прямо перед ахейским лагерем, чтобы с приходом дня одним мощным ударом уничтожить его. Видя, что дело плохо, Агамемнон послал сообщить Ахиллу, что берет свои слова обратно, возвращает ему возлюбленную и в придачу к ней еще семь дев с богатыми дарами — только бы Ахилл сменил гнев на милость и снова взялся за оружие. На этот раз Ахилл зашел слишком далеко в своем гневе: он отверг предложение Агамемнона и заявил, что не вступит в бой, пока Гектор не нападет непосредственно на его лагерь; однако до этого дело не дойдет, так как он, Ахилл, вскоре возвратится со своим войском в родную Фтию.
Катастрофа казалась неотвратимой: в утренней атаке троянцы прорвались сквозь ряды ахейцев, проломили стену, защищавшую лагерь, и Гектор уже собрался поджигать корабли, чтобы лишить греков возможности бегства. В эту минуту к Ахиллу пришел его лучший друг Патрокл и попросил разрешения надеть доспехи Ахилла и помочь друзьям-ахейцам, попавшим в беду. Патрокл рассчитывал, что троянцы примут его за Ахилла ив страхе перед ним отступят. Сначала Ахилл колебался, но, увидев, что Гектор уже поджигает один из греческих кораблей, немедля выполнил просьбу Патрокла; кроме доспехов он дал ему и все свое войско. Патрокл ринулся в бой, и его хитрость удалась: думая, что перед ними Ахилл, троянцы опешили. Патрокл погасил пожар, оттеснил троянцев к городским стенам, но затем был опознан, так как не решился взять с собой тяжелое копье Ахилла. Тогда троянцы отважились вступить с ним в бой: копейщик Эвфорб с помощью Аполлона смертельно ранил Патрокла, а затем Гектор пронзил его копьем.
«Ахиллес у стен Трои», Жан Огюст Доминик Энгр, 1801
Весть о гибели друга поразила Ахилла и ввергла его в скорбь. Забыв о своих обидах, он хотел броситься в бой, чтобы отомстить за Патрокла, но его доспехи уже достались Гектору. По просьбе Фетиды сам оружейник богов Гефест за одну ночь изготовил ему новые. Над трупом Патрокла Ахилл поклялся отомстить Гектору. Он примирился с Агамемноном, который перед всем войском признал свою вину и вернул ему Брисеиду, и в первом же сражении после гибели Патрокла убил Гектора.
Это был беспощадный бой: Ахилл искал Гектора в рядах троянцев и трижды вступал с ним в бой, но всякий раз Гектора спасал Аполлон, верный защитник Трои. Придя в ярость, Ахилл обратил в бегство все троянское войско, убил множество троянцев и их союзников, а остальные укрылись за стенами города. Когда за последним из беглецов закрылись огромные Скейские ворота, перед ними остался один лишь Гектор. Чтобы спасти честь войска и свою собственную, он вызвал Ахилла на поединок. Бросая вызов, он предложил, чтобы победитель отдал тело побежденного его друзьям, чтобы те достойно похоронили его. Но Ахилл принял только вызов, не соглашаясь ни на какие условия, и бросился на противника, как лев на беззащитную жертву. Несмотря на все свое мужество, Гектор устрашился и бросился в бегство. Трижды обежал он высокие стены Трои, спасая свою жизнь, но наконец остановился и по наущению Афины, желавшей гибели троянцам, скрестил оружие с Ахиллом. В поединке не на жизнь, а на смерть, который поверг в изумление даже богов, Гектор пал, пронзенный копьем Ахилла.
Ахилл с телом Гектора
Торжествующий Ахилл привязал тело Гектора к своей боевой колеснице и трижды объехал стены Трои, а затем приволок его в свой лагерь, чтобы отдать на растерзание ахейским псам. Однако боги не дали осквернить тело павшего героя, и сам Зевс велел Фетиде образумить Ахилла. Когда под покровом ночи дряхлый Приам пробрался в лагерь Ахилла, чтобы выкупить тело сына, Ахилл, тронутый скорбью старика, добровольно вернул ему труп Гектора. Он даже приостановил военные действия на двенадцать дней, чтобы троянцы смогли торжественно похоронить своего вождя. Таким образом, Ахилл победил не только своего противника, но и собственные страсти, доказав этим, что он подлинный герой, более того — что он человек.
«Приам, испрашивающий у Ахиллеса тело Гектора», Александр Иванов, 1821
Ахиллу не было суждено стать свидетелем падения Трои: вскоре его самого ждала смерть. Он еще успел победить царицу амазонок Пенфесилею, приведшую свое женское войско на помощь Трое, а затем победил в поединке нового предводителя троянского войска — царя Мемнона из далекой Эфиопии. Но когда после этой своей победы он решил ворваться в город через Скейские ворота, на его пути встал бог Аполлон. Ахилл велел ему уйти с дороги, угрожая пронзить его своим копьем. Аполлон подчинился, но только для того, чтобы немедленно отомстить за это оскорбление. Поднявшись на городскую стену, он приказал Парису послать стрелу в Ахилла. Парис охотно подчинился, а стрела, полет которой направлял Аполлон, попала в пяту Ахилла, не защищенную доспехами.
От падения Ахилла задрожала земля и треснула городская стена. Однако он тут же поднялся и выдернул роковую стрелу из пяты. При этом крючки наконечника вырвали большой кусок мяса, порвали жилы, и из раны рекой хлынула кровь. Видя, что с потоком крови сила и жизнь покидают его, он страшным голосом проклял Аполлона и Трою и испустил дух.
«Хирон, Фетида и погибший Ахилл», Помпео Батони, 1770 год
Вокруг тела Ахилла закипела жестокая сеча. Наконец ахейцы вырвали его тело из рук троянцев, принесли в свой лагерь и с почестями предали огню на высоком погребальном костре, который поджег сам бог Гефест. Затем прах Ахилла смешали с прахом Патрокла и над их общей могилой насыпали высокий курган из глины, чтобы он веками возвещал славу обоих героев.
По мнению многих исследователей древних легенд, Ахилл — самый великолепный образ из всех, созданных греческой литературой. И поскольку эти творения Гомера являются вершинами греческой литературы, которые до сего дня не были превзойдены в эпической поэзии любого другого народа, Ахилла можно смело отнести к одному из великолепнейших образов во всей мировой литературе. Поэтому понятно, что ни одно из живописных или скульптурных изображений Ахилла не выдерживает сравнения с литературным образом.
По-видимому, античные художники отдавали себе отчет в этой ограниченности своих возможностей: они изображали Ахилла с какой-то робостью, а скульпторы и вовсе обходили его стороной. Зато в вазописи сохранилось около четырехсот изображений Ахилла. Наиболее известен «Ахилл» на аттической амфоре сер. 5 в. до н. э. (Рим, Ватиканские музеи), «Ахилл играет с Аяксом в кости» (всего 84 экземпляра, в том числе ваза Эксекия, ок. 530 — тоже в Ватиканских музеях), «Ахилл перевязывает раненого Патрокла» (аттическая чаша ок. 490 до н. э., единственный экземпляр — в Государственных музеях в Берлине). Часто изображались также поединки Ахилла с Гектором, Мемноном, Пенфесилеей и др. сюжеты. В Национальном музее в Неаполе хранятся помпейские фрески «Кентавр Хирон учит Ахилла играть на лире», «Одиссей опознает Ахилла среди дочерей Ликомеда» и др.
Из крупных художников нового времени одним из первых рискнул изобразить Ахилла П. П. Рубенс («Ахилл убивает Гектора», ок. 1610). Назовем также Д. Тенирса Младшего («Ахилл и дочери Ликомеда»), Ф. Жерара («Фетида приносит Ахиллу доспехи») и Э. Делакруа («Воспитание Ахилла», Национальная галерея в Праге).
Из драматургов нового времени к образу Ахилла первым обратился Корнель («Ахилл», 1673), в 20 в. — С. Выспяньский («Ахиллеида», 1903), Ахилл Сюарес («Ахилл-мститель», 1922), М. Маткович («Наследие Ахилла»). Гендель вывел на сцену Ахилла в опере «Деидамия» (1741), Керубини — в балете «Ахилл на Скиросе» (1804). Лишь два поэта попытались создать «недостающее звено» между «Илиадой» и «Одиссеей»: Стаций (1 в. н. э.) и Гёте брались за эпическую поэму «Ахиллеида», но ни тот ни другой не довели дело до конца.
Did you find apk for android? You can find new Free Android Games and apps.
Был ли Ахилл чернокожим? — Афинские Новости
Немногое провоцирует столь горячие споры, как цвет кожи древних греков. В прошлом году в одной из статей «Форбс» ученый-антиковед Сара Бонд из Университета Айовы вызвала бурю негодования, заявив, что многие кажущиеся нам белыми греческие статуи в древности имели некий цвет. Позиция однозначная и бесспорно верная, но в интернете на Бонд обрушился шквал возмущения за смелое предположение о том, что причина, по которой некоторые предпочитают считать греческие статуи мраморно-белыми, может иметь какое-то отношение к их политическим взглядам. В этом году гнев навлек на себя новый телесериал БиБиСи «Падение Трои» (2018-), в котором роли Ахилла, Патрокла, Зевса, Энея и других играют чернокожие актеры (будто привлечение англоязычных североевропейских актеров менее анахронично).
Ахилл-копьеносец. Рисунок на краснофигурной вазе. Середина 5 века до н.э
В западном обществе глубоко укоренилось представление о греках как эталонных носителях белого цвета кожи. Как демонстрирует в своей книге «Не все мертвые белые мужчины» (2018) Донна Цукерберг, данную идею с упоением продвигают представители ультраправых кругов, которые считают себя преемниками (воображаемой) европейской воинской мужественности. Расизм носит эмоциональный, а не рациональный характер; мне не хотелось бы удостаивать онлайн армии анонимных троллей подробным ответом на их утверждения. В этой статье моя цель состоит скорее в том, чтобы разобрать, каким именно образом сами греки рассматривали различия в цвете кожи. Различия показательны и недвусмысленно акцентируют внимание на странности современной одержимости западного человека классификацией по данному признаку.
Гомеровские «Илиада» («поэма об Илионе или Трое») и «Одиссея» («поэма об Одиссее») — наиболее ранние сохранившиеся литературные тексты, написанные на греческом языке. По большому счету, в вопросе авторства того или иного образца греческой литературы мы обладаем более-менее уверенным пониманием, но «Гомер» остается загадкой столь же неразрешимой, как и для большинства самих древних греков: до сих пор не было достигнуто согласия относительно того, являются ли приписываемые ему работы произведениями одного или нескольких различных авторов.
Поэмы основаны на древних рассказах, передававшихся из уст в уста, но решающим в установлении их нынешней формы стал период с 8 по 7 века до нашей эры. Осада Трои — центральное событие того мифического цикла, к которому принадлежат поэмы Гомера — может быть, а может и не быть основано на реальном событии, имевшем место в начале бронзового века, в 13 или 12 веке до нашей эры. Исторически говоря, поэмы представляют собой объединение различных временных пластов: некоторые элементы взяты из мира, актуального для 8 века до н. э., некоторые являются подлинными воспоминаниями эпохи бронзового века, а некоторые (как, например, выражение Ахилла «неувядаемая слава») уходят корнями в действительно древние индоевропейские поэтические произведения. Но, как признали сами греки, существует также колоссальное количество домыслов и фантазий: никто, например, никогда не верил, что лошади Ахилла действительно умели говорить.
Ахилл не был историческим персонажем — он даже отдаленно не напоминал какого-либо из реальных деятелей, но дело не в этом. И у нас, и у греков Ахилл является мифической фигурой и поэтическим творением. Так что вопрос не в том, как он выглядел, а в том, как его изображает Гомер. Здесь мы можем зацепиться всего за один момент: в «Илиаде» цвет волос Ахилла описан словом «xantos», что в переводе означает «белокурый» и провоцирует мощный всплеск в воображении современного человека. Но перевод может быть неточен, поскольку греческая лексика для обозначения цветов не имеет непосредственных аналогов в современном английском языке. «Xantos» с тем же успехом может использоваться в значении «коричневый», «кирпичный», «желтый» или «золотой».
За этим казалось бы простым вопросом — перевод одного слова с греческого на английский — кроется масштабная полемика, как философская, так и физиологическая, которая более века волновала ученые умы: по-разному ли различные культуры воспринимают и обозначают цвета?
С точки зрения современного человека древнегреческая цветовая лексика действительна выглядит весьма странно. Слово «argos», например, используется для описания предметов, которые мы бы назвали белыми, но также имеет значение молнии и стремительно движущихся собак. Похоже, речь идет не просто о цвете, но и о некоем мелькании. «Khlōros» (по аналогии с хлорофиллом) обозначает зеленую растительность, песок на берегу, слезы и кровь, а также вызванную испугом бледность. Один ученый назвал это «плодовитостью влажного и растущего»: речь, конечно же, идет об оттенках зеленого, но цвет описывает лишь один из аспектов слова и легко поддается переопределению.
Как ни странно, некоторые древнегреческие термины для обозначения цвета указывают также на интенсивное движение. Тот же ученый указывает, что слово «xanthos» этимологически связано с другим словом, «xouthos», обозначающим быстрое движение. Таким образом, помимо указания диапазона цвета волос, а именно от «каштанового до белокурого», прилагательное «xanthos» также отражает прославленную стремительность и эмоциональную неустойчивость Ахилла.
Сражение Ахилла и Гектора
Возьмем еще один пример, который удивит тех, в чьем воображении гомеровские греки имеют мраморно-белый оттенок кожи. В «Одиссее» говорится, что Афина волшебным образом улучшает внешность Одиссея: «снова смуглым (melagkhroiēs) лицо его стало… иссиня-черной (kuaneai) густой бородой подбородок покрылся». В двух других случаях, когда она делает его красивее, говорится следующее: «Афина украсила его голову прядями волос, подобных цвету гиацинта». Здесь перевод «kuaneos» в значении «синий» может показаться неуместным, поскольку большинство переводчиков считают, что слово это означает «темный». Но учитывая типичный для гиацинтов цвет, быть может волосы все же были именно иссиня-черными? Кто знает; но это снова указывает на чуждость природы используемой в произведениях Гомера цветовой гаммы. В довершение ко всему, чуть ранее в поэме его волосы описываются словом «xanthos», т. е. как у Ахилла; некоторые считают, что данное прилагательное имеет также значение седины (еще одно свидетельство того, что оно не всегда указывает непосредственно на «белокурость»).
А что насчет смуглой кожи? Был ли Одиссей на самом деле чернокожим? Или просто «загорелым», как в новом переводе Эмили Уилсон? Опять же, мы наблюдаем то, как разные переводы заставляют современных читателей по-разному представлять себе внешность главных героев. Но понять гомеровский текст можно лишь избавившись от современных ассоциаций. Смуглость кожи Одиссея, как и цвет волос Ахилла, не имеет ничего общего с нынешними расовыми категориями, но влечет за собой древние поэтические ассоциации. В одной из песен «Одиссеи» рассказывается о верном спутнике главного героя Эврибате, что был «смуглокож (melanokhroos), с головою кудрявой… Одиссей с ним всего наиболе был из товарищей дружен и в мыслях всех ближе сходился». Наибольшую значимость имеет последняя фраза: их помыслы схожи, и, по-видимому, потому, что оба они являются хитрецами и ловкачами. И, действительно, в древнегреческих произведениях часто прослеживается связь между темной кожей и хитростью.
«Черный» (melas) и «белый» (leukos) являются также — что немаловажно — гендерно-дифференцированными терминами: женщин, в отличие от мужчин, за «белорукость» хвалят. Подобная дифференциация проникает и в традиции греческого (да и египетского) искусства, где женщин часто изображают с более светлой, чем у мужчин, кожей. Назвать грека «белым» — значило называть его «женоподобным». И наоборот, описание Одиссея как «смуглого» вполне может иметь подтекст той суровой жизни вне родных стен, что он вел на «каменистой Итаке».
Поэтому вопрос о темном или светлом цвете кожи Ахилла и Одиссея в некоторой степени подразумевает неверное истолкование Гомера. Использованные им термины для обозначения цветов служат не для обозначения расовых категорий, а для создания словесного образа людей с использованием тонких поэтических ассоциаций, которые испаряются, если остановиться на «белокуром» вместо «каштанового» и «загорелом» вместо «чернокожего» (и наоборот). Греки не думали о мире как разделенном по расовому признаку: это странное заблуждение присуще исключительно современному западному миру, являясь плодом многих различных исторических сил, в особенности межатлантической работорговли и примитивных аспектов расовой теории 19 века. Греки наверняка замечали разницу оттенков кожи и проводили различие между собой и более темнокожими народами Африки и Индии, иногда с использованием агрессивно-пренебрежительных терминов, которые современный человек назовет расистскими; но также они знали о существовании более бледнокожих народов севера (см. «О воздухах, водах, местностях» Гиппократа). Себя греки «белыми», по большому счету, не считали.
Ксенофонт в своем «Анабасисе», повествовании об отступлении армии наемников через территорию современной центральной Турции, описывает встречу с неким любопытным народом, спросившим разрешения общаться с женщинами, что сопровождали греческую армию. Но самым странным было не это: все они, как мужчины, так и женщины, имели светлую кожу. С точки зрения Ксенофонта белая кожа, особенно в случае с мужчинами, несомненно была признаком чужеродности.
Можно добавить, что современные генетики также считают классификацию по цвету кожи бесполезной и в действительности избегают употребления (бессмысленного с биологической точки зрения) слова «раса». Существует относительно небольшая генетическая разница между человеческими популяциями на разных континентах, и уровень пигментации кожи не является показателем общего генетического родства. Таким образом, различие между «черными» африканцами и «белыми» европейскими народами не имеет отношения не только к грекам, но и к биологии в целом.
Брисеиду уводят от Ахилла. Фреска из дома Трагического поэта в Помпеях. 1 в.
Но это, конечно, не единственный возможный ракурс. Давайте зададим другой вопрос: знали ли авторы гомеровских стихов о людях, которых мы назвали бы чернокожими африканцами? Их ли они представляли у стен Трои? Давайте помнить, что в то время (т. е. около 8 века до н. э.) у «Греции» не было какой-то определенной территории: грекоязычное население основывало колонии по всему Средиземноморью, в том числе в Северной Африке и в дельте Нила. Торговля с Египтом привела к заимствованию греками того, что мы считаем однозначно греческими культурными проявлениями, такими как монументальная храмовая архитектура и статуи стоящих мужчин, называемые куросами. Описанные в «Одиссее» морские путешествия отражают присущий той эпохе дух авантюризма, а путешествия в Египет действительно упоминаются несколько раз (хотя гомеровская география не всегда точна). Будучи богатым и внушительным древним государством, Египет на протяжении веков оказывал на греков существенное творческое и реальное влияние.
В верхней (т. е. южной) части долины Нила, в современном Судане, существовала еще одна величественная цивилизация, известная как Куш, Мероитское царство или Нубия. Греки стали называть это место «Эфиопией», что могло означать «землю людей с обожженными лицами». Эфиопы упоминаются в гомеровских поэмах как набожный, справедливый и пользующийся милостью богов народ. В «Одиссее» Менелай утверждает, что ему случалось бывать у них. К сожалению, описание внешности этих людей не приводится, и, учитывая их якобы проживание на Дальнем Востоке и Дальнем Западе, недалеко от океана, они, быть может, не имели вообще никакого отношения к Африке (хотя он мог считать, что Африка находится на Западе: в произведениях Гомера чувство географии, особенно в том, что касается отдаленных земель, действительно носит весьма поверхностный характер). А вот после Гомера упоминания эфиопов однозначно говорят об их местонахождении в Африке, как правило, в области современного Судана. Живший в 6 веке философ Ксенофан, к примеру, пишет, что они «курносы и черны».
Но какое отношение это имеет к Гомеру? «Илиада» и «Одиссея» были частью мифической последовательности, включавшей «Эфиопиду» Арктина, являвшуюся по сути продолжением «Илиады», т. е. повествование начинается сразу после погребения Гектора. Троянцы, потеряв своего лучшего воина, тут же приводят подкрепления из далеких земель: сперва Пентесилея и амазонки, затем Мемнон и эфиопы. Оба являются важными героическими персонажами, оба оказываются повержены Ахиллом; Мемнону после этого даруется бессмертие. Но главный вопрос звучит следующим образом: представлял ли автор Мемнона и его людей чернокожими?
Ахилл и Аякс играют в настольную игру
История запутанная. «Эфиопида» до наших дней не сохранилась, и хотя в распоряжении современного человека имеется ее краткое описание авторства некоего более позднего писателя, о расовой принадлежности эфиопов в нем нет ни слова. Как бы там ни было, в гораздо более позднем варианте истории, рассказанном греческим поэтом Квинтом Смирнским (3 век н. э.) — которого привыкли считать традиционалистом и, вероятно, последователем Арктина, —пришедшие к стенам Трои эфиопы описываются как обладатели черной кожи. Но в более ранний период четких свидетельств этому нет. Ранней вазовой живописи доверять не стóит, поскольку в черном цвете изображались все персонажи, независимо от этнической принадлежности (так называемая техника «черной фигуры»). На одной из ваз, датируемых шестым веком до н. э., изображен хорошо вооруженный (и, следовательно, невидимый зрителю) Мемнон в компании двух оруженосцев, очевидно, африканцев. После появления в Афинах краснофигурной вазописи около 530 г. до н. э., кое-где можно встретить изображения Мемнона с таким же, что и у греков, цветом кожи. А на других вазах представлены некие мифические солдаты с (преувеличенно) африканскими чертами, но Мемнон ли это со своими воинами — неизвестно. Вряд ли это мог бы кто-то другой; но даже если это не они, доказательство того, что греки представляли африканцев в сценах мифических боев, налицо.
В литературных источниках 5 века начинают появляться все более подробные описания. Некоторые изображают Мемнона персом — что, вероятно, отражает влияние греко-персидских войн в период с 490 по 472 гг. до н. э. Встречается также и Мемнон-африканец: в одном из фрагментов пьесы Эсхила «Мемнон» говорится, что он происходит из земель Эфиопии, откуда несет свои воды великий Нил. Данная формулировка предполагает, что оратор намеренно отрицает альтернативную историю (вероятнее всего, персидского) происхождения Мемнона.
Обучение Ахилла, Помпео Батони, 1770 год
Резюмируя: нам неизвестно, писали ли Гомер и Арктин об африканских воинах в Трое, в отличие от греческих авторов более поздних периодов. Моя догадка заключается в том, что эфиопы Арктина были чернокожими африканцами (хотя сам Мемнон, возможно, таковым не был): естественно, столь быстрая смена гомеровской неопределенности касаемо местоположения Эфиопии уверенностью о ее нахождении в Африке имела некие причины, одну из которых могла как раз-таки предоставить серьезная эпическая поэма.
Можно предположить, однако, что присутствие — по крайней мере, в сознании некоторых древних греков — чернокожих африканцев на поле боя в Трое снижало вероятность наличия таковых среди самих греков. Мы вообще уверены в том, как выглядели последние? В данном вопросе нужно действовать особенно осторожно, дабы избежать множества ловушек. Люди часто и с легкостью называют древних греков «европейцами», будто значение этого термина однозначно и бесспорно. Но «Европа» — концепция историческая, а не природная. Да, греческий как язык принадлежит к индоевропейской семье, связывающей ирландский язык на западе с санскритом в Индии через армянский, персидский и многие другие языки, но давайте не позволим термину «европейский» вводить нас в заблуждение: сам по себе он не означает, что все носители языков данной семьи автоматически становятся европейцами.
Поселенцы, осевшие на греческом полуострове, мигрировали с Востока. С культурной точки зрения древнегреческая культура определялась морскими путешествиями, и бóльшую часть дел ее представители вели с прибрежными народами восточного Средиземноморья. В рассматриваемую нами эпоху среди наиболее значимых были отношения с семитскими народами (финикийцы и вавилоняне) и египтянами. Древние греки практически ничего не знали о том, что нынче подразумевается под словом «Европа», а именно об удаленных от моря и несредиземноморских регионах на северо-западе. Это не имеет прямого отношения к вопросу о реальной внешности греков, но служит напоминанием о том, что термин «европейский» довольно бессодержателен в контексте древней истории и вполне может ввести человека в заблуждение.
Любая попытка ответить на вопрос о том, как выглядели древние греки, должна быть обусловлена генетическими исследованиями, а не предположениями. В прошлом году в журнале Nature была опубликована статья автор которой проанализировал ДНК 19 человек из материковой Греции и с острова Крит. Первые владельцы такой ДНК жили задолго до рассматриваемого нами периода, но результаты анализа имеют отношение и к более поздней эпохе. Оказалось, что между греками минойской цивилизации и современными существует генетическая непрерывность. Согласно статье, своим происхождением греки минойского периода обязаны — по крайней мере, на три четверти — первым фермерам Западной Анатолии и Эгейского моря эпохи нового каменного века, а в остальном — древним группам населения, связанным родственными узами с жителями Кавказа и Ирана. А ДНК представителей микенской цивилизации несет в себе генетический след народов Великой степи и Армении.
В то же время, однако, статья предупреждает о нецелесообразности восприятия греческого населения как изолированного; помимо генетической непрерывности исследование также демонстрирует неустойчивость границ греческого мира. В результате мы можем быть вполне уверены в том, что по генотипу и фенотипу древние греки были похожи на современных. Возможно, однако, что в бронзовом веке они имели более темную кожу, глаза и волосы.
Ахиллес у стен Трои, Жан Огюст Доминик Энгр, 1801
Да и ростом они были поменьше: благодаря сохранившимся скелетам можно вычислить, что средний рост составлял около 163 см для мужчин и 153 см для женщин. Кроме того, на момент написания «Илиады» и «Одиссеи» различия на уровне конкретного индивидуума были, вероятно, больше, чем на момент проведения исследования, вследствие масштабов расселения греков в Средиземноморье и Северной Африке, а также иммиграции и смешанных браков. Короче говоря, в представлении Гомера греческие воины не были похожи ни на Дэвида Гьяси (исполнителя роли Ахилла в сериале БиБиСи), ни на Брэда Питта (исполнителя роли Ахилла в голливудском фильме «Троя»).
Цветовая лексика используется как нечто естественное и очевидное, ведь мы привыкли считать цвета частью естественного порядка вещей. С физиологической точки зрения это может быть правдой. Но когда в нашем мозгу запускается процесс осмысления этих неврологических сигналов, мы неизбежно начинаем оперировать теми категориями, что узнали из окружающего нас мира. Попытки заглянуть в прошлое и увидеть мир глазами других культур являются мощными способами денатурализации унаследованных понятийных категорий и признания того, что неизменными они не являются. Ну и последнее: самих древних греков предположение о том, что в Европе и Северной Америке их считают бесспорными обладателями белой кожи, просто-напросто ошеломило бы.
Тим Уитмарш — профессор греческой культуры в Кембриджском университете; также работал в Оксфорде и Эксетер-колледже. Его последняя книга называется «Сражаясь с богами. Атеизм в древнем мире» (2015).
О том, как поделиться
В связи с массовыми нарушениями правил, все комментарии премодерируются.
греческий — Как выглядел Ахиллес?
спросил
Изменено 1 год, 11 месяцев назад
Просмотрено 14 тысяч раз
(Итак, есть споры о черном парне, играющем Ахиллеса в каком-то новом сериале. Что заставило меня задуматься…)
Как выглядел Ахиллес?
Можем ли мы сказать, как на самом деле выглядел Ахиллес? (Насколько я помню, в «Илиаде» есть описание его волос)
Какие подсказки могут дать нам его родители?
- греческий
- ахиллес
1
С предисловием я думаю, что это глупо расстраиваться из-за мифологической точности в телешоу: поскольку олимпийские боги забыли сфотографировать своих домашних животных, мы не можем знать, как выглядит Ахиллес. Древние эпосы также не дают много физических описаний. Тем не менее, литературные источники описывают Ахиллеса как светловолосого или 9-летнего.0029 рыжевато-светлые волосы
Из Илиады , 1.197:
Богиня, стоящая позади сына Пелея, поймала его за светлые волосы
Statius в его Achilleid 1.158-162 также описывает героя как:
вот! он пришел, выросший от большого количества пыли и пота, и все же, несмотря на все его оружие и торопливые труды, все еще приятный на вид; на его белоснежном лице мерцает лучезарный румянец, а локоны сияют миловиднее рыжеватого золота.
Обратите внимание, что, согласно Гигину в его Fabulae
, Ахилла звали Пирха, когда он был замаскирован под женщину, потому что греки называли рыжеволосых пиррами.Гигин добавил, что, хотя Ахиллес был замаскирован, его звали Пирра (Красный) из-за его рыжевато-желтых волос.
Брюэр, Уилмон. Метаморфозы Овидия в европейской культуре: Книги VI-X. Издательство Корнхилл, 1941 г.
2
Согласно «Илиаде» Гомера, Ахиллес — самый красивый юноша в греческом лагере. И у него блестящие (рыжеватые) светлые волосы.
Гомер, Илиада. 2.673–674
«Нирей, самый красивый мужчина, пришедший в Трою Из остальных данайцев после непорочного сына Пелея. Но он был слаб, и за ним последовало небольшое войско».
Νιρεύς, ὃς κάλλιστος ἀνὴρ ὑπὸ ῎Ιλιον ἦλθε τῶν ἄλλων Δαναῶν μετ’ ἀμύμονα Πηλεΐωνα· ἀλλ’ ἀλαπαδνὸς ἔην, παῦρος δέ οἱ εἵπετο λαός.
Многое можно сделать из истории об Одиссее и Диомеде, отправившихся на Скирос в поисках Ахиллеса. Такой умный человек, как Одиссей, несомненно, искал бы мужские черты, такие как адамово яблоко или более низкий голос, но такие характеристики должны были отсутствовать у явных женщин, которых ему нужно было проверить. Поэтому Одиссею пришлось прибегнуть к уловке, включив меч и щит в число различных товаров, которые он предлагал. То, что Ахилл был высоким и светловолосым, не позволяло отличить Ахиллеса от девушек, так что все они, должно быть, были высокими и светловолосыми. Однако только у Ахиллеса были воинственные наклонности и именно это его и выдало. Не исключено, что у него был синдром Клайнфельтера. Это соответствовало бы всем известным фактам и дало бы нам довольно хорошее представление о том, как он действительно выглядел. Это также объясняет общее отсутствие растительности на лице в графических изображениях.
Зарегистрируйтесь или войдите в систему
Зарегистрируйтесь с помощью GoogleЗарегистрироваться через Facebook
Зарегистрируйтесь, используя электронную почту и пароль
Опубликовать как гость
Электронная почта
Требуется, но не отображается
Опубликовать как гость
Электронная почта
Требуется, но не отображается
Нажимая «Опубликовать свой ответ», вы соглашаетесь с нашими условиями обслуживания, политикой конфиденциальности и политикой использования файлов cookie
.Когда Гомер представлял себе Ахиллеса, видел ли он чернокожего человека?
Немногие вопросы вызывают такие споры, как цвет кожи древних греков. В прошлом году в статье, опубликованной в Forbes , ученый-классик Сара Бонд из Университета Айовы вызвала бурю, указав, что многие из греческих статуй, которые сейчас кажутся нам белыми, в древности были окрашены в цвет. Это бесспорная позиция и доказуемо правильная, но Бонд получил шквал оскорблений в Интернете за то, что осмелился предположить, что причина, по которой некоторым нравится думать о своих греческих статуях как о мраморно-белых, может быть как-то связана с их политикой. В этом году настала очередь нового телесериала BBC 9.0027 Троя: Падение города (2018-), чтобы вызвать гнев, который выбрал чернокожих актеров на роли Ахилла, Патрокла, Зевса, Энея и других (как если бы использование англоязычных североевропейских актеров было менее анахроничным).
Идея греков как образцов белизны глубоко укоренилась в западном обществе. Как показывает Донна Цукерберг в своей книге «Не все мертвые белые люди » (2018), эта повестка дня с энтузиазмом продвигается частями альтернативных правых, которые считают себя наследниками (предполагаемой) европейской мужественности воина. Расизм эмоционален, а не рационален; Я не хочу возвеличивать онлайн-армии анонимных троллей, подробно отвечая на их утверждения. Моя цель в этом эссе, скорее, состоит в том, чтобы рассмотреть, как сами греки относились к различиям в цвете кожи. Различия поучительны и действительно ясно указывают на странность современной западной одержимости классификацией по пигментации.
«Илиада » Гомера («поэма об Илионе или Трое») и «Одиссея » («поэма об Одиссее») являются самыми ранними сохранившимися литературными текстами, написанными на греческом языке. Для большей части другой греческой литературы у нас есть более или менее надежное понимание того, кем был автор, но «Гомер» все еще остается для нас загадкой, как и для большинства древних греков: до сих пор нет согласия, являются ли его стихи произведениями.
Стихи уходят своими корнями в древние сказания, передававшиеся устно, но решающим моментом в закреплении их в нынешнем виде стал период с 8 по 7 века до н.э. Осада Трои, центральное событие мифического цикла, к которому принадлежат гомеровские поэмы, могла быть основана, а могла и не быть основана на реальном событии, имевшим место в ранний бронзовый век, в 13 или 12 веках до нашей эры. С исторической точки зрения, поэмы представляют собой смесь различных временных пластов: некоторые элементы взяты из современного мира 8 века до н. в серьезно древней индоевропейской поэтике. Есть и здоровая капля фантазии, как признавали все греки: например, никто никогда не верил, что лошади Ахиллеса действительно могли говорить.
Ахиллес не был историческим персонажем; или, скорее, фигура в поэме может быть отдаленно связана с реальной фигурой, а может и не быть, но дело не в этом. Ахиллес, каким он был у нас и каким он был у греков, — мифическая фигура и поэтическое творение. Таким образом, вопрос заключается не в том, «Как выглядел Ахиллес?», а в том, «Как его изображает Гомер?» Здесь остается только одно: в «Илиаде» сказано, что у Ахилла было xanthos волос. Это слово часто переводится как «блондин», перевод, который дает мощный импульс современному воображению. Но перевод может быть обманчивым. Как ясно показывает эссе Марии Мишель Сасси для Aeon, греческий цветовой словарь просто не соответствует непосредственно современному английскому языку.
За этим, казалось бы, простым вопросом — как перевести одно слово с греческого на английский — кроется огромный спор, как философский, так и физиологический, который будоражит ученых уже более века: различаются ли разные культуры по-разному воспринимают и артикулируют цвета? ? Это не тот вопрос, который мы можем обсуждать здесь, но важно подчеркнуть, что ранние греческие цветовые термины были в центре этих дебатов (с тех пор, как британский премьер-министр Уильям Гладстон, увлеченный классицист-любитель, взвесил свое мнение во время позднего периода). 19й век).
Ранний греческий словарь цвета был действительно очень странным для современных глаз. Например, слово argos используется для вещей, которые мы бы назвали белыми, а также для молний и быстро движущихся собак. Кажется, это относится не только к цвету, но и к своего рода скорости мигания. Khlōros (как в английском «хлорофилл») используется для зеленой растительности, но также и для песка на берегу, для слез и крови, а также для бледности кожи испуганного. Один ученый описывает его как воплощение «плодородной жизненной силы влажных, растущих вещей»: зеленоватый, конечно, но цвет представляет собой только один аспект слова, и его можно легко отвергнуть.
Как ни странно, некоторые ранние греческие термины для обозначения цвета также указывают на интенсивное движение. Тот же ученый указывает, что xanthos этимологически связано с другим словом, xouthos , которое указывает на быстрое, вибрирующее движение. Таким образом, в то время как xanthos , безусловно, предполагает волосы в диапазоне от «каштановых до светлых», это прилагательное также отражает знаменитую быстроту Ахилла и его эмоциональную непостоянство.
Называть Одиссея «чернокожим» связывает его с суровой жизнью на открытом воздухе, которую он вел на «скалистой Итаке»
Возьмем другой пример, который удивит тех, чей мысленный образ гомеровских греков мраморно-белый. В Odyssey Афина, как говорят, волшебным образом улучшила внешность Одиссея: «Он снова стал чернокожим ( melagkhroiēs ), а волосы вокруг его подбородка стали синими ( kuaneai )». В двух других случаях, когда она украшает его, говорят, что она делает его волосы «шерстяными, похожими по цвету на цветок гиацинта». Теперь перевожу kuaneos (корень английского «голубой») как «синий», как я сделал здесь, на первый взгляд немного глупо: большинство переводчиков считают это слово означающим «темный». Но, учитывая обычный цвет гиацинтов, может быть — только может быть — у него все-таки были голубые волосы? Кто знает; но здесь, конечно, еще один пример того, насколько чужда гомеровская цветовая гамма. Что еще хуже, в одном из более ранних моментов поэмы говорится, что его волосы были xanthos , то есть точно такими же, как у Ахилла; комментаторы иногда считают, что это относится к серому гризлу (что является еще одним доказательством того, что xanthos не означает прямо «светлый»).
А «чернокожие»? Был ли Одиссей на самом деле черным? Или он был (как переводится в нашумевшем новом переводе Эмили Уилсон) «загорелым»? В очередной раз мы можем видеть, как разные переводы побуждают современных читателей совершенно по-разному представлять себе этих персонажей. Но чтобы понять гомеровский текст, нам нужно избавиться от этих современных ассоциаций. Чернота Одиссея, как и волосы Ахиллеса xanthos , не предназначена для игры в современные расовые категории; скорее, он несет с собой древние поэтические ассоциации. В другой момент Одиссея , нам рассказывают о любимом спутнике Одиссея Еврибате, который «был сутулый, чернокожий ( melanokhroos ) и курчавый… Одиссей почитал его выше других своих товарищей, потому что их умы работали в одном Последняя часть является решающей: их умы работают одинаково, по-видимому, потому, что Еврибат и Одиссей оба хитрые обманщики. И действительно, мы находим связь между чернотой и хитростью в других местах ранней греческой мысли.
«Черный» ( melas ) и «белый» ( leukos ) также — что важно — гендерно-гендерные термины: женщин хвалят за то, что они «белорукие», а мужчин — никогда. Эта дифференциация находит свое отражение и в условностях греческого (и даже египетского) искусства, где мы часто видим, что женщины изображаются с гораздо более светлой кожей, чем мужчины. Назвать грека «белым» означало назвать его «женоподобным». И наоборот, если назвать Одиссея «чернокожим», это вполне может связать его с суровой жизнью на открытом воздухе, которую он вел на «каменистой Итаке».
Таким образом, спрашивать, являются ли Ахиллес и Одиссей белыми или черными, значит неправильно понимать Гомера. Его цветовые термины предназначены не для того, чтобы классифицировать людей по расовым категориям, а для того, чтобы внести свой вклад в характеристику людей, используя тонкие поэтические ассоциации, которые испаряются, если мы просто произносим слово «блондин», а не «каштановый», «загорелый», а не «загорелый». черный» (и наоборот). Греки просто не представляли себе мир резко разделенным по расовому признаку на черных и белых: это странная аберрация современного, западного мира, продукт многих различных исторических сил, но в особенности трансатлантической работорговли и более грубых аспектов. из 19расовая теория X века. Никто в Греции или Риме никогда не говорит о белом или черном genos («группе происхождения»). Греки, конечно, замечали различные оттенки пигментации (конечно), и они отличались от более смуглых народов Африки и Индии, иногда в агрессивно-пренебрежительных выражениях, которые мы бы сейчас назвали расистскими; но они также отличались от более бледных народов Севера (см. Гиппократа «О воздухе, водах и местах» ). Греки, по большому счету, не считали себя «белыми».
Ксенофонт в своем Anabasis , отчете об отступлении армии наемников через территорию современной центральной Турции, описывает встречу с любопытными людьми, которые спросили, могут ли они вступить в публичный контакт с женщинами, сопровождавшими греческую армию. Это было не самое странное в них: «все они были белыми, как мужчины, так и женщины». Быть белым, особенно для мужчин, было в глазах Ксенофонта признаком чуждости этого народа.
Можно добавить, что и современные генетики считают классификацию по цвету кожи бесполезной и даже избегают термина «раса» (бессмысленная категория с точки зрения биологии). Существует относительно небольшое генетическое различие между человеческими популяциями разных континентов, а уровни пигментации кожи являются очень плохим показателем общего генетического родства. Таким образом, различие между «черными» африканцами и «белыми» европейцами не только не греческое, но и небиологическое.
Но это, конечно, не единственный способ взглянуть на вопрос. Давайте зададим другой вопрос: знали ли гомеровские поэмы о людях, которых мы назвали бы черными африканцами? Вообразили ли они их в Трое? Давайте вспомним, что в то время (т. е. примерно в 8 веке до н. э.) не существовало определенной территории «Греции»: грекоязычные основывали колонии по всему Средиземноморью, в том числе в Северной Африке и в дельте Нила. Торговля с Египтом привела к тому, что греки заимствовали то, что мы теперь считаем чисто греческими культурными формами, такие как монументальная храмовая архитектура и статуи стоящих мужчин, известные как 9.0027 курой . Морские путешествия Одиссея, описанные в «Одиссее », передают авантюрный дух той эпохи, и действительно, несколько раз упоминаются путешествия в Египет (хотя гомеровская география не всегда точна). Египет, конечно же, был чрезвычайно богатым и впечатляюще древним государством, которое на протяжении веков оказывало сильное воображаемое и реальное влияние на греков.
В верхней (т.е. южной) части долины Нила, в современном Судане, располагалась другая величественная цивилизация, известная под разными именами как Куш, Мероитское царство и Нубия. Греки стали называть это место «Эфиопия», что может означать «земля людей с обожженными лицами». Эфиопы несколько раз упоминаются в гомеровских поэмах как благочестивые, справедливые люди, обласканные богами, которые посещают их, чтобы разделить трапезу в отдаленном месте «между закатом и рассветом». В Одиссея Менелай утверждает, что посещал их. К сожалению, нет описания того, как выглядели эти люди, а, учитывая, что они, как говорят, жили на Дальнем Востоке и Дальнем Западе, у океана, возможно, они вообще не имели никакого отношения к Африке (хотя могли быть может, он считал Африку лежащей на западе: гомеровское понимание географии, особенно отдаленных стран, действительно очень схематично). Однако постгомеровские упоминания об эфиопах прочно помещают их в Африку и обычно в район современного Судана. Философ Ксенофан в VI веке, например, называет их «плосконосыми и черными».
Ранние картины на вазах трудно использовать в качестве доказательства, так как все фигуры черные, независимо от национальности
Почему это имеет отношение к Гомеру? Потому что Илиада и Одиссея составляли часть мифической последовательности, включающей Арктина Эфиопии , «поэмы об эфиопах», которая продолжила историю с того места, где закончилась Илиада , то есть сразу после погребения. главного троянца, Гектора. Троянцы, потеряв своего лучшего воина, немедленно приводят подкрепление из дальних стран: сначала Пентесилею и амазонок, а затем Мемнона и эфиопов. Оба они — главные героические фигуры, побежденные Ахиллесом; Мемнону дается бессмертие после его смерти. Итак, решающий вопрос сейчас таков: представляли ли себе Мемнона и его людей черными?
Опять запутанная история. Aethiopis не сохранился, и хотя у нас есть резюме более позднего автора, оно ничего не говорит нам об этнической принадлежности эфиопов. Что бы это ни стоило, гораздо более позднее поэтическое воссоздание истории, рассказанной эпическим поэтом Римской империи Квинтом Смирнским (3 век н.э.), которого обычно считают традиционалистом и, возможно, следовавшим здесь за Арктином, эфиопы в Трое как черный. Но в раннем периоде картина спутанная. Ранние росписи на вазах трудно использовать в качестве доказательства, потому что все фигуры черные, независимо от этнической принадлежности (из-за так называемой техники «черных фигур», которую использовали художники). В одном случае, относящемся к шестому веку до нашей эры, мы находим тяжеловооруженного (и поэтому невидимого для наблюдателя) Мемнона, окруженного двумя явно африканскими «оруженосцами». Когда появляется краснофигурная живопись, около 530 г. до н.э. в Афинах, мы находим пару росписей на вазах, изображающих Мемнона идентичным по цвету грекам. Но есть также вазы, на которых изображены мифические бойцы с (преувеличенно) африканскими чертами лица, которые могут быть, а могут и не быть Мемноном и его воинами. Трудно представить, кем еще они могут быть; и даже если они не совсем Мемноны, они свидетельствуют о том, что греки могли воображать африканцев в сценах мифических сражений.
В 5 веке мы начинаем получать более подробные описания в литературных источниках. Некоторые изображают Мемнона персом, что, возможно, отражает влияние персидских войн, имевших место в период с 490 по 472 год до нашей эры. Но мы находим и африканского Мемнона: фрагмент Эсхила, вероятно, из его пьесы «Мемнон », гласит: «Я определенно узнал и знаю, что могу говорить о его [Мемноне] происхождении как о происхождении из земли Эфиопии». , из которого семь устьев Нила стекает своим плодородным потоком в изобилии.» Фраза предполагает, что говорящий знает, что он противоречит альтернативной традиции о происхождении Мемнона (вероятно, персидской).
Итак, в итоге: мы просто не знаем, воображали ли Гомер или Арктин африканских воинов под Троей, но точно были греки чуть позже, которые это представляли. Я подозреваю, что эфиопов Арктина были чернокожими африканцами (хотя сам Мемнон мог ими и не быть): определенно должна была быть какая-то причина, по которой гомеровская неопределенность в отношении местонахождения Эфиопии так быстро сменилась уверенностью, что она находится в Африке, а крупная эпическая поэма — это как раз то, что могло бы обеспечить такую авторитетную достоверность.
Однако присутствие, по крайней мере, в умах некоторых ранних греков черных африканцев на поле битвы под Троей резко снижает вероятность того, что сами греческие силы включали в себя воинов, которых мы сегодня назвали бы черными. Большой вопрос, конечно, в том, можем ли мы что-нибудь сказать о том, как выглядели сами греки. Здесь надо действовать особенно осторожно, ведь ловушек очень много. Люди часто и очень легко называют древних греков «европейцами», как будто значение этого термина самоочевидно. Но «Европа» — это историческая конструкция, а не факт природы. Да, греческий язык как язык принадлежит к индоевропейской семье, связывающей ирландский на Западе с санскритом в Индии через армянский, персидский и многие другие языки, но давайте не будем вводить в заблуждение слово «европейский» в этой фразе: это не так. Это само по себе означает, что носители данного языка в семье автоматически являются европейцами, так же как и часть «индо-» не означает, что они индийцы.
Поселенцы на греческом полуострове мигрировали с востока. С культурной точки зрения ранняя греческая культура определялась морскими путешествиями, и большая часть их дел заключалась с прибрежными народами восточного Средиземноморья. Их самые значительные взаимодействия на раннем этапе, которые мы обсуждаем, были с семитскими народами (финикийцами и вавилонянами) и египтянами. Ранние греки мало или совсем не знали или не интересовались большей частью того, что сейчас считается «Европой»: внутренними и несредиземноморскими регионами на северо-западе. Это, конечно, не имеет прямого отношения к вопросу о том, как на самом деле выглядели греки; но это напоминание о том, что «европейский» — довольно бессмысленный термин для древней истории и, вероятно, введет нас в заблуждение.
Любая попытка ответить на вопрос о том, как выглядели древние греки, должна основываться на генетических исследованиях, а не на предположениях. В статье, опубликованной в прошлом году в журнале Nature , проанализирована ДНК 19 человек из материковой Греции и Крита. Первоначальные владельцы ДНК жили задолго до рассматриваемого нами периода, между c 2900 г. до н.э. – c 1200 г. до н.э. Однако результаты анализа относятся и к более поздней эпохе. Это показало наличие широкой генетической преемственности между греками минойского периода (принятого в исследовании как c 2900-1700 до н. э.) и греки наших дней. Согласно статье, минойские греки взяли «по крайней мере три четверти своих предков от первых неолитических земледельцев Западной Анатолии и Эгейского моря, а большую часть остатка — от древних популяций, родственных Кавказу и Ирану». ДНК микенского периода (принятого как 1700-1200 гг. до н.э.) получила новый генетический вклад из евразийской степи или Армении.
Греческие воины Гомера, вероятно, не очень походили на Дэвида Гяси, но они также не были похожи на Брэда Питта
В то же время газета предостерегает от того, чтобы рассматривать греческое население как изолированное; Помимо широкой преемственности, исследование также показывает пористые границы греческого мира. Это усилится в раннем железном веке (т. е. когда формировались гомеровские поэмы), который был эпохой усиленного движения населения. В результате мы можем быть вполне уверены, что древние греки были похожи по генотипу и фенотипу на современных греков. Однако возможно, что у греков бронзового века кожа, глаза и волосы были более темными.
Конечно, они были и ниже: средний рост владельцев сохранившихся древнегреческих скелетов составлял около 5 футов 4 дюймов (163 см) для мужчин и 5 футов (153 см) для женщин. Кроме того, в то время, когда были написаны «Илиада » и «Одиссея » , на индивидуальном уровне, вероятно, были большие различия, чем во время исследования, из-за степени охвата греков через Средиземное море и в северную Африку, а также вероятность иммиграции и смешанных браков. Вкратце: греческие воины, придуманные Гомером, вероятно, не очень походили на Давида Гьяси (Ахиллес в сериале BBC), но и не были похожи на Брэда Питта (Ахиллес в голливудском фильме 9).0027 Трой ) .
Цветовая лексика часто воспринимается пользователями как естественная и очевидная, потому что визуальный регистр настолько непосредственный и яркий для нас. Мы думаем, что цвета, которые мы видим, вписаны в порядок вещей. На физиологическом уровне, действительно, это может быть правдой. Но когда наш мозг начинает процесс осмысления этих неврологических сигналов, мы неизбежно начинаем использовать категории, которым научились у окружающих.