Разное

Фелица жанр произведения: Литературный жанр- «Фелица», «Ябеда», «Россияда», «Недоросль», «Душенька», «Вельможа», Бедная Лиза».

Жанрово-стилевое своеобразие лирики Державина 1779-1783 гг. Поэтика оды «Фелица» -Русская литература XVIII века -История русской литературы

Кто не делится найденным, подобен свету в дупле секвойи (древняя индейская пословица)

Библиографическая запись: Жанрово-стилевое своеобразие лирики Державина 1779-1783 гг. Поэтика оды «Фелица». — Текст : электронный // Myfilology.ru – информационный филологический ресурс : [сайт]. – URL: https://myfilology.ru//russian_literature/russkaya-literatura-xviii-veka/zhanrovo-stilevoe-svoeobrazie-liriki-derzhavina-1779-1783-gg-poetika-ody-felitsa/ (дата обращения: 8.01.2023)

Содержание

    Жанрово-стилевое своеобразие лирики Державина

    Определяя место Державина в русской поэзии, Белинский совершенно точно соотнес с его творчеством тот момент развития русской поэзии XVIII в. , когда окончательно и бесповоротно прекратилась эстетическая актуальность ломоносовско-сумароковской поэтической школы, и тот перелом эстетических критериев литературного творчества, который уже дал знать о себе в публицистической прозе, стихотворном и прозаическом эпосе и драматургии, распространился на область лирической поэзии: «Поэзия не родится вдруг, но, как все живое, развивается исторически; Державин был первым живым глаголом юной поэзии русской»; «С Державина начинается новый период русской поэзии, и как Ломоносов был первым ее именем, так Державин был вторым. ‹…› Державин ‹…› чисто художническая натура, поэт по призванию; произведения его преисполнены элементов поэзии как искусства».

    Именно в творчестве Державина лирика обрела, наконец, свободу от посторонних социально-нравственных заданий и стала самоцельной. Во всех формах литературного творчества, перечисленных выше, этот перелом осуществлялся на основе синтеза высоких и низких жанров, взаимопроникновения бытового и идеологического мирообразов, и поэзия Державина в этом смысле отнюдь не была исключением.

    Державин не создал новой нормы поэтического языка в том смысле, как это сделал Ломоносов, вооруживший русскую поэзию твердыми представлениями о метрике, строфике, сочетаемости окончаний и рифм, стилевых нормах словоупотребления (заметим, что без этих представлений и Державин как поэт был бы невозможен). Державин не создал и своей литературной школы, как это сделали Ломоносов и Сумароков: державинский поэтический стиль навсегда остался уникальным явлением в русской поэзии. Но в этом своеобразном поэтическом языке наметилась сфера некоей содержательной и эстетической общезначимости, без которой после Державина русская поэзия уже не смогла обходиться так же, как без силлабо-тонических принципов стихосложения, выработанных в индивидуальном ломоносовском поэтическом стиле. Ломоносов и Державин вместе создали русскую поэзию. Если Ломоносов дал ей метрические и ритмические формы – так сказать, тело, оболочку, то Державин вдохнул в нее живую душу, и в его резко индивидуальном поэтическом стиле выразились универсальные эстетические основы грядущей русской лирики.

    Лирика Державина 1779-1783 гг.

    Как считал сам Державин, его собственная настоящая поэтическая деятельность началась с 1779 г., когда он окончательно отказался от попыток подражания своим поэтическим кумирам. В 1805 г., создавая автобиографическую записку и называя себя в ней в третьем лице, Державин так определил смысл происшедшего в его позиции перелома: «Он в выражении и стиле старался подражать г. Ломоносову, но, хотев парить, не мог выдержать постоянно, красивым набором слов, свойственного единственно российскому Пиндару велелепия и пышности. А для того с 1779 года избрал он совсем другой путь».

    Некоторое представление о направлении, избранном Державиным в поэзии, могут дать три поэтические миниатюры 1779 г., символически связанные с его дальнейшим творчеством тем, что в живой поэтической ткани текстов выражают основу эстетической позиции Державина, определяя ее главные параметры:

    К портрету Михаила Васильевича Ломоносова

    Се Пиндар, Цицерон, Вергилий – слава россов,

    Неподражаемый, бессмертный Ломоносов.

    В восторгах он своих где лишь черкнул пером,

    От пламенных картин поныне слышен гром.

    Князю Кантемиру, сочинителю сатир

    Старинный слог его достоинств не умалит.
    Порок, не подходи! –
    Сей взор тебя ужалит.

    На гроб вельможе и герою
    В сем мавзолее погребен
    Пример сияния людского,
    Пример ничтожества мирского –
    Герой и тлен.

    Посвящения Ломоносову и Кантемиру воскрешают в эстетическом сознании Державина жанрово-стилевые традиции оды и сатиры. Эпитафия, развивающая традиционную тему скоротечности земной жизни и славы, выстроена на контрастном столкновении понятий «сияние – ничтожество», «герой – тлен». Именно контрастным соотношением элементов взаимопроникающих одических и сатирических мирообразов, контрастом жанра и стиля, контрастом понятийным отличается лирика Державина в тот момент, когда его поэтический голос набирает силу и происходит становление индивидуальной поэтической манеры в русле общей тенденции русской литературы 1760-1780-х гг.

    к синтезу ранее изолированных жанров и взаимопроникновению противоположных по иерархии жанрово-стилевых структур.

    Первый пример такого сложного жанрового образования в лирике Державина – «Стихи на рождение в Севере порфирородного отрока» (1779), посвященные рождению будущего императора Александра I, старшего, внука Екатерины II. Тематически стихотворение, бесспорно, является торжественной одой. Но Державин называет свое стихотворение иначе – «Стихи», придавая ему тем самым характер камерной, домашней лирики. То, что впоследствии станут называть «стихами на случай», относится всецело к области интимной частной жизни человека. Таким образом, соединяя одический предмет с жанровой формой «стихов на случай», Державин упраздняет дистанцию между исторически и социально значимым фактом жизни государства и частной человеческой жизнью.

    Это исчезновение дистанции определило поэтику «Стихов». Для своего произведения Державин подчеркнуто выбирает признанный метр анакреонтической оды – короткий четырехстопный хорей и начинает стихотворение подчеркнуто бурлескной картинкой русской зимы, созданной по традициям смешения высокой и низкой образности в бурлескном соединении античных аллегорических образов с достоверным пластически-бытовым описанием русской зимы. А чтобы адресат полемики стал очевиден, Державин начинает свои стихи слегка перефразированным стихом из знаменитейшей оды Ломоносова 1747 г.: «Где с мерзлыми Борей крылами…»:

    С белыми Борей власами

    И с седою бородой.

    Потрясая небесами.

    Облака сжимал рукой;

    Сыпал иней пушисты.

    И метели воздымал,

    Налагая цепи льдисты.

    Быстры воды оковал.

    Вся природа содрогала

    От лихого старика;

    Землю в камень претворяла

    Хладная его рука;

    Убегали звери в норы.

    Рыбы крылись в глубинах,

    Петь не смели птичек хоры,

    Пчелы притаились в дуплах;

    Засыпали нимфы с скуки

    Средь пещер и камышей,

    Согревать сатиры руки

    Собирались вкруг огней (26).

    Эстетический результат такого соединения аналогичен тому, которого достиг Богданович в поэме «Душенька»: соединяя миф и фольклор, Богданович нейтрализовал бытописание как художественный прием. Державин немного изменил сочетание этих категорий, соединив быт с мифологическим мирообразом, но сумма осталась приблизительно той же: в плясовом ритме четырехстопного хорея и в образе беловолосого седобородого «лихого старика» Борея, больше похожего на сказочного Деда Мороза, зазвучали фольклорные ассоциации, а общий тон повествования приобрел интонацию, которую Богданович назвал «забавным стихом», а Державин позже, в подражании оде Горация «Exegi monumentum» назовет «забавным русским слогом».

    В результате того, что одическое государственное событие рождения престолонаследника предельно сближается с частной человеческой жизнью как ее равноправный факт, это событие и само по себе претерпевает изменения. В стихах Державина удачно использован интернациональный сказочный мотив принесения гениями даров царственному младенцу. Порфирородное дитя получает в дар все традиционные монаршие добродетели: «гром ‹…› предбудущих побед», «сияние порфир», «спокойствие и мир», «разум, духа высоту». Однако последний дар из этого смыслового ряда заметно выбивается: «Но последний, добродетель // Зарождаючи в нем, рек: // «Будь страстей твоих владетель, // Будь на троне человек!» (27).

    В мотиве самообладания монарха и осознании его человеческой природы, естественно уравнивающей властителя с любым из его подданных, трудно не услышать отзвука основного лейтмотива сатирической публицистики 1769-1774 гг., впервые в истории русской литературы нового времени высказавшей мысль о том, что властитель – тоже человек, но сделавшей это в плане сатирического обличения человеческого несовершенства властителя. В «Стихах на рождение в Севере порфирородного отрока», при всех сложностях их синтетической жанрово-стилевой структуры, эта идея переведена в высокий одический план: «Се божественный, – вещали, – // Дар младенцу он избрал!».

    Другое синтетическое жанровое образование в лирике 1779-1783 гг. предлагает ода «На смерть князя Мещерского» (1779). Тема смерти и утраты – традиционно элегическая, и в творчестве самого Державина последующих лет она будет находить как вполне адекватное жанровое воплощение (проникновенная элегия на смерть первой жены Державина, Екатерины Яковлевны, написанная в 1794 г.

    ), так и травестированное: тема смерти, при всем своем трагизме, всегда осознавалась и воплощалась Державиным контрастно. Так, может быть, одно из самых характерных для державинского стиля поэтического мышления стихотворений, сжато демонстрирующее в четырех стихах неповторимость его поэтической манеры, тоже написано на смерть: «На смерть собачки Милушки, которая при получении известия о смерти Людовика XVI упала с колен хозяйки и убилась до смерти» (1793):

    Увы! Сей день с колен Милушка

    И с трона Людвиг пал. – Смотри,

    О смертный! не все ль судьб игрушка –

    Собачки и цари?

    Равноправие всех фактов жизни в эстетическом сознании Державина делает для него возможным немыслимое – объединение абсолютно исторического происшествия, значимого для судеб человечества в целом (казнь Людовика XVI во время Великой французской революции) и факта абсолютно частной жизни (горестная участь комнатной собачки) в одной картине мира, где все живое и живущее неумолимо подвержено общей судьбе: жить и умереть.

    Так поэтический экспромт, воспринимаемый как озорная шутка, оказывается чреват глубоким философским смыслом, и неудивительно, что, обратившись к теме смерти в 1779 г., Державин на традиционно элегическую тему написал глубоко эмоциональную философскую оду.

    «На смерть князя Мещерского» – всестороннее воплощение контрастности державинского поэтического мышления, в принципе не способного воспринимать мир однотонно, одноцветно, однозначно. Первый уровень контрастности, который прежде всего бросается в глаза, – это контрастность понятийная. Все стихотворение Державина выстроено на понятийных и тематических антитезах: «Едва увидел я сей свет, // Уже зубами смерть скрежещет», «Монарх и узник – снедь червей»; «Приемлем с жизнью смерть свою, // На то, чтоб умереть, родимся»; «Где стол был яств, там гроб стоит»; «Сегодня бог, а завтра прах» (29-30) – все эти чеканные афоризмы подчеркивают центральную антитезу стихотворения: «вечность – смерть», части которой, как будто бы противоположные по смыслу (вечность – бессмертие, смерть – небытие, конец), оказываются уподоблены друг другу в ходе развития поэтической мысли Державина: «Не мнит лишь смертный умирать // И быть себя он вечным чает» – «Подите счастьи прочь возможны, // Вы все пременны здесь и ложны: // Я в дверях вечности стою» (31).

    И если способом контрастного противопоставления понятий Державин достигал единства поэтической мысли в своей философской оде, то единство ее текста определяется приемами повтора и анафоры, которые на композиционном уровне объединяют сходными зачинами стихи, содержащие контрастные понятия, а также сцепляют между собой строфы по принципу анафорического повтора от последнего стиха предыдущей строфы к первому стиху последующей:

    И бледна смерть на всех глядит.

    Глядит на всех – и на царей,

    Кому в державу тесны миры,

    Глядит на пышных богачей,

    Что в злате и в сребре кумиры;

    Глядит на прелесть и красы,

    Глядит на разум возвышенный,

    Глядит на силы дерзновенны

    И точит лезвие косы (30).

    Причем сам по себе прием анафоры оказывается, в плане выразительных средств, контрастно противоположен приему антитезы, функциональному в пределах одного стиха или одной строфы, тогда как анафора действует на стыках стихов и строф.

    Контрастность словесно-тематическая и контрастность выразительных средств – приемов антитезы и анафоры, дополнена в оде «На смерть князя Мещерского» и контрастностью интонационной. Стихотворение в целом отличается чрезвычайной эмоциональной насыщенностью, и настроение трагического смятения и ужаса, заданное в первой строфе:

    Глагол времен! металла звон!

    Твой страшный глас меня смущает,

    Зовет меня, зовет твой стон,

    Зовет – и к гробу приближает (29) –

    к концу стихотворения нагнетается до невыносимости, заставившей Белинского воскликнуть: «Как страшна его ода «На смерть князя Мещерского»: кровь стынет в жилах ‹…›!». Но вот последняя строфа – неожиданный вывод, сделанный поэтом из мрачного поэтического зрелища всепоглощающей смерти и контрастирующий с ним своей эпикурейски-жизнерадостной интонацией:

    Сей день иль завтра умереть.

    Перфильев! должно нам конечно:

    Почто ж терзаться и скорбеть,

    Что смертный друг твой жил не вечно?

    Жизнь есть небес мгновенный дар;

    Устрой ее себе к покою

    И с чистою твоей душою

    Благословляй судеб удар (31).

    Этот интонационный перепад, связанный с обращением поэта к третьему лицу, заставляет обратить внимание на такое свойство державинского поэтического мышления, как его конкретность, составляющее контраст общему тону философской оды, оперирующей родовыми категориями и абстрактными понятиями. На склоне лет, в 1808 г., Державин написал к своим стихам «Объяснения», где откомментировал и оду «На смерть князя Мещерского». В частности, он счел нужным сообщить точно чин князя Мещерского: «Действительный тайный советник, ‹…› главный судья таможенной канцелярии», указать на его привычки: «Был большой хлебосол и жил весьма роскошно», а также сообщить о том, кто такой Перфильев: «Генерал-майор ‹…›, хороший друг князя Мещерского, с которым всякий день были вместе» (319).

    В этом точном биографически-бытовом контексте стихотворение обретает дополнительный смысл: стих «Где стол был яств, там гроб стоит» начинает восприниматься не только как общефилософский контраст жизни и смерти, но и как национальный бытовой обычай (ставить гроб с покойником на стол) и как знак эпикурейского жизнелюбия хлебосольного князя Мещерского, с которым его разделяли его друзья – Перфильев и Державин. Таким образом, эпикурейская концовка стихотворения оказывается тесно связана с бытовой личностью князя Мещерского, смерть которого вызвала к жизни философскую оду-элегию Державина.

    Так в поэзии 1779 г. намечаются основные эстетические принципы индивидуальной поэтической манеры Державина: тяготение к синтетическим жанровым структурам, контрастность и конкретность поэтического образного мышления, сближение категорий исторического события и обстоятельств частной жизни в тесной связи между биографическими фактами жизни поэта и его текстами, которые он считает нужным комментировать сообщениями о конкретных обстоятельствах их возникновения и сведениями об упомянутых в них людях. Все эти свойства становящейся индивидуальной поэтической манеры Державина как в фокусе собрались в его оде «Фелица», посвященной Екатерине II. С публикации этой оды в 1783 г. для Державина начинается литературная слава, для русской похвальной оды – новая жизнь лирического жанра, а для русской поэзии – новая эпоха ее развития.

    Поэтика оды «Фелица»

    В формальном отношении Державин в «Фелице» строжайше соблюдает канон ломоносовской торжественной оды: четырехстопный ямб, десятистишная строфа с рифмовкой аБаБВВгДДг. Но эта строгая форма торжественной оды в данном случае является необходимой сферой контрастности, на фоне которой отчетливее проступает абсолютная новизна содержательного и стилевого планов. Державин обратился к Екатерине II не прямо, а косвенно – через ее литературную личность, воспользовавшись для оды сюжетом сказки, которую Екатерина написала для своего маленького внука Александра. Действующие лица аллегорической «Сказки о царевиче Хлоре» – дочь киргиз-кайсацкого хана Фелица (от латинского felix – счастливый) и молодой царевич Хлор заняты поиском розы без шипов (аллегория добродетели), которую они и обретают, после многих препятствий и преодоления искушений, на вершине высокой горы, символизирующей духовное самосовершенствование.

    Это опосредованное обращение к императрице через ее художественный текст дало Державину возможность избежать протокольно-одического, возвышенного тона обращения к высочайшей особе. Подхватив сюжет сказки Екатерины и слегка усугубив восточный колорит, свойственный этому сюжету, Державин написал свою оду от имени «некоторого татарского мурзы», обыграв предание о происхождении своего рода от татарского мурзы Багрима. В первой публикации ода «Фелица» называлась так: «Ода к премудрой киргиз-кайсацкой царевне Фелице, писанная некоторым татарским мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка».

    Уже в названии оды личности автора уделено ничуть не меньше внимания, чем личности адресата. И в самом тексте оды отчетливо прорисованы два плана: план автора и план героя, связанные между собою сюжетным мотивом поиска «розы без шипов» – добродетели, который Державин почерпнул из «Сказки о царевиче Хлоре». «Слабый», «развратный», «раб прихотей» мурза, от имени которого написана ода, обращается к добродетельной «богоподобной царевне» с просьбой о помощи в поисках «розы без шипов» – и это естественно задает в тексте оды две интонации: апологию в адрес Фелицы и обличение в адрес мурзы. Таким образом, торжественная ода Державина соединяет в себе этические установки старших жанров – сатиры и оды, некогда абсолютно контрастных и изолированных, а в «Фелице» соединившихся в единую картину мира. Само по себе это соединение буквально взрывает изнутри каноны устоявшегося ораторского жанра оды и классицистические представления о жанровой иерархии поэзии и чистоте жанра. Но те операции, которые Державин проделывает с эстетическими установками сатиры и оды, еще более смелы и радикальны.

    Естественно было бы ожидать, что апологетический образ добродетели и обличаемый образ порока, совмещенные в едином одо-сатирическом жанре, будут последовательно выдержаны в традиционно свойственной им типологии художественной образности: абстрактно-понятийному воплощению добродетели должен был бы противостоять бытовой образ порока. Однако этого не происходит в «Фелице» Державина, и оба образа с точки зрения эстетической являют собой одинаковый синтез идеологизирующих и бытописательных мотивов. Но если бытовой образ порока в принципе мог быть подвержен некоторой идеологизации в своем обобщенном, понятийном изводе, то бытового образа добродетели, да еще и венценосной, русская литература до Державина принципиально не допускала. В оде «Фелица» современников, привыкших к абстрактно-понятийным конструкциям одических обликов идеального монарха, потрясла именно бытовая конкретность и достоверность облика Екатерины II в ее повседневных занятиях и привычках, перечисляя которые Державин удачно использовал мотив распорядка дня, восходящий к сатире II Кантемира «Филарет и «Евгений»:

    Мурзам твоим не подражая,

    Почасту ходишь ты пешком,

    И пища самая простая

    Бывает за твоим столом;

    Не дорожа твоим покоем,

    Читаешь, пишешь пред налоем

    И всем из твоего пера

    Блаженство смертным проливаешь:

    Подобно в карты не играешь,

    Как я, от утра до утра (41).

    И точно так же, как бытописательная картинка не до конца выдержана в одной типологии художественной образности («блаженство смертных», вклинивающееся в ряд конкретно-бытовых деталей, хотя Державин и здесь тоже точен, имея в виду знаменитый законодательный акт Екатерины: «Наказ Комиссии о сочинении проекта нового уложения»), идеологизированный образ добродетели тоже оказывается разрежен конкретно-вещной метафорой:

    Тебе единой лишь пристойно.

    Царевна! свет из тьмы творить;

    Деля Хаос на сферы стройно,

    Союзом целость их крепить;

    Из разногласия – согласье

    И из страстей свирепых счастье

    Ты можешь только созидать.

    Так кормщик, через понт плывущий,

    Ловя под парус ветр ревущий,

    Умеет судном управлять (43).

    В этой строфе нет ни одной словесной темы, которая генетически не восходила бы к поэтике торжественной оды Ломоносова: свет и тьма, хаос и стройные сферы, союз и целость, страсти и счастье, понт и плаванье – все это знакомый читателю XVIII в. набор абстрактных понятий, формирующих идеологический образ мудрой власти в торжественной оде. Но вот «кормщик, через понт плывущий», умело управляющий судном, при всем аллегорическом смысле этого образа-символа государственной мудрости, несравненно более пластичен и конкретен, чем «Как в понт пловца способный ветр» или «Летит корма меж водных недр» в оде Ломоносова 1747 г.

    Индивидуализированному и конкретному персональному облику добродетели противостоит в оде «Фелица» обобщенный собирательный образ порока, но противостоит только этически: как эстетическая сущность, образ порока абсолютно тождествен образу добродетели, поскольку он является таким же синтезом одической и сатирической типологии образности, развернутым в том же самом сюжетном мотиве распорядка дня:

    А я, проспавши до полудни,

    Курю табак и кофе пью;

    Преобращая в праздник будни,

    Кружу в химерах мысль мою:

    То плен от персов похищаю,

    То стрелы к туркам обращаю;

    То, возмечтав, что я султан,

    Вселенну устрашаю взглядом;

    То вдруг, прельщался нарядом,

    Скачу к портному по кафтан (41).

    Таков, Фелица, я развратен!

    Но на меня весь свет похож.

    Кто сколько мудростью ни знатен,

    Но всякий человек есть ложь.

    Не ходим света мы путями,

    Бежим разврата за мечтами,

    Между лентяем и брюзгой,

    Между тщеславьем и пороком

    Нашел кто разве ненароком

    Путь добродетели прямой (43).

    Единственное, в чем заключается эстетическая разница образов Фелицы-добродетели и мурзы-порока – это их соотнесенность с конкретными личностями державинских современников. В этом смысле Фелица-Екатерина является, по авторскому намерению, точным портретом, а мурза – маска автора оды, лирический субъект текста – собирательным, но конкретным до такой степени образом, что до сих пор его конкретность вводит исследователей творчества Державина в соблазн усмотреть в чертах этой маски сходство с лицом самого поэта, хотя сам Державин оставил недвусмысленные и точные указания на то, что прототипами для этого собирательного образа вельможи-царедворца ему послужили Потемкин, А. Орлов, П. И. Панин, С. К. Нарышкин с их характерными свойствами и бытовыми пристрастиями – «прихотливым нравом», «охотой до скачки лошадей», «упражнениями в нарядах», страстью ко «всякому молодечеству русскому» (кулачному бою, псовой охоте, роговой музыке). Создавая образ мурзы, Державин имел в виду и «вообще старинные обычаи и забавы русские» (308).

    Думается, в интерпретации лирического субъекта оды «Фелица» – образа порочного «мурзы» – наиболее близок к истине И. З. Серман, увидевший в его речи от первого лица «такой же смысл и такое же значение», какое имеет «речь от первого лица в сатирической журналистике эпохи – в «Трутне» или «Живописце» Новикова. И Державин, и Новиков применяют допущение, обычное для литературы Просвещения, заставляя своих разоблачаемых и высмеиваемых ими персонажей самих говорить о себе со всей возможной откровенностью».

    И здесь нельзя не заметить двух вещей: во-первых, того, что прием саморазоблачительной характеристики порока в его прямой речи генетически восходит прямо к жанровой модели сатиры Кантемира, а во-вторых, того, что, создавая свой собирательный образ мурзы в качестве лирического субъекта оды «Фелица» и заставляя его говорить «за весь свет, за все дворянское общество», Державин, в сущности, воспользовался ломоносовским одическим приемом конструкции образа автора. В торжественной оде Ломоносова личное авторское местоимение «я» было не более чем формой выражения общего мнения, и образ автора был функционален лишь постольку, поскольку был способен воплощать собою голос нации в целом – то есть носил собирательный характер.

    Таким образом, в «Фелице» Державина ода и сатира, перекрещиваясь своими этическими жанрообразующими установками и эстетическими признаками типологии художественной образности, сливаются в один жанр, который, строго говоря, уже нельзя назвать ни сатирой, ни одой. И то, что «Фелица» Державина продолжает традиционно именоваться «одой», следует отнести за счет одических ассоциаций темы. Вообще же это – лирическое стихотворение, окончательно расставшееся с ораторской природой высокой торжественной оды и лишь частично пользующееся некоторыми способами сатирического миромоделирования.

    Пожалуй, именно это – становление синтетического поэтического жанра, относящегося к области чистой лирики – следует признать основным итогом творчества Державина 1779-1783 гг. И в совокупности его поэтических текстов этого периода очевидно обнаруживается процесс перестройки русской лирической поэзии в русле тех же самых закономерностей, которые мы уже имели случай наблюдать в публицистической прозе, беллетристике, стихотворном эпосе и комедиографии 1760-1780-х гг. За исключением драматургии – принципиально безавторского во внешних формах выражениях рода словесного творчества – во всех этих отраслях русской изящной словесности результатом скрещивания высокого и низкого мирообразов была активизация форм выражения авторского, личностного начала. И державинская поэзия не была в этом смысле исключением. Именно формы выражения личностного авторского начала через категорию лирического героя и поэта как образного единства, сплавляющего всю совокупность отдельных поэтических текстов в единое эстетическое целое, являются тем фактором, который обусловливает принципиальное новаторство Державина-поэта относительно предшествующей ему национальной поэтической традиции.

    Тестовая работа по произведениям 18 века.

    | Тест по литературе (9 класс):

    Тест «Литература 18 века» в 9 классе

    Часть 1. Из предложенных вариантов ответа выберите правильный, запишите его цифрой.

    А1. О каком писателе идёт речь: «Русский учёный и поэт 18 века, который, скрыв своё крестьянское происхождение, в 1730 году поступил в славяно-греко-латинскую академию». Укажите фамилию.

    1) Державин   2) Фонвизин   3) Радищев   4) Ломоносов

    А2. Укажите фамилию русского поэта-энциклопедиста 18 века, для которого поэтическое творчество было важным средством просветительской пропаганды передовых научных и общественно-патриотических идей:

     1) Радищев   2) Ломоносов   3) Державин   4) Фонвизин

     А3. Укажите название литературного направления, возникшего в России во 2 четверти 18 века, к которому относят творчество Ломоносова, Державина, Фонвизина.

    1) классицизм   2) сентиментализм   3) романтизм   4) реализм

    А4. Укажите фамилию русского поэта-одописца 18 века, который пытался подражать Ломоносову, но не выдержал великолепия и пышности языка, поэтому внёс элементы живой разговорной речи.

    1) Фонвизин   2) Державин   3) Ломоносов   4) Карамзин

    А5. Укажите название литературного направления второй половины 18 века, которое характеризуется высоким гражданско-просветительским пафосом и утверждением культа человеческого разума.

    1) классицизм   2) сентиментализм   3) романтизм   4) реализм

    А6. Укажите  литературное направление 18 века, основой которого был взгляд на человека как на существо чувствительное.

    1) классицизм   2) сентиментализм   3) романтизм   4) реализм

    А7. Назовите фамилию русского поэта 18 века, поэтическое новаторство которого проявилось в разрушении чистоты классицистического жанров: соединил элементы оды и сатиры в одном стихотворении, сочетал «высокий» и «низкий» «штили».

    1) Ломоносов   2) Фонвизин  3) Державин   4) Карамзин

    А8. Какое произведение не принадлежит М. В. Ломоносову?

    1) «Памятник»   2) «О движении Земли»   3) «Разговор с Анакреоном»   4) «Вечернее размышление»

    А9. Какое произведение не принадлежит Г. Р. Державину?

    1) «Властителям и судиям»   2) «Бог»   3) «Утреннее размышление о божьем величии»   4) «Фелица»

    А10. Кого прославлял Ломоносов в оде 1747 года?

    1) Екатерину I   2) Елисавету Петровну   3) Екатерину  II   4) Анну Иоанновну

    А11. Кого прославлял Державин в оде «Фелица»?

    1) Екатерину I   2) Елисавету Петровну   3) Екатерину  II   4) Анну Иоанновну

    А12. Укажите фамилию русского комедиографа, чья пьеса явилась просветительской сатирой на нравы русского дворянства второй половины 18 века:

    1) Княжнин  2) Грибоедов   3) Карамзин   4) Фонвизин

    А13. Укажите литературное направление 18 века, к которому принадлежит повесть Карамзина «Бедная Лиза».

    1) классицизм   2) сентиментализм   3) романтизм   4) реализм

    Часть 2. Ответы к заданиям этой части запишите словом в именительном падеже или цифрами

    В14. О ком идёт речь: «Происходил из небогатого, но старинного дворянского рода, который вёл своё происхождение от татарского мурзы».

    В15. Укажите жанр произведения «Фелица». Высокий, средний или низкий жанр?

    В16. Укажите жанр произведения «Недоросль». Высокий, средний или низкий

    В17. Откуда фраза (укажите автора, произведение, жанр): «…ибо и крестьянки любить умеют!»

    В18. Кто это? «Не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь – ткала холсты, вязала чулки».

    В19. Кто это? «Узнав о судьбе её, он не мог утешиться и почитал себя убийцею».

    В20. Кто это? «Бедная вдова, почти непрестанно проливавшая слёзы о смерти мужа своего»

    В21. Кто это? «Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице»

    В22. Красоты какого города описываются в начале произведения «Бедная Лиза»?

    В23. Описание какого монастыря присутствует в произведении «Бедная Лиза»?

    В24. Какие цветы продавала Лиза, главная героиня повести «Бедная Лиза»?

    В25. Что в конце повести «Бедная Лиза» случилось с главной героиней?

    В26. Укажите средство выразительности: «приятные места», «мрачные башни».

    В27. Укажите средство выразительности: «Душа светилась в глазах твоих, подобно как солнце светится в каплях росы небесной».

    В28. Укажите средство выразительности: «Но скоро восходящее светило пробудило все творения».

    В29. Укажите средство выразительности: «…и кровь её от ужаса охладела».

    В30. Укажите современный вариант выделенного слова «Покрыты мздою очеса».

    В31. Укажите современный вариант слова «изрёк».

    Ответы. Тест «Литература 18 века»

    1.4

    2.2

    3.1

    4.2

    5.1

    6.2

    7.3

    8.1

    9.3

    10.2

    11.3

    12.4

    13.2

    14.державин

    15.высокий,ода

    16.низкий,комедия

    17.карамзин «Бедная Лиза, повесть

    18.лиза

    19.эраст

    20.мать лизы

    21.эраст

    22.москва

    23.симонов монастырь

    24.ландыши

    25.утопилась

    26.эпитет

    27.сравнение

    28.олицетворение

    29.метафора

    30.глаза

    31.сказал

    «Янни — Концерт на Акрополе — 25-летие, Deluxe Edition».

    Альбом Yanni купить или прослушать.

    Advanced Search

    Английский

    0

    • Арнольд: Clarinet Concerto и Orchestral Works
      Майкл Коллинз, BBC Philharmonic & Rumon Gamba
      . Рок

    • Яначек — Брамс — Барток
      Патриция Копачинская и Фазыл Сай
      Жанр: Classical

    • Зеркальный во времени
      Jörgen van Rijen, Alma Quartet
      Жанр: Classical

    • Новый год концерт 2023 / концерт. Жанр: Классика

    • Личные предпочтения
      Что-то голубое
      Жанр: Джаз

    • Рахманинов: Всенощное бдение, соч. 37 «Вечерня»
      The Clarion Choir и Стивен Фокс
      Genre: Classical

    • Schubert Revisited: Lieder Arranged for Baritone and Orchestra
      Matthias Goerne & The Deutsche Kammerphilharmonie Bremen
      Genre: Classical

    • Tale Of Two Towns
      Brandon Ratcliff
      Genre: Country

    • Tom & Will – Weelkes & Byrd: 400 лет
      The King’s Singers & Fretwork
      Жанр: Классика

    Previous Next

      • New Releases
      • Bestsellers
      • Audiophile Essentials
      • Recommendations
      • Listening Tips
      • Top Albums
      • Offers
      • Preorder
      • Preview
      • Free Sampler
      • Videos