Выучить отрывок монолог Чацкого ( действие 4, явление 14) или Фамусова (действие 2, явление2)Помогите найти открывки, по — Спрашивалка

ТД

Твой Друг

Помогите найти открывки, пожалуйста!

Выучить отрывок монолог Чацкого ( действие 4, явление 14) или Фамусова (действие 2, явление2)

• действие
• явление
• отрывок
• монолог
• чацкий
• фамусов

ЭВ

Эдуард Волков

ДЕЙСТВИЕ IV

ЯВЛЕНИЕ 14

(Монолог Чацкого)

Чацкий (Софье)

Я перед вами виноват.
Не знаю, почему вас с теми ставил в ряд,
Которым, впрочем, здесь найдутся сотни ровных,
Искательниц фортун и женихов чиновных, —
Которым, красотой едва дано расцвесть, —
Уж глубоко натвержено искусство
Не сердцем поискать, а взвесить и расчесть,
И продавать себя в замужство.
Вы свыше этого. По вас такой, чтоб был

Немножко прост, и очень мил,
Чтоб вы могли его и в возрасте бы зрелом
Беречь, и пеленать, и спосылать за делом,
Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей:
Высокий идеал московских всех мужей!
Но боже мой! кого вы поискали!
Когда размыслю я, кого вы предпочли!
За что меня вы завлекли,
Повергли в бездну зол, мученья и печали!
Я сам, где я искал награду всех трудов?
Спешил, летел, дрожал, вот счастье, думал, близко.
Пред кем я давиче так страстно и так низко
Был расточитель нежных слов! !
Не верьте, с вами я горжусь моим разрывом.
А вы, сударь, отец, вы, страстные к чинам:
В дворянской спеси вам желаю быть счастливым.
Я сватаньем моим не угрожаю вам.
Другой тут есть спокойный, благонравный,
Низкопоклонник и делец,
Достоинствами наконец
Он будущему тестю равный.
Так! отрезвился я сполна
От слепоты своей, от смутнейшего сна,
Теперь мне кстати б было сряду
На дочь и на отца,
И на любовника глупца,
И на весь мир излить всю желчь и всю досаду.
Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пущусь искать по свету,
Где для рассудка есть и чувства уголок.. .
Карету мне, карету.

(Уезжает)

РГ

Роман Гусев

текст не правильный

ТС

Татьяна Сидорина

правильный

Похожие вопросы

Помогите найти отрывок

Помогите, пожалуйста, сравнить монологи Чацкого «А судьи кто? » и монолог Фамусова»Вкус, батюшка, отменная манера»

Отношение Фамусова и Чацкого…. цитаты… ПОМОГИТЕ!!!

срочно нужен монолог чацкого явление пятое деиствие второе) помогите плз

монолог Чацкого о поколении фамусова???? горе от ума, ребят помогите

Анализ монолога Чацкого 4 действие, явление 14

Какие отношения связывают чацкого и фамусова в комедии горе от ума

подскажите где найти монолог Чацкого или Фамусова, 2 действие явление 5

Горе от ума 1 действие монолог Чацкого! Очень нужен монолог Чацкого из 1 действия «Горе от ума»!!!!

Афоризмы из Горе от Ума в 1 и 2 действиях. Чацкого и Фамусова

Грибоедов А.С. школьное сочинение по произведению на тему, Горе от ума, Диалог Фамусова с Чацким. (Анализ 2 явления второго действия комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»).

Сочинение по произведению на тему: Диалог Фамусова с Чацким. (Анализ 2 явления второго действия комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»).

Комедия «Горе от ума» держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова.
И.А. Гончаров.

Оценивая комедию Грибоедова «Горе от ума», Белинский писал, что она положила «прочное основание новой русской поэзии, новой русской литературе… Она, как произведение сильного таланта, глубокого и самостоятельного ума, была первою русскою комедиею, в которой нет ничего подражательного, нет ложных мотивов и неестественных красок, но в которой и целое, и подробности, и сюжет, и характеры, и страсти, и действия, и мнения, и язык – все насквозь проникнуто глубокою истиною русской действительности».
Продолжая мысль Белинского, можно сказать, что любая часть коме-дии, даже если ее каким-то образом обособить, вывести за рамки произведе-ния, будет сама по себе «энциклопедией русской жизни» в миниатюре.
Второе явление из второго действия, сменяющее предыдущие события, вводит нас в суть нарождающегося конфликта между Фамусовым и Чацким, представителями «века минувшего» и «века нынешнего».
С самого начала действия, которое развивается в неторопливом ритме, конфликт уже предвосхищается, образно говоря, он «висит в воздухе», как надвигающаяся гроза.
Фамусов уже изначально раздражен:
Тьфу, господи прости! Пять тысяч раз
Твердит одно и то же!
Чацкий моментально улавливает это настроение и, услышав слово «по-служи», дает ему нужное толкование – «прислуживаться».
Этого было достаточно, чтобы Фамусов разразился пространным мо-нологом по поводу того, что он думает о молодом поколении. Да, в лице Чацкого он видит «гордецов», «умников», готовых разрушить устоявшийся, удобный мирок «отцов».
Поняв, что Чацкий готов свататься, Фамусов выдвигает одно условие: «служить», как служили старшие, и приводит множество примеров для под-ражания. В этом монологе – вся сущность представителя «века минувшего». Его идеалы сводятся к прославлению всего старого, устоявшегося: образец человека для Фамусова тот, кто сделал выгодную карьеру, неважно какими средствами. Раболепие и подлость для него тоже хороший путь, если он при-водит к желаемому результату. Вот, к примеру, покойник дядя, Максим Пет-рович:
Сурьёзный взгляд, надменный нрав.
Когда же надо подслужиться,
И он сгибался вперегиб…
Монолог Фамусова так наступателен, что Чацкий не может не оборо-няться.
Смысл его поведения не в том, что «он вольность хочет проповедо-вать». В присутствии Фамусова Чацкий признается: «Длить ссоры не мое же-ланье». Любя Софью, Чацкий вынужден вступить в общение с Фамусовым. Разговаривая с ним, он не может не отстаивать своей позиции, не отталки-ваться от той морали, которую ему навязывают. Так появляется монолог Чацкого. Это не упражнение в красноречии, не попытка «просветить» Фаму-сова, это вынужденная и страстная защита тех начал жизни, которые ему до-роги и от которых он отказаться не может. Конечно, Чацкий молод, горяч и увлекается тем, о чем говорит. Возможно, в чем-то он еще наивен, считает «век минувший» отошедшим. Чацкий полагает, что «век нынешний» уже сделал свои завоевания.
Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде.
Чацкий вовсе пока не собирается «бросать вызов», в его монологе фак-тически нет крамолы, и даже Максима Петровича, чтобы не раздражать Фа-мусова, он не трогает («Я не об дядюшке об вашем говорю»). Он вовсе не ри-сует идиллические картины «века нынешнего» по контрасту с умилением Фамусова «веком минувшим». И этот век тоже далек от идеала, но все же время необратимо идет вперед. Чацкий пока не обличает, просто он соглаша-ется. Почему же так бурно реагирует на его речь Фамусов, прерывая ее в конце почти на каждом слове?
Монолог Чацкого надолго вывел Фамусова из равновесия. Тут же сде-лан вывод:
Ах! боже мой! он карбонари!
…Опасный человек!
Итак, можно сказать, что 2-е явление из 2-го действия построено на контрасте: контрасте героев, их монологов. Это не единственный художест-венный прием Грибоедова. Возьмем, к примеру, монолог Фамусова. Особый «размах» его повествованию придают гиперболы: («сто человек к услугам», «весь в орденах», «…все важны! в сорок пуд»). Идиллическую окраску мо-нологу придают воспоминания о приметах и обычаях, ушедших в прошлое и оставшихся в нескольких архаизмах: «езда цугом, тупей, куртаг». Различие во взглядах, культуре, морали Чацкого и Фамусова ярко проявляется в речи этих героев. Чацкий – человек образованный, речь его литературна, логична, богата интонациями, образна, в ней отражается глубина его чувств и мыслей. Вот тому примеры: «Свежо предание, а верится с трудом», «Прямой был век покорности и страха…», «Да нынче смех страшит и держит стыд в узде…»
Речь Фамусова выдает в нем человека не очень образованного («под-служиться», «вперегиб», «чуть затылка не пришиб»), неглупого, хитрого, властного барина («учились бы, на старших глядя»), привыкшего считать се-бя непогрешимым. В комедии «Горе от ума» Грибоедов показал себя масте-ром афоризмов. Во 2-м действии их достаточно: «Служить бы рад, прислу-живаться тошно», «Свежо предание, а верится с трудом», «Упал он больно, встал здорово».
Что же касается синтаксического построения монологов, то нужно от-метить обилие в них восклицательных и вопросительных предложений. Вот Фамусов:
Вот то-то, все вы гордецы!
Спросили бы, как делали отцы?
Все выдает в нем необыкновенное волненье и возмущение.
Не менее эмоционален, хотя более рассудителен Чацкий:
Стучали об пол не жалея!
…Теперь, чтобы смешить народ,
отважно жертвовать затылком?
Сопоставив синтаксическое строение монологов Фамусова и Чацкого, можно придти к выводу, что в речи Чацкого синтаксис более сложный, пре-валируют сложные предложения как с союзной, так и бессоюзной связью. И это не случайно. Логичность, вескость доказательств и аргументов Чацкого не идет ни в какое сравнение с напыщенными нападками Фамусова.
Итак, в конце 2-го явления 2-й главы герои расходятся. Чацкий так и говорит:
Длить споры не мое желанье.
Да, спор прекращен. Но Грибоедов так мастерски показал начало конфликта между представителями «старого» и «нового», что, даже не читая далее комедию, можно догадаться, что он разовьется и достигнет своего логического конца.

Юрий Тынянов, Смерть Вазира-Мухтара :: Мусульманин в России :: Swarthmore College

Информация и вопросы для чтения

Тынянов Юрий Николаевич, 1894-1943 гг., ученый, литературовед, писатель, опубликовал свои первые произведения в 1921 г. (в возрасте 27 лет). У него был рассеянный склероз, и он умер в Москве в возрасте 49 лет. Болезнь в некотором роде отстранила его от самых захватывающих моментов того, что происходило вокруг него, но, с другой стороны, кажется, уберегла его от опасностей, которые многие из его сверстники столкнулись – так, что он умер в своей постели.

 

Тынянов наиболее известен как член кружка русских формалистов (некоторые из его ранних работ были выполнены совместно с Романом Якобсоном, позже наиболее известным как лингвист) и группы литературоведов и критиков, оказавших огромное влияние на литературную теории и мирового литературоведения.

Если вы спросите профессоров других программ или кафедр, слышали ли они о Тынянове, они наверняка слышали (если слышали) о его работе как ученого-формалиста; в частности, он написал очень влиятельную и до сих пор цитируемую книгу Архаисты и новаторы , глядя на продолжающееся явление традиционных и авангардных литературных школ, ориентируясь на начало XIX века: и архаисты, и новаторы того времени дали действительно важных русских писателей.

 

Тынянов также является автором трех исторических романов, основанных на биографии русских писателей: Пушкин , Кюхля

(название основано на труднопроизносимом прозвище Вильгельма Кюхельбекера, посещавшего лицей вместе с Пушкиным). и попал в тюрьму в Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге, после чего был отправлен в ссылку за участие в декабристских событиях), и Смерть Вазир-Мухтара , из которого мы будем читать этот большой отрывок.

 

Александр Сергеевич Грибоедов, герой романа, является важной фигурой в русской литературе XIX века и как поэт, и как драматург, благодаря его единственному сохранившемуся крупному произведению — пьесе «Горе от ума ». он закончил писать в 1824 году, но не смог опубликоваться при жизни. Горе от Ви t (Горе от ума) — замечательное произведение, сочетающее в себе великолепно остроумные афоризмы (многие из которых стали пословицами, до сих пор употребляемыми грамотными русскими) с резким осуждением высшего общества того времени. Стиль стихотворной пьесы (с ее неправильным размером и вариативной, но эффектной рифмовкой) ставит Грибоедова среди писателей, которых Тынянов называет «архайзерами», хотя политика пьесы этого не делает. Дата Грибоедова 179 год.5-1829; последние несколько месяцев его жизни — тема этого романа.

 

Если вам это нравится, вам может понравиться книга Тынянова повесть Лейтенант Киже, переведенная Миррой Гинзбург и опубликованная в 1990 году в одном томе с Юным Витушниковым. Возможно, вы слышали о «Лейтенант Киже» в его музыкальном и кино воплощении на музыку Сергея Прокофьева. («Кие» произносится как «Киже» на английском языке — французское правописание было широко принято, так же как написание «Чайковский» используется в английском языке, а не «Чайковский»). (И если вам это действительно нравится, дайте мне знать: возможно, мне будет предложено перевести все это целиком.)

 

ВАЖНО: Первая часть текста, который я вам дал, представляет собой историю, рассказанную стариком в русской армии группе других солдат и (низших чинов) офицеров. Далее следует длинная часть текста о том, как участников-декабристов разжаловали, отправляли воевать простыми солдатами и притесняли после разжалования. (Затем, как вы видите, он пропускается примерно на 60 страниц вперед к основному разделу перевода. Это сбивает с толку, но я хотел, чтобы вы услышали предысторию Самсона.)

 

Я оставил номера страниц в переводе, потому что они позволяют мне легко ссылаться на оригинальный роман, если у вас есть какие-либо вопросы по поводу определенных слов или предложений. Я надеюсь, что вы можете игнорировать цифры во время чтения, если вы не хотите о чем-то спросить. Как только начинается следующий раздел — вы узнаете по скачку номеров страниц — перевод продолжается без перерыва с этого места до конца романа.

 

ВОПРОСЫ ДЛЯ ЧТЕНИЯ СМЕРТЬ ВАЗИР-МУХТАРА :

 

1. Вы заметите (надеюсь), что это модернистский роман – Тынянов играет со стилем письма, часто используя фрагменты предложений, а также сопоставляя разные стилистические уровни русского языка: литературный язык, бытовая речь, а кое-где примеры закостенелого языка русской бюрократии (эту тему он исследует и в «Поручике Киже»). Как формальное или неформальное качество письма влияет на информацию, которую получает читатель?

 

2. Как всегда в этих чтениях: как отрываются русские по сравнению с персами и прочими мусульманскими персонажами, которых мы видим? Как классы возникают по-разному в разных культурах?

 

3. Здесь впервые за долгое время мы видим широкий спектр национальностей, особенно христианские народы с юга России, армян и грузин (и немного этнических немцев). Усложняет ли это, в свою очередь, присутствие ислама и мусульман в тексте?

 

4. Вопрос именно по этому первому разделу (рассказу о Самсоне Яковличе): чем Самсон отрывается от этой повести? Как отрываются персы, в той мере, в какой мы их в ней видим? Что мы думаем о Самсоне Яковличе, когда начинаем читать последнюю часть романа? Как эта более поздняя часть меняет наше впечатление о нем?

 

5. В отличие от Толстого, который восхищается Хаджи Муратом за его приверженность собственным религиозным ритуалам и моральным кодексам, Тынянов, похоже, меньше интересуется религией. Как Ислам появляется в тексте? Как устроено русское православие (с добавлением старичка-старообрядца)?

 

6. «Вазир-Мухтар» означает полномочный посол. Каков эффект от названия на персидском, а не на русском языке?

 

7. Как отражения мировой истории и дипломатии (портреты Наполеона; дипломатические махинации англичан) обрамляют в этом нарративе отношения русских и мусульман?

 

8. История показывает нам мировые политические отношения с мусульманами, а не мусульман внутри России. Как это соотносится с другими вещами, которые мы читали?

Свобода исторической фантастики | Софи Пинкхэм

Почему мы читаем историческую фантастику? Во-первых, он обещает проникновение в прошлое, более богатое и структурированное, чем прямолинейная история, которая обязана придерживаться фактов или, по крайней мере, предварять домыслы ответственным оговором. Хорошая историческая проза производит приятное ощущение погружения в жизнь, скажем, римского императора или французской королевы. Они могут быть не такими, как мы, но они чувствуют себя достаточно близко, чтобы дотронуться до них. На несколько часов стираются границы времени и смертности, географии и класса.

У исторической фантастики может быть и другая, более скользкая цель: комментировать настоящее через прошлое, подобно тому, как научная фантастика интерпретирует настоящее, воображая будущее. Этот режим особенно полезен для писателей, которые ограничены в том, что им разрешено говорить, как в Советском Союзе. Историческая фантастика предлагает способ писать между строк. Внимательный читатель замечает параллели и закономерности, немые жесты в сторону тирании и абсурдности момента написания: ведь история повторяется.

Юрию Тынянову, наиболее известному в англоязычном мире — если он вообще известен — как литературному критику-формалисту (наряду с Виктором Шкловским, Борисом Эйхенбаумом и Романом Якобсоном), историческая проза давала убежище не только от цензуры и политические нападки, а от бедности и удушающей безысходности сталинского настоящего. Его исторические романы « Кючля » (1925), « Смерть Вазир-Мухтара» (1927) и « Молодой Пушкин » (1935–1943), теперь доступные на английском языке, драматизируют густонаселенный мир персонажей из золотой литературы России. возраст в начале девятнадцатого века: Александр Пушкин, русский национальный поэт; Александр Грибоедов, автор оригинальной комедийной пьесы Горе от ума ; и Вильгельм Кюхельбекер, он же Кюхля, друг Пушкина и Грибоедова, участник неудавшегося восстания декабристов 1825 года. возникает из паутины повседневности и трансформируется движением истории.

Юрий Николаевич Тынянов родился в семье врача-еврея в 1894 году в маленьком городке черты оседлости на территории современной Латвии. Он учился в средней школе в Пскове и еще подростком знал всю русскую литературную традицию, а также греческую и римскую поэзию. По словам Анны Куркиной Раш, которая вместе перевела и представила все три романа:

Великих русских писателей он называл по именам и отчествам, как если бы они были членами его семьи. Пушкин был писателем, которого он больше всего боготворил, и одно время отождествлял себя с ним до такой степени, что отрастил бакенбарды, чтобы быть похожим на него.

Тынянов учился в Петербургском университете около шести лет, начиная с 1912 года, года смуты и революции. В 1918 году он начал сотрудничать с Эйхенбаумом и Шкловским в ОПОЯЗ , Обществе изучения поэтического языка, предшественнике формалистической школы, основанной в 1916 изучить природу литературных приемов и опубликовать работы его членов. Он женился на музыканте по имени Елена Зильбер, от которой у него родилась дочь, когда он был еще студентом. В 1921 году Тынянов был принят преподавать в Институт истории искусств, но ему платили гроши, и ему приходилось зарабатывать на жизнь множеством подработок: переводчиком французского языка в Коминтерне, учителем литературы в средней школе, редактором-переписчиком, редактор журнала.

В лихорадочные 1920-е Тынянов стал одним из первых в мире теоретиков кино, обосновав свои очерки (некоторые из которых включены в Permanent Evolution , новый сборник его критических замечаний в четком и точном переводе Эйнсли Морса и Филипа Редько) из его личного опыта в цветущей советской киноиндустрии — еще одна, более гламурная серия подработок. С 1926 по 1927 год он работал на ленинградской киностудии «Севзапкино» (позднее «Ленфильм»), писал сценарии и читал литературные лекции для «Фабрики эксцентрических актеров» — экспериментальной киногруппы, которая также давала ему уроки клоунады и бокса.

Его сценарии для Шинель , основанные на рассказах Гоголя, Клуб Великого Подвига , о декабристах, и Поручик Киже , гоголевская сатира, действие которой происходит в конце восемнадцатого века, были экранизированы. (Все три доступны на YouTube, хотя только последний имеет английские субтитры.) Лейтенант Киже , 1934 год, с саундтреком, написанным Прокофьевым, который позже переделал музыку в великолепную одноименную сюиту. Тынянов также преобразовал Лейтенант Киже в острую новеллу, недавно переведенную на английский язык Николасом Пастернаком Слейтером.

По мере того, как политический климат становился все более репрессивным, Тынянову становилось все труднее заниматься своим ремеслом, каким бы многочисленным оно ни было. Формалистская школа — предмет партийного гнева с 1924 года, когда нарком просвещения Анатолий Луначарский назвал их «упрямыми пережитками», а Троцкий очернил формалистическую теорию как «поверхностную и реакционную» — была фактически распущена. Проблема была не в том, что формалисты критиковали коммунизм или власть; их грех заключался в отсутствии политической идеологии. «Формализм» стал оскорблением, используемым для высмеивания любого искусства или теории, которые сосредоточены на эстетических элементах, а не на марксистско-ленинской теории.

Реклама

Это способствовало, как пишет Дарья Хитрова в предисловии к «Перманентная эволюция », к ошибочному представлению о том, что русский формализм анализирует художественные произведения как абстрактные объекты, оторванные от исторического, политического или экономического контекста, на манер Новая критика. На самом деле, любое знакомство с творчеством Тынянова — будь то критика или художественная литература — показывает, что он рассматривал историческую, политическую и экономическую подоплеку как существенную, хотя и не считал их сами по себе адекватными объяснениями того, что он называл «литературной эволюцией».

Тынянов предпочитал периферию центру, маргиналы памятникам. «Мне нравятся необработанные, неотшлифованные, незавершенные вещи», — писал он в 1930 году. Процесс создания интересовал его больше, чем результат, и он считал, что любое произведение нужно понимать с учетом времени, когда оно было написано. Как он выразился в своем эссе 1924 года «Литературный факт»: «Вы не можете судить о пуле по ее цвету, вкусу или запаху: о пуле нужно судить по ее динамике».

Формалистов особенно интересовал жанр: его границы, его эволюция и гибридные формы. В «Литературном факте» Тынянов писал:

Когда жанр находится в процессе распада, он мигрирует из центра на периферию, и из мелочей литературы, из ее глубин и низин вторгается новое явление, занимая место прежнего жанра в центре.

Суматоха первых советских лет стимулировала быструю реконфигурацию жанров с такими нововведениями, как «производственный роман» (героические, воодушевляющие рассказы о промышленности) и «фактография», в которых художники посещали промышленные объекты и производили фотомонтажи и слияние текстов. авангардные художественные приемы с агитпроп. Жизнь была искусством. Если смотреть с точки зрения раннего советского периода, нынешняя мода на автопрозу до смешного старомодна.

Тынянов, Шкловский и Эйхенбаум отмахнулись от жестких стандартов академического письма, вместо этого экспериментируя с такими гибридами, как эпистолярный роман-эссе (в «Зоопарке Шкловского , или Письма не о любви ») и форма журнала, включающая мемуары. , поэзия, теория, критика и история литературы (в «Моих анналах» Эйхенбаума ). Сценарии фильмов и исторические романы Тынянова сочетали в себе литературно-исторические исследования и художественную литературу и служили средством разработки его идей о литературной эволюции и пародии.

В письме Шкловскому Тынянов назвал свои исторические романы «опытами научной фантастики». Он опирался на энциклопедические знания изображаемых им эпох, но стремился превратить прошлые факты в нечто еще более реальное. В наброске предисловия к своему пушкинскому роману Тынянов писал: «Что я хочу сделать в этой книге, так это максимально приблизиться к художественной правде о прошлом, что всегда является целью исторического романиста». В другом месте он заметил, что «литература отличается от истории не «изобретательностью», а большим, более глубоким пониманием людей и событий, более глубоким отношением к ним».

Историческая фантастика Тынянова началась с Кючля . Он был спешно заказан издательством как познавательная новелла для подростков в честь столетия восстания декабристов 1825 года, которое Советы отметили как важный ранний шаг в русской революционной политике. На завершение книги Тынянову дали считанные недели, но она кажется полностью выдуманной. Много позже Шкловский заметил, что Кюхля «уже жил в воображении Тынянова, и он только распахнул дверь туда, где она его ждала».

Впервые доступный на английском языке благодаря Анне Куркиной Раш и ее сопереводчику Кристоферу Рашу, Кюхля основан на собственном обширном исследовании Тынянова о Кюхельбекере, относительно малоизвестной фигуре, арестованной за участие в восстании. Кюхельбекер начал писать стихи еще будучи студентом Санкт-Петербургского Императорского лицея, где он был членом пушкинского кружка, но до ареста его произведения публиковались мало, а после этого ему запретили публиковаться. (Это издание включает в себя приложение его стихов, переведенных Петром Франсом.) Живой, часто забавный рассказ, предлагающий интимный, незнакомый взгляд на легендарный период русской истории, Küchlya оказался популярным среди читателей и критиков, и он остается любимой второстепенной классикой.

«Кюхля», что звучит как искаженная версия русского слова «кукла» ( кукла ), было прозвищем Кюхельбекера в Императорском лицее, прогрессивном учреждении, основанном Александром I в 1811 году для обучения его младших братьев, Николая и Михаила. , и произвести новое поколение грамотных русских аристократов, которые станут просвещенными, компетентными государственными служащими и помогут поднять Россию из ее тьмы. Телесных наказаний не было, учителя действовали in loco parentis , и, что особенно важно для часто обедневшей аристократии, обучение было бесплатным.

Объявления

Александр Пушкин; рисунок Дэвида Левина

Купить Распечатать

Необычайно одаренный и самоуверенный Пушкин был уже на пути к славе, когда учился в лицее, время, которое он увековечил в стихах как самое идиллическое в своей жизни. Кюхля, с другой стороны, был предметом всех шуток. Он был неуклюжим, полуглухим и заикался; его русский был слабым, так как он провел годы в немецкоязычной школе; и у него был страстный, непостоянный темперамент, из-за которого его было легко дразнить. Но он был идеалистом, одержимым фантазиями о революции и мученичестве, — в отличие от Пушкина, отдавшего большую часть своей внелитературной энергии обольщению.

Лицей просуществовал недолго, как и расцвет рационалистического образования в России. Александр I превратился в реакционера, сослав своего прогрессивного статс-секретаря Михаила Сперанского, вдохновителя реформы образования, на ничтожный пост в Сибири и заменив его драконовским генералом-артиллеристом графом Алексеем Аракчеевым. Как не раз случалось в русской истории, несбывшиеся надежды порождали бунт — и в данном случае бунт рос в самом сердце лицеистского коллектива.

Заговорщики-декабристы, некоторые из которых были друзьями или бывшими сокурсниками Пушкина, первоначально намеревались убить Александра I 12 марта 1826 года, в двадцать пятую годовщину его царствования, а затем двинуться на Киев и Москву, собирая по пути войска, требовать конституционной монархии и отмены крепостного права. Они двинулись вперед преждевременно из-за неожиданной смерти императора от тифа в Таганроге, на юге России.

Александр не хотел, чтобы ему наследовал его брат Константин, следующий в очереди на престол; в Küchlya , Тынянов изображает Константина, тогдашнего генерал-лейтенанта Царства Польского, как садиста, ответственного за несколько случайных убийств. Александр написал завещание, сделав своим наследником своего брата Николая, но он не предал гласности документ, отчасти потому, что Николас, унаследовавший семейную одержимость военными учениями, был очень непопулярен.

Константин принял план, но только наедине. Он был в Польше, когда пришло известие о смерти Александра, и поэтому не мог сделать заявление об отречении в Санкт-Петербурге. Заговорщики-декабристы носились по городу, пытаясь поднять восстание, распространяя слухи о том, что Николай устроил переворот против Константина. Но они были дезорганизованы и разделены; некоторые предпочли во что бы то ни стало реализовать недоработанный план, стремясь отдать свою жизнь за свободу, в то время как другие скрылись. Кюхельбекер выстрелил в великого князя Михаила, но, по словам Тынянова, его порох был мокрым от снега. Заговор провалился, пятеро руководителей были повешены, остальные, среди них несколько бывших лицеистов, посажены в тюрьмы или сосланы.

Используя новую кинематографическую технику монтажа, Тынянов предлагает захватывающий, мрачно-смешной рассказ о неудавшемся восстании. Улицы и площади Петербурга представляются ему артериями в человеческом теле: когда полки проталкивают сосуды, город испытывает «разрыв сердца, в котором пролилась неподдельная кровь». Почти фарсовые оплошности, которые происходят во время восстания, придают дополнительную силу ужасному финалу последовательности:

Веерообразные брызги крови на стенах Сената. Трупы — кучами, поодиночке, черные и окровавленные. Телеги, покрытые рогожей, с которых капает кровь. На Неве — от Исаакиевского моста до Академии художеств — тайные шевеления: в узкие проруби спускают трупы. Иногда среди трупов слышны стоны — раненых сталкивают в узкие дыры вместе с мертвыми…

Позже той зимой, когда люди будут рубить лед, они найдут человеческие головы, руки и ноги в прозрачных голубоватых льдинах.

Несмотря на происхождение Кючля , он слишком мрачный для детей и слишком серьезный для избитого праздника. Бунт кажется бесславным делом. Кюхельбекер, юродивый зародыша русской революции, содержится в одиночной камере в нескольких крепостях, почти сойдя с ума. В конце концов его ссылают в Сибирь, где он продолжает энергично писать. Смерть приходит, когда он теряет веру в свой талант, единственную надежду, которая у него осталась, чтобы поддержать его.

Следующий полнометражный роман Тынянова, Смерть Вазир-Мухтара , доступный в новом переводе Рашей и, по совпадению, в недавнем переводе покойной Сьюзен Кози, ¹ гораздо сложнее и экспериментальнее, чем Кючля . It поднимает тему, которую даже самый изобретательный советский пропагандист не смог бы превратить в вдохновляющую историю: дипломатическая миссия Грибоедова в Персию, закончившаяся его убийством разъяренной толпой в Тегеране в 1829 году.. Он имеет честь быть единственным великим русским писателем, погибшим в результате джихада.

В отличие от плодовитого Пушкина, Грибоедов заслужил свое место в русском литературном каноне единственной пьесой в стихах, Горе от ума , сатира на русский высший свет, которая была подвергнута цензуре и никогда не исполнялась в России при его жизни, хотя он был широко распространен и вызывал восхищение . Многие из его строк вошли в обиход, например, Шекспир на английском языке. ² Грибоедов был на несколько лет старше Пушкина и Кюхельбекера и не учился в лицее, но разделял их бедное аристократическое происхождение и вращался в тех же кругах. Он — пронзительный второстепенный персонаж в романе « Кучля : », благородный и отчаявшийся, чувствующий себя в ловушке общества, не дающего ему настоящей надежды, — мрачный лейтмотив романов Тынянова и отражение его собственного затруднительного положения.

Вазир-Мухтар начинается с провала декабристов, предполагая, что именно это событие положило начало трагическому ходу всей остальной сокращенной жизни Грибоедова. Хотя он был в Грузии во время восстания, он сочувствовал заговорщикам. Его наказание, как предполагает Тынянов, должно было быть отправлено, чтобы навязать Персии мирный договор, чтобы Россия могла отправить свои войска в Турцию, чтобы противостоять более грозному и значимому противнику. (Других декабристов отправили воевать рядовыми солдатами.)

Декабристы и их враги не дают покоя роману. В одной из сцен Грибоедов сидит за обедом в Санкт-Петербурге с человеком, который командовал артиллерией, помогавшей подавить восстание, с судьей, который допрашивал повстанцев, включая самого Грибоедова, и, что хуже всего, с человеком, который руководил неудачным повешением (на гнилой веревке) пяти заговорщиков, трое из которых были друзьями Грибоедова. Они едят, пьют и улыбаются, как будто ничего не произошло.

В Тегеране Грибоедов тоскует по театральному миру, по оставленным им в Петербурге литературным кружкам. Но граница между двумя его профессиями часто стирается. Дипломат, «экстерриториальный, отстраненный», пользуется тонкой наблюдательностью писателя, и Грибоедов часто ловит себя на том, что представляет свои взаимодействия как сцены в пьесе. Иногда он снова исчезает в литературе, охваченный композиторским трансом, а в другие моменты он как будто растворяется в своей официальной роли 9.0089 вазир-мухтар , или полномочный министр. ( Лейтенант Киже , написанный в то же время Тыняновым, имеет дело с похожей идеей исчезновения личности.) Он находит облегчение в незнакомых обычаях, которые помогают ему забыть о несчастье и досаде, которые он испытал в России.

Роман полон людей, которые пересекли географические, религиозные, культурные и сексуальные границы, часто против своей воли. Наиболее поразительны многочисленные евнухи романа, большинство из которых — похищенные грузины или армяне. Убийство Грибоедова связано с его решением репатриировать, согласно условиям нового договора, интеллигентного молодого армянина, похищенного персами и сделанного евнухом в шахском гареме. Мужчина укрылся в посольстве России. Когда толпа, подстрекаемая священнослужителями, объявившими поступок Грибоедова нарушением законов шариата, приближается, чтобы убить Грибоедова, он слышит грохот, похожий на вой публики в театре. Его голову насаживают на кол, а расчлененный труп выбрасывают в кучу мусора вместе с трупами его коллег.

Это история о политических репрессиях против писателей и мятежников — о символическом и буквальном расчленении, — но это также проницательный рассказ о борьбе империй за максимизацию своего экономического влияния посредством колониализма, увлекательный пример антиколониального Советский исторический роман. Критический подход Тынянова созвучен советским нападкам на империализм, но он также может быть завуалированной критикой нового вкуса империализма, воплощенного в СССР. (Ссылка на массовую депортацию татар пугающе прозорлива.)

Россия и Персия в течение столетия играли в перетягивание каната из-за портового города Дербент, который был нужен России для получения прибыли от Кавказа, пока Персия не уступила его по договору 1813 года, который также дал России контроль над Грузией и некоторыми частями нынешние Армения и Азербайджан. Тем временем Англия выиграла от этой напряженности, которая отвлекла Персию от английской деятельности в Индии и помогла помешать Персии построить текстильные, шелковые и бумажные фабрики или сахарные заводы, которые могли бы конкурировать с английскими. (ранний перевод Вазир-Мухтар , Книга Алека Брауна 1938 Смерть и дипломатия в Персии , была существенно сокращена, частично для удаления разделов об участии Англии в подстрекательстве восстания толпы против посольства России.) Как пишет Тынянов, «Персия сама по себе была изорванным клочком бумаги, но этот клочок бумаги был банкнотой».

Современные рецензенты осудили Смерть Вазир-Мухтара мрачный взгляд на историю, столь чуждый большевистскому натянутому оптимизму. Но вроде Кючля , это был всенародный успех. Это свидетельство замечательной готовности читателей в этот период заниматься модернистской литературой. В отличие от более легких, более условных удовольствий Кючля , Вазир-Мухтар нарочито фрагментирован и часто загадочен, напоминая по стилю шедевр Андрея Белого 1913 года Петербург , который сам часто сравнивают с Улиссом. Как бы это ни было увлекательно, Вазир-Мухтар может сбить с толку, особенно читателя, не знакомого с русским или персидским языком; он включает в себя много персидских слов и изобилует ссылками на русскую историю и литературу. Хотелось бы более подробно аннотированное и тщательно отредактированное научное издание, но новые переводы — отличное начало, подарок тем, кто интересуется Тыняновым, Грибоедовым или российской имперской историей.

С Пушкиным Тынянов достиг вершины своего историко-биографического вымысла — несмотря на то, что он умер, не успев закончить роман, который должен был простираться от рождения Пушкина до его смерти, но доходит только до его юности. Около 1928 Тынянов был диагностирован рассеянный склероз; знание того, что его жизнь будет короткой, кажется, побудило его к еще большей продуктивности. Первые два выпуска « Пушкин » публиковались серийно в литературном журнале в период с 1935 по 1937 год. К 1940 году Тынянов едва мог двигаться. Его с семьей эвакуировали из блокадного Ленинграда в 1941 г., а к 1943 г. он терял зрение и то терял сознание. В апреле того же года он в последний раз попал в больницу; в августе неотредактированный заключительный раздел Пушкин был опубликован в другом литературном журнале.

Уже тогда, пишет Куркина Раша, «само упоминание имени Пушкина несколько оживляло его и заставляло его губы шевелиться», как будто он пытался декламировать любимые стихи. Пережив русскую революцию, Гражданскую войну в России, сталинские чистки и блокаду Ленинграда, Тынянов умер от осложнений рассеянного склероза в конце 1943 года. Среди его вещей были обнаружены две предсмертные записки, по крайней мере одна из них датируется ужасный год 1937 — 100 лет со дня смерти Пушкина. С определенной точки зрения Тынянову повезло умереть естественной смертью; многим из его сверстников не так повезло.

Молодой Пушкин , как озаглавлено в прекрасном переводе 2008 года Камышей, задумано, по Тынянову,

не как беллетризованная биография, а как эпопея о происхождении, развитии и смерти нашего национального поэта. Я не различаю в романе жизнь героя и его творчество, не различаю его творчество и историю его страны.

Тынянов воссоздает весь мир — еду, моду, игры, декор, нравы, фольклор, литературные споры и моды, социальные скандалы, политические дебаты и даже природные явления (небольшое землетрясение в Москве, комета 1811 года) — которые кормили Творчество Пушкина и его современников.

Любой, кто знаком с творчеством Пушкина, будет в восторге от лукавого, искусного введения Тыняновым знакомых тем — например, наблюдений о родовом употреблении французского и русского языков: «Гостьи говорили быстро, перемежая свой русский язык французскими фразами, как мелкий горошек. ” Вспыльчивые, разочарованные родители Пушкина, его любимая няня, шутовской дядя-поэт и его одноклассники становятся вполне сформировавшимися литературными персонажами, наряду с целым рядом фигур, которые иначе были бы просто историческими сносками. В мельчайших подробностях в романе запечатлен процесс медленного открытия ребенком своего поэтического призвания (в семь лет «больше всего он обожал поэзию. Рифма была своего рода доказательством того, что описываемые события действительно происходили») и Процесс самоизобретения подростка.

Нас также угощают прекрасными своеобразными портретами крупных политических и литературных деятелей той эпохи. Александр I до сих пор чувствует себя виноватым за свою пассивную причастность к убийству своего отца Павла I собственными офицерами; с тех пор его фигура обвисла, тщеславие потребовало корсета, а лицо «потеряло свой характер в постоянных разъездах, как у всемирно известного актера». Стареющий Гаврила Державин, писавший когда-то оды Екатерине Великой, признает гениальность Пушкина с первого взгляда, вернее, с первого слуха, во время спектакля в лицее:

Зрение его давно уже начало издавать, но все-таки он видел как бы в тумане: глаза школьника были яркими и горящими. Никто не читал стихи так: с небольшими вздутиями и протяжками на концах строк, как в песне. И, как бы слушая Баха, он поднял свой старый и жилистый указательный палец и, не замечая всех, едва ощутимо начал указывать метр.

В тыняновском переплетении бытового и исторического сильно пахнет Толстым, но, как отмечает в предисловии Куркина Раш, без дидактизма.

Читатель никогда не догадается, что роман был написан в период опасной для жизни цензуры, когда многие коллеги и друзья автора были арестованы и убиты, или что это работа умирающего человека: он источает жизнь, благодать , и свобода, даже если он документирует начало эпохи возобновления политических репрессий после краткого периода просвещения в раннее царствование Александра I.