1201. Что ты значишь, скучный шёпот? (Александр Пушкин, Иннокентий Анненский, Александр Блок) | Библиотека и фонотека Воздушного Замка

Выпуски близкие по теме: 5, 20, 88, 99, 103, 166, 168, 224, 233, 290, 327, 382, 390, 395, 398, 414, 461, 534, 536, 568, 625, 628, 639, 684, 687, 727, 753, 774, 861, 912, 973, 1005, 1165, 1240, 1280, 1384

Александр Пушкин Стихи, сочинённые ночью    во время бессонницы Мне не спится, нет огня; Всюду мрак и сон докучный. Ход часов лишь однозвучный Раздаётся близ меня, Парки бабье лепетанье, Спящей ночи трепетанье, Жизни мышья беготня… Что тревожишь ты меня? Что ты значишь, скучный шёпот? Укоризна или ропот Мной утраченного дня? От меня чего ты хочешь? Ты зовёшь или пророчишь? Я понять тебя хочу, Смысла я в тебе ищу… 1830

Иннокентий Анненский     Будильник Обручена рассвету Печаль её рулад… Как я игрушку эту Не слушать был бы рад… Пусть завтра будет та же Она, что и вчера… Сперва хоть громче, глаже Идет её игра. Но вот, уж не читая Давно постылых нот, Гребёнка золотая Звенит, а не поёт… Цепляясь за гвоздочки, Весь из бессвязных фраз, Напрасно ищет точки Томительный рассказ, О чьём-то недоборе Косноязычный бред… Докучный лепет горя Ненаступивших лет, Где нет ни слёз разлуки, Ни стылости небес, Где сердце – счётчик муки, Машинка для чудес… И скучно разминая Пружину полчаса, Где прячется смешная И лишняя Краса.

Александр Блок Весь день – как день: трудов исполнен малых            И мелочных забот. Их вереница мимо глаз усталых            Ненужно проплывёт. Волнуешься, – а в глубине покорный:            Не выгорит – и пусть. На дне твоей души, безрадостной и чёрной,            Безверие и грусть. И к вечеру отхлынет вереница            Твоих дневных забот. Когда ж в морозный мрак засмотрится столица            И полночь пропоёт, – И рад бы ты уснуть, но – страшная минута!            Средь всяких прочих дум – Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта            Придут тебе на ум. И тихая тоска сожмёт так нежно горло:            Ни охнуть, ни вздохнуть, Как будто ночь на всё проклятие простёрла,            Сам дьявол сел на грудь! Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,            Но некому помочь: Куда ни повернись – глядит в глаза пустые            И провожает – ночь. Там ветер над тобой на сквозняках простонет            До бледного утра; Городовой, чтоб не заснуть, отгонит            Бродягу от костра… И, наконец, придёт желанная усталость,            И станет всё равно… Что? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость!            Ну, разве не смешно? 1914

Стихотворения А. С. Пушкина, написанные в Болдине

         
          
    МЕДНЫЙ ВСАДНИК
 
         
          
       Предисловие
 
         
Происшествие, описанное в сей повести,
основано на истине.  Подробности наводнения 
заимствованы из тогдашних журналов. 
Любопытные могут справиться с известием, 
составленным В. Н. Берхом.         
         
         
          
       Вступление
 

На берегу пустынных волн 
Стоял он, дум великих полн, 
И вдаль глядел. Пред ним широко 
Река неслася; бедный челн 
По ней стремился одиноко. 
По мшистым, топким берегам 
Чернели избы здесь и там, 
Приют убогого чухонца; 
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца, 
Кругом шумел.
           
           И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу, 
Здесь будет город заложен 
Назло надменному соседу. 
Природой здесь нам суждено 
В Европу прорубить окно, 
Ногою твердой стать при море. 
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
 

Прошло сто лет, и юный град, 
Полнощных стран краса и диво, 
Из тьмы лесов,  из топи блат 
Вознесся пышно, горделиво; 
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы, 
Один  у низких берегов 
Бросал в неведомые воды 
Свой ветхий невод,  ныне там 
По оживленным берегам 
Громады стройные теснятся 
Дворцов и башен; корабли 
Толпой со всех концов земли 
К богатым пристаням стремятся; 
В гранит оделася Нева; 
Мосты повисли над водами; 
Темно-зелеными садами 
Ее покрылись острова,
И  перед младшею столицей 
Померкла старая Москва, 
Как перед новою царицей 
Порфироносная вдова.
  

Люблю тебя,  Петра творенье, 
Люблю твой строгий, стройный вид, 
Невы державное теченье, 
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц,  и светла 
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную 
На золотые небеса, 
Одна заря сменить другую 
Спешит, дав ночи полчаса. 
Люблю зимы твоей жестокой 
Недвижный воздух и  мороз, 
Бег санок вдоль Невы широкой, 
Девичьи лица ярче роз, 
И блеск, и  шум, и говор балов, 
А в  час  пирушки холостой 
Шипенье пенистых бокалов 
И пунша пламень голубой. 
Люблю воинственную  живость 
Потешных Марсовых полей, 
Пехотных ратей и коней 
Однообразную красивость, 
В их стройно  зыблемом строю 
Лоскутья сих знамен лобедных, 
Сиянье  шапок этих медных, 
Насквозь  простреленных в бою.
  
Люблю,  военная столица, 
Твоей твердыни дым и  гром, 
Когда полнощная царица 
Дарует сына в царский дом, 
Или победу над врагом 
Россия снова торжествует, 
Или, взломав  свой синий лед, 
Нева к морям его несет 
И, чуя вешни дни, ликует.

Красуйся,  град Петров, и стой 
Неколебимо, как Россия,
Да умирится же с тобой 
И побежденная стихия; 
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут 
И тщетной злобою не будут 
Тревожить вечный сон Петра!

Была ужасная пора, 
Об ней свежо воспоминанье... 
Об ней, друзья мои, для вас 
Начну свое повествованье. 
Печален будет мой рассказ.

        
 
  
       Часть первая
 

Над омраченным Петроградом 
Дышал ноябрь осенним хладом. 
Плеская шумною волной 
В края своей ограды стройной, 
Нева металась, как больной 
В своей постеле беспокойной. 
Уж было поздно и темно; 
Сердито бился дождь в окно, 
И ветер дул, печально воя.  
В то время из гостей домой 
Пришел Евгений молодой... 
Мы будем нашего героя 
Звать этим именем.  Оно 
Звучит приятно; с ним давно
Мое перо к тому же дружно.
Прозванья нам его не нужно,
Хотя в минувши времена
Оно, быть может, и блистало
И под пером Карамзина
В родных преданьях прозвучало;
Но ныне светом и  молвой
Оно забыто. Наш герой
Живет в Коломне; где-то служит,
Дичится знатных и не тужит
Ни о почиющей родне,
Ни о забытой старине.
 

Итак, домой пришед, Евгений 
Стряхнул шинель, разделся, лег. 
Но долго он заснуть не мог 
В волненье разных размышлений. 
О чем же думал он? о том, 
Что был он беден, что трудом 
Он должен был себе доставить 
И независимость и честь; 
Что мог бы бог ему прибавить 
Ума и денег. Что ведь есть 
Такие праздные счастливцы, 
Ума недальнего ленивцы, 
Которым жизнь куда легка! 
Что служит он всего два года; 
Он также думал, что погода 
Не унималась; что река 
Все прибывала; что едва ли 
С Невы мостов уже не сняли 
И что с Парашей будет он 
Дни на два, на три разлучен.  
Евгений тут вздохнул сердечно 
И размечтался, как поэт:
"Жениться? Мне? зачем же нет? 
Оно и тяжело, конечно; 
Но что ж, я молод и здоров, 
Трудиться день и ночь готов; 
Уж кое-как себе устрою 
Приют смиренный и  простой 
И в нем Парашу успокою.
Пройдет, быть может, год-другой
Местечко получу,  Параше
Препоручу семейство наше
И воспитание ребят...
И   станем жить, и так до гроба
Рука с  рукой дойдем  мы оба,
И внуки нас похоронят..."
 

Так он мечтал. И грустно было 
Ему в ту ночь, и он желал, 
Чтоб ветер выл не так уныло 
И  чтобы дождь в окно стучал 
Не так сердито...
              Сонны очи
Он наконец закрыл. И  вот 
Редеет мгла ненастной ночи 
И бледный день уж настает...
Ужасный день!
            Нева всю ночь
Рвалася к морю  против бури, 
Не  одолев их буйной дури... 
И спорить стало ей невмочь... 
Поутру над ее брегами 
Теснился кучами народ, 
Любуясь брызгами, горами 
И пеной разъяренных вод.
  
Но силой ветров от залива 
Перегражденная  Нева
Обратно шла, гневна,  бурлива, 
И затопляла острова, 
Погода пуще свирепела, 
Нева вздувалась и ревела, 
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг,  как зверь остервенясь, 
На  город кинулась.  Пред нею 
Все побежало,  все вокруг 
Вдруг опустело -- воды  вдруг 
Втекли в подземные подвалы, 
К решеткам хлынули каналы, 
И всплыл Петрополь,  как тритон, 
По  пояс в воду погружен.

Осада!  приступ!  злые войны, 
Как воры, лезут в окна.  Челны 
С разбега стекла бьют кормой. 
Лотки под мокрой пеленой, 
Обломки  хижин,  бревны, кровли, 
Товар запасливой торговли, 
Пожитки бледной нищеты, 
Грозой снесенные мосты, 
Гроба с  размытого кладбища 
Плывут  по улицам!
                  Народ
Зрит божий гнев и казни ждет.
Увы! все гибнет: кров и пища! 
Где будет взять?
                 В тот  грозный  год 
Покойный царь еще Россией 
Со славой правил.
   На балкон, 
Печален, смутен, вышел он 
И молвил: "С божией  стихией 
Царям не совладеть". Он  сел 
И в думе скорбными очами
На злое бедствие глядел. 
Стояли стогны озерами, 
И в них широкими реками 
Вливались улицы. Дворец 
Казался островом печальным. 
Царь молвил --из конца в конец, 
По ближним улицам и дальным 
В опасный путь средь бурных вод 
Его пустились генералы 
Спасать и страхом обуялый 
И дома тонущий народ.

Тогда, на площади Петровой, 
Где дом в углу вознесся новый, 
Где над возвышенным крыльцом 
С Подъятой лапой, как живые, 
Стоят два льва сторожевые, 
На звере мраморном верхом, 
Без шляпы, руки сжав крестом, 
Сидел недвижный, страшно бледный 
Евгений. Он страшился, бедный, 
Не за себя. Он не слыхал, 
Как подымался жадный вал, 
Ему подошвы подмывая, 
Как дождь ему в лицо хлестал, 
Как ветер, буйно завывая, 
С него и шляпу вдруг сорвал.  
Его отчаянные  взоры 
На край один наведены 
Недвижно были. Словно горы, 
Из возмущенной глубины 
Вставали волны там  и злились, 
Там буря выла, там носились 
Обломки...  Боже! боже!  там
Увы! близехонько к волнам,
Почти у самого залива -
Забор некрашеный, да ива 
И ветхий домик:  там оне, 
Вдова и дочь, его Параша, 
Его мечта... Или во  сне 
Он это видит?  иль вся наша 
И жизнь ничто, как сон пустой, 
Насмешка неба над землей?

И он, как будто околдован, 
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может!  Вкруг него 
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою 
Стоит с простертою рукою 
Кумир на бронзовом коне.

         
 
       Часть вторая
 

Но  вот, насытясь разрушеньем 
И наглым буйством утомясь, 
Нева обратно  повлеклась, 
Своим любуясь возмущеньем 
И покидая с небреженьем 
Свою добычу.  Так злодей, 
С свирепой шайкою своей 
В село ворвавшись, ломит, режет, 
Крушит и грабит; вопли, скрежет, 
Насилье, брань, тревога, вой!.. 
И,  грабежом отягощенны, 
Боясь погони, утомленны, 
Спешат разбойники домой, 
Добычу на пути роняя.

Вода сбыла, и мостовая 
Открылась, и Евгений  мой 
Спешит, душою замирая, 
В надежде, страхе и тоске 
К едва  смирившейся реке. 
Но, торжеством победы полны, 
Еще кипели  злобно волны, 
Как бы под ними тлел огонь, 
Еще  их пена покрывала, 
И тяжело Нева дышала, 
Как с  битвы прибежавший конь. 
Евгений смотрит: ,видит лодку; 
Он к ней бежит  как на находку; 
Он перевозчика  зовет 
И перевозчик беззаботный 
Его за гривенник охотно 
Чрез волны страшные везет.

И долго  с бурными  волнами 
Боролся опытный гребец, 
И скрыться вглубь меж  их рядами 
Всечасно с дерзкими пловцами 
Готов был челн - и наконец 
Достиг он берега. 
                Несчастный
Знакомой улицей бежит 
В места  знакомые.  Глядит, 
Узнать не  может. Вид ужасный! 
Все перед ним  завалено; 
Что сбрсУшено,  что снесено; 
Скривились домики,  другие 
Совсем обрушились,  иные 
Волнами сдвинуты; кругом, 
Как будто  в поле  боевом, 
Тела  валяются.  Евгений 
Стремглав, не помня ничего, 
Изнемогая от  мучений. 
Бежит туда, где ждет  его 
Судьба с неведомым  известьем, 
Как с  запечатанным  письмом. 
И  вот бежит уж он предместьем, 
И вот залив, и близок дом... 
Что ж это?..
            Он остановился. 
Пошел назад  и воротился. 
Глядит...  идет...  еще  глядит. 
Вот место,  где  их дом стоит; 
Вот  ива.  Были здесь вороты -
Снесло их,  видно. Где  же дом? 
И, полон сумрачной заботы, 
Все  ходит, ходит  он кругом, 
Толкует громко сам с собою -
И  вдруг,  ударя в лоб рукою,
Захохотал.
           Ночная мгла
На  город трепетный сошла; 
Но долго жители не спали 
И  меж собою толковали 
О  дне минувшем. 
                Утра луч
Из-за усталых,  бледных туч 
Блеснул над тихою столицей 
И не нашел уже следов 
Беды вчерашней;  багряницей 
Уже прикрыто было  зло. 
В порядок прежний все  вошло. 
Уже по улицам свободным 
С  своим бесчувствием  холодным 
Ходил народ.  Чиновный люд, 
Покинув свой ночной  приют, 
На службу шел. Торгаш отважный, 
Не унывая, открывал 
Невой ограбленный подвал, 
Сбираясь свой убыток важней 
На ближнем выместить. С дворов 
Свозили лодки.
              Граф Хвостов, 
Поэт, любимый небесами, 
Уж пел бессмертными стихами 
Несчастье невских берегов.

Но бедный, бедный мой Евгений. 
Увы!  его смятенный ум 
Против ужасных потрясений 
Не устоял. Мятежный шум 
Невы и  ветров раздавался 
В его ушах. Ужасных дум 
Безмолвно полон,  он скитался.
Его терзал какой-то сон.
Прошла неделя, месяц - он
К себе домой не возвращался. 
Его пустынный уголок
Отдал внаймы, как вышел срок,
Хозяин бедному поэту.
Евгений за своим добром
Не приходил. Он скоро свету
Стал чужд. Весь день бродил пешком.
А спал на пристани; питался
В окошко поданным куском.
Одежда ветхая на нем
Рвалась и тлела.  Злые дети
Бросали камни вслед ему.
Нередко кучерские плети
Его стегали, потому
Что он не разбирал дороги
Уж никогда; казалось -  он
Не примечал. Он оглушен
Был шумом внутренней тревоги.
И так он свой несчастный век
Влачил, ни зверь, ни человек,
Ни то, ни се, ни житель света,
Ни призрак мертвый...
                   Раз он спал
У невской пристани. Дни лета 
Клонились к осени. Дышал 
Ненастный ветер. Мрачный вал 
Плескал на пристань, ропща пени 
И бьясь об гладкие ступени, 
Как челобитчик у дверей 
Ему не внемлющих судей. 
Бедняк проснулся.  Мрачно было:
Дождь капал, ветер выл уныло, 
И с ним вдали, во тьме ночной
Перекликался часовой. ..
Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал; пошел бродить,  и вдруг
Остановился - и вокруг
Тихонько стал водить очами
С боязнью дикой на лице.
Он очутился под столбами
Большого дома. На крыльце
С подъятой лапой,  как живые,
Стояли львы сторожевые,
И  прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом  коне.

Евгений вздрогнул. Прояснились 
В  нем  страшно мысли. Он узнал 
И место,  где потоп играл, 
Где волны хищные толпились, 
Бунтуя  злобно вкруг него, 
И львов, и площадь, и того, 
Кто неподвижно возвышался 
Во мраке  медною главой, 
Того,  чьей  волей роковой 
Под морем  город основался... 
Ужасен он в окрестной мгле! 
Какая  дума  на  челе! 
Какая сила в нем сокрыта! 
А в сем коне какой огонь! 
Куда ты скачешь,  гордый конь, 
И  где опустишь ты  копыта? 
О мощный властелин судьбы! 
Не так ли ты над самой бездной 
На высоте, уздой железной 
Россию  поднял на дыбы?

Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошел
И взоры  дикие навел
На лик державца полумира. 
Стеснилась грудь его.  Чело
К решетке  хладной  прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым  истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
"Добро, строитель чудотворный!-
Шепнул он, злобно задрожав,-
Ужо тебе!.."  И вдруг стремглав
Бежать пустился.  Показалось
Ему, что грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось...
И он по площади пустой
Бежит и слышит  за собой -
Как будто грома грохотанье -
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним    несется Всадник Медный
На звонко-скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный,
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.

И с  той поры,  когда случалось 
Идти той площадью ему,
В его лице изображалось 
Смятенье.  К сердцу своему 
Он прижимал поспешно руку,
Как бы его смиряя муку,
Картуз изношенный сымал, 
Смущенных глаз не  подымал 
И шел сторонкой.

                Остров малый 
На взморье виден. Иногда 
Причалит с неводом туда 
Рыбак на ловле запоздалый 
И бедный ужин свой варит, 
Или чиновник посетит, 
Гуляя в лодке в воскресенье, 
Пустынный остров.  Не взросло 
Там ни былинки. Наводненье 
Туда, играя, занесло 
Домишко ветхий. Над водою 
Остался он, как черный куст. 
Его прошедшею весною 
Свезли на барке. Был он пуст 
И весь разрушен. У порога 
Нашли безумца моего. 
И тут же  хладный труп его 
Похоронили ради бога.

                    6-31 октября 1833

         
         
          
    БУДРЫС И ЕГО СЫНОВЬЯ
 
         

Три у Будрыса сына, как и он, три литвина.
     Он пришел толковать с молодцами. 
"Дети! седла чините, лошадей проводите,
     Да точите мечи с бердышами. 

Справедлива весть эта: на три стороны света
     Три замышлены в Вильне похода. 
Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков,
     А на русских Кестут-воевода.

Люди вы молодые, силачи удалые
     (Да хранят вас литовские боги!), 
Нынче сам я не еду, вас я шлю на победу;
     Трое вас, вот и три вам дороги.

Будет всем по награде: пусть один в Новеграде
     Поживится от русских добычей. 
Жены их, как в окладах, в драгоценных нарядах;
     Домы полны; богат их обычай.

А другой от прусаков, от проклятых крыжаков,
     Может много достать дорогого, 
Денег с целого света, сукон яркого цвета;
     Янтаря- что песку там морского.

Третий с Пазом на ляха пусть ударит без страха: 
     В Польше мало богатства и блеску,
Сабель взять там не худо; но уж верно оттуда 
     Привезет он мне на дом невестку.

Нет на свете царицы краше польской девицы. 
     Весела - что котенок у печки -
И как роза румяна, а бела, что сметана;
     Очи светятся будто две свечки!

Был я, дети, моложе,  в  Польшу  съездил  я  тоже
     И оттуда привез себе женку; 
Вот и век доживаю, а всегда вспоминаю
     Про нее, как гляжу в ту сторонку".

Сыновья с ним простились и в дорогу пустились.
     Ждет, пождет их старик домовитый, 
Дни за днями проводит, ни один не приходит.
     Будрыс думал: уж, видно, убиты!

Снег на землю ложится, сын дорогою мчится,
     И под буркою ноша большая. 
"Чем тебя наделили? что там? Ге! не рубли ли?" 
     "Нет, отец мой; полячка младая".

Снег пушистый валится; всадник с ношею мчится,
     Черной буркой ее прикрывая. 
"Что под буркой такое? Не сукно ли цветное?" 
     "Нет, отец мой; полячка младая".

Снег на землю валится, третий с ношею мчится,
     Черной буркой ее прикрывает.  
Старый Будрыс хлопочет и спросить уж не хочет,
     А гостей на три свадьбы сзывает.
     
                   28 октября 1833
         
         
          
    ВОЕВОДА
 
         

Поздно ночью из похода
Воротился воевода.
Он слугам велит молчать;	
В спальню кинулся к постеле; 
Дернул полог... В самом деле! 
Никого; пуста кровать.

И, мрачнее черной ночи, 
Он потупил грозны очи, 
Стал крутить свой сивый ус... 
Рукава назад закинул, 
Вышел вон, замок задвинул; 
"Гей, ты, кликнул, чертов кус!

А зачем нет у забора 
Ни собаки, ни затвора? 
Я вас, хамы!.. Дай ружье; 
Приготовь мешок, веревку, 
Да сними с гвоздя винтовку. 
Ну, за мною!.. Я ж ее!"

Пан и хлопец под забором 
Тихим крадутся дозором,
Входят в сад - и сквозь ветвей, 
На скамейке у фонтана, 
В белом платье, видят, панна 
И мужчина перед ней. 

Говорит он: "Все пропало, 
Чем лишь только я, бывало, 
Наслаждался, что любил: 
Белой груди воздыханье, 
Нежной ручки пожиманье, 
Воевода все купил.

Сколько лет тобой страдал я, 
Сколько лет тебя искал я! 
От меня ты отперлась. 
Не искал он, не страдал он, 
Серебром лишь побряцал он, 
И ему ты отдалась.

Я скакал во мраке ночи 
Милой панны видеть очи, 
Руку нежную пожать; 
Пожелать для новоселья 
Много лет ей и веселья, 
И потом навек бежать".

Панна плачет и тоскует, 
Он колени ей целует, 
А сквозь ветви те глядят, 
Ружья наземь опустили, 
По патрону откусили, 
Вбили шомполом заряд.

Подступили осторожно.
"Пан мой, целить мне не можно,-
Бедный хлопец прошептал: - 
Ветер, что ли, плачут очи, 
Дрожь берет; в руках нет мочи, 
Порох в полку не попал".-

"Тише ты, гайдучье племя! 
Будешь плакать, дай мне время!
Сыпь на полку. .. Наводи... 
Цель ей в лоб. Левее... выше. 
С паном справлюсь сам. Потише; 
Прежде я; ты погоди".

Выстрел по саду раздался. 
Хлопец пана не дождался; 
Воевода закричал, 
Воевода пошатнулся... 
Хлопец, видно, промахнулся: 
Прямо в лоб ему попал.

                   28 октября 1833
         

Другие стихи Александра Пушкина

Другие стихи Александра Пушкина Альбион Мичиган Главная страница Международная серия поэтов имеет честь представить

см. также — «Любимые стихи Пушкина»

И Биография Александра Пушкина

---

Величайший русский писатель.

• Я пережил все желания,
• Эпиграмма на А. А. Давыдову*
• Маленькая птичка
• «Вышел сеятель сеять семена свои…»
• На графа Воронцова
• К морю
• Розочка, нет, я не ссорюсь
• Лиза боится любить.
• Ты из тех, кто всегда проигрывает,
• О Муза сатиры, дышащая огнем!
• Признание
• Под голубым небом родной земли
• Императору Николаю I
• Зимняя дорога
• Пророк
• Арион
• Доу, эсквайр*
• Бродя по шумным улицам,
• Я любил тебя; и, возможно, я все еще люблю тебя,
• Мой румяный критик, мой пузатый насмешник,
• В альбоме красавицы
• Я думал ты забыл, сердце,
• Exegi Monumentum

1821
Я пережил все желания,
Мы с мечтами разошлись;
Одна моя скорбь осталась целой,
Остатки пустого сердца.
Бури безжалостной диспенсации
Онемели мою цветочную гирлянду-
Я живу в одиноком запустении
И интересно, когда придет мой конец.
Таким образом, на голой ветке дерева, взорванной
Свистящим холодом запоздалой зимы,
Один лист, который пережил
Его время еще будет дрожать.
хх

Вернуться к началу

1822

Эпиграмма на А. А. Давыдову*
Был Аглая по влечению
Вороньих завитков и боевой стойки,
Один за свои деньги (нет возражений),
Третий, потому что он >из Франции,
Клеон* по уму,
Damis* для нежных песен в изобилии;
К, моя Аглая, скажи, что угодно
Ты была для собственного мужа?

Вернуться к началу

хх
1823
Маленькая птичка
В чужих землях преданно цепляясь
К исконным обрядам русской земли,
Я выпустил птицу из плена
Приветствовать возрождение лучезарной весны.
На душе стало легче тогда: зачем бормотать
Против божьего промысла и гнева,
Когда я был свободен, чтобы трепетать
Но один бедный пленник из своей клетки!
хх

Вернуться к началу

«Вышел сеятель сеять семена свои…»
Как сеятель свободы в пустоши
Перед утренней звездой я шел;
Из рук безупречных и наказанных
В канавки тюрьмы
Бросив жизненное семя, я бродил—
Но было время и труды растрачены,
Благотворительный дизайн потрачен впустую. ..
Пасись, пасись, народ покорный!
Ты не проснешься по зову чести.
Зачем предлагать стадам освобождение?
Для них ножницы или бойня,
Их наследие в каждом поколении
Ярмо со звонками и желчью.
ххх

Вернуться к началу

О графе Воронцове
Половина Милорд, половина в обмен,
Наполовину мудрец, наполовину болван,
Пол-мошенник, но здесь на этот раз
Есть все основания надеяться, что он справится.
ххх

Вернуться к началу

К морю
Прощай, распряжённый Океан!
Ты больше не будешь бросаться на меня
Твоя лазурь набухает в бесконечном движении
Или сиять в безмятежном величии.
Сломанные слова товарища при уходе,
Его град разлуки у дверей:
Твое пение соблазнения, пение скорби
Больше не будет шептать мне в уши.
О родина избранная моим духом!
Как часто в ваших банках на свободе
Я бродил немой и смутно размышляя,
Таит в себе священный, тревожный заряд!
Как бы я хотел твое глубокое звучание,
Приглушенный голос первобытной бездны,
Как в твоей вечерней тишине радуйся,
И в твоем внезапном безрассудном прыжке!
Низкие брезентовые комбинезоны рыбака,
Твоей капризной милостью укрыта,
Неустрашимый в твоих губах:
И все же твои титанические возни захлебнулись
И затонули толпы мачтовых кораблей.
Увы, судьба помешала мне взвесить
Мой якорь у грязного берега,
Радостно осматривая свои владения,
И по твоим дрейфующим хребтам, лежащим
Мой поэтический курс навсегда.
Ты ждал, звал… Я был в кандалах,
И напрасно восстала душа моя,
Затих в этих неотесанных окрестностях
Всепоглощающим заклинанием страсти.
Но к чему эта печаль? К какой стойкости
Расправятся ли теперь мои беззаботные паруса?
К одной одинокой цели во всем твоем просторе
Мой дух с удовольствием бы помчался.
Одинокая скала, гробница славы…
Там леденящий сон опустился
Призрак самой гордой истории человечества:
Там Наполеон вздохнул в последний раз.
Там покой он променял на страдания;
И несутся бурей за ним ручьи
Другой* царственный дух замучен,
Еще один регент нашей мечты.
Он ушел, и ушел на Свободу в трауре,
Его лавры Вечности.
Восстань, рев грозным предостережением:
Он был твоим истинным бардом, о Море!
Его душу преследовал твой дух,
По твоему образу он был создан:
Как ты огромный, глубокий, неустрашимый,
Как и ты, ночной дикий.
Лишенный мира… где твоей силой,
О Море, не могли бы вы сейчас нести меня?
Жизнь предлагает везде одно приданое:
При любом отблеске блаженства там пылает
Просвещение или тирания.
Прощай, Море! Отныне в изумлении
Я буду преклоняться перед твоей царственной милостью;
Долго будет твой глухой сумеречный гром
Отразиться в моем ухе.
В леса и безмолвные глуши
Переведу ли я ваши могущественные заклинания,
Твои утесы, твои бухты, твои сияющие локоны,
Твои тени и твои ропотные волны.

Вернуться к началу

1824

Роза-дева, нет, я не ссорюсь
Этими милыми цепочками не унижают;
Соловей, увитый лавром,
Пернатая королева лесных певцов,
Разве она не несет такой же сладкой участи,
Возле жилища красоты гордой розы,
И ее нежные гимны волнуют
Сумерки сладострастной ночи.
хх

Вернуться к началу

Лиза боится любить.
А может это просто ее мода?
Что, если Диана не выше
Скрывать свою любовь к страсти?
Опущенные веки, могут ли они вообще
Скрывая хитрые взгляды, зажав хитрые
Сбор нас, робко ищущих
Кто из нас может помочь ей упасть?
хх

Вернуться к началу

1825

Ты всегда проигрываешь,
Блисс и вы все в разногласиях:
Ты слишком мил, когда шанс отказывает
И слишком умно, когда кивает.
хх

Вернуться к началу

О муза сатиры, дышащая огнем!
О, приди и услышь мой срочный призыв!
Мне не нужна гремящая лира,
Подай мне бич Ювенала!
Не пешие имитаторы,
Не скупые переводчики,
Ни рифмы беззвучные, бедные ягнята,
Гноится от моих эпиграмм!
Мир поэту, увядшему от голода,
Мир газетным сплетникам.
Мир каждому безобидному дураку!
А как насчет вас, мои негодяи крутые,
Вперед! Я обязательно зацеплю одну,
Крюкни всех мразей колючей ручкой,
И если случайно я пропущу один,
Напомните мне, господа!
Ах, рожи с землистым наветом ужасным,
Ах, лоб за медным лбом,
Все из-за моей мстительной руки
Неистребимое клеймо!
ххх

Вернуться к началу

1826

Исповедь
Я люблю тебя, хоть я и злюсь на это,
Хоть стыд и тяжкий труд напрасны,
И к моему безумию самонадеянному
Здесь, у твоих ног, я признаюсь!
Не подобает моим годам, моему положению,
Здравый смысл давно назрел!
И все же, судя по всему,
Снова поразила меня чума любви:
Тебя не видно. .. Я зеваю;
Ты здесь — мне грустно и грустно,
И еле сдерживаюсь от обладания,
Дорогой эльф, как ты мне дорог!
Почему, когда твоя бесхитростная девичья болтовня
Сугробы>из соседнего дома, твоя воздушная поступь,
Твоё шуршащее платье, мои чувства рассеиваются
И совсем голову теряю.
Ты улыбаешься — Я краснею от восторга;
Ты отворачиваешься — Я погрузился в мрак;
Ваша бледная рука — компенсация
Целый день воображаемой гибели.
Когда в кадр с бесхитростным движением
Ты наклоняешься крестиком, вся преданность,
Твои глаза и локоны распущены,
Мое сердце замирает в немом волнении
Радуюсь тебе, как дитя!
Смею признаться тебе в своих вздохах,
Как ревниво я раздражаюсь и сопротивляюсь
Когда вы отправляетесь в путь, временами бросая вызов
Плохая погода, длительная прогулка?
И тогда твой одинокий плач,
Эти двое шепчутся с глаз долой,
Ваш вагон на Опочку курсирует,
И пианино поздно ночью. ..
Алин! Я прошу, но чтобы меня пожалели,
Я не смею молить о любви;
Любовь, за грехи, которые я совершил,
Возможно, я недостоин.
Но притворись! Твой взгляд, дорогой эльф,
Годен для колдовства, поверь мне!
Ах, меня легко обмануть!. . .
Я сам хочу быть обманутым!
ххх

Вернуться к началу

Под голубым небом родной земли
Она томилась и начала увядать. . .
До тех пор, пока не пролетел без звука
Надо мной ее юная тень;
Но между нами пролегает непреодолимая черта.
Напрасно я пытался пробудить свои чувства.
Губы, принесшие весть, сделаны из камня,
И я слушал, как камень, непоколебимый.
Так это та, за кого когда-то горела моя душа
В напряженном и шквальном огне,
Одержимый, измученный, сведенный с ума
Нежностью и желанием!
Где муки? Где любовь? Увы!
Для невозвратных дней
Сладкая память и для бедных доверчивых
Шейд, я не нахожу ни жалоб, ни слез.
ххх

Вернуться к началу

Императору Николаю I
Его сделали императором, и тут же
Проявил свое чутье и драйв:
Отправлено в Сибирь сто двадцать человек
И повесил пятерых.
хх

Вернуться к началу

Зимняя дорога
Сквозь мрак луна виляет,
Призрак-концертмейстер ночи,
На унылых полянах
Проливной меланхолический свет.
Бежит тройка со своей тоскливой
Бесцветный звенящий бубенчик на
Над унылым снегом я устал,
Голодный, промерзший до костей.
Кучер в домашней одежде
Пение, когда мы мчимся;
Теперь урывок скорбной страсти,
Теперь матерная застольная песня.
Не светит свет, не одинокий
Сумрачная каюта. . . Снег и тишина. . .
Поток только мимо тройки
Вехи, полосатые и пестрые, спешка.
Мрачный, тоскливый. . . Но возвращаясь
Домой! А завтра через
Приятные потрескивания горящего
Сосновые бревна, я буду смотреть на вас:
Мечтай и смотри, Нина,
Один полный круг часов;
Полночь не встанет между нами,
Когда мы осторожно поворачиваем замок
О наших абонентах. . . Может быть, дремлет,
Ямщик слился, сбился с мелодии;
Бесцветный, тоскливый, едет бубенчик;
Нина, облака закрывают луну.
ххх

Вернуться к началу

Пророк
Иссохший от жажды духа, я пересек
Бескрайняя пустыня, погруженная во мрак,
И пришел шестикрылый серафим
Там, где сошлись следы, и я заблудился.
Пальцы легкие, как сон, который он положил
На моих веках; я широко открыл
Мои орлиные глаза и осмотрелись вокруг.
Он приложил пальцы к моим ушам
И наполнились ревом:
Я слышал музыку сфер,
Полет ангелов по небу,
Звери, что ползали под морем,
Пьянящий порыв виноградной лозы;
И, как любовник меня целует,
Он вырвал этот мой язык
Владеет ложью и тщеславием;
Он разорвал мои обморочные губы
И с правой рукой в ​​крови,
Он вооружил меня змеиным дротиком;
Своим светлым мечом он рассек мне грудь;
Мое сердце подпрыгнуло к нему;
Пылающий багровый уголь, который он нажал
В полость раны.
Там в пустыне я лежал мертвый,
И воззвал ко мне Бог и сказал:
‘Восстань, пророк, встань, и услышь, и увидишь,
И пусть мои дела будут видны и услышаны
Всем, кто отворачивается от меня,
И сожгу их огненным словом моим.
1827

Вернуться к началу

Арион
Плыли многочисленной компанией.
Некоторые из нас быстро натянули брезент,
Остальные могучим веслом били
Рассол; в то время как, спокойный на дремлющем море,
Наш умелый рулевой сжал руль
Чтобы направить тягу корабля,
И я, в беззаботной доверчивости,
Я им пел… Внезапный порыв
Пронесло вниз и заставило глубоко содрогаться,
И команда, и рулевой, все погибли!—
Я только, тайный певец, подкинул
На берегу моря в муках,
Я по-прежнему пою свои гимны,
И у валуна на берегу
Высушить на солнце промокшую одежду.
хх

Вернуться к началу

До Доу, эсквайр*

Зачем твой дивный карандаш стремится
Мой мавританский профиль, чтобы выявить?
Ваше искусство поможет ему выжить,
Но Мефистофель зашипит.
Нарисуйте лицо мисс Олениной. Служить
Долг его пылающего вдохновения,
Гений должен тратить свое воодушевление
Дань уважения молодости и красоте.
хх

Вернуться к началу

1829

Блуждая по шумным улицам,
Входя в переполненную церковь,
Сидя среди диких юношей,
Я потерялся в своих мыслях.
Я говорю себе: годы пролетят,
И сколько бы нас здесь ни было, мы все
Спуститесь под вечные своды.
Чей-то час уже близок.
Глядя на одинокий дуб,
Я думаю: этот патриарх
переживу свой забытый век
Поскольку он пережил век моих отцов.
Когда я ласкаю дорогое дитя,
Я уже думаю: до свидания!
Я уступаю тебе свое место: пора
Чтобы я истлел, а ты расцвел.
Я прощаюсь с каждым днём,
Пытаюсь угадать
Кто из них будет
Годовщина моей смерти.
И как и где мне умереть?
Сражаться, путешествовать, плавать по волнам?
Или будет в соседней долине
Получи мою холодную пыль?
И хотя все равно
Бесчувственному телу,
Я хотел бы отдохнуть
Ближе к любимым местам.
И у входа в могилу
Пусть жизнь юная играет,
И красота равнодушной природы
Никогда не переставай сиять.
ххх

Вернуться к началу

Я любил тебя; и, возможно, я люблю тебя до сих пор,
Пламя, быть может, не погасло; еще
Так тихо горит в душе,
Это больше не должно вас беспокоить.
Безмолвно и безнадежно я любил тебя,
Иногда слишком ревнив, а иногда слишком застенчив.
Дай Бог тебе найти того, кто полюбит тебя
Так же нежно и правдиво, как я.
ххх

Вернуться к началу

1830

Мой румяный критик, мой пузатый насмешник,
Когда-либо готовый ругать мою пустынную музу,
Иди сюда и посиди рядом со мной немного,
Посмотрим, сможем ли мы найти немного удовольствия. . .
Посмотри перед собой: несколько убогих лачуг,
Впереди чернозем, наклонная равнина,
И над всем густая полоса серых облаков.
Где светлые нивы, леса, ручейки?
У низкого забора в нашем дворе
Два хилых деревца чаруют взгляд.
Всего два. И один из них был раздет догола
К осеннему дождю и чужой листве, промокшей
И желтый, свалится в лужу при первом же порыве.
Вот и все. Даже собака не рыскает по дороге.
О, вот идет мужик, а за ним две бабы:
С непокрытой головой, под мышкой детский гроб;
Издалека он кричит ленивому сыну священника
Позвонить отцу и открыть церковь.
«Поторопитесь! У нас не так много времени!»
ххх

Вернуться к началу

1832

В альбоме красавицы
Вся гармония, вся чудесная справедливость,
В стороне от страстей и мира,
Она отдыхает в спокойном бессознательном состоянии
В ее триумфальной красоте свернулась.
Когда все вокруг нее, глаза держат сбор,
Ни друзей, ни соперников не найти,
Бледный круг других наших красавиц
Полностью погашен ее блеском.
И были ли вы привязаны не знаю куда,
Будь то объятия любви,
Или какое видение выбора вы можете иметь
В самой сокровенной комнате сердца скрыто,—
Но, встретив ее, ты затянешь,
Пораженный ошеломлением в середине движения,
И пауза в почтительной преданности
У святилища красоты помолиться.
ххх

Вернуться к началу

1835

Я думал ты забыл, сердце,
Ваша способность терпеть боль.
Этот легкий подарок придет, я думал,
Больше нет! Больше нет!
Прошли восторги и печали
И сны ты полуверил. . .
Но теперь я знаю, пока жива красота
так долго будет жить моя сила скорбеть.
ххх

Вернуться к началу

1836

Exegi Monumentum
Я поставил себе памятник
Нерукотворный; след его, хотя и проторенный
Народом не зарастет,
И стоит выше Александровской колонны.
Я не умру совсем. В моей священной лире
Моя душа переживет мою пыль и избежит порчи—
И я буду славен до тех пор, пока внизу
На луне одинокий поэт остался жив.
Меня зашумят за границей по всей великой России,
Ее бесчисленные языки будут говорить мое имя:
Язык гордого внука славян, финна, и ныне
Дикие тунгусы и калмыки, друзья степей.
В грядущие века я буду любим народом
За то, что своей лирой пробудил мысли благородные,
За то, что прославил свободу в мой суровый век
И призвал к милосердию к павшим.
Будь внимательна, Муза, к заповедям Божиим;
Не боясь оскорблений, не прося короны,
Равнодушно принимай и лесть, и клевету,
И не спорь с дураком.

Вернуться к началу

---

Перевод Бабетты Дойч.

Альбион Мичиган Домашняя страница Международный Серия «Поэты» стала возможной благодаря материалам, предоставленным нашими друзьями со всего мира. мир. Мы ищем лучшее в классической поэзии всех народов.

Возвращение в Альбион Мичиган Вдохновение Страница

Веб-страница от Albion Дизайн / Мэгги ЛаНуэ © 1999
Все права защищены

Уравнитель (2014) — Владимир Кулич в роли Владимира Пушкина

Владимир Пушкин : Мое сообщение получено, Тедди?

Тедди : Да, г-н Пушкин. Все наши партнеры — ирландцы, итальянцы, армяне — отрицают какую-либо осведомленность или причастность.

Владимир Пушкин : Мы не можем показывать слабость. Мне нужно это быстро завернуть.

Тедди : Это будет.

[на русском]

Тедди : Конечно, не волнуйтесь.

Владимир Пушкин : [на русском] Хороший.

[переходя на английский]

Владимир Пушкин : А теперь хватит того, чего ты не знаешь. Скажи мне, что ты знаешь.

Тедди : Ну, я все еще разбираюсь в вещах, но убийства были спонтанными. Тот, кто это сделал, специализировался на убийствах. Я редко видел такие навыки. Я не думаю, что это кто-то, кого мы встречали раньше.

Владимир Пушкин : Кто бы это ни был, просто найди его, Тедди. Я говорю о более чем миллионе баррелей этой поставки.

[на русском]

Владимир Пушкин : Понимать?

Тедди : [на русском] Все будет хорошо.