Дон Кихот — Мигель де Сервантес Сааведра

• Этот роман, переведенный на все европейские языки, является одной из популярнейших книг мировой литературы (роман занимает третье место после Библии и Гарри Поттера по объёму общемирового тиража).
• Говорят, что король Филипп III однажды заметил с балкона юношу, который расхаживал с книгой по берегу реки Мансанарес. Молодой человек ежеминутно останавливался, жестикулировал, хлопал себя кулаком по лбу и громко хохотал. Филипп какое-то время последил за его пантомимой, а потом вскричал: «Или этот студент сумасшедший, или он читает «Дон Кихота»!» (Проницательный король угадал: молодой человек действительно читал роман Сервантеса.) К сожалению, королю не пришло в голову задуматься, почему автор такой популярной и любимой книги живет в нищете и забвении.
• Сервантес, этот великий человек, заплатил несчастьем всей жизни за запоздалое счастье посмертной славы. Ему не пришлось насладиться ни успехом, ни богатством.

Капеллан архиепископа Толедского, после того как прочитал роман, заметил: «Если его (Сервантеса) заставляет писать нужда, так дай Бог, чтобы он никогда не был богат, для того чтобы, оставаясь бедным, он обогащал весь мир!»
• Росинант — имя коня Дон Кихота. Является составным словом: «росин» — кляча, «анте» — прежде, впереди. Дон Кихот долго выбирал имя своей лошади — по его замыслу, оно должно было указывать на её прошлое и настоящее, и соответствовать новому роду деятельности и статусу хозяина. В итоге он остановился на имени Росинант — «имени, по его мнению, благородном и звучном, поясняющем, что прежде конь этот был обыкновенной клячей, ныне же, опередив всех остальных, стал первой клячей в мире».
• По версии писателя Хермана Арсиньегаса одним из прообразов Дон Кихота для Сервантеса мог послужить завоеватель Колумбии Гонсало Хименес де Кесада, чьи походы в поисках Эльдорадо обросли многочисленными домыслами и легендами.
• По итогам опроса, проведенного в 2002 году Нобелевским институтом в Осло, известные писатели из пятидесяти четырех стран мира признали роман «Дон Кихот» лучшим литературным произведением в истории человечества.

• Этот роман, переведенный на все европейские языки, является одной из популярнейших книг мировой литературы (роман занимает третье место после Библии и Гарри Поттера по объёму общемирового тиража).
• Говорят, что король Филипп III однажды заметил с балкона юношу, который расхаживал с книгой по берегу реки Мансанарес. Молодой человек ежеминутно останавливался, жестикулировал, хлопал себя кулаком по лбу и громко хохотал. Филипп какое-то время последил за его пантомимой, а потом вскричал: «Или этот студент сумасшедший, или он читает «Дон Кихота»!» (Проницательный король угадал: молодой человек действительно читал роман Сервантеса.) К сожалению, королю не пришло в голову задуматься, почему автор такой популярной и любимой книги живет в нищете и забвении.

• Сервантес, этот великий человек, заплатил несчастьем всей жизни за запоздалое счастье посмертной славы. Ему не пришлось насладиться ни успехом, ни богатством. Капеллан архиепископа Толедского, после того как прочитал роман, заметил: «Если его (Сервантеса) заставляет писать нужда, так дай Бог, чтобы он никогда не был богат, для того чтобы, оставаясь бедным, он обогащал весь мир!»
• Росинант — имя коня Дон Кихота. Является составным словом: «росин» — кляча, «анте» — прежде, впереди. Дон Кихот долго выбирал имя своей лошади — по его замыслу, оно должно было указывать на её прошлое и настоящее, и соответствовать новому роду деятельности и статусу хозяина. В итоге он остановился на имени Росинант — «имени, по его мнению, благородном и звучном, поясняющем, что прежде конь этот был обыкновенной клячей, ныне же, опередив всех остальных, стал первой клячей в мире».
• По версии писателя Хермана Арсиньегаса одним из прообразов Дон Кихота для Сервантеса мог послужить завоеватель Колумбии Гонсало Хименес де Кесада, чьи походы в поисках Эльдорадо обросли многочисленными домыслами и легендами.
• По итогам опроса, проведенного в 2002 году Нобелевским институтом в Осло, известные писатели из пятидесяти четырех стран мира признали роман «Дон Кихот» лучшим литературным произведением в истории человечества.

Читать «Дон Кихот» — Де Сервантес Сааведра Мигель — Страница 1

Мигель де Сервантес Сааведра

Дон Кихот

© Издание на русском языке, оформление. «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1, в которой рассказывается, кто такой был Дон Кихот Ламанчский

В скромной деревушке провинции Ламанчи[1] жил идальго[2], по имени Дон Кехана. Как и всякий дворянин, он гордился своим благородным происхождением, свято хранил древний щит и родовое копье и держал у себя на дворе тощую клячу и борзую собаку. Три четверти его доходов уходили на похлебку из овощей с говядиной да винегрет, который ему подавали на ужин; по пятницам он постился, довольствуясь тарелкой варенной на воде чечевицы, зат о по воскресеньям лакомился жареным голубем. В праздничные дни Дон Кехана надевал кафтан из тонкого сукна, бархатные штаны и сафьяновые туфли, а в будни носил костюм из грубого сукна домашней работы. В доме у него жила экономка, которой перевалило за сорок лет, племянница, которой не было еще двадцати, и старый, дряхлый слуга. Самому идальго было лет под пятьдесят; он был тощ, как скелет, – кожа да кости, но, несмотря на ужасную худобу, отличался большой выносливостью.

Все свое свободное время, а свободен Дон Кехана был круглые сутки, он посвящал чтению рыцарских романов. Он предавался этому занятию с восторгом и страстью; ради него он забросил охоту и хозяйство. Увлечение его дошло до того, что он, не задумываясь, продал порядочный кусок пахотной земли, чтобы накупить себе рыцарских книг.

В романах нашему идальго особенно нравились высокопарные любовные письма и торжественные вызовы на поединки, где нередко попадались такие фразы: «Правота, с которой вы так неправы к моим правам, делают мою правоту столь бесправной, что я не без права жалуюсь на вашу правоту…» или: «…высокие небеса, которые своими звездами божественно укрепляют нашу божественность и удостаивают все достоинства, достойные вашего величия…». Случалось, что бедный кабальеро проводил целые ночи, силясь разгадать смысл этих фраз, от которых у него мутилось в голове и заходил ум за разум. Смущали его и другие несообразности, то и дело попадавшиеся в его любимых романах. Так, например, ему трудно было поверить, чтобы знаменитый рыцарь Бельянис мог нанести и получить так много ужасных ран; ему казалось, что несмотря на все искусство врачей, лечивших этого рыцаря, лицо и тело его должны быть покрыты уродливыми шрамами. А между тем в романе Бельянис выступал всегда молодым красавцем без всяких рубцов и изъянов.

Впрочем, все это не мешало Дон Кехане до самозабвения увлекаться описаниями бесчисленных приключений и подвигов доблестных героев романов. Ему всегда очень хотелось узнать их дальнейшую судьбу, и он бывал в восторге, если автор на последней странице книги обещал продолжить свою нескончаемую историю в следующем томе. Нередко наш кабальеро вел долгие споры со своим другом, священником, о том, чья доблесть выше: Пальмерина Английского или же Амадиса Галльского[3].

Дон Кехана стоял за Амадиса, священник за Пальмерина[4], а местный цирюльник, мастер Николас, утверждал, что ни одному из них не сравниться с рыцарем Феба, который, по его мнению, превосходил жеманного Амадиса выносливостью и мужеством, а Пальмерина – отвагой и ловкостью.

Постепенно добрый идальго до того пристрастился к чтению, что читал от рассвета до сумерек и от сумерек до утренней зари. Он забросил все свои дела, почти лишился сна и нередко забывал об обеде. Голова его была полна всяких нелепых историй, вычитанных в рыцарских книгах, и он наяву бредил кровавыми битвами, рыцарскими поединками, любовными свиданиями, похищениями, злыми магами и добрыми волшебниками. Мало-помалу он совсем перестал отличать правду от выдумки, и ему казалось, что на всем свете нет ничего достовернее этих историй. Он с таким пылом толковал о героях различных романов, словно это были лучшие его друзья и знакомые.

Он соглашался, что Сид Руй Диас[5] был доблестным рыцарем, но прибавлял, что ему далеко до рыцаря Пламенного Меча, который одним ударом рассек пополам двух могучих великанов. Несколько выше он ставил Бернарда де Карпио, одолевшего в Ронсевальском ущелье непобедимого Роланда[6]. Очень лестно отзывался о великане Морганте, который – не в пример прочим гигантам – отличался любезностью и вежливостью. Но всего более восхвалял он Рейнальдо Монтальбанского, славного похитителя золотого идола Магомета и героя бесчисленных дорожных приключений.

В конце концов от вечного сидения в четырех стенах, бессонных ночей и непрерывного чтения бедный идальго совсем рехнулся. И тут ему в голову пришла такая странная мысль, какая никогда еще не возникала ни у одного безумца в мире. Наш кабальеро решил, что он сам обязан вступить в ряды странствующих рыцарей. Ради своей собственной славы, ради пользы родной страны он, Дон Кехана, должен вооружиться, сесть на коня и отправиться по свету искать приключений, защищать обиженных, наказывать злых, восстанавливать попранную справедливость. Воспламенившись мечтами о великих подвигах, которые ему предстояло совершить, идальго поспешил привести в исполнение свое решение.

Первым делом он вычистил доспехи, которые принадлежали его прадедам и валялись где-то на чердаке, покрытые вековой ржавчиной и пылью; перебирая их, он, к своему глубокому огорчению, увидел, что от шлема сохранился только один шишак. Чтобы поправить дело, идальго пришлось призвать на помощь всю свою изобретательность. Он вырезал из картона забрало и наушники и прикрепил их к шишаку. В конце концов ему удалось смастерить нечто вроде настоящего шлема. Тут ему захотелось испытать, сможет ли этот шлем устоять в битве. Он выхватил шпагу, размахнулся и нанес ею два удара по шлему. От первого же удара забрало разлетелось на куски, и весь его кропотливый труд пропал даром. Идальго был очень огорчен таким исходом дела. Он снова принялся за работу, но теперь для прочности подложил под картон железные пластинки. Эта предосторожность показалась ему вполне достаточной, и он счел излишним подвергать свой шлем вторичному испытанию. Без труда он убедил себя в том, что у него настоящий шлем с забралом тончайшей работы.

Затем Дон Кехана отправился в конюшню и внимательно осмотрел свою лошадь. Это была старая, больная кляча; по правде говоря, она только и годилась на то, чтобы возить воду. Однако наш кабальеро остался вполне доволен ее видом и решил, что с ней не могут сравниться ни могучий Буцефал Александра Великого[7], ни быстроногая Бабьека Сида[8]. Целых четыре дня ушло у него на то, чтобы приискать своему боевому коню звучное и красивое имя, ибо он полагал, что раз хозяин меняет свою скромную жизнь в деревенской глуши на бурное поприще странствующего рыцаря, то его лошадь должна переменить свою деревенскую кличку на новое, славное и громкое имя. Долго он мучился, изобретая различные прозвища, сравнивая их, обсуждая и взвешивая. Наконец он остановился на имени Росинант. Это имя казалось ему звучным и возвышенным. Сверх того, оно заключало в себе указание на то, чем была лошадь раньше, ибо Дон Кехана составил его из двух слов: rocin (кляча) и antes (раньше), так что оно означало: «бывшая кляча».

Мигель Сервантес Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский Читать

Перевод: Николай Михайлович Любимов

Аннотация

 

Свой лучший роман «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», с которого началась эра новейшего искусства, Мигель де Сервантес Сааведра (1547–1616) начал писать в тюрьме. Автор бессмертной книги прожил жизнь великого воина, полную приключений и драматических событий. Свой роман Сервантес адресовал детям и мудрецам, но он слишком скромно оценил свое великое творение, и рыцарь Печального образа в сопровождении своего верного оруженосца продолжает свое нескончаемое путешествие по векам и странам, покоряя сердца все новых и новых читателей.

 

Часть первая

 

Посвящение

 

 

ГЕРЦОГУ БЕХАРСКОМУ, МАРКИЗУ ХИБРАЛЕОНСКОМУ, ГРАФУ БЕНАЛЬКАСАРСКОМУ И БАНЬЯРЕССКОМУ, ВИКОНТУ АЛЬКОСЕРСКОМУ, СЕНЬОРУ КАПИЛЬЯССКОМУ, КУРЬЕЛЬСКОМУ И БУРГИЛЬОССКОМУ

Ввиду того что Вы, Ваша Светлость, принадлежа к числу вельмож, столь склонных поощрять изящные искусства, оказываете радушный и почетный прием всякого рода книгам, наипаче же таким, которые по своему благородству не унижаются до своекорыстного угождения черни, положил я выдать в свет Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского под защитой достославного имени Вашей Светлости и ныне, с тою почтительностью, какую внушает мне Ваше величие, молю Вас принять его под милостивое свое покровительство, дабы, хотя и лишенный драгоценных украшений изящества и учености, обычно составляющих убранство произведений, выходящих из-под пера людей просвещенных, дерзнул он под сенью Вашей Светлости бесстрашно предстать на суд тех, кто, выходя за пределы собственного невежества, имеет обыкновение при разборе чужих трудов выносить не столько справедливый, сколько суровый приговор, – Вы же, Ваша Светлость, вперив очи мудрости своей в мои благие намерения, надеюсь, не отвергнете столь слабого изъявления нижайшей моей преданности.

Мигель де Сервантес Сааведра

 

 

Пролог

 

Досужий читатель! Ты и без клятвы можешь поверить, как хотелось бы мне, чтобы эта книга, плод моего разумения, являла собою верх красоты, изящества и глубокомыслия. Но отменить закон природы, согласно которому всякое живое существо порождает себе подобное, не в моей власти. А когда так, то что же иное мог породить в темнице^[1] бесплодный мой и неразвитый ум, если не повесть о костлявом, тощем, взбалмошном сыне, полном самых неожиданных мыслей, доселе никому не приходивших в голову, – словом, о таком, какого только и можно было породить в темнице, местопребывании всякого рода помех, обиталище одних лишь унылых звуков. Тихий уголок, покой, приветные долины, безоблачные небеса, журчащие ручьи, умиротворенный дух – вот что способно оплодотворить самую бесплодную музу и благодаря чему ее потомство, едва появившись на свет, преисполняет его восторгом и удивлением. Случается иной раз, что у кого-нибудь родится безобразный и нескладный сын, однако же любовь спешит наложить повязку на глаза отца, и он не только не замечает его недостатков, но, напротив того, в самых этих недостатках находит нечто остроумное и привлекательное и в разговоре с друзьями выдает их за образец сметливости и грации. Я же только считаюсь отцом Дон Кихота, – на самом деле я его отчим, и я не собираюсь идти проторенной дорогой и, как это делают иные, почти со слезами на глазах умолять тебя, дражайший читатель, простить моему детищу его недостатки или же посмотреть на них сквозь пальцы: ведь ты ему не родня и не друг, в твоем теле есть душа, воля у тебя столь же свободна, как у всякого многоопытного мужа, у себя дома ты так же властен распоряжаться, как король властен установить любой налог, и тебе должна быть известна поговорка: «Дай накроюсь моим плащом – тогда я расправлюсь и с королем». Все это избавляет тебя от необходимости льстить моему герою и освобождает от каких бы то ни было обязательств, – следственно, ты можешь говорить об этой истории все, что тебе вздумается, не боясь, что тебя осудят, если ты станешь хулить ее, или же наградят, если похвалишь.

Единственно, чего бы я желал, это чтобы она предстала пред тобой ничем не запятнанная и нагая, не украшенная ни прологом, ни бесчисленным множеством неизменных сонетов, эпиграмм и похвальных стихов, коими обыкновенно открывается у нас книга. Должен сознаться, что хотя я потратил на свою книгу немало труда, однако ж еще труднее было мне сочинить это самое предисловие, которое тебе предстоит прочесть. Много раз брался я за перо и много раз бросал, ибо не знал, о чем писать; но вот однажды, когда я, расстелив перед собой лист бумаги, заложив перо за ухо, облокотившись на письменный стол и подперев щеку ладонью, пребывал в нерешительности, ко мне зашел невзначай мой приятель, человек остроумный и здравомыслящий, и, видя, что я погружен в раздумье, осведомился о причине моей озабоченности, – я же, вовсе не намереваясь скрывать ее от моего друга, сказал, что обдумываю пролог к истории Дон Кихота, что у меня ничего не выходит и что из-за этого пролога у меня даже пропало желание выдать в свет книгу о подвигах столь благородного рыцаря.

– В самом деле, как же мне не бояться законодателя, издревле именуемого публикой, если после стольких лет, проведенных в тиши забвения,^[2] я, с тяжким грузом лет за плечами, ныне выношу на его суд сочинение сухое, как жердь, не блещущее выдумкой, не отличающееся ни красотами слога, ни игрою ума, не содержащее в себе никаких научных сведений и ничего назидательного, без выносок на полях и примечаний в конце, меж тем как другие авторы уснащают свои книги, хотя бы даже и светские, принадлежащие к повествовательному роду, изречениями Аристотеля, Платона и всего сонма философов, чем приводят в восторг читателей и благодаря чему эти самые авторы сходят за людей начитанных, образованных и красноречивых? Это еще что, – они вам и Священное писание процитируют! Право, можно подумать, что читаешь кого-нибудь вроде святого Фомы^[3] или же другого учителя церкви. При этом они мастера по части соблюдения приличий: на одной странице изобразят вам беспутного повесу, а на другой преподнесут куцую проповедь в христианском духе, до того трогательную, что читать ее или слушать – одно наслаждение и удовольствие. Все это отсутствует в моей книге, ибо нечего мне выносить на поля и не к чему делать примечания; более того: не имея понятия, каким авторам я следовал в этой книге, я не могу предпослать ей по заведенному обычаю хотя бы список имен в алфавитном порядке – список, в котором непременно значились бы и Аристотель, и Ксенофонт, даже Зоил и Зевксид,^[4] несмотря на то, что один из них был просто ругатель, а другой художник. Не найдете вы в начале моей книги и сонетов – по крайней мере, сонетов, принадлежащих перу герцогов, маркизов, графов, епископов, дам или же самых знаменитых поэтов. Впрочем, обратись я к двум-трем из моих чиновных друзей, они написали бы для меня сонеты, да еще такие, с которыми и рядом нельзя было бы поставить творения наиболее чтимых испанских поэтов.

Словом, друг и государь мой, – продолжал я, – пусть уж сеньор Дон Кихот останется погребенным в ламанчских архивах до тех пор, пока небо не пошлет ему кого-нибудь такого, кто украсит его всем, чего ему недостает. Ибо исправить свою книгу я не в состоянии, во-первых, потому, что я не довольно для этого образован и даровит, а во-вторых, потому, что врожденная лень и наклонность к безделью мешают мне устремиться на поиски авторов, которые, кстати сказать, не сообщат мне ничего такого, чего бы я не знал и без них. Вот откуда проистекают мое недоумение и моя растерянность, – все, что я вам рассказал, служит достаточным к тому основанием.

Выслушав меня, приятель мой хлопнул себя по лбу и, разразившись хохотом, сказал:

– Ей-богу, дружище, только сейчас уразумел я, как я в вас ошибался: ведь за время нашего длительного знакомства все поступки ваши убеждали меня в том, что я имею дело с человеком рассудительным и благоразумным. Но теперь я вижу, что мое представление о вас так же далеко от истины, как небо от земли. В самом деле, как могло случиться, что столь незначительные и легко устранимые препятствия смутили и озадачили ваш зрелый ум, привыкший с честью выходить из более затруднительных положений? Ручаюсь, что дело тут не в неумении, а в избытке лени и в вялости мысли. Хотите, я вам докажу, что я прав? В таком случае слушайте меня внимательно, и вы увидите, как я в мгновение ока смету с вашего пути все преграды и восполню все пробелы, которые якобы смущают вас и повергают в такое уныние, что вы уже не решаетесь выпустить на свет божий повесть о славном вашем Дон Кихоте, светоче и зерцале всего странствующего рыцарства.

– Ну так объясните же, – выслушав его, вскричал я, – каким образом надеетесь вы извлечь меня из пучины страха и озарить хаос моего смятения?

На это он мне ответил так:

– Прежде всего у вас вышла заминка с сонетами, эпиграммами и похвальными стихами, которые вам хотелось бы поместить в начале книги и которые должны быть написаны особами важными и титулованными, – это уладить легко. Возьмите на себя труд и сочините их сами, а затем, окрестив, дайте им любые имена: пусть их усыновит – ну хоть пресвитер Иоанн Индийский^[5] или же император Трапезундский,^[6] о которых, сколько мне известно, сохранилось предание, что это были отменные стихотворцы. Если же дело обстоит иначе и если иные педанты и бакалавры станут шипеть и жалить вас исподтишка, то не принимайте этого близко к сердцу: ведь если даже вас и уличат во лжи, то руку, которою вы будете это писать, вам все-таки не отрубят.

Что касается ссылок на полях – ссылок на авторов и на те произведения, откуда вы позаимствуете для своей книги сентенции и изречения, то вам стоит лишь привести к месту такие сентенции и латинские поговорки, которые вы знаете наизусть, или, по крайней мере, такие, которые вам не составит труда отыскать, – так, например, заговорив о свободе и рабстве, вставьте:

 

Non bene pro toto libertas venditur auro^[7]

 

и тут же на полях отметьте, что это написал, положим, Гораций или кто-нибудь еще. Зайдет ли речь о всесильной смерти, спешите опереться на другую цитату:

 

Pallida mors aequo pulsat pede pauperum tabernas

Requmque turres. ^[8]

 

Зайдет ли речь о том, что господь заповедал хранить в сердце любовь и дружеское расположение к недругам нашим, – нимало не медля сошлитесь на Священное писание, что доступно всякому мало-мальски сведущему человеку, и произнесите слова, сказанные не кем-либо, а самим господом богом: Ego autem dico vobis: diligite inimicos vestros.^[9] Если о дурных помыслах – снова обратитесь к Евангелию: De corde exeunt cogitationes malae.^[10] Если о непостоянстве друзей – к вашим услугам Катон со своим двустишием:

 

Donee eris felix, multos numerabis amicos.

Tempora si fuerint nubila, solus eris.^[11]

 

И так, благодаря латинщине и прочему тому подобному, вы прослывете по меньшей мере грамматиком, а в наше время звание это приносит немалую известность и немалый доход.

Что касается примечаний в конце книги, то вы смело можете сделать так: если в вашей повести упоминается какой-нибудь великан, назовите его Голиафом, – вам это ничего не будет стоить, а между тем у вас уже готово обширное примечание в таком роде: Великан Голиаф – филистимлянин, коего пастух Давид в Теревиндской долине поразил камнем из пращи, как о том повествуется в Книге Царств, в главе такой-то.

Затем, если вы хотите сойти за человека, отлично разбирающегося в светских науках, а равно и за космографа, постарайтесь упомянуть в своей книге реку Тахо, – вот вам еще одно великолепное примечание, а именно: Река Тахо названа так по имени одного из королей всех Испаний; берет начало там-то и, омывая стены славного города Лиссабона, впадает в Море-Океан;^[12] существует предположение, что на дне ее имеется золотой песок, и так далее. Зайдет ли речь о ворах – я расскажу вам историю Кака,^[13] которую я знаю назубок; о падших ли женщинах – к вашим услугам епископ Мондоньедский;^[14] он предоставит в ваше распоряжение Ламию, Лайду и Флору, ссылка же на него придаст вам немалый вес; о женщинах жестоких – Овидий преподнесет вам свою Медею;^[15] о волшебницах ли и колдуньях – у Гомера имеется для вас Калипсо,^[16] а у Вергилия – Цирцея;^[17] о храбрых ли полководцах – Юлий Цезарь в своих Записках ^[18] предоставит в ваше распоряжение собственную свою персону, а Плутарх^[19] наградит вас тьмой Александров. Если речь зайдет о любви – зная два-три слова по-тоскански, вы без труда сговоритесь со Львом Иудеем,^[20] а уж от него с пустыми руками вы не уйдете. Если же вам не захочется скитаться по чужим странам, то у себя дома вы найдете трактат Фонсеки^[21]О любви к богу, который и вас, и даже более искушенных в этой области читателей удовлетворит вполне. Итак, вам остается лишь упомянуть все эти имена и сослаться на те произведения, которые я вам назвал, примечания же и выноски поручите мне: клянусь, что поля вашей повести будут испещрены выносками, а примечания в конце книги займут несколько листов.

Теперь перейдем к списку авторов, который во всех других книгах имеется и которого недостает вашей. Это беда поправимая: постарайтесь только отыскать книгу, к коей был бы приложен наиболее полный список, составленный, как вы говорите, в алфавитном порядке, и вот этот алфавитный указатель вставьте-ка в свою книгу. И если даже и выйдет наружу обман, ибо вряд ли вы в самом деле что-нибудь у этих авторов позаимствуете, то не придавайте этому значения: кто знает, может быть, и найдутся такие простаки, которые поверят, что вы и точно прибегали к этим авторам в своей простой и бесхитростной книге. Следственно, в крайнем случае этот длиннейший список будет вам хоть тем полезен, что совершенно для вас неожиданно придаст книге вашей известную внушительность. К тому же вряд ли кто станет проверять, следовали вы кому-либо из этих авторов или не следовали, ибо никому от этого ни тепло, ни холодно. Тем более что, сколько я понимаю, книга ваша не нуждается ни в одном из тех украшений, которых, как вам кажется, ей недостает, ибо вся она есть сплошное обличение рыцарских романов, а о них и не помышлял Аристотель, ничего не говорил Василий Великий и не имел ни малейшего представления Цицерон. Побасенки ее ничего общего не имеют ни с поисками непреложной истины, ни с наблюдениями астрологов; ей незачем прибегать ни к геометрическим измерениям, ни к способу опровержения доказательств, коим пользуется риторика; она ничего решительно не проповедует и не смешивает божеского с человеческим, какового смешения надлежит остерегаться всякому разумному христианину. Ваше дело подражать природе, ибо чем искуснее автор ей подражает, тем ближе к совершенству его писания. И коль скоро единственная цель вашего сочинения – свергнуть власть рыцарских романов и свести на нет широкое распространение, какое получили они в высшем обществе и у простонародья, то и незачем вам выпрашивать у философов изречений, у Священного писания – поучений, у поэтов – сказок, у риторов – речей, у святых – чудес; лучше позаботьтесь о том, чтобы все слова ваши были понятны, пристойны и правильно расположены, чтобы каждое предложение и каждый ваш период, затейливый и полнозвучный, с наивозможною и доступною вам простотою и живостью передавали то, что вы хотите сказать; выражайтесь яснее, не запутывая и не затемняя смысла. Позаботьтесь также о том, чтобы, читая вашу повесть, меланхолик рассмеялся, весельчак стал еще веселее, простак не соскучился, разумный пришел в восторг от вашей выдумки, степенный не осудил ее, мудрый не мог не воздать ей хвалу. Одним словом, неустанно стремитесь к тому, чтобы разрушить шаткое сооружение рыцарских романов, ибо хотя у многих они вызывают отвращение, но сколькие еще превозносят их! И если вы своего добьетесь, то знайте, что вами сделано немало.

С великим вниманием слушал я моего приятеля, и его слова так ярко запечатлелись в моей памяти, что, не вступая ни в какие пререкания, я тут же с ним согласился и из этих его рассуждений решился составить пролог, ты же, благосклонный читатель, можешь теперь судить об уме моего друга, поймешь, какая это была для меня удача – в трудную минуту найти такого советчика, и почувствуешь облегчение при мысли о том, что история славного Дон Кихота Ламанчского дойдет до тебя без всяких обиняков, во всей своей непосредственности, а ведь вся Монтьельская округа^[22] говорит в один голос, что это был целомудреннейший из любовников и храбрейший из рыцарей, какие когда-либо в том краю появлялись. Однако ж, знакомя тебя с таким благородным и таким достойным рыцарем, я не собираюсь преувеличивать ценность своей услуги; я хочу одного – чтобы ты был признателен мне за знакомство с его славным оруженосцем Санчо Пансою, ибо, по моему мнению, я воплотил в нем все лучшие качества оруженосца, тогда как в ворохе бессодержательных рыцарских романов мелькают лишь разрозненные его черты. Засим молю бога, чтобы он и тебе послал здоровья и меня не оставил. Vale. ^[23]

 

На книгу о Дон Кихоте Ламанчском Урганда Неуловимая

 

Если к тем, кто мыслит здра-,

Адресуешься ты, кни-,

Не грозят тебе упре –

В том, что чепуху ты ме-;

Если же неосторож –

Дашься в руки дурале-,

То от них немало вздо –

О самой себе услы-,

Хоть они из кожи ле-,

Чтоб учеными казать-,

 

Опыт учит: чем пышне –

Древо расцвело на солн-,

Тем под ним в жару прохлад-,

Вот ты в Бехар и отправь-:

Там есть царственное дре-,

На котором принцы зре-,

И блистает между ни –

Герцог, равный Александ-,

В чьей тени ищи прию-.

Смелого удача лю-!

 

Расскажи о приключень –

Дворянина из Ламан-,

У кого от книг неле –

Ум совсем зашел за ра-.

Дамы, рыцари, турни –

Голову ему вскружи-,

И с Неистовым Ролан-^[24]

Стал тягаться он: влюбил –

И решил мечом добить –

Дульсинеи из Тобо-.

 

Титульный свой лист не взду –

Авторским гербом укра –

В картах лишняя фигу –

Нам очков не прибавля-.

В предисловье будь смирен-,

Пусть об авторе не ска-:

«Он сравниться с Ганниба-,^[25]

Альваро де Луной хо-,

Или с королем Францис-,

Свой удел в плену кляну-!»

 

Раз не столь умен твой ав-,

Как Хуан Латино слав-,

Негр, ученостью извест-,

Щеголять не смей латынь-.

Раз где тонко, там и рвет-,

Древних всуе не цити-,

А не то иной чита –

Разберется, в чем тут де-,

И подумает с улыб-:

«Что же ты меня моро-?»

 

Бойся длинных описа –

И не лезь героям в ду-,

Ибо там всегда потем-,

А в потемках нету ело-.

Избегай играть слова-:

Острякам дают по шап-,

Но, усилий не жале-,

Добивайся доброй ела-,

Ибо сочинитель глу –

Есть предмет насмешек веч –

 

Не забудь, что, квартиру –

В доме со стеклянной кры-,

Неразумно брать булыж –

И швыряться им в сосе-;

Что достойный литера-,

Осмотрителен и сдер-,

И что только тот, кто пор –

Безответную бума-,

Чтобы потешать куха-,

Пишет через пень-коло-.

 

 

Амадис Галльский Дон Кихоту Ламанчскому

СОНЕТ

 

Тебе, кому достался тот удел,

Какой познал я сам, когда, влюбленный

И с милою безвинно разлученный,

Над Бедною Стремниною^[26] скорбел;

 

Тебе, кто зной и холод претерпел,

Кто жажду утолял слезой соленой,

Кто, серебра и медяков лишенный,

Дары земли с земли срывал и ел,

 

Вкушать бессмертье суждено, покуда

Своих коней бичом стремит вперед

В четвертом небе Феб золотокудрый.

 

Неустрашимым прослывешь ты всюду,

Твоя страна все страны превзойдет,

Всех авторов затмит твой автор мудрый.

 

 

Дон Бельянис Греческий Дон Кихоту Ламанчскому

СОНЕТ

 

Я бил, колол, сражал, крушил, громил,

Мстил тем, кто зло творит, живет обманом,

И ловкостью, отвагой, пылом бранным

Всех странствующих рыцарей затмил.

 

Хранил я верность той, кому был мил;

Как с карликом, справлялся с великаном;

С оружием прошел по многим странам

И честь свою нигде не посрамил.

 

Служила мне удача, как рабыня,

И случай я за чуб с собой волок,

По тропам и путям судьбы плутая;

 

Но хоть меня возносит слава ныне

Намного выше, чем луна свой рог,

Я зависть, Дон Кихот, к тебе питаю.

 

 

Сеньора Ориана Дульсинее Тобосской

СОНЕТ

 

О Дульсинея! Если б только мог

В Тобосо Мирафлорес^[27] очутиться

И Лондон мой в твой хутор превратиться,

Я день и ночь благословляла б рок!

 

О, как хотела б я, чтоб дал мне бог

В твой дивный облик перевоплотиться

И в честь мою на бой быстрее птицы

Летел твой рыцарь, обнажив клинок!

 

О, если бы невинность соблюла я

И, как тебе стыдливый Дон Кихот,

Мой Амадис остался мне лишь другом,

 

На зависть всем, но зависти не зная,

Вкушала бы я счастье без забот

И после не страдала б по заслугам!

 

 

Гандалин, оруженосец Амадиса Галльского, Санчо Пансе, оруженосцу Дон Кихота

СОНЕТ

 

Привет, о муж, направленный судьбой

На путь оруженосного служенья,

Который по ее соизволенью

Прошел ты, не вступив ни разу в бой!

 

Был люб тебе нехитрый заступ твой,

Но странствованьям ратным предпочтенье

Ты отдал и затмил в своем смиренье

Немало тех, кто слишком горд собой.

 

Упитан твой осел, полны котомки,

И, видя, как ты жизнью умудрен,

Тебе, собрат, завидую я пылко.

 

Так славься ж, Санчо, чьи дела столь громки,

Что дружески испанский наш Назон

Почтил тебя ударом по затылку!

 

 

Балагур, празднословный виршеплет, Санчо Пансе и Росинанту

 

Санчо Пансе

 

Я – оруженосец Сан-,

Что с ламанчцем Дон Кихо-,

Возмечтав о легкой жиз-,

В странствования пустил-,

Ибо тягу дать, коль нуж-,

Был весьма способен да –

Вильядьего бессловес-,

Как об этом говорит –

в «Селестине»,^[28] книге муд-,

Хоть, пожалуй, слишком воль-.

 

Росинанту

 

Я Бабьеки^[29] правнук слав-,

Нареченный Росинан-,

Был, служа у Дон Кихо-,

Хил и тощ, как мой хозя-,

Но хоть не блистал проворст-,

А умел овса спрово-,

Столь же ловко, как когда –

Через тонкую солом –

Выдул все вино украд –

Ласарильо^[30] у слепо-.

 

 

Неистовый Роланд Дон Кихоту Ламанчскому

СОНЕТ

 

Пусть ты не пэр, но между пэров нет

Такого, о храбрец непревзойденный,

Непобедимый и непобежденный,

Кто бы затмил тебя числом побед.

 

Я – тот Роланд, который много лет,

С ума красой Анджелики^[31] сведенный,

Дивил своей отвагой исступленной

Запомнивший меня навеки свет.

 

Тебя я ниже, ибо вечной славой

Из нас увенчан только ты, герой,

Хотя безумьем мы с тобою схожи;

 

Ты ж равен мне, хотя и мавр лукавый,

И дикий скиф укрощены тобой, –

Ведь ты, как я, в любви несчастен тоже.

 

 

Рыцарь Феба Дон Кихоту Ламанчскому

СОНЕТ

 

Учтивейший и лучший из людей!

Твой добрый меч разил врагов так рьяно,

Что, хоть с тобой мы одного чекана,

Ты стал, испанский Феб, меня славней.

 

Сокровища и власть своих царей

Восточные мне предлагали страны,

Но все отверг я ради Кларидьяны,^[32]

Чей дивный лик сиял зари светлей.

 

Когда я буйствовал в разлуке с нею,

Передо мною даже ад дрожал,

Страшась, чтоб там я всех не покалечил.

 

Ты ж, Дон Кихот, любовью к Дульсинее

И сам себе бессмертие стяжал,

И ту, кому служил, увековечил.

 

 

Солисдан Дон Кихоту Ламанчскому

СОНЕТ

 

Хоть с головой, сеньор мой Дон Кихот,

У вас от чтенья вздорных книг неладно,

Никто на свете дерзко и злорадно

В поступке низком вас не упрекнет.

 

Деяньям славным вы забыли счет,

С неправдою сражаясь беспощадно,

За что порой вас колотил изрядно

Различный подлый и трусливый сброд.

 

И если Дульсинея, ваша дама,

За верность вас не наградила все ж

И прогнала с поспешностью обидной,

 

Утешьтесь мыслью, что она упряма,

Что Санчо Панса в сводники негож.

А сами вы – любовник незавидный.

 

 

Диалог Бабьеки и Росинанта

СОНЕТ

 

Б. Эй, Росинант, ты что так тощ и зол?

Р. Умаялся, и скуден корм к тому же.

Б. Как! Разве ты овса не видишь, друже?

Р. Его мой господин и сам уплел.

 

Б. Кто на сеньора клеплет, тот осел.

Попридержи-ка свой язык досужий!

Р. Владелец мой осла любого хуже:

Влюбился и совсем с ума сошел.

 

Б. Любовь, выходит, вздор?

Р. Притом – опасный

Б. Ты мудр. Р. Еще бы! Я пощусь давно.

Б. Пожалуйся на конюха и пищу.

 

Р. К кому пойду я с жалобой напрасной,

Коль конюх и хозяин мой равно –

Два жалкие одра, меня почище?

 

 

Мигель де Сервантес — Дон Кихот. — (исп.: Р.Плятт, В.Качалов, М.Яншин, М.Названов, О.Викландт, П.Оленев, М.Лаврова), (Зап.: 1945г.)

Радиопостановка по роману Мигеля де Сервантеса Сааведра.

Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский (исп.: Ingenioso hidalgo Don Quijote de la Mancha) — Роман, 1605 год; роман-эпопея «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». / Другие названия: Дон Кихот

«Дон Кихот». Роман, над которым Сервантес трудился 10 лет — с 1605 по 1615 год. Книга, переведенная на все европейские языки и признанная шедевром испанской литературы. Трудно переоценить значение «Дон Кихота» — достаточно сказать, что его экранизировали более 50 раз, его сюжет лег в основу либретто оперы Жюля Массне и балета Людвига Минкуса, к нему создавали иллюстрации Гойя, Домье и Пикассо, к образам его героев снова и снова обращались многие известные писатели позднейших эпох — от Мигеля де Унамуно до Грэма Грина.

…Бедный дворянин Дон Кихот, страстный поклонник рыцарских романов, решает стать странствующим рыцарем, чтобы искоренять зло и неправду, защищать слабых и обездоленных. Нарядившись в рыцарские доспехи и оседлав старую клячу Росинанту, Дон Кихот вместе со своим верным оруженосцем Санчо Пансой отправляется на поиски приключений. Герой попадает в смешные ситуации и неприятные переделки: принимает постоялый двор за прекрасный замок, стадо овец за войско рыцарей, ветряные мельницы за великанов.
_______________________

Миге́ль де Серва́нтес Сааве́дра (исп. : Miguel de Cervantes Saavedra), (урожд.: Миге́ль де Серва́нтес; исп.: Miguel de Cervantes), (псевдоним — Manco de Lepanto), (предположит. 29.09.1547г., Алькала-де-Энарес, Кастилия, Испания — 22.04.1616г., г. Мадрид) — испанский писатель. Прежде всего известен как автор одного из величайших произведений мировой литературы — романа «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский».
_______________________

Действующие лица и исполнители:
От автора — Ростислав Я. Плятт;
Дон Кихот — Василий И. Качалов;
Санчо Панса / пение — Михаил М. Яншин;
герцог / кукольник / серенада Дон Кихота — Михаил М. Названов;
хозяйка / герцогиня / тётушка Кончита — Ольга А. Викландт;
дворецкий / цирюльник — Павел А. Оленев;
тётушка Тереза — Милица Г. Лаврова.

Инсценировка — Сергей М. Богомазов.
Постановка — Ольга И. Пыжова, Борис В. Бибиков.
Текст песен — Сергей М. Богомазов.
Композитор — Дмитрий Б. Кабалевский.
Шумовое оформление — . Рыжова.
Оркестр Всесоюзного радио п/у Бориса Шермана.

Звучат песни (На турнире, на пиру и на охоте ходят слухи об отважном Дон Кихоте…), (Мой серый дал себе зарок вина совсем не пить, ему бы только сена клок побольше ухватить…), (Блеснули две форели в извилине ручья. Синьора, мы у цели, — сказал красотке я…), (Стало сердце чаще биться, с той поры как у ворот появился славный рыцарь, знаменитый Дон Кихот…).

Иллюстрации:
Мигель де Сервантес Сааведра
_______________________

1597 год… Чудо Испании» — великий Лопе де Вега пишет пьесы, молва о которых расходится по стране. Публика готова стоять под открытым небом на земляном полу маленького мадридского театра все три часа представления. А между действиями разыгрываются интермедии некоего Мигеля Сервантеса. Этот Сервантес, по слухам, в тюрьме — в «Королевской тюрьме». Говорят, он обвинен в растрате. Всего лишь маленький чиновник, сборщик налогов, исходивший Испанию вдоль и поперек, — разве под силу ему выплатить громадную сумму?! Да и не был он никогда богат. А эти вот смешные, порой по опасному смешные; сценки из быта чиновной бюрократии, менял, судейских крючкотворов, над которыми хохочет весь театр да, пожалуй, и вся Испания, дадут ему жалкие гроши. Правда, кое-кто утверждает, что дон Мигель — так зовут Сервантеса — из знатного рода, что он прославленный воин, в одной из битв за могущество страны потерявший руку, что целых пять лет был он в плену у алжирских пиратов и многим помог бежать оттуда … Какое все это имеет значение? До конца жизни обречен этот нищий чиновник находиться в тюрьме. Золото, золото и кровь. Вот на чем построено могущество испанского трона. Испанские кортесы поработили индейскую Америку — «страну золота». По всей Испании горят костры. Тюрьмы полны еретиками-вероотступниками. От костра и заточения спасает одно золото. А чтобы забыться от страха перед костром и «испытанием крови» — так узнает инквизиция, чистокровный ли ты испанец, — достаточно прочесть роман. О рыцарях. Не важно, как их зовут, какие подвиги они совершают во славу креста и своей прекрасной дамы. Подвиги бесконечны, лица рыцарей сливаются а одно — ведь сражаются они под забралом, и в конце концов забываешь, о чем написан роман, главное, как он написан: Талантливо или бездарно, волнующе или бесстрастно. Вся Испания с тупыми от изумления глазами глотает листы бесконечного чтива. Рыцари благородны, подвиги бессмысленны, дамы прекрасны и бесплотны … Роман окончен — начинаешь глотать другой. И не замечаешь, как проходит час, день, жизнь. А в это время в полутёмной камере сидит подозреваемый в растрате государственной казны однорукий арестант. Чурбан вместо стула, огарок свечи вместо солнца, бумага, перо. Он пишет. Пишет рыцарский роман. Он очень похож на те, которыми зачитываются испанские лавочники. Тот же рыцарь, та же дама, боевой конь и доспехи. И верный оруженосец, и страшные враги. Вот только… Если вчитаться внимательнее, а не перебрасывать страницу за страницей, обнаружится, что рыцарь нелеп и невообразимо смешон, что вместо благородного скакуна под поводьями унылая кляча, вместо шлема, победно сверкающего под солнцем и приводящего в ужас врагов, на рыцаре — Дон Кихоте Ламанчском — ржавый бритвенный тазик. А рядом, на упрямом муле трусит обжора и трус, хитрая деревенщина Санчо Панса. А уж эти пресловутые враги! То они прикинутся свиньями и пройдутся всеми копытами по поверженному во прах рыцарю, то замашут крыльями, обернувшись ветряной мельницей и чуть было не искалечив храброго Дон Кихота, то… Много обличий, но все почему-то смешные и самые прозаические. Да и сам рыцарь как-то уж очень не похож на достославных вершителей побед над злыми силами потустороннего мира. Он стар и костляв, а длинные ноги волочется по земле, поднимая пыль, вместо того, чтобы быть влитыми в крепкие шпоры. Он безумен, наш рыцарь Печального Образа. Над ним смеются. Над ним смеются во все века те, кто неспособен видеть и слышать глубже и тоньше, чем просто видимо. Однако вот что он говорит, этот смехотворный герой пародийного романа: «Да, я тот самый Дон Кихот, коего призвание — вызволять и выручать из бед… Свобода, Санчо, есть одна из самых драгоценных щедрот, которые небо изливает на людей: с нею не могут сравниться никакие сокровища. .. Ради свободы, так же точно, как и ради чести, можно и должно рисковать жизнью, и, напротив того, неволя есть величайшее из всех несчастий, какие только могут случиться с человеком». Разве не сказал бы эти же слова сам Мигель де Сервантес Сааведра — так зовут автора романа? А вместе с ним «еретики» всех стран и времен, «чудаки» всего человечества, осмеянные современниками, но не побежденные самой смертью ! Пройдет два столетия, прежде чем роман великого гуманиста снова возникнет из тьмы. И Дон Кихот отправится в бессмертный поход против злобы, предательства, унижения, подлости, духа наживы. У него появится много соратников. И человечество вспомнит о «благословенном веке», который мечтался Дон Кихоту из забытой испанской деревушки Ламанчи, когда люди не знали двух слов: твое и мое. Герои великого романа ожили в многочисленных экранизациях, инсценировках, иллюстрациях, переложениях и даже… подражаниях и продолжениях. Сегодня, мы услышим инсценировку по роману Сервантеса, в которой образ рыцаря Львов воплощен выдающимся артистом советского времени Василиям Ивановичем Качаловым.
М. Бабаева

Мигель Сервантес — Дон Кихот читать онлайн

Мигель де Сервантес

СЛАВНЫЙ РЫЦАРЬ ДОН-КИХОТ ЛАМАНЧСКИЙ

Досужий читатель, ты мне и без клятвы поверишь, конечно, если я тебе скажу, что я желал бы, чтобы эта книга, дитя моего ума, была прекраснейшей и остроумнейшей из книг, какие только можно себе представить. Но, увы! для меня оказалось невозможным избежать закона природы, требующего, чтобы всякое существо рождало только себе подобное существо. Что же иное мог произвести такой бесплодный и плохо образованный ум, каков мой, кроме истории героя сухого, тощего, сумасбродного, полного причудливых мыслей, никогда не встречающихся ни у кого другого, – такого, одним словом, каким он и должен быть, будучи произведен в тюрьме, где присутствуют всякие неприятности и гнездятся все зловещие слухи. Сладкий досуг, приятный образ жизни, красота полей, ясность небес, журчание ручьев, спокойствие духа – вот что обыкновенно делает плодотворными самые бесплодные музы и позволяет им дарить миру произведения, которые его чаруют и восхищают.

Когда какому-нибудь отцу случается иметь некрасивого и неловкого сына, то любовь, которую он питает к ребенку, кладет ему повязку на глаза и не дозволяет ему видеть недостатков последнего; он принимает его дурачества за милые забавы и рассказывает о них своим друзьям, как будто это – самое умное и самое оригинальное из всего, что только есть на свете… Что касается меня, то я, вопреки видимости, не отец, а только отчим Дон-Кихота; поэтому я не последую принятому обыкновению и не стану со слезами на глазах умолять тебя, дорогой читатель, простить или не обращать внимания на недостатки, которые ты можешь заметить в этом моем детище. Ты ни его родственник, ни его друг; ты полный и высший господин своей воли и своих чувств; сидя в своем доме, ты располагаешь ими совершенно самодержавно, как король доходами казны, и, конечно, знаешь обычную пословицу: Под своим плащом я убиваю короля; поэтому, необязанный мне ничем, ты освобожден и от всякого рода уважения ко мне. Таким образом, ты можешь говорить об этой истории, как ты сочтешь для себя удобным, не боясь наказания за дурной отзыв и не ожидая никакой награды за то хорошее, что тебе заблагорассудится сказать о ней.

Я хотел бы только дать тебе эту историю совсем голою, не украшая ее предисловием и не сопровождая ее по обычаю обязательным каталогом кучи сонетов, эпиграмм и эклог, который имеют привычку помещать в заголовке книг; потому что, я тебе откровенно признаюсь, хотя составление этой истории и представляло для меня некоторый труд, еще более труда стоило мне написать это предисловие, которое ты читаешь в эту минуту. Не один раз брал я перо, чтобы написать его, и затем опять клал, не зная, что писать. Но вот в один из таких дней, когда я сидел в нерешимости, с бумагой, лежащей предо мною, с пером за ухом, положив локоть на стол и опершись щекою на руку, и размышлял о том, что мне написать – в это время неожиданно входит один из моих друзей, человек умный и веселого характера, и, видя меня так сильно озабоченным и задумавшимся, спрашивает о причине этого. Я, ничего не скрывая от него, сказал ему, что я думал о предисловии к моей истории Дон-Кихота, – предисловии, которое меня так страшит, что я отказался уже его написать, а, следовательно, и сделать для всех известными подвиги такого благородного рыцаря. «Потому что, скажите, пожалуйста, как мне не беспокоиться о том, что скажет этот древний законодатель, называющийся публикою, когда он увидит, что, проспав столько лет в глубоком забвении, я снова теперь появляюсь старый и искалеченный, с историей сухою, как тростник, лишенной вымысла и слога, бедной остроумием и, кроме того, не обнаруживающей никакой учености, не имеющей ни примечаний на полях, ни комментариев в конце книги, тогда как я вижу другие произведения, хотя бы и вымышленные и невежественные, так наполненные изречениями из Аристотеля, Платона и всех других философов, что читатели приходят в удавление и считают авторов этих книг за людей редкой учености и несравненного красноречия? Не также ли бывает и тогда, когда эти авторы цитируют священное писание? Не называют ли их тогда святыми отцами и учителями церкви? Кроме того, они с такою щепетильностью соблюдают благопристойность, что, изобразив влюбленного волокиту, непосредственно же за этим пишут очень милую проповедь в христианском духе, читать или слушать которую доставляет большое удовольствие. Ничего этого не будет в моей книге; потому что для меня было бы очень трудно делать примечания на полях и комментарии в конце книги; кроме того, я не знаю авторов, которым я мог бы при этом следовать, чтобы дать в заголовке сочинения список их в алфавитном порядке, начиная с Аристотеля и оканчивая Ксенофонтом или, еще лучше, Зоилом и Зевксисом, как это делают все, хотя бы первый был завистливым критиком, а второй – живописцем. Не найдут в моей книге и сонетов, составляющих обыкновенно начало книги, по крайней мере сонетов, авторы которых были бы герцоги, маркизы, графы, епископы, знатные дамы или прославленные поэты; хотя, по правде сказать, если бы я попросил двух или трех из моих услужливых друзей, то, наверное, они дали бы мне свои сонеты и притом такие, что сонеты наших наиболее известных писателей не могли бы выдержать сравнения с ними.

«В виду всего этого, милостивый государь и друг мой», – продолжаю я – «я решил, чтобы сеньор Дон-Кихот оставался погребенным в архивах Ламанчи, пока не будет угодно небу послать кого-нибудь, который мог бы снабдить его всеми недостающими ему украшениями; потому что при моей неспособности и недостатке учености, я чувствую себя не в силах сделать это и, будучи от природы ленивым, имею мало охоты делать изыскания в авторах, которые говорят то же самое, что и сам я могу очень хорошо сказать без них. Вот отчего и происходят моя озабоченность и моя задумчивость, в которых вы меня застали и которые, без сомнения, теперь оправдали в ваших глазах моими объяснениями».

Выслушав это, мой друг ударил себя рукой по лбу и, разразившись громким смехом, сказал: «Право, мой милый, вы сейчас вывели меня из одного заблуждения, в котором я постоянно находился с того давнего времени, как я вас знаю: я вас всегда считал человеком умным и здравомыслящим, но теперь я вижу, что вы так же далеки от этого, как земля далека от неба… Как может случиться, чтобы такие пустяки и такая маловажная помеха имели силу остановить и держать в нерешимости такой зрелый, как ваш, ум, привыкший побеждать и превосходить другие более серьезные трудности? Поистине, это происходит не от отсутствия таланта, а от излишка лености и недостаточности размышления. Хотите видеть, что все сказанное мной верно? Хорошо, послушайте меня и вы увидите, как я во мгновение ока восторжествую над всеми трудностями и найду вам все, чего как недостает; я уничтожу все глупости, которые вас останавливают и настолько пугают, что даже мешают, по вашим словам, опубликовать и подарить миру историю вашего знаменитого Дон-Кихота, совершеннейшее зеркало всего странствующего рыцарства».  – «Говорите же, – возразил я, выслушав его, – как думаете вы наполнить эту пугающую меня пустоту и расчистить этот хаос, в котором я не вижу ничего, кроме путаницы?»

Читать дальше

Мигель де Сервантес

В этом уроке мы изучали эпоху Возрождения и ее главные произведения. Давайте подведем итоги.

👉 Возрождение берет начало в 14 веке во Флоренции, к 15 веку охватывает всю Италию, а на протяжении 16 века — всю Европу.

❇️ Черты Возрождения: преобладание развитой городской культуры, гуманизм, эстетический интерес к телу, бурное развитие новой науки и светской литературы.

👥 Главные имена в литературе Возрождения:

🇮🇹 Данте Алигьери, Франческо Петрарка, Джованни Боккаччо, Микеланджело Буонаротти, Николо Маккиавелли, Торквато Тассо;

🇫🇷 Франсуа Рабле, Мишель Монтень;

🇪🇸 Мигель де Сервантес, Лопе де Вега;

🇬🇧 Джеффри Чосер, Томас Мор, Кристофер Марло, Уильям Шекспир, Эразм Роттердамский, Себастьян Брант, Ганс Сакс.

❤️ В конце 13 века во Флоренции возникает поэтическая школа «нового сладостного стиля» («дольче стиль нуово»), которая возводила в культ мистическую любовь. Один из главных поэтов нового сладостного стиля — Данте. Любовь Данте к Беатриче вдохновила его на написание двух его главных сочинений — «Новой жизни» (1283–1293) и «Божественной комедии» (1308–1321).

✍️ Новаторство Данте в том, что он создает свою классификацию грехов и добродетелей, распределяет по Аду, Чистилищу и Раю всех, кого знает в истории, литературе, политике, исключительно по своему усмотрению.

📌 Один из главных жанров эпохи Возрождения — сонет, стихотворение из 14 строк. Первый из известных сонетов был написан поэтом сицилийской школы Якопо да Лентини в втором-третьем десятилетиях 13 века.

📗 «Декамерон» Джованни Боккаччо (1348–1352) — третья важнейшая книга раннего Возрождения после «Божественной Комедии» Данте и «Книги песен» Петрарки. Она утвердила бытовую тему и внимание к обычной жизни в литературе Возрождения и сыграла огромную роль в складывании жанра новеллы.

⚔️ На севере Франции, в Нормандии, в 12 веке появился рыцарский роман — длинные стихотворные истории о рыцарях, которые сражались за прекрасных дам, боролись с карликами и великанами, странствовали в поисках Грааля и служили королю Артуру. Бум испанского рыцарского романа случился в 16 веке.

📕 Один из важнейших ренессансных текстов Франции — «Гаргантюа и Пантагрюэль» Франсуа Рабле — история жизни двух правителей-великанов. Основным объектом для сатиры Рабле является церковь и монашество. Открывая роман Рабле, мы попадаем в стихию тотального смеха и игры. Рабле смеется не только над тем, что презирает, но и над тем, что проповедует.

🎭 К позднему Возрождению сформировались национальные театральные школы, самые интересные из которых — английская и испанская. Театр в Испании — это пышные площадные зрелища, где трагедия распространена куда меньше, чем комедия. Наиболее важными жанрами английского театра были трагедия и комедия.

💪 Если в начале эпохи Возрождения человек воспринимался как титан, как лучшее творение Бога, через несколько веков писатели начинают видеть противоречивость, слабость человека, даже его отвратительные черты. Этот процесс назвали кризисом ренессансного титанизма.

👉 Одним из главных его знаков стали пьесы Шекспира. Шекспир рисует титанических героев, однако вне зависимости от направления их дерзаний подчеркивает трагических финал их дерзновений. Наказаны у Шекспира не только Ричард III, Макбет и недальновидный Лир, но и Гамлет, Отелло, Ромео и Джульетта. Небеса как будто смеются над человеческими дерзаниями.

📗 «Дон Кихот» — роман Мигеля де Сервантеса оказался в центре внимания в 17 веке, затем повлиял на многих авторов в эпоху Просвещения, вызвал восторг последовательно у романтиков, реалистов, модернистов, постмодернистов. Его персонаж получился несколько неоднозначным, это один из первых патологических образов в истории литературы.

🙏 Окружающим людям Дон Кихот кажется странным, у него же их слова и поступки вызывают жалость. Несмотря ни на какие насмешки и издевательства, Дон Кихот продолжает верить в людей.

Мигель де Сервантес Сааведра «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»

рецензия на «Дон Кихота»?!

еще одна?

да вы шутите!

сим риторическим восклицанием я всего-лишь хочу обозначить, сколь глупо к романам ТАКОГО значения и такой репутации подходить в надежде сказать что-то новое, еще не содержащееся в сотнях томов, посвященных осмыслению легендарной книги.

но свои мысли высказать все-таки не возбраняется.

начну с того, что «Дон Кихот» давно уже оторвался от собственно текста Сервантеса, став своего рода архетипом, глубоко прописавшимся в массовой (и высокой) культуре.

«самая популярная книга после Библии», «лучший европейский роман всех времен», «энциклопедия испанского характера» и тд. и тп.

бесчисленные (иногда чрезвычайно вольные) экранизации и театральные постановки, всевозможные пародии и аллюзии, иллюстрации и фигурки-сувениры.

все это создало ОБРАЗ РОМАНА.

и потому читателя, вознамерившегося ознакомиться с первоисточником, может постигнуть разочарование.

особенно если читатель неусидчивый, и если с чувством юмора у него перекос в ту, или иную сторону.

дело в том, что ОБРАЗ РОМАНА настраивает скорее на высокую трагедию, тогда как начинается книга с настоящей такой, честной пародии на рыцарские романы, и представляет собой ренессансную комедию, со всеми признаками этого жанра: многословием, грубоватым и подчас не таким уж забавным на современный вкус, юмором.

к слову сказать, книга написана ветераном битвы при Лепанто, так что Средневековье для Сервантеса и его героев не экзотическая картинка из учебников, а самая что ни на есть реальность.

это вскрывает неожиданный, для читателя-новичка момент.

хотя Дон Кихот ведет себя как сумасшедший, смешон он именно в силу безумных речей и того, что доспехи у него прадедовские, на вид устаревшие.

но вообще-то и латы и копья и мечи еще в ходу, в дуэлях, в том числе по надуманному поводу, ничего необыкновенного нет.

когда Алонсо Кихано вытаскивает меч, он вполне готов пустить его в ход НА САМОМ ДЕЛЕ, но у многих его противников оказываются не мечи, так дубины. с бискайским возчиком он рубится по-настоящему, крестьянина-погонщика ранит тоже не играючи.

ставшее мемом «донкихотсво» в смысле «идеализм» и распространенный образ тощего старца имеют мало общего с крепким еще пятидесятилетним дядькой, который чуть что хватается за остро отточенную метровую железку.

пока что безумие идальго не приобретает характер «высокого» и автор довольно жестоко наказывает его за выходки, часто опасные и жестокие, а вовсе не проникнутые возвышенным духом.

Дон Кихота и Санчо бьют и высмеивают, снова и снова.

о Санчо.

этот персонаж забавен вдвойне.

потому что «простонародный здравый смысл» и народный же сочный юмор, символом которого его принято считать, сочетаются у Пансы с готовностью поверить в бредовые обещания о губернаторстве на завоеванном острове.

продолжайся дело дело таким же манером, «Дон Кихот» не приобрел бы своего второго измерения и не стал бы «самой популярной книгой после Библии», а остался на одной полке с Лопе Де Вегой и Педро Кальдероном, не как вечно актуальный роман о метаниях духа, а как ценный источник по истории литературы и нравов своего времени, пригодный для нечастных академических экранизаций.

но, как это нередко бывает, текст вырвался из рук автора и начал писать себя сам.

и началось подлинное чудо, начался тот самый «Дон Кихот», который и стал культом.

сам Дон Кихот малость «протрезвел», зато все окружающие принялись заражаться его безумием.

подыгрывая ему, чтобы уговорить вернуться домой, друзья идальго начинают играть в рыцарей, принцесс и волшебников, втягивая в игру все больше народу и относясь к игре все серьезнее.

и вот уже молодой Карраско, который собирался вступить в поединок с Дон Кихотом лишь для того, чтобы победить старого чудака и вынудить дать обет не странствовать, сам всерьез злится за случайное поражение и мечтает отомстить…

мне кажется, что главной темой книги стал вовсе не идеализм, не то самое «донкихотство», и уж тем более не «опасность жизни в мечтах», а скорее соотношение Искусства и Реальности.

где одно перетекает в другое, где грань между игрой и жизнью?

в определенный момент, скорее всего, когда в книге появляется чета скучающих аристократов, которые just for lulz способны осуществить сколь угодно масштабные проекты (просто потому, что денег у них много), начинается уже совершенно неподдельная магия.

если вспомнить о том, что еще раньше персонажи УЗНАЮТ О СЕБЕ, что они персонажи чьей-то книги (не утратив уверенности в том, что они настоящие), а Сервантес вступает в перебранку с авторами «фанфиков», картина предстает и вовсе восхитительная.

так Дон Кихот и Санчо натыкаются на трактирщика, с которым якобы встречались (в книге же написано), но тот божится, что никогда их не видел, хотя и знает других, похожих…

это постмодернизм за триста лет до появления термина, метапроза, написанная современником аутодафе и последних рыцарских турниров.

в самом деле великая книга.

при этом не настолько тяжеловесная и старомодная, как может показаться, зная о её почтенном возрасте.

ps. добавлю, что без некоторой доли испанофильства по-настоящему полюбить «Дон Кихота» не то, чтобы невозможно, но чуть сложнее, чем тому, кто поддался очарованию этой страны и ее культуры. Испания и Сантьяго!

Аудиокнига недоступна | Audible.

com

• Evvie Drake: более

• Роман
• От: Линда Холмс
• Рассказал: Джулия Уилан, Линда Холмс
• Продолжительность: 9 часов 6 минут
• Несокращенный

В сонном приморском городке в штате Мэн недавно овдовевшая Эвелет «Эвви» Дрейк редко покидает свой большой, мучительно пустой дом почти через год после гибели ее мужа в автокатастрофе. Все в городе, даже ее лучший друг Энди, думают, что горе держит ее взаперти, а Эви не поправляет их. Тем временем в Нью-Йорке Дин Тенни, бывший питчер Высшей лиги и лучший друг детства Энди, борется с тем, что несчастные спортсмены, живущие в своих худших кошмарах, называют «ура»: он больше не может бросать прямо, и, что еще хуже, он не может понять почему.

• 3 из 5 звезд

• Что-то заставляло меня слушать….

• От Каролина Девушка на 10-12-19

Дон Кихот из Ла-Манчи Мигель де Сервантес, адаптированный Иланом Ставансом и иллюстрированный Роберто Вайлем

Первоначально опубликованный в двух частях в 1605 и 1615 годах и часто считающийся «первым современным романом», «Дон Кихот » Мигеля де Сервантеса, несомненно, является самым влиятельным произведением в испанском литературном каноне. В этой новаторской графической адаптации культурный обозреватель Илан Ставанс и иллюстратор Роберто Вейл переосмыслили шедевр Сервантеса, сделав его правдоподобным и причудливо непочтительным.

На этих страницах Ставанс и Вейль отдают дань уважения роману Сервантеса, а также его сложным резонансам за столетия, прошедшие с момента его публикации. Бесстрашный «безумный рыцарь» Дон Кихот и его несчастный оруженосец Санчо Панса сталкиваются с печально известными ветряными мельницами, борются с недоверчивыми крестьянами и дворянами и неустанно ищут воображаемую любовь Кихота, Дульсинею.Они также противостоят своим собственным создателям и адаптерам — Сервантесу, Сальвадору Дали, Францу Кафке, самим Ставансу и Вейлю — и пытаются найти смысл в безумии дронов, такси и собственном литературном бессмертии. Результатом стал амбициозный и убедительный графический роман, который раскрывает Дон Кихот как un libro infinito — произведение, которое отражает прошлое, настоящее и будущее человеческого существования.

Доступная как на английском, так и на испанском языках, эта вдохновенная и смелая интерпретация одного из величайших когда-либо написанных романов обязательно понравится грядущим поколениям.

Всемирно известный автор, удостоенный наград. Илан Ставанс — профессор гуманитарных наук и латиноамериканской и латиноамериканской культуры им. Льюиса-Себринга в колледже Амхерста, издатель Restless Books, ведущий программы In Contrast Общественного радио Новой Англии и обозреватель для испанского издания New York Times . Он является главным редактором Антологии латиноамериканской литературы Нортона и автором Кихот: Роман и мир и Once @ 9:53 утра , последнее также опубликовано издательством Penn State University Press.

Роберто Вейл — отмеченный наградами иллюстратор, живущий в Майами. Он сотрудничал с Иланом Ставансом над графическим романом Mister Spic Goes to Washington .

Дон Кихот де Ла Манча Мигель де Сервантес: 9780679602866

О Дон Кихоте де Ла Манча

«Дон Кихот практически немыслим как живое существо», — сказал писатель Милан Кундера. «И все же, в нашей памяти, какой персонаж живее?» «
» — широко известный как первый в мире современный роман «
», «Дон Кихот» представляет собой хронику знаменитых фантастических приключений благородного странствующего рыцаря Дон Кихота де Ла Манча и его верного оруженосца Санчо Пансы во время их путешествия по Испании шестнадцатого века. Это издание Modern Library представляет собой нашумевший перевод эпической сказки Сэмюэля Патнэма с примечаниями, вариантами прочтения и введением переводчика.
—- Долг Сервантеса перед литературой огромен.От Милана Кундеры: «Серван-
tes является основателем современной эпохи … Писателю не нужно отвечать никому, кроме
Сервантеса». Лайонел Триллинг заметил: «Можно сказать, что вся прозаическая литература — это вариация на тему Дон Кихота». Владмир Набоков писал: «Сегодня Дон Кихот более велик, чем был во чреве Сервантеса. [Он] так чудесно вырисовывается над литературным горизонтом, изможденный гигант на тощей кляче, что книга живет и переживет [его] чистая жизненная сила . .. Он олицетворяет все нежное, несчастное, чистое, бескорыстное и галантное.Пародия стала образцом ». И В.С. Притчетт заметил:« Дон Кихот начинается как провинция, превращается в Испанию и заканчивается как вселенная. . . . Истинное очарование Сервантеса заключается в том, что он прирожденный волшебник в чистом рассказывании историй ».

« Современная библиотека »играла значительную роль в американской культурной жизни на протяжении большей части столетия. Сериал был основан в 1917 году издателями. Boni and Liveright и восемь лет спустя, приобретенные Беннетом Серфом и Дональдом Клопфером, заложили основу для их следующего издательского предприятия, Random House.Современная библиотека была основным продуктом американской книжной торговли, предоставляя читателям доступные издания важных произведений литературы и мысли в твердом переплете. К семидесятипятилетнему юбилею современной библиотеки Random House переработал серию, вернув в качестве эмблемы бегущего факелоносца, созданного Лучианом Бернхардом в 1925 году, обновив куртки, переплеты и шрифты, а также запустив новую программу выбора названий. Современная библиотека продолжает предлагать лучшие в мире книги по самым лучшим ценам.

Оживите «Дон Кихота», путешествуя по Мигелю де Сервантесу Испания | Путешествие

Ветряные мельницы Консуэгра. Wikimedia Commons

В книге Мигеля де Сервантеса « Дон Кихот » будущий рыцарь сказал своему компаньону Санчо Пансе: «Ты мало знаешь о приключениях». К счастью для нас, это сделал автор — и следы написанного им великого романа до сих пор можно найти по всей Испании.

Сервантес родился в Алькала-де-Энарес, Испания, в 1547 году и умер в Мадриде в 1616 году.За свою жизнь он был солдатом, заключенным и семьянином, опубликовавшим четыре романа, 12 рассказов, 16 пьес и множество стихотворений. Хотя Сервантес сегодня знаменит, он умер без гроша в кармане и так и не увидел результатов своей славы. Но это не значит, что он не повлиял на мир в целом.

«Сервантес оказал довольно большое влияние на западную цивилизацию и западную литературу», — сказал Смитсоновскому институту Стив Ю, директор по маркетингу и развитию бизнеса Zicasso, компании, проводящей тур Сервантеса в Испании. com. «Он внес большой вклад в гуманитарные науки и оказал непосредственное влияние на« Трех мушкетеров »и« Гекльберри Финна »Марка Твена». Некоторые исследователи полагают, что Марк Твен даже основывал своих персонажей на Дон Кихоте и Санчо Пансе: Том Сойер был авантюристом, сделавшим себя самостоятельно, а Гек Финн — его верным помощником.

Через четыреста лет после смерти Сервантеса проследите его жизнь по этим местам в Испании:

Calle de Cervantes 2; Мадрид, в районе Баррио-де-лас-Летрас

Дом Сервантеса в Мадриде Wikimedia Commons

Сервантес переехал в это место в Мадриде в 1612 году, за четыре года до своей смерти.Район известен как Литературный квартал и был домом для многих писателей той эпохи. Первоначальное здание, в котором жил автор, было снесено и перестроено, говорит Ю, но в здании, которое пришло на его место, находится мемориальная доска с надписью: «Здесь жил и умер Мигель де Сервантес Сааведра, изобретательность которого восхитила мир. Умер в 1616 году. . » По совпадению, Сервантес умер в том же году, что и Уильям Шекспир; один из режиссеров считает, что они дружили в Испании и помогали друг другу в работе.

Музей места рождения Сервантеса; Алькала-де-Энарес

Скамейка возле музея места рождения Сервантеса, с Дон Кихотом и Санчо Панса. Wikimedia Commons

Размещенный в доме, где Сервантес родился и провел свои ранние годы, этот музей воссоздает то, как он жил в 16-17 веках. Посетители могут изучить коллекцию работ автора и совершить пешеходную экскурсию по Алькала-де-Энарес, которая идет по следам его жизни, включая остановку в часовне, где он был крещен.Есть также поезд Сервантеса, где исторические актеры воссоздают сцены Сервантеса, когда они проезжают по городу на поезде и осыпают гостей местной выпечкой.

Esquivias; Ла-Манча

Tras la boda #Cervantes se establece en la casa de los Salazar, que todavía se puede ver en #Esquivias # 400Cervantes pic. twitter.com/aSUOdZUsFS

— 400Cervantes (@ 400Cervantes) 1 апреля 2016 г.

Сервантес женился на своей жене Каталине де Паласиос в этом городе в 1584 году, и они жили здесь вместе в течение трех лет после этого.Она была на 18 лет моложе его, и они были вместе всего за два месяца до того, как дядя женился на паре. С тех пор город превратил его дом, где, по мнению многих, он написал большую часть «Дон Кихота», в музей.

Ветряные мельницы Консуэгра; Ла-Манча

Ветряные мельницы Консуэгра. Wikimedia Commons

Двенадцать «диких гигантов» с «огромными руками», как суровые белые стражи, стоят в пейзаже Ла-Манча, вселяя страх в сердце Дон Кихота.Это те самые ветряные мельницы, которые послужили источником вдохновения для той части романа, в которой искатель приключений ошибочно принял их за гигантов и бросился на них атакой на полной скорости. Каждая мельница 16 века названа в честь части романа. У четырех из них все еще есть оригинальные рабочие механизмы, а в одном проводится ежегодный фестиваль шафрана Консуэгра. Посетители могут зайти внутрь всех и увидеть разные музейные экспонаты об авторе и его творчестве.

Corral de Comedias de Almagro; Альмагро

Театр под открытым небом.Wikimedia Commons

Театр комедии под открытым небом, активно демонстрирующий спектакли с 17 века. Он был построен в 1628 году прямо на главной площади Альмагро. Театры этого типа были закрыты в 18 веке, когда большинство из них были перестроены, чтобы они больше походили на итальянские театры. Но этот сохранился и использовался для других целей, пока городской совет Альмагро не купил его в 1954 году и не вернул ему былую славу. Спектакли проходят почти каждую ночь, и спектакли Сервантеса снова в центре внимания, как и во времена первоначального расцвета театра.

Convento de las Trinitarias Descalzas; Мадрид

Место захоронения Сервантеса. Wikimedia Commons

В 1616 году мертвое тело Сервантеса было перенесено в этот монастырь, где была похоронена его жена и жила его дочь. Он пробыл недолго — монастырь перестроили в конце 17 века, и его кости были потеряны в процессе. Где он оказался, оставалось загадкой до марта 2015 года, когда исследователи нашли его кости в склепе под новым зданием монастыря.Сервантес попросил, чтобы его похоронили в монастыре, чтобы у него была недавно построенная гробница. Ожидается, что он откроется для посещений в этом году.

Книги Литература Испания Испания путешествия Путешествовать Писатели

Рекомендуемые видео

Дон Кихот Сервантеса • Жизнь в Барселоне 2021

Немногие современные читатели могли бы назвать шедевр Мигеля де Сервантеса перелистыванием страниц, и этот книжный червь, в частности, не стал бы слишком возражать, если бы довольно безжалостному редактору была предоставлена ​​возможность сократить это роман до размеров (если хотите, кричите «мещанин»!). Если отбросить его необычайную — некоторые сказали бы ненужной — длину, нельзя отрицать гениальность Сервантеса и огромное влияние, которое Дон Кихот , его главная слава, оказал на мир литературы.

История касается одноименного Дон Кихота, самозваного «странствующего рыцаря», который, прочитав слишком много книг о сэре Ланселоте и его компании, решает отстаивать утерянное искусство рыцарства и взять на себя ответственность, чтобы исправить мир. заблуждения, как современный Амаудис из Галлии.Наш герой, вооруженный импровизированным оружием, жалким конем Розинанте и его вторым героем, невероятно грубым и самоуверенным оруженосцем, совершает свою первую вылазку из Ла-Манчи. Вскоре после того, как он был посвящен в рыцари в придорожной таверне (которую наш заблудший герой принимает за замок) болтливым трактирщиком (принимаемым за лорда), Дон Кихот пострадал от придорожных избиений со стороны некоторых торговцев, которые отказываются признать красоту его воображаемая любовница — бесподобная Дульсинея дель Тобосо. Сцена настроена для большого веселья.

Когда Дон Кихот и Санчо отправляются во вторую вылазку, каждый поворот встречает новое приключение — почти всегда благодаря сверхактивному воображению героя, который счастливо сражается с ветряными мельницами, считая их гигантами, и разбивает отары овец, уверенных, что они вторгаются в мавры. . По сути, книга представляет собой хитроумную пародию на средневековую эпическую литературу, когда безумец и простак пересекают современную Испанию, их переживания комично расходятся с переживаниями странствующих рыцарей прошлого, несмотря на все усилия их воображения, чтобы представить их героическими. приключения.

Хотя о разнообразных проблемах, поднятых этой в высшей степени современной, застенчивой книгой, можно было и было написано целое множество (действительно, некоторые называют работу Сервантеса самым первым из «современных романов»), мы будем рады сказать, что это просто отличное — хотя и длинное — чтение. Взаимодействие между Дон Кихотом и несчастным Санчо с их высокопарной дикцией временами смешно вслух, и, без сомнения, эти два персонажа являются двумя из самых запоминающихся пар клоунов, которые когда-либо украшали страницу.

Тем, кто ждет, когда роман дойдет до Барселоны, нужно проявить особенное терпение … два странника не прибывают в Каталонию до самого конца своих приключений, и — просто чтобы доказать, что за 400 лет ничего не изменилось — первое с ними происходит то, что на них нападают грабители. К счастью, главный бандит — благородная душа, и после того, как они выбрались из этого беспорядка, Дон Кихот отправляется на роковую дуэль на пляже Барселонета. Вам придется самому продираться через эпос, если вы хотите узнать, что происходит, поскольку мы никогда не из тех, кто может испортить финал.

Интересно, что, учитывая, что в книге даже упоминается несколько реальных мест, Барселона получает сияющую дань уважения от Сервантеса через голос самого Дон Кихота в конце его последней вылазки.

«Поэтому я открыто отремонтировал в Барселону это хранилище вежливости, этот приют для незнакомцев, эту больницу для бедных, это родное место храбрости, этот суд мщения за раненых, эту приятную сцену непоколебимой дружбы, не имеющей себе равных. (sic) и по красоте, и по ситуации! и хотя некоторые приключения, которые там постигли меня, не очень способствовали моему удовлетворению, а, наоборот, способствовали моему невыразимому беспокойству; Я не жалею своей судьбы и считаю себя счастливым, увидев это прославленное место.

(Взято из средневекового английского перевода «Дон Кихота» Тобиаса Смоллетта).

Действительно, какие бы несчастья ни постигли вас в Барселоне, действительно мало кто приезжает в коронный город Каталонии и уезжает, не помня о подобных чувствах! Возможно, менее помпезно выражено.

Исторический контекст Дон Кихота Мигеля де Сервантеса

Эмблема испанской инквизиции, 1571 г. (Wikimedia Commons) Возвышение Испании после окончания Реконкисты

В 711 году мусульмане из Северной Африки вторглись на большую часть Испанского полуострова.Вскоре после этого и в течение следующих нескольких сотен лет христианские королевства на севере Испании начали завоевывать мусульманские земли (эта инициатива известна как Реконкиста). Во время Реконкисты христиане, мусульмане и евреи жили вместе на полуострове в относительном мире. В 1479 году двое христианских монархов, Фердинанд и Изабелла, поженились. Их брак объединил многое из того, что считается Испанией в нынешних географических терминах. В 1492 году Фердинанд и Изабель разгромили последний оплот мусульман в Испании — королевство Гранада.Они провозгласили свои земли христианскими землями, из которых все нехристиане были вынуждены скрыться или быть изгнаны. Наконец, в том же году монархи спонсировали путешествие Христофора Колумба, в котором он открыл Новый Свет и потребовал землю для своих испанских покровителей. Сын Фердинанда и Изабеллы, Карл V, пришел к власти в 1519 году. К 1547 году, году, когда родился Сервантес, Карл V «достигает зенита своего могущества» (Canavaggio 17), и относительно молодая нация является самой могущественной империей. в (западном) мире.Сервантес, родившийся в доминирующей и богатой Испании, на протяжении всей своей жизни был свидетелем упадка и упадка испанского государства и разочарования его народа.

Испанское государство и инквизиция

В 1478 году Фердинанд и Изабель сформировали Трибунал Священной канцелярии инквизиции. Первоначально он был сформирован для защиты католической ортодоксии в Испании. В течение следующих двух столетий были более яростные и менее яростные периоды гонений и цензуры.Официально он не расформировывался до 1834 года, хотя к тому времени его власть и влияние были существенно уменьшены. По оценкам, 5000 человек были казнены, а многие другие подверглись пыткам и / или заключены в тюрьму. Остальные бегут в изгнание. Трибунал преследовал протестантов (условно определяемых как неортодоксальные католики), криптоевреев, богохульников, подозреваемых в колдовстве, тех, кого подозревали в содомии, и других подозреваемых классов. Трибунал также ввел высокую степень цензуры, например, с помощью его Указателей и запрещенных книг.В 1556 году Карл V отрекся от престола, и Филипп II был коронован. Правление Филиппа II было известно своим угнетением, силой и влиянием Трибунала, а также увеличивающейся территориальной экспансией Испанской империи.

Последний император инков Тупак Амару (годы правления 1545-1572) неизвестного художника, 18 век. Великолепная работа Сервантеса отражает сомнения его автора в отношении испанской культуры и ценностей в эпоху империи. Военное поражение

Какой бы обширной ни была испанская империя во времена Сервантеса, империя оказалась вовлеченной в многочисленные конфликты: нападение на испанские корабли, направлявшиеся в Новый Свет, конфликты с граничащими с европейскими странами, беспорядки и, в конечном итоге, независимость Низкие страны, различные восстания и демонстрации гражданских беспорядков на полуострове.Тем не менее, испанская корона продолжала преследовать военную экспансию и в 1588 году спустила на воду знаменитый Armada Invencible , флот кораблей, предназначенных для вторжения в Англию. Гораздо меньший английский флот перехитрил испанский флот и нанес испанцам поражение, которое многие позже отметят как начало конца испанского военного господства. Поражение также нанесло ущерб политической и экономической мощи Испании, поскольку контроль над морями (и путями в Новый Свет) имел жизненно важное значение для Испанской империи.

Упадок и упадок испанской мощи и экономики

В 1598 году Филипп II умер, и его сын Филипп III стал королем. Филипп III унаследовал неспокойную страну и неустойчивую экономику. Его правление ознаменовало важный период экономического упадка и упадка испанского государства. В то время большая часть испанского богатства по-прежнему поступала из серебряных рудников в Новом Свете, но контроль над этим каналом богатства становился все более ненадежным. Военные силы других стран, например Англии, угрожали транспортировке серебра.Падение импорта серебра вызвало инфляцию и кризис (экономического) доверия, и попытки решить эти проблемы с помощью новой чеканки только усугубляют положение. В то время как аристократия и католическая церковь не платили налогов, крестьяне должны были платить очень высокие налоги за свою землю. Такая налоговая структура лишала крестьян стимулов к сельскохозяйственному производству, и многие крестьяне решили отказаться от сельской жизни и перебрались в городские районы (которые были ослаблены болезнями и эпидемиями). Сельскохозяйственное производство также отставало от других европейских стран из-за отсутствия инициативы Испании в проведении важных реформ, таких как меры по ирригации.Наконец, предметы роскоши закупались за границей, отправляя деньги из страны, а не стимулируя промышленность в Испании. Можно сказать, что в Испании было очень мало стимулов для производства сельскохозяйственных культур или качественных товаров, которые могли бы способствовать развитию экспортной экономики.

Несмотря на эти экономические проблемы, многие судебные советники продолжали поддерживать агрессивную внешнюю политику и военные кампании, хотя Испания больше не могла позволить себе такие инициативы.

Элисон Крюгер, факультет испанского и португальского языков, Колумбийский университет

Консультации по работе:

Канаваджо, Жан. Сервантес . Перевод с французского Дж. Р. Джонса. Нью-Йорк: W.W. Norton & Company, Inc., 1990

Кэмерон, Рондо. Краткая экономическая история мира: от времен палеолита до наших дней . Оксфорд: Oxford U P, 1997

Рыцарь в зеркале | Книги

Каков истинный объект поисков Дон Кихота? Я считаю, что на это невозможно ответить. Каковы подлинные мотивы Гамлета? Нам не разрешено знать. Поскольку великолепные рыцарские поиски Сервантеса имеют космологический размах и реверберацию, ни один объект не кажется недосягаемым.Разочарование Гамлета в том, что ему позволено только Эльсинора и месть за трагедию. Шекспир сочинил безграничное стихотворение, в котором только главный герой выходит за все пределы.

Сервантес и Шекспир, умершие почти одновременно, являются центрально-западными авторами, по крайней мере, со времен Данте, и с тех пор ни один писатель не сравнится с ними, ни Толстой, ни Гете, Диккенс, Пруст, Джойс. Контекст не может вместить Сервантеса и Шекспира: золотой век Испании и елизаветинско-якобинская эпоха вторичны, когда мы пытаемся полностью оценить то, что нам дано.

WH Оден нашел в «Дон Кихоте» портрет христианского святого, в отличие от Гамлета, который «не верит в Бога и в себя». Хотя Оден звучит извращенно иронично, он был довольно серьезен и, как мне кажется, заблуждается.

Герман Мелвилл смешал Дон Кихота и Гамлета в Капитана Ахава (с добавлением сатаны Милтона в качестве приправы). Ахав желает отомстить белому киту, в то время как сатана уничтожит Бога, если только он сможет. По словам Дж. Уилсона Найта, Гамлет — посланник смерти для нас.Дон Кихот говорит, что его цель — уничтожить несправедливость.

Последняя несправедливость — это смерть, высшее рабство. Освобождение пленников — это прагматичный способ рыцаря бороться со смертью.

Несмотря на то, что существует множество ценных английских переводов «Дон Кихота», я хотел бы отметить новую версию Эдит Гроссман за исключительно высокое качество ее прозы. Духовная атмосфера Испании, уже находящейся в крутом упадке, ощущается повсюду благодаря повышенному качеству ее дикции.

Гроссман можно назвать Гленн Гулд переводчиков, потому что она тоже озвучивает каждую ноту. Чтение ее удивительного способа поиска эквивалентов на английском языке мрачного видения Сервантеса — это вход в дальнейшее понимание того, почему эта великая книга содержит в себе все романы, которые следовали за ее возвышенным следом. Как и Шекспир, Сервантес неизбежен для всех писателей, пришедших после него. Диккенс и Флобер, Джойс и Пруст отражают повествовательные процедуры Сервантеса, и их слава характеризует смешение штаммов Шекспира и Сервантеса.

Сервантес настолько повсеместно обитает в своей великой книге, что нам нужно увидеть, что в ней есть три уникальных личности: рыцарь, Санчо и сам Сервантес.

Но как хитро и незаметно присутствие Сервантеса! Дон Кихот безмерно мрачен в своей самой веселой форме. Шекспир снова является ярким аналогом: Гамлет в своей самой меланхолической форме не прекращает своей каламбуры или своего юмора с виселицей, а безграничный остроумие Фальстафа терзают намеки на отказ. Точно так же, как Шекспир не писал ни одного жанра, Дон Кихот — это не только комедия, но и трагедия.Хотя он навеки означает рождение романа из прозаического романа и до сих пор остается лучшим из всех романов, я нахожу, что его грусть усиливается каждый раз, когда я его перечитываю, и действительно делает его «Испанской Библией», как сказал Мигель де Унамуно назвал этот рассказ величайшим из всех.

«Дон Кихот» может и не быть священным писанием, но он настолько содержит нас, что, как и в случае с Шекспиром, мы не можем выйти из него, чтобы достичь перспективизма. Мы находимся внутри огромной книги, и нам посчастливилось слышать великолепные беседы между рыцарем и его оруженосцем Санчо Панса.Иногда мы сливаемся с Сервантесом, но чаще мы невидимые странники, которые сопровождают возвышенную пару в их приключениях и неудачах.

Первое выступление Короля Лира состоялось в рамках публикации I части «Дон Кихота». В отличие от Одена, Сервантес, как и Шекспир, дает нам светскую трансцендентность. Дон Кихот действительно считает себя рыцарем Бога, но он постоянно следует своей собственной капризной воле, которая является великолепно своеобразной. Король Лир обращается к небесным небесам за помощью, но на личном основании, что они и он стары.

Испытываемый еще более жестокими реалиями, чем он сам, Дон Кихот сопротивляется власти церкви и государства. Когда он перестанет утверждать свою автономию, ничего не останется, кроме как снова стать Алонсо Кихано Хорошим, и ничего не останется, кроме как умереть.

Я возвращаюсь к своему первоначальному вопросу: объект Скорбного рыцаря. Он находится в состоянии войны с принципом реальности Фрейда, который признает необходимость смерти.

Но он не дурак и не сумасшедший, и его видение всегда по крайней мере двоякое: он видит то, что мы видим, но он также видит кое-что еще, возможную славу, которую он желает присвоить или, по крайней мере, разделить.Де Унамуно называет это превосходство литературной славой, бессмертием Сервантеса и Шекспира. Читая «Дон Кихота», мы должны помнить, что мы не можем снисходить до рыцаря и Санчо, поскольку вместе они знают больше, чем мы, точно так же, как мы никогда не сможем догнать удивительную скорость познания Гамлета. Знаем ли мы, кто мы такие? Чем настойчивее мы ищем себя, тем сильнее они отступают. Рыцарь и Санчо, когда закончилось великое произведение, точно знают, кто они, не столько по своим приключениям, сколько по чудесным беседам, будь то ссоры или обмен мнениями.

Поэзия, особенно Шекспира, учит нас разговаривать с самими собой, но не с другими. Великие фигуры Шекспира — великолепные солипсисты: Шейлок, Фальстаф, Гамлет, Яго, Лир, Клеопатра, за исключением Розалинды. Дон Кихот и Санчо действительно слушают друг друга и меняются благодаря этой восприимчивости. Ни один из них не подслушивает себя, что является шекспировским тоном. Сервантес или Шекспир: они конкурирующие учителя того, как мы меняемся и почему. Дружба у Шекспира в лучшем случае иронична, чаще — коварна.Дружба между Санчо Панса и его рыцарем превосходит любую другую в литературном изображении.

У нас нет «Карденио», пьесы, которую Шекспир написал вместе с Джоном Флетчером после прочтения произведений Томаса Шелтона, сделанных одновременно с «Дон Кихотом». Следовательно, мы не можем знать, что Шекспир думал о Сервантесе, хотя можем предполагать его восторг. Сервантес, неудачливый драматург, по-видимому, никогда не слышал о Шекспире, но я сомневаюсь, что он ценил бы Фальстафа и Гамлета, оба из которых предпочли свободу личности обязательствам любого рода.

Санчо, как заметил Кафка, — свободный человек, но Дон Кихот метафизически и психологически связан своей преданностью странствующим рыцарям. Мы можем отметить бесконечную доблесть рыцаря, но не его буквальное воплощение рыцарской романтики.

Но действительно ли Дон Кихот верит в реальность своего собственного видения? Очевидно, он этого не делает, особенно когда Сервантес (и Санчо) предает его садомазохистским розыгрышам — более того, злобной и унизительной жестокости, — которым страдают рыцарь и оруженосец во второй части. Набоков очень хорошо освещает это в своих «Лекциях о Дон Кихоте», опубликованных посмертно в 1983 году: обе части «Дон Кихота» составляют настоящую энциклопедию жестокости. С этой точки зрения это одна из самых горьких и варварских книг, когда-либо написанных. И жестокость его артистична.

Чтобы найти шекспировский эквивалент этому аспекту «Дон Кихота», вам придется соединить Тит Андроник и «Веселые жены Виндзора» в одно произведение, что является мрачной перспективой, потому что они, на мой взгляд, самые слабые пьесы Шекспира.Ужасное унижение Фальстафа веселыми женами достаточно недопустимо (даже если оно легло в основу возвышенного «Фальстафа» Верди).

Почему Сервантес подвергает Дон Кихота физическому насилию в части I и психическим пыткам части II? Ответ Набокова эстетичен: жестокость оживлена ​​характерным для Сервантеса артистизмом. Мне это кажется уклонением. «Двенадцатая ночь» — это непревзойденная комедия, и на сцене мы поглощены весельем от ужасных унижений Мальволио.

Когда мы перечитываем пьесу, нам становится не по себе, потому что социально-эротические фантазии Мальволио отзываются эхом практически во всех нас. Почему нас не заставили хотя бы немного усомниться в мучениях, телесных и социальных, которым подвергались Дон Кихот и Санчо Панса? Сам Сервантес, как постоянное, хотя и замаскированное присутствие в тексте, является ответом. Он был наиболее избитым из выдающихся писателей. В большом морском сражении при Лепанто он был ранен и в 24 года навсегда потерял возможность пользоваться левой рукой. В 1575 году он был схвачен берберскими пиратами и провел пять лет в качестве раба в Алжире.Выкупленный в 1580 году, он служил шпионом Испании в Португалии и Оране, а затем вернулся в Мадрид, где попытался сделать карьеру драматурга, почти всегда терпя неудачу после написания не менее 20 пьес. В некотором отчаянии он стал сборщиком налогов только для того, чтобы быть обвиненным и заключенным в тюрьму за предполагаемое должностное преступление в 1597 году. Новое заключение произошло в 1605 году; есть традиция, что он начал сочинять Дон Кихота в тюрьме. Часть I, написанная с невероятной скоростью, была опубликована в 1605 году. Часть II была опубликована в 1615 году.

Сервантес, лишенный всех гонораров по части I издателем, умер бы в бедности, если бы не опоздание со стороны проницательного дворянина в последние три года своей жизни. Хотя Шекспир умер в возрасте 52 лет, он был чрезвычайно успешным драматургом и стал довольно зажиточным, имея долю в актерской труппе, которая играла в Театре Глобус. Осмотрительный и слишком осведомленный о вдохновленном правительством убийстве Кристофера Марлоу, их пытках Томаса Кида и клеймении Бена Джонсона, Шекспир сохранил себя почти анонимным, несмотря на то, что он был правящим драматургом Лондона.Насилие, рабство и тюремное заключение были основой жизни Сервантеса. Насколько мы можем судить, Шекспир, настороженный до конца, прожил почти без памятных происшествий.

Физические и душевные муки, которым подвергались Дон Кихот и Санчо Панса, были центральным элементом бесконечной борьбы Сервантеса за выживание и свободу. И все же наблюдения Набокова точны: жестокость во всем Дон Кихоте велика. Эстетическое чудо состоит в том, что эта грандиозность исчезает, когда мы отходим от огромной книги и размышляем над ее формой и бесконечным диапазоном значений.Ни одна критическая оценка шедевра Сервантеса не согласуется с впечатлениями любого другого критика и даже не похожа на них. Дон Кихот — зеркало, обращенное не к природе, а к читателю. Как может этот измученный и осмеянный странствующий рыцарь быть универсальной парадигмой?

Дон Кихот и Санчо — жертвы, но оба необычайно стойкие, до окончательного поражения рыцаря и смерти в личности Кихано Доброго, которого Санчо тщетно умоляет снова отправиться в путь. Всегда остается очарование выносливости Дон Кихота и верной мудрости Санчо.

Сервантес играет на человеческой потребности противостоять страданиям, и это одна из причин, по которой рыцарь нас пугает. Каким бы хорошим католиком он ни был (а может и не был), Сервантес заинтересован в героизме, а не в святости.

Героизм Дон Кихота отнюдь не постоянный: он прекрасно умеет летать, бросая беднягу Санчо на избиение целой деревней. Сервантес, герой из Лепанто, хочет, чтобы Дон Кихот был героем нового типа, ни ироничным, ни бессмысленным, но желающим быть самим собой, как точно выразился Хосе Ортега-и-Гассет.

Дон Кихот и Санчо Панса превозносят волю, хотя рыцарь трансцендентализирует ее, а Санчо, первый постпрагматик, хочет удерживать ее в рамках. Это трансцендентный элемент Дон Кихота, который в конечном итоге убеждает нас в его величии, отчасти потому, что он противопоставлен намеренно грубому, часто грязному контексту панорамной книги. И снова важно отметить, что эта трансцендентность светская и литературная, а не католическая. Донкихотский квест эротичен, но даже эрос литературен.

Обезумевший от чтения (как и многие из нас до сих пор), рыцарь находится в поисках нового «я», которое сможет преодолеть эротическое безумие Орландо (Роланд) в «Орландо Фуриозо» Ариосто или мифических Амадов из Галлии. В отличие от безумия Орландо или Амадиса, безумие Дон Кихота является преднамеренной, самоповрежденной, традиционной поэтической стратегией. Тем не менее, в отчаянном мужестве рыцаря есть явная сублимация сексуального влечения. Осознанность продолжает врываться, напоминая ему, что Дульсинея — его собственная высшая выдумка, превосходящая искреннюю страсть к крестьянской девушке Альдонзе Лоренцо.Выдумка, в которую верят, даже если вы знаете, что это вымысел, может быть подтверждена только чистой волей.

Я не могу вспомнить ни одной другой работы, где отношения между словом и делом были бы столь же неоднозначны, как в «Дон Кихоте», кроме (опять же) «Гамлета». Формула Сервантеса также принадлежит Шекспиру, хотя в Сервантесе мы чувствуем бремя переживания, тогда как Шекспир сверхъестественен, поскольку почти весь его опыт был театральным. Сервантес настолько тонок, что его нужно читать на всех уровнях, как и Данте.Возможно, Донкихот можно точно определить как литературный образ абсолютной реальности, не как несбыточную мечту, а как убедительное пробуждение к смертности.

Эстетическая правда Дон Кихота состоит в том, что он, опять же, как Данте и Шекспир, заставляет нас напрямую противостоять величию. Если нам трудно полностью понять поиски Дон Кихота, его мотивы и желаемые цели, то это потому, что мы сталкиваемся с отражающим зеркалом, которое пугает нас, даже когда мы поддаемся восторгу. Сервантес всегда опережает нас, и мы никогда не сможем наверстать упущенное.Филдинг и Стерн, Гете и Томас Манн, Флобер и Стендаль, Мелвилл и Марк Твен, Достоевский: все это поклонники и ученики Сервантеса. «Дон Кихот» — единственная книга, которую доктор Джонсон хотел сделать даже длиннее, чем она уже была.

И все же Сервантес, хотя и доставляет удовольствие всем, в некоторых отношениях даже труднее, чем Данте и Шекспир на их высоте. Должны ли мы верить всему, что говорит нам Дон Кихот? Он в это верит? Он (или Сервантес) является изобретателем достаточно распространенного ныне способа, при котором персонажи в романе читают предыдущие вымыслы, касающиеся их собственных ранних приключений, и вынуждены нести последующую потерю в ощущении реальности. Это одна из прекрасных загадок Дон Кихота: это одновременно произведение, подлинным предметом которого является литература, и хроника суровой, отвратительной действительности, упадочной Испании 1605-1515 годов. Рыцарь — это тонкая критика Сервантеса царства, которое приняло его только суровые меры в обмен на его собственный патриотический героизм в Лепанто. Нельзя сказать, что у Дон Кихота двойное сознание; это скорее множественное сознание самого Сервантеса, писателя, который знает цену подтверждения.Я не верю, что рыцарь лжет, кроме как в ницшеанском смысле лжи против времени и его мрачного «Это было». Спросить, во что верит сам Дон Кихот, — значит войти в провидческий центр его истории.

Эта любопытная смесь возвышенного и батетического не повторится, пока Кафка, другой ученик Сервантеса, не сочинит такие рассказы, как «Охотник Гракх» и «Сельский доктор». Для Кафки Дон Кихот был демоном или гением Санчо Пансы, спроецированным проницательным Санчо в книгу о смертельных приключениях. В изумительной интерпретации Кафки подлинным объектом рыцарских поисков является сам Санчо Панса, который как одитор отказывается верить рассказу Дон Кихота о пещере. Итак, я возвращаюсь к своему вопросу: верит ли рыцарь своей истории? Нет смысла отвечать «да» или «нет», поэтому вопрос должен быть неправильным. Мы не можем знать, во что верят Дон Кихот и Гамлет, поскольку они не разделяют наших ограничений.

Томас Манн любил Дон Кихота за его иронию, но тогда Манн мог сказать в любой момент: «Ирония иронии, все ирония.«Мы видим в обширном Священном Писании Сервантеса то, чем мы уже являемся. Джонсон, который не мог вынести иронии Джонатана Свифта, легко принимал иронию Сервантеса; сатира Свифта разъедает, в то время как Сервантес дает нам некоторую надежду.

Джонсон чувствовал, что нам нужны некоторые иллюзии, чтобы мы не сойти с ума. Является ли это частью замысла Сервантеса? Марк ван Дорен в очень полезном исследовании «Профессия Дон Кихота» преследует аналогии между рыцарем и Гамлетом, которые мне кажутся неизбежными. Вот два персонажа, превосходящие все остальные. , которые, кажется, всегда знают, что делают, хотя сбивают нас с толку всякий раз, когда мы пытаемся поделиться их знаниями.Это знание не похоже на знание Фальстафа и Санчо Пансы, которые настолько счастливы быть самими собой, что приказывают знаниям уйти в сторону и пройти мимо них. Я бы предпочел быть Фальстафом или Санчо, чем версией Гамлета или Дон Кихота, потому что старение и болезнь учит меня тому, что быть важнее знания. Рыцарь и Гамлет невероятно безрассудны; Фальстаф и Санчо обладают некоторой осмотрительностью в вопросах доблести.

Мы не можем узнать цель квеста Дон Кихота, если сами не Дон Кихот (обратите внимание на заглавную Q).Считал ли Сервантес, оглядываясь на свою тяжелую жизнь, это каким-то донкихотом? Скорбное лицо смотрит на нас на своем портрете, его лицо совершенно не похоже на тонкую мягкость Шекспира. Они подходят друг другу по гениальности, потому что даже больше, чем Чосер до них, и множество романистов, которые с тех пор смешали свои влияния, они дали нам личности более живые, чем мы сами. Я подозреваю, что Сервантес не хотел бы, чтобы мы сравнивали его с Шекспиром или кем-либо еще. Дон Кихот считает все сравнения одиозными.Возможно, они есть, но это может быть исключением.

Нам вместе с Сервантесом и Шекспиром нужна вся помощь, которую мы можем получить в отношении ультимейтов, но нам совсем не нужна помощь, чтобы наслаждаться ими. Каждый из них так же сложен и в то же время доступен, как и другой. Чтобы противостоять им полностью, где нам обратиться, кроме как к их взаимной силе озарения?

· Это отредактированный отрывок из введения Гарольда Блума к новому изданию «Дон Кихота», переведенный Эдит Гроссман, опубликованный Random House за 20 фунтов стерлингов.

Выдержка: Дон Кихот Сервантеса

Начало увлекательной истории Сервантеса о благородном рыцаре и его слуге, Санчо Панса

Где-то в Ла-Манче, в месте, имя которого я не хочу вспоминать, джентльмен жил не так давно, один из тех, у кого на полке есть копье и древний щит, а для скачек — тощая кляча и борзая. Время от времени тушеное мясо, говядина чаще, чем баранина, мясо по ночам, яйца и воздержание по субботам, чечевица по пятницам, иногда кисель в качестве угощения по воскресеньям — все это потребляло три четверти его дохода.

Остальные пошли на легкую шерстяную тунику, бархатные штаны и чулки из того же материала для праздничных дней, а в будние дни — на грубую ткань серого цвета. У него была экономка за 40, племянница еще не за 20 и трудолюбивый человек, который делал все, от оседлания лошади до обрезки деревьев. Нашему господину было около 50 лет; его лицо было обветренным, его кожа была тощей, его лицо было изможденным, и он очень рано вставал и большой любитель охоты. Некоторые утверждают, что его фамилия была Quixada или Quexada, поскольку есть определенное количество разногласий между авторами, пишущими по этому вопросу, хотя надежное предположение, кажется, указывает, что его звали Quexana.Но для нашей истории это не имеет большого значения; в его рассказе нет абсолютно никаких отклонений от истины.