Как вы думаете для якобинцев диктатура была целью или средством: Немецкий поэт и мыслитель В. Гете писал: "Принимая средства за цель, люди разочаровываются в

Содержание

Немецкий поэт и мыслитель В. Гете писал: «Принимая средства за цель, люди разочаровываются в

Помогите пожалуйста

Помогите пожалуйста 🙂 Задание : исследуйте данные, представленные на диаграммах на странице 68,и сделайте вывод.)

Помогите пожалуйста 🙂 Заранее спасибо

Помогите плииз, буду благодарна

Помогите пожалуйста :>

Используя обществоведческие знания, составьте простой план, позволяющий раскрыть по существу тему «Нормы морали». План должен содержать не менее пяти … пунктов.

Представьте, что Вы решили стать бизнесменом. Составьте свой бизнес-план по представленному алгоритму. Алгоритм составления бизнес-плана В бизнес-план … е будет описано, как Вы будете зарабатывать деньги и какие товары или услуги Вы будете предлагать. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙ ЭТАП. Запишите все идеи, которые у Вас есть относительно бизнеса. Выберите идею для бизнеса, которая будет соответствовать Вашим навыкам. Выберите название для своего дела. Напишите небольшой текст, который бы описывал суть Вашего бизнеса и Ваши цели. Решите, нужны ли Вам наемные сотрудники. ОСНОВНОЙ ЭТАП. Составьте список материалов, услуг или продуктов, которые Вам потребуются для организации бизнеса. Составьте список будущих и текущих расходов. Установите стоимость Ваших товаров или услуг. Определите, кто будет покупать Ваш товар или услуги. Подумайте, есть ли у Вас конкуренты. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ ЭТАП. Укажите, кто занимается фирмой, и дайте необходимую информацию об организаторе бизнеса. Будете ли Вы заниматься рекламой, расскажите о ней. Напишите о том, сколько средств Вы намерены вкладывать в дело и на какую прибыль рассчитываете. Расскажите о планируемых результатах. Свой бизнес-план Вы можете оформить в виде презентации или в текстовом редакторе Word (но с иллюстративным материалом). СРОЧНО ПОМОГИТЕ БАМ 61 БАЛЛ

Финансовая помощь это

подростки всегда заводят друзей и теряют их (мини-эссе)

Нужно ответить на два вопроса: Назовите единственный НЕ творческий элемент деятельности человека. Какой вид творческой деятельности представлен в текс … те? «Давно уже я привык укладываться рано. Иной раз, едва лишь гасла свеча, глаза мои закрывались так быстро, что я не успевал сказать себе: «Я засыпаю». А через полчаса просыпался от мысли, что пора спать; мне казалось, что книга все еще у меня в руках и мне нужно положить ее и потушить свет; во сне я продолжал думать о прочитанном, но мои думы принимали довольно странное направление: я воображал себя тем, о чем говорилось в книге, – церковью, квартетом, соперничеством Франциска I и Карла V. »

§ 3. Якобинская диктатура и термидор. Французская республика в 1793–1795 годах

Якобинская диктатура

В провинции с возмущением встретили новость об исключении жирондистов из Конвента. В северных департаментах страны уже формировались армейские части для похода на Париж. Это движение (якобинцы назвали его федералистским мятежом) охватило и крупные города юга – Бордо?, Марсе?ль, Ним. 13 июля 1793 г. молодая республиканка Шарлотта Корде убила наиболее одиозного якобинца – Жана Поля Марата. Она надеялась, что смерть этого «чудовища» остановит начавшуюся гражданскую войну. В Туло?не, где были популярны сторонники монархии, местные власти предпочли сдать город англичанам. Накалилась обстановка и в Лио?не, где офицеры-рояли?сты (т. е. сторонники монархии) встали во главе отрядов, выступавших против власти якобинцев.

Французскую республиканскую армию по-прежнему преследовали поражения: на северо-востоке успешно продвигались по землям Франции австрийцы, англичане захватили французские колонии в Вест-Индии. В самой Франции шла гражданская война: в Вандее войска Конвента были разбиты, в Брета?ни началось восстание шуа?нов (сторонников власти короля и Католической церкви).

Получив в результате восстания и переворота 31 мая – 2 июня 1793 г. власть, якобинцы нуждались в самой широкой поддержке населения. Конвент принял декрет о распродаже земель, ранее принадлежавших эмигрантам, мелкими участками и в рассрочку. 17 июня были отменены все сеньориальные повинности.

24 июня Конвент принял новую Конституцию Франции, согласно которой избирательные права получают все мужчины, достигшие 21 года, а законы принимаются не парламентом, а на собраниях граждан или путём всенародного голосования – референдума. В условиях ведения внешней и внутренней (гражданской) войн применить эту конституцию было невозможно, поэтому якобинцы отложили её вступление в действие до наступления мирного времени.

Смерть Марата. Художник Ж. Давид

Якобинцы обновили состав Комитета общественного спасения, выполнявшего функции правительства. Наиболее важными его членами стали Максимилиан Робеспьер, Жорж Куто?н и Луи Антуан Сен-Жюст (сторонников Робеспьера часто называют робеспьери?стами). Впоследствии период после 2 июня 1793 г. историки назвали периодом якобинской диктатуры.

Стремясь угодить народу, показавшему свою силу во время изгнания жирондистов из Конвента, якобинцы ввели в июле 1793 г. жёсткие меры (вплоть до смертной казни) против спекулянтов. Массовые выступления городских низов 4–5 сентября 1792 г., возглавлявшиеся Парижской коммуной, вынудили Конвент установить «максимум» цен и заработной платы и создать особые отряды для изъятия у крестьян продовольствия по строго установленным ценам.

10 октября 1793 г. Конвент провозгласил революционный порядок управления. Таким образом, депутаты передали всю полноту исполнительной власти комитетам (а не министрам, как это было на начальном этапе революции). Важнейшие решения принимал Комитет общественного спасения, а вопросами общественного порядка занимался Комитет общей безопасности. В департаментах и частях революционной армии представителями центральной власти были депутаты Конвента, наделённые на время своей миссии практически неограниченными полномочиями.

Средством удержания власти и достижения политических целей якобинцы избрали террор – систематическое уничтожение политических противников и запугивание всех недовольных политикой правительства. Период безраздельного правления якобинцев, продолжавшийся около года, стал временем всеобщего страха. Публичные казни на гильотине королевы Марии Антуанетты, жирондистов, многих других политиков и тысяч простых граждан приводили в ужас всю просвещённую Европу.

Мария Антуанетта. Художник Э. Виже-Лебрен

По Закону о «подозрительных», принятому 17 сентября 1793 г., в тюрьмы на неопределённый срок («до заключения мира») могли быть отправлены лица, которых местные власти считали неблагонадёжными, в том числе бывшие государственные служащие, т. е. под репрессии революционных властей мог попасть практически любой гражданин.

Как вы считаете, правильный ли выбор сделали якобинцы, избрав террор средством защиты революции? Обоснуйте свой ответ.

В Комитет общественного спасения входили не только сторонники террора, но и политики умеренных взглядов. Наиболее известным из них был военный инженер Лаза?р Карно?, который успешно приступил к реформе армии и военной промышленности. Благодаря Карно и его соратникам в короткий срок удалось сформировать 14 новых республиканских армий и организовать оборону по всему периметру французской границы. Для нужд армии были созданы новые мануфактуры. 23 августа был издан декрет о массовом призыве в армию, что фактически вводило всеобщую воинскую обязанность. За огромные заслуги перед страной современники присвоили Карно почётное прозвище Организатор Победы.

Благодаря усилиям якобинцев наметились положительные перемены в положении в стране и на фронтах. В июле войска Конвента подавили «федералистский мятеж» в Нормандии, в конце августа – в Марселе, 9 октября был штурмом взят Лион, а спустя неделю без боя – Бордо. 19 декабря после ожесточённых боёв, в ходе которых отличился капитан артиллерии Наполеон Бонапарт, пал Тулон. Тогда же на берегу Луары были разбиты основные силы восставших вандейцев. Всех противников якобинского правительства ожидали жестокие репрессии. Так, в Лионе были взорваны многие здания, казнены почти 2 тыс. жителей. В Нанте несколько тысяч человек были утоплены в Луаре. В Вандее карательные отряды уничтожали целые деревни.

Успех сопутствовал республиканским армиям на фронте. На северо-востоке войска под командованием генерала Жана Журдана и депутата Карно отбросили силы коалиции. Генералы Луи Гош и Шарль Пишегрю? нанесли поражения пруссакам и австрийцам в Эльзасе. К началу 1794 г. почти на всех направлениях, кроме границы с Испанией, республиканские войска вытеснили врагов с территории Франции. Следующим шагом стало продвижение французов на земли противника. Уже 26 июля 1794 г. армия генерала Журдана одержала победу над коалиционной армией при Флерюсе в Бельгии. (Интересно, что в этой битве для рекогносцировки французская армия впервые применила аэростат.) После этой победы вся Бельгия перешла под контроль Французской Республики.

Французы в Германии. Карикатура

В ноябре 1793 г. обострились споры между якобинцами и их оппонентами по религиозному вопросу. Радикально настроенные якобинцы в связи с принятием 5 октября 1793 г. республиканского календаря начали борьбу с христианским культом. В Париже движение «дехристианизаторов» возглавила Коммуна во главе с Пьером Шоме?ттом и Жаком Эбером. Закрывались католические храмы, священников вынуждали отрекаться от сана, распространилось поругание церковных святынь. Вместо Божественного культа революционеры предлагали культ Разума. Большинство Конвента, и особенно монтаньяры во главе с Максимилианом Робеспьером и Жоржем Дантоном, выступило против «дехристианизаторов» и Парижской коммуны и решительно их остановило.

Однако единства теперь не было даже среди монтаньяров. Например, Дантон и его сторонники предлагали Конвенту прекратить террор, а возглавлявший Комитет общественного спасения Робеспьер, увлечённый своими утопическими мечтами о создании во Франции «царства добродетели», не собирался этого делать. По мнению Робеспьера, результатом революции должно стать создание общества нравственно совершенных людей, готовых жертвовать собственными интересами во имя общественных. И основным средством для достижения этой утопии являлся террор, с помощью которого необходимо уничтожить всех, кто не желал следовать требованиям добродетели, т. е. людей «нравственно испорченных». К числу таковых Робеспьер причислял и своих бывших друзей и союзников: Дантона, Демулена, Шометта, Эбераи др.

В начале марта 1794 г. Эбер и его сторонники (так называемые эберти?сты) заявили о необходимости новой «чистки» Конвента и призвали к восстанию. Несмотря на то что никаких действий за этим призывом не последовало, Комитет общественного спасения арестовал эбертистов, и по приговору Революционного трибунала все они были казнены. Чтобы сделать Парижскую коммуну послушной, Робеспьер включил в её состав своих сторонников.

Вскоре Робеспьер решил уничтожить и другую группу своих политических оппонентов. 31 марта по решению Комитета общественного спасения и Комитета общей безопасности (впоследствии это решение было одобрено и Конвентом) Дантон, Демулен и ещё ряд депутатов Конвента были арестованы. Во время суда их обвинили в подготовке заговора с целью свергнуть Конвент и уничтожить Республику. Но поскольку обвиняемые имели огромный авторитет, по указанию Робеспьера были грубо нарушены все правила ведения судебного процесса и был вынесен «нужный» приговор: Дантона и его сторонников отправили на гильотину. Существует легенда о том, что будто бы по дороге на эшафот Дантон, проезжая мимо дома Робеспьера, крикнул: «Максимилиан, ты последуешь за мной!» Слова эти оказались пророческими.

Важным нововведением якобинцев стало учреждение гражданского культа Верховного Существа. 7 мая 1794 г. по предложению Робеспьера Конвент утвердил декретом принципы новой религии и установил соответствующие праздники. В декрете провозглашалось, что «французский народ признаёт существование Верховного Существа и бессмертие души». 8 июня в Париже состоялся первый религиозный праздник, на котором Робеспьер выступил в роли верховного «жреца». Парижане и депутаты Конвента ощущали нелепость этого праздника, усматривали в этом посягательство на свободу совести, объявленную ещё в самом начале революции.

Тем не менее Конвент всё ещё послушно следовал воле Робеспьера и его единомышленников. 10 июня 1794 г. по докладу Кутона депутаты приняли декрет, который лишал обвиняемых права на защиту и предусматривал для «врагов народа» один вид наказания – смертную казнь. В категорию «врагов» мог быть зачислен кто угодно. С этого момента начался так называемый Великий террор. После принятия декрета всего за 47 дней в Париже на гильотину попали 1376 человек.

Арест Робеспьера в ночь с 27 на 28 июля 1794 г.

По мере распространения репрессий росло недовольство диктатурой Робеспьера. Вождь монтаньяров хотел опередить своих противников и отправить на гильотину ещё несколько десятков депутатов, однако не успел. Среди участников заговора против его диктатуры были многие известные люди, в том числе депутаты-монтаньяры, которые боялись, что следующими на эшафот будут отправлены именно они. Тайно договорившись о совместных действиях с депутатами-«центристами», 27 июля 1794 г. (по республиканскому календарю – 9 термидо?ра) несколько монтаньяров, в том числе коллеги Робеспьера по Комитету общественного спасения, обвинили его и его окружение в тирании. Впервые за долгое время депутаты Конвента осмелились выступить против Робеспьера. Был принят обвинительный декрет – и якобинская диктатура завершилась. На следующий день Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон и их многочисленные сторонники были казнены.

Чьи интересы выражала политика якобинцев? Почему им не удалось заручиться прочной поддержкой народных масс?

Республика в период термидорианского Конвента

Падение якобинской диктатуры означало и завершение террора. Термидориа?нцы (так назвали участников свержения власти Робеспьера в день 9 термидора) теперь выступали вместе с депутатами-«центристами» и, не желая повторения диктатуры, а также соперничества с Парижской коммуной, уменьшили полномочия Комитета общественного спасения и Комитета общей безопасности, упразднили Коммуну, ограничили полномочия Революционного трибунала и выпустили из тюрем всех, кто оказался в них по Закону о «подозрительных» и против кого не было выдвинуто обвинений.

Осенью 1794 г. по решению Конвента был закрыт Якобинский клуб. Над самыми известными участниками террора были организованы судебные процессы. Депутаты Жан Каррье?, Жозеф Лебо?н, обвинитель Революционного трибунала Антуан Фукье?-Тенви?ль были осуждены и казнены. Весной 1795 г. по решению Конвента депутаты-монтаньяры, которые сыграли большую роль в утверждении якобинской диктатуры, были сосланы в южноамериканскую колонию Гвиану. Одновременно в состав Конвента были возвращены жирондисты.

В области экономики и управления также произошли перемены. В декабре 1794 г. Конвент отменил «максимум», который вызывал недовольство поставщиков продовольствия, особенно крестьян. Но следствием отмены «максимума» стал стремительный рост цен на все товары и падение стоимости бумажных денег (ассигнатов). В ответ крестьяне, не доверявшие бумажным деньгам, резко сократили поставки продовольствия в города. Ещё более усугубил положение неурожай 1794 г.; когда начались перебои с продуктами, торговцы были вынуждены вновь и вновь поднимать цены.

Обед с устрицами. Художник Ж. де Труа

Эти тяжёлые жизненные условия вызвали весной 1795 г. народные волнения в Париже. 1 апреля толпа разгневанных горожан ворвалась в здание Конвента и потребовала хлеба и введения в действие Конституции 1793 г., отложенного «до наступления мирного времени». Выступление парижан было мирным и окончилось без жертв и кровопролития. Однако 20 мая, когда восстали предместья Парижа, вооружённые повстанцы заняли Конвент и убили одного из депутатов. Депутаты-монтаньяры заставили Конвент принять декреты, которых требовали восставшие горожане.

Но уже ночью, когда толпы восставших разошлись, эти декреты были отменены. Власти сосредоточили в столице регулярные войска и спустя несколько дней разоружили жителей. Зачинщики и активные участники восстания попали под военный трибунал. Шести депутатам-монтаньярам военный суд вынес смертный приговор. Это было первое народное восстание в Париже, которое республиканское правительство подавило с помощью армии.

Тем не менее гражданская война ещё не окончилась. В июне 1795 г. французские эмигранты-роялисты попытались вторгнуться в Бретань, высадившись с английских кораблей на полуостров Киберон. Там они рассчитывали получить подкрепление от местных повстанцев – шуанов. Однако роялисты были сначала остановлены, а затем и разгромлены республиканскими войсками под командованием генерала Луи Гоша. Более 700 эмигрантов, захваченных в британской форме, было расстреляно.

22 августа 1795 г. Конвент принял новую Конституцию Франции, согласно которой законодательная власть передавалась двухпалатному парламенту – Законодательному корпусу (верхняя палата – Совет старейшин, нижняя – Совет пятисот). Ежегодно должны были проводиться новые выборы в оба совета для обновления их состава на одну треть. Французские политики хотели избежать диктатуры одного человека, пусть даже весьма талантливого и просвещённого, поэтому исполнительная власть передавалась Директории из пяти человек, избираемых Советом старейшин по предложению Совета пятисот. А чтобы никто не мог оставаться у власти слишком долго, была предусмотрена система ежегодных перевыборов одного из членов Директории. Шестеро министров назначались Директорией и отчитывались только перед ней. Все местные администрации были поставлены под жёсткий контроль правительства.

Однако большинство депутатов, уже три года заседавших в Конвенте, знали, что в стране они не пользуются доверием и популярностью, поэтому при проведении свободных выборов попасть в состав Законодательного корпуса им не удастся. В то же время популярность сторонников реставрации монархии во Франции заметно возросла. Под благовидным предлогом сохранения преемственности депутаты Конвента приняли декрет, по которому они же и составили две трети будущего Законодательного корпуса (избирателям предстояло выбрать только каждого третьего депутата нового парламента). Этот декрет стал известен как «декрет о двух третях».

Новая конституция была вынесена на всенародный референдум. За неё проголосовало около миллиона французов (хотя большинство избирателей в голосовании не участвовало), а за чрезвычайно непопулярный «декрет о двух третях» – всего 205 тыс. человек. Тем не менее Конвент объявил, что «декрет о двух третях» одобрен и вступил в силу.

Такое решение вызвало широкое общественное недовольство. 3–5 октября 1795 г. в Париже началось восстание против Конвента и «декрета о двух третях», в котором участвовали все слои населения. К восставшим присоединились даже находившиеся в подполье роялисты. Военный комендант Парижа счёл необходимым вступить с восставшими в переговоры. Народные толпы осадили Конвент.

Среди защитников Конвента оказался и 26-летний артиллерийский генерал Наполеон Бонапарт. В момент, когда восставшие приближались к Конвенту, артиллерия Бонапарта рассеяла их пушечными залпами, затем в результате войскового маневра центр столицы был быстро освобождён от повстанцев. Так же как и 20 мая 1795 г., правительству удалось подавить восстание в Париже только с помощью армии. 25 октября 1795 г. власть от Конвента перешла к Директории.

Подведём итоги

Массовый террор и невнимание к интересам народа лишили якобинцев широкой поддержки населения, на которую сначала они опирались. Это и предопределило падение якобинской диктатуры. Неразрешённость экономических и политических проблем в период правления термидорианского Конвента вызвала новые народные восстания, которые были сурово подавлены правительством при помощи республиканской армии.

• Диктатура – неограниченная власть в государстве, сосредоточенная в руках одного или нескольких лиц. Существует также диктатура партий, общественных групп и слоев (например, аристократии, буржуазии, пролетариата).

• Террор (лат. terror – ужас, страх) – запугивание, устрашение, жестокая физическая расправа. Террор применяют в своих целях различные группы и организации, порой он становится и государственной политикой.

• Республиканский календарь – введён якобинским Конвентом 5 октября 1793 г. Отсчёт времени начинался с 22 сентября 1792 г. – дня провозглашения Республики. Месяцам были даны новые названия, связанные с крестьянским трудом и природой. Этот календарь был отменён в 1805 г.

• 1793, 31 мая – народное восстание и переворот в Париже.

• 1793, 2 июня – арест лидеров жирондистов. Начало якобинской диктатуры.

• 1793, июль – решение Конвента о ликвидации основных сеньориальных повинностей.

• 1794, 27–28 июля – термидорианский переворот. Арест и казнь Максимилиана Робеспьера и его единомышленников.

«Отечество нельзя унести с собой на подошвах сапог».

(Так ответил Жорж Дантон накануне своего ареста друзьям, уговаривавшим его бежать)

Вопросы

1. Почему жирондисты не сумели удержаться у власти? В чём оказалось преимущество политики якобинцев? Могли ли якобинцы избежать неблагоприятных для них событий термидора?

2. Какие органы революционной диктатуры были созданы якобинцами? Как они осуществляли власть? Насколько якобинская диктатура соответствовала принципам, заложенным в Декларации прав человека и гражданина и Конституции Франции 1793 г.?

3*. Как объяснить такую последовательность действий якобинцев: а) устранение эбертистов, выступавших за террор; б) устранение «умеренных» – противников террора; в) усиление террора самими якобинцами? Что, по-вашему, стояло за этими действиями?

4. Почему после термидорианского переворота Конвент поспешил отмежеваться от якобинской диктатуры?

Задания

1. В декрете Национального конвента о «максимуме» (29 сентября 1793 г.) отмечалось:

«Предметы, представляющие, по мнению Национального конвента, первую необходимость и для которых он считает нужным установить максимум, или наивысшие цены… [перечисляются основные продукты питания, предметы первой необходимости, производственное сырьё, металлы, текстиль и др.]. Максимальными ценами всех других съестных припасов и товаров первой необходимости, перечисленных в ст. 1, будут на всём протяжении Республики вплоть до 1 сентября следующего года те цены, которые существовали на них в 1790 г…с прибавлением сверх того одной третьей их части… Все те лица, которые продадут или купят товары, перечисленные в ст. 1, выше максимума, установленного и опубликованного в каждом департаменте, уплачивают в административном порядке денежную пеню в двойном размере против стоимости проданного предмета, идущего в пользу доносчика. Эти лица будут внесены в списки подозрительных и преследуемы как таковые…Максимум, или наивысший размер, заработной платы, жалованья, сдельной или подённой работы со времени опубликования этого закона и до сентября следующего года повсеместно устанавливается генеральными советами коммун».

Объясните, с какой целью устанавливался максимум цен на продукты. Почему декрет о «максимуме» предусматривал и запрет повышения зарплаты рабочим? Как вы думаете, к чему привело проведение декрета о «максимуме» в жизнь? Ожидали ли такого результата его авторы?

2. На следующий день после принятия Конституции Франции (1793) священник Ж. Ру, выступая в Конвенте, говорил:

«Свобода – лишь пустой призрак, когда один класс может безнаказанно изнурять голодом другой. Равенство – пустой призрак, когда богач, благодаря монополиям, пользуется правом жизни и смерти себе подобных. Пустой призрак и Республика, когда изо дня в день работает контрреволюция, устанавливая такие цены на продукты, достигнуть до которых три четверти граждан могут, только обливаясь слезами. Лишь прекращением разбоя негоциантов, который необходимо отличать от торговли, только предоставлением продовольствия в пользование санкюлотов вы притянете их на сторону революции и объедините вокруг конституционных законов… Неужели же собственность мошенника более священна, чем жизнь человека?»

Расскажите, за что священник критикует якобинскую Конституцию. Каких действий он ожидал от властей? Каково его отношение к собственности?

3*. В Законе о «подозрительных» (17 сентября 1793 г.) для определения таковых перечислялся ряд признаков. В частности, в круг «подозрительных» вводились «те из бывших дворян, а также их мужей, жён, отцов, матерей, сыновей, дочерей, братьев и сестёр или бывших служащих эмигрантов, которые не проявляли постоянно своей преданности революции и Республике».

Укажите, против кого был направлен этот закон. Соответствовал ли он принципам главенства закона и защиты прав человека?

4. Продолжите заполнение таблицы, начатой вами по материалам § 1 и 2.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Французская республика в 1793–1795 гг. Якобинская диктатура

Стр.26

Террор на тот момент был самым функциональным и простым методом, так как надо было защищать Францию (она была втянута в войну за Австрию) ну и обеспечивать поступление в казну денег. Стоит напомнить, что крестьяне и так платили очень высокие налоги.

Стр.30

Чьи интересы выражала политика якобинцев? Почему им не удалось заручиться прочной поддержкой народных масс?

Якобинцы выражали интересы широких масс населения. В декрете провозглашалось, что «французский народ признаёт существование Верховного Существа и бессмертие души». 8 июня в Париже состоялся первый религиозный праздник, на котором Робеспьер выступил в роли верховного «жреца». Массовый террор и невнимание к интересам народа лишили якобинцев широкой поддержки населения, на которую сначала они опирались. Это и предопределило падение якобинской диктатуры. Неразрешённость экономических и политических проблем в период правления термидорианского Конвента вызвала новые народные восстания, которые были сурово подавлены правительством при помощи республиканской армии.

Стр.34 – 35

Вопросы

Жирондисты – одна из политических партий в эпоху Великой Французской революции. Якобинцы – участники Якобинского клуба, французского политического клуба эпохи революции. Просто понимаете, во время революции, особенно во Франции обе партии были хитрыми. Но я якобинцев было больше денег, был спонсор. Жирондисты в те трудные для Франции дни проявили малодушие, не смогли решить важнейших задач, колебались. Якобинцы представляли интересы мелкой буржуазии, в отличие от жирондистов, которые представляли в основном, интересы «старой гвардии» – буржуазной верхушки. Якобинцы, как и народ, выражали настроение продолжить революции, против продолжения которой выступали жирондисты. Вот почему победа была за якобинцами.

2. Какие органы революционной диктатуры были созданы якобинцами? Как они осуществляли свои функции? Насколько якобинская диктатура соответствовала принципам, заложенным в Декларации прав человека и гражданина и Конституции Франции 1793 г.?

Органы якобинской диктатуры на местах во время Великой французской революции (первоначально, когда они были созданы Конвентом в марте 1793, в их функцию входило лишь наблюдение за иностранцами). Создавались во всех коммунах и секциях (районах) городов. Избирались населением коммун и секций в составе 12 членов простым большинством голосов (бывшие дворяне и духовенство не могли быть избранными). В их основные обязанности входило проведение революционных законов и мер общественной безопасности и общественного спасения. Р. к. играли большую роль при осуществлении мобилизации в армию, проведении максимума и др. политических мероприятий правительства; в их ведении было составление списков «подозрительных», они имели право издавать приказы об аресте. Опирались на содействие широких народных масс. Деятельность Р. к. прекратилась с падением якобинской диктатуры в июле 1794.

3*. Как объяснить такую последовательность действий якобинцев: а) устранение эбертистов, выступавших за террор; б) устранение «умеренных» – противников террора; в) усиление террора самими якобинцами? Что, по – вашему, стояло за этими действиями?

Первоначальное стремление якобинцев против террора было направлено на завоевание расположения и доверия общества к себе. Устранение эбертистов, выступавших за террор, имело целью не отпугнуть жесткими мерами от революции общественность, потому якобинцы целенаправленно выступали против всякого террора. Устранение умеренных противников террора было необходимо якобинцам для смены направления своей политики и закрепления результатов политической борьбы. Ведь после того, как на политической сцене не осталось «конкурентов», а сами якобинцы стали пользоваться безграничным доверием общественности, они решили с помощью террора устранить своих политических противников, при этом опираясь уже на поддержку общественности.

По моему мнению, за действиями якобинцев стояло стремление устранить политических противников, полностью захватить власть в свои руки и установить диктатуру.

4. Почему после термидорианского переворота Конвент поспешил отмежеваться от якобинской диктатуры?

Недовольство политикой. Термидорианский переворот привел к свержению якобинской диктатуры и установлению Директории.

Задания

1. Объясните, с какой целью устанавливался максимум цен на продукты. Почему декрет о «максимуме» предусматривал и запрет повышения зарплаты рабочим? Как вы думаете, к чему привело проведение декрета о «максимуме» в жизнь? Ожидали ли такого результата его авторы?

Депутаты национального конвента стремились стабилизировать экономическую ситуацию во Франции и не допустить социальных волнений из—за роста цен на товары первой необходимости. Запрет на повышение заработной платы рабочих вводился для того, чтобы цены и количество товаров соответствовало покупательной способности населения. Закон привел к сокращению торговли, а также к его постоянному нарушению, росту контрабанды и теневой торговли. Со временем конвент отменил закон ввиду его несостоятельности

Думаю, что авторы закона не ожидали такого эффекта, т.к. среди них было много юристов, но мало предпринимателей

2. Объясните, за что священник критикует якобинскую конституцию. Каких действий он ожидал от властей? Каково его отношение к собственности?

За повышение цен на продовольствие, собрание аристократов, и за то что очень много казней. Он ожидал, что власти хоть как то снизят налоги, цены на продовольствие и каждый сможет себе позволить что – то купить. К собственности он относился , как к «призраку», то есть он не считал это главным.

3. Укажите, против кого был направлен этот закон. Соответствовал ли он принципам главенства закона и защиты прав человека?

4. Используя материал параграфа, продолжите заполнять хронологическую таблицу «Французская революция XVIII в.» (с. 12).

Будущее без диктаторов — возможно ли такое?

Рэйчел Ньюэр
BBC Future

2 июня 2015

Автор фото, Getty

Настанет ли когда-нибудь время, когда на земле не будет ни диктаторов, ни диктатур? Реалистично ли на такое рассчитывать? В этом попыталась разобраться корреспондент BBC Future.

У граждан демократических стран диктаторские режимы часто ассоциируются с репрессиями, нарушениями прав человека, нищетой и социальными потрясениями. Действительно, правление диктаторов стоило многим народам неисчислимого множества загубленных человеческих жизней — до 49 миллионов граждан Советского Союза при Иосифе Сталине, до трех миллионов камбоджийцев при Пол Поте…

Такая статистика, казалось бы, неопровержимо доказывает, что ликвидация диктатуры как системы политического правления раз и навсегда — благая и достойная цель. Но достижима ли она? Что позволяет диктаторам благоденствовать, и как могут в будущем измениться условия существования такого рода лидеров?

Термины «диктатор» и «диктатура» могут, безусловно, носить субъективный и даже уничижительный характер. В научном мире, однако, эти термины имеют более сдержанные и объективные определения. По словам Наташи Эзроу, старшего преподавателя кафедры государственного управления в Университете Эссекса, большинство исследователей, занимающихся изучением диктатур, начинают с простого определения: «Когда не происходит смена исполнительной власти, тогда это диктатура», — говорит она.

Это означает, что диктатура может быть выстроена вокруг одного лица, установившего культ личности, единственной правящей партии или олигархии, управляемой военными.

Утолить аппетиты дружков

Как правило, диктатуры, с точки зрения ученых, обладают еще несколькими характерными признаками. В отличие от монархов, которые происходят из весьма немногочисленной группы людей (обычно это королевские семьи), диктаторы могут быть отобраны из куда более обширной части населения. Однако коалиция, приводящая их к победе, невелика. В равной степени относительно узок круг людей, благодаря которым они сохраняют власть.

Для сравнения: в Соединенном Королевстве численность коалиции выборщиков, приводящей политиков к власти (так называемый селекторат), составляет обычно 25% от электората победившей партии, а в Соединенных Штатах – как правило 30%. В некоторых странах право голоса в вопросе о том, кому находиться у власти, принадлежит всего лишь дюжине или нескольким сотням лиц.

Автор фото, Getty

Подпись к фото,

Слово фюрера было выше всех законов

Диктаторские режимы могут задействовать в той или иной степени систему государственного террора, но могут и не прибегать к ней. Однако вот в чем сходятся исследователи: при таких режимах всегда имеет место сговор с главной целью – присвоения государственных средств членами избранной клики закадычных дружков. «Когда ваше пребывание у власти зависит от нескольких человек, тогда самые эффективные инструменты управления – это коррупция, взятки, шантаж, вымогательство и тому подобное, — говорит Брюс Буэно де Мескита, профессор политических наук из Университета Нью-Йорка. – Вы можете заручиться лояльностью маленькой группы людей, если будете по-настоящему хорошо им платить».

Учитывая такой расклад, любой диктатор, который хочет оставаться наверху, должен не столько работать на благо широких слоев населения, сколько заботиться о благополучии горстки людей, от которых он — исторически сложилось, что это всегда «он» — зависит в деле сохранения в своих руках рычагов управления. «Дурное поведение диктаторов – это не врожденная патология и не следствие невезения сограждан, которым попался лидер-психопат, — говорит Буэно де Мескита. – Сама политическая структура навязывает такую модель поведения».

Даже после того, как диктатор щедро наградил своих дружков, в его распоряжении нередко остается много неучтенных денег. И вот тут-то по-настоящему проверяется характер диктатора, утверждают ученые, в том числе Буэно де Мескито. Он может заныкать денежки для себя и своих сторонников, а может и пустить их на улучшение жизни сограждан.

Но даже если он принадлежит ко второй категории, а в нее входят очень многие диктаторы, это вовсе не означает, что все будет хорошо. Добрые намерения, касающиеся блага общества, не трансформируются автоматически в разумные идеи по воплощению этих намерений в жизнь, что некоторые диктаторы и продемонстрировали самым катастрофическим образом. Своими попытками улучшить благосостояние граждан эти авторитарные правители ввергали подданных в нищету.

«Таким образом, диктатуры вполне могут быть работающими, но все же это слишком рискованная затея, чтобы делать на нее ставку, — говорит Буэно де Мескита. – Всё очень легко скатывается в клептократию, а идеи у большинства этих людей совсем никудышные».

Исследователи выделяют еще одну общую проблему, которая ассоциируется с диктатурами. Диктаторы не являются воплощением зла по определению, но многие из них имеют определенный набор дурных личных качеств. Они могут тешить себя фантазиями о безграничной власти, красоте, славе, почестях и доминировании в сочетании с отсутствием чувства сострадания.

Автор фото, Getty

Подпись к фото,

Природные богатства многих африканских стран позволяют диктаторам долго удерживаться у власти

«Вероятно, объявление о вакансии диктатора привлекло бы самых отвратительных представителей нашего вида, особенно самовлюбленных нарциссов», — говорит Стивен Пинкер, профессор психологии из Гарвардского университета.

Таким образом, жизнь в условиях диктатуры, имеет много недостатков. Но в то же время куда больше стран, чем мы способны себе представить, можно на законных основаниях назвать диктатурами в соответствии с научным определением.

Неправительственная организация Freedom House со штаб-квартирой в Вашингтоне, округ Колумбия, занимающаяся исследованиями в области демократии и ее защиты, подсчитала, что во всем мире примерно две трети граждан живет в условиях диктатуры, а два миллиарда человек страдают от репрессивного образа правления. По данным Freedom House, сейчас существует 106 полных или частичных диктатур, что составляет 54% от общего числа стран.

Ничего нового

Причинно-следственные факторы, приводящие к возникновению диктатур, не слишком менялись в течение столетий. Диктаторы появились в классическую эпоху Древнего Рима во времена бедствий. «Один человек, такой, как скажем, Юлий Цезарь наделялся огромными властными полномочиями, чтобы помочь обществу выйти из кризиса, после чего, как предполагалось, должен был последовать отказ от власти, — рассказывает Ричард Овери, историк из Университета Эксетера. – Однако зачастую такой человек не горел желанием добровольно лишаться власти».

Автор фото, Getty

Подпись к фото,

Жертвы режима Пол Пота: миллионы камбоджийцев были убиты при этой диктатуре

Многие современные и относительно недавние диктатуры, в том числе режимы Адольфа Гитлера и Бенито Муссолини, также возникли во времена потрясений, и скорее всего с будущими диктатурами все будет происходить так же. «В течение следующего столетия будут наступать моменты острых кризисов, — продолжает Овери. – У того, что мы станем свидетелями конца диктатур, вероятность не больше, чем у того, что мы можем ожидать окончания всех войн».

Но так же как по ходу истории уровень насилия в целом понижался, сокращалось и количество диктатур, особенно со времени 1970-х гг., когда пали многие такие режимы в Латинской Америке и Восточной Европе. Наблюдаются легкие колебания: крах Советского Союза сопровождался резким сокращением числа диктатур, но сейчас многие из этих стран снова начинают ползти в направлении такого способа правления.

В целом, однако, сейчас диктатуры встречаются куда реже, чем в прошлом. «Сегодня людям становится все сложнее оправдывать диктатуры, частично благодаря тому, что весь мир находится в поле зрения СМИ, — говорит Овери. — Скрыть что-то сейчас стало труднее, чем это было прежде».

Как следствие, дни некоторых из всё еще существующих диктатур могут быть сочтены, особенно если их репрессивное правление усугубляет внутренние экономические проблемы. «Когда вы функционируете в таких экономических условиях, которые делают неизбежным ваш крах, ваши сторонники начинают нервничать, опасаясь, что вы окажетесь не в силах им помочь, и тогда они начинают рыскать по сторонам в поисках возможности подороже себя продать».

Если основываться на прошлом опыте, такие ситуации могут выливаться в военные перевороты, которые обычно дают странам толчок в направлении, более благоприятном для благосостояния граждан.

Впрочем, некоторые диктатуры не подают ни малейших признаков грядущего краха. «Сейчас налицо крайне долговечные диктатуры, — говорит Эрика Ченовет, доцент кафедры международных исследований Университета Денвера. – Те из них, которые продолжают существовать, довели искусство выживания до совершенства».

Долговечное государство

Так, например, некоторые государства в Африке и на Ближнем Востоке, вписывающиеся в определение диктатуры, достаточно богаты для того, чтобы подпитывать свое существование. «В Африке наблюдался порыв к демократии, но в их распоряжении есть природные ресурсы, такие как алмазы, нефть, минералы, что не только порождает нестабильность, но и позволяет государству подкупать людей, — говорит Эзроу. – В то же время на Ближнем Востоке не было никаких особо сильных толчков извне, чтобы заставить страны региона стать демократическими государствами. Это потому, что они стабильны, и другие хотят, чтобы они оставались стабильными».

Еще одна причина, по которой некоторые диктатуры могут сохраняться, а новые — возникать, заключается в том, что демократия, вопреки собственным намерениям, поощряет их.

«Люди наивно полагают, что демократические страны заинтересованы в продвижении демократии, — говорит Буэно де Мескита. – Однако это неверно, и на то есть веская причина». Основополагающая задача, стоящая перед демократическими лидерами, объясняет он, состоит в проведении такой политики, которая будет идти на пользу их избирателям у себя дома, а не в других странах. Поскольку авторитарному лидеру нужно умиротворять его друзей, демократические лидеры часто идут на то, чтобы просто платить диктаторам, дабы те делали то, что нужно. Это выгодно как диктатору, которому нужны деньги, так и демократу, который нуждается в политике, способной удовлетворить избирателей дома.

Хотя и нет возможности предсказать, где будут возникать диктатуры и где они задержатся надолго, они, вероятнее всего, останутся с нами навсегда. «Я думаю, что в каждой стране существует пусть и небольшой, но все же риск возникновения диктатуры», — говорит Ченовет.

Вопреки расхожему на Западе мнению, диктатура – это не обязательно дурно для всех стран и всех народов. Не все диктатуры плохо кончают, и не каждый хочет жить в демократическом государстве. «Негодная демократия может оказаться хуже гуманной диктатуры», — считает Пинкер.

Автор фото, Getty

Подпись к фото,

Итальянский диктатор Муссолини, будучи премьер-министром, заодно возглавлял семь министерств

Нет никаких указаний на то, что желание свободы и демократии – врожденное свойство человеческой природы, говорит Эзроу. Пока уровень жизни остается высоким, а людям позволяют жить так, как они пожелают, граждане могут быть совершенно счастливы и при диктатуре. Некоторыми даже овладевает ностальгия по авторитарному режиму, который они потеряли.

«Когда я была моложе и оканчивала школу, я принимала как данность, что каждый желает жить при демократии, — вспоминает Эзроу. – Но если вы посмотрите на опросы, проводимые в некоторых странах с авторитарными режимами, то вы увидите, что люди всем довольны».

Другими словами, искоренение диктатур может оказаться идеальным решением не для всех. До тех пор, пока лидеры избегают ловушек, присущих такому образу правления, и учитывают желания своих граждан, диктатуры – это просто другой подход к управлению той или иной страной, при котором порядок превалирует над индивидуальными свободами.

Как выразилась Эзроу, «некоторые культуры больше ценят безопасность и стабильность, чем свободу».

Вопрос о крайне жестоком характере последней российской гражданской войны

Редактор и ведущий: Анатолий Стреляный Анатолий Стреляный: В течение всего радиочаса — очередная передача к 80-летию Гражданской войны в России. Будут обсуждены три вопроса, но они так тесно связаны между собой, что можно говорить об одном. Это вопрос о крайне жестоком характере последней российской гражданской войны. Жестоки все гражданские войны. Жестокость проявляли и красные, и белые, однако красный террор многократно превосходил белый. По ряду оценок соотношение жертв составляло десять к одному. Поэтому нас в первую очередь будет интересовать жестокость большевиков, в особенности Ленина. Почему он сознательно взял на вооружение жестокость вообще, и государственный террор в частности? Насколько был оправдан выбор этого средства с военно-политической точки зрения? Можно ли говорить о кровожадности Ленина не как политика, а как личности? Что шло от натуры, а что от теории, от целей, которые он перед собой ставил? Историки обсуждают жестокость той далекой, но, по нынешним российским обстоятельствам, словно вчерашней, если не сегодняшней войны. Почему Ленин сознательно взял на вооружение жестокость? Был ли в этом практический смысл во время войны и, конечно, после войны, поскольку жестокость входила и в ленинский арсенал способов и приемов мирного социалистического строительства. Российский историк Вадим Телицын: Существует несколько причин того, почему Ленин выбрал жестокость в качестве основного аргумента политической борьбы. Первая — доктринальная. Как догматик, а, тем более догматик в известной степени образованный, Ленин считал, что реализация доктрины в такой стране, как Россия иным путем, кроме как жестокости, насилия и террора, просто невозможна. И подкреплял свои утверждения ссылкой на известную косность населения России. Вторая причина, на мой взгляд, это причина прагматическая. Ленин неоднократно подчеркивал тот факт, что любая партия или политическая группа власти добровольно никогда не уступит, и для того, чтобы захватить и удержать эту власть, надо идти на все меры, не ограничиваясь никакими законами и никакими абсолютно правилами. Если в качестве конечной цели обещался земной рай, то миллион, два или три миллиона погибших — совершенно мизерная, по мнению Ленина, и его ближайших соратников-леворадикалов, цена. Третья причина. Я бы обозначил ее как идеологическую. Согласно Ленину, любая революция, а уж социалистическая тем более, немыслима без гражданской войны. А гражданская война это, в первую очередь, жестокость и террор, взаимоуничтожение, попрание общечеловеческих ценностей. Даже твердолобые моралисты, такие, как, например, Георгий Валентинович Плеханов, не рискнули опровергнуть эти характеристики гражданского противостояния в России. Свою роль в формировании ставки на насилие сыграл опыт революций 1905-1907 года. Именно тогда, в 1905 году, Ленин в своей работе о терроре, пожалуй, впервые поставил вопрос о закономерности применения насилия в революционной борьбе с противником. Он считал, что политическое убийство, политическое насилие — совершенно оправданное средство захвата власти леворадикальными партиями. Наконец, последняя причина, на мой взгляд, тоже важная — Ленин, хотя и не считал себя монархом, по сути дела, действовал словно монарх. То есть соизмерял свои действия с собственными убеждениями, с собственными представлениями о справедливости. Действенна ли жестокость? Я думаю, что, с точки зрения политической борьбы, несомненно. Выдвигаются цели, достижение которых возможно лишь при применении насилия, при отказе от каких-то общепринятых человеческих установок, посредством беспощадного подчинения миллионов обывателей воле одного диктатора. Российский историк Ольга Никитина: Почему Ленин выбрал жестокость? Мне кажется, вопрос не вполне точен. Это не был акт выбора. Человек, замахнувшийся на то, чтобы переделать мир, не может не быть жестоким. Но, конечно, имелся один фактор, который эту жестокость многократно усилил. Дело в том, что ленинский замысел переделки мира был принципиально неосуществим. А Ленин этого не знал. Но это мы теперь понимаем его неосуществимость. И понимаем как раз по итогам ленинского эксперимента над Россией. И по итогам экспериментов его учеников во множестве стран. А в 1917 году? Ленинская цель казалась достижимой, притом, далеко не одному лишь Ленину. Эта цель ведь очень простая — изменить правила жизни людей. Всего-навсего. Вот они жили, жили… Жили неправильно тысячи лет, везде и всюду жили неправильно. И мучались. А теперь мы заставим их жить правильно и счастливо. Мы, это большевики. Кстати, в глубине души Ленин вполне мог надеяться, что его замысел совпадает с заветной мечтой большинства, так что их и заставлять не придется. И жестокость не надо будет применять. У Ленина поначалу все сошлось, как у везучего игрока. Весной 1917 года он не имел ни единого шанса, а осенью власть уже у него в руках. Сама легкость победы, атмосфера Всероссийского съезда Советов на какое-то время внушили Ленину уверенность, что всеобщая народная поддержка обеспечена. В конце концов, а как же иначе? Земля — крестьянам, заводы — рабочим, привилегии дворянства отменяются, помещиков — в шею, грабь награбленное и так далее. Как может народ такое не поддержать? Конечно, представители эксплуататорских классов будут сопротивляться. Но ведь их явное меньшинство, и, кстати сказать, об этом часто забывают. В первые месяцы Ленин очень сильно рассчитывал на революционную самодеятельность масс, на то, что народ сам очень быстро выработает правила новой жизни, жизни по справедливости. Но произошла непонятная вещь (с точки зрения Ленина): народ, с одной стороны, как бы большевиков поддержал, но, во-первых, далеко не весь народ, во-вторых, далеко не везде. В третьих, далеко не во всем. В четвертых, пресловутая революционная самодеятельность масс стала преподносить Ленину сюрпризы, вроде изгнания большевиков из Советов на местах, из комбедов и так далее. Неблагодарный пролетариат сплошь и рядом ведет себя странно и нелогично. Например, не дает изымать церковные и монастырские ценности, то есть защищает опиум для народа и так далее. И, наконец, главный сюрприз: возникает множество очагов вооруженного народного сопротивления новой власти. Не дворянского, не буржуазного, а наряду с дворянским и буржуазным. Причем эти очаги народного, в основном, крестьянского сопротивления, стали возникать еще до мая 18-го, до печально знаменитых декретов о продотрядах, до объявления продовольственной диктатуры, задолго до всех тамбовских и кронштадтских восстаний и так далее. Как тут было Ленину не огорчиться? Он к народу всей душой, а что получает в ответ? И Ленин (как человек предельно узкий и самонадеянный, как человек чуждый любым сомнениям) делает легко предсказуемый вывод: раз народ не понимает свое счастье, его надо тащить к этому счастью силой, тащить без всякой жалости, не останавливаясь ни перед чем. И чем более жестокими средствами это будет проделано, тем в более краткие сроки будет совершен прыжок России к всеобщему счастью. Ленин, я уверена, не сомневался, что те, кто уцелеет, будут потом его по гроб жизни благодарить, что их в это счастье втащили. Что же касается ленинской жестокости по отношению к заведомым врагам, классово чуждым элементам и так далее, то тут и говорить не о чем. Вообще, он свою страну — Россию — знал больше теоретически. Любви к ней не питал. И жалеть в ней кого бы то ни было, неважно, простых людей или дворянство, ни жалел никогда. Российский историк Вадим Дамье: Как и почему Ленин выбрал жестокость в качестве орудия своей политики, насколько это имело смысл? Собственно говоря, ключом к ответу на этот вопрос можно считать два очень известных эпизода. Вот первый из них. Ленин слушает сонаты Бетховена. Расчувствовавшись, он говорит: «Божественная музыка, нечеловеческая. Хочется всем ласковые слова говорить, по головке гладить, а время такое, что гладить по головке нельзя, бить надо». И второй эпизод: Кропоткин пишет Ленину письмо, убеждая большевистское правительство отказаться от политики красного террора. Он ведет речь о соответствии целей средствам, о том, что систематический террор дискредитирует и погубит революцию. Комментарий Ленина: «Наивный человек». Итак, по ощущению Ленина, террор и жестокость были необходимы в условиях острейшего напряжения борьбы, когда, как говорится, либо мы — либо они. И все же, даже крайняя ситуация совершенно необязательно заставляет человека прибегать к таким мерам как, например, террор. Почему же все-таки ленинцы прибегли к нему? Прежде всего, они не видели в этом ничего принципиально недопустимого. На выбор методов и средств борьбы они смотрели чисто прагматически, а не этически. Их логика была проста. Допускается все то, что мог бы сделать противник. Именно не только «сделал», но и «мог бы сделать». Этические аргументы и ограничения большевики просто отбрасывали как наивные, не имеющие никакого смысла. Вопрос о том, что антигуманные средства могут повредить даже самой благородной гуманной цели, для Ленина вообще не стоял. И второй момент. Для большевиков, как русских якобинцев, террор был логичным (пусть и необязательно осознанным) последствием их якобинства. Они исходили из темноты и несознательности народа, из его якобы неподготовленности к самоуправлению. Ленинцы, как и французские якобинцы, считали свою диктатуру воспитательной в отношении всего общества. А воспитательная диктатура предполагает наказание. Вот и пестрят ленинские строки словами «наказать» и «расстрелять». Путь террора — самоубийственный для любой революции. Он портит и нравы, и людей. Он создает круг лиц, которые профессионально занимаются террором и потом неизбежно удушают революцию. Чешский историк Иван Савицкий: Напомню то, о чем уже говорилось в этом цикле передач. Бабушка русской революции Брешко-Брешковская в середине 1917 года советовала Саше Керенскому посадить всех большевиков на баржу и утопить. А ей тогда было уже 73 года. И такие советы как-то не вяжутся с представлением о бабушке, к тому же немедленно занявшейся в эмиграции благотворительностью. И заявлявшей, что учение Христа всегда занимало центральное место в ее жизни и деятельности. Кровожадные, если так можно выразиться, высказывания мы можем найти и у митрополита Антония Храповицкого, и у некоторых как бы несомненных демократов. Например, был такой Лебедев, поручик французской службы (потом он стал командующим народной армией в Комуче), и вот он публиковал воззвание примерно в таком стиле: «Беззаконная, грабительская советская власть низложена. Не бойтесь ничего, расправляйтесь сами с этими негодяями». Таких примеров самых разных людей, и самых неожиданных, от которых мы этого никогда как будто не ждали, можно привести великое множество. Я думаю, что жестокость вообще не нужно было брать на вооружение. Жестокость родилась уже в войну. Если посмотреть на развитие войны, то мы видим, как она ужесточается. Ведь это был громадный шок. Для тогдашнего человека, 50 лет большой войны в Европе не знавшего, и вдруг, к середине 1917 года потери четырех главных армий воюющих уже перевалили или подходили к миллиону человек. Казалось, что гибнет мир, все переворачивается, и совершенно обесценивалась человеческая жизнь. Если в начале войны военно-полевые суды расстреливали в единичных случаях, они даже брались как-то на учет, поименно, можно сказать, кто был расстрелян, то к 1917 году, уже во время восстаний, бунтов, во французской пехоте, во флоте австро-венгерском, позже, германском флоте расстреливались уже десятки и сотни. А вот в России (как раз в 1917 году) произошло обратное: вместо ужесточения войны, вдруг — великая бескровная, права солдата… И все, казалось бы, пошло на лад. Но в условиях такой кровопролитной ужасной войны это было делать невозможно. Кончилось все, и довольно естественно кончилось, стремительным развалом армии. Нужно было просто действительно жестокими, ну, скажем, жесткими мерами воспрепятствовать этому развалу. Я думаю, что вопрос не в том, вводить или не вводить жестокость для этой твердой власти, которая должна была в какой-то момент появиться, а вопрос заключался в том, кто осуществит эту твердую власть. Анатолий Стреляный: Передача к 80-летию Гражданской войны в России. Историки обсуждают жестокость этой войны. Почему, в частности, Ленин избрал жестокость как средство своей политики, в первую очередь средство войны? Какой был практический смысл в этом? То, что Ленин знал Россию скорее теоретически, отмечали, не сговариваясь, многие его критики, начиная с критиков его самой первой и лучшей, видимо, книги, «Развитие капитализма в России». Он видел в своей стране то, что ему хотелось видеть или то, что ему предписывали в ней видеть Маркс и Энгельс. Сказалась и многолетняя жизнь за границей. На родину он вернулся с убеждением, что назначение его родины — послужить запалом мировой революции. Так что вполне возможно, что во взгляде Ленина на соотечественников была не жестокость, а отсутствие участия. Перейдем к вопросу о действенности такого средства гражданской войны как жестокость. Насколько небесполезной она оказалась с обеих сторон? Что дала как белым, так и красным? Можно ли измерить, как-то выявить действенность жестокости? Российский историк Вадим Телицын: Все гражданские войны сопровождаются такими явлениями как жестокость, массовый террор и репрессивно-карательные мероприятия. На мой взгляд, эти вот явления, кроме основной своей военно-политической задачи, играют важную роль при рождении нового человека послереволюционной эпохи. Особенно наглядно это проявилось в России. Известный эмигрантский историк Мильгунов в свое время обмолвился о том, что в Гражданской войне «красный террор принял форму планомерного уничтожения противника, в то время как белый террор носил характер эксцессов на почве разнузданности и мести, не имея под собой никакой теоретической базы». Белый террор, несмотря на достаточно скромные цифровые показатели, вместо консолидации белого движения под одним знаменем и устрашения своих политических противников, привел к обратному эффекту, озлоблению населения действиями белых властей и разложению этого белого движения, которое он должен был сплотить. Неэффективность белого террора объясняется, пожалуй, еще и тем, что по своей направленности, социальной направленности, белый террор имел практически всесословно-классовый характер. К террору привлекались (при наличии очень слабых карательно-репрессивных органов) военно-силовые структуры. С другой стороны, красный террор родился как стихийный самосуд времен Февральской революции, он получил прекрасную подкормку в виде леворадикальной теории и, в конце концов, трансформировался в нечто ужасное. Трансформировался в строго-централизованную, целенаправленную, целеустремленную систему. На мой взгляд, это была целая система, очень эффективная система, система наблюдения, фильтрации, устрашения, ликвидации и полного подчинения населения России тем идеям, которые пытались осуществить большевики. Российский историк Ольга Никитина: Всякая гражданская война порождает ожесточение. На огромной территории Сибири, на которую распространялась власть Колчака, совершались ужасные зверства. Известна казнь без суда 17 большевиков в Благовещенске. Или, скажем, генерал Владимир Каппель. Солдаты, кстати, его боготворили. Он посылал карательные экспедиции на Кустанай, в Каргалинск, Боровое и другие места, где население помогало большевикам. И эти карательные экспедиции вешали, расстреливали, пороли. А, например, генерал Розанов в Енисеевской губернии в мае 1919 года отдал приказ о расстреле заложников. Другой генерал в августе того же года объявил Барнаул на осадном положении, и все схваченные с оружием расстреливались на месте. Все это затем было тщательно выявлено и опубликовано большевиками. Но, поверьте, эксцессы белых не идут ни в какое сравнение с тем, что творили победившие большевики. Между прочим, в 20-30-е годы, когда они еще были уверены в себе, из этого даже не делалось большой тайны. В автобиографии писателя Всеволода Иванова тогда можно было прочесть, что он в марте 1920 года «руководил работами по закапыванию в землю 40 тысяч белых солдат, убитых и замерзших». А ведь это были сибирские крестьяне, мобилизованные в армию Колчака, а затем сдавшиеся в плен Красной армии, своим же классовым братьям. Ту же картину мы видим и в других частях страны. Возьмем белого генерала Якова Слащева. Он командовал чеченской конной дивизией, действовал против банд Махно. А с декабря 1919 года уже как командир 2-го армейского корпуса руководил обороной Крыма и прославился жестокостью, с какой он искоренял коммунизм у себя в тылах. Об этом бесконечно много потом писали советские историки, но опять-таки «слащевская» жестокость — детский лепет по сравнению с тем, что творили большевики после штурма Перекопа и овладения Крымом, что творил крымский областной ревком во главе с его председателем товарищем Бела Куном, кстати, успешно реабилитированным. Зверства белых и зверства красных совершенно несоизмеримы. Может быть, еще и потому, что у белых они были лишены той системы и той теоретической базы, на которую опирался красный террор, имевший таких крупных теоретиков как Ленин и Троцкий. А насчет действенности? Оценить ее трудно. На кого-то террор нагонял страх, а кому-то придавал новые силы. Этому вопросу столько веков, сколько люди ведут войны, и, боюсь, он не имеет ответа. Но вот что важно отметить, жестокость красных почему-то всегда особенно разыгрывалась уже после их победы. И в Сибири, и в Крыму, и в Архангельске, и везде. А значит, она не вытекала из военных целей и нужд, и, между прочим, красный террор юридически так и не расследован. Он освещен эмигрантскими публицистами, например, в книге Мельгунова «Красный террор в России». Конечно, его касались историки, но официального расследования даже после 1991 года так и не было. Российский историк Вадим Дамье: Итак, жестокость как орудие гражданской войны. Насколько она была действенна с обеих сторон? Ответ на этот вопрос будет зависеть от того, что мы понимаем под действенностью. Если считать, что как красные, так и белые стремились запугать своих политических противников, а заодно и все общество на подвластных им территориях, можно сказать, что им это удалось. Они действительно посеяли атмосферу страха и террора, которая в некоторых случаях и вправду парализовала. Но воздействовал этот ужас в первую очередь на население, не причастное к активной борьбе. Активистов же с обеих сторон жестокость противников не только не сломила, но, наоборот, подавала им новые стимулы, новые мотивы к ожесточенности и упорной борьбе. Террор и зверства мало помогли в том, что касалось исхода Гражданской войны. Белый террор и массовые казни рабочих колчаковцами и генералами южной России не предотвратили их поражения. Красный террор мало повлиял на выигрыш войны красными. Как за поражением первых, так и за победой вторых стояли, конечно, куда более глубокие причины, чем просто запуганность противника. Причины социально-экономического, военного и психологического порядка. Под конец произошло, наверное, самое страшное, люди просто привыкли к жестокости. Это началось, конечно, не с Гражданской войны, уже Первая мировая стала шоком для общественного сознания именно потому, что как бы резко перечеркнула все прежние представления о ценности человеческой жизни. Ее утрата стала восприниматься уже как некая норма. Теперь же к почти четырехлетней мировой войне добавилась многолетняя гражданская война, и ненависть была в сердцах почти у всех. Между тем, ненависть может помочь разрушить старое, но и воспроизводит его логику в душах тех, кто хочет строить новое. Созидать же с ненавистью — нельзя. Чешский историк Иван Савицкий: Что касается действенности жестокости как орудия в гражданской войне, то я думаю, что эта жестокость неизбежна. Но, вместе с тем, она не дает выгоды одной из сторон, она распространяется на обе стороны. Сколько я знаю гражданских войн с XVII века до наших дней — в Англии и Боснии, США и Китае, в Мексике и России — всюду эта жестокость присутствует. Пусть в разных степенях, в разных формах и так далее, но она всюду присутствует, и при этом она присутствует со всех воюющих сторон. Как раз в России были не две воюющие стороны. Это мы уже так упрощаем. Нужно сказать, что гражданская война — это другая война, чем нормальная война. Вот посмотрите только на то, что все командующие, скажем, фронтами, дивизиями, армиями нормальной войны почти все сошли со сцены во время Гражданской войны. Они не умели командовать в этих нерегулярных, особых условиях. Не только красные командармы, комдивы и так далее вышли из унтеров и поручиков, но и у белых (хотя, казалось бы, генералов было достаточно) в конце концов военачальниками стали в громадном большинстве люди, которые были в мировую войну капитанами, подполковниками, штабс-капитанами, такого вот уровня. Это самодеятельный в каком-то смысле процесс, и в этом процессе самодеятельности рождаются самые страшные формы жестокости, которые потом распространяются лавинообразно. Но так как эта жестокость присуща обеим сторонам, то она не есть отличительный принцип той или иной стороны, хотя обе стороны всегда стараются ее приписать противнику. Но именно поэтому она не может иметь решающего значения. Она как бы взаимно уравновешивается. Террор может спасти положение на определенном участке, в определенном случае, но не больше. Гражданские войны террором не выигрываются. Террор им только сопутствует. Анатолий Стреляный: Историки обсуждают жестокость Гражданской войны в России. Предыдущий вопрос был об эффективности жестокости как военного средства. В одной из наших передач российский историк Николай Цимбаев сказал, что фронтовые, полевые сражения Красной армии с армиями Деникина, Колчака, Юденича, Врангеля — это, самое большее, одна десятая часть Гражданской войны. Война шла по всей стране, в каждом ее уголке, и всюду была кровавой. И не будет, видимо, ошибкой сказать, что террор дал больше тем, кто, в конце концов, победил. Сравнивая жестокость красных и белых, следует помнить, что красных не сдерживали никакие законы. Все законы Российской империи были упразднены через две недели после взятия Зимнего дворца. Для противников советской власти эти законы продолжали существовать, поэтому они и были противниками. Эти законы запрещали, например, брать и, тем более, уничтожать заложников. Не случайно расстрелы заложников белыми были редкостью. И последний вопрос для участников очередной передачи на волнах Радио Свобода к 80-летию Гражданской войны в России. Кровожадность Ленина шла больше от его натуры или от его теории, от целей, которые он перед собою ставил? Российский историк Вадим Телицын: Как Ленин понимал механизм управления таким огромным государством как Россия? Да только с помощью упреждающего устрашения. Тоталитаризм (хотя Ленин никогда не употреблял это слово) не является ни законным, ни легитимным. Если в традиционном обществе законность власти основывается на всеобщем признании персоны властителя и на династических традициях, а в демократическом обществе каждый раз подтверждается на выборах, то законность тоталитарного правительства обосновать ничем нельзя. Не будучи законным, не зная сроков своих полномочий, тоталитарный лидер страшится в любой момент утратить эти полномочия, а потому он делает ставку, в первую очередь на жестокость как на средство устрашения. Будь даже Ленин чуть более мягким от природы (а он им не был), ему бы пришлось все равно вести себя так, как он себя и повел, или потерять власть. Российский историк Ольга Никитина: Я думаю, что жестокость Ленина — это его необходимое и неотъемлемое качество. Уберите это качество, и Ленина нет. В данном отношении все революционеры более или менее одинаковы. Это видно на примере другого крупного революционера, Адольфа Гитлера. В его биографии, написанной Аланом Буллоком, есть такое высказывание Гитлера, записанное в 1928 году: «Какой бы цели ты не достиг на своем пути, ты достигаешь ее благодаря своей жестокости». А в книге Германа Раушнинга «Беседы с Гитлером» приводятся такие слова фюрера: «Мы должны быть жестокими. Я должен быть суровым воспитателем, я должен сперва создать народ, а уж потом думать о решении задач, поставленных эпохой перед нами». Но ведь и Ленин ставил ту же задачу — создать народ, имевшийся народ его никак не устраивал. Он явно имеет в виду какой-то иной народ, когда рассуждает о будущем. Ленин видит это будущее как царство идеального единомыслия и подчинения. Позвольте процитировать: «Это подчинение может при идеальной сознательности и дисциплине участников общей работы напоминать больше мягкое руководство дирижера, которое может принимать формы диктаторства, если нет идеальной дисциплинированности и сознательности. Так или иначе, беспрекословное подчинение единой воле, безусловно, необходимо (ПСС, т. 36, с. 200)». Где же взять такой народ, чтобы был шелковый и ходил по струнке? В 1917 году в России такого народа не было. Значит, Ленин мог бы сказать те же слова, что и Гитлер. Надо сперва создать народ, а уже потом думать о решении поставленных задач. И вся ленинская практика говорит о том, что на пути переделки, пересоздания народа, Ленин знал лишь один способ, это способ самой беспощадной, самой кровожадной жестокости. Речь в данном случае не о жестокости к врагам (к врагам, само собой), но и к своим. Собственно говоря, для Ленина и враги, и не враги, это две части того непригодного, неправильного мира, который должен быть разрушен до основания. Я не стала бы разделять жестокость Ленина-человека и Ленина-теоретика. Просто потому, что разделить этих двух Лениных невозможно. Российский историк Вадим Дамье: Я не думаю, что можно всерьез говорить о некоей кровожадности Ленина. Хотя без «ленинизма», вероятно, не было бы «сталинизма», но полностью смешивать эти понятия нельзя. Как нельзя говорить, например, будто французские якобинцы и Наполеон Бонапарт — это одно и то же. Известно, что Сталину мучения и страдания его врагов доставляли огромное, и даже садистское удовольствие. Именно в этом смысле его и можно назвать не просто жестоким, а именно кровожадным. Ленин был всегда готов прибегнуть к жестокости, как только считал это необходимым. Но вряд ли это доставляло ему удовольствие. Ленин был именно не садистом, а «имморалистом». Он просто не считал жестокость чем-то из ряда вон выходящим, будь то в смысле позитивном или негативном. Это был для него просто обыкновенный метод действий. Как и любой другой. Можно, конечно, говорить о том, что этот имморализм содержится в государственно-социалистических доктринах. Но они явно не имеют некой монополии на жестокость. Более того, они даже пытаются оправдать свою жестокость, обосновать ее жестокостью того мира, против которого они ведут борьбу. Поэтому, давайте все-таки поищем корни этой жестокости там, в мире иерархии, господства, войн, государств. Лев Толстой когда-то хорошо сказал, что самые великие политики и самые великие полководцы, это самые великие и жестокие преступники. И это чистая правда. Просто одни совершают жестокости во имя сохранения существующего порядка вещей, а другие для того, чтобы заменить его новым, не понимая простой истины, что свобода лежит не на том или ином полюсе мира господства, а по ту сторону от его логики. Вот именно этого не поняли большевики. Именно этого не понял имморалист Ленин. А потому, в итоге, и проиграл. Проиграл, несмотря на свою победу, закончив жизнь под домашним арестом в Горках. Чешский историк Иван Савицкий: В ответе на первый вопрос я уже сослался на несколько примеров «кровожадных» высказываний людей, которых нам очень трудно заподозрить в том, что они исповедовали какую-нибудь человеконенавистническую теорию. И нет, конечно, никаких данных об этих лицах, чтобы можно было их считать потаенными садистами или чем-то таким. Еще более яркие высказывания, скажем, генералов Краснова, Слащева или засуженного террориста Савинкова, людей, которые по своей профессии как бы особенно не могли ценить человеческой жизни. Так что, я бы сказал, для того чтобы выяснить кровожадность Ленина, нужно было бы выяснить сначала особенность его кровожадности на этом общем фоне, который захватывает всех. Это распространение ненависти, распространение чувства братоубийственной борьбы, борьбы не на жизнь, а на смерть. И вот только если бы мы выяснили, в чем особенность кровожадности Ленина, можно было бы, по-моему, выяснять тогда, откуда корни. Но я этой особенности у Ленина не вижу. Я думаю, что особенность того, как нам видится эта кровожадность, состоит просто в том, что Ленин занимал пост наиболее значимый в России. Казалось, что он всевластен, а реально это было совсем не так, потому что в революцию на местах делают все, что угодно. Но казалось, что всем вершит Ленин. И как при советской власти, когда-то все время подчеркивалось, что все достижения (до прихода, конечно, Сталина) это только благодаря Ленину, то теперь, напротив, конечно, все преступления приписываются Ленину. Но так как далеко не все достижения были делом ленинским, то и не все преступления были его. И тут нужно было бы, мне кажется, подойти сначала к этому вопросу, как определить особенность ленинского подхода к этой жестокости, кровожадности, если таковой был. Анатолий Стреляный: В марте 1918 года Ленин писал: «Большевикам удалось сравнительно чрезвычайно легко решить задачу завоевания власти как в столице, так и в главных промышленных центрах России. В настоящее время задача преодоления и подавления сопротивления в России окончена в своих главных чертах. Россия завоевана большевиками». Последние три слова подчеркнуты. То, что будет дальше, Лениным было предусмотрено еще до октябрьского переворота. Он предвидел, что после того, как будет свергнуто Временное правительство и разгромлено возможное прямое сопротивление большевикам, начнется, с его точки зрения, более опасное сопротивление, пассивное. Он писал: «Нам надо сломить и пассивное, несомненно, еще более вредное и опасное сопротивление. Нам надо заставить работать в новых организационных государственных рамках». Слова «заставить работать» подчеркнуты. Все-таки теория, пожалуй, более настоятельно, чем натура, требовала жестокости.

Захарова

Якобинская диктатура

31 мая — 2 июня 1793 г. Якобинский клуб, Совет Коммуны Парижа подняли восстание против господства жирондистов в Конвенте. В результате власть перешла в руки наиболее революционных слоев буржуазии и городских низов, была установлена диктатура якобинцев.

1. Дайте определение

Летом 1793 г. вся полнота власти перешла к избранному Конвентом Комитету общественного спасения. Он стал главным органом революции, а якобинцы — основной силой комитета. Во главе Комитета стал Робеспьер.

В годы революции появилось наименование «враг народа». Оно применялось к врагам революции.

2. Как вы думаете, кого Комитет общественного спасения причислял к «врагам народа»?

______________________________________________________________________________________________________
______________________________________________________________________________________________________

3. Какие органы должны были осуществлять борьбу с «врагами народа»?

Один из важнейших постов в Парижской коммуне занял Марат. Он приступил к борьбе с «врагами народа». «Сентябрьские убийства» 1793 г., когда почти 200 тысяч человек было уничтожено, были на совести Марата. Его подруга Симона сказала ему: «Ты действительно ангел убийства».

Террор был направлен не только против контрреволюционеров, но и против жирондистов. Многие бежали из страны.

25-летняя Мари-Анна-Шарлотта де Корде д’Армон была яростной республиканкой. Тревожась за судьбу революции, она решила принести себя в жертву и убить Марата, который представлялся ей «ядовитым гадом», терзающим тело революции. Купив за два франка кухонный нож, она отправилась на улицу Кордельеров, где проживал «Друг народа». Войдя в дом, Шарлотта застала его сидящим в медной ванне, поверх которой была положена планшетка, на которой можно было разбирать бумаги и писать. Марата мучил непрестанный зуд и только теплая ванна приносила облегчение. Девушка вонзила нож в его грудь. Она стояла около ванны, вода в которой быстро краснела от крови, и спокойно дожидалась, когда придут приговорить ее к смерти за то, что она избавила Францию от чудовища.

—На что вы надеялись, убивая Марата? — спросили Шарлотту в суде.

—Я хотела вернуть мир моей стране, — отвечала она.

4. Можно ли, по вашему мнению, оправдать поступок Шарлотты Корде?

Террор усиливался, страдали прежде всего безвинные люди, часто далекие от политики. Свидетель ужасов 1793 г. писал: «Разве для спасения страны необходимо было произвести 23 классовых потопления в Нанте, в том числе то, в котором погибли 600 детей? Разве нужны были «республиканские браки», когда девушек и юношей, раздетых донага, связывали попарно, оглушали сабельными ударами по голове и сбрасывали в Луару? Разве необходимо было… потопить или расстрелять еще 500 детей, из коих старшим не было 14 лет… Разве необходимо было внушать солдатам роты именем Марата ужасное убеждение, что каждый должен быть способен выпить стакан крови?»

Террор 1793 г. проходил в обстановке многочисленных контрреволюционных мятежей, угрозы вторжения войск антифранцузской коалиции.

Конвент принял закон об уничтожении всех феодальных повинностей, а в сентябре 1793 г. под давлением санкюлотов — закон о максимуме цен. Он устанавливал фиксированные цены на съестные припасы и товары первой необходимости (мясо, солонина, свиное сало, масло, соленая рыба, уксус, пиво, дрова, уголь, свечи, соль, мыло, сахар, мед, бумага, кожа, железо, пенька, лен, шерсть, материи, полотно, башмаки, табак…).

5. Как установление максимума цен должно было повлиять на развитие буржуазных отношений, капитализма?

а) закон препятствует развитию капитализма;
б) закон способствует развитию капитализма.

Объясните свой выбор:
______________________________________________________________________________________________________
______________________________________________________________________________________________________
______________________________________________________________________________________________________

Якобинское правительство переименовало ливры во франки, ограничило рост цен. Но к чему привело это ограничение? Цены перестали расти, но товары пропали, голод усилился, спекуляция возросла. Чем больше печатный станок выбрасывал франков, тем меньше было товаров. Якобинская диктатура не смогла решить хозяйственные проблемы.

В июле 1793 г. Конвент закрыл биржу.

6. Какие факты свидетельствуют об антирыночной политике якобинской диктатуры?

________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________

Якобинская диктатура стремилась отказаться от всего «старого», от традиций, начать все с нуля, с «чистой доски». Даже старый календарь был отменен. Новый революционный календарь провозгласил начало новой эры с 22 сентября 1792 г. Революция закрыла церкви, ввела новый культ — культ Разума. На празднике в его честь «Разум» изображала актриса в голубом платье с красной повязкой на голове.

Было разрешено только одно обращение — «гражданин». Королевские дворцы превращались в музеи. Ученые, деятели искусства дореволюционной Франции вызывали раздражение якобинцев. Многие из них покинули страну. Среди эмигрантов был математик и физик Пьер Симон Лаплас. Когда якобинцы решили разгромить Академию наук, которую они считали привилегированным учреждением, за нее вступился Антуан Лоран Лавуазье. Несмотря на то, что он много сделал для революции во Франции, наладил производство пороха, построил военную промышленность, он был арестован. На процессе Лавуазье со скорбью сказал: «Республика не нуждается в ученых».
В мае 1794 г. он был гильотинирован.

7. Воплотились ли в действиях якобинцев лозунги «свободы» и «равенства»?

Да _____________/_______________ Нет

Свой выбор объясните:
____________________________________________________________________________
____________________________________________________________________________
____________________________________________________________________________

17 сентября 1793 г. якобинцы приняли «Декрет о подозрительных», тех, кто подлежал немедленному аресту.
Кто же считался «подозрительным»?

1. «Те, кто своим поведением, своими связями, своими рассуждениями или писаниями выказали себя сторонниками тирании…»
2. «Те, кому было отказано в удостоверении о благонадежности».
3. «Те из бывших дворян, считая мужей, жен, отцов, матерей, сыновей или дочерей, кто не проявлял своего постоянного влечения к революции».

8. Какую оценку дали бы вы «Декрету о подозрительных»?

а) это демократический документ;
б) это недемократический документ.

а) декрет способствовал установлению порядка в стране;
б) декрет способствовал укреплению в стране репрессивного режима, беззакония.

9. О чем свидетельствуют следующие высказывания Робеспьера: «…Бесполезно собирать присяжных и судей; одно наказание — смерть». «Террор — это не что иное, как быстрая, строгая и непреклонная справедливость».

10. В чем состоит главное отличие высказываний Робеспьера начального этапа революции от высказываний периода якобинской диктатуры?

11. Как вы думаете, в чем причина этого изменения?

Террор должен был обрушиться не только на отдельных людей, но и на целые города. Конвент даже обсуждал вопрос о разрушении города Лиона и о переименовании оставшихся домов в «освобожденную коммуну». На развалинах города предполагалось воздвигнуть колонну с надписью: «Лион вел войну против свободы — Лиона больше нет». Но к началу 1794 г. мятежи были подавлены. Внешним врагам революционная армия нанесла сокрушительное поражение. Некоторые лидеры, особенно Дантон, заговорили о прекращении террора, введении в действие отмененной демократической конституции, Декларации прав человека и гражданина. Робеспьер по-прежнему утверждал, что новые победы требуют не ослабления, а усиления террора. Робеспьер видел опасность для своей власти в левом крыле якобинцев (парижских бедняках и их лидерах Эбере и Шометте) и в правом крыле — в лице Дантона.

12. Заполните схему, показывающую, против каких сил внутри лагеря якобинцев боролся Робеспьер:

ЭБЕР: «Чтобы положить конец грязным делишкам спекулянтов и жадности торговцев, пусть удвоят, пусть утроят революционную армию, черт возьми.
Пусть головы кровопийц народа падут…»

ШОМЕТТ: «Здесь происходит открытая война богатых против бедных: они хотят раздавить нас: хорошо же!
Нужно опередить их, нужно раздавить их самих…»

13. Кого Шометт и Эбер считали «врагами народа»?

В середине марта 1794 г. Робеспьер добился решения об аресте Эбера и других лидеров санкюлотов. 24 марта они погибли на эшафоте.

Сначала Дантон и его сторонники были рады устранению соперников. Однако через неделю арестовали и их. Судьба Дантона решалась так. Когда один из присяжных заколебался, его спросили:

— Кто более полезен для республики — Дантон или Робеспьер?
— Более полезен Робеспьер.
— В таком случае надо гильотинировать Дантона.

14. Как бы вы охарактеризовали суд, в котором так решается вопрос о жизни человека?

______________________________________________________________________________________________________
______________________________________________________________________________________________________

Когда телега, на которой везли на казнь осужденных дантонитов, проезжала мимо дома Робеспьера,
Дантон громко крикнул: «Я жду тебя, Робеспьер!»

15. Какой смысл вкладывал в эти слова Дантон?

_____________________________________________________________________________________________________
_____________________________________________________________________________________________________

Ежедневно от тюрьмы Консьержери к площади Революции двигались телеги с осужденными. Кого же везли на казнь? Аристократов? Сторонников короля? Их оказалось менее 10%. Большинство жертв были представителями третьего сословия. Многих хватали просто по подозрению. Смертная казнь полагалась тому, «кто вызывает упадок духа», кто «распространяет ложные известия», кто «портит нравы», кто «развращает общественное сознание».

«Большой террор» 1794 г. окончательно изолировал Робеспьера. Наконец, маховик террора обрушился на него. 24 июля (9 термидора) 1794 г. Робеспьер был арестован и казнен на следующий день. Якобинская диктатура пала.

Один из вождей начального периода революции, Мирабо, надеялся, что революция обойдется без крови и слез. Но его надежды не сбылись. Жертвами террора стали приблизительно 40 000 человек. А если считать и жертвы войны, то 1—2 миллиона.

16. Как вы считаете, был ли в революции неизбежен террор якобинской диктатуры?

Да _____________/_______________ Нет

Объясните свой выбор.
______________________________________________________________________________________________________
______________________________________________________________________________________________________

17. Каково место якобинской диктатуры в революции? Рассмотрите две схемы. С какой точкой зрения вы согласитесь?

Объясните свой выбор, вспомнив, каковы были задачи революции и каковы мероприятия якобинской диктатуры, прежде всего
Декрет о максимуме цен:
_____________________________________________________________________________________________________________
_____________________________________________________________________________________________________________
_____________________________________________________________________________________________________________

Два понимания свободы | Библиотека

Принуждать человека — значит лишать его свободы, но свободы от чего? Почти все моралисты в истории человечества прославляли свободу. Значение этого слова, равно как и некоторых других — счастья и доброты, природы и реальности — столь многослойно, что найдется немного истолкований, которые окажутся для него непригодными. Я не намерен рассматривать ни историю этого многослойного слова, ни тем более две сотни его значений, выявленных историками идей. Я собираюсь рассмотреть только два его значения, которые, будучи центральными, вобрали в себя значительную долю человеческой истории, как прошлой, так, осмелюсь утверждать, и будущей. Первое из этих политических значений свободы я буду (следуя во многом прецеденту) называть «негативным», и это значение подразумевается в ответе на вопрос: «Какова та область, в рамках которой субъекту — будь то человек или группа людей — разрешено или должно быть разрешено делать то, что он способен делать, или быть тем, кем он способен быть, не подвергаясь вмешательству со стороны других людей?». Второе значение я буду называть позитивным, и оно подразумевается в ответе на вопрос: «Что или кто служит источником контроля или вмешательства и заставляет человека совершать это действие, а не какое-нибудь другое, или быть таким, а не другим?». Безусловно, это разные вопросы, хотя ответы на них могут частично совпадать.

Понятие «негативной свободы»

Обычно говорят, что человек свободен в той мере, в какой никто: ни другой человек, ни группа людей — не препятствует его действиям. Политическая свобода в этом смысле и есть та область, в рамках которой человек может действовать, не подвергаясь вмешательству со стороны других. Если другие люди не позволяют мне сделать то, что в противном случае я мог бы сделать, то в этой степени я несвободен; если из-за действий других людей упомянутая область сжимается, уменьшаясь далее известного предела, то обо мне можно сказать, что я нахожусь в состоянии принуждения и, возможно, даже порабощения. Однако слово принуждение не охватывает все случаи, когда мы не способны что-либо сделать. Если я не способен прыгнуть выше десяти футов, или не могу читать из-за слепоты, или тщетно пытаюсь понять наиболее темные места у Гегеля, то было бы странным говорить, что в этой степени я подвергаюсь порабощению или принуждению. Принуждение предполагает намеренное вторжение других людей в область, где в противном случае я мог бы действовать беспрепятственно. Вы только тогда лишены политической свободы, когда другие люди мешают вам достичь какой-либо цели. Простая неспособность достичь цели еще не означает отсутствия политической свободы. Об этом свидетельствует и современное употребление таких взаимосвязанных выражений как «экономическая свобода» и «экономическое рабство». Доказывают, порой очень убедительно, что если человек слишком беден и не может позволить себе купить буханку хлеба, совершить путешествие по миру или обратиться за помощью в суд, хотя на все это нет юридического запрета, то он не более свободен, чем когда это запрещено законом. Если бы моя бедность была своего рода болезнью и не позволяла бы мне покупать хлеб, оплачивать путешествия по миру или добиваться слушания моего дела в суде, как хромота не позволяет мне бегать, то было бы неестественно видеть в ней отсутствие свободы, тем более — политической свободы. Только в том случае, если я объясняю свою неспособность приобрести какую-либо вещь тем, что другие люди предприняли определенные меры, и поэтому я, в отличие от них, не имею денег для приобретения данной вещи, только в этом случае я считаю себя жертвой принуждения или порабощения. Другими словами, употребление слова «принуждение» зависит от принятия определенной социально-экономической теории, объясняющей причины моей нищеты и неспособности что-либо делать. Если отсутствие материальных средств вызвано недостатком умственных и физических способностей, то, только приняв указанную теорию, я стану говорить не просто о нищете, а об отсутствии свободы. Если к тому же я считаю, что моя нужда обусловлена определенным социальным устройством, которое, на мой взгляд, является несправедливым и нечестным, то я буду говорить об экономическом рабстве или угнетении. «Не природа вещей возмущает нас, а только недобрая воля», — говорил Руссо. Критерием угнетения служит та роль, которую, по нашему мнению, выполняют другие люди, когда прямо или косвенно, намеренно или ненамеренно препятствуют осуществлению наших желаний. Свобода в этом смысле означает только то, что мне не мешают другие. Чем шире область невмешательства, тем больше моя свобода.

Именно так понимали свободу классики английской политической философии. Они расходились во взглядах относительно того, насколько широкой может или должна быть упомянутая область. По их мнению, при существующем положении вещей она не может быть безграничной, ибо ее безграничность повлекла бы за собой то, что все стали бы чинить бесконечные препятствия друг другу, и в результате такой «естественной свободы» возник бы социальный хаос, и даже минимальные потребности людей не были бы удовлетворены, а свобода слабого была бы попрана сильным. Эти философы прекрасно понимали, что человеческие цели и действия никогда сами по себе не придут в гармонию, и (какими бы ни были их официальные доктрины) они ставили выше свободы такие ценности, как справедливость, счастье, культура, безопасность или различные виды равенства, а потому были готовы ограничивать свободу ради этих ценностей или даже ради нее самой. Ибо иначе было бы невозможно создать желательный, с их точки зрения, тип социального объединения. Поэтому, признавали эти мыслители, область свободных действий людей должна быть ограничена законом. Однако в равной мере они допускали — в особенности такие либертарианцы, как Локк и Милль в Англии, Констан и Токвиль во Франции — что должна существовать некоторая минимальная область личной свободы, в которую нельзя вторгаться ни при каких обстоятельствах. Если эта свобода нарушается, то индивидуальная воля загоняется в рамки слишком узкие даже для минимального развития природных человеческих способностей, а без этих способностей люди не только не могли бы добиваться целей, которые они считают благими, правильными или священными, но и были бы не способны просто ставить эти цели перед собой. Отсюда следует, что необходимо провести границу между сферой частной жизни и сферой публичной власти. Где ее провести — об этом можно спорить, а, по сути, и заключать соглашения. Люди во многих отношениях зависят друг от друга, и никакая человеческая деятельность не может быть настолько частной, чтобы никак и никогда не затрагивать жизнь других людей. «Свобода щуки — это смерть пескаря»; свобода одних зависит от ограничений, накладываемых на других. «Свобода оксфордского профессора, — как кто-то может добавить, — это нечто иное по сравнению со свободой египетского крестьянина».

Эта идея черпает свою силу в чем-то одновременно истинном и важном, хотя сама фраза рассчитана на дешевый политический эффект. Несомненно, предоставлять политические права и гарантию невмешательства со стороны государства людям, которые полуголы, неграмотны, голодны и больны, значит издеваться над их положением; прежде всего этим людям нужна медицинская помощь и образование и только потом они смогут осознать свою возросшую свободу и сумеют ею воспользоваться. Чем является свобода для тех, кто не может ею пользоваться? Если условия не позволяют людям пользоваться свободой, то в чем ее ценность? Прежде следует дать людям наиболее важное; как говорил радикальный русский писатель девятнадцатого века, иногда сапоги важнее произведений Шекспира; индивидуальная свобода — не главная потребность человека. Свобода — это не просто отсутствие какого бы то ни было принуждения; подобная трактовка слишком раздувает значение этого слова, и тогда оно может означать или слишком много, или слишком мало. Египетский крестьянин прежде всего и больше всего нуждается в одежде и медицинской помощи, а не в личной свободе, но та минимальная свобода, которая нужна ему сегодня, и то расширение свободы, которое понадобится ему завтра, — это не какая-то особая для него разновидность свободы, а свобода, тождественная свободе профессоров, художников и миллионеров.

Думаю, муки совести у западных либералов вызваны не тем, что люди стремятся к разной свободе в зависимости от их социально-экономического положения, а тем, что меньшинство, обладающее свободой, обрело ее, эксплуатируя большинство или, по крайней мере, стараясь не замечать, что огромное большинство людей лишено свободы. Либералы имеют все основания считать, что если индивидуальная свобода составляет для людей высшую цель, то недопустимо одним людям лишать свободы других, а тем более — пользоваться свободой за счет других. Равенство свободы; требование не относиться к другим так, как ты не хотел бы, чтобы они относились к тебе; исполнение долга перед теми, благодаря кому стали возможны твои свобода, процветание и воспитание; справедливость в ее наиболее простом и универсальном значении — таковы основы либеральной морали. Свобода — не единственная цель людей. Я мог бы, вместе с русским критиком Белинским, сказать, что если другие люди лишены свободы, если мои братья должны жить в нищете, грязи и неволе, то я не хочу свободы и для себя, я отвергаю ее обеими руками и безоговорочно выбираю участь моих братьев. Но мы ничего не выиграем, если будем смешивать понятия. Пусть, не желая терпеть неравенство и широко распространившуюся нищету, я готов пожертвовать частью или даже всей своей свободой; я могу пойти на эту жертву добровольно, но то, от чего я отказываюсь ради справедливости, равенства и любви к своим товарищам, — это свобода. У меня были бы все основания мучиться сознанием вины, если бы при известных обстоятельствах я оказался не готовым принести эту жертву. Однако жертва не ведет к увеличению того, чем было пожертвовано: роста свободы не происходит, как бы ни были велики моральная потребность в жертве и компенсация за нее. Все есть то, что есть: свобода есть свобода; она не может быть равенством, честностью, справедливостью, культурой, человеческим счастьем или спокойной совестью. Если моя свобода, свобода моего класса или народа связана со страданиями какого-то количества людей, то система, где возможны такие страдания, несправедлива и аморальна. Но если я урезаю свою свободу или отказываюсь от нее полностью, чтобы испытывать меньше позора из-за существующего неравенства, и при этом индивидуальная свобода других, по существу, не возрастает, то происходит потеря свободы в ее абсолютном выражении. Это может быть возмещено ростом справедливости, счастья или спокойствия, но утрата свободы налицо, и было бы простым смешением ценностей утверждать, что хотя моя «либеральная» индивидуальная свобода выброшена за борт, некоторый другой вид свободы — «социальной» или «экономической» — возрос. Впрочем, это не отменяет того, что свободу одних временами нужно ограничивать, чтобы обеспечить свободу других. Руководствуясь каким принципом следует это делать? Если свобода представляет собой священную, неприкосновенную ценность, то такого принципа просто не существует. Одна из противоположных норм должна, по крайней мере, на практике, уступить: не всегда, правда, по соображениям, которые можно четко сформулировать, а тем более — обобщить в универсальных правилах и максимах. И тем не менее на практике компромисс должен быть достигнут.

Для философов, придерживающихся оптимистического взгляда на человеческую природу и верящих в возможность гармонизации человеческих интересов (в их число входят Локк, Адам Смит и, возможно, Милль), социальная гармония и прогресс не отменяют существование довольно большой сферы частной жизни, границы которой не могут быть нарушены ни государством, ни каким-либо другим органом власти. Гоббс и его сторонники, в особенности консервативные и реакционные мыслители, полагали, что нужно помешать людям уничтожать друг друга и превращать социальную жизнь в джунгли и пустыню; они предлагали предпринять меры предосторожности для сдерживания людей, а потому считали необходимым увеличить область централизованного контроля и, соответственно, уменьшить область, контролируемую индивидом. Однако и те и другие были согласны, что некоторая сфера человеческого существования не должна подвергаться социальному контролю. Вторжение в эту область, какой бы маленькой она ни была, есть деспотизм. Самый яркий защитник свободы и сферы частной жизни Бенжамен Констан, никогда не забывавший о якобинской диктатуре, призывал оградить от деспотического посягательства, по крайней мере, свободу веры, убеждений, самовыражения и собственности. Джефферсон, Берк, Пейн и Милль составили разные списки индивидуальных свобод, но сходным образом обосновывали необходимость держать власть на расстоянии. Мы должны сохранить хотя бы минимальную область личной свободы, если не хотим «отречься от нашей природы». Мы не можем быть абсолютно свободными и должны отказаться от части нашей свободы, чтобы сохранить оставшуюся часть. Полное подчинение чужой воле означает самоуничтожение. Какой же должна быть тогда минимальная свобода? Это та свобода, от которой человек не может отказаться, не идя против существа своей человеческой природы. Какова ее сущность? Какие нормы вытекают из нее? Эти вопросы были и, видимо, всегда будут предметом непрекращающегося спора. Но какой бы принцип ни очерчивал область невмешательства, будь то естественное право или права человека, принцип полезности или постулат категорического императива, неприкосновенность общественного договора или любое другое понятие, с помощью которого люди разъясняют и обосновывают свои убеждения, предполагаемая здесь свобода является свободой от чего-либо; она означает запрет вторжения далее некоторой перемещаемой, но всегда четко осознаваемой границы. «Только такая свобода и заслуживает названия свободы, когда мы можем совершенно свободно стремиться к достижению того, что считаем для себя благом», — говорил один из самых известных поборников свободы. Если это так, то есть ли какое-либо оправдание принуждению? Милль не сомневался, что есть. Все индивиды по справедливости имеют равное право на минимальную свободу, поэтому каждого из них нужно сдерживать, используя при необходимости силу, чтобы он не отнял свободу у другого индивида. По существу, вся функция закона и состоит в предотвращении именно таких столкновений: роль государства тем самым сводится к тому, что Лассаль пренебрежительно назвал функцией ночного сторожа или регулировщика уличного движения.

Почему защита индивидуальной свободы столь священна для Милля? В своем известном трактате он заявляет, что до тех пор, пока людям не будет разрешено вести тот образ жизни, какой они хотят и какой «касается только их самих», цивилизация не сможет развиваться; если не будет свободного обмена идеями, мы не сможем найти истину; не будет возможностей для развития самобытности, оригинальности, гениальности, умственной энергии и нравственного мужества. Общество будет задавлено тяжестью «массовой заурядности». Все разнообразное и богатое содержанием исчезнет под гнетом обычая и постоянной склонности людей к послушанию, которое рождает только «истощенных и бесплодных», «ограниченных и изуродованных» индивидов с «зачахшими способностями». «Языческое превознесение человека столь же достойно уважения, как и христианское самоотвержение». «Вред от ошибок, совершаемых человеком вопреки совету или предупреждению, значительно перевешивается злом, которое возникает, когда другим позволено принуждать человека делать то, что они считают для него благом». Защита свободы имеет «негативную» цель — предотвратить вмешательство. Угрожать человеку гонениями, если он не согласится жить так, чтобы другие выбирали за него цели; закрыть перед ним все двери, кроме одной, значит противоречить той истине, что человек — это существо, самостоятельно проживающее свою жизнь. И здесь не важно, насколько хороша перспектива, открываемая той единственной дверью, и насколько благородны мотивы тех, кто устанавливает ограничения. Именно так со времени Эразма (возможно, кто-то сказал бы — со времени Оккама) и по сей день понимают свободу либералы. Все требования гражданских свобод и индивидуальных прав, все протесты против эксплуатации и унижения, против посягательств со стороны государственной власти и массового гипноза, рождаемого обычаем или организованной пропагандой, проистекают из этой индивидуалистичной и вызывающей немало споров концепции человека.

Три момента следует отметить в связи с этой позицией. Во-первых, Милль смешивает два разных представления. Согласно первому из них, любое принуждение само по себе есть зло, ибо оно препятствует осуществлению человеческих желаний, но его можно использовать для предотвращения других, еще больших, зол. Невмешательство же, как нечто противоположное принуждению, само по себе есть благо, хотя и не единственное. Это представление выражает «негативную» концепцию свободы в ее классическом варианте. Согласно другому представлению, людям следует стремиться открывать истину и воспитывать в себе определенный, одобряемый Миллем, тип характера, сочетающий такие черты, как критичность, самобытность, богатое воображение, независимость, нежелание подчиняться, достигающее самых эксцентричных проявлений, и т. д. Открыть истину и воспитать такой характер можно только в условиях свободы. Оба эти представления являются либеральными, но они не тождественны, и связь между ними в лучшем случае эмпирическая. Никто не стал бы утверждать, что истина и свобода самовыражения могут процветать там, где мысль задавлена догмой. Но исторические факты свидетельствуют скорее о том (именно это и доказывал Джеймс Стефан, предпринявший впечатляющую атаку на Милля в своей книге «Свобода, Равенство, Братство» (’Liberty, Equality, Fraternity’), что честность, любовь к истине и пламенный индивидуализм процветают в сообществах со строгой и военной дисциплиной, как например, в общинах пуритан-кальвинистов в Шотландии и Новой Англии, уж во всяком случае не менее часто, чем в более терпимых и нейтральных обществах. Это разрушает аргумент Милля в пользу свободы как необходимого условия развития человеческой одаренности. Если эти две цели несовместимы друг с другом, то Милль оказывается перед лицом мучительной дилеммы еще до того, как возникнут трудности, вызванные несовместимостью его доктрины с последовательным утилитаризмом, даже гуманистически истолкованным самим Миллем.

Во-вторых, эта доктрина возникла сравнительно недавно. Античный мир едва ли знал индивидуальную свободу как осознанный политический идеал (в отличие от его действительного осуществления). Уже Кондорсе отмечал, что понятие индивидуальных прав отсутствовало в правовых представлениях римлян и греков; в равной мере это верно и в отношении иудейской, китайской и всех последующих древних цивилизаций. Торжество этого идеала было скорее исключением, а не правилом даже в недавней истории Запада. Свобода в таком ее истолковании нечасто становилась лозунгом, сплачивающим большие массы людей. Желание не подвергаться посягательствам и быть предоставленным самому себе свидетельствует скорее о том, что цивилизация достигла высокой ступени развития как в лице отдельных индивидов, так и общества в целом. Трактовка сферы частной жизни и личных отношений как чего-то священного в самом себе проистекает из концепции свободы, которая, если учесть ее религиозные корни, получила законченное выражение лишь с наступлением эпохи Возрождения или Реформации. Однако упадок этой свободы означал бы смерть цивилизации и всего нравственного мировоззрения.

Третья особенность этого понятия свободы наиболее важна. Она состоит в том, что свобода в таком ее понимании совместима с некоторыми формами самодержавия или, во всяком случае, совместима с отсутствием самоуправления. Свобода в этом смысле имеет принципиальную связь со сферой управления, а не с его источником. На деле, демократия может лишить гражданина огромного числа свобод, которыми он пользуется при других формах правления, и, кроме того, можно легко представить себе либерально настроенного деспота, который предоставляет своим подданным широкую личную свободу. Оставляя своим гражданам большую область свободы, деспот, вместе с тем, может быть несправедливым, поощрять крайние формы неравенства, мало заботиться о порядке, добродетели и развитии знания, но если учесть, что он не ограничивает свободу граждан или, во всяком случае, делает это в меньшей степени, чем правители при многих других режимах, он удовлетворяет определению Милля. Свобода в этом смысле не связана, по крайней мере логически, с демократией и самоуправлением. В общем, самоуправление может обеспечивать лучшие гарантии соблюдения гражданских свобод, чем другие режимы, и поэтому в его поддержку выступали многие либертарианцы. Но между индивидуальной свободой и демократическим правлением нет необходимой связи. Ответ на вопрос «Кто управляет мной?» логически не связан с вопросом «Как сильно правительство ограничивает меня?». Именно это, в конечном счете, и обнаруживает глубокое различие между понятиями негативной и позитивной свободы. Позитивная трактовка свободы вступает в свои права, когда мы пытаемся ответить на вопросы «Кто управляет мною?» и «Кто должен сказать, что мне следует или не следует делать и кем мне следует или не следует быть?», а не когда мы задаемся вопросом «Что я свободен делать и кем я свободен быть?», поэтому связь между демократией и индивидуальной свободой значительно более слабая, чем это полагают многие защитники той и другой. Желание управлять собой или, по крайней мере, участвовать в процессе управления своей жизнью может быть столь же глубоким, как и желание иметь свободную область действия, а исторически, возможно, и более древним. Но в этих случаях мы желаем не одного и того же. На деле, предметы желания здесь совершенно разные, и именно это обстоятельство привело к великому столкновению идеологий, подчинивших своей власти наш мир. «Позитивная» концепция свободы предполагает не свободу «от», а свободу «для» — свободу вести какой-то предписанный образ жизни, поэтому для сторонников «негативной» свободы она порой оказывается лишь лицемерной маской жестокой тирании.

Понятие позитивной свободы

«Позитивное» значение слова «свобода» проистекает из желания индивида быть хозяином своей собственной жизни. Я хочу, чтобы моя жизнь и принимаемые мной решения зависели от меня, а не от действия каких-либо внешних сил. Я хочу быть орудием своего собственного волеизъявления, а не волеизъявления других людей. Я хочу быть субъектом, а не объектом; хочу, чтобы мной двигали мои собственные мотивы и осознанно поставленные цели, а не причины, воздействующие на меня извне. Я хочу быть кем-то: хочу быть деятелем, принимающим решения, и не хочу быть тем, за кого решают другие; я хочу сам собой руководить и не хочу подчиняться воздействию внешней природы или других людей, как если бы я был вещью, животным или рабом, не способным к человеческой деятельности: не способным ставить перед собой цели, намечать линии поведения и осуществлять их. Именно это я имею в виду, по крайней мере отчасти, когда говорю, что я рациональное существо и мой разум отличает меня как человека от всего остального мира. Прежде всего я хочу воспринимать себя мыслящим, волевым, активным существом, несущим ответственность за сделанный выбор и способным оправдать его ссылкой на свои собственные убеждения и цели. Я чувствую себя свободным в той мере, в какой осознаю, что я таков, и порабощенным — в той мере, в какой я вынужден признать, что я не таков.

Свобода быть хозяином своей собственной жизни, и свобода от препятствий, чинимых другими людьми моему выбору, на первый взгляд, могут показаться не столь уж логически оторванными друг от друга — не более, чем утвердительный и отрицательный способ выражения одной и той же мысли. Однако «позитивное» и «негативное» понятия свободы исторически развивались в расходящихся направлениях и не всегда логически правильными шагами, пока в конце концов не пришли в прямое столкновение друг с другом.

При объяснении этой ситуации порой ссылаются на ту силу, которую приобрела совершенно безобидная вначале метафора владения собой. «Я свой собственный хозяин», «я никому не раб», но разве я не могу быть (как склонны рассуждать платоники и гегельянцы) рабом природы? Или рабом своих собственных неукротимых страстей? Разве это не разные виды одного и того же родового понятия «раб» — одни политические и правовые, другие — нравственные и духовные? Разве у людей нет опыта освобождения себя от духовного рабства и от рабской покорности природе, и разве в ходе такого освобождения люди не открывали в себе, с одной стороны, некоторое главенствующее Я, а с другой стороны, нечто такое, что подчиняется этому Я. Это главенствующее Я затем различными способами отождествляют с разумом, с «высшей природой» человека, с его «реальным», «идеальным» или «автономным» Я, с тем Я, которое стремится к вещам, дающим длительное удовлетворение, с «наилучшим» Я, а затем это Я противопоставляют иррациональным влечениям, неконтролируемым желаниям, «низкой» природе человека, его погоне за сиюминутными удовольствиями, его «эмпирическому» или «гетерономному» Я, которое поддается каждому порыву желания и страсти и нуждается в строгой дисциплине, чтобы встать в полный рост своей «реальной» природы. В настоящее время эти два Я разделены, так сказать, еще большей пропастью: реальное Я воспринимается как нечто более широкое, чем сам индивид (в обычном понимании этого слова), как некое социальное «целое» — будь то племя, раса, церковь, государство или великое сообщество всех живущих, умерших и еще не рожденных, в которое индивид включается в качестве элемента или аспекта. Затем это существо отождествляют с «истинным» Я, и оно, навязывая единую коллективную или «органическую» волю своим непокорным членам, достигает собственной свободы, которая, таким образом, оказывается и «высшей» свободой его членов. Опасность использования различных органических метафор, оправдывающих принуждение тем, что оно поднимает людей на «более высокий» уровень свободы, отмечалась неоднократно. Таким оборотам речи придает убедительность то, что мы считаем возможным, а иногда и оправданным, принуждать людей ради достижения некоторой цели (скажем, ради справедливости и общественного процветания), к которой они стремились бы, будь более просвещенными, но не делают этого в силу своей слепоты, невежественности и порочности. Благодаря этому мне легче считать, что я принуждаю других людей ради них самих, ради их собственных, а не моих интересов. Затем я заявляю, что лучше их самих знаю их действительные нужды. В лучшем случае отсюда следует, что они не стали бы сопротивляться моему принуждению, будь они столь же рациональны и мудры, как я, и понимай они столь же хорошо свои интересы, как понимаю их я. Но я могу утверждать и значительно большее. Я могу заявить, что в действительности они стремятся к тому, чему оказывают сознательное сопротивление из-за своего невежества, ибо внутри их заключена некая скрытая сущность — их непроявленная рациональная воля или «истинная» цель, и эта сущность, хотя ее опровергает все, что они чувствуют, делают и о чем открыто говорят, является их «настоящим» Я, о котором их бедное эмпирическое Я, существующее в пространстве и времени, может ничего не знать или знать очень мало. Именно этот внутренний дух и есть то единственное Я, которое заслуживает, чтобы его желания были приняты во внимание. Заняв такую позицию, я могу игнорировать реальные желания людей и сообществ, могу запугивать, притеснять, истязать их во имя и от лица их «подлинных» Я в непоколебимой уверенности, что какова бы ни была истинная цель человека (счастье, исполнение долга, мудрость, справедливое общество, самореализация), она тождественна его свободе — свободному выбору его «истинного», хотя и часто отодвигаемого на второй план и не проявляющегося, Я.

Этот парадокс разоблачали не раз. Одно дело говорить, что я знаю, в чем состоит благо для Х (хотя сам он может этого и не знать), и можно даже игнорировать желания Х ради этого блага и ради него самого, но совсем другое дело говорить, что ео ipso он выбрал это благо, по существу неосознанно, — выбрал не как человек из повседневной жизни, а как некое рациональное Я, о котором его эмпирическое Я может и не знать, выбрал как некое «подлинное» Я, которое способно осознать свое благо и не может не выбрать его, когда оно установлено. Эта чудовищная персонификация, когда то, что Х выбрал бы, будь он тем, кем он не является, или, по крайней мере, еще не стал, приравнивается к тому, чего Х действительно добивается и что действительно выбирает, образует сердцевину всех политических теорий самореализации. Одно дело говорить, что меня можно заставить ради моего же собственного блага, которого я не понимаю из-за своей слепоты; иногда это оказывается полезным для меня и действительно увеличивает мою свободу. Но совсем другое дело говорить, что если это мое благо, то меня, по существу, и не принуждают, поскольку мне — знаю я это или нет — следует желать его. Я свободен (или «подлинно» свободен), даже если мое бедное земное тело и мое глупое сознание решительно отвергают это благо и безрассудно сопротивляются тем, кто старается, пусть из добрых побуждений, навязать его мне.

Это магическое превращение (или ловкость рук, за которую Уильям Джеймс совершенно справедливо высмеивал гегельянцев), безусловно, можно с такой же легкостью проделать и с «негативным» понятием свободы. В этом случае Я, которому не должно строить препятствия, из индивида с его реальными желаниями и нуждами в их обычном понимании сразу вырастает в некоего «подлинного» человека, отождествляемого со стремлением к идеальной цели, о которой его эмпирическое Я даже и не мечтало. По аналогии с Я, свободным в позитивном смысле, этот «подлинный» человек мгновенно раздувается в некую сверхличностную сущность: государство, класс, нацию или даже ход истории, — которые воспринимаются как более «реальные» носители человеческих качеств, чем эмпирическое Я. Однако, с точки зрения истории, теории и практики «позитивная» концепция свободы как самовладения, с ее предпосылкой о внутренней раздвоенности человека, легче осуществляет расщепление личности на две части: на трансцендентного господина и эмпирический пучок желаний и страстей, который нужно держать в строгой узде. Именно это обстоятельство и сыграло главную роль. Это доказывает (если, конечно, требуется доказательство столь очевидной истины), что концепция свободы непосредственно вытекает из представлений о том, что определяет личность человека, его Я. С определением человека и свободы можно проделать множество манипуляций, чтобы получить то значение, которое желательно манипулятору. Недавняя история со всей очевидностью показала, что этот вопрос отнюдь не является чисто академическим.

Последствия различения двух Я станут еще более очевидными, если рассмотреть, в каких двух основных исторических формах проявлялось желание быть управляемым своим «подлинным» Я. Первая форма — это самоотречение ради достижения независимости, а вторая — самореализация или полное отождествление себя с некоторым конкретным принципом или идеалом ради достижения той же цели.

<…>

VII

Свобода и суверенность Французская революция, во всяком случае в ее якобинской форме, подобно всем великим революциям, была именно таким всплеском жажды позитивной свободы, охватившей большое число французов, которые ощутили себя освобожденной нацией, хотя для многих из них она означала жесткое ограничение индивидуальных свобод. Руссо торжествующе заявлял, что законы свободы могут оказаться более жестокими, чем ярмо тирании. Тирания — служанка господ. Закон не может быть тираном. Когда Руссо говорит о свободе, он имеет в виду не «негативную» свободу индивида не подвергаться вмешательству в рамках определенной области; он имеет в виду то, что все без исключения полноправные члены общества участвуют в осуществлении государственной власти, которая может вмешиваться в любой аспект жизни каждого гражданина. Либералы первой половины девятнадцатого века правильно предвидели, что свобода в «позитивном» смысле может легко подорвать многие из «негативных» свобод, которые они считали неприкосновенными. Они говорили, что суверенность народа способна легко уничтожить суверенность индивида. Милль терпеливо и неопровержимо доказывал, что правление народа — это не обязательно свобода. Ибо те кто правит, необязательно те же люди, которыми правят, поэтому демократическое самоуправление — это режим, при котором не каждый управляет собой, а в лучшем случае каждым управляют остальные. Милль и его ученики говорили о тирании большинства и тирании «преобладающего настроения или мнения» и не видели большой разницы между этими видами тирании и любым другим, посягающим на свободу человеческой деятельности внутри неприкосновенных границ частной жизни.

Никто не осознавал конфликта между двумя видами свободы так хорошо и не выразил его так четко, как Бенжамен Констан. Он отмечал, что когда неограниченная власть, обычно называемая суверенитетом, в результате успешного восстания переходит из одних рук в другие, это не увеличивает свободы, а лишь перекладывает бремя рабства на другие плечи. Он вполне резонно задавал вопрос, почему человека должно заботить, что именно подавляет его — народное правительство, монарх или деспотические законы. Констан прекрасно осознавал, что для сторонников «негативной» индивидуальной свободы основная проблема заключается не в том, у кого находится власть, а в том, как много этой власти сосредоточено в одних руках. По его мнению, неограниченная власть в каких угодно руках рано или поздно приведет к уничтожению кого-либо. Обычно люди протестуют против деспотизма тех или иных правителей, но реальная причина тирании, согласно Констану, заключена в простой концентрации власти, при каких бы обстоятельствах она ни происходила, поскольку свободе угрожает само существование абсолютной власти как таковой. «Это не рука является несправедливой, — писал он, -а орудие слишком тяжело — некоторые ноши слишком тяжелы для человеческой руки». Демократия, сумевшая одержать верх над олигархией, привилегированным индивидом или группой индивидов, может в дальнейшем подавлять людей столь же нещадно, как и предшествовавшие ей правители. В работе, посвященной сравнению современной свободы и свободы древних, Констан отмечал, что равное для всех право угнетать — или вмешиваться — не эквивалентно свободе. Даже единодушный отказ от свободы не сохраняет ее каким-то чудесным образом — на том только основании, что было дано согласие и согласие было общим. Если я согласен терпеть гнет и с полным безразличием или иронией смотрю на свое положение, то разве я менее угнетен? Если я сам продаю себя в рабство, то разве я в меньшей степени раб? Если я совершаю самоубийство, то разве я в меньшей степени мертв — на том только основании, что я покончил с жизнью добровольно? «Правление народа — это неупорядоченная тирания; монархия же — более эффективный централизованный деспотизм». Констан видел в Руссо самого опасного врага индивидуальной свободы, ибо тот объявил, что «отдавая себя всем, я не отдаю себя никому». Даже если суверен — это «каждый» из нас, для Констана было не понятно, почему этот суверен не может при желании угнетать одного из «тех», кто составляет его неделимое Я. Конечно, для меня может быть предпочтительней, чтобы свободы были отняты у меня собранием, семьей или классом, в которых я составляю меньшинство. Быть может, в этом случае мне удастся убедить других сделать для меня то, на что я, с моей точки зрения, имею право. Однако, лишаясь свободы от руки членов своей семьи, друзей или сограждан, я все равно в полной мере лишаюсь ее. Гоббс, по крайней мере, был более откровенным; он не пытался представить дело так, будто суверен не порабощает. Он оправдывал это рабство, но во всяком случае не имел бесстыдства называть его свободой.

На протяжении всего девятнадцатого столетия либеральные мыслители не уставали доказывать, что если свобода означает ограничение возможностей, которыми располагают другие люди, чтобы заставить меня делать то, чего я не хочу или могу не хотеть, то каким бы ни был идеал, ради которого меня принуждают, я являюсь несвободным, и поэтому доктрина абсолютного суверенитета по своей сути носит тиранический характер. Для сохранения нашей свободы недостаточно провозгласить, что ее нельзя нарушить, если только это нарушение не будет санкционировано тем или иным самодержавным правителем, народным собранием, королем в парламенте, судьями, некоторым союзом властей или законами, поскольку и законы могут быть деспотичными. Для этого нам необходимо создать общество, признающее область свободы, границы которой никому не дано нарушать. Нормы, устанавливающие эти границы, могут иметь разные названия и характер: их можно называть правами человека, Словом Господним, естественным правом, соображениями полезности или «неизменными интересами человека». Я могу считать их истинными априорно или могу провозглашать их своей высшей целью или высшей целью моего общества и культуры. Общим для этих норм и заповедей является то, что они получили столь широкое признание и столь глубоко укоренились в действительной природе людей в ходе исторического развития общества, что к настоящему моменту они составляют существенную часть нашего представления о человеке. Искренняя вера в незыблемость некоторого минимума индивидуальной свободы требует бескомпромиссной позиции в этом вопросе. Сейчас уже ясно, как мало надежд оставляет правление большинства; демократия, как таковая, не имеет логической связи с признанием свободы, и порой, стремясь сохранить верность собственным принципам, она оказывалась неспособной защитить свободу. Как известно, многим правительствам не составило большого труда заставить своих подданных выражать волю, желательную для данного правительства. «Триумф деспотизма состоит в том, чтобы заставить рабов объявить себя свободными». Сила здесь может и не понадобиться; рабы совершенно искренне могут заявлять о своей свободе, оставаясь при этом рабами. Возможно, для либералов главное значение политических — или «позитивных» прав, как, например, права участвовать в государственном управлении, — состоит в том, что эти права позволяют защитить высшую для либералов ценность — индивидуальную «негативную» свободу.

Но если демократии могут, не переставая быть демократиями, подавлять свободу, по крайней мере, в либеральном значении этого слова, то что сделает общество по-настоящему свободным? Для Констана, Милля, Токвиля и всей либеральной традиции, к которой они принадлежали, общество не свободно, пока управление в нем не осуществляется на основе, как минимум, следующих двух взаимосвязанных принципов. Во-первых, абсолютными следует считать только права людей, власть же таковой не является, а потому, какая бы власть ни стояла над людьми, они имеют полное право отказаться вести себя не достойным человека образом. Во-вторых, должна существовать область, в границах которой люди неприкосновенны, причем эти границы устанавливаются не произвольным образом, а в соответствии с нормами, получившими столь широкое и проверенное временем признание, что их соблюдения требуют наши представления о нормальном человеке и о том, что значит действовать неразумным или недостойным человека образом. Например, нелепо считать, что суд или верховный орган власти мог бы отменить эти нормы, прибегнув к некоторой формальной процедуре. Определяя человека как нормального, я отчасти имею в виду и то, что он не мог бы с легкостью нарушить эти нормы, не испытывая при этом чувства отвращения. Именно такие нормы нарушаются, когда человека без суда объявляют виновным или наказывают по закону, не имеющему обратной силы; когда детям приказывают доносить на своих родителей, друзьям — предавать друг друга, а солдатам — прибегать к варварским методам ведения войны; когда людей пытают и убивают, а меньшинства уничтожают только потому, что они вызывают раздражение у большинства или у тирана. Подобные действия, объявляемые сувереном законными, вызывают ужас даже в наши дни, и это объясняется тем, что независимо от существующих законов для нас имеют абсолютную моральную силу барьеры, не позволяющие навязывать свою волю другому человеку. Свобода общества, класса или группы, истолкованная в негативном смысле, измеряется прочностью этих барьеров, а также количеством и важностью путей, которые они оставляют открытыми для своих членов, если не для всех, то во всяком случае для огромного их большинства.

Это прямо противостоит целям тех, кто верит в свободу в «позитивном» смысле самоуправления. Первые хотят обуздать власть, вторые — получить ее в собственные руки. Это кардинальный вопрос. Здесь не просто две разные интерпретации одного понятия, а два в корне различных и непримиримых представления о целях жизни. Это нужно хорошо осознавать, даже если на практике часто приходится искать для них компромисс. Каждая из этих позиций выдвигает абсолютные требования, которые нельзя удовлетворить полностью. Но в социальном и моральном плане было бы полным непониманием не признавать, что каждая их этих позиций стремится претворить в жизнь высшую ценность, которая и с исторической, и с моральной точки зрения достойна быть причисленной к важнейшим интересам человечества.

VIII

Один и многие

Есть одно убеждение, которое более всех остальных ответственно за массовые человеческие жертвы, принесенные на алтарь великих исторических идеалов: справедливости, прогресса, счастья будущих поколений, священной миссии освобождения народа, расы или класса и даже самой свободы, когда она требует пожертвовать отдельными людьми ради свободы общества. Согласно этому убеждению, где-то — в прошлом или будущем, в Божественном Откровении или в голове отдельного мыслителя, в достижениях науки и истории или в бесхитростном сердце неиспорченного доброго человека — существует окончательное решение. Эту древнюю веру питает убеждение в том, что все позитивные ценности людей в конечном счете обязательно совместимы друг с другом и, возможно, даже следуют друг из друга. «Природа словно связывает истину, счастье и добродетель неразрывной цепью», — говорил один из лучших людей, когда-либо живших на земле, и в сходных выражениях он высказывался о свободе, равенстве и справедливости. Но верно ли это? Уже стало банальным считать, что политическое равенство, эффективная общественная организация и социальная справедливость, если и совместимы, то лишь с небольшой крупицей индивидуальной свободы, но никак не с неограниченным laissez-faire; справедливость, благородство, верность в публичных и частных делах, запросы человеческого гения и нужды общества могут резко противоречить друг другу. Отсюда недалеко и до обобщения, что отнюдь не все блага совместимы друг с другом, а менее всего совместимы идеалы человечества. Нам могут возразить, что где-то и как-то эти ценности должны существовать вместе, ибо в противном случае Вселенная не может быть Космосом, не может быть гармонией; в противном случае конфликт ценностей составляет внутренний, неустранимый элемент человеческой жизни. Если осуществление одних наших идеалов может, в принципе, сделать невозможным осуществление других, то это означает, что понятие полной самореализации человека есть формальное противоречие, метафизическая химера. Для всех рационалистов-метафизиков от Платона до последних учеников Гегеля и Маркса отказ от понятия окончательной гармонии, дающей разгадку всем тайнам и примиряющей все противоречия, означал грубый эмпиризм, отступление перед жесткостью фактов, недопустимое поражение разума перед реальностью вещей, неспособность объяснить, оправдать, свести все к системе, что «разум» с возмущением отвергает. Но поскольку нам не дана априорная гарантия того, что возможна полная гармония истинных ценностей, достижимая, видимо, в некоторой идеальной сфере и недоступная нам в нашем конечном состоянии, мы должны полагаться на обычные средства эмпирического наблюдения и обычное человеческое познание. А они, разумеется, не дают нам оснований утверждать (или даже понимать смысл утверждения), что все блага совместимы друг с другом, как совместимы в силу тех же причин и все дурные вещи. В мире, с которым мы сталкиваемся в нашем повседневном опыте, мы должны выбирать между одинаково важными целями и одинаково настоятельными требованиями, и, достигая одних целей, мы неизбежно жертвуем другими. Именно поэтому люди придают столь огромную ценность свободе выбора: будь они уверены, что на земле достижимо некоторое совершенное состояние, когда цели людей не будут противоречить друг другу, то для них исчезла бы необходимость мучительного выбора, а вместе с ней и кардинальная важность свободы выбора. Любой способ приблизить это совершенное состояние был бы тогда полностью оправдан, и не важно, сколько свободы пришлось бы принести в жертву ради приближения этого состояния. Не сомневаюсь, что именно такая догматичная вера ответственна за глубокую, безмятежную, непоколебимую убежденность самых безжалостных тиранов и гонителей в истории человечества в том, что совершаемое ими полностью оправдывается их целью. Я не призываю осудить идеал самосовершенствования, как таковой, — не важно, говорим мы об отдельных людях, или о народах, религиях и классах, — и не утверждаю, что риторика, к которой прибегали в его защиту, всегда была мошенническим способом ввести в заблуждение и неизменно свидетельствовала о нравственной и интеллектуальной порочности. На самом деле, я старался показать, что понятие свободы в ее «позитивном» значении образует сердцевину всех лозунгов национального и общественного самоуправления, вдохновлявших наиболее мощные движения современности в их борьбе за справедливость; не признавать этого — значит не понимать самые важные факты и идеи нашего времени. Однако в равной мере я считаю безусловно ошибочной веру в принципиальную возможность единой формулы, позволяющей привести в гармонию все разнообразные цепи людей. Эти цели очень различны и не все из них можно, в принципе, примирить друг с другом, поэтому возможность конфликта, а, стало быть, и трагедии, никогда полностью не устранима из человеческой жизни, как личной, так и общественной. Необходимость выбирать между абсолютными требованиями служит, таким образом, неизбежным признаком человеческих условий существования. Это придает ценность свободе, которая, как считал Актон, есть цель-в-себе, а не временная потребность, вырастающая из наших нечетких представлений и неразумной, неупорядоченной жизни; свобода — это не затруднение, преодолеваемое в будущем с помощью какой-либо панацеи.

Я не хочу сказать, что индивидуальная свобода в наиболее либеральных обществах служит единственным или главным критерием выбора. Мы заставляем детей получать образование и запрещаем публичные казни. Это, конечно, ограничивает свободу. Мы оправдывает это ограничение, ибо неграмотность, варварское воспитание, жестокие удовольствия и чувства хуже для нас, чем ограничение, необходимое для их исправления и подавления. Эта позиция опирается на наше понимание добра и зла, на наши, так сказать, моральные, религиозные, интеллектуальные, экономические и эстетические ценности, которые в свою очередь связаны с нашими представлениями о человеке и основных потребностях его природы, Другими словами, в решении таких проблем мы осознанно или неосознанно руководствуемся своим пониманием того, из чего складывается жизнь нормального человека в противоположность существованию миллевских «ограниченных и изуродованных», «истощенных и бесплодных» натур. Протестуя против цензуры и законов, устанавливающих контроль над личным поведением, видя в них недопустимые нарушения свободы личности, мы исходим из того, что запрещаемые этими законами действия отражают фундаментальные потребности людей в хорошем (а фактически, в любом) обществе. Защищать подобные законы — значит считать, что данные потребности несущественны или что не существует иного способа их удовлетворения, как путем отказа от других, высших ценностей, выражающих более глубокие потребности, чем индивидуальная свобода. Считается, что используемый здесь критерий оценки ценностей имеет не субъективный, а, якобы, объективный — эмпирический или априорный — статус.

Определяя, в какой мере человек или народ может пользоваться свободой при выборе образа жизни, следует учитывать многие другие ценности, из которых наиболее известные, видимо, — равенство, справедливость, счастье, безопасность и общественный порядок. Стало быть, свобода не может быть неограниченной. Как справедливо напоминает нам Р. X. Тони, свобода сильных, какой бы ни была их сила — физической или экономической, должна быть ограничена. Содержащееся в этой максиме требование уважения — это не следствие, вытекающее из некоторого априорного правила, гласящего, например, что уважение к свободе одного человека логически влечет за собой уважение к свободе других людей; это требование обусловлено тем, что уважение к принципам справедливости и чувство стыда за вопиющее неравенство среди людей столь же существенны для человека, как и желание свободы. Тот факт, что мы не можем иметь все, — это не случайная, а необходимая истина. Когда Берк напоминает о постоянной необходимости возмещать, примирять и уравновешивать; когда Милль ссылается на «новые эксперименты в жизни» с их неизбежными ошибками; когда мы осознаем принципиальную невозможность получить четкие и определенные ответы не только на практике, но и в теории с ее идеальным миром совершенно добрых и рациональных людей и абсолютно ясных идей, это может вызвать раздражение у тех, кто ищет окончательных решений и единых, всеобъемлющих и вечных систем. Но именно этот вывод неизбежен для тех, кто вместе с Кантом хорошо усвоил ту истину, что из искривленного ствола человечества никогда не было изготовлено ни одной прямой вещи.

Излишне напоминать, что монизм и вера в единый критерий всегда были источником глубокого интеллектуального и эмоционального удовлетворения. Неважно, выводится ли критерий оценки из того, как видится будущее совершенное состояние философам восемнадцатого столетия и их технократическим последователям в наши дни, или он коренится в прошлом — /a terre et les morts, — как полагают немецкие историцисты, французские теократы и неоконсерваторы в англоязычных странах, но он обязательно, в силу своей негибкости, натолкнется на некоторый непредвиденный ход человеческой истории, который не будет с ним согласовываться. И тогда этот критерий можно будет использовать для оправдания прокрустовых жестокостей — вивисекции реально существующих человеческих обществ в соответствии с установленным образцом, который диктуется нашими, подверженными ошибкам представлениями о прошлом или будущем, а они, как известно, во многом, если не полностью, — плод нашего воображения. Стремясь сохранять абсолютные категории и идеалы ценой человеческих жизней, мы в равной мере подрываем принципы, выработанные наукой и выкованные историей; в наши дни приверженцев такой позиции можно встретить и среди левых, и среди правых, но она неприемлема для тех, кто уважает факты.

Для меня плюрализм с его требованием определенной доли «негативной» свободы — более истинный и более человечный идеал, чем цепи тех, кто пытается найти в великих авторитарных и подчиненных строгой дисциплине обществах идеал «позитивного» самоосуществления для классов, народов и всего человечества. Он более истинен хотя бы потому, что признает разнообразие человеческих цепей, многие из которых несоизмеримы друг с другом и находятся в вечном соперничестве. Допуская, что все ценности можно ранжировать по одной шкале, мы опровергаем, на мой взгляд, наше представление о людях как свободных агентах действия и видим в моральном решении действие, которое, в принципе, можно выполнить с помощью логарифмической линейки. Утверждать, что в высшем, всеохватывающем и тем не менее достижимом синтезе долг есть интерес, а индивидуальная свобода есть чистая демократия или авторитарное государство, — значит скрывать под метафизическим покровом самообман или сознательное лицемерие. Плюрализм более человечен, ибо не отнимает у людей (как это делают создатели систем) ради далекого и внутренне противоречивого идеала многое из того, что они считают абсолютно необходимым для своей жизни, будучи существами, способными изменяться самым непредсказуемым образом. В конечном счете люди делают свой выбор между высшими ценностями так, как они могут, ибо фундаментальные категории и принципы морали определяют их жизнь и мышление и составляют — по крайней мере, в долгой пространственно-временной перспективе — часть их бытия, мышления и личностной индивидуальности — всего того, что делает их людьми.

Быть может, идеал свободного выбора целей, не претендующих на вечность, и связанный с ним плюрализм ценностей — это лишь поздние плоды нашей угасающей капиталистической цивилизации: этот идеал не признавали примитивные общества древности, а у последующих поколений он, возможно, встретит любопытство и симпатию, но не найдет понимания. Быть может, это так, но отсюда, мне кажется, не следует никаких скептических выводов. Принципы не становятся менее священными, если нельзя гарантировать их вечного существования. В действительности, желание подкрепить свою веру в то, что в некотором объективном царстве наши ценности вечны и непоколебимы, говорит лишь о тоске по детству с его определенностью и по абсолютным ценностям нашего первобытного прошлого. «Осознавать относительную истинность своих убеждений, — говорил замечательный писатель нашего времени, — и все же непоколебимо их держаться — вот что отличает цивилизованного человека от дикаря». Возможно, требовать большего — глубокая и неустранимая метафизическая потребность, но позволять ей направлять наши действия, — симптом не менее глубокой, но куда более опасной нравственной и политической незрелости.

И. Берлин. Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 19-43.

Источник: Библиотека Якова Кротова

Робеспьер свергнут во Франции — ИСТОРИЯ

Максимилиан Робеспьер, архитектор времен террора Французской революции, свергнут и арестован Национальным собранием. Как ведущий член Комитета общественной безопасности с 1793 года, Робеспьер поощрял казнь, в основном гильотиной, более 17000 врагов революции. На следующий день после ареста Робеспьер и 21 его последователь были гильотинированы перед ликующей толпой на площади Революции в Париже.

Максимилиан Робеспьер родился в Аррасе, Франция, в 1758 году. Он изучал право, получив стипендию, и в 1789 году был избран представителем простых людей Арраса в Генеральных штатах. После того, как третье сословие, представлявшее простолюдинов и низшее духовенство, провозгласило себя Национальным собранием, Робеспьер стал видным членом революционного органа. Он занял радикальную демократическую позицию и был известен как «Неподкупный» за свою приверженность гражданской морали. В апреле 1790 года он возглавил якобинцев, мощный политический клуб, продвигавший идеи Французской революции.

Он призвал короля Людовика XVI предстать перед судом за измену и победил многих врагов, но жители Парижа постоянно выступали на его защиту. В 1791 году он исключил себя из нового Законодательного собрания, но продолжал оставаться политически активным членом Якобинского клуба. В 1792 году он выступил против предложения о войне жирондистов — умеренных лидеров Законодательного собрания — и потерял некоторую популярность. Однако после того, как жители Парижа восстали против короля в августе 1792 года, Робеспьер был избран в мятежную Коммуну Парижа.Затем он был избран главой парижской делегации на новом Национальном съезде.

В Национальном Конвенте он выступил в качестве лидера Горы, как называлась фракция якобинцев, и выступил против жирондистов. В декабре 1792 года он успешно выступил за казнь Людовика XVI, а в мае 1793 года он призвал народ к восстанию из-за военных поражений и нехватки продовольствия. Восстание дало ему возможность окончательно уничтожить жирондистов.

27 июля 1793 года Робеспьер был избран в Комитет общественной безопасности, который был сформирован в апреле для защиты Франции от врагов, внешних и внутренних, и для наблюдения за правительством.Под его руководством комитет стал осуществлять фактический диктаторский контроль над французским правительством. Столкнувшись с угрозой гражданской войны и иностранного вторжения, революционное правительство в сентябре ввело в действие царство террора. Менее чем за год были арестованы 300 000 подозреваемых врагов революции; по меньшей мере 10 000 человек умерли в тюрьме, а 17 000 были официально казнены, многие были гильотиной на площади Революции. В оргии кровопролития Робеспьеру удалось избавиться от многих своих политических противников.

4 июня 1794 года Робеспьер был почти единогласно избран президентом Национального собрания. Шесть дней спустя был принят закон, приостанавливающий право подозреваемого на публичное судебное разбирательство и юридическую помощь. Всего за месяц на гильотину были казнены 1400 врагов Революции. Террор нарастал как раз тогда, когда иностранное вторжение больше не угрожало республике, и образовалась неудобная коалиция правых и левых, чтобы противостоять Робеспьеру и его сторонникам.

27 июля 1794 года (9 термидора по революционному календарю) Робеспьер и его союзники были арестованы Национальным собранием.Робеспьера отправили в люксембургскую тюрьму в Париже, но надзиратель отказался посадить его в тюрьму, и он сбежал в Отель де Виль. На помощь ему прибыли вооруженные сторонники, но он отказался возглавить новое восстание. Когда он получил известие, что Национальное собрание объявило его преступником, он выстрелил себе в голову, но ему удалось только ранить челюсть. Вскоре после этого войска Национального собрания атаковали Отель де Виль и захватили Робеспьера и его союзников. Следующим вечером, 28 июля, Робеспьер и еще 21 человек без суда были казнены на гильотине на площади Революции.В течение следующих нескольких дней были казнены еще 82 последователя Робеспьера. Царство террора подошло к концу.

После переворота Комитет общественной безопасности потерял свою власть, тюрьмы опустели, и Французская революция стала явно менее радикальной. Последовавшая за этим Директория стала свидетелем возврата к буржуазным ценностям, коррупции и военным поражениям. В 1799 году Директория была свергнута в результате военного переворота под руководством Наполеона Бонапарта, который обладал диктаторскими полномочиями во Франции в качестве первого консула, а после 1804 года — французского императора.

ПОДРОБНЕЕ: Французская революция: хронология, причины и резюме

Почему Робеспьер выбрал террор | Первая тоталитарная революция

Отношение американцев к Французской революции в целом было благоприятным, что вполне естественно для самой нации, рожденной революцией. Но с точки зрения революций французская 1789 года была одной из худших. Правда, во имя свободы, равенства и братства он сверг коррумпированный режим. Однако то, к чему привели эти прекрасные идеалы, было сначала терроризмом и массовыми убийствами во Франции, а затем Наполеоном и его войнами, унесшими сотни тысяч жизней в Европе и России.После этой бессмысленной бойни последовало восстановление того же коррумпированного режима, который свергнула Революция. Помимо огромных страданий, переворот ничего не дал.

Возглавлял предательство первоначальных идеалов революции и ее превращение в кровавую идеологическую тиранию Максимилиан Робеспьер, чудовище, создавшее систему, нацеленную на убийство тысяч невинных людей. Он точно знал, что делал, собирался это сделать, и считал, что поступил правильно. Он является прообразом особо одиозного злодея: идеолога, который считает, что разум и мораль на стороне его бойни.Ленин, Сталин, Гитлер, Мао и Пол Пот придерживаются той же модели. Это характерные бедствия человечества в наше время, но Робеспьер имеет все основания претендовать на звание первого. Понимание его мотивов и обоснований углубляет наше понимание худших ужасов недавнего прошлого и тех, которые могут скрываться в будущем.

Историки выделяют три фазы Французской революции. Последний, Террор, разразился примерно в 1793–1994 годах. Все началось с падения умеренных жирондистов и прихода к власти радикальных якобинцев.Когда якобинцы получили контроль над Комитетом общественной безопасности, который, в свою очередь, контролировал законодательный орган (Конвенцию), споры между их фракциями обострились. После междуцарствия разделенной власти Робеспьер стал диктатором, и террор начался всерьез. Он принял форму ареста, показательного суда и казни тысяч людей, включая лидеров жирондистов и противостоящих якобинских фракций, которых подозревали в противодействии — активно или пассивно, фактически или потенциально — политике, продиктованной Робеспьером.

Избирательный округ Робеспьера за пределами Конвента был мафией, бродящей по улицам Парижа, центра революции. Значительные части Франции почти не были задействованы; для большинства людей во время революции жизнь протекала так же, как и прежде. Толпа в Париже состояла в основном из обездоленных штангистов («без галифе»), которые поддерживали себя за счет преступности, проституции, попрошайничества и случайных заработков. Робеспьер и его последователи подстрекали их к действиям всякий раз, когда того требовала политическая целесообразность.Но даже когда они не были возбуждены, им нечего было делать, они составляли толпу, которая наблюдала за публичными казнями, насмехалась и оскорбляла тех, кто был на грани смерти, радовалась отрубленным головам, восхищалась лидерами, временно находящимися у власти, и проклинала их после того, как они пали. Как мухи, они были повсюду, пока революция шла своим кровавым путем. Их яростное, выжидательное жужжание создавало ужасающий фон резни невинных.

Нельзя позволять, чтобы историческая дистанция и революционная риторика заслоняли жестокость террора.Приведенные ниже описания — это лишь некоторые из многих, которые можно было бы дать. Стэнли Лумис в газете « Париж» в газете «Террор » пишет, что во время сентябрьской резни 1792 года «кровавая работа продолжалась для пяти человек. . . дни и ночи. Утром третьего числа вошли в тюрьму Ла Форс, где произошло убийство принцессы де Ламбаль. . . . Безумие сумасшедших и пьяных убийц, кажется, достигло высшей точки в Ла Форс. Здесь имели место каннибализм, выпотрошение и неописуемая жестокость.Принцесса . . . отказалась поклясться в своей ненависти к королю и королеве и была должным образом передана мафии. Ее отправили ударом пики, ее все еще бьющееся сердце вырвалось из ее тела и пожиралось, ее ноги и руки были оторваны от ее тела и прострелены из пушки. Ужасы, которые тогда творили с ее выпотрошенным торсом, неописуемы. . . . Это было предположительно. . . что большинство других жертв были, как и она сама, аристократами — предположение, которое по какой-то любопытной причине часто считается смягчающим эти преступления.На самом деле очень немногие жертвы были из бывшей знати — менее тридцати из полутора тысяч убитых.

То, что не раскрыл Робеспьер, было самыми развратными побуждениями отбросов общества. Возникшая анархия временно послужила его цели, так же как Хрустальная ночь года послужила Гитлеру, чисткам Сталина и культурной революции Мао. Каждый из них устраивал террор, чтобы запугать противников и заставить их подчиниться и укрепить свою власть.

Захватив Париж, в 1793 году Робеспьер назначил комиссаров, чтобы закрепить свою интерпретацию революции за пределами столицы.В городе Лионе, как пишет Саймон Шама в книге « Citizens », гильотина начала свою работу, но оказалось, что это «грязный и неудобный способ избавиться от политического мусора». . . . Таким образом, ряд осужденных были казнены в результате массовых расстрелов. . . . [A] Около шестидесяти заключенных были связаны веревками и расстреляны из пушек. Тех, кто не погиб сразу же огнем, добивали саблями, штыками и винтовками. . . . К тому времени, когда произошли убийства. . . кончили, тысяча девятьсот пять человек встретили свой конец.«Комиссар в Нанте» дополнил гильотину. . . «Вертикальные депортации». . . По бокам пробиты отверстия. . . баржи. . . . Заключенных сажали со связанными руками и ногами, а лодки выталкивали в центр реки. . . . [Жертвы] беспомощно смотрели, как вода поднимается вокруг них. . . . У [п] ризонеров раздели одежду и вещи. . . [Y] молодые мужчины и женщины [были] связаны голыми вместе в лодках. Оценки погибших таким образом сильно разнятся, но определенно их было не менее двух тысяч.”

В Вандейской резне, как вспоминает Шама, «каждое злодеяние, какое только можно представить, было отмерено беззащитному населению. Женщин регулярно насиловали, детей убивали, обоих калечили. . . . В Гоннорде. . . двести стариков вместе с матерями и детьми [были вынуждены] преклонить колени перед большой ямой, которую они вырыли; затем их застрелили, чтобы они упали в собственную могилу. . . . Тридцать детей и две женщины были заживо похоронены, когда землю перекопали в яму ». В Париже, пишет Лумис, Робеспьер приказал кенгуровому суду, известному как Революционный трибунал, действовать «так же активно, как само преступление, и заканчивать каждое дело в течение суток.«Потерпевшие были доставлены в зал суда утром, и, сколько бы их ни было, их судьба была решена не позднее двух часов дня того же дня. К трем часам их волосы были острижены, руки связаны, и они ехали в повозках смерти, направляясь к эшафоту ». «Между 10 июня и 27 июля [1793 г.]. . . 1366 жертв погибли ». Большинство из этих людей не были виновны в каком-либо преступлении и не могли защитить себя от обвинений, о которых им даже не сообщили.

Эти зверства не были прискорбными эксцессами, непреднамеренными Робеспьером и его приспешниками, но предсказуемыми последствиями идеологии, разделившей мир на «друзей» и менее чем человеческих «врагов». Идеология была хранилищем истины и добра, ключом к благополучию человечества. Его врагов нужно было безжалостно истребить, потому что они стояли на пути. По мнению идеологов, будущее человечества было достаточно высокой ставкой, чтобы оправдать любой поступок, служивший их цели.Как говорит Лумис: «Все, кто играл роль в драме. . . считали, что движимы патриотическими и альтруистическими побуждениями. Все . . . умели ценить свои добрые намерения выше человеческой жизни. . . . Нет преступления, убийства или резни, которые нельзя было бы оправдать, если бы они были совершены во имя Идеала ».

Идеал, однако, был просто тем, о чем говорил Робеспьер. И закон был таким, каким хотели его видеть Робеспьер и его последователи. Они меняли его по своему желанию и определяли, справедливо ли его применение в конкретном случае.Оправдание чудовищных действий апелляцией к страстно поддерживаемым идеалам, возведенным как мерило разума и морали, является характерной чертой политических идеологий, находящихся у власти. Для коммунистов это было бесклассовое общество; для нацистов — расовая чистота; для исламских террористов — их толкование Корана. Общая черта состоит в том, что идеал, по мнению его истинных сторонников, невосприимчив к рациональной или моральной критике, потому что он определяет то, что является разумным и моральным.

Норман Хэмпсон отмечает в своей биографии Робеспьера, что «революционный трибунал.. . превратилась в машину для неизбирательных убийств. . . . Воображаемый . . . заговоры и абсурдные обвинения были повседневными событиями ». Как сказал Робеспьер: «Давайте признаем, что существует заговор против общественной свободы. . . . Какое лекарство? Наказать предателей ». Хэмпсон пишет: «Робеспьер проявил такое милосердие. . . была формой сентиментального баловства, за которое нужно было заплатить кровью ». Он заявил: «Во Франции всего две партии: народ и его враги. Мы должны истребить этих жалких негодяев, которые вечно замышляют заговор против прав человека.. . . [Мы] должны истребить всех наших врагов ».

Робеспьер, как рассказывает Шама, «радовался тому, что« река крови теперь отделяет Францию от ее врагов »».

Результатом этой атмосферы истерии стал Указ Робеспьера о 22-м прерии. Он «выражал в принципе взгляды всего Комитета [общественной безопасности]», — пишет Дж. М. Томпсон в своей биографии Робеспьера. «Комитет был достаточно фанатичен, чтобы одобрить, а Конвенция — достаточно мощной, чтобы проводить в жизнь Новую модель республиканского правосудия.. . закон, который отказывает заключенным в помощи адвоката, позволяет суду обходиться без свидетелей и не допускает никаких приговоров, кроме оправдания или казни; закон, который в то же время определяет преступления против государства настолько широко, что малейшая неосмотрительность может привести к наказанию за смерть. Для любого здравомыслящего или милосердного человека такая процедура должна показаться пародией на справедливость ».

Революционный трибунал, наделенный этой образцовой республиканской системой правосудия, приговорил к смерти 1 258 человек за девять недель, то есть столько же, сколько за предыдущие 14 месяцев.«Неизбежный факт» Робеспьера, отмечает Хэмпсон, заключается в том, что он «действует в рамках судебной системы, которую он инициировал и помогал управлять». . . правительство, в котором он, возможно, был самым влиятельным членом, совершило самые ужасные злодеяния террора. . . . [] O Защита от массовых убийств невозможна. . . в котором . . . в среднем тридцать шесть [человек] в день отправлялись на гильотину ».

Робеспьер «стал так же неспособен отличить добро от зла - не говоря уже о жестокости от человечности, — как слепой человек не может отличить ночь от дня.«Давайте теперь попробуем понять его настроение.

Робеспьер родился в 1758 году в городке Аррас. Его отец был беспомощным юристом; его мать, дочь пивовара, умерла при родах, когда Робеспьеру было шесть лет. Через несколько месяцев после ее смерти отец бросил своих четверых маленьких детей. Робеспьер и его брат переехали жить к бабушке и дедушке по материнской линии. В 11 лет, что не было необычным по тем временам, Робеспьер получил стипендию Парижского университета. Через десять лет он получил юридическое образование, вернулся в Аррас и начал заниматься юридической практикой.В начале 1789 года он победил на выборах в Конвент как представитель третьего сословия в Аррасе. Начав как довольно радикальный демократ, по мере развития революции он становился все более и более радикальным.

Робеспьер никогда не был женат. Было известно, что у него не было никаких любовных связей. Также он не интересовался сексом, деньгами, едой, искусством, природой или чем-то еще, кроме политики. Он был ростом около пяти футов трех дюймов, худощавого телосложения, с маленькой головой на широких плечах и светлыми каштановыми волосами.У него были «нервные спазмы, которые иногда искривляли его шею и плечи, и проявлялись в сжимании рук, подергивании черт лица и мигании век», — говорит Томпсон. Он был модно одет и носил очки, «которые он имел обыкновение надевать на лоб. . . когда он хотел посмотреть кому-нибудь в глаза ». «Его обычное выражение лица казалось его друзьям меланхоличным, а его враги высокомерным; иногда он смеялся с неумеренностью человека, у которого мало чувства юмора; иногда холодный взгляд сменялся ироничной и довольно тревожной сладостью.«[H] с его пронзительным, грубым голосом — сила оратора. . . заключалось не столько в манере его выступления, сколько в серьезности того, что он сказал, и глубокой убежденности, с которой он это сказал ».

Робеспьер не скрывал своих убеждений. Он выразил их в нескольких важных речах, копии которых, написанные его собственной рукой, сохранились. В своей речи в августе 1792 года Робеспьер сказал, что Франция переживает одно из величайших событий в истории человечества. После начального периода спотыкания революция 1789 года стала в августе 1792 года «самой прекрасной революцией, которая когда-либо чествовала человечество, по сути, единственной революцией, имеющей цель, достойную человека: наконец основать политические общества на бессмертных принципах равенства, справедливости и разум.«Революция была лучшей из когда-либо существовавших, потому что впервые в истории« искусство управления »было направлено не на« обман и развращение людей », а на« просвещение и улучшение их ». Задача Революции заключалась в том, чтобы «установить счастье, возможно, всего человечества». «Похоже, что французы опередили остальную человеческую расу на две тысячи лет».

Но путь преградил серьезное препятствие. «Два противоположных духа. . . [борются] за господство.. . [и] борются с ней в эту великую эпоху человеческой истории, чтобы навсегда определить судьбы мира. Франция — театр этой ужасной битвы ». Конфликты между друзьями и врагами Революции «представляют собой просто борьбу между частными интересами и интересами в целом, между алчностью и честолюбием, с одной стороны, и справедливостью и человечностью, с другой». Следовательно, все нынешние политические решения были выбором между добром и злом, что позволяло Робеспьеру демонизировать своих противников.

Обратите внимание, что, провозглашая своей целью создание общества, в котором будут преобладать «бессмертные принципы равенства, справедливости и разума», Робеспьер просто отказался от свободы и братства, заменив все, что он считал справедливостью и разумом. Оправдание резни состояло в том, что убитые были врагами республики, контрреволюционерами, которые сговорились против того равенства, справедливости и разума, реализация которых «установит счастье, возможно, всего человечества.Все повернулись вокруг тех принципов равенства, справедливости и разума, которые Робеспьер сформулировал в декларации, которая легла в основу Конституции 1793 года. Некоторые выдержки: «Статья 1. Целью любого политического объединения является защищать естественные и неотъемлемые права мужчин ». «Статья 3.. . . права принадлежат в равной мере всем людям, независимо от их физических и моральных различий ». «Статья 4. Свобода — это право каждого человека проявлять все свои способности по своему желанию.Его власть — справедливость, его пределы — права других, его источник — природа, его гарантия — закон ». «Статья 6. Любой закон, нарушающий неотъемлемые права человека, по сути своей несправедлив и деспотичен».

Как на самом деле Робеспьер интерпретировал эти принципы? Он сказал: «[Мы] должны истребить всех наших врагов, имея в руках закон»; «Декларация прав не дает никаких гарантий заговорщикам»; «Подозрения в просвещенном патриотизме могут служить лучшим ориентиром, чем формальные правила доказательства.Комментируя казнь, он сказал: «Даже если бы он был невиновен, его нужно было осудить, если его смерть могла быть полезной». В письме, рекомендованном Революционному трибуналу, он писал: «Люди всегда говорят судьям позаботиться о спасении невинных; Я говорю им . . . остерегаться спасения виноватых ».

Колло, официальный уполномоченный, которого он лично назначил для надзора за массовыми убийствами, лаконично выразил свою общую интерпретацию принципов, закрепленных в Декларации: «Права человека созданы не для контрреволюционеров, а только для санкюлотов .”

Сен-Жюст, ближайший союзник Робеспьера, сказал: «Республика состоит в уничтожении всего, что ей противостоит».

Несоответствие между Декларацией, обеспечивающей основу конституционной гарантии равных прав для всех граждан, и фактической политикой, которую продиктовал Робеспьер и которую проводили его последователи, было настолько вопиющим, что требовало объяснения. Об этом Робеспьер произнес в речи в декабре 1793 года.

«Цель революционного режима — основать республику; конституционный режим должен продолжать его.Первое соответствует времени войны между свободой и ее врагами; второе — время, когда свобода побеждает и находится в мире со всем миром ». Он утверждал, что нынешний режим во Франции революционен и борется за то, чтобы стать конституционным. Но внутренние враги угрожали успешному завершению этой борьбы. «При конституционном режиме, — продолжил он, — нужно немногое, кроме защиты отдельного гражданина от злоупотребления властью со стороны правительства; но при революционном режиме правительство должно защищаться от всех атакующих его фракций; и в этой борьбе за жизнь только хорошие граждане заслуживают общественной защиты, а наказание врагов народа — смерть.«Революционный режим« должен быть столь же ужасен для нечестивых, насколько благоприятен для добрых ».

Таким образом, между Декларацией и Террором не было противоречий. «Декларация прав не дает никаких гарантий заговорщикам, пытавшимся ее уничтожить». Декларация руководила конституционным режимом, установление которого было конечной целью. Террор был просто средством к этому, навязанным революционному режиму врагами, которые помешали осуществлению конституционного режима.

Этот софизм был тогда новым, но тем, кто оглядывается назад на двадцатый век, он удручающе знаком по тому, как его использовали многие кровавые режимы. Все они утверждали, что их целью было человеческое благополучие, но эти неисправимо злые враги, которые скрывали свою истинную природу и сговорились против самых благородных целей, угрожали ее достижению. Предполагаемая угроза была настолько серьезной, а цель настолько важной, что требовала крайних, хотя и временных, мер — выявить врагов, разоблачить их заговоры и истребить их.На горстку прозорливых и отважных героев революции — таких как КГБ, СС и Красная гвардия — ложится обязанность выполнять эти необходимые задачи. Они должны ожесточить свои сердца и делать то, что должно быть сделано в интересах высшего блага. Серьезная угроза предотвращена, крайние меры больше не потребуются, и тогда человеческое благополучие станет доступным для всех.

Замечательная особенность идеологического настроения состоит в том, что те, кто находится в его тисках, действительно верят этим оправданиям потрошения, линчевания, нанесения увечий, захоронения заживо, утопления и разрубания своих несчастных жертв.Фактически, зверства только усиливают абсолютную уверенность, с которой идеологи придерживаются своих убеждений и навязывают свою цель.

Идеология — это мировоззрение, которое дает смысл преобладающим политическим условиям и предлагает способы их улучшения. Типичные идеологии включают среди своих элементов метафизическое мировоззрение, которое обеспечивает взгляд на мир глазами Бога, теорию о человеческой природе, систему ценностей, реализация которых предположительно обеспечит человеческое благополучие, объяснение того, почему реальное положение дел ухудшается за исключением совершенства, и набор политик, направленных на сокращение разрыва между реальным и идеальным.Этот последний компонент — приверженность политической программе и ее реализации — это то, что отличает идеологии от религиозных, личных, эстетических или философских систем убеждений. Идеологии направлены на преобразование общества. Другие системы убеждений не предполагают такой приверженности; если они это сделают, они станут идеологическими.

В ходе истории господствовало множество различных и несовместимых идеологий, все они, по сути, спекулятивные интерпретации, выходящие за рамки неоспоримых фактов и простых истин.Опираясь на ошибочные гипотезы о вещах, которые выходят за рамки существующего уровня знаний, они особенно склонны к принятию желаемого за действительное, самообману, тревоге или корыстному мышлению — к безудержным полетам фантазии и воображения. Поэтому разумные люди относятся к идеологиям, в том числе к своей собственной, с сильным скептицизмом и требуют от них соответствия элементарным стандартам разума: логической последовательности, объяснения неоспоримых и значимых фактов, реакции на новые свидетельства и серьезную критику, а также признание того, что успех или неудача основанных на них политик считается подтверждающим или опровергающим свидетельством.

Источником глубочайших убеждений Робеспьера и его уверенности в них была его безоговорочная приверженность идеологии, которую он во многом заимствовал у Руссо, которого он считал «наставником человечества». Эта идеология заставила его поверить в то, что политика — это проявление морали и что хорошее правительство основано на моральных принципах, которые неизбежно приводят к тому, что интересы отдельных людей становятся неотличимыми от общих интересов. Другими словами, непорочные люди интуитивно осознают и действуют в общих интересах.Любое расхождение между индивидуальными и общими интересами указывает на безнравственность и иррациональность человека. Если какой-либо человек не видит, что его истинные интересы совпадают с интересами в целом, он должен быть вынужден действовать так, как если бы он действительно это видел, для своего же блага.

Но кто эти неподкупные люди, которые знают, что в общих интересах? Робеспьер отвечает: «Существуют чистые и чувствительные души. Есть нежная, но властная и непреодолимая страсть. .. глубокий ужас тирании, сострадательное рвение к угнетенным, священная любовь к своей стране и любовь к человечеству, еще более святая и возвышенная, без которых великая революция не более чем уничтожение меньшего большим преступлением. У нас действительно есть щедрые амбиции основать на земле первую республику в мире. . . . В этот момент вы можете почувствовать, как это горит в ваших сердцах; Я чувствую это на своем собственном ». Когда напыщенность утихает, простой сигнал заключается в том, что, поскольку люди коррумпированы, им нельзя доверять, что они знают, что для них хорошо, но он, Робеспьер, знает, потому что он не испорчен.

Если бы он оставил все как есть, его вера в собственную чистоту была бы не более чем оскорбительным безумием мании величия. Но он не остановился на этом. Он считал своим долгом принуждать развращенное население жить в соответствии с тем, что он в своей чистоте считал добродетелью. Он сказал: «Враги республики — трусливые эгоисты, честолюбивые и продажные. Вы изгнали королей, но разве вы изгнали те пороки, которые их роковое господство породило в вас? » Робеспьер убедил себя — и заставил других поверить или притвориться, что верят, — что его воля была общей волей, волей, по которой все действовали бы, если бы все были такими же чистыми, как он.Когда он сталкивался с противодействием, он с абсолютной уверенностью знал, что его противники либо злобны и должны быть истреблены для общего блага, либо невежественны и должны быть принуждены для их собственного блага действовать так, как если бы они были такими же чистыми и добродетельными, как он. В основе идеологии Робеспьера лежал не разум, а страсть, ставшая для него пробным камнем разума и нравственности. Он не спрашивал, следует ли ему питать эту страсть, была ли она уместной реакцией на факты, была ли она слишком сильной или ему следует руководствоваться ею.Целью его политики было приспособить мир к его страсти, а не наоборот. В результате он закрыл глаза на действительные требования разума и морали и приказал убить тысячи людей просто потому, что подозревал, что они могут не согласиться с его страстными взглядами. Все это время он самодовольно заявлял, что его порочные действия были добродетельными и что он был поборником разума и морали.

В ошибочной попытке защитить Робеспьера можно сказать, что он искренне верил в его идеологию и действовал в соответствии с ней добросовестно; люди не могут сделать ничего большего.Конечно, если бы это оправдание было справедливым, оно, как ни абсурдно, извиняло бы охранников концентрационных лагерей СС, если бы они были искренними нацистами; Истязатели КГБ, при условии, что они были совершены коммунистами; или исламские террористы, если они действительно фанатичны. Но предосудительные убеждения идеологов скорее усиливают, чем ослабляют ответственность за такие действия. Хочется сказать, что люди не должны придерживаться убеждений, из которых следуют чудовищные действия. И это как раз то, что можно сказать в ответ на любые попытки оправдать Робеспьера.Если его идеология привела его к массовому убийству, он не должен был сдерживать это.

Многие люди, конечно, не выбирают идеологию, которой придерживаются, а приобретают ее посредством идеологической обработки. Может быть, слишком много требовать от них сопротивления идеологической обработке, если она будет настойчивой и изощренной, и если они не знают разумных альтернатив. Однако неспособность противостоять идеологической обработке — это одно; совершение злодеяний от его имени — совсем другое. У людей действительно есть выбор: пытать или убивать.Порядочные люди будут сомневаться в их идеологии, если увидят, что она ведет к ужасам. И если они не подвергают это сомнению и не совершают злодеяний, то их справедливо считают ответственными не за то, во что они верят, а за то, что они сделали.

Робеспьера, однако, не внушали. Он сам построил свою идеологию на основе своих чтений, образования и раннего политического опыта. Как юрист, обученный просеивать доказательства и оценивать интерпретацию фактов, он обладал способностью критически относиться к своей идеологии; но он этого не сделал.Следовательно, он несет ответственность за совершенное им массовое убийство. То же самое можно сказать и о бесчисленных коммунистах, нацистах, маоистах и террористах, которые предпочли свою идеологию легкодоступным альтернативам, о которых они не могли не знать.

Но почему за Робеспьером последовали все те, кто не разделял ни его идеологии, ни его чудовищной страсти? Многие последовали за ним, потому что он позволил им действовать в соответствии с их худшими побуждениями, которые им приходилось подавлять, когда преобладали закон и порядок.

Другие — пораженные политическими изменениями, повсеместным хаосом и неопределенностью, уже пролитой кровью — стремились понять, что происходит, что оправдывает это и какова его цель.Многие люди приняли объяснение Робеспьера, несмотря на напыщенность и неправдоподобность, потому что любое объяснение того, что они пережили, было лучше, чем отсутствие объяснения.

Но главной причиной того, что люди следовали за ним, был страх. Никто не был в безопасности, и люди поспешили засвидетельствовать словами и делами, что они были верными и горячими сторонниками. Робеспьер владел своей властью над жизнью и смертью так же произвольно, как Гитлер, Сталин и Мао. Произвол — ключ к террору: если нет правил, оправданий или причин, то рискуют все.Люди могут попытаться свести риск к минимуму, только превзойдя других в соблюдении правил. Диктаторы это понимают, и это объясняет большую часть «спонтанных демонстраций» и публичной лести, которые они извлекают из одураченных и напуганных людей, находящихся в их власти.

Робеспьер, который видел себя романтическим героем, сражающимся вопреки всему, жаждал власти и был безразличен к цене ее достижения. Когда ему удалось создать идеологию из обломков идей Руссо и других обрывков и кусочков, он держался за нее с фанатичной преданностью, поскольку она давала ему не только политическую программу, но и оправдание его стремления к власти.В странно замкнутом круге, когда он совершал чудовищные акты террора, он воспринимал их чудовищность как свидетельство чистоты своих побуждений и убеждений. Он и его соратники-идеологи были избранными, страсти которых побуждали их познавать добро и зло, правду и ложь, какими бы непристойными или запрещенными их действия ни казались неизбранным.

Хотя нацизм, коммунизм, различные виды терроризма, а также белый, черный и желтый расизм демонстрируют, как легко идеологии приводят к бесчеловечности, конечно, даже иррациональные и аморальные идеологии не обязательно приводят к массовым убийствам.Идеологи должны иметь возможность действовать в соответствии со своими убеждениями — возможности, возникающие из сочетания глубокого и широко распространенного негодования по поводу бремени, которое должны нести люди, слабого или ослабляющего правительства, и отсутствия перспективы быстрого и существенного улучшения. Именно наличие этих условий позволило Робеспьеру стать монстром, которым он был.

Кастигирование Робеспьера более чем через 200 лет после его смерти не имело бы большого смысла, если бы он не был прообразом идеологического мировоззрения, которое очень характерно для нас сегодня.Если мы его поймем, то поймем, что в отношениях с идеологами апеллировать к разуму и морали совершенно бесполезно. Потому что они убеждены, что разум и мораль на их стороне и что их враги иррациональны и аморальны просто потому, что они враги. Переговоры с такими людьми могут быть успешными только в том случае, если на нашей стороне будет подавляющая сила и мы проявим непреклонность в использовании ее. Обоснование его использования для электората демократической страны — привыкшего думать о политике как о процессе разумных переговоров и компромиссов — должно включать показ в отвратительных подробностях чудовищ, совершаемых во имя идеологии.И в этом смысл напоминать себе о преступлениях давно умершего Робеспьера.

City Journal — это издание Манхэттенского института политических исследований (MI), ведущего аналитического центра свободного рынка. Вы заинтересованы в поддержке журнала? Как 501 (c) (3) некоммерческая организация, пожертвования в поддержку MI и City Journal полностью не облагаются налогом в соответствии с законом (EIN # 13-2912529). ПОЖЕРТВОВАТЬ

К горе 1793 года! Чистым социалистам, его истинным наследникам! Огюста Бланки 1849

К горе 1793 года! Чистым социалистам, его истинным наследникам! Огюста Бланки, 1849 г.

Альберт Матье 1920

Большевизм и якобинизм

Источник: Le Bolchevisme et le Jacobinisme .Париж, Librairie du Socialiste et de l’Humanit. 1920;
Перевод: для marxists.org Митчелл Абидор;
CopyLeft: Creative Commons (Attribute & ShareAlike) marxists.org 2010.

Сходство между якобинизмом (я имею в виду правительство горцев с июня 1793 по июль 1794 года) и большевизмом вовсе не надумано, поскольку сам Ленин говорил об этом в своих речах ^[1] и недавно имел воздвигнута статуя Робеспьера.Ленин, как и все русские социалисты, питается историей нашей великой революции, вдохновляется ее примером и претворяет его в жизнь, адаптируя их к своей стране и обстоятельствам.

Я хотел бы показать кратким анализом, что аналогии между методами большевиков и горцев не только очевидны, но и что между ними существуют тесные связи и логическое родство.

Якобинство и большевизм — это диктатуры, рожденные гражданской и иностранной войнами; две классовые диктатуры, действующие одними и теми же методами: террор, реквизиция и налоги, и предлагающие в качестве конечного результата одну и ту же цель — преобразование общества.И не только русского или французского общества, но и всего общества.

Обе диктатуры выросли из поражения и были навязаны беспорядками. Именно измена Дюмурье, бедствия Бельгии, отступление армии на всех фронтах позволили горцам сокрушить жирондистов, виновных в событиях в Париже 31 мая и 2 июня 1793 года. Наступление Керенского в июле 1917 года, за которым последовала авантюра Корнилова, позволившая советскому восстанию в октябре 1917 года в Петрограде добиться успеха.Здесь есть очевидная разница. Монтаньяры захватили власть, чтобы усилить войну и одержать победу. Напротив, большевики смотрели на войну или мир как на средство спасения революции. Перед лицом истощения России и всеобщей усталости Ленин убедил себя, что мир — это необходимая «передышка» для закрепления результатов его государственного переворота. Напротив, Робеспьер, чувствуя патриотизм страны и зная ее ресурсы, считал, что спасение революции неразрывно связано с немедленной победой на поле боя.Противоположными путями две диктатуры преследовали триумф своей партии и реализацию своего идеала. Как только его правительство станет немного более стабильным, Ленин сформирует Красную Армию и вернется в наступление.

Обе диктатуры опираются на низшие классы, но возглавляются ренегатами из бывших правящих классов.

Народные комиссары по большей части не те мерзкие авантюристы, которых изображала подкупленная пресса. Владимир Ульянов по прозвищу Ленин, как и Луначарский, сын статского советника в чине превосходительства.Чичерин, комиссар иностранных дел, как и они, дворянского происхождения. Бронштейн по прозвищу Троцкий — сын писателя. Зиновьев и Каменев — буржуа, окончившие университеты. Урицкий — инженер, Рыков — дипломированный переводчик иностранных языков, г-жа Коллонтай — жена полковника. У Иоффе и Сукольникова немалое состояние.

Точно так же Максимилиан Робеспьер принадлежал к роду мантии, кавалер де Сен-Жюст — к семье меча, Гро де Шелль — к старинному дворянству, а Карно, Кутон, Ле Ба, два Приера и Робер Линде. буржуазии.

Истоки и сила обеих диктатур определялись населением городов, в особенности столицы. Крепость Монтаньяров находилась в Париже в популярных секциях, состоящих из ремесленников; Большевики набирают свою красную гвардию из рабочих заводов Петрограда.

Крестьянство, которое во Франции 1793 года, как и в современной России, составляет большинство, пользуется преимуществами, которые большевики и горцы смогли им гарантировать.После своей победы монтаньяры искоренили последние корни феодализма, отменив сеньорские сборы, основанные на древних правах, которые все еще действовали. Они завладели имуществом переселенцев, богатой добычей, служившей их военной сокровищницей. К их делу присоединился крестьянин, купивший дворянскую или церковную землю. Он был привязан к якобинству сильными узами личных интересов. Для него поражение революции означало бы разграбление и разорение.

Таким же образом большевики взошли на трон, бросив мужикам в ночь на 25 октября землю монастырей и крупных владений.Эти конфискованные владения, которыми они управляют кантональными комитетами, представляют собой огромный резерв, который гарантирует им верность масс, и в то же время они облегчают снабжение их сторонников в городах.

Две диктатуры, французская и русская, в высшей степени реалистичны. В интересах общественной безопасности они без колебаний нарушают сами принципы, которые они провозглашают. Робеспьер и Ленин оправдывают террор потребностями внутренней и внешней борьбы.Оба заявляют, что покончат с этим после победы. «При конституционном режиме, — сказал Робеспьер, — достаточно защитить людей от злоупотреблений государственной властью. При революционном режиме государственная власть сама вынуждена защищаться от всех атакующих ее сил »(5 Nivse). Сен-Жюст более грубо добавил:« Что составляет республику, так это полное уничтожение всего, что ей противостоит »(8 Венце) Как эхо Ленин повторяет: «Было бы величайшей глупостью и самой абсурдной утопией предполагать, что переход от капитализма к социализму возможен без принуждения и диктатуры» (28 мая 1917 г.).«Невозможно, — продолжал он, — победить и искоренить капитализм без безжалостного подавления сопротивления эксплуататоров, которые не могут смириться с внезапным лишением своего состояния, преимуществ в организации и знаниях и которые в течение длительного периода времени, следовательно, неизбежно попытается избавиться от господства бедных ».

Робеспьер и Ленин требовали отмены смертной казни. Оказавшись у власти, они сделали высшее наказание методом правления.Они требовали свободы печати и подавляли оппозиционные газеты.

Короче говоря, цель оправдывает средства и снимает все противоречия. В обоих случаях цель — счастье масс. Сказал Робеспьер: «Мы желаем такого порядка вещей, при котором все низкие и жестокие страсти скованы, а все благие и щедрые страсти пробуждаются законами … где отечество обеспечивает благополучие каждого человека … где коммерция является источником общественного богатства, а не только чудовищного богатства нескольких домов »(18 Pluvise).Сен-Жюст добавил: «Наша цель — создать искреннее правительство, которое сделает людей счастливыми» (8 Венце). Троцкий сказал вечером 25 октября: «Мы собираемся основать власть, которая не будет ставить никакой другой цели, кроме удовлетворения потребностей солдат, рабочих и крестьян. Государство должно быть инструментом освобождения масс от всех форм рабства ».

Не будем возражать, что Робеспьер уважал частную собственность, а Ленин ее отрицал. Разница во времени объясняет различия в теориях и решениях, но суть вещей остается неизменной.В любом случае Ленин не подавлял собственность. Его меры столь же оппортунистичны, как и меры горцев. Они удовлетворяют одни и те же потребности. Между ними нет никакой разницы в природе.

Большевики национализировали банки, провели инвентаризацию сейфов частных лиц, поместили их содержимое на счет в государственном банке и установили сумму, разрешенную для снятия, но они не подавили частную собственность. Якобинцы не преминули реквизировать банкиров, поставить печать на их сейфы, подчинить их строгим правилам, закрыть биржу и т. Д.Постановление Комитета общественной безопасности от 23 Венце требовало, чтобы бизнесмены Бурдо предоставили за границу вексель в размере 20 миллионов и экспортировали такое же количество товаров. Это не было исключительным поступком. Мы знаем, что Робеспьер подчинял собственность общественным интересам и определял ее как «гарантированную законом часть собственности».

Большевики захватили фабрики, которыми они управляют посредством комитетов, избираемых рабочими. Якобинцы опередили их на этом пути, реквизировав для целей военного производства многие кузницы и мастерские, более или менее находящиеся в ведении государственных органов.

Большевики контролируют сельскохозяйственное производство, как промышленное производство. В каждом районе они организовали комитеты для инвентаризации, реквизиции и распределения товаров, которые связаны с общими центрами: текстильными центрами, центрами по производству стали и т. Д.

Чтобы применить свой закон максимума, горцы уже создали в Париже комиссию по обеспечению прожиточного минимума, комиссию по оружию и пороху, транспортную комиссию и т. Д., Которые по приказу Комитета общественной безопасности подсчитывали, распределяли и облагали налогом товары любой природы с помощью бесчисленных агентов, рассылаемых по всей Франции и поддерживаемых местными комитетами.

Было бы ошибкой думать, что большевистские комитеты, управляющие фабриками или контролирующие сельскохозяйственное производство, являются суверенными. В настоящее время Советская республика столь же централизована и бюрократизирована, как и якобинская республика. Аграрные комитеты, управляющие землями, конфискованными у крупных землевладельцев ^[2], безусловно, избираются, но наряду с ними центральная власть представлена комиссарами, наделенными полномочиями для обеспечения подчинения центру.Точно так же комитеты, избираемые заводскими рабочими, не управляют предприятием, которое чаще всего остается доверенным на бывшего начальника, а становится агентом центра. Ленин не хочет, чтобы пролетарская власть оставалась в «студенистом состоянии». Он стремится положить конец дезорганизации и придерживается политики железного кулака. «Любой человек, — говорит он, — который нарушает трудовую дисциплину на любом предприятии, в любом деле, должен предстать перед судом и безжалостно наказан». Революционные трибуналы Советской России, как и трибуналы горной Франции, наказывают кражи, саботаж, мошенничество и нарушения налогового и инвентарного законодательства как контрреволюционные преступления.Уже старый декрет об управлении железными дорогами передает управление сетями комиссарам с такими же широкими полномочиями, как те, которыми были наделены проконсулы Конвенции.

Робеспьер сказал, что «революционное правительство не имеет ничего общего с анархией. Напротив, его цель — подавить его, чтобы обеспечить и укрепить господство закона »(25 Nivse). Ленин не более нежный, чем он, к беспорядку: «Если мы не анархисты, мы должны признать необходимость государства, т.е.е. принуждения, для переходной фазы от капитализма к социализму. Каждая крупная техническая индустрия требует абсолютного единства воли и самого сурового руководства работой сотен, тысяч и десятков тысяч людей. Как обеспечить жесточайшее единство воли? Подчинением этих тысяч желаний воле одного »(28 мая 1918 г.). Он продолжает: «Нам не нужны истерические порывы. Нам нужен ритмичный марш железных батальонов пролетариата.”

Я где-то читал, что Ленин был вдохновлен методами хбертистов. Все его действия и слова протестуют против такого суждения. Подобно Робеспьеру, он утверждает, что защищает от двух крайностей, в которые может впасть революция: умеренности и преувеличения. Он заявляет в уже процитированной речи, что для достижения коммунистического строя необходимы компромиссы. Таким образом, изданный им весной 1918 года декрет о кооперативах представляет собой компромисс, выработанный представителями буржуазных кооперативов и рабочих кооперативов.«Заключая такой компромисс с буржуазной кооперацией, Советская власть конкретно определила свои тактические задачи и методы действий, характерные для данной фазы развития. Руководя и используя буржуазные элементы, заставляя их идти на определенные частичные уступки, мы создаем необходимые условия для продвижения, которое будет более медленным, чем мы сначала думали, но более прочным, с более твердыми гарантиями для базы и путей сообщения. с лучшими укреплениями для уже занятых позиций.Это была именно тактика Робеспьера, поскольку он также пытался сплотить и успокоить мелких торговцев и землевладельцев.

Когда Ленин и Троцкий создали новую армию после Брест-Литовска, из которой они исключили политически сомнительные элементы, они и здесь не сделали ничего, кроме как следовали учениям якобинства. Со времен Учредительного собрания Робеспьер предлагал распустить королевскую армию, чтобы воссоздать ее заново, чтобы таким образом очистить ее от руководства, которое было полно дворян.Его предложение было отклонено, но знатные офицеры эмигрировали, и искомый результат был достигнут.

Никто не проявлял недоверия к милитаризму больше, чем Робеспьер, и не осуществлял более подозрительного наблюдения за генералами. Он предсказал, что война приведет к диктатуре меча, и все же это был тот же Робеспьер, который дал такое определение военной дисциплины: «Дисциплина — это душа армий; Дисциплина может дополнять числа, но числа не могут дополнять дисциплину.Без дисциплины нет армии, просто собрание людей без единства, без согласия, которые не могут эффективно вести свои силы к общей цели, как тело, брошенное жизненным принципом, или машина, у которой сломаны механизмы ». Комитет общественной безопасности, предоставляя волонтерам право избирать своих лидеров по остроумной ступенчатой системе, на практике устроил это так, что требовалось строгое повиновение. То же сделали и народные комиссары. В Красной Армии даже выборы руководителей были подавлены (23 апреля 1918 г.).В «Корреспонденте» от 25 мая 1919 г. я читал, что в этой армии сегодня существует железная дисциплина.

В ответ на то, что я сказал, можно сказать, что диктатура горцев была законной диктатурой, органом Национального собрания, сама по себе выражением воли страны, в то время как большевистская диктатура запятнана фундаментальной незаконностью. Он распустил Учредительное собрание и поддерживает себя только силой.

Не следует преувеличивать разницу между двумя режимами.Конвент был избран в тяжелый период сентябрьских погромов. Большинство избирательных собраний, на которых избирались депутаты, проводились по закону популярных клубов. Голосование проводилось голосовым голосованием. Как известно, голосовали практически единственные якобинцы и их сторонники. Но даже больше не следует забывать, что диктатура горцев была установлена в результате бунта 2 июня 1793 года, который искалечил Конвент из-за исключения лидеров жирондистов, которых вскоре должны были отправить на гильотину.Ареста семидесяти трех жирондистов, протестовавших против 2 июня, было достаточно, чтобы сменить большинство. Монтаньяры управляли посредством очищенного Собрания. Большевики предпочли растворение увечьям. Где во всем этом законность?

Большевики заменили Учредительное собрание Съездом Советов. Как будто Комитет общественной безопасности заменил Конвенцию Якобинским обществом. Советы лишили избирательного права большую категорию граждан: монахов, бездельников, начальников и т. Д.Перед ними якобинцы ревкомов составили списки подозреваемых. Монархическая конституция 1791 года уже лишила гражданских прав всех, кто не принимал гражданскую присягу. Большевики просто усовершенствовали якобинские методы.

Монтаньяры уже установили систему продовольственных карточек, но не думали использовать их в качестве политического инструмента. Более изобретательные, чем они, большевики разделили население на четыре категории за право на провизию.Подозреваемые получают только половину или четверть пайка. Эффективное и ужасное средство развития клиентской базы!

Поскольку богатые фермеры не хотели проводить реквизиции, для преодоления их сопротивления большевики учредили Комиссии по бедности, состоящие из малоимущих, которым было поручено принимать меры по обеспечению продовольствием. Якобинцы не зашли так далеко, но они заполнили революционные комитеты, которым было поручено следить за применением максимума, с помощью Sans Culottes.

Напрасно противопоставлять якобинский индивидуализм большевистскому коммунизму. Якобинцы провозгласили себя защитниками права собственности. Они наказали смертью проповедников «аграрного закона», то есть коммунистов. Но на самом деле они конфисковали, экспроприировали и реквизировали. Напротив, большевики исповедуют коммунизм и объявляют о скорой отмене частной собственности, но на самом деле позволяют ей выжить.

В любом случае якобинцы всегда ставили права общества выше прав личности, и в этом они подобны большевикам.Разве Сен-Жюст не предлагал на 8-м Венце конфисковать собственность всех противников режима? «Революция заставляет нас признать принцип, согласно которому тот, кто показал себя врагом своей страны, не может быть здесь землевладельцем». И по предложению съезд проголосовал за указ: «Собственность патриотов неприкосновенна и священна. Имущество лиц, признанных врагами революции, будет конфисковано в интересах республики. Эти люди будут содержаться под стражей до мира, а затем изгнаны на неограниченный срок.Подобное нарушение собственности было, несомненно, формой признания ее, но это означает превращение собственности в привилегию гражданского духа.

Когда большевики захватывают пустующие квартиры, чтобы поселить в них бедняков, когда они заставляют буржуа выполнять принудительный труд, они остаются более верными якобинскому прецеденту, чем мы себе представляем. Сен-Жюст сказал: «Не позволяйте, чтобы в государстве оставался ни один несчастный человек или одинокий бедняк. Только так вы совершите настоящую революцию, настоящую республику… Заставить всех что-то делать, заниматься полезной обществу профессией … В отечестве какие права имеют те, кто ничего не делает? » (8 Венце). Их действия следовали за их словами, когда они не опережали их. Во многих цехах призывали бездельников для производства селитры, для заготовки дров для производства калия, для уборки урожая и для ремонта дорог.

Современные политики, объявившие себя наследниками якобинства, хвастаются своим патриотизмом, который они противопоставляют пораженчеству и интернационализму большевиков.Оппозиция совершенно поверхностна и не выдерживает проверки.

Безусловно, горцы с безупречным рвением посвятили себя задаче национальной обороны. Робеспьера, в частности, можно принять за шовиниста, когда мы видим, как он непрерывно осуждает иностранцев, ищущих убежище во Франции, которых он подозревал, не без оснований, в служении вражеским шпионам. Однажды он даже наложил на англичан знаменитую анафему с трибуны якобинского клуба. Но Робеспьер не делал различий между делом Франции и делом Революции, и триумф наших армий был для него залогом и прелюдией к торжеству свободы во всем мире.Он никогда не отвергал доктрину братства людей. Он хотел включить в Декларацию прав человека 1793 года следующие статьи:

Люди всех стран — братья, и, насколько это возможно, разные народы должны помогать друг другу, как если бы они были гражданами одного государства.
Кто угнетает одну нацию, объявляет себя врагом всех.
Те, кто ведет войну с народом, чтобы остановить прогресс свободы и уничтожить права человека, должны преследоваться всеми не как обычные враги, а как мятежные враги и разбойники.
Короли, аристократы и тираны, кем бы они ни были, являются рабами в восстании против властителя земли, которым является человечество, и против законодателя вселенной, которым является природа.

(24 апреля 1793 г.)

Робеспьер никогда не отказывался от этого классового интернационализма, который поддерживал Ленин. Когда дантонисты, торопясь заключить мир, предложили бросить на произвол судьбы жителей Рейна, бельгийцев, савойцев и ниуа — все народы, которые поверили нашим обещаниям, Робеспьер яростно восстал против их пораженческого предложения. .Если он и заявлял о своей ненависти к англичанам, то потому, что ненавидел то, что было в них рабов, слишком послушных своим хозяевам. «Есть еще что-то более презренное, чем тиран, а это раб! … Не нам платить за английскую революцию. Пусть этот народ освободится, и мы отдадим ему все свое уважение и дружбу »(11 Pluvise). Приписывать Робеспьеру менталитет сегодняшних империалистов означает, как ни странно, неправильно его понимать.

Несмотря на внешность, у якобинцев и большевиков не очень разные концепции международных отношений.М. Антонелли сказал в недавней книге, что «большевики понимают права народов как право пролетарских классов на самоорганизацию. Они руководствуются логикой своей доктрины пролетарского интервенционизма, чтобы вмешиваться там, где дело пролетариата кажется в опасности … Большевистский интервенционизм аналогичен республиканскому интервенционизму Французской революции. Но это еще опаснее: не учитываются моральные и этнические факторы ».

На самом деле, несомненно, что большевики только считали Брест-Литовский мир перемирием.Как только они смогли, они снова взялись за оружие, чтобы освободить пролетариев Финляндии, Эстонии, Литвы и Украины, и вместе с этим поддержали спартакизм и венгерскую революцию. Их прозелитизм, равно как и их отказ от финансовых обязательств царизма, объясняет крики враждебности, которые приветствуют их имя в странах, которые по-прежнему управляются в прежнем стиле. Якобинцы вызывали те же страхи и такой же гнев. Через 125 лет было бы забавно и поучительно свести воедино и сравнить суждения якобинцев и большевиков правителями и журналистами, которым поручено остановить распространение инфекции.

Это заблуждение или люди пытаются ввести в заблуждение, когда они представляют большевистское правительство после якобинского правительства как искусственную конструкцию, изданную приказами и указами в умах нескольких чокнутых и амбициозных людей. Реальность совершенно иная. Большевики не создавали Советы, которые существовали до прихода к власти. Российские солдаты не дождались заключения мира с Германией в Брест-Литовске. Мужики не дождались приказа от 25 октября 1917 года о переходе в собственность земель монахов и помещиков.На заводах рабочие уже организовали комитеты эксплуатации еще до того, как Ленин добился успеха в своем силовом ударе.

Народные комиссары должны были навести порядок из беспорядка. Они регулировали прежнее положение дел, работая над тем, чтобы придать ему правовую основу. «Иногда, — говорит Антонелли, — их вмешательство было направлено на умеренность, что привело к возвышению определенных элементов рабочего класса и крестьянского населения».

Есть еще одно сходство с якобинством.Большинство великих революционных мер II года не были результатом инициативы Комитета общественной безопасности или даже депутатов Конвента. Их навязали им под давлением клубов. Максимум, то есть налогообложение всех основных продуктов, громко требовался секциями до того, как он был прописан в законе. Монтаньяры сначала стремились противостоять той мере, которую они считали опасной. Leve en masse или первая реквизиция, революционная армия, которой было поручено применять законы о натуральных товарах и дехристианизации, были работой лидеров клубов и местных администраций до того, как они были приняты и легализованы Конвенцией.

Якобинцев и большевиков уносит более сильное течение, чем они сами. Эти диктаторы подчиняются своим войскам, чтобы иметь возможность ими командовать.

Почему же тогда удивляться тому, что они сталкиваются с одними и теми же препятствиями и подвергаются одним и тем же опасностям?

Для большевиков диктатура пролетариата есть не что иное, как шаг на пути к коммунизму; для многих из их сторонников это цель. Сверху вниз по шкале правительство Советов сталкивается с эгоизмом тех, кто им правит.Русский крестьянин, как и французский крестьянин II года, хочет сохранить свой урожай. Только с трудом он отказывается от нее в обмен на обесцененные бумажные деньги. Иногда им приходится прибегать к силе, чтобы заставить его открыть двери своего склада. Рабочий считает завод своим делом. Он работает как можно меньше. Он интерпретирует революцию как право лениться. Бюрократы, которые проводят инвентаризацию, реквизицию и рассылку грузовых потоков в рамках своих функций. Классовая диктатура на практике сводится к масштабным грабежам со стороны мелких тиранов-подчиненных.Ленинские чиновники не хуже, чем у Николая II.

Ленин это знает и пытается решительно отреагировать. Чтобы показать пример, воров, пойманных с поличным во время революции 25 октября, казнили на месте. Ленин недалеко от того, чтобы сказать, что движущей силой нового режима должна быть добродетель, другими словами, принесение в жертву общественных интересов. Он настаивает на абсолютной необходимости поднять производство, дисциплинируя труд, чтобы его интенсифицировать. «Русский, — говорит он, — плохой работник по сравнению с гражданами передовых наций.Научиться работать — это проблема, которую Советская власть должна поставить перед народом во всем ее величии ». И он без колебаний выступает за сдельную работу и даже за применение системы Тейлора, которую западные профсоюзы считают формой рабства. Он понимает, что проблемы производства и распределения не могут быть решены одними административными мерами, но что они в определенной степени являются моральным порядком. Таким образом, он организовал обширную организационную и образовательную пропагандистскую программу посредством газет и конференций в Социалистической академии.Он надеется таким образом поднять культурный уровень масс и произвести революцию в их духе. «Образцовые коммуны должны и будут служить учителями, профессорами, опорой отсталых коммун. Пресса должна служить орудием построения социализма, во всех деталях раскрывая успех образцовых коммун, изучая причины их успеха, процессы их домашнего хозяйства и помещая в черный список те коммуны, которые упорно сохранять традиции капитализма, то есть анархии, лени, беспорядка и спекуляции.”

Здесь большевики снова подражают якобинцам, которые ставили мораль в порядок дня и стремились просвещать массы и тормозить эгоизм целой системой, тесно связанной с гражданскими праздниками и социальными институтами, в том числе специальным периодическим изданием, Органом был «Сборник героических и гражданских акций». Подобно якобинцам, большевики порвали с церковью, которую они отделили от государства. До сих пор они не чувствовали необходимости, как их предшественники, заменять старый культ новым, адаптированным к их политике, но они уже находятся на пути, ведущем туда.

Ленина уже беспокоит постепенное вторжение в советы парламентаризма. «С этим нужно бороться, используя всех членов Советов как активных участников администрации». Ему не нужно господство фразерства больше, чем господство бюрократов. До него Сен-Жюст осуждал ту же опасность: «Город фактически узурпирован чиновниками. В собраниях они распределяют голоса и работают в общественном мнении. Все они обеспечивают себе независимость и абсолютную власть под предлогом революционных действий, как если бы в них находилась революционная сила »(8 Венце).

Тем не менее, влажные серьезные опасности, которые угрожают Советской власти, возможно, не изнутри. Саботаж, нападения, жакеты и восстания менее грозны, чем блокада и иностранная война. Связь между ними в любом случае очевидна.

Монтаньярам года II пришлось столкнуться с такой же ситуацией. Они справились с этим путем военной победы. Их девизом было «Победа смерти». Большевики, пришедшие к власти из-за истощения и утомления людей, жаждущих мира, сначала сдались потоку.Их пораженчество было тактикой, но не только этим. Чтобы защитить свою скомпрометированную революцию, чтобы спасти свои головы, они были вынуждены вернуться к войне. Будущее большевизма будет определено на поле боя, как и судьба якобинства.

После победы якобинцы разделились, и их раскол привел к их поражению. Армия стала арбитром в их ссорах, и республика была наконец конфискована победившим генералом.

Возможно ли, что большевизм постигнет та же участь? Скоро мы узнаем, способны ли его армии отразить внешние опасности и одержать победу над последними восстаниями.Останутся ли Троцкий и Ленин едины? Последует ли русский 9 термидор за 31 мая и 25 октября, и закончится ли трагедией успешное выполнение 18 брюмера более ловким Корниловым? Таковы секреты завтрашнего дня.

История никогда не повторяется в точности. Но сходство, которое наш анализ выявил между великими кризисами 1793 и 1917 годов, не является ни поверхностным, ни случайным. Русские революционеры охотно и сознательно подражают французским революционерам.Они одушевлены тем же духом. Они перемещаются среди одних и тех же проблем в аналогичной атмосфере. Времена другие. Цивилизация продвинулась вперед за последние полтора столетия. Но Россия обязана своему отсталому государству больше, чем принято считать из-за сходства с аграрной и неграмотной Францией конца XVIII века.

Будет интересно наблюдать и будет богатым поводом для размышлений увидеть, следуют ли два оборота друг за другом с одной и той же частотой до конца.

1. «Если брать масштаб западных революций, то мы примерно на уровне 1793 и 1870 годов». (Ленинская речь 28 мая 1918 г.)

2. «Земли казаков и простых солдат и крестьян не подлежат конфискации». (Указ от 26 октября 1917 г.)

Интерпретация террора при Робеспьере

17 Некоторые авторы подчеркивают параноидальное измерение Робеспьера. Что вы думаете об использовании этого термина?

18 Термин «параноик» использовался по отношению к Робеспьеру в уничижительном отношении.Существует мало доказательств, подтверждающих тезис о том, что он страдал от психотического расстройства систематического заблуждения, согласно медицинскому определению, хотя, безусловно, есть свидетельства серьезного и нарастающего физического и психического стресса, обнаруживаемого в повторяющихся, продолжительных отлучках от общественной жизни. Например, 12 июня 1793 года он заявил Якобинскому клубу, что «измученный четырьмя годами тяжелой и бесплодной работы, я чувствую, что мои физические и моральные ресурсы уже не на уровне, требуемом великой революцией.”

19 Вместо «паранойи» Робеспьер был яростно привержен тому, что, по его мнению, было самоочевидной истиной о гражданских добродетелях. Подобно многим другим, которые предполагали естественную склонность «народа» стремиться к общему благу, он понимал негражданское поведение как следствие злонамеренных лиц, особенно знати, сговорившихся с целью сбить «народ» с пути. Он был далеко не необычным в своей тенденции понимать революционный мир как борьбу между бинарными противоположностями, добром и злом.

20 Робеспьер был физически слабым, но психически стойким человеком, с потрясающими способностями к интеллектуальной работе, очевидными из его газетной журналистики, сотен полностью написанных речей и обширной переписки. Он был чувствителен к пренебрежению и формален в своих социальных взаимодействиях, но большинство из тех, кто его хорошо знал, выражали ему привязанность и преданность, по крайней мере, до его смерти.

22 Как вы думаете, порочный круг террора был вызван главным образом внешними обстоятельствами или внутренней необходимостью?

23 Большинство подходов к месяцам с марта 1793 г. по июль 1794 г., которые сразу после этого окрестили «царством террора», были поляризованы между теми, кто объяснял его драконовские меры либо «силой обстоятельств» (иностранное военное вторжение и гражданская война). или «внутренними» императивами (якобинская революционная миссия по созданию республики «добродетели» и подавлению оппозиции).Эти альтернативы представляют собой ложную дихотомию. Напротив, политику «террора до мира» следует понимать как комбинацию случайных, разрозненных ответов на серьезный военный кризис и срочной программы революционных преобразований в общественной культуре, со страхом поражения и смерти в качестве топлива для обоих.

24 Не следует недооценивать масштабы военного кризиса. Он достиг своего пика летом 1793 года, стабилизировался ценой огромных потерь для жизни к концу года, но потерпел поражение только к маю-июню 1794 года.Действия Комитета общественной безопасности в подавляющем большинстве были связаны с военной стратегией и материально-техническим обеспечением, но воинствующие якобинцы в Комитете, в Конвенте и повсюду в администрациях по всей стране были так же озабочены республиканской общественной жизнью, как и спасением людей. Сама республика, очевидная, например, в Культе Высшего Существа и гражданских праздниках.

26 Ленин явно исходит из террора. Считаете ли вы Робеспьера отцом русского тоталитаризма двадцатого века?

27 После смерти Робеспьер быстро превратился в параноидального и кровожадного диктатора, а в двадцатом веке его иногда считали предшественником «тоталитарных» правителей.Но он не был диктатором: он был избранным членом чрезвычайного правительства военного времени, который был знаменит (уважаемым или ненавистным) своей способностью произносить важные речи, в которых обрисовывал революционную стратегию и необходимые гражданские действия и добродетели. У него не было полномочий отдавать приказ о казни, а только направлять людей в полицию и суд. В 1793–1793 годах в Париже было гораздо больше разногласий и разногласий, чем обычно предполагают историки.

28 Мы не знаем, прекратили бы Робеспьер и его товарищи добровольно прекратить полномочия Комитета общественной безопасности, чтобы вернуться к мирному времени, конституционному правлению.После того, как санкюлоты изгнали руководство жирондистов из состава Конвента в июне 1793 года, Робеспьер заявил 8 июля, что Конвент теперь представляет «общую волю», и что у санкюлотов теперь нет причин не соглашаться с правительством. . В этом заявлении можно было видеть, что он предвосхитил Ленина и большевиков, но пересмотренная Декларация прав человека и гражданина, которую он подготовил в апреле 1793 года, гарантировала свободы и гражданские права, которые были антитезой тоталитаризма.

29 Питер Макфи — профессор истории Мельбурнского университета. Он опубликовал биографию Робеспьера в 2012 году, а совсем недавно — Liberty or Death: The French Revolution (New Haven: Yale University Press, 2016).

Царство террора | Безграничная всемирная история

Законодательное собрание

Законодательное собрание, законодательный орган революционной Франции с 1 октября 1791 г. по 20 сентября 1792 г., являлось центром политических дебатов и революционного законотворчества.Однако время его пребывания в должности совпало с периодом крайнего политического и социального хаоса.

Цели обучения

Объясните структуру и роль Законодательного собрания

Основные выводы

Ключевые моменты

Законодательное собрание впервые собралось 1 октября 1791 года в соответствии с Конституцией 1791 года и состояло из 745 членов. Немногие были дворянами, очень немногие были священнослужителями, и большинство происходило из среднего класса. Члены в основном были молоды, и, поскольку никто из них не участвовал в предыдущем собрании, им не хватало национального политического опыта.
С самого начала отношения между королем и Законодательным собранием были враждебными. Людовик неоднократно наложил вето на декреты, предложенные Собранием, и война против Австрии (к которой вскоре присоединилась Пруссия) усилила напряженность. Вскоре король уволил жирондистов из министерства.
Когда король сформировал новый кабинет, состоящий в основном из Фельянтов, произошел разрыв с королем и Ассамблеей с одной стороны и с большинством
простых людей Парижа с другой. События достигли апогея в июне, когда Лафайет направил в Ассамблею письмо, в котором рекомендовал подавить «анархистов» и политические клубы в столице.Последовала демонстрация 20 июня.
Жирондисты сделали последний шаг Людовику, предложив спасти монархию, если он примет их в качестве министров. Его отказ объединил всех якобинцев в проекте насильственного свержения монархии. Местным лидерам этого нового этапа революции помогал в их работе страх вторжения союзной армии.
В ночь на 10 августа 1792 года повстанцы и народные ополчения, поддерживаемые революционной Парижской Коммуной, напали на дворец Тюильри и уничтожили швейцарскую гвардию, охранявшую короля.Королевская семья стала пленницей, и на очередном заседании Законодательного собрания монархия была приостановлена.
Хаос сохранялся до тех пор, пока Национальное собрание, избранное всеобщим голосованием мужчин и которому было поручено написать новую конституцию, не собралось 20 сентября 1792 года и не стало де-факто новым правительством Франции. К тому же Законодательное собрание прекратило свое существование.

Ключевые термины

Законодательное собрание : Законодательное собрание Франции с 1 октября 1791 года по 20 сентября 1792 года в годы Французской революции.Это обеспечило фокус политических дебатов и революционного законотворчества между периодами Национального Учредительного собрания и Национального собрания.
Парижская Коммуна : Во время Французской революции правительство Парижа с 1789 по 1795 год. Основанное в Hôtel de Ville сразу после штурма Бастилии, оно состояло из 144 делегатов, избранных от 48 дивизий города. Летом 1792 года он стал восставшим, по сути отказываясь подчиняться приказам центрального французского правительства.Он взял на себя рутинные гражданские функции, но наиболее известен мобилизацией крайних взглядов. В 1794 году он сильно потерял мощность и был заменен в 1795 году.
Демонстрация 20 июня : Последняя мирная попытка (1792 г.), предпринятая жителями Парижа во время Французской революции, чтобы убедить короля Франции Людовика XVI отказаться от своей нынешней политики и попытаться следовать тому, что они считали более чутким подходом к руководству. Его цель заключалась в том, чтобы убедить правительство обеспечить выполнение постановлений Законодательного собрания, защитить Францию от иностранного вторжения и сохранить дух французской конституции 1791 года.Демонстранты надеялись, что король снимет свое вето и отзовет министров жирондистов. Это был последний этап неудачной попытки установить конституционную монархию во Франции.
Манифест Брауншвейга : Прокламация, выпущенная Чарльзом Вильямом Фердинандом, герцогом Брауншвейгским, командующим союзной армией (в основном австрийской и прусской), 25 июля 1792 года населению Парижа во время войны Первой коалиции. Он пригрозил, что если французская королевская семья пострадает, пострадают и мирные жители Франции.Эта мера была направлена на то, чтобы запугать Париж, но вместо этого помогла еще больше подстегнуть все более радикальную Французскую революцию.
Сентябрьские убийства : Волна убийств в Париже (2-7 сентября 1792 г.) и других городах в конце лета 1792 г. во время Французской революции. Частично они были вызваны опасениями, что иностранные и роялистские армии нападут на Париж и что заключенные городских тюрем будут освобождены и присоединятся к ним. Радикалы призвали к превентивным действиям, которые были предприняты толпами национальных гвардейцев и некоторых федералов.Это было терпимо со стороны городского правительства, Парижской коммуны, которая призвала другие города последовать их примеру.

Политическая власть в Законодательном собрании

Законодательное собрание впервые собралось 1 октября 1791 года в соответствии с Конституцией 1791 года и состояло из 745 членов. Немногие были дворянами, очень немногие были священнослужителями, и большинство происходило из среднего класса. Члены в основном были молоды, и, поскольку никто из них не участвовал в предыдущем собрании, в значительной степени не хватало национального политического опыта.

Правые в собрании состояли примерно из 260 фейийцев (конституционных монархистов), чьи главные лидеры, Жильбер дю Мотье де Ла Файет и Антуан Барнав, остались вне ассамблеи из-за своей неприемлемости для переизбрания. Они были стойкими конституционными монархистами, твердо защищавшими короля от народных волнений. Левые составляли 136 якобинцев (все еще включая партию, позже известную как жирондисты или жирондисты) и кордельеры (группа популистов, многие члены которой позже станут радикальными горцами).Его самыми известными лидерами были Жак Пьер Бриссо, философ Кондорсе и Пьер Виктюрньен Верньо. Левые черпали вдохновение из более радикальных тенденций Просвещения, считали эмигрантов дворян предателями и поддерживали антиклерикализм. Они с подозрением относились к Людовику XVI, некоторые выступали за общеевропейскую войну, чтобы распространить новые идеалы свободы и равенства и подвергнуть испытанию верность короля. Остальная часть палаты, 345 депутатов, не принадлежала к какой-либо определенной партии и называлась Болотом ( Le Marais ) или Равниной ( La Plaine ).Они были привержены идеалам Революции и поэтому в целом склонялись на сторону левых, но иногда также поддерживали предложения правых.

Некоторые историки оспаривают эти цифры и оценивают, что Законодательное собрание состояло примерно из 165 фейлянтов (справа), примерно из 330 якобинцев (включая жирондистов; левых) и примерно 350 депутатов, которые не принадлежали к какой-либо определенной партии, но голосовали чаще всего. с левой. Различия возникают из-за того, как историки подходят к данным в первичных источниках, где цифры, сообщаемые клубами, не совпадают с анализом членства в клубах, проводимым независимо по названию.

Медаль Первого Законодательного собрания Франции (1791-1792), Огюст Шалламель, Histoire-musée de la république Française, depuis l’assemblée des notables, Париж, Деллой, 1842.

Законодательное собрание возглавлялось двумя противоборствующими группами. Первыми были консервативные члены буржуазии (богатый средний класс в третьем сословии), которые выступали за конституционную монархию, представленную Фойянами, которые считали, что революция уже достигла своей цели. Другой группой была демократическая фракция, которой королю больше нельзя было доверять, представленная новыми членами якобинского клуба, которые утверждали, что необходимы более революционные меры.

Отношения Людовика XVI с Ассамблеей

С самого начала отношения между королем и Законодательным собранием были враждебными. Людовик наложил вето на два указа, предложенных в ноябре: что эмигрантов , собравшихся на границах, должны нести наказание в виде смерти и конфискации, если они останутся в таком собрании, и что каждый священнослужитель, не состоящий в суде, должен принести гражданскую присягу под страхом потери своей пенсии. и потенциальная депортация.

Война, объявленная 20 апреля 1792 года Австрии (к которой вскоре присоединилась Пруссия), началась для французов как катастрофа.Напряженность между Людовиком XVI и Законодательным собранием усилилась, и вина за военные неудачи была возложена в первую очередь на короля, его министров и партию жирондистов. Законодательное собрание приняло указы, приговаривающие любого священника, осужденного 20 гражданами, к немедленной депортации, роспуск королевской гвардии на том основании, что она состояла из аристократов, и создание лагеря из 20 000 национальных гвардейцев (Fédérés) недалеко от Парижа. Король наложил вето на указы и уволил жирондистов из министерства.Когда король сформировал новый кабинет, состоящий в основном из фельянцев, разрыв между королем, с одной стороны, и Ассамблеей, и большинством простых людей Парижа, с другой, увеличился. События достигли апогея в июне, когда Лафайет направил в Ассамблею письмо, в котором рекомендовал подавить «анархистов» и политические клубы в столице. Демонстрация 20 июня 1792 года стала последней мирной попыткой жителей Парижа убедить короля Франции Людовика XVI отказаться от своей нынешней политики и попытаться следовать тому, что они считали более чутким подходом к управлению.

Народ, штурмующий Тюильри 20 июня 1792 г., Жак-Антуан Дюлор, Esquisses Historiques des Principaux événemens de la Révolution, v. 2, Париж, Baudouin frères, 1823 .: Было опубликовано вето короля на указы Законодательного собрания 19 июня, всего за день до 3-й годовщины принятия присяги на теннисном корте, положившей начало революции. Народная демонстрация 20 июня 1792 года была организована с целью оказать давление на короля.

События 10 августа

Жирондисты сделали последний шаг Людовику, предлагая спасти монархию, если он примет их в качестве министров.Его отказ объединил всех якобинцев в проекте насильственного свержения монархии. Местным лидерам этого нового этапа революции помогал в их работе страх вторжения союзной армии. Собрание объявило страну в опасности, и Брауншвейгский манифест в сочетании с новостями о том, что австрийская и прусская армии вошли на французскую землю, разожгли республиканский дух до ярости.

В ночь на 10 августа 1792 года повстанцы и народные ополчения, поддерживаемые революционной Парижской Коммуной, напали на дворец Тюильри и уничтожили швейцарскую гвардию, охранявшую короля.Королевская семья стала пленницей, и на очередном заседании Законодательного собрания монархия была приостановлена. Присутствовало немногим более трети депутатов, почти все якобинцы. То, что осталось от национального правительства, зависело от поддержки повстанческой Коммуны. С наступлением вражеских войск Коммуна искала потенциальных предателей в Париже и разослала циркулярное письмо в другие города Франции, предлагая им последовать этому примеру. В Париже и многих других городах последовали массовые убийства заключенных и священников (известные как сентябрьские убийства).Собрание могло оказать лишь слабое сопротивление. Однако в октябре произошла контратака, в которой зачинщиков обвинили в терроризме. Это привело к политическому противостоянию между более умеренными жирондистами и более радикальными монтаньярами внутри Конвента, и слухи стали использоваться обеими сторонами в качестве оружия. Жирондисты уступили позиции, когда они казались слишком примирительными, но маятник снова качнулся после того, как людей, поддержавших резню, объявили террористами.

Хаос сохранялся до тех пор, пока 20 сентября 1792 года Национальная конвенция, избранная всеобщим голосованием мужчин и уполномоченная писать новую конституцию, не стала новым правительством Франции де-факто .Законодательное собрание прекратило свое существование. На следующий день Конвент отменил монархию и объявил республику.

Первая Французская Республика и цареубийца

Казнь Людовика XVI 21 января 1793 г. радикализировала Французскую революцию внутри страны и объединила европейские монархии против революционной Франции.

Цели обучения

Оценить решение о казни короля и ферзя

Основные выводы

Ключевые моменты

Восстание 10 августа 1792 года привело к созданию Национального собрания, избранного всеобщим голосованием мужчин и получившего задание написать новую конституцию.20 сентября Конвент стал новым де-факто правительством Франции, а на следующий день отменил монархию и провозгласил республику.
Комиссия была создана для изучения доказательств против Короля, в то время как Законодательный комитет Конвенции рассматривал правовые аспекты любого будущего судебного процесса. Большинство горцев (радикальных республиканцев) одобряли приговор и казнь, в то время как жирондисты (умеренные республиканцы) разделились относительно судьбы Людовика.
Процесс начался 3 декабря.На следующий день президент Конвента Бертран Барер де Вьёзак представил ему обвинительный акт и постановил допрос Людовика XVI. Людовик XVI выслушал 33 обвинения.
Учитывая неопровержимые доказательства сговора Людовика с захватчиками во время продолжающейся войны с Австрией и Пруссией, приговор был предрешен. В итоге 693 депутата проголосовали «за» за обвинительный приговор. Ни один депутат не проголосовал «против», хотя 26 придавали свои голоса некоторым условием. За наказание проголосовал 361 человек без каких-либо условий, проголосовав незначительным большинством голосов.
21 января 1793 года бывший Людовик XVI, теперь просто гражданин Луи Капет (Citizen Louis Capet), был казнен на гильотине. Марию-Антуанетту судили отдельно после смерти Луи. Она была гильотинирована 16 октября 1793 года.
Во Франции последовал период террора. По всей Европе консерваторы пришли в ужас, а монархии призвали к войне против революционной Франции. Казнь Людовика XVI объединила все европейские правительства, включая Испанию, Неаполь и Нидерланды, против революции.

Ключевые термины

Законодательное собрание : Законодательное собрание Франции с 1 октября 1791 года по 20 сентября 1792 года в годы Французской революции. Это обеспечило фокус политических дебатов и революционного законотворчества между периодами Национального Учредительного собрания и Национального собрания.
Восстание 10 августа 1792 года : Одно из определяющих событий в истории Французской революции, штурм дворца Тюильри национальной гвардией мятежной Парижской коммуны и революционными федерациями из Марселя и Бретани привел к падению французская монархия.Король Людовик XVI и королевская семья укрылись в Законодательном собрании, действие которого было приостановлено. Формальный конец монархии шесть недель спустя был одним из первых актов нового Национального собрания.
Парижская Коммуна : Во время Французской революции правительство Парижа с 1789 по 1795 год. Основанное в Hôtel de Ville сразу после штурма Бастилии, оно состояло из 144 делегатов, избранных от 48 дивизий города. Летом 1792 года он стал восставшим, отказываясь подчиняться приказам центрального французского правительства.Он взял на себя рутинные гражданские функции, но наиболее известен мобилизацией крайних взглядов. В 1794 году он сильно потерял мощность и был заменен в 1795 году.

Последствия 10 августа

Восстание 10 августа 1792 года было одним из определяющих событий в истории Французской революции. Штурм дворца Тюильри национальной гвардией мятежной Парижской коммуны и революционерами fédérés (federates) из Марселя и Бретани привел к падению французской монархии.Король Людовик XVI и королевская семья укрылись в Законодательном собрании, действие которого было приостановлено. Хаос сохранялся до тех пор, пока 20 сентября 1792 года Национальное собрание, избранное всеобщим голосованием мужчин и которому было поручено написать новую конституцию, не стало новым де-факто правительством Франции. На следующий день Конвент отменил монархию и объявил республику.

Единодушное провозглашение Конвенцией Французской республики 21 сентября 1792 года оставило открытой судьбу короля.Была создана комиссия для изучения доказательств против него, а Комитет по законодательству Конвенции рассматривал правовые аспекты любого будущего судебного разбирательства. Большинство монтаньяров (радикальных республиканцев) выступали за приговор и казнь, в то время как жирондисты (умеренные республиканцы) разделились относительно судьбы Людовика: одни выступали за королевскую неприкосновенность, другие — за милосердие, а третьи — за меньшее наказание или смерть. 20 ноября мнение резко изменилось против Луи после обнаружения секретного тайника из 726 документов его личных сообщений.Большая часть корреспонденции в кабинете касалась министров Людовика XVI, но другие касались большинства крупных игроков Революции. Эти документы, несмотря на вероятные пробелы и предварительный отбор, показали двуличие советников и министров — по крайней мере, тех, которым доверял Людовик XVI, — которые проводили параллельную политику.

Испытание

Судебный процесс начался 3 декабря. На следующий день президент Конвента Бертран Баре де Вьезак представил ему обвинительный акт и постановил допрос Людовика XVI.Секретарь съезда зачитал обвинения: «французский народ» обвинил Луи в «совершении множества преступлений с целью установления [его] тирании путем уничтожения его свободы». Людовик XVI выслушал 33 обвинения.

Людовик XVI искал самых выдающихся юристов Франции в качестве своей защитной команды. Задача главного юрисконсульта в конечном итоге выпала на долю Раймона Дезеза, которому помогали Франсуа Дени Тронше и Гийом-Кретьен де Ламуаньон де Малешерб. Хотя у него было всего две недели на подготовку своих аргументов в защиту, 26 декабря Дезез в течение трех часов защищал короля, красноречиво, но осторожно утверждая, что революция сохранит ему жизнь.

Учитывая неопровержимые доказательства сговора Людовика с захватчиками во время продолжающейся войны с Австрией и Пруссией, приговор был предрешен. В итоге 693 депутата проголосовали «за» за обвинительный приговор. Ни один депутат не проголосовал «против», хотя 26 придавали свои голоса некоторым условием. 26 депутатов не приняли участие в голосовании, в основном по служебным делам. 23 депутата воздержались по разным причинам, некоторые из которых считали, что были избраны для принятия законов, а не для судей.

Для приговора короля депутат Жан-Батист Майе предложил: «Смерть, но (…) я думаю, что Конвенту было бы достойно подумать, будет ли политикам полезно отложить казнь». Эта «поправка Майлхе», поддержанная 26 депутатами, была расценена некоторыми современниками Майле как заговор с целью спасти жизнь короля. Было даже высказано предположение, что Майле заплатили, возможно, испанским золотом. Париж подавляющим большинством проголосовал за смерть — 21 голос против 3. Робеспьер проголосовал первым и сказал: «Настроение, которое побудило меня призвать к отмене смертной казни, сегодня вынуждает меня требовать, чтобы она была применена к тирану моей страны.Филипп Эгалите, бывший герцог Орлеанский и двоюродный брат Луи, проголосовал за его казнь, что в будущем вызовет большую горечь среди французских монархистов.

Всего проголосовал 721 избиратель. 34 проголосовали за смерть с присуждением условий (23 из них ссылались на поправку Майлхе), 2 проголосовали за пожизненное заключение в кандале, 319 проголосовали за лишение свободы до конца войны (с последующим изгнанием). и 361 голосовал за смерть без каких-либо условий, просто проголосовав незначительным большинством.Луи должен был быть казнен.

Казнь

21 января 1793 года Людовик XVI проснулся в 5 часов утра и услышал свою последнюю мессу. По совету отца Эджворта он избегал сцены прощания со своей семьей. Его королевская печать должна была достаться дофину, а его обручальное кольцо — королеве. В 10 часов утра карета с королем прибыла на площадь Place de la Révolution и проследовала к месту, окруженному ружьями, барабанами и толпой, несущей пики и штыки, которые стояли на свободе у подножия эшафота.Бывший Людовик XVI, теперь просто названный Citoyen Louis Capet (Citizen Louis Capet), был казнен на гильотине.

Марию-Антуанетту судили отдельно после смерти Луи. Она была гильотинирована 16 октября 1793 года.

Казнь Людовика XVI, немецкая гравюра на меди, 1793 год, автор Георг Генрих Зевекинг.

Тело Людовика XVI было немедленно перевезено в старую церковь Мадлен (снесенную в 1799 году), поскольку действующее законодательство запрещало захоронение его останков рядом с останками его отца, дофина Луи де Франс, в Сан.21 января 1815 года останки Людовика XVI и его жены были перезахоронены в базилике Сен-Дени, где в 1816 году его брату, королю Людовику XVIII, был воздвигнут надгробный памятник Эдме Голлем.

Последствия казни

В апреле 1793 года члены Монтаньяров основали Комитет общественной безопасности под руководством Робеспьера, который отвечал за террор (5 сентября 1793 — 28 июля 1794), самый кровавый и один из самых противоречивых этапов французская революция.В период с 1792 по 1794 год господствовала радикальная идеология до казни Робеспьера в июле 1794 года.

По всей Европе консерваторы пришли в ужас, и монархии призвали к войне против революционной Франции. Казнь Людовика XVI объединила все европейские правительства, включая Испанию, Неаполь и Нидерланды, против революции. Франция объявила войну Великобритании и Нидерландам 1 февраля 1793 года, а вскоре после этого — Испании. В течение 1793 года Священная Римская империя, короли Португалии и Неаполя и великий герцог Тосканы объявили войну Франции.Таким образом, была сформирована Первая коалиция.

Робеспьер и Комитет общественной безопасности

Период правления якобинцев, известный как царство террора, под руководством Максимилиана Робеспьера, был первым в истории случаем, когда террор стал официальной государственной политикой с заявленной целью использования насилия для достижения более высокой политической цели.

Цели обучения

Разрушьте политику страха и то, как Робеспьер использовал ее для контроля над Францией

Основные выводы

Ключевые моменты

Царство террора (5 сентября 1793 г. — 28 июля 1794 г.), также известное как Террор, было периодом насилия во время Французской революции, спровоцированной конфликтом между двумя соперничающими политическими фракциями, жирондистами (умеренными республиканцами) и Якобинцы (радикальные республиканцы) и отмечены массовыми казнями «врагов революции».”
Начало террора было положено созданием в апреле 1793 года Комитета общественной безопасности. В качестве меры военного времени Комитету были предоставлены широкие полномочия по надзору за военными, судебными и законодательными усилиями. Его власть достигла пика между августом 1793 и июлем 1794 года под руководством Робеспьера, который установил виртуальную диктатуру.
В июне 1793 г. парижские секции приняли Конвент, призывая к административным и политическим чисткам, низкой фиксированной цене на хлеб и ограничению избирательных прав только санкюлотами.Якобинцы идентифицировали себя с народным движением и санкюлотами, которые, в свою очередь, рассматривали народное насилие как политическое право. Санкюлоты, рассерженные неадекватностью правительства, вторглись в Конвенцию и свергли жирондистов. Вместо них они одобрили политическое превосходство якобинцев.
24 июня Конвент принял первую республиканскую конституцию Франции, французскую конституцию 1793 года. Она была ратифицирована на общественном референдуме, но так и не вступила в силу.Как и другие законы, его действие было приостановлено на неопределенный срок, а в октябре было объявлено, что правительство Франции будет «революционным до мира».
Хотя жирондисты и якобинцы были крайне левыми и разделяли многие из тех же радикальных республиканских убеждений, якобинцы были более жестокими в создании военного правительства. Год якобинского правления стал первым в истории случаем, когда террор стал официальной государственной политикой с заявленной целью использовать насилие для достижения более высокой политической цели.
В июне 1794 года Робеспьер, который отдавал предпочтение деизму атеизму, рекомендовал Конвенцию признать существование его бога. На следующий день поклонение деистическому Верховному Существу было объявлено официальным аспектом революции. В результате того, что Робеспьер настаивал на том, чтобы террор ассоциировался с добродетелью, его усилия по превращению республики в морально единую патриотическую общину стали приравниваться к бесконечному кровопролитию. Вскоре после этого, после решающей военной победы над Австрией в битве при Флерюсе, 27 июля 1794 года Робеспьер был свергнут.

Ключевые термины

Национальное собрание : Однокамерное собрание во Франции с 20 сентября 1792 года по 26 октября 1795 года во время Французской революции. Он сменил Законодательное собрание и основал Первую республику после восстания 10 августа 1792 года.
Царство террора : Период насилия во время Французской революции, вызванный конфликтом между двумя соперничающими политическими фракциями, жирондистами и якобинцами, и отмеченный массовыми казнями «врагов революции».Число погибших исчислялось десятками тысяч, из них 16 594 человека казнены на гильотине и еще 25 000 казнены без надлежащего судебного разбирательства по всей Франции.
Комитет общественной безопасности : Комитет, созданный в апреле 1793 г. Национальным собранием, а затем реорганизованный в июле 1793 г. для формирования де-факто исполнительного правительства во Франции во время правления террора (1793–1794 гг.), На этапе Французской революции. .
sans-culottes : простые люди из низших классов во Франции конца 18-го века, многие из которых стали радикальными и воинственными сторонниками Французской революции в ответ на низкое качество их жизни при Ancien Régime.

Царство террора (5 сентября 1793 — 28 июля 1794), также известное как Террор, было периодом насилия во время Французской революции, спровоцированной конфликтом между двумя соперничающими политическими фракциями, жирондистами (умеренными республиканцами) и якобинцами. (радикальные республиканцы) и отмечены массовыми казнями «врагов революции». Число погибших исчисляется десятками тысяч: 16 594 человека казнены на гильотине и еще 25 000 казнены без надлежащего судебного разбирательства по всей Франции.

Комитет общественной безопасности

Основой террора стало создание в апреле 1793 года Комитета общественной безопасности.Национальное собрание считало, что Комитету необходимо управлять «почти диктаторской властью», и наделило его новыми и обширными политическими полномочиями для быстрого реагирования на требования народа. Комитет, состоящий сначала из девяти, а затем из 12 членов, взял на себя свою роль по защите недавно созданной республики от иностранных нападений и внутреннего восстания. В качестве меры военного времени Комитету были предоставлены широкие полномочия по надзору за военными, судебными и законодательными усилиями. Он был сформирован как административный орган для надзора и ускорения работы исполнительных органов Конвенции и правительственных министров, назначенных Конвенцией.По мере того как Комитет пытался противостоять опасностям коалиции европейских наций и контрреволюционных сил внутри страны, он становился все более и более могущественным.

В июле 1793 года, после поражения на съезде жирондистов, в Комитет были добавлены видные лидеры радикальных якобинцев — Максимилиан Робеспьер и Сен-Жюст. Пик власти Комитета пришелся на период с августа 1793 по июль 1794 года под руководством Робеспьера. В декабре 1793 года Конвент официально передал исполнительную власть Комитету, а Робеспьер установил виртуальную диктатуру.

Портрет Максимилиана де Робеспьера (1758-1794) работы неизвестного художника.

Под влиянием Просвещения 18-го века философов таких как Руссо и Монтескье, Робеспьер был способным артикулятором убеждений левой буржуазии и деиста. Он выступал против дехристианизации Франции во время Французской революции. За его стойкую приверженность и защиту высказанных им взглядов он получил прозвище l’Incorruptible (Неподкупный).

Террор

В июне 1793 года парижские секции приняли Конвент, призывая к административным и политическим чисткам, низкой фиксированной цене на хлеб и ограничению избирательных прав только санкюлотами. Якобинцы идентифицировали себя с народным движением и санкюлотами, которые, в свою очередь, рассматривали народное насилие как политическое право. Санкюлоты, рассерженные неадекватностью правительства, вторглись в Конвенцию и свергли жирондистов.Вместо них они одобрили политическое превосходство якобинцев. Робеспьер пришел к власти на фоне уличного насилия.

Между тем, 24 июня Конвент принял первую республиканскую конституцию Франции, французскую конституцию 1793 года. Она была ратифицирована на общественном референдуме, но так и не вступила в силу. Как и другие законы, его действие было приостановлено на неопределенный срок, а в октябре было объявлено, что правительство Франции будет «революционным до мира». Пытаясь заявить о своей позиции всему миру, Национальное собрание во главе с Робеспьером также опубликовало заявление о внешней политике Франции.Это еще больше подчеркнуло страх съезда перед врагами Революции. Из-за этого страха было принято несколько других законодательных актов, которые способствовали господству якобинцев в Революции. Это привело к консолидации, расширению и применению механизмов чрезвычайного правительства для поддержания того, что Революция считала контролем.

Хотя жирондисты и якобинцы были крайне левыми и разделяли многие из тех же радикальных республиканских убеждений, якобинцы были более жестокими в создании военного правительства.Год якобинского правления стал первым в истории случаем, когда террор стал официальной государственной политикой с заявленной целью использовать насилие для достижения более высокой политической цели. Якобинцы тщательно поддерживали правовую структуру террора, поэтому существуют четкие записи для официальных смертных приговоров. Однако многие другие были убиты без вынесения официального приговора в суде. Революционный трибунал приговорил тысячи людей к смертной казни через гильотину, в то время как толпы забили до смерти другие жертвы.Иногда люди умирали из-за своих политических взглядов или действий, но многие умирали по незначительным причинам, кроме простого подозрения или из-за того, что другие были заинтересованы в том, чтобы избавиться от них. Среди людей, осужденных революционным трибуналом, около 8% составляли аристократы, 6% священнослужители, 14% средний класс и 72% были рабочими или крестьянами, обвиненными в накоплении средств, уклонении от призыва, дезертирстве или восстании.

Казнь жирондистов, умеренных республиканцев, врагов более радикальных якобинцев. Автор неизвестен; источник: «Гильотина в 1793 году» Гектора Флейшмана (1908).

Принятие Закона о подозреваемых подняло политический террор до гораздо более высокого уровня жестокости. Любой, кто «своим поведением, отношениями, словами или писаниями показал себя сторонником тирании и федерализма и врагом свободы», подвергался преследованию и подозревался в государственной измене. Это привело к массовому переполнению тюремных систем. В результате за три месяца количество заключенных в Париже увеличилось с 1417 до 4525 человек.

Республика добродетели и падение Робеспьера

В октябре 1793 года по новому закону все подозреваемые священники и лица, укрывавшие их, подлежали казни без судебного разбирательства.Пик крайнего антиклерикализма пришелся на празднование богини Разума в соборе Парижской Богоматери в ноябре. В июне 1794 года Робеспьер, который отдавал предпочтение деизму атеизму и ранее осуждал Культ Разума, рекомендовал конвенту признать существование его бога. На следующий день поклонение деистическому Верховному Существу было объявлено официальным аспектом революции. Эта суровая новая религия добродетели была встречена парижской публикой с признаками враждебности.В результате того, что Робеспьер настаивал на том, чтобы террор ассоциировался с добродетелью, его усилия по превращению республики в морально единую патриотическую общину стали приравниваться к бесконечному кровопролитию.

После решительной военной победы над Австрией в битве при Флерюсе, Робеспьер был свергнут 27 июля 1794 года. Его падение было вызвано конфликтами между теми, кто хотел большей власти для Комитета общественной безопасности (и более радикальной политики, чем он сам). был готов разрешить) и умеренных, которые полностью противостояли революционному правительству.Робеспьер пытался покончить жизнь самоубийством перед казнью, выстрелив в себя, хотя пуля только раздробила ему челюсть. 28 июля он был казнен на гильотине. Закончилось правление постоянного комитета общественной безопасности. Новые члены были назначены на следующий день после казни Робеспьера и ограничения срока полномочий. Полномочия комитета сокращались по частям.

Национальный съезд

Национальное собрание (1792-95), первая французская ассамблея, избранная всеобщим голосованием мужчин, перешло от парализованного фракционными конфликтами к статусу законодательного органа, контролирующего господство террора и в конечном итоге принявшего Конституцию 1795 года.

Цели обучения

Напомним состав и роль Национального собрания

Основные выводы

Ключевые моменты

Национальное собрание было однопалатным собранием во Франции с 20 сентября 1792 года по 26 октября 1795 года во время Французской революции. Он стал преемником Законодательного собрания и основал Первую республику после восстания 10 августа 1792 года. Это было первое французское собрание, избранное всеобщим голосованием мужчин без различия классов.
Большинство историков делят Национальное собрание на две основные фракции: жирондистов и горцев. Жирондисты представляли более умеренные элементы Конвента и протестовали против огромного влияния парижан на Конвенцию. Монтаньяры были гораздо более радикальными и имели прочные связи с санкюлотами Парижа. Традиционно историки также выделяют центристскую фракцию, называемую Равниной, но многие историки склонны стирать грань между Равниной и жирондистами.
В течение нескольких дней Конвент был охвачен межфракционными конфликтами. Политический тупик, который отразился по всей Франции, в конечном итоге вынудил обе основные фракции принять опасных союзников. В июне 1792 года жирондисты под натиском вооруженных санкюлотов перестали быть политической силой.
Всю зиму 1792 года и весну 1793 года Париж мучили продовольственные бунты и массовый голод. Новая Конвенция, посвященная главным образом военным вопросам, мало что решила до конца весны 1793 года.В апреле 1793 года Конвент учредил Комитет общественной безопасности. Его господство ознаменовало царство террора.
В июне Конвент разработал проект Конституции 1793 года, который был ратифицирован всенародным голосованием, но не принят. Одновременно Комитет общественной безопасности провел тысячи казней против предполагаемых врагов молодой республики. Его законы и политика подняли революцию до беспрецедентных высот — они ввели революционный календарь в 1793 году, закрыли церкви в Париже и его окрестностях как часть движения за дехристианизацию, судили и казнили Марию-Антуанетту и, среди прочего, учредили Закон подозреваемых. .Расстреляны члены различных революционных фракций и групп.
В июле 1794 года Робеспьер был свергнут, якобинский клуб был закрыт, а выжившие жирондисты были восстановлены. Год спустя Национальное собрание приняло Конституцию 1795 года. Они восстановили свободу вероисповедания, начали освобождать большое количество заключенных и инициировали выборы в новый законодательный орган. 3 ноября 1795 года был учрежден двухпалатный парламент под названием Директория, и Национальное собрание прекратило свое существование.

Ключевые термины

sans-culottes : простые люди из низших классов во Франции конца 18 века, многие из которых стали радикальными и воинственными сторонниками Французской революции в ответ на низкое качество их жизни при Ancien Régime.
Национальное собрание : Однокамерное собрание во Франции с 20 сентября 1792 г. по 26 октября 1795 г. во время Французской революции. Он сменил Законодательное собрание и основал Первую республику после восстания 10 августа 1792 года.
Комитет общественной безопасности : Комитет, созданный в апреле 1793 г. Национальным собранием, а затем реорганизованный в июле 1793 г., который сформировал де-факто исполнительное правительство во Франции во время правления террора (1793–1794 гг.), На этапе Французской революции. .
Термидорианская реакция : государственный переворот 1794 года в рамках Французской революции против лидеров Якобинского клуба, который доминировал в Комитете общественной безопасности. Это было вызвано голосованием Национального собрания по казни Максимилиана Робеспьера, Луи Антуана де Сен-Жюста и нескольких других ведущих членов революционного правительства.Так закончилась самая радикальная фаза Французской революции.
Восстание 10 августа 1792 года : Одно из определяющих событий в истории Французской революции, штурм дворца Тюильри национальной гвардией мятежной Парижской коммуны и революционными федерациями из Марселя и Бретани привел к падению французская монархия. Король Луи XVI и королевская семья укрылись в Законодательном собрании, действие которого было приостановлено. Формальный конец монархии шесть недель спустя был одним из первых актов нового Национального собрания.
Декларация прав человека и гражданина : основополагающий документ Французской революции и истории прав человека и гражданина, принятый Национальным учредительным собранием Франции в августе 1789 года. На него повлияла доктрина естественного права, утверждающая, что права человека считаются универсальными. Он стал основой нации свободных людей, в равной степени защищенных законом.
Царство террора : Период насилия во время Французской революции, вызванный конфликтом между двумя соперничающими политическими фракциями, жирондистами и якобинцами, и отмеченный массовыми казнями «врагов революции».Число погибших исчислялось десятками тысяч, из них 16 594 человека казнены на гильотине и еще 25 000 казнены без надлежащего судебного разбирательства по всей Франции.
Закон о подозреваемых : Указ, принятый Комитетом общественной безопасности в сентябре 1793 года во время террора Французской революции. Это ознаменовало значительное ослабление индивидуальных свобод, что привело к «революционной паранойе», охватившей нацию.
Закон приказал арестовать всех явных врагов и вероятных врагов Революции, включая дворян, родственников эмигрантов, отстраненных от должности чиновников, офицеров, подозреваемых в измене, и хранителей имущества.

Национальное собрание было однопалатным собранием во Франции с 20 сентября 1792 г. по 26 октября 1795 г., во время Французской революции. Он сменил Законодательное собрание и основал Первую республику после восстания 10 августа 1792 года. Законодательное собрание постановило о временном отстранении от должности короля Людовика XVI и созыве Национального собрания, которое должно было разработать конституцию. В то же время было решено, что депутаты этого съезда должны избираться всеми французами в возрасте от 25 лет и старше, проживающими в течение года и живущими за счет продукта своего труда.Таким образом, Национальное собрание было первым французским собранием, избранным всеобщим голосованием мужчин без различия классов.

Выборы состоялись в сентябре 1792 года. Из-за воздержания аристократов и антиреспубликанцев, а также из-за боязни преследований явка избирателей была низкой — 11,9% электората. Таким образом, всеобщее избирательное право мужчин имело очень мало влияния, и избиратели выбрали мужчин того же типа, что и активные граждане в 1791 году. 75 членов заседали в Национальном учредительном собрании и 183 — в Законодательном собрании.Полное число депутатов составляло 749 человек, не считая 33 представителей французских колоний, из которых лишь некоторые прибыли в Париж.

Согласно собственному постановлению, Съезд избирал своего президента, который имел право на переизбрание, каждые две недели. Как для законодательных, так и для административных целей Конвенция использовала комитеты, полномочия которых регулируются последующими законами.

Жирондисты против Монтаньяров

Большинство историков делят Национальное собрание на две основные фракции: жирондистов и горцев или горцев (в данном контексте также называемых якобинцами).Жирондисты представляли более умеренные элементы Конвента и протестовали против огромного влияния парижан на Конвенцию. Монтаньяры, представлявшие значительно большую часть депутатов, были гораздо более радикальными и имели прочные связи с санкюлотами Парижа. Традиционно историки выделяют центристскую фракцию, называемую Равниной, но многие историки склонны стирать грань между Равниной и жирондистами.

В течение нескольких дней Конвент был охвачен межфракционными конфликтами.Жирондисты были убеждены, что их противники стремятся к кровавой диктатуре, в то время как горцы считали, что жирондисты готовы к любому компромиссу с консерваторами и роялистами, которые гарантировали бы им сохранение власти. Горькая вражда вскоре парализовала Конвент. Политический тупик, который отразился по всей Франции, в конечном итоге заставил обе основные фракции принять опасных союзников, роялистов в случае жирондистов и санкюлотов в случае горцев. В июне 1792 года Конвент окружили 80 000 вооруженных санкюлотов.После того, как депутаты, пытавшиеся уехать, были встречены с оружием, они подали в отставку и объявили об аресте 29 ведущих жирондистов. Таким образом жирондисты перестали быть политической силой.

Всю зиму 1792 года и весну 1793 года Париж мучили продовольственные бунты и массовый голод. Новая Конвенция, в основном занимавшаяся вопросами войны, мало что делала для решения проблемы до апреля 1793 года, когда был создан Комитет общественной безопасности. В конце концов, возглавляемый Максимилианом Робеспьером, перед этим комитетом была поставлена грандиозная задача по борьбе с радикальными движениями, нехваткой продовольствия, бунтами и восстаниями (особенно в Вандеи и Бретани) и недавними поражениями его армий.В ответ Комитет общественной безопасности ввел политику террора, и предполагаемые враги республики преследовались со все возрастающей скоростью. Период господства Комитета во время революции известен сегодня как господство террора.

Марсельские добровольцы уезжают, скульптура на Триумфальной арке.

«Марсельеза» — государственный гимн Франции. Песня была написана в 1792 году Клодом Жозефом Руже де Лилем в Страсбурге после объявления войны Францией Австрии.Национальный конвент принял его в качестве гимна республики в 1795 году. Он получил свое название после того, как был исполнен в Париже добровольцами из Марселя, маршировавшими на столицу.

Несмотря на растущее недовольство Национальным собранием как правящим органом, в июне Конвент разработал конституцию 1793 года, которая была ратифицирована всенародным голосованием в начале августа. Однако Комитет общественной безопасности рассматривался как «чрезвычайное» правительство, и права, гарантированные Декларацией прав человека и гражданина 1789 года и новой конституцией, были приостановлены под его контролем.Комитет провел тысячи казней против предполагаемых врагов молодой республики. Его законы и политика подняли революцию до беспрецедентных высот — они ввели революционный календарь в 1793 году, закрыли церкви в Париже и его окрестностях в рамках движения за дехристианизацию, судили и казнили Марию-Антуанетту и, среди прочего, учредили Закон подозреваемых. Были казнены члены различных революционных фракций и групп, включая эбертистов и дантонистов.

Вскоре после решающей военной победы над Австрией в битве при Флерюсе в июле 1794 года Робеспьер был свергнут, и правление постоянного Комитета общественной безопасности было положено.После ареста и казни Робеспьера якобинский клуб был закрыт, а выжившие жирондисты были восстановлены (термидорианская реакция). Год спустя Национальное собрание приняло Конституцию 1795 года. Они восстановили свободу вероисповедания, начали освобождать большое количество заключенных и, что наиболее важно, инициировали выборы в новый законодательный орган. 3 ноября 1795 года была учреждена Директория — двухпалатный парламент, и Национальное собрание прекратило свое существование.

Термидорианская реакция

Термидорианская реакция была государственным переворотом во время Французской революции, результатом которого стал термидорианский режим, характеризовавшийся насильственным устранением предполагаемых противников.

Цели обучения

Опишите события термидорианской реакции

Основные выводы

Ключевые моменты

Термидорианская реакция была переворотом во время Французской революции против лидеров Якобинского клуба, которые доминировали в Комитете общественной безопасности. Это было вызвано голосованием Национального собрания по казни Максимилиана Робеспьера, Луи Антуана де Сен-Жюста и нескольких других ведущих членов революционного правительства.
С Робеспьером, единственным оставшимся сильным человеком Революции, его кажущееся полное владение властью становилось все более иллюзорным. Помимо широко распространенной реакции на господство террора, жесткий личный контроль Робеспьера над вооруженными силами, недоверие к военной мощи и банкам и противодействие предположительно коррумпированным лицам в правительстве сделали его объектом ряда заговоров.
Заговоры объединились 9 термидора (27 июля), когда члены национальных органов революционного правительства арестовали Робеспьера и руководителей городского правительства Парижа.Не все заговорщические группировки были идеологически мотивированы.
Главной движущей силой событий был заговор горцев, который постепенно сгустился и осуществился, когда горцы наконец склонили на свою сторону депутатов правых. В конце концов, сам Робеспьер объединил своих врагов, когда он выступил на съезде с речью, в которой выступил против врагов и заговоров, некоторые из которых были в могущественных комитетах. Поскольку он не называл имен «предателей», у всех в Конвенте были основания опасаться, что они стали жертвами.
Последовавший за этим термидорианский режим оказался непопулярным, столкнувшись со многими восстаниями после казни Робеспьера и его союзников. Люди, которые были связаны с Робеспьером, стали мишенью, включая многих членов якобинского клуба, их сторонников и лиц, подозреваемых в бывших революционерах. Кроме того, санкюлоты жестоко подавлялись Muscadin, группой уличных боевиков, организованной новым правительством. Резня этих группировок получила название «белый террор».
Тем временем французские армии захватили Нидерланды и установили Батавскую республику, оккупировали левый берег Рейна и вынудили Испанию, Пруссию и несколько немецких государств просить о мире, что повысило престиж Национального, что ослабило некоторые из закончились демократические элементы Конституции 1793 года и термидорианский режим.

Ключевые термины

Комитет общественной безопасности : Комитет, созданный в апреле 1793 года Национальным собранием и реорганизованный в июле 1793 года.Он сформировал де-факто исполнительное правительство во Франции во время правления террора (1793–94), на этапе Французской революции.
Национальное собрание : Однокамерное собрание во Франции с 20 сентября 1792 г. по 26 октября 1795 г. во время Французской революции. Он сменил Законодательное собрание и основал Первую республику после восстания 10 августа 1792 года.
Парижская Коммуна : Во время Французской революции правительство Парижа с 1789 по 1795 год.Основанный в Hôtel de Ville сразу после штурма Бастилии, он состоял из 144 делегатов, избранных от 48 дивизий города. Летом 1792 года он стал восставшим, по сути отказываясь подчиняться приказам центрального французского правительства. Он взял на себя рутинные гражданские функции, но наиболее известен мобилизацией крайних взглядов. В 1794 году он сильно потерял мощность и был заменен в 1795 году.
Белый террор : Период политического насилия во время Французской революции после смерти Робеспьера и окончания правления террора.Его начала группа на юге Франции, называющая себя Сподвижниками Ииуя. Они планировали двойное восстание, чтобы совпасть с вторжениями Великобритании на западе и Австрии на востоке.
Царство террора : Период насилия во время Французской революции, вызванный конфликтом между двумя соперничающими политическими фракциями, жирондистами и якобинцами, и отмеченный массовыми казнями «врагов революции». Число погибших исчисляется десятками тысяч: 16 594 человека казнены на гильотине и еще 25 000 казнены без надлежащего судебного разбирательства по всей Франции.
Термидорианская реакция : государственный переворот 1794 года в рамках Французской революции против лидеров Якобинского клуба, который доминировал в Комитете общественной безопасности. Это было вызвано голосованием Национального собрания по казни Максимилиана Робеспьера, Луи Антуана де Сен-Жюста и нескольких других лидеров революционного правительства. Так закончилась самая радикальная фаза Французской революции.

Термидорианская реакция была переворотом во время Французской революции против лидеров Якобинского клуба, которые доминировали в Комитете общественной безопасности.Это было вызвано голосованием Национального собрания по казни Максимилиана Робеспьера, Луи Антуана де Сен-Жюста и нескольких других лидеров революционного правительства. Название Термидориан относится к 9 термидору, году II (27 июля 1794 г.), дате согласно французскому республиканскому календарю, когда Робеспьер и другие радикальные революционеры подверглись согласованным атакам на Национальном съезде. Термидорианская реакция также относится к периоду до тех пор, пока Национальная конвенция не была заменена Директорией (также называемая эпохой термидорианской конвенции).

Заговоры против Робеспьера

Когда Робеспьер остался единственным сильным лицом Революции после убийства Жан-Поля Марата и казней Жака Эбера, Жоржа Дантона и Камиллы Десмулен, его очевидное полное владение властью становилось все более иллюзорным, особенно поддержка со стороны фракций справа от него. Единственная реальная политическая сила Робеспьера в то время находилась в Якобинском клубе, который распространился за пределы Парижа и в страну.Помимо широко распространенной реакции на господство террора, жесткий личный контроль Робеспьера над вооруженными силами, недоверие к военной мощи и банкам и противодействие предположительно коррумпированным лицам в правительстве сделали его объектом ряда заговоров. Заговоры объединились 9 термидора (27 июля), когда члены национальных органов революционного правительства арестовали Робеспьера и руководителей городского правительства Парижа. Не все заговорщические группировки были идеологическими по мотивам.Многие участники заговора против Робеспьера сделали это по веским практическим и личным причинам, в первую очередь из соображений самосохранения. Левые были против Робеспьера, потому что он отвергал атеизм и не был достаточно радикальным.

Тем не менее, главной движущей силой событий Термидора 9 был заговор горцев, возглавляемый Жаном-Ламбером Тальеном и Бурдоном де л’Уазом, который постепенно слился и осуществился, когда горцы наконец склонили правых депутатов к их сторона (Робеспьер и Сен-Жюст сами были монтаньярами).Жозеф Фуше также сыграл важную роль в качестве зачинщика событий. В конце концов, иРобеспьер объединил своих врагов. 8 термидора (26 июля) он выступил на съезде с речью, в которой выступил против врагов и заговоров, некоторые из которых были в могущественных комитетах. Поскольку он не называл имен «предателей», у всех в Конвенте были основания опасаться, что они стали жертвами.

Робеспьер был объявлен вне закона и осужден без судебного разбирательства. На следующий день, 10 термидора (28 июля 1794 г.), он был казнен вместе с 21 его ближайшим соратником.

Закрытие Якобинского клуба в ночь с 27 на 28 июля 1794 года. Гравюра Клода Николя Малапо (1755-1803) по офорту Жана Дюплесси-Берто (1747-1819).

Для историков революционных движений термин термидор стал обозначать ту фазу некоторых революций, когда власть ускользает из рук первоначального революционного руководства и радикальный режим сменяется более консервативным режимом, иногда до такой степени, что политическая маятник качнулся обратно к чему-то, напоминающему дореволюционное состояние.

Термидорианский режим

Последовавший за этим термидорианский режим оказался непопулярным, столкнувшись с многочисленными восстаниями после казни Робеспьера и его союзников, а также 70 членов Парижской Коммуны. Это была самая крупная массовая казнь, которая когда-либо происходила в Париже, и привела к нестабильной ситуации во Франции. Враждебность к Робеспьеру не исчезла только после его казни. Вместо этого целью стали люди, связанные с Робеспьером, включая многих членов якобинского клуба, их сторонников и лиц, подозреваемых в бывших революционерах.Кроме того, санкюлоты подверглись жестокому подавлению со стороны Muscadin, группы уличных боевиков, организованной новым правительством. Резня этих группировок получила название «белый террор». Часто члены целевых групп становились жертвами резни в тюрьмах или предстали перед судом без надлежащей правовой процедуры, аналогичные условиям, которые были предоставлены контрреволюционерам во время правления террора. Термидорианский режим лишил власти оставшихся горцев, даже тех, кто участвовал в заговоре против Робеспьера и Сен-Жюста.Белый террор 1795 года привел к многочисленным тюремным заключениям и нескольким сотням казней, почти исключительно людей левого политического толка.

Тем временем французские армии захватили Нидерланды и установили Батавскую республику, заняли левый берег Рейна и вынудили Испанию, Пруссию и несколько немецких государств просить о мире, повысив престиж Национального собрания. Была составлена новая конституция, названная Конституцией года III (1795 г.), которая ослабила некоторые демократические элементы Конституции 1793 г.25 октября Конвент объявил о своем роспуске и 2 ноября был заменен Французской Директорией.

Структура справочника

Директория, комитет из пяти человек, который управлял Францией с ноября 1795 по ноябрь 1799 года, не смог реформировать катастрофическую экономику, сильно полагался на армию и насилие и представлял собой еще один поворот к диктатуре во время Французской революции.

Цели обучения

Объясните структуру и роль Справочника

Основные выводы

Ключевые моменты

Конституция 1795 г. создала Директорию с двухпалатным законодательным органом, состоящим из Совета пятисот (нижняя палата) и Совета древних (верхняя палата).Помимо функций законодательных органов, Совет пятисот предложил список, из которого Совет Древних выбрал пять директоров, совместно обладающих исполнительной властью. Новая Конституция стремилась создать разделение властей, но на самом деле власть находилась в руках пяти членов Директории.
В октябре 1795 года состоялись выборы в новые советы, назначенные новой конституцией, при этом всеобщее избирательное право мужчин 1793 года было заменено ограниченным избирательным правом, основанным на собственности.В новый законодательный орган были избраны 379 членов Национального собрания, по большей части умеренные республиканцы. Чтобы гарантировать, что Директория не отказалась от революции полностью, Совет потребовал, чтобы все члены Директории были бывшими членами Конвента и цареубийцами, теми, кто голосовал за казнь Людовика XVI.
31 октября 1795 года члены Совета пятисот представили список кандидатов Совету Древних, который выбрал первую Директорию.Только один из пяти первоначальных членов служил в Директории на протяжении всего ее существования.
Государственные финансы были в полном упадке. Правительство могло покрывать свои расходы только за счет грабежа и дани зарубежных стран. Директория постоянно находилась в состоянии войны с иностранными коалициями. Войны истощили государственный бюджет, но если будет заключен мир, армии вернутся домой, и директорам придется столкнуться с раздражением рядовых, потерявших средства к существованию, а также с амбициями генералов, которые могли бы на мгновение отбросьте их в сторону.
Директория осудила произвольные казни времен правления террора, но она также участвовала в широкомасштабных незаконных репрессиях и даже массовых убийствах мирных жителей. Хотя он был привержен республиканизму, он не доверял существующей, хотя и ограниченной, демократии. Он также все больше зависел от армии во внешних и внутренних делах, в том числе в финансах. Покровительство директоров было неуместным, а общее недобросовестное управление усилило их непопулярность.
9 ноября 1799 года (18 брюмера VIII года) Наполеон Бонапарт устроил переворот 18 брюмера, в результате которого было основано консульство.Это фактически привело к диктатуре Бонапарта и в 1804 году к его провозглашению императором, что положило конец специфически республиканской фазе Французской революции.

Ключевые термины

Национальное собрание : Однокамерное собрание во Франции с 20 сентября 1792 года по 26 октября 1795 года во время Французской революции. Он сменил Законодательное собрание и основал Первую республику после восстания 10 августа 1792 года.
Совет пятисот : Нижняя палата законодательного органа Франции в период, широко известный (от названия исполнительной власти в то время) как Директория, с 22 августа 1795 г. по 9 ноября 1799 г., примерно вторая половина Французской революции.
Война в Вандеи : Восстание 1793-1796 годов в регионе Вандея во Франции во время Французской революции. Первоначально война была похожа на восстание крестьян в Жакери 14-го века, но быстро приобрела темы, которые правительство Парижа считало контрреволюционными и роялистскими.
Переворот 18 брюмера : Бескровный государственный переворот под руководством Наполеона Бонапарта, свергнувший Директорию, заменив ее консульством Франции. Это произошло 9 ноября 1799 года 18 брюмера VIII года по французскому республиканскому календарю.
Царство террора : Период насилия во время Французской революции, вызванный конфликтом между двумя соперничающими политическими фракциями, жирондистами и якобинцами, и отмеченный массовыми казнями «врагов революции». Число погибших исчисляется десятками тысяч: 16 594 человека казнены на гильотине и еще 25 000 казнены без надлежащего судебного разбирательства по всей Франции.
Совет Древних : Верхняя палата законодательного собрания Франции в период, широко известный (от названия исполнительной власти в то время) как Директория, с 22 августа 1795 г. по 9 ноября 1799 г., примерно второй половина Французской революции.
Переворот 18 Fructidor : захват власти членами Французской Директории 4 сентября 1797 года, когда их противники, роялисты, набирали силу.
Директория : Комитет из пяти человек, который управлял Францией с ноября 1795 года, когда он заменил Комитет общественной безопасности, до тех пор, пока он не был свергнут Наполеоном Бонапартом во время переворота 18 брюмера (8-9 ноября 1799 года) и заменил его. Консульством. Он дал свое название последним четырем годам Французской революции.

Новый законодательный орган и правительство

Конституция 1795 г. создала Директорию с двухпалатным законодательным органом, состоящим из Совета пятисот (нижняя палата) и Совета древних (верхняя палата). Помимо функций законодательных органов, Совет пятисот предложил список, из которого Совет Древних выбрал пять Директоров, совместно обладающих исполнительной властью. Новая Конституция стремилась создать разделение властей: директора не имели права голоса в законодательстве или налогообложении, а директора или министры не могли заседать в обеих палатах.В сущности, однако, власть находилась в руках пяти членов Директории.

В октябре 1795 г., сразу после подавления восстания роялистов в Париже, состоялись выборы в новые Советы, назначенные новой конституцией. Всеобщее избирательное право мужчин 1793 года было заменено ограниченным избирательным правом на основе собственности. В новый законодательный орган были избраны 379 членов Национального собрания, по большей части умеренные республиканцы. Чтобы гарантировать, что Директория не отказалась от революции полностью, Совет потребовал, чтобы все члены Директории были бывшими членами Конвента и цареубийцами, теми, кто голосовал за казнь Людовика XVI.В соответствии с правилами, установленными Национальным собранием, большинство членов нового законодательного собрания служили в Конвенте и были ярыми республиканцами, но многие новые депутаты были роялистами: 118 против 11 слева. Члены верхней палаты, Совета Древних, избирались по жребию из числа всех депутатов.

31 октября 1795 года члены Совета пятисот представили список кандидатов Совету Древних, который выбрал первую Директорию.В его состав входили Поль Франсуа Жан Николя (широко известный как Поль Баррас; доминирующая фигура в Директории, известный своими навыками политической интриги), Луи Мари де ла Ревельер-Лепо (яростный республиканец и антикатолик), Жан-Франсуа Ревбелл (эксперт по международным отношениям и твердый умеренный республиканец), Этьен-Франсуа Ле Турнер (специалист по военным и военно-морским делам) и Лазар Николя Маргерит Карно (энергичный и эффективный менеджер, который реструктурировал французские вооруженные силы).Из пяти членов только Баррас служил в течение всего времени существования Директории.

Администрирование каталога

Государственные финансы были в полном упадке. Правительство могло покрывать свои расходы только за счет грабежа и дани зарубежных стран. Директория постоянно находилась в состоянии войны с иностранными коалициями, в которые в разное время входили Великобритания, Австрия, Пруссия, Неаполитанское королевство, Россия и Османская империя. Он аннексировал Бельгию и левый берег Рейна, а Наполеон Бонапарт завоевал большую часть Италии.Директория создала шесть недолговечных братских республик по образцу Франции в Италии, Швейцарии и Нидерландах. От завоеванных городов и государств требовалось отправить во Францию огромные суммы денег, а также произведения искусства, которые были использованы для заполнения нового музея Лувр в Париже. Армия во главе с Бонапартом завоевала Египет и прошла до Сен-Жан-д’Акр в Сирии. Директория победила возрождение войны в Вандеи, гражданской войны под руководством роялистов в регионе Вандея, но потерпела неудачу в своем предприятии по поддержке ирландского восстания 1798 года и созданию Ирландской республики.Войны истощили государственный бюджет, но если мир будет заключен, армии вернутся домой, и директорам придется столкнуться с раздражением рядовых, потерявших средства к существованию, и с амбициями генералов, которые могли бы в любой момент их причесать. в сторону.

Директория осудила произвольные казни времен правления террора, но также участвовала в широкомасштабных незаконных репрессиях и даже массовых убийствах мирных жителей (война в Вандеи). Несостоятельность экономики и высокая стоимость продуктов питания особенно страдают от бедноты.Несмотря на приверженность республиканизму, Директория не доверяла существующей, хотя и ограниченной, демократии. Когда выборы 1798 и 1799 годов проводились оппозицией, она использовала армию для заключения и изгнания лидеров оппозиции и закрытия оппозиционных газет. Он также все больше зависел от армии во внешних и внутренних делах, в том числе в финансах. Баррас и Рьюбелл были заведомо коррумпированы и скрывали коррупцию в других. Покровительство директоров было неуместным, а общее недобросовестное управление усилило их непопулярность.

Публичная рознь

С учреждением Директории современные наблюдатели могли предположить, что Революция закончилась. Граждане измученной войной страны хотели стабильности, мира и прекращения условий, которые временами граничили с хаосом. Те справа, кто хотел восстановить монархию, поставив на трон Людовика XVIII, и те, кто слева, кто хотел бы возобновить царство террора, пытались, но не смогли свергнуть Директорию. Более ранние зверства сделали невозможным доверие или добрую волю между сторонами.

Новый режим встретил сопротивление якобинцев слева и роялистов (тайно субсидируемых британским правительством) справа. Армия подавляла бунты и контрреволюционные действия, но восстание и, в частности, Наполеон приобрели огромную мощь. На выборах 1797 г. на одну треть мест роялисты получили подавляющее большинство и были готовы взять под свой контроль Директорию на следующих выборах. Директория отреагировала чисткой всех победителей переворота 18 Fructidor, изгнав 57 лидеров на верную смерть в Гвиане и закрыв 42 газеты.Точно так же он отверг демократические выборы и сохранил у власти своих старых лидеров.

Посланный Наполеоном из Италии, Пьер Ожеро и его войска штурмуют Тюильри и захватывают генералов Шарля Пишегрю и Вилло. Государственный переворот 18 Фрюктидора, год V (4 сентября 1797 г.). Гравюра Берто по рисунку Жирарде.

4 сентября 1797 года, когда армия была на месте, был начат государственный переворот 18 Фрюктидора, год V. Солдаты генерала Ожеро арестовали Пишегрю, Бартелеми и ведущих роялистов-депутатов советов.На следующий день Дирекция аннулировала выборы около двухсот депутатов в 53 ведомствах. 65 депутатов были депортированы в Гвиану, 42 роялистские газеты были закрыты, а 65 журналистов и редакторов были депортированы.

9 ноября 1799 года (18 брюмера VIII года) Наполеон Бонапарт устроил переворот 18 брюмера, в результате которого было основано консульство. Это фактически привело к диктатуре Бонапарта и в 1804 году к его провозглашению императором. На этом закончилась республиканская фаза Французской революции.

Историки оценили Директорию как правительство, руководствующееся собственными интересами, а не добродетелью, утратившим всякое право на идеализм. У него никогда не было сильной поддержки со стороны народа. Когда прошли выборы, большинство ее кандидатов потерпели поражение. Его достижения были незначительными, и этот подход отражал еще один поворот к диктатуре и краху либеральной демократии. Насилие, произвольные и сомнительные формы правосудия и жестокие репрессии были методами, обычно используемыми Директорией.

приход Наполеона к власти

Победы Наполеона в Италии затмили его поражения в Египте во время Французских революционных войн, а его положение дома укрепилось после того, как Директория стала зависимой от вооруженных сил. Это сделало Наполеона величайшим врагом того же правительства, которое полагалось на его защиту.

Цели обучения

Обзор карьеры Наполеона от армии до Директории

Основные выводы

Ключевые моменты

После окончания престижной Военной академии в Париже в сентябре 1785 года Бонапарт был назначен младшим лейтенантом в артиллерийский полк.Он провел первые годы революции на Корсике, сражаясь в сложной трехсторонней борьбе между роялистами, революционерами и корсиканскими националистами. Он поддерживал республиканское движение якобинцев и был произведен в капитаны в 1792 году, несмотря на превышение отпуска и возглавил бунт против французской армии на Корсике.
Бонапарт получил звание бригадного генерала в возрасте 24 лет. Привлекая внимание Комитета общественной безопасности, он был назначен руководить артиллерией итальянской армии Франции.
После падения Робеспьера и термидорианской реакции в июле 1794 года Наполеон, хотя и был тесно связан с Робеспьером, был освобожден из-под ареста в течение двух недель и его попросили составить план нападения на итальянские позиции в контексте войны Франции с Австрией.
В октябре 1795 года роялисты в Париже объявили восстание против Национального собрания. Под предводительством Наполеона нападавшие были отражены 5 октября 1795 г. (13 вандемайр). 1400 роялистов погибли, остальные бежали.Поражение восстания роялистов принесло Бонапарту внезапную славу, богатство и покровительство нового правительства — Директории.
Во время французских революционных войн Наполеон успешно предпринял дерзкое вторжение в Италию, хотя ему не удалось захватить Египет и тем самым подорвать доступ Великобритании к ее торговым интересам в Индии. После побед в итальянской кампании и, несмотря на поражения в египетской кампании, Наполеон был встречен во Франции как герой.
Наполеон заключил союз с рядом видных политических деятелей, и они свергли Директорию в результате государственного переворота 9 ноября 1799 года (переворот 18 брюмера).Его власть была подтверждена новой Конституцией 1799 года, сохранившей вид республики, но фактически установившей диктатуру.

Ключевые термины

Переворот 18 Fructidor : захват власти членами Французской Директории 4 сентября 1797 года, когда их противники, роялисты, набирали силу.
Французские революционные войны : серия широкомасштабных военных конфликтов с 1792 по 1802 год, возникших в результате Французской революции.Они противопоставили Первую французскую республику Великобритании, Австрии и нескольким другим монархиям. Они разделены на два периода: Война Первой коалиции (1792–1797) и Война Второй коалиции (1798–1802). Изначально ограничиваясь Европой, боевые действия постепенно приобрели глобальный характер по мере расширения политических амбиций Революции.
Переворот 18 брюмера : Бескровный государственный переворот под руководством Наполеона Бонапарта, свергнувший Директорию, заменив ее консульством Франции.Это произошло 9 ноября 1799 года 18 брюмера VIII года по французскому республиканскому календарю.
Национальное собрание : Однокамерное собрание во Франции с 20 сентября 1792 г. по 26 октября 1795 г. во время Французской революции. Он сменил Законодательное собрание и основал Первую республику после восстания 10 августа 1792 года.
Справочник : Комитет из пяти человек, который управлял Францией с ноября 1795 года, когда он заменил Комитет общественной безопасности, до тех пор, пока он не был свергнут Наполеоном Бонапартом в результате переворота 18 брюмера (8-9 ноября 1799 года) и заменен на Консульство.Он дал свое название последним четырем годам Французской революции.
13 Vendémiaire : название, данное 5 октября 1795 года битве между французскими революционными войсками и силами роялистов на улицах Парижа. Битва в значительной степени способствовала быстрому продвижению карьеры республиканского генерала Наполеона Бонапарта. Название происходит от даты битвы по французскому республиканскому календарю.
Комитет общественной безопасности : Комитет, созданный в апреле 1793 г. Национальным съездом и реорганизованный в июле 1793 г., который фактически сформировал исполнительное правительство во Франции во время правления террора (1793–94), на этапе Французской революции.
Термидорианская реакция : государственный переворот 1794 года в рамках Французской революции против лидеров Якобинского клуба, который доминировал в Комитете общественной безопасности. Это было вызвано голосованием Национального собрания по казни Максимилиана Робеспьера, Луи Антуана де Сен-Жюста и нескольких других лидеров революционного правительства. Так закончилась самая радикальная фаза Французской революции.

Наполеон Бонапарт (1769–1821) был французским военным и политическим лидером, который приобрел известность во время Французской революции и провел несколько успешных кампаний во время революционных войн.Как Наполеон I, он был императором Франции с 1804 по 1814 год, а затем снова в 1815 году. Более десяти лет он руководил европейскими и мировыми делами, возглавляя Францию против ряда коалиций в наполеоновских войнах. Он остается одной из самых знаменитых и противоречивых политических фигур в истории человечества.

Ранняя карьера

После окончания престижной Военной академии в Париже в сентябре 1785 года Бонапарт был назначен младшим лейтенантом в артиллерийский полк.Он служил в Валансе и Осоне до начала революции в 1789 году и взял почти двухлетний отпуск на Корсике (где он родился и провел свои первые годы) и в Париже в течение этого периода. В то время он был ярым корсиканским националистом. Он провел первые годы революции на Корсике, сражаясь в сложной трехсторонней борьбе между роялистами, революционерами и корсиканскими националистами. Он был сторонником республиканского движения якобинцев, организовывал клубы на Корсике и командовал батальоном добровольцев.Он был произведен в капитаны регулярной армии в 1792 году, несмотря на то, что он превысил отпуск и возглавил бунт против французской армии на Корсике.

Он вернулся на Корсику и вступил в конфликт с корсиканским лидером Паскуале Паоли, который решил разделиться с Францией и саботировать французское нападение на сардинский остров Ла Маддалена. Бонапарт и его семья бежали на материковую часть Франции в июне 1793 года из-за конфликта с Паоли.

Наполеон Бонапарт, 23 года, подполковник батальона корсиканских республиканских добровольцев, рисунок Анри Феликса Эммануэля Филиппото, ок.1834 .: Родился и вырос на Корсике. Первым языком Наполеона был корсиканский, и он всегда говорил по-французски с заметным корсиканским акцентом. Корсиканские Buonapartes произошли от мелкой итальянской знати тосканского происхождения, которая приехала на Корсику из Лигурии в 16 веке. Его отец Карло Буонапарте был назначен представителем Корсики при дворе Людовика XVI в 1777 году.

Бонапарт получил звание бригадного генерала в возрасте 24 лет. Привлекая внимание Комитета общественной безопасности, он был назначен руководить артиллерией итальянской армии Франции.Он разработал планы нападения на Королевство Сардиния в рамках кампании Франции против Первой коалиции. Французская армия осуществила план Бонапарта в битве при Саорджио в апреле 1794 года, а затем продвинулась, чтобы захватить Ормеа в горах. Из Ормеа они направились на запад, чтобы обойти австро-сардинские позиции вокруг Саорге. После этой кампании он был отправлен с миссией в Генуэзскую республику, чтобы определить намерения этой страны в отношении Франции.

Повышение в качестве военного лидера

После падения Робеспьера и термидорианской реакции в июле 1794 года Наполеон, хотя и был тесно связан с Робеспьером, был освобожден из-под ареста в течение двух недель.Его попросили составить план атаки итальянских позиций в контексте войны Франции с Австрией. Он также принимал участие в экспедиции, чтобы вернуть Корсику у британцев, но французы были отброшены британским королевским флотом.

В октябре 1795 года роялисты в Париже объявили восстание против Национального собрания. Поль Баррас, лидер термидорианской реакции, знал о ранних военных подвигах Бонапарта и поручил ему командовать импровизированными силами в защиту Конвенции во дворце Тюильри.Наполеон видел там резню королевской швейцарской гвардии тремя годами ранее и понял, что артиллерия будет ключом к его обороне. Он приказал молодому кавалерийскому офицеру по имени Иоахим Мюрат захватить большие пушки и использовать их для отражения нападавших 5 октября 1795 года (13 Вандемайров по французскому республиканскому календарю). 1400 роялистов погибли, остальные бежали. Поражение восстания роялистов устранило угрозу Конвенту и принесло Бонапарту внезапную славу, богатство и покровительство нового правительства — Директории.Он был назначен командующим внутренних дел и командовал армией Италии.

Завоевание Италии

Во время французских революционных войн Наполеон успешно предпринял дерзкое вторжение в Италию. В кампании Монтенотта он разделил армии Сардинии и Австрии, победив каждую по очереди, а затем заключил мир на Сардинии. После этого его армия захватила Милан и начала осаду Мантуи. Бонапарт победил последовательные австрийские армии под тремя разными лидерами, продолжая осаду.

Следующая фаза конфликта ознаменовалась вторжением французов в глубинку Габсбургов. В первом столкновении двух армий Наполеон отбросил своих противников и продвинулся вглубь австрийской территории. Австрийцы были встревожены французским наступлением, которое достигло самого Леобена, недалеко от Вены, и в конце концов решили просить мира. Леобенский договор, за которым последовал более всеобъемлющий договор Кампо Формио, предоставил Франции контроль над большей частью северной Италии и Нидерландов, а секретный пункт обещал Австрии Венецианскую республику.Бонапарт двинулся на Венецию и заставил ее сдаться, положив конец 1100 годам независимости. Он также уполномочил французов грабить сокровища.

В итальянской кампании армия Бонапарта захватила 150 000 пленных, 540 пушек и 170 штандартов. Французская армия провела 67 боев и выиграла 18 генеральных сражений, используя превосходную артиллерийскую технику и тактику Бонапарта. Во время кампании Бонапарт становился все более влиятельным во французской политике. Роялисты напали на Бонапарта за разграбление Италии и предупредили, что он может стать диктатором.Бонапарт также послал генерала Пьера Ожеро в Париж, чтобы возглавить государственный переворот и произвести чистку от роялистов 4 сентября (переворот 18 Фрюктидора). Это оставило Барраса и его республиканских союзников снова под контролем, но в зависимости от Бонапарта, который приступил к мирным переговорам с Австрией. Эти переговоры привели к Договору на Кампо Формио, и Бонапарт вернулся в Париж в декабре в качестве героя. Он встретился с Талейраном, новым министром иностранных дел Франции, который служил в том же качестве при императоре Наполеоне, и они начали готовиться к вторжению в Британию.

Экспедиция в Египет

Бонапарт решил совершить военную экспедицию, чтобы захватить Египет и тем самым подорвать доступ Великобритании к ее торговым интересам в Индии. Бонапарт хотел установить французское присутствие на Ближнем Востоке, с последней мечтой установить связь с Типу Султаном, мусульманским врагом британцев в Индии. В мае 1798 года Бонапарт был избран членом Французской академии наук. В его египетскую экспедицию вошла группа из 167 ученых, среди которых были математики, естествоиспытатели, химики и геодезисты (их открытия включали Розеттский камень).

Генерал Бонапарт и его экспедиция ускользнули от преследования Королевского флота и в июле высадились в Александрии. В августе британский флот под командованием Горацио Нельсона захватил или уничтожил все французские суда, кроме двух, в битве на Ниле, разбив цель Бонапарта по укреплению французских позиций в Средиземном море. В начале 1799 года он двинул армию в османскую провинцию Дамаск (Сирия и Галилея). Бонапарт возглавил 13000 французских солдат для завоевания прибрежных городов Ариш, Газа, Яффо и Хайфа.Нападение на Яффо было особенно жестоким. Бонапарт обнаружил, что многие из защитников были бывшими военнопленными, якобы условно-досрочно, поэтому он приказал казнить гарнизон и 1400 заключенных штыком или утопить, чтобы спасти от пуль. Мужчин, женщин и детей грабили и убивали в течение трех дней.

Бонапарт начал с армии из 13000 человек: 1500 пропали без вести, 1200 погибли в боях и тысячи умерли от болезней. Ему не удалось ослабить крепость Акко, поэтому в мае он отправил свою армию обратно в Египет.Чтобы ускорить отступление, Бонапарт приказал отравить больных чумой опиумом. Число погибших остается спорным: от 30 до 580 человек. Он также вывел 1000 раненых.

18 брюмера

Несмотря на неудачи в Египте, Наполеон вернулся как герой. Он объединился с рядом видных политических деятелей, свергнув Директорию в результате государственного переворота 9 ноября 1799 года (переворот 18 брюмера по революционному календарю), закрыв Совет пятисот.Наполеон стал «первым консулом» на десять лет и назначил двух консулов, которые имели только совещательные голоса. Его власть была подтверждена новой Конституцией 1799 года, сохранившей вид республики, но фактически установившей диктатуру.

якобинцев — обзор | Темы ScienceDirect

Теории о печати

Именно в контексте якобинцев печать была впервые признана явно революционной силой. Правда, много цитировали приветствие Фрэнсиса Бэкона прессе (вместе с порохом и компасом моряка); и все же это был не более чем афоризм.Первой полностью сформулированной и контекстной интерпретацией влияния книгопечатания была интерпретация маркиза де Кондорсе (1795 г.), который пытался объяснить свержение французской монархии. Кондорсе набросал историю «человеческого духа» в несколько этапов, при этом изобретение пресса стало важным поворотным моментом и фактически превратило низложение Бурбонов в «революцию, которую должно произвести открытие книгопечатания». Составляя эту последовательность, он стал первым писателем, наметившим траекторию модернизации, основанной на печати, результаты которой проявились сначала в науке, а затем и в общественной жизни в целом.Эта траектория сохранила свою убедительную силу и в наше время, но ее значение было истолковано по-разному.

Наследники Кондорсе, современные историки и социологи продолжали концентрировать свои усилия по интерпретации на древнем типографском режиме, который пришел к концу с двойным изобретением авторского права и паровой прессы. По сравнению с этим период промышленной печати получил сравнительно небольшое внимание. В девятнадцатом и двадцатом веках было много эмпирических историй книгопечатания, публикации и чтения, но ничего более влиятельного в социально-научном плане, чем Хабермас или Эйзенштейн, не было.Показательно восприятие работы Хабермаса о публичной сфере: большинство англоязычных читателей пренебрегают ее второй половиной, рассказывающей удручающую историю замены публичной культуры эпохи Просвещения индустриальной массовой культурой. Его рассказ гораздо более элегический, чем праздничный, но никто не осознает этого, читая большинство англо-американских комментаторов на Структурная трансформация общественной сферы (1962).

Там, где они не игнорируют более позднюю историю книгопечатания, большинство ученых просто объединяют ее с более ранней историей и говорят о «печати», как если бы это была единая единообразная сущность.Вероятно, самым известным и печально известным толкованием в этом направлении было высказывание Маршалла Маклюэна (1911–1980), канадского литературного критика и ученого. Маклюэна Галактика Гутенберга (1962) и Understanding Media (1964) установили образец для серии работ, опубликованных в 1960-х годах, в которых делались экстравагантные заявления о культурном и даже психологическом влиянии печати. В его работах использовалось то, что он называл «пробами» — бессистемные, радикальные афоризмы, которые создавали моду разброса, чтобы вывести читателей из шаблонного мышления, которое, как он считал, неизбежно привносила типографика.Зонды работали, по крайней мере, в одном смысле. Сам Маклюэн стал культовой фигурой: Том Вулф заметил, что он звучал как «самый важный мыслитель со времен Ньютона, Дарвина, Фрейда, Эйнштейна и Павлова».

Маклюэн добился того, что «СМИ» стали предметом анализа как таковые. Он утверждал, что эти средства массовой информации, архетипом которых является печать, объединяют мир, стирая границы. Важнейшие из этих границ носили социально-психологический характер. В самом деле, само определение медиума Маклюэна заключалось в том, что он действует как «продолжение человека», выходящее за пределы материального строения человеческого тела.По сути, он считал, что состояние средств массовой информации определяет не только то, как люди жили, но и то, что они собой представляют. Он представил это как вопрос эволюции. В частности, Маклюэн изобразил того, кого он называл «типографским человеком», а именно существо, живущее в соответствии с культурной логикой печати. Типографский человек мыслил в терминах линейной логики и объективности, потому что его ориентиры были фиксированными текстами, что позже стало эйзенштейновским чувством неподвижности. Типографский человек был одновременно индивидуалистом (он мог быть уверен, кем он был) и националистом (он мог видеть границы своего сообщества и постоянно отличать его от других).Примерно до 1450 года таких существ не было. В этот момент типографский человек начал вытеснять «племенного человека», который был ограничен местными контактами и общением вручную. И, в свою очередь, типографский человек вымирает, и его заменяет что-то еще, что сам Маклюэн оставил безымянным, но которого можно было бы легко назвать «электронным человеком».

Маклюэн заметил, что в природе электронных средств массовой информации заложена интеграция с сама нервная система, превращая людей в узлы всемирной сети.Фактически, сама кожа растворилась бы как социальное ограничение, поскольку неврология стала неотделима от социологии. Написанный в начале 1960-х годов, до появления первой компьютерной сети, легко понять, почему Маклюэна недавно заново открыли дигераты и назвали «пророком Интернета». слишком детерминистские по своему содержанию, чтобы оставаться убедительными за пределами их простых очертаний. Вскоре нарастала критика (яркий пример — краткое введение Джонатана Миллера 1971 года, которое не оставляет сомнений в том, что принадлежит его автору).Сегодня мало социологов или историков, которые открыто признали бы, что Маклюэн оказал наибольшее влияние на их представление о печати и ее последствиях. Но это влияние, тем не менее, реально. По большей части это преломляется историческим анализом Эйзенштейна. Осторожные аргументы Эйзенштейна о влиянии ручного пресса придали эмпирическую значимость афоризмам Маклюэна. Благодаря ей его предложения приобрели академическую респектабельность. Примером может служить широко восхваляемый взгляд на национализм Бенедиктом Андерсоном (1983), который опирается на явно эйзенштейновский аргумент, связывающий печать с расчетом времени и, следовательно, с сознанием национальной идентичности.Подобным образом некогда устраненные аргументы подобного рода можно найти во многих анализах «печатной культуры», появившихся в 1980-х и 1990-х годах.

Однако есть один важный аспект, в котором современные тенденции в социологических и исторических исследованиях начинают сознательно отходить от этого подхода. Это переход к эмпирической истории практики чтения. Непосредственные истоки этой тенденции лежат во Франции, где зародилась послевоенная история книги. Стимулом послужила реакция как истории, так и социологии на господствующую школу Анналов.В обеих областях в конце 1970-х годов пришло осознание того, что количественный социально-научный учет не смог уловить чего-то фундаментального о культурном влиянии печати. В то же время Пьер Бурдье (1979) подчеркивал важность активного культурного присвоения читателями прессы, а не пассивного культурного восприятия этими читателями (Хоггарт (1957) ранее приводил аналогичные аргументы в пользу английских читателей). К началу 1980-х казалось, что внимание к различным способам использования книг, основанное на подходе Бурдье, могло дать шанс увидеть то, чего явно не хватало количественным анналистам.С тех пор история чтения стала отдельной развивающейся областью.

Ведущими сторонниками истории чтения были историки культуры, такие как Роджер Шартье во Франции и Роберт Дарнтон в Соединенных Штатах, которые первыми переосмыслили Французскую революцию в этих терминах. Шартье, в частности, возражает против детерминизма печати, который подразумевается в работах Хабермаса, и обращал бы внимание больше на изменения в практике чтения в восемнадцатом веке (Chartier, 1990).В частности, он утверждает, что трудно понять, почему копрологическая и порнографическая литература, которая, по общему признанию, наводнила Францию восемнадцатого века, была по своей сути более разрушительной для духовенства, чем, скажем, богатый пласт клеветы, появившийся во времена Лютера. Вместо этого Шартье указал на недавно появившуюся скептическую и обширную практику чтения этих материалов, что сделало их использование гораздо более опасным. Эта практика внесла существенный вклад в десакрализацию царской власти.Таким образом, это сделало возможным цареубийство, а вместе с ним и истоки современности. В этом свете революцию печати необходимо переопределить как часть более широкой революции чтения (Cavallo and Chartier, 1999).

В результате исследования печати как средства массовой информации сегодня оставляют позади квазидетерминистские представления о печати, оказывающей некую культурную « логику » в обществах, и в сторону эмпирических и исторических исследований различных способов, которыми общества использовали эту технологию. и ее продукты.Важные примеры включают национальные истории книги, которая сейчас издается в Великобритании, Соединенных Штатах и других странах (Chartier and Martin, 1982–1986; Amory and Hall, 1999; Hellinga and Trapp, 1999). Д.Ф. Исследование Маккензи 1984 года решающего культурного столкновения, опосредованного печатью в его родной Новой Зеландии, показывает, как этот современный подход может повлиять на антропологическое понимание, а также на историческое. С точки зрения Маккензи, чрезмерно схематичный разговор о «логике печати» заменяется должным образом контекстуальной «социологией текстов» (McKenzie, 1986).Интересно предположить, может ли, с таким образом изгнанной логикой печати, использование «культуры печати» в качестве универсального объяснительного устройства также может в конечном итоге быть приостановлено. И это может произойти не случайно, так же как появление электронных СМИ знаменует конец полувека, в котором печать была преобладающим средством коммуникации.

Новые якобинцы Америки | Институт Гувера

Максимилиан Робеспьер и его якобинский «Комитет общественной безопасности» захватили французскую революцию конца 18 века.Будучи якобы более радикальными революционерами, якобинцы покончили со своими якобы менее радикальными жирондистами первого поколения, которые сами помогли ликвидировать французскую монархию и многие представители Древнего режима.

За «царством террора» Робеспьера последовали циклы революций до появления военного самодержавия Наполеона. Соединенные Штаты, mutatis mutandis , в настоящее время, похоже, находятся на пороге нового цикла такого левого радикализма по духу и содержанию, поскольку старая Демократическая партия, похоже, отмирает, а ее место занимает новая Социалистическая демократическая партия.

Мы видим изменения в Вашингтоне. Ободренные левые протестующие недавно сорвали слушания по утверждению судьи Бретта Кавано в Верховном суде Сената. Озадаченный председатель большинства сенатор Чак Грассли тщетно пытался навести порядок, настаивая на приличиях и обычаях.

И все же для ошеломленного Грассли оказалось трудно отличить крики на галерее от еще более разрушительных выходок сенаторов-демократов на его стороне, которые соперничали с протестующими, чтобы подтвердить свою левую верность.

После появления Кристин Блейси Форд разгневанные молодые женщины загнали сенатора Джеффа Флейка в угол в лифте, погрозили ему пальцами и кричали ему в лицо. И мелодрама мафии сработала. Потрясенный и покрасневший Флаке изменил свое первоначальное положение и отказался от своей предыдущей клятвы, чтобы полностью подтвердить Кавано. Новые радикалы последовали давнему совету Барака Обамы «броситься им в глаза» и «наказать наших врагов», но подняли его на новый, более буквальный уровень. Или, говоря словами респ.Максин Уотерс, прогрессисты должны были теперь выйти на улицы: «Если вы видите кого-нибудь из этого кабинета в ресторане, в универмаге, на заправочной станции, вы выходите и создаете толпу, и вы давите на них, ты говоришь им, что им больше не рады и нигде ».

сенатора-республиканца на слушаниях по утверждению кандидатуры были списаны демократами Конгресса и СМИ как «старые белые люди», незаконные следователи из-за их возраста и расы. Традиционные либеральные демократы в Сенате, такие как Дайан Файнштейн и Чак Шумер, стремились резко уйти влево на закате своей карьеры, и теперь выглядели как престарелые головорезы, произносящие риторику 1960-х годов.

Президентские пресс-конференции, всегда шумные и беспорядочные, стали сродни уличному театру. Репортеры пытаются скрыть ход слушаний, как будто они должны одновременно быть и спрашивать, и отвечать. Даже громкий и часто грубый президент Трамп кажется потрясенным, когда журналисты говорят, к кому он должен обратиться в следующий раз.

На слушаниях в Сенате древние идеи, такие как надлежащая правовая процедура, невиновность до тех пор, пока вина не будет доказана, перекрестный допрос, недопустимость слухов, необходимость подкрепляющих показаний и вещественных доказательств, а также сроки давности уходят на второй план, будучи отклоненными как не относящиеся к делу, проблемные или контрреволюционер.

«Фейковые новости» — неправильное название партизанской журналистики, когда New York Times ложно утверждает, что посол ООН Никки Хейли заказала портьеры за 50 000 долларов для своего офиса, или другие СМИ сообщают, что подросток Бретт Кавано изнасиловал женщину в лодке у побережья Род-Айленд. СМИ — это не просто продолжение прогрессивного движения, но теперь они с гордостью подтверждают, почему их прежняя явная приверженность бескорыстному освещению событий считается устаревшей — учитывая, что предполагаемые угрозы президентства Трампа заслуживают открытого противодействия, а не простого освещения.

Сенаторские инквизиторы со своим сомнительным прошлым выдают себя за этиков, разрушая характер Бретта Кавано. Подобно тому, как якобинцы уничтожали своих противников за ошибки, которые они сами открыто разделяли, так и прогрессивные сенаторы вернулись в прошлое, чтобы пометить Кавано якобы подростковой неблагоразумием, хотя их собственные взрослые проступки были забыты. Таким образом, выдумка сенатора Ричарда Блюменталя ветераном войны во Вьетнаме теперь является просто нескромностью. Пряжа сенатора Кори Букера о воображаемом друге Ти-Боне возникла давно.Причудливое индейское наследие сенатора Элизабет Уоррен — небольшой провал в памяти. А вымышленная семья сенатора Джо Байдена и плагиат в прошлом — это обычное преувеличение.

Однако новый радикализм — это не просто радикализм стиля или лицемерия.

Если пять лет назад сенатор Берни Сандерс считался эксцентричным социалистическим пережитком 1960-х годов, а Александра Окасио-Кортес в двадцать с лишним лет была барменом из Манхэттена, подрабатывающим общественным деятелем, сегодня оба в массовой культуре затмили палеодемократических функционеров, таких как Шумер. , Файнштейн, Хиллари Клинтон и Нэнси Пелоси.

Они и другие, такие как Сенс, Кори Букер, Камала Харрис и Кирстен Гиллибранд, являются новыми лицами обновленной Демократической социалистической партии, главными задачами которой являются всеобщее бесплатное обучение в колледже, отмена студенческой задолженности на сумму более 1 триллиона долларов, распространение Medicare на всех, отмена ICE, быстрое прекращение использования ископаемого топлива и значительное сокращение оборонного бюджета. Когда их спрашивают, как за все это расплачиваться, они не робко пожимают плечами, а уверенно и смело обещают взять деньги у тех, у кого они гораздо выше налогами на «богатых».Европейский Союз и Организация Объединенных Наций, а не Конституция США, в большей степени являются их парадигмами социальной справедливости.

Какие условия создали этих новых якобинцев?

Это было не просто восхождение ненавистного Дональда Трампа, хотя избрание первого президента, не имевшего ни политического, ни военного опыта, одновременно напугало и вдохновило новых социалистов.

Трамп напугал их, потому что он стремился создать консервативное популистское рабочее движение, которое угрожало подорвать естественную демократическую базу.И он сделал это, применив тактику рубца и ожога, противоположную традиционным республиканским правилам маркиза Квинсберри, которые выхолащивали прошлых республиканских кандидатов в президенты.

Но Трамп также вдохновил радикальных левых, побудив их также игнорировать прецеденты и нормальные политические условия. Вместо этого им следует аналогичным образом рассматривать свою собственную политическую элиту — особенно старую машину Клинтона — как неуместную и ненужную вещь, как крыло Ромни и Буша в Республиканской партии.

Однако гораздо более влиятельным, чем Трамп, для якобинцев было наследие Обамы, с его очевидными преимуществами и недостатками.

Положительным моментом для якобинцев является то, что два успешных выбора Обамы побудили новых радикалов поверить в то, что открытые границы, изменение демографии, радикализированная политика идентичности, голосование по блокам и все более саморазрушительный и сокращающийся белый рабочий класс обеспечили новое прогрессивное избирательное будущее , основанный на совершенно ином типе американского электората.То, как мы выглядим сейчас, было бы так же важно, как и то, кем мы являемся — особенно в Америке-салатнице, которая вышла за пределы старого плавильного котла. Черные, коричневые, азиатские, женские, геи, бисексуалы или трансгендеры были важными клановыми концепциями, которые, если их правильно массировать и объединить, дадут 51 процент населения. Политический авторитет кандидата или активиста зависит от принадлежности к одному или нескольким таким племенам.

Но с другой стороны, Демократическая партия, несомненно, потерпела самые большие неудачи за более чем полвека в период с 2009 по 2017 год, даже когда Обама стал мифической фигурой в партийных знаниях.Демократы потеряли Палату представителей, Сенат, большинство губернаторских и законодательных органов и де-факто Верховный суд. Тем не менее, новые социалисты-демократы стремились развести этот круг успехов Обамы и неудач своей партии, настаивая на том, что происхождение Обамы и его левизна сыграли важную роль в его успехе, но что ретроградный традиционализм Демократической партии подвел Обаму и в конечном итоге оказался токсичным и фатальным для него. вниз бюллетени.

Более рациональные наблюдатели могли бы прийти к выводу, что Обама завел партию слишком далеко влево, проигнорировал ее отчуждение от рабочего класса и вместо этого сосредоточился на своей собственной политике идентичности; и что, эгоистично, он рассматривал свою трансформирующую кандидатуру и пост президента как нечто отдельное от жизнеспособности и будущего своей партии.Но вместо этого якобинцы еще более радикально сдвинулись влево.

Были и другие родители, которые положили начало новому якобинству. Университетский городок теперь возглавлял прогрессивное движение, поскольку все, от политики идентичности до безопасных пространств, было импортировано и институционализировано как новая догма Демократической социалистической партии. Опять же, нигде это не было более очевидным, чем на слушаниях по делу Кавано. Демократы более или менее присвоили слушания и превратили их в расследование, похожее на кампусное, по обвинению в сексуальных домогательствах, тем самым отказавшись от укоренившихся конституционных традиций, таких как надлежащая правовая процедура и права обвиняемых на презумпцию невиновности, строгий перекрестный допрос и защиту по слухам и обвинениям, выходящим далеко за рамки срока давности.

Залы Конгресса напоминали протесты в кампусе, на которых встретились Бен Шапиро или Чарльз Мюррей, когда они осмелились произнести речь в кампусе. Протестующие издевались над сенаторами как с врагами народа и превратили сенатскую галерею в настоящий квартал кампуса. Исходя из теории о том, что обе партии находились под контролем стареющих белых людей, которые вскоре потеряли актуальность (учитывая их истощенные и уставшие округа), молодежь и разнообразие университетского городка также вызвали национальный радикальный дрейф.

Новое сектантство вдохновило и якобинцев.Глобализация, открытые границы, деиндустриализация, а также поляризация красных и синих государств усилили старые политические разногласия, обернувшись новой дополнительной региональной враждой. Демократические социалисты — это партия побережий и городов, где базируется большинство высокотехнологичных отраслей, национальной политики и университетов. Хипстерский профиль тридцатилетнего, неженатого, бездетного, городского съемщика и жителя чердака — это новая икона демократа, а не синих воротничков, парень из ведра с завтраком, борющийся с пригородным движением в своей подержанной машине, чтобы добраться домой к своей работающей жене. Малыши, а также залоговый урочище дом.Вспомните недавний фильм кампании демократов «Жизнь Джулии» или рекламу Obamacare «Мальчик в пижаме». Новые радикалы верят, что они не только будущее Демократической партии, но и аватары самой глобальной культуры, особенно экуменических идей, таких как использование государства для замены ископаемого топлива, подчинение национализма континентальному или мировому управлению и перестройка США. Конституция как-то сродни более свободным протоколам, которые регулируют большинство других стран.

Что дальше?

Якобинцы либо переберутся, либо скоро встретятся с чем-то вроде термидорской поправки.С точки зрения американской политики, это будет означать, что после обрыва Макговерна и маргинализации партии демократы перегруппируются и вернутся к центру Джимми Картера или Билла Клинтона. Помните, что до Обамы, за 44 года (с 1964 по 2008 год) no кандидат в президенты от демократов когда-либо выигрывал всенародное голосование без южного акцента, старый общественный штамп демократизма умеренности.

Или, в отличие от коррекции центризма, мы можем увидеть еще более радикальный уличный театр: выход на голосование Сената; выход на улицы; актуализация «Захвати Уолл-стрит», «Антифа» и «Жизнь черных имеет значение»; стремление отстранить избранного президента путем использования ФБР, Министерства юстиции и ЦРУ в качестве оружия, обращение к импичменту, 25-я поправка и пункт о вознаграждении, аннулирование прав штатов федерального закона или использование членов Сопротивления в глубинных штатах или либеральных судов для подрыва исполнительной власти .

Если демократы не захватят палату и, таким образом, не смогут объявить Трампа импичментом и отправить его в Сенат для судебного разбирательства и тем самым приостановить его планы, то якобинцы столкнутся с собственной термидоровской реакцией.

Но если они окажутся успешными, тогда все можно вообразить — и нет ничего святого.

ПОЛУЧИТЕ БОЛЬШЕ комментарий от VictoR Davis Hanson.

Хэнсон объясняет увлекательную историю того, как обе фракции уходят своими корнями в римские времена — городские радикалы, которые выступали за равенство, и сельские традиционалисты, которые выступали за свободу.

Немецкий поэт и мыслитель В. Гете писал: «Принимая средства за цель, люди разочаровываются в

§ 3. Якобинская диктатура и термидор. Французская республика в 1793–1795 годах

Французская республика в 1793–1795 гг. Якобинская диктатура

Будущее без диктаторов — возможно ли такое?

Утолить аппетиты дружков

Ничего нового

Долговечное государство

Вопрос о крайне жестоком характере последней российской гражданской войны

Захарова

Два понимания свободы | Библиотека

Робеспьер свергнут во Франции — ИСТОРИЯ

Почему Робеспьер выбрал террор | Первая тоталитарная революция

К горе 1793 года! Чистым социалистам, его истинным наследникам! Огюста Бланки 1849

Большевизм и якобинизм

Интерпретация террора при Робеспьере

Царство террора | Безграничная всемирная история

Законодательное собрание

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Политическая власть в Законодательном собрании

Отношения Людовика XVI с Ассамблеей

События 10 августа

Первая Французская Республика и цареубийца

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Последствия 10 августа

Испытание

Казнь

Последствия казни

Робеспьер и Комитет общественной безопасности

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Комитет общественной безопасности

Террор

Республика добродетели и падение Робеспьера

Национальный съезд

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Жирондисты против Монтаньяров

Термидорианская реакция

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Заговоры против Робеспьера

Термидорианский режим

Структура справочника

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Новый законодательный орган и правительство

Администрирование каталога

Публичная рознь

приход Наполеона к власти

Цели обучения

Основные выводы

Ключевые моменты

Ключевые термины

Ранняя карьера

Повышение в качестве военного лидера

Завоевание Италии

Экспедиция в Египет

18 брюмера

якобинцев — обзор | Темы ScienceDirect

Теории о печати

Новые якобинцы Америки | Институт Гувера

ПОЛУЧИТЕ БОЛЬШЕ комментарий от VictoR Davis Hanson.

Добавить комментарий Отменить ответ