Дело Петрашевского | От Николая до Николая
Вы здесь
Главная
Петрашевцы — участники кружка М.В.Петрашевского (1827-1866) и связанных с ним кружков, существовали в период 1844- 1849 гг. Члены кружков на собраниях обсуждали различные философские учения, предполагали организовать подпольную типографию и заняться пропагандой социалистических идей. Под руководством чиновника, особых поручений Министерства внутренних дел И. П. Липранди была предпринята слежка за петрашевцами, и 23 апреля 1849 г. все посещавшие собрания у Петрашевского были арестованы. Суду были преданы 22 человека.
Период:
понедельник, апреля 23, 1849
Участники:
Петрашевский М.В.
пт, 06/07/2013 — 13:03 — Вячеслав РумянцевДекабрь месяц был совершенно бесцветен и не был прерываем никакими новыми освещающими или отягчающими впечатлениями. Все выгоды, какие можно было извлечь из новой местности моего помещения, были уже исчерпаны мной. Более нельзя было выдумать, и оставалось ожидать происшествия чего-либо снаружи, извне в мою тюремную гробницу, где я пропадал с тоски и терял, казалось мне, мои последние жизненные силы.
Воспоминания мои увлекли меня далеко за пределы тюрьмы, но мысли мои тогда беспрестанно возвращались к этим, предшествовавшим заключению дням; то думал я о невинности нашей, в отдельности для каждого, то вспоминалась мне моя семья: братья, сестра, старушка тетка, которые были напуганы ночью и глубоко огорчены моим внезапно совершившимся арестом. Мне вспоминались они вместе собравшимися, горюющими о случившемся, оплакивающими меня как погибшего, навсегда исчезнувшего из нашего родного кружка. Я плакал тихо, но горько; разлука с ними, независимо от всего остального, казалась мне великим горем, и прежняя свободная жизнь моя казалась мне идеалом счастья, потерянным раем.
Я тогда только что окончил курс в Петербургском университете кандидатом восточных языков. Несмотря на окончание курса в высшем учебном заведении и уже вполне зрелый возраст, я был очень мало развит в понимании самых простых и обыкновенных для жизни вещей. По природе своей я ненавидел зло, к людям был очень доверчив и очень скоро сближался с ними. Любил трудиться и составлять выписки из серьезных общеобразовательных сочинений, но, не имея средств, большую часть их покупал на толкучем рынке и много времени проводил в его книжных рядах. Апраксин двор в былое время вмещал в себе особый отдел — ряды огромного склада книг самого разнообразного содержания. Гонения на букинистов затрудняли это дело, а пожар, бывший позже, окончательно разрушил этот драгоценный книжный склад. Там находил я разнообразнейшие книги и, заплатив за них безделицу, как сокровище, нес к себе домой…
Жизнь моя текла мирно и покойно до двадцатипятилетнего возраста, когда я был в один день по обстоятельствам, почти от меня не зависевшим, лишен свободы и заключен безвыходно в одинокое жилище, отделенное изнутри толстою, окованною железом дверью и снаружи железною решеткою у окна.
Это было в Петербурге в 1849 г., в конце апреля, когда начинали зеленеть деревья. Я помню этот день: поздно вечером стемнело, я ехал от Цепного моста в карете, не зная, куда меня везут. Мосты на Неве были разведены, и объезд был долгий. Я был в легкой одежде теплого весеннего дня, и мне было свежо, жутко и тяжело на душе. После продолжительной езды через Васильевский остров, Тучков мост и Петербургскую сторону карета въехала в крепость и остановилась…
Жизнь моя текла мирно и покойно до двадцатипятилетнего возраста, когда я был в один день по обстоятельствам, почти от меня не зависевшим, лишен свободы и заключен безвыходно в одинокое жилище, отделенное изнутри толстою, окованною железом дверью и снаружи железною решеткою у окна. Это было в Петербурге в 1849 г., в конце апреля, когда начинали зеленеть деревья. Я помню этот день: поздно вечером стемнело, я ехал от Цепного моста в карете, не зная, куда меня везут. Мосты на Неве были разведены, и объезд был долгий.
Я был в легкой одежде теплого весеннего дня, и мне было свежо, жутко и тяжело на душе. После продолжительной езды через Васильевский остров, Тучков мост и Петербургскую сторону карета въехала в крепость и остановилась…
Пытка смертью. Как инсценировали публичную казнь петрашевцев | Акции | ПОЛИТИКА
Марина Константинова
Примерное время чтения: 5 минут
12141
Обряд казни на Семеновском плацу Commons.wikimedia.org
Кружок Михаила Буташевича-Петрашевского вошёл в историю не благодаря вольнодумию или смелым революционным замыслам его участников. Уникальность движению придавал его литературный состав, среди которых был еще совсем молодой, но уже признанный Федор Михайлович Достоевский. «Дело Петрашевского» получило известность, в том числе, и из-за необычной даже для тех лет инсценировки публичной казни его членов.
Основаниями для привлечения обвиняемых к суду послужили несколько фактов. Первый из них был связан с либеральными статьями «Краткого словаря иностранных слов», который был составлен Петрашевским и не раз публично обсуждался в стенах его собственной квартиры. Вторым поводом стало прочтение запрещенного письма Виссариона Белинского к мастеру сатиры Николаю Гоголю.
В годовщину казни, произошедшей 3 января 1850 года, SPB.AIF.RU вспоминает подробности этого события.
Пятницы у Петрашевского
Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский, как и многие представители интеллектуальной элиты XIX века, уже со студенческой скамьи отличался вольнодумием. Окончив юридический факультет Петербургского университета, он несколько лет служил переводчиком при министерстве иностранных дел. В 1840-е годы вместе со своим коллегой литературным критиком Валерианом Майковым он участвовал в составлении «Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка».
Работа над словарем стала судьбоносной.
Квартира Петрашевского в начале 1840-х стала местом бурных споров о губительности крепостного права и самодержавия, продажности чиновников и притеснениях цензуры. Гости читали вслух труды социалистов Шарля Фурье, Этьена Кабе и Жозефа Прудона. В домашней библиотеке хозяина дома было немало запрещенных в России книг. В квартиру Петрашевского на пятничные «посиделки» приходили писатели, ученые и литературные критики — Фёдор Достоевский и Михаил Салтыков-Щедрин, Николай Данилевский и Алексей Плещеев. Федор Михайлович Достоевский попал на «пятничные» вечера в 1846 году. Петрашевский, прочитавший его «Бедных людей», лично приглашает писателя присоединиться к публичным диспутам.
Арест петрашевцев
В апреле 1849 года Петрашевский и несколько десятков участников кружка были арестованы по доносу. Среди арестованных был и Фёдор Достоевский. На суде «Дело Петрашевского» рассматривалось в глубокой тайне. Его представили как серьезный политический заговор, по своей корысти сравнимый с неудавшимся государственным переворотом декабристов. Всех обвиняемых посадили в одиночные камеры Петропавловской крепости. В ноябре того же года им было предъявлено обвинение. Почти всем осужденным поставили в вину распространение письма Белинского, которое «наполнено дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти» и недоносительство о проходивших собраниях на квартире Петрашевского.
Михаила Петрашевского и Федора Достоевского, помимо участия в обсуждении письма Белинского, обвинили в преступных замыслах против государственной власти. К делу в качестве доказательства вольнодумных мыслей отнесли опубликованный словарь иностранных слов.
Из 123 обвиняемых, привлечённых к следствию, 22 судили военным судом, 21 приговорили к смертной казни через расстрел.
Публичную казнь назначали на 3 января 1850 года. На Семеновском плацу Петропавловской крепости на приговоренных надели предсмертные рубахи, некоторым завязали глаза и привязали к столбу. Многие до последнего не верили в серьёзность приговора, пока не увидели священника, собиравшегося освятить каждого крестом. Офицер скомандовал солдатам целиться. В последний момент ударили в отбой, осужденным развязали глаза и зачитали другой приговор.
Один из приговорённых к казни, Николай Григорьев, сошёл с ума. Фото: Commons.wikimedia.orgСогласно императорскому помилованию, заключенные были сосланы на каторжные работы, кто-то попал в арестантские роты. Еще до отправки к месту отбывания наказания несколько петрашевцев были уже психологически сломлены. Восемь месяцев одиночной камеры и жестокая инсценировка казни привели к умопомешательству.
Главного обвиняемого, Михаила Буташевича-Петрашевского отправили на бессрочную каторгу в Восточную Сибирь. Фёдор Достоевский получил 4 года каторги с лишением дворянства. После смерти Николая I, к началу 1860-х, всех, кроме Петрашевского, амнистировали и восстановили в гражданских правах.
Федор Достоевский
Следующий материал
Также вам может быть интересно
- Протест у Казанского. Как в России прошла первая политическая демонстрация
- «Как славно мы умрём». Для чего декабристы вышли на Сенатскую площадь
- Родные пенаты.
10 самых известных воспитанников Царскосельского Лицея - В Музее Достоевского покажут дневники и телогрейку Солженицына
10 самых известных воспитанников Царскосельского ЛицеяНовости smi2.ru
Достоевский как реформатор: дело Петрашевского: Достоевский, Федор, 1821-1881: Бесплатная загрузка, заимствование и потоковая передача: Интернет-архив
Предварительный просмотр элемента Bookreader
Для чтения книг в браузере Internet Archive «театр» требуется включенный JavaScript. Похоже, в вашем браузере он не включен. Пожалуйста, посмотрите такую функцию в настройках браузера.
EMBED (для блогов, размещенных на wordpress.
com, и тегов
Хотите больше? Дополнительные сведения о встраивании, примеры и помощь!
текстов
- по
- Достоевский, Федор, 1821-1881
- Дата публикации
- 1987 г.
- Темы
- Достоевский, Фёдор, 1821-1881 — Процессы, тяжбы и т.п., Петрашевская группа — Процессы, тяжбы и т.п., Процессы (Политические преступления и правонарушения) — Россия (Федерация) — Санкт-Петербург, Военно-полевые суды и суды запрос — Россия (Федерация) — Санкт-Петербург
- Издатель
- Анн-Арбор, Мичиган: Ardis Publishers
- Коллекция
- в библиотеке; печать отключена; интернетархивыкниги
- Спонсор оцифровки
- Фонд Кале/Остин
- Участник
- Интернет-архив
- Язык
- английский язык; русский
127 стр.
; 24 см
Перевод всех показаний Достоевского, писем, показаний других заговорщиков и других документов по делу Петрашевского
Библиография: с. [123]
- Элемент с ограниченным доступом
- правда
- Дата добавления
- 2021-03-30 08:01:44
- Связанные имена
- Кнапп, Лиза
- Боксид
- ИА40085108
- Камера
- Sony Alpha-A6300 (управление)
- Collection_set
- печать отключена
- Внешний идентификатор
- урна: oclc: запись: 1256468454
urn:lcp:dostoevskyasrefo0000dost:lcpdf:f3b60145-eb2f-4cd3-b530-7973a0713eb7
urn:lcp:dostoevskyasrefo0000dost:epub:05900a6d-11ba-486c-b2b0-4b88935787ec
- Foldoutcount
- 0
- Идентификатор
- Достоевскийasrefo0000dost
- Идентификатор-ковчег
- ковчег:/13960/t0hv3372j
- Счет-фактура
- 1652
- Исбн
- 088233994X
- Запись полного каталога
- MARCXML
Пока нет отзывов.
Будьте первым, кто
написать обзор.
Условия обслуживания (последнее обновление 31.12.2014)
УЗНИК СОВЕСТИ — The New York Times
Реклама
Продолжить чтение основного сюжета
Ирвинг Хоу
См. статью в ее первоначальном контексте с
1 января 1984 г. , Раздел 7, Стр. 1Купить репринты
Посмотреть на timesmachine
TimesMachine — это эксклюзивное преимущество для абонентов с доставкой на дом и цифровых абонентов.
Об архиве
Это оцифрованная версия статьи из печатного архива The Times до начала онлайн-публикации в 1996. Чтобы сохранить эти статьи в первоначальном виде, The Times не изменяет, не редактирует и не обновляет их.
Иногда в процессе оцифровки возникают ошибки транскрипции или другие проблемы; мы продолжаем работать над улучшением этих архивных версий.
-1859. Джозеф Франк. Иллюстрированный. 320 стр. Нью-Джерси: Издательство Принстонского университета. 25 долларов.
Ирвинг Хоу
Уже много лет литературный критик Джозеф Франк, также профессор сравнительного литературоведения в Принстоне, работает над многотомной биографией Федора Достоевского. Второй том г-на Франка «Годы мытарств», охватывающий десятилетие заключения и ссылки Достоевского в Сибири, даже лучше справедливо восхваляемого первого тома. Все в этом честолюбивом предприятии великолепно — в последней книге Ирвинга Хоу «Поля надежды: интеллектуальная автобиография» это интеллектуальная серьезность, владение русской обстановкой и источниками, скромность тона, теплота чувств. Г-н Франк явно находится на пути к написанию одной из величайших литературных биографий того времени, по крайней мере равной биографии Китса Уолтера Джексона Бейта и Джойса Ричарда Эллманна.
Опираясь на русские источники, которые предыдущие англоязычные биографы упустили из виду или пренебрегли ими, г-н Франк предлагает свежие материалы об интеллектуальном и литературном развитии Достоевского.
Он хорошо использовал официальные царские документы о печально известном деле Петрашевского, связанном с арестом в 1849 г. полицией царя Николая I группы интеллигентских «подрывников», в том числе молодого Достоевского. Аргумент Франка о том, что какое-то время после ареста Достоевский оставался стойким бунтарем, умело сопротивляясь и споря с властями. Один из членов следственной комиссии, генерал Ростовцев, охарактеризовал узника Достоевского как «умного, самостоятельного, хитрого, упрямого» 9.0006
Г-н Франк опирается и на малоизвестные письма Алексея Плещеева, бывшего сторонника петрашевского кружка, которые писал в 1856-1857 гг. к Достоевскому, отбывшему к тому времени тюремный срок, но все еще находившемуся в принудительной сибирской ссылке. Из таких материалов, а также из своего богатого описания русской интеллектуальной истории XIX века г-н Франк проводит комплексный анализ, чтобы показать участие Достоевского в главном культурном споре того времени — между теми писателями, которые предпочитали «сильных», и теми, кто отдавая предпочтение «слабым» вымышленным героям.
На первый взгляд литературный, этот спор, как почти всегда в России, имел глубокий политический подтекст. Та часть русской интеллигенции, которая надеялась на непримиримую борьбу с царизмом, предпочитала «сильных» героев, готовых к решительным действиям; другая часть, хотя и выступавшая против царских репрессий, все же чувствовала себя неловко перед перспективой революции и поэтому сочувствовала «слабым» героям. Его собственные радикальные наклонности смягчились за годы, проведенные в Сибири, Достоевский объединился со сторонниками «слабых» героев, возможно, в качестве шага на пути к примирению с царским режимом.
Все это значительно повышает ученость Достоевского, хотя я считаю справедливым сказать, что заслуга г. Франка как биографа заключается не столько в его научных изысканиях, сколько в справедливости и полноте его портрета. Для обычного читателя больше всего будет иметь значение умение, с которым г-н Франк объединил биографию, литературную критику и культурную историю, чтобы точно поместить Достоевского в русскую среду середины XIX века.
В то время как некоторые более ранние биографы были склонны рассматривать Достоевского как игру психопатологии, или как любителя мистицизма (знаменитая «русская душа»), или даже как предшественника фрейдистских прозрений, г-н Франк видит в нем человека своего времени, застигнутого врасплох. с мыслями и страстями 19Русская интеллигенция X века. Это историческое положение не уменьшает нашего ощущения оригинальности Достоевского; напротив, он оказывает ему мощную поддержку.
В 1848 году 27-летний Достоевский был арестован вместе с другими членами петрашевского кружка. Достаточно прирученная по более поздним меркам, эта группа была взволнована надеждами на отмену крепостного права дома и «гуманитарной и смутно утопической социалистической литературой», приплывавшей из Франции. Внутри петрашевского кружка ютилась крохотная ячейка во главе с Николаем Спешневым, предлагавшая начать политическую акцию; он даже заполучил ручной станок для печати листовок, призывающих крестьян к восстанию.
Достоевский присоединился к этому заговорщическому ядру, хотя он также, как пишет г-н Франк, был «эмоционально взволнован рисками, на которые он обязался пойти». «Бедные люди» и «Двойник», и он по понятным причинам опасался, что его политика может прервать его литературную карьеру.
Теперь, запертый в страшной Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге, Достоевский написал «Объяснение» своих взглядов для следственной комиссии. Он не отрекся; он честно пытался защитить своих заключенных друзей. Похоже, ему удалось скрыть от властей истинный характер ячейки Спешнева. Его «Объяснение», почти откровенное и очень проницательное, читается так, как мог бы написать диссидент нашего времени:
«Но в чем меня обвиняют? Очевидно, что я говорил о политике, о Западе, о цензуре и т. д. Но кто не говорил и не думал об этих вопросах в наше время? Зачем я учился, почему знание пробуждало во мне любопытство, если я не имел права высказывать свое мнение?»
Достоевский ясно дал понять, что не поддерживает республику в России.
Он не был тогда и никогда не будет либералом. У него не было «теоретических возражений», по словам мистера Франка, «против самодержавного правления». . . . Если Достоевский был готов противиться самодержавию, то только потому, что его ненависть к крепостному праву достигла крайней степени». было свойственно многим интеллектуальным бунтарям в России 1840-х гг. Лишь немногие из них могли представить себе связь между критической интеллигенцией и молчаливым, неграмотным крестьянством. Только встретившись «лицом к лицу с народом» и обнаружив в нем и ненависть к русской аристократии, и его склонность к братству и самопожертвованию, Достоевский достиг той мессианско-народнической веры в крестьянство, которая сияет в его крупных романах.
Мистер Франк мастерски обращается с «возрождением своих убеждений» Достоевского — фраза, заимствованная у самого романиста. Он показывает, как раннее мышление Достоевского формировалось демократически-революционными настроениями, охватившими Европу в 1848 году.
Он показывает, что к началу 1850-х годов уже были признаки позднего Достоевского, православного в заявленной им вере и верного, хотя и довольно двойственного сторонника царизм. И лучше всего он показывает ту глубокую преемственность сочувствия к «оскорбленным и уязвленным», которая роднит раннего радикального Достоевского с поздним реакционером.
«Как морально-религиозный прогрессивный человек, — пишет г-н Франк, — ранний Достоевский «рассматривал свой социальный идеализм как современную версию проповеди Христа о братской любви». Совершив «прыжок веры» в христианство, еще испещренное ересями, Достоевский сохранил части своей юношеской «религии человечества», либерально-гуманистического мировоззрения, отражавшего дух 1848 года. Христос стал его путеводной звездой, но Руссо и Фурье прятался у его локтя.
Перед отправкой в Сибирь Достоевский и его товарищи-подсудимые должны были подвергнуться инсценированной казни царем, призванной унизить заключенных и выставить напоказ «милость» короны.
Достоевский, шатко верующий, сказал Николаю Спешневу, «Мы будем со Христом». Спешнев, убежденный атеист, ответил, что и то, и другое закончится «пылью». Российская интеллигенция на десятилетия вперед.
Самая богатая часть книги мистера Франка посвящена годам пребывания Достоевского в Сибири. Здесь, конечно, он должен в значительной степени полагаться на «Мертвый дом», мощный, но несколько беллетризованный отчет, который Достоевский опубликовал в 1862 году о своем сибирском опыте. Но г-н Франк не полагается на нее безоговорочно, поскольку Достоевский писал книгу, нервно покосившись на цензоров, и оформлял ее события так, чтобы придать ей связность повествования. Действительность сибирского опыта, как мы следуем подробному изложению г-на Франка, кажется, была несколько хуже, чем то, что показано в «Мертвом доме» 9.0006
Достоевский был напуган, расстроен, напуган, когда впервые поселился в своем сибирском бараке. Он боялся жестоких каторжников, с которыми ему приходилось проводить почти каждое мгновение каждого дня.
Он был потрясен шумом, грязью, непристойностями, насилием, моральным уродством. Его угнетала лютая ненависть крестьян в его бараке к русским «господам». Мистер Франк «был застигнут кошмаром унижения». . . который он просто должен был научиться терпеть».
Однако по прошествии месяцев Достоевский стал видеть — иногда подозревают, что он
заставил
сам увидеть — признаки доброты в своих сокамерниках. Он находил в них искры «русского духа» — призвание к страданию, корявое чувство сострадания. Он научился уважать торжественность, с которой отмечали религиозные праздники. И с несравненным блеском Достоевский исследовал чувства своих сокамерников, искаженные способы, которыми они освобождали свою жажду свободы и немного достоинства.
Насколько полно — вопрос должен прийти в голову каждому читателю — достиг ли Достоевский того очищающего видения христианской любви, к которому он стремился во время своего сибирского плена? По этому поводу г-н Франк вступает в полемику с одним из самых острых русских критиков Достоевского, Львом Шестовым, который писал, что Достоевский, несмотря на все его заверения в христианском смирении, так и не избавился вполне от «ненависти к человечеству», овладевшей им.
его в Сибири. Г-н Франк думает иначе, утверждая, что «Достоевский
сумел ли
найти выход из своей мучительной и наполненной ненавистью психической ловушки. Притязания г-на Франка на Достоевского-человека не совсем адекватны Достоевскому-романисту. Одна из вещей, которые делают его романы такими удивительными, — это переполнение эмоциональными и интеллектуальными противоречиями — противоречиями, которые изображаются как сама суть жизни. К каждому своему персонажу Достоевский обнаруживает запутанную смесь отношений, от возвышенной любви до пылающего презрения. Ничто в мире Достоевского никогда не решается с комфортом.
Во всяком случае, «перерождение убеждений», которое Достоевский начал испытывать где-то в середине 1850-х годов, отнюдь не было для него уникальным. Другая интеллигенция — часть религиозная, часть бесхитростная — тоже искала «особую русскую судьбу», тоже надеясь найти такой путь, который миновал бы мрак крепостнического самодержавия дома и то, что они считали нравственным хаосом России.
буржуазный Запад.
В очень показательной главе г-н Франк сравнивает славянофильские взгляды Достоевского с либерализмом современного русского писателя Александра Герцена. Их формальные взгляды были совершенно разные, но их основные стремления были иногда довольно близки. Открытие врожденного ядра «русскости», которое привело Достоевского к отказу от западного рационализма в пользу славянского «сердца», привело и Герцена к народническому радикализму, претендующему на то, чтобы опираться на самобытные институты русской деревни. Российские интеллектуалы, как правые, так и левые, заключает г-н Франк, разделяли «общий идеологический субпоток идей-чувств по поводу роли России в истории» 9.0006
Против этого квазимистического шовинизма устояла третья и довольно тонкая ветвь русских писателей. Скептическая «вестернизация» такого писателя, как Тургенев — либерального, гуманного, свободного от мессианского раздувания — должна казаться в сумрачном свете позднейшей русской истории более привлекательной, чем то, что разделяли Достоевский и Герцен.
Но правда в том, что русский либерализм всегда был слаб, никогда не мог сравниться в пылу с верой тех, кто отдавался мракобесию «особой русской судьбы» 9.0006
Второй том мистера Франка заканчивается вскоре после неудачного брака Достоевского и возвращения из Сибири в декабре 1859 года в Санкт-Петербург с намерением спасти свою литературную карьеру. В будущих романах даже «возрождение убеждений», тонко описанное мистером Франком, растворится в потоке повествования. Старый, реакционный Достоевский будет держать в качестве своего теневого сообщника младшего, радикального Достоевского, и оба они, схваченные в плодотворном напряжении, оба уступят творческим силам великого романиста, для которого ни один человек не был свободен от насмешек, кроме ничего, кроме утешения искупления. B A «Ужасная пытка»
Следующий отрывок взят из письма Достоевского к другу, мадам. Натальи Фонвизиной, написанной в 1858 году, вскоре после освобождения из тюрьмы в Сибири.
»Я скажу вам, что я дитя века, дитя неверия и сомнений.