Социальный миф о народе и интеллигенции: borismedinskiy — LiveJournal

«Нынешняя интеллигенция — это такая духовная секта. Что характерно: ничего не знают, ничего не умеют, но обо всем судят и совершенно не приемлют инакомыслия. Я не интеллигент, у меня профессия есть».

Л.Н. Гумилёв

«Ведь что такое… Октябрьский переворот? Против кого он был направлен? Против интеллигенции! Первый год во власти стояли полузнайки. Стали арестовывать профессоров…»

Д.С. Лихачёв

Социальная мифология — это контекстуально условно истинные и аксиологически (в плане ценностей и их норм) доверительные высказывания. Понятие «социальный миф» возникло в XX веке преимущественно как отражение мировоззренческих взглядов, основание и побуждение для социальных действий людей в заданном направлении, выражающее отдельные групповые, классовые, государственные или национальные интересы.

Википедия

К нашей интеллигенции я испытываю диаметрально противоположные эмоции.

Будучи сам плоть от плоти её, я не могу не испытывать к ней глубокого родственного чувства, приятного ощущения понятности и безопасности. А с другой стороны, как говорил Чехов, «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр». Гнилостный душок скрытого за морализаторской истерикой ханжеского лицемерия я каким-то пролетарским чутьём ощутил ещё в юности, когда на уроках литературы писал сочинения по заданным текстам… Потому что тексты эти писали интеллигенты, которые всем своим нутром чувствуют себя смесью нового, лишнего и малого человека из классической русской литературы. Между строчек, в оттенках интонаций, в общем настроении этих текстов чувствовалось, какие это униженные, оскорблённые, недооценённые, окружённые неспособным её понять животноподобным народом, страдающие в царстве восставшего хама, в бездушном государственном механизме…

В сознании части интеллигенции вся история России и в особенности СССР — это история притеснений и гонений на интеллигенцию. Что там было у нас главным в истории Союза? Победа в войне? Полёт в космос? Основание новых городов? Переход к индустриальному обществу, права трудящихся, всеобщее образование? Пфф, забудьте — это всё государственная пропаганда, отвратительная и лживая. Главным было преследование интеллигенции: философский пароход, репрессии, цензура, притеснение, беззащитность перед хамством пролетариев — ведь это было их царство, их страна… Всё, что оставалось интеллигентам — только на кухнях собираться, обмениваться запрещённой самиздатовской литературой и мечтать о несбыточном… Не верите? Зря, они вполне искренни в своей вере. В интервью от 1995 года Д.С. Лихачёв (икона советской интеллигенции!) говорил следующее: «Ведь что такое… Октябрьский переворот? Против кого он был направлен? Против интеллигенции! Первый год во власти стояли полузнайки. Стали арестовывать профессоров…»

О как, вот он — тайный смысл революции! Сорвал покровы. И это ещё Лихачёв, весьма обласканный советской властью, за что самые тру-интеллигенты его не котировали. .. Что уж про других говорить?

«Простой народ» на это всегда смотрел с изумлением. Думаю, что выражение «гнилая интеллигенция» сполна отражает народное ощущение гадливости от таких людей.

Разумеется, я сейчас говорю о неких крайностях. Это, как я думаю, сполна отражает особый социальный миф, которым пропитана какая-то часть общества. По этому мифу (который корнями своими теряется в 19 веке) существует дихотомия «интеллигенция-народ». Это такой русский Инь-Янь, единство и борьба противоположностей: чистого и грязного, духовного и бездуховного, доброго и злого, хорошего и плохого, правильного и неправильного. «Неправильный народ» — это очень по-интеллигентски, в той же мере, как очень по народному звучит «интеллигент вшивый». Об этом социальном мифе на полном серьёзе писал Григорий Чхартишвили (больше известный как Борис Акунин) в своей книге «Писатель и самоубийство» в главе «Самоубийство по-русски»:

«В этой стране действительно давно уже сосуществуют две нации — и не то чтобы бесконфликтно. Правда, население делится вовсе не по ленинскому принципу на богатых и бедных или эксплуататоров и эксплуатируемых. Незримая, но вполне реальная граница проходит через духовно-культурный комплекс, складывающийся из образования, воспитания, мировоззрения. Условное название двух российских наций: «народ» и «не-народ». <…> С «народом» вроде бы ясно: «необразованные массы» (Добролюбов), «низший слой государства» (Белинский), «чернь, простолюдье, низшие сословия» (Даль), «электорат» (эвфемизм новейшего времени). Но как определить «не-народ»? Видимо — никуда не денешься — придется использовать затасканный и мутный термин «интеллигенция». Если принять дефиницию, предложенную Боборыкиным («Интеллигенция — разумная, образованная, умственно развитая часть жителей»), становится ясно, что общего у просвещенного александровского аристократа, приват-доцента из поповичей и младшего научного сотрудника брежневской эпохи. <…> «Интеллигенция» и «народ» (оставим кавычки, чтобы обозначить авторское недовольство этими некорректными определениями) традиционно находились в ситуации неразделенной любви первой ко второму, что, в общем, естественно: душа может любить тело, к которому приписана, но телу на душу наплевать.

С радищевских времен, то есть от самых своих истоков, «интеллигенция» была одержима бесом народопоклонства (Бердяев), хотела служить «народу», жертвовать ради него собой, возвышать его до своего уровня. «Народ» же жил своей жизнью. Очкастые слуги с их непрошеными жертвами ему были не нужны, а те из простолюдинов, кто попадал в тенета образования, со временем (уже во втором поколении) сами превращались в «интеллигентов» и перемещались из одной нации в другую. Слияния так и не произошло, невзирая на все социальные перевороты и совместно пройденные невзгоды. Сегодняшнее деление российского населения на две нации утратило всякие резоны и оттого обрело явственно мистическую подсветку. Но отнюдь не исчезло. Достаточно двум нашим соотечественникам взглянуть друг на друга и перекинуться парой фраз, чтобы стало ясно, кто из них «народ», а кто «не-народ», и при этом первый скорее всего проникнется ко второму спонтанной неприязнью, а второй ощутит некий трудновыразимый дискомфорт, знакомый всякому, кто мучился, пытаясь найти общий язык с сантехником

«.

Далее Чхартишвили пишет о том, что интеллигенция есть духовная наследница аристократии, перенявшая у неё чувство собственного достоинства, которое по определению отсутствует у представителя народа. Так же хочется обратить внимание на такие характерные явления, как словосочетание «эта страна» и плохо скрываемое отвращение к «народу». Рассуждения о любви интеллигенции к простому людям я не могу воспринимать всерьёз. Народовольцы, ходившие в народ для его просвещения, имеют отношение к нынешней интеллигенции меньшее, чем суфражистки к современным феминисткам третьей волны. Особенно сейчас, когда многие представители интеллигенции видят «простой народ» исключительно так, как он изображается на картинах Василия Шульженко…

Татьяна Толстая определяется со своей стороной в интервью изданию «Московские новости» (2000):

«Я — на стороне интеллигента, а не народа, по одной простой причине: интеллигент, по определению, это тот, кто хоть что-то осознал, а народ — это тот, кто не осознал. Интеллигент — это тот, кто хочет блага не только для себя, а народ — только для себя лично. Интеллигент борется за чужие права, а народ — за свои собственные, и так далее. Вот почему интеллигент иногда, и часто, ошибается (и тут же раздается улюлюканье), а народ всегда, будто бы, прав. И заметьте, ему, народу, никогда стыдно не бывает. И он никогда не испытывает потребности извиниться. А интеллигент постоянно извиняется, и никто его ещё ни разу не простил. Если я не права, приведите мне обратный пример». Т.е. по Толстой, народ — это огромная масса людей, которые ничего не осознают, думает только о себе и лишены чувства стыда. Другими словами — тупая, эгоистичная и аморальная человеческая (хотя скорее недочеловеческая) масса. Интеллигенция, понятное дело, имеет противоположные качества. Это почти уберменьши, которые тонким сливочным слоем проступили на поверхности народного океана…

Сейчас социальный миф о народе и интеллигенции претерпел изменения, но продолжает жить и приобретает вид войны, в которой народ в своём шовинизме и тупости поддерживает отечественное государство (которое в глазах интеллигенции по определению отвратительно), а интеллигенция опять делает выбор в сторону цивилизованной Европы. Т.е. это война между деспотичной, тиранической «азиатчиной», к которой так склонен «простой народ», и просвещенным, демократическим Западом. Это непримиримая война, уже вполне явная. Думаю, что окончательно она была объявлена в 91 году, когда вся предыдущая история страны стала считаться ошибкой, уродливой аномалией. Сейчас, в наше непростое время, война эта обострилась. Снова поднимаются исторические мифы, снова мир красится чёрно-белой краской, снова кто-то что-то разоблачить в нашем прошлом, снова самопровозглашённые глашатаи интеллигенции выносят свои мудрые суждения, от которых я чувствую неудержимое желание резко закрыть лицо одной рукой. Да что вы такое несёте?! Где в вашей реальности выдают удостоверения интеллигента или представителя народа, вы же взрослые люди, откуда столько подросткового максимализма, почему у вас всё такое чёрно-белое, где полутона? Почему сознание ваше настолько мифологизировано?

Меня могут спросить — а ты что же, отрицаешь существование интеллигенции? Нет, что вы, конечно не отрицаю. Я отрицаю жёсткое разделение общества на «народ» и «интеллигенцию», я вижу в этом исключительно социальный миф, существующий в головах некоторых людей. И я даже отчасти оправдываю этих людей, так как в самой нашей культуре есть немало чернозёма для выращивания такого мифа. Русская классика действительно много внимания уделяла маленькому, лишнему или новому человеку, отчуждённому от общества. Действительно был спор между западниками и славянофилами, чем-то похожий в нынешних реалиях на интернет-баталии тех, кто называет друг друга «ватниками» и «либерастами»… Очень многое для взращивания и закрепления этого социального мифа было сделано в СССР. Советское общество было объявлено бесклассовым, но было разделение на «героических рабочих», «колхозных крестьян» и «народную интеллигенцию». Не буду сейчас придираться к сомнительным эпитетам — это топорно-плакатная советская пропаганда… Современная либеральная интеллигенция — это преимущественно советское явление. А уж что сделал с образом интеллигента в массовом сознании советский кинематограф! Если посмотреть на эволюцию образа интеллигента в кино (а значит в какой-то степени и в массовом сознании), то мы увидим, как он там менялся и как менялось отношение к нему.

..

Я взял несколько известных советских фильмов. В первых трёх интеллигенцию представлял замечательный актёр Александр Демьяненко, чья природная сдержанность, тактичность и мягкость черт лица определили его амплуа. «Карьера Димы Горина» (1961) показывает нам, как недотёпа-интеллигент Горин влюбляется в девушку, принадлежащую к племени доблестных советских рабочих, и прилагает титанические усилия для того, чтобы стать не хуже, чем они… Рабочие эпичны, энергичны и снисходительны к интеллигенту, отпуская суждения вроде «Вот, морально вырос человек!», акценты расставлены предельно ясно. Следующий фильм «Первый троллейбус» (1963) показывает нам всё тех же запредельно доблестных и энергичных рабочих, которые ещё демонстрируют начитанность, политическую ответственность и мастерство игры на гитаре… Интеллигентные герои в этом фильме показаны или отрицательными, или слабыми, достойными презрения персонажами. «Эх ты, шляпа!» — говорит обманутому герою Демьяненко тётка главной героини и захлопывает перед ним дверь — героиня выбрала правильную сторону. Потом что-то меняется и интеллигентные персонажи перестают быть жёсткими антагонистами рабочих. В комедиях о Шурике (начиная с классической комедии «Операция «Ы», 1965) герой Демьяненко как всегда нелеп и наивен, но теперь у него всё получается, к тому же ему не противопоставляется идеализированный образ рабочего. Впрочем, на смену рабочему пришёл условный обыватель, советский мещанин-приспособленец… «А ещё очки одел! Интеллигент несчастный! Выучили вас на свою голову!» — кричат они Шурику (Иван Васильевич меняет профессию, 1973). Т.е. участники противостояния изменились, изменились акценты, но само противостояние никуда не ушло.

Прошло ещё немного времени, и интеллигенция стала полностью доминировать на экране. Интеллигентами являются практически все герои Иронии судьбы (1975). В этом мире нет рабочих и крестьян, это интеллигентский мир людей с высшим образованием, любящих бардовские песни, погружённых в рефлексию и собственные чувства. Не в пример абсолютно коллективистским советским рабочим из предыдущей эпохи советского кинематографа, они заняты собой и только собой. Они не ориентируются на общественное мнение, не выносят личное в общественное поле, гораздо больше их заботят собственные желания и соблюдение формальных приличий. «Нам, интеллигентам, свойственно делать гадости, а потом долго себя корить» — говорит одна из героинь фильма «Гараж» (1979), в котором работники института показаны пауками в банке, в которой почти каждый стремится только к личному благополучию даже за счёт других. Потерявшие коллективистский дух, они всё ещё способны делать решительные шаги. Но в то же время Данелия снимает «Осенний марафон» (1979), в котором герой Басилашвили проявляет такое безволие и мягкохарактерность, что вынужден жить в постоянной лжи и виновности. Таким образом, советский кинематограф проделал путь от решительного, коллективистского и энергичного рабочего к интеллигенту с диаметрально противоположным набором качеств. Причём если рабочий был персонажем скорее плакатно-былинным (и от того довольно плоским), то интеллигенты в фильмах застойного кино выглядели живыми, достоверными персонажами. Даже демонстрируя слабость, нелепость и потерянность, эти персонажи были человечными и вызывающими сочувствие.

Последней кинематографической вехой формирования дихотомии «интеллигенция-народ» в её нынешнем виде я считаю фильм «Собачье сердце» (1988), в котором простые советские инженеры увидели, что интеллигент может жить в семи комнатах и пользоваться покровительством высоких властных лиц. При этом он полон презрения к народу («да, я не люблю пролетариат!»), критически относится к власти (хоть обласкан этой самой властью) и вообще ни в чём себе не отказывает — оказывается, так можно! Шариков, который благодаря отличному киновоплощению стал нарицательным персонажем, выразил самую суть «простого народа» и вообще «этой страны». Разумеется, при таком раскладе ни о какой ответственной социальной позиции и ни о каком служении народу речи быть не может. Каждый интеллигент понял, что он тоже своего рода проф. Преображенский в окружении тотального народного Шарикова.

Потом наступили 90-ые. СССР, так нелюбимый львиной долей советской интеллигенции, кончился и на этом кончилось и время интеллигентов в кино — а во многом и в реальной жизни. Но образ советского интеллигента не умер окончательно. Например, я вижу его гротескное воплощение в персонаже Инженера из скетчей Антона Лапенко. В своей детской непосредственности он гораздо больше похож на Шурика, чем на представителя «интеллектуальной элиты нации», в которой через вежливый формализм и жалобы на недостойную жизнь чувствуется снобистское, высокомерное презрение к людям и всему окружению.

…

«Лишите подлинно интеллигентного человека всех его знаний, образованности, лишите его самой памяти. Пусть он забыл все на свете, не будет знать классиков литературы, не будет помнить величайшие произведения искусства, забудет важнейшие исторические события, но если при всем этом он сохранит восприимчивость к интеллектуальным ценностям, любовь к приобретению знаний, интерес к истории, эстетическое чутье, сможет отличить настоящее произведение искусства от грубой «штуковины», сделанной, только чтобы удивить, если он сможет восхититься красотой природы, понять характер и индивидуальность другого человека, войти в его положение, а поняв другого человека, помочь ему, не проявит грубости, равнодушия, злорадства, зависти, а оценит другого по достоинству, если он проявит уважение к культуре прошлого, навыки воспитанного человека, ответственность в решении нравственных вопросов, богатство и точность своего языка — разговорного и письменного, — вот это и будет интеллигентный человек».

Д.С. Лихачёв.

Как видите, Дмитрий Сергеевич определяет интеллигента не как человека умственного труда, а как носителя определённых идеалов, своего рода «совесть нации». Думаю, что корни социального мифа о народе и интеллигенции как раз в этом — якобы только определённая субкультура, а не индивидуальный человек, может быть носителем определённых нравственных ценностей. В свете упоминаемой цитаты Лихачёва от 1995 года, это замечательное определение интеллигента являет собой яркий пример того, как человек сам не соответствует собственным провозглашаемым идеалам. Впрочем, это не редкость. Как часто авторы гениальных произведений оказывались гораздо мельче собственных творений, как они предавали те принципы и идеалы, которые так талантливо воспевали… Для того, чтобы не испытывать боль разочарования, я предлагаю всегда отделять автора от произведения (хотя правильнее сказать — отделять произведение от автора, автор-то останется со своим произведением на века), так же, как мы отделяем роль от личности актёра. В этом и есть беда нашей интеллигенции — рассуждая много, но не глубоко, они не соответствует собственным принципам. Они высокомерно мнят себя носителями подлинной духовности, не имея при этом мужества и твёрдости отстаивать свои идеалы на деле. Ну а так… Я люблю интеллигентность в человеке. Мне нравится, когда в сплаве его личности есть немного интеллигентского страха причинить неудобство, тактичного уважение к границам другого. Как только я вижу это в человеке, то моментально проникаюсь к нему симпатией. Я чувствую — да, это свой, понятный, не утомительный. Я устаю от шумной, пусть доброжелательной, но такой бестактной напористости. Образы вечно хохочущих, мега-коллективистских рабочих из советских фильмов 50-ых и 60-ых годов с детства вызывали у меня отвращение, а нелепые интеллигенты страшно нравились. Должно быть потому, что я уже тогда чувствовал родство с ними… К счастью, я быстро понял, что это не обязывает меня придерживаться соответствующей социальной мифологии.

Б.Мединский

02. 02.2023

Иван Васильевич IV (1530-1584) | WikiTree БЕСПЛАТНО Семейное древо

Иван «Иван Грозный» Васильевич IV он же Рюрик [неточно]

Родился 25 августа 15:30 в Коломенское, Великое княжество Московское

Предки

Сын Василия Ивановича III и Елена Васильевна Глинская

Брат Юрий Васильевич

Муж Василиса Мелентьева — женатый [дата неизвестна] [местонахождение неизвестно]

Муж Мария Долгорукая — женатый [дата неизвестна] [местонахождение неизвестно]

Муж Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева — женатый около 1547 [местонахождение неизвестно]

Муж Мария Темрюковна — женатый 21 августа 1561 [местонахождение неизвестно]

Муж Собакина Марфа Васильевна — женатый 28 окт 1571 в Александровской Слободе

Муж Анна Алексеевна Колтовская — женатый 29 апр 1572 [местонахождение неизвестно]

Муж Анна Васильчикова — женатый Январь 1575 г. [местонахождение неизвестно]

Муж Мария Федоровна Нагая — женатый 1581 [местонахождение неизвестно]

Потомки

Отец Анна Ивановна Россия, Мария Ивановна Россия, Дмитрий Иванович из России, Иван Иванович из России, Евдокия Ивановна Россия, Федор Иванович I, Василий Иванович и Дмитрий Иванович

Умер 28 марта 1584 в 53 года в Москва, Царство Российское

Проблемы/Вопросы Менеджер профиля: Джим Томас [отправить личное сообщение]

Последнее изменение профиля 30 мая 2022 г. | Создано 23 марта 2014 г.

Эта страница была просмотрена 3515 раз.

Содержимое 1 Биография 1.1 Супруги 1.2 Дети 2 Источники

Биография

Родился 25 августа 1530 года в Коломенском Великого княжества Московского (ныне Россия) в семье Василия Ивановича III Рюриковича (1479-1533) и Елены Васильевны Глинской (1508-1538). .

Иван «Иван Грозный» Васильевич IV он же Рюрик

С 1533 по 1547 год был князем Великого княжества Московского.

Он стал первым правителем, коронованным как Царь Всея Руси с 1547 года до своей смерти.

Он считается первым царем современной России и был известен как «Иван Грозный». ^[1] По мнению ряда историков, он был первым реформатором русского средневекового общества. Ему удалось бесчисленное количество изменений в переходе от средневекового государства к империи и формирующейся региональной державе.

Во время своего правления он ограничил власть Боярдов, реформировал гражданский и уголовный кодексы, создал постоянную армию и продвигал политические и культурные отношения с Западной Европой.

Его долгое правление ознаменовалось завоеванием Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, превратив Россию в многоэтническое и многоконфессиональное государство, занимающее почти один миллиард акров, примерно 4 046 856 км2 (1 562 500 квадратных миль).

Он умер в возрасте 53 лет от неизлечимой болезни 28 марта 1584 года в Москве, Царство Российское, и был похоронен в Престоле Михаило-Архангельского собора в Москве, Россия. ^{[2] [3]}

Супруги

1. м: 1547 Анастасия Романовна (1530-1560)
2. м: 21 авг 1561 Мария Темрюковна
3. м: 28 окт 1571 в Александровской Слободе Марфе Васильевне Собакиной
4. м: 29 апр 1572 Анна Алексеевна Колтовская
5. м: янв 1575 Анна Васильчикова
6. Василиса Мелентьева
7. м: 1581 Мария Федоровна Нагая
8. Мария Долгорукая

Дети

1. Анна Ивановна, р: 10 авг 1548; д: 20 июля 1550 г.
2. Мария Ивановна
3. Дмитрий Иванович, р: 11 окт 1552 д: 26 июня 1553
4. Иван Иванович, р: 28 марта 1554 г. д: 19 нояб. 1581 г.; m1: корм.1566 Прасковья Солова; m2: c1571 Евдокия Сабурова; m3: 1581 Елена Шереметева (ум. 1587)
5. Евдокия Ивановна, р: 26 фев. 1556 г.