Действие второе явление 2 горе от ума – . . . . .

Анализ 2-го явления действия II комедии «Горе от ума» (Горе от ума Грибоедов)

Всякая комедия, как вид драматического произведения, предназначена для постановки на сцене. Следовательно, чтобы понять комедию лучше, чтобы разобраться в ее ситуациях, характерах и идеях, мы должны при чтении комедии представить себе все лица, все диалоги и положения в соответствии с условиями сцены, в соответствии с развивающимся на сцене драматическим действием Читая комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума», мы видим стройную систему развивающихся по единому внутреннему плану комических и не комических событий, в которых и через которые выступают перед нами общественные нравы, общественная жизнь, господствующие идеи и самые разнообразные жизненные типы.

Чтобы понять, в чем заключается сущность конфликта между Чацким и Фамусовым, следует обратиться ко второму явлению второго действия. Именно здесь между Чацким и Фамусовым завязывается диалог, исполненный большого драматического напряжения. Сталкиваются герои, думающие о разном и по-разному. В начале разговора Чацкий говорит о Софье и только о Софье:

Уж Софье Павловне какой
Не приключилось ли печали?
У вас в лице, в движеньях суета.

Фамусов, имеющий свои планы относительно Софьи и боящийся Чацкого как возможного претендента на ее руку, о Софье с Чацким как раз меньше всего желает говорить. Он старается увести от этой темы:

Ах! батюшка, нашел загадку,
Не весел я!.. В мои лета
Не можно же пускаться мне вприсядку!

Чацкий точно не понимает Фамусова или не хочет понять. Мысль о Софье у влюбленного Чацкого — навязчивая идея. Он снова ведет речь о ней:

Никто не приглашает вас;
Я только что спросил два слова
Об Софье Павловне: быть может, нездорова?

Тьфу, господи прости! пять тысяч раз
Твердит одно и то же!
То Софьи Павловны на свете нет пригоже,
То Софья Павловна больна.
Скажи, тебе понравилась она?
Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?

Постепенно диалог между Чацким и Фамусовым становится все более острым. Словесная дуэль вокруг Софьи перерастает в столкновение воззрений, идей, нравственных понятий. Столкновение на личной почве делается по своему характеру столкновением политическим и мировоззренческим. Но резкая печать личного остается на этом споре и тогда, когда он становится совсем не личным. Тема Софьи отнюдь не исчезает вовсе: она уходит только в глубочайший подтекст. Именно этим объясняется предельная горячность спора и крайняя запальчивость спорящих.

Споря с Чацким, защищая свой взгляд на вещи и свои идеалы, Фамусов еще больше, чем в сцене с Петрушкой, высказывает всю ретроградность и своих взглядов, и своих идеалов. Его рассказ о Максиме Петровиче, который «на золоте едал» и, когда было нужно, перед императрицей «отважно жертвовал затылком», открывает для Чацкого возможность страстной отповеди, позволяет ему проявить всю силу и остроту ума:

Свежо предание, а верится с трудом.
Чацкий открыто издевается над идеалами Фамусова:
Хоть есть охотники поподличать везде,

Да нынче смех страшит и держит стыд в узде…

Слова Чацкого о смехе Фамусов, должно быть, принимает особенно близко к сердцу. Смех действительно страшит его больше всего. Недаром, когда Чацкий начинает иронизировать над ним и над его идеалами, гнев и раздражение Фамусова переходят всякие границы. Все, что он теперь говорит, он говорит вне прямой зависимости от слов Чацкого:

Ах! боже мой! он карбонари!
Опасный человек!..
Что говорит! и говорит, как пишет!
Он вольность хочет проповедать!
Да он властей не признает!

В кульминационный момент сцены Фамусов совсем уже перестает слушать что-либо. Грибоедов это оговаривает специальной ремаркой. Ремарка дается тогда, когда слуга объявляет о приходе Скалозуба, ведь это Скалозуба прочит Фамусов в женихи своей дочери, это его он поджидал с радостью и нетерпением. Но когда тот явился, он «ничего не видит и не слышит».

Важное место во втором явлении II действия занимает монолог Чацкого «И точно, начал свет глупеть…», в котором он сравнивает «век нынешний» и «век минувший». Это не упражнение в красноречии, не попытка «просветить» Фамусова, — это вынужденная и страстная защита тех начал жизни, которые ему дороги и от которых он отказаться не может. Конечно, Чацкий молод, горяч и увлекается тем, о чем говорит. Наивность Чацкого не в том, что он пространно объясняется с Фамусовым, пытаясь убедить его в верности своих мыслей, а прежде всего в том, что он считает «век минувший» отошедшим, верит, что «век нынешний» уже сделал свои завоевания и что это необратимо.

Как опровержение этой иллюзии Чацкого появляется Скалозуб. Он немногим старше Чацкого, но является ярым защитником «века минувшего». Чацкий, слыша, что его «жалеют» союзники в споре Фамусов и Скалозуб, не может сдержать негодования. Монолог «А судьи кто?…» (действие второе, явление пятое) рожден протестом Чацкого: его отдают на суд Скалозуба! Сдержанность оставляет героя, и он открыто вступает в конфронтацию с людьми, которые являются «столпами» общества, резко высказывается против милых сердцу Фамусова порядков екатерининского века, «века покорности и страха — века лести и спеси».

Если Фамусов, Молчалин и Скалозуб рассматривают службу как источник личных выгод, службу лицам, а не делу, то Чацкий разрывает связи с министрами, уходит со службы именно потому, что он желал бы служить родине, а не прислуживаться начальству: «Служить бы рад, прислуживаться тошно», — говорит он. Если фамусовское общество с пренебрежением относится ко всему народному, национальному, рабски под» ражает внешней культуре Запада, особенно Франции, даже пренебрегая своим родным языком, то Чацкий стоит за развитие национальной культуры, осваивающей лучшие, передовые достижения цивилизации. Он сам «искал ума» во время пребывания на Западе, но он против «пустого, рабского, слепого» подражанья иностранцам. Намекая на Французов-иностранцев, живших в богатых дворянских домах, он говорит:

И где не воскресят клиенты-иностранцы

Прошедшего житья подлейшие черты.

Обрушиваясь на «отцов отечества», которых следует принять за образцы, Чацкий критикует крепостнические порядки, которые способствуют безнаказанности правящих кругов: обмен и продажу крепостных слуг, бесчеловечное отношение к крепостным детям. Отстаивая свободу мыслей и мнений, Чацкий признает за каждым человеком право иметь свои убеждения и открыто их высказывать.

Таким образом, вслушиваясь в диалог двух героев: Фамусова и Чацкого, мы видим конфликт двух поколений. Фамусову, твердо хранившему традиции «века минувшего», противопоставлен Александр Андреевич Чацкий, передовой человек «века нынешнего». Столкновение Чацкого — человека с волевым характером, умного, проницательного, с высокими идейными убеждениями, с фамусовским обществом было неизбежно. Это столкновение принимает постепенно все более ожесточенный характер и осложняется личной драмой Чацкого, крушением его надежд на личное счастье. Оценивая роль Чацкого в комедии «Горе от ума», И.А. Гончаров в статье «Мильон терзаний» писал: «Чацкий породил раскол, и если обманулся в своих личных целях, не нашел «прелести встреч, живого участия», то брызнул сам на заглохшую почву живой водой — увозя с собой «мильон терзаний», этот терновый венец Чацкого терзаний от всего: от «ума», а еще более от «оскорбленного чувства».

www.allsoch.ru

А.С.Грибоедов. Горе от ума. Действие II

Явление 1

Фамусов, Слуга

Фамусов
Петрушка, вечно ты с обновкой,
С разодранным локтем.
Достань-ка календарь;
Читай не так, как пономарь;[2]
А с чувством, с толком, с расстановкой.
Постой же.– На листе черкни на записном,
Противу будущей недели:
К Прасковье Федоровне в дом
Во вторник зван я на форели.
Куда как чуден создан свет!
Пофилософствуй, ум вскружится;
То бережешься, то обед:
Ешь три часа, а в три дни не сварится!

Отметь-ка, в тот же день… Нет, нет.
В четверг я зван на погребенье.
Ох, род людской! пришло в забвенье,
Что всякий сам туда же должен лезть,
В тот ларчик, где ни стать, ни сесть.
Но память по себе намерен кто оставить
Житьем похвальным, вот пример:
Покойник был почтенный камергер,[3]
С ключом, и сыну ключ умел доставить;[4]
Богат, и на богатой был женат;
Переженил детей, внучат;
Скончался; все о нем прискорбно поминают.
Кузьма Петрович! Мир ему! –
Что за тузы в Москве живут и умирают! –
Пиши в четверг, одно уж к одному,
А может в пятницу, а может и в субботу,
Я должен у вдовы, у докторше, крестить.
Она не родила, но по расчету
По моему: должна родить. –

Явление 2

Фамусов, Слуга, Чацкий

Фамусов
А! Александр Андреич, просим,
Садитесь-ка.

Чацкий
Вы заняты?

Фамусов (Слуге)

Поди.
(Слуга уходит)
Да, разные дела на память в книгу вносим,
Забудется того гляди.–

Чацкий
Вы что-то не веселы стали;
Скажите, отчего? Приезд не в пору мой?
Уж Софье Павловне какой
Не приключилось ли печали?
У вас в лице, в движеньях суета.

Фамусов
Ах! батюшка, нашел загадку,
Не весел я!.. В мои лета
Не можно же пускаться мне вприсядку!

Чацкий
Никто не приглашает вас;
Я только что спросил два слова
Об Софье Павловне, быть может нездорова?

Фамусов
Тьфу, господи прости! Пять тысяч раз
Твердит одно и то же!
То Софьи Павловны на свете нет пригоже,
То Софья Павловна больна.
Скажи, тебе понравилась она?
Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?

Чацкий
А вам на что?

Фамусов
Меня не худо бы спроситься,
Ведь я ей несколько сродни;
По крайней мере искони

Отцом недаром называли.

Чацкий
Пусть я посватаюсь, вы что бы мне сказали?

Фамусов
Сказал бы я во-первых: не блажи,
Именьем, брат, не управляй оплошно,
А, главное, поди-тка послужи.

Чацкий
Служить бы рад, прислуживаться тошно.

Фамусов
Вот то-то все вы гордецы!
Спросили бы, как делали отцы?
Учились бы на старших глядя:
Мы, например, или покойник дядя,
Максим Петрович:[5] он не то на серебре,
На золоте едал; сто человек к услугам;
Весь в орденах; езжал-то вечно цугом;
Век при дворе, да при каком дворе!
Тогда не то, что ныне,
При государыне служил Екатерине.
А в те поры все важны! в сорок пуд…
Раскланяйся, тупеем не кивнут.[6]
Вельможа в случае,[7] тем паче,
Не как другой, и пил и ел иначе.
А дядя! что твой князь? что граф?
Сурьезный взгляд, надменный нрав.
Когда же надо подслужиться,

И он сгибался вперегиб:
На куртаге[8] ему случилось обступиться;
Упал, да так, что чуть затылка не пришиб;
Старик заохал, голос хрипкий;
Был высочайшею пожалован улыбкой;
Изволили смеяться; как же он?
Привстал, оправился, хотел отдать поклон,
Упал вдругорядь – уж нарочно,
А хохот пуще, он и в третий так же точно.
А? как по-вашему? по-нашему смышлен.
Упал он больно, встал здорово.
Зато бывало в вист кто чаще приглашен?
Кто слышит при дворе приветливое слово?
Максим Петрович. Кто пред всеми знал почет?
Максим Петрович! Шутка!
В чины выводит кто и пенсии дает?
Максим Петрович! Да! Вы, нынешние,– нутка! –

Чацкий
И точно начал свет глупеть,
Сказать вы можете вздохнувши;
Как посравнить, да посмотреть
Век нынешний и век минувший:
Свежо предание, а верится с трудом;
Как тот и славился, чья чаще гнулась шея;
Как не в войне, а в мире брали лбом;
Стучали об пол не жалея!
Кому нужда: тем спесь, лежи они в пыли,
А тем, кто выше, лесть как кружево плели.
Прямой был век покорности и страха,
Всё под личиною усердия к царю.
Я не об дядюшке об вашем говорю;
Его не возмутим мы праха:
Но между тем кого охота заберет,
Хоть в раболепстве самом пылком,
Теперь, чтобы смешить народ,
Отважно жертвовать затылком?
А сверстничек, а старичок
Иной, глядя на тот скачок,
И разрушаясь в ветхой коже,
Чай приговаривал: Ах! если бы мне тоже!
Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит, и держит стыд в узде;
Недаром жалуют их скупо государи. –

Фамусов
Ах! боже мой! он карбонари![9]

Чацкий
Нет, нынче свет уж не таков.

Фамусов
Опасный человек!

Чацкий
Вольнее всякий дышит
И не торопится вписаться в полк шутов.

Фамусов
Что говорит! и говорит как пишет!

Чацкий
У покровителей зевать на потолок,
Явиться помолчать, пошаркать, пообедать,
Подставить стул, поднять платок.

Фамусов
Он вольность хочет проповедать!

Чацкий
Кто путешествует, в деревне кто живет…

Фамусов
Да он властей не признает!

Чацкий
Кто служит делу, а не лицам…

Фамусов
Строжайше б запретил я этим господам
На выстрел подъезжать к столицам.

Чацкий
Я наконец вам отдых дам…

Фамусов
Терпенья, мочи нет, досадно.

Чацкий
Ваш век бранил я беспощадно,
Предоставляю вам во власть:
Откиньте часть,
Хоть нашим временам впридачу;
Уж так и быть, я не поплачу.

Фамусов
И знать вас не хочу, разврата не терплю.

Чацкий
Я досказал.

Фамусов
Добро заткнул я уши.

Чацкий
На что ж? я их не оскорблю.–

Фамусов (скороговоркой)
Вот рыскают по свету, бьют баклуши,
Воротятся, от них порядка жди.

Чацкий
Я перестал…

Фамусов
Пожалуй пощади.

Чацкий
Длить споры не мое желанье.

Фамусов
Хоть душу отпусти на покаянье!

Явление 3

Слуга входит
Полковник Скалозуб.

Фамусов (ничего не видит и не слышит)
Тебя уж упекут.
Под суд, как пить дадут.

Чацкий
Пожаловал к вам кто-то на дом.

Фамусов
Не слушаю, под суд!

Чацкий
К вам человек с докладом.

Фамусов
Не слушаю, под суд! под суд!

Чацкий
Да обернитесь, вас зовут.

Фамусов (оборачивается)
А? бунт? ну так и жду содома.

Слуга
Полковник Скалозуб. Прикажете принять?

Фамусов (встает)
Ослы! сто раз вам повторять?
Принять его, позвать просить, сказать, что дома,
Что очень рад. Пошел же, торопись.
(Слуга уходит)
Пожало-ста, сударь, при нем остерегись:
Известный человек, солидный,
И знаков тьму отличья нахватал;
Не по летам, и чин завидный,
Не нынче завтра генерал.
Пожало-ста при нем веди себя скромненько.
Эх! Александр Андреич, дурно, брат!
Ко мне он жалует частенько;
Я всякому, ты знаешь, рад;
В Москве прибавят вечно втрое:
Вот будто женится на Сонюшке. Пустое!
Он, может быть и рад бы был душой,
Да надобности сам не вижу я большой
Дочь выдавать ни завтра, ни сегодня;
Ведь Софья молода. А впрочем власть господня.
Пожало-сто при нем не спорь ты вкривь и вкось;
И завиральные идеи эти брось.
Однако нет его! какую бы причину…
А! знать ко мне пошел в другую половину.
(Поспешно уходит)

Явление 4

Чацкий
Как суетится! что за прыть!
А Софья? – Нет ли впрямь тут жениха какого?
С которых пор меня дичатся как чужого!
Как здесь бы ей не быть!!…
Кто этот Скалозуб? отец им сильно бредит,
А может быть не только, что отец…
Ах! тот скажи любви конец,
Кто на три года вдаль уедет.

Явление 5

Чацкий,Фамусов,Скалозуб

Фамусов
Сергей Сергеич, к нам сюда-с.
Прошу покорно, здесь теплее;
Прозябли вы, согреем вас;
Отдушничик отвернем поскорее.

Скалозуб (густым басом)
Зачем же лазить например,
Самим!.. Мне совестно, как честный офицер.

Фамусов
Неужто для друзей не делать мне ни шагу,
Сергей Сергеич дорогой!
Кладите шляпу, сденьте шпагу;
Вот вам софа, раскиньтесь на покой.

Скалозуб
Куда прикажете, лишь только бы усесться.
(Садятся все трое, Чацкий поодаль)

Фамусов
Ах! батюшка, сказать, чтоб не забыть:
Позвольте нам своими счесться,
Хоть дальними, наследства не делить;
Не знали вы, а я подавно,
Спасибо научил двоюродный ваш брат;
Как вам доводится Настасья Николавна?

Скалозуб
Не знаю-с, виноват;
Мы с нею вместе не служили.

Фамусов
Сергей Сергеич, это вы ли!
Нет! я перед родней, где встретится, ползком;
Сыщу ее на дне морском.
При мне служащие чужие очень редки;
Всё больше сестрины, свояченицы детки;
Один Молчалин мне не свой,
И то затем, что деловой.
Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку,
Ну как не порадеть родному человечку!..
Однако братец ваш мне друг и говорил,
Что вами выгод тьму по службе получил.

Скалозуб
В тринадцатом году мы отличались с братом
В тридцатом егерском, а после в сорок пятом.

Фамусов
Да, счастье у кого есть эдакий сынок;
Имеет, кажется, в петличке орденок? –

Скалозуб
За третье августа, засели мы в траншею:[10]
Ему дан с бантом, мне на шею.[11]

Фамусов
Любезный человек, и посмотреть – так хват;
Прекрасный человек двоюродный ваш брат.

Скалозуб
Но крепко набрался каких-то новых правил.[12]
Чин следовал ему: он службу вдруг оставил,
В деревне книги стал читать.

Фамусов
Вот молодость!..– читать!.. а после хвать!..
Вы повели себя исправно,
Давно полковники, а служите недавно.

Скалозуб
Довольно счастлив я в товарищах моих,
Вакансии как раз открыты;
То старших выключат иных,
Другие, смотришь, перебиты.

Фамусов
Да, чем кого господь поищет, вознесет!

Скалозуб
Бывает, моего счастливее везет.
У нас в пятнадцатой дивизии, не дале,
Об нашем хоть сказать бригадном генерале.

Фамусов
Помилуйте, а вам чего недостает?

Скалозуб
Не жалуюсь, не обходили,
Однако за полком два года поводили. –

Фамусов
В погонь ли за полком?
Зато, конечно, в чем другом
За вами далеко тянуться.

Скалозуб
Нет-с, старее меня по корпусу найдутся,
Я с восемьсот девятого служу;
Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы;
Об них как истинный философ я сужу;
Мне только бы досталось в генералы.

Фамусов
И славно судите, дай бог здоровье вам
И генеральский чин; а там
Зачем откладывать бы дальше,
Речь завести об генеральше?

Скалозуб
Жениться? я ничуть не прочь.

Фамусов
Что ж? у кого сестра, племянница есть, дочь;
В Москве ведь нет невестам перевода;
Чего? плодятся год от года;
А батюшка, признайтесь, что едва
Где сыщется столица, как Москва.

Скалозуб
Дистанции огромного размера.

Фамусов
Вкус, батюшка, отменная манера;
На всё свои законы есть:
Вот например, у нас уж исстари ведется,
Что по отцу и сыну честь;
Будь плохинький, да если наберется
Душ тысячки две родовых, –
Тот и жених.
Другой хоть прытче будь, надутый всяким чванством,
Пускай себе разумником слыви,
А в семью не включат. На нас не подиви.
Ведь только здесь еще и дорожат дворянством.
Да это ли одно? возьмите вы хлеб-соль:
Кто хочет к нам пожаловать,– изволь;
Дверь отперта для званных и незванных,
Особенно из иностранных;
Хоть честный человек, хоть нет,
Для нас равнёхонько, про всех готов обед.
Возьмите вы от головы до пяток,
На всех московских есть особый отпечаток.
Извольте посмотреть на нашу молодежь,
На юношей – сынков и внучат,
Журим мы их, а если разберешь,
В пятнадцать лет учителей научат!
А наши старички?? – Как их возьмет задор,
Засудят об делах, что слово – приговор, –
Ведь столбовые все, в ус никого не дуют;
И об правительстве иной раз так толкуют,
Что если б кто подслушал их… беда!
Не то, чтоб новизны вводили, – никогда,
Спаси нас боже! Нет. А придерутся
К тому, к сему, а чаще ни к чему,
Поспорят, пошумят, и… разойдутся.
Прямые канцлеры в отставке – по уму![13]
Я вам скажу, знать время не приспело,
Но что без них не обойдется дело.–
А дамы? – сунься кто, попробуй, овладей;
Судьи всему, везде, над ними нет судей;
За картами когда восстанут общим бунтом,
Дай бог терпение, ведь сам я был женат.
Скомандовать велите перед фрунтом!
Присутствовать пошлите их в Сенат![14]
Ирина Власьевна! Лукерья Алексевна!
Татьяна Юрьевна! Пульхерия Андревна!
А дочек кто видал, всяк голову повесь,
Его величество король был прусский здесь;[15]
Дивился не путем московским он девицам,
Их благонравью, а не лицам,
И точно, можно ли воспитаннее быть!
Умеют же себя принарядить
Тафтицей, бархатцем и дымкой,
Словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой;
Французские романсы вам поют
И верхние выводят нотки,
К военным людям так и льнут,
А потому, что патриотки.
Решительно скажу: едва
Другая сыщется столица как Москва,

Скалозуб
По моему сужденью
Пожар способствовал ей много к украшенью.[16]

Фамусов
Не поминайте нам, уж мало ли крехтят!
С тех пор дороги, тротуары,
Дома и всё на новый лад.

Чацкий
Дома новы, но предрассудки стары.
Порадуйтесь, не истребят
Ни годы их, ни моды, ни пожары.

Фамусов (Чацкому)
Эй, завяжи на память узелок;
Просил я помолчать, не велика услуга.
(Скалозубу)
Позвольте, батюшка. Вот-с Чацкого, мне друга,
Андрея Ильича покойного сынок:
Не служит, то есть в том он пользы не находит,
Но захоти: так был бы деловой.
Жаль, очень жаль, он малый с головой;
И славно пишет, переводит.
Нельзя не пожалеть, что с эдаким умом…

Чацкий
Нельзя ли пожалеть об ком-нибудь другом?
И похвалы мне ваши досаждают.

Фамусов
Не я один, все также осуждают.

Чацкий
А судьи кто? – За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забытых газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма;[17]
Всегда готовые к журьбе,
Поют все песнь одну и ту же,
Не замечая об себе:
Что старее, то хуже.
Где? укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве,
И где не воскресят клиенты-иностранцы[18]
Прошедшего житья подлейшие черты.
Да и кому в Москве не зажимали рты
Обеды, ужины и танцы?
Не тот ли, вы к кому меня еще с пелён,
Для замыслов каких-то непонятных,
Дитёй возили на поклон?
Тот Нестор негодяев знатных,[19]
Толпою окруженный слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменял борзые три собаки!!!
Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей?!
Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,[20]
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы по одиночке!!!
Вот те, которые дожили до седин!
Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!
Вот наши строгие ценители и судьи!
Теперь пускай из нас один,
Из молодых людей, найдется: враг исканий,
Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В науки он вперит ум, алчущий познаний;
Или в душе его сам бог возбудит жар
К искусствам творческим, высоким и прекрасным,–
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них мечтателем! опасным!! –
Мундир! один мундир! он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
Их слабодушие, рассудка нищету;
И нам за ними в путь счастливый!
И в женах, дочерях к мундиру та же страсть!
Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?!
Теперь уж в это мне ребячество не впасть;
Но кто б тогда за всеми не повлекся?
Когда из гвардии, иные от двора
Сюда на время приезжали:
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали!

Фамусов (про себя)
Уж втянет он меня в беду.
(Громко)
Сергей Сергеич, я пойду
И буду ждать вас в кабинете.
(Уходит)


Явление 6

Скалозуб, Чацкий

Скалозуб
Мне нравится, при этой смете
Искусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским, к гвардионцам,[21]
Их золоту, шитью дивятся будто солнцам!
А в первой армии когда отстали? в чем?
Всё так прилажено, и тальи все так узки,
И офицеров вам начтём,
Что даже говорят, иные, по-французски.–

Явление 7

Скалозуб, Чацкий, Софья, Лиза

София (бежит к окну)
Ах! боже мой! упал, убился! –
(Теряет чувства)

Чацкий
Кто?
Кто это?

Скалозуб
С кем беда?

Чацкий
Она мертва со страху!

Скалозуб
Да кто? откудова?

Чацкий
Ушибся обо что?

Скалозуб
Уж не старик ли наш дал маху?

Лиза (хлопочет около барышни)
Кому назначено-с: не миновать судьбы,
Молчалин на лошадь садился, ногу в стремя
А лошадь на дыбы,
Он об землю и прямо в темя.

Скалозуб
Поводья затянул, ну, жалкий же ездок.
Взглянуть, как треснулся он, грудью или в бок?
(Уходит)

Явление 8

Те же без Скалозуба

Чацкий
Помочь ей чем? Скажи скорее.

Лиза
Там в комнате вода стоит.
(Чацкий бежит и приносит. Всё следующее вполголоса,
до того, как Софья очнется)
Стакан налейте.

Чацкий
Уж налит.
Шнуровку отпусти вольнее,
Виски ей уксусом потри,
Опрыскивай водой. Смотри:
Свободнее дыханье стало.
Повеять чем?

Лиза
Вот опахало.

Чацкий
Гляди в окно,
Молчалин на ногах давно!
Безделица ее тревожит.

Лиза
Да-с, барышнин несчастен нрав.
Со стороны смотреть не может,
Как люди падают стремглав.

Чацкий
Опрыскивай еще водою.
Вот так. Еще. Еще.

София (с глубоким вздохом)
Кто здесь со мною?
Я точно как во сне.
(Торопко и громко)
Где он? что с ним? Скажите мне.

Чацкий
Пускай себе сломил бы шею,
Вас чуть было не уморил.

София
Убийственны холодностью своею!
Смотреть на вас, вас слушать нету сил.

Чацкий
Прикажете мне за него терзаться?

София
Туда бежать, там быть, помочь ему стараться.

Чацкий
Чтоб оставались вы без помощи одне?

София
На что вы мне?
Да, правда, не свои беды для вас забавы,
Отец родной убейся, все равно.
(Лизе)
Пойдем туда, бежим.

Лиза (отводит ее в сторону)
Опомнитесь! куда вы?
Он жив, здоров, смотрите здесь в окно.
(София в окошко высовывается)

Чацкий
Смятенье! обморок! поспешность! гнев! испуга!
Так можно только ощущать,
Когда лишаешься единственного друга.

София
Сюда идут. Руки не может он поднять. –

Чацкий
Желал бы с ним убиться…

Лиза
Для компаньи?[22]

София
Нет, оставайтесь при желаньи.

Явление 9

София, Лиза, Чацкий, Скалозуб, Молчалин (с подвязанною рукою)

Скалозуб
Воскрес и невредим, рука
Ушибена слегка,
И впрочем все фальшивая тревога.

Молчалин
Я вас перепугал, простите ради бога.

Скалозуб
Ну! я не знал, что будет из того
Вам ирритация.[23] Опрометью вбежали.–[24]
Мы вздрогнули!– Вы в обморок упали,
И что ж? – весь страх из ничего.

София (не глядя ни на кого)
Ах! очень вижу, из пустого,
А вся еще теперь дрожу.

Чацкий (про себя)
С Молчалиным ни слова!

София
Однако о себе скажу,
Что не труслива. Так бывает,
Карета свалится, подымут: я опять
Готова сызнова скакать;
Но всё малейшее в других меня пугает,
Хоть нет великого несчастья от того,
Хоть незнакомый мне, до этого нет дела.

Чацкий (про себя)
Прощенья просит у него,
Что раз о ком-то пожалела!

Скалозуб
Позвольте расскажу вам весть:
Княгиня Ласова какая-то здесь есть,
Наездница, вдова, но нет примеров,
Чтоб ездило с ней много кавалеров.
На днях расшиблась в пух;
Жоке не поддержал, считал он видно мух.–
И без того она, как слышно, неуклюжа,
Теперь ребра недостает,
Так для поддержки ищет мужа.

София
Ах, Александр Андреич, вот,
Явитесь вы вполне великодушны,
К несчастью ближнего вы так неравнодушны.

Чацкий
Да-с, это я сейчас явил,
Моим усерднейшим стараньем,
И прысканьем, и оттираньем,
Не знаю для кого, но вас я воскресил.
(Берет шляпу и уходит)

Явление 10

Те же кроме Чацкого

София
Вы вечером к нам будете?

Скалозуб
Как рано?

София
Пораньше; съедутся домашние друзья,
Потанцовать под фортопияно,
Мы в трауре, так балу дать нельзя.

Скалозуб
Явлюсь, но к батюшке зайти я обещался,
Откланяюсь.

София
Прощайте.

Скалозуб (жмет руку Молчалину)
Ваш слуга.
(Уходит)

Явление 11

София, Лиза, Молчалин

София
Молчалин! как во мне рассудок цел остался!
Ведь знаете, как жизнь мне ваша дорога!
Зачем же ей играть, и так неосторожно?
Скажите, что у вас с рукой?
Не дать ли капель вам? не нужен ли покой?
Пошлемте к доктору, пренебрегать не должно.

Молчалин
Платком перевязал, не больно мне с тех пор.

Лиза
Ударюсь об заклад, что вздор;
И если б не к лицу, не нужно перевязки;
А то не вздор, что вам не избежать огласки:
На смех того гляди подымет Чацкий вас;
И Скалозуб, как свой хохол закрутит,
Расскажет обморок, прибавит сто прикрас;
Шутить и он горазд, ведь нынче кто не шутит!

София
А кем из них я дорожу?
Хочу люблю, хочу скажу.
Молчалин! будто я себя не принуждала?
Вошли вы, слова не сказала,
При них не смела я дохнуть,
У вас спросить, на вас взглянуть.–

Молчалин
Нет, Софья Павловна, вы слишком откровенны.

София
Откуда скрытность почерпнуть!
Готова я была в окошко, к вам прыгнуть.
Да что мне до кого? до них? до всей вселенны?
Смешно? – пусть шутят их; досадно? – пусть бранят.

Молчалин
Не повредила бы нам откровенность эта.

София
Неужто на дуэль вас вызвать захотят?

Молчалин
Ах! злые языки страшнее пистолета.

Лиза
Сидят они у батюшки теперь,
Вот кабы вы порхнули в дверь
С лицом веселым, беззаботно:
Когда нам скажут, что хотим,
Куда как верится охотно!
И Александр Андреич, с ним
О прежних днях, о тех проказах
Поразвернитесь-ка в рассказах,
Улыбочка и пара слов,
И кто влюблен, на всё готов.

Молчалин
Я вам советовать не смею.
(Целует ей руку)

София
Хотите вы?.. Пойду любезничить сквозь слез;
Боюсь, что выдержать притворства не сумею.
Зачем сюда бог Чацкого принес!
(Уходит)


Явление 12

Молчалин, Лиза

Молчалин
Веселое созданье ты! живое!

Лиза
Прошу пустить, и без меня вас двое.

Молчалин
Какое личико твое!
Как я тебя люблю!

Лиза
А барышню?

Молчалин
Ее
По должности, тебя…

Лиза
От скуки.
Прошу подальше руки.

Молчалин
Есть у меня вещицы три:
Есть туалет, прехитрая работа;
Снаружи зеркальцо, и зеркальцо внутри,
Кругом всё прорезь, позолота;
Подушечка, из бисера узор;
И перламутровый прибор:
Игольничик и ножинки, как милы!
Жемчужинки, растертые в белилы!
Помада есть для губ, и для других причин,
С духами сткляночки: резеда и жасмин.–

Лиза
Вы знаете, что я не льщусь на интересы;
Скажите лучше, почему
Вы с барышней скромны, а с горнишной повесы?

Молчалин
Сегодня болен я, обвязки не сниму;
Приди в обед, побудь со мною;
Я тайну всю тебе открою.
(Уходит в боковую дверь)

Явление 13

София, Лиза

София
Была у батюшки, там нету никого.
Сегодня я больна, и не пойду обедать,
Скажи Молчалину, и позови его,
Чтоб он пришел меня проведать.
(Уходит к себе)


Явление 14

Лиза
Ну! люди в здешней стороне!
Она к нему, а он ко мне,
А я… одна лишь я в любви до смерти трушу.–
А как не полюбить буфетчика Петрушу!

www.hallenna.narod.ru

Анализ 2-го явления действия II комедии “Горе от ума”

Всякая комедия, как вид драматического произведения, предназначена для постановки на сцене. Следовательно, чтобы понять комедию лучше, чтобы разобраться в ее ситуациях, характерах и идеях, мы должны при чтении комедии представить себе все лица, все диалоги и положения в соответствии с условиями сцены, в соответствии с развивающимся на сцене драматическим действием Читая комедию А. С. Грибоедова “Горе от ума”, мы видим стройную систему развивающихся по единому внутреннему плану комических и не комических событий, в которых и через которые

выступают перед нами общественные нравы, общественная жизнь, господствующие идеи и самые разнообразные жизненные типы.
Чтобы понять, в чем заключается сущность конфликта между Чацким и Фамусовым, следует обратиться ко второму явлению второго действия. Именно здесь между Чацким и Фамусовым завязывается диалог, исполненный большого драматического напряжения. Сталкиваются герои, думающие о разном и по-разному. В начале разговора Чацкий говорит о Софье и только о Софье:
Уж Софье Павловне какой
Не приключилось ли печали?
У вас в лице, в движеньях суета.
Фамусов, имеющий свои планы относительно Софьи и боящийся Чацкого как возможного претендента на ее руку, о Софье с Чацким как раз меньше всего желает говорить. Он старается увести от этой темы:
Ах! батюшка, нашел загадку,
Не весел я!. В мои лета
Не можно же пускаться мне вприсядку!
Чацкий точно не понимает Фамусова или не хочет понять. Мысль о Софье у влюбленного Чацкого – навязчивая идея. Он снова ведет речь о ней:
Никто не приглашает вас;
Я только что спросил два слова
Об Софье Павловне: быть может, нездорова?
Тьфу, господи прости! пять тысяч раз
Твердит одно и то же!
То Софьи Павловны на свете нет пригоже,
То Софья Павловна больна.
Скажи, тебе понравилась она?
Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?
Постепенно диалог между Чацким и Фамусовым становится все более острым. Словесная дуэль вокруг Софьи перерастает в столкновение воззрений, идей, нравственных понятий. Столкновение на личной почве делается по своему характеру столкновением политическим и мировоззренческим. Но резкая печать личного остается на этом споре и тогда, когда он становится совсем не личным. Тема Софьи отнюдь не исчезает вовсе: она уходит только в глубочайший подтекст. Именно этим объясняется предельная горячность спора и крайняя запальчивость спорящих.
Споря с Чацким, защищая свой взгляд на вещи и свои идеалы, Фамусов еще больше, чем в сцене с Петрушкой, высказывает всю ретроградность и своих взглядов, и своих идеалов. Его рассказ о Максиме Петровиче, который “на золоте едал” и, когда было нужно, перед императрицей “отважно жертвовал затылком”, открывает для Чацкого возможность страстной отповеди, позволяет ему проявить всю силу и остроту ума:
Свежо предание, а верится с трудом.
Чацкий открыто издевается над идеалами Фамусова:
Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде.
Слова Чацкого о смехе Фамусов, должно быть, принимает особенно близко к сердцу. Смех действительно страшит его больше всего. Недаром, когда Чацкий начинает иронизировать над ним и над его идеалами, гнев и раздражение Фамусова переходят всякие границы. Все, что он теперь говорит, он говорит вне прямой зависимости от слов Чацкого:
Ах! боже мой! он карбонари!
Опасный человек!.
Что говорит! и говорит, как пишет!
Он вольность хочет проповедать!
Да он властей не признает!
В кульминационный момент сцены Фамусов совсем уже перестает слушать что-либо. Грибоедов это оговаривает специальной ремаркой. Ремарка дается тогда, когда слуга объявляет о приходе Скалозуба, ведь это Скалозуба прочит Фамусов в женихи своей дочери, это его он поджидал с радостью и нетерпением. Но когда тот явился, он “ничего не видит и не слышит”.
Важное место во втором явлении II действия занимает монолог Чацкого “И точно, начал свет глупеть.”, в котором он сравнивает “век нынешний” и “век минувший”. Это не упражнение в красноречии, не попытка “просветить” Фамусова, – это вынужденная и страстная защита тех начал жизни, которые ему дороги и от которых он отказаться не может. Конечно, Чацкий молод, горяч и увлекается тем, о чем говорит. Наивность Чацкого не в том, что он пространно объясняется с Фамусовым, пытаясь убедить его в верности своих мыслей, а прежде всего в том, что он считает “век минувший” отошедшим, верит, что “век нынешний” уже сделал свои завоевания и что это необратимо.
Как опровержение этой иллюзии Чацкого появляется Скалозуб. Он немногим старше Чацкого, но является ярым защитником “века минувшего”. Чацкий, слыша, что его “жалеют” союзники в споре Фамусов и Скалозуб, не может сдержать негодования. Монолог “А судьи кто?.” (действие второе, явление пятое) рожден протестом Чацкого: его отдают на суд Скалозуба! Сдержанность оставляет героя, и он открыто вступает в конфронтацию с людьми, которые являются “столпами” общества, резко высказывается против милых сердцу Фамусова порядков екатерининского века, “века покорности и страха – века лести и спеси”.
Если Фамусов, Молчалин и Скалозуб рассматривают службу как источник личных выгод, службу лицам, а не делу, то Чацкий разрывает связи с министрами, уходит со службы именно потому, что он желал бы служить родине, а не прислуживаться начальству: “Служить бы рад, прислуживаться тошно”, – говорит он. Если фамусовское общество с пренебрежением относится ко всему народному, национальному, рабски под” ражает внешней культуре Запада, особенно Франции, даже пренебрегая своим родным языком, то Чацкий стоит за развитие национальной культуры, осваивающей лучшие, передовые достижения цивилизации. Он сам “искал ума” во время пребывания на Западе, но он против “пустого, рабского, слепого” подражанья иностранцам. Намекая на Французов-иностранцев, живших в богатых дворянских домах, он говорит:
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.
Обрушиваясь на “отцов отечества”, которых следует принять за образцы, Чацкий критикует крепостнические порядки, которые способствуют безнаказанности правящих кругов: обмен и продажу крепостных слуг, бесчеловечное отношение к крепостным детям. Отстаивая свободу мыслей и мнений, Чацкий признает за каждым человеком право иметь свои убеждения и открыто их высказывать.
Таким образом, вслушиваясь в диалог двух героев: Фамусова и Чацкого, мы видим конфликт двух поколений. Фамусову, твердо хранившему традиции “века минувшего”, противопоставлен Александр Андреевич Чацкий, передовой человек “века нынешнего”. Столкновение Чацкого – человека с волевым характером, умного, проницательного, с высокими идейными убеждениями, с фамусовским обществом было неизбежно. Это столкновение принимает постепенно все более ожесточенный характер и осложняется личной драмой Чацкого, крушением его надежд на личное счастье. Оценивая роль Чацкого в комедии “Горе от ума”, И. А. Гончаров в статье “Мильон терзаний” писал: “Чацкий породил раскол, и если обманулся в своих личных целях, не нашел “прелести встреч, живого участия”, то брызнул сам на заглохшую почву живой водой – увозя с собой “мильон терзаний”, этот терновый венец Чацкого терзаний от всего: от “ума”, а еще более от “оскорбленного чувства”.

.

studentguide.ru

Анализ 2-го явления действия II комедии “Горе от ума”

Всякая комедия, как вид драматического произведения, предназначена для постановки на сцене. Следовательно, чтобы понять комедию лучше, чтобы разобраться в ее ситуациях, характерах и идеях, мы должны при чтении комедии представить себе все лица, все диалоги и положения в соответствии с условиями сцены, в соответствии с развивающимся на сцене драматическим действием Читая комедию А. С. Грибоедова “Горе от ума”, мы видим стройную систему развивающихся по единому внутреннему плану комических и не комических событий, в которых и через которые

выступают перед нами общественные нравы, общественная жизнь, господствующие идеи и самые разнообразные жизненные типы.
Чтобы понять, в чем заключается сущность конфликта между Чацким и Фамусовым, следует обратиться ко второму явлению второго действия. Именно здесь между Чацким и Фамусовым завязывается диалог, исполненный большого драматического напряжения. Сталкиваются герои, думающие о разном и по-разному. В начале разговора Чацкий говорит о Софье и только о Софье:
Уж Софье Павловне какой
Не приключилось ли печали?
У вас в лице, в движеньях суета.
Фамусов, имеющий свои планы относительно Софьи и боящийся Чацкого как возможного претендента на ее руку, о Софье с Чацким как раз меньше всего желает говорить. Он старается увести от этой темы:
Ах! батюшка, нашел загадку,
Не весел я! В мои лета
Не можно же пускаться мне вприсядку!
Чацкий точно не понимает Фамусова или не хочет понять. Мысль о Софье у влюбленного Чацкого – навязчивая идея. Он снова ведет речь о ней:
Никто не приглашает вас;
Я только что спросил два слова
Об Софье Павловне: быть может, нездорова?
Тьфу, господи прости! пять тысяч раз
Твердит одно и то же!
То Софьи Павловны на свете нет пригоже,
То Софья Павловна больна.
Скажи, тебе понравилась она?
Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?
Постепенно диалог между Чацким и Фамусовым становится все более острым. Словесная дуэль вокруг Софьи перерастает в столкновение воззрений, идей, нравственных понятий. Столкновение на личной почве делается по своему характеру столкновением политическим и мировоззренческим. Но резкая печать личного остается на этом споре и тогда, когда он становится совсем не личным. Тема Софьи отнюдь не исчезает вовсе: она уходит только в глубочайший подтекст. Именно этим объясняется предельная горячность спора и крайняя запальчивость спорящих.
Споря с Чацким, защищая свой взгляд на вещи и свои идеалы, Фамусов еще больше, чем в сцене с Петрушкой, высказывает всю ретроградность и своих взглядов, и своих идеалов. Его рассказ о Максиме Петровиче, который “на золоте едал” и, когда было нужно, перед императрицей “отважно жертвовал затылком”, открывает для Чацкого возможность страстной отповеди, позволяет ему проявить всю силу и остроту ума:
Свежо предание, а верится с трудом.
Чацкий открыто издевается над идеалами Фамусова:
Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде…
Слова Чацкого о смехе Фамусов, должно быть, принимает особенно близко к сердцу. Смех действительно страшит его больше всего. Недаром, когда Чацкий начинает иронизировать над ним и над его идеалами, гнев и раздражение Фамусова переходят всякие границы. Все, что он теперь говорит, он говорит вне прямой зависимости от слов Чацкого:
Ах! боже мой! он карбонари!
Опасный человек!
Что говорит! и говорит, как пишет!
Он вольность хочет проповедать!
Да он властей не признает!
В кульминационный момент сцены Фамусов совсем уже перестает слушать что-либо. Грибоедов это оговаривает специальной ремаркой. Ремарка дается тогда, когда слуга объявляет о приходе Скалозуба, ведь это Скалозуба прочит Фамусов в женихи своей дочери, это его он поджидал с радостью и нетерпением. Но когда тот явился, он “ничего не видит и не слышит”.
Важное место во втором явлении II действия занимает монолог Чацкого “И точно, начал свет глупеть…”, в котором он сравнивает “век нынешний” и “век минувший”. Это не упражнение в красноречии, не попытка “просветить” Фамусова, – это вынужденная и страстная защита тех начал жизни, которые ему дороги и от которых он отказаться не может. Конечно, Чацкий молод, горяч и увлекается тем, о чем говорит. Наивность Чацкого не в том, что он пространно объясняется с Фамусовым, пытаясь убедить его в верности своих мыслей, а прежде всего в том, что он считает “век минувший” отошедшим, верит, что “век нынешний” уже сделал свои завоевания и что это необратимо.
Как опровержение этой иллюзии Чацкого появляется Скалозуб. Он немногим старше Чацкого, но является ярым защитником “века минувшего”. Чацкий, слыша, что его “жалеют” союзники в споре Фамусов и Скалозуб, не может сдержать негодования. Монолог “А судьи кто?…” (действие второе, явление пятое) рожден протестом Чацкого: его отдают на суд Скалозуба! Сдержанность оставляет героя, и он открыто вступает в конфронтацию с людьми, которые являются “столпами” общества, резко высказывается против милых сердцу Фамусова порядков екатерининского века, “века покорности и страха – века лести и спеси”.
Если Фамусов, Молчалин и Скалозуб рассматривают службу как источник личных выгод, службу лицам, а не делу, то Чацкий разрывает связи с министрами, уходит со службы именно потому, что он желал бы служить родине, а не прислуживаться начальству: “Служить бы рад, прислуживаться тошно”, – говорит он. Если фамусовское общество с пренебрежением относится ко всему народному, национальному, рабски под” ражает внешней культуре Запада, особенно Франции, даже пренебрегая своим родным языком, то Чацкий стоит за развитие национальной культуры, осваивающей лучшие, передовые достижения цивилизации. Он сам “искал ума” во время пребывания на Западе, но он против “пустого, рабского, слепого” подражанья иностранцам. Намекая на Французов-иностранцев, живших в богатых дворянских домах, он говорит:
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.
Обрушиваясь на “отцов отечества”, которых следует принять за образцы, Чацкий критикует крепостнические порядки, которые способствуют безнаказанности правящих кругов: обмен и продажу крепостных слуг, бесчеловечное отношение к крепостным детям. Отстаивая свободу мыслей и мнений, Чацкий признает за каждым человеком право иметь свои убеждения и открыто их высказывать.
Таким образом, вслушиваясь в диалог двух героев: Фамусова и Чацкого, мы видим конфликт двух поколений. Фамусову, твердо хранившему традиции “века минувшего”, противопоставлен Александр Андреевич Чацкий, передовой человек “века нынешнего”. Столкновение Чацкого – человека с волевым характером, умного, проницательного, с высокими идейными убеждениями, с фамусовским обществом было неизбежно. Это столкновение принимает постепенно все более ожесточенный характер и осложняется личной драмой Чацкого, крушением его надежд на личное счастье. Оценивая роль Чацкого в комедии “Горе от ума”, И. А. Гончаров в статье “Мильон терзаний” писал: “Чацкий породил раскол, и если обманулся в своих личных целях, не нашел “прелести встреч, живого участия”, то брызнул сам на заглохшую почву живой водой – увозя с собой “мильон терзаний”, этот терновый венец Чацкого терзаний от всего: от “ума”, а еще более от “оскорбленного чувства”.

rus-lit.com

Анализ 2-го явления действия II комедии «Горе от ума»

Всякая комедия, как вид драматического произведения, предназначена для постановки на сцене. Следовательно, чтобы понять комедию лучше, чтобы разобраться в ее ситуациях, характерах и идеях, мы должны при чтении комедии представить себе все лица, все диалоги и положения в соответствии с условиями сцены, в соответствии с развивающимся на сцене драматическим действием Читая комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума», мы видим стройную систему развивающихся по единому внутреннему плану комических и не комических событий, в которых и через которые выступают перед нами общественные нравы, общественная жизнь, господствующие идеи и самые разнообразные жизненные типы.

Чтобы понять, в чем заключается сущность конфликта между Чацким и Фамусовым, следует обратиться ко второму явлению второго действия. Именно здесь между Чацким и Фамусовым завязывается диалог, исполненный большого драматического напряжения. Сталкиваются герои, думающие о разном и по-разному. В начале разговора Чацкий говорит о Софье и только о Софье:

Уж Софье Павловне какой
Не приключилось ли печали?
У вас в лице, в движеньях суета.

Фамусов, имеющий свои планы относительно Софьи и боящийся Чацкого как возможного претендента на ее руку, о Софье с Чацким как раз меньше всего желает говорить. Он старается увести от этой темы:

Ах! батюшка, нашел загадку,
Не весел я!.. В мои лета
Не можно же пускаться мне вприсядку!

Чацкий точно не понимает Фамусова или не хочет понять. Мысль о Софье у влюбленного Чацкого — навязчивая идея. Он снова ведет речь о ней:

Никто не приглашает вас;
Я только что спросил два слова
Об Софье Павловне: быть может, нездорова?

Тьфу, господи прости! пять тысяч раз
Твердит одно и то же!
То Софьи Павловны на свете нет пригоже,
То Софья Павловна больна.
Скажи, тебе понравилась она?
Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?

Постепенно диалог между Чацким и Фамусовым становится все более острым. Словесная дуэль вокруг Софьи перерастает в столкновение воззрений, идей, нравственных понятий. Столкновение на личной почве делается по своему характеру столкновением политическим и мировоззренческим. Но резкая печать личного остается на этом споре и тогда, когда он становится совсем не личным. Тема Софьи отнюдь не исчезает вовсе: она уходит только в глубочайший подтекст. Именно этим объясняется предельная горячность спора и крайняя запальчивость спорящих.

Споря с Чацким, защищая свой взгляд на вещи и свои идеалы, Фамусов еще больше, чем в сцене с Петрушкой, высказывает всю ретроградность и своих взглядов, и своих идеалов. Его рассказ о Максиме Петровиче, который «на золоте едал» и, когда было нужно, перед императрицей «отважно жертвовал затылком», открывает для Чацкого возможность страстной отповеди, позволяет ему проявить всю силу и остроту ума:

Свежо предание, а верится с трудом.
Чацкий открыто издевается над идеалами Фамусова:
Хоть есть охотники поподличать везде,
Да нынче смех страшит и держит стыд в узде…

Слова Чацкого о смехе Фамусов, должно быть, принимает особенно близко к сердцу. Смех действительно страшит его больше всего. Недаром, когда Чацкий начинает иронизировать над ним и над его идеалами, гнев и раздражение Фамусова переходят всякие границы. Все, что он теперь говорит, он говорит вне прямой зависимости от слов Чацкого:

Ах! боже мой! он карбонари!
Опасный человек!..
Что говорит! и говорит, как пишет!
Он вольность хочет проповедать!
Да он властей не признает!

В кульминационный момент сцены Фамусов совсем уже перестает слушать что-либо. Грибоедов это оговаривает специальной ремаркой. Ремарка дается тогда, когда слуга объявляет о приходе Скалозуба, ведь это Скалозуба прочит Фамусов в женихи своей дочери, это его он поджидал с радостью и нетерпением. Но когда тот явился, он «ничего не видит и не слышит».

Важное место во втором явлении II действия занимает монолог Чацкого «И точно, начал свет глупеть…», в котором он сравнивает «век нынешний» и «век минувший». Это не упражнение в красноречии, не попытка «просветить» Фамусова, — это вынужденная и страстная защита тех начал жизни, которые ему дороги и от которых он отказаться не может. Конечно, Чацкий молод, горяч и увлекается тем, о чем говорит. Наивность Чацкого не в том, что он пространно объясняется с Фамусовым, пытаясь убедить его в верности своих мыслей, а прежде всего в том, что он считает «век минувший» отошедшим, верит, что «век нынешний» уже сделал свои завоевания и что это необратимо.

Как опровержение этой иллюзии Чацкого появляется Скалозуб. Он немногим старше Чацкого, но является ярым защитником «века минувшего». Чацкий, слыша, что его «жалеют» союзники в споре Фамусов и Скалозуб, не может сдержать негодования. Монолог «А судьи кто?…» (действие второе, явление пятое) рожден протестом Чацкого: его отдают на суд Скалозуба! Сдержанность оставляет героя, и он открыто вступает в конфронтацию с людьми, которые являются «столпами» общества, резко высказывается против милых сердцу Фамусова порядков екатерининского века, «века покорности и страха — века лести и спеси».

Если Фамусов, Молчалин и Скалозуб рассматривают службу как источник личных выгод, службу лицам, а не делу, то Чацкий разрывает связи с министрами, уходит со службы именно потому, что он желал бы служить родине, а не прислуживаться начальству: «Служить бы рад, прислуживаться тошно», — говорит он. Если фамусовское общество с пренебрежением относится ко всему народному, национальному, рабски под» ражает внешней культуре Запада, особенно Франции, даже пренебрегая своим родным языком, то Чацкий стоит за развитие национальной культуры, осваивающей лучшие, передовые достижения цивилизации. Он сам «искал ума» во время пребывания на Западе, но он против «пустого, рабского, слепого» подражанья иностранцам. Намекая на Французов-иностранцев, живших в богатых дворянских домах, он говорит:

И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.

Обрушиваясь на «отцов отечества», которых следует принять за образцы, Чацкий критикует крепостнические порядки, которые способствуют безнаказанности правящих кругов: обмен и продажу крепостных слуг, бесчеловечное отношение к крепостным детям. Отстаивая свободу мыслей и мнений, Чацкий признает за каждым человеком право иметь свои убеждения и открыто их высказывать.

Таким образом, вслушиваясь в диалог двух героев: Фамусова и Чацкого, мы видим конфликт двух поколений. Фамусову, твердо хранившему традиции «века минувшего», противопоставлен Александр Андреевич Чацкий, передовой человек «века нынешнего». Столкновение Чацкого — человека с волевым характером, умного, проницательного, с высокими идейными убеждениями, с фамусовским обществом было неизбежно. Это столкновение принимает постепенно все более ожесточенный характер и осложняется личной драмой Чацкого, крушением его надежд на личное счастье. Оценивая роль Чацкого в комедии «Горе от ума», И.А. Гончаров в статье «Мильон терзаний» писал: «Чацкий породил раскол, и если обманулся в своих личных целях, не нашел «прелести встреч, живого участия», то брызнул сам на заглохшую почву живой водой — увозя с собой «мильон терзаний», этот терновый венец Чацкого терзаний от всего: от «ума», а еще более от «оскорбленного чувства».

Больше сочинений по этой теме
Больше рефератов этого автора

www.uznaem-kak.ru

Диалог Фамусова с Чацким (Анализ 2-го явления действия II комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»)

Всякая комедия, как вид драматического произведения, предназначена для постановки на сцене. Следовательно, чтобы понять комедию лучше, чтобы разобраться в ее ситуациях, характерах и идеях, мы должны при чтении комедии представить себе все лица, все диалоги и положения в соответствии с условиями сцены, в соответствии с развивающимся на сцене драматическим действием.

Читая комедию А.С. Грибоедова «Горе от ума», мы видим стройную систему развивающихся по единому внутреннему плану комических и не комических событий, в которых и через которые выступают перед нами общественные нравы, общественная жизнь, господствующие идеи и самые разнообразные жизненные типы.

Чтобы понять, в чем заключается сущность конфликта между Чацким и Фамусовым, следует обратиться ко второму явлению второго действия. Именно здесь между Чацким и Фамусовым завязывается диалог, исполненный большого драматического напряжения. Сталкиваются герои, думающие о разном и по-разному. В начале разговора Чацкий говорит о Софье и только о Софье:

Уж Софье Павловне какой 

Не приключилось ли печали?

У вас в лице, в движеньях суета.

Фамусов, имеющий свои планы относительно Софьи и боящийся Чацкого как возможного претендента на ее руку, о Софье с Чацким как раз меньше всего желает говорить. Он старается увести от этой темы:

Ах! батюшка, нашел загадку,

Не весел я!.. В мои лета

Не можно же пускаться мне вприсядку!

Чацкий точно не понимает Фамусова или не хочет понять. Мысль о Софье у влюбленного Чацкого — навязчивая идея. Он снова ведет речь о ней:

Никто не приглашает вас;

Я только что спросил два слова

Об Софье Павловне: быть может, нездорова?

Упорство Чацкого в избранной им теме приводит Фамусова в сильнейшее раздражение и гнев:

Тьфу, господи прости! пять тысяч раз 

Твердит одно и то же!

То Софьи Павловны на свете нет пригоже,

То Софья Павловна больна.

Скажи, тебе понравилась она?

Обрыскал свет; не хочешь ли жениться?

Постепенно диалог между Чацким и Фамусовым становится все более острым. Словесная дуэль вокруг Софьи перерастает в столкновение воззрений, идей, нравственных понятий. Столкновение на личной почве делается по своему характеру столкновением политическим и мировоззренческим. Но резкая печать личного остается на этом споре и тогда, когда он становится совсем не личным. Тема Софьи отнюдь не исчезает вовсе: она уходит только в глубочайший подтекст. Именно этим объясняется предельная горячность спора и крайняя запальчивость спорящих.

Споря с Чацким, защищая свой взгляд на вещи и свои идеалы, Фамусов еще больше, чем в сцене с Петрушкой, высказывает всю ретроградность и своих взглядов, и своих идеалов. Его рассказ о Максиме Петровиче, который «на золоте едал» и, когда было нужно, перед императрицей «отважно жертвовал затылком», открывает для Чацкого возможность страстной отповеди, позволяет ему проявить всю силу и остроту ума:

Свежо предание, а верится с трудом.

Чацкий открыто издевается над идеалами Фамусова:

Хоть есть охотники поподличать везде,

Да нынче смех страшит и держит стыд в узде…

Слова Чацкого о смехе Фамусов, должно быть, принимает особенно близко к сердцу. Смех действительно страшит его больше всего. Недаром, когда Чацкий начинает иронизировать над ним и над его идеалами, гнев и раздражение Фамусова переходят всякие границы. Все, что он теперь говорит, он говорит вне прямой зависимости от слов Чацкого:

Ах! боже мой! он карбонари!

Опасный человек!..

Что говорит! и говорит, как пишет!

Он вольность хочет проповедать!

Да он властей не признает!

В кульминационный момент сцены Фамусов совсем уже перестает слушать что-либо. Грибоедов это оговаривает специальной ремаркой. Ремарка дается тогда, когда слуга объявляет о приходе Скалозуба, ведь это Скалозуба прочит Фамусов в женихи своей дочери, это его он поджидал с радостью и нетерпением. Но когда тот явился, он «ничего не видит и не слышит».

Важное место во втором явлении II действия занимает монолог Чацкого «И точно, начал свет глупеть…», в котором он сравнивает «век нынешний» и «век минувший». Это не упражнение в красноречии, не попытка «просветить» Фамусова, — это вынужденная и страстная защита тех начал жизни, которые ему дороги и от которых он отказаться не может. Конечно, Чацкий молод, горяч и увлекается тем, о чем говорит. Наивность Чацкого не в том, что он пространно объясняется с Фамусовым, пытаясь убедить его в верности своих мыслей, а прежде всего в том, что он считает «век минувший» отошедшим, верит, что «век нынешний» уже сделал свои завоевания и что это необратимо.

Как опровержение этой иллюзии Чацкого появляется Скалозуб. Он немногим старше Чацкого, но является ярым защитником «века минувшего». Чацкий, слыша, что его «жалеют» союзники в споре Фамусов и Скалозуб, не может сдержать негодования. Монолог «А судьи кто?…» (действие второе, явление пятое) рожден протестом Чацкого: его отдают на суд Скалозуба! Сдержанность оставляет героя, и он открыто вступает в конфронтацию с людьми, которые являются «столпами» общества, резко высказывается против милых сердцу Фамусова порядков екатерининского века, «века покорности и страха — века лести и спеси».

Если Фамусов, Молчалин и Скалозуб рассматривают службу как источник личных выгод, службу лицам, а не делу, то Чацкий разрывает связи с министрами, уходит со службы именно потому, что он желал бы служить родине, а не прислуживаться начальству: «Служить бы рад, прислуживаться тошно», — говорит он. Если фамусовское общество с пренебрежением относится ко всему народному, национальному, рабски подражает внешней культуре Запада, особенно Франции, даже пренебрегая своим родным языком, то Чацкий стоит за развитие национальной культуры, осваивающей лучшие, передовые достижения цивилизации. Он сам «искал ума» во время пребывания на Западе, но он против «пустого, рабского, слепого» подражанья иностранцам. Намекая на французов-иностранцев, живших в богатых дворянских домах, он говорит:

И где не воскресят клиенты-иностранцы

Прошедшего житья подлейшие черты.

Обрушиваясь на «отцов отечества», которых следует принять за образцы, Чацкий критикует крепостнические порядки, которые способствуют безнаказанности правящих кругов: обмен и продажу крепостных слуг, бесчеловечное отношение к крепостным детям. Отстаивая свободу мыслей и мнений, Чацкий признает за каждым человеком право иметь свои убеждения и открыто их высказывать.

Таким образом, вслушиваясь в диалог двух героев: Фамусова и Чацкого, мы видим конфликт двух поколений. Фамусову, твердо хранившему традиции «века минувшего», противопоставлен Александр Андреевич Чацкий, передовой человек «века нынешнего». Столкновение Чацкого — человека с волевым характером, умного, проницательного, с высокими идейными убеждениями, с фамусовским обществом было неизбежно. Это столкновение принимает постепенно все более ожесточенный характер и осложняется личной драмой Чацкого, крушением его надежд на личное счастье. Оценивая роль Чацкого в комедии «Горе от ума», И.А. Гончаров в статье «Мильон терзаний» писал: «…Чацкий породил раскол, и если обманулся в своих личных целях, не нашел «прелести встреч, живого участия», то брызнул сам на заглохшую почву живой водой — увозя с собой «мильон терзаний», этот терновый венец Чацкого -терзаний от всего: от «ума», а еще более от «оскорбленного чувства».

lit-helper.com

Диалог Фамусова с Чацким (анализ 2 явления второго действия комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»)

    В центре пьесы Грибоедова «Горе от ума» лежит столкновение между «барской Москвой» и «новыми» людьми с прогрессивными взглядами. Представителем этих «новых» людей в комедии является один Чацкий. Этим автор подчёркивает исключительное положение таких людей, как он. «В моей комедии,- писал Грибоедов,- двадцать пять глупцов на одного здравомыслящего человека». Фигура Чацкого, получая особое место в пьесе, становится крупной, сильной. 
    А самым ярким представителем ретроградов в «Горе от ума» является Фамусов. Его образ, по сравнению с другими персонажами московского общества, выписан автором более четко. Добродушный и хлебосольный Фамусов, каким он может показаться в беседе со Скалозубом в начале пьесы, груб с домашними, придирчив, скуп и мелочен. По- настоящему его не заботит ни судьба дочери, ни служебные дела. Этот герой боится в своей жизни только одного: «Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!». Таким образом, в лице Фамусова автор обличил чинопочитание московского «света».
    Каждый разговор Фамусова с Чацким заканчивается неминуемым «расстройством» первого. Так, во втором действии (явление 2) герои остаются наедине, и им удаётся поговорить. Фамусов давно не видел Чацкого, поэтому он ещё не знает, каким стал когда-то знакомый ему мальчик.
     Сначала в своём разговоре герои касаются вопроса о службе. Чацкий сразу же отмечает: «Служить бы рад, прислуживаться тошно».
    Фамусов, не понимая, что имеет в виду Александр Андреевич, пытается его научить, как надо добиваться «и мест, и повышенья в чине». Устами Фамусова говорит в этот момент вся барская Москва:

    А дядя! Что твой князь? Что граф?
    Когда же нужно послужиться, 
    И он сгибался в перегиб:
    На куртаге ему случилось обступиться…
    Был высочайшею пожалован улыбкой;
    Привстал, оправился, хотел отдать поклон,
    Упал вдругорядь – уж нарочно…

    Такой и только такой способ служения, как говорит Фамусов, может принести и славу, и почёт. Так было в эпоху Екатерины. Но времена изменились. На это и указывает Чацкий, когда в ироничной и несколько злой манере отвечает Фамусову:

    Но между тем кого охота заберёт,
    Хоть в раболепстве самом пылком, 
    Теперь, чтобы смешить народ, 
    Отважно жертвовать затылком?

    Далее Чацкий в самых метких и остроумных выражениях клеймит «век минувший». Он утверждает, что теперь новое время, что люди больше не лебезят перед покровителями («у покровителей зевать на потолок»), а добиваются всего только с помощью своих способностей и ума:

    Нет, нынче свет уж не таков.
    Вольнее всякий дышит
    И не торопится вписаться в полк шутов.

    Всё это герой говорит с таким пылом, что не замечает, что Фамусов уже давно не слушает его: он заткнул уши. Таким образом, на мой взгляд, разговор двух персонажей представляет собой фарс. Этот приём Грибоедов использует специально для того, чтобы ещё чётче обрисовать положение чацких – их доводы просто не слушают, так как противопоставить им нечего. Единственное, чем Фамусов может обезопасить старую привычную жизнь, это —

    Строжайше б запретил я этим господам
    На выстрел подъезжать к столицам.

    Также мы слышим одно из восклицаний Фамусова: «Что говорит! И говорит, как пишет!» Это относится к речам Чацкого и стоит в ряду таких его характеристик, как: «опасный человек», «да он властей не признаёт!», «карбонарий». Почему же, с точки зрения Фамусова, это так ужасно? Позже, в третьем явлении, Фамусов заявит, что причиной сумасшествия Чацкого является «ученье», что все книги надо сжечь. 
    Для века раболепия учёность, своё собственное мнение действительно были опасными, потому что тогда за это наказывали. Но и теперь, когда уже нет правления Екатерины, Фамусов всё ещё боится. И самое ужасное, что такие люди, как он, всё ещё занимали высокие посты в обществе и являлись примером для подражания.
    Таким образом, конфликт между Чацким и его противниками во главе с Фамусовым – это выражение борьбы между толпой и героической личностью, которая хочет изменить жизнь, жить лучше, честнее и справедливее. Эта борьба упорна, длительна, но победа нового неминуема.

reshebnik5-11.ru

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *