Дубровский (роман). Глава 1

1833

Глава I

Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров. Его богатство, знатный род и связи давали ему большой вес в губерниях, где находилось его имение. Соседи рады были угождать малейшим его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени; Кирила Петрович принимал знаки подобострастия как надлежащую дань; дом его всегда был полон гостями, готовыми тешить его барскую праздность, разделяя шумные, а иногда и буйные его увеселения. Никто не дерзал отказываться от его приглашения или в известные дни не являться с должным почтением в село Покровское. В домашнем быту Кирила Петрович выказывал все пороки человека необразованного. Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства и каждый вечер бывал навеселе.

В одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окны во флигеле были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место. С крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно; несмотря на то, они были ему преданы: они тщеславились богатством и славою своего господина и в свою очередь позволяли себе многое в отношении к их соседям, надеясь на его сильное покровительство.

Всегдашние занятия Троекурова состояли в разъездах около пространных его владений, в продолжительных пирах и в проказах, ежедневно притом изобретаемых и жертвою коих бывал обыкновенно какой-нибудь новый знакомец; хотя и старинные приятели не всегда их избегали за исключением одного Андрея Гавриловича Дубровского. Сей Дубровский, отставной поручик гвардии, был ему ближайшим соседом и владел семидесятью душами.

Троекуров, надменный в сношениях с людьми самого высшего звания, уважал Дубровского несмотря на его смиренное состояние. Некогда были они товарищами по службе, и Троекуров знал по опыту нетерпеливость и решительность его характера. Обстоятельства разлучили их надолго. Дубровский с расстроенным состоянием принужден был выйти в отставку и поселиться в остальной своей деревне. Кирила Петрович, узнав о том, предлагал ему свое покровительство, но Дубровский благодарил его и остался беден и независим. Спустя несколько лет Троекуров, отставной генерал-аншеф, приехал в свое поместие, они свиделись и обрадовались друг другу. С тех пор они каждый день бывали вместе, и Кирила Петрович, отроду не удостоивавший никого своим посещением, заезжал запросто в домишко своего старого товарища. Будучи ровесниками, рожденные в одном сословии, воспитанные одинаково, они сходствовали отчасти и в характерах и в наклонностях. В некоторых отношениях и судьба их была одинакова: оба женились по любви, оба скоро овдовели, у обоих оставалось по ребенку. Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирила Петровича росла в глазах родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: «Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол». Андрей Гаврилович качал головой и отвечал обыкновенно: «Нет, Кирила Петрович: мой Володька не жених Марии Кириловне. Бедному дворянину, каков он, лучше жениться на бедной дворяночке, да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки».

Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его соседом, и удивлялись смелости сего последнего, когда он за столом у Кирила Петровича прямо высказывал свое мнение, не заботясь о том, противуречило ли оно мнениям хозяина. Некоторые пытались было ему подражать и выйти из пределов должного повиновения, но Кирила Петрович так их пугнул, что навсегда отбил у них охоту к таковым покушениям, и Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай все расстроил и переменил.

Раз в начале осени Кирила Петрович собирался в отъезжее поле. Накануне был отдан приказ псарям и стремянным быть готовыми к пяти часам утра. Палатка и кухня отправлены были вперед на место, где Кирила Петрович должен был обедать. Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. Кирила Петрович гордился сим прекрасным заведением и никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями, из коих каждый осмотривал его по крайней мере уже в двадцатый раз. Он расхаживал по псарне, окруженный своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред некоторыми конурами, то расспрашивая о здоровии больных, то делая замечания более или менее строгие и справедливые, то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними разговаривая.

Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирила Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. «Что же ты хмуришься, брат, — спросил его Кирила Петрович, — или псарня моя тебе не нравится?» — «Нет, — отвечал он сурово, — псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам». Один из псарей обиделся. «Мы на свое житье, — сказал он, — благодаря бога и барина не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее и теплее». Кирила Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости вослед за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестися и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова. В сие время поднесли в лукошке Кирилу Петровичу новорожденных щенят; он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить. Между тем Андрей Гаврилович скрылся, и никто того не заметил.

Возвратясь с гостями со псарного двора, Кирила Петрович сел ужинать и тогда только, не видя Дубровского, хватился о нем. Люди отвечали, что Андрей Гаврилович уехал домой. Троекуров велел тотчас его догнать и воротить непременно. Отроду не выезжал он на охоту без Дубровского, опытного и тонкого ценителя псовых достоинств и безошибочного решителя всевозможных охотничьих споров. Слуга, поскакавший за ним, воротился, как еще сидели за столом, и доложил своему господину, что, дескать, Андрей Гаврилович не послушался и не хотел воротиться. Кирила Петрович, по обыкновению своему разгоряченный наливками, осердился и вторично послал того же слугу сказать Андрею Гавриловичу, что если он тотчас же не приедет ночевать в Покровское, то он, Троекуров, с ним навеки рассорится. Слуга снова поскакал, Кирила Петрович встал из-за стола, отпустил гостей и отправился спать.

На другой день первый вопрос его был: здесь ли Андрей Гаврилович? Вместо ответа ему подали письмо, сложенное треугольником; Кирила Петрович приказал своему писарю читать его вслух и услышал следующее:

«Государь мой премилостивый,
Я до тех пор не намерен ехать в Покровское, пока не вышлете Вы мне псаря Парамошку с повинною; а будет моя воля наказать его или помиловать, а я терпеть шутки от Ваших холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю, потому что я не шут, а старинный дворянин.

За сим остаюсь покорным ко услугам

Андрей Дубровский».

По нынешним понятиям об этикете письмо сие было бы весьма неприличным, но оно рассердило Кирила Петровича не странным слогом и расположением, но только своею сущностью: «Как, — загремел Троекуров, вскочив с постели босой, — высылать к ему моих людей с повинной, он волен их миловать, наказывать! да что он в самом деле задумал; да знает ли он, с кем связывается? Вот я ж его… Наплачется он у меня, узнает, каково идти на Троекурова!»

Кирила Петрович оделся и выехал на охоту с обыкновенной своею пышностию, но охота не удалась. Во весь день видели одного только зайца и того протравили. Обед в поле под палаткою также не удался, или по крайней мере был не по вкусу Кирила Петровича, который прибил повара, разбранил гостей и на возвратном пути со всею своей охотою нарочно поехал полями Дубровского.

Прошло несколько дней, и вражда между двумя соседами не унималась. Андрей Гаврилович не возвращался в Покровское — Кирила Петрович без него скучал, и досада его громко изливалась в самых оскорбительных выражениях, которые, благодаря усердию тамошних дворян, доходили до Дубровского исправленные и дополненные. Новое обстоятельство уничтожило и последнюю надежду на примирение.

Дубровский объезжал однажды малое свое владение; приближаясь к березовой роще, услышал он удары топора и через минуту треск повалившегося дерева. Он поспешил в рощу и наехал на покровских мужиков, спокойно ворующих у него лес. Увидя его, они бросились было бежать. Дубровский со своим кучером поймал из них двоих и привел их связанных к себе на двор. Три неприятельские лошади достались тут же в добычу победителю. Дубровский был отменно сердит, прежде сего никогда люди Троекурова, известные разбойники, не осмеливались шалить в пределах его владений, зная приятельскую связь его с их господином. Дубровский видел, что теперь пользовались они происшедшим разрывом, — и решился, вопреки всем понятиям о праве войны, проучить своих пленников прутьями, коими запаслись они в его же роще, а лошадей отдать в работу, приписав к барскому скоту.

Слух о сем происшествии в тот же день дошел до Кирила Петровича. Он вышел из себя и в первую минуту гнева хотел было со всеми своими дворовыми учинить нападение на Кистеневку (так называлась деревня его соседа), разорить ее дотла и осадить самого помещика в его усадьбе.

Таковые подвиги были ему не в диковину. Но мысли его вскоре приняли другое направление.

Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по зале, он взглянул нечаянно в окно и увидел у ворот остановившуюся тройку; маленький человек в кожаном картузе и фризовой шинели вышел из телеги и пошел во флигель к приказчику; Троекуров узнал заседателя Шабашкина и велел его позвать. Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кирилом Петровичем, отвешивая поклон за поклоном и с благоговением ожидая его приказаний.

— Здорово, как, бишь, тебя зовут, — сказал ему Троекуров, — зачем пожаловал?

— Я ехал в город, ваше превосходительство, — отвечал Шабашкин, — и зашел к Ивану Демьянову узнать, не будет ли какого приказания от вашего превосходительства.

— Очень кстати заехал, как, бишь, тебя зовут; мне до тебя нужда. Выпей водки да выслушай.

Таковой ласковый прием приятно изумил заседателя. Он отказался от водки и стал слушать Кирила Петровича со всевозможным вниманием.

— У меня сосед есть, — сказал Троекуров, — мелкопоместный грубиян; я хочу взять у него имение, — как ты про то думаешь?

— Ваше превосходительство, коли есть какие-нибудь документы или. ..

— Врешь, братец, какие тебе документы. На то указы. В том-то и сила, чтобы безо всякого права отнять имение. Постой однако ж. Это имение принадлежало некогда нам, было куплено у какого-то Спицына и продано потом отцу Дубровского. Нельзя ли к этому придраться?

— Мудрено, ваше высокопревосходительство; вероятно, сия продажа совершена законным порядком.

— Подумай, братец, поищи хорошенько.

— Если бы, например, ваше превосходительство могли каким ни есть образом достать от вашего соседа запись или купчую, в силу которой владеет он своим имением, то конечно…

— Понимаю, да вот беда — у него все бумаги сгорели во время пожара.

— Как, ваше превосходительство, бумаги его сгорели! чего ж вам лучше? — в таком случае извольте действовать по законам, и без всякого сомнения получите ваше совершенное удовольствие.

— Ты думаешь? Ну, смотри же. Я полагаюсь на твое усердие, а в благодарности моей можешь быть уверен.

Шабашкин поклонился почти до земли, вышел вон, с того же дни стал хлопотать по замышленному делу, и, благодаря его проворству, ровно через две недели Дубровский получил из города приглашение доставить немедленно надлежащие объяснения насчет его владения сельцом Кистеневкою.

Андрей Гаврилович, изумленный неожиданным запросом, в тот же день написал в ответ довольно грубое отношение, в коем объявлял он, что сельцо Кистеневка досталось ему по смерти покойного его родителя, что он владеет им по праву наследства, что Троекурову до него дела никакого нет и что всякое постороннее притязание на сию его собственность есть ябеда и мошенничество.

Письмо сие произвело весьма приятное впечатление в душе заседателя Шабашкина. Он увидел, во-первых, что Дубровский мало знает толку в делах, во-вторых, что человека столь горячего и неосмотрительного нетрудно будет поставить в самое невыгодное положение.

Андрей Гаврилович, рассмотрев хладнокровно запросы заседателя, увидел необходимость отвечать обстоятельнее. Он написал довольно дельную бумагу, но впоследствии времени оказавшуюся недостаточной.

Дело стало тянуться. Уверенный в своей правоте Андрей Гаврилович мало о нем беспокоился, не имел ни охоты, ни возможности сыпать около себя деньги, и хоть он, бывало, всегда первый трунил над продажной совестью чернильного племени, но мысль соделаться жертвой ябеды не приходила ему в голову. С своей стороны, Троекуров столь же мало заботился о выигрыше им затеянного дела, — Шабашкин за него хлопотал, действуя от его имени, стращая и подкупая судей и толкуя вкривь и впрямь всевозможные указы. Как бы то ни было, 18… года, февраля 9 дня, Дубровский получил через городовую полицию приглашение явиться к ** земскому судье для выслушания решения оного по делу спорного имения между им, поручиком Дубровским, и генерал-аншефом Троекуровым, и для подписки своего удовольствия или неудовольствия. В тот же день Дубровский отправился в город; на дороге обогнал его Троекуров. Они гордо взглянули друг на друга, и Дубровский заметил злобную улыбку на лице своего противника.

Оглавление   Глава 2 >>

Пушкин >>> Дубровский

Том первый Глава 1 В одном из своих поместий живет Кирилл Петрович Троекурова, богатый знатный барин, надменный самодур. Соседи во всем ему угождают и боятся. Сам Троекуров уважает только своего бедного соседа Андрея Гавриловича Дубровского, в прошлом своего товарища по службе. Троекуров и Дубровский оба вдовцы. У Дубровского сын Владимир, у Троекурова дочь Маша. Однажды Троекуров показывает гостям, среди которых находится и Дубровский, псарню. Дубровский неодобрительно отзывается об условиях жизни слуг Троекурова по сравнению с собаками. Один из псарей, обидевшись, заявляет, что «иному барину неплохо было бы променять усадьбу на собачью конуру» у Троекурова. Оскорбленный Дубровский уезжает, посылает Троекурову письмо с требованием извинений и наказания псаря. Троекурова не устраивает тон письма. Конфликт усугубляется тем, что Дубровский обнаруживает в своих владениях мужиков Троекурова, ворующих лес. Дубровский отнимает у них лошадей, а крестьян велит высечь. Узнав об этом, Троекуров приходит в бешенство. Воспользовавшись услугами заседателя Шабашкина, Троекуров заявляет свои права (несуществующие) на владение Кистеневкой, имением Дубровских. Глава 2 Суд присуждает имение Троекурову (бумаги Дубровского сгорели, и подтвердить свое право на владение Кистеневкой он не может). Троекуров подписывает документ на владение Кистеневкой, когда предлагают подписать тот же документ Дубровскому, он сходит с ума. Его отправляют в Кистеневку, которая ему уже не принадлежит. Глава 3 Дубровский быстро угасает. Нянька Егоровна письмом уведомляет о случившемся Владимира, корнета, выпускника Кадетского корпуса. Владимир получает отпуск и отправляется к отцу в деревню. На станции его встречает кучер Антон, который уверяет молодого барина, что крестьяне будут ему верны, так как не хотят переходить к Троекурову. Владимир находит отца тяжело больным и просит слуг оставить их наедине. Глава 4 Больной Дубровский не в состоянии дать сыну четких разъяснений относительно дела о передаче имения. Срок подачи апелляции истекает, Троекуров законно вступает во владение Кистеневкой. Сам Кирилл Петрович чувствует себя неудобно, жажда мести его удовлетворена, и он понимает, что поступил с Дубровским не по справедливости. Троекуров отправляется к Дубровскому, решив помириться и вернуть старому другу его законное владение. Когда стоящий у окна Дубровский видит подъезжающего Троекурова, его разбивает паралич. Владимир посылает за врачом и велит выгнать Троекурова. Старый Дубровский умирает. Глава 5 После похорон отца Владимир застает в кистеневском имении судебных чиновников и заседателя Шабашкина: дом передают Троекурову. Крестьяне отказываются переходить к чужому барину, угрожают чиновникам, наступают на них. Владимир успокаивает крестьян. Чиновники остаются в доме ночевать. Глава 6 Владимир, не желая, чтобы дом, где он провел свое детство, достался Троекурову, распоряжается сжечь его, полагая, что двери не заперты и чиновники успеют выскочить. Кузнец Архип двери запирает (втайне от хозяина) и поджигает усадьбу, успев, впрочем, спасти из огня кошку. Чиновники погибают. Глава 7 Троекуров лично проводит дознание, почему сгорело имение. Выясняется, что виновник пожара — Архип, но и на Владимира падает подозрение. Вскоре в окрестностях появляется шайка разбойников, грабящая помещичьи усадьбы и сжигающая их. Все решают, что предводитель разбойников — Владимир Дубровский. Впрочем, поместье Троекурова разбойники почему-то не трогают. Глава 8 История Маши Троекуровой. Маша выросла в уединении, читая романы. У Кириллы Петровича воспитывается Саша, его сын от гувернантки. Для него Троекуров выписывает молодого учителя-француза Дефоржа. Однажды Троекуров ради забавы вталкивает учителя в комнату с медведем. Француз, не растерявшись, стреляет и убивает зверя, чем производит большое впечатление на Машу. Троекуров уважает учителя за храбрость. Француз начинает давать девушке уроки музыки. Вскоре Маша в него влюбляется. Том второй Глава 9 1 октября, в день храмового праздника, к Троекурову съезжаются гости. Антон Пафнутьевич Спицын опаздывает, объясняет, что опасался разбойников Дубровского (именно он показал под присягой, что Дубровские незаконно владеют Кистеневкой). У самого Спицына с собой большая сумма денег, которую он прячет в особом поясе. Исправник божится, что поймает Дубровского, так как у него есть список примет разбойника, впрочем, по замечанию Троекурова, под список этих примет может подойти очень много людей. Помещица Анна Савишна уверяет, что Дубровский справедлив. Узнав, что она отправляет сыну в гвардию деньги, не ограбил ее. Троекуров заявляет, что в случае нападения справится с разбойниками своими силами и рассказывает гостям о подвиге Дефоржа. Глава 10 Спицын просит Дефоржа ночевать с ним в одной комнате, так как он боится ограбления. Ночью Дефорж, оказавшись переодетым Дубровским, отнимает у Спицына деньги и запугивает его, с тем, чтобы Спицын не выдал его Троекурову. Глава 11 Автор возвращается к тому, как Дубровский познакомился с французом Дефоржем на станции, предложил ему 10 тыс. в обмен на документы и рекомендательное письмо к Троекурову. Француз с радостью согласился. В семье Троекурова «учителя» все полюбили: Кирилла Петровича за смелость, Маша «за усердие и внимание», Саша «за снисходительность к шалостям», домочадцы «за доброту и щедрость». Глава 12 Во время урока учитель передает Маше записку с просьбой о свидании в беседке у ручья. Владимир открывает девушке свое настоящее имя, уверяет ее, что больше не считает Троекурова своим врагом благодаря Маше, в которую влюблен. Объясняет, что вынужден скрыться. Предлагает девушке свою помощь в случае несчастья. Вечером к Троекурову приезжает исправник, чтобы арестовать француза-учителя: опираясь на показания Спицына, он уверен, что учитель и Владимир Дубровский — одно лицо. Учителя в имении не обнаруживают. Глава 13 В начале следующего лета в имение по соседству с Троекуровым приезжает хозяин — князь Верейский, англоман лет 50. Верейский близко сходится с Кириллой Петровичем и Машей, ухаживает за девушкой, восхищается ее красотой. Глава 14 Верейский делает предложение. Троекуров его принимает и приказывает дочери выходить за старика. Маша получает письмо от Дубровского с просьбой о свидании. Глава 15 Маша встречается с Дубровским, который уже знает о предложении князя. Предлагает «избавить Машу от ненавистного человека». Та просит пока не вмешиваться, надеется сама переубедить отца. Дубровский надевает ей на палец кольцо. Если Маша положит его в дупло дуба, через которое они обменивались письмами, это будет ему сигналом, что девушке нужна помощь. Глава 16 Маша пишет письмо Верейскому с просьбой отступиться, но тот показывает письмо Троекурову, и они решают ускорить свадьбу. Машу запирают. Глава 17 Маша просит Сашу опустить кольцо в дупло дуба. Выполнив просьбу сестры, Саша застает рыжего мальчишку возле дуба, решает, что тот хочет украсть кольцо. Мальчишку приводят на допрос к Троекурову, он не сознается в своей причастности к переписке влюбленных. Троекуров отпускает его. Глава 18 Машу наряжают в свадебное платье, везут в церковь, где происходит обряд венчания Маши и Верейского. На обратном пути перед каретой появляется Дубровский, предлагает Маше освобождение. Верейский стреляет, ранит Дубровского. Маша отказывается от предложенной помощи, поскольку она уже обвенчана. Глава 19 Стан разбойников Дубровского. Войска начинают облаву, солдаты окружают повстанцев. Разбойники и сам Дубровский храбро сражаются. Понимая, что они обречены, Дубровский распускает шайку. Никто его больше не видел.

История собрания рукописей Корана. Онлайн выставка. Национальная библиотека России. Рукописи

Российская национальная библиотека имеет не очень большую, но интересную коллекцию из 240 рукописных Коранов. Коллекция включает 130 фрагментов из ранних рукописей, датируемых 7-12 веками. Он также содержит полные или почти полные тома (всего 50), отдельно переплетенные части Корана, такие как главы ( суры ) или юза (один тридцатый), а также фрагменты из рукописей разного времени. Их дополняют страницы каллиграфии с текстом примерно сур , переплетенных в муракка альбома, составленных в Иране с 16 по 18 века.

Первые девять Коранов поступили в Библиотеку в 1805 году в составе обширной коллекции дипломата Петра Дубровского (1754–1816), много лет прожившего во Франции и посетившего многие страны Европы. Некоторые из этих рукописей когда-то определенно принадлежали библиотеке парижского аббатства Сен-Жермен-де-Пре. Среди предметов неполного каталога своей коллекции он особо отметил три Корана: две рукописные книги (Дорн 6, Дорн 41) и свиток, датированный 1404 годом (АНС 223). В состав собрания Дубровского вошли еще два тома, лист ранней коранической рукописи, два раздела из рукописи XIV века (Дорн 10), а также коранические амулеты, один из которых — свиток-талисман (Дорн 37), а второй — свиток-талисман (Дорн 37). восьмиугольная миниатюрная книга (Дорн 35).

Самый миниатюрный талисман Коран «мельчайшего размера, круглой формы, написанный на шелковой бумаге, с серебряным амулетом-мощевиком для его помещения» (Дорн 36) был подарен Библиотеке в 1814 году генералом от кавалерии Александром Тормасовым (1752–1819).

Трофеи русско-персидской войны 1826–1828 годов также хранятся в Рукописном отделе библиотеки. Среди них выделяется коллекция Ардебиль, включающая два альбома, составленных в Иране в конце XVI века (Дорн 147, Дорн 148), которые содержат несколько каллиграфических страниц с фразами из Корана.

Благодаря успешным действиям русской армии в ее походах на Турцию в период с 1829 по 1830 годы в Библиотеку поступило большое количество трофейных восточных рукописей. В коллекции, привезенной из небольшого города Ахалцихе (ныне Грузия), было два Корана. Одна из них, написанная в 1076/1665 — 1666 гг., была подарена Хаджи Ахмед-пашой Великой мечети Ахмедийе, основанной им в этом городе и носящей его имя (Дорн 8). 16 рукописей Корана поступили из школы при мечети дворцовой стражи, построенной султаном Сулейманом Великолепным в Эдирне (исторически известном как Адрианополь). Один из них — иллюминированный Коран XIV века, подаренный в 169 г.1 султана Мехмеда IV в отреставрированную им мечеть (Дорн 12).

Среди рукописей Пулавской библиотеки князей Чарторыйских, полученных в 1833 г., был и Коран XVIII в. (Дорн 39).

В Отчете Императорской публичной библиотеки за 1863 г. приведены сведения о покупке нескольких рукописей, ранее принадлежавших министру внутренних дел, министру уделов Льву Перовскому (1792 – 1856). Среди них Коран, датированный 1025/1616 годом, который был найден в городе Аргун в 1839 году.. (АНС 85).

В 1864 году Библиотека приобрела на государственные средства коллекцию из 130 фрагментов древних куфических Коранов и полную копию Корана XIV века (Марс. 132) от наследницы французского арабиста Яна Жозефа Марселя. Он собрал коллекцию во время французской экспедиции в Египет, снаряженной Бонапартом.

Политика расширения границ России в среднеазиатском регионе привела к значительному увеличению фондов Публичной библиотеки за счет как покупных, так и трофейных исламских рукописей, переданных первым генерал-губернатором Русского Туркестана Константином фон Кауфманом. В 1870 году в библиотеку поступил уникальный Коран, который, по преданию, был переписан выдающимся сподвижником пророка Мухаммеда Убитым халифом Усманом (Османом) ибн Аффаном и обагрен его кровью. По одной из версий Коран принадлежал самому эмиру Тимуру, а по другой говорится, что его привез в Самарканд из Малой Азии ученик известного проповедника Ходжа Ахрара. Коран долгое время хранился в мавзолее мечети и реставрировался между концом 18 и началом 19 века.века татарским муллой Габдурахимом Утызом Имьяни. Формально Коран принадлежал казне, а именно бухарскому эмиру, а не мечети. Возможно, поэтому самаркандские религиозные деятели ( улема ), уже ставшие подданными Российской империи, «подарили» эту рукопись начальнику Зеравшанского округа генерал-майору А. Абрамову «в обмен на денежное пожертвование этому мусульманскому храму». Абрамов отправил рукопись в Ташкент Кауфману, который передал ее в столичную Публичную библиотеку, где она пролежала чуть менее полувека. В это время самаркандский Коран досконально изучил А. Ф. Шебунин. Его исследование показывает, что рукопись не могла быть скопирована халифом Усманом. Ученый относит его к началу 2 века хиджры (8 век н.э.). Шебунин опубликовал образцы почерка и образцы орнаментальных украшений из рукописи (рис. 5). В.В. В альбоме Стасова имеются также цветные маркеры глав и стихов, которые составитель датирует VIII веком (рис. 6). В 1905 года факсимильное издание Самаркандского Корана было предпринято купцом Семеном Писаревым (рис. 7). В 1906 году в Петербургской электротипографии Ильяса Бораганского была издана сура Я-син уменьшенного размера.

В декабре 1917 года правительство Советской России

удовлетворило просьбу

Петроградского Мусульманского Конгресса о передаче «Священного Корана Усмана» из Государственной Публичной Библиотеки Конгрессу

. Далее рукопись была перевезена в Уфу, а затем в Ташкент. Священная реликвия остается в этом городе и по сей день. Все желающие могут увидеть его в выставочном зале библиотеки Управления мусульман Узбекистана.

После завоевания Хивинского и Кокандского ханств Публичная библиотека пополнилась новыми коллекциями. В 1874 г. рукопись Корана, датируемая 1001/1592 гг. (АНС 1), была получена в составе коллекции Мухаммад-Рахим-хана II Хивинского. Спустя три года в Санкт-Петербург была доставлена ​​библиотека из дворца Худаяр-хана Кокандского, в состав которой входил Коран с персидским подстрочным переводом (АНС 14).

Ценным приобретением 1883 и 1899 годов были коллекции двух начальников Русской Духовной Миссии в Иерусалиме: епископа Порфирия (Успенского), (АНС 277) и архимандрита Антонина (Капустина) (АНС 106), в которых также находились Кораны.

В 1900 году полковник Жиркович, живший в Вильнюсе, подарил 4 листа из роскошного экземпляра Корана, один из которых имеет колофон с датой 1173/1759 (АНС 87). Первым приобретением советского периода стала рукопись Корана, подаренная писателем Максимом Горьким в 1919 году. В 1948 году была приобретена каллиграфическая копия Корана, датируемая 945/1538–1539 гг. (АНС 357).

В 1974 г. специалист по арабской эпиграфике и исламскому искусству, профессор Ленинградского университета Вера Крачковская (1884–1919 гг. )74) передала библиотеку своего покойного мужа, академика арабиста Игнатия Крачковского (1883-1951), в которой находятся семь рукописных списков Корана.

Один из них, изготовленный в Медине в 982/1574 г. (Кр. 50), был куплен Крачковской у биофизика Сергея Чахотина (1883-1973), «невозвращенца», вернувшегося в СССР в 1958 г. Сергей Чахотин (1883 г. -1973) был сыном Степана Чахотина (1857-1919), драгомана в Стамбуле и, с 1895 по 1915 год, российского консула в сербском городе Ниш. На последнем листе под наклеенным листом бумаги Крачковская обнаружила дарственную надпись, свидетельствующую о том, что этот Коран был вкладом великого визиря Соколлу Мехмед-паши (1505-1579 гг.).) в мечеть, построенную известным архитектором Мимаром Синаном в 1571–1572 годах по просьбе жены Соколлу-паши Эсмехан Султан, дочери султана Селима II. Мечеть расположена в районе Азапкапы на европейской стороне Стамбула.

 

 

В коллекции Крачковского также находятся многотомный Коран XIX века (Кр. 46) и миниатюрный свиток-талисман (Кр. 80) в футляре из темно-серого поделочного камня. Как свидетельствуют выбитые на крышке футляра инициалы ПФ , свиток принадлежал горному инженеру, директору заводов Алтайского края Петру Фролову.

В 1976 году в нашу библиотеку из Бахчисарайского историко-археологического музея по заказу Министерства культуры Украины поступило 122 рукописи на арабском, турецком и еврейском языках. Десять Коранов, составляющих исламскую часть этого собрания, в основном принадлежали крымским ханам и медресе Зинджирли (медресе с цепями), расположенному близ Бахчисарая в Крыму.

За последние 25 лет Библиотека приобрела множество исламских рукописей, включая 6 Коранов, в том числе прекрасно оформленную копию Сура  6 ( аль-Анам ), датируемая 957/1551 годом. (АНС 667).

Не всегда возможно определить происхождение рукописи Корана или дату ее приобретения. Одним из таких примеров является копия Корана, изготовленная в 1275/1858–1859 гг. в Средней Азии (АНС 282). Второй – сувенир, состоящий из двух металлических пластин, скрепленных шарнирно в виде книги. Имитирует оформление разворота с Главой 1 и начальными стихами Главы 2 ( аятов 1-3 ) (АНС 392).

 

Васильева О.

 

 

Дубровский-Сон

Предпросмотр бесплатно Несколько лет тому назад жил в одном из его имений русский дворянин старой закалки Кирила Петрович Троекуров. Его богатство, знатное происхождение и связи придавали ему большой вес в правительстве, где находилась его собственность. Совершенно избалованный своим окружением, он имел обыкновение уступать всякому порыву своей страстной натуры, всякому прихоти своего достаточно узкого ума. Соседи были готовы удовлетворить малейшую его прихоть; правительственные чиновники дрожали при одном его имени. Все эти признаки холопства Кирила Петрович принял как должное ему. Его дом всегда был полон гостей, готовых развлечь досуг его светлости и присоединиться к его шумному, а иногда и шумному веселью. Никто не смел отказаться от его приглашения или в известные дни не заявиться в село Покровское. Кирила Петрович был очень гостеприимен и, несмотря на необыкновенную силу своего телосложения, два-три раза в неделю страдал от переедания и каждый вечер пьянел. Очень немногие молодые женщины в его доме избежали любовного внимания этого пятидесятилетнего старика. Более того, в одном из флигелей его дома жили шестнадцать девушек, занимавшихся рукоделием. Окна этого флигеля были защищены деревянными решетками, двери были заперты, а ключи остались у Кирилы Петровича. Молодые отшельники в назначенный час вышли в сад на прогулку под присмотром двух старух. Изредка Кирила Петрович кого-нибудь из них выдавал замуж, и на их место вступали новые. С крестьянами и дворовыми он обходился сурово и деспотично, несмотря на то, что они были к нему очень преданы: любили хвастаться богатством и влиянием своего господина и, в свою очередь, позволяли себе много вольностей с соседями, доверяя на его мощную защиту. Обычные занятия Троекурова состояли в том, чтобы разъезжать по своим обширным владениям, проводить ночи в продолжительных пирушках и разыгрывать специально придуманные время от времени розыгрыши, жертвами которых обычно становились новые знакомые, хотя старые друзья не всегда убегали, — Андрей Гаврилович Дубровский — исключен. Этот Дубровский, отставной гвардии поручик, был его ближайшим соседом и имел семьдесят крепостных. Троекуров, надменный в обращении с высшими людьми, уважал Дубровского, несмотря на его скромное состояние. Они дружили по службе, и Троекуров по опыту знал нетерпение и решительность его характера. Знаменитые события 1762 года[1] надолго разлучили их. Троекуров, родственник княгини Дашковой,[2] получил быстрое повышение; Дубровский с его уменьшившимся состоянием вынужден был оставить службу и поселиться в единственной оставшейся ему деревне. Кирила Петрович, узнав об этом, предложил ему свое покровительство, но Дубровский поблагодарил его и остался бедным и независимым. Через несколько лет Троекуров, получив генеральский чин и удалившись в свое имение, они снова встретились и были в восторге друг от друга. После этого они виделись каждый день, и Кирила Петрович, ни разу в жизни своей не соблаговоливший навестить кого-либо, совершенно само собой разумеется пришел в домик своего старого товарища. Будучи одного возраста, родившись в одном и том же чине общества и получив одинаковое образование, они несколько походили друг на друга по характеру и наклонностям. В чем-то их судьбы были похожи: оба поженились по любви, оба вскоре овдовели, у обоих остался единственный ребенок. Сын Дубровского учился в Петербурге; дочь Кирилы Петровича росла на глазах у отца, и Троекуров часто говорил Дубровскому: — Послушайте, брат Андрей Гаврилович; если твой Володька[3] будет успешным, я дам ему Машу[4] в жены, несмотря на то, что он голый, как ястреб-тетеревятник». Андрей Гаврилович качал головой и обыкновенно отвечал: — Нет, Кирила Петрович; мой Володька не чета Марье Кириловне. Бедному мелкому дворянину, как он, лучше было бы жениться на бедной девушке из мелкого дворянства и быть главой его дома, чем стать приказчиком какой-нибудь избалованной бабенки». Все завидовали хорошему взаимопониманию между надменным Троекуровым и его бедным соседом и дивились смелости последнего, когда он за столом Кирилы Петровича прямо высказывал свое собственное мнение и не колебался отстаивать мнение, противоположное этому. о его хозяине Некоторые пытались подражать ему и осмелились выйти за пределы предоставленной им лицензии; но Кирила Петрович преподал им такой урок, что они никогда не чувствовали впоследствии никакого желания повторить опыт. Один Дубровский остался вне сферы действия этого общего закона. Но неожиданное происшествие расстроило и изменило все это. Однажды, в начале осени, Кирила Петрович собрался на охоту. Накануне вечером был отдан приказ егерям и егерям быть готовыми к пяти часам утра. Палатка и кухня были заранее присланы к тому месту, где должен был обедать Кирила Петрович. Хозяин и его гости отправились в конуру, где в роскоши и тепле жили более пятисот гончих и борзых, восхваляя на своем собачьем языке щедрость Кирилы Петровича. Имелась также больница для больных собак, под присмотром штабс-хирурга Тимошки, и отдельное помещение, где суки выносили и вскармливали своих щенков. Кирила Петрович гордился этим великолепным заведением и не упускал случая похвалиться им перед своими гостями, каждый из которых осматривал его не менее двадцати раз. Он ходил по конуре в окружении гостей и в сопровождении Тимошки и старших егерей, останавливаясь перед некоторыми купе, то ли просить, за здоровьем какой-нибудь больной собаки, сделать какое-нибудь замечание более или менее справедливое и строгое, то ли подозвать к нему какую-нибудь собаку; по имени и ласково говори с ним. Гости сочли своим долгом прийти в восторг от конуры Кирилы Петровича; Один Дубровский молчал и хмурился. Он был страстным спортсменом; но его скромное состояние позволяло ему содержать только двух гончих и одну борзую, и он не мог сдержать некоторого чувства зависти при виде этого великолепного заведения. — Почему ты хмуришься, брат? — спросил его Кирила Петрович. «Моя конура тебе не нравится?» — Нет, — резко ответил Дубровский, — конура чудесная, но я сомневаюсь, что ваши люди живут так же хорошо, как ваши собаки. Один из егерей обиделся. — Слава богу и нашему господину, нам не на что жаловаться, — сказал он. — Но, по правде говоря, есть некоторые дворяне, которые не дурно поступили бы, если бы променяли свой господский дом на одно из отделений этой псарни: они бы лучше питались и чувствовали себя теплее. Кирила Петрович расхохотался над этим наглым замечанием своего слуги, и гости последовали его примеру, хотя и чувствовали, что шутку егеря я могу отнести и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова. В это время к Кириле Петровичу принесли корзину, в которой было несколько новорожденных щенков; он выбрал двоих из помета, а остальных приказал утопить. Между тем Андрей Гаврилович незаметно исчез. Вернувшись с гостями из псарни, Кирила Петрович сел ужинать и только тогда заметил отсутствие Дубровского. Его люди сообщили ему, что Андрей Гаврилович уехал домой. Троекуров немедленно приказал, чтобы его догнали и непременно вернули. Он никогда не ездил на охоту без Дубровского, который был тонким и опытным знатоком во всех делах, касающихся собак, и непогрешимым судьей во всех возможных спорах, связанных со спортом. Скакавший за ним слуга вернулся, когда они еще сидели за столом, и сообщил своему барину, что Андрей Гаврилович отказался его слушать и не вернется. Кирила Петрович, по обыкновению, разгорячился водкой и, сильно рассердившись, послал во второй раз того же слугу сказать Андрею Гавриловичу, что, если тот сейчас же не вернется ночевать в Покровское, то он, Троекуров, прервется. всякое дружеское общение с ним навсегда. Слуга снова ускакал. Кирила Петрович встал из-за стола, отпустил гостей и лег спать. На следующий день его первый вопрос был: «А Андрей Гаврилович здесь?» Ему вручили письмо треугольной формы. Кирила Петрович велел секретарю прочесть вслух, и вот что услышал: «Милостивый сэр! «Я не намерен возвращаться в Покровское, пока вы не пришлете ко мне собачьего кормильца Парамошку с извинениями: я сохраняю за собой свободу наказать или простить его. Я не могу терпеть шуток от ваших слуг и не намерен терпеть их от вас, так как я не шут, а дворянин старинного рода. Я остаюсь твоим покорным слугой, «АНДРЕЙ ДУБРОВСКИЙ». Согласно нынешним представлениям об этикете, такое письмо было бы очень не к месту; оно раздражало Кирилу Петровича не своим странным слогом, а своим содержанием. «Что!» — воскликнул Троекуров, босой вскакивая с постели. «Пошлите моих людей к нему с извинениями! И он волен наказать или простить их! О чем он может думать? Он знает, с кем имеет дело? Я преподам ему урок! Он должен знать, что такое противиться Троекурову! Кирила Петрович оделся и отправился на охоту с обычным своим щегольством. Но погоня не увенчалась успехом; за весь день видели только одного зайца, да и тот убежал. Обед в поле, под шатром, тоже был неудачен или, по крайней мере, не пришелся по вкусу Кириле Петровичу, который ударил повара, поругал гостей и на обратном пути ехал умышленно со всей своей свитой, через Дубровские поля. [1] Имея в виду низложение и убийство Петра III, и воцарение его жены Екатерины II.