| «БОЖЕСТВА ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ В ТВОРЧЕСТВЕ Г. Л. ОЛДИ» | [июн. 1, 2014|08:26 am] Сообщество об-Олделых |
| Сединина-Барковская Юлия Анатольевна (г. Минск) «БОЖЕСТВА ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ МИФОЛОГИИ В ТВОРЧЕСТВЕ Г. Л. ОЛДИ» Персей-Горгоноубийца (худ. Л. Бессмертная) Мифологические сюжеты, и в первую очередь мифология Древней Греции, регулярно находят свое применение в произведениях таких признанных мастеров жанра фантастики, как Г.Л.Олди. Античные мифологические аллюзии и реминисценции давно стали почти «визитной карточкой» указанных авторов, а роман «Герой должен быть один» и роман-дилогия «Одиссей, сын Лаэрта» целиком написаны на античном материале: первый – на основе мифов о Геракле, второй – по мотивам поэм Гомера. Недавно так называемый «Ахейский цикл» пополнился новым произведением – романом-дилогией «Внук Персея», главным героем которого становится будущий отец Геракла – Амфитрион Персеид. Понятие «мифология» можно охарактеризовать как совокупность повествований о деятельности сверхъестественных существ и их контактах с людьми [2, 12]. В классической мифологии Древней Греции такими существами являются божества различных ступеней иерархической лестницы, венчаемой олимпийским пантеоном, поскольку в классический период именно на Олимпе происходит консолидация божественной силы, в архаической мифологии рассредоточенной по всей природе. Казалось бы, поклонники творчества Олди и в новом романе могли бы ожидать повторения сюжетных и художественных приемов, которые так успешно зарекомендовали себя в предыдущих произведениях: отличное знание авторами редких вариантов мифов, сложные связи генеалогии, симпатии и антипатии между богами и смертными, полиморфизм и оборотничество, рудименты архаической мифологии, широкое использование мифологической антропоморфной метафоры и т. д. Однако Д. Громов и О. Ладыженский не были бы по-настоящему талантливыми писателями, если бы ограничились написанием «приквела» к «Герою…».  Авторы коренным образом перестраивают сложившуюся в «их» Древней Греции систему взаимоотношений между людьми и богами и собственную манеру изложения, причем отталкиваясь от традиционного материала. Чтобы продемонстрировать это, попробуем сравнить элементы олимпийской мифологии в двух дилогиях. Пожалуй, наиболее рельефным в ряду олимпийских богов как в гомеровских поэмах, так и в романе Г. Л. Олди «Одиссей, сын Лаэрта» является образ Афины, персональной покровительницы главного героя – Одиссея. Обратимся к его трансформации в романе. В классической олимпийской мифологии Афина в первую очередь является олицетворением мудрости и благоразумия, и ее благосклонное отношение к Одиссею во многом продиктовано ощущением сходства характеров и некоего внутреннего родства: Нежной рукой потрепала… : « …мы оба Любим хитрить. На земле ты меж смертными разумом первый, Также и сладкою речью; я первая между бессмертных Мудрым умом и искусством на хитрые вымыслы…» Гомер «Одиссея» XIII, 287-299.  Перевод В. Жуковского.В романе смертный и богиня, вопреки традиционной мифологии, связаны между собой гораздо более сложным комплексом чувств и эмоций, который носит название «любовь». Следует отметить, что согласно принципам олимпийской мифологии классического периода Афина выступает перед читателями в прекрасном и гармоничном антропоморфном облике, с которым мы привыкли встречаться на изображениях богини эпохи античности. Однако в изображении авторами данной богини в полном соответствии с мифологической традицией в обязательном порядке присутствуют и рудименты доантропоморфной архаической мифологии. Описание атрибутики Афины превращается в красивый повторяющийся образ-перифраз, целиком основанный на архаической семантике богини: «Сова и змея, олива и крепость»[11, 271 и др.]. Атрибуты «сова» и «змея» указывают нам на древнее зооморфное прошлое Афины. В Аттике было широко распространено почитание совы как священной птицы указанной богини. В поэмах Гомера Афина появляется, а чаще исчезает в виде птицы, в том числе и хищной.  Также здесь мы находим повторяющийся эпитет богини γλαυκω̃πις, трактуемый как «совоокая». Любопытно, что некоторые исследователи выводят этимологию данного эпитета не только от существительного γλαύξ («сова») [4, 337; 12, 72; 6, 126], но и от прилагательного γλαυκός (“светлый, сверкающий, светло-голубой”), переводя эпитет как “светлоокая” [5, 13], что в свою очередь находит свое отражение в изображении Афины у Олди: повторяющемся замещающем эпитете «синеглазая». Змея также играла важную роль в культе Афины. У Софокла богиня названа δρακαιλός – «живущая со змеей» (фрагмент 585), а в одном из орфических гимнов – вообще «пестровидной змеей» (XXXII, 11). Огромные змеи, убившие троянского жреца Лаокоона и его сыновей, препятствовавших размещению в городе деревянного коня, находят укрытие под щитом у ног статуи Афины (Вергилий «Энеида» II, 225-227). Также сохранилось несколько изображений Афины со змеей, в том числе копии знаменитой статуи Фидия, украшавшей афинский акрополь, а живая священная змея Афины, по сообщению Геродота, обитала в святилище акрополя в качестве его стража и ей ежемесячно приносились жертвы в виде медовой лепешки («История» VIII, 41). Олива является священным деревом Афины и ее фитоморфным атрибутом, подтверждением чему служит эпитет μορία «оливковая» – покровительница священных олив [2, 96]. Согласно мифологической традиции, указанная богиня впервые вырастила оливковое дерево во время спора с Посейдоном за господство над Аттикой (Павсаний «Описание Эллады» I, 5, 3; VIII, 2, 1; Аполлодор «Мифологическая библиотека» III, 14, 1). Греки считали, что именно эта олива растет возле храма на акрополе и от ее ростков произошла священная роща, находившаяся в пригороде Афин – Академии. Именно из плодов данных деревьев получали оливковое масло, служившее призом на Панафинейских играх [7, 45]. Элемент указанного авторского перифраза «крепость», вероятно, обязан своим происхождением таким эпитетам Афины как Πολιάς и Πολιου̃χος– «защитница городов» и ̉Ακραία – защитница акрополей. В дилогии «Внук Персея» мы практически не встретим подобного рода перифразов, а редкие исключения снабжены такими подробными комментариями, что необходимость расшифровки авторского кода для читателя отпадает автоматически: «…на путников смотрел Вакх-Дионис, сын Громовержца и Семелы-Фиванки, правнук войны и страсти…(Примечание: Атрибуты Арея и Афродиты.  В то же время традиционные для греческой мифологии и религии эпитеты богов представлены в значительно большем, чем ранее, количестве. Около двадцати различных эпитетов авторы используют для Зевса, для Аполлона и Диониса – около десяти для каждого, ненамного отстают Гера, Посейдон и Артемида, другие боги также щедро одарены эпитетами. Без особого стилистического или функционального различия авторами используются следующие определения. Во-первых, это древнейшие или широко распространенные культовые эпитеты богов. Например, это Артемида Кедровая [9, 158] (известно, что в Аркадии, недалеко от Орхомена, в дупле кедра стояла примитивная деревянная статуя Артемиды, которую называли Κεδρεα̃τις), или Аполлон Волчий [8, 164 и др.] (Λύκειοσ — очень распространенный эпитет Аполлона, о связи этого бога с волками упоминают и Эсхил(«Семеро против Фив», 145), и Софокл («Электра», 6), и Аристотель («История животных», VI, 35)).  Во-вторых, это гомеровские украшающие эпитеты: например, «златообутая» Гера [8, 323] или «сребролукая» Артемида [9, 325]. Кроме того, по античным моделям авторы могут создавать для характеристики богов собственные эпитеты, обычно раскрывающие содержание общеизвестных мифов. Например, бог-кузнец Гефест получает определение «Злопамятный» [9, 339], основанное одновременно на двух распространенных мифах: гомеровском мифе о том, как Гефест поймал в хитроумно устроенную сеть Афродиту и ее любовника Ареса («Одиссея» VIII, 266-369), и послегомеровском мифе о золотом троне с невидимыми оковами, изготовленном Гефестом в качестве наказания для сбросившей его с Олимпа матери-Геры (Павсаний «Описание Эллады» I, 20, 3).  Кроме того, большинство мифологических реалий авторы услужливо разъясняют в примечаниях, огромное количество которых поначалу даже раздражает: все-таки читатель имеет дело не с мифологическим словарем, а с художественным произведением. Только потом становится понятно, что этот энциклопедизм на самом деле является частью игры, которую Олди на этот раз ведут с читателем. Авторы мастерски создают иллюзию традиционной древнегреческой мифологии, традиционной религии, традиционной эпической стилистики, за которыми скрывается почти полное отсутствие традиционных богов в реальной жизни персонажей. Вопреки ожиданиям, в сюжете боги большого участия не принимают, предоставляя людям самим находить решения загадок, которые ставит перед ними жизнь.В какой-то мере божества древнегреческого пантеона в романе «Внук Персея» выполняют функцию декорации, камуфлирующей общечеловеческие проблемы бытия под древнегреческий миф. Эту сценичность подчеркивают уже эпитеты богов – недаром некоторые из них родились из произведений греческих драматургов.  Так, в трагедии Эсхила Этеокл призывает на подмогу Зевса-«помощника в беде» («Семеро против Фив» 8), а Амфитрион у Олди молит «Зевса, Разрешителя Забот» [9, 199]. Представления о несправедливости и предвзятости богов также скорее восходят к периоду кризиса афинской демократии, каким он представлен в драматургии Еврипида, чем к верованиям микенской эпохи. Иногда между авторами можно обнаружить прямые созвучия. Например, в романе Олди Тритон, сын второстепенной морской богини, объясняет, почему она спасла от гнева Диониса только его отца-кормчего и оставила тонуть остальных пиратов: «Дык папашка… он же это… Муж, значит. А остальные ей никто.» [8, 51]. В трагедии Еврипида «Ипполит» Артемида значительно более литературно излагает нормы взаимоотношений между богами, но суть остается той же:Наперекор друг другу не идти. Мы в сторону отходим, если бог Горячие желанья разливает. (1327-1330. Перевод И. Анненского.) Д. Громов и О. Ладыженский не ставят перед собой задачу полностью реалистического истолкования древнегреческих мифов в духе М.  Рено. В романе присутствуют все необходимые компоненты мифологической фэнтези. Цель авторов – разграничение ответственности. Недаром боги как персонажи фигурируют в романе в те моменты, когда появляется угроза мирозданию как таковому: в первом романе дилогии – когда новый кандидат в боги рискует нарушить равновесие Олимпийского пантеона, во втором – когда божественное противостояние способно вылиться в катастрофу. Однако решение человеческих проблем остается в руках самих людей. Недаром в качестве эпиграфа Олди используют цитаты из сочинения греческого писателя I в. н. э. Плутарха «О суеверии». Традиционные атрибуты богов также становятся элементами этой игры. Например, перед своим единственным боем отец Амфитриона, хромой Алкей, взывает к Аресу: « «Губитель! – воззвал сын Персея к богу войны. – Сто быков за один день!» // И увидел в небе коршуна – Арееву птицу.» [9, 50] Подобное «явление» вполне можно истолковать как совпадение, а не обещание помощи от божества, особенно в контексте неудачного сражения.  Новую функцию приобретают и традиционные для стилистики Олди мифологические сравнения. Если раньше они служили актуализации мифологического материала и созданию атмосферы историчности, то теперь еще больше подчеркивают узуальность человеческих представлений о богах, а видимая несопоставимость понятий превращает сравнение почти в оксюморон. Например: «Молоденькая стряпуха царила над котлом, как Персефона над «рекой скорби»» [9, 89]. Меняется и тактика использования авторами мифологической метафоры. Как пример можно привести практически зеркальные описания шторма. В романе «Герой должен быть один» мы читаем: «Небо в ярости хлестало море бичами молний и тугими струями ливня, море неохотно огрызалось… в рокоте земли и раскатах грома звучали какие-то непонятные людям слова…»[10, 42]. В ранних произведениях мифологический контекст позволял увидеть за антропоморфной метафорой традиционный мифологический образ, демонстрирующий нам элементы древнего мифологического сознания. В данном случае за поединком моря и неба мы угадываем гнев Зевса на его брата Посейдона, покушавшегося на жизнь Алкмены, будущей матери Геракла.  «Внук Персея»: «Молнии Зевса скрещивались с трезубцем Посейдона – брат восстал на брата. Изъязвленные перуном, волны-каракатицы текли сине-черным. Пронзенные зубчатыми остреями, тучи-гроздья сочились черно-синим. Кони морские и небесные топтали простор. … А братья-Олимпийцы все тешились молодецкой забавой, пока не прискучила им потеха.» [9, 185]. Теперь за красивой развернутой мифологической картиной скрывается банальная пейзажная метафора шторма, демонстрирующая только традиционные верования и сознание обыденное. В то же время авторы остаются верны традиции шокировать просвещенного читателя сюжетными ходами, на первый взгляд в корне противоречащими классической мифологической традиции. Например, следует заметить, что любовные взаимоотношения Одиссея и Афины в романе «Одиссей, сын Лаэрта» носят, вопреки мифу, отнюдь не платонических характер. Как и другие греческие богини, наделенные важными самостоятельными функциями и характерными чертами личности (Деметра, Артемида, Гестия), Афина выступает в пантеоне самостоятельно, не имея божественного супруга.  Более того, девственность данной богини является одной из основополагающих составляющих ее серьезного, почти мужского характера, что подчеркивается наиболее употребительными эпитетами Πάλλας (Паллада) и Παρθένος – «дева». Однако авторы романа практически с первых страниц приписывают богине не только связь с Одиссеем, но и наличие в прошлом богини еще нескольких любовников:«Лемносский Кузнец, кровный родич, однажды взявший ее силой; фригийский сатир Марсий, пьяница и флейтист, собственной шкурой поплатившийся за самоуверенность; калидонец Тидей-Нечестивец, на ее глазах выпивший мозг своего врага, тем самым отказавшись от спасения… [11, 13]» Попытка насилия бога-кузнеца Гефеста над Афиной, пришедшей заказать для себя оружие, действительно присутствует в ряде мифологических источников (Аполлодор «Мифологическая библиотека» III, 14, 6; Гигин «Мифы» 166), но в классической традиции однозначно трактуется как неудачная. Однако один из крупнейших исследователей древнегреческой мифологии Р.  Грейвс считает этот миф, как и некоторые другие, подвергнутым позднейшей корректировке. «Для афинян девственность их богини была символом неприступности их города, и поэтому они меняли древние мифы, повествовавшие о насилии над ней…» [1, 70] Следует отметить, что именно Афина почиталась в Афинах как покровительница ремесленников, а культ Гефеста, происходивший, вероятно, с острова Лемнос или из Малой Азии, был воспринят афинянами и присоединен к культу Афины [7, 122]. О тесной связи данных культов свидетельствует уже тот факт, что изображение Афины было выставлено рядом со статуей Гефеста в его храме.Мотив взаимоотношений Афины с греческим героем Тидеем, участником похода семерых против Фив, связан с функциями богини в качестве покровительницы, специальной защитницы ряда героев, в том числе Геракла и Ясона. На ее особую расположенность к Тидею указывает автор «Мифологической библиотеки», повествующий о том, что Афина выпросила у Зевса лекарство, способное сделать умирающего героя бессмертным, но, увидев его чрезмерную жестокость на поле боя (правда, спровоцированную другим участником похода семерых – Амфиараем, ненавидевшим Тидея) прониклась к бывшему любимцу чрезвычайным отвращением (Аполлодор III, 6, 8).  Данный миф наглядно демонстрирует нам Афину как олимпийское божество, способствующее установлению нового гармонического миропорядка и отвергающее диструктивные проявления архаики, в том числе и элементы каннибализма как древнейшего средства повышения боевых качеств.Видный филолог-классик А. И. Зайцев отмечал, что в гомеровских поэмах покровительство Афины греческим героям передается по наследству от отца к сыну: богиня помогает Одиссею и его сыну Телемаху, покровительствует Диомеду, поскольку ранее благоволила его отцу Тидею [2, 90]. Помощь сыну Одиссея в романе не выражена, однако в описании взаимосвязи Афины и Диомеда авторы пошли значительно дальше Гомера, вновь вступая в ярко выраженное противоречие с классической мифологической традицией: Диомед назван сыном Афины и Тидея. Имя Диомеда, одного из наиболее ярких участников троянской войны, действительно теснейшим образом связано с культом Афины: особое расположение богини к нему постоянно подчеркивается в «Илиаде»; герою приписывается основание храмов Афины в различных греческих городах, в том числе Аргосе (Павсаний «Описание Эллады» II, 24, 2), причем находящаяся здесь статуя богини отождествлялась с Палладием – посланным с неба Зевсом резным изображением Афины, хранившимся в Трое как залог неприступности города и похищенным оттуда Диомедом и Одиссеем (Аполлодор «Эпитома» V, 13).  Возможно, подобные функции Диомеда связаны с представлениями о нем как древнейшем военном божестве аргивян. Что же касается материнства Афины как такового, то в классической мифологии подобная версия абсолютно исключается, тогда как в архаической Р. Грейвс допускает такую возможность (в первую очередь в отношении Эрихтония, одного из первых афинских царей, имевшего получеловеческое-полузмеиное тело) [1, 70]. Следует также отметить, что в Элиде, в отличие от других областей, Афина почиталась как Μήτηρ («мать»), хотя данный факт не нашел у исследователей достоверного объяснения [2, 96].В романе «Внук Персея» мы также можем отметить элемент «наследования» взаимоотношений с богами в роду Персеидов, однако оно носит противоположный характер: по авторской версии, боги некогда поклялись водами священной реки Стикс не оказывать влияния на жизнь Персея, и эта политика невмешательства распространяется не только на самого героя, но и его потомков. Если боги периодически и портят жизнь некоторым из второстепенных персонажей (следов благотворного влияния на порядок меньше), например, богиня зари Эос удерживает в любовниках друга Амфитриона Кефала, то такие истории включаются в роман в виде «вставных» новелл.  Игнорирование богами представителей рода Персеидов осуществляется вполне последовательно и целиком соответствует, как нам кажется, авторской концепции.Хотя любовная линия в изображении Афины в романе «Одиссей, сын Лаэрта» и противоречит канонам олимпийской мифологии, однако она несомненно позволяет авторам сделать образ значительно более многогранным и интересным для современного читателя. Именно благодаря этой линии в романе появляется, возможно, один из наиболее трогательных эпизодов, в основе которого лежит широко известный миф, связанный с Афиной – суд Париса, правда, представленный в романе очередной божественной ловушкой: «Уходя из храма, Одиссей задержался перед палладием. / — Возьми, маленькая… / Он сунул руку за пазуху. Достал яблоко, купленное загодя на рынке. Краснобокое, глянцевое. Самое большое, какое только нашлось. Ногтем нацарапал, взрезая кожицу: «Прекраснейшей». / Положил на алтарь. / Деревянный идол долго смотрел вслед рыжему, и капли сырости текли по грубо вырезанному лицу.  » [11, 308] Тема великой, всепобеждающей и жертвенной любви раскрывается авторами и в новом романе. Здесь она теснейшим образом переплетена с почти детективной интригой: вопреки мифологической традиции, авторы отождествляют два центральных женских образа мифа о Персее – Медузу Горгону и Андромеду, причем делают это настолько ненавязчиво, что догадаться о тождестве под силу только внимательному читателю. Целый ряд намеков (сила крови, способная обратить в бегство чудовищную Эмпузу; сила призыва, способного приказать циклопам возвести городские стены и др.) сплетается в удивительный новый миф о древней богине, отказавшейся от бессмертия и вечной молодости, герое, пренебрегшем великой славой и божественным покровительством, и страшной тайне, оберегающей эту почти нечеловеческую любовь. Медуза-Андромеда предстает перед нами той прекрасной и достойной любви, какой мы видим ее в самом начале греческого мифа, до насилия Посейдона и последующего проклятия Афины: Красотою блистая, Многих она женихов завидным была упованьем.  В ней же всего остального стократ прекраснее были Волосы. Овидий «Метаморфозы» VI, 794-797. Перевод С. Шервинского. Сочетание отличного знания нюансов античного мифологического материала и интересных авторских трактовок, как нам кажется, позволяет Д. Громову и О. Ладыженскому создавать произведения, не только достойные внимания исследователя и интересные достаточно широкому кругу читателей, но и способные приблизить современного человека к удивительному и чрезвычайно многообразному миру античной мифологии и литературы. Особенно хочется отметить, что признанные авторы не стремятся «почивать на лаврах» и, пренебрегая даже ими самими проторенными путями, ищут новые решения, как художественные, так и человеческие. ЛИТЕРАТУРА 1. Грейвс Р. Мифы Древней Греции. – М.: Прогресс, 1992. – 624 с. 2. Зайцев А. И. Греческая религия и мифология. – М., СПб., 2005. – 208 c. 3. Лосев А. Ф. Античная мифология с античными комментариями к ней. – Харьков: Фолио; М.: Изд-во Эксмо, 2005.  –10410 с.4. Лосев А. Ф. Гомер. – [1-е изд.]. – М.: Мол. гвардия, 1996. – 400 с. 5. Любкер Ф. Реальный словарь классических древностей. В 3-х т. – Т. 3. – М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2001. – 576 с. 6. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т. / Гл. ред. С. А. Токарев. – Т. 1. – М.: Сов. энциклопедия, 1991. – 671 с. 7. Нильссон М. Греческая народная религия. – СПб.: «Алетейя», 1998. – 228 с. 8. Олди Г. Л. Внук Персея. Кн. 1: Мой дедушка – Истребитель. – М.: Изд-во Эксмо, 2011. –416с. 9. Олди Г. Л. Внук Персея. Кн. 2: Сын хромого Алкея. – М.: Изд-во Эксмо, 2012. –416с. 10. Олди Г. Л. Герой должен быть один. – М.: Изд-во Эксмо, 2004. –544 с. 11. Олди Г. Л. Одиссей, сын Лаэрта. – М.: Изд-во Эксмо, 2004. – 768 с. 12. Радциг С. И. История древнегреческой литературы. – М.: Высшая школа, 1982. – 488 с. | |
Мифология как мировоззрение и источник литературного творчества
Тема 2 мифология как мировоззрение и источник литературного творчества
2.
1 Греческая мифология
2.2 Римская мифология
Постоянное взаимодействие литературы и мифа протекает непосредственно, в форме «переливания» мифа в литературу, и опосредованно: через изобразительные искусства, ритуалы, народные празднества, религиозные мистерии, а в последние века — через научные концепции мифологии, эстетические и философские учения и фольклористику. Особенно активно это взаимодействие совершается в промежуточной сфере фольклора. Народная поэзия по типу сознания тяготеет к миру мифологии, однако, как явление искусства, примыкает к литературе.
2.1 Сведения о греческой мифологии дошли до нас в огромном количестве памятников письменной литературы — художественной и научной.
Представления о богах и героях возникли в те отдаленные времена, когда человек одушевлял всю природу. Явления окружающей действительности и основные процессы человеческой жизни были еще непонятны людям. Поэтому древний человек стремился прежде всего установить какие-то закономерности и связи между собой и окружающим миром.
В мифах отразились также самые различные события истории человечества — открытие огня и полезных ископаемых, изобретение ремесел, первые морские путешествия, мечты о воздушных полетах и так далее. Многие мифы возникли на основе различных реальных событий, причудливо разукрашенных народной фантазией. На определенной ступени развития человеческого общества мифология была единственной формой идеологии, поэтому у различных народов можно найти сходные мифы. Однако лишь греческая мифология сделалась «почвой» и «арсеналом» литературы, искусства и науки. Поэтому она оказала огромное влияние на культурное развитие европейских народов.
Периоды развития греческой мифологии
1. Доолимпийский период
Процесс жизни воспринимается первобытным сознанием в беспорядочно нагроможденном виде. Окружающее материализуется, одушевляется, населяется какими-то непонятными слепыми силами. Все вещи и явления в сознании первобытного человека исполнены беспорядочности, несоразмерности, диспропорции и дисгармонии, доходящей до прямого уродства и ужаса.
Земля с составляющими ее предметами представляется первобытному сознанию живой. Одушевленной, все из себя производящей и все собой питающей, включая небо, которое она тоже рождает из себя. Как женщина является главой рода, матерью, кормилицей и воспитательницей в период матриархата, так и земля понимается как источник и лоно всего мира, богов, демонов, людей. Поэтому древнейшая мифология может быть названа хтонической. В ее развитии прослеживаются отдельные этапы.
· фетишизм: на раннем этапе, то есть на стадии собирательно-охотничьего хозяйства, сознание ограничено непосредственно чувственным восприятием, непосредственно видимыми и осязаемыми вещами и явлениями, которые одушевляются, но них переносятся социальные функции общинно-родового строя. Такая вещь, с одной стороны, насквозь материальная, с другой — одушевленная первобытными сознанием, есть фетиш, а мифология — фетишизм. Древний человек понимал фетиш как средоточие магической, демонической, живой силы. А так как весь предметный мир представлялся одушевленным, то магической силой наделялся весь мир, и демоническое существо никак не отделялось от предмета, в котором оно обитало.
Например, Зевс — верховное божество в позднейший греческой мифологии — почитался первоначально в городе Сикионе (Пелопоннес) в виде каменной пирамид, на Ликейской горе в Аркадии — в виде колонны. Геру в городе Феспиях (Беотия) представляли как обрубок древесного ствола, а на острове Самос — в виде доски. Аполлона представляли пирамидой, его мать Лето на Делосе — необработанным поленом и др.
· анимизм: по мере развития производящего хозяйства человек начинает интересоваться вопросами производства вещей, их составом, их смыслом и принципами их строения. Тогда-то человек на учился отделять «идею» вещи от самой вещи, а так как вещами являлись фетиши — отделять идею фетиша от самого фетиша, то есть отделять магическую силу демона вещи от самой вещи — так совершился переход к анимизму. Древние анимистические демоны представляются, как правило, в беспорядочном и дисгармоничном виде. Так называемые тератологические мифы (от греч. (t e r a z), «чудо» и «чудовище») повествуют о чудовищах и страшилищах, символизирующих силы земли.
Гесиод подробно рассказывает о порожденных небом Ураном и землей Геей титанах, циклопах и сторуких. В последних чудовищность подчеркнута особенно: у каждого из них по 100 рук и 50 голов. Порождением Земли и Тартара является стоглавый Тифон (по другой версии, его породила Гера, ударив ладонью по земле и получив от нее магическую силу). Среди порождений земли эринии — страшные, седые окровавленные старухи с собачьими головами и со змеями в распущенных волосах. Они блюдут уставы земли и преследуют всякого преступника против земли и прав материнского родства. От Ехидны и Тифона рождаются собака Орф, медноголосый и пятидесятиголовый кровожадный страж аида Цербер, лернейская гидра, Химера с тремя головами: львицы, козы и змеи с пламенем изо рта, Сфинкс, убивающая всех, кто не разгадал ее загадок; а от Ехидны и Орфа — немейский лев. Миксантропическими демонами являются сирены (полуптицы-полуженщины), кентавры (полукони-полулюди). Все это примеры невыделенности в первобытном человеческом сознании человека из природы, рассматривавшего себя как неотъемлемую ее часть.
· антропоморфизм: в развитом анимизме трансформация демона или бога приводит к антропоморфическому, то есть очеловеченному, их пониманию. Именно у греков этот антропоморфизм достиг своего наивысшего оформления и выразился в целой системе художественных или пластических образов.
2. Олимпийский период
а) Ранняя классика
В мифологии этого периода, связанного с переходом к патриархату, появляются герои, которые расправляются с чудовищами и страшилищами, некогда пугавшими воображение человека, задавленного непонятной ему и всемогущей природой.
Вместо мелких богов и демонов появляется один главный, верховный бог Зевс, которому подчиняются все остальные боги и демоны. Патриархальная община водворяется теперь на небе или, что то же самое, на горе Олимп (отсюда понятия «олимпийские боги», «олимпийская мифология»). Зевс сам ведет борьбу с разного рода чудовищами, побеждает титанов, киклопов, Тифона и гигантов и заточает их под землю, в тартар.
Появляются боги нового типа. Женские божества, оформившиеся из многогранного древнего образа богини-матери, получили новые функции в эпоху героизма. Ремесло также обрело своего покровителя, а именно — Гефеста. Гермес из прежнего примитивного божества превратился в покровителя всякого человеческого предприятия, включая скотоводство, искусство, торговлю, он водит по дорогам земли и даже сопровождает души в загробный мир. Не только боги и герои, но и вся жизнь получила в мифах совершенно новое оформление. Прежде всего преображается вся природа, которая раньше была наполнена страшными и непонятными для человека силами. Власть человека над природой значительно возросла, он уже умел более уверенно ориентироваться в ней (вместо того чтобы прятаться от нее), находить в ней красоту, использовать природу для своих надобностей. Власть над морской стихией принадлежит не только грозному Посейдону, но и довольно мирному и мудрому богу морей Нерею. Рассеянные в природе нимфы становятся предметом поэтического любования.
Всем правил Зевс, и все стихийные силы оказались в его руках. Прежде он сам был и ужасным громом, и ослепительной молнией, не было никакого божества, к кому можно было бы обратиться за помощью против него. Теперь же гром и молния, равно как и вся атмосфера, стали не больше как атрибутами Зевса. Греки стали представлять, что от разумной воли Зевса зависит, когда и для каких целей пользуется он своим перуном. Характерно окружение Зевса на Олимпе. Около него Ника («победа») — уже не страшный и непобедимый демон, но прекрасная крылатая богиня, которая является только символом мощи самого же Зевса. Фемида раньше тоже ничем не отличалась от земли и была страшным законом ее стихийных и беспорядочных действий. Теперь она воспринимается как богиня права и справедливости, богиня правопорядка, находящаяся возле Зевса как символ его благоустроенного царства. Детьми Зевса и Фемиды являются оры — веселые, прелестные, благодетельные, вечно танцующие боги ни времен года и государственного распорядка, справедливейшим образом ниспосылающие с неба атмосферные осадки путем открывания и закрывания небесных ворот.
Рядом с Зевсом также и Геба — символ вечной юности, и мальчик-виночерпий Ганимед, некогда похищенный с земли Зевсом-орлом. Даже мойры — страшные и неведомые богини рока и судьбы, управлявшие всем мирозданием, трактуются теперь как дочери Зевса и ведут блаженную жизнь на Олимпе. Мудрое, веселое и изящное окружение характерно и для Аполлона с его музами, и для Афродиты с ее Эротом и другими игривыми демонами любви, с ее харитами, с ее вечными танцами, улыбкой и смехом, беззаботностью и непрерывными радостями. Человеческий труд также получил свое дальнейшее отражение в мифологии: по повелению богини земледелия Деметры Триптолем разъезжает по всей земле и учит всех законам земледелия. Звери приручаются человеком — отголосок этого сохранился в мифе о Геракле, усмирившем диких коней Диомеда. Гермес и Пан следят за стадами и не дают их никому в обиду. Появляются мифические образы знаменитых художников (среди них Дедал), которые поражают мир своими открытиями и изобретениями, своим художественно-техническим творчеством.
Дедал построил на Крите знаменитый лабиринт, великолепные здания для спасшего его царя Кокала, площадку для танцев Ариадны, соорудил крылья для своего полета с сыном Икаром. Посейдон и Аполлон строят стены города Трои. Характерен миф об Амфионе, своей игрой на лире заставляющем камни складываться в стены города Фивы. Сохранились мифологические предания о таких необыкновенных певцах, как Мусей, Эвмолп, Фамирид, Лин и особенно Орфей, которым приписываются черты, характеризующие их как деятелей восходящей цивилизации.
Подвиги Геракла — вершина героической деятельности. Этот сын Зевса и смертной женщины Алкмены — не только истребитель разного рода чудовищ (немейского льва, лернейской гидры, керинейской лани, эриманфского вепря и стимфалийских птиц), не только победитель природы в мифе об авгиевых конюшнях и борец против матриархата в мифе о поясе, добытом у амазонки Ипполиты. Если своими победами над марафонским быком, конями Диомеда и стадами Гериона он еще сравним с другими героями, то двумя подвигами, ставшими апофеозом человеческой мощи и героического дерзания, он превзошел всех героев древности: на крайнем западе, дойдя до сада гесперид, он овладел их яблоками, Геракл дарующими вечную молодость; в глубине земли он добрался до самого Цербера и вывел его на поверхность.
Тема победы смертного человека над природой звучит и в других греческих мифах олимпийского периода. Когда Эдип разгадал загадку Сфинкс, она бросилась со скалы. Когда Одиссей (или Орфей) не поддался завораживающему пению сирен и невредимо проплыл мимо них, сирены в тот же момент погибли. Когда аргонавты благополучно проплыли среди скал Симплегад, которые до тех пор непрестанно сходились и расходились, то Симплегады остановились навсегда. Когда же аргонавты прибыли в сад гесперид, те рассыпались в пыль и только потом приняли свой прежний вид.
б) Поздний героизм
Процесс разложения родовых отношений, формирования раннеклассовых государств в Греции нашел отражение в греческой мифологии, в частности в гомеровском эпосе. В нем отразилась переходная ступень между старым, суровым героизмом и новым, утонченным. Примеров воинской доблести у Гомера сколько угодно, но у него же много примеров религиозного равнодушия, доходящего даже до критики авторитетнейших из богов. Герои в этой мифологии заметно смелеют, их свободное обращение с богами растет, они осмеливаются даже вступать в состязание с богами.
Лидийский царь Тантал, который был сыном Зевса и пользовался всяческим благоволением богов, возгордился своей властью, огромными богатствами и дружбой с богами, похитил с неба амбросию и нектар и стал раздавать эту божественную пищу обыкновенным людям. Сисиф подсмотрел любовные встречи Зевса и Эгины и разгласил эту тайну среди людей. Царь Иксион влюбился в Геру — супругу верховного бога Зевса и, обнимая тучу, думал, что обнимает Геру. Диомед вступает в рукопашный бой с Аресом и Афродитой. Салмоней и вовсе объявил себя Зевсом и стал требовать божеских почестей. Конечно, все эти неблагочестивые или безбожные герои несут то или иное наказание. Но это уже первые признаки того периода греческой истории, когда мифология станет предметом литературной обработки. Для этой эпохи разложения героической мифологии характерны мифы о родовом проклятии, которое приводит к гибели несколько поколений подряд. Фиванский царь Лай украл ребенка и был за это проклят отцом этого ребенка. Проклятие лежало на всем роде Лая: сам он погиб от руки собственного сына Эдипа.
Покончила с собой Иокаста — жена сначала Лая, а потом Эдипа, узнав, что Эдип — ее сын. Вступив в единоборство, погибли оба сына Эдипа — Этеокл и Полиник, потом погибли и их сыновья. Проклятие легло и народ Пелопа — сына Тантала. Преступления самого Тантала были умножены его потомством. Пелоп обманул возницу Миртила, пообещав полцарства за помощь в победе над царем Эномаем, и попал под проклятие Миртила, в результате чего сыновья Пелопа Атрей и Фиест находятся во взаимной вражде. Атрей по недоразумению убивает собственного сына, подосланного Фиестом; за это он угощает Фиеста зажаренным мясом детей Фиеста. Свою жену Аэропу, способствовавшую козням Фиеста, он тоже бросает в море и подсылает сына Фиеста к самому Фиесту, чтобы его убить, но, понявший козни Атрея, сын Фиеста убивает Атрея. Один из сыновей Атрея Агамемнон погибает от руки собственной жены Клитеместры и своего двоюродного брата Эгисфа. Того же убивает сын Агамемнона Орест, за что его преследуют богини-мстительницы эринии. Характерно, что очищение от своего преступления Орест получает не только в святилище Аполлона в Дельфах, но и в Афинах — решением ареопага под председательством Афины Паллады.
Так выход из тупика общинно-родовых отношений возникает уже за пределами первобытного строя, на путях афинской государственности и гражданственности.
Известны два мифа, по которым можно проследить, как греческая мифология приходила к самоотрицанию. Прежде всего это был миф, связанный с Дионисом — сыном Зевса и смертной женщины Семелы, который прославился как учредитель оргий и бог неистовавших вакханок. Эта оргиастическая религия Диониса распространилась по всей Греции в 7 в. до н.э., объединила в своем служении богу все сословия и потому была глубоко демократической, направленной к тому же против аристократического Олимпа.
Экстаз и экзальтация поклонников Диониса создавали иллюзию внутреннего единения с божеством и тем самым как бы уничтожали непроходимую пропасть между богами и людьми. Поэтому культ Диониса, усиливая человеческую самостоятельность, лишал его мифологической направленности. Возникшая из культа Диониса греческая трагедия использовала мифологию только в качестве служебного материала, а развившаяся также из культа Диониса комедия прямо приводила к резкой критике древних богов и к полному их попранию.
У греческих драматургов Еврипида и Аристофана боги сами свидетельствуют о своей пустоте и ничтожестве; явно, что мифология и в жизни, и в греческой драме приходит к самоотрицанию.
Другой тип мифологического самоотрицания возник в связи с образом Прометея. Сам Прометей — божество, он либо сын титана Иапета, либо сам титан, то есть он или двоюродный брат Зевса, или даже его дядя. Когда Зевс побеждает титанов и наступает героический век, Прометей за свою помощь людям терпит от Зевса наказание — он прикован к скале в Скифии или на Кавказе. Наказание Прометея понятно, поскольку он противник олимпийского героизма, то есть мифологии, связанной с Зевсом. Поэтому в течение всего героического века Прометей прикован к скале, и у Гомера о Прометее нет ни слова. Но вот героический век подходит к концу, незадолго до Троянской войны — последнего большого деяния героического века — Геракл освобождает Прометея. Между Зевсом и Прометеем происходит великое примирение, которое означает торжество Прометея, даровавшего людям огонь и зачатки цивилизации, сделавшего человечество независимым от бога.
Таким образом, Прометей, будучи сам богом, разрушал веру в божество вообще и в мифологическое восприятие мира.
2.2 Об этапах развития Римской мифологии существует несколько мнений. Некоторые историки за основу берут книги жрецов «Индигитаменты», где говорится о том, что в мире существуют лишь безличные вредоносные или благодетельные силы — нумина (numina), свойственные отдельным предметам, живым существам, действиям. Первоначально боги представали в виде символов: Юпитер — камень, Марс — копье, Веста — огонь. Характерной чертой ранней стадии развития мифологии была неопределенность пола божеств (Палес), отразившаяся в наличии у некоторых из них мужских и женских ипостасей (Фавн — Фавна, Помон — Помона), в обращении к богам «бог или богиня». Согласно мнению части историков, мифы в Древнем Риме появились лишь под влиянием этрусской и греческой мифологии. Греки принесли в Рим своих антропоморфных богов и связанные с ними мифы, научили римлян строить храмы. Некоторые современные исследователи поставили под сомнение теорию нумина, приводя в качестве довода то, что «Индигитаменты» были созданы жрецами, а не народом.
Многие из понтификов были юристами, которым была свойственна крайняя детализация явлений. Позднее этрусскому и греческому влиянию стали отводить меньшее значение, подчеркивая самобытность римской религии.
Само мировосприятие римлян препятствовало антропоморфизации богов в созданию мифологической системы, предполагающей взаимосвязи между богами, их родственные и брачные отношения. Из массы нумина исследователи выделяли только древнейшую триаду — Юпитера, Марса и Квирина, с которыми, однако, не связывали какие-либо мифы, появившиеся, по их мнению, лишь под влиянием этрусской и особенно греческой мифологии: греки принесли в Рим своих антропоморфных богов и связанные с ними мифы, научили римлян строить храмы, ваять статуи богов, различать богов по их полу, возрасту, функциям, положению в иерархии, воздавать им более сложный, чем примитивные магические обряды.
Заимствование греческих богов началось не позднее конца 6 — начала 5 в.в. до н.э. с введения культа Аполлона, затем римляне стали знакомиться с греческими мифами и мистериями, посвященными Дионису, с греческими религиозно-философскими течениями.
Интерпретируя мифы, государственные деятели стали претендовать на божественное происхождение (первым был Сципион Африканский), на особое покровительство божества (Сулла и Цезарь — на покровительство Венеры, Антоний — Геркулеса и Диониса), на уготованное их душам бессмертие и особое место в звездных сферах или полях блаженных. В провинциях распространился культ полководцев. Так был подготовлен императорский культ, начавшийся с обожествления Цезаря и Августа, а затем его преемников. Императоры отождествляли себя с богами, их жены — с богинями.
Специфика римской мифологии состоит в том, что конфликты и гармония воспроизводятся на «героическом» уровне в римских легендах, то есть, переносятся из мира богов в мир героев: война Ромула (религиозно-жреческая функция) и его союзника Лукумона (военная функция) с Титом Тацием (хозяйственная функция), последовавший за ней мир и союз этих героев, а значит, всех необходимых обществу компонентов, отразившейся в предании о делении общества на три трибы.
Дюмезиль интерпретирует большинство римских богов и богинь как причастных к одной из трех социальных функций и возводит к индоевропейской основе ряд римских обрядов (например, праздник в честь Матер Матуты) и легенд о древнейших римских героях (например, о поединке Горациев и Куриациев, о Муции Сцеволе, которого он сопоставляет со скандинавским Фрейром, о Горации Коклесе, сопоставляемом с Одином). Положения Дюмезиля, отвергшего мнение об антимифологичности римлян и показавшего, как под влиянием особых обстоятельств возникала Римская мифология — как отражение земного Рима в сфере небесной, несмотря не рад возражений, приняты многими современными учеными. Меньшую роль стали отводить этрусскому и даже греческому влиянию, подчеркивая самобытность римской религии, возникшей в результате синойкизма общин, ее политический характер, обусловленный особенностями римского государства как посредника между гражданами и богами.
Несомненная заслуга Древнего Рима, имевшего свою мифологию, в восприятии, популяризации и сохранении греческой мифологии, в превращении ее в греко-римскую: большинство гениальных произведений греческих скульпторов человечество может лицезреть только благодаря их римским копиям; поэтические творения греческого народа были сохранены для нас римскими поэтами, многие мифологические сюжеты стали известны благодаря поэме Овидия «Метаморфозы».
Гефест: Бог дизайна и творчества | Джиа Альмуайли | RE: Пишите
Пусть мы все учимся у Гефеста
ГефестЯ большой поклонник греческой мифологии, и есть один бог, которым я хотел бы поделиться со всеми, кто интересуется творчеством и дизайном. Чтобы быть творческим, может быть полезно взглянуть на качества богов и богинь из разных культур, таких как индуистская, египетская, шумерская, византийская, кельтская, скандинавская, римская и греческая культуры, и как творческие представления в этих культурах проявляются. в рассказанных историях. В этом посте я решил написать о греческом боге Гефесте, который, как я считаю, может научить нас некоторым интересным вещам о том, как использовать все части себя, сломанное и целое, чтобы быть инновационным и привносить в это новые и свежие идеи. Мир.
Итак, чему может научить нас греческий бог Гефест, партнер Афродиты, богини любви и красоты, о творчестве и дизайне? Что ж, Гефест был богом кузницы, и он создал одни из самых красивых предметов, таких как изысканные украшения и изысканное оружие.
Однако он хромал, и его хромота является неотъемлемой частью его качеств как самого творческого из греческих богов.
Предыстория гласит, что боги презирали Гефеста за то, что он хромал, он был сброшен с горы Олимп (горы богов и богинь), чтобы присоединиться к смертным на земле, а для греков и их поэтов он был хвалили, когда он учил их, как заниматься искусством, и тому, как важно это делать. Он считается богом тех, кто работает и творит своими руками и занимается искусством во всех его различных формах. Сам Гефест делает то же самое, создавая топорные, новаторские и красивые предметы. Хотя это и неэтично, он создал для своей жены Афродиты тонкую цепочку, которую она повесила над своей кроватью. Но мало ли Афродита знала, что цепь была сделана Гефестом, чтобы поймать ее с любовниками. Сеть так сильно напоминает мне шпионские камеры и камеры наблюдения в наши дни. Несмотря на коварную ловушку, которую он устроил, бог подарил людям мира много красивых и полезных инструментов.
Он использовал свою сломленность, все насмешки богов и неверность своей жены как катализатор для создания искусства, и это было его средством творческого решения проблем. Чему это нас учит?
Самокритика, несомненно, токсична, а выпить ее яд еще хуже, всем нам суждено пройти через тяжелые периоды в жизни. Как и у Гефеста, у нас есть собственные проблемы, мы не идеальны, и некоторые люди будут любить нас, ненавидеть, предавать, насмехаться над нами за то, что мы не вписываемся в их идеальные рамки и все такое. Но, пожалуйста, не думайте, что из-за того, что мы несовершенны или ситуация, в которой мы находимся, таковой не является, это должно быть нашей причиной воздерживаться от творчества и открытого самовыражения. Не сравнивайте ни себя, ни свою работу с другими людьми или их работой, потому что, если вы это сделаете, вас будут только преследовать мысли о том, что вашей работы недостаточно. Одна из моих дорогих профессоров Лиза Хендерсон научила меня, что «уязвимость — это сила, а не слабость».
Таким образом, мой друг, быть творческим значит быть уязвимым. Не позволяйте вашей сломленности и вашим шрамам помешать вам делать то, что вы любите больше всего. Ваша история и ваша жизнь со всеми ее взлетами и падениями; ваш самый большой актив, пожалуйста, никогда не забывайте об этом. Именно из наших ран, шрамов и нашей хрупкой души вырастает самое прекрасное и самое созидательное.
Источники:
Hephaestus
Hephaestus obeade Mount Olympus Символ молоток, наковрел, щипцы, личная информационная консорт вулкана, Aphrodite, Aglaea…
en.wikepedia.org
hephaest * filtseste.
Гефест был богом огня, металлообработки, каменной кладки, кузнечного дела и искусства скульптуры. Он был сыном Зевса…
greekgodsandgoddesses.ne
Гефест
Древнегреческий бог огня, металлургии и ремесел Гефест (Гефест) был блестящим кузнецом…
www.ancient.eu
The Creativity Post | Гефест и как сокрушенность способствует…
При изучении мифов мира в поисках ключей к творчеству и более творческой жизни может быть полезно взглянуть на архетипические качества богов и богинь из разных культур и на то, как творческий импульс проявляется в историях об этих богах.
Я недавно провел некоторое время с греческим богом Гефестом, и я пришел к выводу, что в его мифах есть кое-что интересное, чтобы научить нас тому, как использовать все части нас самих, целое и сломанное, во внедрении новых идей в мир.
Гефест — бог кузнечного дела у греков, обработки металлов и огня, особенно вулканического огня. Он известен римлянам как Вулкан, и его имя используется как синоним огня как греческими, так и римскими поэтами, особенно огонь на службе создания искусства. Историю его происхождения разные поэты рассказывают по-разному. Он либо сын Геры и Зевса, либо сын только Геры, возмездие за одинокое рождение Афины из головы Зевса. Однако в любом рассказе о Гефесте он хромает. Он становится хромым из-за того, что его сбрасывают с горы Олимп, и его часто изображают в более поздних мифах или мифических образах, каким-то образом поддерживая его.
Он также является для греков и их поэтов одним из богов, которые выполняют роль культурного героя для людей, обучая их тому, как создавать искусство, и тому, как важно это делать.
Он бог-покровитель тех, кто своими руками формирует металлы, создает предметы искусства и оружие. Он и сам делает то же самое, создавая красивые и умные объекты. У нас есть несколько мифов, в которых Гефест использует свое мастерство в кузнице, чтобы создать ловушку для другого бога или богини (прекрасным примером является тонкая цепь, которую он делает, чтобы повесить над кроватью своей жены Афродиты, чтобы поймать ее с любовником).
Для греческого аристократа , о котором было написано множество мифов, Гефест, как и многие ремесленники, работавшие в классической Греции, был объектом презрения и насмешек. Нередко хромые становились слесарями, и греческие граждане любили прекрасного Аполлона и поносили уродливого и хромого Гефеста и тех, кто следовал за ним. (Классический миф, Пауэлл, стр. 175)
Его презирали, но он все еще имел место среди двенадцати олимпийцев. Как культурный герой, он «обучал людей работе, которая была благородна для людей на земле, людей, которые прежде жили в пещерах в горах, как животные» (Гомеровские гимны, Гимн Гефесту).
В последних строках гимна Гомер молит Гефеста «дать нам совершенство».
Самая определяющая характеристика Гефеста, помимо его творчества, — его хромота. Он единственный в Пантеоне, кто не совершенен физически, но все же включен в число двенадцати, несмотря на отвращение греков к уродливым и хромым. Почему это? Не случайно он олицетворяет огонь, который в культурах всего мира является символом очищения и возрождения, прохождения через испытание и выхода из него сильнее. Гефест сделал это. Он становится хромым из-за акта насилия, совершенного над ним его семьей, но все же возвращается на Олимп, неся в тот мир красоту и полезные инструменты. Он не позволяет своей немощи помешать ему заниматься искусством, он использует ее для трансформации. Его сломленность является катализатором создания его искусства и средством его умного подхода к решению проблем. Он не позволяет тому факту, что он несовершенен, помешать ему использовать свои навыки в служении своему миру, и если бы он это сделал, было бы хуже.