«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

Информация о материале

Категория: Цех историков

Опубликовано: 06 октября 2021

Просмотров: 2499

Среди материалов Русского зарубежного исторического архива в Праге, поступивших в Советский Союз как дар Чехословацкого правительства, имеется значительное количество документов, касающихся Павла Николаевича Милюкова.

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура-2

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

Начиная с 1890-х и вплоть до Октябрьской революции 1917 года, Павел Милюков занимал видное место в культурной и общественно-политической жизни России. Научные работы Павла Николаевича выдвинули его в первый ряд русских историков. Как политический деятель, он принимал руководящее участие в сплочении и организации либерально-демократических течений, с 1905 года стал общепризнанным лидером образовавшейся тогда и быстро приобретшей большое влияние Конституционно-демократической партии.

Наконец, в образованном при его участии Временном правительстве первого состава он занимал пост министра иностранных дел.

Покинув страну, Милюков стал заметной фигурой Белой эмиграции, писал серьёзные аналитические статьи, работал над книгами (библиографический перечень его научных трудов составляет около 40 машинописных страниц), редактировал газету, принимал активное участие в жизни русских деятелей культуры, оказавшихся в изгнании.

В течение 20 лет возглавляемые Милюковым «Последние новости» играли руководящую роль в культурной жизни эмиграции, объединяли вокруг себя лучшие литературные и публицистические силы Русского зарубежья. Достаточно назвать имена тех, чьи произведения регулярно появлялись на страницах газеты: И. А. Бунин, М. И. Цветаева, В. В. Набоков (Сирин), М. А. Алданов, Саша Чёрный, В. Ф. Ходасевич, К. Д. Бальмонт, А. М. Ремизов, Н. А. Тэффи, Б. К. Зайцев, H. H. Берберова, Г. В. Иванов, И. В. Одоевцева, Дон Аминадо, А. Н. Бенуа, С.

М. Волконский, Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович и многие другие.

Милюков

Милюков

Милюков был подлинным эрудитом, обладал поразительной памятью, владел многими языками, глубоко знал историю искусств и литературы, любил поэзию, особо выделяя два имени — Пушкин и Лермонтов, чьи стихи часто читал по памяти. Он рано начал писать стихи: вначале это были подражания Никитину, Пушкину, позднее это уже были свои оригинальные произведения.

Человек очень организованный, отличавшийся высокой самодисциплиной, он тщательно сохранял любого рода документы и составил, невзирая на крутые обвалы судьбы, обширнейший архив, являющийся сейчас бесценным подспорьем для историков.

В этом отношении определённый интерес представляет обширная коллекция газетных вырезок из русских, советских и эмигрантских газет, посвящённая творчеству Михаила Юрьевича Лермонтова. В досье, хранящемся в Государственном архиве РФ (Ф. Р-5856. Оп. 1), насчитывается 354 статьи, опубликованные о великом русском поэте с 1884 по 1934 годы.

Коллекция собранных Милюковым вырезок о Лермонтове — разумеется, совершенно различных и подчас даже противоречивых по содержанию каждой — тем не менее даёт представление о месте, которое занимал великий поэт в духовной жизни российского общества — на родине и в эмиграции. Архивные материалы красноречиво дополняют и тот замечательный фон, на котором прошла и полная драматизма жизнь Павла Николаевича Милюкова.

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура-3

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

В этом же фонде — Русского заграничного исторического архива — отложился ещё один любопытный документ, касающийся Михаила Лермонтова. Он из большой коллекции газетных вырезок Василия Васильевича Водовозова (1864—1933), публициста, юриста и экономиста, автора статей по социально-экономической и политической истории, члена Центрального комитета левой Трудовой народно-социалистической партии (Ф. 539. Оп. 1). В 1923 году Водовозов остался за границей, не вернувшись в СССР из научной командировки. Последние годы жил в крайней нужде, болел. Покончил жизнь самоубийством.

Документ — маленькая вырезка из газеты «Речь», одной из крупнейших дореволюционных российских газет, редактируемой главой кадетов Павлом Милюковым, где он был ведущим публицистом. В короткой заметке со ссылкой на «члена Совета главного управления по делам печати г. Виссарионова» говорится о постановке тем вопроса о цензурной переработке лермонтовского «Демона», чтобы

«Лермонтов из библиотек был устранён».

Публикация в слывшей либерализмом «Речи» 20 февраля 1914 года была неслучайной. Это были отголоски дискуссии, сопровождавшей «Демона» едва ли не со дня создания поэмы.

Как мы знаем, Михаил Лермонтов взялся за разработку произведения ещё в пятнадцатилетнем возрасте и многократно возвращался к придуманному им герою, прочно захватившему его воображение.

Я не для ангелов и рая
Всесильным богом сотворен;
Но для чего живу страдая,
Про это больше знает он.
Как демон мой, я зла избранник,

Как демон, с гордою душой,
Я меж людей беспечный странник,
Для мира и небес чужой;
Прочти, мою с его судьбою
Воспоминанием сравни
И верь безжалостной душою,
Что мы на свете с ним одни.

Демон в мифологии — обобщённое представление о некоей неопределённой и неоформленной божественной силе, злой или благодетельной, часто определяющей жизненную судьбу человека, силе, способствующей или препятствующей человеку в исполнении его намерений.

Стихотворение было написано в 1831 году, когда автору исполнилось 17 лет и он, студент словесного отделения Московского университета, уже считал поэзию своим призванием. В этот период умер отец поэта. Летом Михаил гостил в семье друзей, где безнадёжно влюбился в одну из дочерей хозяина дома, Варвару Лопухину. По воспоминаниям родственников, это чувство поэт сохранил до конца жизни. Однако семья Лопухиных и глава её, отец Александр Николаевич Лопухин, не пожелали подобного брака. Собственно, байронический настрой и разочарование в безответной любви явно придали весьма мрачный оттенок стихотворению. Исследователи воспринимают это стихотворение как своеобразную предтечу к эпилогу «Демона».

Поэма основана на библейском мифе о падшем ангеле, восставшем против Бога. Этот образ буквально захватил Лермонтова. В дальнейшем поэт работал над произведением в течение десяти лет — до 1839 года. Накануне поэт подарил своей бывшей возлюбленной, вышедшей замуж за богатого помещика Николая Бахметева, авторскую рукопись с посвящением: «Я кончил — и в груди невольное сомненье!..»

Герои поэмы не имеют прототипов, однако литературоведы указывают на отдельные эпизоды из биографии Лермонтова, позволяющие предположить, что в сознании его современников образ Демона соотносился с беспокойным, бунтарским характером самого поэта.

Несомненно, поэт ощущал внутреннюю близость к своему герою. Так, после знакомства с поэмой великий князь Михаил Павлович, человек строгий, о котором говорили, что он не прочитал ни одной книги, кроме армейского устава, тем не менее задал риторический вопрос:

«Никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли — духа зла или же дух зла — Лермонтова?»

С кого был списан главный герой, совершенно определённо автор — со свойственной ему иронией — ответил библиотекарю цензурного комитета, писателю и философу Владимиру Одоевскому: «С самого себя, князь, неужели вы не узнали?..»

Из-за цензурных рогаток «Демон» долгое время не допускался к печати и распространялся в списках, в которых были представлены как его ранние, так и поздние версии. Всего, по данным исследователей, насчитывалось восемь авторских редакций «Демона».

Официальный запрет только подогревал интерес к опальному поэту и его поэме. В известном отношении «Демон» повторил судьбу другого запрещённого произведения — комедии «Горе от ума» Александра Сергеевича Грибоедова. Оба стали известны задолго до выхода первого издания, благодаря хождению в списках и чтению в петербургских и московских салонах либерального толка. Запрет лишь способствовал росту популярности поэмы, поэтому современники, в том числе и такие, как Виссарион Белинский, давали «Демону» очень высокие оценки.

«“Демон” сделался фактом моей жизни, — писал выдающийся русский критик, — я твержу его другим, твержу себе, в нём для меня — миры истин, чувств, красот. Я его столько раз читал — и слушатели были так довольны…»

Проблема с печатью поэмы решалась не без влияния Николая Карамзина, находившегося официальным чтецом у супруги главного гонителя Лермонтова, царя Николая I, — императрицы Александры Фёдоровны — и главным наставником наследника, цесаревича Александра. О том говорит запись в личном дневнике Александры Фёдоровны насчёт состоявшегося при дворе чтения «Демона». О том же и строки в «Реестре рукописей и книг, поступивших в Санкт-петербургский цензурный комитет в 1839 г.», где под номером 97 значится «Демон, восточная повесть» на 70 страницах, поступившая 7 марта «от г. Карамзина». Буквально через три дня она была изучена цензором, историком и профессором Александром Никитенко, не чуждым либеральных взглядов, и 11 марта возвращена Карамзину, расписавшемуся в получении.

Исследователь творчества Лермонтова Вадим Вацуро отмечает, что список, переданный Карамзиным для чтения в императорскую семью, не требовал цензуры.

«С другой стороны, факт такого чтения был для цензуры своего рода частичной апробацией. Из записи следует, что поэма была одобрена, — в противном случае была бы сделана отметка о запрещении, и рукопись, приобщённая к числу запрещённых сочинений, осталась бы в делах цензурного комитета и не была бы выдана на руки представлявшему её лицу. Факт запрещения отразился бы в комитетских протоколах, — между тем, никаких следов цензурования “Демона” в них нет».

По словам Вацуро, «последнее обстоятельство — отсутствие упоминаний о “Демоне” в протоколах цензурного комитета — весьма любопытно. Из него следует, что Никитенко сделал сам все нужные изменения и купюры, не вынося их на обсуждение комитета… Разрешая поэму без санкции комитета, Никитенко брал на себя серьёзную ответственность и пытался уменьшить её, сделав большое число купюр. С другой стороны, ему, вероятно, было известно об одобрении поэмы императрицей; семейство Карамзиных, подававшее поэму в цензуру, также сумело привести в действие свои обширные связи», заключает лермонтовед.

От Карамзина рукопись, из которой цензор собственноручно удалил многочисленные «крамольные» фрагменты, вернулась автору. Лермонтов мог отдать её в печать, но он этого не сделал. Возможно, его остановили сокращения и поправки, внесённые Никитенко, или, что по мнению историков более правдоподобно, — вскоре последовавшее общее ужесточение цензурной политики, предусматривавшей «все сочинения духовного содержания в какой бы то мере ни было» проходить через цензуру духовную. Понятно, образ падшего ангела, взбунтовавшегося против творца и получившего за свой мятеж участь вечного скитальца, не мог быть принят официальным духовенством и властью, остро ощущавшей бунтарскую природу поэтического героя. Помимо того, в конце августа 1839 года было получено предписание министра народного просвещения графа Сергея Уварова, прямо касавшееся недопущения к публикации «Демона».

Только в апреле 1842 года, уже после гибели поэта, после настойчивых ходатайств друзей и почитателей, фрагменты поэмы были напечатаны по личному разрешению министра.

Что же касается цензурной рукописи, то она осталась в руках у Лермонтова, а затем перешла к его троюродному брату Акиму Шан-Гирею, со временем поменяв ещё несколько владельцев.

В 1848 году после того, как по всей Европе прокатилась волна революционно-демократического подъёма, правительство Николая I ещё больше ужесточило борьбу с проникновением в общество передовой мысли. О публикации «Демона» не могло быть и речи. Издатели «Отечественных записок» и «Современника», например, получили предписания, что «если впредь замечено будет в оных что-либо предосудительное или двусмысленное, то они лично подвергнуты будут не только запрещению продолжать свои журналы, но и строгому взысканию».

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

«Как демон, с гордою душой…». Лермонтов, Милюков и царская цензура

Поэма «Демон» — это как своеобразный гимн силе хаоса, который, тем не менее, слабее, чем мир гармонии, — тот самый прекрасный мир, который Демон презрительно отвергает, но который, подобно пушкинской «равнодушной природе», всё же торжествует в финале. Лермонтову было близко оправдание «демонизма», что коренным образом противоречило общепринятому в христианстве представлению о зле как об отсутствии добра: «Дух беспокойный, дух порочный…»

Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы […]

Оглядываясь на николаевскую эпоху, Белинский писал:

«Во времена переходные, во времена гниения и разложения устаревших стихий общества, когда для людей бывает одно прошедшее, уже отжившее свою жизнь, и ещё не наставшее будущее, а настоящего нет, — в такие времена скептицизм овладевает всеми умами, делается болезнию эпохи. Истинный скептицизм заставляет страдать, ибо скептицизм есть неудовлетворяемое стремление к истине».

«Демон, — полагал великий русский критик, — не пугал Лермонтова; он был его певцом». Тема мятущегося героя Белинским связывалась с пафосом борьбы и отрицания, которыми насыщена мысль поэта: «исполинский взмах, демонский полёт — с небом гордая вражда». Именно такими словами определял Белинский основную особенность поэзии Лермонтова.

В 1852 году в цензурном комитете рассматривался вопрос о допуске в Россию сочинений Лермонтова, которые в Германии в переводе на немецкий язык появились незадолго до смерти поэта. Следует отметить, что там нередко печатались русские издания, которые по цензурным соображениям не могли быть выпущены в России. В частности, речь шла о двухтомнике, изданном в Берлине.

Младший цензор Санкт-Петербургского комитета цензуры иностранной, известный русский поэт Аполлон Майков, не решаясь самостоятельно сделать заключение, направил издание в цензурный комитет с таким донесением:

«Недоумевая, как поступить в этом случае, какой приговор произнести этому переводу. .. я имею честь представить это на благоусмотрение комитета. Со своей стороны я полагаю, что мы можем быть снисходительнее к книге на иностранном языке, нежели на русском, и поэтому я думаю, что пьесы: “Демон”, “Казначейша” — можно позволить вполне… Впрочем, может показаться странным, что у нас русский же автор не дозволен в подлиннике и будет дозволен в переводе».

Комитет, в свою очередь, переслал это дело на усмотрение Главного управления цензуры, которое вынесло решение: «…запретить для публики этот перевод, о чём объявлено комитету… в предложении г. товарища министра народного просвещения от 18 июня 1853 года за № 1187».

Впервые полный текст произведения на русском языке увидел свет в той же Германии в 1856 году тиражом… 28 экземпляров. Их предполагалось раздать «высоким особам» и добиться отмены цензурного запрещения. Правда, в книге был вырезан диалог Тамары с Демоном. Писатель и книгоиздатель, полковник Пётр Мартьянов, описывает историю публикации так: «Имея в виду, что поэма в полном объёме, по цензурным условиям, в русской печати появиться не может, генерал-адъютант Алексей Илларионович Философов, бывший воспитателем великого князя Михаила Николаевича и находившийся с ним за границей, возымел намерение издать “Демона” полностью в Карлсруэ. Баронесса А. М. Гюгель (урождённая Верещагина) (жена вюртембергского дипломата, двоюродная сестра и приятельница Лермонтова. — Прим.) — этот старый испытанный друг поэта, в гостиной которой возникла первая мысль об издании “Демона” за границею, предложила г. Философову находившийся у неё бахметевский список поэмы и издание её, при содействии протоиерея И. И. Базарова (духовник особ царствующего дома, автор богословских трудов, мемуарист. — Прим.), было начато с этого списка у придворного типографа Баденского двора Гаспера…» Вскоре в 1857 году вышло второе карлсруйское издание «Демона», в котором диалог героев, наконец, был опубликован. Затем последовали другие издания — в 1858-м, 1875-м.

На родине поэма «Демон» впервые издана полностью в 1860 году. К счастью, материалы нового издания попали на предварительный просмотр к писателю Ивану Гончарову, исполнявшему в то время должность цензора, что придавало его положению некую двусмысленность. Многие представители интеллектуальной элиты в общем-то недолюбливали цензоров, задачей которых входило недопущение распространения идей, могущих пошатнуть сложившиеся устои, и такое недоверие тяготило Гончарова, но он честно исполнял свой долг, вполне сообразуясь со своей совестью и чётким пониманием , какое значение уготовано Лермонтову в русской литературе.

Иван Александрович очень бережно отнёсся к литературному наследству Лермонтова. Однако, не решаясь самостоятельно дозволить к печати сочинения Лермонтова, Гончаров составил донесение в Санкт-Петербургский цензурный комитет и нашёл их «удобными для одобрения в печать по духу ныне действующей цензуры». Он выразил лишь сомнение в отношении отдельных стихов. К примеру, не знал, как поступить со строками, где говорилось, что молиться — это «напрасный труд», или с диалогом Тамары и Демона о Боге. «Вероятно, — дипломатично подчеркнул Гончаров, — исключение некоторых из показанных мест имело значение в своё время и могло иметь какое-нибудь отношение к личности и судьбе автора, но теперь всё это составляет забытое прошедшее. Между тем, запрещения в печать этих мест у Лермонтова, как писателя классического, подают и будут подавать повод к перепечатыванию его поэмы в заграничных типографиях. Поэтому я имею честь испрашивать разрешения цензурного комитета к одобрению в печать как означенных в поэмах “Демон” и “Орша” мест, так и других, если таковые встретятся в прочих сочинениях Лермонтова и не будут противны духу ныне действующей цензуры».

Доброжелательное заключение Гончарова, несомненно, сыграло свою решающую роль, и к лету 1860 года первый том собрания сочинений Лермонтова вышел из типографии.

Поэма была напечатана уже в ту пору, когда Россия жила в ожидании реформ Александра II, а интерес к бунтарским страстям заметно снизился — на смену романтическим персонажам приходили реалистические герои: Дмитрий Рудин и Евгений Базаров, Вера Розальская и Дмитрий Лопухов, Родион Раскольников и Иван Карамазов… В российском обществе активно зарождались демократические идеи, которые, хоть и не носили радикальный характер, но выражались в чётком осознании необходимости перемен. По словам литературоведа Ирины Роднянской, «шестидесятники и семидесятники “Демона” заземлили».

Но «Демон» продолжал жить. Музыкальность лермонтовского стиха и драматический сюжет не могли обойти внимания композиторов. Самым известным музыкальным произведением стала опера «Демон» Антона Рубинштейна. Увлечённый поэмой, композитор спешил с её написанием. Автором либретто стал известный биограф и исследователь творчества Лермонтова Павел Висковатов. Через три месяца опера была закончена и в 1871 году представлена в дирекцию Мариинского театра в Петербурге. Однако, как и текст, опера подверглась цензурному гонению: её запретили к постановке, поскольку «общее очертание драмы имеет характер, несовместный с учением нашей церкви, и может затронуть в публике религиозное чувство, тем более что подобные сопоставления Ангела с Демоном на сцене доселе не являлись». Последовало долгое ожидание постановки. Композитор уже подумывал о передаче постановки оперы в Германию. Лишь в январе 1875 года опера впервые увидела сцену в бенефисе одного из крупнейших представителей русской вокальной сценической школы Ивана Мельникова. Для этого Рубинштейну пришлось переименовать Ангела в Доброго Гения, отказаться от иконы и лампадки в келье Тамары, изменить в либретто некоторые выражения. В Москве премьера оперы в Большом театре состоялась ещё спустя четыре года. Сегодня «Демон» является самой популярной оперой этого композитора, а образ главного героя стал этапным в творчестве великого Фёдора Шаляпина.

Широкое распространение поэмы по-прежнему было под запретом. «Отрицание духа и миросозерцания, выработанного веками», по отзывам официальных критиков, фактически оставляли поэму вне российского общественного пространства.

В 1891 году в одном из докладов Учёного комитета Министерства народного просвещения задавались вопросом: «На что деревенскому мальчику, школьнику и простолюдину знать “Демона”?..» «Так называемое “разочарование” лермонтовской поэзии вносить в народную школу, в среду нашего крестьянства, да и вообще юношества, никак не следует. Для ума простолюдина сопоставления понятий, как “тучки небесные” и “гонящая их злоба, зависть, преступление и клевета ядовитая”, — непостижимо и покажется безумием — подобных стихов в сборнике много; таковы все, между прочим, отрывки из поэмы “Демон”».

Главный редактор «Правительственного вестника» Константин Случевский (между прочим, ныне полузабытый писатель и поэт, чьё творчество высоко оценивали Аполлон Майков, Иван Тургенев и другие современные литераторы) в аналогичном докладе утверждал:

«Такая высокохудожественная вещь, как “Демон”, конечно, ничего общего со школою иметь не может…»

Полное собрание сочинений Лермонтова к обращению в библиотеках начальных и средних учебных заведений было запрещено. До начала 1900-х годов в Министерстве просвещения ещё несколько раз рассматривались различные издания произведений Лермонтова, и многим из них, не говоря уж о «Демоне», в школьные и общедоступные библиотеки путь был закрыт.

Лишь в конце XIX — начале XX века с приходом декадентства и на фоне возникшего движения поэтов-символистов интерес к «Демону», несмотря на яростное сопротивление черносотенных кругов и консервативной части общества, пережил как бы второе рождение и начал хождение в издательствах и либеральной печати. Баталии в российском обществе с апелляциями к власти и церковным иерархам вокруг «демонов тоски, сомненья и неверья», постепенно угасая по накалу, продолжались почти до самой революции.

Потому и неудивительно, что кадетская «Речь», редактируемая лидером партии Павлом Милюковым, человеком, безусловно, широко образованным и одарённым, большим приверженцем творчества Михаила Лермонтова, не могла не пройти мимо очередного слуха о возможных попытках цензуры репрессировать знаменитую поэму.

«Речь» — «ежедневная политическая, экономическая и литературная газета» леволиберальной Конституционно-демократической партии (кадетов) — была одним из влиятельных предреволюционных российских периодических изданий. Имела отделения и агентства более чем в 50 городах империи и репутацию самого популярного оппозиционного издания. Тираж составлял около 40 тыс. экземпляров.

Очевидно, публикация слуха в «Речи», впрочем, как и попытки цензурировать творчество Михаила Лермонтова в новой политической реальности, никаких последствий не имели и отражали лишь настроения отдельных реакционно настроенных деятелей и охранителей церковной морали, ведущих арьегардные бои. Судя по тому, что либеральная «Речь» в дальнейшем не возвращалась к этой теме, высказанные «предложения» должного позитивного отклика не нашли. Страна уже ощущала дыхание грядущих социальных потрясений.

Относительно упомянутого в заметке «г. Виссарионова» известно немного. В своё время Сергей Евлампиевич Виссарионов (1867—1918) был заметным деятелем политического сыска, исполнял должность вице-директора департамента полиции Министерства внутренних дел, занимался кадрами всех охранных отделений в стране. В его же ведении были все агентурные расходы. Являясь членом Совета Главного управления по делам печати Российской империи, совмещал эту должность с обязанностями старшего военного цензора Петроградской Военно-цензурной комиссии. После Февральской революции был арестован Временным правительством, допрашивался Чрезвычайной следственной комиссией. В конце 1918 года проходил в суде по делу провокатора, секретного сотрудника охранки Романа Малиновского, и был расстрелян большевиками.

Лермонтовский «Демон», одолевший десятилетия свирепой и изощрённой цензуры, продолжает жить не только в поэзии, но и в других видах искусства — музыке, драматургии, живописи, графике, скульптуре. Стало классическим его воплощение Михаилом Врубелем как символа новой эпохи. К этому образу возвращались Дмитрий Мережковский, Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Александр Блок, Андрей Белый и другие, искавшие вдохновение в тайных силах, ведущих человека к подвигу. Борис Пастернак посвятил Лермонтову книгу «Сестра моя — жизнь», которая начиналась со стихотворения «Памяти Демона». По словам Пастернака, Лермонтов был олицетворением творческого поиска и откровения.

Он, Демон, казалось бы, «герой неприкаянности и печали», обрёл и самые неожиданные повороты. Он ещё и олицетворение силы человеческого духа.

Яркий тому пример противоположного отношения связан с Великой Отечественной войной.

Участница краснодонской подпольной организации Ульяна Громова, погибшая вместе со своими товарищами, любила и знала наизусть поэму Лермонтова. Советский писатель Александр Фадеев в романе «Молодая гвардия» рассказал, как в фашистской тюрьме девушка читала «Демона» вслух своим товарищам, и это чтение позволило на короткое время забыть о том кошмарном мире, в котором оказались молодые подпольщицы, найти воодушевление в самый мрачный час.

«Уля прочла и те строки поэмы, где ангел уносит грешную душу Тамары.

Тоня Иванихина сказала:

— Видите! Всё-таки ангел её спас. Как это хорошо!

— Нет! — сказала Уля всё ещё с тем стремительным выражением в глазах, с каким она читала. — Нет!.. Я бы улетела с Демоном… Подумайте, он восстал против самого бога!

— А что! Нашего народа не сломит никто! — вдруг сказала Любка с страстным блеском в глазах. — Да разве есть другой такой народ на свете? У кого душа такая хорошая? Кто столько вынести может?.. Может быть, мы погибнем, мне не страшно»…

И входит он, любить готовый,
С душой, открытой для добра,
И мыслит он, что жизни новой
Пришла желанная пора.
Неясный трепет ожиданья,
Страх неизвестности немой,
Как будто в первое свиданье
Спознались с гордою душой…

Вячеслав Тарбеев,
советник директора Государственного архива Российской Федерации

ВОЗМОЖНО, ВАМ БУДЕТ ИНТЕРЕСНО:

Первое заседание Межведомственной комиссии по историческому просвещению

Состоялось Учредительное собрание Ассамблеи «петровских музеев» России

Рука об руку. Советско – Монгольское сотрудничество в годы второй мировой войны

«Печальный демон, дух изгнанья…». Лермонтов: Мистический гений

«Печальный демон, дух изгнанья…»

Пожалуй, никто не будет отрицать, поэма «Демон» — главное поэтическое творение Михаила Лермонтова. Шедевр мировой поэзии. Я не собираюсь сейчас писать литературоведческую статью, это иной жанр. Но поэма «Демон» — это и значительная часть жизни Лермонтова, веха в его биографии. Да и работал он над этой поэмой с 1829 года до самого конца своей жизни.

Историки литературы и литературоведы немало писали и пишут о влиянии на поэму «Демон» и пушкинских стихов «Ангел» (1827) и «Демон» (1823), и байроновского «Каина», и «Фауста» Гете, и «Потерянного рая» Мильтона… Всё так. Но не будем вечно искать у наших русских гениев те или иные заимствования. Интереснее проследить демоническое начало в судьбе самого Лермонтова. Иные историки и литературоведы из самых добрых побуждений переводят само «демоническое начало» как некую дерзость, вольность. Увы, не будем скрывать: в демонизме всегда есть и богоборческое начало.

Прислушаемся к самому поэту. Как-то князь В. Ф. Одоевский его спросил:

— Скажите, Михаил Юрьевич, с кого вы списали вашего Демона?

На что поэт шутливо ответил:

— С самого себя, князь, неужели вы не узнали?

— Но вы не похожи на такого страшного протестанта и мрачного соблазнителя, — стал оправдывать своего собеседника Одоевский.

— Поверьте, князь, я еще хуже моего Демона.

Все участники разговора рассмеялись. Но шутка запомнилась, стали поговаривать об автобиографическом характере поэмы, стали искать прототипы.

Конечно же нет никаких реальных прототипов ни у Демона, ни у Тамары. Но и отвергать признание самого Лермонтова в близости к образу Демона мы не будем. Было в нем и на самом деле некое демоническое начало. Как тут не вспомнить о его далеком предке Томасе Лермонте, уведенном в царство мифических фей.

Да и сам Демон лермонтовский не похож на героев поэм его великих предшественников. Настолько самостоятелен, что скорее я соглашусь с высказыванием остроумного великого князя Михаила Павловича, заметившего после прочтения поэмы:

— Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли — духа зла или же дух зла — Лермонтова?

И впрямь, не юный поэт в 15 лет придумывал самые разные инфернальные образы, а в нем самом с детства витали некие силы. Не будем погружаться с головой в демонологию, но признаем, что скорее уже с детства, с рождения в судьбе Михаила Лермонтова присутствовало мистическое демоническое начало. И потому уже в самом начале его творчества, с 1823 года сквозь все откровенные подражания и заимствования Пушкину или Байрону, Гёте или Жуковскому просматривалась чисто лермонтовская надмирная, надземная, космическая линия.

Когда он писал первые варианты поэмы в 1829 году, еще учась в университетском Благородном пансионе, ему представлялись два героя — демон и ангел, влюбленные в одну монахиню. Потом его демон, влюбившись в монахиню, из ревности к ангелу губит свою возлюбленную. Естественно, как и всё у Лермонтова, уже в первых набросках «Демона» видны следы автобиографизма. Для меня — это скорее автобиографизм души самого поэта, его чувства, прорастающие из чисто человеческих, юношеских эмоций. Во второй редакции поэмы (1831) он пишет:

Как демон мой, я зла избранник,

Как демон, с гордою душой,

Я меж людей беспечный странник,

Для мира и небес чужой…

Впрочем, он и в лирических стихах, посвященных конкретной женщине, тоже сравнивает себя с падшим демоном. Можно, конечно, стать светским хроникером и найти не одну документальную историю из жизни Лермонтова о том, как он обольстил женщину, которая была готова к встрече с ангелом, тоже вполне конкретным человеком, соперником поэта. И даже такая история была не одна. Почти все его страсти тех юношеских лет, и Сушкова, и Иванова, и Лопухина, по-своему были обольщены Лермонтовым-демоном и имели при этом своего ангела, позже ставшего законным мужем. Бывало и наоборот: поэт увлекается, любит свою подружку, но вскоре она ему прискучит, но ее былой ангел уже ее покинул. Героиня обречена на гибель. Я не буду сейчас расписывать все эти документальные версии. Ибо за автобиографической правдой факта у Михаила Лермонтова всегда скрывается, даже помимо его желания, глубинный замысел, его постижение страстей человеческих. Его взгляд с небес. Автобиография его души, его глубинных противоречий.

Самым космическим поэтом на Руси был Михаил Юрьевич Лермонтов. Небо было изначально его стихией. Если другие поэты смотрели с земли — в небо, то Михаил Лермонтов, скорее, смотрел с неба на землю. С неба посылал нам свои вирши.

Еще шестнадцатилетним юношей он писал: «Люди друг к другу / Зависть питают;/ Я же, напротив, / Только завидую звездам прекрасным, / Только их место занять бы желал». Впрочем, так и случилось. Всю свою поэтическую жизнь он прожил в звездном мире. Он говорил с Богом, как с равным, ибо «совершенная любовь исключает страх». И Бог принимал его, как равного, ибо стихи его несли небесную благодать людям. «По небу полуночи ангел летел, / И тихую песню он пел; / И месяц, и звезды, и тучи толпой / Внимали той песне святой…»

Разве с таким поэтом Россия не должна была первой повернуться к космосу? Если весь космос внимал святой песне Михаила Лермонтова? Тем и отличается Лермонтов от других замечательных писателей русских, что у них изображен человек природный, смущающийся перед небом. А у Лермонтова человек уже совершенен, он прошел уже свое прошлое, перед ним лишь настоящее и будущее, и он готов увидеть новый мир, готов познать его, полететь ввысь.

Михаил Лермонтов плывет перед нами на своем воздушном корабле по синим волнам океана, куда-то вдаль, в космос, к неведомым вершинам, «лишь звезды блеснут в небесах», и сопровождают поэта в этом полете лишь близкие и равные ему люди, которых он ценил и на грешной земле. И никого более.

Внимательный читатель заметит, поэзия Лермонтова почти вся — на вершинах: «Горные вершины спят во тьме ночной…», «На севере диком стоит одиноко / На голой вершине сосна…», «Ночевала тучка золотая / На груди утеса-великана…», «Терек воет, дик и злобен, / Меж утесистых громад». Но если и спускается он на равнину, то вместе с ним спускается и всё звездное небо. И опять с ним наедине космическое пространство.

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

Где, с какой галактики, с каких космических высот глядит сверху на нас поэт и отмечает наши земные судьбы?

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сиянье голубом… [46]

И где он заметил еще до всяких космических полетов голубое сияние земли? Кто подсказал? И впрямь, с Богом на равных. Потому казались ему такими ничтожными все эти мелкие человеческие подробности. Какие-то нелепые ссоры, дуэли… «Да не буду я стрелять в этого дурака», — сказал он в адрес Мартынова. Всё земное, плотское его как бы мало задевало. Он еще при жизни уже пережил свое бессмертие. Потому он и писал: «Россия вся в будущем», что предвидел это будущее. Предвидел и свое величие, и величие России. Если он и спорил с небом, то не о своей личной судьбе, а о судьбе России. Он творил для нас новый небесный миф: «Я, Матерь Божия…», «Ангел», «Выхожу один я на дорогу…»: он был апостолом Михаилом. Думаю, такого тонкого, такого космического поэта, как Михаил Лермонтов, нет более ни на Руси, ни в мире. Есть выше его по стилистике, совершеннее по замыслу, изобретательнее по композиции, но такого русского чародея, которого увела некая сила так рано в небесный мир, больше нет. Один его сон во сне, наивный, простой и волшебный по исполнению, стоит многих высоких томов. Казалось бы, опустили его с космических небесных высот на самую нашу грешную землю:

В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал недвижим я;

Глубокая еще дымилась рана,

По капле кровь точилася моя…

Вскоре, 15 июля 1841 года поэт и на самом деле оказался с свинцом в груди в долине Дагестана… И уже погибшему герою стихотворения снился вечерний пир в родимой стороне. На пиру одна душа младая, в разговор веселый не вступая, сама погрузилась в грустный сон:

И снилась ей долина Дагестана;

Знакомый труп лежал в долине той;

В его груди, дымясь, чернела рана,

И кровь лилась хладеющей струей [47].

Такой ужасающий сон во сне притягивает своей фантасмагорией. Лермонтов, как бы пролетая в небесах над Россией, сбрасывает нам свои моменты истины, изумительные мгновения.

…Но, увы, как всё в России, так и творения Михаила Лермонтова не были завершены. Впрочем, он это предвидел еще в своей «Русской мелодии» 1829 года: «И слышится начало песни! — но напрасно! / — Никто конца ее не допоет!..»

Его любят изображать многие исследователи падшим ангелом, но даже сама история написания поэмы «Демон» очень ясно показывает любому внимательному читателю, как демоническое начало в его поэзии постепенно смирялось перед душой его ангела-хранителя.

«Ее душа была из тех, / Которых жизнь — одно мгновенье / Невыносимого мученья, / Недосягаемых утех…» — это же ангел не только Демону говорит, и не только о душе героини поэмы Тамары. Думаю, так же унесена была на небо и душа самого поэта, как бы ни боролись за нее демоны: «И рай открылся для любви…»

Начинает свою великую поэму Михаил Лермонтов с рассказа о судьбе Демона, о тех временах, когда «блистал он, чистый херувим», когда на небе он «верил и любил».

Печальный Демон, дух изгнанья,

Летал над грешною землей,

И лучших дней воспоминанья

Пред ним теснилися толпой;

Тех дней, когда в жилище света

Блистал он, чистый херувим,

Когда бегущая комета

Улыбкой ласковой привета

Любила поменяться с ним,

Когда сквозь вечные туманы,

Познанья жадный, он следил

Кочующие караваны

В пространстве брошенных светил;

Когда он верил и любил,

Счастливый первенец творенья!

Он был чистым ангелом и не знал ни злобы, ни сомнения. Но всё прошло… он стал Демоном, падшим ангелом.

Ничтожной властвуя землей,

Он сеял зло без наслажденья.

Нигде искусству своему

Он не встречал сопротивленья —

И зло наскучило ему.

История написания «Демона» — это история взросления, мужания и озарения самого поэта. Отношение к Демону менялось у Лермонтова, спор шел в нем самом. Разные редакции поэмы, разные посвящения и финалы как бы оспаривают друг друга. Не надо привязывать поэму ни к возлюбленной поэта Варваре Лопухиной, хотя существует посвящение ко второму варианту поэмы 1831 года «Прими мой дар, моя мадонна!..», ни к членам императорской семьи, в том числе и к загадочной великой княжне Марии Николаевне, дочери императора Николая I, со всем ее сложным отношением к творчеству поэта.

Да, был условно называемый, а ныне многими отвергаемый лопухинский вариант поэмы «Демон», был и так называемый придворный, последний вариант 1839 года. Но я вообще немного скептически отношусь к влиянию женщин на творчество Михаила Лермонтова.

Ни «Валерик», ни «Я, Матерь Божия…», ни «Нищий» я бы не отнес к любовным творениям поэта. Кому бы он ни посвящал свои стихи, стоило ему чуть углубиться в саму поэзию, и от его милых граций ничего не остается, любовная тема уходит на второе или третье место. Даже в простых альбомных стишатах. А уж тем более в поэме «Демон». Кстати, и начинал он ее в 1829 году еще задолго до всех своих пылких романов. Нередки у него были и перепосвящения тех же самых стихов из альбома в альбом, но об этом позже. Конечно, и во всех первых редакциях поэмы можно найти бытовую основу. Лермонтов встречается с возлюбленной, увлекается ею, но при ней кто-то другой или она выходит замуж. И он с гневом обрекает былую возлюбленную на мистическую гибель, посмеиваясь над тем или иным ангелом. О романтических увлечениях поэта я расскажу в другом месте, но сверх всех земных историй, без которых и нет самой литературы, царят уже грандиозные мистические символы и космические образы. После возвращения с Кавказа он не то что вписывает в поэму «Демон» какие-то этнографические наблюдения и пейзажные зарисовки, а избавляется от автобиографических следов и личных историй. Чем достовернее становится историческая основа поэмы, реальнее грузинская природа, тем более мощным и властным, обаятельным и легендарным видится образ Демона. Впрочем, укрупняется и образ Тамары. Если уж сравнивать этих героев, то разве что с шекспировскими.

Я с большим интересом прочитал книгу Д. А. Алексеева «Тайна кода Лермонтова». Допускаю, что в разных поздних вариантах поэмы он отталкивался от реальной помолвки великой княжны Марии Николаевны и герцога Лейхтенбергского, состоявшейся как раз 4 декабря 1838 года, и не случайно этим днем помечен так называемый «придворный вариант поэмы». Могут пригодиться и все подробности их великосветской жизни. Но, честно говоря, для понимания самой поэмы «Демон» ни великая княжна Мария Николаевна, ни ее будущий супруг, герцог Лейхтенбергский, не так уж долго и проживший в нелюбимой им России, ничего не дают.

И развивалось действие поэмы от первого варианта 1829 года до последнего восьмого варианта декабря 1839 года отнюдь не в зависимости от любовных увлечений поэта или от его придворных интриг. Все эти посвящения и сюжетные подробности лишь обрамляют главный замысел поэмы, служат малозначащими декорациями. Посвящать всю книгу поискам второстепенных прототипов и ничего не говорить о сокровенном и сложнейшем замысле поэмы, на мой взгляд, мелковато для такого мощного творения.

«Демон» — самое загадочное произведение в русской поэзии, но не потому, что столь трудно угадываемы женщины-адресаты. Так ли волнуют всех любителей поэзии Михаила Лермонтова тайны его любовных похождений? Читая разные варианты «Демона», скорее, видишь развитие его характера, его отношение к добру и злу, его понимание мира.

Еще в 15 лет, студентом Московского университета, Михаил Лермонтов пишет стихотворение «Мой демон» (1829). Это для начала некое олицетворение зла, которое поэт ощущает и в себе самом. «Собранье зол его стихия…» Он равнодушен и к природе, и к людям. «Он чужд любви и сожаленья». Лишен жалости и сострадания. Поэт как бы предвидит всю свою дальнейшую жизнь, как борьбу с этим демоном.

И гордый демон не отстанет,

Пока живу я, от меня,

И ум мой озарять он станет

Лучом чудесного огня;

Покажет образ совершенства

И вдруг отнимет навсегда

И, дав предчувствие блаженства,

Не даст мне счастья никогда [48].

Этим стихотворением Лермонтов уже на всю будущую жизнь четко отделил себя от демона зла, как бы потом он в разговорах или в стихах и не надевал на себя порой его маску, не говорил о демоне своей поэзии. Конечно, демон уже до конца дней не отставал от поэта и даже озарял его лучом чудесного огня, но он же поступал с ним, как в поэме с Тамарой, не дав ему достигнуть совершенства, лишив его и в жизни, и в поэзии счастья. Так и оставив его несовершенным, недооцененным гением. Совершенствуя образ Демона, поэт в то же время и боролся с ним, преодолевал его. Путь постижения демона и в себе и в мире у Лермонтова продолжался от «Моего демона» до незавершенной «Сказки для детей».

Уже в «Сказке для детей» он как бы вспоминал о поразившем его с детства образе героя:

Мой юный ум, бывало, возмущал

Могучий образ; меж иных видений,

Как царь, немой и гордый, он сиял

Такой волшебно-сладкой красотою,

Что было страшно… и душа тоскою

Сжималася — и этот дикий бред

Преследовал мой разум много лет.

Вот этот дикий бред и назывался поэмой «Демон». Еще Николай Гоголь заметил: «Признавши над собою власть какого-то обольстительного демона, поэт покушался не раз изобразить его образ, как бы желая стихами от него отделаться. Образ этот не вызначен определительно, даже не получил того обольстительного могущества над человеком, которое он хотел ему придать. Видно, что вырос он не от собственной силы, но от усталости и лени человека сражаться с ним. В неоконченном его стихотворении, названном «Сказка для детей», образ этот получает больше определительности и смысла. Может быть, с окончанием этой повести… отделался бы он от самого духа…»

Демоническими чертами наделяет Лермонтов героев своих ранних произведений: горбуна Вадима в неоконченной повести «Вадим», взбунтовавшегося против мира Арбенина в пьесе «Арбенин» и позднее в «Маскараде». Но в нем была потребность сосредоточиться уже не на демоническом герое, а на самом Демоне.

В заметках за 1830 год он сначала пишет о замысле поэмы «Ангел смерти»: «Написать поэму «Ангел смерти». Ангел смерти при смерти девы влетает в ее тело из сожаления к ее другу и раскаивается, ибо это был человек мрачный и кровожадный, начальник греков. Он ранен в сражении и должен умереть; ангел уже не ангел, а только дева, и его поцелуй не облегчает смерти юноши, как бывало прежде. Ангел покидает тело девы, но с тех пор его поцелуи мучительны умирающим». Вроде бы поэма об ангеле смерти, но не случайно следующая запись в дневнике уже касается поэмы «Демон»: «Memor: написать длинную сатирическую поэму: приключения Демона». Эти замыслы у молодого поэта тесно взаимосвязаны, где ангел, там и демон.

Поэма «Ангел смерти» датируется самим автором «1831 года сентября 4-го дня». В самой поэме действие переносится в Индию, на так манящий всегда Лермонтова восток, грек превратился в отшельника Зораима, напоминающего нам древнего пророка Зороастра, основателя древней религии огнепоклонников, распространенной в Иране, Афганистане и части Индии. Зораим гибнет, ангел тоже покидает тело уже смертной женщины и возвращается на небеса. Но это уже не светлый ангел, «…за гибель друга в нем осталось / Желанье миру мстить всему». Ангел на пути превращения в Демона. Но из сатирической поэмы о Демоне ничего не получилось. Не тот герой, да и не тот автор. Демон требовал своего воплощения, автор начинал познавать своего Демона.

Как всегда у раннего Лермонтова, поэма «Ангел смерти» отталкивается от одного из западных творений — новеллы Ж. П. Рихтера «Смерть ангела», но тоже, как всегда у поэта, использовав в какой-то мере идею и сюжет Рихтера, Михаил Лермонтов своей поэме дает другой собственный смысл, вместо милосердия Неба идет схватка добра и зла. Поэтому я не люблю говорить о влиянии на Лермонтова тех или иных его великих предшественников. Сюжеты, мифы, имена героев поэт может еще поначалу щедро заимствовать у других, но с какой самостоятельностью и независимостью с первых же своих, еще несовершенных, творений он развивает свое понимание мира, свое познание и человека, и неба.

Не хуже, чем Шекспир, который всегда заимствовал сюжеты и образы из творений самых разных авторов, но использовав их как зацепку для собственного замысла, дальше уже творил свои гениальные трагедии и комедии. Михаил Лермонтов тоже часто брал из какой-нибудь западной поэмы или цикла стихов первичную схему действия, но затем разворачивал в своей поэзии уже по мистическим лермонтовским законам постижения мира.

К своему Демону он подбирается и в другой своей ранней поэме «Азраил», уже посвященной мусульманскому ангелу смерти. Не познав к тому времени как следует Кавказ, еще живя в Москве и подмосковном Середникове, учась в пансионе и Московском университете, читая в оригинале всех английских, французских и немецких авторов, тем не менее он тянется на восток — в Индию, в Персию. Как северная сосна на голой вершине, он мечтает о прекрасной пальме, растущей там, «где солнца восход».

В первом варианте 1829 года мы еще видим однозначного прямолинейного Демона зла, осознанно и мстительно соблазняющего монахиню. Это унылый и мрачный ледяной Демон. Первый вариант «Демона» Лермонтов набрасывает пятнадцатилетним мальчиком, в 1829 году. Он состоит из стихотворных этюдов и двух прозаических записей сюжета. Это лишь наброски поэмы, два посвящения, два конспекта сюжета, которые и были позже воплощены. Начинающий поэт только набрасывает разные варианты сюжета. «Демон влюбляется в смертную (монахиню), и она его наконец любит, но демон видит ее ангела-хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее улетает в ад, и демон, встречая ангела, который плачет с высот неба, упрекает его язвительной улыбкой…»

Всё действие вне времени и пространства. Демон хоть и побеждает в первых вариантах поэмы, но остается каноническим злодеем. Нет и никаких еретических мотивов. Мировой злодей соблазнил юную монашку и умчался, довольный победой зла. Оставь он таким сюжет, поэма вряд ли заинтересовала бы читателя. Но гений на то и гений, чтобы отказываться от пошловатой обыденности. Впрочем, уже в первом варианте у пятнадцатилетнего подростка родились изумительные строки: «Печальный демон, дух изгнанья…» Так и останется блуждать, летать над грешною землей этот печальный Демон во всех восьми редакциях поэмы. Останется неизменным и размер поэмы.

Какой-то период времени Михаил Лермонтов собирается перенести действие «Демона» ко времени «пленения евреев в Вавилоне». Но библейский «Демон» так и остался в планах.

Вторая редакция поэмы, уже достаточно большая, 442 стиха, была написана в московском пансионе в начале 1830 года. Дополнения к этой редакции уже датированы 1831 годом. В этой второй редакции поэмы 1830 года действие переносится в Испанию. Но надолго ли? Появляются «лимонная роща», «испанская лютня».

В третьей редакции 1831 года появляется посвящение, по версии Павла Висковатого, адресованное Вареньке Лопухиной: «Прими мой дар, моя мадонна!..» И уже идет сравнение автора с образом Демона, и уже его любимая, как героиня поэмы, бережет этого мрачного Гения для небес и для надежд. Можно было бы увлечься сопоставлением образа монашки с Лопухиной, а самого Лермонтова с Демоном, но… этого не дает сделать сам поэт. Действие поэмы развивается и глубже, и дальше, чем простой пересказ земной любви поэта. В третьем варианте поэмы, московского периода его страстных увлечений, появляется знаменитый еретический диалог Демона и монахини: «Зачем мне знать твои печали…», в котором Демон уже отрицает Божий промысел. Этот диалог был вычеркнут лишь в придворной редакции поэмы.

И на самом деле, зачем императрице и ее дочерям, великим княжнам, знать печали Демона или знать печали поэта? Да и рискованно. Но в оригинале поэт этот диалог не вычеркнул. Появилась в третьем варианте и «Песнь монахини». В это же время Лермонтов продолжает работу и над другими своими поэмами «Азраил» и «Ангел смерти». Что-то его явно не удовлетворяет в познании Демона. Он пишет в конце четвертой редакции: «Я хотел писать эту поэму в стихах: но нет. — В прозе лучше».

Михаил Лермонтов начинает писать роман в прозе времен Пугачевского восстания «Вадим» с демоническим Вадимом в центре событий. И здесь что-то его не удовлетворяет. Тем более в жизни у него не заладилось с Московским университетом, затем Санкт-Петербургским, он поступил учиться в Школу юнкеров. На два года отвлекся от почти всех поэтических замыслов. Но к Демону время от времени возвращается. Демон всё такой же, и так же от его злодейского замысла гибнет героиня. Также торжествует зло. Из мести ангелу Демон губит свою прежнюю любовь.

Пятая, последняя докавказская редакция поэмы «Демон» написана уже в 1835 году, после окончания Школы юнкеров, после производства в офицеры. Он уже переделывает поэму с надеждой на успех в обществе. Офицер, лихой гусар Лермонтов, хочет откровенно использовать свое дарование, свои творения, своего чарующего и влекущего Демона, лишь бы покорить сердца красавиц. Но по-настоящему, конечно, лермонтовский «Демон» даже в неопубликованном виде приобрел всероссийскую известность в двух редакциях — шестой, лопухинской, и восьмой, придворной.

Демон влюбляет в себя Тамару. Он губит ее жениха, владельца Синодала, зато открывает ей «пучину гордого познанья». Но Тамара — это всего лишь земная грузинская княжна. Полюбив Демона, она погибает, иначе и быть не могло. Демон обречен на вечное одиночество. Его борьба с небом вечна. И даже если зло наскучило, примирение с Богом для него невозможно, даже если бы он этого захотел. Для этого надо отречься от вольности и независимости, а от своей свободы Демон не отречется никогда. «Я царь познанья и свободы, / Я враг небес, я зло природы», — говорит он Тамаре…

Михаил Лермонтов во время ссылки слышал в Грузии легенду о злом духе Гуда, который полюбил красавицу княжну и погубил ее жениха. Он упоминает об этой легенде в «Герое нашего времени». Так и возник у Лермонтова старый князь Гудал. А невеста и впрямь ушла в монастырь, который расположен недалеко от Гудаула.

Как и положено мистическому Демону, он не имеет окончательного канонического варианта. Само время выдвигает вперед то одну, то другую версию поэмы. Уже первая кавказская версия поэмы, датированная 8 сентября 1838 года, переносит действие на Кавказ. Неизвестная монахиня становится грузинской княжной Тамарой. Вместо борьбы Демона с ангелом мы видим древний княжеский грузинский род реальных «властителей Синодала». Возвратившись из первой кавказской ссылки, Лермонтов подвергает поэму капитальной переработке. Вместо аллегорий и абстракций появляется восхитившая Белинского живая природа Кавказа, появляются реальные полулегендарные персонажи из грузинской истории. Горы Кавказа, Казбек, который кажется пролетающему над ним Демону «гранью алмаза», «излучистый Дарьял», Кайшаурская долина, светлая Арагва, бурный Терек, угрюмая Гуд-гора. Павел Висковатый предложил, что поэт при своей переработке поэмы уже опирался на кавказские легенды и сказания. В отличие от большинства других исследователей, традиционно ищущих у русских писателей заимствования из западной цивилизованной литературы, Висковатый в своей книге о Лермонтове убедительно доказывает, что поэму Лермонтов переоснастил, хорошо познакомившись с бытом и легендами Грузии.

Прежде всего «Демон» покорил прекрасный пол. Княгиня М. А. Щербатова, одна из любимых женщин Михаила Лермонтова, призналась поэту после чтения «Демона»:

— Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака.

Можно считать эти слова признанием поэту в любви. Но еще одна из признанных красавиц высшего света М. И. Соломирская, танцуя с поэтом на придворном балу, сказала:

— Знаете ли, Лермонтов, я вашим Демоном увлекаюсь… Его клятвы обаятельны до восторга… Мне кажется, я могла бы полюбить такое могучее, властное и гордое существо, веря от души, что в любви, как в злобе, он был бы действительно неизменен и велик…

Влечет все-таки женщин к сильному демоническому началу. Не случайно именно Ева потянулась к яблоку греха. Не случайно и императорская семья, прежде всего ее женская половина, захотела прочитать поэму и обратилась к поэту с просьбой предоставить им точный список поэмы. Может быть, и вынужден был ради императрицы поэт пойти на какие-то сокращения наиболее еретических мест, но в целом, я считаю, это обращение императорской семьи пошло на пользу «Демону»: Михаил Лермонтов, во-первых, привел текст поэмы к завершенному виду, переписал ее набело. Во-вторых, придворный «Демон» совсем по-иному, чем стихотворение «Смерть Поэта», но тоже получил самое широкое распространение и в придворном обществе, и в литературном. Не знать лермонтовского Демона становилось как-то неприлично. Императрица читала придворную редакцию поэмы 8 и 9 февраля 1839 года. А. П. Шан-Гирей вспоминает: «Один из членов царской фамилии пожелал прочесть «Демона»… Лермонтов принялся за эту поэму в четвертый раз, обделал ее окончательно, отдал переписать каллиграфически и… препроводил по назначению».

Кто был посредником, неизвестно. Как и всё в жизни Михаила Лермонтова, тень тайны висит над всем. То ли фрейлина императрицы С. Н. Карамзина, толи бывшая фрейлина А. О. Смирнова-Россет. Мог передать поэму и поэт В. Е. Жуковский, который был в то время воспитателем наследника и читал лекции старшим дочерям императора. Императорская семья в большой восторг от поэмы не пришла или, по крайней мере, постеснялась выразить свою любовь к демоническим образам. Возвращали поэту «Демона» со словами, выражающими мнение императорской фамилии: «Поэма — слов нет, хороша, но сюжет ее не особенно приятен. Отчего Лермонтов не пишет в стиле «Бородина» или «Песни про царя Ивана Васильевича…»». Думаю, это мнение отнюдь не женской половины семьи. Чисто мужское мнение, и даже политическое мнение. Вряд ли великие княжны увлекались битвами или поединками. Видно, что и сам император ознакомился с «Демоном».

Интересно, что и торопиться с публикацией поэмы Лермонтов не стал, мол, пусть полежит — сказал он, уезжая на Кавказ. Значит, думал работать над поэмой и дальше. Значит, по-прежнему стремился к небу, к звездным пространствам. Не случайно же в позднем варианте «Демона» появляются такие небесные стихи:

На воздушном океане,

Без руля и без ветрил,

Тихо плавают в тумане

Хоры стройные светил;

Средь полей необозримых

В небе ходят без следа

Облаков неуловимых

Волокнистые стада.

За период с 1838 по 1841 год поэма стала известна не менее, чем в свое время пущенное по рукам стихотворение «Смерть Поэта». Вот уж кто был родоначальником нашего самиздата, так это Михаил Лермонтов. Он запускал в придворные и литературные круги текст поэмы «Демон» осознанно и продуманно. «Демон» уже окончательно сделал Лермонтова первым поэтом России, рядом даже некого было поставить. Федор Тютчев еще занимался своей дипломатической работой, не спешил проявлять себя в литературе, Пушкин и Грибоедов погибли, все остальные поэты были совсем другого уровня.

Находясь под впечатлением «Демона», Белинский писал В. П. Боткину в марте 1842 года о творчестве Лермонтова: «…содержание, добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей натуры, исполинский взмах, демонский полет — с небом гордая вражда, — всё это заставляет думать, что мы лишились в Лермонтове поэта, который по содержанию шагнул бы дальше Пушкина». В связи с «Маскарадом», «Боярином Оршей» и «Демоном» Белинский говорил: «… это — сатанинская улыбка на жизнь, искривляющая младенческие еще уста, это — «с небом гордая вражда», это — презрение рока и предчувствие его неизбежности. Всё это детски, но страшно сильно и взмашисто. Львиная натура! Страшный и могучий дух! Знаешь ли, с чего мне вздумалось разглагольствовать о Лермонтове? Я только вчера кончил переписывать его «Демона», с двух списков, с большими разницами, — и еще более в них это детское, незрелое и колоссальное создание… «Демон» сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня — миры истин, чувств, красот».

Готовя к публикации свой вариант «Демона», естественно вольнолюбивый бунтарский критик Виссарион Белинский убрал все придворные сглаженности и соединил все лермонтовские бунтарские варианты поэмы. Его Демон — это символ свободы, независимости и познания, борющийся с несовершенством Божьего мира. Ведь поэт убрал в придворном варианте даже его любимую строчку: «Иль с небом гордая вражда…» Демон и Тамару увлек в свою борьбу с небом, заставил ее засомневаться в Боге. И поэтому, в отличие от придворного варианта, где ангел объявляет, что Тамара «ценой жестокой искупила / Она сомнения свои», в лопухинском варианте 1838 года ангел просто спускался на ее могилу, и «за душу грешницы младой / Творцу молился он…». Победа оставалась за Демоном.

Белинский назвал Демона «демоном движения, вечного обновления, вечного возрождения». «Он тем и страшен, тем и могущ, что едва родит в вас сомнение в том, что доселе считали вы непреложною истиной, как уже кажет вам издалека идеал новой истины».

Сам Боткин, уже как бы отвечая своему другу Белинскому, продолжал: «Какое хладнокровное, спокойное презрение всяческой патриархальности, авторитетных, привычных условий, обратившихся в рутину… Дух анализа, сомнения и отрицания, составляющих теперь характер современного движения, есть не что иное, как тот диавол, демон… Лермонтов смело взглянул ему прямо в глаза, сдружился с ним и сделал его царем своей фантазии, которая, как древний понтийский царь, питалась ядами».

Уже в наши дни писатель Дмитрий Быков высказался так: «Другому аутичному, замкнутому и начитанному ребенку, вечному одиночке, явился демон — летающее существо образца 1833 года. Симптоматично, однако, что и Демон, и Карлсон, и Лермонтов, и Печорин — существа одной породы: они демонически разрушают все, к чему прикасаются, и делают это не по своей злой воле, а потому, что не вписываются в социум». Вспомним: Демон, дух изгнанья, чувствует себя бесконечно одиноким — как и Карлсон. Тут Быков прав, с самого детства одинокому ребенку не хватало своего небесного покровителя, вместо Карлсона Михаил Лермонтов нашел своего Демона и уже до конца жизни боролся с ним, вместе с ним.

Фрагменты из поэмы «Демон» впервые были опубликованы лишь в годовщину гибели поэта в его любимом журнале «Отечественные записки». Целиком цензура не пустила. Чересчур много ереси…

Долгое время литературоведы считали, что последняя, восьмая версия «Демона» относится к 1841 году, выходили целые книги и исследования на эту тему. Но когда были опубликованы документы из царских архивов и мы узнали, что императрица прочитала поэму не в 1841 году, а на два года раньше, с придворной редакцией поэмы всё стало ясно. Дело другое, что и после возвращения поэмы Михаилу Лермонтову, вплоть до своего отъезда на Кавказ в последний раз, он вполне мог продолжать работу над текстом дорогого ему творения.

Образ Демона — самый многогранный и разноликий образ в творчестве поэта. Это не дьявол, не Сатана, но и не какой-то мелкий бесенок. Он могуществен и мстителен, восстает против сложившегося миропорядка, и в то же время он тоскует и по любви, и по идеалу. Для небесного создания он чересчур человечен. Он чересчур привязан к самому автору.

Честно говоря, я не думаю, что так называемый придворный список поэмы принес Лермонтову пользу. Да, именно по этому списку А. И. Философовым в 1856 году в Карлсруэ была напечатана в типографии Гаспера мизерным тиражом в 28 экземпляров поэма «Демон». И значит, сохранилась для вечности. Через год, в 1857 году тот же Философов выпустил второе издание «Демона», уже соединив придворный список с лопухинским, введя диалог Демона и Тамары. В России поэма появилась только в 1873 году, 35 лет спустя после того, как Лермонтов поставил в ней последнюю точку.

Но при всех цензурных и самоцензурных сокращениях не мог императорский двор одобрить демоническую поэму. Как бы ни восхищались тайком его стихами и сама императрица, и ее дочери, для суровых придворных чиновников и православных иерархов «Демон» был неприличен. Не случайно же после гибели поэта императрица пишет в своем дневнике: «Гром среди ясного неба. Почти целое утро с великой княгиней читали стихотворения Лермонтова…» И когда вскоре великая княгиня Мария Павловна, «жемчужина семьи», уезжает к мужу в Германию, императрица дарит ей как самое драгоценное «Стихотворения» Михаила Лермонтова и роман «Герой нашего времени».

Говорят, император не один раз чуть ли не ревновал поэта к своей семье. Но об этом в другой раз.

Увы, при жизни поэта «Демон» не был разрешен цензурой. И герой поэмы Демон терпел финальную катастрофу в схватке за Тамару, и демоническое его отражение в душе поэта тоже терпит поражение.

Надо ли было Лермонтову переделывать для императорского двора поэму? Может и не надо, прав Белинский. Но поэт всегда творит, и именно в придворном варианте возник чудесный монолог Демона, который стоит всей переделки.

Клянусь я первым днем творенья,

Клянусь его последним днем,

Клянусь позором преступленья

И вечной правды торжеством.

Клянусь паденья горькой мукой,

Победы краткою мечтой;

Клянусь свиданием с тобой

И вновь грозящею разлукой.

Клянуся сонмищем духов,

Судьбою братий мне подвластных,

Мечами ангелов бесстрастных,

Моих недремлющих врагов;

Клянуся небом я и адом,

Земной святыней и тобой,

Клянусь твоим последним взглядом,

Твоею первою слезой,

Незлобных уст твоих дыханьем,

Волною шелковых кудрей,

Клянусь блаженством и страданьем,

Клянусь любовию моей…

Назови поэт своего героя не Демоном, а Прометеем или каким-либо восточным или славянским одиноким и гордым героем, может, и по-иному бы судьба сложилась.

Думаю, недолюбливают Демона и наши нынешние церковные и правительственные власти. Не подходит им ни одинокий бунт героя, ни восстание против несправедливости мирового порядка. И не понять, то ли мир несет зло гордому мятущемуся Демону, то ли сам Демон недоволен миром.

И входит он, любить готовый,

С душой, открытой для добра,

И мыслит он, что жизни новой

Пришла желанная пора.

Неясный трепет ожиданья,

Страх неизвестности немой,

Как будто в первое свиданье

Спознались с гордою душой…

Ясно же, что это мысли самого Михаила Лермонтова. Но почему они, от первого же его стихотворения, обретают некое демоническое начало то в горбуне Вадиме, то в Арбенине, то в Мцыри, то в самом Демоне. Пусть он, расставшись с прочими мечтами, в конце концов и от Демона отделался стихами. Увы, финал в жизни все равно случился демонический.

Демон отвергнут Богом, его возлюбленная Тамара погибла, хоть и взята ангелом в райский мир. Ее могила всеми забыта и покинута.

И проклял Демон побежденный

Мечты безумные свои,

И вновь остался он, надменный,

Один, как прежде, во вселенной

Без упованья и любви!..

Как бы ни приукрашивали «Демона» лермонтовского, Демон не может быть ни служителем Бога, ни носителем Добра. И если в самом Михаиле Лермонтове временами прорывалось демоническое начало, с которым он сам и боролся, это и делало его поэзию бунтарской более, чем все его юнкерские порнографические поэмы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Открылась выставка о поэме Лермонтова «Демон»

23 января в отделе ГМИРЛИ имени В. И. Даля«Дом-музейМ. Ю. Лермонтова» открылась выставка «„Демон“. Театр, живопись, литература». Ее куратор, научный сотрудник ГМИРЛИ Кристина Сарычева представила экспозицию посетителям вернисажа. «Мы хотим показать иллюстративный материал к поэме Лермонтова „Демон“ и то, как поэму интерпретировали театральные режиссеры и композиторы», — говорит Кристина.

На выставке экспонированы иллюстрации к поэме, которые в свое время не были опубликованы. К ним относится иллюстрация В. Д. Поленова, которую художник создал в 1891 году для издания собрания сочинений Лермонтова, и несколько иллюстраций Е. Лансере к юбилейному изданию 1914 года, оставшемуся нереализованным из-за начавшейся Первой мировой войны.

«Хотя читателям была знакома иллюстрация М. И. Зичи к „Демону“ (1860), однако большое количество иллюстраций создавалось в конце XIX века в связи с проектом товарищества И. Н. Кушнерева», — рассказывает куратор выставки. Речь идет о проекте издания иллюстрированного собрания сочинений Лермонтова, к которому были привлечены В. Васнецов, В. Д. Поленов, В. Серов, Вл. Маковский, Л. Пастернак и др. Было отобрано несколько иллюстраций Врубеля, при этом отклонены работы Серова и Поленова. Одна из не напечатанных тогда работ также представлена на выставке.

Среди других экспонатов, с которыми можно познакомиться в музее Лермонтова, — нотные записи оперы «Тамара» — первой оперы по лермонтовской поэме. Композитор Б. А. Фитингоф-Шель писал ее в течение 1860–1871 годов, а премьера состоялась лишь в 1886 году в Мариинском театре. Э. Ф. Направник по мотивам поэмы «Демон» создал в 1874 году «Третью симфонию». На выставке представлены театральные афиши постановок «Демона» и иллюстрации к поэме, сделанные художниками советского времени.

Наиболее известным музыкальным произведением по мотивам поэмы является, пожалуй, опера А. Г. Рубинштейна «Демон», а самым популярными иллюстрациями стали картины М. А. Врубеля. Примечательно, что Врубель (как, вероятно, и другие художники) создавал своего Демона, уже зная оперу Рубинштейна, которую он смотрел и в Петербурге, и в Киеве в 1880-е годы — именно тогда, когда трудился над полотном. О том, произошел ли диалог искусств, посетители музея смогут определить сами, познакомившись с выставкой.

Константин Чупринин

Фото: copy; Иван Бевз

Возврат к списку



Анализ поэмы М.Ю. Лермонтова «Демон» » Сочинения, ЕГЭ по литературе 2019

Поэма М.Ю.Лермонтова «Демон» по праву считается вершиной русской романтической поэзии. Замысел ее воз­ник еще в 1829 году. Поэт работал над ним почти всю свою творческую жизнь, создав восемь вариантов поэмы. Лер­монтов нарисовал яркий образ — портрет Кавказа — из совокупности экзотических пейзажей, зарисовок патриар­хального быта и оригинальных персонажей, на фоне кото­рых предстал главный герой. Но более всего оригинальный авторский подход виден в понимании конфликта и в рас­крытии образа Демона: здесь сказались отзвуки новейших для того времени воззрений на проблему личности.

Демон Лермонтова — образ человечный и возвышен­ный, вызывает не ужас и отвращение, а сочувствие и сожаление. Он воплощение абсолютного одиночества. Демон одинок поневоле, он страдает от своего тяжкого одиночества и преисполнен тоски по духовной близости. Демон существует как бы на грани разных миров, и пото­му-то Тамара представила его следующим образом:

То не был ангел-небожитель,

Ее божественный хранитель:

Венок из радужных лучей

Не украшал его кудрей.

То не был ада дух ужасный,

Порочный мученик — о нет!

Он был похож на вечер ясный:

Ни день, ни ночь — ни мрак, ни свет!..

В поэме Лермонтова предстает не дерзкий претендент на власть небесного владыки, не возмутитель спокойствия и порядка во вселенной, не враг человечества. Лермонтов создал образ жертвы несправедливого мироустройства.

Демон тоскует по гармонии. Он страдает от противо­речий, раздирающих все вокруг него. Демон тоскует по справедливости, но и она недоступна для него, потому что не может быть справедливым мир, основанный на борьбе противоположностей. Демон не только сам страдает, но и обязан мучить людей.

Ничтожной властвуя землей,

Он сеял зло без наслажденья,

Нигде искусству своему

Он не встречал сопротивленья —

И зло наскучило ему.

 И он искал примирения с извечным противником, жаждал возрождения к новой участи, искал общения с чистой душой, пытался полюбить с «неземной страстью» — бескорыстно и самозабвенно. В этом смысле его встреча с Тамарой не случайна, а подготовлена всеми предыдущими нравственными исканиями. Демон не намеревался иску­шать ее: он искренне полюбил, а такая любовь предпола­гает готовность приносить добро. И столь же искренним он был, когда явился на необычное свидание:

И входит он, любить готовый,

С душой, открытой для добра,

 И мыслит он, что жизни новой

Пришла желанная пора.

Демон готов отказаться от свободы в одиночестве, чтобы обрести расцвет души в общении. Однако его наме­рениям не дано сбыться. Примирение с небесами не состо­ялось: Демона оттолкнули. Чистая любовь не осуществи­лась- его опять заставили сыграть роль искусителя. В келье Тамары его уже поджидает Ангел: «И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор». Посланец небесного владыки назвал его духом беспокойным и порочным, а в посещении Тамары увидел злой умысел. Не стерпев уни­жения, Демон вступает в борьбу за душу Тамары, но теперь не ради ее любви, а чтобы доказать свое могущество и превосходство над Ангелом. Так на пути нравственных исканий Демон совершил поворот вспять. «И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд» — эта психологи­ческая мотивировка объясняет срыв намечавшегося пере­рождения Демона.

У современников Лермонтова постоянно возникали вопросы о том, почему в основе мироустройства лежит трагичная дисгармония. У реалистов и романтиков ответы были разными по выражению, но почти одинаковыми по существу.

Так, например, и у Пушкина в поэме «Медный всад­ник» возникал вопрос: кто виноват в трагедии «бедного Евгения», чье счастье разбито наводнением? И Пушкин помогал читателю понять: не император-преобразователь, не «разъяренная Нева», не случай и слепые стихии вино­ваты, а историческая необходимость всему причиной.

Лермонтов же обратился к древнему мифу, чтобы в духе романтических воззрений представить извечно траге­дийную основу мира.

В поэме Лермонтова «Демон» особенным образом преломились настроения и духовные искания 1830-х годов. Однако ее значение шире тех исторических рамок: поэма увлекла своим содержанием и эстетическими достоинства­ми многие поколения русских читателей.

М.Ю.Лермонтов. Демон

Восточная повесть[2] ЧАСТЬ I I Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой; Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим[3], Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним, Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил; Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый. .. И много, много… и всего Припомнить не имел он силы! II Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта: Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута, Однообразной чередой[4]. Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья. Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья — И зло наскучило ему. III И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял, И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, — и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали; И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали; И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны; И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы — У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир; но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего. IV И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! Столпообразные раины[5], Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви; Чинар[6] развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск, и жизнь, и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой!.. Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил; И всё, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел. V Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил. .. Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор. С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени. В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадро́й,[7] Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой. VI Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем — Звучит зурна́,[8] и льются ви́ны — Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью. На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит. Дальними горами Уж спрятан солнца полукруг; В ладони мерно ударяя, Они поют — и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, — глядит — И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы; То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка; И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость живой. VII Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока; Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела; С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела. VIII В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья. И часто тайное сомненье Темнило светлые черты; И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б — и вздохнул. .. IX И Демон видел… На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук — И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!.. И долго сладостной картиной Он любовался — и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда. Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком. То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог… Забыть? — забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья!.. ………. X Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый. Арагвы светлой он счастливо Достиг зеленых берегов. Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят. Он сам, властитель Синодала[9], Ведет богатый караван. Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной. Играет ветер рукавами Его чухи,[10] — кругом она Вся галуном обложена. Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями; Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой. Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны. Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной. Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман… Прибавил шагу караван. XI И вот часовня на дороге… Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой. С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил; И та молитва сберегала От мусульманского кинжала. Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал. Вдруг впереди мелькнули двое, И больше — выстрел! — что такое?.. Привстав на звонких[11] стременах, Надвинув на брови папах,[12] Отважный князь не молвил слова; В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк — и, как орел, Он кинулся… и выстрел снова! И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины — Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины! XII Затихло всё; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели; И глухо в тишине степной Их колокольчики звенели. Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица! Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит, Где прах отцов их был зарыт; Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест; И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной; И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет. .. XIII Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани; То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит. На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой. Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена, И кровь широкими струями На чепраке его видна. Скакун лихой, ты господина Из боя вынес, как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! XIV В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? Кто этот всадник бездыханный? Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела. В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла. Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал. .. Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого!.. XV На беззаботную семью, Как гром, слетела божья кара! Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара; Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой: «Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет: Она лишь взор туманит ясный, Ланиты девственные жжет! Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей; Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей; Он слышит райские напевы… Что жизни мелочные сны, И стон, и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! «На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил; Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада. Час разлуки, час свиданья — Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем нет желанья И прошедшего не жаль. В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они! «Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит; Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей; И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной; Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, — К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать…» XVI Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук. Она вскочив глядит вокруг… Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл — ничто в сравненье. Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, всё еще звучал. И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил; Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной. Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью; И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел. То не был ангел-небожитель, Ее божественный хранитель: Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей. То не был ада дух ужасный, Порочный мученик — о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!.. —— ЧАСТЬ II I «Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани; Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они. Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест… Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою!. . О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой; Я гибну, сжалься надо мной! Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску мою пролью. На свете нет уж мне веселья… Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня…» II И в монастырь уединенный Ее родные отвезли, И власяницею[13] смиренной Грудь молодую облекли. Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Всё беззаконною мечтой В ней сердце билося, как прежде. Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь. Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он. .. но — куда?.. III В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой. Чинар и тополей рядами Он окружен был — и порой, Когда ложилась ночь в ущельи, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой. Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц. По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов. IV На север видны были горы. При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины[14], И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая; В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой, Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой; И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой. V Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым. Перед ней Весь мир одет угрюмой тенью; И всё ей в нем предлог мученью — И утра луч и мрак ночей. Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумье упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье; И мыслит он: «То горный дух, Прикованный в пещере, стонет!»[15] И, чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит… VI Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком, И целый день, вздыхая, ждет… Ей кто-то шепчет: он придет! Недаром сны ее ласкали, Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей. Уж много дней она томится, Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться — А сердце молится ему; Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она; Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах. .. ……….. ……….. VII Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы Грузии одел. Привычке сладостной послушный, В обитель Демон прилетел. Но долго, долго он не смел Святыню мирного приюта Нарушить. И была минута, Когда казался он готов Оставить умысел жестокой. Задумчив, у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет. Он поднял взор: ее окно, Озарено лампадой, блещет; Кого-то ждет она давно! И вот средь общего молчанья Чингура[16] стройное бряцанье И звуки песни раздались; И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом; И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье?.. Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз; Он хочет в страхе удалиться. .. Его крыло не шевелится! И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится… Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой!.. VIII И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора. Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой. То было злое предвещанье! Он входит, смотрит — перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом; И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор, И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор: IX «Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне; К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след. Кто звал тебя?» Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд. «Она моя! — сказал он грозно, — Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья. На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою; Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю!» И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул. ……… X Тамара О! Кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь?.. Демон Ты прекрасна! Тамара Но молви, кто ты? отвечай… Демон Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне. Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, — я у ног твоих! Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои. О! выслушай — из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом; О! только выслушай, молю, — Я раб твой, — я тебя люблю! Лишь только я тебя увидел — И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою. Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно — розно жить с тобой. В бескровном сердце луч нежданый Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей. Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм — без божества! Тамара Оставь меня, о дух лукавый! Молчи, не верю я врагу… Творец… Увы! я не могу Молиться… гибельной отравой Мой ум слабеющий объят! Послушай, ты меня погубишь; Твои слова — огонь и яд.. . Скажи, зачем меня ты любишь! Демон Зачем, красавица? Увы, Не знаю!.. Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я всё былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах. Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты. В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлён, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира. Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало; Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало. О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья; Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Всё знать, всё чувствовать, всё видеть, Стараться всё возненавидеть И всё на свете презирать!. . Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня; Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно… Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно. Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал. И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался — но куда? зачем? Не знаю… прежними друзьями Я был отвергнут; как Эдем, Мир для меня стал глух и нем. По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья; Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть откуда и куда! И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Всё благородное бесславил И всё прекрасное хулил; Недолго. .. пламень чистой веры Легко навек я залил в них… А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой… И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал — и след кровавый За ним вился по крутизне… Но злобы мрачные забавы Недолго нравилися мне! В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить, Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут… Надежда есть — ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит! Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень — Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей!. . [Тамара Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? Ты согрешил… Демон Против тебя ли? Тамара Нас могут слышать!.. Демон Мы одне. Тамара А бог! Демон На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей! Тамара А наказанье, муки ада? Демон Так что ж? ты будешь там со мной!] Тамара Кто б ни был ты, мой друг случайный, — Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя. Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая… О! пощади! Какая слава? На что душа тебе моя? Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой… Нет! дай мне клятву роковую… Скажи, — ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь. .. Но ты всё понял, ты всё знаешь — И сжалишься, конечно, ты! Клянися мне… от злых стяжаний Отречься ныне дай обет. Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет?.. Демон Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством. Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой. Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов; Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей, Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей: Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум; Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум; Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру. Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня — И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил. Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик. Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя; Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить; Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить. Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, — Но дни бегут и стынет кровь! Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов! Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей. О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена; Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина; Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе. Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам; Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам; И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой; Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою; Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря; Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе, всё, всё земное — Люби меня!.. XI И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам. Могучий взор смотрел ей в очи! Он жег ее. Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал, Увы! злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник. Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье. В нем было всё: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье — Прощанье с жизнью молодой. XII В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской, И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил. И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон. И нечестивое сомненье Проникло в сердце старика… Но пронеслось еще мгновенье, И стихло всё; издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река. Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать; Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча, скорыми шагами Обычный продолжает путь. ……….. XIII Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела. Навек опущены ресницы… Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой, Напрасно их в немой печали Уста родные целовали… Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать! XIV Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд. Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И, сжаты мертвою рукою, Как бы прощаются с землею! И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья; И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама. Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости. Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей. Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье. Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной!.. XV Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь. Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся. Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей. Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сёл, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал. И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь успокоилися там; И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище?.. Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится… Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней. XVI В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих. И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал. Издалека уж звуки рая К ним доносилися — как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух. Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: «Она моя!» К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа. Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! — кто б его узнал? Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, — И веяло могильным хладом От неподвижного лица. «Исчезни, мрачный дух сомненья! — Посланник неба отвечал: — Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал — И благо божие решенье! Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали. Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь — одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! Ценой жестокой искупила Она сомнения свои. .. Она страдала и любила — И рай открылся для любви!» И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул. И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!.. —— На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной. Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны… Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет. Внизу рассыпался аул, Земля цветет и зеленеет; И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река. И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя. Но грустен замок, отслуживший Когда-то в очередь свою. Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью. И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы. Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет; И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою!.. Всё дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне. И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат Льды вековечные горят. Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг. И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых; Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье; Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит. Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит. Источник: Лермонтов М. Ю. Демон: Восточная повесть / Текст подгот. Э. Э. Найдич // Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: В 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом). — Изд. 2-е, испр. и доп. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979—1981. Т. 2. Поэмы. — 1980. — С. 374—404.

Художественные особенности поэмы Лермонтова «Демон» | Литература — просто!

М.Ю.Лермонтов. Демон.

М.Ю.Лермонтов. Демон.

Говоря о художественных особенностях «Демона», выделим две из них, на наш взгляд, основные:

1. От начала и до конца произведение  насыщено страстью к земной красоте. Причем, согласно обычаям романтиков, красота понимается как нечто непривычное, экзотическое, необычайное. Не случайно главная героиня – из мало знакомой в то время рядовому русскому страны, Грузии, и из стародавней эпохи. Поэт воспевает именно такую красоту – непривычную, необычайную, полуфантастическую.

2. Выразительность формы поэмы поистине поражает. Она наглядно отражает самые главные особенности романтического течения (любовь к контрастам, антитезам, ярким краскам, к интенсивному и напряженному эмоциональному звучанию).

Разберем на примерах обе эти особенности.

1. Эстетика необычайного в поэме

Поэма пронизана во всех своих деталях чувством прекрасного: пейзажи ли Кавказа, портрет ли главной героини, каждая строка в произведении является квинтэссенцией красоты и словно концентрированным образцом романтической поэзии.

Как это часто бывает в произведениях романтизма, широко используется понятие сверхъестественного. Так, мы видим яркие художественные детали, которые помогают передать силу натуры и силу чувства Демона:

«Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет».

«Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой!»..

Образ Демона строится на антитезе: он вызывает у героини ужас и трепет, и в то же время неодолимое влечение. Он дарит ей свою невероятную любовь, обещая сделать ее царицей мира, и в то же время приносит ей смерть.

На уровне композиции мы наблюдаем тот же контраст: неземная любовь и готовность Демона к добру и свету в 15 главе (кульминация произведения, кульминация страсти и чувства Демона)  — и вдруг, в следующей, последней 16 главе (развязке) адский холод в его взгляде на Ангела-Хранителя:

Судьба грядущего решалась,

Пред нею снова он стоял,

Но, боже! – кто б его узнал?

Каким смотрел он злобным взглядом(. ..)

Композиция отличается строфами, неравномерными по длине. Такая прихотливость композиции была завоеванием романтизма, в его борьбе с классицизмом. Так, если большинство глав небольшие и соответствуют одной строфе, то 10 глава второй части (кульминация) и 16 последняя глава (развязка) состоят из многих строф.

Рифма в поэме перекрестная.

Стихотворный размер в начале поэмы– ямб:

Пе-ча // льный Де //мон, дух // из-гна //нья,

Ле-тал // над греш // но-ю //зем-лей,

И луч// ших дней // вос-по //ми-на //нья

Пред ним // те- сни //ли-ся //тол-пой

Но размер стиха меняется один раз (в первой строфе 15 главы) на хорей, когда Демон, обращаясь к Тамаре, начинает ей описывать красоту космоса, противопоставляя ее жалкой, по его мнению, Земле:

На— воз-// душ-ном // о-ке //–а //не,

Без ру-// ля  и // без вет// рил,

Ти-хо //пла-ва//ют в ту //ма-не//

Хо-ры// строй-ны// е све// тил (. ..)

В следующей же строфе 15 главы размер меняется опять на ямб:

Лишь толь //ко ночь // сво-им //  по-кро// вом

Вер-хи //Кав-ка //за о //се-нит //,

Лишь толь //ко мир, // вол-шеб//ным сло //вом

За-во //ро- жен //ный, за //мол- чит //(…)

2. Экспрессивность формы

Наиболее заметная особенность формы произведения – подчеркнутая, ни на миг не остывающая экспрессивность. Именно она способна, по замыслу поэта, достойно передать мощь страсти столь необыкновенного героя, как Демон, и трагический дух его существования.

Лексические средства выразительности в поэме

Приведем здесь лишь по одному примеру, тогда как в поэме их десятки.

Развернутое сравнение показывает нам в начале поэмы улыбку танцующей главной героини:

Но луч луны, по влаге зыбкой

Слегка играющий порой,

Едва ль сравнится с той улыбкой,

Как жизнь, как молодость, живой.

Простое сравнение: «с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой».

Перифраза: «дух изгнанья», «жилище света»

Эпитет: «Столпообразные раины (пирамидальные тополя — мое прим.)

олицетворения: И золотые облака (…) Его на север провожали;

«И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой…»

простые метафоры: «Вечерней мглы покров воздушный», «Твои слова – огонь и яд…»

Гипербола: Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало.

Игра слов (каламбур): Всегда жалеть и не желать…

Синтаксические приемы

Лексический повтор: «Отец, отец, оставь угрозы»

Инверсия: «И лучших дней воспоминанья»

Анафора:

То черной бровью поведет,

То вдруг наклонится немножко (…)

Анафора из всех средств — наиболее широко представленное в поэме «Демон».

На анафоре и на синтаксическом параллелизме (здесь — повторении глаголов будущего времени) строится первая любовная песнь Демона (их первая встреча), его обещание прилетать к Тамаре каждую ночь:

Лишь только ночь своим покровом

Верхи Кавказа осенит,

Лишь только мир, волшебным словом

Завороженный, замолчит;

(…)

Вторая любовная песнь Демона (его второе свидание с Тамарой, уже влюбленной в него, в ее келье) также выстраивается с помощью анафоры (Я тот…, Чья мысль, Чью грусть, Чей образ) и затем на синтаксическом паралллелизме (Я бич, Я царь, Я враг, я зло). :

Я тот, которому внимала

Ты в полуночной тишине,

Чья мысль душе твоей шептала,

Чью грусть ты смутно отгадала,

Чей образ видела во сне.

Я тот, чей взор надежду губит;

Я тот, кого никто не любит (…)

Третья и последняя песнь Демона Тамаре также наполнена анафорами (Клянусь…), параллелизмами, антитезами (каждая строка — антитеза последующей). Столь насыщенная экспрессивность соответствует тому, что эпизод является кульминацией поэмы. Он предшествует согласию Тамары любить Демона. Здесь влюбленный ангел тьмы клянется девушке, что «отрекся от старой мести» и от «гордых дум»:

Клянусь я первым днем творенья,

Клянусь его последним днем,

Клянусь позором преступленья

И вечной правды торжеством (…)

В данном монологе достигает вершины градация, увеличение силы чувства, которое возрастает от первого явления Демона Тамаре к третьему. Ведь в этом последнем обращении и признании он обещает Тамаре сделать ее царицей мира и навсегда отречься ото зла:

Отныне яд коварной лести

Ничей уж не встревожит ум;

Хочу я с небом примириться,

Хочу любить, хочу молиться (…)

Также необходимо упомянуть и одну общую для всего произведения анафору: на протяжении всей поэмы от строфы к строфе используется начальный союз «и», который придает произведению библейское, торжественное звучание:

И над вершинами Кавказа

Изгнанник рая пролетал (…)

И Терек, прыгая, как львица (…)

И золотые облака

(…)

Восклицание (наряду с анафорой и контрастом, прием, пронизывающий всю поэму): «Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья!», «Счастливый, пышный край земли!»

Риторический вопрос: «Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье?. ..»

Эллипсис: «Не жить как ты мне стало больно, И страшно – розно жить с тобой».

Антитеза (чуден мир – не отразилось ничего):

И дик, и чуден был вокруг

Весь божий мир; но гордый дух

Презрительным окинул оком

Творенье бога своего,

И на челе его высоком

Не отразилось ничего.

Многосоюзие: «И блеск и жизнь и шум листов»,

Она то ластится, как змей,

То жжет и плещет, будто пламень,

То давит мысль мою, как камень

Синтаксический параллелизм:

То черной бровью поведет,

То вдруг наклонится немножко (…),

«Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, – ни мрак, ни свет!»

Градация (увеличение интенсивности сравнения: Персия — гарем — ничья рука земная — рай):

«Властитель Персии златой

И ни единый царь земной

Не целовал такого ока; 

Гарема брызжущий фонтан

Ни разу жаркою порою

Своей жемчужною росою

Не омывал подобный стан! 

Еще ничья рука земная,

По милому челу блуждая,

Таких волос не расплела; 

С тех пор как мир лишился рая,

Клянусь, красавица такая

Под солнцем юга не цвела».

Анжамбеман словно передает прерывистость дыхания от чрезмерности эмоций: «Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл – ничто в сравненье».

Творец… Увы! я не могу

Молиться… гибельной отравой

Мой ум слабеющий объят!

Итак, поэма «Демон» для нас ценна прежде всего как лирическое произведение. Чувства, выраженные Демоном, пронизанные лиризмом пейзажи и портреты облечены в прекрасную, незабываемую форму. Поэтому, на наш взгляд, «Демон», несмотря на свое эпическое своеобразие — вершина прежде всего Лермонтова-лирика.

Два Демона с мятущейся судьбой. Лермонтов и Врубель.

Подходит к концу год 200-летия со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова. Учреждениями культуры проведено множеств мероприятий, посвящённых этому событию в истории русской литературы, сняты документальные фильмы, состоялись встречи с деятелями искусств и мемуаристами, которые не прекращают поиск новых фактов в биографии великого поэта. Несомненно одно: интерес к поэту и его наследию не иссякает, а самое отрадное то, что творчеством поэта начинает активно интересоваться молодёжь.

В данной статье хотелось бы поговорить об образе Демона в творчестве Лермонтова, но не просто поговорить, а сравнить его с Демоном художника Врубеля. Так вышло, что этот образ отражён у двух выдающихся людей в истории России, но было ли это случайным? Попробуем разобраться.

Если вспомнить некоторые факты из биографий поэта и художника, то совпадения (а может, тайные знаки или высшие предназначения) начинаются практически с самого рождения. Михаил Врубель родился в 1856 году в Омске в семье штабс-капитана Тенгинского пехотного полка, в том же году в немецком городе Карлсруэ вышло в свет первое издание поэмы «Демон» бывшего поручик того же самого Тенгинского полка Михаила Лермонтова. Мистическим образом лермонтовский Демон пролетел над колыбелью будущего великого художника, пометив его судьбу высоким предназначением.

И поэт, и будущий художник рано лишились матерей, унаследовав от них необычайный пылкий темперамент, одухотворённость,  увлечённость классической музыкой и театрализованными постановками. И тот, и другой – поэт в имении Тарханы, а художник в казённых квартирах, где проживала семья Врубелей, были окружены сверстниками, в играх с которыми учились верховодить и проявлять своё Я. Музыка и литература были главенствующими в воспитании мальчиков.  Бабушка Лермонтова прививала своему  любимому внуку любовь к прекрасному, а мачеха Врубеля учила пасынка музыке и игре на пианино. Мальчики с увлечением рисовали, интересовались различными науками:  математикой – Лермонтов, геологией – Врубель. Знание нескольких языков также объединяло две творческие натуры. Помимо латыни они отлично знали французский и немецкий, а Врубель ещё и английский и итальянский. Обе семьи много путешествовали – с Урала в Москву и на Кавказ – Лермонтов, из Сибири в Одессу, Саратов и Астрахань – Врубель. Став взрослым, Михаил Врубель много ездил по родной стране, жил за границей – в Италии, Германии, Греции, Франции. И хотя чистых пейзажей в его творчестве не так много, он, как Лермонтов любил природу и всегда ей восхищался.

Две сильные натуры, две творческие единицы, двух выдающихся людей своего времени связал воедино образ Демона. Можно сказать, он стал самым ярким в биографии двух Михаилов – Лермонтова и Врубеля. Центральные фигуры поэмы – Демон и Тамара захватили ум художника, он с большим воодушевлением взялся за воплощение лермонтовского духа на своих полотнах.

В чертах характера Демона поэт, очевидно, видел себя: непокорность миру, частая немотивированная агрессия к окружающим, гордыня, эгоизм, индивидуализм, путь отрицания. Всё это, в конечном итоге, приводит к одиночеству, изгнанию, непониманию со стороны окружения, и это романтическое иносказание в поэме  как бы проявляет личность поэта в Демоне и Демона в личности поэта. Гибель Тамары после поцелуя Демона становится апофеозом цинизма главного героя поэмы, торжеством тёмных сил и зла. И Лермонтов не может этому противостоять, настолько сильно влияние его собственного альтер-эго на внутренний мир героев поэмы.

Михаил Врубель увлёкся темой Демона в конце XIX века. Именно её он считал центральной в своём творчестве. Демона художник изображает в нескольких ипостасях. 

 Вот «Демон сидящий». Герой картины молод, красив, с исполинской фигурой и печальным взглядом, как будто угнетённый своим могуществом. 

 

В «Демоне летящем» художник видит тоску, одиночество, тщетность бытия борьбы за счастье и своё место в жизни героя картины, совершающего, по мнению живописца, бесцельный полёт.

Наиболее колоритен «Демон поверженный». Мотив одиночества звучит форте! Он низвергнут с высоты, гордыня сломлена, но падение не приносит ему избавления от земного существования, как простого смертного. У Лермонтова Демон возвращается в свой холодный, надменный мир «… без упованья и любви», а у Врубеля происходит полное крушение надежд на обретение счастья и физической утратой нравственного начала.

И Лермонтов, и Врубель с сочувствием относились к образу своего героя. Они, вроде бы, близки, но на самом деле, абсолютно разные. У Лермонтова Демон не способен преодолеть злобу, он циничен, жесток, непримирим. Он презирает мир и погружается в духовное небытие. У Врубеля Демон – герой, страдающий от одиночества, скорбный, но на этом фоне – всё-таки властный и величавый.

Александр Блок так сказал о Врубеле: «Он сам был Демон, падший прекрасный ангел, для которого мир был бесконечной радостью и бесконечным мучением…».

 

В контрасте к образу демона выступает прекрасный образ княжны Тамары. Это совершенство земной красоты и ангельской чистоты, в котором возникло неосознанное влечение к неизвестному и демоническому, к вечной любви.

 

Что в ней? Насмешка ль над судьбой, 
Непобедимое  ль сомненье? 
Иль к жизни хладное презренье? 
Иль с небом гордая вражда?

 

На фрагменте картины Врубеля мы видим тонкую акварельную лепку лица, совершенную красоту во всех проявлениях – благородство образа, глубина выражения, виртуозность исполнения:

Как пери спящая мила, 
Она в гробу своем лежала. .. 
Навек опущены ресницы… 
Но кто б, о небо! не сказал, 
Что взор под ними лишь дремал 
И, чудный, только ожидал 
Иль поцелуя, иль денницы?

Две Тамары – лермонтовская и врубелевская – на первый взгляд, абсолютно разные, и художник никогда не утверждал, что его Тамара навеяна только поэтикой Лермонтова. Но есть и в поэтической, и в акварельной Тамаре единые черты тихой скорби, мечущейся души, прошедшей сквозь «пыл страстей и упоенья». Но на картине в ней видна не «смерти вечная печать», а живая мысль  и искренние чувства, отражённые в дрожании ресниц, изяществе ноздрей и движении полуоткрытых губ…

Рисунки Врубеля к поэме Лермонтова «Демон» и сама поэма «Демон» в совокупности представляют собой синтез поэзии и графики, творческое содружество двух необычайных талантов, органично проникая друг в друга и дополняя. Врубель возвращался к теме Демона не единожды, так или иначе лермонтовский персонаж жил в его душе, неизменно участвуя не только в творчестве, но и в повседневности художника. Картины путешествовали вместе с создателем, перемещаясь в пространстве и времени. Врубель и Демон слились в едином порыве, и этот союз был неделимым. Почитатели наследия великого художника буквально считали, что его Демон – это и есть сам Врубель.

        

Аудиокнига недоступна | Audible.com

• Эвви Дрейк начинает больше

• Роман
• От: Линда Холмс
• Рассказал: Джулия Уилан, Линда Холмс
• Продолжительность: 9 часов 6 минут
• Полный

В сонном приморском городке штата Мэн недавно овдовевшая Эвелет «Эвви» Дрейк редко покидает свой большой, мучительно пустой дом спустя почти год после гибели ее мужа в автокатастрофе. Все в городе, даже ее лучший друг Энди, думают, что горе держит ее взаперти, и Эвви не поправляет их. Тем временем в Нью-Йорке Дин Тенни, бывший питчер Высшей лиги и лучший друг детства Энди, борется с тем, что несчастные спортсмены, живущие в своих самых страшных кошмарах, называют «криком»: он больше не может бросать прямо и, что еще хуже, он не может понять почему.

• 3 из 5 звезд

• Что-то заставило меня продолжать слушать….

• От Каролина Девушка на 10-12-19

Gale Apps — Технические трудности

Технические трудности

Приложение, к которому вы пытаетесь получить доступ, в настоящее время недоступно. Приносим свои извинения за доставленные неудобства. Повторите попытку через несколько секунд.

Если проблемы с доступом сохраняются, обратитесь за помощью в наш отдел технической поддержки по телефону 1-800-877-4253. Еще раз спасибо, что выбрали Gale, обучающую компанию Cengage.

org.springframework.remoting.RemoteAccessException: невозможно получить доступ к удаленной службе [authorizationService@theBLISAuthorizationService]; вложенным исключением является Ice.Неизвестное исключение unknown = «java.lang.IndexOutOfBoundsException: индекс 0 выходит за границы для длины 0 в java.base/jdk.internal.util.Preconditions.outOfBounds(Preconditions.java:64) в java.base/jdk.internal.util.Preconditions.outOfBoundsCheckIndex(Preconditions.java:70) в java.base/jdk.internal.util.Preconditions.checkIndex(Preconditions. java:248) в java.base/java.util.Objects.checkIndex(Objects.java:372) на Яве.база/java.util.ArrayList.get(ArrayList.java:458) в com.gale.blis.data.subscription.dao.LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.populateSessionProperties(LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.java:60) в com.gale.blis.data.subscription.dao.LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.reQuery(LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.java:53) в com.gale.blis.data.model.session.UserGroupEntitlementsManager.reinitializeUserGroupEntitlements(UserGroupEntitlementsManager.ява:30) в com.gale.blis.data.model.session.UserGroupSessionManager.getUserGroupEntitlements(UserGroupSessionManager.java:17) в com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getProductSubscriptionCriteria(CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:244) на com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers. CrossSearchProductContentModuleFetcher.getSubscribedCrossSearchProductsForUser(CrossSearchProductContentModuleFetcher.ява:71) на com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getAvailableContentModulesForProduct(CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:52) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.AbstractProductEntryAuthorizer.getContentModules(AbstractProductEntryAuthorizer.java:130) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.CrossSearchProductEntryAuthorizer.isAuthorized(CrossSearchProductEntryAuthorizer.ява:82) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.CrossSearchProductEntryAuthorizer.authorizeProductEntry(CrossSearchProductEntryAuthorizer.java:44) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.ProductEntryAuthorizer.authorize(ProductEntryAuthorizer.java:31) в com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl. authorize_aroundBody0(BLISAuthorizationServiceImpl.java:57) на com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize_aroundBody1$advice(BLISAuthorizationServiceImpl.ява: 61) в com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize(BLISAuthorizationServiceImpl.java:1) на com.gale.blis.auth._AuthorizationServiceDisp._iceD_authorize(_AuthorizationServiceDisp.java:141) в com.gale.blis.auth._AuthorizationServiceDisp._iceDispatch(_AuthorizationServiceDisp.java:359) в IceInternal.Incoming.invoke(Incoming.java:209) в Ice.ConnectionI.invokeAll(ConnectionI.java:2800) на льду.ConnectionI.dispatch(ConnectionI.java:1385) в Ice.ConnectionI.message(ConnectionI.java:1296) в IceInternal.ThreadPool.run(ThreadPool.java:396) в IceInternal.ThreadPool.access$500(ThreadPool.java:7) в IceInternal.ThreadPool$EventHandlerThread.run(ThreadPool.java:765) в java. base/java.lang.Thread.run(Thread.java:834) » org.springframework.remoting.ice.IceClientInterceptor.convertIceAccessException(IceClientInterceptor.java:365) org.springframework.remoting.ice.IceClientInterceptor.invoke(IceClientInterceptor.java:327) org.springframework.remoting.ice.MonitoringIceProxyFactoryBean.invoke(MonitoringIceProxyFactoryBean.java:71) org.springframework.aop.framework.ReflectiveMethodInvocation.proceed(ReflectiveMethodInvocation.java:186) org.springframework.aop.framework.JdkDynamicAopProxy.invoke(JdkDynamicAopProxy.java:212) com.sun.proxy.$Proxy130.authorize(Неизвестный источник) com.gale.auth.service.BlisService.getAuthorizationResponse(BlisService.java:61) com.gale.apps.service.impl.MetadataResolverService.resolveMetadata(MetadataResolverService.java:65) com.gale.apps.controllers.DiscoveryController.resolveDocument(DiscoveryController.java:57) ком.gale.apps.controllers.DocumentController.redirectToDocument(DocumentController. java:22) jdk.internal.reflect.GeneratedMethodAccessor303.invoke (неизвестный источник) java.base/jdk.internal.reflect.DelegatingMethodAccessorImpl.invoke(DelegatingMethodAccessorImpl.java:43) java.base/java.lang.reflect.Method.invoke(Method.java:566) org.springframework.web.method.support.InvocableHandlerMethod.doInvoke(InvocableHandlerMethod.ява: 215) org.springframework.web.method.support.InvocableHandlerMethod.invokeForRequest(InvocableHandlerMethod.java:142) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.ServletInvocableHandlerMethod.invokeAndHandle(ServletInvocableHandlerMethod.java:102) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.RequestMappingHandlerAdapter.invokeHandlerMethod (RequestMappingHandlerAdapter.java:895) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.RequestMappingHandlerAdapter.handleInternal (RequestMappingHandlerAdapter.java:800) org.springframework.web.servlet.mvc.method.AbstractHandlerMethodAdapter.handle(AbstractHandlerMethodAdapter. java:87) org.springframework.web.servlet.DispatcherServlet.doDispatch(DispatcherServlet.java:1038) org.springframework.web.servlet.DispatcherServlet.doService(DispatcherServlet.java:942) орг.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.processRequest(FrameworkServlet.java:998) org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.doGet(FrameworkServlet.java:890) javax.servlet.http.HttpServlet.service(HttpServlet.java:626) org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.service(FrameworkServlet.java:875) javax.servlet.http.HttpServlet.service(HttpServlet.java:733) орг.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:227) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.apache.tomcat.websocket.server.WsFilter.doFilter(WsFilter.java:53) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain. ява: 162) org.apache.catalina.filters.HttpHeaderSecurityFilter.doFilter(HttpHeaderSecurityFilter.java:126) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.servlet.resource.ResourceUrlEncodingFilter.doFilter(ResourceUrlEncodingFilter.java:63) орг.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:101) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:101) org.apache.catalina.core. ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:101) орг.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.doFilter(ErrorPageFilter.java:130) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.access$000(ErrorPageFilter.java:66) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter$1.doFilterInternal(ErrorPageFilter.java:105) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.doFilter(ErrorPageFilter.java:123) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain. java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.ява: 162) org.springframework.boot.actuate.web.trace.servlet.HttpTraceFilter.doFilterInternal(HttpTraceFilter.java:90) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) орг.springframework.web.filter.RequestContextFilter.doFilterInternal (RequestContextFilter.java: 99) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.FormContentFilter.doFilterInternal (FormContentFilter.java: 92) org.springframework.web.filter. OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.HiddenHttpMethodFilter.doFilterInternal (HiddenHttpMethodFilter.ява:93) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.filterAndRecordMetrics(WebMvcMetricsFilter.java:154) орг.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.filterAndRecordMetrics(WebMvcMetricsFilter.java:122) org.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.doFilterInternal(WebMvcMetricsFilter. java:107) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) орг.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.CharacterEncodingFilter.doFilterInternal (CharacterEncodingFilter.java:200) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter(OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter(ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter(ApplicationFilterChain.java:162) org.apache.catalina.core.StandardWrapperValve.invoke(StandardWrapperValve.java:202) org.apache.catalina.core.StandardContextValve.invoke(StandardContextValve.java:97) org.apache.catalina.authenticator.AuthenticatorBase.invoke(AuthenticatorBase.java:542) org.apache.catalina.core.StandardHostValve.invoke(StandardHostValve. java:143) org.apache.каталина.клапаны.ErrorReportValve.invoke(ErrorReportValve.java:92) org.apache.catalina.valves.AbstractAccessLogValve.invoke(AbstractAccessLogValve.java:687) org.apache.catalina.core.StandardEngineValve.invoke(StandardEngineValve.java:78) org.apache.catalina.connector.CoyoteAdapter.service(CoyoteAdapter.java:357) org.apache.coyote.http11.Http11Processor.service(Http11Processor.java:374) орг.apache.койот.AbstractProcessorLight.process(AbstractProcessorLight.java:65) org.apache.coyote.AbstractProtocol$ConnectionHandler.process(AbstractProtocol.java:893) org.apache.tomcat.util.net.NioEndpoint$SocketProcessor.doRun(NioEndpoint.java:1707) org.apache.tomcat.util.net.SocketProcessorBase.run(SocketProcessorBase.java:49) java.base/java.util.concurrent.ThreadPoolExecutor.runWorker(ThreadPoolExecutor.java:1128) Ява.base/java.util.concurrent.ThreadPoolExecutor$Worker.run(ThreadPoolExecutor.java:628) org.apache.tomcat.util.threads.TaskThread$WrappingRunnable.run(TaskThread. java:61) java.base/java.lang.Thread.run(Thread.java:834)

известных цитат и высказываний о Демоне Лермонтове

Демон Лермонтов Известные цитаты и поговорки

Список 10 лучших известных цитат и высказываний о демоне Лермонтове , чтобы читать и делиться с друзьями на ваших Facebook, Twitter, блогах.

Топ-10 цитат Демона Лермонтова

№1. До сих пор я не понимал, как мысль, однажды подумав, никогда не может быть упокоена. Оно может затаиться, но в любой момент может снова всплыть, вложить в ваши уста определенные слова. — Автор: Лори Грэм

№2. Стивен Кинг, безусловно, является знаменосцем. Я думаю, что любой, кто пишет саспенс-беллетристику и говорит, что Кинг не оказывает влияния, либо лжет, либо поступает глупо. Я прочитал его книгу «О писательстве» раньше, чем почти все его произведения. — Автор: Михаил Корита

№3. Common Lisp — это политика, а не искусство. — Автор: Скотт Фалман

№4. Митчелл Сандерс сидел под баньяновым деревом и ногтем большого пальца выщипывал всех платяных вшей, работая медленно, аккуратно помещая их в конверт USO.Закончив, он запечатал конверт, написал «Свободен» в правом углу и отправил его в военкомат в Огайо. — Автор: Тим О’Брайен

№5. Но, Боже, самое главное, я молю, чтобы через наш союз ты излил свою любовь на того, кто в ней нуждается. Что ты будешь сиять через нас своим светом, чтобы наш брак не принес ничего, кроме чести и славы твоему имени. — Автор: С.М. Смит

#6. Гигант уступит силе более суровой. — Автор: Эдгар Аллан По

#7. С того самого момента, каким образом она никогда не могла объяснить, Луга заявили на нее права и сделали ее своей. — Автор: Элизабет Джордж Спир

#8. Мы с папой друзья. Мы крутые. Я больше никогда не разочаруюсь, потому что больше ничего от него не жду.Я просто позволяю ему существовать, и вот как мы ладим. — Автор: Дрейк

#9. Если бы в современном мире было выгодно иметь наемных слуг, я уверен, что аналитические центры Ричарда Скейфа без труда нашли бы оправдания, а различные христианские группы объяснили бы, почему на это есть воля Божья. — Автор: Пол Кругман

№10. Дело в том, что зло охотится на добро, и сегодня у добра был плохой день. Что влечет за собой принятие другой стороны этого аргумента, что завтра может быть очередь зла на дождь. И это называется надеждой. — Автор: Коди Макфадьен

резюме и анализ работы

Одним из гениев, прославивших русскую поэзию, по праву является Михаил Лермонтов. «Демон», краткое содержание которого должен знать даже школьник, считается лучшим произведением поэта.А ведь это стихотворение он начал писать, когда ему было всего 15 лет! Удивительно, как в столь юном возрасте можно было так много знать о любви и пламенной страсти. Но главное, с каким мастерством молодой писатель раскрывает нам, читателям, эти чувства. Этого мог добиться только настоящий, непревзойденный талант.

Уже с первых строк становится понятно, почему поэма Лермонтова «Демон» названа именно так. Краткое содержание его также может представить это произведение как настоящий гимн всепоглощающей любви, которой подвластны даже инфернальные твари.Ведь мы исполнены сострадания к этому падшему ангелу. Но повествование начинается с того, что мы видим Люцифера, летящего над землей. Алмазный пик заметен под ним пиком Казбека, и мелькает под крылом зеленая долина Грузии. Но ничего, кроме скуки и тоски, Демон не чувствует. Даже зло надоело ему.

Однако его хандра рассеивается, когда он видит где-то внизу радостное копошение. Это подготовка к свадьбе: Гудал, местный князь, женится на своей единственной дочери.По старинной грузинской традиции невеста в ожидании жениха должна танцевать на крыше дома, устланной коврами. Эта невольная аллюзия с танцем библейской Саломеи особенно вызывает у читателей Лермонтова. Демон — краткое содержание стихотворения тем не менее дает нам возможность передать некоторые нюансы — вырывается из плена равнодушия. Ведь если еврейская царевна просила у головы Предтечи его танец, то царевна Тамара своими легкими движениями пробуждала страсть падшего ангела.

Полюбивший «Сына Эфира» за неимением лучших идей, решил убрать жениха со сцены, поспешив в дом невесты со свадебными подарками. По наущению Демона на караван нападают абареки — разбойники, убивающие юного принца. Верный конь подвозит тело во двор Гудала, плач и стоны сменяются песнями и веселой музыкой. Тамара в своей комнате рыдает над суженым, как слышит голос. Он обещает утешить ее. Но кто говорит эти слова? Никого вокруг! Но недолго держит нас в неведении Лермонтов.Демон (краткое содержание, вернее, его пересказ не позволяет передать это поэтически) бросается к возлюбленной. В первую ночь принцесса видит сон: красивый юноша спускается ей на голову. Однако вокруг его головы не сияет нимб, и Тамара догадывается, что это «дух-обольститель».

Она просит отца отправить ее в монастырь, под защиту святых стен. Гудал артачится — ведь руки Тамары ищут новых выгодных женихов, но в конце концов сдается.Однако в монастыре княгини не покидают видения: сквозь церковное пение и клубы благовоний она видит тот же взгляд, пронзительный, как лезвие кинжала. Тамара страстно сопротивляется своей любви, старается усердно молиться, но страсть побеждает силу ее сердца. Поняв, что она влюблена, послушница сдается. Однако понимая, что за мгновение близости с ним земная девушка заплатит жизнью, падший ангел медлит, хоть он и Демон. Лермонтов, краткое содержание поэмы которого мы здесь пересказываем, не отрицает своего героя в положительном ключе.

Человеческое сострадание и нежность вдруг охватывают сына погибели: он даже готов отказаться от своего первоначального плана соблазнить Тамару, чтобы спасти ей жизнь. Но поздно — страсть захлестнула его. Он просто не может уйти на пенсию. Однажды ночью он находится в келье молодого затворника уже в образе материального человека, из плоти и крови. Но путь к ящику Тамары преграждает ангел-хранитель. Демон с презрением объясняет ему, что земля — его владение, и херувимы не имеют права распоряжаться ею.Он признается Тамаре в любви, и она, тронутая жалостью, отвечает ему взаимностью. Но первый поцелуй убивает ее. Пока Гудал хоронит дочь в горном мавзолее, читатель узнает судьбу Тамары. Она достигла рая, но для ее возлюбленного все пути к Спасению уже закрыты. Но это только краткое содержание. «Демон» — это стихотворение очень любил Лермонтов, — навсегда останется для нас загадкой.

Лучшие 13 цитат и высказываний о Демоне Лермонтове

Наслаждайтесь чтением и поделитесь со всеми 13 известными цитатами о Демоне Лермонтове .

Любовь такое же первичное явление, как секс. Обычно секс — это способ выражения любви. Секс оправдан, даже освящен, как только, но только до тех пор, пока он является средством любви. Таким образом, любовь не понимается как просто побочный эффект секса; скорее, секс — это способ выражения переживания того предельного единения, которое называется любовью. — Виктор ЕвгеньевичФранкл

Я могу доверять своим друзьям Эти люди заставляют меня исследовать себя, побуждают меня расти. — Шер

Жизнь — это банкет, и большинство несчастных ублюдков умирают от голода! — Патрик Деннис

Однажды я видел медведя.Я тогда тоже мочился. — Кирсти Маккей

Так что не надо. Приходи ко мне на работу. Мы можем поиграть с больничными халатами и переставить шкафы с припасами. — Рэйчел Винсент

сделай это со мной, ст. Не позволяй мне продолжать влюбляться в тебя. Не позволяй мне любить тебя.Потому что все, что я когда-либо любил, имеет свойство разваливаться, а мысль о том, что я потеряю тебя, сейчас слишком велика. Не позволяй мне продолжать мечтать. Заставь меня проснуться. — Бриттани С. Черри

Если вы усердно работаете, учитесь, впитываете и уделяете внимание, карьера в сфере питания — это здорово. Эта работа может провести вас по всему миру. Вы можете есть самую вкусную еду. Это позволяет вам быть творческим… [И] никогда не бросайте. В конце концов, это окупится. Может не через год. Может быть 20 лет или 10 лет. Но ты должен продолжать давить. Просто имейте огонь, страсть и желание добиться успеха. И не слушайте никого другого. — Эйприл Блумфилд

Когда ты маленький ребенок, твое сердце открыто и нежно, и грубое слово может проникнуть прямо в тебя и стать частью твоей жизни.— Гарнизон Кейлор

Что-то полностью изменило тебя. Вы — Оскар Уайльд

Ты ходишь по трупам, красавица, неустрашимая. — Шарль Бодлер

Для Беатрис, наша любовь разбила мне сердце,
и остановила твое.— Лемони Сникет

Конечно, это не доказательство того, что человек вдохновляется только потому, что он прав. — Роберт Г. Ингерсолл

Я спрашиваю у политических экономистов и моралистов, подсчитывали ли они когда-нибудь количество людей, которые должны быть осуждены на нищету, непосильный труд, деморализацию, деградацию, чиновничье невежество, подавляющее несчастье и крайнюю нищету, чтобы произвести на свет одного богатого человека.