Одухотворенные Люди: Разказы о Войне , Изд-во Правда , Изд-во Правда 5, 6 (Москва, СССР).

Государственный Жительп: Проза, Ранние Сочинения, Письма , Советский Писательп (Москва, СССР), 1988.

Ювенильное Море; Kotlovan: Povesti I Rasskazy , Liesma (Riga, Latvia, USSR), 1988.

Vozvrashchenie , Molodaia gvardiia (Moscow, USSR), 1989.

SoldatAtAtAtaTATAT Книжное Собрание (Москва, Россия), 1993.

Взыскание Погибших: Повести, Рассказы, Песа, Статпи , Школа-Пресс (Москва, Россия), 1995.

Записи Книги: Материалы к Биографии , под редакцией М. А. Платоновой и Н. В. Корниенко, Наследие (Москва, Россия), 2000.

Работы переведены на несколько языков, включая немецкий, английский и французский.

в английском переводе

Финист, Ясный Сокол , 1947, переведено Лидией Регер как Финист, Принц-Сокол: Русская сказка , иллюстрировано Мэри Шаньон, Carolrhoda Books (Миннеаполис, Миннесота), 1975. 9002 Жестокий и прекрасный мир , перевод Джозефа Барнса, EP Dutton (Нью-Йорк, штат Нью-Йорк), 1970, переиздано, New York Review Books (Нью-Йорк, штат Нью-Йорк), 2000, переведено как Fierce, Fine World , издательство «Радуга» (Москва, СССР), c.1983.

Fro and Other Stories , Progress Publishers (Москва, СССР), 1972 г. (Нью-Йорк, штат Нью-Йорк), 1975 г., переиздано, Northwestern University Press (Эванстон, Иллинойс), 1994 г.

Чевенгур , перевод Энтони Олкотта, Ардис (Анн-Арбор, Мичиган), 1978.

Собрание сочинений , перевод Томаса П. Уитни и других, Ардис (Анн-Арбор, Мичиган), 1978.

The Portable Platonov , перевод Роберта Чандлера, Glas New Russian Writing (Лондон, Англия), 2000.

Счастливая Москва , перевод Роберта и Элизабет Чендлер и др., Harvill (Лондон, Англия), 2001.

Возвращение , перевод Роберта Чандлера и др., Harvill (Лондон, Англия), 2001.

SIDELIGHTS: На момент своей смерти в 1951 году Андрей Платонович Климентов, более известный как Андрей Платонов, был почти неизвестен за пределами своего родного Советского Союза, и даже там он был весьма спорным автором. Большая часть его работ еще не была опубликована на его родном языке, в основном из-за того, что он потерял благосклонность советского правительства после Второй мировой войны и не смог заручиться поддержкой необходимых властей для публикации. Однако, начиная с десятилетия после его смерти, Платонов начал привлекать к себе внимание и заслуженное признание своего писательского таланта. На самом деле, его работы настолько вдохновили русских ученых и интеллектуалов, что в XIX веке были опубликованы английские переводы пяти его работ.70-е годы. К таким переводам относятся: Мир лютый и прекрасный, Финист, Царевич-сокол. Русская народная сказка, Котлован, Собрание сочинений , Чевенгур.

Хотя эти западные переводы выгодно отличаются от переводов Михаила Булгакова и Исаака Бабеля, Ричард Фридман из Book World нашел новые новшества в стиле Платонова. В рецензии на « «Жестокий и прекрасный мир» » Фридман писал: «Если искусству [Платонова] не хватает твердого, жемчужного совершенства Вавилона или сатирического воодушевления Булгакова, в нем есть теплота и глубина человечности, которых иногда не хватает в жестокости. рассказы его современников, которые также участвовали в гражданской войне после революции». Совсем недавно Барри Шерр охарактеризовал Платонова в Canadian Slavonic Papers как «крупная фигура русской литературы двадцатого века». Адам Ньюи, пишущий в New Statesman , также заключает: «Трудно представить себе другого писателя, который так искусно оживил бы печаль и тревогу советского периода. притча или фольклор».

Родившийся в Ямской Слободе, Россия, в 1899 году как Андрей Платонович Климентов, Платонов стал невольной жертвой социального и политического климата России на рубеже двадцатого века. Несмотря на общие потрясения, вызванные сменой парадигмы промышленного проникновения и Революцией 1917 Платонову удалось сосредоточить свое творческое внимание на силе и благородстве человеческого духа перед лицом неопределенных обстоятельств. Автор опубликовал свои первые стихи, когда ему было немного за двадцать, и это, казалось, придало ему уверенности в продолжении писательского пути с народными сказками, рассказами и романами. Он начал превращать свое бурное окружение в рассказы о простых людях, попавших в водоворот революции и внезапных технологических инноваций. Фридман сравнил Платонова с Горьким, заявив, что автор «может превратить самый скромный материал в прочную беллетристику». Именно за этот талант брать простых людей в негламурные ситуации и прославлять простые достоинства их жизни и переживаний чаще всего хвалят Платонова.

И по стилю, и по содержанию Платонов воспринял рутину русской жизни и превратил ее в нечто достойное восхищения и уважения. Обобщая сборник из семи рассказов, включающих «Жестокий и прекрасный мир », Н. Д. Рудковский писал в «Америка », что произведения «о самоотверженных, мускулистых тружениках на виноградниках комиссаров, и они имеют утвердительную, если не откровенно счастливую, окончания». Важно, однако, отметить, что сочинение Платонова вовсе не было банальным или убого выдуманным ради аккуратного и счастливого конца. По мнению критиков, работа автора сохранилась благодаря своей правдоподобности, честности и правдоподобию. Фридман признавал этот талант, объясняя, что если рассказы Платонова заканчиваются на положительной ноте, то «это происходит не благодаря какой-то поверхностной доктрине социалистического оптимизма. никакая другая доктрина, созданная человеком, не может быть полностью вычеркнута из жизни». Платонов последовательно создает сценарии, в которых личная победа является звучной темой. Учитывая ужасную социальную и политическую среду, которая служила его пресловутым холстом, он стремился поддержать чувство оптимизма в своих произведениях.

Евгений Евтушенко в своем предисловии к Жестокий и прекрасный мир очень четко обозначил место Платонова в российских академических кругах. В предисловии к сборнику 1970 года Евтушенко писал: «Могу с уверенностью сказать, что нет в СССР образованного читателя, не знавшего бы Платонова, и нет ни одного живущего в нашей стране профессионального писателя, который бы не воздал должное его мастерство». Р. С. Соколов охарактеризовал взгляды Платонова в Newsweek как «ревностно сталинские, хотя и доброжелательные». Далее критик попытался определить, почему работа Платонова вызывает такой положительный отклик у коренных русских, и резюмировал его достижение, сказав: «Романтика машин, технологий и социальных улучшений через коллективные действия пульсирует, как исправный двигатель, сквозь самые мрачные сказки. .»

Несмотря на то, что некоторые произведения Платонова были переведены для англоязычного мира, а также на французский и немецкий языки, его рассказы временами оказывались трудными для понимания носителями английского языка. Например, английский перевод книги The Fierce and Beautiful World получил больше критики, чем похвалы. Морис Фридберг прокомментировал в Saturday Review , что «во многом привлекательность Платонова заключается в его нарочито грубом и крайне идиоматичном языке и в стиле, который перекликается, а часто также пародирует, коммунистические лозунги и передовицы советских газет». Многие из этих специфических отсылок и культурных нюансов являются жизненно важными аспектами силы Платонова как писателя. К сожалению, некоторые неосязаемые элементы языка и стиля, столь эффективно влияющие на его творчество, страдают при переводе на иностранный язык. Фридберг утверждал, что переводчику Джозефу Барнсу «не удалось полностью перевести их на английский язык».

Критик также отметил, что семь новелл, включенных в «Жестокий и прекрасный мир », «довольно неравномерны по качеству, а некоторые раздражают и наивно политизированы». По этим причинам, заключил Фридберг, «Платонов вряд ли получит за границей то признание, которым он заслуженно пользуется среди тех, кто может читать его на русском языке в оригинале».

В эпоху «холодной войны», когда советские власти были осторожны в том, как они изображали свою страну для граждан, а также для внешнего мира, неудивительно, что правительство решило «реабилитировать» творчество Платонова. Соколов назвал беллетристику автора «чрезвычайно гуманной», что, несомненно, является впечатлением, которое коммунистическое правительство пыталось создать. Однако Платонов был уникален тем, что подчинялся не для того, чтобы служить орудием пропаганды советского правительства. Он верил тому, что писал; он верил в человеческий дух и взял на себя заботу о том, чтобы оптимизм и надежда не затерялись в анналах русской литературы ХХ века. Платонов не отрицал обстоятельств и не писал нечестно о тяжелом периоде, в который он жил, но он сознательно предпочитал изображать русский пролетариат в более положительном, гуманном свете, чем это было свойственно большей части русской литературы того времени.

Фридберг заключает: «Многие великие русские писатели прошлого — на ум больше всего приходит Тургенев — стремились устранить разлад между Человеком и Природой. Платонов продолжает эту традицию, но его Природа отражает изменения, происходившие в природной природе человека. среда, которая в 1920–1930-е годы состояла уже не только из берез, ручьев и птиц». Платонов воспринимал изменения, особенно технологические, как простой и безразличный аспект социальных метаморфоз, а не как непреодолимое зло, разрушающее человеческий дух. Работая с неизбежным, Платонов вернул победу своему народу и таким образом утвердил свое место среди самых знаменитых русских писателей своего времени.

БИОГРАФИЧЕСКИЕ И КРИТИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ:

книг

Ходель, Роберт и Ян Петер Лохер, редакторы, Sprache und Erzählhaltung bei Andrej Platonov , Peter Lang (New York, NY Living), 1998.

редактор Angela Stone,

, Сто лет Андрея Платонова , Кильский университет (Кил, Канада), 2001.

Платонов, Андрей, Жестокий и прекрасный мир , перевод Джозефа Барнса, Э. П. Даттона (Нью-Йорк, штат Нью-Йорк), 1970.

периодические издания

Америка , 7 февраля 1970 г. , Н. Д. Рудковски, обзор Жестокий и прекрасный мир.

Книжный мир , 1 февраля 1970, Ричард Фридман, обзор Жестокий и прекрасный мир , с. 3.

Canadian Slavonic Papers , сентябрь-декабрь 2003 г., Барри Шерр, обзор Сто лет Андрея Платонова , с. 530.

New Statesman , 22 января 2001 г., Адам Ньюи, «Герой рабочего класса», с. 58.

Newsweek , 12 января 1970 г., Р. С. Соколов, обзор «Жестокий и прекрасный мир».

Русская жизнь , сентябрь-октябрь 2004 г., «Андрей Платонов: направление к себе», с. 18.

Субботний обзор , 10 января 1970 г., Морис Фридберг, обзор Жестокий и прекрасный мир. *

Андрей Платонов: величайший российский прозаик ХХ века? | Художественная литература

Сталин назвал его подонком. Шолохов, Горький, Пастернак и Булгаков считали его коленками пчелы. Но когда Андрей Платонов умер в нищете, нищете и безвестности в 1951, никто не мог предположить, что через полвека он станет претендентом на звание величайшего прозаика России ХХ века. Действительно, его английский переводчик Роберт Чандлер считает роман Платонова «Котлован» настолько поразительно хорошим, что перевел его дважды. На фоне индустриализации и коллективизации «Котлован» фантастичен, но реалистичен, забавен, но трагичен, глубоко трогателен и в то же время тревожен. Дэниел Калдер встретился с Чендлером, чтобы поговорить о том, почему больше людей должны читать Платонова.

Почему Вы дважды перевели «Котлован» Платонова?

Никакое другое литературное произведение не значит для меня так много. Я перевел его вместе с Джеффри Смитом в 1994 году для Harvill Press и еще раз в 2009 году вместе с моей женой Элизабет и американским ученым Ольгой Меерсон для NYRB Classics. Было две причины для повторного перевода. Во-первых, оригинальный текст никогда не публиковался при жизни Платонова, а первые посмертные публикации, на которых основывался наш харвилловский перевод, были сильно обескуражены. Например, полностью отсутствует один важный трехстраничный отрывок.

Во-вторых, Платонова трудно перевести: в начале 90-х мы работали в темноте. Однако в течение последних 15 лет я регулярно посещал Платоновские семинары и конференции в Москве и Петербурге. Одним из признаков того, насколько глубоко многие русские писатели и критики восхищаются им, является степень их щедрости по отношению к его переводчикам; Теперь у меня есть длинный список людей, к которым я могу обратиться за помощью. Прежде всего, мне повезло, что моя жена, которая разделяет мою любовь к Платонову, и блестящий американский ученый Ольга Меерсон являются моими ближайшими сотрудниками. Ольга выросла в Советском Союзе; у нее тонкий слух, она много знает о русском православии и написала прекрасную книгу о Платонове. Она углубила мое понимание почти каждого предложения.

Вы утверждали, что русские рано или поздно признают Платонова своим величайшим прозаиком. Учитывая, что он противостоит таким титанам, как Гоголь, Толстой и Чехов, это довольно серьезное заявление.

Что ж, для русских это звучит менее пугающе, чем для англичан и американцев. Я встречал огромное количество русских писателей и критиков, которые считают Платонова своим величайшим прозаиком прошлого века. По моему личному мнению, она подтвердилась на последних этапах моей работы над «Русскими рассказами от Пушкина до Буйды», антологией рассказов, которую я составил для Penguin Classics. Я работал над этим несколько лет, большую часть переводов делал сам и много раз пересматривал. Я читал корректуры с наслаждением — я все еще был доволен сделанным выбором, — но только двух писателей я еще мог читать с настоящим удивлением: Пушкина и Платонова. Даже на этом позднем этапе я еще мог найти новые и удивительные ощущения в «Пиковой даме» Пушкина и «Возвращении» Платонова. Ни с одним другим писателем такого не было.

 
Читатели, впервые встречающиеся с Платоновым, часто поражаются его сюрреалистичностью: в «Котловане», например, по деревне шатается медведь, обличая кулаков [якобы зажиточных крестьян].

Но вы сказали, что почти все, что он пишет, взято из реальности.

Рассказы Платонова работают на многих уровнях. Когда я впервые прочитал его рассказ о том, как кулаков отправили вниз по реке на плоту, я подумал, что это просто странно. Потом я понял, что это один из многих примеров платоновского способа буквального воплощения метафоры или политического клише; официальная директива — «ликвидировать» крестьян — и это незнакомое слово толкуется в том смысле, что от них надо избавиться с помощью воды.

Много лет спустя я узнал, что эта сцена также полностью реалистична. Сибиряк Виктор Астафьев писал в своих мемуарах: «Весной 1932 года всех раскулаченных кулаков собрали вместе, посадили на плоты и сплавили в Красноярск, а оттуда в Игарку. Когда начали грузить плоты, собралась вся деревня Все плакали, это свои родные уезжали. Один нес варежки, другой булочку, третий кусок сахара». Любой образованный русский человек, читающий сегодня эти строки, сразу подумает, что они написаны Платоновым.

Что касается медведя, то он взят из многих источников. Он обычно полезный, но несколько опасный медведь из русских народных сказок; он представитель пролетариата — сильный, но невнятный. Как молот в горне, он связан как со Сталиным, чье имя означает «человек из стали», так и с Молотовым, чье имя означает «молотобой». Это ручной медведь, которого часто нанимает деревенский колдун. Медведь Платонова «обличает» кулаков , останавливаясь у избы и ревет; в конце 1920-х гг. этнограф, работавший в Калужской губернии, зафиксировал поверье, что «чистый дом, у которого медведь останавливается по своей воле, не входит, а не двигается с места, — тот дом несчастен». А один из братьев Платонова написал, что действительно был ручной медведь, который работал в местной кузнице.

Платонов начинал как убежденный коммунист, но коллективизация и эксцессы сталинизма приводили его в ужас. Уникально — в отличие от других, которые занимали оппозиционную позицию или писали критические статьи для ящика стола — он пытался договориться о пространстве в советской культуре, в котором он мог бы честно писать о том, что происходит. Можно ли сказать, что он потерпел неудачу?

Не думаю. Некоторые из рассказов, которые ему удалось опубликовать, — «Река Потудань», «Третий сын» и «Возвращение» — столь же велики, но более компактны и классичны, чем романы, которые он не смог опубликовать. «Возвращение» подверглось жесткой критике, но оно было опубликовано в журнале с огромным тиражом и вполне могло быть прочитано сотнями тысяч человек. И неизвестно, насколько важен пример Платонова для молодых писателей. Василий Гроссман, например, был близким другом. Они часто встречались в последние годы жизни Платонова и читали друг другу вслух свои произведения. Гроссман произнес главную речь на похоронах Платонова. Его последние рассказы очень платоновские. А самое последнее произведение Платонова — трогательные, остроумные варианты русских народных сказок, сочиненные им после войны, — вошло без признания в миллионы школьных учебников. Платонов не был широко известен, но его широко читали. Здесь он снова находится в том же положении, что и Гроссман, чьи слова высечены на граните, огромными буквами, на Сталинградском военном мемориале, без указания его авторства.

Язык Платонова часто очень интимный, но и странный: отчужденный и отчуждающий. Он исключительно труден для перевода? И звучит ли он в оригинале более «нормально», чем в переводе?

Его конечно сложно перевести. С другой стороны, меня иногда удивляло, как много в нем сохранилось даже в плохом переводе. Я встречал людей, которые были глубоко тронуты после того, как впервые увидели его в очень плохом переводе. Что касается вашего второго вопроса, вам нужно задать его тому, кто полностью владеет двумя языками и не участвует в работе. От себя могу только сказать, что во всех языках есть нормы, которые можно нарушать, и что мы делаем все возможное, чтобы нарушать английские нормы, как Платонов нарушает русские нормы. Вам и другим читателям судить, насколько нам это удалось!
 
Иногда мне кажется, что у вас есть секретный план, как увести читателей от знакомых авторов, таких как Чехов, к более угловатым, сложным произведениям, таким как Платонов, таким образом изменяя восприятие русской литературы 20-го века.

 
Ну я бы хоть немного по другому выразился! Я люблю чеховские рассказы, как никто другой, и особенно хотел бы перевести «Степь» и «Скучную повесть». Но ведь и Чехов не так уж легок и гладок, хотя многие его сложности и противоречия сглаживаются в переводе. Что, безусловно, верно, так это то, что я думаю, что у нас искаженное представление о советской литературе. В течение многих десятилетий советскому писателю не удавалось добиться известности на Западе, кроме как через крупный международный скандал. Так было и с Пастернаком, и с Солженицыным. Оба крупные писатели, но не более великие писатели, чем Гроссман, Платонов и Шаламов.

Однако все меняется. Сейчас Гроссман гораздо лучше известен на Западе, чем 10 лет назад. Платонова, по крайней мере, начинают замечать — Пенелопа Фицджеральд и Джон Бергер — два английских писателя, которые быстрее всех осознали его гений. И есть шанс, что издательство Йельского университета скоро закажет полный перевод «Колымских рассказов» Шаламова.