Дюк Степанович

Дюк Степанович. И. К. Тарнагурская

Дюк Степанович — герой киевского эпоса, славный не только своей доблестью, но и богатством. Данная особенность не слишком характерна для русских былин. Можно назвать всего двух персонажей помимо Дюка, на состоятельности которых заостряется внимание, — это Садко и Ставр.

История о Дюке Степановиче считается одной из наиболее оригинальных. Это былинный сюжет, который продолжал обрастать новыми и новыми подробностями вплоть до XVII в.

Согласно самым древним свидетельствам, Дюк Степанович был родом из галицко-волынских земель. Во времена возникновения предания (XII–XIII вв.) это было могущественное, богатое и независимое от Киева княжество.

ИНДИЙСКИЕ КОРНИ

Первоисточником сюжета называют «Сказание об Индийском царстве», написанное в XII в. Это предание было широко известно на Руси и немало повлияло на славянское литературное наследство. Позже былина, скорее всего, изменялась под влиянием рассказов об Америке, которую долгое время называли «западными Индиями». Действительно, Империя инков прогремела на весь мир домами «из золота и серебра». Привезенные оттуда богатства во много раз превосходили состояния европейских государств.

Версий трактовки имени богатыря несколько. Одна из них отсылает нас к украинскому слову «дук», что означает «богач». Согласно «западной» версии, в былине идет речь о венгерском короле Стефане IV, носившем титул герцога (дюка).

В чем же оригинальность былины о Дюке Степановиче? В том, что он, в отличие от других богатырей, приезжает в Киев не для того, чтобы послужить Русиматушке, и не из простого любопытства, а с недобрыми намерениями.

Согласно одной из версий былины, после трех застав Дюк Степанович встречается с Ильёй Муромцем. Славный богатырь, естественно, хочет испытать незнакомого воина и помериться с ним силушкой. Но чужестранец сразу же признает превосходство русского витязя, и Муромец обещает ему свою помощь в Киеве, если таковая понадобится.

БЫЛИННЫЙ СЮЖЕТ

Молодой боярин из богатой Индии снаряжается в путешествие до Киева. Матушка его Мамелфа Тимофеевна предупреждает сына не хвастаться. Но все ее увещевания напрасны. По пути богатырь проезжает три великие заставы, на которых его поджидают «змеи поклевучие», «львы-звери поедучие» да «горушки толкучие». Следуя советам матери, Дюк Степанович преодолевает все препятствия и благополучно доезжает до Киева. По прибытии в город молодой герой встречает Владимира Красно Солнышко и начинает хвастаться своим конем. По пути к княжескому терему Дюк Степанович похваляется богатством своего города и подмечает бедность столицы. На пиру же и вино, и калачи кажутся ему недостаточно вкусными.

Выведенный из себя и считающий заявления молодого витязя ложью Чурило Плёнкович (славянский аналог Дон Жуана) вызывает на поединок Дюка Степановича. Правда, состязание необычно: не на палицах или мечах, а в щегольстве да конных скачках. Но, увы, заезжий герой побеждает по обеим статьям. Каждый день конь приносит ему новое платье из Индии, да и в прыжках иноземного скакуна никому не одолеть. Когда же Владимир отправляет послов к Мамелфе Тимофеевне, выясняется, что денег от продажи Чернигова да Киева не хватит даже на то, чтобы купить бумаги для описи Дюкова богатства. Пораженный князь предлагает витязю остаться в Киеве, но тот отказывается. Мол, «недостаточно его, молодца, при приезде учествовали».

Поделиться ссылкой

Дюк Степанович История Руси

Дюк Степанович – приезжий богатырь киевского былинного цикла. Имя Дюк – византийское Дука. Андроник Дюк встречается в византийском романе о Дигенисе. Былины о Дюке в устах сказывателей достигают значительных размеров. Отдельные эпизоды частью перебиты и спутаны, так что восстановление основного вида былины возможно лишь при помощи анализа всех дошедших до нас вариантов, число которых превышает тридцать.

Дюк Степанович и Чурило Пленкович,
художник Фрэнк Чейн Папе, 1916 год

Такая критическая работа сделана А. Н. Веселовским в его «Южнорусских былинах», VI. Восстановляемый им порядок эпизодов представляется в следуюшем виде. Дюк Степанович, молодой боярин, снаряжается в Киев из города Галича (иначе – из Индии богатой, Корелы, Волынца). Иногда Дюк отпрашивается у матери, Мамелфы Тимофеевны, которая предупреждает его, чтобы он в Киеве на пиру княжеском не хвастал богатырством и ею, матушкою.

Прибыв в Киев, Дюк Степанович застает князя Владимира в церкви у обедни. Князь удивляется быстроте его переезда из Галича, Дюк Степанович хвастает своим конем, а Чурила называет заявление Дюка, что он отстоял заутреню в Галиче и поспел к обедне в Киев, ложью. На пути из церкви ко двору Дюк Степанович удивляется бедности Киева и хвастает роскошью своего города. Хвастовство продолжается и на пиру, причем Дюк находит невкусными и вино, и калачи у князя и хвастает своими платьями и несчетной казной.

Чурила вызывает Дюка на состязание в щегольстве и в скачке: Дюку ежедневно одежду из Индии приносит его конь, и приезжий богатырь перещеголял местного. Победу одержал Дюк и в скачке через реку Пучай. Чтобы проверить хвастовство Дюка, Владимир отправляет посольство в царство матери Дюка. Посольство признает, что если продать Киев и Чернигов да купить бумаги для описи Дюкова богатства, то не хватит бумаги. На приглашение князя Владимира жить в Киеве Дюк Степанович отвечает отказом, мотивируя его тем, что на приезде молодца не учествовали.

Влияние книжного сказания об Индии богатой на былину о Дюке было давно указано исследователями эпоса и всего обстоятельнее рассмотрено академиком А. Н. Веселовским. Целый ряд частностей былины в описании Дюковых палат, богатств, одежды и прочего находит себе аналогию в русской редакции (XV век) сказания об индийском царстве. Придерживаясь плана былины, академик Веселовский сделал попытку реставрировать византийскую песню или повесть, положенную в основу былины. Повесть имела содержанием путешествие византийского посольства в Индию, чтобы видеть ее чудеса.

В русской переделке вместо византийского посла ходило туда же посольство Владимира, причем мотивом хождения было появление при дворе заезжего молодца и его похвальба. Близкую аналогию представляет схема, на которой построены старофранцузские сказания о паломничестве Карла Великого в Иерусалим и Константинополь с целью повидать византийского императора Гугона, слава о величии и могуществе которого дошла до Карла.

Другой исследователь былины о Дюке, М. Халанский в «Великорусских былинах киевского цикла», указывает на то, что многие бытовые черты былины взяты прямо из русской действительности. По обилию бытовых подробностей былина о Дюке Степановиче, по мнению Халанского, стоит выше всех прочих наших былин. Сам Дюк, несмотря на иностранное имя и полурусское происхождение, – московский боярин XVI–XVII века; мать его – московская боярыня; обстановка его жизни – обстановка жизни московского боярства XVI–XVII веков. Былина о Дюке рассматривалась еще профессором И.

Ждановым, сближавшим ее со сказаниями о Дигенисе («К литературной истории русской былевой поэзии») и О. Миллером («Илья Муромец»). Аналогии диковинкам, встречающимся в былине в описании одежды Дюка Степановича, были указаны Халанским в южно-славянских песнях «К былине про Дюка Степановича».

Дюк Степанович и Чурило Пленкович

Как из той Индеюшки богатоей,
Да из той Галичии с проклятоей,
Из того со славна й Волын-города
Да й справляется, да й снаряжается
А на тую ль матушку святую Русь
Молодой боярин Дюк Степанович —
Посмотреть на славный стольный Киев-град,
А на ласкового на князя на Владимира,
А на сильныих могучиих богатырей

Да й на славных поляниц-то й разудалыих,
Говорит тут Дюку й родная матушка:
«Ай же свет мое ты чадо милое,
Молодой боярин Дюк Степанович –
Хоть справляешься ты, снаряжаешься
А на тую ль матушку святую Русь, —
Не бывать тебе да й на святой Руси,
Не видать тебе да й града Киева,
Не видать тебе князя Владимира,
Сильныих могучиих богатырей,
Да и славных поляниц-то й разудалыих».
Молодой боярин Дюк Степанович
Родной матушки своей не слушался,
Одевал свою одежу й драгоценную,
А манишечки, рубашечки шелковые,
А сапоженьки на ноженьки сафьянные –
Окол носу-носу яйцо кати,
Окол пяту-пяту воробей лети;
Одел шапку на головку й соболиную,
На себя надел кунью й шубоньку,
Да й берет свой тугой лук разрывчатый,
А набрал он много й стрелочек каленыих,
Да й берет свою он саблю вострую,
Свое й острое копье да й муржамецкое.
Выходил молодец тут на широкий двор,
Заходил в конюшню во стоялую;
Да й берет тут молодец добра коня,
Он берет коня за поводы шелковые,
Выводил коня да й на широкий двор,
Становил коня да й посреди двора,
Стал добра коня молодец заседлывать;
Он заседлывал коня да й закольчуживал.
Говорит тут Дюку родная й матушка:
«Ай же свет мое ты чадо милое,
Молодой боярин Дюк Степанович!
Как поедешь ты в раздольице чистом поле,
А на тую ль матушку святую Русь,
Да й во славноем раздольице чистом поле
Есть три заставы там три великие:
Первая застава – ведь змеи поклевучие,
Друга застава – львы-звери поедучие,
Третья застава – есть горушки толкучие;
Они сходятся вместо й расходятся.
Ты подъедешь к этим заставам великиим,
Ты бери-ка в руки плеточку шелковую,
А ты бей коня да й по крутой бедры,

Ты давай удары всё тяжелые;
Первый раз ты бей коня между ушей,
Другой раз ты между ноги, между задние,
Чтобы добрый конь твой богатырскии
По чисту полю-раздольицу поскакивал.
Ты проедешь эти заставы великие,
А ты выедешь на матушку святую Русь,
А ты будешь во городе во Киеве
Да й у ласкового князя й у Владимира,
Так охоч ты упиваться в зелено вино,
Так не хвастай-ка ты своим художеством
Ты супротив князя-то й Владимира,
Супротив сильных могучиих богатырей,
Супротив поляниц-то и разудалыих».

Молодой боярин Дюк Степанович
Да й садился молодец тут на добра коня;
Столько видели сядучись,
Со двора его й не видели поедучись;
Со двора он ехал не воротами,
А он с города ехал не дорогою –
Его добрый конь да й богатырскии
Проскакал он через стены городовые,
Через башни проскакал он трехугольные.

А не молния в чистом поле промолвила –
Так проехал боярин Дюк Степанович.
Выезжал он в раздольице чисто поле,
Подъезжал он к этим заставам великиим,
А ко тым змеям поклевучиим,
А ко львам-зверям да поедучиим,
А ведь к этим горушкам толкучиим;
Он берет тут в руки плеточку й шелковую,
А он бил коня да й по тучной бедры,
Он давал удары всё тяжелые;
Первый раз он бил коня между ушей,
Другой раз он между ноги между задние;
Его добрый конь тут богатырскии
По чисту полю-раздолью стал поскакивать.
Он проехал эти заставы великие,
Он тут выехал в раздольице в чисто поле,
А на тую ль матушку святую Русь;
Приезжал во славный стольный Киев-град,
Заезжал ко князю й на широкий двор,
Становил коня да й богатырского,
Выходил на матушку й сыру землю.
А Владимира дома не случилося –
Он ушел во матушку й Божью церковь,
А он Господу Богу помолитися,
Ко чудным крестам да й приложитися.
Молодой боярин Дюк Степанович
Он пошел во матушку й Божью церковь.
Приходил во матушку й Божью церковь,
Он снимает кивер со головушки,
А он крест кладет да й по-писаному,
А поклоны ведет да й по-ученому,
На две, три, четыре сторонки поклоняется,
А он князю Владимиру й в особинно,
Его всем князьям да й подколенныим.
По праву руку князь Владимира
А стоял Добрынюшка Микитинец,
По леву руку князя Владимира
А стоял Чурилушка-то Плёнкович.
Говорит тут князь Владимир таковы слова:
«Ты откулешный, дородный добрый молодец,
Из коёй земли да из коёй орды,
Ты какого же есть роду-племени,
Ты какого отца да ты есть матери,
Как же тебя да именем зовут,
Удалого величают по отечеству?»

Говорил боярин Дюк Степанович:

«Ты Владимир-князь да и стольнекиевский!
А ведь есть я с Индеюшки богатоей,
А и с той Галичии с проклятоей,
И с того ль со славна Волын-города,
Молодой боярин Дюк Степанович».
Говорил Чурилушка тут Плёнкович:
«Ты Владимир-князь да й стольнекиевский!
Поговорушки тут есть не Дюковы,
Поворотушки тут есть не Дюковы,
Тут должна быть холопина й дворянская».
Это й дело Дюку не слюбилося,
Не слюбилося да й не в любви пришло.
Они Господу тут Богу помолилися,
Ко чудным крестам да й приложилися,
Да й пошли в палаты белокаменны,
А ко ласковому князю й ко Владимиру.
Они шли мосточиком кирпичныим;
Молодой боярин Дюк Степанович
Стал Владимиру й загадочек отгадывать,
Говорил тут он да й таковы слова:
«Ты Владимир-князь да стольнекиевский!
Что же в Киеве у вас все не по-нашему:
У вас построены й мосточики кирпичные,
А ведь столбики поставлены еловые,
А порученьки положены сосновые;
У вас медное гвоздьё да й приущиплется,
А ведь цветное платье призабрызжется.
Как в моей Индеюшке богатоей
У моей родителя у матушки
А построены мосточики калиновы,
А ведь столбики поставлены серебряны,
А ведь грядочки положены орленые,
А ведь настланы сукна гармузинные;
А ведь медное гвоздье да й не ущиплется,
А ведь цветно платье не забрызжется».
Тут Владимир к этой речи да й не примется.
Приходили в палату белокаменну,
Проходили во горенку столовую,
Да й садилися за столички дубовые,
Да й за тыя ль скамеечки окольные.
Принесли ему калачиков тут пшенныих;
Молодой боярин Дюк Степанович
Он берет калачик во белы руки;
А он корочку ту всё на круг кусал,
А середочку да й кобелям бросал,
Все й Владимиру загадочки отгадывал,
Говорил боярин таковы слова:
«Ты Владимир-князь стольнекиевский!
Что ж в Киеве у вас всё й не по-нашему:
У вас сделаны бочечки сосновые,
А обручики набиваны еловые,
А мешалочки положены сосновые,
У вас налита студена ключева вода,
Да и тут у вас и калачи месят;
А у вас печеньки построены кирпичные,
У вас дровца топятся еловые,
А помялушки повязаны сосновые,
Да и тут у вас да й калачи пекут,
А калачики да й ваши призадохнулись.
Как в моей Индеюшке богатоей
У моей родителя у матушки
А построены ведь бочечки серебряны,
А обручики набиты золоченые,
А мешалочки положены дубовые,
Да ведь налита студена ключева вода,
А ведь тут у нас и калачи месят;
Да й построены печки муравленые,
У нас дровца топятся дубовые,
А помялушки повязаны шелковые,
Да ведь настлана бумага – листы гербовые,
Да ведь тут у нас и калачи пекут,
А калачики у нас и не задохнутся,
А калачик съешь – по другоем душа горит».
Он Владимиру загадочки отгадывал,
Подносили ему тут зелена вина.
Молодой боярин Дюк Степанович
Он берет-то й чарочку во белы руки,
Он всю чарочку й по горенке повыплескал,
Сам Владимиру загадочки отгадывал,
Говорит боярин таковы слова:
«Ты Владимир-князь да стольнекиевский!
Что же в Киеве у вас всё не по-нашему:
У вас построены бочечки дубовые,
А обручики набиваны железные,
А положено туда да й зелено вино,
А положено й на погребы глубокие,
Ваша й водочка-винцо ведь призадохнулось.
Как в моей Индеюшке богатоей
У моей родителя у матушки
А построены бочечки серебряны,
А обручики набиты золоченые,
Да й положено туда да й зелено вино,
А повешено на цепи-то й на медные,
А на тыя на погребы глубокие;
Наша водочка-винцо да й не задохнется,
А ведь чарку выпьешь – по другой душа горит».
Он Владимиру загадочки отгадывал.

Говорил тут Чурилушка-то Плёнкович;
«Ай же ты, холопина дворянская!
Что расхвастал ты имением-богачеством?
А ударим-ка со мной ты во велик заклад,
Во велик заклад да ты не в малыи,
Чтоб проездить нам на конях богатырскиих, —
Немало поры-времени – по три году,
А сменять нам одежицу драгоценную
Каждый день да й с нова наново,
С нова наново да чтоб не лучшую».
Говорит тут боярин Дюк Степанович:
«Ай же ты, Чурилушка-то Плёнкович!
Тебе просто со мной биться во велик заклад, —
Ты живешь во городе во Киеве,
У того ль у князя у Владимира
Кладовые те есть да цветна платьица».
Молодой тут боярин Дюк Степанович
А садился он да на ременчат стул,
А писал он письма й скорописчаты
А своей ли да й родной матушке,
А писал он в письмах скорописчатых:
«Ай же свет моя ты родна й матушка!
А ты выручи меня с беды великоей,
А пошли-ка ты одежу драгоценноей,
Что хватило бы одежу мне на три году
Одевать одежу драгоценную
Каждый день да й с нова наново».
Запечатал письма й скорописчаты,
Скоро шел по горенке столовоей,
Выходил тут молодец да на широкий двор,
Положил он письма под седелышко,
Говорил коню он таковы слова:
«Ты беги, мой конь, в Индеюшку богатую,
А к моей родителю ко матушке,
Привези ты мне одежу драгоценную».
Он берет коня за поводы шелковые,
Выводил коня он за широкий двор,
Да й спускал коня во чисто поле.
Его добрый конь да й богатырскии
Побежал в Индеюшку й богатую;
Пробежал он по раздольицу чисту полю,
Через эти все заставы великие,
Прибежал в Индеюшку богатую,
Забегал он на славный на широкий двор.
Увидали тут коня да й слуги верные,
Они бежат в палаты белокаменпы,
Да й во тую ль горницу столовую,
Да й ко той ко Дюковой ко матушке,
Говорят они да й таковы слова:
«Ай же свет честна вдова Настасья да Васильевна!
Прибежал ведь Дюков конь да из чиста поля,
Из чиста поля на наш широкий двор».
Так тут свет честна вдова заплакала
Женским голосом да й во всю й голову:
«Ай же свет мое ты чадо милое,
Молодой боярин Дюк Степанович!
Ты сложил там, наверно, буйну головушку,
А на той ли матушке святой Руси».
Поскореньку выходила на широкий двор,
Приказала добра коня расседлывать.
Они стали добра коня расседлывать,
Они сняли седлышко й черкальское,
Оттуль выпали письма скорописчаты.
Свет честна вдова Настасья да й Васильевна
А брала она письма й во белы руки,
А брала она письма й распечатала,
Прочитала письма скорописчаты;
Да й брала она тут золоты ключи,
Она шла на погребы глубокие
А брала одежу й драгоценную,
Не на мало поры-времени – на три году;
Приносила она к тому добру коню,
Положила й на седелышко черкальское,
Выводила коня да й за широкий двор,
Да й спускала в раздольице чисто поле.
Побежал тут добрый конь да й по чисту полю,
Пробегал он к этим заставам великиим,
Пробежал он заставы великие
На славну на матушку да на святую Русь;
Прибежал во славный стольне Киев-град,
Забежал ко князю на широкий двор.

Молодой боярин Дюк Степанович
Он стретал тут своего добра коня,
Он берет свою одежу драгоценную;
Он тут бился со Чурилушкой в велик заклад,
А в велик заклад ещё й не в малыи,
Не на мало поры-времени – на три году,
А проездить на конях богатырскиих,
А сменять одежу с нова наново.
Молодой боярин Дюк Степанович
Они с тем Чурилой Плёнковым
Они ездят по городу по Киеву
Каждый день с утра до вечера,
А проездили молодцы по год поры,
А проездили молодцы й по два году,
Да й проездили молодцы й по три году.
Теперь надоть им идти да й во Божью церкву,
Одевать одежу драгоценную
А ко той христовскоей заутреной.
Молодой Чурилушка тут Плёнкович
Одевал свою одежу драгоценную,
А сапоженьки на ноженьки сафьянные,
На себя одел он кунью й шубоньку;
Перва строчка рочена красным золотом,
Друга строчка рочена чистым серебром,
Третья строчка рочена скатным жемчугом;
А ведь в тыя петелки шелковые
Было вплетено по красноей по девушке,
А во тыи пуговки серебряны
Было влито по доброму по молодцу;
Как застёгнутся – они обоймутся,
А расстегнутся – дак поцелуются;
На головку шапка й соболиная.
Молодой боярин Дюк Степанович
Одевал свою одежу й драгоценную,
А сапоженьки на ноженьки сафьянные,
На себя одел он кунью й шубоньку;
Перва строчка й строчена красна золота,
Друга строчка й строчена чиста серебра,
Третья строчка й строчена скатна жемчугу;
А во тыи ль петелки шелковые
Было вплетено по красноей по девушке,
А во тыи пуговки серебряны
Было влито по доброму по молодцу;
Как застегнутся – они обоймутся,
А расстегнутся – дак поцелуются;
На головку одел шапочка семи шелков,
Во лбу введен был светел месяц,
По косицам были звезды частые,
На головушке шелом как будто жар горит.
Тут удалые дородны добры молодцы
А пошли молодцы да й во Божью церковь
А ко той христовской ко заутреной.
Приходили молодцы да й во Божью церковь,
По праву руку князя Владимира
Становился Чурилушка тут Плёнкович,
По леву руку князя Владимира
Становился боярин Дюк Степанович.

Тут Владимир-князь да стольнекиевский
Посмотрел на правую сторонушку,
Увидал Чурилушку он Плёнкова,
Говорил он таковы слова:
«Молодой боярин Дюк Степанович
Прозакладал буйную головушку».
Говорил Спермеч тут сын Иванович:
«Ты Владимир-князь да стольнекиевский!
Посмотри-ка на леву ты сторонушку:
Молодой Чурилушка ведь Плёнкович
Прозакладал свою буйную й головушку».
Молодой Чурилушка тут Плёнкович
Стал он плеточкой по пуговкам поваживать –
Так тут стали пуговки посвистывать.
Молодой боярин Дюк Степанович
Стал тут плеточкой по пуговкам поваживать –
Засвистали пуговки по-соловьиному,
Заревели пуговки да й по-звериному.
Чернедь-народ тут все й попадали.
Говорит тут князь Владимир стольнекиевский:
«Ай же ты, боярин Дюк Степанович!
Перестань ты водить плеткой по белой груди,
Полно валить-то тебе чернеди».
Тут удалые дородны добры молодцы
Они Господу й Богу помолилися,
Ко чудным крестам да й приложилися,
Да й пошли в палаты белокаменны,
А ко ласковому князю й ко Владимиру.
Приходили в палату белокаменну,
Да й во тую ль горницу столовую,
Да й садились всё за столики дубовые,
Да за тыи за скамеечки окольные.
Они ели ествушка сахарные,
Они пили питьица й медвяные.
Говорил Чурилушка тут Плёнкович:
«Ай же ты, холопина дворянская!
А ударим-ка со мной-то в велик заклад,
В велик заклад еще й не в малыи:
Нам разъехаться на конях богатырскиих,
А скочить через славную Пучай-реку».
Говорит боярин Дюк Степанович:
«Ай же ты, Чурилушка ты Плёнкович!
Тебе просто со мной биться во велик заклад,
А велик заклад да и не в малыи, —
Твой-то добрый конь ведь богатырскии
А стоит во городе во Киеве,
Он ведь зоблет пшеницу белоярову;
А моя-то кляченка заезжена,
А й заезжена да и дорожная».
Молодой боярин Дюк Степанович
Он скоренько ставал тут на резвы ноги
Да й прошел по горенке столовоей
Через ту й палату белокаменну;
Выходил молодец да на широкий двор,
Заходил он к своему добру коню,
Он тут пал на бедра й лошадиные,
Говорил коню да й таковы слова:
«Ты мой сивушко да й ты мой бурушко,
Ты мой маленький да й ты косматенький!
А ты выручь-ка меня с беды великоей:
Мне-ка биться с Чурилой во велик заклад,
А в велик заклад ещё й не в малыи, —
Нам разъехаться на конях богатырскиих
Да й скочить через славную й Пучай-реку».
Его добрый конь да и богатырскии
Взлепетал языком человеческим:
«Молодой боярин Дюк Степанович!
А ведь конь казака Ильи Муромца –
Тот ведь конь да мне-ка старший брат,
А Чурилин конь да мне-ка меньший брат.
Какова пора, какое ль времечко,
Не поддамся я ведь брату большему,
А не то поддамся брату меньшему».

Молодой боярин Дюк Степанович
Скоро й шел в палату белокаменну,
Проходил он во горницу столовую,
Он тут бился со Чурилушкой в велик заклад,
А в велик заклад, да и не в малыи, —
Что й разъехаться на конях богатырскиих,
Да й скочить через славную Пучай-реку.
Тут удалые дородны добры молодцы
Выходили молодцы тут на широкий двор,
А садились да на коней богатырскиих,
Да й поехали ко славноей Пучай-реки;
А за нима едут могучие богатыри —
Посмотреть на замашки богатырские.
Тут удалые дородны добры молодцы
Припустили своих коней богатырскиих
Да й скочили через славную й Пучай-реку.
Молодой боярин Дюк Степанович
Он скочил через славную Пучай-реку,
Молодой Чурилушка-то Плёнкович
Посреди реки с конем обрушился.
Молодой боярин Дюк Степанович
Посмотрел, что нет его й товарища,
Поскореньку молодец тут поворот держал,
Да й скочил через славную Пучай-реку,
Да й схватил Чурилу за златы кудри;
Он тут вытащил Чурилу на крут на берег,
Говорил Чурилы таковы слова:
«Ай же ты, Чурилушка да й Плёнкович!
А не надо тебе биться во велик заклад,
Во велик заклад, да и не в малыи,
А ходил бы ты по Киеву за…».
Тут удалые дородны добры молодцы
Приезжали ко князю й ко Владимиру,
Говорит тут Чурилушка-то Плёнкович:
«Ты Владимир-князь да стольнекиевский!
А пошли-ка ты еще й оценщиков
А в тую ль Индеюшку богатую
А описывать Дюково имение,
А имение его да все богачество».
Говорит боярин Дюк Степанович:
«Ты Владимир-князь да стольнекиевский!
А пошли ты могучиих богатырей
А описывать имение й богачество
И мою бессчетну й золоту казну;
Не посылай-ка богатыря Олешеньки,
А того ль Олеши Поповича:
Он роду есть ведь-то поповского,
А поповского роду он задорного;
Он увидит бессчетну золоту казну,
Так ведь там ему да й голова сложить».
Тут Владимир-князь стольнекиевский
Снаряжал туда ещё й оценщиков,
Да й двенадцать могучиих богатырей.
Тут удалые дородны добры молодцы
Да й садились на коней богатырскиих
Да й поехали в Индеюшку богатую.
Они едут раздольицем чистым полем,
Они въехали на гору на высокую,
Посмотрели на Индеюшку богатую.
Говорит старый казак да Илья Муромец:
«Ай же ты, боярин Дюк Степанович!
Прозакладал свою буйную й головушку,
А горит твоя Индеюшка й богатая».

Говорит боярин Дюк Степанович:
«Ай же старый казак ты Илья Муромец!
Не горит моя Индеюшка богатая,
А в моей Индеюшке богатоей
А ведь крыши все дома да й золоченые».
Тут удалые й дородны добры молодцы
Приезжали в Индеюшку богатую,
Заезжали к Дюку й на широкий двор,
Становили добрых коней богатырскиих,
Выходили на матушку сыру землю.
У того ль у Дюка у Степанова
А на том на славном широком дворе
А ведь постланы все сукна гармазинные.
Тут удалые дородны добры молодцы
А пошли они в палаты белокаменны,
Проходили во горенку столовую;
Они крест кладут да й по-писаному,
А поклон ведут да й по-ученому,
На две, три, четыре сторонки поклоняются,
Говорят молодцы да й таковы слова:
«Здравствуй, свет честна вдова Настасья да й Васильевна,
Дюковая еще й матушка!»
Говорит она им таковы слова:
«А не Дюкова я есть ведь матушка,
А я Дюкова есть поломойница».
Проходили тут дородны добры молодцы
А во другую во горенку столовую,
Низко бьют челом да поклоняются:
«Здравствуй, свет честна вдова Настасья ты Васильевна,
Дюковая еще й матушка!»
Говорит она им таковы слова:
«Я не Дюковая еще й матушка,
А Дюкова да й судомойница».
Тут удалые дородны добры молодцы
Проходили молодцы да й в третью горенку,
Они бьют челом да й поклоняются:
«Здравствуй, свет честна вдова Настасья ты Васильевна,
Еще й Дюковая ты ведь матушка!»
Говорит боярин Дюк Степанович:
«Здравствуй, свет честна вдова Настасья ты Васильевна,
Этая моя да родна й матушка!
Вот приехали могучие богатыри
Из того ль из города из Киева,
А от ласкового князя от Владимира,
А описывать наше имение й богачество,
А бессчетну нашу й золоту казну.
А бери-ка ты да золоты ключи,
Ты сходи на погребы глубокие,
Отопри-ка погребы глубокие,
Покажи дородным добрым молодцам
А наше имение й богачество,
А ведь нашу бессчетну золоту казну».
Тут брала она да й золоты ключи,
Отмыкала она погребы глубокие.
Тут удалые дородны добры молодцы
А смотрели имение й богачество
Да и всю бессчетну золоту казну.
Говорит Дунаюшка Иванович:
«Ай же мои братьицы крестовые,
Вы богатыри да святорусские!
Вы пишемте-ка й письма скорописчаты
А тому ли князю да Владимиру —
Пусть ведь Киев-град продаст да й на бумагу-то,
А Чернигов-град продаст да й на чернила-то,
А пускай тогда описывает Дюково имение».
Тут удалые дородны добры молодцы
Проходили й в горенку й столовую,
Да й садились за столички дубовые,
Да й за тыя скамеечки окольные;
Они ели ествушки сахарные,
Они пили питьица медвяные:
А ведь чарочку повыпьешь – и по другой-то душа горит,
А ведь другу й выпьешь – третьей хочется.
Тут удалые дородны добры й молодцы
Наедалися да й они досыти,
Напивалися да й они допьяна.
Да й тым былиночка й покончилась.

Иван Степанович Рибопьер, 1750-1790. — Электронные коллекции NYPL

Название

Иван Степанович Рибопьер, 1750-1790.

Names

Nikolaĭ Mikhaĭlovich, Grand Duke of Russia, 1859-1919 (Author)

Collection

Russkie portrety XVIII i XIX vekov

Dates / Origin

Date Issued: 1905 — 1909

Place : С.-Петербург

Издательство: Экспедиция заготовления гос. бумага

Библиотека

Отдел общих исследований

Полка: Слав. Резерв 04-3441

Темы

Россия-История-1801-1917

Благородство-Россия

Россия-История-1689-1801

Женщины

Гравюры

Тип ресурса

Неподвижное изображение

Идентификаторы

RLIN/OCLC: 45578861

Идентификатор каталога NYPL (номер B): b14622920

Универсальный уникальный идентификатор (UUID): da5d4570-c5fa-012f-6a3c-58d385a7bc34

Заявление о правах

Статус этого объекта был проверен авторским правом и смежными правами. Публичной библиотеке Нью-Йорка, но мы не смогли окончательно определить статус авторского права на этот объект. Вы можете использовать этот Объект любым способом, разрешенным законодательством об авторском праве и смежных правах, применимым к вашему использованию.

Хронология событий

• 1859: Рождение Творца
• 1905: Выпущено (приблизительно)
• 1919: Умер Творец
• 2013: Оцифровано
• 2023: Найден тобой!
• 2024

MLA Формат

Отдел общих исследований, Публичная библиотека Нью-Йорка. «Иван Степанович Рибопьер, 1750-1790». Цифровые коллекции Нью-Йоркской публичной библиотеки . 1905 — 1909 гг. https://digitalcollections.nypl.org/items/510d47df-9a46-a3d9-e040-e00a18064a99

Формат Чикаго/Турабиан

Отдел общих исследований, Публичная библиотека Нью-Йорка. «Иван Степанович Рибопьер, 1750-1790». Цифровые коллекции Нью-Йоркской публичной библиотеки. По состоянию на 5 марта 2023 г. https://digitalcollections.nypl.org/items/510d47df-9a46-a3d9-e040-e00a18064a99

Формат APA

Отдел общих исследований, Публичная библиотека Нью-Йорка. (1905 — 1909). Иван Степанович Рибопьер, 1750-1790. Получено с https://digitalcollections.nypl.org/items/510d47df-9a46-a3d9-e040-e00a18064a99

Цитата из Википедии

{{цитировать в Интернете | url=https://digitalcollections.nypl.org/items/510d47df-9a46-a3d9-e040-e00a18064a99 | название = (неподвижное изображение) Иван Степанович Рибопьер, 1750-179 гг. 0., (1905 - 1909) |author=Цифровые коллекции, Нью-Йоркская публичная библиотека |accessdate=5 марта 2023 г. |publisher=Нью-Йоркская публичная библиотека, фонды Astor, Lenox и Tilden}}

Рокотов Федор Степанович | Русский художник

Дата рождения:

1735 или 1736 год Москва Россия

Умер:

24 декабря 1808 г. Москва Россия

Просмотреть все материалы по теме →

Федор Степанович Рокотов , (род. 1735/36, Москва, Россия — ум. 12 декабря [24 декабря по новому стилю] 1808, Москва), русский художник и выдающийся мастер камерного портрета, были близки идеям сентиментализма и рококо. Ему приписывают изобретение уникального индивидуального стиля в русской портретной живописи.

Хотя по рождению он был крепостным или вольноотпущенным, в искусстве Рокотова не было и следа его скромного происхождения. Скорее, лица на его картинах были отмечены утонченностью, которой не было в других портретах того времени. Хотя он пережил головокружительные успехи, обеспечившие ему императорские ордена, звание академика и дворянство, он никогда не забывал своего происхождения.

Викторина «Британника»

Викторина «Знаменитые картины»

Стремительный взлет Рокотова начался под покровительством графа Ивана Шувалова, основателя первого в России университета в Москве (1755 г.) и Академии художеств в Петербурге (1757 г.), фаворита императрицы Елизаветы Петровны. Именно благодаря графу Шувалову 20-летнему Рокотову представилась возможность написать портрет наследника престола великого князя Петра Федоровича (впоследствии Петра III), а в 1760 году по приказу графа Рокотов был принят в академию. В 1762 году при представлении своего портрета только что вступившему на престол Петру III Рокотов был произведен в придворные живописцы. Через год он написал портрет новой императрицы Екатерины II (1763 г.), который должен был стать образцом для более поздних портретов и был много копирован. Рокотову стало трудно справляться с растущим количеством заказов, иногда ему приходилось работать одновременно примерно над 50 портретами. Наконец в 1765 году ему было присвоено звание академика. Но на пике своей славы Рокотов неожиданно уехал из Петербурга в более провинциальную Москву, воспользовавшись вновь обретенным чином, чтобы дистанцироваться от посягательств императорского двора на его художественную свободу.

В Москве он, насколько мог, избегал всех официальных запросов на картины, но охотно писал членов московского общества в небольших интимных портретах. Это были портреты до плеч или до талии, их оттенки основаны на нежных выцветших оттенках, освещенных так мягко, что очертания расплывались, а холст просвечивал сквозь хрупкие цвета. В этих портретах формы утратили свой предметный характер, их хрупкость стала отражением деликатности духовной жизни субъекта. Эта драгоценная сущность в образах не меняется от портрета к портрету: душа, управляющая воображением Рокотова, идеальна и вкраплена в самые разные черты. Иногда его портреты ставились клеймом сословия по желанию мецената, как это видно, например, на изображенном портрете графини Екатерины Орловой, одной из фрейлин Екатерины II. в подобающем одеянии и с непроницаемо-надменным, но вежливым выражением лица ( с. 1779). Реже, когда хрупкий идеал совпадает с действительностью, он получает открытое проникновенное воплощение, как в портрете (1772) 18-летней Александры Струйской, с семьей которой был дружен Рокотов, и молодого князя Ивана Барятинского. (1780-е годы).

Особенность рокотовской живописи — утонченность оттенков, тонкое освещение, музыка неуловимых линий и изгибов — свидетельствует в значительной мере о влиянии итальянского живописца Пьетро Ротари, который привнес живопись рококо в Петербург, где жил с 1756 г. до 1762 г. Рокотов серьезно относился к утонченному языку, выражавшему изящную игру чувств рококо, и стремился использовать его как живое выражение своего времени. В последние годы жизни Рокотов писал почти исключительно женские портреты.