«95 тезисов» Ахиллы
Просмотры: 2 303
Совсем недавно появился сайт «Ахилла», и сразу стал форпостом свободомыслия в русскоязычном православии. На мой взгляд, в православном медиаполе, он как добрая закваска, которая начинает подтягивать к себе всю духовно здоровую «муку», радикально контрастируя с тоннами фарисейской закваски, которая, несмотря ни на что, будет апологезировать систему.
Православный протест?
Очень символично, что сайт набирает силу именно в этом, 2017 году. Как раз в 500-летие Реформации. Когда лютеране отмечали 497 лет, я написал небольшой блог-пост 95 тезисов доктора Мартина Лютера, где, проводя параллели, и высказывая чаяния, мечтал, что пора бы родиться и православному протесту в ответ на беспредел системы. А другое слово, более мягкое, чем беспредел, сложно подобрать, когда видишь концентрацию трёх ветвей власти в руках епископата, который, нередко, к священникам относится как к холопам и крепостным. Когда видишь, как епископы строят загородные резиденции, нередко в дворцовом стиле, а также обеспечивают многочисленную родню, за счёт обнищания священства.
Сейчас, когда я уже 2 года просто христианин, не относящийся ни к каким конфессиям и деноминациям, хотя и с православными корнями, я могу увидеть намного больше изъянов системы православия, чем видел в момент написания упомянутого материала. Я понимаю, что институт священства не имеет никаких оснований в Новом Завете. Это «ветхозаветным сквозняком» втащили левитство, когда пресвитеры стали понимать, что на своём статусе можно зарабатывать, иметь власть, и не работать. Соответственно, коль есть священник, то он не может существовать, не принося жертвы, хотя бы бескровные (воистину иезуитская выдумка, хоть и до реальных иезуитов), и не имея храма. Если он священник, то он не должен работать априори, и ему нужно служить Богу, в облачениях, естественно. Так «общее дело» превратилось в богу-служение, хотя Павел железобетонно сказал язычникам в Ареопаге – «Бог не требует служения рук человеческих», как, впрочем, и служения ног, голосовых связок и других частей тела. Т.е. Литургия, как она вышла из-под пера Василия Великого, ни тогда, ни сегодня, реально не нужна.
Я к этому пришёл, позволив себе по совету Честертона в «Вечном человеке», посмотреть на церковную систему со стороны. Это теперь я понимаю, что не может быть даже в самой дремучей теории знака равенства между Православной церковью, и Церковью, как невестой Христовой. Что Церковь Христова – определяется Христом, лично, а не правильностью исповедания или принадлежностью к земной организации. И представители этой Церкви могут быть обнаружены по плодам Духа, главный из которых любовь, в любой христианской деноминации, включая православие, и вне их.
Но к такому видению нужно прийти диалектически. Если такое понимание дать простому православному человеку, он будет брызгать слюной и изрыгать словечки типа «махровая ересь», «отступники проклятые» и т.п. эпитеты, которыми награждают всех, кто не принадлежит канонической системе православия. Потому и Господь сказал накануне Тайной вечери ученикам, которые ходили с ним больше трёх лет: «Много ещё хотел бы вам сказать, но вы пока не можете этого вместить».
Таким образом, и «Ахилла», если будет не только критиковать ради развития, но и развиваться реально в текстах своих авторов, «сквашиваясь» как три меры муки доброй закваской в Царство Небесное, то он окажется своеобразной путеводной звездой, которая поможет православным изменяться и расширять сознание, не получив при этом религиозного «заворота кишок». Читатели будут «вмещать» постепенно, принимая, в конце концов, то, от чего они раньше отмахивались и отрекались.
Добрая закваска?
Я на Фейсбуке, в Одноклассниках и В контакте, имею членство в порядка 20 православных группах, и сейчас начал выкладывать свои работы православного периода в последовательности моей личной трансформации из православия в христианство. И они пользуются спросом, их читают и соглашаются. Они востребованы у людей, жаждущих развития, а не консервации.
Почему я так делаю? Читатели «Экс-фарисея» проходили путь от православия к христианству вместе со мной и другими авторами. Сначала было чистое ревностное православие, потом – православный протест.
Далее «глаза открылись», и стало понятно, что верные Господу есть не только в православии, и никак не менее верные, чем наши старцы. И вся совокупность эти верных и есть Церковь. В конце концов, мы пришли к выводу, что исходная и конечная цель – лично Христос. Не теоретический, по Библии, или неощутимый в «таинстве», а в виде «ума Христова», когда Он, и верный Ему, – одно, когда Господь соединяет воедино ум и сердце в сосуде Духа Святого, погружая в Свою святость, а не понарошку, в «таинстве миропомазания». Когда покаяние – это не исповедь, и т.п. Т.е. мы начали за упокой, а сейчас у нас всё – за здравие. Но произошло всё через православный протест.
Так же может быть и с «Ахиллой», если авторы будут открывать сердца для Христа, а не тихонько и незаметно даже для себя защищать систему православия, критикуя только явные непотребства. Ведь когда начинаешь «погружаться в предмет», то начинаешь видеть намного больше, особенно, если сможешь посмотреть на свою же систему со стороны, а не изнутри.
И может наступить момент (как было у меня), когда с опаской задаёшься вопросом: А не протестант ли я? А ну мигом возвращайся за забор Православия и продолжай «гавкать» на католиков, протестантов и разных там свидетелей и харизматов.
Ум – он такой. Ему страшно опереться на Христа, как Краеугольный камень (Его-то не видно, в отличие от батюшек и храмов), и поверить, что тебе не подсунут скорпиона, если искренне будешь просить хлеба. Уму проще скрыться в норку заслуг и «святости матери-церкви», а также «истинности только православия». Лично я сделал шаг вперёд из этого состояния в зону единоличной ответственности перед Богом, когда я на Суде точно не стану оправдываться в стиле: «духовник мне благословил, и я бил жену», или «так церковь же сказала, что католики и пятидесятники – еретики, вот я их и шельмовал», или «так наш епископ так делал, я подумал, что с него пример надо брать». Тогда я назвал свой шаг «православным протестом». Я ходил перед Богом и надеялся на Него, а если где-то ошибся, то за это и отвечу, но не окажусь заложником предрассудков церковного предания или младостарчества духовника или любых других заблуждений и перекосов системы.
Каков будет плод у протеста?
Иначе говоря, каковы ожидания от деятельности «Ахиллы»?
Истина рождается как ересь, а умирает как предрассудок (Георг Гегель). Христианство родилось как ересь ветхозаветной религии, и, одновременно, было «скандалом для эллинов» из-за воскресения тела. Христианство – это здоровая схизма, которая вытянула всё живое из доступного, как добрая закваска, а фарисеям и сторонникам веры отцов и предания старцев оставила возможность «хоронить своих мертвецов».
Мне кажется, «Ахилла» есть один из информационных мотивов для здоровой схизмы, которая должна объединить всё здоровое и способное развиваться, а духовно равнодушных, ищущих оправдания, оставить кормить и обогащать своих высоко- и просто преосвященных, а также святейшего. Я уверен, что руководитель проекта со мной не согласится, и даже будет против.
Просто Алексей Плужников написал достаточно ясно, для чего создан сайт «Ахилла». Там нет «конструктивной схизмы».)) Я думал во многом так же ровно 4 года назад. Хотя направленность православных статей мне виделась иной. У «Экс-фарисея» не планировалась предметность в виде психотерапевтического эффекта или избавления от страха перед системой. Я сразу предчувствовал, что буду исследовать потребности в конкретных её изменениях, ради реформы этой мертвящей атмосферы фарисейства. У меня было на это некоторое право, ибо я учился с отличием в МДС (сорри, «четвёрка» таки была по цся и литургике за 1 класс), и знал систему изнутри.
Я ещё до заказа сайта у исполнителя имел в голове несколько десятков статей, которые после его открытия сыпались как из рога изобилия. А потом, я понял, как в песне БГ, что «это не смыть». Система имеет огромное число «блоков» против любых изменений, снизу доверху. Паства запугана навязанным в процессе промывки мозгов тождеством «изменение православия – отступничество от Христа».
В Невод Царства попадается разная рыба, но после сортировки далеко не вся используется. Отбор жизнеспособного в православии давно рвётся наружу. И «Ахилла», наверное, сыграет в этом процессе существенную роль. Разделение – не всегда плохо. Господь не стал останавливать уходящих словами: Стойте! Да вы не поняли! Я буду давать плоть под видом хлеба, а кровь – под видом вина. Он наоборот жёстко спросил у оставшихся 12-ти, не хотят ли и они уйти? Потому, уверен, ради низкопробного и искусственного единства нельзя участвовать в делах, которые претят твоей совести.
Лютеранство получилось как здоровая схизма в Католичестве.
Православию это тоже крайне нужно. Нужен свой, специфический «православный протест». И начался он в «Ахилле» классически, как вскрытие непотребств системы. С этого и Лютер начал, написав 95 тезисов против индульгенций. Потому я так и назвал эту статью.
А дальше, у Лютера, был качественный скачок, что бы ни говорили православные и католики. Такой скачок должен быть и в православии. Одних усилий «Ахиллы» будет маловато. Но это лучше, чем ничего. И после первого взрыва накопленного «гноя» в системе, надо будет идти к «лечению». И только здесь станет понятно, что это не вылечить, не отрезав гниющее.
Есть ли перспективы?
Мне сложно представить, как это всё будет в постсоветско-православной России, в условиях ультрапатриотического угара масс. Но допускаю, что «Ахилла» – это инструмент промысла Божьего, который стоит поддерживать, и морально, и финансово. Это хороший инструмент приведения в чувство покрытого язвами тела церковного.
Не спорю, другие МПэшные православные ресурсы могут иной раз поддеть какую-нибудь проблему явного фарисейства народа и пожурить за неё.
Но реально, не на словах, а на деле, через механизмы системы, они будут её поддерживать, ибо фарисейство народа обеспечивает 70-80% доходов священослужителей на низовом уровне. Потому такая критика, без качественного «выхлопа» в реальных системных изменениях, как укус комара. Почесалось, сошло и забылось. И всё по-старому. Мы ж так держимся за старину и веру отцов, что если что-то менять, то сразу же произойдёт раскол. А раскол – это всегда плохо.
Потому, лучше подметём сор под ковёр, предложим «косметику», но раскола не допустим. Ведь даже «Киевская Русь», когда выкладывает какие-то продвинутые статьи, они всё равно есть полумеры, полушаги на пути к Христианству. Так, чтоб в запрет не отправили. За российские же Православие.ру или Радонеж я просто молчу.
И тут… «Ахилла». Потому и ожидания большие. Да и протестантский юбилей намекает не только критиковать, но и родить жизнеспособное движение. Так что к концу октября стоит готовить своих 95 тезисов на двери храма Христа Спасителя))).
Шутка))). Но в каждой шутке только доля шутки.
А вообще, стоит помнить, что у Ахиллеса была проблемная пята. Самая огромная проблема Православия – это чудовищная конфессиональная гордыня, сродни гордыне Свидетелей Иеговы, что мы самые истинные и самые правильные, а остальные еретики, достойные ада или суда с пристрастием. И чтобы были перспективы у либерального православного ресурса, нужно отказаться от этой уверенности. И тогда перспективы будут. На платформе православной непогрешимости развития не будет. Это тупиковый путь и «незащищённая пята». Строить нужно на Христе, а не на квазицерковной системе. Надеюсь, «Ахилла» пойдёт по этому пути.
Для послесловия
Из замеченного свежим глазом, «Ахилле» не хватает обсуждений под статьями, ибо читательская аудитория сайта априори шире, чем подписчики страницы или члены группы на фейсбуке. И обсуждения иногда бывают ценнее самого материала. На «Экс-фарисее» так бывало. Хромает размещение и удобство поиска по рубрикам (слишком обобщённые), по тэгам/темам и авторам (вообще отсутствуют).
Это стоит сделать. В остальном, просто и со вкусом, без понтов, орнамента и инструментов для тщеславия авторов.
Всегда буду рад поделиться тем, что уже пройдено. Недаром, у «Экс-фарисея» Льюисовский слоган: «Тем, кто идёт кружным путём». Свои 95 тезисов я развернул в сотне статей, пока не понял, что не готов хранить верность радикально неверному. Но если «Ахилла» планирует всегда быть православным ресурсом, то о своих 95 или 195 тезисах стоит подумать.)))
Источник: EX-Фарисей
Стилевые особенности поэмы . Античность перед загадкой человека и космоса. Хрестоматия
Две стилевые особенности «Илиады» сразу бросятся в глаза даже самому неискушенному читателю.
Это, во-первых, неторопливость повествования, любовь к детальному описанию всего, что попадает в поле зрения поэта. Вот Агамемнон, желая испытать ахейское войско под Троей, созывает народное собрание и, готовясь произнести речь, поднимается, держа в руках скипетр, – и Гомер сообщает, как скипетр этот, изготовленный Гефестом для Зевса, попал в конце концов в руки Агамемнона.
Вот Патрокл, снаряжаясь в бой, надевает на себя доспехи Ахилла, оставляя в стороне только копье своего друга, слишком тяжелое для его рук, – тем не менее сообщается история и этого копья, доставшегося Ахиллу от отца.
Это, во-вторых, многочисленные повторения, составляющие около одной трети всего текста «Илиады».
Повторяются постоянные эпитеты, прилагаемые либо к целой группе людей, либо к отдельным богам и героям: все вожди – «божественные», «вскормленные богами»; ахейцы – «прекраснопоножные»; троянские женщины – «волочащие одежды»; Зевс – «молневержец», «тучегонитель»; Аполлон – «сребролукий», «далекоразящий»; Агамемнон – «пастырь народов», «владыка мужей»; Ахилл – «быстроногий», Одиссей – «мношхитрый». Украшающие эпитеты вместе с именем, которое они определяют, чаще всего занимают фиксированное место в стихе и не зависят от излагаемой в данном случае ситуации. Естественно, что Ахилл назван «быстроногим», когда он стремительно мчится по полю битвы; но эпитет «быстроногий» сохраняется за ним и тогда, когда Ахилл выступает в народном собрании или принимает в своем шатре послов от Агамемнона.
Небо носит определение «звездное», даже если действие происходит днем.
Повторяются стихи, характеризующие одинаковую ситуацию. О сраженном в бою воине: «С шумом на землю он пал, и взгремели на падшем доспехи» (первая половина стиха повторяется еще чаще). Прямая речь вводится несколькими формулами: «Быстрые речи крылатые он устремил к Ахиллесу (Диомеду, Одиссею)», или, если говорит женщина: «Нежно ласкала рукой, называла и так говорила». Согласие с собеседником: «Так, справедливо ты все и разумно, о старец (о сын мой), вещаешь». В трудную минуту герои Гомера нередко обращаются к самим себе («Гневно вздохнул и вещал к своему благородному сердцу») или прерывают затянувшийся процесс размышления однозначным вопросом: «Но не напрасно ль ты, сердце, в подобных волнуешься думах?» (В переводе Н. И. Гнедича тождественность гомеровских формул не всегда находит полное отражение; мы цитируем здесь те варианты, которые представляются наиболее близкими к оригиналу.)
Повторяются целые описания одинаковых действий: когда надевает доспехи Патрокл, это мало чем отличается от приготовления к бою Париса.
Почти буквально повторяются сказанные однажды речи героев, если возникает новая сюжетная ситуация: Патрокл излагает перед Ахиллом просьбу отпустить его в бой, только незначительно изменяя слова, услышанные ранее от Нестора; ахейские послы, стремясь убедить Ахилла сменить гнев на милость, едва ли не слово в слово повторяют речь, которую произнес перед ними Агамемнон.
Все эти стилевые приемы, характерные для устной поэзии всех времен и народов, свидетельствуют о том, что «Илиада» создана в русле устойчивой фольклорной традиции, уходящей корнями в глубокую древность: постоянные формулы вырабатываются и оттачиваются в языке сказителей веками. Поэтому легко понять древних греков, представлявших себе Гомера слепым певцом (аэдом), наподобие того Демодока, какой изображен в «Одиссее». Легко понять и увлечение современных англо-американских ученых поисками сложившихся ритмических формул даже там, где их на самом деле нет, – в новых исторических условиях возрождается представление о Гомере как певце-импровизаторе, свойственное античности и возродившееся во второй половине XVIII века, благодаря интересу к «голосам народов».
Между тем наряду с очевидными элементами традиционного фольклорного повествования в «Илиаде» встречаются не менее явные признаки индивидуального творчества ее автора. Не выходя пока за пределы стиля, обратим внимание читателя на гомеровские сравнения.
В принципе эпические сравнения восходят к исконному в устном творчестве параллелизму (– «…плачут, что река льется, возрыдают, как ручьи шумят»), но у Гомера они редко встретятся в такой краткой и простой форме. Несравненно чаще гомеровские сравнения приобретают характер самостоятельной и вполне законченной картины, причем содержанием сравнений служат либо явления природы, либо зарисовки из повседневного быта, сами по себе необычные для героического эпоса. Так, Патрокла, умоляющего помочь ахейцам, Ахилл сравнивает с младенцем, который с плачем просится на руки к матери; Аякс, героически выдерживающий натиск троянцев, сравнивается с ослом, упрямо выдерживающим палочные удары. Нередко сравнения настолько увлекают поэта, что даже чисто количественно подавляют «информационную» сторону изложения.
Примеры легко найти, открыв наугад любую страницу этой книги.
Вот ахейские вожди строят войско в боевой порядок, и племена аргивян мчатся от корабельной стоянки в долину, пылая жаждой вступить в сражение. Это «сообщение», умещающееся в шести стихах, дает повод для целой вереницы сравнений: как от молнии, вспыхнувшей на горной вершине, загорается огромный лес, так от медных доспехов исходило ослепительное сияние; как перелетные птицы с криком и свистом крыл опускаются на луг для отдыха, так греческие воины с шумом неслись от кораблей; их неисчислимое множество напоминает поэту несметные листья на деревьях, цветы на лугу, наконец, рои мух, окружающих пастухов при доении скота. Такие картины, несомненно, не передаются из поколения в поколение аэдов – они рождаются из дара наблюдения над жизнью, окружающей поэта, и одно лишь количество подобных наблюдений, не говоря уже об их яркости, свидетельствует о богатой творческой индивидуальности Гомера. Фольклорное наследие в его эпической технике – не кандалы, сковывающие полет фантазии, а канва, которую большой мастер расшивает своими цветами.
Есть, впрочем, еще одна немаловажная сторона в художественной технике «Илиады», заставляющая предположить в ее авторе не только наблюдательного живописца, но и опытнейшего архитектора.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Имена главных героев эпической поэмы
Эпитеты в «Илиаде» изобилуют тем, что обычно это титулы, восхваляющие персонажа или раскрывающие его уникальные характеристики. Поскольку «Илиада» — это стихотворение, предназначенное для чтения, многие ученые считают, что эпитеты помогают рассказчику запомнить имена и события персонажей.
Откройте для себя в этой статье эпитеты различных персонажей, таких как Ахиллес, Гектор и Агамемнон.
Что такое эпитеты в Илиаде?
Эпитеты в «Илиаде» — это словосочетаний, выражающих черту или качество персонажа в эпической поэме.
Это способ Гомера лучше понять персонажей. Эпитеты усиливают поэтическое чувство и ритм «Илиады», раскрывая больше персонажей.
Эпитеты в «Илиаде»
Эпитеты иллюстрируются по-разному в «Илиаде», например, Ахиллес упоминается как « быстроногий » из-за его скорости и ловкости , в то время как Гектор известен как « человек-убийца » в результате его подвигов на поле боя. Вот знаковые эпитеты в «Илиаде»:
Эпитеты Ахиллеса в «Илиаде»
Как уже было обнаружено, один из эпитетов Ахилла — «быстроногий» для описания его атлетизма. Быстрота атаки или защиты — очень важный аспект боя, так как малейший просчет может привести к смерти.
Ахилл известен как величайший греческий воин, чье присутствие подняло боевой дух его солдат и вселило страх в сердца троянцев. Его ловкость в обращении с оружием гарантирует, что он убьет своих врагов еще до того, как они об этом узнают.
Точная формулировка эпитета зависит от перевода. В книгах эпитет переводится как «Ахилл быстроногий», но смысл остается прежним. Другой эпитет Ахиллея — «львиное сердце», который отражает храбрость и бесстрашие греческого эпического героя.
Его бесстрашие заставило его столкнуться с тысячей врагов и, благодаря своей непобедимости, он смог победить их всех. Его храбрость противопоставила его самому могущественному троянскому воину Гектору, которого он убил, не вспотев.
Еще один в списке эпитетов эпического героя — « подобен богам », что относится к богоподобному статусу (полубогу) Ахиллея . Он родился от нимфы Фетиды и Пелея, царя мирмидонцев в Фессалии. Согласно некоторым версиям мифа, его мать пыталась сделать его бессмертным, окунувшись в адскую реку Стикс. Ахиллес стал непобедимым, за исключением той части, которую держала его мать, бросая его в реку.
Эпитеты Гектора
Гектора называют «человекоубийцей» или « человекоубийцей » в зависимости от перевода, и это изображает его способность обращать в бегство греческих воинов .
Как «убийца людей», Гектор убивает некоторых высокопоставленных чиновников греческой армии, включая Патрокла и Протесилая, царя Филака.
Имя величайшего троянского воина вызывает доверие и поднимает боевой дух в лагере. Он также известен как «укротитель лошадей» не за его способность приручать лошадей, а за его способность укротить «диких» греков .
Первенца Приама называют «пастухом народа» за его роль командующего и защитника троянской армии, а его эпитет « сверкающего шлема » отражает его статус воина. Верные своим эпитетам, лидерские качества Гектора неоспоримы, поскольку он отдает все на поле боя, включая свою жизнь. Его эпитет «высокий» показывает его положение в троянской армии и то, как его воспринимают подчиненные.
Эпитеты Фетиды
Гомеровский эпитет для нимфы и матери Ахиллея — серебристоногая , и хотя его значение неясно, считается, что он указывает на ее способность изменять форму. Известно, что нимфа меняет форму, чтобы избежать захвата или обмануть своих жертв.
Когда Пелей пытается жениться на ней, нимфа продолжает ускользать от него, пока друг не посоветовал ему крепко обнять ее. Пелей, наконец, добивается успеха, и все божества наблюдают за их браком.
Эпитеты Агамемнона
Агамемнон — греческий полководец, командующий ахейскими войсками после похищения Парисом Елены, жены Менелая. Поэтому как полководцу дается эпитет « пастырь народа». »
Его способность сплачивать войска для проведения атак и контрнаступлений указывает на его прозвище «лорд-маршал», а его подвиги на фронте принесли ему прозвище «могучий». Командующий греческой армией также известен как блестящий, вероятно, за то, как он выиграл войну, и «могучий» за свою силу и могущество.
Эпитеты Афины
Эпитеты Афины в «Одиссее» кажутся похожими на ее эпитеты в «Илиаде». Прозвище Афины, богини войны, — «надежда воинов» , так как она часто приходит на помощь греческим воинам. Она подбадривает и советует Ахиллею и отражает стрелу, предназначенную для Менелая, царя Спарты и мужа Елены.
Ее называют «неутомимой» , что указывает на ее трудолюбие в обеспечении победы греков в войне.
Другие эпитеты включают яркоглазую, что показывает ее бдительность в защите королей и генералов греческой армии. Тем не менее, ее также называют «дочерью Зевса» и «чей щит — гром», вероятно, чтобы отразить ее отношения с царем богов. Как богиню войны, ее сравнивают со своей предшественницей Палладой, титаном-богом варкрафта, , поэтому она получила прозвище «Паллада» .
Эпитеты Аякса Великого
Аякс, греческий воин и двоюродный брат Ахиллес известен как «гигантский» , что, вероятно, указывает на его рост и щит, которым он владеет. Гомер также называет его «быстрым» и «могучим», и неудивительно, что величайший воин Трои не смог победить теломонийского Аякса. Он уступает Ахиллею по силе и быстроте. Никто не может победить, и именно поэтому его обманом заставляют совершить самоубийство.
Брисеида Эпитет
Она рабыня и военный приз Ахиллея, который видит в ней памятник своему успеху на фронте войны.
Гомер называет ее «светлощекая» и «светловолосая» , чтобы описать ее красоту и элегантность. Ее красота, безусловно, привлекает внимание ее похитителя, который обращается с ней как с женой, а не как с рабыней. Таким образом, когда Агамемнон берет рабыню Ахиллея, боль и стыд становятся невыносимыми, заставляя его отказаться от войны.
Заключение
В этой статье обсуждалось использование эпитетов в «Илиаде» Гомера и приводились примеры эпитетов, которые поэт использовал для описания некоторых своих главных персонажей. Вот краткое изложение всего, что было рассмотрено в этой статье:
- Гомер использует эпитеты, чтобы описать и дать больше информации о персонажах поэмы.
- Эпитеты также добавляют ритма и красоты эпической поэме, помогая поэту запомнить основные персонажи и события поэтического произведения.
- Главный герой «Илиады» Ахиллеус упоминается как «пастух народа», «быстроногий» и «подобный богам», что отражает его роль в рядах греческой армии.
- Гомер не только использует эпитеты для смертных, поскольку такие божества, как Афина, называются «дочерью Зевса», а Фетида — «серебряноногой».
- Невольницу Ахиллея называют «светлощекой» и «беловолосой», чтобы показать ее красоту, которая привлекает внимание эпического героя Ахиллея, который обращается с ней как со своей женой.
Эпитеты все еще используются сегодня , поскольку многие выдающиеся люди либо приняли, либо получили определенные имена и титулы от своих поклонников.
5/5 — (22 голоса)
APAMLAHarvardVancouverChicagoIEEE
Древняя литература (15 декабря 2022 г.) Эпитеты в Илиаде: Титулы главных героев эпической поэмы . Получено с https://ancient-literature.com/epithets-in-the-iliad/.
« Эпитеты в «Илиаде»: Титулы главных героев эпической поэмы. «Древняя литература» — 15 декабря 2022 г., https://ancient-literature.com/epithets-in-the-iliad/
25 августа 2022 г.
90 139 Эпитеты в «Илиаде»: Титулы главных действующих лиц эпической поэмы. , просмотрено 15 декабря 2022 г., https://ancient-literature.com/epithets-in-the-iliad/>Древняя литература — Эпитеты в «Илиаде»: титулы главных героев эпической поэмы. [Интернет]. [По состоянию на 15 декабря 2022 г.]. Доступно по адресу: https://ancient-literature.com/epithets-in-the-iliad/
« Эпитеты в Илиаде: титулы главных персонажей эпической поэмы. » Древняя литература — по состоянию на 15 декабря 2022 г. https://ancient-literature.com/epithets-in-the-iliad/
» Эпитеты в «Илиаде»: титулы главных персонажей эпической поэмы. «Древняя литература [онлайн]. Доступно: https://ancient-literature.com/epithets-in-the-iliad/. [Доступ: 15 декабря 2022 г.]
Блестящий Юнг Быстроногий Ахиллес (Самый интригующий эпитет) – Антология письма
Лиза А. Рустад ’93
Мировая литература 1
Письменная задача: Прокомментируйте характер из наших чтений класса.
В «Илиаде» «блистательный быстроногий Ахиллес» — герой греков, прославившийся своей физической силой и воинской доблестью. Ахиллес выполняет социальную роль героя, как того и ожидало греческое общество. Эта социальная роль — личность Ахиллеса; Образ героя, который он демонстрирует на публике. Отдельные персонажи очень хорошо осведомлены об ожидаемом образе героя Ахилла, например, его мать, Фетида, которая объясняет: «Я родила сына, который был безупречным и могущественным, заметным среди героев…» (стр. 113). Более того, каждый в любом обществе, независимо от социального статуса, проявляет личность. Для каждого человека важно проявлять благоприятные черты его личности. Для этого он или она выявляет свою личность, отодвигая в тень низшие аспекты личности.
Вполне уместно, что слово «персона» происходит от древних греков. Это относится к маскам, которые носили греческие актеры, а точнее к мундштуку маски, через который говорил персонаж (Монте 7). Таким образом, когда мы говорим, что люди или персонажи носят маски, мы, по сути, говорим об их личностях.
Подлинный человек, скрывающийся за этой персоной/маской, — это то, что Карл Юнг называет «тенью», являющейся частью нашего личного бессознательного. В этом бессознательном маячат наши настоящие чувства: тайные желания, страхи и стремления; те элементы нашего характера, которые мы находим нежелательными по отношению к нашей персоне (Монте 320). Естественно, мы предпочитаем признавать свою личность, подавляя при этом свою «тень», как это делает Ахиллес в «Илиаде». Принимая во внимание эту концепцию, мы приходим к пониманию того, как легко Ахиллесу должно быть легко игнорировать свою «тень», поскольку его arete, или персона, так высоко ценится его народом.
Однако, несмотря на то, что Ахиллес игнорирует свою «тень», читатель может наблюдать «тень» Ахилла, отмечая его гордость (высокомерие), его жадность и страх смерти. Таким образом, читатель и другие персонажи, такие как Одиссей, могут видеть тень Ахилла. Одиссей комментирует один из аспектов тени Ахилла, то есть его гордость, когда он говорит Агамемнону, что Ахиллес не пойдет на компромисс, поскольку «он гордый человек… и теперь вы еще больше погрузили его в его гордость» (стр.
111) .
Но в конце концов Ахилл отказывается от своей гордыни и возвращается к своему народу. Читатель может подвергнуть сомнению поведение Ахилла и спросить, что побуждает Ахилла вернуться и как это происходит. Теория личности и тени Карла Юнга предлагает читателю объяснение саморазвития Ахилла и его натянутых отношений с Агамемноном, которого он так презирает.
Юнг объясняет, что когда мы кого-то не любим или ненавидим, как Ахиллес ненавидит Агамемнона, причина лежит в нашей «тени». В конечном итоге мы проецируем на них нашу «тень», поскольку видим в этом человеке поведение или отношение, которое нам самим не нравится. Мы ненавидим этого человека, потому что чувствуем, что знаем его, но это невозможно, поскольку мы не знаем его по-настоящему. Вместо этого мы знаем то, что ненавидим в себе, и именно эти характеристики мы признаем в «ненавидимом» человеке (Монте 320).
Ахиллес иллюстрирует эту проекцию, когда говорит: «Я хорошо знаю его (Агамемнона)» (стр. 102).
На самом деле Ахилл так хорошо знает не Агамемнона; именно те раздражающие черты, которыми обладает Агамемнон, так хорошо известны Ахиллесу, потому что они есть и у него самого. Например, Ахиллес презирает Агамемнона за его яростную гордыню, хотя по иронии судьбы Ахиллес тоже «одичал надменный дух в своем теле» (стр. 109). Другими словами, то, что Ахиллес ненавидит в Агамемноне, есть то же самое, что Ахиллес ненавидит в себе самом, осознает он это или нет.
Когда Ахилл резко упрекает Агамемнона за его жадность, потому что теперь, когда он потерял свой военный приз, Хрисеиду, Агамемнон хочет получить военный приз Ахилла, Брисеиду. Ахиллес упрекает Агамемнона в том, что его «ум всегда сосредоточен на прибыли» и что он «самый жадный до наживы из всех людей» (стр. 73). Но, говоря это, Ахиллес проявляет собственную жадность; ибо он борется, чтобы сохранить свой военный приз, Брисеиду. Как это ни парадоксально, Ахиллес завершает этот конкретный аргумент, выражая гнев, который он сам испытывает из-за потери своего военного трофея, Брисеиды.
То самое преступление, в котором Ахиллес обвиняет Агамемнона, совершает сам Ахиллес. Короче говоря, Ахиллес теряет Брисеиду, свой личный трофей на войне, и расстраивается так же, как Агамемнон, из-за потери своего трофея. Именно в этой конкретной сцене «Илиады» мы начинаем ощущать, что маска Ахиллеса, или образ героя, медленно сползает, поскольку его гордость теперь выходит за пределы умеренности и переходит на беспокоящую территорию чрезмерности.
Поскольку Ахиллес осуждает Агамемнона за черты, которыми он тоже обладает, хотя предпочитает их игнорировать, всплывает множество парадоксов. Например, говоря об Агамемноне, Ахиллес провозглашает, что за «подобные акты высокомерия он может даже лишиться жизни» (стр. 75). Наоборот, именно Ахиллес лишается жизни, так сказать, из-за высокомерия. Более того, в результате отказа воевать с греками против троянцев, так как его гордость была уязвлена, погибает его «любимый товарищ» Патроклос. Ахиллес сокрушается: «Патрокл, которого я любил больше всех других товарищей, а также свою собственную жизнь… дух внутри не побуждает меня продолжать жить…» (с.
114). Таким образом, смерть Патрокла для Ахилла еще более трагична, чем его собственная смерть, поскольку он любит Патрокла больше, чем самого себя. Но Ахиллес все еще боится собственной смерти.
Еще более показательным, чем обвинение Ахилла в высокомерии Агамемнона, является обвинение, которое он выдвигает относительно страха Агамемнона перед смертью в следующем отрывке: с лучшими из ахейцев. Нет, ибо в таких вещах ты видишь смерть… Но я скажу тебе это и клянусь на этом великой клятвой: …когда-нибудь тоска по Ахиллесу придет к сыновьям ахейцев, ко всем им. Тогда, как бы ты ни был поражен сердцем, ты ничего не сможешь сделать, когда В их числе перед Гектором, убивающим человека, они падают и умирают. И тогда ты в печали изъедешь в себе сердце… (с. 76)
В этом отрывке мы видим, что Ахиллес яростно ненавидит трусливый страх Агамемнона перед смертью. Но в чем причина яростного отвращения Ахилла к страху Агамемнона перед смертью? Причина такой резкости заключается в том, что страх Агамемнона перед смертью вызывает в Ахиллесе знакомую струну.
Демонстрация Ахиллесом внешнего отвращения позволяет ему избежать внутреннего отвращения к себе, которое он испытывает по отношению к собственному личному страху смерти. Короче говоря, Ахиллес пытается отрицать свои собственные страхи и неуверенность, замечая те же страхи у Агамемнона, а затем приступая к их критике. Ахиллес в момент, когда снимается маска, ненадолго обнажает свою «тень» (страх смерти) в компании близких друзей. Ахиллес тихо говорит: «Подойдите один за другим, сядьте рядом со мной и говорите тихо. Ибо, как я ненавижу врата Смерти, я ненавижу того человека, который скрывает одно в глубине своего сердца, а говорит другое» (стр. 101). В момент осознания своего тайного страха смерти Ахиллес может выразить напряжение, которое он ощущает между Образом личности и тенью, ибо «глубины его сердца», таким образом, являются глубинами его «тени», где находятся вещи. скрыто, и персона вынуждена «высказать другую».
Кроме того, отрывок, относящийся к страху Агамемнона перед смертью, имеет еще большее значение, поскольку он иронически предвещает травматическое горе, которое испытает Ахиллес.
Например, вместо ахейцев, тоскующих по Ахиллу, как предсказывает Ахиллес, именно Ахиллес будет тосковать по ахейскому Патроклу. И не сердца ахейцев пожирает печаль, а Ахиллес один в тоске по Патроклу, убитому «человеком, убившим Гектора».
Мучительная скорбь Ахиллеса по Патроклу имеет решающее значение во многих отношениях. Очевидно, смерть Патрокла побуждает Ахиллеса вновь вступить в бой и победить троянцев. Таким образом, в политическом плане горе Ахиллеса выгодно ахейцам. Но горе Ахиллеса имеет решающее значение и на личном уровне. Перед смертью Патрокла Ахиллес игнорирует его «тень» и замирает в образе своей персоны — арете. Короче говоря, героический образ Ахиллеса стал настолько велик, что он забыл или предпочел забыть, что он, как и все люди, обладает слабостями характера. Отрицая эти слабости или «тень» внутри себя, он совершил поступок, наносящий ущерб развитию личности в целом. Короче говоря, нельзя признать только одну полярность своей личности, потому что при этом этот человек становится односторонним; они не сбалансированы и в результате страдают.
Обе полярности должны быть признаны для достижения «целостности» (Монте 333).
Ахиллес узнает свою «тень» только тогда, когда его вынуждают к этому действия Агамемнона. Агамемнон нападает на свою личность на глазах у всех, а у Ахиллеса остается только его «тень». А поскольку Ахиллес наконец вынужден признать свою «тень», читатель может наблюдать за этой борьбой. Например, в следующем отрывке мы видим, что, хотя Фетида решительно поддерживает личность своего сына, она также хорошо понимает важность его «тени», поскольку… когда он говорил в слезах… она подошла и села рядом с ним, как он плакал, и гладил его рукою, и звал его по имени, и говорил ему: «Что же ты, дитя, плачешь? Какая печаль пришла в твое сердце сейчас? Скажи мне, не таи в уме, и так мы оба узнаем» (с. 78-79).)
В этом отрывке Фетида просит Ахиллеса противостоять его страхам, которые, как она знает, скрыты в его уме. Таким образом, Фетида осознает важность признания Ахиллесом своей «тени». И то, как она хочет, чтобы он вербализировал свою боль, важно, потому что этот процесс, будучи катарсическим по своей природе, является очень терапевтическим.
Но именно смерть Патрокла заставляет Ахиллеса противостоять своим страхам, потому что смерть, которой он боится, стала еще на шаг ближе к нему через смерть его товарища; и он вынужден решать эту проблему. В результате Ахиллес может воскресить свою личность, признав присутствие своей «тени». Другими словами, Ахиллес может облегчить свой страх смерти, отомстив за смерть Патрокла. И поскольку в этом акте мести герой Ахилл будет сражаться с Гектором, личность Ахилла также будет воскрешена. Таким образом, Ахиллес не совершает роковой ошибки, скрываясь в маске (герой), и не позволяет «тени» одолеть себя (страх смерти). Если бы он стал жертвой своего страха смерти, то не смог бы отомстить за смерть Патрокла, ибо погрузился бы в неполноценность. Победа Ахилла над Гектором иллюстрирует этот баланс в личности Ахилла, поскольку поражение Гектора поддерживает его образ героя, а также образ его «тени», чье желание отомстить за смерть Патрокла сбылось.
Характер Ахилла претерпевает суровую трансформацию в «Илиаде», где полярности его характера вынуждены вступить в конфронтацию и, в конечном счете, прийти к компромиссу — параллельно тому, что противоборствующие силы в Троянской войне.
Но опять же, самым значительным событием для Ахиллеса является смерть Патрокла, потому что, как объясняет Юнг, Эмоция — это главный источник всего, что становится сознательным. Не может быть превращения тьмы в свет и апатии в движение без эмоций (Юнг 32).
Доказательство этой трансформации характера можно наблюдать в трогательном разговоре между Приамом и Ахиллесом. Только благодаря смерти Патрокла Ахиллес может полностью сопереживать горю Приама и призыву Приама к горю, которое испытает отец Ахилла, когда Ахиллес умрет. Как объясняет Ахиллес, Я знаю тебя, Приам, В моем сердце» (стр. 166). Эта сцена, в которой встречаются эти два человека, маски которых сброшены с обнажёнными страхами, резко контрастирует с началом IUad, где героически-воинские образы мужчин находятся в конфликте. Таким образом, мы видим, что сущность истинной героической натуры Ахилла, способность признать в себе обе полярности, позволяет ему сблизиться с человечеством через взаимодействие с Приамом. Например, если бы Ахиллес никогда не признал свой собственный страх смерти, он никогда не смог бы сопереживать горю Приама или представить горе, которое испытает его отец, когда он умрет.