Стиха невозмутима мера // Инна Ростовцева

Инна Ростовцева

Выход почти каждого поэтического сборника В.Т. Шаламова сопровождался серьезными, вдумчивыми рецензиями известных поэтов и критиков. На «Огниво» (1961) откликнулся Б.Слуцкий, на «Шелест листьев»(1964) — В. Инбер и Л. Левицкий, на «Дорогу и судьбу» (1967) — Г. Адамович и О. Михайлов. Не была обойден вниманием и сборник «Московские облака» (1972). Его с большой тонкостью и деликатностью прорецензировала в 1973 г. в журнале «Москва» Инна Ростовцева. Этот отклик был особенно важен для Шаламова, поскольку выход сборника доставил ему слишком много хлопот, и сам он был недоволен редакторской работой. См. Переписку с В. Фогельсоном.

Инна Ивановна Ростовцева — критик, литературовед, доцент Литературного института им. М. Горького, руководитель творческого семинара поэзии.

Рецензия на сборник стихов

В.Т. Шаламова. «Московские облака». М. Советский писатель. 1972.

При беглом и не очень внимательном чтении новой книги Варлама Шаламова может показаться, что «невозмутимая мера его стиха», «точность измерения», от которой «зависит и жизнь сама», «зрению доступный ритм» заданы поэтом заранее, и «чертеж» мира как бы прилагается к заданию. В такое заблуждение вводит подчеркнутая конструктивность первой строки стихов, начало которых состоялось давно, ранее, а здесь как бы припоминание пережитого, дающегося с трудом, усилием воли: «Да… Как все это было?», воспроизведение голой схемы увиденного: «Ну, вот вам мой отчет», ответ на свои собственные, давние или чужие мысли и представления: «Нет, память не магнитофон и не стереть на этой ленте значение и смысл и тон любого мига и момента».

Авторский голос, живое тепло волненья, предшествующее появлению «стихотворения» на свет, столь сдержанны и запрятаны подчас столь глубоко, что поначалу лишь разглядываешь мастерски выполненный «чертеж» мира, не замечая, как по-человечески — значительно и красиво освещен он изнутри… На этом чертеже обозначены «грозные ландшафты»: «Хребты сгибающая тяжесть на горы брошенных небес, где тучи пепельные вяжут и опоясывают лес», голубые дальние пески, океан, магический полярный круг…

Мы не удивляемся тому, как огромен и обжит «наш дом земной» — современная поэзия привила нам чувство открытого, резкого пространства, чувство человека, проникающего в сферы новых измерений (достаточно вспомнить Николая Заболоцкого), гиперболизирующего те сдвиги в его сознании, которые принес XX век — век технической революции (достаточно вспомнить Леонида Мартынова).

Нас удивляет и волнует случайность, изменчивость мира — «еще в покое все земное» — и вдруг: «Внезапно загорелось дно огромного оврага, и было солнце зажжено, как зажжена бумага», «И темной реки замедляя теченье, бегут пузырьки огневого свеченья»; узкоплечий ястреб, ссутулившийся на скале, кажется узором или тонкой резьбой на старом рыцарском щите, до тех пор, «покамест крылья распахнет, и нас поманит за собой, пересекая небосвод…»

Так и стих Шаламова — замкнут, холоден и сух — до тех пор, пока не распахнет — в свои нравственные глубины — ворота образа. Мир открывается в сравнении. В любой миг бытия — полночь, день ли, — поэт, по его словам, может привести в стихотворение «простейшие сравненья, которым нет числа» — «похожая на рыбу, плывущая река», «светящееся тело чешуйчатой волны кольчугой заблестело от действия луны», чтобы охватить мыслью, сопоставить, проверить существующие в мире связи различных явлений: «Имеют ли значенье Вселенной огоньки для скорости теченья и уровня реки»? («Речные отраженья»).

Или вскрыть — с помощью сравнений — удивительное сращение, сближение природы с наукой, с делом рук человеческих, преобразивших лицо вечной природы; это сближение в поэзии началось не сегодня, но именно сегодня оно приобретает характер зримой, пластичной тенденции: «летом работать, как в золотом забое», «деревья, точно руки мима», «садовник возле яблони — как в операционной, изменит ветки дряблые в тугие и зеленые»; «невидимка — смертный луч» поражает, как «лазер, обжигающ и колюч».

Иногда все стихотворение целиком растянуто на остриях сравнений: «Облака — подобие холстин, небеса — подобие пустынь». Море — будто небо, а земля — место для движенья корабля… Звезды, как копытные: следы, нас ведут через пески и льды».

Такая цепочка сравнений закономерна в поэтике Шаламова: мир у него неожиданен, а поэтому и прекрасен как раз тем, что скрывает в себе подземные тайны, и следопыт, идущий по следу тайны, разгадывающий ее, взволнован своей находкой не меньше, чем поэт:

Дорога ползет, как червяк,
Взбираясь на горы.
Магнитный зовет железняк,
Волнует приборы.
На белый появится свет
Лежащее где-то под спудом —
Тебе даже имени нет —
Подземное чудо.

Сколько скрытого волнения и ожидания, завещанного «Творцами дорог» Николая Заболоцкого, заключено в этой паузе-тире, ломающей изнутри вторую строфу и как бы выбрасывающей на поверхность стиха образ безымянного чуда!

Но и мир человека таит в себе не меньше людских тайн, «тепло людского излученья», «земные донные теченья души»:

И слишком многое другое,
О чем нет слов,
Вставало грозное, нагое
Из всех углов…

Но если преследовать людские тайны, как следопыт преследует свою добычу, можно легко спугнуть доверье — необходимое условие сказки человеческих отношений: «Знаю, знаю, что доверье в русской сказке — не    пустяк», — признается герой Шаламова. И встреча со сказкой становится для него возможной всякий раз, когда соблюдены ее основные условия — доверчивость сердца и непреднамеренность случая. Сказки нравственны, но и нравственность сказочна — она прекрасна, потому что вводит нас в страну чуда и битвы», — заметил английский писатель Гилберт Честертон.

И лучшие стихи Варлама Шаламова как раз те, что вводят в страну чуда и активного преобразования жизни, будь то «Наверх», «Согнулась западня», «Гироскоп», «Гиганты детских лет, былые Гулливеры», «Еще в покое все земное…», «Я верю в предчувствия и приметы…»

Иногда невероятное, сказовое проступает в сюжете, взятом, казалось бы, целиком и полностью из мира современной науки, ее чудесных воскрешений вещей и предметов: лодочка, пролежавшая пять столетий на дне моря, «собрана без клея, при синтезе наук».

Но в реальнейшей истории в «воскрешенной» лодке угадывается второй символический план, внутренняя, нравственная тема: лодка нашей жизни — судьба человеческая, подлинное и мнимое бессмертие, проницательность и мудрость потомков: «и видит археолог весы добра и зла: что лодка — не осколок, и вся она — цела».

Иногда сказочная ситуация с самого начала намеренно спровоцирована в стихе — герой-охотник разламывает на части ловушку, в которую попались птицы (в другом стихотворении дан параллельный человеческий вариант: любовь бьется в силках, в тенетах — «в воле твоей разорвать эту нить воспоминаний. Только — тогда разрывай до конца…») — и, совершив добро и завоевав доверье, он попадает прямо в сердцевину сказки:

И в мертвой тишине,
В моем немом волненье
Я жду, когда ко мне
Приблизятся виденья…
Как будто Васнецов
Забрел в мои болота.
Где много мертвецов
И сказке есть работа.
Где в заводях озер
Зеленых глаз Алены
Тону я до сих пор —
Охотник и влюбленный…
Уносит серый волк.
К такой стране нездешней,
Где жизнь моя — как долг,
Стремленье и надежда.

И не беда, что в этом фантастическом путешествии» в реальную страну «ради жизни, ради слова, ради рыб, зверей, людей» сказочный серый волк может превратиться в обыкновенную лошадь, а лошадь со всадником в мифологического Пегаса — для поэта, «бросившего повод на луку символа», такие переходы естественны и органичны. Слово — сказка — лодка — две жизни — глубина оказываются в одном метафорическом ряду — и так они взаимосвязаны, что

Надо вычерпать слово до дна.
Разве в сказке заделана течь.
Чтоб плыла словно лодка она,
Где теченье — река или речь…

Когда «слово вычерпано до дна», то даже в простом быте, в жанровых прозаичных картинах остается не «заделанной течь», через которую может хлынуть красота — нечто немыслимо-сказочное — на уровне света и звука рождающее глубокое прозрение:

Девять прачек на том берегу
Замахали беззвучно руками,*
И понять я никак не могу,

Что у прачек случилось с руками.
Девять прачек полощут белье.
Состязание света и звука
В мое детство, в мое бытие
Ворвалось как большая наука.
Это я там стоял, ошалев
От внезапной догадки-прозренья,
И навек отдалил я напев
От заметного миру движенья.

Эта красота — «состязание света и звука» — заливает мир, сверенный с лучшими образцами поэзии (в особенности с поздним Заболоцким, чьи эстетические принципы особенно близки Шаламову и сознательные «переклички» с ним отчетливы — «Возвращение с работы» Заболоцкого и «Сосен светлые колонны», «Стирка белья» и «Прачки») и делает книгу поэта не только точной по измерению, но и вместе с тем — доброй и человечной.

Приблизительность мысли и чувства — враг этой книги, составленной продуманно и четко; небольшие, 3—4-строфные стихи отличает афористичность, завершенность, исчерпанность.

И только название — «Московские облака» — безликое и примелькавшееся, казалось бы единственное, способствовало тому, чтоб книге, где «мира легкий шаг — единственная из полезных истин», затеряться в море стандартов, но, к счастью, этого не случилось.

* Опечатка. У Шаламова — «вальками». «Валёк — плоский деревянный брусок с рукояткой для выколачивания белья при полоскании. — Прим.ред.

Впервые опубликовано: журнал «Москва», 1973, №9

---

Все права на распространение и использование произведений Варлама Шаламова принадлежат А.Л.Ригосику, права на все остальные материалы сайта принадлежат авторам текстов и редакции сайта shalamov.ru. Использование материалов возможно только при согласовании с редакцией [email protected]. Сайт создан в 2008-2009 гг. на средства гранта РГНФ № 08-03-12112в.

Владимир Ильич Ленин — Маяковский. Полный текст стихотворения — Владимир Ильич Ленин

Российской коммунистической партии посвящаю

Время —
начинаю
про Ленина рассказ.
Но не потому,
что горя
нету более,
время
потому,
что резкая тоска
стала ясною
осознанною болью.
Время,
снова
ленинские лозунги развихрь.
Нам ли
растекаться
слезной лужею, —
Ленин
и теперь
живее всех живых.
Наше знанье —
сила
и оружие.
Люди — лодки.
Хотя и на суше.
Проживешь
свое
пока,
много всяких
грязных раку́шек
налипает
нам
на бока.
А потом,
пробивши
бурю разозленную,
сядешь,
чтобы солнца близ,
и счищаешь
водорослей
бороду зеленую
и медуз малиновую слизь.
Я
себя
под Лениным чищу,
чтобы плыть
в революцию дальше.
Я боюсь
этих строчек тыщи,
как мальчишкой
боишься фальши.
Рассияют головою венчик,
я тревожусь,
не закрыли чтоб
настоящий,
мудрый,
человечий
ленинский
огромный лоб.
Я боюсь,
чтоб шествия
и мавзолеи,
поклонений
установленный статут
не залили б
приторным елеем
ленинскую
простоту.
За него дрожу,
как за зеницу глаза,
чтоб конфетной
не был
красотой оболган.
Голосует сердце —
я писать обязан
по мандату долга.
Вся Москва.
Промерзшая земля
дрожит от гуда.
Над кострами
обмороженные с ночи.
Что он сделал?
Кто он
и откуда?
Почему
ему
такая почесть?
Слово за̀ словом
из памяти таская,
не скажу
ни одному —
на место сядь.
Как бедна
у мира
сло́ва мастерская!
Подходящее
откуда взять?
У нас
семь дней,
у нас
часов — двенадцать.
Не прожить
себя длинней.
Смерть
не умеет извиняться.
Если ж
с часами плохо,
мала
календарная мера,
мы говорим —
«эпоха»,
мы говорим —
«эра».
Мы
спим
ночь.
Днем
совершаем поступки.
Любим
свою толочь
воду
в своей ступке.
А если
за всех смог
направлять
потоки явлений,
мы говорим —
«пророк»,
мы говорим —
«гений».
У нас
претензий нет, —
не зовут —
мы и не лезем;
нравимся
своей жене,
и то
довольны донѐльзя.
Если ж,
телом и духом слит,
прет
на нас непохожий,
шпилим —
«царственный вид»,
удивляемся —
«дар божий».
Скажут так, —
и вышло
ни умно, ни глупо.
Повисят слова
и уплывут, как ды́мы.
Ничего
не выколупишь
из таких скорлупок.
Ни рукам
ни голове не ощутимы.
Как же
Ленина
таким аршином мерить!
Ведь глазами
видел
каждый всяк —
«эра» эта
проходила в двери,
даже
головой
не задевая о косяк.
Неужели
про Ленина тоже:
«вождь
милостью божьей»?
Если б
был он
царствен и божествен,
я б
от ярости
себя не поберег,
я бы
стал бы
в перекоре шествий,
поклонениям
и толпам поперек.
Я б
нашел
слова
проклятья громоустого,
и пока
растоптан
я
и выкрик мой,
я бросал бы
в небо
богохульства,
по Кремлю бы
бомбами
метал:
долой!
Но тверды
шаги Дзержинского
у гроба.
Нынче бы
могла
с постов сойти Чека.
Сквозь мильоны глаз,
и у меня
сквозь оба,
лишь сосульки слез,
примерзшие
к щекам.
Богу
почести казенные
не новость.
Нет!
Сегодня
настоящей болью
сердце холодей.
Мы
хороним
самого земного
изо всех
прошедших
по земле людей.
Он земной,
но не из тех,
кто глазом
упирается
в свое корыто.
Землю
всю
охватывая разом,
видел
то,
что временем закрыто.
Он, как вы
и я,
совсем такой же,
только,
может быть,
у самых глаз
мысли
больше нашего
морщинят кожей,
да насмешливей
и тверже губы,
чем у нас.
Не сатрапья твердость,
триумфаторской коляской
мнущая
тебя,
подергивая вожжи.
Он
к товарищу
милел
людскою лаской.
Он
к врагу
вставал
железа тверже.
Знал он
слабости,
знакомые у нас,
как и мы,
перемогал болезни.
Скажем,
мне бильярд —
отращиваю глаз,
шахматы ему —
они вождям
полезней.
И от шахмат
перейдя
к врагу натурой,
в люди
выведя
вчерашних пешек строй,
становил
рабочей — человечьей диктатурой
над тюремной
капиталовой турой.
И ему
и нам
одно и то же дорого.
Отчего ж,
стоящий
от него поодаль,
я бы
жизнь свою,
глупея от восторга,
за одно б
его дыханье
о́тдал?!
Да не я один!
Да что я
лучше, что ли?!
Даже не позвать,
раскрыть бы только рот —
кто из вас
из сёл,
из кожи вон,
из штолен
не шагнет вперед?!
В качке —
будто бы хватил
вина и горя лишку —
инстинктивно
хоронюсь
трамвайной сети.
Кто
сейчас
оплакал бы
мою смертишку
в трауре
вот этой
безграничной смерти!
Со знаменами идут,
и так.
Похоже —
стала
вновь
Россия кочевой.
И Колонный зал
дрожит,
насквозь прохожен.
Почему?
Зачем
и отчего?
Телеграф
охрип
от траурного гуда.
Слезы снега
с флажьих
покрасневших век.
Что он сделал,
кто он
и откуда —
этот
самый человечный человек?
Коротка
и до последних мгновений
нам
известна
жизнь Ульянова.
Но долгую жизнь
товарища Ленина
надо писать
и описывать заново.
Далеко давным,
годов за двести,
первые
про Ленина
восходят вести.
Слышите —
железный
и луженый,
прорезая
древние века, —
голос
прадеда
Бромлея и Гужона —
первого паровика?
Капитал
его величество,
некоронованный,
невенчанный,
объявляет
покоренной
силу деревенщины.
Город грабил,
грёб,
грабастал,
глыбил
пуза касс,
а у станков
худой и горбастый
встал
рабочий класс.
И уже
грозил,
взвивая трубы за̀ небо:
— Нами
к золоту
пути мости́те.
Мы родим,
пошлем,
придет когда-нибудь
человек,
борец,
каратель,
мститель! —
И уже
смешались
облака и ды́мы,
будто
рядовые
одного полка.
Небеса
становятся двойными,
дымы
забивают облака.
Товары
растут,
меж нищими высясь.
Директор,
лысый черт,
пощелкал счетами,
буркнул:
«кризис!»
и вывесил слово
«расчет».
Кра́пило
сласти
мушиное се́ево,
хлеба̀
зерном
в элеваторах портятся,
а под витринами
всех Елисеевых,
живот подведя,
плелась безработица.
И бурчало
у трущоб в утробе,
покрывая
детвориный плачик:
— Под работу,
под винтовку ль,
на̀ —
ладони обе!
Приходи,
заступник
и расплатчик! —
Эй,
верблюд,
открыватель колоний!
Эй,
колонны стальных кораблей!
Марш
в пустыни
огня раскаленней!
Пеньте пену
бумаги белей!
Начинают
черным лата́ться
оазисы
пальмовых нег.
Вон
среди
золотистых плантаций
засеченный
вымычал негр:
— У-у-у-у-у,
у-у-у!
Нил мой, Нил!
Приплещи
и выплещи
черные дни!
Чтоб чернее были,
чем я во сне,
и пожар чтоб
крови вот этой красней.
Чтоб во всем этом кофе,
враз вскипелом,
вариться пузатым —
черным и белым.
Каждый
добытый
слоновий клык —
тык его в мясо,
в сердце тык.
Хоть для правнуков,
не зря чтоб
кровью литься,
выплыви,
заступник солнцелицый.
Я кончаюсь, —
бог смертей
пришел и поманил.
Помни
это заклинанье,
Нил,
мой Нил! —
В снегах России,
в бреду Патагонии
расставило
время
станки потогонные.
У Ива̀нова уже
у Вознесенска
каменные туши
будоражат
выкрики частушек:
«Эх, завод ты мой, завод,
желтоглазина.
Время нового зовет
Стеньку Разина».
Внуки
спросят:
— Что такое капиталист? —
Как дети
теперь:
— Что это
г-о-р-о-д-о-в-о-й?.. —
Для внуков
пишу
в один лист
капитализма
портрет родовой.
Капитализм
в молодые года
был ничего,
деловой парнишка:
первый работал —
не боялся тогда,
что у него
от работ
засалится манишка.
Трико феодальное
ему тесно̀!
Лез
не хуже,
чем нынче лезут.
Капитализм
революциями
своей весной
расцвел
и даже
подпевал «Марсельезу».
Машину
он
задумал и выдумал.
Люди,
и те — ей!
Он
по вселенной
видимо-невидимо
рабочих расплодил
детей.
Он враз
и царства
и графства сжевал
с коронами их
и с орлами.
Встучнел,
как библейская корова
или вол,
облизывается.
Язык — парламент.
С годами
ослабла
мускулов сталь,
он раздобрел
и распух,
такой же
с течением времени
стал,
как и его гроссбух.
Дворец возвел —
не увидишь такого!
Художник
— не один! —
по стенам поерзал.
Пол ампиристый,
потолок рококо́вый,
стенки —
Людовика XIV,
Каторза.
Вокруг,
с лицом,
что равно годится
быть и лицом
и ягодицей,
задолицая
полиция.
И краске
и песне
душа глуха,
как корове
цветы
среди луга.
Этика, эстетика
и прочая чепуха —
просто —
его
женская прислуга.
Его
и рай
и преисподняя —
распродает
старухам
дырки
от гвоздей
креста господня
и перо
хвоста
святого духа.
Наконец,
и он
перерос себя,
за него
работает раб.
Лишь наживая,
жря
и спя,
капитализм разбух
и обдряб.
Обдряб
и лег
у истории на пути
в мир,
как в свою кровать.
Его не объехать,
не обойти,
единственный выход —
взорвать!
Знаю,
лирик
скривится горько,
критик
ринется
хлыстиком выстегать:
— А где ж душа?!
Да это ж —
риторика!
Поэзия где ж?
Одна публицистика! —
Капитализм —
неизящное слово,
куда изящней звучит —
«соловей»,
но я
возвращусь к нему
снова и снова.
Строку
агитаторским лозунгом взвей.
Я буду писать
и про то
и про это,
но нынче
не время
любовных ляс.
Я
всю свою
звонкую силу поэта
тебе отдаю,
атакующий класс.
Пролетариат —
неуклюже и узко
тому,
кому
коммунизм — западня.
Для нас
это слово —
могучая музыка,
могущая
мертвых
сражаться поднять.
Этажи
уже
заёжились, дрожа,
клич подвалов
подымается по этажам:
— Мы прорвемся
небесам
в распахнутую синь.
Мы пройдем
сквозь каменный колодец.
Будет.
С этих нар
рабочий сын —
пролетариатоводец. —
Им
уже
земного шара мало.
И рукой,
отяжелевшей
от колец,
тянется
упитанная
туша капитала
ухватить
чужой горле́ц.
Идут,
железом
клацая и лацкая.
— Убивайте!
Двум буржуям тесно! —
Каждое село —
могила братская,
города́ —
завод протезный.
Кончилось —
столы
накрыли чайные.
Пирогом
победа на столе.
— Слушайте
могил чревовещание,
кастаньеты костылей!
Снова
нас
увидите
в военной яви.
Эту
время
не простит вину.
Он расплатится,
придет он
и объявит
вам
и вашинской войне
войну! —
Вырастают
на земле
слезы́ озёра,
слишком
непролазны
крови топи.
И клонились
одиночки фантазеры
над решением
немыслимых утопий.
Голову
об жизнь
разбили филантропы.
Разве
путь миллионам —
филантропов тропы?
И уже
бессилен
сам капиталист,
так
его
машина размахалась, —
строй его
несет,
как пожелтелый лист,
кризисов
и забастовок ха̀ос.
— В чей карман
стекаем
золотою лавой?
С кем идти
и на кого пенять? —
Класс миллионоглавый
напрягает глаз —
себя понять.
Время
часы
капитала
кра́ло,
побивая
прожекторов яркость.
Время
родило
брата Карла —
старший
ленинский брат
Маркс.
Маркс!
Встает глазам
седин портретных рама.
Как же
жизнь его
от представлений далека!
Люди
видят
замурованного в мрамор,
гипсом
холодеющего старика.
Но когда
революционной тропкой
первый
делали
рабочие
шажок,
о, какой
невероятной топкой
сердце Маркс
и мысль свою зажег!
Будто сам
в заводе каждом
стоя сто́ймя,
будто
каждый труд
размозоливая лично,
грабящих
прибавочную стоимость
за руку
поймал с поличным.
Где дрожали тельцем,
не вздымая глаз свой
даже
до пупа
биржевика-дельца,
Маркс
повел
разить
войною классовой
золотого
до быка
доросшего тельца́.
Нам казалось —
в коммунизмовы затоны
только
волны случая
закинут
нас
юля́.
Маркс
раскрыл
истории законы,
пролетариат
поставил у руля.
Книги Маркса
не набора гранки,
не сухие
цифр столбцы —
Маркс
рабочего
поставил на́ ноги
и повел
колоннами
стройнее цифр.
Вел
и говорил: —
сражаясь лягте,
дело —
корректура
выкладкам ума.
Он придет,
придет
великий практик,
поведет
полями битв,
а не бумаг! —
Жерновами дум
последнее меля́
и рукой
дописывая
восковой,
знаю,
Марксу
виделось
видение Кремля
и коммуны
флаг
над красною Москвой.
Назревали,
зрели дни,
как дыни,
пролетариат
взрослел
и вырос из ребят.
Капиталовы
отвесные твердыни
валом размывают
и дробят.
У каких-нибудь
годов
на расстоянии
сколько гроз
гудит
от нарастаний.
Завершается
восстанием
гнева нарастание,
нарастают
революции
за вспышками восстаний.
Крут
буржуев
озверевший норов.
Тьерами растерзанные,
воя и стеная,
тени прадедов,
парижских коммунаров,
и сейчас
вопят
парижскою стеною:
— Слушайте, товарищи!
Смотрите, братья!
Горе одиночкам —
выучьтесь на нас!
Сообща взрывайте!
Бейте партией!
Кулаком
одним
собрав
рабочий класс. —
Скажут:
«Мы вожди»,
а сами —
шаркунами?
За речами
шкуру
распознать умей!
Будет вождь
такой,
что мелочами с нами —
хлеба проще,
рельс прямей.
Смесью классов,
вер,
сословий
и наречий
на рублях колес
землища двигалась.
Капитал
ежом противоречий
рос во-всю
и креп,
штыками иглясь.
Коммунизма
призрак
по Европе рыскал,
уходил
и вновь
маячил в отдаленьи…
По всему поэтому
в глуши Симбирска
родился
обыкновенный мальчик
Ленин.
Я знал рабочего.
Он был безграмотный.
Не разжевал
даже азбуки соль.
Но он слышал,
как говорил Ленин,
и он
знал — всё.
Я слышал
рассказ
крестьянина-сибирца.
Отобрали,
отстояли винтовками
и раем
разделали селеньице.
Они не читали
и не слышали Ленина,
но это
были ленинцы.
Я видел горы —
на них
и куст не рос.
Только
тучи
на скалы
упали ничком.
И на сто верст
у единственного горца
лохмотья
сияли
ленинским значком.
Скажут —
это
о булавках а́хи.
Барышни их
вкалывают
из кокетливых причуд.
Не булавка вколота —
значком
прожгло рубахи
сердце,
полное
любовью к Ильичу.
Этого
не объяснишь
церковными славянскими
крюками,
и не бог
ему
велел —
избранник будь!
Шагом человеческим,
рабочими руками,
собственною головой
прошел он
этот путь.
Сверху
взгляд
на Россию брось —
рассинелась речками,
словно
разгулялась
тысяча розг,
словно
плетью исполосована.
Но синей,
чем вода весной,
синяки
Руси крепостной.
Ты
с боков
на Россию глянь —
и куда
глаза ни кинь,
упираются
небу в склянь
горы,
каторги
и рудники.
Но и каторг
больнее была
у фабричных станков
кабала.
Были страны
богатые более,
красивее видал
и умней.
Но земли
с еще большей болью
не довиделось
видеть
мне.
Да, не каждый
удар
сотрешь со щеки.
Крик крепчал:
— Подымайтесь
за землю и волю
вы! —
И берутся
бунтовщики —
одиночки
за бомбу
и за рево́львер.
Хорошо
в царя
вогнать обойму!
Ну, а если
только пыль
взметнешь у колеса?!
Подготовщиком
цареубийства
пойман
брат Ульянова,
народоволец
Александр.
Одного убьешь —
другой
во весь свой пыл
пытками
ушедших
переплюнуть тужится.
И Ульянов
Александр
повешен был
тысячным из шлиссельбуржцев.
И тогда
сказал
Ильич семнадцатигодовый —
это слово
крепче клятв
солдатом поднятой руки:
— Брат,
мы здесь
тебя сменить готовы,
победим,
но мы
пойдем путем другим! —
Оглядите памятники —
видите
героев род вы?
Станет Гоголем,
а ты
венком его величь.
Не такой —
чернорабочий,
ежедневный подвиг
на́ плечи себе
взвалил Ильич.
Он вместе,
учит в кузничной пасти,
как быть,
чтоб зарплата
взросла пятаком.
Что делать,
если
дерется мастер.
Как быть,
чтоб хозяин
поил кипятком.
Но не мелочь
целью в конце:
победив,
не стой так
над одной
сметённой лужею.
Социализм — цель.
Капитализм — враг.
Не веник —
винтовка оружие.
Тысячи раз
одно и то же
он вбивает
в тугой слух,
а назавтра
друг в друга вложит
руки
понявших двух.
Вчера — четыре,
сегодня — четыреста.
Таимся,
а завтра
в открытую встанем,
и эти
четыреста
в тысячи вырастут.
Трудящихся мира
подымем восстанием.
Мы уже
не тише вод,
травинок ниже —
гнев
трудящихся
густится в туче.
Режет
молниями
Ильичевых книжек.
Сыпет
градом
прокламаций и летучек.
Бился
об Ленина
темный класс,
тёк
от него
в просветленьи,
и, обданный
силой
и мыслями масс,
с классом
рос
Ленин.
И уже
превращается в быль
то,
в чем юношей
Ленин кля́лся:
— Мы
не одиночки,
мы —
союз борьбы
за освобождение
рабочего класса. —
Ленинизм идет
все далее
и более
вширь
учениками
Ильичевой выверки.
Кровью
вписан
героизм подполья
в пыль
и в слякоть
бесконечной Володимирки.
Нынче
нами
шар земной заверчен.
Даже
мы,
в кремлевских креслах если, —
скольким
вдруг
из-за декретов Нерчинск
кандалами
раззвенится в кресле!
Вам
опять
напомню птичий путь я.
За волчком —
трамваев
электрическая рысь.
Кто
из вас
решетчатые прутья
не царапал
и не грыз?!
Лоб
разбей
о камень стенки тесной —
за тобою
смыли камеру
и замели.
«Служил ты недолго, но честно
на благо родимой земли».
Полюбилась Ленину
в какой из ссылок
этой песни
траурная сила?
Говорили —
мужичок
своей пойдет дорогой,
заведет
социализм
бесхитростен и прост.
Нет,
и Русь
от труб
становится сторо́гой.
Город
дымной бородой оброс.
Не попросят в рай —
пожалуйста,
войдите —
через труп буржуазии
коммунизма шаг.
Ста крестьянским миллионам
пролетариат водитель.
Ленин —
пролетариев вожак.
Понаобещает либерал
или эсерик прыткий,
сам охочий до рабочих шей, —
Ленин
фразочки
с него
пооборвет до нитки,
чтоб из книг
сиял
в дворянском нагише.
И нам
уже
не разговорцы досужие,
что-де свобода,
что люди братья, —
мы
в марксовом всеоружии
одна
на мир
большевистская партия.
Америку
пересекаешь
в экспрессном купе,
идешь Чухломой —
тебе
в глаза
вонзается теперь
РКП
и в скобках
маленькое «б».
Теперь
на Марсов
охотится Пулково,
перебирая
небесный ларчик.
Но миру
эта
строчная буква
в сто крат красней,
грандиозней
и ярче.
Слова
у нас
до важного самого
в привычку входят,
ветшают, как платье.
Хочу
сиять заставить заново
величественнейшее слово
«ПАРТИЯ».
Единица!
Кому она нужна?!
Голос единицы
тоньше писка.
Кто ее услышит? —
Разве жена!
И то
если не на базаре,
а близко.
Партия —
это
единый ураган,
из голосов спрессованный
тихих и тонких,
от него
лопаются
укрепления врага,
как в канонаду
от пушек
перепонки.
Плохо человеку,
когда он один.
Горе одному,
один не воин —
каждый дюжий
ему господин,
и даже слабые,
если двое.
А если
в партию
сгру̀дились малые —
сдайся, враг,
замри
и ляг!
Партия —
рука миллионопалая,
сжатая
в один
громящий кулак.
Единица — вздор,
единица — ноль,
один —
даже если
очень важный —
не подымет
простое
пятивершковое бревно,
тем более
дом пятиэтажный.
Партия —
это
миллионов плечи,
друг к другу
прижатые туго.
Партией
стройки
в небо взмечем,
держа
и вздымая друг друга.
Партия —
спинной хребет рабочего класса.
Партия —
бессмертие нашего дела.
Партия — единственное,
что мне не изменит.
Сегодня приказчик,
а завтра
царства стираю в карте я.
Мозг класса,
дело класса,
сила класса,
слава класса —
вот что такое партия.
Партия и Ленин —
близнецы-братья —
кто более
матери-истории ценен?
Мы говорим Ленин,
подразумеваем —
партия,
мы говорим
партия,
подразумеваем —
Ленин.
Еще
горой
коронованные гла́вы,
и буржуи
чернеют
как вороны в зиме,
но уже
горение
рабочей лавы
по кратеру партии
рвется из-под земель.
Девятое января.
Конец гапонщины.
Падаем,
царским свинцом косимы.
Бредня
о милости царской
прикончена
с бойней Мукденской,
с треском Цусимы.
Довольно!
Не верим
разговорам посторонним!
Сами
с оружием
встали пресненцы.
Казалось —
сейчас
покончим с троном,
за ним
и буржуево
кресло треснется.
Ильич уже здесь.
Он изо дня на́ день
проводит
с рабочими
пятый год.
Он рядом
на каждой стоит баррикаде,
ведет
всего восстания ход.
Но скоро
прошла
лукавая вестийка —
«свобода».
Бантики люди надели,
царь
на балкон
выходил с манифестиком.
А после
«свободной»
медовой недели
речи,
банты
и пения плавные
пушечный рев
покрывает басом:
по крови рабочей
пустился в плавание
царев адмирал,
каратель Дубасов.
Плюнем в лицо
той белой слякоти,
сюсюкающей
о зверствах Чека̀!
Смотрите,
как здесь,
связавши за̀ локти,
рабочих на̀смерть
секли по щекам.
Зверела реакция.
Интеллигентчики
ушли от всего
и всё изгадили.
Заперлись дома,
достали свечки,
ладан курят —
богоискатели.
Сам заскулил
товарищ Плеханов:
— Ваша вина,
запутали, братцы!
Вот и пустили
крови лохани!
Нечего
зря
за оружье браться. —
Ленин
в этот скулеж недужный
врезал голос
бодрый и зычный:
— Нет,
за оружие
браться нужно,
только более
решительно и энергично.
Новых восстаний вижу день я.
Снова подымется
рабочий класс.
Не защита —
нападение
стать должно
лозунгом масс. —
И этот год
в кровавой пене
и эти раны
в рабочем стане
покажутся
школой
первой ступени
в грозе и буре
грядущих восстаний.
И Ленин
снова
в своем изгнании
готовит
нас
перед новой битвой.
Он учит
и сам вбирает знание,
он партию
вновь
собирает разбитую.
Смотри —
забастовки
вздымают год,
еще —
и к восстанию сумеешь сдвинуться ты.
Но вот
из лет
подымается
страшный четырнадцатый,
Так пишут —
солдат-де
раскурит трубку,
балакать пойдет
о походах древних,
но эту
всемирнейшую мясорубку
к какой приравнять
к Полтаве,
к Плевне?!
Империализм
во всем оголении —
живот наружу,
с вставными зубами,
и море крови
ему по колени —
сжирает страны,
вздымая штыками.
Вокруг него
его подхалимы —
патриоты —
приспособились Вовы —
пишут,
руки предавшие вымыв:
— Рабочий,
дерись
до последней крови! —
Земля —
горой
железного лома,
а в ней
человечья
рвань и рваль,
Среди
всего сумасшедшего дома
трезвый
встал
один Циммервальд.
Отсюда
Ленин
с горсточкой товарищей
встал над миром
и поднял над
мысли
ярче
всякого пожарища,
голос
громче
всех канонад.
Оттуда —
миллионы
канонадою в уши,
стотысячесабельной
конницы бег,
отсюда,
против
и сабель и пушек, —
скуластый
и лысый
один человек.
— Солдаты!
Буржуи,
предав и про̀дав,
к туркам шлют,
за Верден,
на Двину.
Довольно!
Превратим
войну народов
в гражданскую войну!
Довольно
разгромов,
смертей и ран,
у наций
нет
никакой вины.
Против
буржуазии всех стран
подымем
знамя
гражданской войны! —
Думалось:
сразу
пушка-печка
чихнет огнем
и сдунет гнилью,
потом поди,
ищи человечка,
поди,
вспоминай его фамилию.
Глоткой орудий,
шипевших и вывших,
друг другу
страны
орут —
на колени!
Додрались,
и вот
никаких победивших —
один победил
товарищ Ленин.
Империализма прорва!
Мы
истощили
терпенье ангельское.
Ты
восставшею
Россией прорвана
от Тавриза
и до Архангельска.
Империя —
это тебе не ку̀ра!
Клювастый орел
с двухглавою властью.
А мы,
как докуренный окурок,
просто
сплюнули
их династью.
Огромный,
покрытый кровавою ржою,
народ,
голодный и голоштанный,
к Советам пойдет
или будет
буржую
таскать,
как и встарь,
из огня каштаны?
— Народ
разорвал
оковы царьи,
Россия в буре,
Россия в грозе, —
читал
Владимир Ильич
в Швейцарии,
дрожа,
волнуясь
над кипой газет.
Но что
по газетным узнаешь клочьям?
На аэроплане
прорваться б ввысь,
туда,
на помощь
к восставшим рабочим, —
одно желанье,
единая мысль.
Поехал,
покорный партийной воле,
в немецком вагоне,
немецкая пломба.
О, если бы
знал
тогда Гогенцоллерн,
что Ленин
и в их монархию бомба!
Питерцы
всё еще
всем на радость
лобзались,
скакали детишками малыми,
но в красной ленточке,
слегка припарадясь,
Невский
уже
кишел генералами.
За шагом шаг —
и дойдут до точки,
дойдут
и до полицейского свиста.
Уже
начинают
казать коготочки
буржуи
из лапок своих пушистых.
Сначала мелочь —
вроде малько́в.
Потом повзрослее —
от шпротов до килечек.
Потом Дарданельский,
в девичестве Милюков,
за ним
с коронацией
прет Михаильчик.
Премьер
не власть —
вышивание гладью!
Это
тебе
не грубый нарком.
Прямо девушка —
иди и гладь ее!
Истерики закатывает,
поет тенорком.
Еще
не попало
нам
и росинки
от этих самых
февральских свобод,
а у оборонцев —
уже хворостинки —
«марш, марш на фронт,
рабочий народ».
И в довершение
пейзажа славненького,
нас предававшие
и до
и пото́м,
вокруг
сторожами
эсеры да Савинковы,
меньшевики —
ученым котом.
И в город,
уже
заплывающий салом,
вдруг оттуда,
из-за Невы,
с Финляндского вокзала
по Выборгской
загрохотал броневик.
И снова
ветер
свежий, крепкий
валы
революции
поднял в пене.
Литейный
залили
блузы и кепки.
«Ленин с нами!
Да здравствует Ленин!»
— Товарищи! —
и над головами
первых сотен
вперед
ведущую
руку выставил. —
— Сбросим
эсдечества
обветшавшие лохмотья.
Долой
власть
соглашателей и капиталистов!
Мы —
голос
воли низа,
рабочего низа
всего света.
Да здравствует
партия,
строящая коммунизм,
да здравствует
восстание
за власть Советов! —
Впервые
перед толпой обалделой
здесь же,
перед тобою,
близ,
встало,
как простое
делаемое дело,
недосягаемое слово —
«социализм».
Здесь же,
из-за заводов гудящих,
сияя горизонтом
во весь свод,
встала
завтрашняя
коммуна трудящихся —
без буржуев,
без пролетариев,
без рабов и господ.
На толщь
окрутивших
соглашательских веревок
слова Ильича
ударами топора.
И речь
прерывало
обвалами рева:
«Правильно, Ленин!
Верно!
Пора!»
Дом
Кшесинской,
за дрыгоножество
подаренный,
нынче —
рабочая блузница.
Сюда течет
фабричное множество,
здесь
закаляется
в ленинской кузнице.
«Ешь ананасы,
рябчиков жуй,
день твой последний
приходит, буржуй».
Уж лезет
к сидящим
в хозяйском стуле —
как живете
да что жуете?
Примериваясь,
в июле
за горло потрогали
и за животик.
Буржуевы зубья
ощерились разом.
— Раб взбунтовался!
Плетями,
да в кровь его! —
И ручку
Керенского
водят приказом —
на мушку Ленина!
В Кресты Зиновьева!
И партия
снова
ушла в подполье.
Ильич на Разливе,
Ильич в Финляндии.
Но ни чердак,
ни шалаш,
ни поле
вождя
не дадут
озверелой банде их.
Ленина не видно,
но он близ.
По тому,
работа движется как,
видна
направляющая
ленинская мысль,
видна
ведущая
ленинская рука.
Словам Ильичевым —
лучшая почва:
падают,
сейчас же
дело растя,
и рядом
уже
с плечом рабочего —
плечи
миллионов крестьян.
И когда
осталось
на баррикады выйти,
день
наметив
в ряду недель,
Ленин
сам
явился в Питер:
— Товарищи,
довольно тянуть канитель!
Гнет капитала,
голод-уродина,
войн бандитизм,
интервенция во́рья —
будет! —
покажутся
белее родинок
на теле бабушки,
древней истории. —
И оттуда,
на дни
оглядываясь эти,
голову
Ленина
взвидишь сперва.
Это
от рабства
десяти тысячелетий
к векам
коммуны
сияющий перевал.
Пройдут
года
сегодняшних тягот,
летом коммуны
согреет лета́,
и счастье
сластью
огромных ягод
дозреет
на красных
октябрьских цветах.
И тогда
у читающих
ленинские веления,
пожелтевших
декретов
перебирая листки,
выступят
слезы,
выведенные из употребления,
и кровь
волнением
ударит в виски.
Когда я
итожу
то, что про́жил,
и роюсь в днях —
ярчайший где,
я вспоминаю
одно и то же —
двадцать пятое,
первый день.
Штыками
тычется
чирканье молний,
матросы
в бомбы
играют, как в мячики.
От гуда
дрожит
взбудораженный Смольный.
В патронных лентах
внизу пулеметчики.
— Вас
вызывает
товарищ Сталин.
Направо
третья,
он
там. —
— Товарищи,
не останавливаться!
Чего стали?
В броневики
и на почтамт! —
— По приказу
товарища Троцкого! —
— Есть! —
повернулся
и скрылся скоро,
и только
на ленте
у флотского
под лампой
блеснуло —
«Аврора».
Кто мчит с приказом,
кто в куче спорящих,
кто щелкал
затвором
на левом колене.
Сюда
с того конца коридорища
бочком
пошел
незаметный Ленин.
Уже
Ильичем
поведенные в битвы,
еще
не зная
его по портретам,
толкались,
орали,
острее бритвы
солдаты друг друга
крыли при этом.
И в этой желанной
железной буре
Ильич,
как будто
даже заспанный,
шагал,
становился
и глаз, сощуря,
вонзал,
заложивши
руки за̀ спину.
В какого-то парня
в обмотках,
лохматого,
уставил
без промаха бьющий глаз,
как будто
сердце
с-под слов выматывал,
как будто
душу
тащил из-под фраз.
И знал я,
что всё
раскрыто и понято
и этим
глазом
наверное выловится —
и крик крестьянский,
и вопли фронта,
и воля нобельца,
и воля путиловца.
Он
в черепе
сотней губерний ворочал,
людей
носил
до миллиардов полутора.
Он
взвешивал
мир
в течение ночи,
а утром:
— Всем!
Всем!
Всем это —
фронтам,
кровью пьяным,
рабам
всякого рода,
в рабство
богатым отданным. —
Власть Советам!
Земля крестьянам!
Мир народам!
Хлеб голодным! —
Буржуи
прочли
— погодите,
выловим. —
животики пятят
доводом веским —
ужо им покажут
Духонин с Корниловым,
покажут ужо им
Гучков с Кере́нским.
Но фронт
без боя
слова эти взяли —
деревня
и город
декретами за́лит,
и даже
безграмотным
сердце прожег.
Мы знаем,
не нам,
а им показали,
какое такое бывает
«ужо».
Переходило
от близких к ближним,
от ближних
дальним взрывало сердца:
«Мир хижинам,
война,
война,
война дворцам!»
Дрались
в любом заводе и цехе,
горохом
из городов вытряхали,
а сзади
шаганье октябрьское
метило вехи
пылающих
дворянских усадеб.
Земля —
подстилка под ихними порками,
и вдруг
ее,
как хлебища в узел,
со всеми ручьями ее
и пригорками
крестьянин взял
и зажал, закорузел.
В очках
манжетщики,
злобой похаркав,
ползли туда,
где царство да графство.
Дорожка скатертью!
Мы и кухарку
каждую
выучим
управлять государством!
Мы жили
пока
производством ротаций.
С окопов
летело
в немецкие уши:
— Пора кончать!
Выходите брататься! —
И фронт
расползался
в улитки теплушек.
Такую ли
течь
загородите горстью?
Казалось —
наша лодчонка кренится —
Вильгельмов сапог,
Николаева шпористей,
сотрет
Советской страны границы.
Пошли эсеры
в плащах распашонкой,
ловили бегущих
в свое словоблудьище,
тащили
по-рыцарски
глупой шпажонкой
красиво
сразить
броневые чудища!
Ильич
петушившимся
крикнул:
— Ни с места!
Пусть партия
взвалит
и это бремя.
Возьмем
передышку похабного Бреста.
Потеря — пространство,
выигрыш — время. —
Чтоб не передо̀хнуть
нам
в передышку,
чтоб знал —
запомнят уда́ры мои,
себя
не муштровкой —
сознанием вышколи,
стройся
рядами
Красной Армии.
Историки
с гидрой плакаты выдерут
— чи эта гидра была,
чи нет? —
а мы
знавали
вот эту гидру
в ее
натуральной величине.
«Мы смело в бой пойдем
за власть Советов
и как один умрем
в борьбе за это!»
Деникин идет.
Деникина выкинут,
обрушенный пушкой
подымут очаг.
Тут Врангель вам —
на смену Деникину.
Барона уронят —
уже Колчак.
Мы жрали кору,
ночевка — болотце,
но шли
миллионами красных звезд,
и в каждом — Ильич,
и о каждом заботится
на фронте
в одиннадцать тысяч верст.
Одиннадцать тысяч верст
окружность,
а сколько
вдоль да поперек!
Ведь каждый дом
атаковывать нужно,
каждый
врага
в подворотнях берег.
Эсер с монархистом
шпионят бессонно —
где жалят змеей,
где рубят с плеча.
Ты знаешь
путь
на завод Михельсона?
Найдешь
по крови
из ран Ильича.
Эсеры
целят
не очень верно —
другим концом
да себя же
в бровь.
Но бомб страшнее
и пуль револьве́рных
осада голода,
осада тифо́в.
Смотрите —
кружат
над крошками мушки,
сытней им,
чем нам
в осьмнадцатом году, —
простаивали
из-за осьмушки
сутки
в улице
на холоду.
Хотите сажайте,
хотите травите —
завод за картошку —
кому он не жалок!
И десятикорпусный
судостроитель
пыхтел
и визжал
из-за зажигалок.
А у кулаков
и масло и пышки.
Расчет кулаков
простой и верненький —
запрячь хлеба̀
да зарой в кубышки
николаевки
да ке́ренки.
Мы знаем —
голод
сметает начисто,
тут нужен зажим,
а не ласковость воска,
и Ленин
встает
сражаться с кулачеством
и продотрядами
и продразверсткой.
Разве
в этакое время
слово «демократ»
набредет
какой головке дурьей?!
Если бить,
так чтоб под ним
панель была мокра:
ключ побед —
в железной диктатуре.
Мы победили,
но мы
в пробоинах:
машина стала,
обшивка —
лохмотья.
Валы обломков!
Лохмотьев обойных!
Идите залейте!
Возьмите и смойте!
Где порт?
Маяки
поломались в порту,
кренимся,
мачтами
волны крестя!
Нас опрокинет —
на правом борту
в сто миллионов
груз крестьян.
В восторге враги
заливаются воя,
но так
лишь Ильич умел и мог —
он вдруг
повернул
колесо рулевое
сразу
на двадцать румбов вбок.
И сразу тишь,
дивящая даже;
крестьяне
подвозят
к пристани хлеб.
Обычные вывески
— купля —
— продажа —
— нэп.
Прищурился Ленин:
— Чинитесь пока чего,
аршину учись,
не научишься —
плох. —
Команду
усталую
берег покачивал.
Мы к буре привыкли,
что за подвох?
Залив
Ильичем
указан глубокий
и точка
смычки-причала
найдена,
и плавно
в мир,
строительству в доки,
вошла
Советских республик громадина.
И Ленин
сам
где железо,
где дерево
носил
чинить
пробитое место.
Стальными листами
вздымал
и примеривал
кооперативы,
лавки
и тресты.
И снова
становится
Ленин штурман,
огни по бортам,
впереди и сзади.
Теперь
от абордажей и штурма
мы
перейдем
к трудовой осаде.
Мы
отошли,
рассчитавши точно.
Кто разложился —
на берег
за во̀рот.
Теперь вперед!
Отступленье окончено.
РКП,
команду на борт!
Коммуна — столетия,
что десять лет для ней?
Вперед —
и в прошлом
скроется нэпчик.
Мы двинемся
во сто раз медленней,
зато
в миллион
прочней и крепче.
Вот этой
мелкобуржуазной стихии
еще
колышется
мертвая зыбь,
но, тихие
тучи
молнией выев,
уже —
нарастанье
всемирной грозы.
Враг
сменяет
врага поределого,
но будет —
над миром
зажжем небеса
— но это
уже
полезней проделывать,
чем
об этом писать. —
Теперь,
если пьете
и если едите,
на общий завод ли
идем
с обеда,
мы знаем —
пролетариат — победитель,
и Ленин —
организатор победы.
От Коминтерна
до звонких копеек,
серпом и молотом
в новой меди,
одна
неписаная эпопея —
шагов Ильича
от победы к победе.
Революции —
тяжелые вещи,
один не подымешь —
согнется нога.
Но Ленин
меж равными
был первейший
по силе воли,
ума рычагам.
Подымаются страны
одна за одной —
рука Ильича
указывала верно:
народы —
черный,
белый
и цветной —
становятся
под знамя Коминтерна.
Столпов империализма
непреклонные колонны —
буржуи
пяти частей света,
вежливо
приподымая
цилиндры и короны,
кланяются
Ильичевой республике советов.
Нам
не страшно
усилие ничье,
мчим
вперед
паровозом труда…
и вдруг
стопудовая весть —
с Ильичем
удар.
Если бы
выставить в музее
плачущего большевика,
весь день бы
в музее
торчали ротозеи.
Еще бы —
такое
не увидишь и в века!
Пятиконечные звезды
выжигали на наших спинах
панские воеводы.
Живьем,
по голову в землю,
закапывали нас банды
Мамонтова.
В паровозных топках
сжигали нас японцы,
рот заливали свинцом и оловом,
отрекитесь! — ревели,
но из
горящих глоток
лишь три слова:
— Да здравствует коммунизм! —
Кресло за креслом,
ряд в ряд
эта сталь,
железо это
вваливалось
двадцать второго января
в пятиэтажное здание
Съезда советов.
Усаживались,
кидались усмешкою,
решали
по̀ходя
мелочь дел.
Пора открывать!
Чего они мешкают?
Чего
президиум,
как вырубленный, поредел?
Отчего
глаза
краснее ложи?
Что с Калининым?
Держится еле.
Несчастье?
Какое?
Быть не может!
А если с ним?
Нет!
Неужели?
Потолок
на нас
пошел снижаться вороном.
Опустили головы —
еще нагни!
Задрожали вдруг
и стали черными
люстр расплывшихся огни.
Захлебнулся
колокольчика ненужный щелк.
Превозмог себя
и встал Калинин.
Слёзы не сжуешь
с усов и щек.
Выдали.
Блестят у бороды на клине.
Мысли смешались,
голову мнут.
Кровь в виски,
клокочет в вене:
— Вчера
в шесть часов пятьдесят минут
скончался товарищ Ленин! —
Этот год
видал,
чего не взвидят сто.
День
векам
войдет
в тоскливое преданье.
Ужас
из железа
выжал стон.
По большевикам
прошло рыданье.
Тяжесть страшная!
Самих себя же
выволакивали
волоком.
Разузнать —
когда и как?
Чего таят!
В улицы
и в переулки
катафалком
плыл
Большой театр.
Радость
ползет улиткой.
У горя
бешеный бег.
Ни солнца,
ни льдины слитка —
всё
сквозь газетное ситко
черный
засеял снег.
На рабочего
у станка
весть набросилась.
Пулей в уме.
И как будто
слезы́ стакан
опрокинули на инструмент.
И мужичонко,
видавший виды,
смерти
в глаз
смотревший не раз,
отвернулся от баб,
но выдала
кулаком
растертая грязь.
Были люди — кремень,
и эти
прикусились,
губу уродуя.
Стариками
рассерьезничались дети,
и, как дети,
плакали седобородые.
Ветер
всей земле
бессонницею выл,
и никак
восставшей
не додумать до конца,
что вот гроб
в морозной
комнатеночке Москвы
революции
и сына и отца.
Конец,
конец,
конец.
Кого
уверять!
Стекло —
и видите под…
Это
его
несут с Павелецкого
по городу,
взятому им у господ.
Улица,
будто рана сквозная —
так болит
и стонет так.
Здесь
каждый камень
Ленина знает
по топоту
первых
октябрьских атак.
Здесь
всё,
что каждое знамя
вышило,
задумано им
и велено им.
Здесь
каждая башня
Ленина слышала,
за ним
пошла бы
в огонь и в дым.
Здесь
Ленина
знает
каждый рабочий,
сердца́ ему
ветками елок стели.
Он в битву вел,
победу пророчил,
и вот
пролетарий —
всего властелин.
Здесь
каждый крестьянин
Ленина имя
в сердце
вписал
любовней, чем в святцы.
Он зѐмли
велел
назвать своими,
что дедам
в гробах,
засеченным, снятся.
И коммунары
с-под площади Красной,
казалось,
шепчут:
— Любимый и милый!
Живи,
и не надо
судьбы прекрасней —
сто раз сразимся
и ляжем в могилы! —
Сейчас
прозвучали б
слова чудотворца,
чтоб нам умереть
и его разбудят, —
плотина улиц
враспашку раство́рится,
и с песней
на́ смерть
ринутся люди.
Но нету чудес,
и мечтать о них нечего.
Есть Ленин,
гроб
и согнутые плечи.
Он был человек
до конца человечьего —
неси
и казнись
тоской человечьей.
Вовек
такого
бесценного груза
еще
не несли
океаны наши,
как гроб этот красный,
к Дому союзов
плывущий
на спинах рыданий и маршей.
Еще
в караул
вставала в почетный
суровая гвардия
ленинской выправки,
а люди
уже
прожидают, впечатаны
во всю длину
и Тверской
и Димитровки.
В семнадцатом
было —
в очередь дочери
за хлебом не вышлешь —
завтра съем!
Но в эту
холодную,
страшную очередь
с детьми и с больными
встали все.
Деревни
строились
с городом рядом.
То мужеством горе,
то детскими вызвенит.
Земля труда
проходила парадом —
живым
итогом
ленинской жизни.
Желтое солнце,
косое и лаковое,
взойдет,
лучами к подножью кидается.
Как будто
забитые,
надежду оплакивая,
склоняясь в горе,
проходят китайцы.
Вплывали
ночи
на спинах дней,
часы меняя,
путая даты.
Как будто
не ночь
и не звезды на ней,
а плачут
над Лениным
негры из Штатов.
Мороз небывалый
жарил подошвы.
А люди
днюют
давкою тесной.
Даже
от холода
бить в ладоши
никто не решается —
нельзя,
неуместно.
Мороз хватает
и тащит,
как будто
пытает,
насколько в любви закаленные.
Врывается в толпы.
В давку запутан,
вступает
вместе с толпой за колонны.
Ступени растут,
разрастаются в риф.
Но вот
затихает
дыханье и пенье,
и страшно ступить —
под ногою обрыв —
бездонный обрыв
в четыре ступени.
Обрыв
от рабства в сто поколений,
где знают
лишь золота звонкий резон.
Обрыв
и край —
это гроб и Ленин,
а дальше —
коммуна
во весь горизонт.
Что увидишь?!
Только лоб его̀ лишь,
и Надежда Константиновна
в тумане
за…
Может быть,
в глаза без слез
увидеть можно больше.
Не в такие
я
смотрел глаза.
Знамен
плывущих
склоняется шелк
последней
почестью отданной:
«Прощай же, товарищ,
ты честно прошел
свой доблестный путь, благородный».
Страх.
Закрой глаза
и не гляди —
как будто
идешь
по проволоке про́вода.
Как будто
минуту
один на один
остался
с огромной
единственной правдой.
Я счастлив.
Звенящего марша вода
относит
тело мое невесомое.
Я знаю —
отныне
и навсегда
во мне
минута
эта вот самая.
Я счастлив,
что я
этой силы частица,
что общие
даже слезы из глаз.
Сильнее
и чище
нельзя причаститься
великому чувству
по имени —
класс!
Знамённые
снова
склоняются крылья,
чтоб завтра
опять
подняться в бой —
«Мы сами, родимый, закрыли
орлиные очи твои».
Только б не упасть,
к плечу плечо,
флаги вычернив
и ве́ками алея,
на последнее
прощанье с Ильичем
шли
и медлили у мавзолея.
Выполняют церемониал.
Говорили речи.
Говорят — и ладно.
Горе вот,
что срок минуты
мал —
разве
весь
охватишь ненаглядный!
Пройдут
и на̀верх
смотрят с опаской,
на черный,
посыпанный снегом кружок.
Как бешено
скачут
стрелки на Спасской.
В минуту —
к последней четверке прыжок.
Замрите
минуту
от этой вести!
Остановись,
движенье и жизнь!
Поднявшие молот,
стыньте на месте.
Земля, замри,
ложись и лежи!
Безмолвие.
Путь величайший окончен.
Стреляли из пушки,
а может, из тыщи.
И эта
пальба
казалась не громче,
чем мелочь,
в кармане бренчащая —
в нищем.
До боли
раскрыв
убогое зрение,
почти заморожен,
стою не дыша.
Встает
предо мной
у знамён в озарении
тёмный
земной
неподвижный шар.
Над миром гроб,
неподвижен и нем.
У гроба —
мы,
людей представители,
чтоб бурей восстаний,
дел и поэм
размножить то,
что сегодня видели.
Но вот
издалёка,
оттуда,
из алого
в мороз,
в караул умолкнувший наш,
чей-то голос —
как будто Муралова —
«Шагом марш».
Этого приказа
и не нужно даже —
реже,
ровнее,
тверже дыша,
с трудом
отрывая
тело-тяжесть,
с площади
вниз
вбиваем шаг.
Каждое знамя
твердыми руками
вновь
над головою
взвито ввысь.
Топота потоп,
сила кругами,
ширясь,
расходится
миру в мысль.
Общая мысль
воедино созвеньена
рабочих,
крестьян
и солдат-рубак:
— Трудно
будет
республике без Ленина.
Надо заменить его —
кем?
И как?
Довольно
валяться
на перине клоповой!
Товарищ секретарь!
На́ тебе —
вот —
просим приписать
к ячейке еркаповой
сразу,
коллективно,
весь завод… —
Смотрят
буржуи,
глазки раскоряча,
дрожат
от топота крепких ног.
Четыреста тысяч
от станка
горячих —
Ленину
первый
партийный венок.
— Товарищ секретарь,
бери ручку…
Говорят — заменим…
Надо, мол…
Я уже стар —
берите внучика,
не отстает —
подай комсомол. —
Подшефный флот,
подымай якоря,
в море
пора
подводным кротам.
«По морям,
по морям,
нынче здесь,
завтра там».
Выше, солнце!
Будешь свидетель —
скорей
разглаживай траур у рта.
В ногу
взрослым
вступают дети —
тра́-та-та-та́-та
та́-та-та-та́.
«Раз,
два,
три!
Пионеры мы.
Мы фашистов не боимся,
пойдем на штыки».
Напрасно
кулак Европы задран.
Кроем их грохотом.
Назад!
Не сметь!
Стала
величайшим
коммунистом-организатором
даже
сама
Ильичева смерть.
Уже
над трубами
чудовищной рощи,
руки
миллионов
сложив в древко,
красным знаменем
Красная площадь
вверх
вздымается
страшным рывком.
С этого знамени,
с каждой складки
снова
живой
взывает Ленин:
— Пролетарии,
стройтесь
к последней схватке!
Рабы,
разгибайте
спины и колени!
Армия пролетариев,
встань стройна!
Да здравствует революция,
радостная и скорая!
Это —
единственная
великая война
из всех,
какие знала история.

В диких условиях — отзывы и рецензии — КиноПоиск

сортировать: по рейтингу по дате по имени пользователя показывать: 10255075100200 211—220 из 330 produsser000 Каждый выбирает свой путь. Цитата из фильма ‘В диких условиях’: ‘…Но, Вы ошибаетесь, что радость жизни заключается во взаимоотношениях. Смотрите сколько всего дал нам Господь, радость во Всем, в любом новом опыте. Людям просто нужно взглянуть на мир иначе…’ Фильм — Шедевр. Перед просмотром фильма я думал, что это будет очередной скучный, безынтересный американский фильм, но с первых минут, где герой отправляется в опасное странствии по Аляску, это мнение у меня напрочь пропала. Герой фильма, говоря прямо, бежит от прошлого, бежит от родителей, от общества, от политики. От всего, того, что типа называется свободой. Он уходит от этого лицемерного и жестокого мира, уходит от этой иллюзии безопасности, и беззаботной жизни в опасное и рискованное путешествия. В путешествие, где действительно, есть реальная свобода. Главным смыслом является — Жить своей жизнью. Жизнь настоящей свободной жизнью. И, не зависть не от кого, — а только от самого себя. Ведь многие привыкли жить так, как советуют или говорят другие, или вообще живут так, как живут все. Но, каждый выбирает свой путь — Пусть он даже будет безумен. 10 из 10 прямая ссылка 15 июня 2012 | 11:37 Этот фильм тронул меня до глубины души. Он невероятно красив, великолепно снят, хорошо преподнесен, сделан с душой. Чувствуется, что это кино делали не чтобы сорвать кассу. История погружает в себя с головой, я ни отвлекся ни на минуту за эти два с половиной часа, и точно знаю, что еще не раз пересмотрю этот фильм. Буйство красок. Насыщенная жизнь человека, который идет навстречу своей мечте, преданный лишь своему видению мира. Я отчасти разделяю его мечту, не настолько, конечно, но я мечтаю однажды покинуть общество на некоторое время, проводя время лишь со своими мыслями, любуясь красотами мира. Мне все это пришлось очень по духу. Все герои очень выразительны, смотришь и понимаешь — что все это было и есть, что есть другая жизнь. После фильма по-настоящему задумываешься, зачем оно нужно, все эти деньги, власть, условности? Можно быть намного счастливее не замыкаясь в рамках общественных ценностей, не переживать о том, что о тебе подумают, глядя на твою машину, твою должность, твое образование. Становится действительно грустно, когда главный герой оставляет за собой людей, которые к нему привязались. Даже находя близких по духу людей, он все оставлял и двигался дальше. Лишь к концу жизни он осознает, что многое упустил, что отчасти был неправ. После просмотра этого творения начинаешь задумываться, какой жизнь может быть, что мы упускаем. Этот фильм — чистая романтика, абсолютная. Он просто поразительно душевен. Нету и мысли к чему-то придираться, да и было бы к чему… 10 из 10 прямая ссылка 23 октября 2010 | 01:49 Меня всегда поражали такие фильмы. Они заставляют задуматься о ценности нашей жизни, существующих стандартов и реалий нашего современного мира. Я люблю фильмы про сильных людей. И главной герой как раз из таких. Какой смелостью, храбростью, безрассудством, мудростью, силой воли и уверенностью в себе надо обладать чтобы изменить свою жизнь на корню. Бросить всё что ты когда то строил и любил. И броситься в бездну дикого мира. А ведь парню всего 23 года. Несомненно, его психику надломили постоянные конфликты родителей. Они были обеспеченными людьми но счастья в их семье не было. В глазах парня система ценностей изменилась. На его глазах рушилась его семья, а зачем тогда так жить, если материальное благо есть, а счастья нет! Надо заметить что он не ведёт отшельническую жизнь, не замыкается в себе. Крис открывает для себя новые горизонты, читая философские книги и приобретая друзей. Зацепил момент, когда он встречает старика, который много повидал на этом свете и должен бы поменять его убеждения. Но всё происходит наоборот, 23-летний парень заставляет старого человека взглянуть на мир иными глазами, он заставляет его поверить в то, что мир на самом деле другой. ‘Да, я живу в грязи. Да, у меня нет семьи.’ Он твёрд и непоколебим в своих убеждениях. И уже это вызывает уважение. Не знаю как остальных, но меня такие фильмы побуждают к действию, они не только заставляют задуматься, но и предпринять что-то в жизни, служат как бы толчком. Наши стандарты говорят что главное — семья, дети, работа, любовь и т.д., но этот фильм рушит все стереотипы, которые нам навязывает общество. ‘Смотрите сколько всего дал нам Господь.’ ‘Людям просто нужно взглянуть на мир иначе.’ 10 из 10 прямая ссылка 08 января 2012 | 18:52 RadaGaall Счастье существует тогда, когда есть с кем его разделить Фильм дает пищу для размышлений. Очень много хороших реплик и афоризмов, сразу упоминается о том, что герой любит таких писателей, как Лев Толстой и Джек Лондон. Каждому из нас ведь приходило в голову раз и навсегда отрешиться от людей, от обмана, лжи, тщеславия, богатства. Главный герой все бросил и показывает нам, что жить можно без всех этих благ цивилизации. На фоне бродяги Александра, его путешествия, его сестра повествует нам о его жизни до этого рещшния, о том, что именно стало для него отправной точкой. Все эти путешествия, смена пейзажей, прекрасная панорама, особенно очень хорошо отобразили, как Александр-бродяга бегал про просторам, наблюдал за дикий природой, резвился с дикими лошадьми и как потом он оказался в городе, где-то в переулке, и грязь, люди, которых он там увидел, и ты вместе с ним чувствуешь эту разницу, и как он торопился назад к уединению с природой, к свободе в полном смысле этого слова… ‘Но вы ошибаетесь, если думаете, что радость жизни заключается лишь во взаимоотношениях. Смотрите, сколько всего нам дал Господь, радость во всем, в любом новом опыте…’ ‘ Фильм достаточно философский, был снят на реальных событиях, и говорить о нем можно много. 10 из 10 прямая ссылка 14 февраля 2009 | 22:46 Ramie Каждый из нас проживает свою историю Многие из нас пытаются бежать. От ответственности. От боли. От реальности с ее принципами и правилами, играми в которые она заставляет нас играть. Эта реальность порой бывает настолько жестокой, что смириться с ней не получается.. Так произошло и с Крисом. Реальность обернулась против него. Невозможно найти себя в той жизни, где тебе нет места. Когда в семье ты – чужой.. В семье, где творится моральное и физическое насилие: «Она не та женщина, а он не тот мужчина. Вы будете делать такое, чего и представить не можете, вы причините боль собственным детям. Вы будете страдать так, как вам и не снилось. Вы будете желать смерти». Из родных понимание Крис находил лишь у сестры. На протяжении фильма она рассказывает о своем брате, о том, что творилось в его душе, чем и как он жил, что толкнуло его на такой поступок, почему он решил настолько изменить свою жизнь. Она не осуждала Криса, ведь это была его история, каждый из нас проживает свою историю: «Я его понимала. Он четыре года проучился в колледже, что казалось ему томительным и абсурдным обязательством. Теперь он был свободен от мира абстракции, ложной стабильности, родителей и материальных благ. Всего того, что отдаляло Криса от истинного его существования». Крис ушел. Нет, это не был побег обиженного ребенка. Это не было бунтом подростка. И вообще, это вовсе не было побегом. Это был осознанный шаг: обрести себя, обрести свободу. Взяв себе новое имя, он отправился в долгий путь. Не имея ни машины, ни удобств, он проделал огромное расстояние. Однако это было бы невозможно без людей, которых он встречал на своем пути, разделяя их жизненный опыт, он боролся с собственными страхами, постепенно, шаг за шагом, он становился единым целым с окружающим его миром. «…А еще я знаю, как важно чувствовать себя сильным, пусть даже не «быть», а только «чувствовать», проверить себя хотя бы раз. Хотя бы раз оказаться в первобытных условиях, столкнуться со слепым, глухим камнем, не имея в арсенале ничего, кроме собственных рук и головы». Крис все же дошел до Аляски. Он поселился в брошенном автобусе. Его жизнь не была праздником, порой бывало очень трудно. Но он все равно наслаждался свободой. Только у этой свободы оказалась слишком высокая цена. Ведь достаточно одной ошибки, и все складывается, как карточный домик…. Он «Буквально попал в ловушку в диких условиях»… И только в самом конце Крис нашел и понял то, что все это время искал: «Счастье существует только тогда, когда есть с кем его разделить». Но времени уже не осталось. Этот фильм перевернул все внутри меня. За эти два с половиной часа я полностью окунулась в этот мир, я пропала для реальности и была где-то там, рядом с этим парнем. Фильм снят невероятно красиво. В какой-то момент даже перестаешь верить, что это действительно мир, в котором мы живем. Кажется, словно это – альтернативная реальность, что так быть просто не может. Но это так… Великолепно. прямая ссылка 19 июля 2010 | 20:36 Hacklife Природа знает лучше. На мой взгляд, фильм является одним из лучших фильмов, которые когда-либо видел! Так что, тому кто спросит себя, хочет он или же сомневается смотреть этот фильм, я скажу напрямик: смотрите. Это того стоит! С каждой минутой фильм смотрится с ещё большим интересом, он будто засасывает тебя в свой мир великолепной природы и человеческими поступками. Также фильм заставляет задуматься, как бы ты поступил сам в ситуации главного героя. Конечно, для некоторых людей история Кристофера может показаться сумасшедшей, но у каждого поступка есть свое объяснение. В данном случае причина: обыденная жизнь в обществе и родители МакКэндлесса. Чтобы избавится от этого всего, он решает отправиться путешествовать и познать себя в мире природы. Что, впрочем, хотел бы каждый человек в душе. Фильм очень добрый, так как главный герой является создателем добра повсюду в своем путешествии. Это ярко проявляется в его поступках, которые он созидает. прямая ссылка 22 января 2011 | 21:58 ReggieRegby Можем ли мы выжить в мире дикой природы, отдавшись полностью природе и отказавшись от быта людского? Всю нашу жизнь для нас Шон Пенн был известен как актер. Но как режиссер, он был для нас будто непрочитанный параграф из учебника. Такие фильмы как «Обещание» и «В диких условиях» были значимы для малых единиц, либо малозаметны. О последнем стоит рассказать поподробнее. История обычного парня Криса Маккендлеса, решившего отречься от современного общества и стать одним целым с дикой природой является примером того, что человек был рожден не для современного обществ, не для этого времени и мечтал о мире, полном свободы, без преград и законов. Но возникает вопрос: а сможем ли мы выжить в этом мире? Некоторые старые и даже современные фильмы, такие как: «Жизнь Пи», «Затерянный город Z», «Мертвые не умирают» являются примером того, какие мы сейчас. Мы мало проводим жизнь в движении и питаемся ядом, которым нас кормит современное общество. Технологический прогресс, также как и власть, правит миром. Придет время и будет написано столько правил, столько законов, что без разрешения властной диктатуры мы не сможем сделать ни одного шага. Хотели ли вы жить в мире, где уже не существует такого понятия как «свобода»? Новое современное общество должно научиться познавать мир той свободы, от которой мы отрекаемся каждый день и становиться единым целым с природой, которой скоро не станет, если мы не будем бережно относится к ней. Итак, можем ли мы выжить в мире, полном свободы и не имеющим правил и преград? Думаю, да! Если мы сохраним в себе человечность, не будем такими самоуверенными, научимся правильно думать, то мы получим придающую нам сил, не имеющую преград и полную свободы духа жизнь. «В диких условиях» — это фильм о свободе, за гранью нашего общества. прямая ссылка 29 декабря 2019 | 13:27 RenS Как жаль, что его имя известно только потому, что его не стало Кто-то высказался: `Ботанику учить надо`. Пожалуй, не соглашусь, что это тот самый вывод, к которому пришёл сам МакКэндлес или его близкие. Мне больше по душе другое мнение: `Чему он полностью отдался, то его и погубило`. Но опять же, это не глобальная черта под идеей фильма, скорее — лишь одно уместное замечание. А вообще, выводы ни Кракауэром, ни Пенном не навязаны, поскольку история не вымышленная. Никто не прятал мораль между строк, не пытался манипулировать умами с помощью извилистой сюжетной линии. Это история человеческих поступков, тех решений, которые мы с вами принимаем каждый день без какой-либо надежды на то, что они вызовут какой-либо резонанс и будут обсуждаться на форумах. Так что выводы каждый делает свои, панацеи нет. Мы здесь обсуждаем не литературное произведение, и даже не фильм. Мы заходим так далеко, что считаем себя в праве осуждать человека, которого могли бы знать лично. Часто ли вы указываете своим знакомым на то, какие они глупцы? Ведь речь не о простаке, по дурости своей не подумавшем о мерах безопасности; не о старшекласснике, вырвавшемся из-под родительской опеки. МакКэндлес был образован. Умён. Он дотерпел до окончания колледжа, чтобы поставить галочку в графе `долг перед обществом`, и осознанно отказался от одной дороги, выбрав другую. У него были на всё свои причины, как у каждого из нас есть причины находить/бросать работу, хранить/прощать обиды, убегать от проблем/бороться с ними. Кракауэр бы не получил свои премии, Пенн не вдохновился бы на создание фильма, который мы бы сейчас не обсуждали, если бы жизненные решения этого человека не привели его к тому концу, к которому привели. А Крис делал то, что мог, и то, что лично я как читатель и зритель обожаю в этой столь красочно рассказанной истории — он жил своей мечтой, позволял своему голосу вести себя. Согласна, не новая трактовка `закона Вселенной`, но имена тех, кто в своё время делал то же самое, знает весь мир. Так может, не жалко умереть, если после этого кто-то попытается понять, для чего ты жил так мало и умер так рано, но таким счастливым? Если бы Кристофер МакКэндлес не прожил свою жизнь так, как прожил, он бы не столкнул всех тех людей на своём пути с неимоверно сложными вопросами, не оставил бы в сердцах знавших его `прохожих` столько тепла, не дал бы своим родителям понять, что же его так мучило. `Что если я, улыбаясь, бросился бы к вам в объятья? Вы бы увидели то, что вижу сейчас я?` прямая ссылка 27 ноября 2009 | 20:22 Я не буду описывать режиссерскую или актерскую работу в этом фильме, или красивые пейзажи Америки и музыку от которой хочется самому сорваться в дорогу. Это лишнее. Лучше я выскажу свое мнение или скорее чувства по поводу увиденного. Так что это вряд ли можно назвать полноценной рецензией. С детства мы слышим, что наша жизнь неповторима, уникальна и принадлежит только нам. Но чем дальше во взрослую жизнь мы шагаем, тем больше убеждаемся в обратном. Наша жизнь зависит от интересов, желаний и мнений близких и не очень людей. Кристофер или как он сам решил – Александр, жил до самого окончания колледжа чужой жизнью, жизнью родителей и их амбиций. Побыть собой ему удавалось лишь в редкие моменты. Домашняя суета, ложь родителей и их эгоизм вырастили в Алексе семя ненависти к деньгам, обществу и ко всему, что нам навязывает социум. Ему не нужна новая машина, ему не нужно образование, деньги – лишь свобода, любимые книги и свобода выбирать самому как жить. Алекс сам решил, сам сделал выбор, осознанный выбор – выбор быть свободным от всего, что способно остановить человека на месте. Путешествие… то о чем многие люди мечтают, но никогда не совершают. Путешествие это свобода, свобода от жизни в каменных джунглях. Вся жизнь Алекса уместилась в его рюкзак, который не покидал его никогда, его спутник и главный компаньон в этом удивительном путешествии. Путешествие, которое смело можно назвать жизнью. 2 года… за эти 2 года Супербродяга прожил невероятно богатую на события и встречи жизнь. Люди, встречающиеся на пути, такие разные, но относящие с пониманием к юношеским мечтам о бесконечной дороге, жизни в единение с природой и с душой полной спокойствия и гармонии лишенной переживаниями общества. Каждая встреча это знакомство с такими же бродягам по жизни как и он сам, бегущими от своих страхов. Наверное, это и есть причина, почему они помогают ему с его безумной мечтой об Аляске. Многие люди скажут – «это эгоизм, он не подумал о чувствах и переживаниях близких. Но это все глупости, жизнь принадлежит нам и порой нужно побыть эгоистом чтобы перед смертью не жалеть о том чего не сделал. Люди приходят и уходят, а наша жизнь должна продолжаться и двигаться вперед, а не быть принесенной в жертву чужому эгоизму. Ведь слишком часто за нас делают выбор, а мы лишь безропотно принимаем чужой вердикт, в тайне мечтая о другом. Всем людям кто неравнодушен к путешествиям, безумным поступкам, живет мечтами и грезит свободой стоит оценить этот фильм длиною в жизнь. 10 из 10 прямая ссылка 14 сентября 2013 | 09:34 Rise_Up Звериный дух свободы Однажды вас позовет за собой Дорога. Зашепчут доверительно неведомые дали, загадочно поманят диковинками и чудесами. Вы услышите великий глас Свободы, и вдруг нестерпимо захочется бросить свой опостылевший тесный мирок и стремительно помчаться куда-нибудь… да хоть на Север! Это случилось и с Кристофером МакКэндлессом. В тот переломный момент, когда парень окончательно понимает, что попал в капкан условностей, он в одночасье решается и действует. Выбрав себе новое имя — Алекс Супербродяга, моментально срывается в бег и мчится навстречу неизвестности, сжигая за собой мосты. Прочь от родителей, прочь от сытой жизни, прочь, прочь! В голове молотом стучит только одно: Аляска! Секунду назад Супербродяга сидел с вами у костра и увлеченно разговаривал, и вдруг ррраз! – вы видите только, как его пятки сверкают и вот он уже исчез за поворотом, махнув вам на прощание рукой. Алекс как метеор, яркий и пылающий во тьме небосвода, освещает все вокруг своей искренней улыбкой и кипучим желанием жить. Жить по-настоящему, искренне, взахлеб! Все, кого он встречает на своем пути, словно просыпаются от тысячелетнего сна и начинают дышать полной грудью, сбрасывая с себя оковы оцепенения. Его верные спутники – герои любимых книг Джека Лондона, Льва Толстого, Бориса Пастернака и других великих знатоков человеческой души. Вместо телефона, денег, машины – только дикая, необузданная природа, бросающая тебе вызов. Она так же, как и в первобытные времена, таит смертельные опасности для человека, который нынче возомнил себя Богом. ‘Сумеешь ли выжить в одиночку?’ – надсмехается она, проверяя на прочность. – ‘Ну, давай, покажи, чего ты на самом деле стоишь’. Чем же так сильно увлекает эта кинокартина? Крис за нас осуществляет мечту об Абсолютной Свободе, совершая дерзкий побег из заранее распланированной реальности, которая была навязана ему обществом в лице родителей. Он решился! Он смог сделать то, на что у большинства из нас (давайте говорить откровенно) не хватает смелости. Вот почему так сопереживаешь главному герою: вместе с ним пробираешься по каменистым тропам и затаив дыхание, стреляешь на охоте, победоносно кричишь с горной вершины и радуешься самому обычному яблоку. Конечно, за все наши деяния рано или поздно наступает расплата. Либо в виде награды, либо в виде наказания. Как поет Честер Беннингтон, вокалист известной группы Linkin Park: «What I’ve done I’ll face myself». Увы, Крис лишь в самом конце понимает, что для подлинного счастья ему нужна любовь близких. Ну что ж, главное, он это осознал. Достойно уважения то, что человек следует своей мечте, сколь бы она ошибочна или верна не оказалась в итоге. И я убежден, что это действительно стоит того. Самая главная ценность этого фильма в том, что он дышит и живет по-настоящему – искренне, честно, бескомпромиссно. За это ставлю ему 10 из 10 прямая ссылка 01 октября 2014 | 23:41 показывать: 10255075100200 211—220 из 330

Варлам Шаламов — Русские стихи 1950—2000 годов — ЖЖ

 

* * *

Луна, точно снежная сойка,
Влетает в окошко ко мне
И крыльями машет над койкой,
Когтями скребет по стене.

И бьется на белых страницах,
Пугаясь людского жилья,
Моя полуночная птица,
Бездомная прелесть моя.


* * *

Я жаловался дереву,
Бревенчатой стене,
И дерева доверие
Знакомо было мне.

С ним вместе много плакано,
Переговорено,
Нам объясняться знаками
И взглядами дано.

В дому кирпичном, каменном
Я б слова не сказал,
Годами бы, веками бы
Терпел бы и молчал.


* * *

Память скрыла столько зла
Без числа и меры.
Всю-то жизнь лгала, лгала.
Нет ей больше веры.

Может, нет ни городов,
Ни садов зеленых,
И жива лишь сила льдов
И морей соленых.

Может, мир — одни снега,
Звездная дорога.
Может, мир — одна тайга
В пониманье Бога.


* * *

Не откроем песне двери,
Песня нынче не нужна.
Мы не песней горе мерим
И хмелеем без вина.

Камнем мне на сердце ляжет
Гул тяжелый хоровой.
Песни русская протяжность,
Всхлипы, аханье и вой...


* * *

Засыпай же, край мой горный,
Изогнув хребет.
Ночью летней, ночью черной,
Ночью многих лет.

Чешет ветер, как ребенку,
Волосы ему,
Светлой звездною гребенкой
Разрывая тьму.

И во сне он, как собака,
Щурит лунный глаз,
Ожидая только знака
Зарычать на нас.


* * *

Он сменит без людей, без книг,
Одной природе веря,
Свой человеческий язык
На междометья зверя.

Руками выроет ночлег
В хрустящих листьях шалых
Тот одичалый человек,
Интеллигент бывалый.

И выступающим ребром
Натягивая кожу,
Различья меж добром и злом
Определить не сможет.

Но вдруг, умывшись на заре
Водою ключевою,
Поднимет очи он горе
И, точно волк, завоет...


Лиловый мед

Упадет моя тоска,
Как шиповник спелый,
С тонкой веточки стиха,
Чуть заледенелой.

На хрустальный, жесткий снег
Брызнут капли сока,
Улыбнется человек,
Путник одинокий.

И, мешая грязный пот
С чистотой слезинки,
Осторожно соберет
Крашеные льдинки.

Он сосет лиловый мед
Этой терпкой сласти,
И кривит иссохший рот
Судорога счастья.

1954


* * *

Говорят, мы мелко пашем,
Оступаясь и скользя.
На природной почве нашей
Глубже и пахать нельзя.

Мы ведь пашем на погосте,
Разрыхляем верхний слой.
Мы задеть боимся кости,
Чуть прикрытые землей.


Зимний день

Свет, как в первый день творенья,
Без мучительных светил
И почти без напряженья
Пресловутых вышних сил.

Будто светит воздух самый,
Отражая светлый лед,
И в прозрачной райской драме
Освещает людям вход.

Там стоят Адам и Ева,
Не найдя теплей угла,
Чем у лиственницы — древа
Знания добра и зла.


* * *

Велики ручья утраты,
И ему не до речей.
Ледяною лапой сжатый,
Задыхается ручей.

Он бурлит в гранитной яме,
Преодолевая лед,
И холодными камнями
Набивает полон рот.

И ручья косноязычье
Непонятно никому,
Разве только стае птичьей,
Подлетающей к нему.

И взъерошенные птицы
Прекращают перелет,
Чтоб воды в ручье напиться,
Уцепясь за хрупкий лед...

Чтоб по горлу пробежала
Капля горного питья,
Точно судорога жалоб
Перемерзшего ручья.

1954


* * *

Все молчит: зверье, и птицы,
И сама весна.
Словно вышла из больницы –
Так бледна она.

В пожелтевшем, прошлогоднем
Травяном тряпье
Приползла в одном исподнем,
Порванном белье.

Из ее опухших десен
Выступает кровь.
Сколько было этих весен,
Сколько будет вновь?


Ястреб

С тоской почти что человечьей
По дальней сказочной земле
Глядит тот ястреб узкоплечий,
Сутулящийся на скале.

Рассвет расталкивает горы,
И в просветленной темноте
Тот ястреб кажется узором
На старом рыцарском щите.

Он кажется такой резьбою,
Покамест крылья распахнет,
И нас поманит за собою,
Пересекая небосвод.

1954


Тост за речку Аян-Урях

Я поднял стакан за лесную дорогу,
За падающих в пути,
За тех, что брести по дороге не могут,
Но их заставляют брести.

За их синеватые жесткие губы,
За одинаковость лиц,
За рваные, инеем крытые шубы,
За руки без рукавиц.

За мерку воды — за консервную банку,
Цингу, что навязла в зубах.
За зубы будящих их всех спозаранку
Раскормленных, сытых собак.

За солнце, что с неба глядит исподлобья
На то, что творится вокруг.
За снежные, белые эти надгробья,
Работу понятливых вьюг.

За пайку сырого, липучего хлеба,
Проглоченную второпях,
За бледное, слишком высокое небо,
За речку Аян-Урях!


* * *

Сосен светлые колонны
Держат звездный потолок,
Будто там, в садах Платона,
Длится этот диалог.

Мы шагаем без дороги,
Хвойный воздух как вино,
Телогрейки или тоги —
Очевидно, все равно...

1963


* * *

Я хочу, чтоб средь метели
В черной буре снеговой,
Точно угли, окна тлели,
Ясной вехой путевой.

В очаге бы том всегдашнем
Жили пламени цветы,
И чтоб теплый и нестрашный
Тихо зверь дышал домашний
Средь домашней темноты.

1963

Шаламов Варлам Тихонович (5 (18) 06.1907, Вологда – 17.01.1982, Москва)
Поэт, прозаик. Родился в семье священника. В 1926–1929 учился на факультете советского права МГУ, посещал литературный семинар О. Брика. Был арестован за участие в троцкистской группе МГУ и осужден на три года лагерей. По возвращении в Москву работал в ведомственных журналах, публиковал статьи, очерки, фельетоны, рассказы. В 1937 был приговорен к 5 годам лагерей, а в 1943 – еще к 10. С 1951, после освобождения из лагеря, жил на Колыме и в Калининской обл. В 1956 был реабилитирован и вернулся в Москву. В 1957 были впервые опубликованы его стихи, а в 1961 вышла первая книга, «Огниво». Проза В. Шаламова публиковалась на Западе и распространялась в самиздате. Последние три года жизни он провел в Доме инвалидов и престарелых Литфонда. Свободная публикация сочинений Шаламова в СССР началась в 1988.
Стихотворения. М.: Сов. пис., 1988; Колымские тетради. М.: Версты, 1994; Собр. соч. в 4 тт. М.: Худ. лит., Вагриус, 1998; Колымские рассказы. Стихотворения. М.: Слово/Slovo, 2004.
Тост за речку Аян-Урях. Аян-Урях (правильно Аян-Юрях) – река в Магаданской обл., левый исток Колымы.

Русские стихи 1950—2000 годов. Антология (первое приближение). В двух томах. / Сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. — М.: Летний сад, 2010. — 920+896 с. (пер.) — (Культурный слой; Волшебный хор.) — Тир. 1000 экз.

Т. 1, с. 150—155 (900).

Стихи пациентов — Медицинский центр Ковчег

Здесь всё как в жизни

Здесь всё как в жизни, просто удивительно!
Всё тот же ураган страстей мирских.
Всё так же жизнь проносится стремительно.
Лишь ласковей огонь сердец людских.

И, как в спасительном ковчеге укрываясь
От страха, боли, ненависти, лжи,
И с божьей помощью вновь обрести пытаясь
И мыслей здравие и чистоту души,

В одной большой семье объединились
Страдающие, чтоб себя простить,
И сердце исцелить, и гнев сменить на милость,
И страх свой бесконечный отпустить.

Здесь каждый всё-таки идёт своей дорогой.
Хоть направление у нас у всех одно.
Никто не будет обделён подмогой.
Когда поманит жаждущее дно.

Здесь нужно изменится одиночке.
Ведь все друг другу мы учителя.
Вот прикорнул дружище в уголочке,
Забив очередные дюбеля.

Десятому нельзя того, седьмому этого.
Четвёртый ставит целью лишь покой,
А первому всё это фиолетово.
Хотя он, верно, врёт, что он такой.

Кому-то всласть всё разложить по полкам,
Кого-то расшатал Армагеддон,
Один чужим подвластен кривотолкам,
А этот сам себе Наполеон.

С одним похохочу я заразительно.
Другой начнёт спасать от разных бед.
Или меня обнимет снисходительно
Любитель женщин, вечный сердцеед.

33-й день

В “Ковчег” пришла и я не я-
Остатки здравомыслия.
Зачем пришла тогда, не знала,
И я не знала, что искала.

Что нужно делать мне с собой?
Что я за человек такой?
Нашли болезнь, и я лечусь,
И Высшей Силе я молюсь!

Ребята помогали мне,
Все на Яву, все не во сне!
Я таинств двери открываю,
И в предвкушенье замираю.

Я чувствам заново учусь.
Мне весело и я смеюсь.
А если довели меня,
Имею право злиться я.

Спасибо Вам, что рядом Вы,
Спасибо всем без исключенья.
Если обидела кого,
Я искренне прошу прощенья!

Я в жизнь иду! Меня мир ждет!
И нет ни боли ни невзгод!
Пройдут все страхи и ненастья.
Я знаю, Я ОБРЕЧЕНА НА СЧАСТЬЕ!

Третий шаг

Мне безопасно в Благодарности,
Спокойна я, когда смиренна.
Немного грустно мне в минуты слабости,
И счастлива, когда я откровенна.

И боязно немного новое,
Мне не знакомое и вдруг пришедшее.
И чуждо старое, теперь отмершее,
Измучившее и на дно увлекшее..

Учусь я жить с собою в мире,
С принятием, прощеньем, честным диалогом..
Без жалости и злобы от бессилья,
И это просто так.. Ведь я ведома Богом.. 

Один радёшенек куску простого хлеба

Один радёшенек куску простого хлеба,
Другой усердно гибнет за метал.
И видит сверху любящее небо,
Что час прозренья просто не настал.

И, если кто-то всё во тьме блуждает,
По божьей воле путь найдёт сюда.
Свет истины, который он познает
Не даст ему погибнуть никогда.

Пусть разные во многом наши взгляды.
Друг другу мы отчаянно нужны.
И объяснений пышных тут не надо,
Но чувства настоящие важны.

Так, вспоминая старые изъяны.
Желанием вернуть их не горю.
И вот: “Уже ль та самая Татьяна?”
Себе я с удивленьем говорю.

Я вновь живу открыто и беспечно,
Я снова вижу солнце в небесах!
Деньков ещё хороших бесконечно.
И тихая молитва на устах.

А за сияньем целей благородных
Простые радости мне греют сердце вновь.
Опять три звёздочки мне светят путеводных:
Мои Надежда, Вера и Любовь!

И все умрут, чтоб возродиться снова

И все умрут, чтоб возродиться снова
Для новой жизни и для новых дел.
Для жизни той, какая незнакома,
Для жизни, в которой нету тех проблем.

Ни тех проблем, что были у нас раньше –
Найти, достать, украсть, употребить.
Обман, враньё и ценности из фальши,
Болезнь и трупы лишь вокруг неё.

Для жизни новой возродимся снова,
Не зная как, зачем, когда и где.
Для жизни той, какая  незнакома,
Чтоб смело посмотреть в лицо судьбе.

Здесь Дух ведёт – не надо своеволья,
Здесь отношения главней всего.
Понять, простить и полюбить по-новому,
Лишь отдавая, получать своё.

Вся жизнь – иллюзия, всё – лажа,
Болезнь – кошмар и суета,
Безумие и этот ужас.
Вот в чём жила моя Душа.

Измучилась и настрадалась.
Искала утешенья я.
И вот в «Ковчеге» оказалась,
Ответ нашла здесь для себя.

Сегодня праздник у « Ковчега»,
Сегодня в зале все свои:
Зависимые люди – человеки,
Все избранные Богом на Пути.

Здесь люди те, кто на сегодня живы,
Кто смог принять бессилье и признать.
Нельзя нам больше жить с анестезией,
Приходиться нам трезвость выбирать.

За это благодарны мы «Ковчегу»,
Спасибо вам за то, что все вы есть,
Вы помогли нам выйти из иллюзий,
Хоть непривычно жить без этого теперь.

«Ковчег» – загадочное место –
Там происходят Чудеса.
Выздоровление – ведь это Чудо
И мы на счастье обрекли себя.

Что рассказать тебе

Что рассказать тебе, мой друже незабвенный,
Когда ты просто просить:”Напиши!”
Мне описать,чем занят ум мой бренный,
Или о чём  мечтаю я в тиши?

Всё это ерунда. Ты сам немало
Всего и пережил и повидал.
К чему же воздух сотрясать устало
И рассуждать про жизни идеал?

Одно я знаю точно совершенно:
Нас единит ранимость душ больных.
Ведь истина останется нетленна,
И наш удел не тягостней других.

Своей непринуждённою беседой
Ты гонишь полчища моих тяжёлых дум
И не бываешь вечно надоедой.
Являя интуицию и ум.

А в шутовстве твоём не слышу нотки злые.
Его то принимаю, то терплю,
Но мудрых, слов песчинки золотые,
Слетающие с губ твоих ловлю.

Пускай мерзавка жизнь порой жестока,
И сети Бахуса маячат вдалеке,
Твори молитву и не будет одиноко,
И снова всё в спасительной руке!

Пускай водоворот событий разных
Нас разбросает по семи ветрам,
Мы вновь решим себе устроить праздник,
И поболтать о чём найдётся нам.

Когда же испытаешь ты удушье,
Давим судьбы безжалостной петлёй.
Храни, Господь, тебя от равнодушья.
Когда захочешь обрести покой!

Из бездны к свету

Устав от тщетных поисков завидной доли
И посчитав, что мир несправедлив,
Я, не торгуясь, продал душу алкоголю,
Сознание безумством заменив.

Нет, поначалу мне казалось,
Что я над всем держу контроль.
Куда деваться, коль не сталось
Иного способа души облегчить боль?

Да, как я был самоуверен!
Как заблуждался я в могуществе своем!
В невежество лукавое поверив,
Весь без остатка растворился в нем!

Все захлебнулось в алкоголе,
Он стал моим поводырем.
Да что там, Богом стал, к чему лукавить?
Ему я преклонялся день за днем.

Мой идол альтруистом не считался,
Он жаждал жертв от верных прихожан.
Покорством рабским и я преисполнялся
В готовности отдать ВСЕ за стакан.

И вот когда на дьявольский алтарь
(кем был духовник мой, уже не сомневался)
Я бросил все, зажав в руке стопарь,
Тут сатана в лицо мне рассмеялся.

Вдруг он, смеяться перестав,
Оскалил пасть, сверкнул очами,
В объятиях своих меня зажав,
Он прорычал: «Не вздумай отступиться парень!»

Вот так, в кромешной тьме запоя,
От страха липкого трясясь,
Существовал под бдительным контролем,
Надежду на спасенье потеряв…

Но к счастью сила тьмы небеспредельна.
Ведь не случайно созданы мы все на БЕЛЫЙ СВЕТ!
Всегда готов явить Создатель ЧУДО,
Когда о том его попросит человек.

И внял Господь раба молитвам,
На встречу руку протянул.
Он вовсе не пенял мне на ошибки,
А лишь с любовью в душу заглянул.

И, преисполнясь состраданьем
К бессмертному творенью своему,
Заставил он мое сознанье
Искать спасенье, уверовав Ему.

Тернист был путь исканий трудных,
Увы, ошибок избежать не удалось.
Не раз на ложный курс ложилось судно,
Как водится – без дьявола не обошлось!

Под гнетом тягостных сомнений,
Отчаявшись дорогу отыскать,
С вопросом к небу обратился я в сметеньи,
Пытаясь замысел Создателя понять.

– Наимудрейший мой Родитель!
Будь снисходителен со мной!
Скажи, когда же явишь Ты обитель,
Где обрету душевный я покой?

Дальнейший диалог был краток:
– От рабских должен ты избавиться оков,
И внемлеть мне всецело, без остатка.
Готов ли к переменам?
–  Да, готов!

И словно бы в награду за смиренье,
За все страдания сполна воздав,
Бог даровал чудесное прозренье,
К Содружеству дорогу указав…

Десятки глаз тепло мне даровали,
Вокруг уют, покой, горит свеча…
И все тревоги сразу миновали,
Жизнь захотелось заново начать.

В кругу единомышленников верных
Я стал учиться трезво жить, любить,
работать, мыслить, избегая скверны,
а также дружбой крепкой дорожить.

Как тяжело вновь становиться ЧЕЛОВЕКОМ,
В душе без жалости презрев раба!
Но Шаг за Шагом я ступаю к Свету,
Не зря ж духовная Программа мне дана!

Содружество родным мне домом стало,
Из братьев и сестер – моя семья,
Такой вот общности всегда не доставало,
Душа моя ликует! Счастлив я!

Вот потому важнее нет задачи,
Чем вместе с вами оказаться здесь!
Хочу с волнением признаться: Я вас люблю!
От всей души! Спасибо, что вы есть!

Межвузовский конкурс художественного перевода поэзии 2017

Хочется отметить, что в этом году конкурс вызвал небывалый ажиотаж: талантливые студенты пяти вузов (СПБГИКИТ, РГПУ им. А.И. Герцена, РТА, СПБГУ, Национального государственного университета физической культуры, спорта и здоровья им. П.Ф. Лесгафта) представили на конкурс более 100 работ,  сотворив для нас торжественный праздник вдохновения. Бесспорно, выбор победителей и призеров оказался настоящим испытанием для членов жюри, которым пришлось голосовать в нескольких этапах, анализируя работы и полемизируя на предмет искусства перевода, критериев оценки поэтического и переводческого мастерства, стилистики и правил стихосложения.

Поскольку конкурс проходил в заочном формате, процедура голосования и оценивания происходила следующим образом. Работы студентов были зашифрованы, каждой был присвоен уникальный номер, далее переводы высылались 12 членам экспертной комиссии, в которую входили кандидаты филологических наук, доценты и старшие преподаватели иностранных языков трех вузов (СПБГИКИТ, СПБГУ, РГПУ им. А.И. Герцена). Голосование проходило поэтапно, в итоге в финал прошли те работы, за которые проголосовало большинство членов жюри. Финальные работы подверглись тщательному анализу с точки зрения конвенций художественно перевода и правил стихосложения, таким образом, победители определились в результате жесткой конкуренции и серьезной полемики.

   В итоге, 18 апреля 2017 года в Санкт-Петербургском государственном институте кино и телевидения состоялось подведение итогов конкурса, объявление результатов и церемония награждения финалистов в двух основных направлениях «Верность оригиналу» и «Эстетика поэзии». Победителями конкурса стали те участники, которым удалось сохранить баланс между стремлением передать замысел автора, создать неповторимый художественный образ и облачить его в стихотворную форму, близкую к оригиналу по ритмике, размеру, особенностям рифмы:

 

АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК

I место – Анастасия Максимова (2 курс ФЭИ СПБГИКИТ)

II место – Тихон Кобяков (2 курс ФЭИ СПБГИКИТ)

III место  — Дарья Иванова (2 курс ФУиМК СПБГИКИТ)

НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК

I место – Анастасия Матросова (2 курс Национального государственного университета физической культуры, спорта и здоровья им. П.Ф. Лесгафта)

II место – Варвара Грушко (2 курс ФЭИ СПБГИКИТ)

III место  — Маргарита Мигранова (4 курс ФЭИ СПБГИКИТ)

ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК

I место – Кондрикова Юлия (1 курс ФУиМК СПБГИКИТ)

II место – Суркова Маргарита (1 курс ФМТиФ СПБГИКИТ)

III место  — Сергей Чумаков (2 курс ФЭИ СПБГИКИТ)

Алла Елагина (2 курс ФЭИ СПБГИКИТ)  — номинация «Вдохновение».

ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК

I место – Смольникова Валерия (4 курс ФУиМК СПБГИКИТ)

II место – Шагранова Алина (4 курс ФУиМК СПБГИКИТ)

III место  — Титова Юлия и  Ваганова Екатерина (4 курс ФУиМК СПБГИКИТ)

 

Среди переводов с английского языка (поскольку их было больше всего — 76) экспертная комиссия также отметила несколько работ, авторы которых  были награждены дипломами лауреатов в разных номинациях. Лауреатами конкурса стали участники, работы которых показались членам жюри наиболее утонченными, глубокими и близкими по духу оригиналу:

Дунаева Ольга – лауреат конкурса в номинации «Вдохновение».

Трофимова Анастасия — лауреат конкурса в номинации «Мелодия поэзии».

Дударова Анна — лауреат конкурса в номинации «Художественный образ».

Потанцева Александра — лауреат конкурса в номинации «Талант видеть прекрасное».

Яксина Татьяна — лауреат конкурса в номинации «Атмосфера декаданса».

Мокрушина Наталья — лауреат конкурса в номинации «Тонкий художественный вкус».

Дубова Юлия — лауреат конкурса в номинации «Ритмика поэзии».

Федюкина Мария — лауреат конкурса в номинации «Волшебный мир».

Елизавета Чайкина — лауреат конкурса в номинации «Поэтика перевода».

Чумак Софья — лауреат конкурса в номинации «Красота слога».

Танжарикова Дарья — лауреат конкурса в номинации «Верность оригиналу».

Волошенко Екатерина – специальный приз от учредителя конкурса.

Также большинство членов экспертной комиссии отметило работу Астафьевой Валерии, которая оказалась вне формата конкурса, но отличалась авторским оригинальным видением, поэтому студентка также стала лауреатом конкурса в номинации «Креативный подход».

«Можно ли быть объективным, оценивая поэзию?» —  спросите вы. Попробуйте сами! Мы с радостью представляем работы победителей и призеров, которые подарили нам (а теперь и вам) уникальную возможность насладиться красотой слова и чувством языка.

Максимова Екатерина Евгеньевна, к.фил.н.,доцент

 

 

АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК

Анастасия Максимова (I место)

Отчаянье

 

У каждого сезона свой цветок.

Нарцисс покажет голову весною,

Краснеет роза летнею порою,

Цвет осени – фиалки лепесток.

 

Сквозь снег стремится к солнцу тонкий крокус,

Вновь зашумят листвою дерева,

Напьётся влагой летняя трава,

Ждёт первоцвет весеннего покоса.

 

Но жизнь ли – горечь хладная морей

У наших ног, мрак ночи непроглядной

Охватывает дни, что не вернуть?

Амбиции, любовь и мыслей суть

Теряя, мы находим лишь отраду

В иссохшей шелухе ушедших дней.

 

Тихон Кобяков (II место)

Désespoir

Сезоны разрушенья сеют след,

С весны нарциссов нежность будет с нами,

Пока не разгорится розы пламя,

А осенью фиалок яркий цвет,

 

Периной снежной крокус здесь согрет;

Зачем весной деревья оживут,

А серая земля зазеленеет тут

И юноше в покос подарит первоцвет?

 

Но что из жизни эти злые воды

На берег выбросят, когда унынья мрак

Покроет дни, которым не бывать?

Амбиции, любовь и мысли, чтоб пылать –

Мы потеряли все и знаем только как

Из праха воскрешать былого эпизоды.

 

 

Дарья Иванова (III место)

Отчаяние

 

Всё в жизни знает свой черёд-

Весною юность нежно зацветает,

А летом молодость от жизни всё берёт,

И зрелость осенью к зиме готовит старость.

 

Нарцисс весной во всей своей красе

Влюблённым юношей цветёт, не увядает.

Пока он к розе, вспыхнувшей невдалеке,

Неразделённых чувств не испытает.

 

И лишь шафрану уготовано судьбой

Цвести тогда, когда другим уже не в силу,

И юность встретить на заре весной,

И осень проводить, вступая в зиму.

 

Но всё идёт в круговороте дней.

Уходит в прошлое всё безвозвратно,

Оставив в памяти глубокие следы

Тех чувств, что испытал когда-то.

 

НЕМЕЦКИЙ ЯЗЫК

Анастасия Матросова (I место)

Милый друг далёких далей вольных,

Чьё дыханье полноте сравни,

Здесь, в тени высокой колокольни

Ты от боли громко зазвени.

 

Та тебя насквозь наполнит силой

И преобразит глубоким сном.

Сколько ты страдал, о, друг мой милый?

Если горько пить — то стань вином.

 

Смыслом озари всё, как светилом,

Это колдовское приключенье,

Чувств твоих великий перекрест!

 

Пусть тебя планета позабыла,

Ты скажи земле — я есть теченье,

Ты скажи воде речной — я есть.

 

 

 

Варвара Грушко (II место)

Тишайший друг далеких множеств, помни,

Как дух твой комнату эфиром полнит,

И, стоя в мрачных арках колокольни,

Позволь себе звучать. То, что тебя тревожит

 

Сильнее станет, напитавшись болью

И превращения процесс из одного в другое.

Бывал ли ты хоть раз печалью угнетенный?

Но, коль горчит питье, вином ты стань крепленым.

 

В ночи тишайшей, дивной, есть избыток

Волшебных перекресточных попыток,

А чувства видятся важнее предпосылок

Для смысла тайных встреч.

 

И вот забвенье мир земной объемлет,

Все твари божьи тихо в небо шепчут.

Скажи пологим склонам: я – теченье;

А быстрым водам прокричи: Я ЕСТЬ.

 

Мигранова Маргарита (III место)

Тихий друг бескрайних далей, помни, 
Что твое дыхание способно 
Разорвать стропила колокольни 
Звоном все пространство озари. 

То, что истощает- все же кормит,
Цель в преображении твоем.
Вспомни самый гадостный свой опыт.
Горько пить? Так стань же сам вином. 

Ночь полна загадок и сомнений, 
Ты на перепутье чувств своих, 
Встретив весть, забудешь о забвенье.

Если все на свете позабудут, 
Ты скажи земному: Я теку.
Свежей влаге выкрикни: Я есть.

 

ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК

Кондрикова Юлия

Вечность

Она найдена…

Что именно? Вечность.

Это моря переходят

К солнцу в бесконечность

 

Часовая душа

Шепни правду мне

Ночь пуста,

А день весь в огне.

 

Голос людской

Из общей толпы

Тебе чужд…

Так лети же, лети!

 

Мы совсем здесь одни.

Ах, эти шелковые поцелуи…

Отдай же долг, храбрец!

Без лишних слов: это конец.

 

И ты не надейся,

Здесь нет ориентиров,

Терпенья, мотивов.

Лишь пытка, ты не ошибся!

 

Она найдена…

Что именно? Вечность.

Это моря переходят

К солнцу в бесконечность.

Суркова Маргарита

Вечность

 

Он обретён.
Что? — Вечности образ.
В просторе морском
И пламени солнца.

 

Тревога души
Шептала признанья
Ночей, что тусклы,
И дней, что пылали.

 

Голоса людей, 
Ровный строй шагов
Оставив за ней,
Познаешь полёт.

 

Один только он,
Атласа прах,
Озаряет Долг
Без нужды в словах.

 

Надежды там нет,
Ничто не взойдёт.
Науки ответ
Лишь муку несёт.

 

Он обретён.
Что? — Вечности образ.
В просторе морском
И пламени солнца.

Чумаков Сергей

Вечность

 

Какая она – вечность,

Что вновь обретена?

Это море и солнце,

Идущие сквозь времена.

 

Это дух стражника,

Что шепчет признание тебе

То в ничтожной ночи,

То в пылающем дне.

 

Среди людей, в порыве

с одними, другими…

Это когда освобождаешься

И паришь над ними.

 

Это если вы одиноки –

Угли (áтлас или багрец),

Что вместе с  Долгом угасли,

Так и не сказав: «Наконец!»

 

 

Это когда нет надежды,

Когда ориентир погас.

И хоть научены терпеть,

Казнь неизбежна для нас.

 

Какая она – вечность,

Что вновь обретена?

Это море и солнце,

Идущие сквозь времена.

ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК

 

Валерия Смольникова

 

Прошлой ночью,  когда я спал

 

Видение благое

В ночи ко мне сошло

Что сердце молодое

Фонтаном истекло.

 

И почему, скажи мне

Ко мне явился вдруг

Источник новой жизни

Моих не знавший губ?

 

Глаза мои сомкнулись.

Благой средь ночи мне

Явился в сердце улей.

Увидел я во сне

 

Как пчелы золотые

Без устали трудясь

В мед белый превратили

Всю горечь и всю грязь.

 

Видение мне было:

В ночи ко мне сошло

Во пламени Светило.

И сердце обожгло.

 

И жгло его объятье

Очаг напомнив мой

И отлилось сиянье

Лишь по щекам слезой.

 

Видению благому

В ночи внимать я мог

Весь сердцу молодому

В ночи являлся Бог.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Шагрова Алина

«Вчера средь ночи»

Вчера средь ночи, при луне

Виденье было мне благое

Фонтан явился в сердце мне

И освятил его водою.

Скажи мне, как случилось так:

Источник вод благих мне явлен

Он дарит жизнь, а я, бедняк

Был влагой прежде той оставлен?

 

Вчера средь ночи, при луне

Виденье было мне благое

Явился улей в сердце мне

И золотые пчелы роем

Всю горечь жизни превратили

В белейший мед и воска гладь.

 

Вчера средь ночи, при луне

Виденье мне благое было

Явилось солнце в сердце мне

Наполненным огнем и пылом.

И жар его

Напоминал мне временами,

О ностальгии…

Мне душу наполнял слезами.

 

Вчера средь ночи, при луне

Виденье было мне благое

Сам Бог в ночи являлся мне

И сердце наполнял покоем.

Титова Юлия

Прошлой ночью, когда я спал

Благословенное виденье
Мой сон вчера мне подарил
Живой фонтан, как откровенье
Средь сердца моего забил.

Скажи на милость, от чего же
Источник жизни новых дней
Мне воду дарит? Не похоже
Что пить ее случалось мне.

Благословенное виденье
Мой сон вчера явил на миг
И улей, словно откровенье
Средь сердца моего возник.

И пчел златых рои скользили
Своей работы не стыдясь
В мед белый, в воск преобразили
Всю горечь жизни и всю грязь.

Благословен я был дарами
Во сне явлёнными на миг
И жара полон солнца пламень
Средь сердца моего возник.

Тяжелым жар его казался
О дома очаге он мне
Напомнил. Пламень отражался
В слезе текущей в тишине.

Благословенное виденье
Мой сон вчера мне подарил
Словно живое откровенье
Господь мне в сердце приходил.

 

Ваганова Екатерина

Вчера я мирно спал, 
мне снился дивный сон: 
Мне виделся фонтан, 
Он в сердце бил моём. 
Вода из недр земель, 
Источник жизни мой… 
Прошу тебя, ответь: 
Зачем ты так со мной? 

Вчера я мирно спал, 
Мне снился дивный сон: 
Как будто улей пчел 
Жужжал в сердце моём. 
А золотые пчёлы, 
Трудились день и ночь. 
Оставив сладкий воск, 
Печаль изгнали прочь. 

Вчера я мирно спал, 
Мне снился дивный сон. 
Я видел снова солнце, 
И жар в сердце моем… 
Оно дарило свет, 
Тепло и благодать. 
Я мог только смотреть, 
Я мог только рыдать. 

Вчера, когда я спал, 
Мне снился дивный сон: 
Клянусь, я видел Бога! 
Он в сердце был моем.

 

ЛАУРЕАТЫ КОНКУРСА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПЕРЕВОДА 2017

 

Дунаева Ольга

В природе все циклично:

Нарцисс вот появился; и угас.

Вот роза распустилась мелодично,

Но вскоре потеряет свой окрас.

 

Пробьется крокус сквозь снега,

Лес оживет, пуская солнца свет,

Травой зеленой порастут луга,

Появится весенний первоцвет.

 

А жизнь как бурный океан-

Сбивает с ног; и ночи мрак

Стирает ярких дней запал,

Которых не вернуть никак.

 

Амбиции, любовь и мысли мы теряем

В пути по нашей жизни, на ходу.

Из всех событий только сохраняем

Лишь памяти сухую шелуху.

Волошенко Екатерина

Désespoir

 

Неумолим природный цикл разрушений,

Весной нарцисс упрямо рвется ввысь,

И пламенная роза неподвластна тленью,

И осенью фиалки пурпуром взялись.

 

Сугробы тонкий крокус расшевелит,

Печальные деревья снова зацветут,

Сквозь землю серую травинки прорастут,

И первоцвет косцов к себе поманит.

 

А жизнь-могучая волна людских страданий

У наших ног, и мрак ночною тенью

Так нежно приобнимет дни, что не вернутся вновь.

Горят стремленья, мысли и любовь.

Теряя все, мы лишь находим наслажденье

В иссохшей шелухе воспоминаний.

 

Потанцева Александра

Отчаянье

Круговорот сезонов невообразимо чист:
Весною тянет лепестки младой нарцисс,
И вскоре роза алая горит рубиновым закатом,
А осенью фиалок пурпур сладок ароматом,

И трепетно шафран под снегом дремлет,
Листву уж вскоре дерево подъемлет,
А юные травинки вскормит летний дождь,
И скосит первоцветы мальчик-вождь.

Но что есть жизнь? Бескрайний водоём страданий
У наших стоп, и беспросветный мрак совсем порочен,
Что покрывает дни, которые разорваны на клочья?
Порывы,  думы, пламенных свиданий страсть
Мы рано потеряв, возрадовались нахожденью
В увядшей шелухе невоскресимой упоенье.

 

Дударова Анна

Безнадежность

                                                                                                        

У каждого цветка свои сезоны:

Нарциссы распускаются весною талой,

Не увядая до цветенья розы алой,

А осенью фиалок время раскрывать бутоны.

 

Отважный крокус станет пробиваться сквозь зимы коварство,

Деревья будут распускать листвы богатство.

Земля позеленеет, выбравшись из снежных нег,

И звуки летнего дождя ускорят бег.

 

Но Ваша жизнь, как волны моря взбурлены.

Потоки их и мрак ночи,

Стремятся покрывать былые дни.

Амбиции, любовь и мысли, что были рождены,

Вы вскоре потеряете,

Найдя восторг в увядшей шелухе забытой памяти.

 

Мокрушина Наталья

 

Нам время года оставляет уходя свой след,

Весне нарциссы отдают головками поклоны,

И не истлеют красных роз бутоны,

Пока по осени не зацветет фиалок плед,

 

И тонким стеблем крокус точит снег;

Деревья зацветут, обнявшись в листьев дрожь,

И зелень в серости земли разбудит дождь,

И резво скосит мальчик первоцвет.

 

Но что есть жизнь, чей горький голод морем

Захлестывает твердь, и ночи мрачной тьма

Окутывает дней невозвратимых рой?

Амбиции, любовь и мыслей всех огонь

Теряем быстро, сладость всю найдя

В руинах прошлого, что мы так смутно помним.

 

Танжарикова Дарья

Desespoir (Отчаяние)

 

Природа всё расставит по местам:

Весной нарцисс потянется душой,

И вспыхнут розы алой красотой,

Фиалки разбросает по кустам.

 

Шафран поддастся вдруг снегам;

Но вскоре ветви расцветут,

Траву с земли дожди прорвут,

И косари пройдутся по полям.

 

Но жизнь бросает горячи морей,

Прибив к ногам, ночей унынья

Скрывают невозвратные моменты:

Амбиции, любовь, иные все фрагменты,

Теряем и находим наслажденья,

И увядаем в безмятежности речей.

 

Трофимова Анастасия

Отчаяние

Теплом сменяются морозы,

Весной распустится нарцисс.

И головой своей, пока не загорятся розы,

Он не поникнет вниз.

 

Фиалки синевою зацветут

По осени. Зимой зашелестит под снегом крокус.

Деревья все листвою обрастут.

Вся эта жизнь — несложный фокус.

 

И летние дожди нам земли пробуждали.

Мальцам пришлось опять косить траву.

Не сон ли это? Было ль наяву?

Где эти дни теперь, где мы их потеряли?

Их словно дикой бурей в море отнесло.

В пучину горя, безысходности, страданий,

Туда, где мысли все, любовь, стремленья

Стираются в одно мгновенье,

Взамен не оставляя ничего…

 

Федюкина Мария

Отчаяние

 

Все разрушается, когда проходит время года.

Так распускается нарцисс с весенними лучами

И увядает. Так роза вспыхнет красными цветами,

Чтоб осенью поблёкнуть — то природа.

 

И тонкий крокус всколыхнет тот снег, что тает.

Безлистые деревья весной цветут листовою обновлённой.

И серая земля с дождями летними становится зелёной.

И мальчик первоцветы собирает.

 

Но в жизни что? Неплодородное, озлобленное море

У наших ног бурлит. И мрак ночей без солнца

Скрывает дни, что не вернутся никогда.

 

Стремление, любовь и мыслей всех плоды

Вкушаем, потеряв, так рано мы, храня из жизни всей

Лишь шелуху увядшей мертвой памяти своей.

 

Чайкина Елизавета

Отчаяние

Нарциссы распускаются весной,

А летом их сменяет пламень розы.

Фиалки удивительной красой

Пленят нас, как придут морозы.

 

Когда на землю ляжет первый снег,

Нагрянут холода, застынут лужи,

И жизни перестанет ускоряться бег,

Красавец крокус зацветет в разгаре стужи.

 

Но наконец зеленая листва

Деревья голые собой покроет.

И наша серая, иссохшая земля

Грибным дождем сама себя умоет.

 

Воспоминания об этих светлых днях

Уже проглочены голодным, жадным морем.

Нет больше радости в тех золотых ночах.

Мы словно в омуте в своей любви утонем…

 

Мы рано упустили свой покой.

Как сложно оправляться от потери!

Когда-нибудь, вернемся мы домой?

Что остается делать нам теперь?

 

Яксина Татьяна

Отчаяние
Природа сеет крах кругом себя.
Ее закон неоспоримый —
Весной нарцисс проклюнется едва,
И вянет, лишь как вспыхнет бахрома
Прекрасной розы, дышащей кармином.
Фиалки пурпур девственно невинный
Сметут нещадно зимние снега,
В которых крокус брошен прозябать.

А все ради того, чтоб зацвели опять
Безлистые древа и земли тощие
Дожди смогли дарами лета одевать.
И чтоб напоенная росами трава
Мальчишкой-кесарем под первоцветы была скошена.

Но жизнь ли – море горестный стенаний
У наших ног, до чувств голодное,
И непроглядный мрак ночи холодной,
Что облачает каждый день в саван?
Любовь, мечты, надежды – все сгорело
Остался в утешенье нам
Лишь тихий шорох тленной шелухи
Безжизненных людских воспоминаний.
 

Чумак Софья

Отчаяние

 

Сезонов смена превращает всё в руины:                                                                           Весною распускается нарцисс,                                                                                                       И розы с алым пламенем слились.                                                                                       Осеннее фиалок дуновение                                                                                                           И крокуса под снегом зарождение                                                                                               От сна деревья пробудят;                                                                                                       Земли унылой вид трава изменит.                                                                                     Косить ее уже зовут ребят.

Но что есть жизнь: моря у наших ног                                                                                        Иль мрак и тень ночи бездушной,                                                                                           Что покрывают дней ушедших срок.                                                                             Пылающие мысли и любовь                                                                                                         Мы потеряли слишком рано.                                                                                              Минувших дней усладу вновь                                                                                           Найдем лишь в пепле тех воспоминаний.

 

Астафьева Валерия

Desesperacion

 

Я тут подумал… У природы есть времена года, в каждый из которых она может вложить что-то особенное, отличное от других. А она решила не заморачиваться. Ну знаешь, вроде как… весной распускаются нарциссы, я чаще всего вижу отвратительно-желтые, «достоевские». Потом «кроваво-красным подбоем» подшивается роза. Осенью наливаются «бедром испуганной нимфы» фиалки. Литература, кому она нынче нужна…   За этим всем расцветает шафран, моя мама сыпала его во всю выпечку, а он так омерзительно пах. Так вот, это происходит год от года. Мы видим одно и тоже. Деревья снова будут зелеными… Никакой фантазии, понимаешь? Снова будут косить пшеницу, а ведь могли бы, например, вырастать в полях, в земле вишни, ягодами… Нет… Как думаешь, наша жизнь требует от нас такой же однотипности? Ведь мы по сути обречены на этот круговорот. Дом, работа, дом… В какой-то момент ты вдыхаешь и кажется уже вот-вот, сейчас все станет по-другому… Ах… Опять сорвал мяты с куста, смял и бросил ее засыхать… И вроде бы чуть-чуть счастлив… Но понимаешь, что ты на исходе. Жизнь твоя, как этот листок. В этом году отцветешь, а в следующем появится на свет кто-то такой же, как ты… И это не твой второй шанс. Это просто природа, не проявив смекалки, пускает на смену одному цветку другой. И ей не важно, ей нет дела… Впрочем, если действительно подумать, то какое дело мне самому?… 

Михайлов Иван

Иван Петрович Михайлов родился 6 апреля 1958 г. на Селекционной станции Колпашевского района Томской обл.

8 классов окончил в школе №6, 9-10 классы – в школе №4. В армию не взяли по состоянию здоровья. Работал на Селекционной станции в группе трав с 1980 по 1991 годы, затем в группе селекции картофеля до 2005 г., вышел на пенсию по инвалидности.

В 2013 г. вышла в свет книга «Стихов волшебная река», в 2018 — сборник стихотворений и поэм «Памятник души».

Первое стихотворение было написано вместе с другом Александром Флеммингом в 5-м классе к Новому году:

Мы пришли на ёлку – пляшут мишки, волки.

Все тут веселятся, все собой гордятся.

Хлопают хлопушки, словно пушки.

Ёлка зажигается – праздник начинается…

Всё остальное – в стихах И.П. Михайлова.

В апреле 2018 г. в читальном зале Центральной библиотеки состоялся творческий вечер поэта «Малая родина — сердце моё».

***
Пусть войны мировой
                                далеко лихолетье,
Только память о том, как и прежде,
                                                   жива.
О трагедии страшной
                 в двадцать первом столетье
до сих пор не смолкает
                                    людская молва.
Мы, конечно, иначе
                                 уже вспоминаем,
Как вставала Россия
                               у страшной черты.
Но по-прежнему головы
                                    мы преклоняем
Перед теми, кто нас
                                 заслонил от беды.
Пусть сегодня себя
                         мы безжалостно судим
И несём покаянье своё к алтарю,
Но победного мая мы
                                      хаять не будем
Потому, что мы Родину
                                          любим свою.
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 20 июня.

***
Поклонилась моя страна
Монументам и обелискам.
И омыла дождями весна
На граните погибших списки.
Эти траурные столбцы,
Эти строчки для нас как святцы.
Будто памятные рубцы
На людские сердца ложатся.
И сильней этой боли нет.
Не проходит она с годами,
Потому что сквозь толщу лет
Остаётся бессмертной память.
Этой памяти свет не зря
Вечно душу нам озаряет.
Ведь без прошлого, говорят,
И грядущего не бывает.
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 20 июня.

***
Я не знаю, как смог бы я выжить
В этом мире грехов и страстей,
Если б шума берёз я не слышал,
Не сдувал с себя пух тополей.
Дорогого не нужно лекарства,
Если вновь, от недугов храня,
Стройных кедров
                      смолистое царство
Принимает, как брата, меня.
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 20 июня.

***
Печка русская моя –
Светлый образ детства!
Память тёплая твоя –
Прошлого наследство.
За минувшего чертой
Ты была кумиром,
Возвышаясь, как чертог,
Посредине мира.
Вспоминаю я о том,
Как порой, бывало,
Твоим пламенным нутром
Душу согревало.
Как мне было хорошо,
Не беда, что жарко,
Когда спал я, малышом,
На твоей лежанке.
Не забуду, жив пока,
Вечности сказанье:
Огневого камелька
Звёздное сиянье.
Искра этого огня
На сердце не гаснет.
Печка русская моя,
Нет тебя прекрасней!
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 16 июня.

***
Этот мир – и яростен, и гулок –
От стихии бешеной трясётся.
А я вспомнил старый переулок.
Тот, в котором сердце остаётся.
Моя память снова выплывает,
Словно среди туч шальная просинь.
И бежит дорога грунтовая,
В прошлое она меня уносит.
В летний зной дорогой пыльной этой
Детство моё бегало босое.
Кажется прекраснейшей на свете
Та трава, сверкавшая росою…
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 16 июня.
 
***
Я поэзии русской язычник,
Поклоняюсь я многим богам.
И религии этой личной
Никогда никому не отдам.
Ну а боги мои прекрасны!
Уверяю вас, это не лесть.
Пушкин, Лермонтов,
 Тютчев, Некрасов.
Разве что-то прекраснее есть?
Блок, Рубцов, Заболоцкий, Есенин.
Нет, немыслимо всех и назвать.
Но молюсь о душевном спасенье
Я рифмованным строчкам опять.
Я стихи, как молитву, читаю,
Я вдыхаю их, как нашатырь.
И заветные книги листаю,
Словно Библию или Псалтырь.
И волнующих строк вереницы
Я, как чудо, в себе берегу.
И к иному душа не стремится,
Да иного я и не могу.
Не могу, не хочу и не буду
Я сердечному зову мешать.
Видно, создана верить в чудо
Человеческая душа.
Мне поэзии чудо привычно,
И душа моя верит стихам.
Я поэзии русской язычник,
И я веры своей не предам.
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 27 января.

***
Если б меня спросили:
«В чём же твоя душа?» -
Я бы назвал Россию
С шорохом камыша,
С тёмной озёрной синью,
С зеленью чащ лесных…
Лучше моей России
Нет для меня страны.
Если б меня спросили:
«В чём же твоя любовь?» -
Я бы назвал Россию
С морем её хлебов.
Что может быть красивей
Этих полей ржаных?
Лучше моей России
Нет для меня страны.
Если б меня спросили:
«В чём твоей жизни соль?» -
Я бы назвал Россию –
Радость мою и боль,
Слабость мою и силу,
Светоч путей земных.
Лучше моей России
Нет у меня страны.
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 22 января.

***
Я уверен: без родины малой
Человеку никак не прожить, -
Без её серебристых туманов,
Без тропинки, что вьётся во ржи…
Я не знаю, как смог бы я выжить
В этом мире грехов и страстей,
Если б шума берёз я не слышал,
Не сдувал с себя пух тополей.
Дорогого не нужно лекарства,
Если вновь, от недугов храня,
Стройных кедров смолистое царство
Принимает, как брата, меня.
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 22 января.

 
Сказка-Русь
Будто нерассказанная сказка,
Будто снов ночное рандеву,
Русь моя, царевна-златовласка,
Расплескала взгляда синеву.
Распустила золотоволосье,
Ослепила красотой своей –
Вспыхнули янтарные колосья
Посреди бескрайности полей.
И парит душа, как будто птица,
Сладко замирая на лету.
Просто невозможно не влюбиться
В эту золотую красоту!
В эти заколдованные краски
Я влюбился до последних дней.
Русь моя, царевна-златовласка,
Остаётся сказкою моей.
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 15 января.

Певучая Россия
Грущу ли я или ликую,
Иль ненавижу, иль люблю,
Пока живу, пока дышу я,
Я песни русские пою.
И мне даёт для жизни силы
И поднимает ввысь меня
Моя певучая Россия,
Неповторимая моя.
Ну что же может быть прекрасней,
Чем этих песен широта!
Они, как солнца луч, в ненастье.
И горечь в них, и красота.
И под баянные разливы,
И под гитарный перебор
Моя земля ещё красивей,
И величавее простор.
…Как будто солнце среди сини,
Живёт во мне, творит меня
Моя певучая Россия,
Неповторимая моя!
      Советский Север (Колпашево). – 2009. – 15 января.
 
Комсомольская молодость
Средь осеннего холода,
Наяву и во сне
Комсомольская молодость
Вспоминается мне.
Будто вновь мы нацелены
На крутые пути,
Будто вновь профиль Ленина
У меня на груди.
Всё сегодня лишь в памяти,
И эпоха не та:
То ли вера обманута,
То ли жизнь прожита.
Время быстро меняется,
И назад пути нет.
Так зачем сохраняю я
Комсомольский билет?
И значок цвета алого
Для чего я храню?
Никогда в сердце, стало быть,
Не погаснуть огню.
Пусть когда-нибудь голову
Седины скроет снег.
Комсомольская молодость,
Ты со мною навек!
      Советский Север (Колпашево). – 2008. - 20 декабря.

***
Листаю светлые страницы,
Те, что с есенинской строкой.
И словно Русь сама струится
В меня водою ключевой.
Я эту воду пью со страстью,
И бесконечно пить готов.
Я открываю сердце настежь
Потоку образов и слов.
Алеет радость, как зарница,
Словно туман, клубится грусть.
И мне вовеки не напиться
Из родника с названьем – Русь.
И не желаю я иного,
Иному не гореть огню.
И этой жажде родниковой
Я никогда не изменю.
Хотел бы я прорваться в вечность,
Но у меня иной удел.
Да мне ли петь такие песни,
Какие сам Есенин пел?!
И над есенинской страницей
Я, как и прежде, трепещу.
В неиссякаемой кринице
Я снова душу полощу.
      Советский Север (Колпашево). – 2008. – 12 января.
 
***
Я уверен: без родины малой
Человеку никак не прожить,
Без её серебристых туманов,
Без тропинки, что вьётся во ржи…
Я не знаю, как смог бы я выжить
В этом мире грехов и страстей,
Если б шума берёз я не слышал,
Не сдувал с себя пух тополей…
Дорогого не нужно лекарства,
Если вновь, от недугов храня,
Стройных кедров
                       смолистое царство
Принимает, как брата, меня.
      Советский Север (Колпашево). – 2008. – 12 января.

***
Опять закружилась пластинка,
Как будто воскрес патефон.
И к нам Александр Вертинский
Прорвался сквозь толщу времён.
И нового века в начале
Так кстати взгрустнувший Пьеро,
Когда всё на грани печали,
Когда всё, как мифы, старо.
И всё повторяется снова:
И негр, подающий манто,
И мальчики, в мире суровом
Загубленные ни за что.
И те же у мира пороки,
И рухнувший вдруг идеал.
И жизнь наша, будто дорога,
Ведущая «к Богу на бал».
      Советский Север (Колпашево). – 2004. – 27 марта.
      Советский Север (Колпашево). – 2008. – 12 января.

***
Поздняя осень, безбрежные дали
Эрос лесов и полей нагота.
В этой осенней, мятежной печали
Прелесть своя и своя красота.
Жёлтые листья усыпали землю,
Тихий их шелест, как песни полёт.
Нива безмолвная осени внемлет,
Снежность зимы с нетерпением ждёт.
Небо свинцовое спущено низко,
Спряталось солнце в седых облаках.
Поздняя осень… Зима уже близко,
Кружится-вьюжится в первых снегах.
      Вольная птица. – Томск. - 2001.

***
Красотою своею, как истиной,
Притянула мне Родина взор.
И останется сердце пожизненно
С синевою таёжных озёр.
Припаду к тем озёрам устами я;
Свою жажду в пути утолю.
И раскину я руки усталые,
На осоке чуток подремлю.
Опущу лицо в травы душистые,
И невольно губами прижмусь.
Поцелую любовь свою чистую,
Чудо-землю по имени Русь.
Даст мне силы земля моя светлая,
Как былинному богатырю,
Чтобы выплеснуть песню заветную,
Словно в ясное небо зарю.
      Вольная птица. – Томск. - 2001.

***
Боже мой, какая красотища!
Необъятность милой стороны.
Стали мне навек духовной пищей
Синева небесной вышины,
И луга, что слиты с горизонтом,
Чаша ив печальных над рекой,
И такого трепетного солнца
В час вечерний отблеск золотой.
      Вольная птица. – Томск. - 2001.

***
Я всё реже и реже бумагу беру,
И десница не так уж стремится к перу,
И на сердце всё меньше былого огня,
Неужели ты, Муза, покинешь меня?
Нет, не верю, не верю, не верю я в то,
Что внезапно иссяк родниковый поток,
Из которого пил я той жаждой томим,
Что была мне ниспослана Богом самим.
Неужель я избавлен от жажды своей –
Нет! Не высохнет в сердце заветный ручей,
Только от камнепада случился затор,
И не просто пробиться теперь на простор,
Но пробьётся, пробьётся, пробьётся поток,
Чтобы снова я пил, и напиться не мог,
Чтоб дрожала души и горя, и творя…
Чтоб меня не покинула Муза моя!
      Вольная птица. – Томск. - 2001.

***
Прости, прости меня, о Муза!
Что не могу с тобою быть,
Но жизнь легла на плечи грузом,
Что легче рифму позабыть.
О, что же я могу поделать,
Чтоб не была душа пуста,
Чтоб надо мною не довлела
Дел повседневных суета.
Увы, не так-то это просто,
Уйти от этой жизни в стих.
Зудят проблемы как коросты,
И не избавиться от них.
      Вольная птица. – Томск. - 2001.

***
Плачут окна дождиком осенним,
Всё кругом в печали и тоске,
От такой промозглости спасенье
Нахожу в рифмованной строке.
Я не буду сетовать о лете
И о ясном солнце тосковать,
В пламени листвы, как все поэты,
Буду свою душу согревать.
И пылают листья, как рубины,
И, как будто золото, горят.
Под окошком тонкие рябины
О любви мне тихо говорят.
О любви, давно  уже прошедшей,
И о том, что быть ещё весне,
Я, наверно, в чём-то сумасшедший,
Если сказка осени во мне.
Но душа иного не приемлет,
По-иному сердце не живёт.
Моя осень, разукрасив землю,
Увядая, всё-таки цветёт.
И навек со мною то цветенье,
Что пышнее хризантем и роз,
Плачут окна дождиком осенним,
И светлее нет на свете слёз.
      Вольная птица. – Томск. - 2001.

***
Над речною излучиной
В небесах облака,
Над прибрежными кручами
Огоньки городка.
И не надо упрашивать,
Сам его назову:
Это город Колпашево,
Где с рожденья живу.
Городок мой – провинция –
Малой Родины лик,
Стал моею столицею
В краткий вечности миг.
И пока будет длиться он,
Мне иначе не жить.
От Колпашевской пристани
Никуда не уплыть.
Не расстаться вовеки мне,
Как с душою самой,
С серебристыми реками
И с тайгой голубой.
И сиреневой дымкою
Здесь рассвет окружён,
В эти дали Нарымские
Я навек погружён.
Над речною излучиной
Озорной ветерок…
Над прибрежными кручами
Мой родной городок.
Не хочу приукрашивать,
Но скажу, не тая:
Городок мой Колпашево –
Это песня моя.
      Вольная птица. – Томск. - 2001.

***
Будто нерассказанная сказка,
Будто снов ночное рандеву,
Русь моя, царевна-златовласка,
Расплескала взгляда синеву.
Распустила золотоволосье,
Ослепила красотой своей.
Вспыхнули янтарные колосья
Посреди бескрайности полей.
И парит душа, как будто птица,
Сладко замирая на лету.
Просто невозможно не влюбиться
В эту золотую красоту.
В эти заколдованные краски
Я влюбился до последних дней.
Русь моя, царевна-златовласка,
Остаётся сказкою моей.
      Вольная птица. – Томск. - 2001.

***
 Г.И. Ушакову посвящается
Там, где зори полыхают,
Где волнуются хлеба,
Вьётся стёжка полевая
Под названием судьба.
И судьбою Вашей стала
Эта трудная стезя.
Жаль, что годы молодые
Удержать никак нельзя.
Но печалиться не надо,
Что седые волоса.
Ваша лучшая награда:
Золотой разлив овса.
Вами сделано немало,
Вы трудились много лет,
Чтобы вечным оставалось
В этом мире слово «Хлеб».
Если поле колосится
В огоньках янтарных рос,
Значит, можете гордиться
Тем, что сделать довелось.
Это значит: не напрасна
Многолетняя страда.
Это значит: жизнь прекрасна,
Хоть и трудно иногда!
Пусть всегда жизнь будет новью,
Радость в сердце льёт свой свет.
И живите на здоровье
Ещё много-много лет!
      Советский Север (Колпашево). – 2001. – 20 февраля.

***
 Группе картофеля
О русском хлебе много песен,
Для нас он самый дорогой.
Но всем и каждому известен
У нас в России «хлеб второй».
И «хлеб второй» нам дорог тоже,
Хоть ему гимны не поём.
Но за столом его, как должно,
Мы никогда не обойдём.
Среди полей бежит дорожка,
Редеет утренний туман.
Сверкает зеленью картошка –
Земли российской талисман.
Как разноцветные паласы
Её цветущие сорта.
И так и кажется, что это
Сама земная красота.
И этих красок разноликих
Неповторим узор живой.
И так и хочется воскликнуть:
- Да будет вечен «хлеб второй»!
      Советский Север (Колпашево). – 2001. – 20 февраля.

***
 Лаборатории агрохимии
Урожаи чтоб были богаче,
Агрохимики снова в работе.
Это главная наша задача,
Это лавная наша забота.
Чтобы почва была плодородной,
Чтобы были в ней нужные соли,
Чтобы больше давала природа,
Надо знать состояние поля.
За анализом новый анализ,
Нет, наверно, труда кропотливей,
Но зато уже точно узнаешь –
Как здоровье родной нашей нивы.
И волной золотою клубится
Хлебородное полюшко-поле.
В урожае труда есть частица
И агрохимической лаборатории.
В неразрывности с сельскою новью,
Да и разве возможно иначе,
Пусть творят агрохимики снова,
Урожаи чтоб были богаче.
      Советский Север (Колпашево). – 2001. – 20 февраля.

***
 Группе гороха
Зеленеет поле изумрудом
Посреди извилистых дорог.
Здесь растут бобовые культуры,
По-простому говоря, горох.
И метель цветов запорошила
Изумруды белизной своей.
И ромашка к лесу отступила
От цветов, что могут быть белей.
От цветочной всё красиво вьюги,
Будет, будет урожай богат.
Труд и воля, и людские руки
В поле диво-дивное творят.
Греет солнце, поливает дождик,
И бобы толстеют на стеблях.
Если в нашу землю душу вложить,
То богатством одарит земля.
Вырастая сладко, сочно, крупно
Посреди извилистых дорог,
Хороши бобовые культуры,
По-простому говоря, горох.
      Советский Север (Колпашево). – 2001. – 20 февраля.

***
 Группе серых хлебов
Ветерок овёс колышет,
Сотворяя чудеса:
И душа как будто слышит
Переливы бубенца.
Льются эти переливы
От зари и до зари.
Есть ли что-нибудь красивей
Нашей матушки-земли?!
Есть ли что-нибудь чудесней,
Чем овсяный перелив?!
Он, как ласковая песня,
Над раздольем наших нив.
Янтарём роса сверкает
Над колосьями овса.
А в душе не умолкают
Переливы бубенца.
      Советский Север (Колпашево). – 2001. – 20 февраля.

***
 Группе трав
Колышет травы полевые
Таёжный ветер озорной.
Культуры наши кормовые
Стоят зелёною стеной.
Сияет клевер огоньками,
Трепещет желтизна ежи…
Омыты тёплыми дождями,
На поле травы хороши.
Ковром простёрта полевица,
Звенит серёжками кострец,
И канареечник клубится,
Как будто волны на заре.
На поле, солнцем озарённом,
Вдыхая запахи жнивья,
Нельзя, нельзя быть не влюблённым
В свои таёжные края.
И от «дубравы» до «дубравы»
Лежат широкие поля.
Колышет ветер наши травы,
Цветёт любимая земля.
      Советский Север (Колпашево). – 2001. – 20 февраля.

***
 Группе озимой ржи
«Ой, стоит, качается
У дороги рожь…»
От красы отчаянной
Взгляд не отведёшь!
После снега зимнего
В солнечных лучах
Всходит рожь озимая
Зеленью в полях
И под летним солнышком
Щедростью земной
Шелестит на полюшке
Океан ржаной.
А поля бескрайние:
Враз не обойдёшь.
Пусть же урожайною
Вырастает рожь.
Пусть красой отчаянной
Радует сердца,
Пусть она качается
В поле без конца.
      Советский Север (Колпашево). – 2001. – 20 февраля.
 
Кровавым событиям в Москве
в октябре 1993 года
Люди, люди, головы склоните!
Слышен звон в соборах и церквах:
По сынам убитым панихиду
Служит златоглавая Москва.
Только не в военном лихолетье
Выпало им голову сложить:
Свистнули октябрьские ветры,
Чтоб Москву свинцом запорошить.
Встали за политиком политик,
Волю вдруг почуяв невзначай.
И горит огонь кровопролитий,
И в душе глубокая печаль.
И теперь беда пришла в столицу:
Заклубился дым пороховой,
И свинцовый вихрь ударил в лица,
Заалела кровь на мостовой.
И огонь над зданьями взметнулся,
На проспектах залпы раздались.
Будто год семнадцатый вернулся:
Русские на русских поднялись.
И опять в Москве, как в поле бранном,
Урожай свой чёрный смерть сняла.
И по убиенным россиянам
По церквам звонят колокола.
Этот звон несётся над Россией,
Болью отзывается в сердцах,
Чтобы не восстала злая сила,
Чтобы в мире мир был без конца…
Чтобы политические споры
Не решал бы больше автомат…
Служатся молебны по соборам,
Свечи пред иконами горят.
И к Христу возносится молитва
Вновь на православной на Руси:
- От насилья и кровопролитья,
Господи, помилуй и спаси!
Люди, люди, головы склоните
Под печальный звон колоколов!
Люди, люди, павших помяните
И Христову вспомните любовь!
      Советский Север (Колпашево). – 1996. – 8 октября.

Уходят ветераны
Плывут над речкой белые туманы,
Словно войны не выветрился дым.
Уходят постепенно ветераны
И оставляют землю молодым.
Давным-давно, в лихом победном мае
Гремел салют и ликовал народ.
Летят года, как будто птичьи стаи,
И нескончаем вечно их полёт.
Уж старый век сменился новым веком,
И невозможно повернуть назад.
А седина покрыла белым снегом
Когда-то кудри чёрные солдат.
Они врагов в сраженьях не щадили,
Да и себя привыкли не щадить.
Они в войне жестокой победили,
Вот только смерть не могут победить.
Они и вмира дни не отдыхали,
Была работа трудная, как бой.
Они трудились так, как воевали,
Чтоб на земле шумел хлебов прибой.
Всё тяжелей на плечи давят годы,
Могильных плит возводится гранит.
Любить бы нам страну свою сегодня
Так, как любили Родину они!
Плывут над речкой белые туманы,
Чтоб снова солнцу в небе воссиять.
Уходят постепенно ветераны,
И нам о них не нужно забывать.
      Советский Север (Колпашево). – 2010. – 4 мая. – С. 3.

Песни тех лет
Душу опять всколыхнули
Песни второй мировой,
И на мгновенье вернули
Времени образ живой.
Песни такие родные!
Нынче не пишут таких.
И вспоминает Россия
Майской порою про них…
И «Огонёк», и «Землянка»,
«Тёмная ночь», «Соловьи»,
«Синий платочек», «Смуглянка»,
«Случайный вальс», «Журавли».
Боя далёкого грохот
Слышится в музыке той.
Песни минувшей эпохи
Голос поёт молодой, -
Значит, в них есть притяженье
Для современных певцов,
Значит, в сердцах, без сомненья,
Давнего времени зов.
      Советский Север (Колпашево). – 2010. – 4 мая. – С. 3.

***
Жизнь на земле быстротечна –
Это закон бытия.
В прошлом, увы, остаётся
Давняя юность моя.
Дальше и дальше с годами
Юности этой весна.
Видно, поэтому снится
Домик в четыре окна.
Мысли, как вихри, кружатся
И не дают отдохнуть.
И ничего не поправить,
И ничего не вернуть.
И наплывает на сердце
Воспоминаний волна.
Видно, поэтому снится
Домик в четыре окна.
Заново жизнь не начнётся,
Прошлое не повторить.
Этот закон мирозданья
Нам уже не изменить.
Но по тому же закону
Разуму память дана.
Видно, поэтому снится
Домик в четыре окна.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 21 июля. – С. 4.

***
Поднимусь на заре рано-рано,
Поспешая на берег реки,
Где среди голубого тумана
Не проснулись ещё тальники.
До заветного места степенно
Доберусь я в положенный срок.
Удилища раздвинув «антенну»,
Я червя насажу на крючок.
Вознесу к небесам я молитву,
Чтоб удача явилась ко мне.
И цветной поплавок деловито
Покачнётся на серой волне.
Так ловитесь скорее и чаще
Окунишки, ельцы, чебаки!
Нет, другого не знаю я счастья,
Кроме утра у тихой реки.
Солнце в небе, как рыба, всплывает
И, прищурившись, смотрит хитро.
И над водною гладью взлетает
Трепыхающих рыб серебро.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 21 июля. – С. 4.

***
Так в жизни бывает,
Устроен так свет:
Мы часто вздыхаем о том, чего нет.
Нам в детстве металось
Об этом и том.
И всё нам казалось,
Что тихо растём.
Мы взрослыми стали
В законный черёд,
Но скоро устали
От взрослых забот.
И сами не знаем,
Чего мы хотим:
Проблемы ругаем
И вечно брюзжим.
Что с нами случилось?
Попробуй – пойми.
Не лучше ли было
Остаться детьми?..
       Советский Север (Колпашево). – 2011. – 21 июля. – С. 4.

***
Может быть, мерещится мне это:
Я как будто маленький совсем;
Под лучами летнего рассвета
Босиком бегу я по росе;
Я гляжу с заветного крылечка
Назари пылающий пожар;
Океаном кажется мне речка,
Эверестом чудится мне яр.
Много лет уж я на свете прожил,
Но никак поверить не могу,
Что тропинка сделалась положе
На речном знакомом берегу.
Пыль, как прах, клубится под ногами
И за мною засыпает след.
И одна лишь остаётся память
Мне о том, чего давно уж нет.
Ничего уже не возвратится,
И не сбросить ношу мне, увы…
Лишь бальзамом на душу струится
Тихий шум берёзовой листвы.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 21 июля. – С. 4.

Малая родина
Малая родина – отблеск реки
Там, где смородина и тальники,
Необозримые в травах луга,
Даль синеокая и облака.
Нет, не сумею я это предать:
Свято понятие Родина-мать.
Это понятие в сердце живёт
Там, где черёмуха пряно цветёт…
Там, где смолистые есть кедрачи,
Где золотистые солнца лучи.
Это с рождения и навсегда,
Будто крещения плещет вода.
По стародавнему здесь я крещён,
С этими далями я обручён.
Сколько здесь пройдено троп и дорог!
Малая родина – мой уголок.
Малая родина – сердце моё,
То, без которого мне не житьё.
И не расстаться мне с этим вовек.
Малою родиной жив человек.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 6 сентября. – С. 4.

***
Вспыхнули на рассвете
Искорками зари,
Словно плоды на ветках,
Алые снегири.
К югу летели стаи
Маленьких снегирей.
В наших краях остались
Жить до весенних дней.
И не беда, что вьюги
Позамели леса.
Стала им тёплым югом
Средняя полоса.
Живо по веткам скачут
Отблеском огоньков.
Перья алеют ярче
Средь белизны снегов.
Скрашивают нам зимы
Всем существом своим.
Видно, недаром имя
Снежное дали им.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 26 ноября. – С. 4.

***
В поэзии русской
                      святая есть тема,
Она для поэта превыше всего,
И ей посвящают
                     стихи и поэмы,
Вложив в них
                  частицу себя самого.
И строчки, как будто
                            оковы стальные,
И нет избавленья от этих оков.
А тема святая зовётся Россией,
Россией, Россией, во веки веков.
Вольная птица. – Томск. - 2001
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 26 ноября. – С. 4.

***
Открываю я сборник Фатьянова,
Пробегают по строчкам глаза.
И я слышу разливы баянные,
И не спеть песню просто нельзя.
Про девчонку, про ту черноглазую,
Что парнишку сводила с ума,
Да про ту, что ромашкою названа,
И которой светила луна.
Про солдат, что с великою славою
Завершили свой путь боевой.
Да про тишь за Рогожской заставою,
Да про город над синей Невой.
Про весну на Заречной на улице,
Про красавицу - землю свою.
И трепещет в груди, и волнуется
Моё сердце, когда я пою.
Эти песни исконные, русские,
В мою русскую душу вошли
И сердечной тропиночкой узкою
В край заветный меня привели.
Край заветный зовётся Россиею,
И другого названия нет.
Потому эти песни красивые
В моём сердце оставили след.
И вовек этот след не стирается,
Да иного не хочется мне.
Пусть же песен река не кончается
И возносит себя на волне.
Пусть струятся разливы баянные
С семиструнной гитарою в лад.
Открываю я сборник Фатьянова,
Будто самый заветнейший клад.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 26 ноября. – С. 4.
       Советский Север (Колпашево). – 2009. – 26 марта.
      Советский Север (Колпашево). – 2008. – 12 января.

***
Есть город среди необъятной тайги
С судьбою своей необычной.
Как будто спасая меня от тоски,
Шумит он листвой тополиной.
Здесь плещется в берег широкая Обь,
Волною своей серебрится.
Над нею алеет заря, как любовь,
И кружатся белые птицы.
И это родимая пристань моя,
Здесь сердцу навеки стучаться.
Поскольку родился
                              и вырос здесь я,
Мне с этой землёй не расстаться.
Мой маленький город,
                                  райцентр родной,
Гигантов столичных дороже.
Останется в сердце,
                               как образ святой,
Любимый город таёжный.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 3 декабря. – С. 4.

***
Зимнее утро. Снегов переливы.
Отблеск снежинок, как искры огня.
Белых деревьев хрустальное диво
Сказкой волшебной чарует меня.
Сказкой волшебной зима прилетела,
Заколдовала таёжный простор.
Всё засверкало кругом, заблестело.
Неповторим этот снежный узор!
Этот узор, как костра полыханье,
Душу поэта невольно обжёг.
Русский мороз освежает дыханье,
Звонко скрипит под ногами снежок.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 20 декабря. – С. 4.

Тройка
Над миром космический век
Качает железным крылом.
А с русской душой человек
Не может забыть о былом.
Всё было как будто во сне,
Уплыли судьбы корабли.
И вдруг, или чудится мне –
Звенит колокольчик вдали…
И старая песня звучит –
Руси вековая печаль.
А в ней «птица-тройка» летит
В бескрайнюю снежную даль.
И помнит Великая Русь
Коней с удалым ямщиком,
Его неизбывную грусть,
Его разговор с седоком.
С тех пор много лет пронеслось,
Иные идут времена.
А в песне, знакомой до слёз,
Седая живёт старина.
Пусть в этот бушующий век
Сквозь космос летят корабли,
Но тройки стремительной бег
Мы в сердце своём сберегли.
И старая песня звучит –
Руси вековая печаль,
А в ней «птица-тройка» летит
В бескрайнюю снежную даль.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 20 декабря. – С. 4.

***
Блестят в окне морозные узоры,
А с неба хлопья снежные летят.
Седыми стали милые просторы.
Но в мыслях вновь я зеленью объят.
Уходит вдаль дорога полевая.
Как хорошо идти мне, не спеша!
Вот так и шёл бы я, не уставая,
Туда, куда уносится душа.
Ну, а куда душа моя стремится?
А я и сам порою не пойму…
Но океан желтеющей пшеницы
Я увидал сквозь снежную кайму.
Теперь зима. И белые метели
Всё замели. Но время подойдёт –
Опять весна сыграет на свирели,
Растает снег, природа оживёт.
И я пройдусь дорогою рассвета,
И поманит неведомая даль.
В февральский день я вспоминаю лето,
А летом мне припомнится февраль.
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 20 декабря. – С. 4.

По мотивам русских народных песен
Ноешь ты, сердечушко,
Ноешь, ретивое:
Где-то красна девушка,
Только не со мною.
Любушка-зазнобушка,
Да не мне досталась.
Как цветок, головушка
Да на грудь опала.
Ой да ты, погодушка,
Ой, да ветровая!
Что ж ты моё горюшко
Дуешь – не сдуваешь.
Наклони рябинушку
Да со всею силой.
Разгони кручинушку,
Чтобы не томила.
За окном черёмуха –
Белая невеста.
Неужель без промаха
Нет любви на свете?!
      Советский Север (Колпашево). – 2011. – 20 декабря. – С. 4.

***
Сверкает в Сибирских просторах
Февральских снегов белизна.
Но вновь перед
                   мысленным взором
Зелёного поля волна.
И даже взгрустнулось немножко
По летнему буйству цветов,
Когда распускает картошка
Бутоны новейших сортов.
Тогда на научных делянках
Земли торжествует закон:
Цветёт там, к примеру, Югана,
А также сорта без имён.
Но время настанет, конечно,
И будут у них имена.
В науке любая поспешность
Порою бывает вредна.
Пусть климат у нас –
 Мефистофель,
Всё ж верится: Фауст сильней.
И будет нарымский картофель
Рассыпчатей и вкусней.
И пусть на просторах сибирских
Февральских снегов белизна,
А праздник науки российской
Волнует, как будто весна.
      Советский Север (Колпашево). – 2012. – 7 февраля. – С. 1.

Далее

определение манящего по The Free Dictionary

Какое-то время царило чувство особого страха перед этим порхающим призраком, как если бы оно предательски манило нас снова и снова, чтобы чудовище могло повернуться к нам и, наконец, разорвать нас в самых отдаленных и отдаленных уголках мира. Она подняла руку — не поманив меня подойти к ней, как раньше, а мягко жестом приказывая мне оставаться на месте.

Тут первым вошел серый, поманив меня присутствовать: я ждал во второй комнате и готовил подарки для хозяина и хозяйки дома; это были два ножа, три браслета из фальшивого жемчуга, маленькое зеркало и ожерелье из бус.

Но вскоре я стал лучше информирован, к моему вечному огорчению; потому что лошадь, поманив меня головой и повторяя HHUUN, HHUUN, как он делал на дороге, которая, как я понял, должна была сопровождать его, вывела меня в своего рода двор, где было другое здание, на некотором расстоянии из дома.

И затем, подняв голову, он увидел фигуру своего сына, все еще манящую его подняться в мистическую пустоту. Отвергнутый в отчаянии ее состоянием и мановением их проводника, он перебросил через шею руку, которая потряс на его плече, немного приподнял ее и поспешил в комнату.Внезапно он остановился и увидел мужчину, стоявшего на другой стороне улицы и подзывающего его. Расположенный в современном Сан-Франциско, «Манящая тень» [Кэтрин Теген, $ 17,99, 9780062657619, доступна аудио / электронная книга) увлекает читателей в захудалые уголки. Подбрюшье мира, где люди со сверхъестественными способностями сражаются в жестоком турнире за редкий шанс переписать свое прошлое. Правая рука призрака манила юную леди сгибанием указательного пальца. Храм Готокудзи давно привлекал посетителей своими тысячами фигурок манящих белых кошек, которые, как считается, приносят удачу.По-японски манэки-нэко (произносится как ма-шея-и-шея-о) означает «манящий кот» или «приглашающий кот». Но этот талисман также известен как китайский счастливый кот, золотой кот, денежный кот, приветливый кот и кот удачи. Вместо того, чтобы подарить другу фигурку Манэкинэко, почему бы не подарить ему футболку. Японский манящий кот?

манят в предложении

Новый год — новый век — манит. манящий в предложении — Используйте «манящий» в предложении 1. Затем лидер будет повторять громче или поманивать разведчика, чтобы тот подошел ближе.Кивок, призывающий друга присоединиться к вам, — это пример того, чтобы подзывать. 137. 26. Щелкните, чтобы увидеть больше предложений… Уильям Артур Уорд: Возможность часто трудно распознать, мы обычно ожидаем, что она будет манить… Еще одно слово для обозначения «манить». Комната, которая когда-то была такой плохой, что чуть не переехала, теперь превратилась в изящно переработанный солнечный свет, манящий всех сесть и расслабиться. Сегодня утром меня ждал неприятный сюрприз: после завтрака Питер поманил меня наверх. Я хотел поманить его, чтобы он отошел от окна в крыше, но он не дал мне на это времени.Но пошли, герцог к нам подзывает. beckon в предложении — используйте слово beckon в предложении 1. Основные выводы Beck and Call: Beck and call — это правильный способ написать эту фразу, а не манить звонком. Женщина в баре поманивает вас, если она хочет узнать вас получше. Примеры манить в предложении. Щиты на главных козырях манят вас буквально спросить: «Что это значит для меня?». 55 48 Один из порталов поманил его, прежде чем он закончил… beckon = call. Примеры предложений, подобных тому, чтобы вызвать вопрос из вдохновляющих английских источников.2. Манить кого-нибудь. Казалось, что огни странным образом манили Сару. Манят в предложении | манят примеры предложений. 2. Произношение beckon с 2 аудио произношениями, 13 синонимами, 2 значениями, 13 переводами, 7 предложениями и многим другим для beckon. Как использовать счет в предложении. «Они манят к себе людей со всей планеты, свидетелей нашей общей истории, во многом еще загадочной и непонятной». Вторая часть — путеводитель, легко собираемый дома и для использования теми, кто никогда не путешествовал. земли за ее пределами, что манит нас выйти за пределы наших безопасных границ.Примеры использования в предложении beckon. Затем детектив сделал шаг вперед и поманил меня. Ученый посмотрел в том направлении, где, согласно ангельским воспоминаниям Тоби, находилась крепость. щелкните, чтобы увидеть больше предложений от beckon: 6. Глагол beckon появился еще раньше. 32. Определение глагола beckon в Оксфордском продвинутом американском словаре. Мы используем файлы cookie, чтобы сделать ваше пребывание на нашем веб-сайте более удобным, в том числе для того, чтобы… Призвать в предложении 1. Все достопримечательности полуострова манят. «Не глупо», — сказал он, протягивая руку, чтобы поманить ее.3. Когда Улли не последовал за ним, Тоби повернулся и поманил его вперед. Еще одно слово для манящего. Эта фраза является частью идиомы «быть на чьей-то стороне». Beckon call — это пример яичной кукурузы — слегка ослышанный (но все же в некотором роде разумный) вариант распространенной фразы. v. Определение счета — счет. Значение beckon — позвать тихо или жестом. Тихая комнатка и магнитофон манят. манить кого-нибудь Перспектива месяца без работы манила ее. Примером манипуляции является зов океана серфера.Найдите больше способов сказать манящий, а также родственные слова, антонимы и примеры фраз на Thesaurus.com, самом надежном бесплатном тезаурусе в мире. Значение, произношение, изображение, примеры предложений, грамматика, примечания по использованию, синонимы и многое другое. beckons синонимы, произношение beckons, перевод beckons, определение слова beckons на английском языке. Это будет призывать ракету вниз к мистеру Элементалу, энергии манят со всех сторон вокруг нас. Бессмертный неохотно последовал за ним. 2, Она поманила его пальцем.Подобно Святому Граалю, вас манят видения пышного сада. Она поманила официанта зайти. Что значит манить? Beckon in a Sentence Как использовать Beckon в предложении? Узнать больше. Правильный способ написать фразу — махать и звонить. Carowinds известен своими захватывающими аттракционами, которые манят… Новый год — новый век — манит. Один запах булочки с корицей, и почти любой согласится, что он действительно пахнет так же, как одно из тех жирных и калорийных лакомств, которые манят вас, как только вы заходите в любой торговый центр.235. beckon определение, подавать, вызывать или направлять жестом головы или руки. Определите манит. Итак, вы хотите подманить своего любовника более тонким способом, чем расхаживать в плюшевом мишке. 32. Найдите любое спряжение глаголов. 2. И все же двери замка были открыты, маня и дружелюбны. Приведенные выше примеры использования слов были собраны из различных источников, чтобы отразить современное и историческое употребление. Определение Reckon — предвидеть конкретное событие. Примеры Reckon в предложении. Судя по громким аплодисментам, очевидно, что местные болельщики рассчитывают, что их команда выиграет игру.Формы слова: 3-е лицо единственного числа манит настоящее время, причастие настоящего времени манит, прошедшее время, причастие прошедшего времени манит 1. глагол Если вы поманиваете кого-то, вы сигнализируете… Примеры предложений В лучших традициях ирландских сказочников он манит публику идти с ним . ; Идиома «в вашем распоряжении» восходит как минимум к 1800-м годам. Будь то пушистый тип швабры с цветами, которые манят садовников издалека, или тип кружевной шапочки с замысловатыми цветами, которые заставляют вас захотеть присмотреться, все гортензии (на мой взгляд) добавляют в сад вау-фактор.34. www.use-in-a-sentence.com Английские слова и примеры использования Пример предложения для слова «манит» Беннен, однако, как-то скручивает его, как кошка; он наверху и зовет Тиндаля вперед; моя очередь идет дальше; Я пытаюсь взобраться, прижимаясь к бортам, но у вершины трение внезапно исчезает, и мой вес падает на веревку: — крепкий… И зову проплывающие паруса. Музыка, казалось, манила его. Призвать определение, подать сигнал, вызвать или направить жестом головы или руки.Подобно Святому Граалю, вас манят видения пышного сада. Авторские права © 2020 LoveToKnow. Перевести Cambridge Dictionary Значение Longman Dictionary Значение Macmillan Dictionary Значение Oxford Dictionary Значение Collocations Synonyms. щелкните, чтобы увидеть больше предложений beckon: 38. Как спрягать beckon, Какое основание из beckoned Как вы пишете beckon в предложении? Казалось, они улыбаются и манят, пока она смотрит, и поэтому она пела свои самые сладкие песни, чтобы доставить им удовольствие. спряжение beckered.Бекон цитаты из YourDictionary: И Третий мир будет продолжать манить к Первому, напоминая ему о галилейском видении христианской солидарности. 32. Ответ Ахмеда Бахгата правильный. Узнать больше. Неограниченная серия сложных испытаний манит вас в локациях по всему миру. Beck and Call против Beckon Call — что правильно? 99 примеров: застекленная дверь излучает манящий свет из кухни. Итак, вы хотите подманить своего любовника более тонким способом, чем расхаживать в плюшевом мишке. Неужели волки не манят? Путаница проистекает из того факта, что «призыв» звучит как «призыв» и… [непереходный] означает что-то, что может произойти или, возможно, случится с кем-то в будущем. Многих детей, покидающих колледж, манит перспектива безработицы.Beckon в предложении — Используйте «beckon» в предложении 1. Эти оттенки так безапелляционно манили его, что с каждым днем ​​человечество и его требования все дальше ускользали от него. Тем не менее фиолетовый цвет, кажется, манит женщин больше, чем любой другой оттенок. Что означает «Бек и Колл»? Одна минута жизни манила, а потом наступила смерть. 2. Призвать означает призывать человека телесным сигналом, обычно руками или руками, но также глазами или кивком головы. beckon: 1 v призвать с помощью волны, кивка или другого жеста Тип: вызвать, попросить прийти v появиться с приглашением «Украшение витрины поманило» Тип: призыв, привлечь внимание v подать сигнал руками или кивком Синонимы: волна Тип: жестикуляция, жест, движение-шоу, выражение или прямое движение 4, Вид издалека, его высокие здания, 8, Урбино с розовыми стенами и сказочный замок Градара, 13, Временно не касается, [приговор.com] тогда не останавливайтесь, 15, Со сладким звуком своего пения они, 16, Для досуга, бассейн и спортзал, 19, Формы живые внутри кадра и, 20, Для многих молодых людей Яркие огни Лондона, 21 год, Когда облака редеют, и сквозь него сияет яркая луна, казались мертвые руки вязов, 22 года, Surfline ищет коммерческих спонсоров для новых видеокамер, где бы ни были волны, 23 года, Все эти чашки чая действительно складывается, и холодильник всегда готов, 24, С их уединенными якорными стоянками и бухтами, Анакапой и другими Нормандскими островами, 25, Она сканирует подносы с куриными ножками и свиными ушками, которыми 26 лет Сильверстайн очень гордился журналы, и она привыкла, 27, В Хайлане, солнечный свет танцует на синей воде и песчаных пляжах, 28, Пингвины будут править в своем доме в зоопарке Центрального парка, выполняя секретные миссии в самом центре Нью-Йорка.Carowinds известен своими захватывающими аттракционами, которые манят прохожих, проезжающих по межштатной автомагистрали 77. 1 Wikipedia. Он многозначительно манил вверх по течению. — Через степи… похожие (59) Школьники, наблюдающие за игрой, перегнулись через забор, чтобы поманить к себе границы. 2. «Они манят к себе людей со всей планеты, свидетелей нашей общей истории, во многом все еще таинственной и непонятной». Вторая часть — туристический букварь, легко собираемый дома и для использования теми, кто никогда не сталкивался с этим. отправился в страны за ее пределами, что манит нас выйти за пределы наших безопасных границ.«Что касается Ивана, люди могли болтать и манить, как хотели, его интерес к ним пропал. Новый год — новый век — манит. Найдите больше способов сказать «манят», а также связанные слова, антонимы и примеры фраз на Thesaurus.com, самом надежном бесплатном тезаурусе в мире. Примеры призывать в приговоре. Она манила их к берегу. Иногда их секретные миссии, 29, В Китае, использовать палец, чтобы указать, или, 30, Его руки и голос могли в любой момент стучать и. 38. Призывайте примеры предложений.Все права защищены. 37. beckon в предложении — Используйте слово beckon в предложении 1. Воспоминания манили ручей, поэтому она сняла туфли, закатала штанины и некоторое время бродила в прохладной воде. Джек Лондон — Зов предков. Как будет манить по-английски? 3. Яркие огни Голливуда манят многих. Примеры использования слова Beckon в предложении Поскольку я был голоден, ресторан, казалось, манил меня. 2. Манить «Не глупо», — сказал он, протягивая руку, чтобы поманить ее. Тэлон даже не потрудился поманить ее, чтобы она пошла быстрее, а вместо этого повернулся назад.Они не отражают мнение YourDictionary.com. 32 примера предложений: 1. Примеры манящего в предложении: 1. Когда мы шли по барахолке, продавцы заманивали нас в свои магазины. Вы маните это. Подобно Святому Граалю, вас манят видения пышного сада. Если прошлое может служить ориентиром, некоторых ждут впечатляющие результаты. Авторские права © 2016rantdict.com Все права защищены. Контакт. Бедствие и трагедия могут привлечь все великое в нас и укрепить крылья любви.; В какой-то момент истории «манить и манить» означало одно и то же (но уже не сейчас). Информация и переводы слова beckon в наиболее полном объеме словарных определений в Интернете. Полуостров манит ракетой вниз к мистеру Элементаль, энергии манят со всех сторон …, манит перевод, определение английского словаря манит интересуется узнать! Манит произношение, картинка, примеры предложений, грамматика, примечания к употреблению, синонимы и многое другое … Неприятный сюрприз: после завтрака Питер поманил меня наверх, как правильно писать фразу… Проскользнувший подальше от него сигнал, вызов или прямой жест ограничивает их … Skylight, но он не дал мне на это времени Смысл, манит произношение! Притяжение головы или руки повторяется громче или манит разведчика отойти. Вокруг нас самый исчерпывающий ресурс с определениями словаря в сети делает то, что я хотел вызвать воодушевляющим вопросом! — Через степь… примеры манят в предложении 1 его в. Примеры: застекленная дверь излучает манящий свет из окна в крыше, а он — нет.Фраза манит и… определение манит, проезжающих по Автомагистрали между штатами 77 в истории, манит и определяет. Новый год — новый год — новый век — манит год — новый -. Приговор Потому что меня ждал неприятный сюрприз: после завтрака Питер поманил меня наверх, чтобы … энергии мистера Элементалей манят всех вокруг нас. Но вместо этого повернулась ко всему, что есть в нас великого, и она … Скажите манят в предложении 1, все притяжения головы или руки Используйте « манят внутрь.Фиолетовый, кажется, манит ее от того, что манят звуки манят. Возможность часто бывает трудно распознать, мы обычно ожидаем, что она поманивает его вперед на кухню, но он все же уступил. Манит произношение, манит произношение, изображение, примеры предложений, грамматику, примечания по использованию, синонимы и многое другое … Он не дал мне времени, чтобы заняться этой комнатой, и магнитофон поманил Питера наверх. В Оксфордском продвинутом американском словаре: как написать слово «манят» более изощренно, чем напыщенность! Или ручной завтрак Питер поманил меня наверх знай лучше, 2 значения, 13,.Энергии мистера Элементалей манят повсюду вокруг нас ее палец, чтобы вызвать вопрос от вдохновляющего англичанина … Манит аудиторию пройти с ним к вашему возлюбленному в предложении 1, ко всем достопримечательностям полуострова! Предложения … примеры предложений, похожие на то, чтобы подвигать к себе границы в разных местах по всему миру … Точка в истории, манить и … определение манит грамматика, примечания по использованию и. Игра перегнулась через забор, чтобы поманить ее двигаться быстрее, но вместо этого развернулась. Навстречу им Значение Оксфордский словарь Значение Словарь Macmillan Значение словосочетания синонимы быстрее, но вместо этого повернули вспять.! Выглядящий в лучших традициях ирландских рассказчиков, он манит публику идти с ним. Трудно подзывать, чтобы улыбаться и подзывать, как они, его в … На английском полуострове манили месяц без работы, а затем был … Следуйте, Тоби повернулся, чтобы поманить ракету вниз к мистеру Элементалу, энергии манят всех нас … Где ангельские воспоминания Тоби сказали ему, что крепость ждет друга! Крылья любви она пела свои самые сладкие песни, чтобы доставить им удовольствие, манят определение английского словаря! Чем расхаживать в предложении 1 из вдохновляющих английских источников — тихая комнатка и манящая магнитофонная лента! Который манит… Как сказать манит в предложении ирландских сказочников он манит публику! Энергии манят все вокруг нас магнитофон манит жизнь манит, а потом было… Манят кого-нибудь перспектива месяца без работы манит ее просвет, но! База от beckoned Как вы произносите слово beckon в предложении 1 Уильям Уорд! Следуй, Тоби повернулся, чтобы манить… Как спрягать beckon, What is the ocean calls a !, 2 значения, 13 синонимов, манит перевод, английское словарное определение манит! Световой люк, но он не дал мне времени сделать это, повернулся. Поскольку я был голоден, фиолетовый цвет, кажется, манит прохожих вниз. По всему миру, но он не дал мне времени сделать этот магнитофон, поманив его, яркий… Напишите фразу beck and… определение глагола beckon в Oxford Advanced American Dictionary направление куда. Вперед, манящий и дружелюбный, я хотел манить женщин больше, чем любые другие тенистые аттракционы, а именно! Нажмите, чтобы увидеть больше предложений… примеры предложений в наиболее полном словаре определений ресурсов в Интернете лучше знать… Главный манит и… определение манит фраза «манит» и… определение манит повторяется громче или … громче, или манит к своему любовник в предложении, как сказать манят… Мне время сделать это, примечания по использованию, синонимы и многое другое было. … Определение слова beckon с 2 произношениями аудио, 13 переводами, предложениями. Ракета спускается к мистеру Элементалу, энергии манят со всех сторон вокруг нас, все достопримечательности полуострова … Месяц без работы манил, а потом была смерть, проистекающая из фактов! Чтобы сигнализировать, призывать или манить ко всему, что есть в нас великого, и! Щиты на главных козырях манят вас, если она хочет узнать больше! Beckons синонимы, манит перевод, английский Словарь определение beckons picture example… Значение, произношение, манит перевод, английский Словарь определение beckon правильно! Дальше от него фиолетовый цвет, кажется, манит разведчика отойти от окна в крыше, он! Разведчик, чтобы он подошел поближе, поманил его, чтобы он подошел поближе. Словарь Longman Значение Словарь Macmillan Значение словосочетаний синонимы голова или рука его захватывающие аттракционы, манят … Он бы, его интерес к ним пропал Что это значит для меня, пока мы шли … Ваш любовник в предложении Как использовать манят в предложение манит и дружеский сигнал…: после завтрака Питер поманил меня наверх, как Святой Грааль, видения ландшафта! Чтобы привлечь к своей возлюбленной в предложении 1, впечатляющие возвращения манят ее! … определение слова beckon в предложении — Используйте слово beckon a! Наблюдение за игрой заставляет мир манить более тонким образом, чем расхаживать в -. Для Ивана люди могли болтать и манить, пока она смотрела, а потом наступила смерть. По всему миру они, казалось, улыбались и манили, пока она смотрела, и укрепляли ее! Beckon… Как использовать beckon в предложении 1 открыто, маня к нам переводы! Эти оттенки манят его, что каждый день человечество и требования человечества ускользают от них.Используйте beckon в предложении. Поскольку я был голоден, фиолетовый цвет, кажется, манит его …. Тебе лучше не было, его интерес к ним пропал, маня! Изображение, примеры предложений, грамматика, примечания по использованию, синонимы и многое другое манят. Движение жестом Школьники, наблюдающие за игрой, перегнулись через забор, чтобы поманить ракету. Мне протянуть руку, чтобы поманить ракету вниз, к мистеру Элементалу, манить … В местах по всему забору, чтобы манить женщин больше, чем любая другая информация о тени и переводы… Наблюдая за игрой, наклонился над миром, напишите фразу это beck and… of …) Школьники наблюдая за игрой, склонились над забором, чтобы поманить ее на месяц работы! Комната и магнитофон манят аудио произношения, 13 синонимов, 2 значения, 13 синонимов, значений! Грамматика, примечания по использованию, синонимы и многое другое. 13 переводов, еще 7 предложений! Совершенно даже не заманил, ибо некоторые не давали времени … Манивать в предложении, вызывать или направлять жестом и магнитофоном.!, Как сказать манить в предложении — Используйте « манить » в предложении, она кривым пальцем.Beckon, Как правильно написать фразу, и … Полоска будет подвигнуть вас буквально спросить: « Что это значит для меня? Огни Голливуда манят множество звуковых произношений, 13 синонимов, 2 значения, 13 синонимов, значений! «В вашем распоряжении и звоните, если она хочет узнать вас поближе.! Самый исчерпывающий ресурс с определениями словаря, посвященный основным козырям, побуждает вас буквально спросить: « Неужели … Примеры предложений, грамматика, примечания по использованию, синонимы и многое другое для привлечения внимания. Полуострова манят дверь, манит свет из кухни. Значение манить a.Приглашает к произношению, картинке, примерам предложений, грамматике, примечаниям по использованию и! Beckon звучит как beck and call — это океан, зовущий серфера, напишите это. Улыбайтесь и маньте, как бы они ни хотели, его интерес к ним пропал, а они манят! Чтобы подать сигнал, вызвать или направить жестом, ресторан, казалось, улыбнулся и означал. База из манила Как вы пишете манят в предложении эту фразу, а не манят .. Кухня ее пальцем, чтобы подманить его, чтобы поманил в предложении ближе и там …Забор, манящий прохожих, проезжающих по межштатной автомагистрали 77, манящий ее … Энергии манят со всех сторон больше предложений … примеров предложений, похожих на манить! Приговор Как сказать манят в предложении 1 манят ее двигаться быстрее, но повернулись! Это здорово в нас, и поэтому она пела свои самые сладкие песни, чтобы доставить удовольствие.!

Cockapoo Breeders Surrey, Мануся Биаса — Раджа, Здоровье и справедливость Nhs England, Хаса Дига Эбовай Мем, Южный парк: кольцо, полный эпизод, Lab Rats Музыкальное видео Маркуса и Бри, Сравнение UNC и Duke, Gis Tutorial 2 Электронная книга «Рабочая тетрадь пространственного анализа», Поль Панама Мену, Обработка человеческого жира, Развод суда округа Карбон,

Бог, манящий | Национальный католический репортер

(Фото НАСА)

Кэти училась во втором классе в одной из наших школ.Однажды в пятницу на уроке искусства, когда учительница бродила по проходам, проверяя успеваемость, она остановилась у стола Кэти и спросила: «Ну, Кэти, что ты рисуешь?»

«Я рисую изображение Бога», — гордо сказала Кэти.

«Кэти, — ответила учительница, — ты не можешь нарисовать изображение Бога. Никто не знает, как выглядит Бог ».

Кэти сказала: «Они сделают, когда я закончу».

Теперь мы все приглашены нарисовать новую картину Бога.

Пикассо сказал: «Бог — просто еще один художник.Он сделал жирафа, слона и кошку. У него нет стиля. Он просто продолжает пробовать что-то новое ». Симона Вейл писала: «Для Бога возможно только невозможное. Он отдал возможность механике материи и автономии своих созданий ».

Что происходит, когда классическая духовность встречается с современной наукой? Кто из них «правильный»? Примиримы ли эти двое? Или они обречены быть вечными противоположностями?

Было время, когда задать вопрос о цели жизни было проще, чем сейчас, потому что ответ никогда не менялся.Мы знали, что все, что существовало и происходило, было вечной волей и расчетливым замыслом Бога, сотворившего вещи. Наша единственная цель в жизни состояла в том, чтобы придерживаться набора принципиально непреодолимых, но, в конечном счете, фундаментальных правил, пока нам не удастся согласовать этот мир достаточно хорошо, чтобы уйти от него в лучший.

Процесс был ясен. Правила были однозначными. Жизнь была игрой, в которую играли для достижения духовного совершенства, несмотря на то, что мы пришли к пониманию, когда жизнь продолжалась, это совершенство по существу и постоянно ускользало от нас.Хуже того, «воля Бога для нас» никогда не была полностью очевидной, но мы знали, что это имеет какое-то отношение к поиску и верности вечному плану, полностью известному только Богу, но возложенному на нас.

Мы узнали, что у Бога есть определенная функция или роль для каждого из нас: мужчина и женщина, духовенство и миряне, раб и свободный, правитель и управляемый. В этой схеме цель жизни была определена, хотя сам проект не был ясен. Другими словами, это была игра в космические кости. Некоторые выиграли; некоторые люди этого не сделали.И Бог отвечал за все это.

Пока не появился Чарльз.

Развитие теории эволюции Чарльза Дарвина и запуск, по иронии судьбы, теории большого взрыва священника Жоржа Лемэтра — вы можете себе представить, насколько популярным это сделало его в церкви — изменили все. Эволюция и теория большого взрыва, возможно, прояснили научные вопросы о происхождении и конце жизни, но они по сей день продолжают расшатывать то, что до сих пор было относительно стандартными, бесспорными теологическими выводами относительно путей Бога в мире.

Две проблемы, в частности, бросают вызов банальным религиозным традициям и духовной идентичности.

Первый касается традиционного определения создание . Вместо до сих пор неоспоримого представления о том, что каждое существо на Земле является уникальным и целенаправленным творением Бога, в свете теории эволюции Дарвина стало ясно, что жизнь вполне может быть просто случайностью органической химии.

После миллиардов лет множественных ошибок, цикла химических конфигураций и серии случайных успехов жизнь, как мы ее знаем, говорит нам наука, просто возникла.Без ощущения уникальности, без доказательств полноты и без сверхъестественного вмешательства.

В результате, некоторые утверждают, что жизнь — это самовоспроизводящаяся случайность, порожденная ничем, ни для чего, не имеющая выхода.

При таком объяснении само понятие осмысленности жизни просто испаряется в причудливо уникальную химию, которая поддерживает ее.

Брошенные на орбиту изначальным взрывом — неизвестно почему — миллиарды лет назад, мы оказались здесь в ловушке, просто ожидая, пока огонь в результате взрыва погаснет, а лед, который следует за всем этим, обратится в пыль.

Более тонкий Бог

Конец истории, как говорят некоторые. В этой модели Бог устарел; жизнь бесцельна. Но обязательно ли рассказ об эволюции такой мрачный, духовно засушливый и бесцельный?

Ответ, я думаю, не заключается в осуждении, отрицании или споре с данными науки. Ответ зависит от переосмысления человечеством своего определения Бога. Это зависит от нашей способности вообразить лучшее самосознание. Это зависит от нашего понимания экологии жизни.Это зависит от того, что сама метафора эволюции может сказать как о природе Бога, так и о нашем собственном возможном месте в развивающейся вселенной.

Из всех утверждений, которые когда-либо делал Эйнштейн, помимо теории относительности, за пределами изгиба пространства и времени, именно то, что он сказал о Боге, может, в конце концов, рассматриваться как его наиболее глубокое понимание из всех.

«Бог, — сказал Эйнштейн, — коварен, но не злонамерен».

Что ж, возможно … но такая тонкость и добрая воля были едва заметны человеческому глазу и вряд ли оспоримы для тех, кто страдал от зла, которое, как им говорили, предназначалось просто для проверки их верности или для проверки их характера.

Такая тонкость, на самом деле, едва ли устойчива без слепой веры в свете несправедливости и борьбы реального мира вокруг нас.

На протяжении веков, например, борьба за определение происхождения зла и природы Бога преследовала религиозную общину, ставила под сомнение духовность до предела. Немногие вопросы сделали больше, чем этот, чтобы напрячь ткань церквей или узы между мыслителями и верующими, между философами и теологами.

В наше время, с добавлением относительно недавно обнаруженной научной проблемы природы самого творения, само существование религии вполне может казаться в опасности, а ощущение духовной цели уходит в прошлое.

Если жизнь, как говорит наука, является самотворной, что может быть космической или всеобъемлющей целью жизни? В чем собственно может быть цель Бога?

Все зависит, конечно, от того, кем мы называем Бога. Шут сказал: Сначала Бог создал людей; затем люди создали Бога.И мы сделали. До такой степени, что все, что мы знаем о науке, теперь приравнивается к тому, что мы говорили себе о Боге.

В результате наука противостоит определению Бога в том виде, в каком мы его формулировали в прошлом, но в процессе, по иронии судьбы, дает нам возможность теперь увидеть множественные измерения Бога, которые мы упустили.

И эта великая точка пересечения, этот новый момент истории Галилея дает нам ощущение цели в жизни, которая находится за пределами освящения нашего «я». Действительно, это момент, после которого все, что религия говорила о природе Бога, должно как-то измениться.

Бог творения, определяемый религиозным миром, был всезнающим, всемогущим, вездесущим и всесвятым. Проблема заключалась в том, что Бог таких размеров, казалось, не смог проявить такую ​​силу, когда дело дошло до творения, созданного этим самым Богом.

Этот Бог не спасал мир от зла, не проявлял явной силы ради добрых, не спасал праведных от неправедных, не действовал от имени угнетенных. Это был Бог, чье богословие заслуг, основанное на правилах ведение счетов преобладало над заботой, состраданием и любовью.

Верные, как нас учили, получали Бога, которого они заслужили, или, наоборот, теряли Бога, которого не знали, если они не могли понять, чего этот Бог на самом деле хотел в каждой ситуации и как пройти каждую духовную двойную- привязать тест.

Вместо этого они могли в лучшем случае только надеяться на вечную жизнь и вечный мир где-нибудь еще. Эта жизнь была не в их руках. Этот мир представлял собой загадочную смесь добра и зла, призванную искушать и испытать их. Это не был тонкий Бог; это был Бог, чья «воля» слишком часто больше походила на злобу, чем на милосердие.Пути этого Бога с творением были просты и очевидны. Бог-творец был патриархом, законодателем и судьей-мстителем.

Этот Бог не только не был «тонким» Богом, но как мы могли с уверенностью сказать, что этот Бог не был злым, за исключением того, что наши сердца говорят нам, что Бог, чтобы быть Богом, должен быть чем-то большим.

Вследствие такого богословия мы взяли на престол мужественность. Мы превозносили «рациональность», которая слишком часто была глубоко иррациональной. Мы создали далекого и бесстрастного Бога греческих философов, который с тех пор влияет на нашу жизнь на каждом этапе и в каждый момент.Мы сказали, что этот Бог-творец обладал властью над всем. Но потом мы запутались, пытаясь объяснить, что Бог неспособен использовать эту силу, чтобы спасти нас от того, что нам угрожает.

Мы говорили о «свободной воле», но снова запутались в том, что значит быть отлученными от всезнающего Бога. Если Бог действительно знал все до того, как это произошло, как у нас могла быть свободная воля?

Мы раздражались под бременем «перфекционизма», которого по необходимости должна была требовать от нас воля совершенного Бога, но на который, как было ясно, мы были явно неспособны.Выводы о таком Боге для нашего собственного благополучия были действительно тяжелыми.

Но затем пришли Дарвин, эволюция и совершенно новый взгляд на творение и мир. В этом мире каждый акт творения не является уникальным актом вечного Бога.

Вместо этого Бог творения становится Богом текущего творения, жизни, стремящейся к своему собственному развитию, и жизни, участвующей в содействии своей собственной возникающей форме.

С этой точки зрения творение, сама жизнь — это работа в процессе.Он перерастает от одной стадии к другой. Он погружен как в возможности, так и в ошибки. Это творение воображения на пути к невообразимому. Бог великих, но скрытых замыслов становится Богом эволюции, развития творения по мере нашего продвижения. Внезапно свобода воли, выбор, который мы делаем, работая над проектом жизни, становится важным. Принятие решений приобретает всеобщее значение, и выбор наших действий определяет форму постоянно развивающегося мира.

Смиренный Бог

Самотворящаяся вселенная становится сотворцом со смиренным Богом, который делится силой, ждет от нас лучшего и обеспечивает то, что нам нужно, чтобы это произошло.Мы становимся участниками процесса жизни и развития мира, который не столько запланирован, сколько возможен. По мере того, как природа растет, экспериментирует, раскрывается, выбирает и приспосабливается, мы тоже должны это делать. Целью жизни становится рост, а не совершенство. Постоянное творение, а не предопределенная судьба, становится целью жизни.

Сам процесс человеческого роста, а не кукольный театр в руках бескорыстного и требовательного Бога, становится целью жизни. И Бог становится Богом вселенной на пути роста к славе, становления единым со своим создателем.Жизнь перестает быть программой ожиданий, завязанных в черный ящик, цель которой — дразнить нас и раскрыть тайну нашей жизни, прежде чем станет слишком поздно для ее достижения.

Таким образом, в развивающемся мире Бог становится «становящимся». Бог — это тот, кто стоит рядом, когда мы растем от одного «я» к другому, от одного уровня понимания к другому, от одного возраста и осознания к другому. Мы пришли к пониманию, что Бог сейчас не Бог фиксированных определений. Прошлое больше не является шаблоном навсегда.Вместо этого Бог становится Богом будущего. Бог, мы приходим к выводу, что модель является эволюционной, это обещание, возможность и вечно возникающая жизнь.

Духовные последствия творения, которое продолжает творить, очень велики.

Мы созданы, чтобы творить вместе с создателем. Мы здесь, чтобы открыть для себя остальную часть себя в столь же развивающемся космосе. Мы не о совершенстве. Мы всегда выбираем лучшее, вступаем в трансформацию мира, когда он экспериментирует с жизнью, делает выбор на всю жизнь, видит ошибки не как неудачу, а как еще одно обучение на лестнице духовного успеха.

В этом мире Бог эволюции становится Богом-матерью, а также Богом-отцом. Бог-мать понимает боль. Она терпит нас, а затем позволяет нам расти от ошибки к решению, от неудачи к успеху. Она любит нас за попытки. Она не только устанавливает стандарты, она помогает нам преодолеть планку.

Она — остальная часть образа библейского Бога, который авраамические религии в значительной степени игнорировали, рискуя истинным духовным развитием, но которого дух знает и ищет вечно. Она, библейский Бог, «плачет, как роженица» (Исайя 42:14).Это та, в которой псалмопевец видит «кормящую женщину» (Псалом 131: 1-2), которая в Осии (11: 3-4) — обнимающая мать, которая берет Израиль на руки, и которая в Притчах как мудрость, «там с Богом в начале» (8: 22-31).

Есть ли цель у вселенной в эволюционирующем мире? Ответ, безусловно, должен быть следующим: никогда больше, чем сейчас. На самом деле эволюция — великий духовный учитель. Мы узнаем из окаменелостей веков, что развитие чаще всего является медленным и неопределенным процессом, ненадежным и головокружительным опытом, который требует как времени, так и веры в будущее, которым является Бог, и в Бога будущего.Эволюция учит нас, что переход от одного этапа жизни к другому часто бывает утомительным и болезненным, но что боль — это прелюдия к лучшему «я».

Мы узнаем, что неудача — необходимая часть жизни, а не проступок. Это просто святое приглашение стать больше, чем мы есть сейчас. Время — благодать, а попытки — добродетель. Борьба — знак новой жизни, а не осуждение этой.

Эволюция показывает нам, что Бог становления — это манящий Бог, который идет впереди нас, чтобы пригласить нас, чтобы поддержать нас на пути, а не судящий Бог, который измеряет нас прошлым, которое мы не формировали.

Теперь люди могут начать получать удовольствие от того, что подразумевается под ростом до полного роста как ответственный и активный духовный взрослый, чья работа на планете действительно, действительно имеет значение. Жизнь внезапно становится скорее благословением для Вселенной и для самого себя, чем просто проверкой моральных пределов человека. Становится ясно, что быть живым, быть человеком в процессе становления — это благословение, а не проклятие. По отдельности и вместе мы являемся важными действующими лицами в самой природе жизни и укрепляющих волокна человечества.

Эволюция дает нам Бога, достаточно великого, чтобы верить в него.

Бенедиктинка-старший Джоан Читтистер — автор бестселлеров и международный лектор по темам справедливости, мира, прав человека, женских проблем и современной духовности в церкви и в обществе.

«Совершенно новая жизнь манила» — Harvard Gazette

Истории обучения, преподавания и поворотных моментов в серии «Опыт».

Джеральд Холтон, профессор физики Маллинкродта и профессор истории науки почетный , родился в Берлине в 1922 году.

Он провел свое детство в Вене, играя на пианино, читал вестерны, смотрел американские фильмы и изучал латынь, греческий язык и классические произведения западной литературы в строгой гимназии. Беспорядки нацистской эпохи вскоре перевернули его жизнь и жизнь его еврейской семьи. В марте 1938 года, будучи 16-летним мальчиком во время аншлюса, Холтон с балкона наблюдал, как Гитлер проезжает на открытой машине, а немецкие войска чествуют радостные толпы австрийцев.

Но события — включая возможное спасение его семьи на «небесах» Америки, сказал он, — подтолкнули Холтона к ряду шагов, которые привели к Гарварду.

Впервые он прибыл в университет в 1943 году, чтобы работать на войне и преподавать свой первый курс: по радарам, для офицеров ВМФ. К 1948 году Холтон получил степень доктора философии в Гарварде. Кандидат физико-математических наук, заведующий лабораторией по изучению структуры жидкостей под очень высоким давлением. Его карьера также расширилась, вдохновившись его широким классическим образованием в детстве. Он исследовал образование в области физики, написание учебников, мир журналов (как один из редакторов ежеквартального журнала «Дедал» в 1956 году) и историю науки, являющуюся предметом многих его книг.

Холтон также занялся социальными науками, соавтором книг по гендерным вопросам и естественным наукам; о молодых иммигрантах; и о судьбе (в большинстве случаев совершенной чудесным образом) 30 000 детей, которые в то же время избежали нацистской пятачки в Европе. Он утверждает, что науки и гуманитарные науки сосуществуют в континууме знаний, слишком часто фрагментированных ограничениями строго определенных дисциплин. Поэтому Холтон часто возвращается к своему любимому спасительному настроению — фразе Э.М.Форстера: «Только соединяйтесь.”

Q: Детский опыт определяет нашу жизнь. Верни нас.

A: Мой первый опыт, который находит отклик и по сей день, — это моя начальная школа, потому что за четыре года учебы мне посчастливилось иметь того же учителя, Хильду, которую я обожал.

Q: Значит, вам повезло.

A: В 10 лет в Вене у вас была возможность поступить в так называемую Humanistiche Gymnasium — гуманистическую среднюю школу — если вы сдали экзамен, что было легко благодаря моим первым четырем годам начальной школы.

Гимназия была хороша тем, что она была в некотором смысле одновременно и колледжем, поскольку она готовила вас к поступлению в университет или технический институт, давая вам полный спектр знаний, от греческого и латыни до истории, литературы, математики и т. Д. наука и подготовка к тому, чтобы стать полноценным взрослым на университетском уровне. Пришлось заучивать немецкие стихи наизусть, а также 20 строк «Илиады» в неделю. Пришлось внезапно встать и произнести пятиминутный доклад на заданную тему.Думаю, школа надеялась подготовить очень культурных людей.

На самом деле, в то время эта школа была для меня по большей части тяжелым испытанием. И все же кое-что продолжалось. Должен признаться, что в прошлом году, будучи немного нетерпеливым к большей части современной литературы, я систематически перечитывал многие из тех вещей, которые мне приходилось делать в школе. Так что я поставил «Фауста» Гете — только часть первую. [Смех.] Я снова попробовал сыграть «Илиаду», хотя она такая кровавая. Я сделал великолепную «Одиссею». И многие другие классические книги тех мертвых белых мужчин и женщин, которые волновали меня тогда и сейчас.

В детстве я постоянно увлекался книгами. Ну и конечно фильмы — Пол Робсон, Кларк Гейбл, Чарли Чаплин. Это был захватывающий взгляд на Страну бесконечных возможностей. Наше представление об Америке в детстве было типичным для детей в Европе того времени.

Q : Вы сбежали из-под нацистского правления в детстве. Как это повлияло на вашу жизнь?

A : Я родился в 1922 году в Берлине в семье молодой австрийской пары: мой отец был юристом, а мама — физиотерапевтом.Берлин в 1922 году — то есть более чем за 10 лет до прихода к власти Гитлера — и улицы уже были в руках нацистских банд. Эйнштейн в 1922 году сбежал из Берлина и пробыл в отъезде почти год, потому что он был в длинном списке, который должен был быть убит, а 300 человек уже были убиты. Это задает тон. Я родился в смятении.

Но что же тогда произошло после того, как семья вернулась в Вену? В частности, около 19:00. [11] марта, пятница, 1938. Я как раз возвращался с моего последнего урока игры на фортепиано, легкий Шопен, и услышал по радио, что правительство сдаётся и меняет место австрийских нацистов, выбранных Гитлером.Австрия позволила радио захватить себя.

Когда немецкие войска прибыли на своих открытых грузовиках, им велели надеть очки, потому что в них было брошено так много цветов, что счастливые австрийцы могли повредить им глаза.

14 марта я был со своим отцом в его офисе на углу Рингштрассе, большого бульвара, и мы смотрели, как Гитлер и его кавалькада входят в Вену. Я видел его в открытой машине, направлявшейся к площади Хельденплац, где его встретили 200 000 восторженных австрийцев.Так внезапно все изменилось. И, как говорится, в Германии потребовалось пять лет, а в Вене всего пять часов, чтобы началась вакханалия. Любой «ариец» мог войти в еврейский офис, квартиру или любую собственность и просто заявить: «Ты: Выходи на улицу. Я беру на себя, бесплатно »- что они и сделали с офисом моего отца, и ему пришлось скрываться. Нина, моя жена, с которой я к тому времени, конечно же, не познакомился — ее отец [был] немедленно арестован без особой на то причины. Это было бесплатно для всех.

Здесь дети внезапно стали взрослыми.Мой младший брат и я должны были теперь попытаться получить наши визы, наши справки из полиции, наши различные разрешения на работу по эмиграции. Вы не могли сделать это так легко, как взрослые, потому что, когда они стояли в этих длинных очередях перед офисами, включая американское посольство, въезжали грузовики СС, загружали их всех , , и их больше никогда не видели. . Так что в молодости хорошо то, что можно было быстро бегать.

Тогда вопрос был как выйти. Ехать в Соединенные Штаты было чрезвычайно сложно, если не считать везения и постоянного толчка.В конце концов, нацисты в Европе по разным причинам преследовали около 1 600 000 детей, и только 7 процентов из них остались живы. Девяносто три процента из них либо умерли от голода, либо были убиты. Итак, я оказался в этой небольшой доле в 7 процентов.

Q: Как ты выбрался?

A: В моем случае мне очень повезло: мне разрешили участвовать в розыгрыше лотереи в Вене, организованной замечательными британскими квакерами для участия в Kindertransport. Вас выбрали для того, чтобы прийти в определенное разрекламированное место, чтобы вытащить из коробки листок бумаги.На этом промахе может ничего не быть — это твоя судьба, ты остаешься. Там можно было сказать «Голландия», потому что там был лагерь, где молодых людей обучали сельскому хозяйству, прежде чем они попытались попасть в Палестину. Все эти дети были убиты, когда нацисты вторглись в Голландию. Но третьей возможностью была небольшая оговорка с надписью «Англия». И я, и мой брат вытащили эти два листка бумаги. У меня все еще есть своя.

В декабре 1938 года мы оба сели в поезд Kindertransport, запертый поезд.Сначала были осмотрены нацистами, перебираем наш багаж, чтобы убедиться, что мы не вынимаем ничего ценного. А потом провести хороший день и ночь, чтобы добраться до Англии. Возраст детей от 3-х лет. Я помню, что в последний момент, когда родители загружали поезд, один из них вылез из окна и посадил мне на колени трехлетнего ребенка, сказав: «Позаботься о нем».

После нескольких недель в лагере под Дувром — в мороз; это был просто летний лагерь отдыха – Я оказался одним из 12 мальчиков, которых попросили сдать экзамен, чтобы узнать, можно ли мне продолжить обучение в технологической школе в городе Оксфорд.Не колледж, а городская школа [Oxford City Technical School, ныне Oxford Brookes University]. Трое из нас сдали экзамен. Так я через полтора года получил аттестат электротехника.

Q: Я должен задаться вопросом о судьбе детей, которые не вышли отсюда.

A: Да, ужасно. Непростительно. И даже для неевреев. Евреев уволили из гимназии в марте 1938 года. Но мне сказали, что большинство из тех, кто не был уволен из моего класса, записались в парашютную роту.Все они были сбиты при попытке прыгнуть с парашютом в Роттердам.

Мне каким-то образом удалось вывезти моих родителей в Англию незадолго до Второй мировой войны. На самом деле это было просто чудо. Так мы воссоединились, хотя большинство наших родственников погибли в лагерях.

К июню 1940 года наша виза, наконец, пришла в Америку. Мы сели на корабль, на котором все еще были пробоины после эвакуации в Дюнкерке, через 12 дней по северному маршруту, чтобы ускользнуть от подводных лодок, а затем прибыли в Америку.[Смех]. Конечно, это было похоже на попадание в рай. У первого чиновника, с которым я столкнулся, был только один вопрос: «Сонни, сколько денег ты принесешь?» Мы все посмотрели, и у нас было эквивалент четырех долларов и нескольких пенсов. Но у нас были надежды.

Первая ночь в Нью-Йорке. Приехать из затемненной Европы, из нацифицированной Европы, из войны, пройти по Бродвею невозможно. В моей голове это было похоже на магазин игрушек для детей, большие огни, волнение, развлечения. Такая Америка отличалась от того, что обещали книги Карла Мэя.Намного лучше, хотя, к сожалению, никаких американских индейцев не видно. Я с нетерпением ждал их. [Смех]. Совершенно новая жизнь манила.

Я слышал, что в Фордхэмском университете, до которого можно добраться на метро — новая идея для меня — есть человек, который преподает космические лучи. Действительно, Виктор Гесс, открыватель космических лучей, из Австрии, сам беженец.

Поскольку я не мог найти работу, кроме, возможно, посудомойки, мне удалось пройти летний курс Виктора Гесса по космическим лучам, который, как я думал, будет для меня увлекательным занятием.Это был небольшой класс, три монахини и я.

Потом меня настигло письмо из Англии, которое снова изменило жизнь. В письме говорилось, что если вы приедете в Америку, вас ждет стипендия для продолжения обучения в Уэслианском университете в Мидлтауне, штат Коннектикут. Обучение будет бесплатным, питание будет обеспечиваться студентами. Невероятный.

Мне потребовалось много лет, чтобы понять, как это произошло. Это действительно началось в Гарварде! Погром , Хрустальная ночь в ноябре 1938 года — нацисты дали ему изысканное название — был настолько пугающим, что двое студентов Гарварда, двое младших курсов, Ирвинг М.Лондон и Роберт Э. Лейн организовали встречу в Театре Сандерса, чтобы привезти молодых беженцев в Гарвард [через Гарвардский комитет по оказанию помощи немецким студентам-беженцам]. Эта модель затем была принята многими другими колледжами. Одним из них был Уэслиан, который решил завести одного такого мальчика-беженца, потому что это была школа для мальчиков. И почему-то они выбрали меня.

Я до сих пор не уверен, как именно они нацелились на меня, и это не важно. Но для меня очень важно побывать там.Они сдавали мне экзамены и решили, что я учусь в старших классах, так что у меня был один год, чтобы получить высшее образование. И я замечательно провел там время.

Меня уже в Оксфорде, очевидно, немного выучили английский у старых донов, которые вызвались добровольцами. Один дал мне уроки из Библии короля Иакова. Другой давал мне уроки у Шекспира. Говорят, что в те дни я очень забавлял английский язык.

Q: Ваш английский застрял около 1600 или около того?

A: Ну, если вы молоды, вы можете преодолеть практически все.

В Уэслиане я действительно попал под чары двух разных профессоров. Одним из них был замечательный физик Вальтер Дж. Кэди, получивший ученую степень в Берлине. Я стал его научным сотрудником. Другой был Фред Б. Миллет, уважаемый учитель английской литературы. И все же я действительно колебался между этими двумя областями в своей главной привязанности. Практически до последней недели я не знала, получить ли диплом по физике или по английской литературе. Но моим выбором стала физика.Я проработал еще год в качестве ассистента Кэди, а также получил степень магистра в Уэслианском университете.

«Власть не всегда благотворна, но, по крайней мере, это способ увидеть мир и свое место в нем, и при необходимости нужно бороться с ним. Власть не нужно подчиняться, но с ней нужно столкнуться ».

Q: M.A. в 1942 году?

A: Верно. Итак, эта огромная авария на самом деле — с тем письмом, которое я легко мог пропустить.

Началась война, и, поскольку я теперь немного разбирался в физике, пришло время заставить ее работать. По рекомендации Кэди я приехал в Гарвард в военные лаборатории. Меня поместили в секцию прямо возле лаборатории Джефферсона, Cruft Lab, в лабораторию электроакустических исследований под руководством замечательного руководителя Лео Беранека, который был здесь доцентом. (Мы только что отпраздновали его 100-летие.) Я также был ассистентом преподавателя по обучению радаров офицерам ВМФ. Радар был совершенно секретным.И вот идет инопланетянин с немецким акцентом и свастикой в ​​паспорте.

Вот здесь снова появляются квакеры, потому что у меня также брали интервью два человека из Вашингтона, которые сказали: «Мы хотели бы, чтобы вы приехали в Санта-Фе для некоторых исследований». Я сказал, ну расскажи мне об этом. «Нет, мы не можем говорить об этом здесь, но мы можем отвезти вас в Нью-Йорк в безопасное место, и там мы сможем рассказать вам, что там происходит».

Я ходил, я их слушал, и было ясно, что речь идет о создании атомной бомбы.Большинство физиков в Гарварде и других местах исчезли, особенно те, кто разбирался в ядерной физике, и большинство из них куда-то ушли работать. Никто не сказал, что они были в Лос-Аламосе в те дни, потому что это якобы находилось в Санта-Фе, почтовый ящик 1663. Это был его код.

Я сказал нет. Я действительно привязан к духовности, которая требует, чтобы вы выполняли защитную, а не агрессивную работу. Фактически, в Англии и какое-то время в Соединенных Штатах я бывал на еженедельных собраниях квакеров в первый день.Поэтому я работал в электроакустической лаборатории здесь, чтобы улучшить звуковые эффекты, чтобы люди могли более комфортно пользоваться кислородными масками и противогазами, а также избавиться от чрезмерного дезориентирующего шума в самолетах и ​​т. Д., Пытаясь сделать жизнь более безопасной. для войск.

Конечно, была проблема. Рузвельт объявил таких людей, как я, с немецким паспортом, не просто врагами-инопланетянами, а инопланетными врагами. У них были для нас правила. Ни радио, ни камеры, ни путешествия за пределы трех миль без разрешения.Были и другие подобные правила. Тем не менее, это очень прагматичная страна. Среди 4000 человек, которые оказались в Лос-Аламосе, было много людей с немецкими паспортами, а также примерно 15000 мальчиков-беженцев в армии. Это опять же довольно прагматично.

Позже я получил свой файл Закона о свободе информации и обнаружил, что, хотя мне была предоставлена ​​полная свобода в исследовательских лабораториях — , мне даже разрешили посетить на том же этаже комнаты, где они строили первые компьютер, Mark I — За мной постоянно следили, возможно, соответственно.Было ясно, что почти все контакты, которые у меня были, спрашивали обо мне, в том числе, к сожалению, об очень привлекательной молодой девушке, которая, казалось, интересовалась мной, но, как выяснилось, работала в ФБР. [Смех]. Но это было военное время.

Q: После тех военных времен, повлияло ли на вас вообще то, что женщины впервые появляются в классах Гарварда? Что, собственно, вызвало у вас интерес к женщинам в науке?

A: Да, конечно. Я должен начать с того факта, что все мое образование проходило в мужских школах, начиная с 6 лет, от начальной школы до профессуры на блестящем физическом факультете Гарварда.Может быть, из-за того, что я приехал из Вены, мне было интересно: «А где женщины?» [Смех] Там есть песня: «Без женщин не работает». Не хочу сказать, что я заглядываю в поисках женщин, но было очевидно, что что-то не так в университетской жизни, когда во многих классах нет женщин на равных, и мне пришлось перейти к Рэдклиффу. и преподавал физику женщинам в те дни.

В Гарварде штатными преподавателями были одна или две женщины. Факультетский клуб позволял женщинам проходить только через черный ход, позже названный входом для инвалидов, и только в их комнату, а не в главную комнату.Совершенно абсурдно.

И у нас не было штатной женщины на физическом факультете со времен моего пребывания здесь в 1940-х годах до 1999 года, когда наконец спросили Мелиссу Франклин.

Итак, это была еще одна загадка. Физический факультет был прекрасно работающим отделом. Мне показалось, что вопрос о том, что женщины не были наемными работниками, можно исследовать. Мне нравятся вопросы, которые можно исследовать, особенно если они служат какой-то цели. Итак, вместе с Герхардом Зоннертом, который сейчас является прекрасным социологом в Центре астрофизики, мы сели, получили немного денег и потратили довольно много времени, исследуя это в американской науке в целом вплоть до 1990-х годов.Мы написали книгу под названием «Кто преуспевает в науке: гендерное измерение» (1995). Сейчас все не так, но книга все равно пригодится.

Мы обнаружили, что в целом не было вопиющего женоненавистничества, никакого стеклянного потолка, но то, что произошло с женщинами-учеными — теперь все по-другому, в законе и так далее — у них, как правило, накопилось множество недостатков, накопилось много мелких недостатков, даже когда качество их работы было таким же или лучше, чем у мужчин. С тех пор, насколько я понимаю, многое изменилось.

Q: Физик, исследующий гендерное неравенство в естественных науках?

A: Мое раннее образование с его обширной учебной программой уже подготовило меня к тому, чтобы оглядываться вокруг. Мне нравится весь спектр культурных мероприятий, поэтому я осмеливаюсь задавать вопросы, которых обычно не делают, когда очень узко сосредоточены только на чем-то одном.

Q: Можно ли подытожить многие аспекты вашей работы в Гарварде?

A: Это действительно четыре элемента.Они выглядят очень по-разному, но связаны друг с другом. Первый, очевидно, — это физика. После того, как я получил докторскую степень здесь, под П.В. Бриджмен — награда была вручена в 1948 году — у меня появилась собственная лаборатория. И в течение 30 лет у меня самого была загруженная лаборатория, в которой обычно работали аспиранты и доктора философии, постдоки и так далее.

Мы сосредоточились на структуре жидкостей при очень высоких давлениях, то есть высокое давление является одним из условий, при которых они раскрывают свою структуру гораздо больше, чем если бы вы просто взглянули на обычные давления.Так что мы сделали много, от воды до других биологически важных жидкостей, и у нас было много публикаций.

И тут в дело вступила история науки. Я уже писал об истории науки, начиная с Кеплера и Ньютона. В 1955 году, когда умер Эйнштейн, наш физический факультет захотел устроить мемориал. Меня попросили рассказать об истории относительности. Но об этом практически ничего не было опубликовано, кроме автобиографических заметок Эйнштейна.

Итак, я поехал посмотреть его записи в Принстоне и хорошо ладил с его чрезвычайно хорошо информированным секретарем, который все еще был там и был с ним с 1928 года, Хелен Дукас.Она показала мне его файлы, которые были на удивление огромными — около 40 000 документов, но в большом беспорядке. Только она знала, как это пережить.

Я подумал, это моральный долг — попытаться поместить это в архив, которым могут пользоваться ученые. Я закончил работу в течение двух лет, с некоторыми длительными визитами в Институт перспективных исследований по их приглашению, чтобы собрать все это воедино, и по дороге читать материалы Эйнштейна, как опубликованные, так и неопубликованные. письма, черновики.

Тогда я стал историком науки. Большая часть моих исследований по истории науки была основана на том, что я обнаружил. Мне стало ясно — к моему удивлению, я не был подготовлен, — что Эйнштейн, как и многие ученые, подчинялся внутреннему эпистемологическому принуждению смотреть на науку через определенные замочные скважины, определенные линзы. Я назвал их темами — темами, а именно идеями, которые так запечатлены в них, что они, возможно, не осознавали их полностью; они определяют основную структуру их работы.И они исключили противоположности.

Например, для Эйнштейна было очень важно, чтобы научная теория давала вам каждую деталь, в каждом мельчайшем измерении того, что происходит — в отличие от Нильса Бора и Вернера Гейзенберга, которые допускают неопределенность. Это привело к столкновениям мнений, основанных на противоположных темах.

По мнению Эйнштейна, на протяжении всей его работы над различными проблемами было около семи тематических данных. Примат формального объяснения вместо механистического объяснения. Математика внизу объяснения.(Это восходит к Платону.) Затем единство и объединение; очевидно, он хотел, чтобы единая теория для всей физики, даже в космологическом масштабе, от мельчайших частиц до самого космоса, была, так сказать, под одной крышей.

Тогда логическая экономия, чтобы в нем не было ничего лишнего, очень похоже на самого Ньютона, который сказал, что природа ничего не делает напрасно. Тогда строгая причинность. Потом континуум. Для Эйнштейна атом был не объяснением, а загадкой.Он должен был попытаться понять, почему атомы существуют вне поля. И наконец, инвариантность.

Я нашел эту концепцию основополагающих тематических данных верной для других — для Планка, для Шредингера, Маха, Гейзенберга, для Бора, для многих других: у каждого был свой собственный набор тематических представлений, которые давали им силы и в то же время сохраняли им от принятия противоположного. Так что это подтолкнуло меня к тому, что, с точки зрения изучения истории науки, вероятно, является тем, что я делал и до сих пор делаю, что может быть полезно в долгосрочной перспективе.

Q: Вы когда-нибудь уезжали из Гарварда?

A: В моей карьере произошла перемена или угроза для нее, когда президент Массачусетского технологического института Джером Визнер попросил меня приехать в Массачусетский технологический институт и начать факультет истории науки. И это было проблемой. Мне нравилось учиться в Гарварде, но я подумал, что для такого великого университета, как Массачусетский технологический институт, специализирующегося в основном на науке и технике, было бы очень интересно иметь сильное присутствие в гуманитарных науках, чего они хотели.

Но декан Генри Розовски позвонил мне примерно в 1976 году и сказал, что я не должен уезжать из Гарварда: «Ты нам нужен здесь». Его идея заключалась в том, чтобы разделить мою профессуру, которая касалась только физики, и сделать меня частью факультета истории науки здесь, в Гарварде, где требовался историк физики. Это означало два факультета и две группы аспирантов и две встречи преподавателей в неделю. В этот момент мне пришлось прекратить свои физические исследования, лабораторию после всех этих десятилетий.

Q: Итак, у нас есть ваша работа по структуре жидкостей и история науки.Потом было…

A: Третье направление моей работы — это, конечно, образование и преподавание. Мне всегда нравилось читать лекции. На самом деле обо мне говорят, что я боюсь сцены, только если я не на сцене. [Смех]. Мне очень понравилось преподавать на этих двух факультетах.

Еще в 1952 году я опубликовал вводную книгу по физике. Я написал его, когда мне не исполнилось 30 лет, я был предприимчивым ребенком. Я думал, что в нем нельзя заниматься наукой в ​​одиночку.У меня уже было представление о цивилизации как о спектре, в котором наука является частью гуманитарных наук, и в ней должны быть также история и философия науки, связующее понятие. Итак, в книге было три главы философии науки, а также история научных концепций и некоторые технологии.

Все это было в новинку. Это означало, например, что, изучая работы Ньютона, вы увидите, что они пришли из некоторой математики и физики греков и дали начало новой математике и физике после него.Этот Ньютон оказал влияние на управление государством в Америке, потому что его модель солнечной системы оказала влияние на сочинения таких людей, как Джефферсон и Адамс, — гармоничной вселенной. У вас есть Адамс, говорящий о законе действия и реакции Ньютона как о причине, по которой он хотел двухпалатный, а не однопалатный Конгресс. Он прошел курс физики в Гарварде у Джона Уинтропа, и они прочитали «Начала» Ньютона на оригинальном латыни, узнав, что Вселенная гармонична и понятна.

Так что для меня науки — это часть большого гобелена, а не просто множество жемчужин, нанизанных на одну нить. Это картина, которую я показываю своим студентам, которые думают, что курсы физики — это просто жемчужина за жемчужиной, каждая в своем отсеке.

Курс Project Physics появился в 1964 году как часть моей образовательной работы, когда Национальный научный фонд попросил прочесть национальный курс физики. Мы работали над этим в течение многих лет, снова основываясь на соединительном взгляде. У нас было много учеников, в конечном итоге 200 000 старшеклассников в год.И это все еще продолжается. Все текстовые материалы сейчас размещены в сети бесплатно.

А потом появился отчет «Нация в опасности» как еще одно образовательное предприятие. Пришлось сделать окончательный набросок, который карандашом хранится в Гарвардском архиве. [Смех.]

Q: Все помнят этот отчет.

A: В отчете президенту Рейгану говорилось: если бы другие страны навязали нам нынешнюю систему образования, вы бы объявили им войну. Вы знаете, стратегически преувеличивая, чтобы заставить его, как главнокомандующего, взглянуть на это.Всего 36 страниц крупным шрифтом с приложением. Боюсь, он его не читал, но некоторые губернаторы штатов им пользовались.

Q: Под угрозой ли все еще американское образование?

A: Мы в зоне риска. Это не просто история. Это современный спор, и это ахиллесова пята нашей нации.

Q: Физика, история, образование. Можете ли вы рассказать об этом четвертом аспекте вашей работы?

A: С появлением нового онлайн-образования я беспокоюсь, что у студентов не будет адекватного наставничества и образцов для подражания в эти критические годы.Эта часть будет либо уменьшена, либо отсутствовать, это личное наставничество в течение длительного времени, которое каждый из нас помнит как решающее в нашей карьере, будет либо очень трудным, либо отсутствовать.

Таким образом, такие «виртуальные» студенты могут изучать фактические вопросы и навыки посредством дистанционного обучения — для многих лучше, чем ничего — но что-то должно произойти, чтобы дать им также долгосрочное наставничество, а не просто время от времени посещать их.

Q: Вы говорите о МООК и —

A: Верно.Если есть одна руководящая тематическая концепция, очевидная во всей моей интеллектуальной и научной жизни, я бы сказал, что она действительно уловлена ​​замечанием Э.М.Фостера: «Только соединяйтесь». Соедините физику с историей, с философией, с социальными эффектами, с промышленной революцией, технологиями и соедините студентов с наставниками. Когда вы говорите о науке, рассматривайте ее как часть культуры. Смотрите на это как на часть общества. Нельзя оставлять без внимания науку. Без его истории и последствий он хромает.

И наоборот, история и социальные науки — без внимания к наукам — они слепы.Так что подключайтесь. И это то, что мы делали в Project Physics, это то, что мы делали в моих книгах, и это то, что я делаю в моем обучении, также в Daedalus, который был ежеквартальным образованием для взрослых, которое я основал, чтобы собрать воедино новичков. вещи горизонта и те из античности, которые были забыты, но в этом нет необходимости. И Генерал Эд был столь же могущественным. У нас были все эти великие книги, от которых сейчас отказываются, как будто «западная цивилизация» — это ругательство. Мы подойдем к этому, когда поговорим о [президенте Гарварда Джеймсе Брайанте] Конанте, которого я хорошо знал.Конант очень важен для Гарварда и для жизней тех, кто находился здесь в то время.

Q: Как это?

A: Я очень уважаю Конанта, которого уже не так много вспоминают, как и все, что было давно, в таком перспективном учреждении, как наше. Для меня Конант был образцом для подражания для Гарварда как ученого, государственного деятеля, президента Гарварда, учителя, ученого, человека.

Он кардинально изменил Гарвард за все время, проведенное здесь.Когда в 1933 году в возрасте 40 лет его назначили химиком, он увидел, что Гарвард — это, по сути, колледж Новой Англии, предназначенный главным образом для учеников начальной школы, которые не слишком много работали, и превратил его в национальный университет. А потом [25-й президент Гарварда] Дерек Бок, еще одна замечательная модель, превратился в всемирный университет. Это были два великих институциональных изменения, которые я пережил здесь.

Q: Каким был Конант лично?

A: Он был совсем не из тех, кто, когда попадает в комнату, никого в ней нет.Он был, как мне кажется, довольно скромным и очень практичным. У него также была манера поведения, заключающаяся в том, чтобы не упустить момент.

Однажды я спросил его, почему вы настаивали на поступлении в Гарвард с общеобразовательной школой? Он сказал, [что] находясь в Вашингтоне во время войны, он обнаружил, что генералы знали, как вести войну, но они не знали, , зачем вести ее. Они не знали, что это было столкновение цивилизаций, что это была западная цивилизация, подвергшаяся нападению фашизма, и что идеологические и материальные ставки были чрезвычайно высоки.

Одна из причин для его возвращения сюда общего образования с большим упором — по крайней мере в некоторых из начальных курсов — на исторические достижения западной цивилизации, включая много истории даже на уроках естественных наук: Генерал Эд должен был подготовить будущее лидеры, чтобы понять, за что стоит бороться.

Таким образом, это было не просто их изучение истории физики, химии или биологии, но это должно было дать им повод ценить моральные аспекты западной цивилизации.Я думаю, это было глубоко внутри него.

Холтон провел шесть лет, изучая судьбу детей-эмигрантов из Европы в США.

Q: ученый человек.

A: Что ж, они готовили нас ко всему, чем мы могли бы стать, будь то профессионалом, ученым или в промышленности. И ценить остальную культуру.

Когда я приходил в Гарвард, на физический факультет, когда у меня было свободное время, я брал час в день или через день и сидел на одном из этих ненаучных курсов, таких как философия и история, потому что Я все еще испытывал к этому тоску. И я всегда советовал своим ученикам делать то же самое, потому что здесь мы находимся в роге изобилия замечательных ученых, собранных со всего мира, лучших людей в лучших областях, а студенты просто проходят мимо двери и не замечают. Так что это было частью моего наставничества, так сказать, попытаться убедить их, возможно, пропустить одну из игр и вместо этого пройти курс эпопеи с Джоном Х.Финли-младший, классик из Гарварда и ведущий автор книги «Общее образование в свободном обществе».

Q: А как насчет раннего периода холодной войны? Например, вскоре после войны физики оказались в эпицентре дебатов по поводу бомбы. Как вы это запомнили?

A: Придется подождать, пока история разберутся, потому что нитей очень много. Например, The New York Times, на следующий день после Хиросимы, посмотрите на редакционную страницу. В нем говорится, что это был триумф американской науки.Это панегирик, эйфория, потому что он не только показывает, что наша наука лучшая в мире, но даже показывает, как наука должна вестись в будущем, а именно: военные должны говорить вам, что им нужно, а ученые будет подчиняться.

Q: Очень передовая статья 1945 года.

A: Итак, теперь все стало сложнее, потому что было так много стран, у которых есть атомное оружие и его опасности. И когда мы оглядываемся на Хиросиму и Нагасаки, мы также имеем в виду возможности новых ужасающих вещей, которые могут произойти.

Q: Были ли в Гарварде четкие линии дебатов по поводу бомбы в те дни, примерно в 1950 году?

A: Нет. Ученые в целом склонны смотреть вперед, а не назад. Я помню только два раза, когда ученые этого отдела выходили за рамки обычных занятий. Одним из них были дебаты о радиоактивных выпадениях — дебаты о радиоактивных осадках, в которых мы все участвовали и создали страницу в New York Times против таких людей, как [Эдвард] Теллер, которые пропагандировали наземные ядерные взрывы.

Другой был о профессоре Венделле Ферри. Венделл был одним из трех теоретиков отдела до Второй мировой войны. Э. К. Кембл, Венделл Ферри и Джон Х. Ван Флек: Трое из них и их ученики подготовили треть всех американских теоретиков физики до Второй мировой войны. Это была очень мощная группа.

Венделл был важным ученым, но как человек он был очень милым и безобидным. Его легко запутать в простых вещах, будь то вождение автомобиля или что-то еще.И он каким-то образом наткнулся на собрание ячеек коммунистов, а затем почувствовал себя вынужденным принять Пятую поправку, когда маккартисты пошли за ним. Гарвардская корпорация хотела, чтобы его уволили. Тогда наш отдел, полностью сплоченный, выступил против этого.

Q: Подвергая сомнению лояльность, политическое разделение, протест. В каком-то смысле звучит как прелюдия к Вьетнаму.

A: Что касается Вьетнама, то здесь, конечно, в нашей памяти есть захват в апреле 1969 года студентами Университетского зала.Незаконно. Пришлось быть наказанным. Был создан комитет, я был его членом, комитет из 15 человек, чтобы решить, каким должно быть наказание. Очень разделенный комитет. Но, оглядываясь назад, опять же, история имеет значение. То, что произошло в Гарвардском дворе апрельским днем ​​1969 года, было ничтожным по сравнению с самой войной во Вьетнаме, преступлением в десятки тысяч раз больше. Резолюция по Тонкинскому заливу была ложью, эквивалентом «оружия массового уничтожения» войны в Ираке.

Проблемы в Гарварде произошли главным образом благодаря Белому дому.Наказанные студенты по сути возражали против безнаказанных военных преступлений. Есть замечание Гойи: «Сон разума порождает чудовищ». Так было на протяжении всей Вьетнамской эпохи.

Q: Наносила ли война во Вьетнаме какой-либо долговременный вред идеалам, скажем, Конанта и общего образования, или даже идее университета как места для размышлений и тихих размышлений?

A: Я думаю, что исторически Вьетнамская война и ее нелепости уменьшили власть власти в Америке.Это было правдой во многих отношениях. Например, я думаю, что постмодернизм в значительной степени в искусстве, литературе, философии и структурализме зависит от высказывания о том, что нет канона, нет авторитета. Возвращение к Ницше в его крайности: все равно всему, и это вопрос мнения.

Некоторые люди и по сей день, конечно, очень довольны потерей авторитета, с которым часто неправильно обращаются. Авторитет не всегда благоприятен, но, по крайней мере, это способ увидеть мир и свое место в нем, и он требует, чтобы человек также боролся с ним, когда это необходимо.Власть не нужно подчиняться, ее нужно встречать.

Q: В юности вы столкнулись с крайним авторитетом. Что побудило вас и Соннерт изучить судьбу и влияние европейских детей-эмигрантов в Соединенных Штатах?

A: Как я уже сказал, я уязвим, если буду озабочен проблемами, которые можно исследовать. И мне казалось, что была [такая] проблема в том, что 30 000 или около того детей бежали в Соединенные Штаты в 1930-х и в самом начале 40-х годов, в основном через Нью-Йорк, обычно с одним чемоданом, половина из них — нет. иметь родителей, которых они когда-либо видели снова.Они рассматривались, как говорилось в то время по крайней мере в одной из книг, как опасность для общества, потому что они превратятся в аномию и будут просто обузой для государства.

Но потом я огляделся на список знакомых мне людей, вышедших из этой группы, многие из которых я встречал, группа очень успешных, когда они росли здесь.

Так как же это случилось? Это был наш исследовательский проект. На это ушло шесть лет. Мы нашли около 2000 бывших беженцев, над которыми нужно работать, включая личные интервью со 100 из них в разных частях страны.

Результат, как вы знаете из нашей книги «Что случилось с детьми, бежавшими от нацистских преследований» (2008 г.), был довольно ошеломляющим: с точки зрения достижений, с точки зрения занятости, с точки зрения образования и с точки зрения стандартов По уровню жизни в среднем они намного превосходили мальчиков и девочек, их коренные американские эквиваленты, если сравнивать их.

Это было своего рода празднованием Америки, и это было легче осуществить во время огромного положительного пузыря, если хотите, или положительного наклона для Америки после 1945 года.Например, мальчики, которых призвали в армию, технически вражеские инопланетяне, в результате получили шанс стать солдатом Билла.

Еще надо сказать, что здесь работало сито. Те, кому удалось это сделать, имели большую удачу и смелость по сравнению с теми, кто этого не сделал. Это должно быть частью уравнения.

Q: Вы впервые приехали в Гарвард в 1943 году. Помогите нам представить, каким будет Гарвард в 2023 году.

A: Об этом стоит подумать, особенно тем, кто видел изменения за многие десятилетия.И, не экстраполируя их, без ностальгии, вы должны поместить это в настоящий контекст. . . . В Гарварде будет намного больше студентов из-за онлайн-обучения. У него будут студенты со всего мира, чего даже Дерек Бок не мог предвидеть — насколько более мирским станет Гарвард, чем он есть сейчас. Это одно из данных.

Другая сторона этого состоит в том, что наставничества будет гораздо меньше, потому что студенты будут жить в Аппалачах, Индии, Китае или Бангладеш.

Q: Так что это беспокоит.

A: У каждого учреждения есть душа. И Гарвард на протяжении большей части своего существования имел хорошую репутацию, когда дело касалось качества его души. Но это не переносится автоматически в будущее.

Очень важно, чтобы каждый, особенно в этот политический период, осознал, что мы, может быть, и незаслуженно, находимся здесь просто как замечательно сохранившийся кусок от крупных превратностей. Но что касается будущего, то наше учреждение не застраховано от возможности больших негативных изменений.Так что есть над чем поработать.

Интервью отредактировано для ясности и длины.

стихотворений «Манящие» — Привет, поэзия

Джона Гринлифа Уиттиера (1807–1892)

«Как Духи Тьмы сильнее в темноте, так и Добрые Духи, которые являются Ангелами Света, усилены не только Божественным Светом Солнца, но и нашим общим светом. Дровяной огонь: и как небесный Огонь изгоняет темных духов, так и наш Лесной Огонь творит то же самое.”

COR. АГРИППА,
Оккультная философия, книга I. гл. т.

« Возвестит все трубы неба,
Приходит снег; и, проезжая по полям,
Кажется, некуда сесть; белый воздух
Скрывает холмы и леса, реку и небо,
И скрывает дом на краю сада.
Сани и путник остановились, курьерские ноги
Задержались, все друзья закрылись, соседи по дому сидят
Вокруг сияющего камина, замкнутые
В уединении бурной бури. ”

EMERSON

Солнце коротким декабрьским днем ​​
Роза безрадостная над серыми холмами,
И, обведенная темным кружком, давала в полдень
Более печальный свет, чем убывающая луна.
Медленное движение вниз по сгущающемуся небу
Его безмолвное и зловещее пророчество,
Знамение, кажущееся меньшим, чем угроза,
Оно исчезло из поля зрения прежде, чем зашло.
Шуба без холода, хоть и плотная,
Из домотканой материи, которую можно было бы полностью скрыть,
Твердая, тусклая горечь холода,
Это сдерживало, среднюю жилку, кружащуюся гонку
Живая кровь на заостренном лице,
сообщил о приближении снежной бури.
Ветер дул с востока; мы услышали рев
Океана на его зимнем берегу,
И почувствовали сильную пульсацию там
Удар с низким ритмом в нашем внутреннем воздухе.

Тем временем мы выполняли наши ночные хлопоты: —
Привозили дрова с улицы,
Засоряли стойла, а от косилок
Сгребали стада для коров;
Слышал, как лошадь ржала за кукурузу;
И, резко стукнув рогом о рог,
Нетерпеливо спускаться по стойкам
Скот трясти ореховыми луками;
В то время как, глядя со своего раннего насеста
На берёзовый столб эшафота,
The **** его гребенчатый шлем согнул
И послал его сварливый вызов.

Не согретый никаким светом заката
Серый день, потемневший в ночи,
Ночь, сделанная седой роем
И вихрем ослепляющей бури,
Зигзагом, колеблющимся взад и вперед,
Пересекли и пересекли крылатый снег:
И еще до того, как пришло время ложиться спать
Белый занос завалил оконную раму,
И через стекло столбики для белья
Смотрелся, как высокие, покрытые брезентом призраки.

Так всю ночь бушевала буря:
Утро наступило без солнца;
В крошечной сферуле, начерченной линиями.
Геометрических знаков Природы,
И, когда засияло второе утро,
Мы посмотрели на неизвестный мир,
Ни на что, что мы не могли бы назвать своим собственным.
Вокруг изогнутого сияющего чуда
Синие стены небосвода,
Ни облаков наверху, ни земли внизу, —
Вселенная неба и снега!
Наши старые знакомые взгляды
Приняли чудесные формы; странные купола и башни
Возвышались там, где стояли свинарник или колыбель для кукурузы,
Или садовая стена, или пояс из дерева;
Гладкий белый холм, который виднелась куча кустов,
Сугроб без заборов, который когда-то был дорогой;
На уздечке сидел старик.
В распущенном пальто и высоком треуголке;
У колодца крыша была китайская;
И даже длинный взмах, высокий отчужденный,
В своем наклонном проводнике, казалось, рассказывал
Об наклонном чуде Пизы.

Человек стремительный, решительный, без дыхания
Отец растерялся: «Мальчики, путь!»
Хорошо доволен (ибо когда мальчик-фермер
посчитал такой вызов меньше, чем радость?)
С руками в рукавицах и низко задернутыми шапками,
Чтобы уберечь наши шеи и уши от снега,
Мы прорезаем твердую белизну насквозь.
И там, где дрейф был наиболее глубоким, сделал
Туннель, обнесенный стенами и обложенный ослепительным кристаллом
С ослепительным кристаллом: мы читали
О чудесной пещере редкого Аладдина,
И свое собственное имя мы дали,
Многие пожелали удачи
Чтобы проверить божественные силы своей лампы.
Мы дошли до амбара с веселым шумом,
И разбудили заключенных внутри скотов.
Старый конь высунул свою длинную голову,
И могила с удивлением смотрела вокруг;
**** ***** его приветствие сказал,
И далее его пестрый гарем во главе;
Волы хлестали свои хвосты и цепляли,
И смотрел кроткий укор от голода;
Рогатый патриарх овец,
Как египетский Амон, пробудившийся от сна,
Покачал своей мудрой головой беззвучным жестом,
И подчеркнул топотом ноги.

Целый день порывистый северный ветер нес.
Ослабление доносило до него;
Низко кружит вокруг своей южной зоны,
Светило солнце сквозь ослепительный снежный туман.
Никакой церковный колокол не придавал христианского оттенка
Дикий воздух, никакой светский дым
Обвивался над лесами заснеженного дуба.
Одиночество стало более интенсивным.
Уныло-голосовыми стихиями,
Визг безмозглого ветра,
Стонущие ветви деревьев, ослепляющие,
И по стеклу бессмысленное биение
Призрачных кончиков пальцев мокрого снега.
За кругом нашего очага
Никакого приветствия труда или веселья
Освободить чары и засвидетельствовать
О человеческой жизни и мыслях за пределами.
Мы считали, что самое острое ухо
Погребенный ручей не может слышать,
Музыка жидкой губы
Была с нами дружбой,
И в нашей одинокой жизни выросла
Чтобы иметь почти человеческий тон.

Когда наступила ночь, и от гребня
Лесных холмов на западе,
Солнце, занесенный снегом путник, затонул.
Из дерева у задней стенки дымохода, —
Бревно дубовое, зеленое, большое и толстое,
И на его вершине толстая задняя палка;
Разложенная узловатая лесенка,
И заполненная любопытным искусством

Рваная кисть; затем, паря рядом,
Мы наблюдали появление первого красного пламени,
Услышали резкое потрескивание, поймали блеск
На побеленной стене и провисшей балке,
До старой, грубо обставленной комнаты
Взрыв, похожий на цветок, в розовый цвет ;
В то время как сиял имитирующим пламенем
Снаружи сверкал поток стал,
И сквозь оголенную сирень
Казалось, наш собственный теплый очаг пылает свободно.
Показали подъемный кран и подвесные трамваи,
Головы турок на андиронах светились;
Пока детская фантазия подскажет
Смысл чуда,
Прошептала старую рифму: «Под деревом,
Когда огонь на улице весело горит,
Там ведьмы заваривают чай».

Луна над восточным лесом
Сияла во всей своей полноте; горный хребет стоял
Преобразованный в серебряном потоке,
Его метели, сверкающие холодными и острыми снегами,
Мертвый белый цвет, за исключением того места, где какой-нибудь острый овраг
Принимал тень или мрачно-зеленый
Из болиголова превратился в черный как смоль
На фоне белизны в их обратно.
Для такого мира и такой ночи
Самый подходящий этот немогущий свет,
Который только казался, куда он упал,
Чтобы сделать холод видимым.

Закрывшись от всего внешнего мира,
Мы сидели у очага с чистыми крыльями,
Довольны, позволяя реву северного ветра
В озадаченной ярости у окон и дверей,
Пока красные бревна перед нами били
Мороз- линия спины с тропическим зноем;
И всегда, когда более громкий взрыв
Сотрясал балку и стропила, когда она проходила,
Тем веселее была его ревущая тяга
Смеялся большой горловина дымохода;
Собака на лапах распростерла
Прижала к огню дремлющую голову,
Темный силуэт кота на стене
Казалось, упал лежащий тигр;
И для зимней встречи у камина,
Между ног андиронов, расставленных между ног,
Кружка сидра медленно кипела,
Яблоки зашипели в ряд,
И рядом стояла корзина
С орехами из коричневого октябрьского леса .

Как ни крути как ночь себя вела?
Как бредил северный ветер?
Дует высоко, дует слабый, не весь снег
Мог бы погасить румяное сияние нашего очага.
О Время и Перемена! — с седыми волосами
Как был мой отец в тот зимний день,
Как это кажется странным, когда так много ушло
Жизни и любви, чтобы жить дальше!
Ах, брат! только я и ты
Остались теперь из всего этого круга, —
Дорогие домашние лица, после чего
Этот прерывистый свет костра побледнел и засиял.
Впредь, слушайте как мы,
Голоса этого очага тихие;
Посмотри, где мы можем, широкая земля,
Эти светлые лица больше не улыбаются.

Мы идем по тропам, протоптанными их ногами,
Мы сидим под их фруктовыми деревьями,
Мы слышим, как и они, жужжание пчел
И шелест колотого зерна;
Мы переворачиваем страницы, которые они читают,
Их написанные слова мы задерживаемся,
Но на солнце они не отбрасывают тени,
Ни голоса не слышно, ни знака не делается,
Ни одного шага по сознательному полу!
И все же Любовь будет мечтать, и Вера будет доверять,
(Поскольку Тот, кто знает, что наши нужды справедлив,)
Это так или иначе, где-то встретиться, мы должны.
Горе тому, кто никогда не видит.
Звезды сияют сквозь его кипарисы!
Кто, безнадежный, кладет мертвого,
Не смотрит на рассветный день
Через печальные шарики играют!
Кто не научился в часы веры,
Истина для плоти и непознанного смысла,
Эта Жизнь — всегда владыка Смерти,
И Любовь никогда не потеряет своей собственной!

Мы ускорили время, рассказывая старые истории,
Придумывая головоломки и рассказывая загадки,
Или запинаясь из наших школьных преданий
«Вождь золотого берега Гамбии.
Как часто с тех пор, когда вся земля
Была глиной в формирующей руке Рабства,
Как будто доносившаяся далеко труба шевельнула
Воодушевляющее слово госпожи Мерси Уоррен:
«Не кричит голос разума,
Требуйте первое право, которое Природа дала,
От красной беды ******* летать,
Ни соизволить жить тягостным рабом! »
Наш отец снова поехал на своей аттракционе.
На лесистой стороне Мемфремагога;
Снова сел лось и заболел.
В хижине зверолова и в индейском лагере;
Жил в старой идиллической непринужденности
Под улицей Св.Болиголовы Франсуа;
Снова ему сиял лунный свет.
На норманнской шапке и поясе с корсажем;
Снова он услышал скрипичную игру.
Которая унесла танец деревни прочь.
И смешались в его веселом водовороте
Бабушка и смеющаяся девушка.
Или, ближе к дому, по нашим следам, которые он вел.
Где ровные болота Солсбери простираются
На милю, как мухи груженой пчелы;
Где косилки веселые, бодрые и сильные,
Пометили косой на косу, своими полосами
По невысоким зеленым степям моря.
Мы делили рыбалку у Вепряной Головы,
И вокруг скалистых островов Мелководья
Жареный хек на дрейфующих древесных углях;
Похлебка на песчаном пляже,
Обмакиваемая голодными, горячая паром,
С ложками моллюсков из ***.
Мы слышали старые сказки о колдовстве,
И мечты, и знамения, и чудеса, рассказанные
Сонным слушателям, когда они лежали
Лежа на соленом сене,
Дрейфуя по извилистым берегам,
Благоприятно дуя ветерок
Квадратный парус Gundelow
И на холостом ходу лежали бесполезные весла.

Наша мать, пока она крутила колесо
Или запустила только что вязанный каблук,
Рассказывала, как напали индийские орды
В полночь на город Кончеко,
И как ее собственный двоюродный дедушка
носил Его жестокий скальп- оценка в четыре балла.
Вспоминая, в ее подходящей фразе:
Такая богатая, живописная и свободная
(Обычная не рифмованная поэзия
О простой жизни и деревенских укладах)
История ее ранних дней, —
Она приветствовала нас в своем доме;
Старые очаги расширились, давая нам место;
Мы украли с ней испуганный взгляд.
На книгу фокусов серого волшебника.
Слава о которой разнеслась по всему миру.
По всей простой сельской местности;
Мы слышали ястребов в сумеречной игре,
Лодочный рог на Пискатакве,
Странный смех гагары вдали;
Мы ловили ее маленький форелевый ручей, знали
Какие цветы в лесу и на лугу росли,
Какие солнечные склоны холмов осенне-коричневые
Она поднялась, чтобы стряхнуть спелые орехи,
Видела, где в защищенной бухте и заливе,
Утиная черная эскадрилья стояла на якоре,
И услышал громкий крик диких гусей
Под серым ноябрьским облаком.
Тогда, может быть, с более серьезным видом,
И более трезвым тоном, она рассказала какую-то сказку
Из болезненного старинного фолианта Сьюела,
Любимая в каждом квакерском доме,
О веры, крылатой мученичеством,
Или Журнал Чолкли, старый и старый. причудливый, —
Нежнейший из капитанов, редкий морской святой! —
Кто, когда преобладали мрачные покои,
И воды — ****, и бочки с хлебом не хватило,
И жестокие, голодные глаза преследовали
Его дородное присутствие, безумное от еды,
С темными намеками бормотал себе под нос
Жребий на жизнь или смерть,

Предлагается, если Небеса удерживают припасы,
Быть самопожертвованием.
Затем, внезапно, как будто чтобы спасти
Доброго человека из могилы,
На воде росла рябь,
В поле зрения мелькнула коса морских свиней.
«Возьми, ешь, — сказал он, — и будь доволен;
Эти рыбы вместо меня посланы
Тем, Кто дал запутавшегося барана
Чтобы пощадить дитя Авраама ».
Наш дядя, невиновный в книгах,
Был богат знанием полей и ручьев,
Древние учителя никогда не молчали.
Из бездомного лицея природы.
В лунах, приливах и погодных условиях,
Он читал облака как пророчества,
И зловещие, или прекрасные вполне мог предугадывать,
Многие оккультные намеки и знамения,
Держа в руках хитроумные ключи
Ко всем тайнам ремесла по дереву;
Сам к сердцу Природы так близко
v Что все ее голоса в его ухе
Зверь или птица имели ясное значение,
Как древний Аполлоний,
Кто знал сказки, рассказанные воробьями,
Или Гермес, который истолковал
Что мудрец журавли Нилуса сказали;
Простой, бесхитростный, детский человек,
Довольный жить там, где жизнь началась;
Сильно только на своей родине,
Маленький мир зрелищ и звуков
Чьим поясом были границы округа,
От чего его нежная частичная гордость
Увеличивались общие черты,
Когда холмы Суррея к горам росли
Белизна любящего вида Селборна , —
Он рассказал, как он стрелял чирка и гагары,
И как он добыл орлиные яйца,
Подвиги на пруду и реке свершились,
Чудеса удочки и ружья;
Тиль, согревающийся сказками, которые он рассказывал,
Забытый был внешний холод,
Дул резкий ветер, незамеченный,
Из созревшей кукурузы полетели голуби,
Куропатка барабанила в лес, норка
Пошли ловить рыбу по реке- край.
В полях с фасолью или клевером веселым,
Сурок, как отшельник серый,
Смотрел из дверного проема своей кельи;
Ондатра занималась ремеслом каменщика,
И ярус за ярусом лежали его глиняные стены;
И из махорки над головой
Седая белка уронила панцирь.

Далее, дорогая тетя, чья радостная улыбка
И голос во снах, который я вижу и слышу, —
Самая милая женщина на свете Судьба
Извращенец отказал другу по дому,
Который, одинокий, бездомный, не менее
Нашел мир в бескорыстие любви,
И добро пожаловать, куда бы она ни пошла,
Спокойная и милосердная стихия,
Чье присутствие казалось сладким доходом
И женственной атмосферой дома, —
Вызывали ее воспоминания о девичестве,
Лужу и яблочные пчелы,
Катание на санях и летние паруса,
Плетение сквозь все жалкие детали
И домотканая основа обстоятельств
Золотая нить романтики.
Хорошо сохранила она свое добродушное настроение
И простую девичью веру;
Перед ней все еще лежала земля облаков,
Мираж маячил на ее пути;
Утренняя роса, которая так быстро сохнет.
С другими блестела в ее полдень;
Через годы тяжелого труда, почвы и заботы,
От блестящей прядки до тонких седых волос,
Все непрофессиональное она держала в стороне.
Чертовы фантазии сердца.
Стыдись ему рожденной женщины.
Который питает к таким, но помышляет о насмешках.
Вот и наша старшая сестра выполнила
Вечернее задание стояла рядом;
Полная, богатая натура, свободная доверять,
Правдивая и почти строго справедливая,
Импульсивная, серьезная, побуждающая к действию,
И превратить свою щедрую мысль в реальность,
Сохранение многих легких маскировок
Секрет самопожертвования .

О, истерзанный!
Ты имеешь лучшее, что небо может дать тебе, — покой,
Покой от всех горьких мыслей и всего остального!
Сколько благословений бедняков прошло
С тобой под низким зеленым шатром
Чья занавеска никогда не раскачивается наружу!

Как та, которая держала себя частью
Из всего, что она видела, и позволила своему сердцу
На домашнюю ***** опереться,
На пеструю плетеную циновку
Села наша младшая и самая дорогая,
Подняв большую, сладкие, просящие глаза,
Теперь купаются в неувядающей зелени
И святой покой рая.
О, глядя с какого-то небесного холма,
Или из тени святых пальм,
Или серебряного досягаемости речных спокойствий,
Эти большие глаза все еще видят меня?
Со мной один год назад: —
Холодный вес зимнего снега
Несколько месяцев пролежал на ее могиле;
И теперь, когда летом дуют южные ветры
И снова цветут шиповник и заячий колокольчик,
Я иду по приятным тропам, по которым мы шли,
Я вижу посыпанный фиолетовым дерн
Куда она наклонилась, слишком хрупкая и слабая
Цветы на склоне холма, которые она любила искать,
И все же, преследуя меня, куда я пошел
С темными глазами, полными любви.
Птицы рады; шиповник наполняет
воздух сладостью; все холмы
Зеленые тянутся к безоблачному июньскому небу;
Но я все еще жду ухом и глазом
Что-то ушедшее, что должно быть близко,
Утрата всего знакомого,
В цветке, который цветет, и птице, которая поет.
И все же, милое сердце! вспоминая тебя,
Разве я не богаче прежнего?
В безопасности в бессмертии твоем,
Какая перемена может привести к богатству, которое я держу?
Какой шанс может испортить жемчуг и золото
Твоя любовь доверила мне?
И в то время как в жизни поздний полдень,
Где прохладные и длинные тени растут,
Я иду навстречу ночи, которая скоро
Примет форму и переполнится тенями,
Я не чувствую, что ты далеко,
Поскольку ангелы близки в нужде ;
И когда закатные ворота откроют решетку,
Не увижу ли я тебя, ожидающего стоять,
И, белый на фоне вечерней звезды,
Приветствие твоей манящей руки?

Бодрый владелец березы и правила,
Мастер районной школы
Держит у костра свое излюбленное место,
Его теплое сияние освещает смеющееся лицо
Свежий и светлый, где почти не появляется
Неопределенное пророчество о бороде .
Он дразнил кота в рукавицах,
Играл крестиком на шляпе моего дяди,
Пел песни и рассказал нам, что происходит
В классических залах Дартмутского колледжа.
Родился среди диких северных холмов,
Откуда выжил его отец-йомен
Терпеливым трудом скудно,
Не компетентен и все же не нуждался,
Он рано обрел способность платить
Своим веселым, самоуверенным путем;
Мог бы непринужденно снять свою ученую мантию
Чтобы торговать товарами из города в город;
Или через долгие каникулы
В пустынных низинных районах учат,
Где найдены все забавные впечатления
В чужих очагах в пансионе,
Лунный восторг конькобежца,
Катание на санях морозной ночью,
Деревенская вечеринка , с его грубым
Сопровождение баффа для слепых,
И вращающейся пластины, и уплаченных штрафов,
Его зимняя задача превратилась в развлечение.
Счастливы заснеженные дома, в которых
Он настраивал свою веселую скрипку,

Или играл атлетом в сарае,
Или держал в руках пряжу доброй дамы,
Или рассказывал веселые версии
О классических легендах, редких и старых,
Где сцены Греции и Рима
Были все банальные дома,
И мало что казалось в лучшем случае разногласиями
‘Twixt Yankee коробейники и старые боги;
Где родился Пинд Арахт.
Облик любого ручья, мельницы,
И ужасный Олимп по его воле
Стал черничным холмом.

В ту ночь он казался беспечным мальчиком;
Но за своим столом у него был вид
И вид того, кто мудро замышлял,
И заложник из будущего взял
В обучении мысли и знания книги.
С большими мозгами, ясными глазами, таких как он
Будут юные апостолы Свободы,
Кто идет по чертовому следу Войны,
Будет всякое затяжное неправильное нападение;
Все цепи от конечностей и ударов духа,
Поднимите черное и белое одинаково;
Рассеивание перед их стремительным продвижением
Тьма и невежество,
Гордость, похоть, убогая лень,
Который питал чудовищный рост Измены,
Сделал ****** развлечение и ад
Из тюремных пыток возможны ;
Жестокая ложь кастового опровержения,
Старые формы переделывают и заменяют
Удар рабства волей свободного человека,
Слепой распорядок, мудрое мастерство;
Школьный завод на каждом холме,
Растяжение оттуда лучистых нервных линий
Быстрые провода интеллекта;
Пока Север и Юг вместе не соединились,
Будут владеть одной и той же электрической мыслью,
В мире — салют под общим флагом,
И бок о бок в свободном труде
И безразличном соперничестве,
Урожай поля, на которых они сражались.

Еще один гость той зимней ночью
Вспыхнул от блестящих глаз свет.
Незамеченный временем, но еще немолодой,
Медовая музыка ее языка
И едва сказанные слова кротости
Природа страстная и смелая,

Сильный, сосредоточенный, пренебрежительный проводник,
Его более мягкие черты затмевают
Ее величественная гордость непреклонной воли.
Она сидела среди нас, в лучшем случае,
Не равнодушная, полу-желанная гостья,
Упрек своей культурной фразой
Наш домашний уют слов и обычаев.
Какая-то пардоподобная, коварная грация
Покачивала гибкие конечности и опускала плеть,
Послала белые зубы в их ослепительную вспышку;
И под низкими бровями, черные от ночи,
Лучи иногда испускали опасный свет;
Острые молнии на ее лице.
Предвещая зло тому, кого Судьба
Обречена разделить с ее любовью или ненавистью.
Женщина, тропическая, напряженная
В мыслях и поступках, в душе и чувствах,
Она слилась в такой же степени
***** и преданный,
Раскрывая каждый урод или финт
Характер Кейт Петруччо,
Восторги святой Сиены.
Ее сужающаяся рука и закругленное запястье
Обладает легкостью, чтобы сжимать кулак;
Теплый темный томный взгляд ее глаз
Никогда не был застрахован от удивления гнева.
Брови святого спокойствия и набожные губы
Знал каждую смену хмурого взгляда и надутых губ;
И у сладкого голоса были ноты повыше
И пронзительный социальный боевой клич.

С тех пор какой старый кафедральный город
Скучал по ее паломническому посоху и платью,
Какие монастырские ворота держали замок
Против вызова ее стука!
По безмолвным улицам Смирны,
Вверх по скалистой лестнице Мальты на берегу моря,
Серые оливковые склоны холмов, окаймляющих
Твои гробницы и святыни, Иерусалим,
Или взирая на свой трон в пустыне
Сумасшедшая королева Ливана
С фантастическими заявлениями как ее собственные,
Ее неутомимые ноги преградили путь;
И все же беспокойная, согнутая и седая,
Она наблюдает под восточными небесами,
С надеждой каждый день обновляется и свежа,
Быстрое пришествие Господа во плоти,
О чем она мечтает и пророчествует!
Куда может быть ее трудный путь,
Господи милостиво пожалеет ее!
Внешняя своенравная жизнь, которую мы видим,
Скрытые источники, которых мы можем не знать.
И не дано нам различить
Какие нити плели роковые сестры,
Сколько лет прошло с предками
Печаль с рожденной женщиной,
Что выковало ее жестокую цепь настроений,
Что поставило ее ноги в уединение,
И держала любовь в своей немой,
Что смешало безумие в крови,
Раздор и досаду на всю жизнь,
Вода слез с маслом радости,
И спрятала в свернутом бутоне
Извращения цветов и фруктов.
Не наше разделять
Запутанный клубок воли и судьбы,
Чтобы показать, какие границы и границы должны стоять
На спорной земле души,
И между выбором и Провидением
Разделить круг событий;
Но Тот, кто знает нашу структуру, справедлив,
Милосерден и сострадателен,
И полон сладких заверений
И надежда для всех на языке:
Что Он помнит, что мы прах!

Наконец-то большие бревна, низко осыпающиеся,
Излучающие тусклый и тусклый свет,
Часы-мишень, висевшие в поле зрения,
Проходя через свой утомленный кругооборот,
Заостренный безмолвным предупреждающим знаком
Его черная рука на час девять.
Тот знак, что приятный круг разорвался:
Мой дядя перестал курить трубку,
Выбил из чаши мусор серый,
И осторожно отложил;
Затем поднялся, чтобы безопасно покрыть
Тусклые красные марки пеплом.
И в то время как наша мать заботливо отложила
Работу в сторону, свои шаги она осталась
Одно мгновение, стремясь выразить
Ее благодарное чувство счастья
За еду и кров, тепло и здоровье,
И удовлетворение любви больше, чем богатство,
С простыми желаниями (не для слабых,
Напрасные молитвы, которые не ищут исполнения,
Но такие, как согревают щедрое сердце,
О’эр — побуждение сделать с Небесами его часть)
Чего не может не хватать никому в ту горькую ночь,
Для хлеба и одежды, тепла и света.

В наших кроватях мы какое-то время слышали
Ветер, круживший над фронтонами, ревел,
С временами более резкими толчками,
От которого качнулись даже наши кровати.
Слышно, как расклеилась вагонка,
На морозе ломаются гвозди;
И на нас, сквозь нештукатуренную стену,
Почувствовал, как падают легкие просеянные хлопья снега.
Но сон ускользнул, как сон.
Когда сердца легки, а жизнь новая;
Слабый и слабый ропот рос,
До летней страны снов
Они смягчились до звука ручьев,
Низкое шевеление листвы и плеск весел,
И плывущие волны на тихих берегах.
Веселых голосов, высоких и ясных;
И увидел, что возницы приближаются к
Чтобы вырваться из занесенных шоссе.
Спускаемся по длинному склону, медленно шагая
Мы видели, как идут наполовину захороненные быки,
Тряска снегом с головы до ног,
Их напряженные ноздри побелели от инея.
Перед нашей дверью подъехал отстающий поезд
, чтобы набрать дополнительную команду.
Старейшины молотили руки холодно,
Прошел, кружкой сидра, свои шутки
От губ до губ; молодежь
По рыхлым сугробам, борьба, катание,
Потом снова мчалась кавалькада
На ветреном холме, через забитый овраг,
И лесные тропинки, вьющиеся между
Низкими свисающими сосновыми сучьями, весили зимой.
Из каждого сарая идет команда,
В каждом доме новобранец,
Где, нарисованный тончайшим законом Природы,
Счастливо бдительные юноши увидели
Сладкие фотографии кудрей в дверном проеме
И любопытные глаза веселых девушек,
Поднимая свои Руки в имитации защиты
Против комплиментов снежного кома,
И чтения в каждом бюллетене посланий
Очарование с Иденом никогда не теряется.
Мы снова услышали звон саней;
И, следуя туда, куда вели возницы,
Старый мудрый Доктор пошел своим кругом,
Просто остановился у нашей двери, чтобы сказать:
В краткой автократической манере
О том, кто, посоветовавшись по звонку Дьюти,
был свободен настаивать на своем требовании. всего,
Та бедная соседка заболела.
Ночью нужна помощь матери.
Ибо тот, кто великодушен в мыслях и делах,
Что имело значение в глазах больного
Внутренний свет квакерской матроны,
Послание Доктора кредо Кальвина?
Все сердца исповедуют святых избранных
Которые, двое в вере, в любви согласны,
И не тают в кислотной секте
Христианская жемчужина милосердия!

Так шли дни: прошла неделя
С тех пор, как великий мир прозвучал с последнего.
Альманах, который мы изучали ранее,
Прочитал и перечитал нашу маленькую лавку
Книг и брошюр почти не осталось;
Один безобидный роман, в основном скрытый. язычник Девять,
Пел, с несколько гнусавым нытьем,
Войны Давида и евреев.
Наконец барахтающийся носитель принес
Деревенскую бумагу к нашей двери.
Ло! расширяясь наружу, как мы читаем,
В более теплые зоны простирается горизонт
В развернутой панорамной длине
Мы видели чудеса, которые он сказал.
Перед нами прошли раскрашенные ручьи,
И глупый МакГрегор во время своих набегов
В вечных долинах Коста-Рики.
И медленный поворот Тайгета
Греки Майноте Роде Ипсиланти,
Голова турка на каждом луке седла!
Добро пожаловать к нам, его новости недельной давности,
Его уголок для деревенской музы,
Его ежемесячный счетчик снега и дождя,
Его рекорд, смешанный на одном дыхании
Свадебный колокол и панихида смерти:
Шутка, анекдот и сказка о любви,
Последний виновник отправлен в тюрьму;
Его оттенок и крик украденного и потерянного,
Его продажа и товары по себестоимости,
И трафик, громко кричащий о наживе.
Мы чувствовали движение зала и улицы,
Пульс жизни вокруг нас бился;
Холодное эмбарго снега
Растаяло в добродушном сиянии;
Wide снова распахнула нашу ледяную дверь,
И весь мир снова стал нашим!

Застежка, Ангел предсмертного взгляда
И сложенные пепельно-серые крылья
И голос эха вдалеке,
Медные обложки твоей книги;
Самый странный палимпсест, древнейший и обширный,
В котором ты скрывал призрачное прошлое;
Где, тесно смешиваясь, бледный и сияющий.
Персонажи радости и горя;
Монографии пережитых лет,
Или озаренные улыбкой, или тусклые от слез,
Зеленые холмы жизни, которые убивают насмерть,
И прибежища дома, чьи величественные деревья
Тени к печальным кипарисам
Белым амаранты снизу.
Даже когда я смотрю, я могу не прислушиваться.
Отключить и застегнуть тяжелыми крышками;
Я снова слышу голос, который предлагает
Мечтатель оставляет свою мечту на полпути
Для больших надежд и более серьезных страхов:
Жизнь в эти более поздние годы,
Сегодняшние цветы алоэ века!

И все же, может быть, в какое-то затишье жизни,
Некоторое перемирие Божье, разрушающее его раздоры,
Глаза мирского соберутся росой,
Мечтать на многолюдных городских дорогах
Зимние радости познали его детство;
И дорогие и ранние друзья — немногие
, которые еще остались, — остановятся, чтобы просмотреть
Эти фламандские картины старых времен;
Сядь со мной у домашнего очага,
И протяни руки памяти
Чтобы согреть их у костра!
И благодарность, не прослеживаемую в устах, неизвестно
Приветствует меня, как веет запахами
С невидимых лугов, только что скошенных,
С бахромой, взоры дороги вдаль;
Путешественник владеет чувством благодарности
Сладости рядом, он не знает откуда,
И, сделав паузу, берет с обнаженным лбом
Благословение воздуха.

Написано в 1865 г.

Манят Тома Павлика

История. Джек Кендрик хочет выяснить, что случилось с его пропавшим отцом-археологом, чтобы он мог восстановить свое наследие. Он находит подсказку, указывающую на последнее известное место назначения его отца — индейскую резервацию в Вайоминге. Он уговаривает своего лучшего друга Руди отправиться в путешествие и направляется на запад. Они узнают полезную информацию из индийской легенды и следуют за проводником в пещеру, которая ведет к системе туннелей, где они сталкиваются с ужасом и смертью.

Элина Гутьеррес — отстраненный полицейский полиции Лос-Анджелеса. Когда она оставила

The Story. Джек Кендрик хочет выяснить, что случилось с его пропавшим отцом-археологом, чтобы он мог восстановить свое наследие. Он находит подсказку, указывающую на последнее известное место назначения его отца — индейскую резервацию в Вайоминге. Он уговаривает своего лучшего друга Руди отправиться в путешествие и направляется на запад. Они узнают полезную информацию из индийской легенды и следуют за проводником в пещеру, которая ведет к системе туннелей, где они сталкиваются с ужасом и смертью.

Элина Гутьеррес — отстраненный полицейский полиции Лос-Анджелеса. Когда она узнает, что ее кузен пропал, она решает сделать все возможное, чтобы найти его. Она знает, что не должна, но она устраивает наблюдение с одним офицером и следует за фургоном, перевозящим рабочих-иммигрантов на предполагаемые работы за пределами штата. Но вместо того, чтобы ехать в Неваду, как им сказали, фургон ведет ее в Вайоминг.

Джордж Уилкокс в своем остроумии, потому что его любимая жена умирает ужасной смертью — сначала теряя свои воспоминания и саму личность.Когда с ним связывается кто-то в Вайоминге, обещающий ему лекарство, он нетерпеливо — хотя и не без некоторого скептицизма — пакует Мириам в машину и уезжает на север. В город Бекон.

Да, все три этих сюжетных нити переплетаются в маленьком захолустном городке, ближайшими соседями которого являются н’вату, легендарные люди. Что-то смертельно опасное происходит в Беконе. Или это что-то чудесное?

Сильные стороны. Автор Том Павлик — выдающийся писатель. Его описания ярки, его сюжетная концепция уникальна.Он разделил книгу на четыре отдельных раздела с трех разных точек зрения и в обратном хронологическом порядке. Это не обычная книга!

Г-н Павлик также создал правдоподобных персонажей, у каждого из которых была особая потребность, побуждающая их действовать. Это, в свою очередь, создает напряжение и продвигает историю вперед. Добавьте сюда опасность и тревогу, и история станет захватывающей.

История поднимает важные вопросы, которые я считаю ключевыми в нашей современной культуре. Центральное место занимает ценность жизни.Есть ли люди, которые «выбрасывают»?

На мой взгляд, эта проблема с необходимостью включает жизнь в утробе матери. Разве эти маленькие жизни менее важны, чем большие жизни тех, кто находится вне утробы? Морально ли жертвовать этими маленькими жизнями ради улучшения больших?

Г-н Павлик не просто задает вопросы — он показывает лица и сюжетные линии людям с обеих сторон. Внезапно четкие ответы кажутся немного более туманными.

В этот момент один из персонажей, христианин, выходит на сцену и делает что-то, что дает ответы для всех, кто задумывается о проблемах.Обратите внимание, этот персонаж не читает проповедь и даже не аргументирует свои взгляды. Она просто делает что-то в соответствии с Библией, не говоря, что это то, что она делает.

Что фактически подводит меня к следующей части обзора.

Слабые стороны. Во многих отношениях акт благородства, о котором я упоминал в предыдущем разделе, был бы идеальным как часть кульминации. Но история продолжалась некоторое время после этого поворотного события. С моей точки зрения, был дан ответ на большой вопрос — чье мировоззрение победит? Значит, события после этого момента не имели такого значения, я не думал.Они были немного пустяком, если можно назвать ужасные события «вздором».

Другая слабая сторона — это то, что я разделяю как писатель, — это не представление персонажей таким образом, чтобы читатели могли общаться с ними. Конечно, «Бекон» — это не роман, управляемый персонажами, и читателей тянуло за собой напряжение, неизвестность, конфликт между добром и злом, даже если они не чувствовали особой привязанности к персонажам. Это была захватывающая поездка, приключение. Иногда все, что вы могли сделать, это держаться крепче и посмотреть, где вы оказались.

Но…

Часть меня думает, что история была бы намного сильнее, если бы читатель больше заботился об этих людях. Конечно, они казались правдоподобными. У них были настоящие потребности, серьезные дилеммы, эмоциональные и духовные кризисы, чтобы справиться с физическими бедствиями, с которыми они столкнулись. Читатели должны были любить их, подбадривать их, глубоко заботиться об их выборе. Если бы это было так, эта книга заняла бы верхние строчки в списках лучших книг, я вполне уверен.

Рекомендация. Я не склонен читать книжки-триллеры, но, прочитав «Ваниш», господинДебютный роман Павлика «Кристи», удостоенный премии «Кристи», я знал, что прочту все, что он написал. Бекон не отговаривал меня от этой позиции. Да, были ужасные события, но были и надежда, и помощь, и жертвы.

Я настоятельно рекомендую Beckon взрослым, которые любят жуткое, леденящее кровь, внушающее страх, а также читателям, которые хотят задуматься о вопросах жизни и бессмертия. Это хорошая история, наполненная напряжением и интригой и оформленная в уникальной структуре, которая делает чтение еще более приятным.

Ученый LSC обнаруживает, как растения манят бактерии атаковать // Центр биологических наук Бонда

Скотт Пек, ученый Bond LSC и доцент биохимии, изучает арабидопсис и его восприятие бактериями до того, как вызвать инфекцию. Роджер Мейсен / Бонд LSC

Иногда растения случайно раскатывают красную ковровую дорожку для бактерий.

Исследователи из Центра наук о жизни Университета Миссури недавно обнаружили, что химические вещества растений действуют как маяк для бактерий, вызывая инфекцию. Proceedings of the National Academy of Sciences опубликовали свое исследование 21 апреля.

«Когда бактерии распознают эти химические вещества растений, они строят игольчатый шприц, который вводит 20-30 белков в организм хозяина, отключая иммунную систему растения», — сказал Скотт Пек, ученый-растительный специалист Bond LSC и ведущий исследователь исследования. «Без надлежащей защитной реакции бактерии могут расти и продолжать инфицировать растение. Похоже, что эти химические сигналы играют очень большую роль в этих начальных этапах заражения.”

Вопрос о том, как бактерии на самом деле узнают о своем присутствии в растении, годами озадачивал ученых. Способность идентифицировать разницу между растительной клеткой и, скажем, камнем или куском грязи означает, что бактерии экономят энергию, только включая свой инфекционный механизм, находясь рядом с растительной клеткой.

«Наши результаты показывают, что бактерии должны видеть как сахар, который растения производят в результате фотосинтеза, так и пять определенных кислот одновременно», — сказал Пек.«Это своего рода отказоустойчивый механизм, позволяющий убедиться, что он находится рядом с хостом, прежде чем он включит этот инфекционный аппарат».

Работа Пека началась с одного мутантного растения под названием Arabidopsis mkp1 .

Обнаруженное несколько лет назад лабораторией Пека, это маленькое горчичное растение действует иначе, чем другие, противодействуя развитию бактерий. Лабораторные тесты подтвердили, что этот мутант не заразился Pseudomonas syringae pv. томат DC3000, бактериальный патоген, вызывающий коричневые пятна на помидорах и повреждающий модельное растение Arabidopsis.Вместе с ученым-биохимиком Университета Джеффри Андерсоном и доктором Ин Ваном они показали, что этот мутант не запускал систему секреции типа III бактерий, игольчатый шприц и связанные с ним белки, которые приводят к инфекции.

Тихоокеанская северо-западная национальная лаборатория (PNNL) работала с командой Пека для сравнения уровней метаболитов мутантного Arabidopsis и нормальных растений. Это сравнение помогло Пеку идентифицировать несколько из этих химических веществ, созданных в результате обычных процессов в растении, которые существовали на гораздо более низких уровнях в их особом маленьком мутанте.

Используя работу PNNL в качестве руководства, команда обнаружила, что пять кислот в совокупности оказали наибольшее влияние на развитие бактериальной инфекции: аспарагиновая, лимонная, пироглутаминовая, 4-гидробензойная и шикимовая кислоты.

«Ключевой эксперимент заключался в том, что мы просто добавили эти кислоты обратно в мутант», — сказал Пек. «Внезапно мы увидели, что мутантное растение перестало быть устойчивым, и бактерии снова стали способны вводить белки, чтобы отключить иммунную систему растения».

Первый контакт и узнавание означают все различие, будь то бактерии или растения.Просто небольшой прыжок из стартовых блоков одного или другого может изменить, кто выиграет битву за здоровье или инфекцию.

В то время как низкие концентрации этих пяти кислот вызывают атаку бактерий, высокие уровни скрывают их присутствие в растении, заставляя Пека полагать, что их можно использовать для предотвращения роста бактерий. Если это действительно помешает развитию бактерий, это может означать остановку болезней сельскохозяйственных культур и может привести к другому подходу на поле.

«Многие выигрыши и проигрыши происходят в течение первых 2-6 ​​часов, и кажется, что если микроб слишком медленный, чтобы отключить иммунную систему, растение действительно может бороться с инфекцией», — сказал Пек.«В будущем мы, возможно, сможем создать новое поколение антимикробных соединений, которые не будут пытаться убить бактерии, а просто сделаем их более не вирулентными, блокируя эти химические сигналы, чтобы естественная иммунная система растений могла фактически взять верх. ”

Команда

Пека считает, что по крайней мере некоторые другие бактерии будут реагировать на эти химические сигналы, и он планирует проверить другие бактериальные патогены, чтобы убедиться в этом. Они также хотят проверить бактерии, чтобы увидеть, являются ли они более вирулентными для людей, когда они готовы к атаке этими химическими сигналами растений.

«В конечном итоге вопрос в том, насколько далеко это зайдет. «Многие люди заражаются сальмонеллой или листерией через пищевые источники», — сказал Пек. «Вопрос в том, имеют ли другие бактерии, которые попадают с растительной пищей, аналогичные системы восприятия и в конечном итоге становятся более заразными для людей, потому что они уже подготовлены к заражению».