«Без божества, без вдохновенья» » Литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

(Цех акмеистов)

 

Предисловие Павла Матвеева:

Краткосрочный — всего каких-то двенадцать лет, с 1905-го по 1917-й — период, вошедший в историю российской культуры под романтическим названием «Серебряный век», был отмечен появлением огромного количества новых литературных и художественных групп, кружков, ассоциаций и объединений. Начавшись с появления сначала на московской, а затем на петербургской почве российского варианта символизма, из которого, подобно новым ветвям, растущим от яблоневого ствола, в разные стороны потянулись побеги — от пресловутого «мистического анархизма» до непотребного «кубофутуризма», — в 1912 году Серебряный век вступил в полосу своего расцвета, ознаменовавшегося появлением акмеизма.

Группа петербургских поэтов, провозгласивших создание этого поэтического направления, состояла из шести человек; её идейным вдохновителем был Николай Гумилёв — человек, не обладавший артистическим обаянием, но отличавшийся крайней самонадеянностью и решительностью в достижении поставленных перед собой целей.

Эти качества — в сочетании с наличествовавшим у Гумилёва ярким литературным талантом — способствовали его притязаниям на роль «литературного генерала» и лидера новой поэтической школы. Гумилёв был совершенно уверен в том, что при правильном руководстве — то есть творческом наставничестве — научить писать стихи можно любого, у кого в хотя бы минимальной степени имеются соответствующие способности; что он на протяжении всей своей короткой жизни, прерванной большевистскими палачами, и утверждал. Такой подход был категорически неприемлем для Александра Блока — поэта-символиста, одного из ярчайших представителей данного литературного течения, что он со всей определённостью и высказывал на протяжении всего периода своего противостояния с Гумилёвым и его поэтической школой.

Трудно представить двух более не похожих поэтов, чем Александр Блок и Николай Гумилёв. Один — ярко выраженный индивидуалист-одиночка, никогда не стремившийся кого-нибудь учить и что-нибудь проповедовать, живший в мире собственных представлений о том, что есть литература и как она воздействует на окружающую жизнь — реальную, грубую и зримую.

Другой — прирождённый вождь, наставник, ментор, идеолог и вдохновитель, вечно находящийся в гуще событий и не терпящий ни малейшего соперничества. «Больше всего на свете Николай Степанович любит председательствовать, — утверждал поэт-акмеист Осип Мандельштам. — Неважно, какой рассматривается на заседании вопрос, важно — кто ставит его на голосование». В этой шутке — сто процентов правды. Николай Гумилёв был именно таким, каким описывали его друзья и единомышленники — Осип Мандельштам, Георгий Иванов, Николай Оцуп и другие. Соответственно, при таких характерах и свойствах личности Александр Блок и Николай Гумилёв были запрограммированы на личный конфликт на идейной почве. Чем, собственно, их отношения и были ознаменованы — с первых дней начавшегося эстетического противостояния и до последних дней жизни. Конфликт между поэтами остался неразрешённым при их земной жизни. Был ли он урегулирован после того, как оба покинули этот мир, — вопрос, на который с уверенностью ответить невозможно.

Предлагаемое вниманию читателей эссе Александра Блока «Без божества, без вдохновенья» является последним завершённым его сочинением. Оно предназначалось к публикации в первом номере «Литературной газеты» — издания, которое петроградские литераторы попытались организовать в начале 1921 года и которое после многомесячных бесплодных переговоров, посулов и обещаний, дававшихся большевистскими властями Петрограда, так и не вышло — несмотря на то, что номер был набран, свёрстан и готов к отправке в типографию. Увидеть эту статью в печатном виде его автору не привелось — она была впервые опубликована только четыре года спустя после его смерти, в 1925 году, в сборнике «Современная литература», к тому же с несколькими искажениями авторского текста. Читал ли её Николай Гумилёв — а если читал, то как отреагировал на то, что он мог воспринять только как сознательную клевету в свой адрес, — также неизвестно. Во всяком случае, сложно представить, чтобы из-за данной публикации Гумилёв прислал к Блоку Георгия Иванова и Осипа Мандельштама в качестве своих секундантов — эта история всё же никак не сопоставима с пощёчиной, полученной им в 1909 году от Максимилиана Волошина.

Несомненно одно — написав эту максимально субъективную и совершенно несправедливую по содержанию статью, Александр Блок не стремился унизить или, паче чаяния, опорочить Николая Гумилёва в глазах читателей «Литгазеты». Он просто в очередной раз декларировал своё отношение к акмеизму как к литературному течению и персонально к личности его вдохновителя — и только. По этой причине данное сочинение и заслуживает быть в очередной раз представленным на суд читателей. Что же касается того, насколько Блок был прав в своей оценке акмеизма как явления и личности Гумилёва как его вождя и идеолога — решать должен каждый из тех, кто имеет возможность оценивать события столетней давности с высоты сегодняшнего дня.

 

Павел Матвеев

1

 

Среди широкой публики очень распространено мнение, что новая русская изящная литература находится в упадке. Последнее имя, которое произносится с убеждением людьми, стоящими совершенно вне литературы, есть имя Льва Толстого. Всё позднейшее, — увы, даже и Чехов, — по меньшей мере спорно; бόльшая же часть писателей, о которых много говорила критика, за которыми числятся десятки лет литературной работы, просто неизвестны по имени за пределами того сравнительно узкого круга людей, который составляет «интеллигенцию». Пожалуй, нельзя сказать даже этого; есть люди, считающие себя интеллигентными и имеющие на это право, которые вовсе не знают, однако, имён многих «известных» современных писателей.

Мне возразят, что мнение большой публики, так же как слава — «дым». Но дыму без огня не бывает; я не хочу подвергать оценке факт, для меня несомненный; причин этого факта не счесть; я хочу указать лишь на одну из них, может быть не первостепенную, но указать на неё пора.

Эта причина — разветвление потока русской литературы на мелкие рукава, всё растущая специализация, в частности — разлучение поэзии и прозы; оно уже предчувствовалось в сороковых годах прошлого столетия, но особенно ясно сказалось в некоторых литературных явлениях сегодняшнего дня.

Как бы ни относились друг к другу поэзия и проза, можно с уверенностью сказать одно: мы часто видим, что прозаик, свысока относящийся к поэзии, мало в ней смыслящий и считающий её «игрушкой» и «роскошью» (шестидесятническая закваска), мог бы владеть прозой лучше, чем он владеет, и обратно: поэт, относящийся свысока к «презренной прозе», как-то теряет под собой почву, мертвеет и говорит не полным голосом, даже обладая талантом. Наши прозаики — Толстой, Достоевский — не относились свысока к поэзии; наши поэты — Тютчев, Фет — не относились свысока к прозе. Нечего говорить, разумеется, о Пушкине и о Лермонтове.

Поэзия и проза, как в древней России, так и в новой, образовали единый поток, который нёс на своих волнах, очень беспокойных, но очень мощных, драгоценную ношу русской культуры. В новейшее время этот поток обнаруживает наклонность разбиваться на отдельные ручейки.

Явление грозное, но, конечно, временное, как карточная система продовольствия. Поток, разбиваясь на ручейки, может потерять силу и не донести драгоценной ноши, бросив её на разграбление хищникам, которых у нас всегда было и есть довольно.

Россия — молодая страна, и культура её — синтетическая культура. Русскому художнику нельзя и не надо быть «специалистом». Писатель должен помнить о живописце, архитекторе, музыканте; тем более — прозаик о поэте и поэт о прозаике. Бесчисленные примеры благодетельного для культуры общения (вовсе не непременно личного) у нас налицо; самые известные — Пушкин и Глинка, Пушкин и Чайковский, Лермонтов и Рубинштейн, Гоголь и Иванов, Толстой и Фет.

Так же, как неразлучимы в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы от них и друг от друга — философия, религия, общественность, даже — политика. Вместе они образуют единый мощный поток, который несёт на себе драгоценную ношу национальной культуры. Слово и идея становятся краской и зданием; церковный обряд находит отголосок в музыке; Глинка и Чайковский выносят на поверхность «Руслана» и «Пиковую Даму», Гоголь и Достоевский — русских старцев и Константина Леонтьева, Рерих и Ремизов — родную старину. Это — признаки силы и юности; обратное — признаки усталости и одряхления.

Когда начинают говорить об «искусстве для искусства», а потом скоро — о литературных родах и видах, о «чисто литературных» задачах, об особенном месте, которое занимает поэзия, и т. д. и т. д., — это, может быть, иногда любопытно, но уже не питательно и не жизненно. Мы привыкли к окрошке, ботвинье и блинам, и французская травка с уксусом в виде отдельного блюда может понравиться лишь гурманам. Так и «чистая поэзия» лишь на минуту возбуждает интерес и споры среди «специалистов»; споры эти потухают так же быстро, как вспыхнули, и после них остаётся одна оскомина; а «большая публика», никакого участия в этом не принимающая и не обязанная принимать, а требующая только настоящих, живых художественных произведений, верхним чутьём догадывается, что в литературе не совсем благополучно, и начинает относиться к литературе новейшей совсем иначе, чем к литературе старой.

Всё большее дробление на школы и направления, всё бόльшая специализация — признаки такого неблагополучия. Об одном из таких новейших «направлений», если можно его назвать направлением, я и буду говорить.

 

 

2

 

В журнале «Аполлон» 1913 года появились статьи Николая Гумилёва и Сергея Городецкого о новом течении в поэзии[1]. В обеих статьях говорилось о том, что символизм умер и на смену ему идёт новое направление, которое должно явиться достойным преемником своего достойного отца.

В статье Николая Гумилёва на первой же странице [было] указано, что родоначальник всего символизма как школы — французский символизм и что он «выдвинул на первый план чисто литературные задачи: свободный стих, более своеобразный и зыбкий слог, метафору и теорию соответствий»[2]. По-видимому, Николай Гумилёв полагал, что русские тоже «выдвинули на первый план» какие-то «чисто литературные задачи», и даже склонен был отнестись к этому с некоторого рода одобрением. Вообще Николай Гумилёв, как говорится, «спрыгнул с печки»; он принял Москву и Петербург за Париж, совершенно и мгновенно в этом тождестве убедился и начал громко и развязно, полусветским-полупрофессорским языком, разговаривать с застенчивыми русскими литераторами о их «формальных достижениях», как принято теперь выражаться; кое за что он поощрял и похлопывал их по плечу, но больше — порицал.

Большинство собеседников Николая Гумилёва было занято мыслями совсем другого рода; в обществе чувствовалось страшное разложение, в воздухе пахло грозой, назревали какие-то большие события; потому Гумилёву как-то и не возражали энергично, тем более что он совершенно никого не слушал, будучи убеждён, например, в том, что русский и французский символизм имеют между собой что-то общее. Ему в голову не приходило, что никаких чисто «литературных» школ в России никогда не было, быть не могло и долго ещё, надо надеяться, не будет; что Россия — страна более молодая, чем Франция, что её литература имеет свои традиции, что она тесно связана с общественностью, с философией, с публицистикой. Короче говоря, Николай Гумилёв пренебрёг всем тем, что для русского дважды два — четыре. В частности, он не осведомился и о том, что литературное направление, которое по случайному совпадению носило то же греческое имя «символизм», что и французское литературное направление, было неразрывно связано с вопросами религии, философии и общественности; к тому времени оно действительно «закончило круг своего развития», но по причинам отнюдь не таким, какие рисовал себе Николай Гумилёв.

Причины эти заключались в том, что писатели, соединившиеся под знаком «символизма», в то время разошлись между собою во взглядах и миросозерцаниях; они были окружены толпой эпигонов, пытавшихся спустить на рынке драгоценную утварь и разменять её на мелкую монету. С одной стороны, виднейшие деятели символизма, как Валерий Брюсов и его соратники, пытались вдвинуть философское и религиозное течение в какие-то школьные рамки[3] (это-то и было доступно пониманию г. Гумилёва), с другой — всё назойливее врывалась улица; словом, шёл обычный русский «спор славян между собою»[4] — вопрос неразрешимый для Гумилёва. Спор, по существу, был уже закончен, храм символизма опустел, сокровища его, отнюдь не чисто литературные, бережно унесли с собой немногие; они и разошлись молчаливо и печально по своим одиноким путям.

Тут-то и появились Гумилёв и Городецкий, которые «на смену» (?!) символизму принесли с собой новое направление: «акмеизм» (от слова «acme» — «высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора»), или «адамизм» («мужественно-твёрдый и ясный взгляд на жизнь»). Почему такой взгляд называется «адамизмом», я не совсем понимаю, но, во всяком случае, его можно приветствовать. Только, к сожалению, эта единственная, по-моему, дельная мысль в статье Гумилёва была заимствована им у меня; более чем за два года до статей Гумилёва и Городецкого мы с Вячеславом Ивановым гадали о ближайшем будущем нашей литературы на страницах того же «Аполлона», тогда я эту мысль и высказал[5].

Новое направление Николай Гумилёв характеризовал тем, что «акмеисты стремятся разбивать оковы метра пропуском слогов» (что, впрочем, в России поэты делали уже сто лет), «более чем когда-либо вольно переставляют ударения» (?), привыкли «к смелым поворотам мысли» (!), ищут в живой народной речи новых слов (!), обладают «светлой иронией, не подрывающей корней веры» (вот это благоразумно!), и не соглашаются «приносить в жертву символу всех прочих способов поэтического воздействия»[6]. (Кому, кроме Николая Гумилёва, приходило в голову видеть в символе «способ поэтического воздействия»? И как это символ — например, крест — «воздействует поэтически»? — этого объяснять я не берусь. )

Что ни слово, то перл. Далее в краткой, но достаточно сухой и скучной статье Гумилёва среди каких-то сентенций и парадоксов вовсе не русского типа («Мы не решились бы заставить атом поклониться Богу, если бы это не было в его природе», «смерть — занавес, отделяющий нас, актёров, от зрителей»; или любезное предупреждение: «Разумеется, Прекрасная Дама Теология остаётся на своём престоле» и т. п.) можно найти заявления вроде следующих: «Как адамисты, мы немного лесные звери» (как свежо это «немного»!) или: «Непознаваемое по самому смыслу этого слова нельзя познать» («Нельзя объять необъятного», — сказал ещё Козьма Прутков), и «Все попытки в этом направлении — нецеломудренны»[7] (sic!).

Сергей Городецкий, поэт гораздо менее рассудочный и более непосредственный, чем Николай Гумилёв, в области рассуждений значительно ему уступил. Прославившись незадолго до своей «адамистической» вылазки мистико-анархическим аргументом «потому что как же иначе?»[8] — он и в статье, следующей за статьёй Гумилёва, наплёл невообразимой полуторжественной-полуразухабистой чепухи, с передержками, с комичнейшими пассажами и пр<очим>. Его статья, однако, выгодно отличалась от статьи Гумилёва своей забавностью: он прямо и просто, как это всегда было ему свойственно, объявил, что на свете, собственно, ничего и не было, пока не пришёл «новый Адам» и не «пропел жизни и миру аллилуйа»[9].

Так родились «акмеисты»; они взяли с собой в дорогу Шекспира, Рабле, Виллона и Теофиля Готье[10] и стали печатать книжки стихов в своём «Цехе поэтов» и акмеистические рецензии в журнале «Аполлон». Надо сказать, что первые статьи «акмеистов» были скромны: они расшаркивались перед символизмом, указывали на то, что «футуристы, эго-футуристы и проч<ие> — гиены, следующие за львом», и пр<очее>. Скоро, однако, кто-то из акмеистов, кажется, сам Гумилёв, заметил, что никто ему не ставит преград, и написал в скобках, в виде пояснения к слову «акмеизм»: «Полный расцвет физических и духовных сил». Это уже решительно никого не поразило, ибо в те времена происходили события более крупные: Игорь Северянин провозгласил, что он — «гений, упоённый своей победой»[11], а футуристы разбили несколько графинов о головы публики первого ряда, особенно желающей быть эпатированной. Поэтому определение акмеизма даже отстало от духа нового времени, опередив лишь прежних наивных писателей, которые самоопределились по миросозерцаниям (славянофилы, западники, реалисты, символисты). Никому из них в голову не приходило говорить о своей гениальности и о своих физических силах; последние считались «частным делом» каждого, а о гениальности и одухотворённости предоставлялось судить другим.

Все эти грехи простились бы акмеистам за хорошие стихи. Но беда в том, что десяток-другой маленьких сборников, выпущенных ими перед войной, в те годы, когда буквально сотни сборников стихов валялись на книжном рынке, не блещут особыми достоинствами, за малыми исключениями. Начинавшие поэты, издававшиеся у акмеистов, печатались опрятнее многих и были внутренне литературнее, воспитаннее, приличнее иных; но ведь это — ещё не похвала. Настоящим исключением среди них была одна Анна Ахматова; не знаю, считала ли она сама себя «акмеисткой»; во всяком случае, «расцвета физических и духовных сил» в её усталой, болезненной, женской и самоуглублённой манере положительно нельзя было найти. Чуковский ещё недавно определял её поэзию как аскетическую и монастырскую по существу[12]. На голос Ахматовой как-то откликнулись, как откликнулись когда-то на свежий голос Сергея Городецкого, независимо от его «мистического анархизма», как откликнулись на голос автора «Громокипящего кубка»[13], независимо от его «эго-футуризма», и на голос автора нескольких грубых и сильных стихотворений, независимо от битья графинов о головы публики, от жёлтой кофты, ругани и «футуризма»[14]. В стихах самого Гумилёва было что-то холодное и иностранное, что мешало его слушать; остальные, очень разноголосые, только начинали, и ничего положительного сказать о них ещё было нельзя.

 

 

3

 

Тянулась война, наступила революция. Первой «школой», которая пожелала воскреснуть и дала о себе знать, был футуризм. Воскресение оказалось неудачным, несмотря на то, что футуризм на время стал официозным искусством. Жизнь взяла своё, уродливые нагромождения кубов и треугольников попросили убрать; теперь они лишь изредка и стыдливо красуются на сломанных домах; «заумные» слова сохранились лишь в названиях государственных учреждений. Несколько поэтов и художников из футуристов оказались действительно поэтами и художниками, они стали писать и рисовать как следует; нелепости забылись, а когда-то, перед войной, они останавливали и раздражали на минуту внимание; ибо русский футуризм был пророком и предтечей тех страшных карикатур и нелепостей, которые явила нам эпоха войны и революции; он отразил в своём туманном зеркале своеобразный весёлый ужас, который сидит в русской душе и о котором многие «прозорливые» и очень умные люди не догадывались. В этом отношении русский футуризм бесконечно значительнее, глубже, органичнее, жизненнее, чем «акмеизм»; последний ровно ничего в себе не отразил, ибо не носил в себе никаких родимых «бурь и натисков», а был привозной «заграничной штучкой». «Новый Адам» распевал свои «аллилуйа» не слишком громко, никому не мешая, не привлекая к себе внимания и оставаясь в пределах «чисто литературных».

Казалось, в 1914 году новый Адам естественно удалился туда, откуда пришёл[15]; ибо — inter arma Musae silent[16]. Но прошло 6 лет, и Адам появился опять. Воскресший «Цех поэтов» выпустил альманах «Дракон», в котором вся изюминка заключается в цеховом «акмеизме», ибо имена Николая Гумилёва и некоторых старых и новых «цеховых» поэтов явно преобладают над именами «просто поэтов»; последние, кстати, представлены случайными и нехарактерными вещами[17].

Мне не хотелось бы подробно рецензировать альманах — это неблагодарное занятие: пламенем «Дракон» не пышет. Общее впечатление таково, что в его чреве сидят люди, ни в чём между собою не сходные; одни из них, несомненно, даровиты, что проявлялось, впрочем, более на страницах других изданий. В «Драконе» же все изо всех сил стараются походить друг на друга; это им нисколько не удаётся, но стесняет их движения и заглушает их голоса.

Разгадку странной, натянутой позы, принятой молодыми стихотворцами, следует, мне кажется, искать в статье Гумилёва под названием «Анатомия стихотворения»; статья заслуживает такого же внимания, как давняя статья в «Аполлоне»; на этот раз она написана тоном повелительным, учительским и не терпящим возражений. Даже ответственность за возможную ошибку в цитате Николай Гумилёв возлагает на автора цитаты — протопопа Аввакума, — ибо сам ошибиться, очевидно, не может[18]. Николай Гумилёв вещает:

«Поэтом является тот, кто учтёт все законы, управляющие комплексом взятых им слов. Учитывающий только часть этих законов будет художником-прозаиком, а не учитывающий ничего, кроме идейного содержания слов и их сочетаний, будет литератором, творцом деловой прозы»[19].

Это жутко. До сих пор мы думали совершенно иначе: что в поэте непременно должно быть что-то праздничное; что для поэта потребно вдохновение; что поэт идёт «дорогою свободной, куда влечёт его свободный ум»[20], и многое другое, разное, иногда прямо противоположное, но всегда — менее скучное и менее мрачное, чем приведённое определение Николая Гумилёва.

Далее говорится, что каждое стихотворение следует подвергать рассмотрению с точки зрения фонетики, стилистики, композиции и «эйдолологии»[21]. Последнее слово для меня непонятно, как название четвёртого кушанья для Труффальдино в комедии Гольдони «Слуга двух господ»[22]. Но и первых трёх довольно, чтобы напугать. Из дальнейших слов Николая Гумилёва следует, что «действительно великие произведения поэзии», как поэмы Гомера и «Божественная комедия», «уделяют равное внимание всем четырём частям»; «крупные» поэтические направления — обыкновенно только двум; меньшие — лишь одному; один [только] «акмеизм» выставляет основным требованием «равномерное внимание ко всем четырём отделам»[23].

Сопоставляя старые и новые суждения Гумилёва о поэзии, мы можем сделать такой вывод: поэт гораздо лучше прозаика, а тем более — литератора, ибо он умеет учитывать формальные законы, а те — не умеют; лучше же всех поэтов — акмеист; ибо он, находясь в расцвете физических и духовных сил, равномерно уделяет внимание фонетике, стилистике, композиции и «эйдолологии», что впору только Гомеру и Данте, но не по силам даже «крупным» поэтическим направлениям.

Не знаю, как смотрит на это дело читатель; может быть, ему всё равно; но мне-то — не всё равно. Мне хочется крикнуть, что Данте хуже газетного хроникёра, не знающего законов; что поэт вообще — Богом обделённое существо, а «стихи в большом количестве вещь невыносимая», как сказал однажды один умный литератор; что лавочку эту вообще пора закрыть, сохранив разве Демьяна Бедного и Надсона, как наиболее сносные образцы стихотворцев.

Когда отбросишь все эти горькие шутки, становится грустно. Ибо Николай Гумилёв и некоторые другие «акмеисты», несомненно даровитые, топят самих себя в холодном болоте бездушных теорий и всяческого формализма; они спят непробудным сном без сновидений; они не имеют и не желают иметь тени представления о русской жизни и о жизни мира вообще; в своей поэзии (а следовательно, и в себе самих) они замалчивают самое главное, единственно ценное — душу.

Если бы они все развязали себе руки, стали хоть на минуту корявыми, неотёсанными, даже уродливыми, и оттого больше похожими на свою родную, искалеченную, сожжённую смутой, развороченную разрухой страну! Да нет, не захотят и не сумеют; они хотят быть знатными иностранцами, цеховыми и гильдейскими; во всяком случае говорить с каждым и о каждом из них серьёзно можно будет лишь тогда, когда они оставят свои «цехи», отрекутся от формализма, проклянут все «эйдолологии» и станут самими собой.

 

Апрель 1921

 

Текст воспроизводится по изданию: Блок А. О литературе: Статьи. М.: Федерация, 1931. С. 304–314.

Комментарии и предисловие Павла Матвеева.

 

[1] См.: Гумилёв Н. Наследие символизма и акмеизм // Аполлон (С.-Петербург). 1913. № 1. С. 42–45; Городецкий С. Некоторые течения в современной русской поэзии // Аполлон. 1913. № 1. С. 46–50.

[2] Гумилёв Н. Наследие символизма и акмеизм // Аполлон. 1913. № 1. С. 42.

[3] См., например: Брюсов В. О «речи рабской» в защиту поэзии // Аполлон. 1910. № 9. С. 31–34. Данная статья В. Брюсова являлась полемическим ответом на статью А. Блока «О современном состоянии русского символизма» (1910), опубликованную в предыдущем номере «Аполлона».

[4] Строка из стихотворения А. С. Пушкина «Клеветникам России» (1831).

[5] См.: Блок А. О современном состоянии русского символизма (По поводу доклада В. И. Иванова) // Аполлон. 1910. № 8. С. 21–30. Данная статья А. Блока была написана на основе доклада, прочитанного им 8 апреля 1910 г. в Обществе ревнителей художественного слова и явилась ответом на доклад В. И. Иванова «Заветы символизма», прочитанный там же 26 марта 1910 г.

[6] Гумилёв Н. Наследие символизма и акмеизм // Аполлон. 1913. № 1. С. 43.

[7] Там же.

[8] См.: Городецкий С. На светлом пути: Поэзия Фёдора Сологуба с точки зрения мистического анархизмам // Факелы. Кн. II. СПб.: Изд. Д. Тихомирова, 1907. С. 193. Статья начинается словами: «Всякий поэт должен быть мистическим анархистом. Потому что как же иначе?» В петербургской окололитературной среде эта фраза приобрела статус иронического крылатого выражения. Ознакомившись с содержанием статьи, А. Блок записал 20 августа 1907 г. в дневнике: «Статья Городецкого о Сологубе — ни к чему не нужна, глупа, неграмотна, некультурна».

[9] Городецкий С. Некоторые течения в современной русской поэзии // Аполлон. 1913. № 1. С. 49.

[10] Книга стихов Т. Готье «Эмали и камеи» была выпущена в 1914 г. издательством М. Попова в переводе Н. Гумилёва.

[11] Стихотворение И. Северянина «Эпилог» (1912) начинается строками: «Я, гений Игорь Северянин, / Своей победой упоён…». После его публикации эта фраза превратилась в крылатое выражение, использовавшееся оппонентами И. Северянина для насмешек над самопровозглашённым поэтическим гением.

[12] См.: Чуковский К. Ахматова и Маяковский // Дом Искусств (Петроград). 1921. № 1. С. 23–25.

[13] «Громокипящий кубок» — название поэтического сборника И. Северянина, выпущенного в 1913 г. московским издательством «Гриф».

[14] Имеются в виду скандальные выходки идейного вдохновителя футуристов — Владимира Маяковского.

[15] Имеется в виду временное прекращение деятельности «Цеха поэтов» и распад группы поэтов-акмеистов в результате внутренних противоречий и вступления России в мировую войну.

[16] Когда бряцает оружие, музы молчат (лат.).

[17] Это утверждение А. Блока представляется тем более странным, если принять во внимание то, что и он сам был одним из участников данного издания: там были помещены два его стихотворения прежних лет — «Сфинкс» и «Смолкали и говор, и шутки…».

[18] Сравнивая в статье «Анатомия стихотворения» церковное песнопение старообрядцев и православных, Н. Гумилёв сделал примечание: «Передаю это по Протопопу Аввакуму и ответственность за возможную ошибку возлагаю на него» (Дракон. Вып. 1. С. 72).

[19] Гумилёв Н. Анатомия стихотворения // Дракон: Альманах стихов. Вып. 1. Пб.: Изд. «Цеха поэтов», 1921. С. 69.

[20] Неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Поэту» (1829).

[21] Эйдолология — учение об образах в их значимости и повторяемости.

[22] Труффальдино из Бергамо — персонаж комедии итальянского драматурга К. Гольдони (1707–1793) «Слуга двух господ» (1745) — не знал, что такое фрикандо (запечённая в духовке телятина с соусом).

[23] Гумилёв Н. Анатомия стихотворения // Дракон. Вып. 1. С. 71.

Александр Александрович Блок (1880–1921) — литератор первой четверти XX века (поэт, драматург, эссеист, публицист, рецензент, переводчик). Виднейший представитель русского символизма, культовая фигура эпохи Серебряного века российской культуры.

Родился 28 (16) ноября 1880 года в Санкт-Петербурге. Публиковался как поэт с 1903 года, как публицист — с 1906-го. К началу 1910-х годов приобрёл огромную популярность среди поклонников современной поэзии, самое его имя стало в кругах артистической богемы символом российского декаданса.

В 1917 году стал одним из немногих литераторов, открыто поддержавших революцию. В июле 1920 года избран председателем Петроградского отдела Всероссийского союза поэтов; занимал эту должность до февраля 1921 года.

Умер 7 августа 1921 года, похоронен на Смоленском православном кладбище.

Автор прижизненных поэтических книг «Стихи о Прекрасной Даме» (1905), «Нечаянная радость» (1907), «Снежная маска» (1907), «Земля в снегу» (1908), «Ночные часы» (1911), «Стихи о России» (1915), «Двенадцать» (1918), «Ямбы» (1919), «За гранью прошлых дней» (1920), «Седое утро» (1920) и Собрания стихотворений в трёх томах (1911–1912).

Продолжение акмеизма в России и эмиграции

В русском эмигрантском сообществе в Праге тоже сформировалось литературное объединение, связанное с акмеистским наследием. Оно называлось «Скит поэтов», а с 1930 года просто «Скит».

Давайте узнаем, кто входил в это объединение и кому оно противостояло 👇

👤 Руководителем «Скита» был Альфред Бем — выдающийся филолог и организатор литературной и научной жизни русского зарубежья. В начале 1920-х он жил в Варшаве и там тоже организовал литературный кружок «Таверна поэтов». В Прагу Бем приехал как университетский лектор и участвовал во всех научных событиях. Cреди прочего, он был членом знаменитого Пражского лингвистического кружка.

🖋 «Скит» тоже родился в университетской среде: его первые участники, Сергей Рафальский и Николай Дзевановский, были студентами. К ним присоединились поэты Эмилия Чегринцева, Вячеслав Лебедев, Алла Головина, Алексей Фотинский, Кирилл Набоков (брат Владимира), Евгений Гессен и многие другие — в движении поучаствовали едва ли не все русские авторы в Праге. Их тексты лучше всего почитать в антологии «Поэты пражского Скита», собранной Олегом Малевичем.

📇 Удивительно, но лидер движения Бем практически не публиковал собственных стихов, только статьи и манифесты. Слово «скит» означает монашеское поселение: кружок был задуман как маленькая литературно-научная утопия, остров русской поэзии в чужом мире. «Скитники» считали учебу неотъемлемой частью творчества, на их собраниях часто читали и стихи, и лекции.

🤜🤛 «Скит» противопоставлял себя «парижской ноте» и «петербургской» линии русской поэзии. Они чувствовали родство с московскими поэтами — Цветаевой, имажинистами. Но Бем также высоко ценил Гумилева и считал, что нужно вернуться к его мужественному и сильному тону — в противовес печальной беспомощности русских парижан.

📖 Программа «Скита» требовала открытости, выхода за рамки интимной, «дневниковой» лирики, экспериментов. Так это формулировал Бем: «Бывает время, когда простота просто не дана. Ее нельзя искусственно предписать. Связано это с общей эволюцией поэзии. Сейчас поэзия вынуждена отвоевывать для себя целые новые области жизни. Вещи наступают на горло поэзии и грозят ее задушить. Нельзя огородить себя старым миром образов, потерявших сейчас уже всякую реальность, и думать, что таким образом спасается „чистая поэзия“. Надо с головой броситься в реальный мир сегодняшнего дня: с ундервудами, кино, аэропланами и т. д.»

📚 Поэтов «Скита» трудно объединить — это очень разные индивидуальные стили. Давайте прочитаем стихотворение «Весенняя распродажа» Аллы Головиной, которую многие, включая даже Адамовича, считали лучшей из «скитников».

На учете: поэты и птицы.
Спят всю зиму, укутаны ватой.
Лишь весной подымает ресницы,
Пробуждаясь, последний глашатай.
В марте спрос на мечту необъятен.
Делят город по спискам на части
И уже раздают с голубятен
В синих термосах песни и счастье.
В полумраке земного гаража —
Корабли, оснащенные раем…
Люди, люди, у нас распродажа,
Мы последние, мы вымираем.
Насыщайтесь тоской поскорее,
Разбирайте любовь по котомкам,
Стройте замки-оранжереи
Нашим бледным бескрылым потомкам.
Чтобы дети узнали от взрослых,
Что потеряно некогда ими,
Видя птиц, что уже безголосы,
И поэтов — глухонемыми…
Ставьте радиоусилитель
На скворешни и на костелы,
И пусть водят по скверу учитель
В чинных парах воскресные школы.
Пусть, ломая границы тиража,
Разлетаются наши сонеты…
Души, души, у нас распродажа,
Мы последние птицы-поэты.

🌪 Здесь легко уловить «антипарижскую» эстетику: динамичность, приметы современности.

Акмеизм (БСЭ, 1969) | Понятия и категории

АКМЕИЗМ (франц. acmeisme, от греч. akme — высшая степень чего-либо, цветущая сила), течение в русской поэзии начала 20 века, сложившееся в условиях кризиса буржуазной культуры и выразившее декадентское умонастроение (см. Декадентство).

Акмеизм возник как реакция на символизм. Представители акмеизма, объединившиеся в группу «Цех поэтов» и выступавшие в журнале «Аполлон» (1909-1917), возражали против ухода поэзии в «миры иные», в «непознаваемое», против многосмысленных и текучих поэтических образов. Декларируя предпочтение реальной, земной жизни и возвращение поэзии к стихии «естества», акмеисты, однако, воспринимали жизнь внесоциально и внеисторически. Человек выключался из сферы обществ, практики. Акмеисты противопоставляли социальным конфликтам эстетское любование мелочами жизни, вещами (М. Кузмин), предметным миром, образами прошлой культуры и истории (О. Мандельштам, сборник «Камень», 1913), поэтизацию биологических начал бытия (М. Зенкевич, В. Нарбут). Апология «сильной личности» и «первобытных» чувств, присущая ранней поэзии Н. Гумилёва, оставляла его в рамках антидемократического, индивидуалистического сознания.

В послереволюционные годы «Цех поэтов» как литературная школа прекратил своё существование. Творчество наиболее известных поэтов, причисляемых к акмеизму, — А. Ахматовой, О. Мандельштама, Н. Гумилёва, отчасти М. Кузмина — уже к середине 1910-х годов вышло за рамки акмеистских деклараций и обрело индивидуальные судьбы.

И. С. Правдина.

Использованы материалы Большой советской энциклопедии в 30 т. Гл. ред. А.М. Прохоров. Изд. 3-е. Т. 1. А – Ангоб. – М., Советская энциклопедия. – 1969. – 608 с.

Литература:

Блок А., «Без божества, без вдохновенья», Собр. соч., т. 6, М.-Л., 1962; [Манифесты акмеистов], «Аполлон», 1913, № 1; Кузмин М., О прекрасной ясности, там же, 1910, №1; Михайловский Б., Русская литература 20 в., М., 1939; Волков А., Очерки русской литературы конца 19 и начала 20 вв., М., 1955; Орлов В., На рубеже двух эпох, «Вопросы литературы», 11366, № 10; Жирмунский В., О творчестве Анны Ахматовой, «Новый мир», 1969, № 6; История русской поэзии, т. 2, Л., 1969.

Ответы на вопрос «3. Акмеизм как явление постсимволизма. Подходы к …»

3.    Акмеизм как явление постсимволизма. Подходы к его интерпретации.

ВИКИ — справка

Акмеизм («Адамизм») (от греч. άκμη — «пик, максимум, цветение, цветущая пора») — литературное течение, противостоящее символизму и возникшее в начале XX века в России. Акмеисты провозглашали материальность, предметность тематики и образов, точность слова.

Становление акмеизма тесно связано с деятельностью «Цеха поэтов», центральными фигурами которого являлись основатели акмеизма Н. С. Гумилёв, А. Ахматова (которая являлась его секретарём и деятельным участником) и С. М. Городецкий.

Современники давали термину и иные толкования: Владимир Пяст видел его истоки в псевдониме Анны Ахматовой, по-латыни звучащем как «akmatus», некоторые указывали на его связь с греческим «akme» — «острие».

Термин «акмеизм» был предложен в 1912 Н. Гумилёвым и С. М. Городецким: по их мнению, на смену переживающему кризис символизму идёт направление, обобщающее опыт предшественников и выводящее поэта к новым вершинам творческих достижений.

Название для литературного течения, по свидетельству А. Белого, было выбрано в пылу полемики и не являлось вполне обоснованным: об «акмеизме» и «адамизме» в шутку заговорил Вячеслав Иванов, Николай Гумилёв подхватил случайно брошенные слова и окрестил акмеистами группу близких к себе поэтов.

В основе акмеизма лежало предпочтение к описанию реальной, земной жизни, однако её воспринимали внесоциально и внеисторически. Описывались мелочи жизни, предметный мир. Одарённый и честолюбивый организатор акмеизма мечтал о создании «направления направлений» — литературного движения, отражающего облик всей современной ему русской поэзии.

Акмеизм в творчестве писателей

Акмеизм утвердился в теоретических работах и художественной практике Н. С. Гумилёва (статья «Наследие символизма и акмеизм» 1913), С. М. Городецкого («Некоторые течения в современной русской поэзии» 1913), О. Э. Мандельштама (статья «Утро акмеизма», опублик. в 1919), А. А. Ахматовой, М. А. Зенкевича, Г. В. Иванова, Е. Ю. Кузьминой-Караваевой.

 

(из лекций Кольцовой) Акмеизм ассоциируется с архитектурой (причем готической), что видно из работ Гумилева и Мандельштама (не зря сборник последнего называется «камень»). Акмеизм стремится к четкости, ясности. Другое название акмеизма – адамизм (от имени Адам).

Мандельштам – представитель литературного ордена – акмеизма. Акмеизм возникает на руинах символизма, к концу 10-х годов. Блок в 10-м году отмечет кризис символизма в предисловии к поэме «Возмездие». Направления, в отличие от литературных группировки, заявляют о себе официально, теоретически обосновывают свою деятельность. Направление обосновывает не только новый язык, но и новую философию. Направление претендует и на новое мировоззрение. Многие исследователи считают, что акмеизм – не направление, потому что они прежде всего протестуют против языка символизма, пишут, что нужно говорить ясно, пишут о «кларизме» — «прекрасной ясности». Некоторые исследователи считают, что акмеисты – третье поколение символистов. Акмеисты признают достижения символизма, Гумилев говорит, что символизм был достойным отцом акмволизма.  Символисты же напротив отрицательно относились к акмеизму: Блок пишет о них статью «Без божества, без вдохновенья». В 11-м году возникает цех поэтов, потом появился акмеизм. Акме – высшая степень чего-либо. Относятся к поэзии, как к работе: Ахматова называет один из своих циклов «Тайны ремесла». Акмеисты отвергают атмосферу мистического, присущую символизму, ирроциональную атмосферу. Они стремятся принять этот мир – вещный, видимый, звучащий. Призывают увидеть этот мир таким, какой он есть. На уровне изображения мира акмеисты не выдвигают ничего нового. Они последователи символистов в том, то считают, что в центре – художник, творческая личность. Жермундский называл их «преодолевших символизм», для них неприемлема импрессионистичность символизма. Размытый контур. Поэзия намека: тема невыразимого: Жуковский, Фет, Тютчев… Поэзия точных слов: Пушкин (нет полутонов, все обозначено очень четко). Высшее из искусств для акмеистов – архитектура. Акмеистов объединяет интерес к вещному, материальному миру. Поэтизация вещного мира сближает Мандельштама, Ахматовой. Любование домашними мелочами. Ахматовой по замечанию Гумилева, чтобы полюбить мир, «нужно увидеть его милым и простым». Мир предметно-бытовой детали. Атмосфера любования милыми мелочами – не просто постижение этого мира, но и попытка постижения культуры вообще и не только материальный. Вещь – как сгусток материй, через который проходит история. Лозунг акмеистов – не рассказать, а показать, движение души изображается с помощью мимики, жеста. Мандельштам называл акмеизм «тоской по мировой культуре». Отсюда особое отношение к категориям памяти, к вещному миру.

из лекций Осипович

1910 год. Есть мнение, что новое время начинается только в 1910-м году, т.к. символизм – осмысление традиций 19 века. В этот период умирает Толстой и Комисаржевская (певица). Возникает кризис символизма, о чем говорят Блок и Иванов. В этом же году появляется статья Кузьмина «О прекрасной ясности». Формально она не манифест. Возникает идея кларизма: нужно уйти от туманностей. Это подводит к появлению цеха поэтов и манифестам акмеистов. Акмеизм становится в оппозицию символизму. Не все считают акмеизм школой, хотя есть ее теоретические основания Мандельштама, Городецкого, Гумилева. Говорили, что нужно вернуться к реальности. Гумилев – ученик Брюсова, перенял у него статуарность, внешнюю бравурность, героизацию. Для Ахматовой характерны детальность, точность. Мандельштам – тяготение к архитектуре, камню «Notre Dame», 1912 г., сборник «Камень»).. Городецкий – ученик Иванова. Все члены школы очень разные.

Но некоторые считают, что символизм, акмеизм и футуризм – явления одного порядка (не делят на 2 категории: модернизм (с ответвлениями символизм и акмеизм) и авангардизм (с ответвлением футуризм)).

 

Анненский.

 Из него родились акмеисты, хотя он символист. У Анненского очень важен вещный мир. Но по своей эстетике он ближе к символистам. Анненский — директор гимназии, долго не может влиться в литературную жизнь. Издает сборник стихов не под своим именем. Его современник Архиппов написал статью о Анненском «Никто и ничей». На сборник отозвались Блок, Брюсов. После смерти Анненского выходит 2-й сборник стихов. В 1909 Анненский публикует статью «О современном лиризме», где дает трезвую оценку символизма. Сологуб обиделся на его характеристику. Анненский писал, что для Сологуба важны запахи, он показал смысл ведминской любви. Поэзия Анненского — поэзия бури. Переживал отступления от нравственности, морали. «Старые эстонки» — эстонки говорят лирическому герою, что его вина в том, что он уклоняется от жизни. Анненский очень закрытый автор, один из его ведущих мотивов — мотив тоски. «Моя тоска» — аналог памятника. В его поэзии возникает образ больного солнца. Любовь, даже взаимная не приносит счастья, по Анненскому. Показывает любовь в непривлекательном облике («В вагоне») — парафраз с Чеховым («Дама с собачкой»), хотя Чехова он не любит, считает его героев «мохнатыми гусеницами».

 У Анненского нет иллюзий, для него противоречия неразрешимы («Контрафакция»). У него всегда есть признак несовершенства явления, трагическая ирония, которая отрицает позитивное. Истина почти ничего не обнаруживает, его герой — раздробленное существо. «Декорации» — везде двойственность, все бумажное. В «Кипарисовом ларце» есть очень сложные объединения-трилистники, где 3 стихотворения находятся во взаимодействии друг с другом. Стихотворение «Человек» помещено в шуточном трилистнике, говорит о том, что человек находится в страшном коридоре между детской наивностью и звериным началом. Человек не может обрести свободу, он весь в страхе смерти. Стихотворение «Пробуждение»: Нет никакого величия в жертвах, они бессмысленны. «Портрет  Блока» — тема поэзии. «Осень». Анненский очень чувствителен к природе, которая у него страдает.

 Историческая тема. Проклятие, обращенное к Петербургу — он забытый, заброшенный город, над которым насмехается сама история.

 

У Городецкого есть повесть «Адам», где есть и символист, и декадент, каждый из героев говорят о том, каким должно быть искусство. В 1906 году Городецкий издает сборник «Ярь» , где пытается воссоздать пантеон славянских богов. 

3-й манифест — Мандельштама, «Утро акмеизма». Но в журнале «Апаллон» его не опубликовали. (не приняли манифест Гумилев с Городецким по непонятным причинам; в маниф критика символизма была более тонкой, но не более убедительной. зато сформулированное здесь кредо новой школы можно считать зачатком концепции акмеизма). Он говорил, что нужно вернуть розе запах, стол доложен перестать быть подобием символа, на него можно наконец что-то поставить. Желание вернуть мир в его красоте, полноценности, мощи, энергетике — важная составляющая акмеизма. 

Зинкевич писал про динозавров, пытался воссоздать доисторический мир. 

Подлинные новации в сфере поэзии воплотила Ахматова, она дала мир звучащий, красочный, который можно осязать, у остальных это оставалось умозрительным. 

Кроме журнала «Апаллон» очень значим журнал «Гиперборей» (создали учестники цеха поэтов с 1912-1913гг выпускался)

3 сборника Ахматовой: «Вечер», «Четки» и «Белая стая». Она поразила читателей новым воплощением любовного чувства, созданием своего поэтического мира. Тогда появилось большое кол-во женщин-поэтесс. Ахматова создает камерный мир своей поэзии, камерность становится художественным принципом. Камерность становится как увеличительное стекло. В отличие от приблизительных одеяний незнакомок, появляются реальные детали одежды. Всегда есть прикрепленность к какому-то конкретному факту, явлению. У нее мало стихотворений с названием. «Последний раз мы встретились» — все, что происходит, приурочено к определенному времени. «Под крышей промерзшей пустого жилья». Все впечатления очень острые, мимолетные явления мира предстают обновленными.

Мужское начало (адамизм) у Ахматовой. Она видит этот мир как бы первозданным. Ее героиня сосредоточена на любовных переживаниях. Мир очень лаконичный, суженный. События, сцены драматургически выстроены. Сюжет работает на то, чтобы максимально драматизировать эмоцию, сделать ее вещественной, она проявляется перед нами в жестах, словах. «Я не знаю, ты жив или умер».  События как бы сняты скрытой камерой, выхвачены. Драму мы восстанавливаем по намекам, ретроспективно.

Создается характер лирической героини, диапазон ее психологического самочувствия. Лирика психологизирована, в отличие от символистов. Предшественник Ахматовой — Анненский. Поэзия Анненского и сдержана, и эротична, что передалось Ахматовой. Не зря она восхищалась его «Кипарисовым ларцом». 

Для Ахматовой характерен не намек на неведомое, а отголосок пережитого, импульс, который идет из памяти. Глубина возникает из повседневности.

 

(из Келдыша) Наконец, в конце 1912 г сформировалось то сообщество, которое мы знаем собственно под именем поэтов акмеизма (адамизма). в декабре 1912 г выступали с докладами в «Бродячей собаке» Гумилев и Городецкий, уже определенно противопоставившие «устаревшему» символизму новые пути в поэзии. В январском номере «Аполлона» за 1913г эти доклады Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» и Городецкого «Некоторые течения в современной русской поэзии» были опубликованы и стали манифестами новой школы. Был и третий «манифест» — статья Мандельштама «утро акмеизма», не принятая тогда, по не ясным причинам, Гумилевым с Городецким; (опублик в журнале Сирена в 1919). в маниф есте критика символизма была более тонкой, но не более убедительной. зато сформулированное здесь кредо новой школы можно считать зачатком той «альтернативной» (филологической)  концепции акмеизма, которая впоследствии была развита его исследователями. (см выше про розу). Ядро новой школы составили 6 поэтов — Ахматова, Гумилев, Городецкий, Мандельштам, Зенкевич, Нарбут. (скоро из этой обоймы выпал Городецкий, его шумные и пустые декларации с наиболее вызывающими нападками на символистов компрометировали новую школу.

Ахматова считала, что с образованием новой школы и начинался настоящий двадцатый век.

парадоксальность ситуации заключалась в том, что к 1914 г , с которого Ахматова начинает 20 век, «завершен» был не только символизм, но и акмеизм — тот, каким он предстал в своих ранних декларациях, т е «организационной» , «школьный» век его был очень краток — 1,5 — 2 года.

(с началом войны прекращаются заседания цеха)

Текст песни Ленинград — ЧПХ слова

Официант, я здесь проездом из Москвы и сразу в Ниццу.
Заскочить я вдруг решила к вам, в культурную столицу.
Я с дороги только что и я несколько устала.
Мне б шампанского бокал, а не найдется ли «Кристалла»?

Что вы тетя мнёте тити!
Если выпить Вы хотите, то берите водки литер.
Это ж Питер, тетя! Ну шо, берёте?

— Ну, хорошо, несите водку. Только стопку и не больше!
Источник https://alllyr.ru/lyrics/song/109913-leningrad-chph/
Я пила ее однажды — дегустировала в Польше.
И скажу вам не стесняясь: Водка — это не моё.
На мой вкус — резка немного, как шампанское MOЁТ!

Что вы тетя мнёте тити!
Если выпить Вы хотите, то берите водки литер.
Это ж Питер, тетя! Ну шо, берёте?

Чисто Питер! Это чисто Питер!
Это чисто Питер! Это чисто Питер!

Чисто Питер! Это чисто Питер!
— Чё стесняешься, дядь? Заходи!

— Извините! Прошу прощения! Простите!
Алло, Алёна? Это я-на. Чё! Сама ты «Пьяный»!

Я сегодня отмечаю
День «Граненого стакана» в шумном зале ресторана!
Перестань, какая пристань?
Тут куда не плюнешь, сука, точно попадешь в артиста!

Плесни триста, два по двести, после три по сто, по стопкам.
Хули все стоят на месте словно по Московским пробкам?
Посмотри, какая цаца! Прямо барный аналитик!
Оставляю официанту не на чай, а на литер.

Вы куда летите, в Ниццу? Со столицы, вот те на-ка.
Так позвольте приземлиться к вам за столик, с пересадкой.

— Ааа! Не шуми, блядь!

Поддерживаю! Зачитал пиздато,
Только было б нехуево вставить бы цитату Кольки Гумилева.
Это Питер, дядя. Здесь без акмеистов даже срать не сядем —
Рядом в поле чистом, а не то, что выпить —
Это чисто Питер, берега в граните. Так что, не пиздите.

Как же это охуенно: накатить с утра водчары,
Будто попадаешь, сука, под волшебные, блять, чары.
«Вещь в себе «, ебать мой хуй, философия, блять, Канта,
Слышь ты, дядя, дядя в кепке, позови-ка официанта!

Припев:
Что вы тетя мнёте тити!
Если выпить Вы хотите, то берите водки литер.
Это ж Питер, тетя! Ну шо, берёте?

Что вы тетя мнёте тити!
Если выпить Вы хотите, то берите водки литер.
Это ж Питер, тетя! Ну шо, берёте?

Чисто Питер! Это чисто Питер!
Это чисто Питер! Это чисто Питер!
Чисто Питер! Это чисто Питер!
Это чисто Питер! Это чисто Питер!

Читать Век мой, зверь мой (сборник) онлайн (полностью и бесплатно) страница 3

Родство взглядов Гумилева и Мандельштама на акмеизм проявилось еще и в том, что оба полагали свое направление более трудной поэтической задачей, чем символизм. Особенно отчетливо это звучало в статье Гумилева. Акмеизм не отказывался от символа как поэтического способа отражения мира, но не исключал и реализма. Акмеистический образ более предметен, он вбирал в себя черты повседневной реальности вплоть до мелких деталей быта. Задача нового течения, по Гумилеву, «всегда идти по линии наибольшего сопротивления». Об этом же писал и Мандельштам, говоря: «Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, которые сами можем построить». Акмеизм был естественной реакцией на расплывчатость, беспредметность символистской поэзии – недостаток, который начинали осознавать и наиболее крупные символисты (прежде всего – А. Блок). Заслугой акмеизма был акцент на целомудренности поэзии: это возвращало поэзию начала века от декадентских увлечений, от модернистской «зауми» к изящной и аскетической ясности русского поэтического стиля, каким он был создан гениальными поэтами ХIХ века. В сущности, акмеизм, как и символизм, оказался лишь новым витком в развитии русской поэзии по принципу спирали: делая новый поворот и возвышаясь над непосредственными предшественниками (главным образом символистами), он в своем движении возвращал поэзию к лучшим достижениям прошлого, XVIII и XIX веков. Акмеизм не сказал принципиально нового слова в русской поэзии, но сдвинул поэтическую ситуацию начала века с точки покоя, дал ей новый импульс. Акмеисты оказались чрезвычайно энергичны в своей литературной деятельности. В 1911–1914 годах они объединились в группу «Цех поэтов». А сначала примкнули к журналу «Аполлон», где перед смертью сотрудничал Иннокентий Анненский, которого Гумилев почитал своим учителем. В 1912–1913 годах основали собственный журнал «Гиперборей» (редактор – переводчик «Божественной комедии» М. Л. Лозинский). Выпустили также несколько альманахов «Цеха поэтов». «Цех поэтов» являлся поэтической организацией с очень строгими внутренними правилами и твердо соблюдаемой дисциплиной (это позволило Блоку заподозрить Гумилева в диктаторстве и написать о «Цехе поэтов» резкую критическую статью «Без божества, без вдохновенья…», в которой он обвинял акмеистов в том, что они пытаются внести в поэзию «школьнический» принцип, тем самым извращая понятие «учитель и ученик»). Каждый член «Цеха» имел какой-то статус и должен был подчиняться требованиям цеховых авторитетов. Все это действительно напоминало средневековое строение ремесленного цеха, где отношения строились по линии «мастер и подмастерье». Новобранцы принимались в «Цех» в результате строгого отбора и выполняли задания старших, предлагавших стихотворные темы и жанры, в которых те были обязаны проявить себя. Попасть в «Цех» было непросто. Например, в него не приняли уже известного скандальными стихами Игоря Северянина, которого привел туда в 1912 году Георгий Иванов, вспоминавший через много лет: «По дороге в Цех Северянин, свежевыбритый, напудренный, тщательно причесанный, в лучшем своем костюме и новом галстуке, сильно волновался и все повторял, что едет в Цех только для того, чтобы увидеть эту бездарь… и показать им себя – настоящего гения. Гумилев, синдик Цеха поэтов, принял его со свойственным ему высокомерием и важной снисходительностью и слушал его стихи холодно и строго. Северянин начал читать их преувеличенно распевно, но под холодным, строгим взглядом Гумилева все больше терял самоуверенность. Вдруг Гумилев оживился: – Как? Как? Повторите! Северянин повторил:

И, пожалуйста, в соус
Положите анчоус.

– А где, скажите, вы такой удивительный соус ели? Северянин совершенно растерялся и покраснел: – В буфете Царскосельского вокзала. – Неужели? А мы там часто под утро, возвращаясь домой в Царское, едим яичницу из обрезков – коронное их блюдо. Я и не предполагал, что там готовят такие гастрономические изыски. Завтра же закажу ваш соус! Ну, прочтите еще что-нибудь! Но от дальнейшего чтения Северянин резко отказался и, не дожидаясь баллотировки, ушел. Ушел в ярости на Гумилева…» «Цех поэтов» просуществовал до Первой мировой войны. Попытка его возобновления в 1920-м была прервана политикой большевиков в области литературы. Но главным образом конец «Цеха» был связан с расстрелом Гумилева в 1921 году.

По свидетельству Георгия Адамовича, близкого к школе акмеистов, Анна Ахматова говорила о Мандельштаме: «конечно, наш первый поэт». Правда, в отличие от Гумилева и Городецкого Мандельштам сначала не принимал непосредственного участия в борьбе. Первая подборка его стихотворений, напечатанная в «Аполлоне» (1910), не была подкреплена участием в критической полемике вокруг акмеизма и символизма. Мандельштам в то время жил за границей особняком. Зато его поздняя статья «Утро акмеизма» оказалась теоретически куда глубже известного гумилевского манифеста, многих удивившего своей беспомощностью в выборе исторических параллелей. Можно сказать, что честь создания теории акмеизма больше принадлежит Мандельштаму, а не Гумилеву. Он взял от Гумилева понятие «целомудренности», но разработал идею глубже. В статье «Утро акмеизма» Мандельштам парадоксально противопоставляет понятия «бытие» и «действительность». Действительность есть материальная плоскость земного пространства, видимая глазом. В отличие от действительности – бытие есть осмысленное существование в земном мире, который видится художником как целостное творение. «Существовать – высшее самолюбие художника. Он не хочет другого рая, кроме бытия, и когда ему говорят о действительности, он только горько усмехается, потому что знает бесконечно более убедительную действительность искусства». Однако задача художника не творить «иные миры», а отражать подлинную реальность, возводя действительность на более высокую ступень – уровень бытия: «Поэт возводит явление в десятизначную степень, и скромная внешность произведения искусства нередко обманывает нас относительно чудовищно-уплотненной реальности, которой оно обладает». Целомудрие поэта в том, что он не делает вид, будто прозревает какие-то другие, ирреальные миры, но с достоинством скульптора и архитектора уважает «здешний», земной материал для творчества. Именно в «тяжести» земного материала он прозревает свои воздушные пути, создавая из него легчайшее произведение искусства. Как древний скульптор в бесформенном куске мрамора видит облик богини, которая еще только возникнет под ударами его резца, так поэт «освобождает» земной материал (прежде всего само Слово) от посторонней тяжести и делает его легким произведением искусства. Но делает он это не произвольно, не путем насилия над материалом, а как бы «сотрудничая» с ним, строго соблюдая его собственные законы. С огромным презрением Мандельштам писал о футуристах, которые, преодолев туманность символистского запредельного смысла, вовсе отказались от смысла и ввергли поэзию в хаос бессмысленности: «Футурист, не справившись с сознательным смыслом как с материалом творчества, легкомысленно выбросил его за борт и, по существу, повторил грубую ошибку своих предшественников». Другими словами, футуристы возвратились к символистской бессмысленности, только на низменном материальном уровне. Они не нашли золотого союза между реальной вещью и вещью в искусстве, между материалом для творчества и самим творчеством. В качестве главных предтеч акмеизма Мандельштам указывал средневековую архитектуру и музыку Баха. В них он увидел «мощь доказательства» и «пафос строения». Бах так же гениально «строил» свою музыку, исходя из незыблемых законов музыкального ряда, как строитель Notre Dame строил великий собор, повинуясь законам архитектурного творчества (сопротивление материала, соотносимость различных частей и т. д.). Сложно сказать, в какой степени поэтическая теория акмеизма Мандельштама обрела «мощь доказательства» в его стихах. Как и все поэтические теории, она одновременно и больше, и меньше живой стихотворной практики. Но при более пристальном прочтении стихотворений поэта они после своей внешней музыкальности поражают именно искусством добротнейшего строения. При всей своей зыбкости образы Мандельштама настолько прочно сцеплены один с другим, что их невозможно разъять или заменить один образ на другой: стихотворение тотчас утратит свою упругую силу и рухнет, как свод собора, в который забыли заложить одну-единственную несущую балку или, допустим, сделали ее не из положенного материала, перепутав дерево и камень. При внешней капризности эти образы нанизаны друг на друга достаточно жестко, а их повторяемость необходима для целостного впечатления, как в симфонии необходима повторяемость отдельных музыкальных тем.

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся
Как журавлиный клин в чужие рубежи, —

На головах царей божественная пена, —
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер – все движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

Это стихотворение надо сначала принять слухом, качаясь на волнах его ритма, а затем увидеть глазами, поразившись, как плавно, спокойно, но, главное, закономерно корабли греческих царей из «Илиады» Гомера, отправляющихся на войну с Троей, превращаются в журавлиный косяк, сухие страницы книги становятся тугими парусами, а бессонница, незаметно перетекая в сон, оказывается морем, шумящим у изголовья поэта. Только так можно оценить самоценное искусство строения стиха, очень важное для Мандельштама.

Мандельштаму принадлежит самая точная поэтическая формула рубежа веков, времени катастрофического разрыва между старой и новой Россией:

Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?

Letra de Ч.П.Х. de Ленинград

La letra de Ч.П.Х. de Ленинград ha sido traducida a 1 idioma(s)

Официант, я здесь проездом из Москвы и сразу в Ниццу. Заскочить я вдруг решила к вам, в культурную столицу. Я с дороги только что и я несколько устала, Мне б шампанского бокал, а не найдется ли «Кристалла»? Что вы тетя, мнете «титите»! Если выпить Вы хотите, то берите водки литер. Это ж Питер, тетя! Ну, шо берете? — Ну, хорошо, несите водку. Только стопку и не больше! Я пила ее однажды — дегустировала в Польше. И скажу вам не стесняясь: Водка — это не моё. На мой вкус — резка немного, как шампанское Mоёt! Что вы тетя, мнете «титите»! Если выпить Вы хотите, то берите водки литер. Это ж Питер, тетя! Ну, шо берете? Чисто Питер! Это чисто Питер! Это чисто Питер! Это чисто Питер! Чисто Питер! Это чисто Питер! — Чё стесняешься, дядь? Заходи! — Извините! Прошу прощения! Простите! Алло, Алена? Это я, ну что? Сама ты «пьяный»! Я сегодня отмечаю День «Граненого стакана» в шумном зале ресторана! Перестань, какая пристань? Тут куда не плюнешь, сука, точно попадешь в артиста! Плесни триста, два по двести, после три по сто, по стопкам. Х.ле, все стоят на месте, словно, по московским пробкам? Посмотри, какая цаца! Прямо, барный аналитик! Оставляю официанту не на чай, а на литер. Вы куда летите, в Ниццу? Со столицей, вот тебе на. Так позвольте приземлиться к вам за столик, с пересадкой. Поддерживаю! Зачитал пиздато, Только было б нехуево вставить бы цитату Кольки Гумилева. Это Питер, дядя. Здесь без акмеистов даже срать не сядем — Рядом в поле чистом, а не то, что выпить — Это чисто Питер, берега в граните. Так что, не пиздите. Как же это охуенно, накатить с утра водчары, Будто попадаешь, сука, под волшебные, блять, чары. Вишь в себе, ебать мой хуй, философия, блять, Канта, Слышь ты, дядя, дядя в кепке, позови-ка официанта! Что вы тетя, мнете «титите»! Если выпить Вы хотите, то берите водки литер. Это ж Питер, тетя! Ну, шо берете? Что вы тетя, мнете «титите»! Если выпить Вы хотите, то берите водки литер. Это ж Питер, тетя! Ну, шо берете? Чисто Питер! Это чисто Питер! Это чисто Питер! Это чисто Питер! Чисто Питер! Это чисто Питер! Это чисто Питер! Это чисто Питер!

Report a problem

Writer(s): шнуров с. в.

1 Traducción disponible

определение Acmeist по The Free Dictionary

Эта идея проинформировала символистов, футуристов, акмеистов (группа русских поэтов начала двадцатого века, выступавших против эстетических интересов русских символистов) и формалистских движений, а также мышления французского синдикалиста Жоржа Сореля, чьи мысли, в свою очередь, окажет влияние на Красную Звезду Александра Богданова 1908 года. Под влиянием Ницше акмеистическая поэтика Мандельштама разошлась с русской символистской эстетикой в ​​начале 1910-х годов, чтобы охватить динамическое рассмотрение языка, граничащее со структуралистской и постструктуралистской мыслью. Однако наиболее активно действовала таверна «Фантастика», принадлежавшая поэту-акмеисту Юрию Дегену и композитору Сандро Короне. Хотя в прошлом он был поэтом-акмеистом, к 1922 году он посвятил себя партийной работе в сфере издательского дела. Поэт запомнился как лидер акмеистского поэтического движения, которое стремилось соединить ясный, доступный стих с образами мировой мифологии. Для своего первого сборника Вечер, в соответствии с акмеистическим взглядом на поэта как мастера, Ахматова выбрала довольно консервативный, непритязательный вид.-Петербург (1911) в Башне, и в том же году поэт-акмеист Гумилев привел свою молодую жену Анну Ахматову для чтения ее ранних стихов.Он также отмечает, что отсутствие у Мекаса поэтических приемов напоминает позицию русского акмеиста против русского символизма и его туманной деформации реальности. Несмотря на то, что он современник Александра Кушнера и Иосифа Бродского — членов круга Ахматовой, продвигавших акмеистскую повестку дня формальной и смысловой ясности, Соснора продолжает иную, экспериментальную сторону петербургской поэтической традиции. Оба критика писали о книге Надежды Мандельштам «Надежда против надежды», опубликованной в 1970 году, но при этом рассказывая о центральных годах жизни ее мужа, Осипа Мандельштама, известного поэта-имажиниста (которого в России называют акмеистом), за которым она последовала во внутреннюю ссылку в течение нескольких лет, пока его казнь Сталиным в 1938 г. Она отмечает, что соцреализм в такой же степени опирался на идеологию тех, кого она называет «ретроспективистами» (неоклассицизм, переживший символизм из движения «Мир искусства», такой как Александр Бенуа, и поэты-акмеисты такие как Мандельштам), как об авангардных футуристах и ​​конструктивистах.Акмеистское движение сформировали поэты Сергей Городецкий и НИКОЛАЙ С.

Gale Apps — Технические трудности

Технические трудности

Приложение, к которому вы пытаетесь получить доступ, в настоящее время недоступно. Приносим свои извинения за доставленные неудобства. Пожалуйста, попробуйте еще раз через несколько секунд.

Если проблемы с доступом не исчезнут, обратитесь за помощью в наш отдел технического обслуживания по телефону 1-800-877-4253.Еще раз спасибо за выбор Gale, обучающей компании Cengage.

org.springframework.remoting.RemoteAccessException: невозможно получить доступ к удаленной службе [authorizationService @ theBLISAuthorizationService]; вложенное исключение — Ice.UnknownException unknown = «java.lang.IndexOutOfBoundsException: Индекс 0 выходит за границы для длины 0 в java.base / jdk.internal.util.Preconditions.outOfBounds (Preconditions.java:64) в java.base / jdk.internal.util.Preconditions.outOfBoundsCheckIndex (Preconditions.java:70) в java.base / jdk.internal.util.Preconditions.checkIndex (Preconditions.java:248) в java. base / java.util.Objects.checkIndex (Objects.java:372) в java.base / java.util.ArrayList.get (ArrayList.java:458) в com.gale.blis.data.subscription.dao.LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.populateSessionProperties (LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.java:60) в com.gale.blis.data.subscription.dao.LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.reQuery (LazyUserSessionDataLoaderStoredProcedure.java:53) в com.gale.blis.data.model.session.UserGroupEntitlementsManager.reinitializeUserGroupEntitlements (UserGroupEntitlementsManager.java:30) в com.gale.blis.data.model.session.UserGroupSessionManager.getUserGroupEntitlements (UserGroupSessionManager.java: 17) в com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getProductSubscriptionCriteria (CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:244) в com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher. getSubscribedCrossSearchProductsForUser (CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:71) в com.gale.blis.api.authorize.contentmodulefetchers.CrossSearchProductContentModuleFetcher.getAvailableContentModulesForProduct (CrossSearchProductContentModuleFetcher.java:52) в com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.AbstractProductEntryAuthorizer.getContentModules (AbstractProductEntryAuthorizer.java:130) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.CrossSearchProductEntryAuthorizer.isAuthorized (CrossSearchProductEntryAuthorizer.java:82) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.productentry.strategy.CrossSearchProductEntryAuthorizer.authorizeProductEntry (CrossSearchProductEntryAuthorizer.java:44) на com.gale.blis.api.authorize.strategy.ProductEntryAuthorizer.authorize (ProductEntryAuthorizer.java:31) в com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize_aroundBody0 (BLISAuthorizationServiceImpl. java:57) в com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.authorize_aroundBody1 $ advice (BLISAuthorizationServiceImpl.java:61) на com.gale.blis.api.BLISAuthorizationServiceImpl.авторизовать (BLISAuthorizationServiceImpl.java:1) в com.gale.blis.auth._AuthorizationServiceDisp._iceD_authorize (_AuthorizationServiceDisp.java:141) в com.gale.blis.auth._AuthorizationServiceDisp._iceDispatch (_AuthorizationServiceDisp.java:359) в IceInternal.Incoming.invoke (Incoming.java:209) в Ice.ConnectionI.invokeAll (ConnectionI.java:2800) в Ice.ConnectionI.dispatch (ConnectionI.java:1385) в Ice.ConnectionI.сообщение (ConnectionI.java:1296) в IceInternal.ThreadPool.run (ThreadPool.java:396) в IceInternal.ThreadPool.access 500 долларов (ThreadPool.java:7) в IceInternal.ThreadPool $ EventHandlerThread.run (ThreadPool.java:765) в java. base / java.lang.Thread.run (Thread.java:834) » org.springframework.remoting.ice.IceClientInterceptor.convertIceAccessException (IceClientInterceptor.java:365) орг.springframework.remoting.ice.IceClientInterceptor.invoke (IceClientInterceptor.java:327) org.springframework.remoting.ice.MonitoringIceProxyFactoryBean.invoke (MonitoringIceProxyFactoryBean.java:71) org.springframework.aop.framework.ReflectiveMethodInvocation.proceed (ReflectiveMethodInvocation.java:186) org.springframework.aop.framework.JdkDynamicAopProxy.invoke (JdkDynamicAopProxy.java:212) com.sun.proxy. $ Proxy130.авторизовать (неизвестный источник) com.gale.auth.service.BlisService.getAuthorizationResponse (BlisService.java:61) com.gale.apps.service.impl.MetadataResolverService.resolveMetadata (MetadataResolverService.java:65) com.gale.apps.controllers.DiscoveryController.resolveDocument (DiscoveryController.java:57) com.gale.apps.controllers.DocumentController. redirectToDocument (DocumentController.java:22) jdk.internal.reflect.GeneratedMethodAccessor297.invoke (неизвестный источник) java.base / jdk.internal.reflect.DelegatingMethodAccessorImpl.invoke (DelegatingMethodAccessorImpl.java:43) java.base / java.lang.reflect.Method.invoke (Method.java:566) org.springframework.web.method.support.InvocableHandlerMethod.doInvoke (InvocableHandlerMethod.java:215) org.springframework.web.method.support.InvocableHandlerMethod.invokeForRequest (InvocableHandlerMethod.java: 142) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.ServletInvocableHandlerMethod.invokeAndHandle (ServletInvocableHandlerMethod.java:102) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.RequestMappingHandlerAdapter.invokeHandlerMethod (RequestMappingHandlerAdapter.java:895) org.springframework.web.servlet.mvc.method.annotation.RequestMappingHandlerAdapter.handleInternal (RequestMappingHandlerAdapter.java:800) орг.springframework.web.servlet.mvc.method.AbstractHandlerMethodAdapter. handle (AbstractHandlerMethodAdapter.java:87) org.springframework.web.servlet.DispatcherServlet.doDispatch (DispatcherServlet.java:1038) org.springframework.web.servlet.DispatcherServlet.doService (DispatcherServlet.java:942) org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.processRequest (FrameworkServlet.java:998) org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.doGet (FrameworkServlet.java:890) javax.servlet.http.HttpServlet.service (HttpServlet.java:626) org.springframework.web.servlet.FrameworkServlet.service (FrameworkServlet.java:875) javax.servlet.http.HttpServlet.service (HttpServlet.java:733) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:227) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.apache.tomcat.websocket.server.WsFilter.doFilter (WsFilter.java:53) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina. core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.apache.catalina.filters.HttpHeaderSecurityFilter.doFilter (HttpHeaderSecurityFilter.java:126) орг.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.servlet.resource.ResourceUrlEncodingFilter.doFilter (ResourceUrlEncodingFilter.java:63) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:101) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter. doFilter (OncePerRequestFilter.java: 101) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:101) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) орг.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.doFilter (ErrorPageFilter.java:130) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.access $ 000 (ErrorPageFilter.java:66) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter $ 1.doFilterInternal (ErrorPageFilter.java:105) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:107) org.springframework.boot.web.servlet.support.ErrorPageFilter.doFilter (ErrorPageFilter. java:123) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.boot.actuate.web.trace.servlet.HttpTraceFilter.doFilterInternal (HttpTraceFilter.java:90) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.RequestContextFilter.doFilterInternal (RequestContextFilter.java: 99) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework. web.filter.FormContentFilter.doFilterInternal (FormContentFilter.java:92) орг.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.HiddenHttpMethodFilter.doFilterInternal (HiddenHttpMethodFilter.java:93) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.filterAndRecordMetrics (WebMvcMetricsFilter.java:154) org.springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.filterAndRecordMetrics (WebMvcMetricsFilter.java:122) org. springframework.boot.actuate.metrics.web.servlet.WebMvcMetricsFilter.doFilterInternal (WebMvcMetricsFilter.java:107) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.springframework.web.filter.CharacterEncodingFilter.doFilterInternal (CharacterEncodingFilter.java:200) org.springframework.web.filter.OncePerRequestFilter.doFilter (OncePerRequestFilter.java:107) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.internalDoFilter (ApplicationFilterChain.java:189) org.apache.catalina.core.ApplicationFilterChain.doFilter (ApplicationFilterChain.java:162) org.apache.catalina.core.StandardWrapperValve.invoke (StandardWrapperValve.java:202) org.apache.catalina.core.StandardContextValve.invoke (StandardContextValve.java:97) org.apache.catalina.authenticator. AuthenticatorBase.invoke (AuthenticatorBase.java:542) org.apache.catalina.core.StandardHostValve.invoke (StandardHostValve.java:143) org.apache.catalina.вентили.ErrorReportValve.invoke (ErrorReportValve.java:92) org.apache.catalina.valves.AbstractAccessLogValve.invoke (AbstractAccessLogValve.java:687) org.apache.catalina.core.StandardEngineValve.invoke (StandardEngineValve.java:78) org.apache.catalina.connector.CoyoteAdapter.service (CoyoteAdapter.java:357) org.apache.coyote.http11.Http11Processor.service (Http11Processor.java:374) org.apache.coyote.AbstractProcessorLight.process (AbstractProcessorLight.java:65) org.apache.coyote.AbstractProtocol $ ConnectionHandler.process (AbstractProtocol.java:893) org.apache.tomcat.util.net.NioEndpoint $ SocketProcessor.doRun (NioEndpoint.java:1707) org.apache.tomcat.util.net.SocketProcessorBase.run (SocketProcessorBase.java:49) java.base / java.util.concurrent.ThreadPoolExecutor.runWorker (ThreadPoolExecutor.java:1128) Ява.base / java.util. concurrent.ThreadPoolExecutor $ Worker.run (ThreadPoolExecutor.java:628) org.apache.tomcat.util.threads.TaskThread $ WrappingRunnable.run (TaskThread.java:61) java.base / java.lang.Thread.run (Thread.java:834)

Акмеистическое движение в русской поэзии: культура и мир.

Страница / Ссылка:

URL страницы: HTML-ссылка: Таким образом, Доэрти делает упор на критические и теоретические работы, а значит, в первую очередь, по Гумилеву. Он начинается с описания акмеизма в его реакции на символизм и под формирующее влияние поэтики Анненского. Затем он переходит к исторический обзор движения с 1910 года и кризиса Символизм, до 1921 года, когда смерть Гумилева нарушила первоначальный группа поэтов (хотя он признает, что акмеизм уже «вступил в новую фазу» в 1915 году, когда оригинальный Цех Поетов перестали встречаться).Определение акмеизма Доэрти учитывает его значительная эволюция с течением времени и сосредоточена не на отдельных биографии, организационные вопросы или поэтика, но на метапэтике: как Акмеисты интерпретировали поэзию и поэтическую культуру. Его главные источники критические и теоретические очерки и статьи Гумилева, включая его переписку, вместе с отзывами Городецкого и очерки Мандельштама.

Вторая часть обсуждения пытается связать критические дискурс к поэтическим текстам акмеистов. Доэрти считает стихи Ахматовой, Гумилева и Мандельштама, и исследует проблему самооценка поэта, определяющая стратегии, с помощью которых акмеисты игриво поощрял биографическое прочтение сфабрикованного образа самого себя, и утверждая, что акмеисты создали представления о себе, которые были менее эгоцентричный, чем символистские представления о себе, или сознательно недостоверный версии себя. Акмеистическая практика заключалась в том, чтобы приуменьшить лирическое «я» путем иронизировать, или показать это в самокритичном режиме, или принять неличностные предметы; восприятие себя зависит от последовательного индивидуальный стиль или повторяющиеся типы лирического «я» или связность на уровне сборника стихов.Это одна часть Обсуждение Доэрти, которое, если поместить его в другую критическую рамки, могли бы дать более сложную картину. Он занимается проблема в связи с Ахматовой, но без учета особые вопросы, возникающие в связи с саморепрезентацией женщин-писателей. Он правильно определяет оксюморонный принцип Ахматовой самооценку, но это также следует рассматривать в контексте Барбары Наблюдение Хельдта о том, что расщепленное, разделенное или зеркальное «я» является банальность самопрезентации российских женщин; не просто Модернистская фрагментация, ее можно с пользой рассматривать как испытание различные аспекты идентичности, выбранные из ряда литературных, мифических, и творческие альтернативы. Более того, принятие иронизированных, маргинальные, пассивные или менее эгоцентрические персонажи со стороны акмеистов могли рассматриваться не только как реакция на самовосприятие символистов, но и как случай с Ахматовой как событие, позволившее ей писать в раннем возрасте. Как утверждали Сандра М. Гилберт и Сьюзан Губар, женщина-поэт, лирика призвана говорить с сильно напористой, застенчивое и страстное «я» должно найти способы противодействие традиции, которая идентифицирует ее не как творческое письмо субъект, но как безмолвный субъект дискурса, а здесь иронизированный или Уменьшенная личность играет важную роль.Наконец, было бы полезно видеть в лицах Ахматовой не только противоположность символисту. моделей, но также, как продемонстрировала Катриона Келли, как наследство от более ранних русских поэтов.

Затем Доэрти рассматривает переопределение поэзии Акмеизм не как самовыражение, а как зависимость от уже существующих текстов и, следовательно, как застенчивые стихи о поэзии. Этот раздел краткий, предположительно из-за уже проведенных обширных исследований интертекстуальные аспекты поэзии акмеистов.Доэрти заключает, что функция цитирования в поэзии акмеистов — создание поэтики, способной приспособиться к множеству голосов, хотя он не считает это средство построения сообществ через построение групповой идентичности и взаимное утверждение. Возможно мемуары и литературные воспоминания, хотя по праву исключен из источников теории литературы, помогли представить акмеистов как читателей канона, и каждого чужая работа. Последняя глава переносит акцент на Мандельштама. и идеологическая позиция акмеизма с его утверждением приоритет культуры над природой, ее стремление к интеграции родного и иностранные культуры, его понимание культуры прежде всего как литературное деятельности и литературы как сочетание творческой свободы с социальная и этическая ответственность.

Доэрти скрупулезно и кропотливо собирает свои доказательства. из использованных источников; его анализ рассудителен, и в целом тщательно исследован, его письмо элегантно и ясно. Он несомненно преуспевает в своей цели представить акмеизм как развивающийся, но интегрированное литературное движение, и это заслуженно будет широко использоваться и много цитируемого текста.

НОТТИНГЕМСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ВЕНДИ РОССЛИНА

АВТОРСКОЕ ПРАВО 1998 Ассоциация современных гуманитарных исследований
Никакая часть этой статьи не может быть воспроизведена без письменного разрешения правообладателя.

Copyright 1998 Gale, Cengage Learning. Все права защищены.

ТЕЛЕОБЗОР: «Страх и муза»: портрет русского поэта

Из «Страха и муза: история Анны Ахматовой» (в 10 часов вечера на 28 канале КЦЭТ) выходит портрет практически бесстрашного бегущего поэта. перчатка ужасов 20-го века и выжить.

Создатель периода добольшевистского модернистского культурного взрыва в России, Ахматова и ее коллега из Санкт-Петербурга.Петербургские художники-акмеисты наладили настоящую связь между критикой и публикой. В изящно построенном фильме Джилл Яноус подробно рассказывается, как эти узы были разорваны с применением силы.

Следуя давней традиции поэтов-бунтарей, юная Анна бросила вызов своему отцу, развивая свой поэтический порыв и погрузившись в богемный образ жизни. Русская революция произошла вскоре после того, как ее слава окончательно утвердилась, и зажала ее между двумя эпохами — царской эпохой привилегий и большевистским периодом растущего недоверия ко всем художникам.

Несмотря на все проницательные стихи Ахматовой о человеческих отношениях — на этот раз фильм о литературном деятеле щедро демонстрирует произведение — она ​​явно не умела читать события и вскоре обнаружила, что во время правления Сталина террор заставил ее замолчать. В фильме никогда не объясняется, почему Ахматова так и не эмигрировала, хотя этот вопрос возвращается каждый раз, когда мы слышим слова великого русского писателя-эмигранта Иосифа Бродского.

Тем не менее, это дает полную меру трагедии Ахматовой: ее неудавшаяся любовь, ее писательское мастерство в подпольной изоляции, ее тщетные попытки освободить заключенного сына путем написания жалких, одобренных партией стихов. Ее очень личный стиль, анафема социалистическому реализму, действительно возродился во время «оттепели» конца 50-х — начала 60-х годов.

Янов ткет гобелен из голосов (рассказчик Кристофер Рив, Клэр Блум читает сочинение и письма поэта, а также комментарии друзей и ученых), архивных кадров и фотографий (Ахматова кажется ангельской перед камерой) и навязчивых монтажей Св. Петербург, покрытый снегом. Фильм завершается своеобразным триумфом — российские дети с увлечением учатся и читают произведения Ахматовой.

Зрителю остается только гадать, есть ли сегодня в Соединенных Штатах место, где дети так сильно переживают стихи Уолта Уитмена.

О методологии и методе в акмеистической психологии

Методологически-методическое мышление Выготского не исчерпывается объективно-аналитическим методом. Метод двойной стимуляции, использованный в исследованиях формирования понятий, которые он проводил вместе со Львом Сахаровым, а также в исследовании памяти Леонтьева, был вдохновлен психологом Вюрцбургской школы Нарцисс Ах (Выготский, 2018, с. 113–128; Выготский, 1987, с. 121–241). В конце концов, однако, этот метод мог быть вдохновлен не только Аком, но и авангардными литературными экспериментами в трансрациональной поэзии русского футуризма, как предположил Метро (2006).

Напомним сначала исследования по формированию понятий. Экспериментальная процедура с использованием метода двойной стимуляции заключалась в том, чтобы показать испытуемому несколько разных предметов, различающихся по цвету, форме и размеру. После этого испытуемому снова была показана нижняя часть одного из предметов, теперь с одним из набора бессмысленных трехзначных слов — «летучая мышь», «дек», «рок» или «муп» — которые были назначены в соответствии с конкретными характеристиками соответствующего объекта и попросил собрать все объекты, которые он или она должны были использовать одно и то же слово.После каждой попытки экспериментатор поправлял испытуемого и называл правильное название объекта. Используя этот метод, Выготский пришел к выводу, что разработка концепции состоит из трех основных этапов: синкретизма, комплексного мышления и концептуального мышления. Эти этапы сами по себе подразделяются на отдельные фазы. На первом этапе (синкретизм) объекты включаются в понятие, например, из-за принципа проб и ошибок, идиосинкразических критериев классификации или пространственного распределения объектов.На втором этапе (комплексное мышление) процесс классификации становится более систематическим. Теперь определенные объективные характеристики фигур становятся критериями различения предметов. Комплексное мышление подразделяется на четыре фазы. Для наших целей особенно важен один из них — тот, в котором классификации основаны на псевдоконцепциях. Затем цифры упорядочиваются в соответствии с объективными критериями, которые также имеют решающее значение для классификаций, основанных на реальных концепциях.Причина, по которой Выготский говорит о псевдоконцепции, состоит в том, что ребенок по-прежнему классифицирует фигуры в соответствии с видимыми и конкретными особенностями, а не — как это было бы типично для реальных концепций — в соответствии с определенными принципами абстрактного мышления. Эти различия становятся видимыми только тогда, когда анализируется процесс мышления, приведший к классификации. Однако на «уровне фенотипа» результаты классификации, основанной на псевдоконцепции, нельзя отличить от классификации, основанной на реальном понятии.Они представляют собой, если хотите, функциональные эквиваленты и, по словам Выготского, значительно облегчают общение со взрослыми. Только в самом конце процесса ребенок или подросток может делать классификации, основанные на реальных концепциях. Или, другими словами, «[…] исследования подтвердили идею […] о том, что дети, подростки и взрослые могут означать разные вещи одними и теми же словами. Он показал, что заучивание детьми слов знаменует только начало семантического развития, которое может занять годы, чтобы достичь своей кульминации.Таким образом, в некотором смысле дети и взрослые живут в различных семантических вселенных , и слова, которые они используют, совпадают только в том смысле, что они относятся к одним и тем же объектам ». (van der Veer & Valsiner, 1991, с. 267; выделено мной)

Знания и интересы Выготского в отношении литературных течений были также направлены на русский футуризм, например, творчество поэта Велимира Хлебникова (за следы этого интереса к Хлебникову). в частности, см., например, Выготский, 1987, с. 282; Выготский, 2018, с.244, 260, 261, 274, 285, 301). Одним из творений русских футуристов был «заум-язык». Z aum буквально означает «за пределами разума», но чаще переводится как «трансрациональный». Метро (2006, с. 179–181) вспоминает деконструкцию речи и слов заумниками до радикального разложения повседневных форм понимания на буквы и слоги. Он предполагает, что Выготский мог иметь в виду эти и другие российские / советские эстетические эксперименты при разработке психологических исследований, таких как вышеупомянутые эксперименты по формированию концепций.Он не предоставляет «убедительных доказательств» своей гипотезы, но идея о том, что метод двойной стимуляции мог (также) быть сгенерирован по отношению к трансрациональной поэзии, является привлекательной и в некоторой степени правдоподобной. В отличие от футуристов, но, возможно, вдохновленный ими, Выготский в каком-то смысле поступил бы наоборот: предлагая детям «летучую мышь», «дек», «рок» или «муп», он взяли «заум-слова» и смогли бы наблюдать их «зарядку» смыслом и значением.Поступая таким образом, он поступил бы подобно поэту и самозваному «языковому инженеру» (цитата по Выготскому, 2018, с. 261) Хлебникову, который утверждал, что «наука словообразования» отсутствует (цитата Хлебникова: редакторы Тетрадей см. Выготский, 2018, с. 268, № 46). Более того, сам поэт-футурист даже «провел множество экспериментов по семантизации отдельных фонем для своего стихотворения« Зангези », а также многочисленные практические и теоретические тесты». (Иванов, 1971, с. 276)

% ПДФ-1.ƽS ئ; Jb) a, 2> MHJ͐H0A 0 « 04 A @ a # P A6 ~ MiAV4C $ # m 0Adu # n7 * «g6 mA3dp328S S .. мкУ! o3N & Ei | (QKPf # -eHr!>! p @ dW_ XuODf C1 CiF98y 㺦 ~ @ r) uT / T_y «̉ CB̉2xC ޿ h80 @ zd) ȳ ‘qA, & E / r \! 0Er .tɹ *, A (r> Drr | @ (2xf7AL: 6n 捫 qiE 6 = ba% a O @

xD? Kπ «5 Љ2 ٦o!? XNmNM & Aó = l! ​​A3 = F4shqij, І`N10 -kmZ6z4t @ Ŧ` ۯ} + KNliΓlCml * I? Mm’4T x8fjl34h6! 6ӛnnaÆpCAwFst: 677ua: = nM7MWAUIAOOi6a7} ڄ Iyz ~ NSt _y [_ xvuM? _ {]:] 0zҧ ޚ KuZik q & `’| = _cW {I! b VjO _-} _ ѳ͂uF; 6F arw6lASauïK _:} AW4 tQ7 # ~ ​​_K $ hɸ =? = / U [J = Vm> ݲ p} ~ q} vFE_ ؄ aRv KƜ4V ~ հ {ҵ iwkj {Vaa! 0 а A8LS} 1M0 Ո kk 1K {CqZwwQlvr b] jAsh% ‘gh0 9 | Ba @ Q @@ Aa 0Aw 04a 3 LP @ x5AG ^ 6j! `U3 (a? L & 4 [M {09… xa ^ G & 0CXaAx hid 4zXXf_’5 x? DcPpr

акмеистов: значение, анаграммы — Словарь WordSense

см. Также Акмеисты

---

акмеистов (английский)

Существительное

acmeists

1. Множественное число от acmeist

---

Это значение acmeist:

acmeist (английский)

Прилагательное

acmeist ( сравнительный больше acmeist , превосходный самый acmeist )

1. Альтернативная форма Acmeist

Существительное

акмеист ( пл. acmeist )

1. Альтернативная форма Acmeist

Анаграммы

---

Записи с «акмеистами»

acmeist : acmeist (английский) Прилагательное acmeist (сравнительно более акмеист, превосходная степень) Альтернативная форма Acmeist Существительное acmeist (мн. Акмеист) Альтернативная форма Acmeist…

Acmeists : см. также акмеисты Акмеисты (английский) Существительное Акмеисты Множественное число от Акмеист

---

Поделиться

---

Примечания, добавленные пользователями

Для этой записи нет примечаний, добавленных пользователями.

Добавить примечание

Добавить примечание к записи «акмеисты». Напишите подсказку или пример и помогите улучшить наш словарь. Не просите о помощи, не задавайте вопросов и не жалуйтесь. HTML-теги и ссылки не допускаются.

Все, что нарушает эти правила, будет немедленно удалено.

---

Next

acmes (английский) Имя существительное acmes Множественное число от acme Анаграммы emacs, …

acmesthesia (английский) Имя существительное акместезия (бесчисленное множество) (патология)…

acmeísmo (португальский) Имя существительное acmeísmo (masc.) (бесчисленное множество Акмеизм …

acmeísta (португальский) Имя прилагательное acmeísta (masc.) или (fem.) (pl ….

acmeístas (португальский) Имя прилагательное acmeístas (маск.) (жен.) Множественное число …

acmhainn (ирландский) Альтернативные формы acfainn Acfuinn Происхождение и …

acmhainneach (ирландский) Происхождение и история acmhainn («вместимость, .